Аннотация: Кто на кладбище попал, тот для общества пропал.(кладбищенский фольклор)
Последняя могила.
Алексей разметил землю для могилы: четыре штыка в голове, три - в ногах и две лопаты без штыка в длину. Так когда-то учил его размечать могилы Борода. Дёрн снял минут за пятнадцать. Ещё раз посмотрел в бумажку, на которой смотрителем было зарисовано место - где копать, фамилия захороненного в соседней родственной могиле и фамилия умершего. Вернее умершей, потому, что могилу предстояло копать для женщины. Фамилия была самая обычная - Кузнецова. Инициалы С.Н. ни о чем не говорили. Это могла быть и совсем юная девушка и бабулька на девятом десятке. В общем-то, Алексею было всё равно. За пять лет работы на кладбище он научился абстрагироваться от происходящего во время похорон. Но когда хоронили детей, или дети присутствовали на похоронах своих родителей, это не совсем удавалось.
Лето выдалось не очень сухим, поэтому копалось легко. Лопата-официалка входила в землю без особого напряга. На их бригаду в этот день было четыре захоронения. Это значилось самым ранним - к двенадцати часам, а значит, времени на копку было ещё о-го-го. С самой первой своей могилы Алексей привык копать без всяких перекуров и остановок. Летом на могилу уходило в среднем часа три. Но это в среднем, а на самом деле получалось по-разному. В песке, на скорость, он мог выкопать и за сорок минут. В засуху в плотной глине, где без лома не обойдешься, могло и шести часов не хватить. Сегодня лом не понадобится, ну и слава богу. Картина близкая к идиллии: тень от берез приятно холодит кожу, щебетанье птиц гонит прочь всякие грустные мысли, копается легко. А самое главное, что эта могила была последней, которую он копал самостоятельно. Приказ о его переводе в землекопы, то есть в бригадиры, уже был подписан. И с завтрашнего дня для него начиналась новая жизнь: денег становилось побольше, а работа - физически полегче.
На берёзу в ограде через два ряда, совсем низко от земли, сел дятел. Обычный такой дятел в чёрно-белой одежде и красной шапочке как у кардинала Ришелье и начал исполнять какие-то трешевые композиции. Алексей представил себе картину: незабвенный кардинал Ришелье с седой шевелюрой, с тонкими холёными усами и маленькой бородкой, весь в красном, с палочками в руках сидит за барабанами, закрыв глаза и откинув голову назад, и выдаёт длинный заковыристый брек. А перед сценой - девочки с размазанною тушью на мокрых от слёз лицах, что-то кричат ему. Картина получилась несколько пикантная, но, в общем-то, даже и не абсурдная. Ну если только совсем чуть-чуть. Мысль скользнула дальше: а кто мог бы стоять на сцене рядом? На бас без сомненья просилась кандидатура Уинстона Черчилля. Котелок, сигара, и маленькие толстые пальцы на длинном грифе. Восемь нот - затяжка сигарой, восемь нот - колечко дыма, восемь нот затяжка, восемь нот - колечко.... И взгляд такой ласковый, можно сказать отеческий: "Танцуйте, милые мои, радуйтесь жизни". Граф Толстой в лаптях и грязной рубахе, почему-то с топором за поясом, хитро подмигивает стоя за клавишами. А может быть это вовсе и не Лев Николаевич, а каким-то чудом оставшийся в живых и постаревший Емелька Пугачёв. Осталось только решить, кому доверить гитару? Тут было две кандидатуры: Авраам Линкольн и Лев Троцкий. Но в этот момент Алексей закончил проходить первый штык и надо было повернуться и начать сбивать "порог".
Взгляд зацепился за надпись на памятнике, не том, что стоял рядом, а другом, через один, но в этой же ограде. "Полковник Кузнецов Николай Семёнович. 1934 - 1997". И вспомнилось, теперь уже совсем далёкое, лето 1978-го ...
Ему было восемнадцать, и это было его последнее лето перед армией. Он не очень хотел идти в армию, но уже давно смирился с мыслью, что это неотвратимо. Поэтому, на оставшиеся несколько месяцев гражданской жизни смотрел, как на возможность оторваться по полной программе перед двумя годами "тягот и лишений воинской службы". Все проблемы связанные с работой и учёбой как-то сами собой ушли: зачем думать о том, что будет только через два года? В их компании, преимущественно мужской, наиболее близкие отношения у Алексея были со Стасом. Поэтому, со Светой Кузнецовой они познакомились одновременно на дне рождения Ленки и также одновременно влюбились в неё, то есть уже в первые пол часа общения. Света была двоюродной сестрой Ленки и приехала с родителями в гости на месяц. После этого, они должны были ехать в Казахстан, куда её отец, военный, подполковник после академии получил направление. Соперничество Алексея и Стаса не повлияло на их дружбу. Скорее наоборот, ещё больше сблизило их. Время они проводили втроём, в городе, в парке, на озере. Каждый из ребят добивался расположения Светы по-своему. Стас, катая их на лодке по озеру, развивал скорость сравнимую с судном на подводных крыльях. Алексей повсюду таскал с собой гитару и пел при любом удобном случае, а пел он неплохо. Стас веселил их, рассказывая анекдоты. Он знал их на все случаи жизни. Алексей мог подолгу читать наизусть Есенина. Ещё были цветы, как купленные на рынке у бабок, так и сорванные на городских клумбах, пиво вперемежку с пирожными и шампанское под печёную картошку и песни Deep Purple.
Потом Света уехала, а они писали ей письма и иногда получали ответы.... Позже Алексей писал полгода из армии, но письмо получил только одно, на пол тетрадного листа.
В ноябре 1980-го он демобилизовался. Сразу восстановился на втором курсе вечернего отделения института, а вскоре устроился на работу, как тогда говорили, на "почтовый ящик". От Стаса он узнал, что Света в городе и живёт у своих родственников. Она тоже работала и училась на вечернем. Как-то, в конце января, Алексей пришёл к её месту работы. Так они и встретились. Обиды не было. Они оба смеялись, вспоминая то лето. Жизнь студента-вечерника, если он действительно учится, не предполагает наличия большого количества свободного времени. От их городка до Москвы, где они учились, было тридцать пять- сорок минут езды на автобусе. Они встречались четыре раза в неделю на автобусной остановке, доезжали до метро, а дальше их пути расходились. Через несколько недель он предложил ей в воскресенье вместе сходить на лыжах в лес, на озеро. Она согласилась.
И морозец был то, что надо, и солнце светило, и снег с елей сыпался за шиворот. Они катались по зимнему лесу часа три-четыре... Потом на берегу озера Алексей развёл костёр. Они жарили на огне кусочки варёной Любительской колбасы и запивали их венгерским сухим вином. Рассказывали друг другу какую-то чепуху и смеялись. А потом целовались и просто молча в обнимку, сидели у костра...
На следующий день Алексей ждал Свету на остановке больше часа, но она так и не пришла. Он опоздал на первую пару. В перерыве позвонил ей домой. Трубку взяла двоюродная сестра Ленка и сказала, что у Светы жуткая ангина, а он Алексей, конечно же, главный виновник этого. В следующий раз трубку сняла мать Ленки и от неё Алексей в свой адрес тоже ничего хорошего не услышал. Спустя неделю он всё-таки прорвался к Свнте по телефону. Её было ещё больно говорить, а он чувствовал себя виноватым. В общем, разговор не получился. Через несколько дней у Алексея изменился режим работы, он стал заканчивать работу на пол часа позже и уже не успевал встретить её перед учёбой. Он позвонил ещё раз и предложил встретиться. Она согласилась, но не пришла. Потом он с головой ушёл в музыку, из-за чего чуть не бросил институт. Удержался чудом. Потом было лето, комсомольско-молодёжный стройотряд, где он встретил свою будущую жену.... Со Светой они больше не виделись. Через год он переехал в соседний город...
Дятел закончил свой концерт и улетел. Алексей уже проходил четвёртый штык. Ещё пол час работы и могила будет готова. Алексей не помнил, как звали отца Светы. Да и мало ли Кузнецовых на свете? Даже среди полковников. Да она и фамилию, наверное, давно поменяла. А если нет? Может на захоронку не ходить? Ребята и без него справятся. А бригадиру объяснит как-нибудь.
Подошёл Серёга-морячок из другой бригады. Алексей, не переставая копать, поговорил с ним про вчерашний футбол. Потом про наших десантников в Югославии, которые за ночь махнули шестьсот километров, заняли аэродром в Приштине и утёрли нос американцам. Алексей добил могилу, и они вместе пошли в раздевалку.
На захоронение Кузнецовой C.Н. Алексею пришлось пойти, так как Игорь, копая могилу, напоролся в земле на кусок бетонной балки, которую они сейчас вдвоём с бригадиром Максимом в два лома героически крошили на мелкие кусочки. Борода был в запое, седьмом или восьмом за этот год. Все уже сбились со счёта. Димка был в отпуске, а двое других, Сашка и дед, вдвоём с захоронкой не справятся. Силы у Деда уже не те, чтобы вдвоём гроб опускать. Не дай бог, уронит. Гроб вытащили из автобуса-катафалка с закрытой крышкой. Затем поставили для прощания на металлический стол на дорожке напротив могилы. Алексей взялся за крышку, задержал дыхание и снял её....
Это была не Света. Ошибки быть не могло, в гробу лежала женщина лет шестидесяти. Пока родственники прощались, Алексей, отойдя в сторонку, притупил молотком острия гвоздей, чтобы при забивании не трескались доски гроба. Он чувствовал какую-то идиотскую радость и еле сдерживал себя, чтобы не улыбнуться.
Они сделали всё как положено: аккуратно опустили гроб, закопали могилу, слепили холм, обрубили и воткнули в землю букеты цветов, поставили венки. Кто-то из родственников подошел, протянул пакет с водкой, сунул в руку деньги. Когда вернулись в раздевалку, Алексей налил пол стакана водки, выпил, закусил чем-то, что лежало на столе и подумал, что наверное, не всё так плохо в жизни. А с завтрашнего дня станет ещё лучше.
Сидевший, здесь же в раздевалке, Серёга -морячок вряд ли бы и вспомнил, даже если очень сильно захотел, фамилию молодой женщины, которую сбил на переходе пьяный водитель, и которую они хоронили полгода назад. Но если бы спросили, то наверное, вспомнил что проморозка была большая, больше метра в глубину. А ещё вспомнил бы слёзы на щеках её отца. Не каждый же день увидишь плачущего генерала....