Аннотация: Хотелось бы услышать ваше мнение об этом! Пишите, буду ждать!!!!
"Петя и муха, или Минет, приводящий к шизофрении"
Уже который месяц, Петя лежал на полу и смотрел телевизор. По правде говоря, телевизор сгорел ещё год назад, но Пете это совсем не мешало его смотреть, он был вполне самостоятельным, терпеливым и не привередливым во вкусах, зрителем. Хотя, злые языки и поговаривают, что Петя даже и не догадывался о том, что телевизор-то сгорел, мы в это верить не будем. А впрочем, какое нам до этого всего, дело? У нас своя задача.
Петя, изредка, посещал другие комнаты, и те тоже, в отместку, наверное, изредка, посещали его. Да и вообще, все эти посещения, можно скорее назвать чередованием кухни и туалета, и уж по большим праздникам, в этот редкостный процесс включались: ванна и коврик в прихожей.
Так вот, лежал однажды он, как вдруг, (или просто - как), на него села огромная, изумрудного цвета, муха, размером... ну, с персидского котёнка. Она была перепачкана чем-то тёплым и, на удивление, вонючим. Приземлившись ему на грудь, она поздоровалась и безразлично, даже немного развратно, как заметил Петя, начала умываться, обильно поливая лапки и Петину грудь собственной слюной. И вполне естественно, Пете такое положение вещей пришлось не по душе.
- Дамочка, в чём дело, я не понял? - очень агрессивно рассердился он, - Что это ещё за нумера такие?
Но муху такое положение вещей, видимо, устраивало, она была довольна, весела и временами казалась Пете ебанутой.
- Что, что, не видишь что ли, моюсь, - отшутилась муха, слегка шепелявя.
Петя оху... (ну, в общем, жаль, что хлопушки не оказалось рядом), удивился такой наглости, и первыми мыслями, которые посетили его в такой важный и ответственный момент, оказались инструкции по использованию дихлофоса и китайского мелка "Машенька", изготовители которого, утверждали в один свой чертовски-иностранный голос, что стоит только один раз помазать... Ну, в общем, убойная сила "Машеньки", если верить китайцам, равнялась силе шестидесяти трёх резиновых хлопушек и десяти сэкономленным нервам. "Вот здорово!" - додумал мысль Петя, и, по словам очевидцев, слегка улыбнулся.
- А ну-ка слезь с меня, шалава, - внезапно предложил он мухе, потеряв терпенье.
- Пошёл ты, - небрежно уронила муха, даже не взглянув в его разъярённые глаза, и, видимо, только поэтому, ничуть его не испугалась, а даже наоборот, выказала необычайную храбрость, для обыкновенной, пусть и очень большой, мухи, ущипнув его за подбородок.
Тут Петя, откинув в сторону все принципы морали, этикета и дружбы народов, решил приподняться и со всего своего маху, врезать ей по её мохнатой роже, и как можно больнее, чтобы эта сволочь поняла, как ему обидно и тяжело на душе. Да не тут-то было. Муха, хоть и была размером с персидского котёнка, но весила, как африканский слон. Петя покряхтел немного, упал и загрустил. Даже странно как-то, но кто здесь "муха": муха или Петя?
А муха, тем временем, уже умылась и принялась, бесстыдно и вульгарно, справлять на Петиной груди свои естественные нужды, отправляя к чёртовой бабушке Петину мужскую гордость и Петин трезвый рассудок, распевая при этом: "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла...".
Как я уже говорил выше, всё это Петю сильно огорчило и навело на странные мысли, даже не совсем странные, а скорее смутные, в которых, то, появляясь то, исчезая, вырисовывались очертания "Машеньки", которая по непонятным и независимым от Пети причинам, сменила пол. Она уже больше не являлась, на удивление полезным мелком, а больше походила на жирную волосатую муху в чёрном платке и, почему-то, обгоревшим лицом. Смешно, но в итоге, цепь Петиных мыслей, привела его к тому, что он, неожиданно для самого себя, решил, что всё это ему снится, что нет никакой мухи... Но муха была. Эта проклятая муха была. А самое страшное заключалось в том, что она не только была, но и сейчас она есть, и по ходу дела, будет и дальше. Цепь замкнулась.
Петя заплакал от обиды, и даже попытался расцарапать себе лицо, чтобы проснуться. Он царапал - царапал, царапал - царапал, расцарапал себя до крови, три раза пнул себя в ногу другой ногой, но так и не проснулся.
"Я не сплю... и муха тоже... значит... я в жопе!" - философски подытожил Петя.
- Ага, - подтвердила муха, прочитав его мысли, - не спишь, и я тоже не сплю, так что, заткнись. Ух! - закончила она и поцеловала его в губы взасос, отчего Петя, пришёл в непередаваемый, даже цветным телевизором, ужас.
"Эта тварь, вдобавок ко всему, ещё и мысли мои читает. Нет, я не в жопе, я в... ", - но как называется место, что страшнее жопы в тысячи раз, Петя придумать не смог, хотя и точно знал: что это место есть, и что он - Петя находится сейчас, именно в этом месте.
Брезгливость толкнула его на крайние меры, которые бы гордость, ни за какие засосы, не позволила бы ему обратить в действие. Но так как Петина гордость была благополучно сослана к чёртовой бабушке, брезгливость одержала верх и породила униженья, которых Петя в своей недолгой жизни никогда не видел.
"Ух, эта бабушка, чтоб она сдохла", - будет говорить потом гордость, а сейчас, осознав до конца свою неспособность, сопротивляться и подавлять врага физически, Петя решил бить его морально, за анальную распущенность и оскорбленья. А именно:
- Тёть муха, простите меня, пожалуйста, я больше не буду, - заскулил Петя.
- Чего не будешь? - искренне удивилась муха.
Но Петя и сам не знал, чего же он, всё-таки, не будет, и поэтому, ослеплённый и оглушённый страхом, продолжал:
- Ну, тётя муха, слезьте с меня, пожалуйста. Ну, что вы расселись, мне тяжело дышать, и я не одобряю внебрачные связи, любого рода, с малознакомыми женщинами. Ну, что вам стоит, а, ну слезьте? Вам, что в туалет сходить негде... или умыться? Так, пожалуйста - вон ванна, туалет, - клянчил Петя, и, подумав, что вдруг она, в добавок ко всему, его ещё и есть начнёт, что не очень-то его устраивало, немедленно добавил, заикаясь, - А если кушать захотите, то вон кухня. Там всё есть. Тётенька, ну пожалуйста, слезьте с меня, а? Я ж всё-таки мужчина, как никак. Нехорошо. Я по природе - господи...
- Заткнись, - оборвала его муха, и сказала, - Понимаешь, Петя, есть на свете вещи, о которых принято молчать, они банальны и скучны. Но так и быть, сегодня ты о них узнаешь. Так вот, козёл, теоретически я сажусь на тебя и делаю всё, что мне заблагорассудится, вот уже лет восемь, но это меня, порядком, достало. Так что с сегодняшнего дня я, принципиально, на тебя садиться буду, практически, нравится тебе это или нет - это твои проблемы, а мои - садиться на тебя, умываться, а дальше ты сам всё прекрасно знаешь. И кстати, ещё хоть раз, подумаешь о "Машеньке", изувечу, как ту суку. Понял? А то, что ты мужчина, Петя - мне до жопы, и ели хочешь глубже: на вид-то ты мужчина, но если покопаться и найти утробу твоего вонючего сознанья - ты много на себя берёшь. А теперь заткнись, и не серди меня, - закончила она, дала пощёчину ему своей мохнатой ножкой и побрела к пупку, задумчиво глядя себе под лапки.
Но отчаянье, оказаться рабом зелёной мухи, переплюнуло, даже брезгливость. (Да, жаль, конечно, что мелка и гордости не было сейчас рядом, то-то бы они потом эту бабушку, даже страшно подумать.)
- Ну, мушечка, любимая, лапулечка, солнышко, котёнок мой, но я же недостоин тебя, ещё испачкаешься. Ну, что тебе стоит, найди себе другого..., - клянчил он, но недоклянчил, по той простой причине, что муха уже не напоминала ему персидского котёнка. На нём, сверкая всякими зубами и, неестественно суровым взглядом, местами кровожадным и жестоким, стоял облезлый и бывалый во всех подвальных стычках, кот.
- Ты что - китаец что ли? Иль русского языка не понимаешь? - зарычал он, - Я же сказала тебе один раз - "нет", и давай прекращай подобное общенье, раз и навсегда. Иначе, я за себя не ручаюсь. Понял?
- Понял, госпожа, - ответил ей голос Пети, незнакомый, или очень искусно прятавшийся в нём, как призрак, всю его жизнь. Видимо, ждал удобного случая.
(Да, господин Удобный Случай - отец многих необъяснимых голосов и поведений, возникающих в тех или иных местах с теми или иными Петями... особенно, в смутные или военные времена. Так, пожалуй, мы отвлеклись).
А другой, знакомый ещё с детства, голос сказал Пете: "Пиздец тебе, Петя! Ну, ты пиши, как доберёшься".
Лже-Петя куда-то впал, наверное, в забытье. Он больше ничего себе не царапал, не матерился, и даже, какая гадость, муха ему начинала нравиться, он потихоньку влюблялся в неё. (Но не станем так быстро выносить ему приговор. Всё это, лишь мимолётная реакция его ослабленных нервов и всеобъемлющей трусости, которая, иногда, ведёт себя в подобных ситуациях, именно так. Опять отвлеклись, да что ж ты будешь делать). Реальный же Петя ни в какие забытья не впадал, и, всерьёз, задумался над тем, что же такого страшного муха имела в виду, сказав "я за себя не ручаюсь". Что она могла, огромная вонючая зелёная муха, сделать с ним - человеком, мужчиной как никак, к тому же, Петей, что? Абсурд. Это никак не укладывалось в его голове и постоянно выскакивало наружу, как бешеный заяц. Что эта дрянь крылатая, могла сделать больше того, что уже сделала, а то есть, обгадить его до самых ушей, как самый настоящий унитаз, и постоянно оскорблять и целовать взасос, пользуясь тем, что он полностью обездвижен, что? Нет, заяц точно был психом порядочным.
- Я могу откусить тебе нос, - снова прочитала его мысли муха, - или дождаться, сидя на тебе, периодически целуя и... ну, сам понимаешь, когда ты умрёшь, и отложить в тебе яйца. Посмотрим, как ты будешь с яйцами смотреться. Заодно и убедишься в том, что иногда живой мужчина может, безо всяких на то усилий, превратиться в мёртвую бабу с дитями...
И муха вопросительно посмотрела на него, на что Петя, только тихо застонал.
- ...так, здесь и здесь покусаю, чтоб поопухало, это я отгрызу, ну, а волосы на голове, и после смерти растут. Ну, чем ты теперь не баба? А, Петя?
Такого поворота событий, Петя не ожидал, и поэтому, он совершенно не знал, чем он теперь не баба, и что ему ответить мухе. Единственное, что он смог сделать в этот момент, это только, не совсем понятно - зачем, пошевелить пальцами на правой ноге.
- Молчишь, "мужчина"? Ну, молчи, молчи. ...Или, не дожидаясь твоей смерти, отложить? Как ты на это смотришь, милый друг Петенька? - ехидно прожужжала муха с мечтательным лицом, копаясь и что-то пряча в его розовом пупке.
И вот тут-то Петю, как будто облили ведром неразведённой серной кислоты, которая, сожрав ведро, принялась за Петин мозг. Мозг понял, если хозяин, то есть Петя, не прекратит шевелить пальцами на правой ноге, и не начнёт, в конце концов, делать, хоть что-нибудь, более подходящее для выхода из этой, щекотливой ситуации, то всё это, непременно закончится яйцами, большими, как арбузы, яйцами, заживо и без всякого наркоза. И отослав Пете по своим, одному только ему известным каналам, эту чрезвычайно полезную информацию, вместе с ним начал размышлять. Им обоим вдруг (уже без "как", заметь, читатель), так вот, уже без как, им стало вдруг так страшно и обидно оттого, что мухам, а особенно, таким зелёным и вонючим как эта бесстыжая и наглая тварь, уж точно, до одного места - мужик наш Петя или баба. И что утробой для её маленьких зелёных бомжей, может стать абсолютно любая часть Петиного тела, от пяток до макушки. А что хуже всего, так это то, что в отличие от баб, у него (у Пети значит) может быть, неограниченное количество утроб одновременно, забитых до краёв, липкими и вонючими яйцами. Но и это ещё не всё! Петя, в отличие от баб, может рожать и живой, и мёртвый. И всё по вине, всего лишь одной, ёбанутой и чрезвычайно вонючей, мухи. Фу! Это что ж получается? А получается, как не крути, беременный как попало Петя, многобеременный Петя...
- Петя, перестань шевелить пальцами. Мне щекотно.
- Пидарасы-ы-ы! - заорал он во весь голос и... проснулся.
- Ну что ты разорался как ненормальный. Не бойся, не откусила же. Сказал бы сразу, что пошутил, а то: "Олечка, когда ляжем спать, ты подожди чуток, пока я усну покрепче, и сделай мне минет. Посмотрим, проснусь я или нет". Экспериментатор хренов, - прошептала Петина супруга и, повернувшись набок, публично захрапела, показывая храпом и, изрядно пропотевшим, оголённым задом - "какой ты Петя - неблагодарный сукин сын".
"Вот блядь!" - перекрестился Петя, обнял супругу, на радостях, поцеловал её везде, где только можно было, и спустя, тот самый, коварный чуток, уснул, но уже осторожно.
И, как говорят очевидцы, даже храпеть не стал. И я вас тоже уверяю, господа, храпеть Петя не стал. И если верить моему опыту, храпеть он больше никогда уже не будет.
...Да, пожалуй, всё закончилось именно так - храпеть Петя перестал раз и навсегда. И спать с открытым ртом - это тоже не про Петю, мало ли чего бывает, ещё муха в рот залетит!
ЭпилогN1
Петя, ещё много раз, будет перелистывать отечественные и зарубежные сонники. И они ему расскажут: "Что тому, кто увидел во сне мух, грозит опасность заболеть инфекционным заболеванием. Кроме того, это может служить предостережением, что у вас слишком много врагов". "Ага, - скажет Петя, - целый Китай теперь".
Он ещё долго будет объяснять тупому соннику, что мужская беременность - это не инфекционное заболевание, и что всех мух нужно немедленно арестовывать и закапывать в ямы с говном, но... сонник молчал.
Петя, ещё не раз, будет вспоминать свой сон, навеянный минетом, на собраниях дачников и на своих полулетальных попойках с Николаем Гармошкиным.
Петя, ещё не раз, будет пытаться описать это в своих мемуарах и фельетонах.
И однажды, Петя обвинит мелок "Машенька" и его изготовителей в том, что понавезут в страну козлов разных, которые вдобавок ко всему, летать и разговаривать умеют, а потом изготовляют всякие мелки вонючие, которые эти козлы едят, получше капусты. "Это что ж получается, Николаша, - скажет Петя, - что мы за свои деньги, вместо того, чтобы травить и обращать в бегство, рожаем их детей, одеваем и кормим их собственной кровью. И мелок свой они тоже из нашей крови делают? Так что ли получается?"
"Пидарасы! - будет кричать Петенька, - Пидарасы!"
И однажды Петеньку убьют за антииностранную пропаганду. Убьют, как тысячу таких же Николаш и Петь...
Но не спеши, читатель, расходиться! Есть у этой истории и другой конец, который, появился намного раньше, чем сама история. Конец, опередивший своё начало.
Эпилог N2
Вот уже второй год, Петя лежит в психиатрической лечебнице, которую, наверное, в шутку, он прозвал "чёртовой бабушкой". О мухе он уже почти не вспоминает. Всё это вычеркнули из его головы ловкие психиатры.
Петя пьёт таблетку, регулярно получает укольчики и подзатыльники от санитаров. Жена от него ушла. Ушла, продав его квартиру какому-то хромому таджику в красных штанах. Так что, если Петю когда-нибудь выпишут, идти ему будет, совершенно, некуда. Врачи об этом знают, и выписывать его не собираются, за что им низкий поклон и вечная память... Ну, вот, пожалуй, и всё.
Какой, из этих двух концов, Петин, решать не нам с вами.