Аннотация: Снова дуэльная работа. Снова на Mirrorshades.
В массовом, обывательском, так сказать, сознании альтернативные источники энергии надежно проассоциированы с раскидистыми подсолнухами солнечных электростанций, стройными рядами гигантских ветряков да плавучими островами приливно-волновых систем. На их торжественном открытии у политиков и строителей заведено совместно резать красную ленточку и улыбаться в камеры белозубо и душевно, как на съемках рекламы зубной пасты или жевательной резинки с отбеливающим эффектом. Про бесконечные тонны гидратов метана, что плавятся нами на океаническом дне близ тектонических разломов, вспоминать как-то не принято. Ни разу не слышал, чтобы хоть один телевизионщик на базу добычи метана заглядывал.
Я по молодости да неопытности все никак не мог взять в толк, чем же это мы забвение заслужили? Ведь подводная романтика, казалось бы, и все такое. Только через пару лет внизу сообразил: поставляемый нами метан настолько прочно вошел в человеческую жизнь, что и говорить как бы не о чем. Часто вы слышите репортажи из угольных шахт? Только когда обвал или пожар. С нами та же история.
Да и уродливые мы, чего греха таить: низкие, непереносимо душные комнатки, испарения, полуголые мужики между дежурств в запрещенные карты режутся... Вот и выходит, что всем проще, чтобы пока мы там, под толщей холодной, соленой воды, нас как бы и не существовало.
И наверху "подводным горнякам" прилюдно руки жать не принято. Метан - это ведь палка о двух концах, вечный риск. Не только дешевый и практически нескончаемый источник энергии, но и газ с двадцать третьей степенью парниковой активности, шутка ли... Аварий случаться не должно, но они все-таки случаются. Снаружи минус двадцать, а в трубе - плюс семьдесят пять. Соль осаждается, сковывает панцирем, отжимает пластины защиты узлов, лезет внутрь, вызывая коррозию. Еще и сейсмоактивность региона просто запредельная. Ни один механизм долго не протянет! А новую технику нам редко присылают. Вот так и получается, что мечемся мы там впятером между скукой и героизмом. И в кипятке варились, и сероводород нюхали... Вы спросите, зачем это нужно сильным, здоровым мужикам? Не знаю, у каждого свое, неверное. Кто-то за деньгами вниз лезет, кто-то за суровой подводной романтикой, а кто-то и любит это все и жизни иной не желает.
Помню, когда я на первую свою вахту пошел, горняки меня сразу окружили, расспрашивать начали. Тут все ясно: одно дело новости прослушать и совсем другое - поговорить с живым человеком. А потом я так понял, что еще и прощупывали они, с кем столько месяцев жить придется. Порассказал, что да как. И говорить уже нечего, и вопросы больше не сыплются, но все не расходятся ребята. А я улыбаюсь глупо, не понимаю, чего они от меня хотят. Мялся, мялся, а затем махнул рукой и прямо спросил. Мне и объяснили: по традиции каждый, кто из отпуска возвращается, должен сверху сувениров каких-нибудь прихватить или чего-нибудь такого, что в реестр поставляемых вещей не занесено.
Развел руками: нету, мол, ничего, не знал обычая. Они только плечами удивленно пожали: "В первый раз, что ли вахтуешься? Ну, ничего, в следующий раз не забудь". А я, дурак, с извинениями полез.
Тогда, наверное, старший техник, Александр Евгеньевич, и решил меня под опеку взять.
- Ты, - говорит, - на наши мелкие чудачества внимания не обращай. Да и сам ты на многое через полгода по-другому посмотришь. Вода - она, брат, прямо на головы давит, минуя все купола. И если это давление никуда не перенаправить, то будет взрыв почище, чем на трубопроводе. У каждого тут своя мудрость, а жить, хочешь - не хочешь, нам по полгода вместе приходится. Оттого общие неписанные правила чтим свято.
Зыркнул он тогда хитро из-под густых бровей на мою ошалевшую рожу, по спине хлопнул и повел в столовую. А я все о промахе своем переживаю. Гляжу - никто из механиков с нами не пошел. Может, обиделись?
- А время обедненное? - спрашиваю.
- Обеденное, не волнуйся, - усмехается.
Наливает по тарелкам какого-то супа, перчит, солит и мне одну порцию пододвигает: пробуй, мол. Я попробовал, кивнул.
- А почему тогда никого из ребят больше нет? Я наверху ел, мог бы и со всеми...
- Они два часа назад кушали, когда их обеденное время было. Здесь дня и ночи нет, обеды по дежурствам меряем, а график дежурств у каждого свой. Ты первую неделю со мной побудешь. Походишь, на работу, на станцию поглядишь.
Сидим мы с ним, значит. Мастер мне про станцию рассказывает. Сначала где что находится объяснил, про бур рассказал немного, про плавильню. Потом байки травить начал.
Про то, как наружу выходили, а трос запутался, и батискаф в трубу вмазался. И их потом чуть досрочно с вахты не сняли.
И про то, как механики с горняками на коньяк забились, кто кого в шахматы обыграет. Горняки победили и ждут. Так те чертяки, когда со следующего отпуска возвращались, прилепили к животам резиновые грелки скотчем и провезли на базу обещанное.
И как тринадцатого января захотели вареников налепить, а мука только рисовая и кукурузная была...
Я расслабился немного. Чувствую, нормально все будет.
Вдруг новое испытание: наставничек мой новоиспеченный посмотрел куда-то в угол, за холодильник, и ласково так, будто котенку:
- Вылезай, малыш, я тебя увидел.
Говорит, а тем временем салфетку рвет и по полу разбрасывает. И тут же из угла тут же робот-уборщик крадучись выбирается. Получилось, будто в руки на зов пришел. Прошелестел тихонечко где-то под стульями, собрал клочки бумаги и улизнул, как и не было.
- Зря ты с ним не познакомился, - хмурится Александр Евгеньевич, - технику в этом месте уважать и любить нужно. Она же все чувствует. Даже малыш Ихтиандр.
Я улыбаюсь. Думаю еще, что разыгрывает меня старый черт, прикалывается над новичком. Этот так называемый Ихтиандр - простейшая модель, на само-то деле, бестолковая железка, пылесос, никаким искусственным интеллектом там и не пахнет. Уж я точно знаю. Непонятно зачем ему вообще имя какое-то дали.
Потом присмотрелся к деду - а он оказывается серьезно!
Покачал Александр Евгеньевич головой, вздохнул:
- Не веришь, значит? Ладно, смотри...
Достал он тогда из кармана ключ и огрызок карандаша, повертел, размахнулся и засандалил куда-то в коридор. И снова Ихтиандр тут как тут: быстро все собрал и увез на сортировку.
- И что? - непонимающе жму плечами, - он же все убрал. И нужное, и ненужное.
- Подожди! - наставник хмурится и раздраженно машет на меня рукой, - убрать мусор и отнести в контейнер ему предписано программой. Программы он ослушаться не может, потому что робот. Пошли за мной.
Пять минут блужданий по лесенкам (выброшенный ключ, как на зло, от технических проходов оказался) привели нас к заваленной всяким хламом виброленте транспортера. Драгоценное барахло Александра Евгеньевича лежало у самого края. Уборщик его последним привез.
- Что я говорил? - глаза старшего техника светятся.
- И что? - все еще не понимаю, к чему механик клонит.
- Да вот что! - раздосадованный моей недогадливостью старик тычет пальцем в свои ключи и карандашик, - не видишь что ли, что Ихтиандр специально положил мои вещи на виду, чтобы проще потом искать было? А вот если бы ты что-то уронил - уж тут он бы скинул куда попало, можешь потом проверить, если не веришь. И будешь рыться в мусоре, разыскивая... Он все чувствует: кто свой, а кто пока еще нет.
Ты пойми, на этой станции над каждой гайкой десятки человек работали. Кто-то ее делал, кто-то ей место определил, кто-то закрутил... И у каждого человека свой характер. А это и на железе сказывается.
Хотя, может, и не в этом дело вовсе. Геологи, вон, пласт газогидрата живым считают. Я сам слышал, как они с ним разговаривают. А древние, говорят, и вовсе верили, что каждая былинка на свете, вообще все на планете и сама планета - живые и чувствуют. Логикой тут не объяснить, можешь даже и не пытаться. И сам я зря тебя сюда потащил - это ведь просто вопросы веры, доказательств не требуют. Но только в чем вся соль - когда в аппаратную захожу, все работает и стихийных, неожиданных поломок в мою смену почти не случается. Потому что люблю я технику, и она меня любит.
Помню, я тогда с Александром Евгеньевичем спорить не стал. И теперь, прожив внизу четыре года и научившись молиться, тем более не стану, если встречу. А старик, когда на сушу списывался, Ихтиандра выкупил и с собой забрал.