Дима голодал уже третий день. Живот сводило до черных точек, но он упорно сидел в неосвещенной комнате и шелестел клавишами ноутбука. Текст нового романа выходил из рук вон плохим, и состояние на грани голодного обморока не способствовало улучшению его качества.
Не то чтобы у него совсем не было денег, в самом крайнем случае у него еще было что продать, однако Дима оттягивал расставание с деньгами, убеждая себя, что вот-вот он сможет сделать над собой усилие, переписать пятую главу и, наконец, получит от издателя аванс. Издатель же, не слишком щедрая женщина лет сорока, хоть и приятная в общении, настойчиво отказывала ему третий раз подряд, возвращая рукопись на доработку. Она никак не могла смириться с тем, что некогда молодой вундеркинд с огоньком в глазах, написавший свой первый бестселлер в двадцать четыре года, превращается потихоньку в скучного замкнутого невротика, который, к тому же, переживает творческий кризис. Еще немного, и она начнет задумываться о расторжении с ним контракта, ведь предыдущая книга пользовалась куда меньшим успехом, чем первые две, да и с момента выхода ее прошло два года.
Он же отчаянно бился с самим собой за каждое предложение, каждое слово. Постоянно пил кофе, единственный продукт, которого у него было в избытке, не спал ночами, не выходил неделями на улицу. Включал музыку: она мешала ему работать. Пытался искать вдохновение в алкоголе, но писать стал еще хуже. Достал через знакомого немного травки, выкурил пару косяков, а наутро удалил к чертовой матери двадцать страниц околесицы, что он набрал за ночь. Выковырял из-под шкафа несколько потрепанных томов, начал было изучать по ним буддизм и марксизм, быстро разочаровался и забросил книги обратно в толщу пыли. Единственное, к чему он запрещал себе прибегать, так это к заимствованию чужих идей. Он презирал воровство и готов был навечно отказаться от литературы, как только ему придет мысль о плагиате.
Когда его комнату окатил трескучий, как разряд тока, дверной звонок, Дима уже был на грани помешательства от бесплодных творческих мук, голода и мигрени. Он с трудом поднялся со стула, пошатнулся, и босиком пошлепал к двери. Споткнувшись о ковер, он едва не полетел на пол, но ухватился за край тумбочки, попутно смахнув с нее лампу. Она звонко ударилась о паркет, абажур смялся и укатился в угол. Под ногами рассыпались самоцветами острые кусочки стекла.
Решив оставить переживания на потом, Дима подошел к двери вплотную и глянул в глазок. На площадке стоял пожилой мужчина, чье лицо Диме было очень знакомо, но мозг отказывался в этом признаваться. Он нехотя повернул замок и распахнул дверь.
- К вашим, так сказать, услугам. Так чем обязан? А то у меня, простите, дел невпроворот.
- Прошу прощения, я не отниму у Вас много времени. Позволите пройти?
- Если только не долго. И брать у меня нечего, если Вы вдруг за этим, - Дима недоверчиво покосился на портфель в руках визитера.
- Ну что ты... Вы, - вновь смущенно исправился неожиданный посетитель.
Пока Дима запирал дверь, мужчина прошел прямиком в комнату, острожно переступив через битую лапочку. Он аккуратно устроился на краешке стула и принялся отпирать свой портфель. Дима оглядел его повнимательнее: костюм явно не самой дешевой фирмы, часы "Omega", ботинки и, опять же, портфель из дорогой кожи. И лицо, такое знакомое, если бы не эта бородка, не эта седина. Возможно, он видел его в издательстве.
- Я понимаю, что это не очень удобно...
- Если Вы по поводу книги, то у меня еще есть в запасе две недели, - спокойно произнес Дима, но внутри он чувствовал напряжение и неуверенность.
- Вы ошибаетесь. Я хоть и из-за книги к Вам пришел, но вовсе не по той причине, о которой Вам подумалось, - успокаивающе проговорил гость, но Диме стало еще более тревожно.
Мужчина, наконец, совладал с замком и, аккуратно вытащив из портфеля прямоугольный сверток, протянул его Диме. Тот подозрительно оглядел протягиваемый предмет, и только сейчас заметил, что правую руку гостя плотно покрывали шрамы, словно от сильного ожога.
- Ну же, берите смелее. Я, право, не могу долго держать ее на весу, - нетерпеливо сказал гость. Дима глянул ему в глаза и решительным движением принял сверток. Когда упаковочная бумага была снята, он обнаружил внутри книгу в темно-синем переплете.
- Вы не выходите на улицу, давно не проводите автограф-сессии, поэтому я набрался смелости посетить Вас лично. Будьте любезны, подпишите, - мужчина протянул Диме перьевую ручку.
Дима непонимающе переводил взгляд с книги на подозрительного гостя, с гостя - на позолоченный "Parker" и вновь на книгу.
- Не хочу Вас расстраивать, но Вы, кажется, ошиблись. Это не моя книга.
- Но Вы ведь Дмитрий Лядвин, так? - с вызовом сказал мужчина.
- Да, верно, но, уверяю Вас, ничего подобного я не писал.
- На обложке стоит Ваше имя. Какая может быть ошибка?
- Это однофамилец, возможно, - неуверенно возразил Дима.
Мужчина протянул руку и аккуратно раскрыл книгу
- Фотография на титульной странице тоже не Ваша?
Дима внимательно разглядывал фотографию и подпись под ней. "Дмитрий Лядвин, род. 1997". Все верно, это его фотография, сделанная году в двадцать третьем или двадцать четвертом. Нет, точно в двадцать третьем, для оформления его последней книги. Но к той, что он держал в руках, он не имел никакого отношения.
- Не знаю, кто Вы и как эта книга к Вам попала, но дело пахнет либо драматической ошибкой, либо злонамеренным подлогом. Как бы то ни было, я не хочу иметь с этим ничего общего, - Дима поднялся и навис над гостем, который, казалось, совершенно не удивлен. - Прошу, покиньте мою квартиру и дайте мне спокойно поработать.
Мужчина чуть заметно, но довольно улыбнулся, провел рукой по шрамам, взглянул на часы и проговорил:
- Что ж, у нас осталось не так много времени, поэтому я перестану испытывать тебя и твое терпение, и перейду прямо к сути. Дела у тебя сейчас иду не лучшим образом, я бы даже сказал, дела твои совсем плохи. Сколько ты уже не ел? Три дня? Четыре? А сколько времени не можешь написать что-нибудь путное? Я хочу и могу тебе помочь...
- Во-первых, когда мы с Вами перешли на фамильярное "ты"? А во-вторых, в деньгах я не нуждаюсь, даже не предлагайте.
- Сейчас не до церемоний, я слишком много времени потратил на вступление, и поэтому прошу - не перебивай. Я не собираюсь давать тебе денег, я пришел дать тебе книгу.
- Эту?! - Дима возмущенно швырнул книгу об пол.
- Не горячись! - проговорил гость и поднял книгу. - Лучше обрати внимание на год издания.
- Убирайтесь! - прикрикнул Дима, но краем глаза все же глянул туда, куда указывал ему загадочный посетитель. "Москва, 2026 г."
Он сел на ковер, прищурил левый глаз и недоверчиво уставился на гостя, который вновь глядел на часы.
- Вы предлагаете мне опубликовать Ваш роман в следующем году?
- Ну, ты сам прикинь, сейчас середина ноября, пока ты сдашь рукопись, пока прочтет редактор, пока то да се, там новогодние праздники, в январе сдадут в набор... - мужчина остановился, ожидая реакции Димы.
- Я ни за что не соглашусь на это, но все же - чей это роман? Ваш? Вы просто стесняетесь его публиковать? Взяли бы псевдоним, Господи - в чем проблема? Или Вы правда хотите мне помочь? Но почему так сложно?
Мужчина вновь улыбнулся, наклонился вперед и как-то по-отцовски сказал: "Это твой роман, ты его написал. Напишешь".
- Это я уже понял, Вы хотите, чтобы я издал его под своим именем, но мне просто интересно, чье творчество Вы предлагаете мне сделать своим? Это не значит, что я соглашусь - даже не надейтесь!
Гость погладил бородку, вздохнул, и начал быстро говорить:
- У меня почти не осталось времени, чтобы с тобой поговорить, поэтому на-ка... - он изъял из портфеля стопку бумаги, прошитую синей лентой. - Вот рукопись книги, отдашь ее редактору.
- Я не собираюсь этого делать, черт возьми! Катитесь Вы со своей рукописью! Я лучше помру голодной смертью, чем присвою чужой труд!
- Я помню эти слова, - произнес гость и всунул рукопись в руки Димы. - Они сказаны без притворства.
Дима посмотрел на слова, разбегающиеся по белоснежной бумаге, и предложения показались ему знакомыми, но он не стал приглядываться, а лишь гневно воздел кипу над головой и закричал: "Я сожгу эту рукопись, сожгу ее!"
- Ты так и сделаешь, - спокойно ответил гость, вновь погладив шрамы на руке. В бешенстве Дима бросился к тумбочке, подхватил с нее зажигалку и стал подпаливать бумагу с двух сторон. Пламя неохотно обволакивало белые листы, но затем принялось как следует. Бумага чернела, скручивалась, буквы расплывались и через полминуты рукопись полыхала. Дима потряс факелом перед гостем, в его глазах плясал огонь, и он не заметил, как загорелся край его рубахи.
Он в неистовстве кружился с пламенем в руке, роняя на пол веселые огоньки, пока не ощутил, наконец, нестерпимую боль. Тогда он бросил догорающую рукопись и принялся снимать с себя рубаху, объятую огнем по локоть. Пуговицы не поддавались, и поэтому он рванул изо всех сил.
- Ты мне не поможешь? Ну же, скорее! - кричал он мужчине, безмятежно наблюдавшему за его макабрической пляской.
- Зачем? Ты от этого не умрешь...
- Откуда тебе знать? - прокричал Дима, уже сбрасывая рубашку и растаптывая тлеющие вместе с ковром остатки рукописи. - Ты надо мной издеваешься?
- Прости, мне пора. В мое время прошлое стоит слишком дорого. Успехов!
- Книгу я тоже сожгу, - ответил Дима. От боли он повалился на пол и на глазах у него проступили слезы.
- Не сомневаюсь, - мужчина подходил к порогу. - Второй экземпляр рукописи я послал редактору. Семеновой.
Дима сделал попытку встать.
- Я заберу его завтра же!
Мужчина обернулся. Слегка улыбнулся.
- Не заберешь. Я-то знаю... Скорая приедет через две минуты, - он открыл дверь и шагнул на площадку. - Вот еще что - ожоги будут страшно чесаться.