'Афраний и Петрей доказали, что они понимали военное искусство... что касается разногласий между Афранием и Петреем, то, возможно, что они-то и облегчали победу Цезаря' Ганс Дельбрюк
'По-гречески говорил он всегда легко и охотно, однако не везде' Светоний
'Всякий человек был создан, чтобы войти в небо. В том цель творения' Сведенборг
В меню композиции Рубинштейна, Вагнера, Бетховена.
Глава проекта. 'И вошел секретарь озабоченный и испуганный, подал бумагу Пилату и шепнул: - Очень важное дополнение. Многоопытный Пилат дрогнул и спросил сердито: - Почему сразу не прислали? - Только что получили и записали его показание! Пилат впился глазами в бумагу, и тотчас краски покинули его лицо. - Каиафа - самый страшный из всех людей в этой стране, - сквозь стиснутые зубы проговорил Пилат секретарю, - кто эта сволочь? - Лучший сыщик в Ершалаиме, - одними губами ответил секретарь в ухо Пилата. Пилат взвел глаза на арестованного, но увидел не его лицо, а лицо другое. В потемневшем дне по залу проплыло старческое, обрюзгшее, беззубое лицо, бритое, с сифилитической болячкой, разъедающей кость на желтом лбу, с золотым редкозубым венцом на плешивой голове. Солнце зашло в душе Пилата, день померк. Он видел в потемнении зеленые каприйские сады, слышал тихие трубы. И стукнули гнусавые слова: "Lex Apuleje de majestate" (Закон Апулея об оскорблении величества (лат.))'.
Поп. Браво! Есть, оказывается, апокрифы и у 'евангелия' от Михаила.
Мачо. Это авторский апокриф, ранняя рукопись. Сопоставление разных вариантов неплохо передает эволюцию самого писателя. В Понтии Пилате, которому он придавал чрезвычайное значение, Булгаков борется со своими комплексами. И этот реализм передачи доводит его до лицевых судорог и гримас, которые мы наблюдаем у Пилата.
Инженер. В том и беда, что не наблюдаем, а только читаем и представляем. У Кирилла Лаврова нет этих судорог в нужном месте.
Эрудит. Пора бы вступиться за киношников. Режиссер Бортко человек поживший и мудрый. В послесловии к картине он выразил очень смелую и яркую мысль. Она заключается в том, что лично Бортко разглядел причину отчаяния Пилата, одного на миллион, кто хотя бы пришел в ужас, поняв, что жизнь прожита не так, и кто пришел в гнев из-за этого, а не только на этого 'сопляка' в рваном голубом хитоне, доказавшего эту зряшность... Прокуратор пребывает в постоянном терзании из-за своей противоречивости, не позволяющей гордыне старости признать правоту молодости. Если Бортко понял и это, а не только досаду на юнца за неправильно прожитые годы, то практически все его коллеги, заслуженные и авторитетные, похоже, ничего этого не поняли, не признали. Ведь куда удобнее гневаться на тех, которые чутОк - над их пониманием. Увы, их банальное понимание доступно большинству, и оно удобно, оно всем даже выгодно. Но это же обрезанное понимание не только разбивает все иллюзии у более понимающего. Оно заставляет его смириться перед необходимостью пересмотреть прежние правила доброжелательности и терпимости, коль они попустительствуют тупости и убожеству, пускай и прикрытому сединами и заслугами. Тут главное пойти до конца. Но, Понтий Пилат, осознав, убоялся... И за это путь его растянулся на 1900 лет...
ВС. Когда Иисуса привели к Пилату, мир фактов и мир истин пришли в непосредственное и непримиримое столкновение, причем с такой ужасающей ясностью, с таким буйством символичности, как ни в какой другой сцене во всей мировой истории. Раздвоенность, на которой изначально основывается всякая наделенная свободой передвижения жизнь, - уже в силу того, что она есть, что она представляет собой и существование, и бодрствование, - приняла здесь наивысшую из всех вообразимых форм человеческого трагизма. В знаменитом вопросе римского прокуратура: 'Что есть истина?' - единѓственной фразе во всем Новом Завете, в которой о себе дает знать раса, уже заложен весь смысл истории, здесь содержатся указания на исключительную значимость деяния, на ранг государства, на роль войны и крови, на безоговорочное засилье успеха и на гордость величием судьбы. И не уста, но безмолвное чувство Иисуса ответило на это другим, фундаментальным, если говорить о религиозной стороне жизни, вопросом: 'Что есть действительность?' Для Пилата она была всем, для него - ничем. Только так и не иначе может противостоять подлинная религиозность истории и ее силам, тольѓко так и не иначе должна она оценивать деятельную жизнь, а если она все же поступает по-другому, она перестает быть религией и сама оказывается жертвой духа истории.
'Мое царство не от мира сего' - вот последние его слова, которые не перетолкуешь, которые всякий должен примерить к себе, чтобы понять, на что подвигают его рождение и природа. Существование, пользующееся бодрствованием, или же бодрствование, подминающее существование; такт или напряжение, кровь или дух, история или природа, политика или религия: здесь дано только или-или, и никакого добросовестного компромисса. Государственный деятель может быть глубоко религиозен, а богомолец может умереть за отечество, однако оба они должны сознавать, по какую сторону находятся на самом деле. Прирожденный политик презирает далекие от мира воззрения идеолога и моралиста внутри своего мира фактов - и он прав. Для верующего все тщеславие и успех исторического мира греховны и не имеют вечной ценности - прав также и он. Глуп тот правитель, что желает улучшить религию, имея в виду политические, практические цели. Но глуп и тот моральный проповедник, который желает внести в мир действительности истину, справедливость, мир, согласие. Никакой вере не удалось до сих пор хоть в чем-то изменить мир, и никакой факт никогда не сможет опровергнуть веру. Нет никаких мостов между направленным временем и вневременной вечностью, между ходом истории и сохранением божественного миропорядка, в строении которого выражением 'стечение обстоятельств' обозначается высшая степень причинности. В этом высший смысл того мгновения, в котором Пилат и Иисус противустали друг другу. В один миг, миг мира исторического, римлянин распорядился распять галилеянина на кресте - и то была его судьба. В другой миг Рим оказался обречен проклятию, а крест сделался попыткой избавления. То была 'Божья воля'. - Освальд Шпенглер 'Закат Европы'.
Внук предка. В анналах истории сведения о Пилате крайне скудны. Что послужило Булгакову: фантазия или интуиция?
Поп. Как ни странно, еще и историческая литература. Обычно, прорабатывая интересующее его явление, Михаил Александрович обращался к самому доступному источнику - энциклопедии Брокгауза и Ефрона, у которых были наготове персональные статьи и внушительный перечень сносок на доступные источники. Так он, видимо, и узнал, что в 1888 году была опубликована книга немца Густава Адольфа Мюллера 'Понтий Пилат, пятый прокуратор Иудеи и судья Иисуса из Назарета'.
ВС. Булгаков, в свою очередь, выбрал две версии: немецкую (майнцскую) - о происхождении Пилата и швейцарскую - о его 'загробных' терзаниях. 'В Майнце жил король Ат, который умел читать судьбу людей по звездам,- пересказывает Мюллер немецкую легенду.- Будучи однажды на охоте, он прочел по звездам, что если в этот час от него зачнет женщина, то родится ребенок, который станет могущественным и прославится. Так как король находился слишком далеко от Майнца, чтобы послать за супругой, он приказал выбрать для него какую-нибудь девушку по соседству. Случилось так, что ею стала прекрасная дочь мельника Пила. Она и родила Пилата'. Швейцарская же легенда повествует о том, что погребенный в горном озере самоубийца Пилат, подобно старому усталому Агасферу, не знает ни минуты покоя и что ежегодно в страстную пятницу, ночью, дьявол поднимает его со дна, втаскивает на окружающие озеро 'скалистые стены', где до рассвета тщетно пытается смыть с него вечные пятна позора. Аксессуары этой легенды также находим в булгаковском романе: когда Мастер, с разрешения Сатаны, отпускает Пилату его грех, 'скалистые стены' рушатся, и пятый прокуратор Иудеи обретает, наконец, желанный покой. - Ирина Галинская 'Загадки'...
Поп. Сразу вношу ясность: описание действий Пилата не во всем сопрягается с Евангелиями.
Мачо. Батюшка, вам не надоело сбивать нас с проложенной колеи, отбрасывая к старому хламу. Мы вроде как договорились, что такие действия вполне согласуются с Евангелием от писателя Булгакова, или Воланда, или Понырева. Не вы ли на этом недавно настаивали?
Внук предка. И если вы свято верите в непреложность 4-х канонических Евангелий, не в вашей компетенции требовать того же от всех нас. И отчего мы должны рассматривать Четвероевангелие как документ документов? Что же тогда делать с апокрифами? И потом евангелические тексты не являются ни догмой, ни законом для всех: церковь и государство у нас худо-бедно, но разведены, да и вообще, христианская идея - не указ другим конфессиям. Наконец, мы здесь рассматриваем, прежде всего, роман и его кино-интерпретацию, а не священный канон.
Инженер. Кстати, вот вам, собственно говоря, яркий пример того, как умеет Булгаков задавать задачки. Перед нами одна из самых запутанных и доныне нераскрытых проблем Истории, не поняв суть которой, мы никогда не построим царство истины и справедливости. Ибо чаще всего мы равняемся на... ложных кумиров и лицемеров. И проклинаем тех, кого эти лже-кумиры лукавством и подтасовками превратили в общепризнанное средоточие зла, грехов и преступлений. Ведь проще и безопасней сделать козлами отпущения смелых, решительных и отважных, тем самым списав на них всю ответственность за собственную безответственность, трусость, покорность. Правило проще принципа, а главное удобно: 'Мы не ведали, мы только слепо верили, от нас ничего не зависит, мы не решаем - мы лишь послушно исполняем'. Бортко усилил эту линию защиты и оправдания трусливых, спихнув все грехи на Пилата или Берию (и, значит, Сталина), хотя реальный Берия просто не мог возникнуть в замысле Булгакова, чего не скажешь про Ягоду или, по крайней мере, Ежова. Трусы - все мы и, особенно, те, кому проще для ума, легче для памяти и спокойнее для совести все вины свалить на одиночных монстров, не давая себе труда задуматься: 'Но раз на Грозного, Петра, Берию, Сталина упорно и целенаправленно вешается вся грязь, значит, кто-то хочет обелить себя, раз и навсегда назначив Виновных'. С этим и жить спокойней. Но, совесть, если она есть, сведет с ума, пока не докопается до истины, как это произошло с Пилатом или Поныревым. Пилат, теряя пряжку, то есть скрепу, теряет согласие со своей совестью с душевным равновесием, отныне ему нет покоя.
Эрудит. Не могу! Ну, мастера! Уж и пряжке высший смысл приписали.
Мачо. Тут надо винить не нас, а древних. Амулет 'Пряжка' был популярным еще в Древнем Египте. При помощи его Исида воскресила мертвое тело Осириса и поразила жестокой болезнью Ра. Амулет предназначался для того, чтобы умерший получил доступ в любое место загробного мира, а также имел 'одну руку, направленную на небо, а другую - к земле' (Уоллис Бадж 'Магия Древнего Египта'). Теперь согласуйте с Пилатом. Не сможете, поможем.
Эрудит. Не удивлюсь, если следующей вашей апелляцией будут карты Таро.
Инженер. На Папюса б не нарваться...
Мачо. Сами напросились. Автор романа о Пилате - мастер. Его номер 118-тый. В картах ТАРО 118-той нету. Есть номер 18 'Луна'. Знак Водолей. Речь, разговор, беседа, говор, болтовня, толки. Злословие - Клевета - Решение - Совещание - Луна.
Внук предка. Матрица...
Чекист. Первой главы о Пилате.
Инженер. Всего романа. К сожалению, к Пилату подходят с затасканными и узковатыми мерками. А это трагическая личность, пребывающая в неостановимом поединке с одним и даже несколькими противниками кряду.
Чекист. С кем? Иешуа, - это я еще понимаю. Но Пилат, при его-то власти?! Не знаю. Разве что с Каифой.
Инженер. Тогда мой расклад. В романе Понтий Пилат ведет, минимум, четыре поединка. Не все они очевидны, но все равнозначимы по напряженности. ПЕРВЫЙ - с Иешуа. Его правду Пилат понял и признал. Но, являясь продуктом прошлой эпохи и законопослушным правителем, был, в то же время, обязан не допустить смуты, жертв, потому и не посмел этого сделать во всеуслышание. Да и собственной карьеры ему вдруг стало жаль. В комплексе это всё роковым образом отразилось на судьбе Иешуа. Конечно, другой претор, скорее всего, поступил бы хуже Пилата. Без мук совести и раскаянья. Но Пилат потом кается именно за это свое - карьерное - малодушие. И это несмотря на то, что он повел себя намного честнее, смелее, мужественней, благородней и выше 99 % начальников всех эпох в своих попытках отстоять жизнь невиновного человека. Именно - Человека, ибо реальный Пилат вряд ли вообще осознавал, что перед ним пророк и, тем более, сын Божий. Возьмите среднестатистический тип начальника, впитанного нашей исторической памятью. Вот пламенные комиссары, а того хуже - злоумышленные имитаторы и бездумные профанаторы идеи, с фанатической верой в мировую революцию, с их непоколебимостью в деле уничтожения 'классовых' врагов и просто сомневающихся. На той же ступеньке практически все прославленные военачальники, наркомы и красные директоры времен Великой Отечественной. Неусомнимо выполняющие линию партии, уже на этом основании они и снимают с себя всю ответственность за ошибки, в том числе за расстрелы и расправы с 'отщепенцами'. На самом деле, все они - типичные карьеристы, ничем не отличающиеся от щедринских и гоголевских чинодралов. Пожалуй, не так кровожадна в действиях, но не менее труслива и безжалостна к 'назначенному' диссиденту (в кавычках и без) вся номенклатура от Хрущева до Горбачева. Значительная часть этой партократии, совершив после 1987 года 'затылочный оверштаг' на 180 градусов, сейчас засела в криминальных бизнес-структурах, кремлевских кабинетах и в составе не важно какой, главное, чтобы Партии власти. Ну, не смешно ли от всех этих 'идейных и принципиальных' господ ибн товарищей требовать хотя бы половины процента Пилатовской отваги и чести? А ведь и они так же, как перекрасившаяся интеллигенция, прочие 'соцреалисты', что-то там тявкают насчет нравственности и греховности римского прокуратора. Между тем, Иешуа как бы признает, что без Пилата нет самого Иешуа: раз один, тут же и другой! Пилат породил Иешуа на века! И вот вопрос вопросов: как бы повернулось дело, отклони Пилат казнь, заточи философа в библиотеке или сплавь к арабам, ровно через 600 лет ответившим на иудео-христианство исламом?
ВТОРОЙ поединок Пилата - с и.о. президента Синедриона Каифой. Императорский наместник Иудеи в описании Булгакова во всех отношениях выше Первосвященника иудейского, но, прежде всего, как законник. Каифа использует те способы, которые впоследствии назовут... иезуитскими, беспощадно шантажируя и провоцируя того, перед коим должен трепетать. То есть перед Пилатом - непримиримый враг новой веры и ее Пророка...
Эрудит. Эта антисемитская выдумка Булгакова не есть украшение его таланта.
Инженер. Вот цитата из талмудического текста: 'В течение сорока дней перед этим (распятием) ходил перед ним (Иисусом) вестник, возвещавший, что его, Иешуа из Назарета, намерены побить камнями за то, что он занимался колдовством, обманывал и сводил Израиль с пути истинного. Пусть имеющий сказать нечто в защиту выйдет наперед и защитит его. Но не было обнаружено ничего в его защиту, и накануне Пасхи его повесили' ('Неоспоримые свидетельства'. Сост. Джош Мак-Дауэлл). '- Что ты, Каифа?' - этим вопросом бортковский Пилат снимает вину с главы иудейской церкви, перекладывая ее лично на человека Каифу. Идейный Каифа же подчеркивает свою веронетерпимость, не заходя в помещение язычника. А отношение Булгакова лично к Каифе - вот оно: тень первосвященника сжимается у хвоста скульптурного льва. Что есть лев? Лев - во-первых, символизирует кесаря, во-вторых, державный символ Иудеи. Я считаю, у Каифы Пилат выиграл-таки духовно-нравственный поединок.
Эрудит. Вот только силе уступил. Довольно жестокий финт со стороны игемона: сначала обрек Иешуа на смерть и, одновременно, на спасение, а потом вынужденно умыл руки.
Инженер. Для того чтобы понять кажущуюся бессвязность его поступков, стоило бы знать одну 'конституционную' тонкость того времени - одну большую разницу. В Риме можно было схлопотать 'вышку' за оскорбление народа, неуважительно произнеся всего лишь имя принцепса.
Чекист. Пока оскорблять народ опасно, империя цела. У нас сейчас можно обзывать великий русский народ хоть поодиночке, хоть вкупе. И не то что не накажут, а на того, кто просто вслух обидится за русский народ, навешают всех собак: 'шовинист', 'антисемит'. И народ же еще за это ответит. У нас за русофобию (открытую ненависть к русским) не накажут. А вот за антисемитизм (то бишь просто нелюбовь к евреям) или за слово 'черный' (то бишь просто обывательскую характеристику нехорошего азиата, даже мошенника, убийцу или насильника) - тут уж на всю катушку.
Инженер. Перейду к ТРЕТЬЕМУ, мало кем замечаемому, поединку, который был вчистую проигран Пилатом. Это выдержанная в стиле доброжелательности дуэль игемона с главой своей спецслужбы Афранием. Ошибка Пилата, а точнее не зависящая от него необходимость, состояла в том, что наместник Иудеи был вынужден доверять самому опытному 'оперативнику' Империи. И это, очевидно, было справедливо по адресу Афрания: Рим был просто обязан держать лучшую агентуру в Иудее - наиболее взрывоопасном, мятежном и революционном уделе. Очевидно, Пилат задумал словчить с казнью и похоронами, вплоть до их имитации и подмены тела симпатичного ему Иешуа, а также последующего, и справедливого, 'перевода стрел' на Синедрион, а также - на Иуду. Но старый солдат не мог знать все нюансы работы спецслужб. И, не исключено, Афраний переиграл его, Синедрион и историков. Не переиграл он только Историю. Кстати, Кириллом Еськовым в книге 'Евангелие от Афрания' развернута специфическая гипотеза об оперативном проекте 'Рыба', который нежданно для разработчика Афрания перерос во Вселенский идейный переворот и новую мировую религию...
Мачо. Вы рассматриваете Афрания как реального человека. Но Булгаков дает также изнаночный портрет этой зловещей фигуры, как демона тени.
Эрудит. Еще один агент Иномира? Попрошу доказательства.
Мачо. Даю наводку. Афраний по обыкновению отступает в сумрак, где нельзя увидеть, отбрасывает ли он тень. У него, и это в Леванте-то, белые, нездешние, руки. Как только Пилату вносят светильники, Афраний, стремительно обгоняя появление света, покидает его стол. У Бортко, конечно же, все наоборот. Далее, если следовать Булгакову, коего режиссер прочитал 201 раз, прокуратор выходит на балкон, где в тени прячется 'группенфюрер'. В фильме же Афраний сам выходит под факелы Пилата. Учтем и то, что Афраний всегда в темном плаще с капюшоном и гладко выбрит. Никого не напоминает? 'Мастер' (в кавычках!), пролезающий с балкона в палату Бездомного, также гладко выбрит. Истинный Воланд, в черном же плаще, всегда гладко выбрит. Но Воланд ни разу не показан 'в своем настоящем обличье'. Поэтому, если есть желание, придайте ему любое обличье. И обличье Афрания вряд ли покажется недостаточно убедительным и живым.
Эрудит. Будет вам. Афраний у Булгакова - типичный иезуит.
ВС. О наружности иезуита есть предписание Лойолы: 'Голова слегка наклонена вперед, но не свешена вправо или влево; глаза опущены настолько, чтобы не смотреть на собеседника, а искоса следить за ним; хмуриться и морщить нос не следует, вообще сохранять невозмутимость, но при этом внешний вид иметь больше ласковый и довольный, чем печальный; не разевать рта и не поджимать губы; ходить по возможности всегда степенно'. Прежде чем постановить это правило, Лойола долго обдумывал его, плакал и семь раз обращался с молитвой к Богу. - А.А. Быков 'Игнатий Лойола'.
Чекист. Если я верно ухватил, мне по душе версия инженера Гранова насчет заговора. Разматываю такую цепочку, не согласны, - поправьте. Итак, Афраний разработал и запустил сложную комбинацию, повесив на кресты троих - вопрос еще: кого? - арестантов. Потом позволил действовать Левию Матвею. И тот сразу же выкрадывает с места казни самое важное тело. Потом Афраний превратно докладывает обо всем Пилату, заставив его всю жизнь страдать из-за трусости, которой игемон не совершил, но которая была 'сыграна' и вошла в историю благодаря 'такой пошлой казни'. Трусость Пилата в том, что он, вместо прямого пути на подлог ради спасения Иешуа, позволил 'профессиональным мистификаторам и заговорщикам' (Афранию и Каифе, возможно действовавшим в сговоре) обставить казнь пророка неоднозначными версиями. А те, в свой черед, со временем обросли противоречивыми домыслами и легендами.
Мачо. А эти мифы на протяжении 2000 лет дают свои плоды в виде всяческих ересей и спекуляций. Но вы не назвали самый серьезный прокол Пилата, который вполне допустим, благодаря лазейкам, предоставляемым недоговоренностями Булгакова. Велев спасти Иешуа и укрыть Иуду, не только много знавшего, но и способного опознать тело учителя, Понтий запустил чудовищную машину стократно усиленной лжи. На кресте вместо Иешуа мог висеть Вар-Раван. И если это висел Вар, то зачем его не отравили, как и велел Понтий Пилат, ядовитым пойлом, а закололи, как и Иуду - в сердце? А за тем, что таким фокусом убивалась вся сакральность искупительной жертвы, и в этом вековая вина Пилата! Он должен был спасти не плоть, а - Идею!
Чекист. Иудею!
Золотой циркуль на его гербе вспыхнул, как два протуберанца, вычерчивая снопы горячих мушек. Деготная тьма воцарилась на несколько минут... В этот раз аквариум высветил мрачное ущелье с узким уступом. Там, на рубленом каменном кресле, по бокам окруженный бездной, восседал растерянный Афанасий Бебелимеринович. Единственную тропинку над пропастью перекрыла туша громадной светлой собаки с острыми ушами, которая обнажала кабаньи клыки на всякое движение Чекиста...
Мачо. Если же на кресте висел Иешуа, то Афраний не подал ему усыпительное, а велел заколоть в сердце, как и Иуду в саду, а тело... исчезло! В результате, сами версии 'Иуда на кресте', как и 'тело Иуды, погребенное вместо спасенного Иешуа' дают простор для самых разных трактовок. Вплоть до справедливо критикуемой ныне идеологической конструкции Иудохристианства, в котором подлинные идеи Христа были подменены, 'дополнены' и приукрашены не только личными толкованиями евангелистов, но и приверженцев Каифы. Наконец¸ разве недопустима версия, что Иуда был невинен, просто знал и проповедовал не то, за что он проклят, а ТО?.. Тогда становится понятен смысл его последних звуков: 'Ни... за...'. 'ЧТО' - добавим мы. В самом деле, разве красноречивое многоточие после 'за...' в тексте Булгакова не предполагает вместо законченности фразы, буде это просто имя НИЗА, недосказанности продолжения?!
Поп. Иуда невиновен? А 30 сребреников?
Мачо. В романе нигде не сказано, как он получил 30 тетрадрахм. Но эта сумма вполне могла быть ПОЛУЧЕНА Иудой - работником меняльной лавки за текущие услуги. Сказано, что его, бегущего через кладбище по ЛУННЫМ коврам за призрачным видением Низы (Геллы), подкараулила троица: коренастый, убивающий с большими искусством коротыш (Азазелло), говорливый дылда (Фагот-Коровьев) и - в капюшоне (Афраний-Воланд). Вдали Афрания поджидает коновод (Бегемот). Афраний перед этим получил приказ Пилата 'спасти' Иуду от убийц с ножами. Иуда был на лунной дорожке четвертым - и лишним. Так же как Иешуа был 4-м лишним для троицы иудейских разбойников на Голгофе. Иуду, как и людей на кресте, убили в сердце, правда, кинжалами - спереди и сзади, а в кошель подсунули липовую записку. Сам же кошель с запиской ПЕРЕКРЕСТИЛИ веревкой - страшный символ повязанности кошелька (денег) и креста (христианства). Далее. Лишь после убийства Иуды в кошельке было найдено 30 тетрадрахм, и только тогда усилиями Афрания сумма была оглашена. Тут-то все и встает на свои места: когда даже всезнающий Афраний говорит Пилату, что ничего не знает о величине суммы, врученной Каифой Иуде, демон не врет. В тот момент ему это, действительно, не было известно. Ведь Иуда еще не получил и уже не получит от Каифы никаких денег. 30 тетрадрахм - это то, что он в последний момент взял с собой в меняльной лавке. Повторяю, нигде в романе не сказано, что получены они были от Каифы. Просто - получены! И тогда еще понятней его укоризна, его белое, одухотворенно красивое лицо после убийства. Да и последние звуки из уст Иуды 'Ни... за...' были произнесены 'голосом низким и укоризненным'. Опять! Хриплым разбойничьим был голос 'Иешуа' на кресте, таким же хриплым - человека в разорванном хитоне с обезображенным лицом, сопровождавшем на лунной дороге Пилата. Задал же загадок мастер Булгаков.
Внук предка. Очень неожиданный взгляд на связку: Иуда и Афраний. А откуда Булгаков взял этот образ?
Эрудит. В 'Булгаковской энциклопедии' говорится: 'Афраний и Понтий Пилат также пытаются сделать доброе дело, не порывая со злом. Пилат стремится помиловать Иешуа Га-Ноцри, но, опасаясь доноса, утверждает смертный приговор. Афраний по долгу службы руководит казнью, но потом по завуалированному приказу прокуратора убивает доносчика Иуду из Кириафа. Афраний и Понтий Пилат своеобразно восприняли проповедь Га-Ноцри о том, что, все люди добрые, ибо первое, что они делают после смерти Иешуа, так это убивают Иуду, совершая с точки зрения проповедника безусловное зло'...
Инженер. До чего благостная интерпретация. Похоже, ее и взял на вооружение Владимир Бортко. И прибалт Любомирас Лупявичюс нормально играет суперагента Афрания, но чужой голос Олега Басилашвили сильно снижает естественность воплощения. Неужели на роль античного то ли Мюллера, то ли Шелленберга трудно было найти русского или хотя бы русскоговорящего актера? Между прочим, та же неестественность - чужое озвучение - портит впечатление от игры Александра Галибина, коему по сценарию и так-то тесновато развернуться.
Голос Чекиста, перекрывающий скулеж пса. Нет, ну а был такой конкретный тип по имени Афраний?
Инженер. На разных исторических этапах в Риме хватало Афраниев. Афранием звали полководца, который на пару с Петреем неудачно противостоял Юлию Цезарю в Испании. Несколько ближе по времени стоит Афраний Бурр Секст - начальник преторианской гвардии в правление Нерона, этого персонажа отравили в 62-м году.
Эрудит. Вот это будет погорячее.
Мачо. Спасибо за поддержку. А то исследователи романа почему-то озабочены эволюцией взаимоотношений Пилата с Иешуа. И, как правило, Афраний проскальзывает по пригашенной кромке их интереса. Кирилл Еськов с этим не согласился и доказал, что в Иудее 30-х годов главный контрразведчик Афраний был никак не мельче самого игемона. Больше того - тайная власть в провинции, если не во всем восточном Средиземноморье, была паутиной, сходившейся в его кулак.
Внук предка. Все так разволновались, а нас и без того осталось мало. Подводим итоги. У нас сама собой родилась тема: 'Галерея второстепенных образов в Иудее и их место в романе'. Что дальше?
Мачо. А дальше становится ясно, что следом за Иешуа и Пилатом Каифа, Афраний и Иуда также являются ключевыми фигурами романа. Но не фильма, где они играют галерку, раек, периферию, то есть именно провинцию, каковой Иудея и была по отношению к Риму. Кирилл Лавров в образе Понтия Пилата все-таки стар, а оттого не так убедителен, как должен бы быть опытный и бравый воин. Каифа в трансформации Валентина Гафта, а скорее - Бортко, отнюдь не мастер закулисных интриг. Первосвященник даже заметно облагорожен за счет... Парадокс, но облагорожен за счет навязанной режиссером бесцветности, приданной этому образу. У зловещего первосвященника Синедриона в исполнении Гафта как бы нарочно стерилизованы, загашены самые его яркие черты: фанатизм, непреклонность, жестокость и коварство. 'Больше мне ничего не нужно'. Это слова Пилата, которому человек в грязном хитоне и с обезображенным лицом говорит по воле лишенного солнца мастера, что казни не было. Но поймите же: ради химеры, будь то фальшивая казнь или 'муки' Пилата, ставшего героем мифа, настоящий Иешуа не стал бы лгать! 'Казни не было' - всего лишь 'успокоительное для Понырева', лишь приятное заблуждение, принимаемое за правду только потому, что в это хочется верить и что это удобнее неприятной, даже страшной, но подлинной правды.
Инженер. Утешает одно: в бездну не то неба, не то подземья ушел отпущенный мастером герой - Пилат, сын короля-звездочета, но туда же канули Воланд со свитой.
Гелла. Гости, отведайте свежие булочки с маком. На запивку кисель молочный.