Из тысяч бесед осталась для них одна лишь,
один разговор, в котором ни грамма фальши;
и он ей сказал: "Ведь ты и сама всё знаешь",
и он ей сказал: "Ведь так невозможно дальше",
и он ей сказал: "Третейских не надо судей.
Не надо искать в случившемся злого рока:
ведь мы же с тобою знали, что так и будет,
а если чего не знали, так только срока".
Его аргументы лишь подтверждали факты.
Он был безоглядно честен, как римский воин:
держа эту речь, ни разу не сбился с такта,
и был его пульс на радость врачам спокоен.
Он ей говорил, как горестно после бала
в пустынной душе, и как бесприютно в мире...
Она же молчала. Лишь головой кивала,
почти как фигурка Будды в его квартире.
Легко доказав, что им не бывать как паре,
он четко провел анализ. Он сделал сноски.
Во всех мелочах был точен его сценарий.
Изящно сошлись в картину его наброски.
Был месяц январь. Невзрачное солнце село -
как будто холодным комом упало с крыши...
Она лишь молчала. Тупо и омертвело,
уже ничего
давно ничего не слыша.
Беглец
Я всего лишь хотел убежать,
не пройдя по расчетам и сметам,
разделить неподъёмную кладь
с восходящим над миром рассветом.
Я хотел убежать. Не всерьёз.
Лишь понять, что возможно - иначе,
различив в перестуке колёс
торопливую поступь удачи.
Чтоб росою умылась душа,
чтоб найти позабытую веру,
я хотел, никуда не спеша,
не дыша, заглянуть за портьеру,
чтоб побыть Единицей. Собой.
Не пластмассовым кубиком в "Лего"...
Но - проигран неначатый бой:
я убит при попытке побега.
Безумство храбрых
Безумство храбрых. Рассудок трУсов.
Вода и пламя. Зима и лето.
Никто не знает, где больше плюсов -
но землю вертит и то, и это.
Морали догмы - абракадабра.
Вот глупый пИнгвин. Вот Буревестник.
Есть сотни песен безумству храбрых,
а остальное - не стОит песни.
Безумство храбрых. Безумство глупых.
Хотя порою - подумать им бы...
Черты героев - острей на трупах.
Над ликом смерти - заметней нимбы.
Такие темы милее бардам -
в них бьются пульсы. В них близость Бога.
А ведь различий меж авангардом
и арьергардом совсем немного.
Поэты,
лиры свои настроив,
скользят строкой по бумажной глади...
Никто не жаждет искать героев
средь негероев, идущих сзади.
Сон разума
Ты проживал спокойный миттельшпиль;
на полочках души лежала пыль,
ни мусорa не спрятав, ни сокровищ.
Но как-то к берегам твоим муссон
прибил любовь, похожую на сон -
сон разума, рождающий чудовищ.
Она вошла в тебя, как в лавку - вор.
Кипящий магматический раствор,
как бешеный, в твоих понесся венах.
Как будто завладел твоей душой
кошмарный камероновский Чужой,
и ты сегодня - раб мутаций генных.
Забудь себя. Чужого не гневи.
Всё то, что не относится к любви,
отныне навсегда третьестепенно.
Ты можешь поклоняться только ей,
а индивидуальности твоей
хребет переломили о колено.
Ты помнишь лишь основы: свет и тьму.
А остальное - нужно ли кому
и в прошлом веке и в текущем веке?
"Не укради!" ты помнишь, "Не убий!"..
Всё остальное стёрто. Се ля Вий,
твои больные опустивший веки.
Добра не помнишь. И не помнишь зла.
Не помнишь дней, которым несть числа,
коллег, друзей, врагов и одалисок.
Не возмущайся и не прекословь...
В сторонке усмехается любовь,
свой снайперский тобой пополнив список.
Виртуал - Реал - Транзит
Ты те слова, что что-то означали,
моей мечты зыбучие пески,
летальная инъекция печали
и десять тысяч вольт живой тоски.
Уходят слёзы - течью в старой лодке;
но классик прав - скрывайся и таи...
Потерей, что случилась до находки,
ты вновь и вновь приходишь в сны мои.
А разум шлёт совет: живи без боли.
Сотри надежды. Память обнови.
Ненужною клонированной Долли
бредет по виртуалу тень любви.
Прощание с Мальвиной
Он повторял: "Не уезжай, пожалуйста...",
но ведь Мальвина всё равно не сжалится.
Она прекрасная, она роскошная;
он для нее - лишь заморочка прошлая.
Она, поправив голубые волосы,
проронит тусклое: "Прощай!.." вполголоса.
Она живет уже в другой реальности:
ей просто важно завершить формальности.
Не ей кручиниться, не ей печалиться -
она-то знает, что любовь - кончается.
Ей скучно жить под трафарет и планово,
ей интересней, чтоб вразнос - и заново.
Вот-вот исчезнет - лицемерка, скромница...
Махнет рукою и в купе укроется.
Она - проезжая. Чужая. Странница.
Вагончик тронется,
Пьеро останется.
Осенняя соната
Лелея призрачную веру в бедовой юной голове,
она идет-бредет по скверу, по желтой замершей листве.
Тускнеет сонное светило по воле сумрачных богов.
Река растерянно застыла в бетонной хватке берегов.
И в бессюжетной этой драме ни голосов, ни СМС...
Лишь птицы - черными штрихами на серой вывеске небес.
И проку нет в любом вопросе, хоть плачь, хоть смейся, хоть кричи.
Такое это время - осень: к замкам теряются ключи.
И оттого так отрешенно, ища хоть в чем-нибудь ответ,
грустя в овале капюшона, глядят глаза ее на свет.
Часы отсчитывают мили и меру всех сердечных сил...
Нет, ей не нужно, чтоб любили.
Ей нужно только, чтоб любил.