За окном сгустились лиловые апрельские сумерки, с шампанского и тостов за здоровье хозяина мы перешли на напитки более крепкие и темы более разнообразные, и тогда тот, в честь которого мы собрались, сказал:
- Друзья мои, спасибо каждому из вас, кто в этот день пришел сюда и разделил со мной мою радость. Настал момент выполнить одно мое обещание. Как вы помните, я собирался рассказать о случае, который когда-то определил всю мою дальнейшую жизнь, если не сказать - спас ее. И рассказ этот будет о взаимоотношениях между двумя мирами, разделяет которые более тонкая грань, чем мы привыкли думать.
Мы ждали рассказ с нетерпением - но вместе с тем с некоторым недоумением. Все знали рассказчика как человека веселого и, что называется, из плоти и крови, с огромной жаждой к жизни (и при этом любящего отца, надежного друга и великого художника) - и нас удивило его намерение рассказать историю, связанную, как мы поняли, с потусторонней тематикой.
- Да, - сказал он, точно читая наши мысли, и его не потускневшие с возрастом глаза внимательно обвели уютную гостиную с висящими на стенах наградами и картинами, роскошный праздничный стол и нас, собравшихся за ним. - Иногда мне самому трудно поверить в это, но в молодости я был не тем человеком, каким являюсь сейчас. А теперь, друзья, позвольте мне начать. Если мой рассказ вызовет недоверие и скепсис, прошу выслушать его из уважения ко мне, которого вы, надеюсь, не считаете ни лжецом, ни сумасшедшим.
Мы выразили готовность слушать, и он приступил к рассказу.
- С чего лучше начать мою историю? Я думаю, по-настоящему она началась, когда внезапно умер мой лучший друг, скульптор, как и я, который один всегда был мне поддержкой (родители мои умерли, еще когда я был ребенком, как вам всем хорошо известно).
Вскоре я узнал от семьи покойного, что друг завещал не похоронить себя, а кремировать и развеять прах по ветру. Это само по себе было необычно. Но больше меня удивил сам факт того, что друг, молодой мужчина на несколько лет младше меня, без всяких проблем со здоровьем (умер он, как я сказал, неожиданно) вообще позаботился о такой вещи, как собственное погребение. Мне бы тогда в голову не пришло думать о завещании ранее, чем я обзаведусь внуками; это казалось дурным предзнаменованием, чем-то вроде вызова судьбе.
После этого случая получилось так, что я все больше стал думать о смерти, хотя раньше за мной не водилось такой наклонности. Теперь же эта тема занимала меня непрестанно, можно сказать, она очаровала меня, словно открылась некая потайная дверь в моей душе. От размышлений я перешел к изучению предмета. Вначале меня привлекли мистические книги о загробных путешествиях и переселениях душ (надо сказать, я перечитал тогда бездну шарлатанской литературы!). Затем я принялся за теоретические труды, рассматривающие возможности бессмертия души и того, что ждет ее за порогом смерти, с точек зрения науки, различных культур и религий.
Мой возраст приближался к зловещей цифре, что значит - я был в расцвете сил и при моем отменном здоровье мог прожить еще лет пятьдесят. Вместе с тем, в таком возрасте полагалось уже как-то определиться на жизненном пути, который для меня все еще был перекрестком, открытым всем ветрам. Я чувствовал, что не живу по-настоящему, и, пытаясь заглянуть в свое будущее, также не видел там ничего утешительного. Иначе говоря, я погружался все глубже в уныние, и мир живых казался мне все более чуждым.
Как и можно было предугадать, меня стали привлекать прогулки по кладбищам. В городе Н., где я жил тогда, их было несколько - военное кладбище, где могилы были в основном новые, еврейское кладбище, и несколько кладбищ при христианских храмах, из которых меня наиболее привлекало одно - самое старое, Центральное кладбище в центре города (можно сказать, город в свое время "вырос" вокруг него). Удивительно - стоило шагнуть за его ограду, и из шумного, пыльного и суетного царства Жизни ты погружался в тихое, полное строгой печали царство Смерти, словно нескольких метров было достаточно, чтобы попасть в другое измерение.
Вскоре я стал там завсегдатаем и редко выпадал день, когда я не приходил на это кладбище.
В отличие от недавно открытых, бездушно-геометрических, размеченных на секторы кладбищ, Центральное кладбище было устроено кое-как, без всякого порядка. Многие могилы были заброшены из-за своей старости. Мне нравилось гулять по освещенным солнцем тропинкам, наблюдать за белками и воронами, которые кормились подношениями мертвым - яблоками и кусочками хлеба, что в обычае нашего полуязыческого населения оставлять на могилах. Я брал в руки увядшие цветы, рассматривал обросшие мхом памятники и выцветшие фотографии, читал полустертые надписи и бесхитростные стихи. Некоторые памятники поражали аляповатостью и безвкусицей, однако иногда среди крестов и плит, каменных ангелов и голубков попадались экспонаты, которые радовали мою душу художника. Если надпись на памятнике была интересной, я сочинял тут же целые истории, развлекая так сам себя.
Вскоре еще одна особенность кладбищ заняла мое воображение. Я говорю про распространенный у нас обычай заботиться заранее о месте своего погребения. Прежде вид окруженного оградой могильного холма, рядом с которым оставлено место для еще одного захоронения (чаще всего - для супруга) показался бы мне дурным знаком, но теперь я начал видеть в этом нечто трогательное и мудрое. (Надо сказать, с практической точки зрения это также было разумно - земля дорожала с каждым годом). Некоторые предусмотрительные родственники шли еще дальше, установив памятник, рассчитанный сразу на двух человек, иногда даже со своим именем, оставив лишь пустое место для последней даты.
И тут меня посетила мысль, которая просто обязана была рано или поздно придти в голову художника! Я говорю о перспективе быть когда-нибудь похороненным под уродливым и безвкусным надгробием, созданным по шаблону бездарным ремесленником. Отвратительная мысль для человека, не лишенного вкуса к красоте. Не лучше ли позаботиться самому, чтобы такого не произошло? Странная идея, придя ко мне в голову, показалась очень естественной и увлекла меня...
Однажды в начале мая я гулял по кладбищу, которое так и не изучил досконально из-за перепутанной планировки, и забрел на милую лужайку, окруженную плакучими ивами, еще не очень населенную (здешними обитателями был только некий профессор медицины с женой). Стоял прекрасный весенний вечер, заходящее солнце окрашивало нежными оттенками розового гранит надгробий - и внезапно я понял, где хотел бы поселиться после смерти. Я увидел себя, лежащего здесь, под изящным памятником (я сразу же в точности представил его себе!), забытого всеми, кроме белок и ворон, омываемого дождем и согреваемого солнцем - через десять, двадцать, сто лет - и эта картина наполнила меня вовсе не печалью и страхом, но счастьем и покоем.
На следующий день я договорился с правлением кладбища и купил приглянувшийся участок земли, который уступили мне, к слову сказать, по приемлемой цене; через десять лет он возрос бы в стоимости втрое.
Следующие недели я, против обыкновения, не появлялся на кладбище. Все это время я провел в мастерской.
Памятник получился в точности таким, как я его увидел в первый раз своим внутренним взором - как будто я тогда смог заглянуть в будущее: одновременно строгий и изящный, оригинальный и решенный в классической традиции. Оставалось выбить мое имя и водрузить надгробье на место моего будущего упокоения... Что вскоре и было сделано.
...После этого что-то в моей душе произошло - я немного успокоился, как будто закрылась рана в сердце, и я перестал приходить на кладбище.
Тем временем прошло лето и началась осень. Как-то вечером, возвращаясь из "Семи пятниц", где я пытался утопить в стакане октябрьскую грусть, и проходя мимо кладбищенских ворот - право же, это получилось случайно - я почувствовал сильнейшее притяжение. Как будто голос, странно похожий на мой собственный, звал меня, веля идти на кладбище и найти свою могилу!..
Противиться этому голосу было невозможно, и я, с трудом находя подзабытый путь в ранних осенних сумерках, пробрался к месту захоронения. Я издали заметил полюбившиеся мне весной ивы, но, подойдя ближе, едва не решил, что ошибся.
Мне захотелось протереть глаза, поскольку им открылось нечто странное - мой памятник почему-то утопал в цветах и в венках, перевитых траурными лентами. Несколько десятков человек, понурив головы - а некоторые вытирая глаза - собрались вокруг могилы, явно провожая в последний путь кого-то им близкого и дорогого.
Будучи уверенным, что произошла ошибка, но обуреваемый любопытством, я посильнее надвинул шляпу на глаза, поднял воротник и, пользуясь сгустившимся сумраком, постарался смешаться со скорбной толпой. Мне было суждено испытать самое настоящее потрясение, поскольку, постояв в толпе всего минуту, я понял, что присутствующие полчаса назад похоронили.... меня.
Сомнений не было. Собравшиеся, среди которых были высокие чины из министерств и посольств, произносили мое имя, говоря про мой огромный вклад в развитие скульптуры, про разработанную мной уникальную методику преподавания монументального искусства и прочие всевозможные заслуги...
У самой могилы я увидел пожилую, но со следами былой красоты женщину, утиравшую глаза платком. Стоявшая рядом с ней женщина помоложе - очень похожая на меня - держала за руку двух очаровательных девочек. По-прежнему скрывая лицо, я подошел поближе.
- Дедушка сейчас на небе? - услышал я голосок одной из девочек.
- Да, Анна, - отвечала ей женщина. - Он сейчас видит нас, и ему радостно, что мы пришли проводить его. Не плачь, Мария, - сказала она другой девочке, - Ему будет хорошо там, где он сейчас.
...Признаюсь честно, друзья мои - в этот момент мне стало очень страшно. Я почувствовал, что увидел нечто, чего видеть был не должен... увидел больше, чем следовало видеть любому смертному. Я грубо вторгся на территорию, где мне находиться было не положено. И тогда я сбежал с кладбища, не дождавшись конца погребальной церемонии.
Вернувшись домой, я осушил бутылку коньяка, но картины, виденные мной в тот вечер, и во сне преследовали меня. Я ждал какой-то беды. Я ждал возмездия!
Но, друзья, именно сейчас я подошел к главной части моего рассказа.
Побывав на собственных похоронах, испытав впервые в жизни страх перед смертью, я избавился от тяги к ней. Столь занимавшая меня тема потеряла всякую привлекательность. По прошествию некоторого времени я успокоился, увидев, что никто не думает меня преследовать, и ко мне постепенно вернулось забытое чувство - радость жизни.
С тех пор моя жизнь пошла тем путем, который вам, друзья, известен. Моя художественная карьера стремительно двинулась в гору. Вскоре я встретил мою дорогую жену, а спустя год после нашей свадьбы судьба подарила нам очаровательную дочь. Когда судьба сделала мне еще один подарок и я стал дедушкой, я попросил назвать моих внучек Анной и Марией...
За окном сгустилась тьма, и в камине почти погас огонь, пока мы слушали этот удивительный рассказ. Никто не решался первым высказаться, словно мы до сих пор находились под чарами истории - слишком она была необычна, слишком поражала воображение.
И все же один вопрос терзал мое любопытство, и я знал, что он не даст мне покоя, если я не спрошу.
Великий скульптор рассмеялся, услышав мой вопрос.
- А как же, - сказал он. - И трех месяцев не прошло, как я вернулся на кладбище, чтобы посмотреть на дату. И знаете что, мой дорогой юный друг? Ни даты, ни цветов, ни венков я не увидел. Могила стояла в том же виде, в каком я оставил ее весной. Возможно, в тот осенний вечер мне просто все почудилось - пожалуй, я все же перебрал тогда абсента в "Семи пятницах"!