Аннотация: Российский информационный эфир заполнил живучий вирус, что 20 лет гонит пургу, заразу и чернуху. Его типичные экземпляры бесцензурно транслируют свой многоканльный маразм прямиком в мозги затурканного "совка"...
Владимир Плотников
КривоносыйСемихрен (фрагмент книги)
...Сегодня, как, впрочем, и всегда, зал Дома лицедеев заполнен исключительно бомондом облцентра - ни одной неодухотворенной рожи от станка, школьной доски, метлы и тем более сохи. А, впрочем, нет, такого здесь еще не видели - ни разу, даже при явлении Ростроповича населению не было в этом душном зале столь тесно.
Прея и мокрея, гуттаперчевый народец висит на шеях, плечах, люстрах и балконах. Плачет навзрыд и навсхлюп. Заискивающе чирикает, сладостно чмокает и блеюще хихикает шуткам корифея, отжимая носовые платки, в неудержимом экстазе пуская творческие ветры и глотая валидол. Но даже в хвалебной сюсю-како-фонии повышенной луженостью глоток выделяется споенный хор творческого ОАО "Сорочий помет".
Чудно и даже странно, но громче всех патриоту-монархисту хлопал клинический периферийный демократ-космополит "Семихрен кривоносый". Так земляки почтительно нарекли щелкопера-многостаночника Леву. Среди своих бытовала и смягченная вариация: "бездонный золотарь". Нельзя сказать, что несправедливо: космоскулый, горбоносый и плешивый дядя неопределенных кровей и лет "творил" до одури неистощимо. Он вел телепередачи, радиожурналы, спортивные репортажи, бузил на "круглых столах", диспутах, редактировал периодику и размашисто крапал томики олигофренических виршей. Их, если честно, понять не мог никто, даже друзья-эстеты. И оттого-то, на всякий пожарный, припечатывали: классика! При этом, не добавляя: чего классика? - пристукнутой мысли или расхлебенившейся шизы.
Что касается последней, то ее жертвой становился всяк, кто хоть раз публично провинился в любви к России и, тем более, неосмотрительно злоупотребил словосочетанием "я русский". Не говоря о варварах, смеющих всуе использовать слово: "еврей". В этом принципиальном вопросе небритый заступник мочил всех без разбору, не щадил даже статистиков, что в общий список народов, наряду с русскими, татарами, украинцами, чувашами, по имперской дури включали и представителей гонимого племени. Самыми невинными эпитетами в обойме семихреновых филиппик были "ксенофобы", "черносотенцы" и "фашисты". И все это с вулканом крика, вони и слюны.
Разумеется, столичные статистики на наезды периферийного Булгарина, мягко говоря, начхали. Зато уж на своих он оторвался - даже притянул бедолаг на правеж, транслированный по вассальному телеканалу "Земеля". Ну, чтоб всем маргиналам из прибежища негодяев впредь неповадно было! По ходу первой за 5-вековую историю города публичной гражданской казни бледные, заикающиеся и задыхающиеся от враждебных миазмов горемыки покаянно мекали, по-детсадовски оправдывались: "Да мы, да я, да не со зла, да по старой коммунячьей, будь она проклята, отрыжке... Простите, иуды ради и иеговы для... Больше этого не повторится даже под угрозой санкций со стороны начальства"...
Показательная порка с демонстративным отчаянием жалких и беззащитных научных работников устрашила обывателей облцентра. В итоге, он стал первым городом 51-го штата - и.о. Российской Федерации, - где на слово "еврей" было наложено табу, негласное, но освященное администрацией и "4-й властью". Про всех говорить не станем, но уж в кругах цивилизованной публики - точно! А разные там отморозки, типа оппозиционеров и патриотов, не в счет. Эти, наоборот, с пущей яростью крыли вечно страдающую нацию не только на "е", но и, свят-свят, на "ж", не подумайте чего ругательного. Ну, так какой с них спрос, с невменяемых-то?
Да что там "е" и "ж"? По большому счету, и фамилию самого Левоньки вслух произносить не рисковали. Ибо чревато: словесный экскрементатор моментально обижался, впадал в ступор и чуть сразу - в буйство. Его клевреты по цеху какашечников всею разноглотицей гидры тутошних СМИ нервно грозили крамольнику исковой бучей "за разжигание национальной розни в виде отдельно заявленного антисемитизма". И только ввиду возмутительного славянофильства местной судейской братии историю человечества так и не пополнил исковый прецедент на тему: "За фамилию мою, козел, ответишь".
Взбалмошный лысец рифмованно картавил везде и всюду, в принципе и без. Но с повышенной страстью - в любимой своей авторской передаче, названной в честь его же комедии: "Боль от мудрости или Мудиболь", тут же переиначенной злосмешниками на "Боль в мудях". Давно хрестоматийным стал сюжет "Мудиболи", где торжествующий, с образиной, напоминающей линялого душмана, Семихрен топил в уличном сортире портрет мэра облцентра, прибормотывая:
- "Нам на распутье, Но не Распутин, Велел нацболов Мочить в уборных. Мочите гадов! Мочу в экстазе! И тонет гадость... В унитазе"... Да-да, ха-ха, вот так, вот так! И никто мне не указ! Нет надо мной ничейной воли. Я подчиняюсь лишь одной королеве - свободе слова...
Это да, по ходу авторских заморочек врюхавшийся в эпический образ Семихрен не щадил никого. Даже себя... Ему ничего не стоило прямо на экране оголить зад и гениталии. Он азартно мочился в реставрированную, но не приватизированную детскую песочницу, наглядно иллюстрируя незавидную участь общественной, без хозяйского пригляду, собственности. Регулярно совершал хазарские набеги на беззащитные детдома и интернаты и там уж тешился по полной программе: с погромом социалистической символики, вымазыванием дегтем ворот и валянием в пуху культоргов. Семихрен вдохновенно колотил стекла в подростковом клубе, кое-как сбереженном энтузиастами. Был случай, когда, ворвавшись в чудом уцелевший пионерлагерь имени второго космонавта планеты, он кувалдой сбил вывеску с портретом космонавта. И вдохновенно художничал над ним уже с помощью серпа. Семихрен ставил рекорды подводного плавания в смирительной рубашке. Перебодал, с разгону, все памятники Ильичу. Кусал самолеты, танки, автомобили, комбайны, трактора и все, где по вредительскому умыслу или головотяпству не вывели ненавистные лейблы типа "СССР", "За Победу!", "Славься труд!", "Все на благо человека"... Рыжий барбудо сигал вниз головой с обелисков героев, а однажды - с первой космической ракеты, водруженной на постамент. Злопыхатели уверяли, что это видеомонтаж, поскольку ни разу, даже в момент приземления, не прерывалась авторская декламация "экспромтов".
Неиссякаемые свои экспромты одержимый бородатик ставил выше шекспировских сонетов и тем более "а-рабских ру-баек - русо-рабских баек-ru японо-копченого Омара Хуй-яма"... - вот, кстати, образчик его оригинальной импровизации - мудибольки.
"Мой экспромт - есть экстремальный процесс провиденциальной мутации, есть экспериментальный променад мудиболи, есть эксклюзивная продвинутость мотива трансцеденции", - распалясь, пояснял бездонный золотарь... Само собой, тут же нашлись "поклонники", расшифровавшие левины экспромты, как "экскрементальные промудонты, экскрементирующий прорыв муд...ка и экскрементное прободение мути"...
Неистовый Семихрен состоял непременным вице-президентом "элитарной ассамблеи", раз в год наметавшей в губернскую столицу всякой жухлятины из давно и безнадежно протухшей диссидентской богадельни. А еще лысый Лев президентствовал в областной лиге куропивовцев. Последнее требует пояснений.
Бяка в том, что где-нибудь уж с полгода на электронный "e-mail" Левика сбросили эксклюзивную сенсацию. Мол, престижный комитет межгалактической ассоциации "Кал-ру" (Лева не слыхал отродясь про такую, но спорить не стал - в дураках еще останешься)... Так вот этот комитет... "...признал лучшим русским писателем ХХ века Рувима Пафнутьевича Куропивова, ученика и последователя Гурджиева. Эмигрировав в Исландию, Куропивов в 20-е годы двадцатого века сдружился с Алдановым и Ходасевичем. По рации. Куропивов написал поэму "Дерьможор", философские романы "Как-Туз", "Дутов и дерьмота", "Бронштейн, или свято место... и т.д.", "Божья тварь - это вам не Пара Ноя", "Черная дыра нужника", десятки эссе, новелл и стихов в стиле уринотерапии и копрофагии (по авторской терминологии - какологии), ревностным адептом которых сам и являлся. Умер в 1940 году. Официально от цинги (неофициально - от острой нехватки первичной пищи) в Финляндии, куда прибыл добровольцем бить советикусов, хотя по причине рахита и дистрофии не имел возможности поднять даже пистолет. Как не прискорбно, на родине героя нет не только общества его имени, но даже не слышали, кто он есть!"...
Импульсивный Семихрен был поражен в самый анал, ровно два дня трясся в припадке, пуская слезы, слюни и прочую вторичную органику. Падучая, кстати, колошматила Леву с петушиной регулярностью - два раза в месяц. Очухавшись, бодрый и воспламененный мечтой исправить чудовищную историческую несправедливость, он оперативно созвал штаб эстетов, на котором без особых дебатов единолично сформировал и единодушно возглавил лигу куропивовцев. Буквально через неделю Рувиму Пафнутьевичу поклонялась, посыпая пеплом власы и их отсутствие, вся какашечная интеллигенция губстолицы, в том числе филологическая профессура. А еще через месяц прошел первый, инвестированный губернатором научный симпозиум: "Куропивов и фекальная актуализация ноосферы России в фокусе провинциальной ментальности облцентра".
Конфуз подкрался к моменту открытия, когда отвязный репортер бульварной газеты "Нашим-вашим" Викеша Миаций распространил заявление, что это он хохмы ради придумал и запустил утку про никогда не существовавшего писателя. Излишне говорить, что конфуз замяли: куропивоведение набрало такие обороты, что отказываться от нового классика было поздно, не говоря уж про связанные с его эксплуатацией дивиденды. Да и кому сегодня это интересно: был или не был? Главное, сенсация и свежанинка в виде научно-диссертационного Клондайка, гонорарной халявы и фуршетной хавки.
Вне творческой планиды рыжий золотарь метафор, как уже говорилось, судился, судился и судился. Активно, охотно, спонтанно - везде и сразу. И особенно рьяно после учреждения филиала всероссийского цеха какашечников - воспетого даже западными эстетами ОАО (общество с анальной ответственностью) "Сорочий помет". Сей творческий союз вел бескомпромиссную борьбу за права копрофагов (дерьмоедов) и, прежде всего, в защиту чести и достоинства писателя Владимира Белобокина, в свое время отравленного фекалиями с ядом.
В этой связи нелишне напомнить, что память этого достойного и утонченного человека, творца, мыслителя, революционера духа уже долгие годы хамски оскорбляют всякого рода идущие вместе и порознь. А в закоперщиках опричнины - опять же поганые патриоты, ветераны всевозможных войн и прочее блокадное быдло. Их, только подумайте, коробит оттого, что Белобокин в своих писаниях изощренно матерится, смакует физиологию поедания кала, пития мочи, дегустации гноя, извращенного секса и жесточайшей расчлененки. То есть всего-всего продвинутого, прекрасного, изысканного!
Разумеется, больнее всех эстетическое чувство писателя и его последователей уязвляли глумливые пенсионеры. Недобитая шваль, совковый сброд, ничего не соображая в искусстве, они еще смеют вонять из своих нор в сторону благовонного эстета Белобокина. Свинорылое стадо осмеливается обзывать его шедевры порнографией! Мало: по тупоумной своей ограниченности быдло упрекает великого калопеда в том, что он якобы оскорбил миллионы героев войны и блокадников Ленинграда. А в чем грех-то? Видите ли, им не по ндраву, что кудесник слова, вернее мата, живописал, как некие охотники питались "жопами и титьками" (авторский слог), добытыми, то есть вырезанными, у бесхозных трупов подохших с голоду ленинградцев. Сыскались изверги, поставившие в вину классику кощунство, святотатство, глумление над миллионами и прочую шелуху гребаной совковой идеологии. Да, что можете вы, амебы, смыслить в новаторских приемах, в галантных изысках, в гениальном мировидении Сорокина, пардон, Белобокина? В святой свободе творца, в его привилегии на самовыражение, наконец?! За это ли боролись, не щадя языка и зубов в смертельной схватке с тоталитаризмом реалистов и романтиков, этих кондовейших Горьких, Твардовских и Шолоховых?
Столь гадкого поругания чести коронного стилиста Левушка не стерпел. Несколько недель по суверенным каналам местного ТВ склонял он проклятых недоумков-ветеранов не иначе, как: "блокадные блохи, исчадье эпохи, параши гнидовье, отродье клоповье". Правда, последнее слово даже ему показалась слишком радикальной находкой для любителей разночтений и пародий. И Семихрен мужественно кастрировал детище, оставив в экспромте-мудибольке лишь четыре первых слова. Наблюдая по телевизору, как тысячи столичных (!) неучей клевещут на гения, он бессильно ревел, накачивал себя транквилизаторами и галлюцинировал. Ну не мог, не мог снести провинциальный мудиболист этот парад серятины, это засилье скотов. Диктатура дури своими беспочвенными нападками осквернила ранимую, восприимчивую и нежную душу Певца фекальной нирваны. Бесстрашный барбудо впадал в истерику, бился в эпилептических конвульсиях и, цитируя кумира, изрыгал: "Е...ные, е...ные!!! На кол всех, шкуру, скальпы живьем содрать и в купоросе замочить!"...
Стоит ли говорить, что столь образные телепризывы поэта не подлежали никакой ответственности и цензуре? Напротив, губернатор открыто благоволил Левику, как и прочим людям с ярко выраженными чертами вырождения. Тех же, кто робко заикался супротив телеузурпации шизофреника, полоскали: "замшелые националисты, недобитые сталинисты", донимали исками "за оскорбление чести и достоинства бедного борца за общечеловеческие ценности". Которые, как известно, несовместимы с русскими - всем этим шовинистским хныканьем коренного большинства о гордости, культуре, правах, традициях и прочей великоханыжеской раздербени...