Аннотация: Не знаю, пока, во что оно дальше выльется. Это только начало истории.
Меня зовут Носферату. И я - оборотень... Ах, да, простите. Не уточнил. Я не нежить и не сверхъестественное. А рядовой гражданин Вселенной, представитель древнего, как сам мир, племени. Это племя зависло в своем развитии где-то между веком камня и веком рыцарства. И не желает продвигаться дальше. Предпочитая вместо изобретений технических совершенствовать мастерство сил духовных.
По вашим возрастным меркам, я выгляжу мужчиной лет этак двадцати пяти. Но по нашим понятиям, я все еще на дороге взросления. И возмужал достаточно недавно. Оборотни не считают годы, как люди. И у них не бывает фазы глубокого старения и дряхлости. В какой-то момент, осознав, что поставленные жизненные задачи выполнены, они просто принимают решение уйти. Прощаются с родными и близкими, оставляют напутствия, распределяют имущество. И удаляются. Подальше от дома. Потому-что встречаться с вечностью у нас принято в одиночестве. Но касается это исключительно ухода добровольного, именно в возрасте преклонном. Погибших от несчастных случаев или на поле брани хоронят по всем правилам. Чтобы успокоить дух и отдать знак уважения телу.
Насчет возмужания, хочу уточнить. Физическое совершеннолетие девушки имеет обозначенные временные рамки и сопровождается признаками, не отличающимися от людских. С парнями приходится посложнее. Тебя не назовут мужчиной, проживи ты хоть три сотни лет, если не научился перевоплощаться. Ага-ага, вы не ослышались. Наша вторая физическая сущность, наше охотничье и боевое "я" имеет вид гигантской собаки: поджарой, короткошерстой, с укороченным как у питбуля хвостом, массивной остромордой головой и заостренными стоячими ушами. Костяк тяжелый, но не рыхлый. Тело - сплошные связки мышц, и очень прочная кожа. Настолько, что вошла в легенды других народов, как непробиваемая волшебная броня, посредством магических заклинаний соединяющаяся с телом в момент первого перевоплощения, чтобы остаться с ним навсегда. Мол, эту броню можно снять только с умершего оборотня, и тогда её новый владелец так же будет неуязвим. И, вы представляете, в эти бредни всерьез верят, хотя еще никто и никогда, естественно, не умудрялся увидать пресловутые магические доспехи, не говоря уже о том, чтобы стащить их с оборотня, пускай и бездыханного.
Мне, в некотором плане, подфартило - или же наоборот, не повезло - круче, чем любому моему соотечественнику. Я перевоплощаться начал с какого-то перепугу еще в том нежном возрасте, в котором строят домики под столом и самозабвенно слушают мамины сказки в промежутках между прожевыванием очередной порции утренней каши. Впрочем, это так - отступление лирическое, сказок я не выслушивал. А мать наблюдал мимолетными урывками. И общаться со мною она не стремилась. А потом и вовсе - умерла.
Да, вот так бывает. Чего уж там. Поздновато слезы лить. Раньше требовалось... Возможно. Но тогда я был слишком маленьким, чтобы многое понимать. А позднее судьба выдала отчаянный финт и метким подзатыльником направила меня в новое, одной ей известное русло, заботливо рассчитав как траекторию сумбурного моего движения по волнам жизни, так и количество предполагаемых порогов и водопадиков. И ни один из них я не миновал...
Я далеко сейчас от родины. И от места, заменившего дом многие годы назад. Я знаю, что больше не увижу - ни того, ни другого. Отпущенное мне на жизнь время истекает. Неощутимо, но быстро. Невесомые песчинки опадают, тают. Как осыпается, исчезая, череда минут и дней. Последних для меня... на этом свете. Уже совсем близехонько до порога, что перешагивается лишь однажды. И только в одном направлении. Но меня это не пугает. Совершенно. Наоборот, я наконец-то ощутил возможность отойти в сторону. Подумать. Вспомнить. Возвратиться. Прочувствовать. Кого-то простить. Перед кем-то, хотя бы и мысленно, извиниться. Моя дорога оказалась недолгой. Но зато - богатой новизной и открытиями, какие и не снились приятелям или недругам по детскому моему мирку. Так произошло, что однажды привычные мне горизонты разломились. И за их пределами возникли просторы другие. Они вобрали меня в себя, не спросив. Они поставили мне новые, жесткие, и, даже, страшные, цели. Я подчинился. Принял предложение. И я - не жалею, поверьте. Потому, что того, чем горжусь по праву, много больше, чем постыдного или печального.
Почему я решил рассказать?.. Простите, сам не разобрался до конца. Когда-то мне приходилось слышать, что такова потребность души, оказавшейся на грани невозврата. Там уже нет разницы, кто вы. И чего хотели от жизни, имея её запас. Чтобы уйти спокойно, необходимо принять и примириться. А все наши ошибки, отрицания и горести, вместе с разочарованиями и глупостями, которые мы в себе боимся обнаружить, они, ведь, нас не покидают. Они оседают в нашем прошлом, кладовке памяти. Выскакивают оттуда в благоприятный момент для атаки. И заново отравляют существование, заставляя снова испытывать уже когда-то пережитую боль. Что мы тогда с ними делаем, как поступаем? Выуживаем на свет божий, стремимся рассортировать, разложить, докопаться до сути и, тем самым, обезвредить? Нет, и еще раз нет. Это же так неприятно! Проще запихать их назад, в подсознание, в лабиринты, закрыть на десяток засовов и уверить себя, что вы обязательно с проблемкой разберетесь... когда-нибудь... потом... под настроение.
Но "потом" наступает, как правило, только на грани. Наверно, в этом нет плохого. Наверно, это - тоже закономерность. Вот и я, понял, что готов. Готов и хочу, главное. И пускай меня сегодня слышат только эти безмолвные скалы. И горбатые, кривые деревца. И прогуливающийся лощиной леденящий ветер. Для меня этих слушателей довольно. Тем более, что есть еще и вы!..
8888
- Нет, забери его! Забери сию же минуту! Я не желаю его видеть, слышишь!.. Прочь, иначе я ему голову проломлю!
Исхудавшая донельзя юная девушка с золотистыми спутанными волосами, беспорядочно падающими на лицо и плечи, с остервенением отмахивалась от плетеной соломенной колыбельки, что пыталась подсунуть ей женщина постарше. Она зажимала себе уши, настойчиво отворачивалась, не желая присматриваться к содержимому и на все уговоры лишь вращала головою да ногами топала, периодически срываясь на визг.
- Убери эту гадость! - Раздавались яростные непримиримые вопли. - Убери, иначе я его своими руками прикончу, клянусь!
Женщина, наконец, прекратила бесплодные попытки уговорить бьющуюся в истерике роженицу и, тяжело вздыхая, понесла колыбельку к выходу, сопровождаемая неутихающими гневными выкриками и проклятиями в адрес незадачливого младенца. Захлопнув двери, она осторожно поставила ношу на лавку у стены и растерянно повернулась к стоявшему посреди горницы без движения мужчине. Седовласый великан в кожаной рубахе и полотняных грубых штанах, ожидающе глядел на нее, нервно потирая пальцами рукоять торчащего из-за пояса кинжала. Растерянно глядя в прищуренные светлые глаза под тяжелыми кустистыми бровями, повитуха молча, безнадежно развела руками.
- Бесполезно, господин. Она его не примет.
Мужчина молча качнулся ближе. Заглянул в плетеное гнездышко. Лежащий в нем младенец, завернутый в тканые пеленки, приоткрыл небесно-голубые глазки и, смешно наморщив крохотный носишко, звонко чихнул. Мужчина отпрянул. Повитуха невольно хихикнула.
- Что ни говори, а красавчик будет. - Определила со знанием. - И характер, видать, ничего. Поглядите, какой спокойный. Другой на его месте, уже пять раз изрыдался бы от голода, а он, знай, посапывает да терпит. Что с ним делать прикажете? В приют нести, или как?
- Приют? - Пророкотал низкий голос недовольно. - Нет, не получится. Мы и так на слуху у всей округи. Придется оставить. Ты вот что, Этна, подбери ему закуток подальше от комнаты дочки. Так, чтоб она его и случайно увидеть или услышать не смогла. И сообрази что-нибудь с кормлением. Кто бы ни был его чертов папаша, в мальчонке и наша кровь тоже течет. Не годится его вот так просто на улицу выбрасывать. Пускай, уж, пока остается, до поры. Там видно будет. Пристроим куда-нибудь.
Он снова опустил взгляд в колыбельку. Малыш хлопал ресничками и, казалось, внимательно прислушивался к разговору. Увидав обращенные к нему глаза, заворочался в своем гнездышке и тихонечко заурчал, потом выпутал из-под пеленок маленькие пальчики и зашевелил ними в воздухе, точно на руки просился. Мужчина поспешно отодвинулся.
- Забирай его, Этна! - Проворчал приказывающе. - Забирай, и сделай так, пожалуйста, чтоб и мне он тоже глаза поменьше мозолил.
Грустно усмехнувшись, женщина кивнула, молча подняла колыбельку и вышла.