Аннотация: Ностальгический рассказ о жизни в Италии. Был оценен по заслугам в свое время.
Как поживает Монджибелло?
Грань между сном и реальностью истончилась настолько, что легкое дуновение сквозняка над кроватью смахнуло зыбкое облачко сновидения. Лука постарался удержать облачко, обнял пуховую перину покрепче, но это не помогло: образы стремительно забывались. Еще мгновение и Лука понял, что сон безвозвратно утрачен, и что не помнит он уже ни сюжета, ни героев, ни декораций. Тщетно поворочавшись с бока на бок, он открыл глаза. В комнате было сумрачно, свет едва-едва просачивался через ставни. Солнце, очевидно, уже поднялось, но определить время точнее не было никакой возможности.
Лука снова было решил зарыться в перину, как его осенило. Радостное прозрение резким порывом сдуло остатки сна и заставило юношу подскочить на кровати. В голову ударила кровь, тело вмиг наполнилось пружинящей силой, появилась нестерпимая жажда действия. Лука бросил взгляд на будильник, который, как ни в чем не бывало, стоял на тумбочке у кровати и преспокойно мигал зеленым двоеточием между тусклыми цифрами - разбудить хозяина он собирался лишь через четверть часа.
Юноша скинул тонкое одеяло на пол, звонко шлепнул босыми ступнями по прохладному гранитному полу, встал и сладко потянулся. Сделал три шага до окна, распахнул его створки вовнутрь, запустив в спальню звуки, прохладный воздух и спутанные в тугой клубок разнообразные запахи: свежий хлеб, только что налитый в мизерную чашечку кофе, выхлоп проехавшего под окном мотороллера, чадящая трубка соседа напротив. Ловким движением Лука открыл и распахнул ставни, и комнату залило теплеющим утренним светом. Он высунулся по пояс из окна и глубоко вдохнул прохладный февральский воздух.
Пятничный день собирался быть солнечным, как и вся прошедшая неделя. Стояла коварная зимняя погода, когда днем столбик термометра самую малость не дотягивает до отметки двадцать, но стоит спуститься к морю, побродить в легкой одежде по берегу, как через пару часов почувствуешь себя совершенно замерзшим. Но юношу все это уже не волновало. Он смотрел и видел не узкую замусоренную улочку, зажатую плохо оштукатуренными желтыми и оранжевыми стенами домов - он видел искрящийся снег, аккуратно убранную проезжую часть и тротуары, монументальные здания с огромными окнами, жадно впитывающими ценные лучи северного солнца.
К тому моменту, когда запиликал будильник, Лука уже собрался, проверил оставленное в ящике стола письмо, окинул комнату взглядом. Грустить он не собирался, его ждала новая жизнь. Та, которую он всегда хотел, та, для которой он был рожден. Сейчас он выйдет за порог своей спальни, и это будет первый настоящий шаг к мечте.
Сбежав вниз по лестнице, Лука застал типичную утреннюю картину: отец сидел в кресле, закрывшись от мира свежей газетой, рядом на столике стояла пустая чашечка с кофейным осадком, мать погромыхивала посудой, и было не понятно, готовит она или что-то моет.
- Эмилио, посмотри! Лука сегодня раньше всех, - полная невысокая женщина, мать четверых детей, завела обычный утренний разговор. - Неужели твой сын взялся за ум?! Лука, мальчик мой, ты начинаешь новую жизнь, или тебе просто надоело, что тебя выгоняют из постели палками?
- Я начинаю новую жизнь, - не моргнув глазом, ответил Лука. - Есть что-нибудь перекусить, я убегаю?
- Мадонна услышала мои молитвы! Эмилио, старый хрыч, твой сын взялся за ум. Иисус милостивый, неужели отпрыск оборванца и бездельника станет человеком?!
Лука с капелькой нежной тоски во взгляде посмотрел на своих родителей, которые уже тысячу лет были в браке, уже шестнадцать лет растили его самого, по тринадцать близняшек дочерей и совсем немного младшего Энрико, и все это время вели себя как настоящие любящие супруги: ругались без устали и не обижались друг на друга за это. В порыве чувств Лука обнял мать сзади, крепко прижался к ней, но в тот же миг отстранился, схватил со стола длинный кусок промасленной фокаччи и выбежал на улицу.
Дом, в котором жила семья Моретти, стоял, поджатый с двух сторон такими же развалюхами, на улице Граминьяни, в городе Катания, на острове Сицилия. Здесь Лука родился, ходил в школу в пяти кварталах, в церковь в семи, а по праздникам в кафедральный собор, перед которым еще был фонтан со слоном, и до которого было пятнадцать минут ходу. Но этим пятничным утром Лука направлялся не в школу, а на вокзал, разрушая тем самым надежды матери на то, что сын "взялся за ум".
Прикинув, что может опоздать на поезд, Лука припустил бегом, перепрыгивая через хлам на улице, огибая сонных прохожих и при этом ловко откусывая куски от пышной свежей фокаччи.
- Эй, Лука, не рано ли ты собрался в школу? Эмилио снова отходил тебя хворостиной? - выкрикнул вслед, помахав трубкой, вредный старик, сидевший без дела на стуле, прямо на улице.
Но ранец Луки сегодня был забит совсем не школьными принадлежностями. Юноша серьезно подготовился к путешествию: взял с собой смену белья, зубную щетку, книгу, которую обещал привезти дяде Даниэле, трамеццини с ветчиной и тунцом и бутылку воды. Денег у Луки было немного, но большие траты и не намечались.
Он бежал по грязной улочке и слышал, как хрустит тонкая корочка снега под ногами. Изо рта вырывались клубы пара и застывали кристалликами, чтобы со звоном разбиться о лицо бегущего. Мимо проходили люди, тепло одетые, с розовыми от мороза щеками. Они молча улыбались, глядя на юношу, спокойно расступались, не ругаясь и не крича вслед. Мимо почти бесшумно проезжали автомобили, чуть стуча, проехал чистый с гигантскими затемненными окнами трамвай, никто не сигналил и не пытался заехать на тротуар.
Неожиданно Лука налетел на высокую, тоненькую девчонку. Та вскрикнула, машинально отвесила юноше оплеуху и встала руки в боки. Лука очнулся от видения и потер макушку. Чинция мотнула головой, отбрасывая назад непослушные длинные угольно-черные кудри, и ехидно сощурила темные глаза.
- Не кажется ли тебе, Лука, что школа в другую сторону? - Чинция как раз закончила накрывать свежими скатертями два столика перед кофейней своего отца и собиралась вернуться в дом за учебниками.
- А, чао, Чинция! - Несмотря на серьезный вид девушки, она была проверенным другом, и Лука полностью ей доверял. Почти полностью.
- Слушай, подруга, меня не будет сегодня в школе, я еду в Неаполь, - прошептал Лука ей на ушко, приблизившись и невольно зарывшись носом в ее жесткие волосы. -Скажи там что-нибудь, чтобы не сильно волновались и не звонили моим, а то они тоже ничего не знают.
- Ну, просто здорово! Мадонна, неужели я доросла до такого, что буду прикрывать бездельников?! - сложив ладошки в молящем жесте, проговорила девушка. Чинция невероятно обиделась - ее не посвятили в какую-то, вероятно очень захватывающую, авантюру.
- Вот что, Лука, я тебя вообще не видела! Видит Бог, у меня нет никакого настроения сегодня врать. Чего ради?!
- Чинция, ну пожалуйста, что ты завелась?! Ладно, белла, как хочешь. И не скучай без меня. Чао, чао, чао. Я опаздываю. Прости. - Лука успел отбежать уже на дюжину шагов, развернулся и послал подружке воздушный поцелуй.
Девушка подняла глаза к небу, очевидно, пожаловаться Богородице на свою тяжелую женскую долю. Лука понесся дальше, но в первый раз за сегодняшнее утро в сердце у него кольнуло. Чинция, наверное, была ему самым близким человеком. Они дружили с детства и с пеленок были вместе. Их родители состояли в дальнем-предальнем родстве, в таком дальнем, что оно не мешало им строить планы будущей совместной жизни своих детей. И Лука бы даже не сопротивлялся. Но вырасти Чинция похожей на свою мать, его жизнь была бы совсем не такой спокойной, как у отца. Сидение с газетой по утрам было бы исключено. Мать Чинции была тем неутомимым мотором, который двигал мужа вперед, не давая ему плюхнуться в кресло ни на секунду. Но, может быть, это и не так плохо.
Лука выбежал на широкую улицу, по которой, газуя и сигналя, протискивались автомобили, изо всех сил стараясь довезти своих владельцев до работы вовремя. Владельцы, казалось, и вовсе забыли об управлении, то и дело высовывались в окна, чтобы покричать на юркие мотороллеры, ловко шмыгающие между медленно ползущими машинами.
Чтобы отвлечься от мыслей о Чинции, Лука стал представлять, какие женщины будут окружать его там, в далекой Финляндии. Пыль улеглась и воздух снова стал кристально чистым, насыщенным морозными кристалликами. Под ногами снова захрустел снег. Негромкие звуки жизни города. Огромные окна. Холодное солнце. Несомненно, женщины здесь прекрасны. Высокие стройные блондинки. Не обесцвеченные и перекрашенные в грязно-русый, нет. У них длинные, прямые и нежные как шелк волосы, истинно светлые, с этим чарующим платиновым оттенком. Глубокие, прозрачные как талая вода, светло-голубые глаза. Тонкие черты лица, бледные губы, легкий румянец от мороза. Кожа белая, почти прозрачная, не тронутая палящим солнцем.
И, конечно, у него будет подружка. Скромная миленькая девочка. Светленькая, может быть даже рыжеватая и в веснушках. Тоже его одноклассница. И будет толпа друзей, таких же светлых, голубоглазых. Ведь мечта должна воплотиться. Ведь дядя Даниэле обещал.
Тут в самой настоящей реальности, в наполняющейся шумом, гарью и автомобильными выхлопами Катании, из узкого проулка прямо на юношу выскочил мотороллер. Парень, постарше Луки, еле успел вывернуть руль, чтобы не зашибить неосторожного прохожего. Круглое зеркальце заднего вида на толстой металлической ножке все же больно ударило под локоть. Лука отскочил и заорал на лихача. Парень, даже не думая сбавлять ход, ругался в голос и пытался выровнять движение своей "Веспы". Так, распугивая прохожих, мотороллер поехал дальне, а наездник еще умудрялся махать руками, проклиная нерадивых школьников, кидающихся под колеса. Случайные свидетели тоже загалдели, мгновенно разделившись на два лагеря. Лука, скорее машинально, выкрикнул вслед обидные слова. Сообщил окружающим, что на мотороллерах нынче ездят сплошь ослы и недоумки, и покинул место происшествия.
В поезд Лука заскочил перед самым отправлением. Откуда-то сверху зазвучал, пробиваясь сквозь шипящие помехи, мужской голос, рассказывающий, куда и с какими остановками едет поезд. Рейс был скорый, поэтому до Мессины Лука планировал добраться меньше чем за полтора часа.
Лука продвигался по узкому коридору, в котором тут и там толпились пассажиры, выясняющие номера своих мест в купе, выгоняющие сидящих не на своих местах или, наоборот, сопротивляющиеся пришельцам. В проходе порой попадались чемоданы, что еще больше мешало продвижению Луки в середину состава.
А за окнами медленно проползла платформа, кончившись полуразрушенным парапетом и курящим мужчиной в форменной одежде с флажком в руке. Потом потянулись унылые серо-желто-коричневые строения, старые вагоны, замусоренные пути. За всем этим высились дома центра города, древние, но мощные, бросившие свой вызов современности и выстоявшие в сражении. На них громоздились антенны, рекламные щиты, электронные часы и термометры, показывающие, что утро уже в самом разгаре, а день обещает быть не по-зимнему жарким. А над всем этим величественно плыла голубая вершина Этны. Вскоре состав нырнул в туннель, и снаружи стало темно.
Лука нашел почти пустое купе, занятое лишь пожилой сеньорой, которая, сложив руки на груди, задумчиво смотрела в окно. Юноша уселся напротив, вежливо поздоровался и тоже уставился в окно, где тьма туннелей все чаще сменялась мчащимися городскими пейзажами.
Сквозь заляпанное стекло, покрытое матовыми солнечными бликами, Лука наблюдал за проплывающими домами, с желтыми, красными, оранжевыми облупленными стенами и неизменно зелеными ставнями, глухо закрытыми, словно солнечные лучи могли нарушить некую гармонию внутри разноцветных построек. Иногда показывалось море. Яркое, по-зимнему неспокойное, плещущееся солнцем. Оно то хлестало высокие набережные, то хитро подкатывалось, то сердито и глухо ударяло. Берег был безраличен.
- Море прекрасно, - неожиданно промолвила пожилая сеньора.
Ответа она не требовала, но Лука почему-то решил поддержать разговор, высказать свое мнение.
- Вам не кажется, что море на севере намного красивее, с более глубоким характером?! - Юноша решил спровоцировать старушку на спор. Но ответ сеньоры его ошеломил.
- Ах, молодой человек, Вы совершенно правы. Северное море в миллионы раз прекраснее этого, - собеседница улыбнулась удивленному мальчику.
Лука совершенно ничего не понимал и, приоткрыв рот, слушал дальше.
- Я, право, удивлена услышать такое от жителя Сицилии. Вы же местный? Я родом из Санремо. Я выросла и прожила всю свою жизнь на берегу Лигурийского моря. Вы так правы, юноша, нет ничего прекраснее этого моря. Я никогда бы не променяла свою жизнь на другую.
Лука все понял, но он не стал уточнять, что говорил о совершенно других морях, о совсем другом севере. Он лишь широко улыбнулся и отвернулся к окну. Через некоторое время мысли о старушке и ее словах сменились на сладостные видения о будущей жизни в Хельсинки.
В Мессине Лука довольно быстро добрался до порта и нашел нужный причал. Его встретил неизменно веселый дядя Марио. Капитан Марио Берти, как велел себя величать этот широкоплечий черноволосый мужчина, был братом Паолы, матери Луки. По определению Паолы Моретти, он был бездельником, разгильдяем и бабником. Он почти постоянно был в море, и его сын, Риккардо Берти, жил практически один в Неаполе и воспитывался на улице. Тем не менее, Лука очень любил Марио, за то, что тот относился к нему, как к взрослому самостоятельному мужчине.
- А, чао, Лука! Как ты?! Как там Монджибелло, дымит?
- Чао, дядя! Дымит, что ей будет-то?!
Марио прищурился и внимательно оглядел племянника.
- Ну что, прохвост, решил-таки сбежать из родительского гнезда?! Не рановато?
Лука опешил.
- Но, святая Мадонна, откуда...?!
- Да не переживай, Риккардо разболтал. Я - что? Я - могила. Сестренка, правда, меня в клочья разорвет, когда узнает, что я был пособником, - развеселился Марио.
Он перехватил свою огромную спортивную сумку и зашагал по причалу к трапу на огромную яхту, которая при всей своей красоте называлась так банально, что Лука даже не обратил внимания. Что-то вроде "Felicita", "Fortuna" или "Dolce Vita" - сразу видно, что владелец - иностранец, англичанин или немец. Перед самым трапом капитан Марио резко затормозил и обернулся к нагнавшему его Луке.
- Так, слушай, бамбино, - Марио достал из бокового кармана сумки белую шапочку, - ты у нас сегодня юнга. Какого-то черта, с нами поплывет хозяин посудины. Так что мы погоним корабль как рабы: работа, работа и никаких лишних движений. Посидишь на камбузе. Понял?
Лука тяжело вздохнул и развел руками. Поход из Мессины в Неаполь, обещавший стать настоящим приключением, превратился враз в скучное сидение запертым на кухне. Но возбуждение от грядущих перемен, охватившее юношу утром, нарастало с каждым часом. Поэтому Лука был рад хотя бы тому, что он движется к цели. К своей заветной мечте: сбежать, не просто уехать в другую страну, а изменить свою жизнь, стать другим.
Глядя, как дядя Марио легко взбежал по трапу на борт, как задорно поторапливал племянника, Лука на миг подумал: "Неужели дядя тоже забудет его, словно не было Луки в этой жизни? Ладно родители, у них есть еще трое, они бы и так не заметили. Сестры будут только рады забыть своего бестолкового братца, маленький Энрико еще грудничок. В жизни Чинции будет совершенно другой мальчик, за которого она выйдет замуж. Но вот Марио вряд ли забудет его. Наверняка он так и будет думать всю жизнь, что племянник Лука слинял на север и нашел там свою судьбу. А ведь он будет прав. Если, конечно, дядя Даниэле не врет."
Дядя Даниэле Роттура, к которому ехал Лука, вез ему книгу и ждал от него чуда, жил под Неаполем, в Помпеях. Конечно, не в развалинах, а в городке, раскинувшемся вокруг старых руин. Он был тихим и спокойным пожилым человеком, имел довольно большой, но очень старый дом, писал детские книги, тем и жил. У него было огромное количество дальних родственников, но никто, в общем-то, не знал, кому же он все-таки был братом. Интерес Луки к этому факту в свое время и положил начало всей истории.
Порт давно уже пропал из виду, ленивое море поигрывало редкими барашками, яхта уверенно шла к Неаполю, мощно, но тихо гудя двигателем. Луке надоело таращиться в маленький иллюминатор, поэтому он, перекусив своими запасами, устроился на узкой скамейке. Неожиданно уши его вспыхнули, ужасное волнение овладело им. Лука вскочил на ноги и схватился за голову. Переписка! Ну конечно же! Он совсем забыл, что в его столе, в нижнем ящичке лежат перевязанные резинкой почтовые конверты со всеми письмами от дяди Даниэле. Весь их разговор и заговор. Лука рассчитывал, что родители найдут его прощальное письмо, в котором он успокаивает их и обещает когда-нибудь вернуться. Но переписка выдаст его с головой. Если, конечно, все эти бумаги не исчезнут, вместе с былым Лукой, как обещал дядя Даниэле.
Все началось с того, что однажды дядя Даниэле поведал Луке историю своего появления в Италии. Что родился он давно и далеко от этих мест. В совсем другой стране, с другим языком и другими людьми. Всю жизнь он чувствовал себя там не в своей тарелке. Всю жизнь хотел быть кем-то другим, вернее даже чувствовал, что должен быть другим. И вот однажды от одного известного путешественника он узнал о волшебной двери, которая ведет человека туда, где он желает оказаться. Но более того, она делает человека тем, кем он подсознательно хочет быть. Нет, не приносит денег, удачи или славы, а изменяет человека внешне, дает ему новые знания, органично вписывает его в другую жизнь, аккуратно подчищая старую.
Молодой тогда Даниэле не поверил, но поехал в Италию, нашел человека, который жил в доме, построенном на древнем фундаменте и имевшем одну стену с тех времен. Человек позволил Даниэле пройти через волшебную дверь, и тот к своему удивлению вышел там же, став кареглазым брюнетом, идеально говорящим по-итальянски. То был знак, новоиспеченный дядя Даниэле Роттура остался жить в доме, присматривать за дверью и наслаждаться жизнью в солнечной Италии. А прежний хозяин, облегченно вздохнув, ушел в дверь навсегда.
Лука отнесся к этой истории довольно скептически. Что можно услышать от человека, который пишет детские сказки. Но вот незадача, попытка найти прямых родственников дяди Даниэле не дала никаких результатов. Все, вроде как, знали Роттуру всю жизнь, но никто не знал, откуда он, чей он сын или брат. Да мало кто такими вещами и интересовался. Что за мода, подозревать родственников, что они и не родственники вовсе. К тому же Роттура был человеком добрым, любил сидеть с детьми, а сам от других просил не много.
Тогда-то, несколько лет назад, и зародилась у Луки Мечта. Откуда пришла в голову Финляндия, он не знал. Наверняка увидел мельком по телевизору или в журнале. Но вот идея засела в его голове как щепа, отскочившая при рубке поленьев. Не болела, но тревожила, беспокоила. Север манил, виделся призрачным раем. Вдали от жары и пыли, от криков и ругани, от традиционной закостенелости и безалаберности. Юный Лука понял, что если дядя Даниэле не врет, то та дверь и есть билет в мечту.
Подумав, Лука немного успокоился. Если все правда, дверь уберет все воспоминания о нем из прошлой жизни. Не было никакого Луки, никаких следов его детства на Сицилии.
- Чао, Лука! - весело крикнул Марио, заскочив на камбуз проведать племянника. - Не проголодался?
- С чего бы? - буркнул Лука, поднимаясь со скамейки. - Я же на кухне.
- Да ладно, не обижайся, я не виноват, что все так сложилось. Ты же знаешь, как бывает обычно. - Марио подмигнул. Уж корабль ему только дай. Хоть на неделю, хоть на час. Все превратит в веселье. - Ну, куда ты двинешься?
- На север, - сказал Лука, раз уж скрывать было нечего. Марио одобрительно кивнул.
- В Геную, Милан? Или хочешь в Венецию?
- Не. В Хельсинки. - Дядя Марио присвистнул и вскинул брови.
- Ну, бамбино, ты махнул. Не замерзнешь?
Лука посмотрел на дядю: "Ну что ты несешь?"
- Ладно, ладно. Дело твое. Ты человек взрослый, самостоятельный. Только вот что, Лука, мой тебе совет. Найди сразу работу, любую, хоть дворником, хоть посудомойкой. Не побирайся. Не выкарабкаешься потом.
Лука улыбнулся и охотно кивнул. Ну не рассказывать же Марио, что он в мгновение ока превратиться в обычного финского ребенка, будет жить в семье с родителями, вплетется в новую жизнь, словно родился там, в Хельсинки. Но советами Марио Лука никогда не пренебрегал - дядя был человеком опытным и тертым.
- Язык-то ты знаешь?
- Ну, в школе учим английский и французский, - пожал плечами Лука. - Знаю немного.
- Французский забудь, - поморщился Марио, - бесполезный. Английский - хорошо. Язык учи, без него ты - никто. Финский - сложный, зараза. Труднее русского.
И хотя Марио никогда не слыл полиглотом, Лука снова внял его совету.
- Да-а-а, надо же, Финляндия, Хельсинки. Мамочки родные. - Капитан Марио задумчиво уставился в иллюминатор. - Не был. В Швеции был, а вот дальше не был. Но там должно быть здорово. - В темных глазах Марио появился блеск. - Там много русских девушек. А они, Лука, как итальянки, только...
На камбуз вломились трое матросов, настал их черед обедать. Лука уже решил, что никогда не узнает, что хотел сказать Марио. Тот встал, уступая место своим подчиненным, направился к двери и в последний момент обернулся:
- ... только красивые.
Гогот капитана и смех мальчика нисколько не смутили ничего не понявших матросов.
Перекусив со всеми, Лука снова растянулся на скамейке и не заметил, как заснул. Вместо обещанных шести часов яхта добиралась до Неаполя все девять. Пришвартовались они, когда уже стемнело.
- Эй, эй, эй! Юнга, вставай!
Лука был разбужен рослым матросом, который бесцеремонно растолкал его и сообщил о прибытии в порт. Юноша, разгоняя тяжелый дневной сон, потянулся, собрал вещи и выбежал на палубу. Марио Берти уже был на берегу. Он разговаривал с долговязым кучерявым парнем лет двадцати. При этом оба бурно жестикулировали и через слово ругались неприличными словами.
- Чао, Риккардо! - крикнул с борта Лука и побежал вниз по трапу.
Кучерявый юноша вмиг прекратил перебранку с отцом и кинулся к двоюродному брату. Лука и Риккардо слету обнялись, долговязый оторвал мальчишку от земли и сделал с ним оборот.
- Чао, братишка! Как там Монджибелло?
- Да уж поживее, чем ваш Везувио! Дымит.
Небо над морем темнело. Побагровело и потерялось куда-то зарево заката. Светлая, прозрачная синева растворялась, истончалась, и сквозь нее тут и там стали проглядывать звезды среди бездонной черноты космоса. Море глухо шумело, успокаиваясь перед сном, а город словно отходил от тяжелого дня, веял теплым ветерком, зажигал огни, будоражил сумерки криками жителей и ревом машин.
Яхту пришвартовали к северу от порта, и перед братьями теперь лежала дорога через весь город. По улице Франческо Карачьоло они какое-то время шли вдоль моря, обсуждая замок то ли "Яйца", то ли "Начала", который гигантскими темными казематами громоздился в море. Лука в который раз восхитился величием замка "Nuovo", который разительно отличался от мрачного "Ovo", и привлекал к себе толпы туристов. Риккардо же в который раз возмущался и проповедовал любовь к истинным древностям, история которых берет начало еще в Римской империи.
- Не понимаю я тебя, Лука. Куда ни поедь - везде будешь чужим. Только здесь ты родной. Смотри, - Риккардо махнул рукой толпе какой-то шпаны, что сидели на высоком каменном парапете. Кто-то из них махнул бутылкой пива: "Чао, Риккардо. Чао, брат!"
- Это я понимаю. Но ты не переживай, я освоюсь. Ассимилируюсь.
- Не ругайся, - хмыкнул Риккардо, - я тебе скоро покажу ассимиляцию. Погоди, до вокзала дойдем.
- И что там?
- Увидишь!
Друзья до позднего вечера поднимались через центр города к дому семейства Берти, что расположился неподалеку от центрального вокзала в узких и темных закоулках, по адресу переулок Финале, что являлось предметом шуток всей родни Марио. Они проходили мимо открытых нараспашку баров, столики которых выплеснулись на улицу, переполненных праздными неаполитанцами. Заходили в темные дворики, которые на проверку оказывались местами сборищ подростков - знакомых Риккардо. Миновали площади, обильно освещенные фонарями, с редкими зимними туристами и унылыми попрошайками.
- Ты не представляешь, с какой девушкой я сейчас встречаюсь! - тараторил Риккардо. - Она прекрасна. Удивительна. Такой я не встречал никогда.
Лука, улыбаясь, слушал воодушевленного брата, который бурной жестикуляцией помогал себе в описании.
- Ты вслушайся: Лаура Феррари. Ну, обалденно, да?
Риккардо просто сиял, Лука не стал переубеждать друга, говорить, что обычное имя, распространенная фамилия. Нет, так с друзьями не поступают. Можно ударить друга, но разочаровывать нельзя.
Уже заполночь, братья выбрались на огромную площадь Гарибальди, что раскинулась перед центральным вокзалом.
Здесь бурлила жизнь. Не та, яркая, веселая и праздная. А странная, темная, наполненная неприятными запахами, перегаром, дымом дешевых сигарет. Шевелящиеся в темноте фигуры собирались в кучки на газонах, носили огромные полосатые баулы, покупали алкоголь, говоря с продавцами на странных языках.
- Вот, - Риккардо широко махнул рукой, - ассимиляция. Они приехали и остались. Чтобы создать себе тут гадюшник, принести частичку родины.
Риккардо говорил тихо, было видно, что здесь даже ему неуютно и боязно. Площадь была во власти осевших в Неаполе иностранцев, белых и темнокожих. Странных, мрачных, пугающих своей дикостью и недружелюбием.
- Лука, брат, не стань таким, умоляю.
Он лишь смотрел на шевеление в темноте под деревьями. Слушал непонятный говор, ругань и песни. Зачем эти люди уехали из дома, чтобы жить здесь так?! Неужели им тут хорошо? Он будет жить по-другому. Чисто, радостно, открыто. Его новый дом станет ему родным, его новая страна станет Родиной.
Засыпая, Лука все думал, а вдруг все те люди были обмануты волшебной дверью. Вдруг не исполнилось их желание, все пошло не так, не правильно. И теперь они мучаются еще больше. Ведь нельзя же так жить по собственному желанию?!
- Эй, Лука, не спишь?! - позвал Риккардо из темноты, когда они уже улеглись в маленькой комнатушке на третьем этаже старого дома.
- Что еще?
- Скажи, значит, та красотка с твоей улицы теперь свободна?
Лука вспомнил про Чинцию и у него снова защемило сердце.
- Ну та, кучерявая бестия, Чинция? Надо будет навестить твоих как-нибудь. Глядишь у меня с ней что-нибудь да получится.
- Погоди, а как же Лаура Феррари? - передразнил брата Лука.
- Э, да ты ничего не понимаешь в отношениях, - засмеялся Риккардо, и Лука вдруг действительно захотел его ударить.
Лука спал плохо, мучимый впечатлениями и разгоряченный переживаниями будущего события.
Проснулся Лука поздно. Четкой договоренности с дядей Даниэле насчет времени не было, поэтому юноша не спеша оделся, и, не найдя Риккардо дома, просто захлопнул дверь и помчался на вокзал.
Повидавшая виды электричка, останавливаясь на каждом шагу, наконец, довезла его до станции "Помпеи Скави". Плывущая над домами и садами, разрушенная древним извержением, вершина Везувия теперь замерла и, как маяк, указывала дорогу к дому дяди Даниэле. Руки юноши дрожали, ноги подкашивались. Всего в десяти минутах ходьбы отсюда его ждала дверь в новую жизнь. В жизнь его ночных видений, потаенных желаний и детских сказочных фантазий. Кристальная Финляндия. Величественный и невозмутимо спокойный город. Внушающее уважение северное холодное Балтийское море. Новые люди, новое будущее.
День, как и все предыдущие, выдался солнечным, и Лука с удовольствием пробежался от ухоженной, готовой для встречи туристов платформы до дома Даниэле Роттуры. По дороге Лука чуть не попал под прыгающий по ухабистой дороге автомобиль и с удовольствием, в последний раз, поругался с водителем, размахивая руками и вспоминая всех святых.
Дядя ждал его на пороге своего огромного дома. Не стал спрашивать о дороге, не стал рассказывать или объяснять что-либо еще, просто, видя состояние Луки, провел его внутрь и налил ему крепкий кофе.
- Лука, мальчик мой, - дядя Даниэле, совершенно седой, но большой и крепкий старик, сел за стол напротив юноши. - Я вижу, ты готов.
Лука хотел было что-то сказать о своих сомнениях, но дядя остановил его жестом.
- Не бойся. Все будет так, как ты подсознательно хочешь. В переходе все твои мысли, желания, потребности будут прочитаны. Ничто не скроется, ни крупинки не потеряется. Ты проснешься в той жизни, что была тебе всегда уготована, но в которую ты, по случайности, не попал.
Лука закивал, сомнения почти не мучили его. Был легкий страх от воспоминания о кошмарном сне. В нем были бомжеватые иммигранты на привокзальной площади, таскающие тюки с тряпьем, пьющие граппу и водку. Они злились, что прошли эту дьявольскую дверь и теперь влачат жалкое существование в ненавистном Неаполе. В том же сне взрослая красавица Чинция ругалась с пьяным долговязым Риккардо. Родители сокрушались о пропавшем сыне.
Но голос дяди успокаивал, Лука верил ему. Он снова стал погружаться в свой морозный сон. Светловолосые девушки, улыбающиеся ему, огромные окна каменных домов, глядящие на солнце, гигантские паромы, толкающиеся в заиндевевшем порту.
- Ты пройдешь эту дверь, уснешь и проснешься завтра. Ты сразу поймешь, кто ты есть. Ты постепенно забудешь, кем ты был. Не стоит тяготить себя воспоминаниями прошлой жизни. Впитывай новую с первых же секунд. Удачи, Лука, если вспомнишь вдруг меня, заезжай, я угощу тебя кофе.
Лука смотрел в доброе лицо дяди, улыбался и плакал. Потом обнял его. Открыл старую, рассыпающуюся дверцу, хлипко болтающуюся в петлях. Вошел в темноту прохода в старинной кладке и погрузился в ватную прохладу.
Сон постепенно рассеивался, юноша понял, что не сможет больше удерживать утекающие от него образы, сколь не сжимай мягкую подушку. Он поворочался немного, сладко потянулся, и тут его словно ударило током. Он вскочил на кровати и стал озираться. Кругом была кромешная тьма. Он прислушался, понюхал воздух, потрогал простыни и подушку. В душе стало зарождаться тревожное чувство. Ожидание того, что он столкнется сейчас с результатом своего великого деяния. Он вскочил и, шлепая босыми ногами по полу, сделал несколько шагов к окну, которое начал различать в темноте.
Створки окна раскрылись вовнутрь, зеленые ставни - наружу. Узкую улочку поливал дождь. Мрачные серые тучи плотно укрыли побережье от зимнего солнца, и лишь Этна, пробившись сквозь облака, подставляла теплым лучам склоны своего пика.
Дверь в спальню без стука открылась, и вошла Паола Моретти, мать Луки. Мальчик испуганно уставился на нее, пронзительно закричал и метнулся к стене, чтобы скрыться за створками обшарпанной деревянной дверцы. На полном ходу Лука вбежал в гардероб. Выпал из него назад, потянув на себя одежду и громкие деревянные вешалки.
Мать уперла кулаки в боки и громко, чтобы слышал муж, прокричала:
- Emilio, guarda tuo figlio... Х talmente gonfio di droga da nascondersi in un armadio... da nascondersi da sua madre!
- Donna, Cristo, non puoi lasciarmi in pace almeno la domenica? Cosa devo fare, chiamare la polizia che porti via te e lui?
- SЛ, tu che non alzeresti un dito nemmeno se volessero stuprare tua figlia... o tua moglie
- Lacia stare le mie figlie! E non preoccuparti per te, non c'Х un idiota tanto coraggioso da avvicinarsi ad una vacca vecchia e grassa come te!
- Dici? E l'idiota che mi sta parlando adesso? Scema io a fare figli con un idiota come te! E ora che ho un figlio drogato, dove la vado a sbattere la testa? Madonna, Madre Santa, dammi la forza... (*)
Крики стали стихать по мере того, как мать тяжело ступала по лестнице, чтобы продолжить разговор с мужем внизу. Лука схватился за голову. Он кинулся к столу и открыл ящик. Его прощального письма как ни бывало. Толстая пачка писем тоже исчезла. Как же так?! Дверь сработала, но почему...
В комнату, через распахнутое окно, в которое брызгали капли дождя, влетел камешек. Лука высунулся на улицу, подставив шевелюру струям прохладной воды. Внизу, кутаясь в плащик, стояла Чинция. Ее мокрые черные кудряшки выбивались из-под капюшона и картинно обрамляли узкое личико.
- Эй! Чао, Лука! Я принесла тирамису, как обещала, - девушка подняла в руках закрытую плошку.
- Обещала?
- За вчерашнюю помощь в кафетерии отца, - смутилась Чинция.
- Ты в своем уме?! - Лука забыл о вежливости и вместо приглашения высунулся еще дальше из окна. - Я утром в пятницу поехал в Неаполь!
- Ага, точно! - крикнула Чинция. - Кому же тогда я помогала писать контрольную? Пусти меня, идиот, тут мокро!
"Да... и не нужно учить язык, искать новых друзей и ассимилироваться..." - со смешанными чувствами думал Лука, спускаясь вниз.
Они сидели и уплетали сладости.
- Чинция, ты знаешь дядю Даниэле?
Девушка на секунду задумалась.
- Старика из Помпей? Который нам в детстве рассказывал сказку про Пиннокио и волшебную дверь? Знаю, конечно, что за вопрос?!...
(*) -Эмилио, посмотри на своего сына, он наелся наркоты и прячется в шкаф от родной матери!
-Боже, оставь меня в покое хотя бы в воскресенье! Мне вызвать полицию, чтобы забрали вас обоих?
- Не трогай девочек! На свой счет можешь не волноваться, на такую старую толстую корову не позарится ни один идиот!
- Правда? Ни с этим ли идиотом я сейчас говорю? Как я только решилась рожать от тебя детей?! Боже, что мне теперь делать с сыном наркоманом? Мадонна, дай мне сил...