Пола Дарья Ивановна : другие произведения.

Немножко назад. Немножко назад. Стоп

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   НЕМНОЖКО НАЗАД.
   (ДЕПРЕССИЯ).
  
   Глава 1. Краткое введение
  
   В эту историю меня угораздило попасть в самом конце 80-х, когда люди носили ужасную одежду и слушали ужасную музыку - впрочем, как и сейчас. Единственным спасением была новая волна...
  
   Глава 2. По существу
  
   Я хорошо помню тот вечер - был декабрь, и стемнело рано. Я осталась одна в опустевшей химической лаборатории. Лампы дневного света включать не хотелось, и комната медленно погрузилась в темноту. На стене напротив окна висел плакат с диаграммами процесса седиментации шахтных вод; периодически он становился красным, желтым, зеленым - в зависимости от работы светофора на перекрестке. В пыльных колбах на стеллажах тускло отражалось сияние уличных огней, да стекла иногда дребезжали, когда под окнами проходил трамвай
  
   Я сидела вся зареванная за столом у окна, положив голову на вытянутые руки.
   Существует как минимум три версии причин того, что произошло потом:
      -- После крайне резкого разговора с Верховым Шефом жить мне расхотелось.
      -- Суицид внезапно показался мне единственным выходом из тупика, в котором я оказалась.
      -- Проглоченные мною успокоительные пилюли были покрыты приятной на вкус оболочкой, и я просто увлеклась их поглощением.
  
   Зима в том году выдалась суровой. Я слышала, как на улице скрипел снег под ногами редких прохожих. А в моем кабинетике было уютно и темно; в полумраке светились только спирали обогревателя.
  
   И медленно-медленно, плавно ко мне пришло блаженное состояние комфорта и мягкости, уютной и теплой внутренней вселенной. Раскаленные спирали обогревателя стали постепенно гаснуть, как гаснут лампы в кинотеатре перед началом сеанса.
  
   Никогда прежде мне не было так хорошо.
  
   Последней четкой мыслью было: "А как же те, кто тебя любит?".
  
   Я набрала "03" и пробормотала свой адрес.
   И уснула. Мне снились тревожные и странные сны: бегущие куда-то люди в белых халатах, запах бензина, шум автомобильного мотора... Белые стены, кафель, настойчивое:
   -Глотай! Глотай! -
   и чернота, а потом слабый утренний свет и стойка капельницы.
  
  
   Глава 2. Токсикология.
   ...Я перевожу взгляд - игла от капельницы находится в моей руке. Дверь палаты открывается, на пороге появляется медсестра, и я поспешно закрываю глаза. Она щупает мой пульс и уходит.
  
   Я пробую приподнять голову - голова кружится. Слабость. И еще болят почки - я знаю точно, что это почки.
  
   Со второй попытки мне удается разглядеть палату. Две койки в центре не заняты. На остальных смутно угадываются контуры женских тел.
  
   Щелкает выключатель. Приносят отвратительного вида еду.
   Я лежу, отвернувшись к стене, и слушаю разговоры больных:
   -А они говорят... А я закрылась в своей комнате и говорю... Девчонки, самый лучший способ - стандарт но-шпы... Ну, попугать хотела...
  
   Темнеет.
   А сон ко мне не идет. Странное состояние: слышишь жужжание ламп в коридоре, смотришь, не моргая, на полоску света под дверью, а в голове - ни единой мысли. В окне - уголок двора в лучах прожектора. В освещенном конусе медленно кружатся снежинки...
  
  
   Глава 3. Возвращение.
  
   Три дня спустя я возвращалась в свою общагу на улице Ногинской. Впрочем, назвать ее своей я могла только условно - я была там прописана на койко-месте совместно с девушкой по имени Света. Дружба у нас не заладилась с самого начала.
  
   Комната  203, где мы жили в состоянии вооруженного мира, полностью соответствовала характеру наших взаимоотношений. Пол был окрашен ровно наполовину, а именно левая его часть. Разномастная мебель располагалась вдоль стен в строгом соответствии с ее принадлежностью. На окрашенной половине стояла одна кухонная плита, на неокрашенной - другая.
  
   Соотношение сил было явно не в мою пользу, потому что Света была меня на голову выше и занималась в секции бодибилдинга. Как-то вечером она меня здорово поколотила, и с тех пор я побаивалась заходить домой.
  
   Большей частью я кантовалась у своей подружки, которая жила в этой же общаге на седьмом этаже. Мы познакомились с ней, когда я возвращалась однажды домой поздно вечером. Сидя в полутемном автобусе, я прислушалась к разговору за своей спиной. Два голоса обстоятельно обсуждали зимние маршруты Горной Шории, особенности экипировки, а также людей, фамилии которых показались мне знакомыми. Я оглянулась. Голоса принадлежали мужчине лет 40 и смуглой девушке. На следующей остановке мужчина вышел, а девушка поехала дальше. Зайдя в свой подъезд, я столкнулась с ней носом к носу.
   -Извините, а откуда вы знаете Морозова? - спросила я.
   Девушка оторопела.
   Вот так Ольга Гуссейнова и стала моей близкой подругой.
  
  
   Глава 4. Ольга.
  
   Несмотря на то, что по паспорту Ольгины папа и мама были русскими, внешне она напоминала скорее турчанку. До 18 лет она жила с матерью и материным хахалем в Баку, откуда и приехала в наш город поступать в университет. У Ольги подрастала уже маленькая дочка, которая воспитывалась у бабушки.
  
   Ольгиного мужа, Эльгара, я видела тогда в первый и в последний раз. Их когда-то пылкие чувства остыли, и вскоре он уехал по контракту на Шпицберген, добывать там заполярный уголь. Потом следы его и вовсе затерялись.
  
   Мы с Ольгой были полными противоположностями. Единственное, что нас объединяло - это клуб альпинизма, куда она пришла совсем недавно, а я, наоборот, практически перестала там появляться. Мы сблизились, наверное, потому, что обе были никому не нужны в этом огромном городе. Нормальный человек так не может, а мы, по крайней мере, тогда, были нормальными.
  
   Ольга была красоткой. Несмотря на то, что мы были ровесницами, она была старше меня как минимум на целую жизнь, столько у нее было опыта. Рядом с ней я чувствовала себя наивной глупышкой.
  
   Крошечная Ольгина комната была единственным местом, где мне были искренне рады. Три месяца, которые мне пришлось пожить у родственников в ожидании общежития, до сих пор вспоминаются мне как страшный сон. Еще с тех пор я стала вздрагивать от звука ключа, поворачиваемого в замочной скважине.
  
  
   Глава 5. Химическая лаборатория.
  
   Собираясь на свое место учебы (или работы, что одно и то же, так как я была аспиранткой и инженером на полставки), я совершенно не представляла, что мне делать там и что говорить.
  
   Старый центр города. Трехэтажное здание сталинской постройки. Вертушка у входа, лестница с облезлыми деревянными перилами, третий этаж. Обшарпанные стены, вдоль которых выставлены сосуды Дьюара, арматура и другие запчасти от каких-то сложных приборов, фляги, железки...Шипение кислородной горелки и звук обтачиваемого на круге стекла. Потоки теплого воздуха от приточной вентиляции.
  
   Выходящие в коридор двери распахнуты; там люди в белых или черных халатах (кому какие достались) мирно пьют чай, вынимают из сумок варенье и домашние коржики. В основном это женщины за 30.
  
   Всю дорогу от лестницы до двери лаборатории я ловила на себе любопытные взгляды.
  
   Неужели всего 1,5 недели назад здесь я...
   Все как будто чужое: комната площадью около 20 м2, без вытяжки, у двери - холодильник, забитый герметичными пакетиками с угольными образцами вперемешку с банками домашних консервов, на холодильнике - прямоугольная пенопленовая упаковка от высокоточной оптики, куда в песчаную почву высажена целая плантация мелких кактусов. Лабораторные столы, стеллажи с химической посудой, груды металлолома, бывшие когда то... нет, не вспомню уже, чем. В углу - гордость лаборатории - купленный по большому блату бобинный видеомагнитофон отечественного производства.
  
   В лаборатории работали: Верховный Шеф, которого я впредь упоминать не буду - Бог ему судья, Николай Васильевич, Олег Германович, Альбина и Юра. Николай Васильевич, в быту пан Спортсмен - голубоглазый блондин лет 40, похожий на немца или скандинава; в лаборатории он прекрасно проводил время за чтением газет, питьем чая (иногда чего покрепче), обсуждением спартаковских матчей и последних публикаций в научных журналах, так что домой обычно приходил, когда было уже темно.
  
   Потом Альбина - крикливая и стервозная дама лет 30. Рослая, красивая и ухоженная, но не замужняя. Это ее сильно напрягало. Ко всем новеньким, а особенно к девушкам, она относилась враждебно. Ей постоянно звонили какие-то подруги, они подолгу обсуждали аборты - какие лучше, мини или обычные, а не то приходили попить чая с журналом "Бурда моден" под мышкой институтские тетки, все на одно лицо: химическая завивка, яркие румяна, погребальный лилово-фиолетовый макияж, сиреневая помада, связанные собственноручно кофты, а на ногах домашние шлепки. Мода, что тут поделаешь.
  
   Дальше - Олег Германович. Мне кажется иногда, что он был настолько хорош, что его просто забрали живым на небо, и все. Однажды он бесследно пропал - не вернулся из командировки . Ужасно жаль, потому что он был единственным нормальным человеком в этом зверинце. На первый взгляд он казался, правда, слегка пришибленным, запинался на ходу, немножко заикался, а при волнении одна половина его лица краснела. Потомственный ученый... Он был умницей, и он был добр со мной. Меня передергивало от разговоров за его спиной - о том, например, что он платит алименты на чужого ребенка.
  
   Ну и Юра. Такой же аспирант, как и я, только года на три старше. Здоровенный дылда под два метра ростом, вечно голодный и вечно немытый. Тусовщик и бездельник с прекрасно поставленным баритоном.
  
   Юра пришел в лабораторию на полгода позже меня и поначалу приставал ко всем с одним и тем же вопросом:
   -А чем, собственно, занимается наша лаборатория?
   -Спроси у Коли, - отмахивался Верховный Шеф.
   -Читай учебники, Юра, и не будешь задавать глупых вопросов! - отвечал Пан Спортсмен.
  
   Очень даже может быть, что Юра до сих пор не знает ответа на свой вопрос, хотя сейчас ему, я думаю, плевать: он зарабатывает свой нелегкий хлеб в альфонсах у богатой дамы.
  
   На занятия по английскому мы ходили в политех. Там мы разговаривали о науке (в меру своего словарного запаса), переводили замороченные американские, канадские патенты. Перевод одного патента так восхитил меня, что я выпросила его у Юры.
  
   "Размер, состоящий из трех равноудаленных грузовых ячеек, причем каждая из них растянута радиально по оси первой родственной мощной частью".
  
   Первая родственная мощная часть стала с тех пор моим любимым ругательством.
   Юра был неоценим, когда надо было срочно что-нибудь разгрузить или перенести. Еще он лучше всех играл в "Тетрис". Меня злила его манера лезть в душу, после чего говорилось:
   -Ты не относишься к типу женщин, которые мне нравятся!
  
  
   Глава 6. Чаепитие.
  
   Любимым ритуалом Николая Васильевича было питье чая. Он распечатывал пачку, отбирал ложкой аликвотную часть, переносил ее количественно в литровую коническую колбу, откуда был только что вынут самодельный кипятильник, и оборачивал ее горло чайной фольгой.
  
   На этот раз сотрапезники показались мне какими-то скучными. Они избегали смотреть в глаза и вообще держались настороженно. Разговор не клеился. Я оделась и вышла на улицу.
  
   Странное дело, обычная одежда показалась мне вдруг громоздкой и нелепой: тяжелое драповое пальто с песцовым воротником, норковая шапка-формовка, юбка "годэ" до пят, сапоги из искусственной кожи... Все это болталось на мне: я сильно похудела.
  
  
   Глава 7. Ольгины дела.
  
   В этот день я вернулась в Ольгину комнатку рано. Дверь подалась неожиданно легко - она оказалась незапертой. В кровати лежала полуодетая Ольга, а с ней - высокий темноволосый мужчина, таких у нас в политехе называли "Грузия-фильм".
  
   Поспешно поздоровавшись, я выскочила в коридор.
   Мужчина был мне знаком. Это был большой начальник, прекрасный семьянин, заботливый отец двух детей, и к тому же бывалый альпинист.
   -Ты, наверное, думаешь теперь обо мне плохо? - спросила Ольга вечером.
   -Ничего я не думаю.
   -Понимаешь, у меня давно не было мужчины. А он хорош в этом деле. И он мне нравится.
   -Знаешь, Ольга, я вообще ничего не могу об этом сказать. Со мной ничего подобного никогда не происходило.
   -Вот это да! В твои 22 года!
  
  
   Глава 8. В мои 22 года.
  
   Сколько себя помню, мне всегда было как-то неловко со сверстниками. Интересы у нас абсолютно не совпадали. В детском саду я не участвовала в общих играх - сидела где-нибудь в углу с книжкой. Играла я так: переворачивала коробку с пуговицами и придумывала свой собственный мир: пуговица-король, пуговица-королева, принцы, принцессы, пажи, лошади, стража... Цыганская серьга была колдуньей.
  
   Когда мне было лет 5, сосед Сережка Плотников, которому было 7, завел меня в свой огородик и торжественно показал, как писают мальчики. Подумаешь, ничего особенного. Потом он попросил показать, как писают девочки. Запросто. Мы разошлись по домам закадычными друзьями.
  
   А когда я пошла в школу, началось... Девчонки выискивали в толстых романах эпизоды отношений мужчины и женщины и строили версии, откуда берутся дети, а пацаны дергали за косички. И то, и другое казалось мне глупым - процесс появления на свет детей был подробно описан в учебнике анатомии для восьмого класса. Тоже мне, секрет Полишинеля!
  
   Ну и совершенно кошмарный день, когда я стала девушкой. Это тоже было описано в учебнике, на предыдущей странице, но я втайне надеялась, что со мной все как-нибудь обойдется.
   -И что, так будет теперь каждый месяц? - сказала я маме растерянно. - Но я не хочу. Не хочу!
  
   Господи, ну почему меня не спросили?! Это состояние отвращения, загнанности, полной зависимости от каких-то непонятных штук. Ощущение собственного тела как тюрьмы. Ненависть ко всему дурацкому миропорядку.
  
   Не знаю даже, каким чудом мне удалось проскочить период, который медики называют пубертат. Я мечтала о состоянии бесконечного покоя - быть облаком, ветром над полем, рассеяться миллиардами атомов по вселенной. И ни мыслей, ни чувств. Наверное, здорово.
  
   К моменту окончания школы я чувствовала себя странно одинокой среди полных жизни сверстников. Люди были мне чужими. Как будто я прилетела с другой планеты...
  
   Настоящая жизнь была только в книгах. Скоро в библиотеке и почитать-то ничего не осталось. Одни идиотские советские книжки про подвиг прораба...Но как-то мне попала в руки рассыпающаяся от ветхости Библия, и это оказалось такое! Кровавые ветхозаветные истории, любовь и ненависть, патриархи, преумножающие стада свои. Жизнь под звездным небом, ангелы, резвящиеся в вышине. Обыденная жизнь, исполненная самого высокого смысла. Отчаяние и щемящие сердце слова.
  
   Новый Завет вообще выбил меня из колеи. Иисус тоже не мог жить, как все. Но он-то знал, что у него есть сверхзадача! Милый, милый. Значит, все не так уж страшно, и я, по крайней мере, не являюсь конченым мутантом.
  
   Студенческие годы я вспоминаю редко - там и вспомнить-то нечего. Голодуха, сессии, отличные оценки... Разве что один светоносный момент, когда я вышла на улицу, промучившись над чертежами целые сутки. Была весна, только что прошел дождь, листва распустилась, и голоса прохожих глухо звучали под зонтиками. И вдруг я обнаружила, что каждое живое существо - дерево, трава, люди, животные - как будто обведено контуром. Сидя на семинаре, я изумленно рассматривала лысую голову препода, вокруг которой развевались язычки пламени. На его столе стояла ваза с тюльпанами; один из них еще не распустился, и бутон словно испускал лучи; а увядший цветок почти не светился. Я не стала никому об этом говорить.
  
   Курсе на четвертом я подсела на альпинизм. В группе у меня тогда все уже переженились, на переменах девчонки обсуждали детские болезни... Тоска. Клуб альпинизма оказался для меня дверью в другую жизнь. Все как в книжке Мориса Эрцога...
  
  
   Глава 9. Клуб альпинизма.
  
   Клуб альпинизма располагался в подвальчике жилого дома рядом с политехом. Там собирались замечательные ребята - они отличались от моих сокурсников как день и ночь. Их лица были одухотворенными, а одежда даже в разгар зимы очень легкой. Они были немеркантильны, романтичны, любили песни под гитару и, как правило, все умели шить и кроить (потому что купить в то время хорошее спортивное снаряжение было невозможно).
  
   Пресловутый Леша Морозов тоже тусовался там.
   Леша Морозов! Понятно, почему Ольга тогда растерялась. Атлетически сложенный голубоглазый блондин, студент педфака медицинского института. Девушки от него млели. Он играл на гитаре, лихо пил, - короче, находился в рамках неотразимого романтического образа. Чуть позже, правда, стало ясно, что за всем этим прятался подонок, он опустился, бросил институт и запил. У Леши был приятель - Андрей Беляев; они жили в общаге в одной комнате. Щуплый Андрюха всегда находился в Лешкиной тени, а был, между прочим, гораздо умнее и глубже.
  
  
   Глава 10. Лена и Алена.
  
   Я восхищалась своими новыми знакомыми - правда, больше издали. Что-то мешало мне сойтись с ними поближе - скорее всего, полное отсутствие навыков дружбы. У меня никогда не было друзей. В своем школьном классе численностью в 12 человек я всегда была объектом травли, даже не знаю, за что - просто я была чужой. Поневоле станешь скрытной. Я представляла себе, как это - доверие к определенному человеку, радость делиться с ним тем, чего и для себя-то мало, последним, трепет, с которым открываешь свои самые личные тайны - потому что это опасно, открываться. И получать взамен что-то в том же духе. Дружба представлялась мне скорее как сообщество изгоев, которым в одиночку не выжить. В этом плане большой город был, конечно, гораздо предпочтительнее узкого деревенского мирка - ведь по законам статистики где-то рядом должны находиться такие же, как я, и рано или поздно мы встретимся. Вот тогда и начнется настоящая жизнь.
  
   Однажды в поисках таежных лыж я попала в квартиру, где жили две девушки. Квартира располагалась на первом этаже обычной хрущевки, и на окнах не было даже решеток. С порога ощущался чудесный березовый дух - полки, табуретки и другие предметы обихода были сделаны из поленьев. На стенах - плакаты с изображениями заснеженных горных вершин, и среди них - карта Эвереста, где карандашным пунктиром был обозначен путь их собственного будущего восхождения, и, соответственно, спуска. Лет через десять маршрут этот станет реальным. На полках - книги знаменитых альпинистов (выше всех тогда котировался Райнхольд Месснер). В туалете шел нескончаемый ремонт, и на входе туда для гостей стояли калоши.
  
   Лена и Алена, так звали хозяек, были года на четыре меня старше. Алена - миниатюрная и изящная, как парижанка. По ней напрасно сохла вся мужская половина клуба. Лена была совсем другой. Ростом выше Алены на целую голову, она сильно сутулилась, не пользовалась косметикой и никогда не носила юбок.
  
   В клубе о них ходили кривотолки. Позже, когда Алена уехала в Москву, а Лена совершенно открыто вступила в отношения с девушкой, афиширующей свои лесбийские пристрастия, стало очевидно, что это все правда. Но что с того? Для меня они были еще одним примером людей, которые не похожи на других, и слава Богу...Они были чудесными, и они сделали мою жизнь чуть-чуть свободнее.
  
  
   Глава 11. Ольга рассказывает.
  
   -Ольга, расскажи мне про это, - попросила я.
   -Ну... Когда у меня долго нет мужчины, у меня начинает болеть голова. Если я собираюсь на экзамен, то накануне секс мне просто необходим.
   -А Прохорова ты любишь?
   -Нет, что ты. Его любить невозможно. Я Лешу Морозова люблю.
   -Красивый парень. А ты ему нравишься?
   -Мне кажется, да.
  
   Ольга и Морозов довольно долго по очереди дразнили и динамили друг друга. Потом Леша утратил к ней интерес, а она принялась его преследовать. Бедняжка. Какие только предлоги не шли в ход, чтобы заманить его в гости. Но чаще на приглашения отзывались совсем другие люди, например, Андрюха Беляев и Удав.
  
  
   Глава 12. Мой день рождения.
  
   В середине декабря мне исполнилось 23 года. В нашу комнатку набилось много гостей. Мы расстелили на полу скатерть, разрезали торт и разлили вино по кружкам. Поздно вечером нас осталось четверо: Ольга, Удав, Андрюха Беляев и я. Потом Ольга уснула на своем лежбище, Удав захрапел на полу, и мы остались с Андрюхой практически наедине.
   -Поступок твой самый обычный, - заговорил Андрей, - Сопутствующий переходному возрасту. Правда, ты что-то запаздываешь. Мой тебе совет - забудь об этом! Ты любишь Визбора?
   -Не знаю.
   -Хочешь, я тебе спою?
   -Хочу.
  
   Он взял в руки гитару, и мне вспомнилось: "Но если ты хочешь слушать, то я буду петь для тебя...".
  
   Эта ночь оказалась удивительной - как будто душа прикасалась к душе. Все нараспашку: детские обиды, проблемы, какие-то древние приколы...
   -Да ты спишь, - сказал Андрей, когда уже начало светать.
   Я встряхнула головой.
   -Это ничего. Ты говори, мне интересно.
   -Как радио, - засмеялся он.
  
   Больше такого не повторилось - сначала Андрюха уехал к родителям, а потом и вовсе пропал. Очень жаль...
  
  
   Глава 13. Синдром отмены.
  
   По мере удаления во времени от злосчастного события я пережила следующие состояния:
      -- Оцепенение
      -- Эйфорию.
      -- Депрессию.
   Причина очевидна - мне удалось усвоить довольно приличную дозу транквилизатора, прежде чем врачи промыли желудок. Где-то за неделю я привыкла к допингу, и тут он иссяк. О, Господи. Я просыпалась среди ночи от невыразимой тоски, тихонько плакала, стараясь не разбудить Ольгу, и все же ее будила. Тоска стала расти и шириться. Я перестала есть, сон пропал окончательно. Занятия в лаборатории утратили всякий смысл, а люди там стали казаться чудовищами. Я стала издерганной и плаксивой.
  
   Как-то к нам заглянул на огонек Удав. Удав был обычным белобрысым любителем английского юмора и группы "Воскресенье", получившим свое прозвище за крайнюю невозмутимость.
   -Вот что я скажу тебе, Дашка,- сказал он авторитетно, - Тебе нужен мужик! Хочешь любви большой и чистой? Вот мой адрес, завтра вечером я буду тебя ждать...
  
   Как будто он желает мне добра. Знать бы еще, что такого рода терапия именно то, что мне нужно... Это мне нужно? Ольга говорит - да. Но мне вспоминаются стесненное дыхание, звук страстного соприкосновения губ на соседней кровати в студенческом общежитии, монотонные движения, потом шлепанье босых ног в ванную, и меня передергивает от отвращения. Они это называют любовью.
  
   Может быть, анатомически все верно. Но я представляю себе совсем другое - просто состояние, когда не знаешь сомнений. Покой, который чувствуешь, когда от тебя уже ничего не зависит. Ясность души. Не это.
  
   А может быть, просто со мной что-то не так?
   В этой мысли я утвердилась, обнаружив в институтском туалете обрывок газеты:
   ...человека. В оказании
   ...атрической помощи
   ...стаем от западных стран и
   ...ША. Нам нужно учиться
   воспринимать психиатра как
   врача и не более. И обращаться
   к нему всякий раз, когда мы не
   можем спокойно разобраться
   в ситуации. И ничего зазорного
   в этом нет...
   ...и если вдруг сегодня вы
   почувствовали разногласия
   между своей душой и телом,
   звоните по телефону хх-хх-хх,
   наши специалисты уже готовы
   выслушать и помочь вам...
  
  
   Глава 14. Пограничное отделение.
   Сидя в коридорчике поликлиники областной психиатрической больницы в ожидании медсестры, я вяло листала книжку Райнхольда Месснера. Только что мне впервые пришлось честно ответить на вопрос "Что с тобой происходит?". Я говорила очень тихо - горло сжимал спазм. Глядя на собственные руки и изредка - в глаза внимательному рыжему доктору, я попыталась объяснить ему, что моя жизнь зашла в тупик, я не могу вписаться в отношения между людьми, и это - с детства. Что я устала бороться и заранее согласна с тем, что предпишут мне другие, более сведущие люди.
  
   Вот так я и оказалась в тамошнем пограничном отделении.
  
   У входа весело прыгала в своей клетке канарейка; в коридорчике, куда выходили двери палат, были расставлены кадки с фикусами, а окна уютно затянуты тюлевыми занавесками. Везде диваны и мягкие кресла.
  
   По коридору ходили туда и сюда бледные, как тени, женщины. Они были одеты в китайские спортивные костюмы и байковые халаты. Мои джинсы вызвали неодобрение у нянечек. Сначала я горячо спорила с ними на эту тему, но потом, по мере моего пребывания там, у меня совершенно пропало желание спорить, и я поступала по-своему молча.
  
   Медсестра показала мою кровать в большой общей палате. Койки там стояли в два ряда, на них сидело и лежало человек 20 женщин разного возраста. Воздух был спертым.
  
   После посещения столовой на пути пациенток неизменно возникала дородная медсестра с коробкой, где по ячейкам были разложены лекарства. При себе полагалось иметь стакан с недопитым компотом.
   -Выпей при мне, - сказала она строго, и во мне вспыхнуло и тут же погасло чувство противоречия. В конце концов, разве не за этим я сюда явилась?
  
   Минут через 15 лекарство подействовало. Голова уплотнилась; такое ощущение, что на нее стало давить со всех сторон одновременно. Я улеглась на койку, и она прогнулась подо мной до самого пола. Перед глазами запрыгали фигуры женщин; их голоса звучали как из горлышка бутылки - совершенно бессвязно.
  
   Стоило мне только задремать, как меня разбудили на ужин, и повторилось то же самое плюс внутримышечная инъекция. Препарат оказался убийственным, но позже я научилась правильно рассчитывать свои силы. К процедурному кабинету я приходила с полотенцем и зубной щеткой, так, чтобы успеть почистить зубы и умыться перед тем, как уснуть.
  
  
   Глава 15. Ночь на новом месте.
  
   Первая ночь выдалась нелегкой. То, что мои соседки громко храпели и пердели, меня беспокоило мало. Но ближе к утру одна из них вскочила и стала ходить среди коек, покрикивая:
   -Котят, котят уберите! Четвертый класс! Кто дежурный? Котят уберите! Швабру! Тряпку намыль!
  
   Остаток ночи я провела, завернувшись в одеяло в кресле.
   -Если я пока еще не чокнулась, - сказала я себе, - Так точно здесь чокнусь.
   -Марш на свое место, - сказала ночная медсестра, обнаружив меня утром.
   -Ни за что, - ответила я, - Давайте я поживу лучше в комнате отдыха. Я видела, там есть диван!
  
   Мне удалось настоять на своем.
  
   Вечерами женщины собирались в моей комнате отдыха посмотреть телевизор. Особенно они любили "Поле чудес". Забавно было наблюдать, как они изо всех сил стараются не пропустить ни единого слова, мотая головами из стороны в сторону, словно спящие лошади.
  
   Моего лечащего врача звали Димой. Если он и был старше меня, то не больше, чем на три года. Правда, выглядел он основательно: высокий, плотный, темноволосый, с сочным голосом.
  
   Дима был непревзойденным мастером гипноза. Часов в 11 в мою комнату собирались пациентки с подушками в руках, они расставляли кресла в линию и устраивались в них поудобнее.
  
   "Как замечательно он умеет интонировать, - думала я, моргая, - и как громко храпят эти тетки! Чем бы, право, заняться - шуметь неудобно. Посчитать верблюдов?"
  
   Сеанса через три Дима исключил меня из своей группы: я оказалась полной безнадегой.
  
  
   Глава 16. Палата 5.
  
   Через два дня освободилось место в одной из маленьких палат, и меня перевели туда. Там стояли 4 деревянных кровати, в одном углу в полу зияла дыра под раковину, в другом стоял шкаф.
  
   Четвертый член сообщества не задерживался в палате надолго, зато трое других успели друг друга хорошо узнать. Это были:
      -- Я
      -- Люба Харламова.
      -- Галина Ивановна.
  
   Люба была миловидной бледной поганкой 31 года от роду. Она имела высшее с понтом медицинское образование, то есть закончила фармфак. Все свои силы и средства Люба тратила на подачу брачных объявлений и поддержание переписки. От нее я узнала много поучительного о мужчинах, желающих вступить в брак.
  
   Несмотря на огромное количество получаемых писем, Люба так и не встретила своего суженого. У всех кандидатов обязательно находились недостатки, а один, лишенный таковых, успел уже устроить свою личную жизнь за то время, пока шла почта.
  
   Люба облегчала душу, играя на фно в комнате отдыха романсы, вальсы и прочую сентиментальную лабуду. Получалось у нее неважно, на уровне собачьего вальса.
  
   Третьим нашим компаньоном была Галина Ивановна. Как раз в те дни ей исполнилось 42 года. Она была красивой и нервозной. Ее красота напоминала мне тюльпан - уж не знаю, почему. Набор ее жизненных установок представлял из себя мешанину из фраз "Я себя блюду" (о личной жизни), "Жму до последнего" (о работе) и "Моя куколка" (о дочери).
  
   В жизни я не встречала такого серьезного человека. Даже к обмороку на уроке литературы она относилась ответственно и со знанием дела:
   -Вот упаду я, и будет видно нижнее белье...
  
   Мужа своего она прогнала из дома давным-давно - чем-то он ее не устраивал. У меня из ее рассказов сложилось впечатление, что он был, в общем, неплохим мужиком.
  
   Распорядок дня у нас был достаточно свободным. В течение дня, после утренних процедур, пациенты могли покинуть отделение, когда заблагорассудится. Всю первую неделю я провела там безотлучно, лежа ничком в состоянии крайней угнетенности. "Почему эти таблетки на меня так действуют, - думала я, - Вот Люба пьет точно такие же и хоть бы что!"
  
   Причина оказалась простой. Стандартная доза лекарства рассчитана на человека весом 70 кг, а я весила тогда 45. Явный перебор. Но позже я поняла, что это было единственно верным решением моей проблемы. Тот человек, который жил во мне все эти годы, был обречен, и в гуманных целях следовало не просто убить его, а уничтожить, сжечь. Обхватив голову руками, я чувствовала, как он корчится от боли.
  
   Перед тем, как провалиться в сон, я часто слышала доносящиеся из дыры в полу звуки. Этажом ниже располагалось четвертое отделение - там жили настоящие сумасшедшие. Слушая диски "Миранда секс гарден", я часто вспоминаю их - одиночный вскрик, потом его подхватывает сразу несколько голосов, все выше, выше - как будто стая перелетных птиц собирается в клин.
  
   Раньше мне казалось, что больные психически люди исполнены поэзии. Оказалось - нет. Желтая кожа, спутанные волосы, нелепые слова. А еще я видела больных - они ходили всегда в сопровождении санитаров - с ярким румянцем во всю щеку и с глумливой усмешкой. Это было просто страшно, и все.
  
  
   Глава 17. Выходные.
  
   В приеме психотропных средств был один положительный момент - они прогоняли назойливые мысли. Состояние аутизма, когда до внешнего мира нет никакого дела, мне даже понравилось. Но все же ближе к выходным я решила на пару деньков вернуться туда.
  
   Стоял пушкинский зимний день, снег искрился на солнце. Мы с Ольгой вышли на лыжную прогулку в ближний бор, туда, где есть замечательный спуск к реке.
  
   Я оттолкнулась палками, и ветер засвистел у меня в ушах. И тут же, все произошло так быстро, полетела кувырком вниз, оставив палки в снегу.
  
   Ну конечно. Под блестящим тонким настом лежал толстый слой рыхлого снега. Когда я разогналась, лыжи, встретив препятствие, остановились, а я не успела ничего сообразить.
   -С реакцией у тебя плохо, - сказала Ольга.
  
   Весь следующий день она таскала меня по каким-то вокзалам и явкам, тщетно разыскивая Лешу.
   -Вы не видели Морозова? - приставала она ко всем людям с рюкзаками, которые нам встречались.
   -Пошли домой, - хныкала я.
  
   Все эти прогулки закончились для меня беспричинной кошмарной, опустошительной истерикой.
   -Синдром отмены, - выговаривала мне медсестра, - Нельзя прекращать прием! Почему ты не пила дома лекарства, а? Ведь я тебе давала...
  
  
   Глава 18. Растормаживание.
  
   Прекратив было за неделю свое нытье, я вернулась под присмотр Димы в первоначальном состоянии.
   -Так, - призадумался он, - Препараты оказались малоэффективными. Налицо плаксивость, угнетенное состояние психики. Будем тебя растормаживать.
   -То есть?
   -Введем тебе внутривенно препарат, который обогатит мозг кислородом. Будет эйфория. Но возможны и побочные эффекты: тошнота, головокружение... Ты согласна?
   -Я же вам доверяю.
  
   Я вытянулась на кровати. Медсестра, которая журила меня за то, что я не пила лекарства в выходные, легко отыскала вену, и прозрачное содержимое шприца - двадцатки окрасилось струйками крови. Потом очень плавно она надавила на поршень, а Дима уселся в изголовьи и спросил:
   -Что ты чувствуешь?
  
   Сначала я ощутила приторный вкус в гортани, потом головокружение, вроде того, когда стремительно куда-то падаешь. Падение прекратилось, и я почувствовала, что парю! Голос Димы доносился до меня откуда-то издалека:
   -Что ты чувствуешь? Тебе плохо?
   -Я... как будто падаю на дно колодца...
   -И что тебе, плохо в колодце?
   -Нет... Классно.. Очень хорошо.
  
   Ощущения были потрясающими. В ушах зазвенело, я закрыла глаза и увидела калейдоскоп из солнечных зайчиков. “Lucy in the sky with diamonds, - мелькнуло у меня, - Вот оно!”
   -А сейчас ты уснешь, - сказал Дима, уходя.
  
   Я уснула, и мне приснился реальный до мельчайших деталей и в то же время фантастический сон.
  
   Мне снилось, что я - маленький ребенок и карабкаюсь со своими санками на горку за нашим деревенским домом. Вот я забираюсь на самый верх, оседлываю санки и осматриваю линию горизонта. И вдруг понимаю, что горка эта - вершина мира, а весь белый свет лежит передо мной, как на ладони. Озера, моря, горные хребты, огромные города ... Я отталкиваюсь, санки начинают скользить вниз, ускоряются и снежная пыль с огромной силой бьет мне в лицо, так что невозможно даже сделать вдох. В какой-то момент санки отрываются от земли и взлетают. Миг просто ошеломительного счастья...
  
   Я проснулась свежая и отдохнувшая. За окном смеркалось. Дима оказался прав, средство было чудесным.
  
   На следующий день я вошла уже в другую воду. Внезапно я почувствовала прилив тепла в низу живота, ликование, трепет и горячечную пульсацию крови в каждой жилке. В ушах раздавался радостный звон.
  
   А в третий раз я осознала вдруг, что меня жестоко, чудовищно обманули, бросили на произвол судьбы. Моя печаль заполнила собой весь мир, и я задыхалась от слез.
  
   Картинки сменяли друг друга; эмоциональная окраска сновидений напрямую зависела от состояния, которое было на входе; оно усилялось стократно.
  
   После этих процедур во мне что-то изменилось. Я стала очень остро чувствовать музыку, как будто живое по живому. Океан эмоций, которые пока мне неведомы; до поры. Шквалы и порывистый ветер, о Господи! А то как накатит - и мне казалось, что я знаю, как это любить. Пронзительное чувство, щемящее - и такое прекрасное!
  
  
   Глава 19. Дальше.
  
   Вынырнув в очередной раз в реальность, я обнаружила, что ни Люба в поисках человека, ни Галина Ивановна со своей черепно-мозговой травмой мне неинтересны.
  
   Меня потянуло к тем, кто помоложе и ближе мне по переживаниям.
  
   В коридоре стали мелькать две девочки, по виду мне ровесницы. Обе бледны и очень красивы. Ленка была русоволосой, с осветленной добела челкой, и напоминала испуганного лукавого зайчонка. Оксана представляла собой классический тип темноволосой красавицы. Она носила необычные свитера: ее мама срисовывала их с каталогов "Отто".
  
   Девочки учились в университете.
  
   Ленка очень напоминала мне себя - она тоже хныкала без видимой причины. На ее тумбочке лежали вперемешку Библия, томик Фаулза и книжка Хармса, и она читала их по очереди. Депрессия была смыслом ее существования, без нее она просто не могла обходиться.
   -Мне кажется, как будто чего-то не хватает, - объясняла она.
  
   Кроме обычных процедур, Ленка посещала еще и психолога. Обычно она возвращалась от него зареванной:
   -Сегодня мы рисовали, и я отца нарисовала спиной. А она говорит... она говорит... ты его не любишь! Оксан! Дай мне желтенькую таблетку!
   -Не дам. Мне сегодня амитриптилин на ночь отменили. Придется засыпать своими силами...
  
  
   Глава 20. Курс лечения пройден.
  
   У меня начали кровоточить десны. На солнечный свет смотреть было больно, глаза стали красными, волосы - хрупкими и ломкими. Как-то я пронесла свою микстуру в палату нетронутой и полила ею цветок. Цветок завял.
   -Пора отсюда драть, - решила я.
  
   Дима был со мной согласен.
   -Курс лечения пройден.
  
   Больничная дверь за мной закрылась, и я зажмурилась от яркого мартовского солнца. Я и не заметила, как зима оказалась позади. По дорожкам в лужах от автомобильных протекторов весело прыгали воробьи.
  
   Я чувствовала себя растерянной и смятенной - полностью вырванной из контекста. Мне казалось, что в душе у меня - выжженная пустыня; только где-то в уголке еще саднило чуть-чуть.
  
   Все вчерашние амбиции и желания казались мне невероятно далекими и смешными. Боже, какая это была шелуха - все навязано извне.
   -Я больше не вернусь, - сказала я, не имея в виду ничего конкретного.
  
   СТОП. Запомним этот кадр, чириканье воробьев, солнечные блики в мартовских лужах, ласковый весенний ветер - как волшебный миг, когда все чудесным образом меняется, когда на смену равнодушию приходит любовь, бездомности - уют, а депрессии - маниакал.
  
   Конец.
  
   НЕМНОЖКО НАЗАД. СТОП.
   (МАНИАКАЛ).
  
  
   Глава 1. На вершине холма.
  
   Весна. Середина мая. Я стою с велосипедом на самой вершине холма. Передо мной расстилается открытое пространство: одинаковые дома, за ними - наполовину скрытый деревьями детсад, чуть дальше - школа в тополиных аллеях, потом - зеленые и черные поля, рощицы берез в нежной дымке, и на линии горизонта - деревня Павловка. Кажется, что-то подобное я видела во сне - только тогда этот холм казался мне вершиной мира.
  
   Сажусь на велосипед, несколько раз нажимаю на педали - и начинается скоростной спуск. Ветер свистит в ушах, руль скачет и вырывается из рук. На этой стадии затормозить уже невозможно - неподвижное заднее колесо просто размажется по дороге.
  
   Вдогонку за мной пускается пес. Сначала он отстает, но потом разгоняется и даже обходит меня на полкорпуса. В момент, когда он заступает мне дорогу, я резко поворачиваю руль, и дальше время течет, как в замедленной съемке: велосипед падает, я делаю сальто и приземляюсь на голову. Все.
  
  
   Глава 2. Реконструкция прошлого.
  
   Осторожные руки, обмывающие мою голову, тошнота, сильная головная боль ... капельница.
  
   ...это состояние мне как будто знакомо...
  
   ...и я обнаруживаю, что ничего про себя не помню. Мне становится страшно:
   -Кто я?
   -Даш, ты действительно ничего не помнишь?
   -Меня так зовут? А где я живу?
   -Сейчас ты находишься у родителей, но скоро поедешь в город, будешь там искать себе работу и жилье...
  
   Ну да, точно. Я вспомнила. Весь прошлый месяц я жила в деревне. Вскапывала грядки, приходила в себя после совсем другой жизни. Она состояла из диссертации, наукообразного английского, приема иностранных делегаций, слетавшихся в институт после падения железного занавеса... Эта жизнь была тоскливой. Я была вечно кому-то должна, смотрела в окно, как снег на крыше противоположного дома становится сиреневым в лучах заката... Чтобы разглядеть себя в зеркале, приходилось вставать на цыпочки. Бледное измученное лицо, короткое каре с загибающимися вперед прядками, кружевной воротничок. Полный паралич мыслей, желаний. Бесприютность и бытовая неустроенность. Нечаянно обретенная подруга, блудница с огромным аппетитом к жизни. Наше с ней содружество на выживание. И, наконец, мой отчаянный шаг, когда силы меня покинули - медленное и завораживающее погружение в фантастический, волшебный мир - и осознанная в самый последний момент необходимость вернуться.
  
   Дурацкая тошнота. Когда я училась во втором классе, я упала с велосипеда в точности на том же месте. Только тогда дорогу мне нарочно заступили мальчишки, и я сломала правую руку. Несколько недель в гипсе, беспокойный сон по ночам, пока бабушка не пошептала мне от испуга, святая водичка, возможность совершенно законно не ходить в школу, пробуждение, когда уже никого дома нет, а солнце светит прямо в морду, толстая книга Тура Хейердала.
   Счастливое было время. От скуки я училась писать левой рукой. Хейердал сделался моим героем и примером для подражания. Когда гипс был снят, я сделала его фотопортрет с экрана телевизора и повесила над своей кроватью. С тех пор в моем сознании навсегда укоренилось, что скандинавы - самая прекрасная, самая героическая нация на свете, лучше просто не бывает. По определению.
  
  
   Глава 3. Двигаться дальше.
  
   ...мы с Ольгой пьем чай в ее комнатке. К косяку прислонилась давно ненужная пара лыж, из открытого окна упоительно пахнет весной, слышны обрывки мелодий, крики, смех.
  
   В бору уже темно и намного прохладнее, чем на трассе. В темноте ручьи звенят особенно громко. Ольга рассказывает мне свои новости: несколько раз сошлись с Морозовым, один раз на скалах в палатке, потом в гостинице, причем в этой же комнате храпело еще пятеро пьяных мужиков... Еще разок в душе, дверь запереть забыли и в самый неподходящий момент кто-то туда вошел...Проблемы... Что-то не то по-женски, ты понимаешь?
  
   Дома я молча смотрю в телевизор. Красивая и тревожная мелодия; девушка делает шаг, превращается в птицу и улетает.
  
  
   Глава 4. Вялое течение.
  
   Целыми днями Ольга пропадает то в университете, то в школе, где у нее педагогическая практика. В это время я сижу дома, вяжу никому не нужные свитера, готовлю Ольге еду. Она приходит, быстро расправляется с ужином и через полчаса снова голодна. Ночью я слышу, как она осторожно открывает дверцу холодильника, к утру холодильник пуст.
  
   ...Запах лыжной мази на всем нашем жизненном пространстве. На самом верху вешалки - свернутый в трубку пенопленовый коврик. Мне нравится наш интерьер. Торшер с двумя пластиковыми плафонами, один из которых - с проплавленной дырой, ложе, составленное из разномастных тумбочек (одна из нас спит там, а другая на полу), черно-белый телевизор, на полу - войлочное напольное покрытие. Стол, пара стульев, миниатюрный шкаф для одежды, за ним - разобранная детская кроватка, полка с десятком книг, зеркало.
  
   Я валяюсь на кровати и читаю книжку Раймонда Муди о жизни после жизни. Красиво. Нет, со мной ничего такого не происходило, со мной все было неправильно. Но все же хорошо, когда знаешь, что где-то есть существа, которые заботятся о нас.
  
   Однажды вечером мы с Ольгой отправляемся покачаться на качелях в детском саду, а потом идем по автостраде куда глаза глядят. Ночь теплая и темная. Я что-то оживленно рассказываю, и мы не замечаем, как оказываемся на кладбище, которое разрезается шоссе пополам. Могилы совсем свежие, там лежат там наши ровесники, погибшие в горячих точках. Совсем не страшно. Они не могут пожелать нам зла.
  
   Мост через реку в цепочке огней.
  
   И мы заговорили о смерти - о том, что когда-нибудь это все равно с нами случится, и что с нами будет тогда?
   -На этом кладбище нет места для моей семьи, - сказала Ольга.
   -А где оно?
   -Наверное, там, в Баку.
  
   Она оказалась права. Не пройдет и года... И какая ужасная смерть - в удушьи от бытового газа.
  
   Иллюзия безопасности: два часа ночи, до дома далеко, мы тормозим тачку...
   -Оль, а он и не думал к нам приставать!
   -Еще бы! Ты бы видела, сколько я съела чеснока!
  
   В выходные мы отправляемся в поселок Известковый. Прекрасный майский день, поляны усыпаны цветущими подснежниками, на камнях у реки пригрелась змея. Хочется есть. Мы без спросу забираемся в чьи-то припасы, потом растягиваемся на солнышке.
  
   Дома нас ждет бутылка розового вина, привезенная Ольгой из Баку, гречневая каша со свининой. Мы ловим последние солнечные лучи, пытаясь загорать у открытого окна.
  
   Жизнь не такая уж скверная штука.
  
   При условии, конечно, что я не забываю о пузырьке с пилюлями, с ними я чувствую себя спокойно. Но забыть и не получится - иначе снова кошмар на улице Вязов и истерика.
  
  
   Глава 5. Размышления.
  
   С приходом лета родственники перебираются на дачу. В моем распоряжении оказывается большая четырех комнатная квартира. Масса удобств: музыкальный центр (вместо моего полудохлого кассетника), огромный книжный шкаф, телефон, ванная.
  
   Одиночество располагает к размышлениям.
  
   В двух магнитофонных деках по очереди крутятся кассеты - суммарно, про то, как мучительно жить и как замечательно умереть. Они приносят мне странное удовольствие, наверное, это чувство разделенности. Мне важно знать, что кто-то еще тоже побывал у этого порога - и вернулся.
  
   Забираюсь в кресло с ногами и открываю первую попавшуюся книжку: Мануэла Вислоцкая, "Искусство любви".
  
   Искусство любви. Что я об этом думаю?
  
   Я думаю, что любовь - это очень важно. Это как трепет листвы... Господи, что же я такое говорю.
  
   Вот именно - вся предыдущая жизнь внушила мне отвращение к этому слову. Пошлые записочки, пыхтящие на соседней койке пары, хихиканье, потом - пеленки, еще авоськи с продуктами, разговоры, от которых становится плохо.
  
   Скорее всего, существует совсем другая, непошлая версия любви. Об этом я ровно ничего не знаю, но могу предположить, что... Это когда ты не знаешь сомнений и не в силах ничего изменить. Это... это... что-то вроде открытого пространства.
  
   Но Мануэла Вислоцкая имеет в виду, конечно, нечто иное. Физическую сторону. Влечение. Чувственность. Как я могу себе это представить? Может быть, когда они танцуют вдвоем под пульсирующую музыку - его небритая щека и нежная кожа ее шеи, абрис ее тела в его ладонях...
  
   В моих рассуждениях была своя внутренняя логика. Оба пути так или иначе вели к нирване, к состоянию забвения себя, полному растворению. По сути, это была трансформация моих желаний подросткового периода: рассыпаться в никуда.
  
   Проблема была в том, что пока я не имела права идти по первому пути. Вот если бы была убедительная причина, если бы кому-нибудь стало от этого легче!
  
   Оставался второй путь, но на нем тоже стоял какой-то запрет.
  
  
   Глава 6. Телефонный звонок.
  
   Вот и кончилось мое уединение.
  
   Все родственники собираются на похороны. Перед смертью покойница ужасно страдала - она умирала от рака. Еще при жизни от нее уже пахло гнилью. А в гробу у нее было спокойное, просветленное лицо.
  
   На улице - жара, тучи собираются перед грозой; мужики в ванной переливают куда-то жидкий азот - чтобы приостановить процесс разложения. Но толку от этого мало. Запах тлена - везде; он въелся в стены. Квартира заполняется плачущими людьми в трауре. Кажется, их горе огромно. Но скорбящий муж скоро найдет себе новую пару...
  
   Стадии похоронного ритуала.
  
   Вот, говорила я себе, смотри, что происходит дальше: запахи, рыдания, катафалк, дождь, грязь, месить грязь у могилы...
  
   Ах, как было бы хорошо избежать всего этого, не умереть, а просто исчезнуть, шагнуть в ревущее пламя. И чтобы в этот момент обо мне сразу все забыли, как будто меня и вовсе не было.
  
  
   Глава 7. Отторжение.
  
   ...подходящую работу. Или зарабатывать достаточно денег, или чтобы предоставили жилье...
  
   Знакомые, знакомые знакомых, да, нам нужен сотрудник, парадная кофточка и летние брюки, поговорим об этом через неделю, а, это вы, нет, не получается, на каком основании разрешить вам прописку в ведомственное жилье? Идите снова к Петрову, он в отпуске, тогда к Иванову, только что уехал, приходите завтра, у вас нет необходимых справок, нет, нет, и не будет!
  
   Я еду в троллейбусе, изо всех сил стараясь не расплакаться.
  
   Полное отторжение.
  
   Постепенно мы с Ольгой отдаляемся друг от друга. Наверное, потому что перестаем друг в друге нуждаться. А еще - потому что пришло лето, время, когда человек никогда не может оставаться в одиночестве, даже если захочет - с ним всегда птицы, трава, теплый ветер...
  
  
   Глава 8. Серега.
  
   Блуждая по городу, я захожу иногда в клуб альпинизма. Незнакомые мне люди терзают в каминной гитару и громко о чем-то спорят. Я устраиваюсь в кресле.
   -Но ты совсем не понял Библию, - неожиданно для себя говорю я, - Это книга книг, и она очень живая. Ты помнишь стихотворение о влюбленной девушке из Песни Песней?
   -Нет.
   -Знаешь, там про то, как она ищет своего милого. "Тот, кого любит душа моя" - правда, красиво? "Передайте тому, кого любит душа моя, передайте ему, что я изнемогаю от любви".
  
   Мой собеседник поражен. У него внешность кинематографического принца - правильный овал лица, огромные, как у газели, глаза, длинные изогнутые ресницы. Твердый и отчего-то скорбный рот, это выглядит мужественно и печально.
   -Кого-то ты мне напоминаешь.
  
  
   Глава 9. Журавли.
  
   ...наша палатка стоит у мачты высоковольтной линии. Другая мачта - на противоположном берегу реки; гудящие провода низко провисли над водой.
  
   Темнеет. Крики ночных птиц, туман, застилающий берег. Становится прохладно. Совсем рядом, через реку внизу - ночной город. Иногда от него доносится далекий шум, это автобусы следуют по своим маршрутам.
  
   Деревья отбрасывают длинные колеблющиеся тени; среди них выглядывают иногда язычки пламени, сопровождаемые серым дымом. Вокруг костра сидят кружком мои недавние знакомые. Руки тянутся к котелку с чаем, костер сушит и обжигает лицо.
  
   Серега пересказывает свой вчерашний сон про Шварцнеггера.
   -Почему ты такая странная? - спрашивает он.
   -Она всегда такая, - отвечает Ольга.
  
   Мы с Серегой встречаемся взглядами.
  
   * * *
   ... на месте ли Большая стенка. А, кстати, откуда ты знаешь такие вещи? - Сама додумалась. А откуда ты знаешь про этих птиц, которые кричат? - Я же биолог! - А что ты здесь делаешь? - То же, что и ты... - Светает - Пошли в палатку.
  
   Утро. Стрекочут кузнечики. Солнце отражается в каждой росинке. Запахи поляны и разогретой хвои. У потухшего кострища прыгают воробьи.
   Я просыпаюсь первой, тихонько собираю свои вещи и ухожу.
  
  
   Глава 10. Проблемы разрешаются одномоментно.
   Следующий день приносит мне удачу - мне разрешено вселиться в комнатку ведомственного общежития. Еще через день знакомая девочка предлагает мне подходящую работу.
  
   В моем распоряжении остается ровно месяц до начала работы и переселения.
  
  
   Глава 11. Перемена места.
  
   С легким сердцем я сажусь в поезд. Веселая, бесшабашная и вечно голодная компания на каждой крупной станции садится на рельсы и распевает под гитару.
  
   Поезд прибывает в Алма-Ату. Город окружен горами. Он теплый, полный фруктов и приветливых, красивых людей.
   -Азия даусы, голос Азии, высокогорный каток Медео, - читает Катя афишу, - До заброски в горы еще три дня. Давайте съездим?
  
   ...Утром дежурные отправляются на рынок. Они приносят овощи, картошку, несколько банок тушенки и лапшу. Потом наступает жара. Ребята растягиваются на своих кроватях и спят. Как только жара спадает, они собираются на улице у стола, ужинают и разбредаются по ночному городу. Набеги на сады с целью заготовки фруктов; изучение скверов с одуряюще пахнущими цветами, где фонтанчики для полива тихо фыркают водой и слышно пение лягушек; ночные кафешки на открытом воздухе.
  
   И, наконец, каток Медео - там женщины, прекрасные, как звезда Востока и мужчины, похожие на Виктора Цоя, поют, танцуют и бьют в бубны. Наша компания - самая непосредственная и живая; мы подпеваем, приплясываем, кричим от восторга.
  
  
   Глава12. Высокогорье.
  
   Грузовик медленно поднимается вверх по ущелью. Следом за ним налегке поднимаются пешие фигурки. Чувствуется набор высоты: то и дело закладывает уши, начинает слегка подташнивать.
  
   ...У вагончиков мы догоняем грузовик. Направо - бурная Алма-Атинка, налево - склон, поросший хвойным лесом. В воздухе висят капельки воды.
   -Вагончики остались на месте съемок фильма "Отель "У погибшего альпиниста", - сообщает Женя, - Видели?
  
   Внутри вагончиков - двухъярусные полати для сна, стол, скамейки, железная печка.
  
   Ночь. Наполовину разобранные рюкзаки стоят кучей. Роясь в клапане в поисках зубной щетки, я натыкаюсь на свои пилюли. Я не пила их целую неделю и даже не заметила этого. Ура! Мне удалось избавиться от зависимости.
  
  
   Глава 13. Казань.
  
   Рядом с нами появляется большая каркасная палатка. В ней живут четыре человека: трое парней и девушка. Они - спасатели; их жизнь обретает смысл только во время стихийных бедствий и катастроф.
  
   Днем, когда они уходят тренироваться на скалы, их жилище навещают свиньи, которых выращивает наш сосед Шершавчик. Любопытные животные переворачивают все вверх дном, пока мы их не прогоняем.
  
   Вечером казанцы приходят к нам с гитарой.
  
   Еще один вагончик служит складом; и мы, и они храним там свои продукты. По ночам вечно голодная Ольга Петрова пробирается на склад и методично съедает ложкой всю сухую молочную смесь.
  
  
   Глава 15. Акклиматизация.
  
   Мы находимся в зоне альпийских лугов, а может быть, высокогорных лесов, кто знает.
  
   Переходим по мостику речку и карабкаемся на ближайший холм. Среди разнотравья и цветов кое-где торчат выветренные полуразрушенные скалы. Это - то, что нам нужно для тренировок. Мы надеваем обвязки. Серега проверяет на мне каждый узел.
  
   Но и это еще не настоящие горы.
  
   Путь по зажатой среди гор хорошей асфальтовой дороге, которая ведет к речной плотине. Здесь же станция гидрологов. Чуть повыше асфальт кончается, хорошо натоптанная тропа поднимается вверх среди эдельвейсов.
  
   Серега останавливается, снимает рюкзак, достает из него затертый листок бумаги и торжественно читает слова Заратутстры.
  
   Милый и смешной.
  
   ... Уже совсем темнеет, когда мы, тяжело дыша, поднимаемся на каменистое плато. Ветер холодный и порывистый.
   -Посмотри вниз.
  
   ... а под ногами у нас, как будто горстка углей, переливается огнями ночная Алма-Ата. Я не ошибаюсь, это не фрагмент из моего сна?
  
   Днем панорама обширнее. Виден не только город в масштабе топографической карты, но еще и цветущая зелено-желтая долина, а за ней - большой водный массив - Копчегайское водохранилище. С другой стороны - остроконечные белые горы; на их вершинах развеваются снежные флаги. От подножия одной из них спускается ледник; его поверхность блестящая и волнистая.
  
  
   Глава 16. Вершина "Великая Отечественная".
  
   ...Внизу, на плато, погода была получше.
  
   Вершинный гребень, весь обледеневший, ветер такой, что грозит сорвать и унести вниз. Видимость - ближайшие пять метров. В пуховках и свитерах ветер пронизывает насквозь.
  
   Двое самых отчаянных связываются веревкой и отправляются на поиски тура с запиской. Остальные сбиваются в кучу и, чтобы согреться и развеселиться, горланят дурацкие песни.
  
   Спуск по пути подъема. Бить ступеньки пятками ботинок. Ноги подгибаются, я падаю и десяток метров качусь кувырком. Одежда вся в снегу.
  
   Вечер. Еще час назад был полный упадок сил и хотелось только пить. Стоило сбросить рюкзак, и как будто выросли крылья.
  
   Горы. Звезды. Далекий звук камнепада...
  
  
   Глава 17. Благоухающий город.
  
   Скорее.
  
   Шайка тощих и грязных оборванцев с почерневшими лицами и облупленными носами торопливо спускается вниз, где тепло и море фруктов. В городе она делится на две части. Одна часть отправляется на рынок за арбузом, но не может его удержать, роняет и поспешно пожирает осколки. Другая выбирает в универсаме палку колбасы, но съедает ее не донося до кассы.
   Ольгу все эти вещи не вдохновляют. В компании другой девочки, Светы, она выходит на промысел к "Интуристу". Вдвоем они быстро берут на мушку похотливого мужика, поднимаются к нему в номер, опустошают холодильник и ретируются. Вдогонку им несутся возмущенные крики.
  
   Спокойствие приходит только после восточной бани. Круглые теплые камни различной температуры - кажется, суфы - и на них можно валяться и греться, пока не надоест.
  
   До свидания, город-мечта.
  
  
   Глава 18. ГКЧП.
  
   ... и как странно возвращаться в совсем другой город. Динамик рассказывает о каком-то ГКЧП, потом по телевизору показывают растерянного Горбачева; Ельцин на коне.
  
   Все стало другим. Спать на чистых простынях. Пользоваться городским транспортом. Видеть того, кого любит душа моя.
  
   Значит, это случилось. Ну и где то обещанное спокойствие, когда не знаешь сомнений?
  
   Утро как в тумане, в воспоминаниях вчерашнего, к середине дня начинает лихорадить, и мне кажется, что я никогда не дождусь вечера.
  
   Зелень на улицах ярче на два тона, люди добры и предупредительны, все книги - про нас, и песни про нас тоже.
  
   Его номер постоянно занят. Стоит мне на секунду нажать на рычаг, как пробивается звонок, и это, конечно, он.
  
   Мы думаем параллельно.
  
  
   Глава 19.
  
   ... У него дома. Квартира на самом краю города с видом на реку и Журавли. Его мама миниатюрна и моложава, а отец похож на артиста Тихонова. Они милы и приветливы. Мой любимый - их единственный сын. Он работает в больнице не то санитаром, не то медбратом в физиокабинете и учится заочно в университете. В естественных науках он силен, а в точных - нет. Я делаю за него контрольные и курсовые, а он рассказывает мне про митохондрии и популяции тараканов в моей общаге. У нас было одинаковое прошлое изгоев в среде сверстников; похожие проблемы в подростковом возрасте; почти идентичные провалы в жизни, связанные с тем или этим.
  
   ... В моей комнатке. Красим пол, клеим обои, двигаем повидавшую комнату 203 мебель.
  
  
  
   Глава 20. Работа.
  
   Все тот же институт. Мой новый начальник неразговорчив, болезненно застенчив; у него прекрасная улыбка.
  
   Кластерная химия. Ежедневная работа руками - постановка новых синтезов, весовой анализ, титрование, спектроскопия. Никто не пьет здесь чай и не пустословит. У шефа солидная репутация в научном мире, но на работу он приходит в вытертом до основания свитере и с матерчатой сумкой в руках. Но он не сухарь - у него отличное чувство юмора и хороший художественный вкус. В быту он немножко рассеян. Он показывает мне альбом кактусов, и я передаю в надежные руки крошку-цереус, которому неуютно на северо-восточном окне.
  
   Часов в пять дверь лаборатории тихонько открывается, в нее просовывается немного смущенная Серегина рожа, и мы убегаем.
  
  
   Глава 21.
  
   Желтые листья деревьев на фоне пронзительно голубого неба.
  
   Все, осень.
  
   Птицы собираются в стаи; они делают круг, совершая свои тренировочные полеты, как раз над моим окном.
  
   Темнеть начинает рано, город в ночных огнях, огни отражаются в лужах на асфальте.
  
  
   Глава 22.
   В комнате полумрак, на потолке колеблются тени деревьев от фонаря у подъезда.
  
   Слышно, как ветер пригибает ветки к земле.
  
   Чудесный запах его кожи. Печальный изгиб губ.
  
   У нас у обоих это впервые.
  
   Прикосновение пальцев к нежной шее, бьющееся сердце, покорность, доверие друг к другу и щемящая нежность.
  
   Конец.
  
   ргшрпп
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"