Поличенко Константин Алексеевич : другие произведения.

Враг 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   B раг 3
   Утром во дворе комендатуры (как теперь именовалась начальная школа) Фёдор увидел группу полураздетых красноармейцев - военнопленных. Это были в основном пожилые люди, они сидели и стояли возле колодца, из которого недавно пили. И[ было около двух десятков человек. Часовой - румын испуганно наставил на пленных свой короткий карабин.
   Ещё ничего, никакой аккупационной власти не установилось, в селе почти не было видно ни румын, ни немцев, во дворе,кроме этого пришибленного румына, других солдат не было, и пленным можно было бы без особого риска броситься врассыпную из этого школьного двора, добежать до кукурузного поля, которое начиналось сразу за школой, а там - лови. Но пленные никуда не бежали, сидели и лежали на земле, усыпанной белой морской ракушкой, безучастно глядя перед собой или закрыв глаза.
   Из школы вышел вчерашний комендант Дитрих. Фёдор откозырял ему как старшему по званию.
   - Вот извольте радоваться, наловили их румыны по полям и кустам, сами разбрелись куда-то, а мне что с ними делать? - комендант кивнул в сторону пленных. Их надо кормить, охранять и куда-то конвоировать. Берите на себя эту миссию.
   - Фёдор знал, что такое попавший в неволю человек. Один всеми силами старается вырваться, а другой считает, что слава богу пристроился, и война для него кончилась.
   - Господин оберлейтенант, разрешите высказать своё мнение. Я считаю, что немедленно надо организовать охрану, пока эти люди не опомнились и не приняли какого-то решения. Затем пленных надо разместить в каком-то помещении, например, на колхозной свиноферме. Видимо в колхозных кладовых есть какие - нибудь продукты. Если это село немецкое, то, видимо, кладовые целы, ничего не растащили. Этим надо будет пленных накормить и быстро отконвоировать этапом на какой - нибудь сборный пункт, который наверняка, после такого разгрома и отступления русских должен быть где-то организован.
   - Очень розумно, господин Котенко. А может быть нам их просто перестрелять и распорядиться чтобы население их захоронило? У меня в комендатуре есть пулемёт.
   - Мы не сможем их перебить т.к. русские покорны только тогда, когда у них есть надежда остаться живыми. Как только они эту надежду потеряют, они и на пулемёт бросятся и разбегутся. Надо немедленно организовывать охрану.
   - Сейчас подойдёт комендантский взвод.
   Во двор вошли полтора десятка немецких солдат, их привёл пожилой ефрейтор вооружённый "шмайсером" у остальных были винтовки. Солдаты быстро построились. По их виду они представляли собой отнюдь не строевых солдат, а военослужащих второго эшелона, тыловых служб. Ефрейтор доложил оберлейтенанту о прибытии "комендантского взвода". Пленных подняли построили и под охраной немцев вывели со двора.
   Фёдор не успел ничем заняться в это утро, т.к. через два часа он уже в группе конвоиров сопровождал пленных на станцию Елизоветовка, где действительно был сборный пункт, где формировались этапные отряды пленных, которые отправлялись в различные лагеря.
   Некоторые пленные были ранены, особенно страдали двое, которые хромали и через 2 километра уже не могли идти. Одного ефрейтор застрелил - он выстрелил пленному в ухо и, передавая "парабеллум" Фёдору, указал кивком головы на второго.
   - Я не буду убивать раненного и безоружного. Его надо здесь оставить,он куда-нибудь доберётся, люди ему помогут - возразил Фёдор.
   - Понятно - пробурчал ефрейтор. Он взял из рук Фёдора пистолет и быстрым движением направил ему в живот.
   - Раздевайся! Теперь ты в плену. Быстро! Сапоги снимай, ремень! Вам русским свиньям доверять никогда нельзя. Быстро в строй!
   Фёдор, сняв сапоги, предусмотрительно не снял носки, портянки пришлось бросить. Снял ремень. Его толкнули к пленным. Треснул выстрел - это ефрейтор застрелил второго бойца.
   До Елизаветовки было около 20 километров, по дороге застрелили ещё двоих пленных, которые не могли идти.
   Как ни странно, Фёдор не был ни угнетён ни удручён своим, вобщем-то трагическим, положением, хотя всё случилось очень неожиданно. Неожиданным было то, как немцы обращались с пленными. Удивляли спокойные рассуждения коменданта о целесообразности расстрела сразу всех пленных, чтобы не иметь забот. Эти люди пленные никакие не коммунисты, обыкновеные мужики с мужицкими лицами и руками без оружия не были для немцкв ничем кроме неприятности и заботы. Так видимо немцы смотрели и на весь народ, который они собираются завоевать и покорить. Именно сейчас Фёдор осознал огромную разницу между коммунистическим режимом и народом находящимся под властью этого режима. Конечно немцы стремятся уничтожить эту коммунистическую власть, но они же,эти немцы, покорят и людей, которых они за людей не считают.
   На политзанятиях в училище лекторы говорили, что германская доктрина имеет в виду уничтожение всех неарийцев и прежде всего славян на одну треть, а остальных сделать рабами немецких хозяев, которые колонизируют славянские территории. Тогда Фёдор не особенно воспринимал эту "коммунистическую пропаганду", а теперь, сидя за колючей проволокой в транзитном лагере второй день без еды и воды, глядя как умирают раненные пленные, он ощутил что - нет, надо от немцев защищаться, защищать себя и свой народ - народ-то он свой! Ну а с властью коммунистов надо будет разбираться отдельно потом, когда, видимо, с немцами вопрос утрясётся.
   Так по-домашнему, без лишнего пафоса рассуждал пленный красноармеец ,штрафник и зек, бывший курсант Фёдор Котенко. У него не было мысли о том,что ведь он же в плену, уж какая тут борьба с немцами да с коммунистами. Его здоровая сущность говорила ему, что плен-дело временное, что он силён и не дурак, что все его близкие - и родители и друзья и учителя и собратья по лагерю и штрафбату с ним, и всегда будут с ним и что принятое решение надо отоваривать,надо только остаться живым.
   В вагон набилось около полусотни пленных дверь, закрыли забили гвоздями. Так стояли в жаре и духоте несколько часов. Некоторые не выдерживали - садились на пол, лечь было невозиажно из-за неимоверной тесноты.
   - Давайте раненных к стенке отнесём - распорядился высокий пожилой пленник, видимо командир, знаков отличия на гимнастерке видно не было. Ему подчинились и с десяток человек усадили вдоль стен вагона.
   Фёдор протолкался ближе к нему.
   - Разрешите обратиться, товарищ командир!
   - Будем знакомы - Нил Матвеевич,капитан интендантской службы Что у вас за вопрос?
   - Ну что, поедем в плен?
   - Мы уже в плену. К стати как вас зовут?
   - Фёдор Котенко, рядовой.
   - По виду будто бы не рядовой.
   - Рядовой, я из штрафников.
   - Штраф ник? За что?
   - Это долго говорить. Было за что. Ну так что, в плен поедем?
   - Есть соображения?
   - Есть. Вот двинется поезд и можно будет поговорить.
   Снаружи вагона наступила темнота. Вагон катали, прицепляли, отцепляли, снова катали, проводили маневровые работы. По жёсткости столкновения и по тому, как лязгал металл в торцах вагона, ощущалось, что он был на винтовых стяжках.
   Пленные уже почти все сидели, некоторые лежали, положив головы и ноги друг на друга. От смрада кружилась голова. Один красноармеец сошёл с ума, он плакал и всё время звал:
   - Пе-е-тя-а-а, Пе-е-тя-а-а.......
   Уже ночью, когда стало прохладнее, вагон поехал, набрал скорость и уже не останавливался. В зарешётчатых верхних люках завыли сквозняки.
   - Так что ты хотел сказать, товарищ штрафник - мы ведь уже едем? Едем в плен.
   - Я не штрафник, а рядовой Фёдор Котенко. Я так думаю, что везут нас на Запад. Далеко ли будут везти - не знаю, но раз уж в поезд погрузили - видимо далеко. Вот такого безостановочного хода - и через сутки можно оказаться в Польше. Видимо где-то там есть концентрационные или рабочие лагеря. Забиваться туда не следует, надо попытаться вырваться на советской территории, например в Белоруссии, там леса и можно будет скрываться. К фронту уже не пройдёшь, может быть партизаны встретятся. К утру будем ехать уже по лесной местности.
   - А как ты мыслишь вырваться из вагона? - Николай Матвеевич смотрел на Фёдора с нескрываемым удивлением.
   - Не знаю пока . Видимо вагон надо ломать - пол или стены. Рассветёт - будем смотреть. А сейчас надо обязательно уснуть.
   Они пробрались к стене и сели на пол, а потом уснули, привалившись головами друг к другу. Это был не сон, а короткое забвение. Фёдор просыпался, осматривался и засыпал снова. Его здоровый организм и сильная мускулатура не давали ему впасть в пессимизм. Он знал, что из плена он вырвется и уж тогда... Нет, немцам служить он не будет. Лупили монголов, французов и этих надо будет отлупить. Этого ещё не хватало - припёрлись нас покорять! Нет , господа германцы, много на себя берёте, вы сначала нас победите. А то, что мы сейчас в плену, так это временно - убежим вот и всё!
   Плохо обрессоренный 2-х осный вагон гремел на стыках и раскачивался, скрипел деревянными стенами. Вагон был старый. Постепенно вырисовывалось решение - надо проломить торцовую стену по ходу движения вагона.
   Фёдор забылся чёрным коротким сном, а когда очнулся, поезд стоял. Рассвело. За вагоном слышалась немецкая речь, кто-то говорил, чтобы что-то там подвезли вот к этому вагону.
   Через некоторое время в верхний люк вагона влетело что-то круглое и шлёпнулось на кого-то из пленных. Потом ещё и ещё. Оказалось, что немцы решили покормить пленников и бросали в люки кормовую свёклу. Потом полетела картошка, потом снова свёкла. Люди хватали овощи и с жадностью ели.
   - Каждый, кто взял свёклу или картофелину, проследите, чтобы рядом находящийся товарищ тоже взял. Немцы много набросали - по 2 штуки должно всем хватить. - Это распоряжался капитан интендантской службы Нил Матвеевич.
   Фёдору досталось 2 свёклы - кормовая и сахарная. Он с наслаждением сгрыз обе и почувствовал, что он теперь на многое способен.
   Он пробрался к торцевой стене и стал её внимательно изучать. Всё правильно - вагон действительно старый, доска 40 мм и не везде соединена в шпунт - видимо вагон неоднократно ремонтировался, а шпунтовая доска не всегда была на ремонтных пунктах. Вот здесь доска вообще свободная, только к стойке болтами притянута, да и болты расхлябались, и доска вся хлябает, надо бы её как-то оторвать.
   Поезд мчался, вагон гремел и раскачивался, а Фёдор мудрил у стены вагона, пытаясь её разломать, т.к. он твёрдо решил бежать и бежать именно днём, хоть это и опасно. Прыгать с мчащегося поезда было равносильно самоубийству, шансы спрыгнуть удачно были почти нулевые, а Фёдор собирался остаться целым и невредимым. Так что стенку надо поскорее разломать да и убраться отсюда.
   - Эй, ребята, может есть у кого ножик или другая какая железка? Дайте сюда!
   - А зачем тебе? Что ты там делаешь?
   - Надо. Освободить вас хочу.
   - Вагон что ли сломаешь?
   - Конечно! Ехать к немцам не резон.
   - Ты это брось! Ты вон здоровый, как бугай, может ты и выскочишь, а тех, кто послабее, немцы перебьют, когда всё это обнаружится.
   - Ну, это у кого какая судьба - вмешался капитан. - Надо пробовать и постараться сбежать. Дайте ему что-нибуть, если есть у кого.
   - На, держи!
   Фёдору передали похожий на сапожный нож с толстым острым лезвием и деревянной рукояткой.
   Минут через 15 Фёдор прорезал достаточно широкую щель - можно было просунуть пальцы. К нему пробрались ущё два молодых парня.
   - Дай - ка я .... - один взял у Фёдора нож и стал удлинять и расширять щель. Ещё через полчаса пальцы рук уже просунулись наружу и можно было ухватиться за доску. Втроём они схватились за доску и, уперевшись ногами в стену рванули её на себя. Доска неожиданно легко сорвалась с болтов, выскочила из пазов и сломалась пополам. Следующие две доски вырвали уже впятером. Пленные загудели голосами и сгрудились возле пролома. Фёдор просунул в пролом голову и осмотрелся. Впереди раскачивался и приплясывал такой же деревянный вагон, между вагонами лязгали друг о друга буфера и винтовая упряжь.
   - Ну, кто храбрый? - крикнул Фёдор.
   - Да ты наверное самый храбрый. Давай начинай!
   Фёдор оглянулся на своих товарищей:
   - Ладно, полез я ....
   Он полез ногами вперёд держась за низ пролома, пролез до пояса,изогнувшись нащупал босыми ногами буферный стакан (он оказался влажный и ступни скользили), укрепился ногами надёжнее и выбрался весь. Теперь он находтлся за вагоном, стоя обеими ногами на буферном стакане и держась за края пролома. Мимо мелькала насыпь, дальше проносилось кукурузное поле, за которым виден был лес. Глаза слезились,руки и ноги дрожали. Фёдор прыгнул.
   Оглушённый падением, он скатился с насыпи и плюхнулся в заполненный водой кювет. Поезд прогремел у него над головой и уехал. Наступила тишина, потом раздались птичьи голоса. Здесь была свобода. Не поднимаясь на ноги, Фёдор стал пить пахнущую тиной воду. Проскакала лягушка. Это была свобода.
   - Ну вот господа немцы, а теперь мы поглядим, как вы нас завоюете - пробурчал себе под нос Фёдор.
   Из кювета он прополз до кукурузы, присел, прислушался и встал.
   С одной сторооы была высокая насыпь, и что за ней - -видно не было, а с этой стороны, приблизительно в километре за полем, темнел лес.
   - Вот туда мне и надо.
   Выбираясь из кукурузы, Фёдор не забыл натолкать в карманы и за пазуху кукурузных початков, чтобы что-нибудь можно было поесть.
   Войдя в лес, он сразу же подбрал увесистую палку и шёл, опираясь на неё, как на посох. Пересёк две лесные дороги. Очень хотелось пройти по этим дорогам, т.к. всё равно надо было искать людей, но это было опасно - по дорогам могли проехать немцы. И всё-таки Фёдор пошёл вдоль дороги, хоронясь за кустами и деревьями. Перешёл неширокий очень холодный ручей, напился свежей воды, поел кукурузы. Стало темнеть. Фёдор лёг на траву, выбрав место посуше, и как провалился - уснул.
   - Ди - линь, ди - линь! Ди - линь, ди - линь!
   Фёдор поднял голову, поёживаясь от утренней росы. Недалеко паслась чёрно-белая корова - это она ди-линькала своим колокольчиком, болтавшемся у неё на шее. Фёдор с вожделением смотрел на огромное вымя коровы.
   - Вот бы молока-то попить,- мелькнула мысль, но он понимал, что этого сделать он не сумеет, это только в книжках могут написать, что кто-то сосал из-под коровы молоко.
   То, что здесь паслась корова, говорило о том, что где-то рядом есть люди. Фёдор встал и пошёл, с трудом переступая своими разбитыми и кровоточащими ногами. Солнце уже взошло. По дороге попался стог сена.
   - Что ж ты мне вчера не попался? - подумал Фёдор.
   Деревья расступились, образовалась поляна, а на краю поляны была видна изба, с изгородью для огорода и стоял ещё один стог сена. Фёдор прилёг в кустах и стал наблюдать. Вот вышла женщина и стала что-то кричать, кого-то звать, видимо она звала корову. Мимо Фёдора протопала, торопясь, корова. Женщина шла к ней навстречу, говоря какие-то ласковые слова. Корова радостно размахивала хвостом. Немцами будто бы не пахло - возле дома не было ни машины, ни мотоцикла, ни даже лошади, и Фёдор встал и пошёл следом за коровой. Увидев его женщина встала, как вкопанная и попятилась. Фёдор понял что сейчас она закричит и убежит, он тоже останвился и даже присел. Он бы и прилёг от усердия, но почувствовал что это недостойно его мужчинского звания.
   Женщина стояла потом сделала несколько шагов вперёд.
   - Эй! - крикнула она. - Ты кто? Чего тут ходишь? Не бойся,иди сюда.
   Она, видимо, успокоилась и оглаживала корову. Фёдор подошёл к ней. Это была молодая, крепкая женщина, черноглазая и черноволосая, с яркими губами и румянцем на смуглых щеках.
   - Ты кто? - повторила она.
   - Сбежал из плена, из поезда выпрыгнул.
   - Такой ты отчаянный? Из поезда выпрыгнул, а бабу испугался? Как тебя зовут?
   - Фёдор.
   - А я Катерина. Мы со свёкром тут на заимке живём. Говорят, немцы кругом, а мы ещё их не видали. А если придут - не знаем, что делать. Ты-то хоть у нас поживёшь? А то Прохор Ильич дюже ветхий, ему обороняться никак не способно. Видно придётся до партизан подаваться - ходят тут разные, партизанами называются. От мобилизации попрятались, и вот теперь они партизаны. Ну пошли что ли? Вон Прохор Ильич к нам идёт.
   Подходил не очень старый, но, повидимому, больной человек. В руке он держал старое одноствольное ружьё.
   - Кого это ты, Катька, тут захомутала? Хлопца? Надо тебе хлопца, это я знаю. Митрия-то не вернёшь.... говорил ему: укройся в лесу, чего на рожён переть? И без нас немца победят.... Так нет - убили его весной,а теперь и немцы в наши края пожаловали. Ну, как-то надо определяться. Ну, пошли в хату.
   Фёдор вымылся, переоделся в штаны и рубаху убитого Митрия, нашлись и сапоги.
   - Так где же ваши партизаны?
   - Да хто его знает.Ходят тут разные-всякие, говорят что партизаны, а хто они - неизвестно. Я так думаю - зертиры они, от войны хоронятся. Хотя оружию имеют.
   Утром следующего дня Фёдор услышал приглушённые голоса. Говорили явно о нём, хотя слов было не разобрать. У дверей подклети, где ночевал Фёдор прошуршали и остановились шаги.
   - Эй ты! Оружие бросай, выходи сюда. Руки подыми! Я стрельнуть могу. Выходишь что ль?
   Фёдор подошёл к двери открыл и, не выходя, остановился у порога.
   - Руки подыми! - произнёс молодой парень лет 25-ти, одетый в незастёгнутую шинель без пояса и пилотку, на ногах были ботинки с обмотками. Да он был похож на дезертира.
   - Выходи!
   Фёдор вышел, но руки не поднял - ничего особо воинственного в парне не было.
   - Ты кто?
   - Из плена ушёл.
   - К нам пойдёшь?
   - Это куда?
   - Ну куда....? В лес .
   - В партизаны, что ли7
   - Ну, в партизаны.
   - Пойду.
   - Вот зараз нам Катерина картошки спроворит, молока попьём и пойдём. Ты картошку понесёшь, а я конвойный буду.
   У парня был короткий немецкий карабин без штыка. Он подал широкую мягкую ладонь:
   - Филя.
   - Ты, Филя, немцев-то видел?
   - А то! Ездиют они тут из Прохоровки в Жуланку и обратно. На машинах, на мотоциклах. Как же? Видал.
   - Ну, ты воевал с ними?
   - И чего бы это я с ними воевал? Что они мне сделали? Да и военные же они все.
   - А ты не военный?
   - Я ? Нет.
   - А винтовка зачем?
   - Партизан должон быть при оружии.
   - А что же ты там в лесу делаешь?
   - Я? За картошкой хожу. Молока попить....
   Катерина со свёкром с усмешками прислушивались к этому диалогу.
   Фёдор шёл впереди неся не маленький мешок картошки. Филя конвоировал его сзади. Винтовку свою он нёс на ремне. Перед выходом Фёдор проверил карабин - он был восьмизарядный и обойма была на месте.
   Катерина подошла к Фёдору и доверительно посмотрела ему в глаза:
   - Мы с дедом днями соберёмся да уйдём следом за вами. Корову заберём и уйдём. Будем искать партизан, неохота с немцами встречаться..
   - Вы вот что: дня 3-4 перегодите - может я за вами приду, помогу вам. А не приду - давайте тогда сами....
   Сейчас они шли бездорожно, через кусты мимо березняка и ольховика.Филя знал, куда идти. Но на немцев они всё-таки нарвались. И Фёдор и Филя прохлопали немцев убаюканные теплом, лесными запахами и птичьим пеньем.
   - Стой! - взвизгнул Филя, когда до мотоцикла с тремя немцами оставалось не более 50-60 метров. Немцы видимо расположились выпить и поесть и тоже не ожидали лесной встречи с людьми. Фёдор бросил мешок и они с Филей побежали в чащу леса. Вслед затрещали автоматные очереди.
   - Ложись! - скомандовал фёдор. - дай сюда винтовку!
   - Зачем? - пискнул Филя.
   - Да-ай сюда! - Фёдор выдернул у него карабин и передёрнул затвор посылая патрон в патронник. - отползи за пень!
   Сам он устроился за лежащим обрубком дерева и всматривался в кусты. Немцы появились сразу. Они видимо успели хлебнуть своего шнапса, т.к. шли не таясь громко разговаривая и изедка потрескивая из автоматов. Наверное чувсвовали себя в какой-то степени героями.
   Фёдор повёл концом ствола.
   - Не надо!! - зашипел Филя.
   - Иди ты!! - Фёдор нажал на спуск. Крайний справа немец рухнул. Остальные двое попадали и испуганно застрочили в белый свет - полетели сбитые пулями листья деревьев. До немцев было менее 100 метров. " Гранатой они не достанут, идти сюда побоятся, думают, небось, как им убраться отсюда. "Ладно, давайте полежим, подумаем посмотрим." - думалось Фёдору.
   - Федя, давай дёру дальше. - просипел Филя.
   - Нет, подождём, срежет он нас из автомата. Не надо, успеем.
   Лежали тихо, немцы лежали тоже тихо. Фёдор до боли в глазах всматривался в кусты, стараясь разглядеть какую-нибудь стоящую цель. Вот шевельнулся куст, вот блеснула среди кустов каска, вот он уже видел эту каску почти всю и представил себе всю голову недотёпы-немца. Винтовкой можно было почти не шевелить, Фёдор снова повёл слегка дулом карабина, замер на секунду и плавно нажал на спуск. Грохнул выстрел каска исчезла и сразу же третий немец, не выдержав напряжения, вскочил и бросился бежать к мотоциклу. Фёдор не спеша передёрнул затвор - выстрел, и немец, взмахнув руками и как-то нелепо подпрыгнув, исчез из виду - упал.
   - Пошли! - встал Фёдор. Он уверенно и слишком спокойно зашагал к убитым. То, что все немцы убиты, Фёдор нисколько не сомневался. Все они были убиты в голову. У того, что был убит лежащим, была пробита каска. Это было открытием для Фёдора: пуля из немецкой винтовки легко пробивала нашу каску, но немецкая каска была толще и тяжелее, однако немецкая пуля пробила и свою каску.
   Федя с Филей подобрали "шмайсеры", забрали один "парабеллум", собрали 8 гранат, допили недопитый шнапс, заели несъеденной немцами колбасой, оттащили в сторону мотоцикл и снова углубились в лес.
   Фёдор снова тащил картошку, а Филя пыхтел и потел под тяжестью оружия. К полудню вышли в расположение партизанского лагеря.
   Сначала Фёдор так подумал, что это партизанский лагерь, но быстро понял, что он нисколько не партизанский, здесь собрались все те, кто сбежал от советской мобилизации, и дезертировал из армии, и скрывался от немцев. На небольшой поляне расположились 3 землянки. Возде одной из них стоял столбик с прибитой вкось доской, на доске чем-то чёрным было начертано " Штаб ".
   Филя и Фёдор подошли к штабу. Стали собираться люди. Все они были грязные, расхристанные и угрюмые.
   - Петрович! Поди сюда! Филька-то наш оружие приволок, пленного привёл и картошку добыл! Это же герой, я тебе скажу!
   Из землянки выбрался опухший от пьянства человек в меховой безрукавке, не бритый и не чёсаный.
   - Правда, что ли? Ты что ли, Филька, это оружие добыл? Как ты его добыл? А это кто с тобой? Шпион? Катерину видел? Так где автоматы- то взял? Давай рассказывай.
   - Ты, Петрович, позови к себе, угости, а потом и спрашивай - Филя приосанился.
   В землянке Филя обстоятельно и честно рассказал, как дело было, как он "пленил" Фёдора, как нарвались на немцев, как Фёдор их перестрелял, но он, Филя, при этом нисколько не боялся и говорил, куда стрелять надо. Набившийся в землянку народ слушал ,пораскрывав рты.
   Петрович (это и был командир "отряда") налил героям по стакану самогона и отпустил отдыхать
   Утром Петрович позвал Фёдора к себе в "штаб".
   - Ты, товрищ Фёдор, не знаю, кто ты по званию (вижу, что военный), слушай, что я тебе скажу. Никакие мы не партизаны, а так - жулики с бору по сосенке. Оружия никакого нет, одна винтовка немецкая, из которой ты стрелял, две централки да наган у меня и к нему патронов горстки две. И никому это оружие не надобно, прибились от страха один к одному и голодают потихоньку. Я и то вон стал самогоном увлекаться - вроде не так страшно. Что делать, не знаю. Знаю, что так не проживём, что немец нас здесь накроет. Имеется 3 семьи с детишками, две вдовы и десяток коров. Надо что-то делать, пока лето, а будет осень да зима - пропадём, друг друга жрать станем. Давай, Фёдор, помогай. Выручай. Ты человек военный. Постарайся.
   - Вы с народом говорили? Сколько всего человек то у вас?
   - Всего 44 души: пять женщин, шестеро детишек, два деда невозможной старости, а остальные все мужики в силе. Значит 31 мужчина. Это считай взвод. Так что ли?
   - Так, товарищ командир.
   - Да какой я командир!
   - Нет уж, раз Вы в штабе сидите, да старше всех, да Петровичем Вас с уважением величают - значит Вы и есть командир. Давайте командуйте, а я помогу, чем могу. Вы служили? Какое у Вас звание?
   - Звания у меня никакого нет, а служил я в Гражданскую при обозе. Я в колхозе завхозом числился.
   - Тут сейчас не обоз, тут самая что ни есть передовая. А раз были Вы завхозом, налаживайте здесь хозяйство, без него действительно пропадём. А с этим делом - Фёдор кивнул в угол, где стоял ведёрный кувшин с самогоном - надо сразу же завязать.
   - Само собой.... Когда людей соберём?
   - Вы сегодня уже выпили?
   - Так... Полстаканчика...
   - Тогда - завтра.
   Назавтра Пётр Петрович Москаль выглядел уже совсем другим человеком: он был чисто выбрит, причёсан, одет был в форму красноармкйца, сапоги сверкали зеркальной чистотой. Люди собрались. Из штаба вынесли стол и накрыли его красной материей.
   - Слушайте меня внимательно! Теперь я не Петрович, а товарищ командир, а вы не подзаборная шантропа, а партизаны нашего отряда. Идёт война, время военное и порядок должен быть военный. Не мне вам говорить - все вы знаете, что такое военный порядок. Другого порядка быть не может, без порядка пропадём. Сегодня нас бери голыми руками, вот они мы - готовые в плен идти. А если до зимы в плен не попадём, то зимой все тут замёрзнем и с голоду помрём. Этак, дорогие товарищи, не годится. Я уж не говорю о том, что все мы, т.е. мужская часть, должны Родину защищать, значит деревни свои и сёла, хаты свои и семьи свои. Это святая обязанность мужчин.
   - Так вот - давайте становиться военными с военным порядком и военной ухваткой. Я ваш командир, а своим заместителем по военной части назначаю Фёдора Котенко, которого наш Филимон заарестовал да привёл сюда. Он человек молодой, боевой, в командирской школе учился, пусть покомандует нашей военной частью. А я буду по хозяйству: дрова, еда, лечение, чтобы воровства не было.
   -Тут вот у меня список, кто сразу определяется в военные, а кто дрова со мной будет заготавливать. А потом все военными станем, а пока что и воевать нечем. Я свой наган отдаю Фёдору, военный командир должен быть с оружием. А сейчас для начала всю самогонку снести ко мне в штаб и, если кто увидит меня выпившим - гоните меня в шею из отряда. .
   - Всё. Фёдор, вот тебе список военных людей, оружие знаешь где, начинай командовать.
   Было решено не предпринимать активных действий против немцев, пока не было оружия. И, вообще, в непосредственной близости от лагеря не следовало привлекать к себе внимание немцев и полицаев.
   Жители окрестных сёл знали, что где-то в лесу скрывается большая группа дезертиров, знала об этом и полиция, но до поры друг друга не трогали.
   В отделении Фёдора было 11 человек, сам он был 12-ый. Все они были бывшие военные, сбежавшие из своиъ частей во время отступления. Хоть и разложила их здесь вольная лесная жизнь, но они понимали, что без оружия и да без выполнения воинских обязанностей они станут лёгкой добычей немцев. А этого они совсем не хотели. Они не верили, что немцев можно победить, они были деморализованы разгромом частей Красной Армии и отступлением, которое больше походило на бегство.
   Некоторые знали о зимнем наступлении Красной Армии под Москвой, но многие считали сообщение об этом пропагандой.
   С ейчас здесь в лесу каждый хотел сохранить свою жизнь, спрятать её от войны, но преподнести свою жизнь немцам в подарок никто не хотел. От немцев свою жизнь надо было защищать. Пётр Петрович Москаль уже знал приблизительно своих людей и отрядил в отделение Фёдора наиболее решительный и организованный народ.
   На третий день Фёдор, отпросившись у командира,отправился на заимку - он собирался, как обещал, помочь Катерине и Прохору Ильичу перебраться в отряд.
   Катерина нагрузила на корову своё барохлишко дала Фёдору большой мешок - в нём гремела посуда, и они отправились. Свёкор шёл сзади почти порожняком,он тащил свои рыбацкие снасти.
   Свёкор Катерины Прохор Ильич доводился троюродным братомПетру Петровичу, и тот устроил их на первое время у себя в штабе, наказав чтобы делали себе землянку. Но рыть землянку не пришлось, т.к. мысли у Москаля прыга, как блохи, и он распорядился на другой день всех семейных (и Катерину вместе с ними) определить в одно место, военное отделение вместе с Фёдором - в землянку, где был штаб, а хозвзвод - в третью,самую большую землянку, и сам Москаль в этой землянке поселился. И сразу все скопом стали рыть ещё 3 землянки - одну под склад и две для расширения жилплощади. Некоторые дулись на Фёдора, подозревая, что это он подбивает командира на непроизводительные затраты партизанского труда.
   Фёдор организовал постоянное несение секретов вокруг лагеря. По 2 бойца находились скрытно в 4-х местах вокруг лагеря,он с остальными 4-мя производил глубокую разведку. Бойцы находящиеся в секрктах должны были изучать порядок движения по дороге между Жуланкой и Прохоровкой, затем надо было знать, как двигаются немцы и полицаи между другими сёлами.
   В задачу разведчиков входило определение наличия немцев в ближних и дальних сёлах. В 20 километрах от лагеря была большая ж.д. станция Родники а ближе - 13 и 14 разъезды. Надо было знать порядок прибытия и отправления поездов. Да и карту района надо было составить в радиусе 100-150 км. Все бойцы имели строгий приказ в непосредственной близости от лагеря немцев не тревожить. Часто ребята находящиеся в секрете едва сдерживались чтобы не околпачить зазевавшегося полицая, очень уж хотелось отнять у него винтовку да набить морду.
   Перед Фёдором стяли две наиважнейшие задачи: добыть оружие и во что бы то ни стало обеспечить отряд солью. Соли не было, люди страдали, не могли есть,худели и слабели. Соль была у немцев где-нибудь на складе,а оружие было в руках у немцев и полицаев.
   Без активных военных действий было не обойтись.
   Москаль помалкивал, не торопил, но во время завтрака (если ели вместе) говаривал:
   - Ну, а соли нету. Не взыщите-с.
   Соль нашли в Севостьяновке за 40 км от лагеря. Старая база засолки овощей днём никак не охранялас, а ночью в телеге, стоящей у двери, спал тот или иной полицай. Фёдор лично схватил растопыру- сторожа за горло и, нажав на сонную артерию, выключил его. Полицая связали, затолкав ему в рот его собственный шерстяной носок. На дело ходили всем отделением и 40км всю ночь и всё утро тащили мешки с солью и гнали уже не связанного растопыру- сторожа. Он сам нёс свою винтовку и соль, приходящуюся на его долю. Звали полицая Игнат Луков. Игнат рассказал, что в полицаях он не по своей воле, что его заставил старший брат. Он рассказал, что тех, убитых месяц назад немцев, нашли на второй день, но мер почему-то никаких не приняли. Он сказал, что в районном центре Кирилове есть целый арсенал оружия - винтовки, автоматы, пулемёты, ящики с гранатами, пакеты взрывчатки. Там в этом арсенале полицаи получали своё оружие.
   Здесь в Севостьяновке оружие на руках у полицейских. Всего полицейских 22 человека. Постоянно в караульном помещении находятся 5-6 человек, а остальные днём по разным заданиям, а ночью 3-4 в патрулях и охране, а остальные спят по домам с жёнами. В соседних Прохоровке и Жуланке тоже есть по десятку полицейских. Немцев по сёлам нет, они только в Кирилловке, там расквартирован целый взвод , человек около 50. В сёла наведываются только пом. коменданта лейтенант Гросс с оберполицаем Сергеем Шевчуком.
   Схватываться со взводом немцев нечего было и думать. а вот разоружить севастьяновских хлопцев, которые с жёнками спят, надо бы.
   Обдумав посоветовавшись и согласовав, Фёдор принял решение выступить в Севастьяновку немедленно. Исчезновение Игната, ограбление соляного склада конечно же насторожило полицаев, может быть они уже доложили об этом немцам.
   К селу подошли в сумерках и залегли в кустах за огородами. В селе забрехали собаки, но быстро успокоились. Стемнело. В окнах появился свет, люди ужинали, через час-полтора все лягут спать, а ещё через час надо будет выступать.
   Игнат был рядом с Фёдором, команды в темноте должны бвли подаваться три: один свист - вперёд два свиста - на месте три - разбегайся. До боли в глазах всматривались в улицу и избы. Кто-то проходил, останавливался, снова начинал ходить.
   - Патруль - прошептал Игнат - а караульная изба - вон она- два окна светятся, там тоже сидят.
   Первоначальный план сделать всё тихо, отнять оружие, полицаев не трогать, оказался до нелепости легкомысленным. Как это у вооружённого мужчины можно просто так отобрать оружие!? Фёдор от досады кусал губы.
   - Слышь, Васёк, проползи по секретам, скажи - отходим в лес, собираться на мой свист - распорядился Фёдор, и они с Игнатом сначала ползком, а потом в рост стали двигаться назад. Метров через 300 Фёдор остановился и свистнул. Сразу же подошлс двое, а через 5 минут все были в сборе.
   - Хлопцы, меняем наш план, план никуда не годится,так дело не пойдёт. Нас 12 человек 8 с оружием остальные с топорами. Придётся полицаев кончать, я с гранатами беру на себя кароулку и патрульных. Игнат укажет дома, где сейчас полицаи спят, двое должны ворваться к Степану Лукову - вот вам одна граната на всякий случай, идите с Игнатом он поможет. Держаться скрытно возле плетней и заборов.
   Первый план никуда не годился, а второй не давал никаких гарантий на маломальский успех.
   Дом Луковых был рядом с караульным помещением. Игнат постучал в калитку и вошёл во двор, он должен был склонить брата к сдаче, но Степан, дав Игнату в зубы, заволок его в дом и открыл стрельбу.
   Нельзя было терять ни секунды - Фёдор бросил 2 гранаты в окна караулки, одну на крыльцо, четвёртую гранату он швырнул в окно Луковского дома. Оставалась пятая, но бросать её было некуда, в дымящихся избах не проявлялось признаков жизни.
   Фёдор вошёл в караулку, воняло сгоревшкй взрывчаткой в темноте видны были тела убитых, раздавался тихий стон.
   Фёдор нащупал в сенях поставленные к стене винтовки, здесь же были посумки с патронами. Всё это Фёдор вынес во двор.
   - Стёпку убило - проговорил подошедший Игнат.
   - Где у него оружие было? - схватил Фёдор Игната за плечо.
   - Не знаю. Наверное в сарае или на чердаке.
   В селе раздалось несколько ружейных хлопков, треснула автоматная очередь
   Пора было кончать, пока не разгорелся бой, пока полицаи не организовались.
   Оружие нашли на чердаке: там было 2 пулемёта, 10 винтовок и много гранат.
   Если бы было сразу известно о сосредоточении оружия в одном месте, можно было бы не дробить силы и действовать надёжнее. Стали подбегать партизаны.
   - Сеньку ранило в ногу, идти не может - доложил запыхавшийся парень.
   - Где он?
   - Там, на улице, возле забора сидит.
   - Да как же ты его бросил?
   - А как я его...? На себе что ли несть...?
   - Ты, ты, ты - трое шустро за Семёном. Оставлять его нельзя. Несите на руках! К нам не идите, идите сразу в лес.
   - Ну что у нас получилось? - 14 винтовок, 2 пулемёта, 2ящика гранат.
   9 полицаев убито.
   - Наши потери - один раненый, один топор потеряли. Уходим! Пока ночь, надо подальше уйти. Погоня будет только утром.
   - Игнат, ты с нами? Пошли, тебе нельзя оставаться. За брата прости - выхода другого не было.
   40 км - путь не близкий. К лагерю добрались только к вечеру следующего дня. Раненый Семён Устинов умер от потери крови - пуля пробила пах и задела внутренности. Его кое-как похоронили в пути.
   После этого ночного налёта на Севостьяновку, Фёдор понял, что только чудом избежал серьёзных потерь и что удача эта была и не совсем удача, могло получиться просто плохо.
   Но теперь отряд был кое-как вооружён, опыт кое-какой был приобретён, активные действия отряд должен был готовить тщательнее. Ясно было одно - на вооружённых людей просто так не сунешся. Своим рейдом Фёдор взбудоражил немцев и полицаев, те взнуздают свою бдителбность, нужна более глубокая и тщательная разведка.
   Приближалась осень, а за ней зима, отряду предстояло жить, а может быть и воевать, в суровых условиях русской зимы.
   Ясно было, что расположение отряда всё-равно противником будет установлено, и следующие активные действия партизан вызовут не менее активную реакцию немцев. Лагерь надо было укреплять, запасать продовольствие и топливо.
   Москаль со своей большой хозяйственной группой - хозвзводом, как он говорил, уже заготовил дрова - часть дров доставили непосредственно в лагерь, члсть заштабелевали в поленницы в радиусе не более километра. Теперь активно копали картофель на брошенных колхозных полях, заготавливали кукурузу, резали колосья пшеницы и ячменя. Проблемой оставалась соль, без соли невозможно было готовить впрок рыбу и мясо. Солью надо было заниматься предметно.В Севастьяновке наверняка соль уже охранялась с особой тщательностю и лезть на рожон уже не следовало.
   Небольшой группой заготовителей руководил бывший учитель Жуланской школы Хижняк Владимир Силыч. Это был большого роста и большого объёма человек, лет чуть более 40. Он постоянно согласовывал все свои дела с командиром и достаточно толково распоряжался. Он выделялся из всех своей "тилигентностью" - носил очки, всегда был чисто выбрит, обладал правильной речью и некоторым политическим кругозором. Он неоднократно обращался к Москалю с вопросом о необходимости наличия в отряде комиссара и предлагал в этой части свои услуги. Москаль отмалчивался.
   Однажды Москаль позвал Фёдора в свой "штаб".
   - Вот тут товарищ Хижняк хочет тебе, Федя, вопросы задать. Ты расскажи ему, что к чему.
   - Что такое вам хотелось бы знать?
   - Как ты попал в отряд? - спросил Хижняк.
   - Я бежал из плена и встретился с Филимоном Христенко на заимке деда Прохора.
   - Как в плен попал? Как бежал?
   - Да взяли меня за Елизаветовкой - уклонился Фёдор от прямого ответа - а бежал - выпрыгнул из вагона,когда везли на запад.
   - Где ты служил, в какой части, где ты воевал?
   - Я много где воевал и ещё буду воевать. - Фёдор начинал злиться. - Это что, допрос? Что вы от меня хотите?
   - Федя, ты должен нас понять - заговорил Москаль - большинство людей в отряде мы знаем: кто откуда и почему он в отряде. Почти все здесь местные несколько человек дезертировали из армии. Эти дезертиры почти все служат у тебя и служат прилично. Ты наш военный командир, и я как командир отряда должен знать о тебе всё.
   И Фёдор рассказал о себе всё: и о родителях и о детдоме и про училище и про 10 лет лагерей которые ему присудили и про своё дезертирство с последующим пленом.
   - Значит ты во-первых наш враг. а во-вторых дезертир на этой основе - вскинулся Хижняк.
   - Да, я враг, но я немцам враг и хочу их с нашей земли изгнать.
   - А на завтрашний день чей ты враг будешь? - не унимался Хижняк.
   - Ну завтрашний день себя ещё покажет, а по сегодняшнему дню видно, что Фёдор Котенко наш человек.
   - Но можно ли ему доверять командование нашей боевой группой?
   - А что, может ты, Володя, возьмёшь это командование на себя - Москаль саркастически усмехнулся. Может ты добудешь оружие, соль, нам взрывчатка потребуется. Ты взрывать умеешь? Нет? А его учили взрывать, он стреляет лучше всякого снайпера, люди его слушаются. Иди,Фёдор, работай, ты наш и другого командира нам не надо.
   Осадок от этого разговора был тяжёлый. но Фёдор знал, что его было не ибежать и был готов ко всему. В его группу добавили ещё 8 человек, двое было бежавших из того вагона, из которого выпрынул он сам.
   Лагерь окружили минными заграждениями. Это были немецкие ручные гранаты, поставленные на растяжки. В проходах день и ночь дежурили секреты, по-прежнему Фёдор ходил с разведгруппой, в разведку ходили по очереди. После налёта на Севостьяновку движение по дорогам оживилось. Чаще всего это были полицаи, ехавшие в зелёных немецких фурах. Графика движения поездов по станции родники установить не удавалось. Поезда к Родникам шли гружёные-это Фёдор определил по прогибу рессор, а в обратном направлении следовал порожняк. Какие грузы поступали в Родники и шли дальше, надо было знать. Было ясно одно - в Родники и через них дальше к фронту шли стратегические грузы, в поездах часто были видны вагоны с солдатами.
   Фёдор доложил Москалю результаты своих наблюдений. Желдорветка шла общим направлением на Москву, во всяком случае в северную часть России. Поездов было немного, видимо, там фронт стабилизировался.
   - Вот бы..... - глаза Москаля алчно блестнули - и оружие было бы.... и продовольствие .... и вообще серьёзное дело бы провернули..... А чего за этими полицаями гоняться! Ты как, Федя?
   - Надо бы постараться. Силы у нас слабенькие, вся надежда на пулемёты, но патронов на полбоя только хватит. Гранаты есть. но находиться надо от поезда на дальность броска. а под автоматным огнём... будут потери... жалко людей.
   Вмешался Хижняк: - Вы воевать собираетесь или детский сад тут развели?
   - Слушай отстань ты...! - рявкнул на него Москоль.
   - Будем готовиться - сказал Фёдор.
   Через неделю Фёдору доложили, что на 14 ом разъезде стоит поезд на Родники, отправиться может в любое время. В поезде 2 вагона с охраной-всего человек 30 - один вагон при паровозе и один в середине состава. Возможно в других вагонах тоже будет охрана.
   Решено было остановить поезд заурядным сходом паровоза с рельсов. Пулемёты расположили против предполагаемой остановки вагонов с охраной в 150 метрах от цели. Патронов было мало, минут на 10 - 12 постоянной стрельбы, но если бить очередями, то на полчаса. Залёгших немцев придётся выбивать ружейным огнём и их придётся атаковать с применением гранат с противоположной стороны насыпи. Предполагалось, что немцы будут драться до последнего, но была уверенность, что перебить их возможно.
   Для предотвращения прибытия подмоги разобрали путь в 5 км от места нападения и приготовили цепи из "чеснока" в 3х местах - тоже за 5 км. В любом случае подмога раньше чем через час не могла появиться.
   Теперь надо было сообразить, стоило ли рисковать людьми, если вдруг ничего полезного в поезде не окажется. Но эту мысль Москаль отбросил сразу - любой поезд, идущий в сторону фронта, представляет ценность для немцев, а значит и для партизан.
   Тот первый знакомец увалень - Филя, теперь был первым помощником Фёдора, связным был молоденький Васёк Куц, постоянно рядом с Фёдором находился и бывший полицай - молодой Игнат Луков. Главной задачей в обучении своих людей Фёдор ставил научить их стрелять. Он требовал, чтобы,находясь в секрете, бойцы постоянно прицеливались в любую удобную для них цель и плавно нажимали на спуск. Клацать затвором не разрешалось, надо было только оттянуть пуговку затвора. Бойцы увлеклись этим забавным делом, тренировались ежедневно, постоянно по многу часов подряд.
   На пробных стрельбах большинство бойцов сбивало за 100 метров бутылку из под самогона. Все бутылки перебили. Прицеливались и нажимали спуск и днём и ночью.
   Однажды залпом из 5 винтовок завалили 5 из 8 немцев, ехавших куда-то на своей фуре. Оставшиеся в живых трое, ускакали, нахлёстывая лошадей. За эту самодеятельность Фёдор отчитал старшего в этой группе Серёгу Шаповала, т.к. эта стрельба винтовок в отряде не добавила, а шороху наделала. Хорошо, что это произошло километрах в 15 от лагеря.
   Стреляли Фёдоровцы хорошо. Теперь команду Фёдора, состоявшую из 24 человек, называли "Фёдоровцами". Они с азартом осваивали рукопашный бой, учились действовать ножами, и хвастались друг перед другом - кто сколько раз поднимает 2х- пудовку. Зимой все знали, что потребуются лыжи. Лыжи добыли - притащили из школы села Скляры, которое было покинуто всеми его житклями.
   Люди в отряд прибывали, но это были в основном женщины с детьми, мужчин в отряде было всего 60 человек. Cтали образовываться семьи, сначала ставили отдельные шалаши, затем стали рыть семейные землянки. Москалю всё труднее становились управлять этим большим хозяйством. Ему номогал Хижняк.
   Решено было переселить детей и женщин на Волчий Остров, который располагался на болоте в 1,5 км от лагеря. Болото это образовалось на месте, заросшего камышом, осокой и кочкарником, озера. Прямой дороги на остров не было, но местные жители, особенно те, кто пробавлялся рыбалкой, знали места, где можно было пробраться к острову, по колено и по пояс в коричневого цвета воде. Здесь ловили сетями и корчагами карасей, и лагерники питались этой рыбой, но впрок её запасти не могли, т.к. не было соли. Болото было огромное, "окна" воды без растительности были местами очень глубокие, до острова по воде надо было добираться около километра. Чтобы доставить на остров людей и скарб, необходимо было срочно срубить гать. На острове нельзя было рыть землянки, т.к. прямо под ногами была вода, надо было строить общежитие на 100 с лишним человек. На Волчий Остров можно было отступить, если бы немцы прижали отряд к болоту. На острове люди были бы в относительной безопасности.
   Гать начали строить немедленно.
   Тем временем с 14-го разъезда прискакал паренёк - разведчик и, захлёбываясь, рассказал, что к позду уже прицепили паровоз, сейчас поезд пока стоит в тупике, но паровоз под парами и влюбой момент может отправиться.Ещё паренёк сказал, что вагоны "не те, что грузовые, не зелёные" без окон, есть только неширокие горизонтальные окошечки. С каждой стороны по 8 таких окошечек".
   - Блиндированные вагоны. Они посадили охрану в блиндированные вагоны - решил Фёдор.
   Это меняло весь характер предстоящего боя и вообще ставился под вопрос успех захвата поезда.
   - Может быть отменить операцию - усомнился Москаль.
   - Ты же говорил, что наш Суворов обеспечит нас победами над всеми врагами. - съехидничал Хижняк. - А теперь в кусты?
   - Отменять ничего не будем - решил Фёдор. Пётр Петрович, выводи весь лагерь к насыпи. Мы подпалим эти "блиндажи". надо будет много хвороста и дров и быстро обложить их с противоположной от боя стороны. Мы их выкурим. Пулемёты потребуются потом.
   На подготовку времени не оставалось. Прежде всего - разобрать путь, остановить поезд а остальное - по ходу дела. Из лагеря вышли почти все, и женщины тоже. Остались только старухи да немощные присматривать за детьми. Запрягли лошадей в подводы, готовясь вывозить то, что удастся добыть. Сбор хвороста и поджёг вагонов был поручен Хижняку. Он рьяно взялся командовать.
   Через час все были готовы. Снайперы, готовые бить по бойницам "блиндажей", изготовились за укрытиями в 150 метрах от насыпи, за пеньками прикорнули пулемётчики, за насыпью слышались голоса "лесорубов".
   - Ты, Федя, дай мне какое-то дело, а то я командир ваш и только глаза растопырил, зря тут болтаюсь.
   - Ты Пётр Петрович будь при мне, а между делом возьми винтовку и стреляй - может кого -нибудь убьёшь, только в своих не попади.
   Прибежал запыхавшийся связной:
   - Рельсы разобрал, ребята побежали к Родникам - там ещё разберут и "чеснок" высыпят.
   - Какой чеснок? - всполошился Москаль. - Ах, да: ты же предусмотрел - чтобы подмогу попридержать!
   Отряд изготовился, затихли голоса за насыпью - видимо Хижняк тоже был готов. Потянулись томительные минуты ожидания.
   Фёдор был доволен: истеричная торопливость уступила место спокойной сосредоточенности. Ждали. И всё-таки вздрогнули, когда что-то уж совсем близко прозвучал баритон паровоза и за деревьями показался серовато-белый дымок. Паровоз преодолевал подъём, поезд шёл медленно, в поезде кроме блиндированных было ещё 10 грузовых крытых вагонов.
   Схода паровоза не произошло, он встал у мест, где рельс был раъединён и отодвинут в сторону. Из паровоза выпрыгнул автоматчик, за ним осторожно спустился офицер. Хлёстко ударил выстрел и офицер повалился царапая руками мундир на груди. Солдат быстро влез обратно в паровоз. Почти сразу застучали немецкие пулемёты, и партизаны открыхи винтовочный огонь по амброзурам,привлекая вражеский огонь на себя, чтобы дать возможность Хижняку завалить "блиндажи" хворостом и поджечь его. Огонь немецких пулемётов был плотный, но не прицельный.
   Вот запылал один костёр, задымился второй, и тоже вспыхнуло плами прямо в колее, охватывая низ вагона.
   Примчался паренёк со стороны насыпи:
   - Немец бьёт беспощадно, двоих убило, тётку Настасью ранило, мы таскаем дрова вдоли вагонов и под вагонами немчура сейчас вылезать начнёт.
   Группа Хижняка имела задание кроме поджигания вагонов атаковать выскочивших немцев гранатами. Хижняк отлично справился со своей задачей: выбравшиеся из раскалённых вагонов немцы попадали под партизанские пулемёты и гранаты.
   - Иди, Пётр Петрович, организуй выгрузку, немцам уже не до охраны своего груза, а то от твоей стрельбы уши у меня заложило - распорядился Фёдор, и Москаль сначала пополз в сторону. а потом вскочил и побежал, держась почему-то обеими руками за голову. Винтовку свою он оставил возле Фёдора.
   Группа Хижняка, разбросав свои гранаты, устремилась на разгрузку вагонов, это дало возможность остаткам немцев уйти в лес.
   Неугомонный паренёк - связной, прискакав на лошади со стороны Сосновки докладывал:
   - Дрезина с немцами не прошла и вернулась, а потом быстро приехали две машины и маленькая танкетка. Машины наглотались "чеснока" и стоят, а танкетка возле них. Немцы строиться начали, наверное пешком пошли, скоро здесь будут.
   Надо было уходить-вступать во второй бой Фёдор не собирался, это было рискованно и ничего не давало.
   Одну подводу почти до верха нагрузили автоматами, пулемётами и боеприпасами. Уже отправились в лагерь почти все загруженные подводы, на последней подводе везли 4-х убитых партизан и 4-х раненых. Потери были ощутимые. С этой последней подводой возвращался в лагерь Владимир Силыч Хижняк, прекрасно выполнивший возложенную на него задачу. Он шёл с забинтованной рукой - облитый бензином рукав его телогрейки внезапно запылал, когда он зажигал костёр дпод "блиндажём". Фёдор оставил заслон из 12 человек. Все они были первоклассными стрелками. Спешно ставили гранаты на растяжках. Группа получила приказ в бой не вступать, отступать, минируя растяжками на глубину до полукилометра. За местом боя наблюдали разведчики. Машинист паровоза с помощником ушли с отрядом.
   Подоспевшие со стороны Родников немцы застали картину завершившегося боя как говорится из первых рук: задымленные раскалённые блиндированные вагоны, наполовину опустошённые грузовые вагоны, два десятка убитых и раненых солдат. О присутствии здесь партизан говорили только изредка взрывающиеся поставленные на растяжки гранаты. Подтянулись убежавшие в лес солдаты охраны. Немцы попробовали пройти в глубь леса за отступившими партизанами, но подорвавшись в 3х - 4х местах, оставили эту затею до прибытия сапёров.
   Командиры, как и все партизаны, понимали. что проведённая акция не останется без внимания немецкого командования. Логика вещей говорила за то. что надо срочно покидать лагерь, т.к. предстоящая схватка с немцами наверняка будет жестокой с тяжёлыми последствиями.
   Спешно стали переправляться на остров. По строящейся гати предполагалось переправить немудрящий партизанский скарб, продовольствие, боеприпасы и перегнать скот, забивая который можно было экономно питаться. Грузы уже тащили по кочкарнику проваливаясь по пояс и по грудь в ещё не остывшую воду. Некоторые умельцы находили возможность на лодках лабиринтами пробираться на остров. На острове весь лес, пригодный для строительства, был вырублен, остальные деревья были почти все уничтожены на дрова и видно было, что дров более чем на 2 зимы хватит. "А там и война кончится" - успокаивали себя партизаны.
   Фёдоровцы активно участвовали в перетаскивании грузов на остров одновременно дежуря в секретах и делая хитроумные минные ловушки. Разведчики не докладывали о какой-либо активности немцев и полицаев. Решено было разобрать гать в момент непосредственной опасности попытки немцев переправиться на остров. Миномётным огнём остров было не достать, но Фёдор не исключал артиллерийского обстрела, а авиацию немцы едва ли будут занимать таким пустяком как отряд состоящий из сотни вооружённых русских дезертиров да сотни женщин с дтишками. Построенные на острове жилища и другие строения всё-таки замаскировали охапками хвороста. В самые лютые морозы озеро покрывалось нетолстым ледком, подогреваемое гниющим торфом. Даже караси лавились здесь круглый год - не засыпали на зимовку.
   Наступала зима, деревья и кустарник теряли листву, а дальше - выпадет снег, всё будет бело нормальное движение возможно будет только по дорогам, активные боевые действия будут затруднены. Думали, советовались. Москаль считал что правильнее всего будет зиму пережить на острове, ограничиваясь только разведкой. С этим котегорически были несогласны Хижняк и Фёдор. Хижняк говорил что "родина требует активной борьбы с захватчиками, чтобы прблизить победу над ними" . При этом Хижняк ничего не предлагал, ограничиваясь только лозунгами, хотя и соглашался с тем, что партизаны в зимних условиях, обременённые женско-детским населением, делаются очень уязвимыми перед прекрасно вооружёнными и мобильными немцами. Фёдор тоже ничего умного придумать не мог. Наконец он пришёл к выводу, что активно воевать можно, рассредоточившись на мелкие диверсионные группы и действовать в условиях рейда т.е. перемещаясь вдоль автомобильных и железнодорожных коммуникауий и нанося удары и укусы в наиболее чувсвительных местах. Кроме того Фёдор не оставлял мысль прорыва через линию фронта, хотя понимал, что ему придётся рассказать о своём дезертирстве и плене. Фёдор был молод и по большому счёту наивен, хотя и обладал расчётливым и трезвым крестьянским умом.
   Москаль восстал против предложения Фёдора, он считал, что мелкие группы, оторванные от основной базы, не имея крыши над головой, ограниченные в питании, погибнут в стужу в зимних лесах. Восстать-то он восстал, но ничего кроме сидения на острове не предлагал. Хижняк тоже был против дробления боевых сил.
   Тем временем с середины октября уже на постоянно лёг снег. Вокруг озера чернело и по утрам парило озеро, и только гать белела, указывая направление на твёрдый берег.
   Партизаны целыми днями бездельничали, играли в карты, ходили через гать на охоту, приносили зайцев и белок, а иногда и самогон. Дисциплина падала ,иногда покидали остров без спроса и на несколько дней.
   Надо было что-то делать.
   Это "что-то" не могло состояться без активных боевых действий, и Москаль с Хижняком постепенно пришли к выводу, что план Фёдора, хоть наиболее рискованный, но единственно пригодный для создавшейся обстановки. Решено было создать три боевые группы из добровольцев.
   В главном бараке собралось всё мужское население отряда (и женщин было много), стало душно, открыли все окна и двери с обеих сторон. Выступал Москалёв, за ним с лозунгами и призывами Хижняк. На вопрос, кто хочет добровольно уйти в рейд, поднялось не так уж много рук - всего человек 20. Москаль сказал, что даёт на обдумывание сутки, и формироваться группы будут завтра.
   Назавтра почти всё мужское несемейное население записалось в рейд -всего 48 человек. Записалась и одна женщина - это была та самая Катерина, которая встретилась Фёдору в первые дни после бегства с поезда. Катерина жила в отряде и работала в медпункте, который по её требованию был организован и который по её же требованию снабжался медикаментами и необходимыми материалами. Москаль не хотел отпускать Катерину, но она настояла, собрала свои одёжки, нагрузила санки продуктами и медикаментами и заявила что пойдёт в группе с Фёдором.
   - Ты что ли возьмёшь её с собой? - спросил Фёдора Москаль.
   - А как её не возьмёшь?!
   - Федя я женой тебе буду! Как мужику без жены?
   - Ну, до этого я ещё не дорос. - смутился Фёдор.
   - Доро, дорос! Видела я, как ты на грудь мою поглядывал. Ты поди бабы ещё не пробовал? Вот убьют - так и не попробуешь! Нет, такого допустить я не могу.
   Составили 3 рейдовые группы. Спорили брать или не брать с собою лыжи. Решили, что с лыжами проходимость группы в заснеженном лесу будет лучше, надёжнее. В группе из 15 человек были распределены обязанности: был командир, взрывник, кашевар, разведчик, санитар. Везли на своих саня, сделанных из лыж, продовольствие, немудрящую посу, боеприпасы, гранаты, взрывчатку, спальные мешки, которые захватили в поезде. Из продуктов везли сухари, сушёный картофель, сушёные грибы, консервы, шоколад, сигареты, самогон и самосад. Продуктов взяли из расчёта на неделю при двухразовом питании. Спички были у каждого при себе, были зажигалки. Вооружены были в основном немецкими карабинами, но были у группе и 3 автомата. В течение 2-х последних дней женщины в лагере обшивали одежду и шапки уходящих в рейд чем-нибудь белым.
   Всем лагерем составили более-менее точную карту Брянской области, нанесли дороги, населённые пункты, указали направления и расстояния. Задача для всех групп стояла одна: разрушение коммуникаций немцев. 2 группы уходили на север и одна на восток. На восток уходил Фёдор. Он со своей группой уходил первый. Своё намерение перейти линию фронта он до поры до времени решил не объявлят, не желая вступать в нервные разговоры и обсуждения. На картах были нанесены и просеки, и по одной из них ушла группа Фёдора, чтобы не рвать силы в чаще леса..
   Была середина ноября, но снега уже выпало по полной зимней норме. Впереди группы метрах в 500, а то и более шли двое дозорных, справа и слева шли ещё по одному дозорному.
   Первую диверсию решено было предпринять у станции Воронинка, это было километрах в40 от оставленного партизанами лагеря. Во второй половине дня прибежал северный дозорный (тот что был слева) и доложил что обнаружил заимку из 2-х изб и сарая, людей не видел, но дым из трубы идёт.
   Кто это мог быть? Немцам и полицаям не было резона забираться по бездорожью на глухую заимку. Вернее всего это были местные жители или бродяги-дезертиры. По всему было видно, что людей на заимке немного. Стрелять не хотелось. Заимка Фёдору была бы нужна, чтобы группа могла бы нармально отдохнуть за ночь. На карте заимки не было. Другие заимки были и Фёдор имел их в виду, а этой не было.
   Группа свернула влево, прошла через чащу и минут через10 вышла на опушку, за которой виднелись избы заимки. Вечерело. Фёдор послал к заимке двоих - дозорного Сашку и Кешку Ковригина, наказав в случае чего рвать гранатами.. Ребята ушли. Почти стемнело. Люди всматривались в темноту, ожидая какого-нибудь сигнала. И вот замелькали огни - кто-то размахивал огнём. Фёдор отправил ещё троих - теперь на заимке огни чертили причудливые полосы и рассыпали искры. Кроме того слышались трели милицейских свистков т.е. опасности не было.
   На заимке действительно жили дезертиры-полицаи, которы сбежали от немцев в лес и теперь не знал, куда приклонить голову. Фёдор не мог идти дальше, оставляя этих троих на заимке, их надо бало или брать с собой или ликвидировать. Для начала их связали.
   Поужинали, выставили часовых и легли спать. Уже в эту ночь группу ожидало ЧП. Среди ночи Фёдор вышел из избы, набросив полушубок, и не обнаружил часовых, которые должны были расположиться в сарае. Часовых- братьев Жемчужиных Фёдор обнаружил спящими во второй избе. Фёдор сам додежурил до утра. Решение группы было единодушное - расстрелять.. Братья не оправдывлись, Сергей плакал, Геннадий смотрел угрюмо в сторону. И тут взвилась Катерина:
   - Да что же это такое? Чего же это мы своих-то начнём стрелять! Ещё не повоевали нисколько, а уже двоих потеряли! Нельзя так-то партизанчики миленькие! Жить-то всем охота. Ошиблись ребята, простить их надо. А ты чего по ночам ходишь-шляешся, людям покоя не даёшь? - насыпалась Катерина на Фёдора. Все находящиеся в избе заулыбались от такаго бабьего напора. Атмосфера разрядилась, сердца отмякли, буря пронеслась мимо. Братьев простили.
   Захваченных полицаев взяли с собой. Лыж у них не было, они шли, проваливаясь по колено в снег. На следующем привале один из полицаев сделал попытку сбежать - пришлось их застрелить всех.
   Шли от заимки к заимке - благо они были нежилые, подходили каждый раз с разведкой. По истечении 3-го дня подошли к Воронинке. На подходе к станции приблизительно за километр снова ночевали в заимке. Готовились к акции. Фёдор ещё в училище приобрёл знания и навыки обращения со взрывчаткой. Взрывчатка была немецкая, такой в училище не видали. Но гемцы оказались людьми аккуратными - к кадому ящику с толом была приклеена бумажка с инструкцией: шашка должна взорваться от детонатора или от сильного удара т.е. от попадания пули. Даже, если сильно ударить шашкой о кирпичную стену, она могла взорваться. Отечественный тол взрывался только от детонатора.
   Решено было взорвать пакет шашек снайперким выстрелом, а от него должны были взорваться другие шашки, соединённые взрывным шнуром. Фёдор пожалел, что группа не имеет мин нажимного действия.
   Весь следующий день отдыхали. Ночью подошли к ж.д. полотну (это был однопутный участок) и заминировали 400 метров. Пакет из 6 шашек приложили к шейке рельса, одиночные шашк закладывали под подошву, белесый желтоватый взрывной шнур слегка засыпали снегом. Фёдор видел что опытный обходчик при внимательном осмотре должен был бы обнаружить минирование, но вынужден был примириться с такой возможностью, надеясь, что обходчики сейчас не работают.
   Поезд подошёл ещё только через 2 суток, всё это время Фёдор почти не спал - он решил сам пулемётной очередью взорвать главный пакет. Он попал в пакет, когда паровоз его уже почти проехал, пакет взорвался под тендером, одновременно взорвались и одиночные шашки. Паровоз завалился на бок, десяток вагонов сошли с рельсов. Из паровоза выскочили машинист с помощником и офицер с солдатом. Всего с поездом ехало около десятка немцев. Сначала они стали стрелять по сторонам. Партизаны могли их перебить, но Фёдор решил не ввязываться в бой.
   С заимки надо было срочно уходить, и не исключался поиск со стороны немцев. Надо было срочно выходить на просёлочную санную дорогу, на которой партизаны не оставляти следов. Сборы были недолгие, партизаны покинули заимку, заминировав подходы к ней растяжками. Несколько суток уходили прсёлками просеками и целиной. Никто группу не преследовал, только однажды разведчики видели следы снегохода, но снегоход не мог везти на себе более2-х человек. Снова вышли к заимке возле, которой толклись немцы. Фёдор уже заметил, что если попадались следы врагов, то это были следы немцев, но не полицаев. Полицаи исчезли. Это говорило о том, что что-то изменилось на фронте. Надо было это быстро выяснять, надо было брать "языка".
   Заимку окружили, подошли ближе. Лучший снайпер в группе Ринат Сайдхужин уложил одного солдата, самого ближнего, который склонился над санями. Последовавший за этим залп уложил ещё одного, остальные вскочили в избу и в сара, они открыли беспорядочную стрельбу через выбитые окна и через двери сарая. Немцев было немного. Один попытался выбраться из сарая. Его старались перехватить братья Жемчужины, но немец оказался не промах, он выстрелил из карабина в грудь Сергею, но Геннадий, позабыв о том, что нужен "язык", немца пристрелил. Правда он всё-таки сбил одного с ног, когда немцы в рассыпную бросились из избы в разные стороны. Их убегало четверо, двоих убили и двоих взяли, на этом деле потеряли ещё одного бойца - Семёна Петровича Стрешнева - он был ранен в живот и, улучив момен, застрелился.
   Заимка нахадилась недалеко от дороги и на стрельбу могла быстро подоспеть подмога со стороны деревни Макеево, что была километрах в 3-х. Решено было уходить по дороге.
   Фёдор быстро допросил пленных немцев. Один из них, пожилой ефрейтор, видимо, старший группы, говорить отказался наотрез - Фёдор выстрелил ему в висок из "парабеллума". Видя такую расправу, второй немец заговорил-затароторил и сообщил что в Макееве расположилась отступающая немецкая пехотная часть, что немцев в Макееве около роты. Оказывается немцы отступают в Белоруссию уже неделю, что идут бои и что скоро фронт будет здесь. Во время допроса сзади к немцу подошёл Геннадий Жжемчужин и по кивку Фёдора ударил его обухом топора в висок. Быстро разгребли снег топорами вырубили неглубокую могилу и похоронили Сергея и Семёна Петровича, предварительно сняв с них валенки и рукавицы. Катерина плакала.
   Долго по дороге идти было нельзя, предполагалось активное движение немцев по дорогам, в открытый бой ввязываться было невозможно. Через 3 километра свернули в лес и, сделав петлю, снова взяли курс на восток.
   Ночевали в лесу. Совещались. Решено было отойти от прифронтовой полосы, взорвать один ж.д. мост и один мост через глубокий овраг, взрывать желательно было во время прохождения техники, затем найти наиболее глухую заимку, там залечь и дождаться своих, если действительно фронт подойдёт, а если фронт остановится , прорваться через линию фронта с боем.
   Ж.д. мост через речку Псёлку немцами не охранялся, заминировали его днём, а уже ближе к вечеру взорвали мост под идущим на запад поездом. Поезд вывозил раненых немцев в тыл, легкораненные с оружием высыпадл из вагонов и, заняв круговую оборону, открыли огонь во все стороны. Огонь был очень плотный, партизаны поспешили отойти в лес, один был убит, и не обошла пуля и Фёдора - как огнём полыхнула рука - будто рукавица вспыхнула. Фёдор глянул на руку - пальцев на левой руке не было, белели разбитые кости кисти руки, и их уже заливало кровью. Фёдор упал. Подбежал Женя Зяблин.
   - Что, зацепило? Куда? Ой ты-ы! Что делать-то?
   - Шнуром бикфордовым перетяни, кровь остановить надо - Фёдор почувствовал головокружение и тошноту. Женя быстро перетянул руку выше кисти, весь перепачкавшись кровью Фёдора. В этот поиск шло 6 человек 5-ро отступили в самую чащу, немцы не преследовали. Через полтора километра добрались до лагеря, который был разбит на дне оврага. Надо было уходит, но наступившая темнота не позволила двигаться с места, да и немецкой активности ночью трудно было ожидать. Катерина обработала рану Фёдора иодом и ещё чем-то и забинтовала.
   - Отрежут тебе ручку, Феденька надо тебе в госпиталь хороший, я бы сама отрезала, да боюсь.
   - А я не боюсь - сказал Фёдор. Раз надо резать, давай отрежем!
   - Ну не сейчас же! Сейчас ночь.... Катерина заплакала навзрыд.
   - Нечего реветь - пробурчал Фёдор. Вон Лёшку Синеглазова совсем убило, прямо в затылок пуля зашла. И не взяли мы его с собой, не похоронили. Кто теперь взрывать будет, если нас обоих так пометило?
   - Да пошло оно к чёрту, ваше партизанство! Сидели бы на острове, дождались бы своих. Куда лезли спрашивается?
   В эту ночёвку Фёдор разрешил всем выпить самогонки и выпил сам. Самогон ему не понравился ни вкусом ни запахом, но боль в руке немного притупилась, рука перестала гореть, а только гудела болью.
   Утром за завтраком Катерина напоила Фёдора сладким кипятком и заставила съесть большой кусок сала. Фёдор изучил карту - получалось, что до линии фронта около 50 километров.
   - Не так уж и много - констатировал Фёдор. Дня за 3 пройдём и - какая уж у кого судьба....
   Но партизанская судьба подсказала другое.
   - Тебе Федя надо в госпиталь срочно. - заговорил Толя Ляшенко. Здесь в лесу ты пропадёшь, а через фронт пойдёшь, тоже могут убить. Тебе так и так - риск смертельный. А нам так рисковать не с руки. Через фронт пойдём - перебьют нас всех. Давай что-то другое решать. Так я говорю ребята? - Ляшенко оглядел партиза, многие опустили глаза. - Так я говорю. Бери с собой двоих, Катерина с тобой пойдёт и прорывайтесь - бог вам в помощь. А на нас зла не держите. Мы своё дело будем здесь делат, тол у нес остался, карта имеется, может назад на остров вернёмся. Да и то сказать - сколько мы делов своим рейдом натворили? Сколько немцев угробили! 48? Ну это тоже не мало.
   Идти с Фёдором согласились два молодых паренька: Стёпка Воловик и Митька Рогов. Катерина уже укладывала санки. Фёдор был согласен с Толей Ляшенко - вся ситуация говорила за принятие такого решения.
   Не 3, а 2 дня потребовалось чтобы подойти к фронту вплотную. Последнюю ночь ночевали в заброшенном сарае на краю деревушки Черновка. Деревня была забита немцами: машины, полевые кухни, гужевые повозки и лошади, раздавалась немецкая речь. По обрывкам фраз Фёдоропределил, что утром немцы покинут деревню. Подойдут ли другие немцы, или в деревню войдут советские войска - было неизвестно, но надо было остановиться - Фёдор уже не мог идти, тело его горело, от руки шёл дурной запах. Среди ночи немцы покинули деревню, и утром в деревню вошла группа советских разведчиков.
   Руку Фёдору прямо в медсанбате отрезали - до середины предплечья. Стёпка и Митька куда-то исчезли, а Катерина осталась с Фёдором в медсанбате.
   И снова оказался Фёдор с Ярославле. Здесь он лежал в госпитале, куда его эвакуировали как тяжело раненного. И снова с ним была Катерина, здесь она работала санитаркой, постоянно находясь при Фёдоре.
   Уже дважды к Фёдору подходил молодой капитан с расспросами о прежней службе. Оба раза он спрашивал одно и то же и оба раза Фёдор одно и то же ему говорил. Он рааказал капитану всю правду, начиная со дня рождения, скрыв только обстоятельства попадания в плен. Здесь он сказал, что под Харьковом попал в окружение и попал в плен. Он назвал номер части, в кототой служил в последнее время и особист казалось удовлетворился его ответами.
   После выписки Фёдор стал работать здесь же в госпитале санитаром. Это так называлось - санитаром, а был Фёдор и истопником, и грузчиком, и непосредственно санитаром, и даже переводчиком при лагере немецких военнопленных, куда его часто направляли для допросов пленных офицеров.
   Жили они с Катериной у вдовы Алевтины Сергеевны Коробовой. Хозяйка представила им комнату и разрешила пользоваться всем, что было в доме. Являясь работникоми госпиталя, Фёдор и Катерина оставались военнослужащими и демобилизованы не были. Но Фёдор постоянно испытывал тревогу за своё пршлое, он чувствовал, что допросы не кончились и что он снова может угодить за решётку. Пока всё было хорошо. Фёдор окреп после госпиталя. Он активно занимался физкультурой: ежедневно делал гимнастику, нагружая изуродованную руку, ходил на лыжах, а когда наступила весна, бегал 3-4 раза в неделю.
   Прошла ещё одна зима, проходило лето, Советская Армия почти полностью освободила свою территорию и выходила к границам Польши, Чехословакии, Румынии и Болгарии. Война кончалась, приближалась демобилизация, а сней исчезал Домоклов Меч, висевший над головой Фёдора, он делался обыкновенным гражданином и мог устраивать свою судьбу по своему усмотрению. Фёдор был законченным оптимистом, он никогда не осуждал себя, не сожалел, что в своё время дезертировал, а затем попал в плен и в партизаны. Он всё конкретнее ощущал, что имеют место две правды: одна правда - это его народ, от корней которого возрос он сам,, и есть другая правда, что есть силы, которые сиремятся затоптать этот его народ - то большевик, то немцы. В настоящее время немцы заслоняли большевиков, их надо было уничтожить в первую очередь, а уж потом.... Фёдор не знал, что будет потом и старался не думать об этом, т.к. не терпел раздвоенности в своём настроении.
   Но этот вопрос разрешился просто по своей трагичности и трагично по своей простоте.
   - В госпиталь привезли раненного сержанта Худолея Фёдора Афонасьевича, того самого, что встретился Фёдору после атаки штрафников и который защищал его у майора-особиста. Худолей сразу узнал Фёдора, отнёсся к нему настороженно, т.к. видимо знал о его дезертирстве.
   - Ты, Фёдор, не обессудь коммунист я, советский коммунист и я обязан доложить о тебе в особый отдел. Сегодня и завтра не скажу даю, тебе возможность ещё раз сбежать ( полюбил я тебя за храбрость за твою), а послезавтра скажу и, видимо, придётся тебе за твоё дезертирство отвечать, если не смотаешся отсюда. На фронт ты без руки не попадйшь, а вот в Сибири вину свою отработаешь. Если бы не партизанство твоё, расстреляли бы тебя. Ну, я не трибунал - может и расстреляют.
   - Феденька, родненький! Уйдём! В лесах заимок много, может к людям прибьёмся, хозяйством жить станем. Уйдём прямо сегодня. Спасибо этому Фёдору Афанасьевичу - ещё сегодня и завтра не донесёт в спецотдел. Он добра тебе желает, но вот беда у него - коммунист он. Все они коммунисты судьбой обделённые, не живу, а мордуются и людей кругом себя мордуют. Уйдём, Федя! Ребёночек у нас с тобой будет, как же ему без батеньки!
   Фёдор отпрянул от Катерины:
   - Ты что? Правда что ли? Правда что ли сына ждёшь? Что ж молчала?
   - Не уверена была. А вчера сходила в город, посмотрели меня и сказали, что уже 6 недель нашему ребёночку. Уйдём Федя! Не сироти маленького!
   - Добро, Катя, затра уйдём. Где-нибудь перекантуемся. Это ведь снова дезертирство. И ты в дезертиры попадаешь, и тебя возмут, под трибунал подведут.
   Но Фёдора взяли уже этой ночью, под утро. Не утерпел коммунист Худолей Фёдор Афанасьевич - доложил. Стало ему плохо, побоялся, что умрёт и не выполнит свой коммунистический долг. Доложил, что в госпитале обосновался враг. С тем и умер коммунист Худолей Фёдор Афанасьевич.
   Брал Фёдора тот самый молодой капитан, который допрашивал его по прибытии в госпиталь.
   - А я сразу не поверил тебе, Котенко, глаз у меня набитый на такую сволочь. Теперь ещё поговорим недолго, да и определим тебя, куда подальше.
   Фёдор обнял Катерину, она стояла как неживая, и только когда закрылась дверь, из комнаты послышался тяжёлый утробный вой, будто из человека вынимали внутренности.
   Ярославская комендатура имела небольшую КПЗ - это была обыкновенная солдатская казарма, внутри которой были оборудованы камеры-клетушки на 2-3 человека. Эта КПЗ была наполовину пустая, и Фёдор находился в камере один.
   Действительно следствие было очень коротким. Фёдор признался во всём и рассказал во всех деталях о своей жизни до войны о своём дезертирстве о том, как воевал в партизанах, о Катерине.
   - Теперь, Котенко, я тебе верю - сказал капитан. И верю тебе во всём, и есть у меня доказательства и свидетели, что ты не врёшь, говоришь правду. Только не возьму в толк, почему ты ничего сейчас не скрываешь, почему не вертишь, не крутишь, а правдиво всё излагаешь. Ведь ждёт тебя жестокая расправа ,очень жестокая. Жить-то хочешь?
   - Конечно хочу. Но и то, что я прожил, я прожил хорошо. И не жалею и даже горжусь.
   - Не спорю - хорошо говорил о тебе тот сержан, что заложил тебя, будем так говорить. Жене твоей не могу не верить, всё совпадает. Нашёл твоих ребят, с которыми ты через фронт прошёл - всё совпадает. Но почему ты всю правду говоришь? В толк не возьму!
   - Есть причина! Но сказать эту причину - не скажу. Было дело - на допросах в 40-ом я тоже правду всю сказал, но это от того, чтобы не били меня, не калечили, а сейчас по другой причине и причину я вам не скажу.
   - Значит хочешь жить?
   - Мне надо остаться живым!
   - Прямо-таки надо?
   - Да!
   - Опасный ты человек, Котенко.
   В трибунале Фёдору дали 10 лет лагерей.
   Это была зима 45-го, через два с половиной месяца война была окончена..
   На этот раз Фёдор попал в тисульский лагер, затем в Бодайбо, затем в Маму, и только через 2 года после пешего этапа через тайгу, он оказался в одном из калымских лагерей. Фёдору было 29 лет.
   - За эти 2 года Фёдор стал своеобразным универсалом. Он общался и с рядовыми уголовниками - ворами и грабителями, и с "блатарями" - людьми особой уголовной касты, которые исповедуют только свои блатные законы и правила, и никого в свою среду не допускают без особого ритуала посвящения. Фёдор много общался с заключёнными из своего "цеха", т.е. с теми, кто был осуждён за своё военное прошлое. Здесь были и убеждённые большевики, которые считали своё заключение случайностью или состоявшееся по проискам врагов Советской власти. Были люди понимающие, что сама система большевистской и коммунистической власти антинародна и что большевистский режим, уничтожая вокруг себя естественные проявления нормальной жизни, уничтожит со временем и самого себя.
   После войны лагеря стали быстро наполняться. Это были бывшие уголовники, которые отвоевав и заработав даже ордена и медали снова, принялись за старое ремесло, но уже на более высокои организационном уровне. Через фильтры особых отделов проходили тысячи освобожденных из немецкого плена, многих отсеивали и после короткого суда они получали свою "десятку". Под эту гребёнку попадали бывшие партизаны и просто люди, бывшие в окружении и в оккупации. Хватали людей и за "кухонную политику", т.е. тех кто неосторожно высказал своё негативное отношение к войне и к происходящему сейчас после войны.
   Будучи инвалидом и в достаточной степени грамотным заключённым, Фёдор использовался лагерной администрацией в качестве писаря, в концелярии ему поручали учёт поступающих заключённых, он присутствовал при внутренних допросах, впитывая в своё сознание тысячи человеческих судеб. Одновременно Фёдор познавал внутренний мир и идеологию лагерной администрации, начиная от большого и малого начальства и кончая конвойными. Для этой котегории все заключённые сразу после вынесения приговора переставали быть людьми и становились "зеками". "Зеки" были вне закона и даже вне внутренних порядков и правил, которые и писаны были для определения норм жизни в тюрьме и в лагере. И если в тюрьме ещё внутренний распорядок и режим как-то выдерживался, то в лагере каждый кладовщик, повар и конвойный мог установить собственный, понятный только ему одному,порядок, который он мог изменить в любое время.
   Первое безобразие заключалось в том, что всех "зеков" без разбора содержали в общих бараках, где главенство сразу брали блатные, которые подчиняли себе уголовную шпану, которая заглядывала им в роти подобострастно исполняла их приказы. Поэтому все эти взяточники, растратчики и осуждённые за бытовуху, а так же говорливые интеллигенты попадали под пресс уголовников. Уголовники отнимали одежду и еду, отбирали посылки из дома, заставляли выполнять в бараке все работы, а если в лагере производились общественные работы, то выполнять кроме своей нормы норму уголовника. Вся эта не уголовная и не блатная среда называлась одним словом "троцкисты". Администрация в своих действиях по управлению лагерем смыкалась с уголовниками и главным образом с блатными.
   Фёдор жил почти всегда в отдельном бараке вместе с десятниками, бригадирами и со всей обслугой, которая набиралась из числа зеков. У него была возможность познакомиться с блатным миром. Блатари это те, у которых старшие родственники - отцы, деды или хотя бы дядья, старшие братья были ворами, те которые с раннего детства вырастали в блатных традициях, в блатном ожесточении ко всему миру, т.е. чья "воровская кровь" не вызывает сомнения в своей чистоте.
   Потомственные воры и составляют правящее ядро уголовного мира, именно им принадлежит решающий голос во всех суждениях, "правилок", этих "судов чести" блатарей.
   Блатари в определённой степени заботятся о подготовке своей смены, о выращивании достойных продолжателей их дела.
   Блатарь говорит:
   " Да, я подлец, мерзавец и убийца. Но это моя жизнь, она так построена, в ней свои правила и законы и своя честность"
   Все, кто не блатные, это "фрайера". Это люди вне блатного мира, и с ними можно поступать как угодно: обманывать, грабить, насиловать, убивать. Это не блатные, это фрайера, они не чистые. Блатари глубоко ненавидели и презирали интеллигенцию и всех "троцкистов". Но хотя Фёдор по своей статье подходил под последних, блатари не смогли его подмять под себя, он быстро объяснил блатарям своего бара, кто есть кто, а его удар обрубком левой руки уже дважды "полечил" челюсти претендентов на беспредел.
   Кадровые воры это те, кто с мальчиков прошёл весь курс воровской наук, бегал за водкой и за папиросами для старших,стоял на "шухере", лазал в форточку, чтобы отпереть дверь грабителям, укрепляя свой дух в тюрьме и потом уже пошёл на дело самостоятельно.
   Фёдор недоумевал: как же так - взяточник и растратчик, молодой воришка, попавшийся на краже колхозного добра после отсидки, намучившись в тюрьме и в лагере, наверное будут более или менее честными людьми, а блатари! - они ведь даже права не имеют честно жит, их свои уничтожат, если они "завяжут"! - так зачем же их после срока на волю выпускать!? Зачем их вообще живыми держать? Они же потенциально опасные и вредные для общества индивидуумы! Вон немцев победили, и пошли они на заводы да на поля работать и жить для себя и для людей. А эти права такого не имеют! Кодекс чести им, видите ли, не позволяет! Они же, как большевики и даже хуже! Нет - тут надо подумать. Мириться с такой нелепостью невозможно. С блатарями надо что-то решать!
   В Тисульском лагере и в Бодайбо Фёдор много читал, там были библиотеки. Он читал всё подряд: прочёл 10-томник Русской Истории Ключевского, прочел о Российской Истории Карамзина и Соловьёва, прочёл Историю Золотой Орды и "Кочевники Азии". Фёдор много чего прчёл из сочинений Ленина и о национальном вопросе Сталина, прочёл Историю ВКП(б), прочёл множество художественной литеротуры.
   В Мамском лагере Фёдор жил в обшем бараке, но авторитет, полученный у блатных в Тисуле и в Бодайбо, предотвратил конфликты с местными блатными. Поэтому в этом промежуточном лагере Фёдор встретился с Москалём Петром Петровичем, с которым воевал в партизанах. Москаль тоже получил 10 лет. Его заложил собственный помощник Хижняк. Обвинили Москаля в "отсутствии активности, в близорукости в подборе кадров и в политической беспринципности".
   Фёдор жил в одном бараке с Москалём, которого взял под свою защиту.
   Каждую зиму из Мамского лагеря на север, в Магаданские края, отправляли 4 пеших этапа. Маршрут был известен - шли по Якутскому тракту. Через каждые 50 километров между редкими населёнными пунктами прямо в тайге были построены "днёвки", временные пункты для остановки этапа. Правда их надо было бы называть "ночёвками", т.к. редко какой этап оставался здесь на день, чаще всего ночевали и шли дальше, в основном руководствуясь погодой. В этих днёвках было кое-что для остановки и отдыха: бараки, пищеблок, ограда, вышки, помещения для конвоя.
   Вышли из Мамы в конце октября, когда листва в тайге вся уже облетела, когда выпал и уже основательно лёг снег, но морозы ещё не были столь жестокими. Считалось, что к Новому Году этап прибудет к месту назначения. Этап был человек 200, чуть побольше. Опытные зеки говорили, что взяли 200 человек из расчёта, что прибудут на место 150.
   - А остальные куда же денутся? - недоумевал Фёдор.
   - А кто куда! Одни сами помрут, другие "при попытке к бегству" останутся. А может кто и сбежит - и такое случается.
   Говорили, что этот конвой "одесский". Почему "одесский", никто объяснить не мог. До Одессы отсюда было очень уж далеко. И этот "одесский" конвой не так уж больно дерётся и стреляет не часто, а вот местный лагерный будет покруче.
   До первой днёвки шли километров 20 - для разогрева - говорили опытные зеки. Среди этапников почти не было блатных и уголовников было мало, в основном шли "троцкисты".
   На днёвках Фёдор устраивал для себя и Москаля приличную ночёвку, находил на чём лежать, чем укрыться, добывал что получше поесть, пресекал ссоры и драки.
   Утром выгоняли на поверку и двигались дальше.
   Однажды утром под матерщину и окрики проволокли перед строем чьё-то тело - огромного роста человек, видимо, с не малым весом, небритый, одетый плохо не по-зимнему.
   - Драконы! Драконы! Подлецы! Все вы ответите перед Советской властью! Я воевал! Я полковник авиации! Проч, якуты паршивые!
   Человека стали избивать перед строем,он пытался встать, но всякий раз падал под ударом ноги конвойного. Конвоиры и правда были люди из местных - якуты , буряты. Фёдор вышел вперёд и отшвырнул очедного конвойного от лежащего человека.
   - Что делаете! Забьёте насмерть! Остановитесь!
   Избиение прекратилось. Подошёл, дыша самогоном, начальник конвоя.
   - Фамилия?
   Фёдор назвал себя.
   Все встали по местам и двинулись вперёд.
   Обед не предполагался. Каждый имел с собой "заморить червячка", это отнимали от завтрака, т.к. голод среди дня был нестерпимый.
   Вечером Фёдор заснул на полу в душной, хотя и нетопленной, избе - этап ночевал в какой-то попутной деревне. Эти хозяева избы сдавали место под этап - небольшой доход для бедной семьи..
  
   Ночью Фёдора подняли.
   - Выходи! Раздевайся! И кальсоны тоже! Стой, пока не поумнеешь!!
   Мороз был несильный всего градусов 15.
   Через полчаса:
   - Забирай шмотки, иди отдыхай. Лишнего не болтай никогда.
   Утром шли дальше.
   Москаль слабел всё сильнее. Он положил руку на плечо Фёдора, и его приходилось уже тащить. Фёдор отдавал ему свою пайку от завтрака: кусок хлеба или картофелину. Москаль не отказывался, съедал, но шёл всё тяжелее. За день делали от 25 до 40 километров. Некоторые уже остались на днёвках, но это было равносильно "при попытке". За месяц этапа конвойные засрелили за разные проступки 8 человек.
   - Эй ты, безрукий! Так и будешь этого дурака с собой тащить? Не дотащишь - ещё 600 вёрст шлёпать. Не дойдёт он, и ты с ним пропадёшь! - Начальник конвоя смотрел сочувствующе. - Бросай его.мы с ним разберёмся.
   Ночью Москаль растолкал Фёдора.
   - Федя, повиниться перед тобой хочу. Не дойду я, по всему видно. И не доведёшь ты меня.. Видно, пора мне... Погоди, не перебивай!..Взяли твою Катерину, дали 10 лет "за сотрудничество с врагом народа". В первую же ночь изнасиловали её конвойные, и повесилась она. Дитя она родила сразу после того, как взяли тебя, она демобилизовалась и уехала с ребёнком в свою Дубровку - это у нас на Брянщине. Назвала пацана Фёдором. Два года прожили и забрали её. Кончилась наша Катерина. Там в Дубровке какие-то её родичи. Отца-то на войне убило, а матери вроде и не было - давно померла. Фёдор оцепенел. Он даже не расспрашивал больше Москаля. Он застыл в шоке. Не верилось. Нет! Не может быть чтобы Кати больше не было! Этого не может быть! Только для неё он терпел и выносил это заключение. Только для неё он готов был перенести эти 10 лет, для их будущей встречи, для их жизни. Он хотел жить хотел любить и ласкать Катерину, ласкать её любящие глаза, обнимать ласковое горячее тело. Нет! Нет!! Неужели мало ему приподнесла судьба, что надо было и Катерину убить! И сейчас её опоганенное содатнёй тело зарыто где-то, может и могила неизвестно где...
   Фёдор зарычал и перевернулся на нарах на спину, потом со спины на живот, он хватал ртом подстилку и яростно грыз грубое сено. Фёдор рычал и плакал. Потом вытянулся затих.
   - Федя ты это... не убивайся так-то, не поможешь теперь уже ничем. Жить надо. Сын у тебя остался, твой сын и Катин. Жить надо. Ты засни,подъём скоро. - Москаль положил свою костлявую, но неожиданно горячую руку на плечо Фёдора. Фёдор уже не рычал, он тоненько стонал. Он плакал.
   Утром после построения начальник конвоя вывел из строя Москаля и ещё одного зека:
   - Останетесь пока здесь, отдохнуть вам надо, подкрепиться, потом что-нибудь для вас придумаем. А ты, Котенко, (после ночной экзекуции конвойные звали Фёдора по фамилии) почему пайку свою не съел? Этому доходяге оставляешь? Его уже не откормишь. Ну-ко съешь у меня на глазах хлеб и картошку. Отдайте ему!.
   Конвойный сунул Фёдору небольшой газетный сверток.
   В одной из деревень задержались на 3 дня из-за пурги. Хозяйка, пожилая женщина, с ног сбилась - старалась хоть немного откормить тощих небритых арестантов. Здесь Фёдор за многие дни впервые увидел себя в зеркале.
   - Что, Федя, докатился ты до глухой сибирской тайги? - говорил он своему отражению. - Всё ещё живой ты? Один остался? Нет отца с матерью, убили Олега с Константином, погиб Пустовойт, Катерину убили, Москаль наверное уже убит "при попытке". Говоришь, где-то есть сынок, маленький кусочек от Кати? Вот для него и жить буду. А с этими.... которые.... надо хорошо посчитаться! Они и мои враги, и для всех враги, и я для них враг. И посчитаюсь я с ними! Для этого тоже надо жить и выжить!
   Тепрь Фёдор спокойно смотрел на конвойных: с ними было всё ясно - они доживали свои последние дни... В один ряд с конвойными Фёдор поставил всю тюремную и лагетную администрацию, весь этот механизм уничтожения народа, всю Власть,которая держалась с помощью этой орды в синей форме, эту ВКП(б), которая была ядовитой сердцевиной этой власти. Все они были в этом ряду, который по представлению Фёдора должен быть сметён. Ну, и блатари конечно! Но с ними было проще, они были рядом и с ними отдельный разговор.
   Гитлер хотел смести этот источающий зловоние строй, но нацистская идеология принесла бы народу Фёдора более тяжёлые испытания - нравсвенные и духовные. Не только свобода была бы потеряна, но была бы угнетена и душа людей, а страшней этого уже ничего представить нельзя. И Фёдор боролся с Гитлером как мог.. Гитлера победили. Это так считается, что победил немцев Сталин и партия большевиков. Так что ж - если бы сказать маршалам, что они больше не большевики, что нет больше усатого идола с неизменной трубкой - что они бы бросили свои фронты и побежали бы сдаваться??!! Если бы солдатам в окопах объявить, что Советская Власть необыкновенным образом кончилась - так они бы все подались по домам мол и воевать не за что!? Нет! И маршалы и солдаты защищали бы свою Родину, свои города и сёла, своих жён и детей от этого Гитлера, от его нацизма и от его сателлитов.
   Сейчас, бредя в строю арестантов по заснеженной морозной тайге, Фёдор ощущал насколько огромна его страна. Встречаясь в редких деревнях с русскими и якутами Фёдор, ощущал тепло идущее от этих людей. И эту морозную страну с её добрыми отзывчатыми людьми надо было освобождать от большевистской власти. Надо только нос не вешать и руки не опускать.
   - Что-то ты, Котенко, вроде как обновился, повеселел что ли? Про семью что ли вспомнил? - начальник конвоя подъехал на своей заиндевевшей лошадке. - Поделись, какие у тебя радости?
   - Радостей пока нет, все радости впереди. Начальник внимательно посмотрел Фёдору в лицо они встретились глазами.
   - Ну, ты это... не дури! Надумал чего? Гляди - у меня это быстро... Страшный ты человек, Котенко...!
   В лагерь N 61 возле большого районного села Затопляемого прибыли под Новый год. Действительно - из 200 человек, ушедших из Мамы, в Затопляемое прибыли только 131..остальные погибли, оставленные в "днёвках", похороненные в деревнях и просто замерзшие, будучи безнадёжно ослабевшими.
   Начальник конвоя сдал всю надлежащую документацию: люди, статьи, сроки и не забыл посоветоватьобратить особое внимание на безрукого Котенко - не надёжный, опасный. Это у Фёдора была фамилия, а у остальных главным было статья и срок. Людей разместили в изоляторе, откуда их должны были распределить по баракам, где они будут отсчитывать дни, месяцы и годы своего срока, если ещё какие-нибудь невзгоды не свалятся на их головы.
   В барак вошли двое конвойных.
   - Котенко есть? Говорят - безрукий. Ты что ли Котенко? Пошли, в концелярию тебя зовут.
   Фёдор встал с нар и пошёл к двери, соображая, почему это он кому-то потребовался в далёком Колымском лагере N 61 возле районного центра Затопляемое.
   Концелярия располагалась в весьма приличном доме похожем правда на барак как маленький братишка на своих братьев.
   - Жди здесь. - конвойный махнул рукой на скамью. Эти скамьи стояли по периметру пустой комнаты. Конвойный скрылся за дверью через секунду вышел.
   - Заводи! - раздался из-за открывшейся двери звучны, сочный баритон.
   Фёдор вошёл. За столом сидел плотного телосложения военный с погонами подполковника с бритой наголо головой и с знакомым, очень знакомы красивым лицом.
   - Не узнаёш, Федя? - Подполковник поднялся из-за стола, и Фёдор узнал его. Это был Сергей Вишневецкий, его товарищ по детскому дому.
   - Узнаю - с трудом выговорил Фёдор - узнаю, Серёжа, т.е. товарищ подполковник..
   - Ну, подполковником я для тебя никогда не буду, я как был для тебя так и буду - Сергей Вишневецкий.
   Они обнялись.
   - А ты инвалид? - кивнул вишневецкий на левую руку.
   - Да, воевать пришлось...
   - Значит так, Федя, сейчас отдохнёшь в моём кабинете, я тут не надолго займусь делами, а ближе к вечеру мы встретимся, много чего нам надо знать друг про друга и старое не забыть. Давай, располагайся, вон там за дверью диван и журналы. Есть хочешь? Там в тумбочке найдёшь что-нибудь.
   Сергей ещй раз тряхнул правую руку Фёдора, неодобрительно глянул на левую и, огорчённо крякнув, вышел.
   Вечером Фёдор рассказал Вишневецкому всё в деталях: про училище, про арест, про смерть Пустовойта, про тюрьму и про лагерь, про Лёньку Ивахно, про штрафную роту, про дезертирство и партизанство. Рассказал про Катерину и про то, что у него на Брянщине в селе Дуброака растёт сын тоже Фёдор.
   Бутылка которую принес Вишневецкий опустела но Фёдор пить больше не стал
   - Ты что ли непьющий? Совсем не пьёшь?
   - Не пью.
   - А что так?
   - Да так! Не вкусно мне и спать после хочется.
   - Ну, здесь придется. - заявил с апломбом Вишневецкий.
   - Не придётся! - с неменьшим апломбом заявил Фёдор.
   Сергей с интересом посмотрел на него.
   Вишневецкий вышел из детдома на 2 года раньше Фёдора. После окончания милицейской школы в звании лейтенанта милиции он служил при тюрьмах и лагерях, досконально изучил преступный мир и атмосферу мест заключения. С на чалом войны на фронт не рвался, служил исправно, и вот уже 2 года как его поставили начальником этого колымского лагеря N 61 в надежде что он порешает все имеющиеся здесь проблемы. Проблем было много и прежде всего безобразная дисциплина среди заключённых. Блатные верховодили в лагере, они прессовали уголовников, уголовники громили трцкистов, последние вяло сопротивлялись, ныли писали жалобы на волю, приезжали комиссии с проверками и не находили ничего особенного - такое положение имело место во всех лагерях.
   Из-за беспредела, который шёл в основном от блатных, производительность на лесоповале была мизерная, только троцкисты надрывались, подгоняемые уголовниками и блатными. Начальник оперативного отдела капитан Сивко ничего не мог сделать да и не особенно-то старался пьянствовал и открыто жил со всем женским персоналом лагеря. Женщины (а их в лагере было около 40 человек) были в основном вольнонаёмные, но были и отбывающие срок. Вишневецкий тоже не чуждался женского общества, но с лагерными отношений не заводил - в Затопляем, Федя, имей в виду что этот Сивко воспримет тебя очень агрессивно. Дело в том, что он у меня служит и заместителем по полит.части и шерстит этих троцкистов почём зря и вообще тех, кто послабее. Тебя я оставлю при концелярии, будешь бумажную работу возглавлять, сейчас на этой работе двух писарей держу, но что с них, пьяниц, возьмёшь? А Сивко к тебе сразу прискипается и будет постоянно гадить - он ничего больше не умеет. Менять его надо. Я присмотрел одного из соседнего лагеря, ты его знаешь - наш детдомовский Виктор Лысенко. Помнишь? Надо его к себе забрать, но этого Сивко кудо-то девать надо.
   - Опасная у него работа - всё может случиться.
   - Да, конечно может. - Вишневецкий внимательно посмотрел Фёдору прямо в глаза. - Тебе не говорили, что опасный ты человек7
   - Говорили.
   - Ну, вот и я вижу, что любого ты сожрать можешь. Почему так?
   - Сразу не скажешь. Причин много. Слушай, давай на сегодня хватит. Спать надо.
   - Вот видишь - ты уже мной командуешь. Значит решено - будешь у меня концелярией заведовать. Спать сегодня будешь с конвойными, а потом что-нибудь тебе стелаем.
   В штат концелярии входил завхоз со своими лошадьми и санями, два грузчика, кладовщица и весь персонал столовой. Все конвойные и охрана были в ведении начальника оперативного отдела капитана Сивко. В его распоряжении был и больничный блок. Сивко устроил Фёдору натуральный подробнейший допрос у себя в кабитнете. Причём сесть не разрешил говорил жёстко с издевательскими выражениями и интонациями.
   - Я не до конца понял - Сивко с сомнением пожал своими бабьеми плечами с капитанскими погонами - почему тов. подполковник ставит тебя на высокий и отвеиственный в нашем лагере пост. Да, вы воспитывались в одном детдоме, но ты в звании только сержанта,да ещё троцкист и дезертир. Тебя на лесоповале надо держать. И ведёшь ты себя уж очень смирно покорно. Что-то в тебе есть... Смотреть за тобой буду.
   Двое писарей были спившиеся троцкисты. Оба по возрасту не были взяты в штрафники, а по статье должны были отбыть в лагере ещё по 2-3 года. Фёдор быстро разобрался с бумагами. 58-летнего Севостьянова Ивана Ильича Фёдор поставил на учёт контингента, а второго 62-летнего Гергерта Андрея (отчества у него не было) на переписку. Оба в миру были бухгалтерами и взяты были в концелярию по возрасту и за отличный почерк. Сразу обоим Фёдор сказал, что не выносит запаха спиртного и поэтому предложил им в присутствии Фёдора не дышать.
   - Как не дышать? - Иван Ильич ошеломлённо воззрился через свои толстенные очки.
   - Я не сказал "не дышать", я сказал "при мне перегаром не дышать". Впрочем можно и вообще не пить. Как хотите.
   - Как это - "не пить"? Чего не пить? Ничего что ли не пить?
   В первый же день он отправил писарей за дверь.
   - Что это они у тебя в корридлре прохлаждаются? Простудятся ещё. - спросил вошедший Вишневецкий.
   - Да воняет от них.
   - И долго они будут там?
   - Как вонь пройдёт.
   Первым вошёл Гергерт, подошёл к столу, дохнул - пахло берёзовой корой.
   - Садитесь, работайте - разрешил Фёдор. Иван Ильич проторчал в корридоре почти до обеда, подходить к Фёдору и дышать на него не стал, а прямо направился к своему столу сел и угрюмо углубился в какую-тго бумагу.
   С пьянкой надо было что-то делать. Пили все: конвойные , грузчики, повора и конечно весь офицерский состав. Водки было не достать - значит пили спирт, который полагался по рациону питания и должен был выдаваться работающим на лесоповале при темперотуре ниже 26 градусов. Ничего заключённым не давали, зато администрация, охрана и обслуга пили беспощадно.
   - Ты, Сергей, как насчёт пьянки? Что думаешь? Если ты "за", я и пальцем не пошевелю, только своих дедов ограничу. А если ты против, давай будем принимать меры.
   - Да пусть пьют, чорт бы их всех подрал. Мы так и не нашли способ выдачи спирта работающим. Дать 2 литра на отряд - блатари нахлещутся, в загашники себе наберу, а работающим всё равно ничего не попадёт. Так уж лучше пусть повора всё выпьют да конвойные - жизнь у них здесь невесёлая. А у тебя что предложение есть?
   - Пока нет, но я придумаю.
   - Давай придумывай.
   Лагерь был подразделён на отряды, каждый отряд занимал свой барак и жил своей автономной жизнью, главное в которой было питание и выход на работу. Отряды комплектовались без какого-либо принципа. Бараки заполнялись по мере поступления контингента. В связи с этим в одном бараке содержались и блатные и матёрые бандиты и базарные воры и молодые и старые "троцкисты" т.е. осуждённые за антигосударственную деятельность и жулики-неудачники и начинающие малолетки.
   В конце 48-го года вышел Указ об изменении сроков заключения и условий содержания , которые включали в себя изменение нормы питания в сторону уменьшения и новые меры наказания за разные проступки. Некоторые заключённые подпадали под расстрел и должны были быть сразу этапированы в соответствующие спецприёмники. Этот указ непосредственно коснулся и Фёдора - его срок увеличился до 25 лет. Это известие Фёдор принял с внешним спокойствием, чем несказанно удивил Вишневецкого. Указ не коснулся блатных, увеличились только сроки за вооружённый бандитизм, воры и "бытовики" оставались со старыми сроками, а "троцкисты" в большинстве своём получили "повышение", а многие - "вышку".
  
   - Удивляюсь я на тебя, Федя - сказал Вишневецкий - ведь эти 25 лет практически ликвидируют тебя как живущего в этой стране. Твоя жизнь закончилась, оборвалась, жизнь канула в эту беспросветность. Я не представляю ,как теперь объявлять о новых сроках ,о новых мерах, о новых условиях, как быть с теми, кто получио "вышку". Что ты про всё это думаешь?
   - Меня родили мои родители, это были простые русские люди. Они собирались жить просто и хорошо, растить детей, любить тех, кто достоин их любви и хотели защищать своё право так жить. Им не позволили так жить, они боролись и были побеждены. Но с их смерью жизнь не убита - живу я, живут тысячи и тысячи, которые хотят жить в мирном труде, в справедливости, в любви друг к другу и эту идею жизни не могут уничтожить ни коммунисты, ни блатари, ни фашисты. И эту идею жизни исповедываю я, где бы я ни был, и сколько бы лет мне не давали.
   - Получается так, что ты собираешся и будешь бороться за свою идею жизни.
   - Ты, Серёжа, начальник, а я зек, я тебе ничего не сказал о своих намерениях, я только сказал, как я пркдставляю нормальную жизнь.
   - Ты собираешся бороться за такую жизнь?
   - Я тебе этого не говорил.
   - Ты помнишь наши политзанятия в детдоме у Пустовойта?
   - Конечно!
   - Был ли он пустым интеллигентом-мечтателем?
   - Нет, он проповедовал идеологию борьбы.
   - С кем и с чем?
   - Не скажу я тебе сейчас ничего, не с тобой я должен откровенничать.
   - А с кем?
   - Пока не с кем. И давай прекратим этот опасный разговор. Надо думать, что в связи с этим Указом делать.
   - Думать будем вместе?
   - Давай вместе.
   Для начала, не доводя содержание Указа до сведения заключённых, было решено разделить контингент лагеря на 3 группы и эти группы расселить отдельно друг от друга. В одну группу собрали блатных и бандитов, во вторую - воров и в третью бытовиков и троцкистов. В эту третью группу включили и начинающих малолеток. Но сначала надо было избавиться от Сивко, который будучи упрямым и тупым солдафоном да ещё будучи в оппозиции к начальнику лагеря, хотел бы действовать грубо решительно и немедленно. Никаких перемен в режиме лагеря Сивко не имел в виду. А ещё до этого надо было остановить пьянку всего обслуживающего персонала.
   Спирт был изъят из общего склада и помещён в отдельной кладовой с отдельной охраной, которая подчинялась только начальнику концелярии.
   С идеей разделения лагеря по принципу совершённых преступлений Вишневецкий съездил в Магадан в Кустовое отделение ГУЛАГа. Идея была одобрена и кроме того Вишневецкий привёз секретное предписание по немедленному применению оружия на поражение при из ряда вон выходящих нарушениях дисциплины и режима. Это предписание давало право перестрелять наиболее агрессивных и активных обитателей лагеря, если случай подвернётся и было не официальным дополнением к Указу. Кроме того Вишневецкому было поручено строительство нового лагеря (для блатных и бандитов) под номером 51. Непосредственным исполнителем строительства был назначен майор Сивко ( ему ради этой должности было присвоено очередное звание). Вместе с Вишневецким прибыл из Магадана на должность начальника оперативного отдела майор Лысенко Виктор Константинович. Фёдор и Лысенко встретились как старые знакомые, но сдержанно. Вишневецкий сделал маленькую вечеринку.
   - Ты, Федя, зажал нас всех с этим спиртом, начальник лагеря и то не имеет к нему доступа, из города пришлось водку везти. Ты как-нибудь раскупорь свою кладовую, чтоб хоть мы-то иногда могли согреться - сетовал начлаг.
   - Да я и сам-то весь на виду и лишний раз туда не хожу - только по проверке постов, замков и запоров.
   - И всё-таки уходит спиртик налево в результате роздачи на работе?
   - Да, конечно уходит. Но в основном всё-таки попадает по назначению.
   - Блатарям достаётся?
   - А как же! Все, кто на работе, получают по чаплашке. Блатарь тоже мёрзнет.
   - А велика ли чаплашка?
   - По-прежнеме - 66 граммов.
   Сидели в кабинете Вишневецкого.
   - Ты, Фёдор, не ершись и не топорщся, будь свободнее, мы хоть и офицеры, а вместе с тобой кусок ломали там в Отаре. - Вишневецкий явно захмелел. - мы с Виктором связь имели все эти годы, думаем мы с ним одинаково и намерения у нас сходные. Ты-то что думаеш, что делать собираешся. Срок у тебя вон какой - жизнь твоя остановоена Властью рабочих и крестьян. А жить придётся. Как думаешь жить?
   - После смерти Катерины не могу спокойно на конвойных глядеть.
   - Подонки они, не спорю. И тебя понимаю. Но мелко это. Мелковато. Больше пока ничего не скажу. Хотелось бы что б ты сам пришёл к правильному единственному решению.
   Разошлись они заполночь, говорили о буднях лагеря, вспоминали детдомовские годы. К теме о действиях в перспективе не возвращались, но Фёдор чувствовал, что офицеры имеют что-то в виду большое и значительно, но пока для него закрыты. Фёдор насторожился. Он 25-летник, которому доверена важная в лагере работа оказался в сложном двойственном положении: с одной стороны он обладал большими возможностями в получении всякой информации, мог проявлять активность и самостоятельность, а с другой - его легко можно было подставить и обвинить в превышении полномочий. Отдаляться от офицеров не хотелось, но они не должны были знать, что Фёдор способен был сам разработать только ему понятный план и со всей решительностью его осуществить. Здесь в лагере Фёдор вынашивал мысль уничтожения блатарей и бандитов, а за его пределами (а он надеялся-таки вырваться за его проделы) он намерен был посчитаться с Властью за всё. А сейчас пока высовываться не следовало.
   Жизнь лагеря шла своим чередом хотя с появлением Указа многое переменилось.
   Многие заключённые, в основном имеющие навыки в строительстве, приступили к организации нового лагеря. Проект был типовой, были созданы строительные бригады, завхоз Семён Нилыч Перевозчиков привёз необходимый инструмент и гвозди (пилы и топоры были в избытке). Сивко, вдохновлённый майорским званием, рьяно взялся за работу. Новый лагерь строили в 6 километрах от основного, т.е. от N 61.
   Перед Лысенко стояла наиважнейшая задача в свете Указа - привести в исполнение приговоры "к высшей мере". Организовать это было нелегко. В список, подлежащих расстрелу, входило около 100 человек. В основном это были бандиты послевоенного поступления, десятка два блатарей и несколько троцкистов - в основном бывших офицеров. Надо было определить место исполнения, место захоронения, подобрать исполнителей, т.к. не всякий подонок-конвойный мог легко убить безоружного беспомощного человека.
   Решено было сначала приступить к расстрелам, чтобы известие об увеличении сроков было воспринято спокойнее, как подарок судьбы. Подлежащих ликвидации сразу перевели в отдельный барак, охрану несли часовые, вооружённые не карабинами, а автоматами. Барак был разделён на камеры, куда помещались 10-12 человек. Утром по одному выводили в корридор вязали руки и ставили на общий поводок (это была лёгкая цепь), давали по 100 граммов спирта на голодный желудок и вели через лес к неглубокому оврагу, там стреляли в затылок, отцепляли от поводка и стаскивали в приготовленную для каждой такой партии яму. Закапывали. Исполнителям и похоронщикам тоже давали спирт. Не всегда обходилось без эксцессов. Когда человеку вязали руки, он уже понимал, что за этим последует, но находился в шоке и окончательно приходил в себя, когда уже его вели через лес, но он в это время был в стельку пьян и только плакал и взывал к жолости. Только пару раз вся "цепь" взбунтовалась и бросилась на конвоиров - их перестреляли, не доходя до места шагов 300. Пришлось похоронщикам таскать трупы издалека.
   Подлежащих расстрелу офицеров (это были в основном старшие офицеры - майоры, подполковники и даже один полковник) Лысенко не трогал, находились они в отдельной камере.
   В связи со строительством и последующим открытием нового лагеря предстояло подобрать новый шта, т.к. старый поступал в распоряжение Сивко и ,что особенно важно, новую команду конвойных. Ядром этой новой команды Лысенко решил сделать этих приговорённых офицеров. Расчёт был верный: служить конвойным, иметь оружие было для приговорённого отсрочкой от исполнения приговора и определённой гарантией остаться живым. Пока что Лысенко их держал живыми, надеясь в последующем разобраться, кто есть кто и принять решение с каждым в отдельности.
   Из соседних 48-го и 49-го лагерей прибывали партии приговорённых ,поступали их личные дела. Лысенко совместно с Фёдором анализировал эти дела и исполнение приговора некоторых задерживал. С течением времени таких "задержанных" набралось уже около 50 человек. В основном это были бывшие офицеры. Предстояла идеологическая проверка этого особого контингента.
   Не сразу Лысенко и Вишневецкий подключили к этой работе Фёдора. Они занимались этим делом сами и с помощью наиболее активных и розумных людей, которых в числе "задержанных" было много. Наиболее активным оказался полковник Кокарев, который прямо заяви, что считает за благо уничтожить коммунистическую заразу в этой стране, что он намерен бороться до конца.
   Полковник Кокарев был из числа военных политработников, ему было 46 лет, он был разжалован в рядовые, воевал в штрафниках, был ранен, комиссован и через 2 месяца осуждён.
   Для улучшения настроения и внутреннего состояния "задержанного" контингента для всех них были организованы прошения о помиловании, что давало законность отсрочки от расстрела. Постепенно эта группа людей была спаянна и сцементирована в единую монолитную массу с единой идеологией единой судьбой и единой надеждой. Уже в этом спецбараке, в который их поселили люди эти были распредеоены по отделениям, во главе которых по их выбору были поставлены командиры, и дисциплина в бараке была военная.. Через 2 месяца все подлежащие к "исполнению" были "ликвидированы" кроме "задержанных".
   Возможность утечки информации об особой группе исходила прежде всего от Сивко, который, хоть и работал на строительстве нового лагеря, хоть и был в отдалении, очень возможно мог что-нибудь знать о происходящем в лагереN 61 и мог заподозрить, если не догадаться. Сивко надо было убрать и как можно скорее. Подбирать человека,готовить операцию времени не было. Надо было сделать дело быстро и не ординарно. Лысенко хотел это сделать сам, но подвернулся случай, который всё расставил по местам.
   Фёдор намекнул Сивко что тот, будучи начальником большого строительства и в перспективе начальником нового лагеря, имеет право на долю спирта, хранящегося в кладовой у Фёдора. Сивко ухватился за эту мысль и уже ни о чём другом не думал. Фёдор решил поставить в известность Вишневецкого. Тот удивился:
   - Сейчас ведь не зима! Зачем ему спирт?
   - Пусть возьмёт. Имеет право. Для общего дела...
   - Ну ты жук! И меня сюда припрягаешь? Ведь сопьются же все!
   - Я же говорю - для общего дела.
   - Ну и жук же ты! Правильно, отдай ему спирт. Право он действительно имеет...
   На второй день Сивко увёз на телеге две 200-литровых бочки спирта.
   Сивко всегда особенно тщательно инструктировал конвойных:
   - Тут им не курорт! Стреляй, не думая! Это же воры и падлы! Стреляй и не расстраивайся!
   В первую же ночь в пищеблоке строительства вспыхнул пожар, за ним загорелся один из бараков. Сивко выбежал на плац без гимнастёрки и ничего лучшего придумать не мог, как выпустиь из бараков и строителей и блатных, которых собрал в лагере уже человек около 100. Вся эта толпа, и строители и заключённые ,бросились выручать спирт, о прибытии которого все знали и по этой густой массе людей с вышек ударили пулемёты. Кто-то сообразил что под этот кошмар можно просто сбежать из лагеря. Челове 50 бросились в главным воротам снова создали давку и по ним, захлёбываясь строчил ближний к воротам пулемёт. Люди метались среди пылающих зданий, устилая телами убирых и раненых плац. В этой кутерьме майор Сивко был убит - пуля пробила ему шею. Наконец люди догадались спрятаться в бараки, которые не горели, но и поэ тим баракам пьяные часовые продолжали палить, пока не кончились ленты в пулемётах. Всего погибло 76 человек, оставшиеся в живых почти все были ранены.
   - Ты всё это знал? - обратился Вишневецкий к Фёдору. - Или ты всё это устроил?
   - Сие есть тайна непостижимая.... Откуда я что мог знать! Документы на получение спирта Сивко все оформил правильно. Росписался везде. А то что он пьяница и что у него на стройке бардак - все знали.
   - Ну ты и жук-жучара! И не жалко людей?
   - Я что ли их стрелял!? А среди убитых больше половины блатарей!
   - Ну и что, посчитался с блатными?
   - Не до конца.
   Работала комиссия по расследованию инцидента. Всё было списано на несчастный случай и на безответственность погибшего Сивко.
   Убитых похоронили, а раненых лечили и лечили, а они иногда умирали, а их всё лечили. Общее число погибших в ту несчастливую ночь - 92.
   Постепенно (Фёдор даже не почувствовал этого момента) в лагере N 61 организовалась активная группа, похожая на военную плдпольную организацию с той разницей, что основной её контингент, т.е. приговорённые к высшей мере, знали одного только полковника Кокорева и могли только догадываться, что без деятельности руководства лагеря невозможно было бы такую организацию создать.
   Стали приходить ответы на запросы о помиловании приговорённых офицеров - в основном зто были отрицательные ответы, но около десятка получили замену расстрела на 25 лет тюрьмы. Возникла некоторая нервозность: эти люди выбывали из обоймы организации, они не были приговорены, хотя по 25 лет им вряд ли удалось бы отсидеть - возраста бы не хватило, и всё-таки надо было принимать какие-то особые меры, чтобы эти люди никогда не встретились бы с основной массой заключённых. Эти 10 человек немедленно объединились в отделение, выбрали себе командира и поклялись торжественно, что остаются по-прежнему верными целям и задачам остальных, т.е. приговорённых. Но веры им уже не было. И это было правильно - все это понимали.
   Начальником вновь строящегося лагеря был поставлен майор Лысенко, начальником концелярии к нему был приставлен Фёдор Котенко. К концу лета лагерь был выстроен, получил свой номнр - N 51, заселён контингентом, был получен план производства, было открыто финансирование, организовано снабжение продовольствием, инструментом и материалами. В октябре 1950 года лагерь N51 уже действовал наравне с о старыми лагерями этого угрюмого края.
   По-прежнему новые контингенты поступали в лагерь N 61, где заключённых сортировали в соответствии со сроками и по статьям, и после этого люди поступали в лагерь N 51. Как и задумано было, этот лагерь предназначался для бандитов и блатных - сроков менее 15 не было ни у одного.
   - Производительность поднялась почти вдвое. Дело в том, что блатари и бандиты вынуждены были работать, т.к. их отряды имели теперь непосредственные задания на месяц и, если отряд задание не выполнял, то на следующий месяц сокращалась норма довольствия.
   А в лагере N 61 с отсутствием блатных и бандитов обстановка стала более спокойная т.к. бытовиков и троцкистов теперь было больше, чем уголовников, теперь из их среды назначалась обслуга и некоторые входили в состав администрации.
   Но надо было что-то делать с "задержанными" офицерами. Было ясно, что рано или поздно всплывёт то, что подлежащие ликвидации заключённые живы, Указ не выполнен.
   Постепенно офицеры стали заменять конвойных, которых переводили в лагерь N 51. Получив оружие, многие офицеры проявили огромное желание, немедленно сбежать из лагеря, сбежать от расстрела и где-то в тайге, а то и просто в тундре, до которой добраться было вполне возможно, жить - доживать свои дни в глуши в дискомфорте, но на свободе. Такие разговоры начались в среде "задержанных", которые будучи переведёнными в конвойные, ощутили свою силу и значимость.
   Вишнивецкий был намерен всех офицеров вооружить и перевести в конвойные, а впоследствии создать из них боевые группы, которые способны будут в этих Колымских и Магаданских лесах проявит свою волю в борьбе с властью. Но он конечно понимал, что эта борьба обречена, что эти боевые группы в конце концов погибнут, но надо было дать людям возможность почувствовать себя людьми. Вишневецкий отчётливо представлял, что и Лысенко и Фёдор должны будут погибнуть в этих лесах, но что-то должно же быть брошено в лицо Власти. Власть должна была знать, что она гнилая и пусть она трепещет перед предстоящим возмездием.
   Для себя Вишневецкий предусмотрел нечто другое: ещё до прибытия в лагерь Фёдора и Виктора у него была договорённость с начальником берёзовского гражданского аэропорта полковником Шатовым, что они найдут возможность перелететь на лёгком одномоторном самолёте на Аляску, и там в США попросить политического убежища. Сейчас обстановка в корне изменилась: Сергей не мог просо так бросить Фёдора и Лысенко здесь в тайг, и огромным камнем на его совести висели те 50 офицеров, приговорённых к расстрелу, которых ожидала в конце концов гибель. Надо было выбираться отсюда всем.
   Фёдор всё больше мрачнел и замыкался в себе. Он стал груб с подчинёнными и жесток по отношению к заключённым. Он не мог спокойно обращаться с конвойными, не мог видеть эти раскормленные рожи, которые были вечно красные и источали запах сивухи (где только её брали - оставалось загадкой)
   Однажды после двух заходов в парную и после "нормы" коньяку Фёдор прямо заявил Лысенко, что не намерен прдолжать служить "этим падлам" и что уйдёт один в тайгу, а там будь что будет.
   - Подожди - сказал Виктор - давай Серёге это скажем. Я тоже торчу здесь, как на иголках. Что-то надо делать, а то пропадём мы с этими офицерами. Сергей тоже беспокоится. Надо будет выяснить его намерения и конечно в сроках. Ты, Федя, потерпи, обещаю тебе побыстрее во всём разобраться и примем решение.
   Фёдор сделал вид, что его устроил ответ начальника, но для себя решение он уже принял. Для начала он прямо в корридоре барака задушил бурята-конвойного - в железных пальцах его правой руки легонько хрустнули шейные позвонки, и обмякшее тело опустилось на пол. Был большой соблазн завладеть карабином, но Фёдор удержался от этого - пропажа оружия было бы ЧП пострашней, чем непонятная смерть какого-то "чукчи".
   Фёдор запер в парной начальника конвоя старшину Свибла. Свибл ходил в парную один, там он парился напивался и никого к себе не пускал. Фёдор смог войти в предбанник, подпёр дверь парной поленом и сел напротив наполовину опорожненной бутылки, понюхал зачем-то стоящий рядом стакан, в алюминиевой миске корчились два кривых соленых огурца. Когда грохот в дверь парной смолк Фёдор открыл дверь - Свибл вывалился на пол в предбанник. Он был без сознания, дышал. Фёдор прижал его нас и рот полотенцем. Тело вздрогнуло сложилось пополам и вытянулось слегка подрагивая.
   Эти две смерти, последовавшие одна за другой подтолкнули Вишневецкого и Лысенко действовать быстрее. Они понимали, что Фёдора они уже не остановят, ликвидировать его они не хотели, хотя мысль такая у Виктора была - надо было его выпускать на волю и делать это было надо немедленно. Скрыть два убийства конвойных было уже невозможно. Из кустового управления лагерей ожидали следователя - дейсвовать надо было стремительно. Полковник Кокорев без длинных разговоров сформировал группу "задержанных" из 14 человек, предупредив офицеров, что командовать ими будет сержант, выпускник офицерского училища, бывший партизан Котенко Фёдор, как имеющий непосредственный опыт партизанских действий в лесах.
   Подходило время партийно-хозяйственного актива, ежегодно собираемого в райцентре Затопляемое. Руководство близлежащих лагерей постоянно приглашались на это мероприятие. К этому времени группа Фёдора ушла из лагеря на близлежащую заимку, имевшую смешное название - Топочки. В Топочках жили две семьи - старик со старухой и их сын с женой и троими детьми, дети были малые. Группа Фёдора расположилась в 3-х свободных избах. Выставили секреты, послали разведчиков в Затопляемое и связного к Вишневецкому, остальные занялись охотой (но без стрельбы) и рабалкой - на залитом вышедшей из реки водой лугу поескалась нерестящаяся щука. Продовольсвие надо было взять в Затопляемом.
   Офицеры безоговорочно приняли командование Фёдора. В основном это были люди средних лет в пределах 40 лет. Фёдору тоже уже было 33года. Теперь чувствовал он себя при деле, надо было действовать осторожно и результативно. Он был способен к таким действиям, он умел командовать людьми и беречь их.
   Связной и разведчики прибыли на заимку одновременно, в один день. Связной сообщил, что партхозактив состоится в эту субботу 12-го июня 1951 года в здании районного Дома Культуры, численность предполагается до 150 человек. Это будут все районные партийные и хозяйственные руководители, парторги ,председатели колхозов, директора совхозов, местная милицияЮ начальство из близлежащих лагерей. Связной так же сообщил, что и 22-го июня тоже состоится большой кворум районных руководителей, посвящённый 10-летию начала Великой Отечественной Войны. Фёдор сообщил об этом своей группе, и общее решение было такое: не ждать до 22-го и ударить по Власти раньше, т.к. 22-го среди партийцев наверняка будут заслуженные участники войны, рядовые солдаты и офицеры фронтов, не имеющие к Власти прямого отношения.
   Заимка Тапочки находилась в 5-6 километрах от Затопляемого. Связи с заимкой никакой не было кроме возможности преодолеть это расстояние по реке на лодках или плотах. Дороги по лесу не было. Разведчики ходили пешком по северному таёжному редколесью. Разведчики принесли подробную карту посёлка Затопляемый с указанием почты-телеграфа, телефонной станции, милиции, магазинов и конечно Дома Культуры.
   Фёдор посчитал, что очень удобный способ сплыть до посёлка по реке достаточно опасен: хоть по реке и не было движения, но ночи были уже абсолютно светлые, и появление в окрестностях районного центра плотов могло быть замечено. Решено было пройти до посёлка по берегу пешком под атакой комарья.
   Группа прибыла к селу к только что начавшемуся закату солнца. Партхозактив был назначен на 7 часов вечера т.е. солнце светило во всю и вообще светло было до 12 ночи. Так что акция должна была состояться практически в дневное время.
   В 7 часов 15 человек в форме внутренних войск вооружённые автоматами при 2-х пулемётах вошли в село. Шли по дороге строем, вошли вулицу. Попадались редкие жители, в основном молодые пары и мальчишки. Была суббота. Пришли на площадь, где были расположены почта с телеграфом и телефонной станцией, гостиница, двухэтажное здание с райкомом о райисполкомом, здесь же расположилась милиция в одном здании с райсудом и здание Дома Культуры. Было 8 вечера 12-го июня 1951 года. Разделились на 3 группы: пятеро направились к почте с телеграфом и телефоном, четверо к милиции и остальные во главе с Фёдором подошли к ДК. Фёдор знал, что со двора он может пройти за кулисы и выйти на сцену. Из здания милиции вышел сержант-милиционер и с любопытством уставился на приближающихся вооружённых людей. Коротко треснула автоматная очередь, и милиционер упал ничко, роняя капли крови на пыльный тротуар. Сразу же все бросились бегом. За шиворот выбросили за дверь двух телефонисток и телеграфистку и принялись разбивать аппаротуру и обрывать провода.
   Два мальчишки-милиционера подняли руки, отдали свои наганы и показали, где хранятся карабины и боеприпасы.
   Двое из группы Фёдора остались перед зданием ДК, а Фёдор с остальнами тремя, перестреляв президиум, вышел на сцену и открыл огонь по залу из пулемёта - на душе было хорошо и сладко. Вот они те, кто в любое время засадит любого за решётку, это те, кто присуждает, кому жить, кому не жить и как жить! Вот они вижат и корчатся под пулями его пулемёта и под автоматным огнём его приговорённых к расстрелу товарищей! Сначала стали бить по задним рядам, отсекая отход к двери, затем хлестнули по передним, а потом уже поливали весь зал. С началом стрельбы все вскочили затем повалились снопам, а некоторые, видимо, опытные и понимающие обстановку, нарочно ложились между стульями. Крик, рё, гам!!! В зале находилось более 100 человек. Через полторы-две минуты всё было кончено. Душно и приторно пахло кровью, как на скотобойне. Кричали и сонали раненные.
   - Уходим - скомандовал Фёдор. - Здание поджечь!
   Несколько человек, изловчились выскочить из здания ДК и тут же попали под автоматы оставленной засады.
   Вся акция заняла 5-6 минут. Горели здания почты, милиции и горело здание главной местной большевистской власти.
   На складе в столовой каждый набрал в свой вещмешок того, что под руку и на глаза попало. Уходили к реке, расселись в 3 большие лодки и стали грести на ту сторону. На берегу уже стояли жители и смотрели вслед лодкам.
   - Пугнуть их? - повёл пулемётом кто-то.
   - Не надо.- отозвался Фёдор. - люди же....
   Причалили, вышли из лодок и углубились в лес. Бежали. Через 15 минут остановились посоветоваться. Никто толком ничего не предлагал, т.к. сами были в шоке от сделанного, хотя все понимали, что резонанс будет громогласный. Фёдор заговорил:
   - Все мы знали, на что шли. Как говорится : вход - рупь, а выход - два. Надо выходить. Уже сейчас поскакали гонцы в соседние деревни с сообщением о случившемся. Через час областное начальство будет всё знать. По тревоге поднимут воинские части и ещё через пару часов они будут в Затопляемом. Пойдут нашим же путём, возможно с сабаками. В нашем распоряжении 3-4 часа. Надо добраться до лагеря доложить Вишневецкому и Кокореву. У Вишневецкого есть связь с аэродромом. Будем прорываться в Америку. Страшно? Сейчас нам давно уже ничего не страшно. Это шанс! Других шансов, я считаю, нет. Мнения?
   - Давай, командир, командуй. - сказал капитан Тяглов. - Раз придумал, давай делай теперь.
   Грохнул выстрел. Все вздрогнули и обернулись: самый младший по возрасту и по званию ст. лейтенант Геворкян сползал спиной по дереву вниз на траву. Он выстрелил себе в рот, у него выстрелом была снесена передняя часть головы.
   - Вот тебе на! Один уже нашёл выход. - проговорил Тяглов. - Надо похоронить и идти.
   Попробовали ножами вырыть могилу, но после сняти слоя мха наткнулись на лёд и меозлоту. Труп положили в неглубокую ямку и забросали мхом. Пошли, побежали. Километра через 4 хлопнул ещё выстрел - на земле лежал майор Осипов. Видимо, он понял, что не выдержит марша и не хотел быть обузой для группы. Хоронить не стали, забрали вещмешок и карабин и оставили офицера накрыв его лицо картузом.
   Через полтора часа вышли к лагерю. Послали разведчика, он вернулся через полчаса и доложил, что Вишневецкий на месте с ним Лысенко, ждут группу.
   - Что ты, Федя, наделал! Ты знаеш, что уже вся область на ушах стоит, что вас ищут и скоро придут сюда, т.к. идут с собаками. Ты знаеш, что погибло много невиновных!
   - Среди коммунистов не невиновных!
   - Двое начальников лагерей убиты.
   - Туда им и дорога.
   - Женщины погибли. Четыре женшины!
   - Лес рубят - щепки летят.
   - Что ты собираешся дальше делать?
   - А ты что собираешся делать? - Фёдор в упор посмотрел на Вишневецкого.
   - Я...? Да надо что-то делать....
   - Давай не паникуй и начинай делат, если ты способен принимать решения. А то....
   - Что "а то"? Ликвидируешь меня что ли? Сколько ты уже дюдей загубил! И меня туда же хочешь!? Ты из-за своей Катерины весь мир хочешь перестрелять!
   - Что правда, то правда - я за Катю много чего ещё сделаю. И за себя и за батю моего и за маму.
   - Ну давай-давай Жри людей!
   - А ты успокойся и не болтай ерунды. Ты только скажи Виктору, чтобы он не лапал свой негрудный корман на кителе - я знаю, что у него там "бельгийка". Не успеет! - в руке Фёдора матово блестнул тяжёлый армейский наган. Лысенко опустил руку, которой пытался нащупатьтайный пистолет.
   - Ребята, перестаньте собачиться! Не время. - вмешался участвующий в разговоре Кокарев. - На правах старшего по званию сейчас распоряжаться буду я. Уходить надо немедленно, погоня скоро будет здесь. Мы должны орнанизоваться. Вы, товарищ подполковник, говорили, что на гражданском аэродроме у вас есть верные люди. Это так?
   - Я не знаю, какие он будут верные после такой вот акции - Вишневецкий мотнул головой в сторону Фёдора.
   - Где аэродром?
   - В 40 километрах к северу от Затопляемого. Пройти туда можно только мимо села, где конечно уже войска, а по дорогам заслоны. Наверняка усилена охрана аэродрома.
   - Пройдём мимо Затопляемого в обход, заслоны собьём, подойдём к аэродрому дня через 3, там примем бой. Среди офицеров есть лётчики? -обратился Фёдор к Кокореву.
   - Есть человек 5-6.
   - Всё нормально. Надо только чтобы самолёты были на месте, чтобы не угнали их при нашем приближении.
   - Будем надеяться. - Кокарев встал. - иного выхода я не вижу. Товарищ подполковник, хотите то-нибудь сказать?
   Вишневецкий молчал, он сидел подавленный. Лысенко выглядел бодрым и спокойным.
   - Пойду распоряжусь по команде. Командиром отряда назнаяаю Котенко Фёдора.
   Через час 38 человек беглгцов построились за лагерем перед его главными воротами, все были вооружены, с вещмншками, многие были одеты в форму конвоиров - видимо нашли на складе. 8 человек не решились на побег и остались в лагере, неизвестно на что надеясь, видимо, растерялись уговаривать их не стали, т.к. сами шли в абсолютную неизвестность, рассчитывая только на необыкновенную удачу.
   Фёдор обратился к строю:
   - Первая задача - отбиться погони, она видимо немногочисленна - там не знают, сколько нас. Придётсся погоню перебить и особенно собак. Наш марш - около 60 километров, идём к аэродрому. Заслоны по дорогам сбит, возле аэродрома наверняка будет бой.
   Сразу от лагеря пошли на юг, через полтора километра остановились , залегли и изготовились всретить погоню. Рсчёт был правильный - погоня в количестве 15-20 человек, увлекаемая собаками, почти не задержалась у лагеря и углубилась в лес. Место засады было выбрано идеально: участники погони вынуждены были выйти на открвтую поляну, скрытно подойти не могли и засады так близко от лагеря не ожидали.
   Первым же залпом были перебиты почти все собаки и половина солдат. Остальные заметались среди пней и редких берёз, залегли, стреляли наугад и перебежками отступали. Во время отступления ещё потеряли человека 4. Отряд поднялся и до ночи шёл быстрым маршем сначала на восток, а затем на севере-восток. Остановились возле широкого бурного ручья. Расставили часовых, отряд спал 3 часа, часовые - по 2 часа. С утренней росой шли до обеда на северовосток, затем повернули на север. Остановки делали через 10 километров по 30 минут. Моросил дождь.
   - Не лётная погода - переговаривались между собой офицеры-лётчики. Нет у них в отряде вертолётов, а то бы нас давно накрыли. Американцы уже поставили на вооружение эти бабочки. Висит над одним местом, скорость меняет от нуля до сотни. Отсутствие у нас такого прогресса сейчас нам на руку.
   К концу второго дня Затопляемое осталось слева, т.е. на запад километрах в 6, до аэродрома по словам Вишневецкого, который уже оправился от шока оставалось не более 10 километров.
   За время марша пока ни разу не наткнулись на засады и заслоны, погони замечено не было - видимо силы местных частей внутренних войск были ограничены, их начальство поняло, что взять отряд врасплох не удастся, предстоял бой с вооружёнными до зубов людьми, отчаявшимися и прошедшими войну..
   К аэродрому подошли под утро. Залегли. Дождь продолжался.
   Кокорев советовался с лётчиками.
   - Если всё у нас образуется, если с охраной справимся, если самолёты и горючее найдётся, взлетим ли при такой погоде?
   - Смотря какие самолёты. Если "Ан-ы" и "Дугласы" - взлетим. Да и на любых взлетим. Деваться-то некуда. - отвечал пожилой майор -лётчик.
   Возникла первая накладка: заслон перед аэродромом поднял тревогу - в пасмурное небо взвилась красная ракеиа. Заслон открыл огонь, двое были ранены. Заслон бросился к аэродрому, их была 4 человека, их не преследовали, но шли, рассыпавшись цепью, перебежками от дерева к дереву.
   Вишневецкий бывал уже на этом аэродроме, он сказал, что там из строений есть ремонтный ангар, здание для десятка пассажиров, помещение для лётного состава и диспетчерская вышка. Во всех этих помещениях, видимо, будут люди - работники аэропорта, пассажиров в связи с погодой не буде, но по тому, как обнаружился заслон, можно было понять, что вокруг аэродрома были ещё заслоны, которые после поднятия тревоги будут спешить к аэродрому. Бой должен быть нешуточный.. Все строения примыкали к опушке, т.е. их можно было атаковать прямо из леса. Ударили из пулемётов по окнам. Кто-то выскочил из двери и куда-то побежал - свалился через десяток шагов. Ответного огня почти не было - заливались трескотнёй два автомата. Огонь был бесприцельный летели сбитые пулями листья берёз, но одного капитана убило - пуля вошла между бровей и дваих ранило - одного тяжело - в живот.
   По команде Фёдора отряд прекратил стрельбу, т.к. возле домиков уже перебегали офицеры с гранатами. Вот полыхнул пламенем из окна пассажирский домик, из избушки лётного состава высунулось белое полотенце. Люди сдавались.
   Отряд высыпал на аэродром, и в это время появились солдаты 2-х заслонов - всего человек 10, которые ушли сразу обратно в лес.
   Во взорванном домике было два изуродованных трупа: молоденький лейтенант и старшина-якут и 2 очумелых солдат внутренних войск. Это они стреляли из автоматов.
   Сдавшиеся пилоты (и с ними ещё 3 человека из охраны) сказали, что "на крыло" можно поставить два 2 "дугласа", которые в СССР именовались уже "Ли-2", но в такую погоду не взлететь - поле мокрое, это не только рискованно, но и глупо.
   - А мы тут все глупые! - резонно заметил майор-лётчик. - Так что глупость на глупость.
   - Ну и где же ваши верные люди ? - спросил Кокарев у Вишневецкого.
   - Не знаю. Где-нибудь здесь.
   - В ангаре наш начальник полковник Шатов и кладовщик. Они отбиваться будут, если к ним ... говорил пожилой пилот.
   - Да чорт с ними, пусть сидят. Не нужны они нам теперь. Ну а вы, летуны, что? С нами?
   - А куда вы?
   - На Аляску надо прорываться. Так с нами, что ли?
   - Не желательно бы.... Что нам там делать?
   - А если пугнуть вас? - Кокарев потрогал кабуру пистолета.
   - Ну... тогда...
   - Не надо, товарищ полковник - проговорил майор-лётчик. Пусть живут в своей стране. Не надёжные они. Сами доедем.
   Погрузиться пришлось в оба самолёт, т.к. "Дугласы" более 24 человек на борт не брали. Погрузили всех раненых, оказав посильную помощь. Дозаправились.
   Взлетели. Взяли курс на северо-восток. Летели в облаках на малой высоте.
   Через полтора часа выше и ниже самолётов замелькали быстрые тени.
   - Американцы. Истребители. Думаю, сбивать они нас не будут. - констатировал майор.
   Ещё через полчаса, снизившись до предела, увилели лесистые горы - это была Аляска. Истребители теперь уже вели "Дугласы" к себе на аэродром. Ещё через полчаса под шасси самолётов задрожала-запрыгола американская земля.
   Лагеря, лагеря, отели, учебные классы, углублённое изучение английского, французского, испанский, португальский, изнурительные тренировки, стрельб, рукопашный бой, вождение автомобиля, вертолёт, самолёта, взрывное дело. В 1957 году Фёдор прибыл в Москву с американской делегацией на Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов. Он посетил белорусское село Дубровку и нашёл хату, где жива была ещё престарелая тётка Катерины с племянницей Фросей и с внуком Федей.. Феде было 9 лет.
   - Поедешь со мной, Фёдор?
   - Куда? А ты кто такой?
   - Это батька твой,Федюшка. - сказала старушка. - Зовёт тебя к себе жить. В Америку. Поедешь?
   - Ты хороший, я бы поехал... а Фросю возьмём с собой?
   - Фросю? Ну, если бы она захотела...
   - Фрося, поехали с папой, вместе жить будем, папка на тебе женится!
   Девушка зарделась маковым цветом.
   Статус Фёдора позволил ему оформить выездные документы, и он, обретя семью. не дожидаясь окончания Фестивал, вылетел из Москвы.
   В последующие годы во Въетнаме, в Чили, в Никорагуа , Панаме и Перу, в Анголе, везде, где шёл спор между светом и мраком, появлялся однорукий американец, и везде взрывались оффисы коммунистичкских и других левых организаций, погибали под меткими пулями коммунистическме лидеры.
   2000-й год. На площадь перед школой села Песковатка в 40 километрах от Петропавловска, что в Казахстане, въехало такси, из которого вышли четверо: высокий седой человек, широкоплечий, но чуть-чуть ссутулившийся, из левого рукава серого пиджака которого виден был воскового цвета проте, не старая. Стройная, на уже пожилая женщина, 50-летний здоровяк спортивного вида в полувоенной одежде и изящная блондинка в возрасте около 40.
   При выходе из машина старик предупредил своих спутников:
   - Говорить только по-русски. - не надо людей пугать.
   Приезжие тихонько пошли вдоль улицы, с любопытством вертя головами. На одном из домов была видна табличка: УЛИЦА СЕРГЕЯ КОТЕНКО.
   - Это кто, мой дед? - блондинка указала на табличку.
   - Да, Юля, это твой дедушка Сергей Антонович Котенко.
   По моложавому загорелому лицу старого человека сбегала слезинка.
   - Пап, чего это ты? Мам, почему папа плачет?
   - Стареет. - ответила с улыбкой мать и ласково погладила мужа по плечу.
   - Да, старею....
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"