Маленькие паучки в truecolor, которые пьют кофе, они больше твоих глаз, ложные сенокосцы с узловатыми ногами, будто пальцами перебирающие холодное стекло, припадающие, отваливающиеся, отирающие, моргающие, посвистывающие, убегающие прочь. Нагибаюсь поднять оброненный стебелек от ромашки, пока m-me N проталкивается сквозь толпу, непоколебимо грациозная в своем пальто, ярком шотландской клеткой. Тот факт, что m-me N стремится вперед, все время вперед, ни разу не обернулась, не выжгла мое имя из своих невидимых преследователей, радует меня и наполняет мою душу спокойствием. Большая капля падает на кончик сигареты. Для того, чтобы не затеряться в лабиринтах, которые то и дело предлагает мне ванильный туман, приходится все время отыскивать мягкий красный берет, очень французский, в мешанине из ошарашенных, с хрустом пожирающих меня зрачков и радужек, по-ноябрьски острых локтей, выставленных для непрерывной самообороны на продажу прохожим, зонтиков, метящих мне в переносицу своими спицами, и редких вялых капель. Она перепрыгивает лужи с редким изяществом, выглядит свежо и привлекательно, хотя я знаю - она не спала сегодня ни секунды, у нее был гость, романтически настроенный, выглаженный и чопорный - и очень чопорно вышел у них секс-на-всю-ночь. Я знаю, что ела она утром яичницу с кусочком черствого черного хлеба с изюмом, с большим наслаждением запивая свой завтрак крепким кофе без сахара. Я знаю, что выйдя на улицу, она снова надела социально-счастливую маску, мастерски играя самую беззаботную студентку в мире. И что в сумке ее лежит пачка тонкого кента, в которой четырнадцать сигарет. Я знаю даже номер маршрутки, на котором m-me N приехала из института в четыре двадцать холодного и безветреного первого дня ноября. а m-me N вряд ли знает о том, что я следую за ней, крысой скрываясь за широкими плебейскими спинами, привлекаю всеобщее внимание усталостью от голода и бессонницы, курю Ронсон и бессознательно поскубываю серый мех своего странного джинсового одеяния. скорее всего, она даже не подозревает о том, что я живу через улицу, и мои окна расположены прямо напротив ее окон, и что занавески следует все-таки повесить, даже если ей очень хочется провожать на кухне мягкий закат, сверкая в несмелых солнечных лучах крупными кудряшками густых темно-каштановых волос. И не знает она, что ей следовало бы приглядеться к моему так называемому другу, которому посчастливилось быть ее однокурсником, который стал моим так называемым другом потому, что был ее однокурсником, и перед которым я в бесконечном долгу за ежедневные телефонные отчеты. Два месяца я отслеживаю жизнь m-me N, не существую для нее, в ее полном игры-на-публику мире со своими жертвами и неожиданными поцелуями судьбы, опускаюсь все ниже и ниже, проматываю жалкие сбережения своего покойного отца на микрофоны и сигареты, погружаюсь в чужие дни, не оставляя в них места ни для чего, теряя перьями по пути все свои мечты. с улыбкой на устах выезжаю на кольцевую. вижу сны наяву с чужим пинк флоидом в наушниках.
M-me N заходит в супермаркет - охранник встречает меня нахмуренными бровями и подозрительным взглядом. Она некоторое время растерянно оглядывается в отделе "Овощи-Фрукты", затем, видимо, приняв какое-то решение, обрадованно устремляется к холодильнику. Там m-me N берет грибы, вешанки, совсем немного - чопорный любовник сегодня не придет. Мне стоит большого труда не отвлечься на созерцание апельсинов, авокадо и ананасов, которые сияют маняще, отзываясь голодным покалыванием во рту. Она идет дальше - наверняка за вермишелью быстрого приготовления - а я следую за ней в параллельном ряду, отслеживая красный берет сквозь стройные ряды коньячных бутылок и прикидывая, когда именно она будет жарить свои вешанки - до того, как примет душ, или после, с порозовевшими плечами, на которых еще будут искриться капельки остывающей воды. Парфюм, который использует m-me N, оседает в моей носоглотке и кружит голову одуряюще божественным ароматом. Вермишель m-me N берет одну, с мясом, и, когда я успеваю скользнуть куда-то к кулинарии, направляется к кассе с видом человека, который выполнил свой долг. Когда я выхожу вслед за ней, обратно в туманную морось, так ничего и не купив, охранник окончательно убеждается в том, что мне доверять нельзя, и что я наверняка что-нибудь спиздил, просто сделал это так ловко, что ни камерами наблюдения, ни этими грозными устройствами у входа меня не возьмешь. Камеры наблюдения, какое сладкое словосочетание. Еще два месяца - и я снизойду до проникновения в чужую квартиру с целью установки этих самых камер. Возможно, тогда, когда m-me N наконец повесит занавески в спальне - тогда мне придется перепилить решетку на ее окне.
Очевидно, она тоже устала от толпы, потому что дорогу к дому выбирает тихую и безлюдную. Мне становится немного сложнее, я на всякий случай иду по газону, разделяя компанию лимонных кленов и осыпающих меня листьями тополей. Впрочем, здесь дает себя знать недостаток сна - m-me N и не думает оглядываться. Она здоровается с соседкой на подходе к парадной, приветливо улыбается, всем своим видом приглашая женщину, которой посчастливилось делить с ней этаж, на чай. Та торопливо кивает и, забавно перебирая короткими ногами, уходит прочь. M-me N шуршит кульком, роясь в кармане в поисках ключа - женщина заботливо захлопнула дверь подъезда - затем скрежещет замком и, оставив парадную открытой, исчезает во тьме. Я подхожу к дверям, покидая временное убежище под сенью лысеющей вишни, чтобы услышать, как она заходит к себе домой и защелкивает задвижку, а затем, чуть пригибаясь под ее окнами, иду к себе. Перехожу дорогу, совсем забыв о том, что по ней еще и машины иногда ездят, бренчу связкой ключей в кармане, закуриваю, заходя в свою собственный подъезд, берусь за ручку собственной двери и вздрагиваю, когда моего виска неожиданно касается холодный металл.
M-me N стоит у меня в тамбуре, босая, видимо, чтобы не привлекать моего внимания стуком каблуков, приставив к моей голове дуло маленького и смешного макарова - вероятно, ее вооружил ее заботливый отец - и глядит мне прямо в глаза. Она не раздражена, не обижена, она даже не хмурится - она полна любопытства, а меня накрывает ужасом, вовсе не оттого, что я под прицелом, и даже не от осознания собственной глупости-опрометчивости-наивности, а оттого, что я впервые смотрю в большие карие глаза m-me N. кажется, я никогда не видел ничего страшнее.
- Ты чего за мной следишь? - интересуется m-me N, немного по-американски гримасничая. она одного со мной роста - очередной вариант Кристины Риччи. Рука чертит дулом легкую линию по моей скуле и опускается. Пальцы у m-me N тонкие и покрасневшие от осени. Я гляжу ей в глаза, теряя все слова, чувствуя, как мой затылок царапает мертвая хватка беспомощности.
- Я знаю, ты ведь всю осень это делаешь, - продолжает она, чуть растерянная от того, что я молчу, и оттого, что я никак не отреагировал на бесполезное на данный момент оружие. Я путаюсь в мыслях, больше всего мне хочется, чтобы m-me N меня пристрелила, и я не знаю, как это выразить. Я хочу объяснить m-me N, что все это - просто макросъемка, потому что я не более чем камера, но мне мешает четкий образ, который встает перед глазами. Мне кажется, что я окурок тонкого темного кента, на который m-me N наступает шпилькой, вдавливая в мягкую от дождя землю. Правда в том, что я понятия не имею, почему я - тень m-me N. Она вдруг озабоченно морщит лоб и, неловко засовывая своего макарова в один карман, вынимает из другого салфетку. Протягивает мне. - У тебя кровь из носа.
Вялой благодарностью я доказываю ей, что я не немой, и, сделав два шага назад, опираюсь спиной о холодную стенку. Я не знаю, что нужно сделать для того, чтобы m-me N вновь вытащила пистолет и спустила курок - возможно, мне стоит напасть на нее, но я никогда пальцем не посмею тронуть m-me N, потому что она любит музыку, пьет кофе без сахара по утрам, ездит туда и обратно, втискивается в отведенное ей социальное место и живет. и еще потому, что у нее такие красивые каштановые волосы, бледная кожа и большие карие глаза. тонкие щиколотки и запястья, резко очерченные красные губы, не накрашенные помадой, потому что m-me N пахнет чем-то непостижимо замечательным. И еще потому, что камеры не нападают на m-mes N. Она делает два шага по направлению ко мне. Она протягивает руку, касается моих пальцев, нащупывает все еще висящую на указательном связку ключей и ловко снимает. Она некоторое время возится с замком моей двери, прежде чем обнаруживает, что там открыто. Она нажимает на ручку, несмазанные петли слегка скрипят. M-me N порывисто гладит мех на моем воротнике, желает узнать, чего хотят камеры, кладет ладонь мне на локоть и затаскивает меня в мою квартиру.