Аннотация: Сюрный рассказ на конкурс sur noname. На тему "Наше знамя" - альтернативное видение очередной Великой Отечественной
Узы
Пришли звуки. Пикание и бубнящий далекий голос. Бу-бу-бу. Не один. Что-то говорят. Разобрать пока невозможно. Все болит, во рту сухо, с трудом можно пошевелить пальцем. Пошевелить. Громко сказано. Дрогнуть.
Надо сконцентрироваться на равномерном попикивании. Оно успокаивает. Помогает мыслям прийти в порядок. Тем немногим, которые остались в голове.
Сквозь веки пробивается свет. Если попытаться приоткрыть веки, то можно увидеть мутные силуэты. Они почти не движутся. Но разговаривают. Так хочется понять, о чем. Наверняка обо мне. Что же они говорят?! Как же я устала.
Устала.
Кто же я?
- Пришла в сознание, - сказал седой мужчина, врач.
- Как вы это поняли? - разглядывая лежащую, спросил худой невысокий мужчина с неприятными, цепкими глазами.
- Веки подрагивают, пытается пошевелить пальцами. Ну и... - врач кивнул в сторону, - энцефалограмма.
- Она нас слышит? - худой мужчина подошел ближе, но врач придержал его.
- Не подходите ближе. Она нас слышит. Но не уверен, что понимает. Ей понадобится еще много времени.
- Которого у нас совсем нет, - худой развернулся и вышел в коридор.
Врач задержался на полминуты, поправил капельницу, проверил электроды. И вышел вслед.
- Она нужна нам через две недели. На ногах.
- Валерий Николаевич, через две недели мы можем лишь поставить ее вертикально. Ни стоять сама, ни, тем более, соображать, она не будет.
- Тем не менее. В это раз мы упустили слишком много времени. С этого момента все делается "любой ценой". Да, руководство над проектом переходит ко мне. Я считаю, что тактическая стадия начата сегодня.
Седой врач, будучи на голову выше своего собеседника, навис над ним, словно желая, чтобы тот скукожился и забился в какую-нибудь норку. Но Митяев не поддержал психологическую игру своего собеседника. Кивнул на прощание, развернулся и ушел.
***
В лагере поднялась суматоха. Три раза к командиру обращался радист, в конце концов, Скворцов бросил свои дела и провел в радиоточке целый час безвылазно. Приказ был ясным и непонятным. Было совершенно ясно, что делать, и абсолютно не понятно - зачем.
Весть о прибытии транспорта облетела лагерь за пару минут. Пошли пересуды, разговоры, домыслы. Только раз до этого момента в расположение партизанского отряда прибывал груз от своих. Был сброшен с парашютом на поле в пяти километрах. Сейчас же, в глубокий тыл к противнику шел настоящий транспорт с пассажирами.
- Кто летит-то? Поди генералиссимус, ордена раздавать? А, Генадьич?
- Вы тут не трындите попусту. Болтун - находка для шпиона.
Света, полевой хирург, насупилась и пошла дальше. Андрей Геннадьевич же оглядел расположение лагеря. Прикинул, как посадка транспорта демаскирует их нынешнюю позицию. Тяжело вздохнул. Что за черт? Что за хрен с горы этот Митяев?
Для посадки выбрали опушку в полукилометре на восток. Вечерело, дул прохладный ветерок. Шумел лес. Словно не было войны, словно не были они на добрую тысячу верст от линии фронта, в тылу врага.
Линия фронта. Она несется сейчас вглубь страны со скоростью легкой бронетехники. Никто уже давно не держит силы противника. Почти без замедления идет волна. Говорят, есть еще шанс, что остановится она на Последнем рубеже. Но надолго ли?
Воздух наэлектризовался, словно перед грозой. Ветер стал чуть теплее. Командир поднял фонарь, обозначив место посадки. Бойцы отошли с опушки поглубже в лес. Через несколько мгновений в воздухе побежали электрические разряды. Появился низкий гул. Над землей материализовалась черная массивная туша транспорта.
Тяжело придавив грунт посадочными стойками, машина замерла и обрела свои настоящие очертания. Андрей Геннадьевич помахал фонарем и вышел к прибывшим. Из люка показался невысокий худой мужчина и бледная женщина с короткими светлыми волосами.
- Скворцов Андрей Геннадьевич? - осведомился худой тип.
Он быстро оглянулся, выхватил своим цепким взглядом остальных партизан, остался доволен и снова уставился на командира. Женщина молча стояла позади, глядя перед собой пустым взглядом.
- Митяев Валерий Николаевич, шестой отдел КГБ, да впрочем... - худой человек махнул рукой, мол, знаете вы все и так.
Скворцов лишь кивнул. Тут гул стал повыше и аппарат поднялся в воздух. Не успев подняться над верхушками деревьев, он укрылся маскировочным полем.
- И это все? - командир проводил транспорт взглядом.
- А вы что-то еще хотели? - наклонив голову, спросил Митяев.
- Я и этого-то не хотел, если уж на прямоту.
Сказав это, Андрей Геннадьевич поймал себя на мысли, что соврал. Он с удивлением для себя обнаружил, что доволен. Даже немного рад, что прибыли Митяев со спутницей. Даже, скорее всего, дело было именно в спутнице.
- На прямоту мы поговорим завтра. А сегодня, будьте так добры, станьте радушным хозяином, - заметив вопрошающий взгляд командира, Митяев ответил: - Родина Любовь Олеговна. Наш специальный агент. Завтра будет участвовать в операции.
- В самоубийстве, - поправил Скворцов.
- Посмотрим.
Собрались на площадке для ремонта. Пятьдесят боеспособных мужчин. Половина всего населения лагеря. Остальные - женщины, дети, старики, да раненые, некоторые тяжелые. Все, так или иначе, идет к концу - враг давит.
- Боевая задача - захватить транспорт врага. Сегодня, шестнадцать часов, шоссе 204 с южного направления. Ожидаемая охрана - мотопехотный взвод. Атакуем у Казимировки. С нами будут: товарищ Митяев и Родина. Валерий Николаевич сейчас разъяснит свою роль в операции.
Тут Скворцов конечно соврал и, заодно, подставил КГБшника. Ничего тот разъяснять не собирался. Но прибытие в такую глушь транспорта-невидимки надо было как-то объяснить.
Бойцы восприняли новость с радостью. Странная атмосфера приподнятого настроения окутала лагерь. С прошлого вечера только и разговоров, что о прибывших. Особенно о женщине. Даже те, кто не видел ее, авансом проявили к ней симпатию. Ее странное появление в расположении почему-то показалось добрым знаком в нынешней, безысходной ситуации.
- Здравствуйте товарищи, меня зовут Митяев Валерий Николаевич. Как вы наверняка уже все знаете, мы из комитета госбезопасности. Из отдела секретных военных разработок. Я и Любовь Васильевна Родина сегодня будем сопровождать ваш отряд в вылазке. Повторяю, не командовать, не консультировать, мы будем просто сопровождать, - Митяев посмотрел на командира, который даже не стал скрывать своего удивления. - Ну и операцию предлагаю назвать "К врагу с Любовью".
Напряжение разрядилось дружным смехом.
Еще через час бойцы подняли из укрытий побитые в сватках трехметровые экзоскелеты. Машины старые, но проверенные и надежные. В условиях современного боя подразделения экзопехоты выполняли лишь разведывательные операции и точечные прорывы. Так что для партизанской войны подходили как нельзя кстати.
С шутками и прибаутками, да умеренным матом, отряд выдвинулся на позицию. Митяев и Родина последовали на таком же побитом УАЗ.
- Что же вам все-таки надо? - спросил Скворцов, опуская бинокль. - Ведь не за почтой вы сюда приехали. Ничего секретного, ничего важного так не повезут. Да и если так, дали бы нам приказ, мы бы выполнили. Все было бы как обычно.
- Зато сегодня будет не как обычно, - ухмыльнулся худощавый чекист. - Давайте проведем операцию, а потом уж поговорим.
Колонна показалась из-за края леса. Стало ясно, что противник превосходит в силе почти вдвое. Но удивительная уверенность, что "за правое дело", что "враг будет сломлен" и, самое важное, "море по колено", крепко засела в буйных головах. Партизаны еле сдерживали себя, чтобы не рвануть в атаку загодя. Опережая других.
Когда транспорт поравнялся с засадой, в бой вступила первая группа, открыто, не таясь. Тяжелые пехотные экзоскелеты высились над техникой противника, внушая трепет. Действия нападавших прикрывали снайперским огнем. В первые мгновения противник потерял около десяти машин, что немного уравновесило силы.
Все шло отлично, пока эфир не взорвался длинной матерной руганью. Из-за кромки холма показались огромные тяжеловооруженные машины врага. Пятнадцать башен легко скользили вниз по склону на антигравитационных подушках. Одним только залпом они зачистили территорию вокруг перевернутого транспорта от нападавших.
Скворцов тоже выругался и посмотрел на гэбэшников. Женщина, с ужасом наблюдавшая до этого за боем, теперь совершенно впала в апатию. Митяев чего-то ждал. Скворцов мог бы поклясться, что ждал с интересом.
- Ах ты дрянь! - командир схватил гэбэшника за ворот. - Ты все это знал!
Митяев неожиданно юрко вывернулся, заломил Скворцову руку.
- Успокойтесь, Андрей Геннадьевич. Я не знал, я предполагал. Но это не важно, сейчас мы должны победить.
- Победить? - прохрипел Скворцов.
- Да, - совершенно спокойно ответил Митяев. - Если сейчас не получится, то уже будет все равно.
- Считай, что уже все равно. Не получится.
КГБшник отпустил руку. Командир выпрямился, новой попытки встряхнуть Митяева предпринимать не стал. Тот же подошел к командирской машине и врубил связь с уцелевшими бойцами. Вакханалию ругани в эфире он прервал выкриком: "Внимание!"
- Есть мнение, что мы сегодня победим! - громко и отчетливо произнес Митяев.
- Какое к чертям мнение, чье? - рассвирепел командир. - Что ты несешь?!
- Родина считает, что вы, ребята, справитесь, - при этих словах, Митяев посмотрел на командира и кивнул на женщину.
Та, слегка пошатываясь под тяжестью бронежилета, выбралась на высоту, с которой командир и КГБшники наблюдали за ходом операции. Женская фигура, появившаяся на холме, привлекла внимание бойцов. Почему-то все сразу поняли, о какой именно Родине ведет речь Митяев.
Уцелевшие машины начали перегруппировываться. В эфире грянуло дружное "ура". Вражеские башни выстроились в каре и дали залп из всех орудий.
***
Через бинокль "драконы" выглядели еще более устрашающе. Огромные черные машины, настоящие летающие крепости. Воздушные атомоходы, под две сотни метров от носа до кормы. Целое звено, три из них, вероятно, авианесущие, судя по широким крыльям-платформам.
Без бинокля детали не видны. Но душа уходит в пятки, когда понимаешь, что армада, неспешно летящая на высоте пятнадцати километров, скоро беспрепятственно пересечет линию фронта и отбомбится в тылу. Линию, которую с таким трудом, но удалось все же зафиксировать. Не дойдя до Последнего рубежа каких-то полтысячи километров.
- Как вы понимаете, я совершенно не одобряю ваш план! - твердо сказал генерал Марков.
- Именно поэтому я и прибыл с директивой комитета. Я сожалею, но придется действовать, исходя из моих приказов. Впрочем, я считаю, я не слишком многого требую, - невысокий худощавый тип спокойно смотрел на генерала цепким взглядом.
- Вы требуете, чтобы я угробил два истребительных звена и тяжелый грузовой вертолет с вами на борту. Я бы согласился пожертвовать лишь вертолетом. Вы знаете, что у нас нет еще методов борьбы с "призраками", а именно они базируются на авианесущих "драконах".
Митяев кивнул.
- У вас есть какие-то соображения по этому поводу?
Но КГБшник лишь пожал плечами. Генерал перевел взгляд на женщину. Та разглядывала тактическую карту, проекция которой разделяла штаб пополам. Родина заметно окрепла. Отросшие волосы собраны в хвост. Кожа уже не казалась прозрачно-голубой, но все еще была болезненно бледна. Живой блеск в глазах.
- У нас есть некоторые соображения, которыми мы пока не готовы с вами поделиться, - неожиданно произнесла она и улыбнулась. - Простите.
- Ничего, - лишь тихо сказал Марков, заворожено глядя на женщину.
Она словно потянулась к генералу, оставаясь неподвижной. С момента ее появления в штабе произошли удивительные перемены. Конечно же, это не осталось без внимания. И все, кто способен был сложить два и два, связали это с появлением Родиной.
Марков оглянулся на худого мужчину. Тот утвердительно кивнул.
- Что ж, если так. Ума не приложу, как вы справитесь.
- Если нет, то все кончено.
- До вашего прихода, если быть откровенным, я давно уже считал, что все кончено. То, что мы остановили армады врага нашими жалкими силами, не поддается моему пониманию.
- Но чувствуете вы по-другому. Чувствуете в себе силы рвать врага голыми руками, ведь так?
Генерал задумчиво кивнул.
- Значит, наши силы не так уж и жалки. Ну а сейчас, отдайте приказ выдвигаться.
МиГи поднялись на семнадцать тысяч и начали сближение. "Драконы" шли спокойно, прежним курсом, широким клином. Отлично видя звенья истребителей, враг не проявлял озабоченности. За всю историю существования этих гигантских атомолетов ни один из них не был сбит. И ни один из прикрывающих "призраков" - существование которых уже само по себе противоречило законам природы.
Тяжелый транспортный вертолет едва поднялся на восемь тысяч. Митяев и Родина наблюдали за развивающимся действом с центральной обзорной площадки, купол которой возвышался по центру туши вертолета, между тремя несущими винтами.
Никому, ни пилотам, ни командованию, ни даже КГБшникам не было до конца ясно, как истребители смогут остановить армаду. Хотя последние несколько месяцев, за которые удалось существенно замедлить продвижение врага, показали, что чудеса случаются. Что можно побеждать боевым криком и сжатыми зубами. Но сейчас, этого было мало. Здесь в игру вступали силы, которые невозможно сломить.
Из недр одного "Дракона" появились размытые тени. Они покружили рядом с носителем, а потом стайкой устремились к приближающимся МиГам. Модели 37-100-М, как называли свои машины летчики, действительно были чуть ли не сотой модификацией старинного МиГ тридцать семь, с подвижными маневровыми двигателями, в свое время содранными у японских "Валькирий".
- Всем приготовиться к маневру уклонения.
Эфир заполнился голосами. Рублеными фразами. Не было ни "бей гадов", ни "сейчас мы вам покажем". Все понимали, что покажут сейчас им.
На борту вертолета принимали и анализировали информацию о продвижении противника и предавали обратно на бортовые компьютеры истребителей. Любовь спустилась в штабной отсек, склонилась над микрофоном, никто даже не попытался остановить ее, лишь заворожено смотрели.
- Операцию мы назовем "Родина в вас верит", - произнесла она тихим, слабым голосом.
Но услышали и поняли ее все.
Истребители рассыпались веером, лишь один "призрак" прошел сквозь запоздавшую машину. Пилот успел разглядеть улыбающееся лицо противника, потом вражеский аппарат словно растаял в воздухе и МиГ влетел прямо в темное облачко.
В эфире зазвучали проклятья, уцелевшие на форсаже устремились вперед к головному "Дракону". "Призраки" по широким дугам развернулись и зашли с флангов, догоняя своих жертв.
Когда летающая крепость, наконец, открыла огонь, "призраки" успели настичь еще трех пилотов. Они просто проходили истребители насквозь, растворяясь в материале, в пилоте, они вырубали электронику и вводили человека в состояние комы. На пару минут. В воздушном бою это очень долгое время.
Любовь следила, как падают безжизненные машины. Ни дыма, ни огня. Они словно засыпают на лету и валятся, кувыркаясь.
- Их совсем нельзя убить? - тихо сказал она, с едва различимой вопросительной интонацией.
Никто ей не ответил.
Показалось звено обычных вражеских истребителей, они миновали зону плотного огня и устремились к маячащему под ними транспортному вертолету. Через минуту они дали ракетный залп.
Уходящие от "призраков", увиливающие от огня орудий крепостей, пилоты с ужасом смотрели, как расстреливают транспорт. Всех одновременно уколола одна и та же мысль: "Если погибнет она, то надежды больше не будет". Никто не мог бы тогда сказать, почему. Это было совершенно бессознательное ощущение. Будто рвется последняя нить, последняя связь с жизнью.
В эфире прозвучал гневный крик командира звена, вспомнив матерей всех призраков, он поднял волну шума в наушниках. Машина его резко затормозила, выпустив двигатели под себя, развернулась, и обезумевший пилот кинулся прямо на нагоняющих "призраков". Два аппарата полностью материализовались и пронеслись мимо, третий же заходил на атакующего командира. Лицо пилота "призрака" лучилось, вероятно, он получал настоящее удовольствие от боя, он жаждал встречи, он радовался. Командир сжал зубы и заставил себя не закрывать глаза. "Призрак" растаял, слился с МиГом, и ничего не произошло. Командир лишь на мгновение почувствовал тянущее напряжение от перегрузки. Позади его машины расцветало нечто, вывернутое на изнанку. Разваливаясь, неровными, органическими кусками, падало вниз.
***
- Скажите, как вы можете с ней работать?
- У чекиста холодное сердце, чистые руки и голова, - улыбнулся Митяев.
- Не верю, - Марков всем своим мощным телом подался вперед. - У меня слезы наворачиваются, стоит мне просто о ней подумать. Ведь она - оружие. Так?
Митяев сделал неопределенный жест головой.
- Правление страны с ней встречалось?
- Нет, - спокойно сказал худой мужчина. - Все члены правительства и высший командный состав сейчас укрыты в экранируемом убежище.
Генерал помолчал и ответил:
- Я понимаю.
- Что же, хорошо, раз так.
В штабе кипела работа. Проекции тактических карт накладывались одна на другую над головами военных аналитиков. На огромных терминалах моделировался ход будущего сражения.
- Завтра мы победим? - вдруг сказал Марков.
- Это был вопрос? - тихим приятным голосом спросила неожиданно появившаяся за спинами мужчин Родина.
Генерал вздрогнул и обернулся.
- Нет, - он помолчал, потом покачал головой.
Митяев посмотрел на генерала, бросил взгляд на работающих внизу людей, обернулся к вошедшей.
- Я не знаю, что будет завтра. Вернее, я не знаю, как это будет.
- Я тоже, - пожала плечами Любовь. - Пока все было успешно. Но я видела статистические расчеты. Двадцать к одному. Самая мощная и современная техника противника собрана для этого удара. Я видела, что им противостоит с нашей стороны. Я не знаю.
Она замотала головой и неожиданно заплакала. Генерал опустил взгляд. Митяев не шелохнулся.
Скворцов вдруг проснулся и почувствовал, что нестерпимо хочет взяться за оружие и пойти на врага. Почти вся рота уже была на ногах. Казалось, воздух пропитан предбоевым возбуждением. Будто все они медленно, но верно, превращаются в берсеркеров, без мухоморов и ритуальных танцев. Хотелось биться прямо сейчас. Хотелось так, что приходилось до боли сжимать кулаки.
Кто-то уже включил питание своих экзоскелетов и ковырялся в кабине. Кто-то отрабатывал элементы боя. Было видно, что никто не может сидеть на месте. Скворцов посмотрел на горизонт. Три часа ночи. Но скоро уже будет светать. Как же хочется нанести решающий удар. Самоубийственный удар копьем с каменным наконечником по композитной броне. Совершенно отчаянный, но такой желанный.
За последний год ход войны коренным образом изменился. Не подчиняясь никакой логике, разобщенные, обескровленные, вымотанные постоянными боями люди поднимались снова и снова. И шли на врага. И враг в ужасе отшатывался.
В половине пятого взревели двигатели. Погрохотали вперед танки, вслед пошла экзопехота. Из-за горизонта началась артподготовка. Земля впереди горела и плавилась. В огне таяли силуэты вражеской техники. Десятки тысяч машин упорно шли навстречу друг другу.
Валерий видел своих ребят перед боем, и теперь, трясясь в кабине экзоскелета по ухабам и воронкам, он был пропитан непоколебимой уверенностью в том, что они победят. Как? Этого никто не знал. Он ясно, как вчера, помнил слова Митяева, тогда еще, во вражеском тылу. "К врагу с Любовью".
После уничтожения вражеских "призраков" все вдруг поверили, что Любовь может творить чудеса. Она стала символом победы. Она стала знаменем, которое несли в бой и хранили до последней капли крови. Она давно уже перестала быть тайной, кто-то окрестил ее оружием нервно-патриотического воздействия. Ходил миллион загадочных историй о ней, о ее природе, о ее появлении. Но все, кто ее видел хоть раз, хоть мельком, были уверены, что она обычный человек, обладающий невероятной внутренней силой и умеющий коснуться души каждого бойца.
- Еще несколько часов и наш удар захлебнется, - мрачно прогнозировал Марков. - Приказ из штаба высшего командования, задействовать все силы без резерва. Я не понимаю, как мы победим...
- Но понимаете, что победите.
- Да, - вдруг крикнул генерал и рубанул кулаком по столу. - Какого-то черта я абсолютно и безоговорочно верю в нашу победу. Но это безумие. Это просто воздействие вашей, - он кивнул куда-то в сторону. - Ведь должен быть хоть кто-то, кто осознает реальное положение вещей!
- Да, конечно, я же говорил вам, высшее командование защищено от воздействия. Они все прекрасно понимают.
- Я вижу как раз обратное! На чем они основываются? На вашем рапорте? "Поднятие боевого духа", "энергия, агрессия", "безоговорочная вера в победу" и "ментальные изменения".
- Что-то не верно?
- Все верно, - генерал обессилено сел. - Проклятье, но теперь всего этого мало.
- Боюсь, у нас не выбора.
- Врете, не боитесь вы. И я не боюсь. Ни черта. И вы прекрасно это знаете. Пока она с нами, даже мне сейчас хочется взять лом, да кинуться в самую гущу.
Митяев ничего не ответил. Он встал и направился к выходу. У самой двери он сказал:
- Мы с Родиной выдвигаемся на линию. Да, кстати, вы спрашивали, так вот: я принимаю сильнейшие препараты, но все равно ночью плачу от ярости и бессилия. Я ведь с ней уже больше года. Поэтому она не жива всегда. Поэтому ее пробуждают, не когда кажется, что все потеряно, а когда уже действительно все потеряно. Сегодня, боюсь, она окончательно пробудится. Я не знаю, что будет. Прощайте.
Прорыв был успешным. На одном дыхании машины под командованием Скворцова проломили ряды бронетехники врага, и теперь слаженно орудовали в тылу. Шел уже четвертый час отчаянной мясорубки. Но сил было хоть отбавляй, был кураж, была "ярость благородная".
Да, и потери были. Но никто не погиб зря, каждый отчаянный боец забирал с собой столько врагов, сколько мог протолкнуть собой в ад. Не было безумия, не было самоубийственной отваги. Была жажда победы.
В полдень враг отбомбился прямо по передовой. И своих, и чужих. После этого начался настоящий кошмар. На поле боя вышли основные ударные силы противника. Гигантские машины, настоящие сухопутные крейсера. Все, с чем сталкивался Скворцов до этого момента, казалось детскими игрушками. Вот теперь пришел страх. Удушающее отчаяние.
- Это они?
Митяев едва различил слова. В долине грохотало, ухало, стрекотало. Любовь смотрела на горизонт, который, казалось, надвигался черной полосой.
- Да, - произнес Митяев, глядя, как в замешательстве приостановились боевые машины.
Он обернулся к Родиной, та неподвижно стояла, сосредоточенно глядя на поле боя. Бронежилет и шлем она сняла, не спросив ни у кого разрешения, и теперь выглядела совершенно неуместно здесь, на высоте, перед развернувшейся бойней.
- Странно, - спокойно сказал Любовь, - я могу дотянуться до каждого нашего солдата. Я вижу их всех. Я чувствую их страх, их боль.
Женщина закрыла глаза и распростерла руки.
Скворцов увидел ее и тут же указал на вершину холма своим бойцам. Все на мгновение замерло. Стихло. Они любовались своим знаменем победы. Даже враг, казалось, замер на секунду.
Но продлилось это недолго, тишину расколол оглушительный звук залпа. Казалось, все орудия гигантских машин сосредоточили свой огонь на одинокой женской фигурке на холме.
Скворцов заорал словно сумасшедший, из глаз брызнули слезы. Волна кристально чистой ярости чудовищной силы накрыла линию фронта. Совершенно обезумев, бойцы ринулись вперед. Экзоскелет Скворцова, совершая немыслимые прыжки, приближался к головной машине противника. Он, глотая кровь из прокушенной губы, не соображая уже ничего, несся на броню. Краем глаза заметил, что бегущий рядом экзоскелет разворотило прямым попаданием. Отбросив плавящуюся бронепластину, из недр машины вылез пилот и продолжил наступать.
Очередным залпом экзоскелету оторвало нижние конечности. Машина рухнула ничком. Скворцов выдавил спиной люк и через мгновение оказался на свободе. Перед ним высилась махина. Не задумавшись ни на секунду, Скворцов взобрался на броню, и с размаху ударил в нее кулаком.
Кругом творилось невообразимое. Скворцов видел, как солдаты голыми руками разрывают гусеничные траки, гнут стволы орудий, переворачивают тяжелую технику. Кулак Скворцова прошел сквозь броню, оставив дыру с кипящими, капающими металлом краями. Прервав дикий крик, слышащийся из недр машины, Скворцов вырвал что-то мягкое, горячее и бьющееся в сжатых пальцах.
***
Любовь молча смотрела на вершину кургана. Рядом, думая о чем-то своем, переминался с ноги на ногу Митяев.
- Это ведь я? - как обычно, почти без вопросительных интонаций, сказала женщина.
Худой мужчина ничего не ответил.
- Так было всегда?
Рядом с мемориалом в этот солнечный летний день было много народа. Никто не обращал внимания на худого мужчину и светловолосую женщину средних лет. Рядом прошла экскурсия, до пары долетел обрывок фразы:
- ... практически никто. Но жертва их была не напрасна, в том сражении вражеские войска были полностью разбиты. До сих пор остается неясным, как это произошло. Есть предположение, что было использовано секретное...
- Да так всегда и было, - проскрипел позади старческий голос.
Митяев и Родина оглянулись, древний старик, глядя куда-то невидящими глазами, просто говорил сам с собой.
- Терпели, пока не прижмет, а потом голыми руками и глотки рвали, и броню, и шли на пулемет, и на танк. А иначе и не получается. Менталитет...
Старик проковылял мимо, разошелся с экскурсией и примолк, устроившись на скамейке.
Любовь и Валерий постояли еще немного, глядя на величественный монумент.
- Мне пора. Я и так уже задержалась на два десятка лет.
- Но ты же больше не... - Митяев не нашелся, что сказать.
- Не важно, - тихо сказала Любовь. - Если вдруг... Но, знаешь, я очень не хочу больше пробуждаться.