Аннотация: Викинг, слушай ворона: он никогда не врёт. Он говорит тебе правду, а ты его не понимаешь и отвечаешь: "Не каркай, глупая птица". *Сосна ожерелий - женщина (кеннинг). Драббл написан под вдохновением от романа Коре Холта "Тризна по женщине". Но драббл - ориджинал, потому что история не переигрывается, не дополняется, не идёт параллельным витком; место действия и герои не книжные.
Все опустили глаза и уставились кто куда: кто себе на руки, кто на землю, кто просто бездумно и в никуда. Костёр потрескивал, и только он один нарушал тишину. Огненные тени плясали на лицах людей, было жарко, и в свете было видно, как раскраснелись щёки сидевших на земле и на скамьях. Снаружи жар, но внутри, где-то глубоко внутри, кровь остановилась, остыла и уже как будто не грела. От этого на лицах людей выступил пот, все они сидели напряжённые. Женщины теребили подолы своих льняных, невыкрашенных платьев. Они, женщины, может, и были бы рады другому наряду, крашеному, праздничному, но только не в этот вечер. Красивое платье станет их последней одеждой в мире живых. - Ну так что? Гуннар, немолодой мужчина, чья русая борода была аккуратно подстрижена, а волосы зачёсаны назад, открывая его уши, упёр правую руку в бок, сжав ладонь в кулак. Чуть наклонившись вперёд, левую положил на бедро. Колени его широко расставлены, а стопы находятся рядом. Фюльк Эстфолл должен пережить не самую ласковую зиму, впрочем, как и всегда, но на пороге зимы особый случай. Последний поход викингов не был удачным, они привезли мало рабов, мало золота и серебра, помимо всего прочего, из ста двадцати человек вернулась едва ли половина. Гуннар посмотрел на огонь, его щёки тоже пылали жаром. Он провел рукой по бороде, ощущая, что на пальцах остаётся несмытый, неприятный жир. Обтёр руку о штаны и посмотрел на людей. Он не любил свою жену, как, впрочем, и она его. Их союз был выгоден родителям обеих сторон: бонд отдал свою дочь замуж за будущего викинга, отец которого - зажиточный викинг. Мать Гуннара полностью держала хозяйство в своих руках, хотя куда больше подходило другое сравнение - на плечах. Властная женщина, ей было всё равно, сколько девок держал для себя её муж, скольких он обрюхатил, потому что она, Гюрд, имела в своём доме власть и сказала мужу: от её приданого ни один его нагулянный щенок не получит ни одной гнилой щепки. Асбьёрн позволил сыновьям, рождённым рабынями от него, искать с ним славы и богатства, когда они достигнут двенадцати лет: с этого возраста он давал им свободу, и они больше не были невольниками. Девочки же оставались с матерями и росли рабынями: от девочек толк только один - работать и, когда подрастут, ложиться под овечьи шкуры с мужчинами. Мать Гуннара была жива и справлялась со своим хозяйством. Она не вышла замуж повторно, когда её муж, Асбьёрн, не вернулся домой четыре года назад. Альвдис, жена Гуннара, умерла, промаявшись животом несколько дней. За десять лет, что они были женаты, она так и не родила ни одного живого ребёнка своему мужу. Он не винил её, но признал сыновей, которых ему родили рабыни: пятерых мальчишек, которых он ввёл в свой дом, забрав их после рождения у матерей. Альвдис не могла возражать, так как семь её детей, три девочки и четыре мальчика, родились мёртвыми, а восьмой, мальчик, прожил только два дня. Его жена была немногословной женщиной, тяжёлой на подъём и не слишком опрятной. Она не ложилась для любви с мужем по доброй воле, оправдывала себя вслух тем, что это лишь для того, чтобы всё-таки родить ему законного наследника. Обычай приказывал Гуннару поместить тело мёртвой жены в курган. При жизни она просила, что если не переживёт своего мужа, то пусть с ней положат четырёх рабынь, пусть они ей прислуживают по ту сторону. Но четыре рабыни - это слишком много! Год не выдался успешным, хозяйство крепко затянуло пояс, а тратить теперь четыре пары работоспособных рук - великая роскошь! Мало кто любил Альвдис, несмотря на молчаливость, она была завистливой и порой злобной. Рабынь, родивших от её мужа, она приказала высечь, одной отсекли груди, ещё одну отдали воинам, и двадцать мужчин брали её не по одному разу. Альвдис приказала считать, кто и сколько раз, а потом рабыню тоже высекли. Гуннар не пожелал жертвовать ради бесплодной и холодной к нему жены четырьмя женщинами. Он приказал явиться к нему рабам и изъявил своё желание: отправить в курган с женой только одну; женщина может либо выйти сама, либо её выберет Гуннар. Когда умирали знатные женщины или мужчины, некоторые рабы просили отправить их в курган или сжечь на корабле вместе с хозяевами. Одна из женщин, Оск, поднялась на ноги и несмело обратилась к Гуннару: - Пусть нашей хозяйке послужит моя дочь, Ива. Он посмотрел на Оск удивлёнными глазами: вот как? Спросил у молодой девушки, согласна ли она, и та коротко кивнула, не подняв головы и не посмотрев ни на кого. Гуннар облегчённо вздохнул. Жаль терять молодую и сильную рабыню, но зато всего одну. Он посмотрел на собравшихся, они уже не прятали взгляды и не опускали головы, боясь, что могут выбрать их. Ведь это в историях, рассказываемых друг другу, смерть являла собой честь. На деле же было немало случаев, когда женщины и мужчины, чей удел сопровождать, например, хёвдинга, пытались сбежать накануне жертвенных даров или оказывали сопротивление, но их насильно опаивали вином, смешанным с особыми травами, зельями, рецепт которых знали только помощницы смерти. Когда рабам разрешили разойтись, только Ива и её мать остались подле Гуннара. Ива всё так же сидела на земле, подтянув ноги к себе. Её распущенные волосы легли на земляной пол. Нет времени шить для неё платье, поэтому её оденут в то, что было у Альвдис. Вряд ли супруга сможет возразить, она всё равно не вернётся в мир живых, не упрекнёт мужа, не посмотрит на него своим молчаливым взглядом синих глаз. В них хранился весь холод фьордов, лёд никогда в них не таял. Альвдис нельзя было назвать весенней красавицей, скорее, сподручнее сказать, что сама Хель приложила руку к появлению на свет этой женщины. Такой же холодной, как и сама богиня. Оск выслушала приказания, что нужно будет сделать; Гуннар приказал двум рабыням, ожидающим у выхода, подобрать платье для Ивы. Завтра ему предстоит выбрать восемь славных воинов, которым выпадет разделить с ней её первые - возможно - и последние утехи, прежде чем рука помощницы смерти не оборвёт жизнь молодой девушки. Так тому и быть. Женщина подняла дочь с земляного пола и вывела её на улицу. Наверное, она заранее решила, что предложит Иву. Может быть, девка в их доме - лишний рот, так как она единственная дочь, кроме неё только семь сыновей. В тишине вечера закаркал ворон. Гуннар ещё не отправился к себе, он сидел у огня и думал. Все тени теперь достались ему одному, и они тоже не делили его ни с кем. Тени огней плясали на его лице. Не к добру; он повернул голову к выходу и прислушался к ворону. То ли не по чести поступил, то ли просто кажется. Не все ведь приметы сбываются, откуда глупой птице что-то знать? Не Один ли её послал проследить за Гуннаром? Вряд ли, богу нет дела до смерти женщины, до которой и Фрейе не было дела. В назначенный день Ива стояла и ждала своей участи. Уже прошла часть обряда в честь Альвдис. С неё сняли белую ткань, которой она была накрыта. Собравшиеся иногда переговаривались, кивали друг другу, одобрительно шептали. Альвдис лежала, бледная, бескровная, её губы, как и при жизни, выглядели холодными. Гуннару всё казалось, что она вот-вот откроет глаза и холодно посмотрит на него. Долго и молча будет смотреть, а потом скажет: - Ты не решился положить со мной в курган своих рабынь, даже тех, кого я приказала изувечить. Черви съедят вас всех, они будут копошиться в твоих глазах, потому что ты не попадёшь в Вальхаллу. Ты умрёшь здесь, дома, и черви тебя съедят, а не огонь. Или он прочитает это в её молчаливом взгляде, но она так и не поднялась. Когда Ива начала приходить в сознание, а хмель отступил, она метнулась, понимая, что это всё, сейчас её отдадут мужчинам, а потом Торунн, помощница смерти, убьёт её. Торунн поднесла хмельной рог к губам девушки и снова напоила её. Ива что-то негромко запела, её взгляд остекленел, всё снова пошло своим чередом. Когда последний из восьми мужчин вышел из загородки, Торунн вывела Иву. Присутствующие смотрели на её молодое, обнажённое тело, разглядывали его, удовлетворённые видом шептались. Кто-то, наверное, жалел, что не оказался на месте одного из мужчин. Были ли они, первые и единственные мужчины в её жизни, ласковы с ней, никто не знал, кроме воинов и Ивы, но по её взгляду не удавалось что-либо прочитать. Помощница смерти громко произнесла над девушкой слова и опустила на неё нож. Альвдис лежала в наскоро сделанном для неё ложе, не украшенном изысканной резьбой, искусной и говорящей о величии. Для Ивы ложе было и того скромнее. Девушку, перед тем как положить на новое для неё место, одели в красивое белое платье, взятое для этого повода у бывшей хозяйки. Её лицо ещё не потеряло красоты юности, губы были розовыми, но на шее уже не билась жилка. Ива лежала, словно живая, слишком яркая на фоне Альвдис. Она, хозяйка, наверняка злобно посмотрела бы со стороны на юную рабыню: пока что все взгляды устремлены на неё, ещё не остывшую и кажущуюся живой. Оск не проводила дочь в последний путь, ей, невольнице, не положено находиться там. Кому есть дело до простой девки, сейчас в курган хозяйку провожают муж и родня, свободные и знатные люди. Курган будут засыпать ещё два дня, не меньше, чтобы сделать всё правильно, чтобы мёртвые не вышли к живым. Здесь, где ветер ложится в траву, а вода пахнет солью, где цветы, несмотря на зимние морозы, весной всё равно растут и украшают суровый край, где на заре птицы поют заливисто и звонко, а летнее солнце приветливое, здесь мёртвым не место. Оск достала из кармана подола небольшой нож и сделала зарубку на двери. Кто обратит внимание на неё, на и без того видавшую лучшие дни дверь. Следующие шесть дней Оск ходила к болоту по вечерам и выплёскивала в него воду, смешанную с землёй с кургана. Затем выкапывала на травянистом берегу небольшую ямку рукой, брала со дна горсть земли и кидала вслед, наблюдая, как стоячая вода принимает этот дар. После женщина возвращалась домой. На восьмой день Оск пришла к болоту с пустыми руками. Она долго смотрела на него, стоя молча и не нарушая тишину. Где-то далеко был слышен дятел, ему в ответ два раза ухнула сова и смолкла. Холодный вечерний ветер холодом жалил щёки, норовя пробраться под тёплую одежду. Так же молча Оск побрела назад, переставляя уставшие ноги. Скорее хотелось заняться хлопотами по дому, чтобы не мёрзнуть на улице. Скотина накормлена и загнана на ночь, сено давно убрано, чтобы ему не мокнуть под ледяными дождями и мокрым снегом. У поля женщина остановилась и обернулась. Со стороны болота, на краю леса, стояла Ива. Бледная, холодная, как осенний вечер, неживая. Ветер растрепал её волосы, и они, светлые и длинные, развевались и спутывались на плечах. Альвдис никогда не встанет и не покинет свой тёмный курган, её сожрут черви, там, в холоде и тишине. Уже через год или два о холодной хозяйке никто не вспомнит, потому что Гуннар возьмёт в жёны другую девушку. Новая хозяйка вряд ли будет с более мягким характером, но, возможно, подарит мужу живых сыновей и дочерей. Не поскупится на ласковое слово, да и рабы могут полюбить молодую хозяйку, потому что она не будет морить их голодом, сечь понапрасну или приказывать заколоть и бросить в болото. Ива, Оск это знала, ещё походит в округе несколько дней, не боясь ни холода, ни снега, ни суровых ночей. Потом постепенно разум её оживёт, и девушка уйдёт отсюда навсегда, в другие земли. Бессмертная, но ни живая ни мёртвая, она, как и обещали жрецы, станет колдуньей. Не зря же она, мать Ивы, опоила Альвдис ядом. Хворь хозяйки приняли за болезнь живота, от той люди умирали так же, а потом прочитала про себя над умирающей, когда с другими рабынями омывала Альвдис, слова, которые ей послали жрецы с вороном. Оск выслушала их и запомнила. Запомнила и забрала у умирающей жизнь, чтобы тело Ивы смогло подняться, выйти из кургана и бродить вокруг, пока ум не станет ясным. Восемь мужчин отдали ей часть своей силы, восемь дней мёртвое тело готовилось встать, восемь дней Ива будет бродить по лесу и по болоту. На восьмой день её волосы будут пахнуть хвоей. Вдыхая запах её волос, мысли перенесутся в лес, в самую чащу, где совы переглядываются и ухают между собой всё время. Руки её будут пахнуть мхом, так будет всегда. Потом она уйдёт и станет колдуньей. Ни живой ни мёртвой, забудет мать и всех прочих. Переживёт Гуннара и её саму, Оск, переживёт будущих конунгов, будет жить при богатых ярлах и видеть будущее. Будет гадать по выжженной земле и заячьим следам. Её будут бояться и уважать, ни живую ни мёртвую, всегда молодую и сильную. - Пусть людям отзовутся наши слёзы, - прошептала Оск, отвернулась и устало пошла через поле ко двору.