Дилижанс неспешно нырял по ухабистой тропинке. Серый в черную полоску разлезшийся куб таможни маячил то вдали, то вблизи, то скрываясь из виду, то прорываясь в окоем, но всякий раз в новом местоположении.
- Что ли, не пойму, трудно проложить нормальную колею, попрямее? - сварливо пробормотала пожившая дай боже дама в замшелой шляпе с вялыми и безыскусно крашеными плерезами.
- Вы откель, мадам? - Оглянулся кучер.
- Из тутошних я, из аристократок. - С холодным достоинством прозвучало в ответ из-под густой вуали.
- Тогда бывайте патриоткой, - назидательствовал кучер, - на родине всё всегда лучше. Вы, знать, давно не бывали в родимых краях?
- С даты сорокатрехлетнего юбилея покойного короля.
- Оно и заметно, - вздохнул возничий и защелкал кнутом, сосредточась на управлении коняжками.
Презрительно хмыкнув, местная аристократка уткнула нос в тугую перчатку с проголодавшимся мизинцем.
Через четверть часа я сделал вывод, что хитро маскируемая рельефными изгибами таможенная изба так и не приблизилась. Более того, некоторые колдобины и овражки казались до мелкостей знакомыми. Не совря - ощущение, что мы петляем по круговому, вернее спиральному маршруту, где каждый виток продвигает к пограничной цели самое много - на сажень. Подмывало спросить: на кой ляд все это? Но промолчал, - чего доброго, в дураки угодишь.
Вооружась терпением, последующие часа полтора я безропотно сносил дорожный массаж области таза. Но даже дури полагается предел.
Сперва не верилось, что факт: дилижанс застыл против одиноких ворот. Без забора. На створках пара объявлений. Первое: "ПОЖАЛУЙТИ С ДАБРОМ!". Со второго сиял шедевр коровьей каллиграфии: "ВОРОТЫ. И.О. ЗАБОРА КОЙИЙ В ПРАЕКТИ. ДЛЕНА 1,5+1,5 АРШЫНОФ". Средину крепил громадный замок.
Ну, вот и страна ученого принца! Я спрыгнул на землю, утонул в липкой грязи и, хлюпая подошвами, спокойно обошел никчемные "ворота - и.о. забора". Тем временем, "из тутошних аристократок" и кучер безуспешно колотили в ворота, прося пустить. Я решил им помочь и стукнул в слюдяное оконце таможни. Проем оконопатил бородач. Заспанный и в кирасе.
- Чиво такова? - воспитанно гаркнул кирасир и, щуря глазки, пошел яростно расчесывать сыпь на щеке.
- Тут к вам приехали. - Сообщил я.
Таможенник наклонил голову, жестоко поскреб еще один бак и вдруг застыл, словно вспомнил чего. Напряжение начальника не могло не передаться вытянувшимся в струнку кучеру. Но государев человек быстро скривился, что означало - выпрямился, и, заскоблив подбородок, важно рыгнул:
- А... псы. Подождуть! - и осиротил проем.
К той поре я уже сблизился со столбиком-указателем "ДОрРОГгА" без малейшего признака присутствия таковой. А за спиной начиналось: сопенье, ругань, скрип. Я обернулся. У ворот изнутри, жутко пыхтя, копошился неохватный коротыш в мятой кирасе с пристегнутой к поясу саблей размеров немыслимых.
Засов злонамеренно упирался. Засмеявшись, я вспомнил о наружном пудовом замке, не отомкнув который, вряд ли раскроешь ворота. Но тут, опровергая логику, створки подались вовнутрь. Тоже ведь номер: замок-то... намалевали краской. И следующее открытие: при резком движении таможенника блеклая кираса натянулась и зараз сморщилась в гармошку - не сталь, а клееные куски серебрянки.
Приветно бурча, пограничник впустил приезжих в пределы отечества. Вопросов к кучеру у него не возникло. Прибрав поднесенную шапку монет, кирасир даже благодушно пнул возницу коленом, на что последовал благодарственный довесок льстивых восторгов.
А вот тутошней аристократке путь был зарезан наглухо. Ткнув в бок правую руку, а левой раздирая кожу на затылке, страж границы радушно прохрипел:
- Чего надоть, курва?
- Не имею никакого намерения собеседовать со столь косноязыческим солдафоном. - Надменно отозвалась шляпа.
- Ась? - прервав озадаченный чёс, таможенник переместил руку к левому уху, после чего из пасти вырвался рев. - А? Да ты кто така? - Вторая рука поползла к гнутой сабле.
"Еще один златоуст", - мне сразу вспомнился достопочтенный Кнуреллер.
Возмущенно надув губы, чванливица все-таки попятилась и представилась с уже безопасной дистанции:
- Мы, примите к сведению, из здешних аристократок. И к моветону, да станет вам ведомо, не приучёны. Вот так-с!
Солдафон затряс складчатой шеей:
- Вона чо. А везешь чо?
- Как это что везу?
- А такыто: добро како везешь?
- Пардон, не вникну в субстанцию расспроса: о каком добре вы ведете диалог?
- Цыть! - подпрыгнул таможенник. - Выражаться при сполнения не дозволям! А ну шпарь, как на духах, како добро с собою тащишь?
- Но почему это, извините за расспрос, я должна транспортировать с собою некое добро?
- Довыражаисси! - недобро покачал головой страж. - И тупа ж ты, кума, да хрен с тобой. Проясню. Грамоте-то кумекашь?
- АльфАвиту обучены-с, - подавилась дама, очевидно, смиряясь.
- Тады скажи, чего на двере прописано?
- Ну, если судить с аутогеничной тождественностью, то: "добро пожаловать", - самонадеянно предположила аристократия.
Коротышку заштормило от спазмов:
- Хе-хе, не могу, уморила! Нешибко ты, погляжу, в чтиве-то сильна. Хе-хе! Кому ж, пораскинь мозгою, надоть таких клух пришлых жаловать? Не того там проставлено. А писано по мудрому велению принца-благодетеля: "С добром пожаловти". С добром, чуешь? То бишь: кто како добро везет, так и добро пожаловти. Во! А у кого добра, смекашь, нетуть, так у нас такого добра дерьмова и свово хватат! Уразумела, убогонька?
- Так нет... Как же... Позвольте. Это в смысле... добро...типа...багаж... имущества... скарб...пожити...наконец? - Заикаясь, всхлипнула дамочка.
- Во-во, имущества. Именно, пожитки. В конец-то неразумна старушоночка допёрла!
- Но у меня такой, значится, казус: ничегошеньки нетуть. Исключая, пардон, окромя старого белья, - быстро поправлялась женщина, с натугою осваивая лексикон отчей власти.
- Какыт нет неча? - ехидно ухмыльнулся блюститель рубиконов.
- Да, да... вот так, и нет. - Тут мадам взлопотала с жаром и взрыдняком. - Вы вникните, господин капрал, в сущностной аспект сложившейся акциденции. Я вить при покойном монархе изгнана была. Эмигрировала. Долгосрочно. Скиталась. Длительно. А намедни правитель нонешний объявил амнистию всеобщую. Я и репатриировалась вот, возвернулась то бишь, ежели позволите так выражаться. - Сникшее дворянство сервильно ощерилось. Однако линялый кирасир, пригнув башку, разгонным прямиком пер на экс-врага отечества.
- Значится, изгнана? Значится, эмихренша? Значится, и добра нетуть? Усё, значится, промотала? - его щелки добрехонько посверкивали.
- Значится, и добра нет. Значится, усё промотала, - подпуская слезу, покорно и подобострастно вторила старушка.
- Значится, и добра... нетуть? - кирасир отчетливо и зачем-то злорадно обособил последнее обстоятельство... да как рыкнет. - А ну пшла вон, нищь закоульная, у нас своей швали на сто помоек и двести семьдесят восемь нужников!
- Смею освидетельствовать следующий факт, господин и.о. начальника таможни. - Это к раздухарившемуся вояке прокрался кучер.
- Шпарь, фуфло.
- Энта голодранно мятежная эмигрантша, это мятежно эмигратное нищенство позволило себе употребить ругательские поклепы и досадные наветы по адресации отечественных дорог. Все, мол, у нас из рук вонь. Дескать, власть растакает всеобщим безобразиям. А на чужбине, якоби, всё отменностно хорошее и завистливо справное.
- Кра-мо-ла! - зловеще, расстановочно и тишайше просипел кирасир, стекленея глазом. Редкие волосенки вспыжились от страха перед этим словом. Цап, и волосатая клешня ухватила изгнанницу за вуаль. - Разложившийся агент! - догадливо постановил он и, не обращая внимания на сопли репатриантки, втолкнул в чулан. Захлопнув дверь за поленницей, пузан дебильно ухохотался, пальцы блаженно заелозили по загривку, скулам, кадыку, зенки сладко жмурились...
Поздно опомнясь, потихонечку, спиной - шаг, другой - я продвигался от столбика с надписью "ДОрРОГгА". Упоенно гогоча, рубака подмигивал мне, как бы ища поощрения. Стараясь его не разочаровывать, я восторженно скалился и качал головой. По мере моего отдаления ухмылка почесунчика выгибалась, пока рожу не перекосило, и тогда из пасти понесся утонченный писк мамонтенка:
- Ить! Стоять! Подь сюдыть!
Обреченно вздохнув, я побрел на зов.
- Кто таков? - свирепо прорычал и.о. и т.д.
- Приезжие мы.
- Крамольщик!
- Как? - корча недоумение, реактивно переспрашиваю я.
- Крам-моль-счик, - запнулся он, и весь горловой нажим разом улетучился.
- Простите, бригадир, мы такие словеса не понимам. Хыть зашиби мя забором. - Строя болванария, божусь я.
- Зашиби мя забором, - несмело, но внятно повторяю я.
- Ить! Здорово! Надоть упомнить. Зашиби мя забором. Зашиби мя забором, - солдафон развеселился, но ретивость смяла доброту, и он официально запыхтел. - Ну, энто... кхм... все, одначе, пустяков. Смешно оно, конечно, но долг завсегда того и превыше потому... что ибо как. И не надо мне тута заливать. Колись как на духах, скока добра везешь? Бумажки мне твои не в хрен не... в того... Мы в письмах не того... То есть того... Но не так чтоб кого и потому. Эх, заплутал ты меня, крамольщик... - златоуст с бугра улился злостью. - Подать пожитки на посмотр.
Слышь, Прескарен, а ведь похоже, что этакой нищете закоульной путь в Марцилон заказан.
Я медленно выгребал причиндалы. Записная книжка, карандаш, подзорная труба, коробочки спичек, кисет, трубка... Фляжка с шампанским (о нем я узнал, промокнув горло в дилижансе) затаилась под курткой. Последним вытряхнулся перочинный нож. Но чем дольше я рылся в багаже, тем разительней менялось лицо сабельного эрудита. Оказывается, мы отродясь не видали спичек, хотя и слыхали, что некогда в столице водились маленькие палочки, коими добывали пламень. Но, поди ж ты, секрет их изготовления был необратимо утрачен. При виде ровного ряда щепочек с зелеными наконечниками "таможня" присел и зачесал в макушке.
- Ой, иди ты! Ой, иди ты! Енто никак махонький заборчик. А можа мне огонька глянуть?
- Одолжите милость.
Трясущимися руками таможенник вытянул спичку и неумело чиркнул о серистый бок...
- Гля, гля, горит! - сломив обуглившуюся головку, со смаком разжевал. - Пепёл, пепёл! - и в восхищении сглотнул чернявую слюну. - Эх, мне б таку вещь! Кажный день черкать не жаль! А тут раз в полгоду добудешь пламенюку и чахни за нею, как бы не погасло!
"Вот ведь штука кака!".
- Дарю. - Жертвую коробок. - А в обмен просветил бы что ль, чем у вас тут огонь добывают? Ежели это, знамо дело, не государственный секрет!
- Была не было! - Решась на отважное, крепыш забежал за угол избы.
Напружась, он выволок саженный ящик, отдаленно смахивающий на спичечную коробку для великанов...
Я пособил. Привстав на цыпочки, он сунул обе лапы внутрь, набычился до немоты и мало-помалу извлек желтоватое бревно, чуток помельче фонарного столба. Мера серной нашлепки равнялась горшку. Зажав кол как таран, он разогнался и с прирожденною грацией помчался к боковине ящика. Вписавшись в коричневую наждачку, набалдашник заскрипел и, осыпаясь по шершавой стенке, вспыхнул метровым снопом. Зажигальщику вмиг спалило брови и полбороды.
Но и это не предел. Не рассчитав разбега, тлеющий бородач вписался бревноспичкою в таможенные ворота и пронзил как марлю. Теперь мне стало ясно, что и ворота из холстины, натянутой на фанерную рамку. Да и чего ждать от и.о. ворот?
Вспахав землю горящим концом спички, "друг таможня" грузно сбрыкнулся рядом с дымящим колышком.
- Вот вам здрасть-ить. - пояснил расстроенно и поикивая. - Ить! Вот и завсегда так. Ить. И то: спробуй-ка такою хреновиной метко черкнуть, а потом еще и в руках удоржать!
- Постой, бригадир, а почему не настрогать спичек помельче?
- Угу... по уму... То не дело моего ума и не моего ума то дело. А дело то государево. А кто не государев таком делом возьметшись, - тот, стало быть, и есть ужо натурально из крамольщиков. - важно сведя все к крамоле, он вознес к небу обожженный палец, затем струсил пепел с бороды и основательно поплевал на непотушенные участки в районе ушей.
- Мощно! - Соглашаюсь я, незаметно суя в карман подзорку: чего доброго ее радикальные свойства произведут в мозгах "таможни" революцию.
- Вот я гляжу, и валюта тута. Ить! Ну, ничо, ничо, - без былого остервенения, пожалуй, что и доброжелательно выдал хозяин положения и избы. После чего смахнул звонкую горсть в свой карман, пояснив ласково, - на нужды заборные...
И тотчас его зенки округлись в приступе раболепия. Сперва я и не скумекал, с чего б? А все проще репы: досмотрщик добрался до записной книжки и ножичка. Я сильно сомневаюсь, что подобную метаморфозу произвела макулатура - для захолустного "грамотея" всего лишь целлюлозный эквивалент крамолы! Вояку сразил... нож - та самая подаренная брандмейстером перочинная невеличка с веером лезвий.
При виде ножика таможенный волк зарумянился снегирем и давай расточать полусвязные панегирики:
- Ваше светлячество, пардоны, не признал-с. Как же, как же, тако добро, - в языческом экстазе он озирал перочинный фетиш и вздергивал зрачки к небу, - достойно рази токмо царской особи, хрю-хрю. - Это вместо хи-хи.
Было видно, что он пытается задобрить - на всякий случай. Ровно для страховки и как бы "авансом дальнейшего обожания замаливая невольные грехи". Не поняв чего-то, я в чем-то не подал виду и, входя в роль, отечески ему:
- Признал, стало быть, шалопут?
Не моргнув глазом, служака кивнул:
- Как же вышество да не признать? Поням сообразя! - продолжать не посмел, по всему видать, опасаясь выдать факт истинного неведения.
- Коль так, вот тебе наказ: крамольщицу сию выпусти, то бишь ослобони. Пущай мотает, откель прикатила. Сполняй!
- Как же-с, светлячество? - он едва не рыдал. - А награда?
- Знаешь, не перечь. Ить! - я сам себя не узнаю. - А то, как возьму да как не забуду, кто и почто мою валюту сгреб.
Войдя в ужас, коротышка не смел продолжить вечный чёс:
- Не сгуби сиротку, вышество!
- Будет. Дыши. Но как велено, там и сполни. А награда... - я с улыбкой киваю на благонамеренного патриота с кнутом. - Того вон плута вишь? В чулан его. Да покрепче запри. Ему там самое место, как инсинуатору, клеветнику и анонимщику.
- Как? - Быстро спросил таможенник, но мысль сработала оперативней языка. - Усёк! Ентому возчику в чулане самое место потому как он поклепщик, сквернослов и зануда.
- Далеко пойдешь, вундеркинд. - Я треплю его обугленную мочалку. - Несь службу не от страха, а по совести.
- Ить! Бум сполнять!
- Ить! - солидарно отзываюсь я.
- Ить! - выкатывая бельмесы, еще задорней воскликнул он и, раздавая тумаки упирающемуся кучеру, утолкал его в чулан.
Не для внимания на чувствительной мизансцене, я зашагал прямо.
Издали и сразу выполз первый забор. Длиннющий, серо-грязный, дощатый. Даже за сотню шагов в глаза била аршинными знаками малеванная метрика: "И.о. ГлавЗабора 2,4 версты+1,5(от 1,2 до 1,8 выс.) сажень".
Вот и начало...
Я ополоснул в луже руки и по мерзкой, как размоченные дрожжи, грязи двинул вдоль забора.
Час, второй... Вопреки заявленному километражу (а, может быть, верстажу), щербатой челюсти не виделось ни конца, ни края... И хоть бы одна душечка навстречу. Увы. Так и топал битый час, продвинувшись, замечу, не ахти: при столь шиковом тротуаре галопом не проскачешь! Не балуя строгой вертикалью, дощечки торчали вразброд и наперекось. Где-то не хватало целых пролетов, и из этих окошек пялились серость, тоска и грязь.
Но вот проглянул он - конечик! Я ускоряю шаг, рывок, рывок и... О, разочарованье - то был лишь поворот одноцветной бескрайности, да к тому ж под острым углом. Стена казалось бесконечной, как тоннель из ада в рай!
Впрочем, мало-помалу отпечатались и первые, если не считать таможни, следы культуры: сперва две подгнивших спички, приставленные в разряде подпорок, затем - грубо сработанное колесо. На последнем я и выместил досаду. Раз - и колесо за затылком, мощный замах, - и вот оно, как бомба, врубается в ограду...
Ой-ой-ой! Надрывный писк мокрых досок, - после чего вся уходящая к горизонту клавиатура древесной гнили качнулась, зависла и с натужно эпическим стоном ухнула набок, колясь и атомизируясь в меленький расщеп.
Окрестное безмолвие встряхнул кошмарный хруст, что плавно сросся с тяжким воющим крещендо из-под почившего забора. И все это звуковое великолепие вспучило сырой эфир.
Я прочесал уши, пару раз протер глаза и... Батюшки: закопошившись, груда обломков у самых ног выплюнула тощую хромыляющую псинку. За нею выползли замызганные оборвыши. Их был два. Или две? Нервно сморгнув, я нацепил очки, чтоб разобраться.
- Вот не надо так делать... Однако. - Мрачно молвила первая жертва катастрофы - с бельмом на левом глазу - и сделала в обход носа сток для липких слез. Я изумленно взирал. Все-таки это был он. Он носил нижнюю челюсть размером с королевский половник и при этом расчетливо водил волосатыми руками по штанинам неопознаваемой расцветки. Тогда же из грязи вырос г-образный косматый ревматик, можно сказать возрастная развалина. Ревматику никак не улыбалось разогнуться. Поэтому космач рванул ко мне, как был - в позе опущенного шлагбаума и уныло покряхтывая.
Воспитанный на пиетете перед пожившим поколением, я молча и с интересом ждал резюме. А вот этого делать точно не стоило: тонко скульнув, дряхлый "Г" с резким ускорением таранил мой живот. Ах ты, гадкий пачкун! Фу-фу, пачкун, оказывается, еще и пахучка... Охнув и скривясь, я почти соскользнул в месиво, но, удачно балансируя, устоял на левой пятке. Чего не скажешь про темечко дедули: срикошетив о фунтовую медь моей пряжки, оно со всеми приложениями дрепнулось в грязь. Мыча, "Г" затряс не чесанной плантацией отборного "гнидовья".
Теперь про мой урон: брючины заляпало грязью, очки нырнули в нее же. Но не успел я нагнуться за беглыми стекляшками, как туземец N 2 в кенгурином прыжке приласкал мой лоб внушительной дубиной. По счастью, то ли кепка смягчила удар, то ли дрын был грозен лишь с виду, но рассыпался он от первого же контакта с головой.
- Ну... - гневно пробурчал покуситель, пятясь, после чего с вызывающим чмоком вдавил очки в булькающее тесто и остервенело заерзал подошвами. К тому времени я успешно играл в злого боксера. Дылда продолжал шумно негодовать, но не придумал ничего страшнее, чем втиснуть в рот собственную шляпу. Потом он драл ее в клочья, всячески поедал ее и силился даже проглотить, свирепо двигая при этом грозным выступом пониже рта. После серии устрашающих маневров он неожиданно показал тыл и, спустив к луже обезьяньи лапы, пошлепал к канаве.
Похоже, обмен любезностями окончен, радовался я. И едва не поплатился за скорострельность выводов: порывшись в ворохе щепок, враг достал безразмерную котомку, установил ее на пеньке, разложил батарею свекольных клубней и начал методически обстреливать объект по имени Прескарен.
На том же этапе, злобно урча, возобновил атаку и старикашка. Но теперь я был начеку. Подпустив куда не жалко, я сильно его толкнул кулаком в выставленную кочерыжку. Рухнув, как подпиленная виселица, г-н "Г" забавно задрыгал ножками. На тот момент у его стратегического союзника иссякли снаряды. Он заплакал и, подманив собаку, попытался науськать на меня. Зловеще рыча, зверушка начала красться ко мне без пацифистских намерений, но оступаясь со всех лап. Изловчившись, я слегка пнул ее в бочину. Хрипящая шавка плюхнулась на брюхо, конечности разъехались так, что треснули суставы, а морда скрылась в луже. Дернув обрубком хвоста, тварь больше не реагировала даже на хозяйский "фас".
Миг перелома в побоище, - для меня он был очевиден. Что до врага, тот, как видно, усмиряться не желал и по-разному давал знать, что не лыком шит - с дальней дистанции, разумеется. Меня даже пытались подвергнуть яростному психическому прессингу. Это выглядело так: крепко цапнув зубами правую руку, верзила выдернул из котомки резервный клубень, зверски искусал его и, устрашающе хихикая, медленно вымазал свекольной кровушкой руки, губы, нос. Оно б и ничего, не перейди детинушка на шальные манипуляции с метровым обломком спички. Вот уж, поистине, пик милитаристской мистерии! Было заметно: угар агрессора находится в прямой зависимости от увесистости дубины. Наконец, дылда сделал шаг вперед.
Судя по всему, нас ждет приступ N 2. Я скорбно вздохнул и воззвал к дипломатии:
- Э-э, дяденька, не надо мне гаденько...
Так, негромко урезонивая, я и пятился. Не ища новых встреч, мой горящий лоб намеренно уклонялся от туземного гостеприимства.
С азартным "хо-хо" враг бацнул себя по хребтине, по макушке и, в мурашечном восторге от эффекта, начал примериваться к моим мозгам.
От первого выпада я увернулся. Когда же ходячая челюсть прицелилась вторично, я оказался где-то сбоку и даже поигрывал подарком пожарника, что ощенился сразу пятью лезвиями. Понятное дело, не помышляя о серьезной защите, я выставил игрушку ввиду полной отчаянности, а также отсутствия выбора. И вот вам парадокс: блеск стальных пластинок произвел во вражеской морде мимическую революцию. Бешеные глаза остекленели, палка вывалилась из задрожавших рук. Тут и сам бродяга с ревом ринулся прочь. А за ним, переваливаясь, и сутулый его дружок припустил следом. Но, сходу забодав чудом уцелевший столб, с ним и ухнул в яму...
Любовно погладив все лезвия, я сложил перочинный оберег и запрятал поглубже в карман.
Снова в путь, не долог, не короток. И без малого десяток раз меня тревожили вопли свекловода, от разу к разу все глуше, тоньше и тише...
Вот так народец. Ничего себе, встречки! Хуже чем в Габоне, где, собственно, не был. А посему, бакалавр, дыши-ка ровно и любуйся красотами пейзажа.
Насвистывая опереточное, я вскоре убедился, что весь пейзаж - под стать уже виденным прелестям. Желто-грязная тропинка, перечно-угрюмое небо, порубленные там и сям стволы. Они-то и впечатляли: теперь я уже ничуть не сомневался, что марцилонская индустрия по изготовлению заборов не имеет аналогов в Европе. Насчет Китая спешить не буду. Вопрос: от кого ограждать? И кого?