Сегодня Софке привалило счастье. Под развалинами бывшего дома Царёвых она нашла остов раскладушки. Софка своим глазам не поверила, когда кусок стены, на который она забралась, пошатнулся, отвалился - еле-еле успела перепрыгнуть на соседний - и тускло блеснул запудренный известковой пылью серебристый металл.
Счастье было совершенным и полным. Утром Софка поссорилась с Вичкой, и с Генкой, и с Димоном, и с Клоуном, поэтому на море не пошла и играла совершенно одна. На жаркой белёсой улице не было ни души, никто не крикнул: "Чур, на всех!", и никто не отнял добычу - а Клоун мог бы, он такой...
Софка начала раскладушку откапывать, а потом просто вытягивать из-под камней, и у неё чуть руки не оторвались, пока тянула. Наконец раскладушка освободилась, стало видно, что брезент с неё кто-то срезал, только пёстрые ниточки на проволочках болтаются и пружинки позвякивают. Никто на улице так и не появился. Софка надела раскладушечный скелет через плечо - и бегом. До дома добежала, быстренько калитку отперла, заскочила во двор... Фу!
Во дворе было не то, чтобы прохладно, но зато была тень и стояла уютная тишина. Софка спрятала добычу в сарай, где когда-то давно жили куры, и до сих пор курами пахло. А потом поняла, что ей страшно хочется есть. Это, наверное, от счастья.
Она обшарила всю кухню, доела крошки в хлебнице, лизнула соль в солонке и сообразила, что уже полдня прошло с утра, наверное, хоть один помидор уже поспел. Абрикосов-то уже давно не было, Софка их начала обрывать ещё зелёными, хоть мама и говорила, что от зелёных может начаться дизентерия и можно умереть.
Так и оказалось - розовый здоровенный помидор стал уже почти совсем розовый, то есть спелый, только немного с буроватыми прожилками на боках. Софка сняла его с куста и забралась есть в гамак, натянутый между коричневым лаково блестящим стволом вишни и бледно-зеленоватой веткой большого грецкого ореха.
Помидор был сладковатым, горячим от солнца и очень душистым, запах у него был просто несравненный, похожий на... ну да, на запах только что сорванного помидора. Так же пахли Софкины руки - она же раздвигала густо-зелёные помидоровые листья. Девочка осторожно кусала помидор, вовремя подхватывала языком каждую каплю сока, текущую по пальцам, и думала, как же могло так случиться, что Царёвы, уезжая, бросили раскладушку.
Любой дурак знает, что раскладушка -- это алюминий. Алюминий - цветной металл, хоть на вид и белый. Он стоит два пятьдесят за килограмм, а в некоторых местах - даже три. Царёвы были, конечно, противные, но не такие глупые, чтобы четыре... нет, наверное, почти пять килограммов алюминия просто так взять и оставить. Брезент, главное, срезать, а самое ценное бросить. Наверное, те новые русские, которые Царёвский дом купили и потом разрушили, много заплатили. Так много, что Царёвым стало плевать на раскладушку...
Софка представила, какая это огромная куча денег, и даже села в гамаке. Потом снова легла. Гады всё-таки эти Царёвы, подумала она. Ну, если самим алюминий не нужен, отдали бы кому-нибудь! Не обязательно Софке, может, они до сих пор вспоминают, как Софка им плюнула на свежеокрашенную дверь как раз после того, как съела абрикос.
Она стала раскачиваться в гамаке, и вишня заскрипела и задрожала листьями, а грецкий орех остался неподвижен - он толстый и старый, старше Софкиной мамы. Скоро Софкина мама вернётся с работы, с раскопок Херсонеса, они вдвоём с Софкой отнесут раскладушку к дяде Вите, который принимает металлолом, а потом пойдут в магазин и купят... Купят семьсот пятьдесят граммов колбасы. И ещё немножко денег останется.
Листья грецкого ореха над Софкиной головой были насквозь пронизаны солнечными лучами, казались полупрозрачными. На них была видна каждая жилочка, и походили они на крылышки светящейся зелёной стрекозы. Софка разглядывала их, мечтала, и незаметно уснула.
Вечером, когда воздух на солнцепёке из раскалённого стал просто горячим, с моря вернулись отдыхающие. Софка называла их тётя Карина и дядя Гена. Они и впрямь приходились Софкиной маме дальними родственниками, потому что не платили за комнату.
Загорелые стройные приезжие сразу направились к летнему душу - железной бочке с краником, вода в которой нагревалась солнцем. Женщина увлечённо говорила, что Крым следует писать исключительно маслом, потому что лишь экспрессия масляных красок, их цветовая насыщенность и густота способна передать внутреннюю скрытую энергию южной жизни - белых домиков с кривоватыми стенами и окнами, черепичных ярких крыш, светлой и тёмной зелени деревьев, синих теней на белёсом асфальте, моря, меняющего цвет.
- Кара, ты посмотри! - перебил её мужчина.
Он остановился рядом с гамаком, в котором привольно раскинулась спящая Софка.
Софке снилось, что гуляет она возле военных частей на мысе Фиолент, гуляет почему-то одна, без друзей. И находит за сосновыми посадками роскошную свалку - высокую-высокую гору разных интересных вещей. Софка начинает её исследовать, забирается на ржавую кухонную плиту, плита начинает крениться - ну, точь-в-точь тот камень на Царёвских развалинах, под которым нашлась раскладушка. Приходится прыгать изо всех сил - так, чтобы приземлиться в сухую ломкую траву, а не на ржавые консервные банки и цветные стёкла. Плита со скрежетом опрокидывается... И в глаза обернувшейся Софке бьёт острый медный блеск.
Софка вцепляется в одно упругое кольцо, тянет - и вдруг оно подаётся, оказывается в неё в руке - чистое, сияющее, чуть дрожащее. Во сне происходит всё как во сне, проволоку заранее нарезали на куски. Как раз такие куски, чтобы двенадцатилетней девочке удобно было нести.
Тут Софке делается страшно. Вдруг кто-то найдёт её сейчас! Кто-то взрослый и сильный. Чтобы не делиться богатством, запросто могут убить... Она поспешно устанавливает на прежнее место облезлую кухонную плиту, а потом забирается на самый верх свалки и устраивается поудобней на драных сигнальных флагах.
Здесь, наверное, сто тонн меди, думает она. Или двести тонн. Она теперь самая богатая в Севастополе.
Можно будет на завтрак покупать сырокопчённую колбасу, на обед - варёную, а на ужин - сочную ветчиннорубленную. Ту, что по пятнадцать гривен за килограмм. А всякую ерунду, вроде печёночной или кровяной, держать в холодильнике на всякий случай, если вдруг захочется от счастья что-то съесть.
Солнце немилосердно жарит сверху.
Вдруг Софке делается страшно: а если не вся свалка - медная?!
Она раскидывает в стороны обрывки флагов и успокаивается: здесь, на вершине, точно так же, лучше и красивей чем золото, горит медная проволока, солнце отражается в каждом её виточке...
- Карина, ты посмотри... Ты когда-нибудь видела хоть что-то подобное?
Загорелое личико спящей девочки лучилось неземной, высокой радостью.
- Это же настоящий ангел перед лицом господним... - прошептала женщина дрогнувшим голосом.