Это было на одном из знаменитых французских горнолыжных курортов - тех, где запах свежего снега смешивается с дымком из каминных труб многочисленных шале, а воздух напоен прохладой гор и тихим шёпотом хвойных лесов.
Вечер. Спорт-бар утопал в мягком свете ламп, отражавшемся от деревянных панелей стен, словно память о прошлых сезонах осталась в каждой трещинке старого дуба. За окнами мерцали огни подъёмников, поднимающих последних смельчаков на заснеженные склоны. В воздухе витал терпкий запах виски и чего-то неуловимо зимнего.
После просмотра футбольного матча я разговорился с французом. В этом было что-то удивительно естественное: словно мы знали друг друга много лет, хотя едва успели обменяться именами. Мы устроились у стойки бара, и перед нами появился он - Джек Дениелс, 40-летней выдержки, в тяжёлом стекле бокала, играющем бликами в свете ламп.
Мы потягивали виски, разматывая клубки историй. Я рассказывал о себе - он слушал с задумчивым прищуром, кивал, время от времени подбрасывая вопросы. Потом очередь переходила к нему. С хрипотцой в голосе он делился воспоминаниями: о юности в Марселе.
Мы смеялись, печалились, кивали друг другу, словно за эти несколько часов стали ближе, чем с некоторыми людьми за годы. Француз говорил на своём языке, я отвечал на своём, но между нами не было барьера. Виски был нашим переводчиком, а языком - жесты, взгляды и смех.
Часы на стене показали половину второго ночи. В зале стало тише, снег за окнами ложился плотным одеялом на крыши. Мы допили последнюю каплю сорокалетнего Джека и пожали друг другу руки, как старые друзья.
Наутро, за завтраком, я увлечённо рассказывал своей жене о новом знакомом. Я говорил о его жизни, о том, как он не купил крошечный отель в Ницце, который мог купить в конце восьмедесятых всего за 150 000 франков. Сейчас тот отель стоит миллионов пять, и каждый раз, когда он бывает там, он проходит мимо, с лёгкой усмешкой, будто видит старого знакомого, который стал слишком недосягаемым. Рассказывал о его семье, о финансовых передрягах, о затянувшихся судебных тяжбах и о проблемах с женой, которые тянулись, как клубок ниток, распутываясь только на словах.
Жена слушала с любопытством, иногда вставляла короткие уточняющие вопросы, кивала в нужных местах. Но в какой-то момент она прищурилась, как будто ловила невидимую нить сомнения, и, словно герой из комедии "Особенностей национальной охоты", вдруг спросила:
- А он с тобой на английском говорил?
Я замер, чашка с кофе зависла в воздухе. В голове пробежала короткая панорама вчерашнего вечера: стойка бара, янтарный виски, француз, оживлённо рассказывающий о жизни в Ницце. Его руки рисовали в воздухе очертания домов, он качал головой, вспоминая упущенные возможности, и смеялся, когда рассказывал о забавных эпизодах из жизни.
- Нет, - я поставил чашку на стол и медленно откинулся на спинку стула. - Он говорил по-французски.
- По-французски? - её глаза округлились. - И ты его понимал?
Я кивнул, хотя внутри что-то едва заметно дрогнуло.
- Ну... да. Мы говорили почти всю ночь.
- Но ты же не знаешь французского, - заметила она с лёгкой усмешкой, как будто поймала меня на мелкой лжи.
Я сделал ещё один глоток кофе, пытаясь скрыть растерянность. Ведь она права. Мой французский ограничивался стандартными bonjour, merci и ещё парой туристических фраз. Но вчера вечером я понимал каждое его слово.
- Может, ты додумывал? -предположила она, пододвигая к себе круассан. - Знаешь, когда улавливаешь жесты, интонации, и мозг сам заполняет пробелы.
Я задумался. Картины вчерашнего вечера всплыли в памяти с почти кинематографической чёткостью. Француз наклонялся ко мне, постукивал пальцами по стойке, его взгляд становился отстранённым, когда он говорил о прошлом. Я видел его сожаления, его горечь, его ироничную улыбку, когда он рассказывал, как тот отель в Ницце превратился в пятизвёздочный комплекс.
Но теперь, при свете дня, под звуки утренней кофеварки, это казалось почти невозможным. Я ведь не знал его языка. Вчера всё складывалось само собой - слова текли, как река, понятные, прозрачные. Но как?
- А вдруг я вообще ничего не понял? - пробормотал я, больше самому себе, чем ей.
Жена усмехнулась, обломила кусочек круассана и посмотрела на меня с лёгкой иронией.
- А если ты всё это додумал? - её голос был мягким, но в нём слышалась нотка скептицизма. - Сложил из жестов, взглядов, пары знакомых слов...
- Может, и так, - нехотя признал я, хотя внутри не мог с этим согласиться. Ведь я видел перед собой его жизнь, чувствовал его эмоции. Это было так реально.
Она только пожала плечами и вернулась к завтраку, оставив меня наедине с собственными мыслями.
А я всё не мог отпустить это ощущение: вчера вечером я действительно понимал его. Может, не слова, но суть - точно.
Иногда язык, слова - это просто декорации. Главное - это желание понять и быть понятым. И в ту ночь, под уютным светом старого бара, на краю французских Альп, мы оба это испытали.