Петухов Олег Викторович. Пост-Москва (полностью)

Олег Петухов

Пост-Москва

ты будешь в роговице моих глаз

покорно плавать там русалкой среди лилий

Офелия спасется в этот раз

полет свободных в ночь и тьму валькирий

взыскующая нежность бирюза

на дне пруда но в глубине соленых глаз истома

валькирий обескрыленных глаза

Офелии согласие покорной

Часть 1. Фидель

Глава первая

ФИДЕЛЬ:

Гасты пытались пробиться через железнодорожный вокзал, но попали под перекрестный огонь станковых пулеметов и отступили с большими потерями. Трупы валялись на привокзальной площади, напоминая груды тряпья. До захода солнца они утащат их, нам плевать, меньше мусора, свежее воздух. Я выстрелил из переносного огнемета, но скорее для порядка, чем в кого-то из них конкретно. Пусть не расслабляются!

Мы сидели в развалинах "Ленинградской" уже почти неделю. Было довольно прохладно для июля, пасмурное небо изредка сыпало редким дождичком. Но мы не жаловались, потому что в жару тут бывало иногда почти невыносимо.

В этом районе всегда было плохо с продуктами, а теперь мы уже откровенно голодали. Последний голубь, которого нам удалось поймать, был зажарен и сожран позавчера, но что значит это для полувзвода голодных мужиков?

-- Держите площадь! -- приказал я, толком не зная кому. -- Я схожу принесу пожрать.

В это же мгновение наш снайпер снял одного гаста с площади. Тот, кажется, мародерствовал. Или хотел вытащить мертвеца. Или то и другое одновременно. Аллах рассудит.

Я взял пару рожков и пару гранат и двинулся в сторону Садового. Редкий осенний дождь заставлял прохожих деловито спешить, перепрыгивая через воронки, полные воды, смешанной с кровью. Кое-где из асфальта тротуаров торчали оперением неразорвавшиеся минометные мины. Через полчаса я дошел до ближайшего смакдональдса и стал в очередь. Наверно, мужик с недельной щетиной в камуфляже и с калашом на поясе выглядел смешно среди хипстеров и школьников, но мне было не до приличий. Хуй я клал на приличия. У меня ребята не жрали с позавчерашнего дня.

Смакдональдс был нейтральной территорией. Пара пиндосовских броневиков снаружи охраняла его нейтралитет. Правда, охрана сквозь пальцы смотрела на таких типов, как я. Раз я плачу деньги, я -- клиент. Пусть в камуфляже и с калашом, но клиент. Им тоже не всрались гасты на их территории, поэтому они смотрели сквозь пальцы на таких бойцов, как мы. Платите деньги и жрите гамбургеры. Золотой принцип, между прочим.

Я взял биг смаков на все деньги, что у меня оставались, уложил их в вещмешок и бодрячком попиздил в расположение своего отряда. Официально мы считались народной дружиной, но все понимали, что это отмазка. На самом деле мы были частью народного ополчения, непризнанного официально, но и не преследуемого за экстремизм. Просто нам уже некуда было деваться. Наша зона ответственности ограничивалась Бульварным кольцом. За пределами Бульварного кольца многонациональная Эрефия заканчивалась и начинался наш Фронтир. Место, где свободу давал калаш и пара гранат в подсумке.

Мы держали периметр от плохо организованных и так же плохо вооруженных, а, если быть точным, вообще не вооруженных, толп гастов, что не делало их менее опасной и разрушительной силой. Просто их стало слишком много. В какой-то момент их количество превысило критическую массу, и государство схлопнулось в пределах Бульварного кольца. А мы держали оборону по периметру. Практически на свои же деньги.

Я вернулся вовремя, чтобы принять участие в отбитии очередной атаки. Гасты лезли изо всех щелей, почти не обращая внимание на свои потери. Я занял позицию у окна и почти что одной непрерывной очередью выпустил полную коробку патронов из пулемета Калашникова в самую их гущу. С флангов работали максимы, как всегда четко и беспощадно. И вдруг вал наступающих поредел -- площадь снова осталась за нами.

-- Господа, кушать подано, -- сказал я. -- Жрите, пока не остыло!

-- Эх, водочки бы, -- пожаловался Брэд Питт.

Мы знали друг друга по никам в Сети. Меньше личной информации -- дольше живешь. Поэтому я был Фиделем, а у меня в отряде подвизались Ведьмочка, Резиновый Утенок и Каддафи. Еще был неразговорчивый снайпер Эдвард-Руки-Ножницы. И здоровяк Брэд Питт.

-- Так сходи за водкой! -- посоветовал я.

-- Что, я самый молодой? -- пробубнил Питт. -- Вон пусть неформалы сбегают.

Неформалами мы называли членов игрового клана. Те держались особняком. Работали они здорово, но в любой момент могли исчезнуть, как и появились. Мне кажется, они считали все происходящее неким мета-вселенским игровым сетом.

-- Они не пьют водку, -- напомнил я. -- У них волшебные таблетки вместо водки. Так что, давай пиздуй ты. Я закусь принес, ты давай водяру.

Водку мы покупали у таксистов. Таксисты в своих броне-тачках были вне чьей-либо юрисдикции и могли отвезти хоть в Кремль, а хоть и в гаст-лэнд, как мы называли территорию, где жили гасты. А еще таксисты торговали.

-- Вижу цель! -- сказал Эдвард. -- Объект на два тридцать.

Я выглянул в окно.

-- Это маленькая девочка, -- сказал я. -- Забей.

-- Объект движется в нашем направлении, -- сказал Эдвард.

-- Забей.

Девочка брела к нам, обходя трупы и стараясь не наступать в лужи крови. Девочка-гаст, одетая в цветастое тряпье. Откуда она взялась тут?

-- Объект на расстоянии -- сто! -- в голосе Руки-Ножницы послышалось напряжение. Он ожидал от меня команды.

-- Забей, -- сказал я. -- Это всего лишь ребенок. Она заблудилась.

Было тихо. Внезапно стало тихо. Никто не шутил, не переругивался, кажется, даже не дышал.

-- Расстояние -- 70!

Я встал, подтянул пояс с подсумками, скинул рюкзак и вышел из здания. Девочка лет десяти шла прямо на меня. Она не плакала, не улыбалась, вообще никак не проявляла своих чувств. "Что за блядская жизнь?" -- подумал я и прострелил ей голову. Потом вернулся в здание.

-- Я схожу за водкой, -- деловито засуетился Питт. -- Сколько брать?

-- Да сколько унесешь, -- ответил я.

Настанет день, и я пропущу гастов к Центру, к которому они так стремятся. Я обеспечу им коридор, чтобы они шли прямо, никуда не сворачивая, пока не упрутся в кирпичную кладку кремлевской стены. Но мне нужны люди. Мне нужны люди, чтобы держать фланги. А людей не хватает.

Питт вернулся. Мы выпили, но водка для меня на вкус была как вода. Когда стемнело, неформалы прошвырнулись по окрестностям и, вернувшись, главарь их клана сказал едва ли не первую фразу за все время, пока они были с нами:

-- На ней было три килограмма пластида.

-- Я знаю, -- ответил я. -- Я знаю, дружище.

ФИДЕЛЬ:

Наутро меня вызвали в штаб. Формально мы никому не подчинялись, но без поддержки и координации много не навоюешь. Поэтому, получив смску из штаба, я поперся с утреца по как будто вымершему в воскресенье Садовому кольцу к зданию бывшего Кукольного театра. Теперь тут располагался Координационный Центр, выполнявший функции штаба Народного ополчения. На входе меня попытался тормознуть охранник, доебавшись до моего калаша:

-- Я что -- похож на гаста? -- ухмыльнулся я и как бы нечаянным движением передернул затвор. То есть, как бы таким демонстративно-нечаянным движением руки.

Охранник затух и пропустил меня внутрь. В прошлый раз приходилось выдергивать чеку из лимонки... Учатся, что.

Наш координатор по виду был типичный сисадмин, думаю, он и был сисадмином по жизни. Бородач, в джинсах и толстовке, или как это сейчас называется. Я знал его по нику Тек-Мак. В основном мы с ним держали связь по аське.

-- У нас задание для вашей группы, -- сказал он после дежурного "хай!" -- В Печатниках есть ячейка. Она не выходит на связь уже вторую неделю.

-- Царствие Небесное, -- отозвался я. -- А причем тут наша группа?

-- Ты не понимаешь... Там очень ценный агент. Его надо эвакуировать.

-- Хуй на рыло! У меня нет людей. Да и нет там никого в живых.

-- Я тебе дам людей. Отборных. И все нужное снаряжение. Этот человек нам нужен.

-- Там никого нет. Печатники -- давно уже жопа.

-- Я знаю, что такое Печатники. Но этот человек нужен нам всем.

-- Мне нужны только солдаты. Мои солдаты. Я не поведу их в Печатники. Проще пристрелить всех нас прямо здесь.

-- С тобой пойдет клан Мертвецов из Контры.

-- Мертвецы? Не пиздишь?

Клан Мертвецов прославился тем, что освободил рязанского посла, взятого в заложники гастами прямо в посольстве. Говорят, что, когда кончились патроны, Мертвецы гонялись по улицам за террористами и добивали их ножами и бейсбольными битами. Игроманы, хули. Посол не пострадал, что уже было чудом.

-- Они же сумасшедшие, -- я все пытался сообразить, за каким хуем кому-то понадобилось переться в Печатники. -- Не гуманнее ли устроить массовое самосожжение?

-- Слушай, -- тон Тек-Мака внезапно изменился. -- Это моя личная просьба к тебе.

-- Кто этот человек?

-- Моя невеста.

Блядь! Это воскресенье я запомню на всю жизнь. Я жив только потому, что у меня есть тайная чуйка, и моя чуйка подсказывает мне, что Царствие Небесное мне не светит. Ни в это воскресение, ни в любое другое. А мне светит полный пиздец в Печатниках. Эта территория была потеряна одной из первых. И нахуя там было держать ячейку? Чем они там занимались -- собирали данные о новых псевдо-мечетях? Записывали вопли лже-муэдзинов? Печатники были тем самым районом, по которому в первую очередь надо было бы применить тактическое. Если бы в Кремле сидели не хитрожопые долбоебы, а...

А кто? Да вот я, например, или любой из моей группы. Или тот же Тек-Мак. Со своей убиенной невестой.

-- Это личная просьба? И ты думаешь, что я рискну своими людьми, чтобы ее выполнить?

-- Да.

-- Хорошо, -- сказал я. -- Давно хотел посмотреть на Мертвецов в деле.

Господи, зачем меня занесло в Самарру?

ФИДЕЛЬ:

Из штаба я поехал домой, проведать дочек и кота. Да и помыться надо было, и в чистое переодеться. Бескудниково оставалось одним из немногих русских анклавов на севере Москвы. Гасты тут были, куда ж без них, но мирные. Или относительно мирные. Или делали вид, что относительно мирные. Во всяком случае ни одной псевдо-мечети тут построено не было. И шахиды подрывались на улицах не так часто, как в других районах. В общем, жить в Бескудниково можно было относительно спокойно. На общем фоне, разумеется.

Я спустился в метро, привычным движением надев респиратор. Без респиратора неприученные к многолетней застоявшейся вони люди начинали блевать желчью прямо на эскалаторе. Эскалаторы, кстати, давно уже не работали, поэтому приходилось спускаться пешком, смахивая с лица пот и слезы от зловонных и токсичных испарений. Стены тоннеля эскалатора были покрыты зеленоватой слизью и местами паутиной гигантских псевдо-пауков. Псевдо-пауки нападали редко и реальной угрозы не представляли.

Кустарно бронированная электричка прибыла довольно быстро, через полчаса где-то. Я протиснулся в вагон с заваренными бронелистами окнами. Поезд тронулся. Люди в метро старательно избегали встречаться взглядами друг с другом. Каждый третий был с автоматом или ручным пулеметом. Женщины, в основном, обходились холодным оружием. Это было разумно -- холодняк в условиях скученности гораздо эффективнее огнестрела.

Мне оставалось проехать всего один перегон, когда началось это -- в моем вагоне активизировался шахид-берсерк. Никто не знает природу этого явления, когда вполне себе зачуханный мирный гаст вдруг начинает фонтанировать агрессией, ненавистью и жаждой убивать. Это может случиться в любой момент в любом месте. Чаще всего почему-то в метрополитене.

Я увидел, как будто рябь пошла по воде. Толпа вдруг качнулась, отталкивая от себя чужеродное тело. Тело убийцы. В центре волны оказался молодой и прилично одетый гаст. В руках он держал катану -- якобы лучший меч для войны. Клинок уже был покрыт кровью невинных и продолжал прогрызаться сквозь плоть и крики.

Я сделал одно движение, не думая и не рассуждая. Спинной мозг сам рассчитал траекторию, и пуля вошла ровно в центре лба шахид-берсерка. Я тут же, мгновенно и незаметно для постороннего глаза убрал свой глок на место и сделал вид испуганного пассажира, озирающегося вокруг. Поезд в это мгновение остановился и меня вынесло на платформу толпой паникующих горожан. Лишнее уголовное дело мне было ни к чему, и поэтому я тут же бодро зашагал по переходу, потупив очи долу.

Метропоезд стоял на станции, ожидая, пока мусорщики и уборщики вынесут тело и наспех замоют стены от крови и мозгов. Раненных шахид-берсерком пассажиров под руки выводили работники метрополитена.

Внезапно в толпе я поймал внимательный взгляд. Кто-то явно интересовался моей персоной. Кто-то, кого не ввела в панику ни резня катаной, ни грохот моего глока. Я замедлил шаг и сделал вид, что поправляю свой рюкзак. На самом деле я искал источник повышенного внимания к своей плохо пахнущей после недели боев персоне.

Чуйка, и еще раз чуйка! Надо доверять своим инстинктам, надо заставлять работать свой спинной мозг. Я нащупал незаметным движением руки свой нож, потому что два раза подряд глок не прокатит.

В тот момент, когда слежка в мой персональный адрес стала дышать мне буквально в затылок, я как бы споткнулся и оказался за спиной у своего "хвоста". Я прижал лезвие к почке моего соглядатая, и мы вместе ступили на эскалатор.

Передо мной была девочка. На вид лет 16-17.

-- Не дергайся, -- сказал я. -- Просто спокойно иди вниз.

Мы спустились вниз прогулочным шагом, как бы никуда не торопясь.

-- Кто ты? -- спросил я, стоя с ней возле стенки перехода, как будто дядечка стоит с племянницей и неторопливо разговаривает. -- Что тебе от меня надо?

В этот момент я почувствовал, как в бок мне уперся ствол. Реальный такой, 45-го импортного калибра. Я повернул голову и увидел каких-то подростков, в штанах, задница которых болтается чуть не до колен, и в вязаных радужных шапках анашистов.

-- Спокойно, дядя, -- сказал мне свистящим шепотом один из них. -- Нам надо с тобой просто поговорить.

Я люблю разговоры. Когда разговариваешь, чувствуешь себя живым. Это такая редкость -- чувствовать себя живым.

ФИДЕЛЬ:

Ствол сорок пятого калибра, упершийся мне в бок, меня не сильно беспокоил. В отличие от прыщавого мальца, стоявшего по диагонали ко мне и явно прячущего в холщовой сумке что-то вроде узи или самопального аналога. Я посмотрел в его бледно-голубые глазки и убрал нож в карман.

-- Оу-кей! -- сказал я. -- Я люблю разговаривать.

Толпа проходила мимо, старательно не замечая ни меня, ни этой банды малолеток вокруг моей персоны. Меньше знаешь, крепче спишь, да.

-- Итак. Говорим коротко и по делу, -- сказал я, повернувшись к старшому из них. Тому, кто тыкал мне под ребра стволом. -- В чем ваша проблема?

-- Дядя, не тяни... Ты идешь в Печатники.

-- Печатники? Где это?

-- Дядя, это в пизде.

-- Далековато...

-- У нас там человечек остался.

-- Земля ему пухом!

-- Не, это живой человечек.

Я уже ничего не понимал. Тек-Мак из штаба просил за свою невесту, или кто она там ему. Эти обкурки откуда-то узнали про мое задание и теперь гундосят о своем "человечке"... Что вообще происходит? Миссия рассекречена в тот самый момент, когда ее надо секретить по полной. С такой хуйней мне еще иметь дело не приходилось.

Я попытался выиграть время:

-- Фотки есть?

-- Не, дядя, только ник и пароль.

-- И какой ник?

-- Офелия.

-- Белая девка? Она мертва. Изнасилована и скормлена псам.

-- Она жива.

-- Не верю.

-- Вот ее последний мессадж.

Он протянул мне свой наладонник, и в этот момент я выхватил его ствол и, одновременно, заслонился его тушкой от пристального взгляда бело-голубых глаз его напарника.

-- Спокойно, дети! -- сказал я. -- Разговор продолжается, но ровно и только словами. Без жестов и пальбы.

Я посмотрел на экран кпк. Там было одно сообщение от юзера с ником Офелия: "Помогите!"

Блядь...

-- Кто она? Почему осталась в Печатниках? Почему не эвакуировалась со всеми?

Я держал отобранный пистолет в руке, прижимаясь к худосочному обкурку, чтобы директрисса огня не сошлась на моей переносице, когда эти худые кости вдруг стали сотрясаться в моих объятьях. Он, этот обкурок, плакал! И что мне делать теперь?

Я отпустил его. Я сказал:

-- Давай адрес и данные.

Люди проходили мимо с покер-фейсами. Людей не ебало вообще ничего. Я снял респиратор и поцеловал девчушку, следившую за мной, в губы. Взасос. Ее банда неловко переминалась вокруг нас с ноги на ногу.

ФИДЕЛЬ:

Мне надо было хорошенько подумать обо всем этом. Дома никого, кроме кота, не было. Я покормил его и с наслаждением принял душ. Только я вышел из ванной, как зазвонил телефон. Не тот, которым я обычно пользуюсь, другой, номер которого знали всего несколько человек.

-- Да, я слушаю, -- сказал я, одновременно одеваясь в чистое и заглядывая в глазок пуленепробиваемой двери.

Там стоял мужчина в штатском, одетый в серый неприметный костюм. Возле уха он держал дешевый китайский телефон.

-- Фидель, нам надо с вами поговорить.

-- Кто вы? -- спросил я, чтобы хоть немного протянуть время.

Я проверил патрон в стволе своего глока и засунул кота в ванную. Целее будет.

-- Мы из Управления Э.

-- Здесь не ваша юрисдикция.

-- Ошибаетесь. Согласно Федерального закона два три два вся территория РФ подпадает под нашу юрисдикцию.

-- Что, правда вся?

-- Да. Нам не нужны эксцессы. Мы хотим просто поговорить об одном деле.

Я даже догадываюсь, о каком. "Офелия", "невеста" Тек-Мака... Это ведь один и тот же человек. И теперь за нее вписываются оперативники из Э.

Я открыл дверь и засунул глок за пояс джинсов сзади:

-- Заходите.

На вид ему было не больше тридцати пяти. В меру полноват. Его можно было бы принять за недалекого увальня, если бы не цепкий взгляд, который он, впрочем, явно прятал от посторонних глаз. По-любому, мне не хотелось бы иметь его в своих противниках. Да и в друзьях тоже.

-- Выпьете? -- спросил я, пройдя на кухню и налив себе водки в стакан. Потом добавил томатного сока, соли и пару капель табаско.

-- Я на службе.

Это прозвучало несколько старомодно, но веско и основательно.

-- А я сегодня выходной. До обеда выходной.

-- Я знаю.

-- И я знаю, что вы знаете.

Я выпил залпом свою кровавую мэри и спросил:

-- Офелия?

Он переменился в лице. Забавно бывает наблюдать, как по-детски непосредственно страдают взрослые мужики.

-- Что... Что вы о ней знаете?

-- Ничего. Ровным счетом ничего. Кроме того, что она мертва.

-- Нет! Я не поверю, пока...

-- Пока я не принесу вам ее труп? Целиком, или можно ограничиться кистью руки? Или скальпом?

Он сделал неуловимое движение навстречу, но тут же уперся грудью в мой глок.

-- Спокойно, -- сказал я.

-- Я хочу знать всю правду, -- сказал я.

Он как-то сник, а потом посмотрел мне в глаза и сказал:

-- Никто не знает всей правды.

ФИДЕЛЬ:

Мы сидели у меня на кухне и пили водку. Георгий, а если быть точным: Георгий Михайлович Степанцев -- так звали оперативника по его собственным словам, а проверять его слова и требовать корочки мне было недосуг -- рассказал мне кое-что об Офелии:

-- Она -- наш лучший агент. И хороший мой друг! Вот только без грязи, не надо... Обычная девчонка, но сколько полезной информации она нам передает. Никто ведь не ожидал такого наплыва гастов. Кстати, это слово внесено в реестр запрещенных слов. Мы говорим официально не гасты, а гости. Гости отбросят кости. Вернее, мы отбросим кости, а не гости. Гостеприимство, короче, сейчас официальная идеология, а она -- Офелия -- вышла на контакт с нами где-то с год назад. Сама вышла. И дала стопроцентную инфу...

-- Я могу дать вам стопроцентную инфу. Любой дворник-гаст даст вам стопроцентную инфу...

-- Нет, тут глубже все. Ты вот знаешь о подземных гастах?

-- Подземных?

-- Да. Они живут в метро и никогда не выходят наружу.

-- Это бред.

-- Я тоже так думал поначалу. А о небесных гастах слышал?

-- Нет.

-- Я видел видео с той девочкой, которая несла пластид. Три килограмма.

-- И что?

-- Откуда ты узнал, что она -- бомба?

-- Я не знал.

-- Но ты пристрелил ее...

-- Да. Я нихуя не знал.

-- Ты догадался...

-- Нет.

-- Посмотри мне в глаза.

-- Я выстрелил в нее, потому что не мог отдать такой приказ своим людям. И мне похуй, был на ней пластид или нет. В следующий раз я сделаю ровно то же самое. Кто такая Офелия? На какого хуя ее хотят спасти столько народа?

-- Офелия знает. Она знает, откуда они все взялись. Больше ничего я тебе сказать не могу.

-- Больше ничего и не надо, Георгий.

Я разлил остатки из бутылки. Мы выпили, не чокаясь.

-- Я засуну их взад, -- сказал я и на долю секунды сам поверил в свои слова.

ФИДЕЛЬ:

В моей группе все было в порядке. Гасты почти никак себя не проявляли. Ребята откровенно скучали, но я внес немного позитива в их существование, принеся пару бутылок конфискованного чиваса.

-- У нас новое задание, -- сказал я, разливая виски по импровизированным стаканам. -- Я с добровольцами должен смотаться в Печатники.

-- Звучит неплохо, -- отозвался Брэд Питт. -- Надеюсь, проездной у тебя есть.

Мы выпили. Помолчали. Потом я сказал:

-- Выходим послезавтра на рассвете. К вечеру вернемся. Это общий план. В усиление нам дадут Мертвецов.

-- Клан из Контры? -- спросил лидер неформалов.

-- Они самые, -- ответил я.

-- Мы тоже хотим пойти, -- сказал он.

-- Вы будете держать периметр здесь. Если захотите, конечно. И потом обеспечите нам коридор отхода.

На словах все звучало просто. На словах вообще все звучит просто. На деле мне предстояло отобрать команду мертвецов. Ни один из нас не уйдет оттуда живым. Это абсурдно и физически невозможно. Я разлил остатки чиваса и поднял свою емкость:

-- Удачи, покойнички!

Потом перешел к делу:

-- Со мной пойдут Утенок и Ведьмочка. Брэд остается здесь за старшего. Неформалы... Ребята, прошу вас лично, на коленях, останьтесь тут до завтрашнего вечера! И еще нам нужен коридор -- туда и обратно.

В это время Эдвард подал голос:

-- Два объекта на полшестого.

Я посмотрел в импровизированную бойницу.

-- Пропусти. Старые знакомые.

Это был Георгий с каким-то чуваком:

-- Управление "Э"? -- спросил я.

-- Управление ни бе, ни ме! -- откликнулся он. -- Мы идем с вами.

Он деловито уселся за наш импровизированный стол.

-- Красиво живете! -- сказал он, вертя в руках бутылку из-под чиваса. -- А у меня с собой только Столичная. Плебейская, кристалловская Столичная. И да... Еще пара бээмпешек на закуску.

-- А вертушек, случайно, нет? -- поинтересовался Утенок.

-- И вертушки случайно есть, -- живо откликнулся Георгий. -- Так что полетим с комфортом. И да, знакомьтесь -- Иван Константинович. Фамилию не говорю, иначе мне придется вас всех убить, хе-хе!

-- Фамилия нас не интересует, -- сказал я в ответ. -- Какая фамилия может быть у Геринга?

Это был он, хоть я с трудом мог бы в это поверить, не видя его своими глазами прямо перед собой -- по нику в Сети Геринг, по должности руководитель администрации исполняющего обязанности президента, или как-то так.

-- Кто она вам? -- спросил я его, глядя прямо в глаза.

-- Дочь, -- ответил он. -- Племянница. Любовница. Какая разница?

Мне и в самом деле не было никакой разницы. А вертушки окажутся в самый раз.

ФИДЕЛЬ:

Георгий привез с собой снаряжение и боеприпасы. Пока мои бойцы разгружали армейский грузовик, и распаковывали контейнеры, я решил доделать одно дело. Я открыл свой ноутбук и вышел в Сеть. Через пару кликов я зашел на один неприметный сайт, якобы торгующий всяким барахлом. Среди всякой поебени, однако, там была ссылка, устанавливающая сверхзащищенный канал связи с неким ресурсом, выглядящим как простое поле ввода текста. Я забил туда два слова -- "Офелия" и "Печатники". Ничего не произошло. Я забил туда третье слово -- это был пароль из 128 знаков. В ответ вылез текст. Когда я дочитал его до конца, у меня челюсть болталась на уровне пупка. Я тут же стер его. Этого просто не могло быть! Это было невозможно... По идее мне надо было уничтожить свой ноутбук, потому что простое форматирование харда не гарантирует уничтожения всей информации, если применить спецоборудование. Поэтому я недолго думая достал глок и выпустил пару пуль в то место, где должен был находиться хард-диск. Ребята ничего не сказали, будто это так и надо -- подумаешь, кто-то стреляет в свой ноутбук из пистолета! Обычное дело, что уж там...

-- Ни хуя себе! -- воскликнул Питт, вскрыв крышку контейнера. -- Это то, о чем я думаю, или я сплю?

-- Ты спишь! -- сказал Утенок. А потом:

-- Ну ни хуя себе!

Я подошел к ним. В контейнере поблескивала вороненной сталью шестиствольная пушка на станине.

-- Этой херовиной можно сбивать стратегические бомбардировщики, -- заметил Утенок. -- У нее в боекомплекте самонаводящиеся реактивные снаряды с покрытием по высоте до 20 тысяч метров. Боюсь представить, как она отработает по пехоте.

-- По пехоте разумнее применить вот это, -- сказал Георгий, похлопывая по крышке закрытого контейнера. -- Автоматический гранотомет. 30 миллиметров калибр. Скорострельность -- 20 тысяч выстрелов в секунду.

-- В минуту, я полагаю? -- поправил Питт.

-- Нет, именно в секунду. Три гектара выжженной земли за секунду. И антропофильные гранаты с индивидуальным наведением осколков.

-- Что же мы старорежимными максимами периметр держим, когда тут такое...

-- Не было политического решения. Гасты в каком-то смысле наши же сограждане...

-- Это в каком же смысле?

-- В политическом.

-- На хую я вертел вашу политику.

-- Это ваше право.

-- А у вас какие права?

-- Все решает президент. Или тот, кто исполняет его обязанности.

-- Он у вас уже двадцать лет исполняет обязанности...

-- И у вас тоже, между прочим!

-- Нет. У нас решает Фидель, исполняющий обязанности Фиделя.

Гасты пошли в атаку. Или, не знаю, что у них там было, но они пошли прямо на нас. Питт сделал пару движений монтировкой и открыл контейнер с площадным противопехотным гранатометом. Потом он вытащил его, еще в заводской смазке и направил в сторону колонны гастов. Потом нажал на спуск.

Когда я встал с пятой точки и протер глаза, площадь перед нами была девственно чиста и пустынна. Даже трупы от предыдущих атак не сохранились.

-- Зеер гут, -- сказал Питт. -- Так воевать, в принципе, можно.

-- Только не забывай предупреждать в следующий раз, чтобы я успел надеть беруши, -- отозвался Утенок.

ФИДЕЛЬ:

-- Мне нужен биолог, -- сказал я. -- Специалист по внеземным формам жизни. Такие есть у нас в стране?

-- Алиенист? -- уточнил Утенок. -- Нет. У нас таких нет и не было.

-- Пиздец, как нужен. А если поискать?

-- Всяких уфологов до хуя, но нормальных спецов там нет.

-- Уфологи -- это когда зеленые человечки выходят из светящейся сферы и собирают палки и камни?

-- Типа того.

-- Нахуй уфологов!

-- Ок, нахуй уфологов.

Утенок и сам учился на биологическом факультете МГУ имени ВВП. Я знал, кого надо спрашивать. Не знаю, получил ли он диплом, но голова у него в науке шарила. И сейчас он лазил по Сети в поисках алиенистов, или как они там называются.

-- Вот интересный ресурс, -- сказал он. -- Никогда не слышал о нем. Автор публикаций... Сергей Сергеич Че его зовут.

-- О чем пишет?

-- Сейчас... Минутку.

После сегодняшнего забабаха из площадного гранатомета гасты никак себя не проявляли. Поэтому мы наслаждались деликатесами из сухих пайков от Генштаба и мало-мальски приводили себя в порядок. Пайки были больше похожи на спецзаказ для членов ЦК КПСС. Не думаю, что они всерьез намеревались кормить пехоту черной паюсной икрой и нарезкой сырокопченых колбас, но кто их знает...

-- Вот это интересно... "В осколках Челябинского метеорита была обнаружена ДНК, не имеющая аналогов среди земной жизни. На данный момент трудно предположить, какому организму она могла бы принадлежать, однако ответ на этот вопрос -- только дело времени"...

-- Это оно и есть, -- сказал я, доставая телефон. -- Пробей адрес этого парня. Черт, я помню этот метеорит. Сеть была забита роликами о нем.

Я набрал номер и сказал:

-- Мне нужна тачка к гостинице "Ленинградская". Нет, это не шутка. Да, я -- Фидель. К центральному входу, через полчаса.

-- Адрес есть.

-- Мы едем к нему, -- сказал я, проверяя магазин импульсно-плазменного пистолета-пулемета. Старый добрый калаш нервно курил в углу.

ФИДЕЛЬ:

Бронетачка летела по вечерней Москве, вернее, по тому ее куску, который еще можно было считать Москвой, хуй поклав на правила и все ограничния. Гаишники в нелепых скафандрах старательно делали вид, что ничего не видят и не слышат, когда мы с грохотом и лязганьем проносились прямо у них перед носом. И правильно делали. Сейчас не десятые годы, когда у ментов каждый день был именинами и праздником сердца.

Водила включил телевизор. Передавали новости. Картинка дергалась, по экранчику ползли помехи. В основном, как и обычно, показывали тушку исполняющего обязанности президента с разных ракурсов. Сегодня он сажал тюльпаны на грядке возле Мавзолея. Будто бы готовил себе местечко для упокоения. Впрочем, на это никто давно уже не надеялся. Его охрана старательно изображала восторженный народ.

-- Вам Тюшин? -- спросил таксер. -- А где там в Тюшин?

Я назвал адрес. И тут же пожалел об этом. Бронетачка резко затормозила и остановилась у тротуара. Несколько других машин, появившихся будто из ниоткуда, окружили нас.

-- Вот глупости-то делать и не надо, -- сказал я.

-- Я тебе башку отрежу! -- заявил таксер.

Я вышел из машины. Эта тачка нам больше не понадобится. Вряд ли этот придурок с отстреленной головой сможет везти нас дальше. А вот другое такси, блокировавшее нам движение, еще вполне работоспособно. Правда оно попыталось уехать, но я направил импульсно-плазменный пистолет-пулемет прямо в рожу охуевшего дебила за рулем, и тот живенько открыл двери и согласился нас с Утенком подбросить до места. Утенок, прежде чем сесть в тачку, дал очередь по другим дебилам, решившим испытать свою таксерскую судьбу.

-- Не такие уж они и бронированные, -- сказал он, захлопывая дверцу. -- Горят, как порох.

Я ничего не ответил. Потом со всей дури заехал водиле по уху. Утенок сделал то же самое.

-- Вы, придурки, хотите объявить сезон охоты на таксистов? -- спросил я.

И двинул еще раз. Дальше мы ехали без приключений под причитания бомбилы о "разбитый ухо" и прочую лирику.

Я давно не был в Тушино, и то, что я там увидел, мне не понравилось. Гасты были повсюду. Мирные они, или нет, мне уже было похуй. Просто их было слишком много. Скоро Тушино превратится в ад. Или в жопу. Кому как больше нравится. И периметр обороны станет еще на десяток километров короче.

Мы вышли из такси за пару-тройку кварталов от нужного нам адреса. Я не такой идиот, чтобы называть истинную цель или точные координаты места, куда еду. Или куда иду. Или куда меня несет моя несчастная судьба. А тот дом, адрес которого я назвал первому нашему водиле, догорал своими развалинами прямо перед нами.

Я вернулся, вытащил из-за руля халдея и прошил его тачку одной очередью:

-- Скажи своим, что теперь им опасно попадаться нам на глаза.

Кто же ты, Офелия, если по твоим следам идет столько народа, и некоторые не жалеют даже крылатые ракеты?

ФИДЕЛЬ:

Это было само по себе странно -- с чего бы вдруг таксерам нарушать нейтралитет? Как только народ заподозрит их в нечестности по отношению к клиентам, их столь тяжко и кроваво выстроенный бизнес рухнет, как карточный домик (кто их строит -- эти карточные домики, -- что они так часто рушатся?). Таксеры были кланом, как говорят в народе, ассирийцев, вытеснивших конкурентов с рынка при помощи пистолетов-пулеметов узи, жестко выстроенной иерархии внутри клана и своеобразного кодекса чести -- безопасность клиента прежде всего! Тебя могли пристрелить где-угодно, но только не в такси, пока ты был клиентом и честно платит оговоренную цену. Голая шестнадцатилетняя девственница в четыре часа утра могла смело ехать к родителям, живущим у черта на куличках, не опасаясь не то, что за свою девственность, но даже сального намека или усмешки в свой адрес. Клиент платит за поездку -- клиент доедет в целости и сохранности. На этом постулате держался весь их бизнес. И вдруг они начинают работать на некую третью силу, столь могущественную, что им удалось надавить на таксистов-ассирийцев с такой силой убеждения, что те сдают своих клиентов, и не просто сдают, но прямо нападают на нас.

Это была война, ненужная ни одной из сторон. Я достаточно мелкая сошка в городе, но за мной стоят наши отряды самообороны Периметра, и таксисты не могли не знать, что вся информация об инциденте передана он-лайн в Сеть в режиме реального времени, поскольку он-лайновые видеорегистраторы входили в стандартный набор снаряжения любого мало-мальски обученного и подготовленного бойца. Да и штатские широко пользовались этими девайсами. Ассирийские таксеры, покрошив в ходе борьбы существования на конкурентном рынке таксистских услуг кланы памирцев, абхазцев и наркоторговцев-нигерийцев, вдруг, в одночасье, сдулись, подставив себя под удар, который им уже не перенести.

Зачем? Почему? Кто убедил их так неотвратимо?

Пока я ломал себе голову над этим вопросом, мы с Утенком бодрым шагом дошли до нужного дома. Это была панельная пятиэтажка времен водородного противостояния с самими Штатами. На словах противостояние с мировой супер-державой продолжалось и сегодня, но почему-то инаугурации нашего исполняющего обязанности президента проходят в актовом зале Госдепа. Это никого не удивляет, поскольку всякий раз объявляется очередная "перезагрузка" международно-клановых отношений. В общем какое-то мутное объяснение они нам дают, хотя могли бы и просто покласть хуй, как во все остальное время исполнения их мифических обязанностей.

Мы вошли в подъезд и поднялись пешком -- лифта там не было -- на третий этаж. Лестница была завалена мусором и воняло так, как на помойке. Обычное дело для схлопывающихся в черную дыру районов. Дверь в нужную нам квартиру ничем не выделялась из других в доме -- точно так же расписана арабской вязью и призывами к джихаду на суржике русского.

Я позвонил, и дверь открылась так быстро, что мы невольно заняли позицию "внезапного нападения в многоэтажном доме" -- я контролировал дверной проем, Утенок подходы к нам с тыла. На пороге стоял старик с безумно ясными и кристально чистыми голубыми глазами.

-- Что вы так долго добирались? -- проворчал он. -- Поисковый запрос о себе я засек еще два часа назад. И ассирийцы не оправдание!

Глава вторая

Геринг, он же Вячеслав Курков, он же Ахмет Будаев, он же великий и ужасный Хелл, и еще тысячи ников, имен, прозвищ, псевдонимов и погонял, сел в бронированный мерседес S-класса с удлиненным на метр кузовом.

-- К Папе, -- бросил он водителю. -- И скажи им, чтобы выключили мигалки.

Эскорт бронемотоциклистов перестал сверкать огнями и заметно сомкнул журавлиный клин вокруг. Никто не хотел неприятностей на работе.

Геринг сказал в пространство:

-- Телефон. Контакт "Папа".

Громкая связь включилась и послышались длинные гудки. Потом на линии щелкнуло и раздалось "алло". Женский голос известной биатлонистки. Личный секретарь Папы.

-- Маринчик, мне нужно с ним поговорить, -- проворковал Геринг, он же великий и ужасный Хелл. Одновременно он включил карманный имитатор реальности. И оказался на берегу лагуны где-то в безмерных просторах Тихого океана. Мелкие волны неспешно ложились на ослепительно белый песок. Тени пальм напоминали рентгеновские снимки ребер. В руке у него появился запотевший хайболл с дайкири. Нежная тринадцатилетняя мулатка расстегивала его брюки с вожделением и страстью первобытной сучки в период первой течки. Ее нежные губки сомкнулись на головке его члена, и она принялась обрабатывать его, постанывая и покусывая...

-- Так срочно, Слава?

-- Да. Скажи ему, она на свободе.

-- Она? Офелия?

-- Да.

-- Ок.

-- О, да!

-- Что?

-- Я не тебе, Марин...

Связь отключилась. Мулатка получила долгожданную порцию спермы в свой малолетний ротик, высосав ее до последней капли. Дайкири был выпит, а хайболл разбит о ближайшую псевдо-реальную пальму.

"Финиковая?" -- предположил Геринг. -- "Надо будет изменить программу на банановую".

Эскорт въехал в ворота Спасской башни. Караул отдал честь плазменными карабинами. Ворота закрылись.

Над кремлевскими зданиями тучей кружили вороны. Эскорт броне-мотоциклистов по своей инициативе включил мигалки и прочую цветомузыку. Это была их территория. Территория тысячелетней славы и тысячелетнего позора.

Он долго шел по кремлевским коридорам, пока не свернул в неприметный аппендикс, ведущий в полуподвал. Стены тут не знали евроремонта и вообще никакого ремонта уже лет 70. Их только периодически мыли и подкрашивали зеленой масляной краской советского еще производства. Поэтому в некоторых местах краска образовывала наплывы, будто сталактиты в пещере. Коридор вел в полуподвальный этаж, не обозначенный ни на каких планах. Нет, планы, скорее всего, были, но доступ к ним не имел никто на свете, включая исполняющего обязанности президента. Дорогу Герингу освещали стеклянные архаичные лампы накаливания, светившими желтым неярким светом. Эти лампы висели на проводах с матерчатой изоляцией без всяких буржуазных излишеств, вроде абажуров или плафонов. За все время он никого не встретил и не услышал ни одного звука, хотя он точно знал, что в здании находятся тысячи людей. И не просто находятся, но напряженно работают, оформляя документы, подшивая потом их в папки, складывая папки по порядку в дела. Эти документы были настолько важны, что их нельзя было доверить компам. Более того, многие из них существовали в единственном экземпляре и были написаны от руки архаичными шариковыми ручками, когда-то, в далекие времена социалистическо-империалистического величия, стоившие ровно 7 копеек. Однако вышколенная дивизия делопроизводителей никак себя не проявляла, ни скрипом стульев, ни шумом передвигаемых стремянок, когда очередная папка занимала свое пронумерованное место на бесконечных полках с рядами бесконечных дел. Он шел по самому секретному и могущественному месту в РАФ. В кабинетах в этой части здания даже не было окон, хотя там и были шторы из зеленой драпировочной ткани, но если их раздвинуть и посмотреть в окно, увидишь только бетонную стену. Окна были фальшивыми и служили только, чтобы не вызывать приступов невольной клаустрофобии. Во всяком случае, Геринг именно так объяснял задумку давно уже расстрелянных безымянных архитекторов.

В самом конце коридора была малоприметная в полумраке дверь. Никакого полированного дуба или даже шпона из ценных пород дерева не было. Дверь была обита дермантином гвоздями, шляпки которых напоминали ракушки. Он открыл эту дверь и, как обычно, поразился ее массивности. Без всякого сомнения в этой двери была бронеплита, отлитая еще на Уралвагонзаводе. Пройдя через тамбур и открыв следующую дверь, он оказался в крошечной приемной, обставленной старомодной мебелью. На кушетке, где с трудом разместились бы три человека, когда-то сиживали красные маршалы и министры великой индустриальной державы, писая в штаны и трясась от ужаса, и их ужас впитался в дермантин этой кушетки навечно. За столиком из массива дуба, покрытого лаком, сидела Марина. На столике не было ничего, кроме допотопного телефона из черного эбонита и последнего номера журнала "Космополитен".

-- Как ты? -- спросил он девушку.

-- Да заебись, -- ответила она. -- Подыхаю тут со скуки.

-- С нашим-то папочкой? -- хохотнул Геринг.

-- Папочка нынче играет в паровозики, ему не до меня... -- Марина закатила глазки к потолку. -- Новое увлечение у нас.

Геринг полез в портфель из кожи нильского крокодила, которого он собственноручно подстрелил, во всяком случае, это могло бы быть именно так, потому что он старательно целился из эксклюзивной винтовки ручного изготовления, и достал оттуда стеклянную бутылку в виде фляжки односолодового виски двадцатилетней выдержки:

-- Это чтоб не так скучно было, -- улыбнулся он.

Девушка быстрым движением взяла бутылку и спрятала ее в ящик стола. Папа не любил алкоголь и терпеть не мог, когда кто-то в его окружении выпивал. Даже после официальных приемов, если они все-таки случались еще, он собирал своих помощников и советников и читал им многочасовые лекции о вреде алкоголя. Так что народ предпочитал маскировать свои возлияния под невинное увлечение минералкой или апельсиновым соком, не забывая предварительно наливать туда водку. Нудятина старика кого хочешь заставит изображать из себя алкогольную целку и сексуального трезвенника.

"Она высосет виски из горла", -- подумал Геринг. -- "Как только я войду к Папе, тут же и засосет. Алкоголичка, хули"".

Маленькие слабости окружающих были той благодатной почвой, на которой расцветал его гений. И самым жирным куском гумуса был сам Папа. На этом пятачке благодатного чернозема он буквально творил чудеса садоводческого искусства.

Марина нажала красную кнопку, и дверь в кабинет медленно открылась. Геринг вошел внутрь и сказал:

-- Эта сучка будет ликвидирована в течении двух-трех суток.

-- Офелия? -- спросил Папа, не отрываясь от вождения игрушечных паровозиков. Паровозики реалистично дымили и издавали звуки сбрасываемого пара.

-- Офелия, да.

-- Я ничего об этом не знаю.

-- Я знаю, что вы ничего об этом не знаете.

-- Вот и хорошо. А теперь иди, Славик, ступай. Видишь, я занят. И скажи той прошмандовке в приемной, что я знаю о ее шашнях с Белобрысым. Как бы чего с мальчиком не случилось...

-- Понял. Ничего с ним не случится, Папа.

-- Ну и хорошо. Иди уже.

Геринг вышел. Окосевшая секретарша пьяно подмигнула ему. Он широко улыбнулся ей в ответ. Проще всего спросить ее саму, кто такой этот Белобрысый. Чтобы пострадало минимум народа.

Когда Геринг вышел, Папа по-стариковски неуклюже поднялся с пола. Паровозики замерли, семафоры погасли. Папа подошел к письменному столу, на котором кроме настольной, отлитой из латуни, лампы с зеленым абажуром и древнего проводного телефона без наборного диска ничего не было -- ни листка бумаги, ни, тем более, компьютера. Папа не умел ни писать, ни пользоваться компом. Также в кабинете не было ни одной книжки в любом виде и формате.

Он снял трубку с телефона. Раздались гудки, потом что-то щелкнуло, и мужской голос спросил:

-- Куда звоним?

В голосе не было ни малейших признаков ни почтения, ни даже, если быть откровенным, элементарного уважения. Зато было полно штатовского гонора и ужасающего акцента. Старик на пару секунд застыл, подавляя в себе злость и негодование, а потом сказал нейтральным тоном:

-- Надо с ним поговорить.

-- Вы уверены?

-- Надо поговорить.

-- Окей. Вам перезвонят.

В трубке щелкнуло и раздались короткие гудки отбоя.

Папа подошел к двери и нажал кнопку. Дверь открылась. Он выглянул в приемную. Там никого не было.

-- Сучка опять отсасывает у Белобрысого, -- проворчал он и закрыл дверь.

Паровозики загудели и поехали по рельсам, выпуская клубы дыма и пара.

Папа ошибся -- Марина не отсасывала Белобрысому. Да никто и не мог сказать точно, кто такой этот Белобрысый, и что именно померещилось старику. Во всяком случае его секретарша точно не знала этого. Геринг убедился в этом лично, бросая пьяную в жопу Марину на диван в своем кабинете и расстегивая ширинку.

-- Белобрысый? Кто это? -- хохотала Марина, пока он стаскивал с нее юбку и трусы. -- Белобрысый, ха-ха! Папуля ебнулся на головку!

Геринг был того же мнения о Папе, и его такое положение дел вполне устраивало.

-- Дай мне выпить! -- гундосила Марина. -- Я хочу вискаря.

Геринг одновременно шарил по кофейному столику в поисках бутылки, стакана, чтобы налить ей очередную дозу, и пытался засунуть ей своего плохо стоящего друга. Друг выскальзывал, а выпивка лилась мимо цели. Наконец он психанул, сел на край дивана и сказал:

-- Сейчас налью!

Он сосредоточился на процессе разлива, не забывая и себя, но когда он повернулся к ней, она уже мирно спала.

-- Блядь, вот так захочешь кого изнасиловать, а эти сучки даже не испугаются.

Он выпил виски, закурил (что строго запрещалось!) и примостился с края. До рассвета оставалось не так много времени, а ему надо было выспаться.

Жизнь в пределах Бульварного кольца кипела и бурлила. Витрины бутиков ломились от товаров, цены на которые заставляли предположить, что их изготовили на Марсе, а потом срочным двухгодовым рейсом космического челнока доставили сюда, в Москва-Сити, еще горячих от космического излучения и окутанных аурой Больших Денег. Большие Деньги были новой религией, фетишем, черным метеоритом, вделанным в стену мечети в Мекке, золотым тельцом, которому поклонялись в равном степени воодушевленности как на самом верху, так и с самых социальных низов, которые не просто ниже плинтуса, но уже практически живут под асфальтом, не теряя от этого чувства всеобъемлющего позитива при одной мысли о Больших деньгах. Большие Деньги не просто тупо манили и благоухали надеждой, нет, они были воздухом, пищей и смыслом жизни населения внутри Бульварного кольца. Это они, Большие Деньги, заставляли двигаться толпы молодых людей в строгих черных костюмах по утрам на свое место в офисе, где все они приобщались к таинству делания Больших Денег, все они причащались крови и плоти Огромных Бабок, чтобы потом, ровно и строго в 18.00 отправиться назад, вниз по лестнице Иакова, в свои съемные углы за матерчатой занавеской, к своей порции доширака и плечиках, на которые любовно и старательно вешается костюм Служителя, служки или алтарника, культа Больших Денег.

По пятницам Москва-Сити преображался в мексикано-славянский карнавал фриков, гламурных блядей в сетчатых колготках в кожаных юбках, только-только прикрывающих гениталии, но оставляющие большую часть доступно соблазнительных ягодиц на публичное обозрение, лже-мотоциклистов без мотоциклов, но в олдскульных косухах, по стоимости превосходящих чуть ли не грузовик вместе с полуприцепом, отвязных чернокостюмных мальчиков с галстуками на плече, и все это в окружении пьяного быдла, не нашедшего правильную дорожку к заветной занавесочке и месту в Офисе, и потому слоняющемуся по улицам Бульварного рая Больших Бабок с пивными бутылками наперевес. Это -- праздник Пятницы, великой и ужасной. Единственного времени, когда служителям карго-культа положено оторваться от экрана монитора со столбцами цифр -- закалькулированной молитвой к Новому богу.

Иван, по профессии техник-ремонтник биокомпьютерных систем, пробирался сквозь толпу, запрудившую тротуары в поисках Идеального Развлечения, обязанного просто завершить пятничный разгул. Ему было не до развлечений -- заказов выше крыши, а работать было некому. Его напарник ушел в запой под видом обострения какого-то там мифического заболевания желудка. Поэтому приходилось работать допоздна, забив на отдых и личную жизнь.

Впрочем, личная жизнь у него не сильна страдала по причине полного ее отсутствия. Его девушка бросила его пару лет назад, а новая как-то не появилась. Или он не там ее искал. Вернее, не искал даже, а ожидал встретить. Внутренне готов был встретить, так сказать. Да что-то все не встречал, а когда встречал, они -- возможные его девушки -- смотрели строго сквозь него. И еще немного в сторону. Он был для них частью того мира, который подавляющее большинство россияно-москвичей из дебрей и глубин Бульварного кольца не то, что не понимали, но даже не догадывались, что этот мир можно понимать -- все эти генно-кибернетические девайсы, все эти электронно-бионические штучки, все эти органико-процессорные машины, которые он налаживал, чинил и вновь возвращал их тупым, но позитивно мыслящим владельцам. Вот и последний на сегодня вызов был к именно такому типу мажорно-просветленного пользователя. По этому адресу он шел не первый раз и, скорее всего, не в последний.

Он позвонил в видеодомофон и поднес к считывающему устройству свою иденткарту.

Дверь щелкнула замком и открылась, издав при этом одну из самых противных мелодий, которые ему когда-либо доводилось слышать. Он поднялся в лифте на нужный этаж. Лифт, естественно, псевдо-знал, куда ему нужно, так что никаких кнопок нажимать не приходилось.

Клиентка открыла ему дверь:

-- Она опять не работает! За что я вам плачу деньги?

Длинноногая тонкокостная стерва, как определял ее про себя Иван. Привыкла все мерять на свои чертовы деньги. Из одежды на ней были полупрозрачные джинсики в обтяжку и такая же майка. Соски ее сисечек почти протыкали тонкую ткань.

"Мы для них не люди", -- думал про себя Иван, -- "Для них секс -- это деньги, а деньги -- секс".

-- Где изделие? -- спросил он ее хмуро. -- Что опять случилось?

-- Вон она, -- девица ткнула пальцем в направлении анизотропной псевдо-разумной модели комнатной собачки. -- Она перестала реагировать на меня!

Собачка, вернее, псевдоморф собачки, действительно сидел без движения. Иван включил сканер и считал данные. Все с ним было в порядке.

-- Вы когда его в последний раз кормили? -- спросил он эту наглую сучку.

-- А что -- их надо кормить? -- казалось, она впала в умственный ступор.

-- Да. Не так часто, как живых, но кормить их все равно надо. И подбирать за ними потом псевдокакашки, -- не отказал он себе в удовольствии немного потроллить эту дуру. -- Вы же не скажете, что вы такая дура, что не прочли инструкцию?

-- Я бакалавр филологических наук, -- сказала она. -- А в технике действительно не разбираюсь. Не мое это...

Он почувствовал себя свиньей:

-- Простите. Но они не совсем техника. Они в каком-то смысле живые.

-- Мы все в каком-то смысле живые, -- сказала она. -- И в каком-то смысле разумные.

Потом добавила:

-- Вы быстро добрались. У меня не было времени переодеться. Мне неловко перед вами в такой одежде.

Он спросил:

-- Вы сказали филология. Иностранные языки?

-- Нет, скорее, литературоведение. Я специализируюсь на творчестве одного писателя, начала двухтысячных. Он известен под сетевым ником Фидель.

-- Никогда не слышал о таком.

-- Это не удивительно. Он запрещен у нас. Было специальное постановление Общественного совета по морали и этике. Его книги внесли в список запрещенной литературы.

-- Какой смысл заниматься тем, что запрещено?

-- Ну, исследовать творчество они не запретили. Во всяком случае, пока. Вы не возражаете, если я переоденусь? Мне не по себе в таком виде перед...

"Интересно, перед кем?" -- подумал он. -- "Кто я для нее? Кем я мог бы быть для нее, если бы мы познакомились поближе? Наверное, другом-технарем, которому она звонила бы, когда фототрофный кактус на микрочипах отказывался бы зацветать".

Она, немного помолчав, добавила:

-- Вы ведь не откажетесь мне в двух словах объяснить, как надо обращаться с ней?

И она движением подбородка показала на свой псевдоморф, продолжавший все так же неподвижно сидеть на полу в гибернационном состоянии.

-- Ладно, -- ответил он. -- На сегодня я уже закончил работу.

-- Вот и отлично! -- улыбнулась она и вышла из комнаты.

Он вздохнул. Потом достал из своего рюкзачка с инструментами недоеденный бутерброд и положил его перед "собакой". Псевдоморф активизировался, и Ивану на миг показалось, что тот испытывает к нему благодарность. Но это была, конечно же, иллюзия.

Москва-Сити блистал огнями и гремел петардами. Фейерверки подрывались с таким размахом, что казалось, будто вернулась новогодняя ночь. А это был всего лишь вечер пятницы. Толпы разряженных людей слонялись по улицам, лавируя между машин, навечно застрявших в одной гигантской пробке, где большая часть машин стояла то ли на вынужденной парковке посреди улиц, то ли была просто брошена отчаявшимися владельцами, то ли сломалась посреди дороги, то ли все вместе. Пробки давно уже перестали быть транспортной проблемой, слившись в одну большую транспортную катастрофу, и дополнив все прочие катастрофы -- жилищную, медицинскую, образовательную, коррупционную, политическую, инфляционную, этническую, экономическую, демографическую, и еще вечную давку в метрополитене. Если у кого, конечно, еще были деньги на метро.

Но в пятничный вечер всем было насрать на катастрофы и недоедание. Потому что надо было весельем убить в себе вечный и застарелый страх. Страх перед потерей работы, и страх перед работой. Страх одиночества, и страх многолюдства и толпы. Страх за будущее, и страх наступления неминуемого будущего. Страх зайти в веселии слишком далеко, и страх недополучить веселья.

Великая блудница, лишенная здорового страстного секса, Пост-Москва бурлила похотью, на которую вечно не хватало времени, денег и желания, кроме одного вечера в неделю, когда народом овладевало массовое безумие, и коллективный гипноз толкал в спину и нашептывал в уши одно и то же -- здесь и сейчас будет весело!

Знаменитые московские небоскребы с абсурдными очертаниями, кое-как встроенные между особняками и полуразвалившимися жилыми зданиями, сверкали своими стеклами от салютов и фейерверков, которые грохотом заглушали канонаду, доносившуюся с Периметра. И это абсолютно никого не ебало.

Иван со своим рюкзачком пробирался сквозь толпу, стараясь держаться подальше от шумных кампаний. Меньше всего ему хотелось сейчас развлечений. Он старался сохранить в себе ощущение удивительной простоты и честности, ощущение, возникшее во время разговора с Дашей -- так звали его последнюю клиентку. И поэтому, когда на его пути раздались крики, он машинально свернул в сторону, но обойти привычное побоище правактивистов с пидарасами было не так-то просто. Лохматые и бородатые активисты в черных одеждах схватились в рукопашную с перекачанными и переанаболенными новейшими препаратами гомосексуалистами. Кажется, на этот раз удача -- или евразийский толер-бог -- отвернулась от служителей культа толерантного старостианства. Или же препараты у пидарасов были по-настоящему качественными и анаболичными.

Культ старостианства в его толерантном изводе процветал. На каждом практически углу стояли или пока только строились многофункциональные церкви-центры, где по утрам проводились служения и молебствия, днем они работали в режиме торгово-развлекательного центра, а ночью тут открывался ночной клуб, или ресторан, или боулинг. Золотые луковки куполов церковно-развлекательных центров далеко не всегда выглядели органично и уместно на фоне новой архитектуры, старавшейся максимально полно использовать малейший клочок городской земли, что зачастую оборачивалось зданиями в виде перевернутой пирамиды, или наклоненных на пугающий угол небоскребов, или вообще нечто, изображающее висячие сады Семирамиды, построенные из деталей машиностроительных заводов. Естественно, купола были без всяких крестов или полумесяцев, или еще каких нетолерантных символов.

Основной заповедью старостианства было соблюдение всех старых заповедей -- носи черную одежду старого кроя, не стреги ни волос твоих, ни ногтей твоих, не смейся, ибо смех есть поклонение сатане и т.д. Не соблюдавших заповедей старостиане должны были "вразумлять". Было два пути вразумления. Первый путь -- личным примером. Но вразумление личным примером слишком долгий и малоэффективный процесс, поэтому чаще всего применялся второй, более быстрый и надежный, путь -- через страдания. Именно поэтому молебствия и публичные кропления на улицах старостианами прохожих очень часто заканчивалось массовыми потасовками, как только что происшедшая на глазах Ивана. Правда сегодня свою толику страданий отхватили сами правоверные. Ну, и что? "Богу, может, вообще без разницы, откуда эти страдания приходят. Из какого они источника," -- подумал Иван. -- "А важен для него сам факт".

Когда-то он прочитал одну книгу, где была описана история, как бог поспорил с сатаной, что некий человек, верно ему служащий, выдержит все страдания и не отречется от своего бога. Иван не очень-то понимал, что означает отречься. Наверно, сказать что-то плохое в адрес своего патрона. Или, напротив, сказать что-то хорошее в адрес врага своего босса. Тем не менее, из этой книги следовало, что страдание есть доказательство верности. Ивану всегда казалось, что это очень противоречивая мысль. Но, в конце концов, он не богослов и легко может заблуждаться.

Уже поздно вечером он пришел домой, в свою маленькую квартирку без ванны и душа, но зато с настоящим старинным унитазом, работающим на воде. Квартира состояла из маленькой комнатки и крошечной кухоньки -- огромное богатство для Москва-Сити. Здесь Иван годами испытывал мало кому знакомое чувство полного одиночества. По сути, это тоже огромное богатство.

Ощущение чего-то простого, ясного и честного продолжало тлеть маленьким угольком.

Иван возился со своим зверинцем пседоморфов. Муравьи получались лучше всего. Мухи были на втором месте. Было дело, он подолгу отрабатывал полет этих штучек, пока не добился от них высшего пилотажа на уровне собачьих боев асов второй мировой войны. Псевдо-организмы были понятны и доступны. В отличие от женщин.

Его сегодняшняя клиентка -- Даша -- удивила и почти шокировала его. Она была умна, образована, у ней был вкус -- и она обратила на него внимание. Она его увидела, что было редкостью в наше время. Люди перестали видеть. Люди перестали слышать. Тонкая технология общения, казалось, была утрачена навсегда.

Иван мог поклясться, что между ними что-то произошло. С другой стороны, от слишком долгого одиночества ему элементарно могло снести крышу, как подростку в период гормональной перестройки организма. Все, буквально все он мог напридумывать, в ложной надежде эмоциональной и интеллектуальной близости, или душевного экстатического восторга от близости самки в период течки.

Он корпел над своим последним проектом, сидя за рабочим столом в своей квартире-лаборатории. Это был достаточно крупный проект -- кот-псевдоморф. Если собаки копировались и программировались достаточно легко, то коты были трудной, практически неразрешимой задачей. Коты -- парадоксальные существа. С одной стороны их все любят, а с другой -- клали они на всех остальных. Поэтому программирование искусственного кота -- высший пилотаж в его профессии, и, насколько ему было известно, эта задача так и не была еще никем удовлетворительно разрешена.

Рабочее название проекта было Ночной Кот. Иван не знал, почему он решил назвать его именно так. Наверно, услышал когда-то и это имя, ник или прозвище отложились в синаптических структурах его мозга. Ночной Кот, кто ты?

Специально для своего кота он заказал особые сенсоры для глаз и сейчас аккуратно и неторопливо монтировал их на место. Эти сенсоры охватывали все известные спектры, включая рентген. Иван восхищался их совершенством, предпочитая не думать, в какую сумму они ему обошлись.

Он закончил монтаж далеко за полночь. Город за окном не спал. Город вообще никогда не спал. Город развлекался, сверкал рекламными голограммами, гремел петардами. А в его жилище-лаборатории, в его маленьком алтаре кибер-бионики, было тихо и уютно. Кот сидел перед ним, готовый к полевым испытаниям.

Иван еще раз прошелся по всем системам, проверил зашифрованный канал связи, проверил навигацию и протестировал программу на ошибки. Все работало. Он немного помедлил, наслаждаясь последними штрихами процедуры проверки перед запуском, а потом включил своего Ночного Кота. На мониторе появилась картинка -- взгляд на мир через новейшие никоновские супер-сенсоры.

Иван посмотрел на экран. И оказался посреди радиоактивной пустыни.

Геринг проснулся внезапно, будто от толчка. Марины уже не было. Он посмотрел на часы старинной японской сборки -- было около девяти часов утра. Довольно рано для него, обычно он вставал часов в 11-12. Однако сегодня у него было дело, и ему надо было уже поторапливаться.

Он увидел на столике возле дивана бутылку с остатками виски, машинально взял ее в руку и сделал большой глоток. Божественный напиток заструился по его крови. В голове зашумело и золотые мысли смешались с нежными чувствами.

"Дело", -- подумал он. -- "Дело прежде всего. Эти дела"... И внезапно понял, что понятия не имеет ни о каком деле. Что за дело? В чем, в чем оно состоит? Он не знал. Это было странно.

"А все алкоголь", -- сокрушился он. -- "Надо уже завязывать с выпивкой".

Выпивка, бляди, жажда власти. Что за власть? Власть блядей и выпивки. "Еще эта сучка Марина!" Он сделал еще один глоток и по дрожанию своих пальцев осознал, что понятие не имеет ни о какой Марине. Он чувствовал легкий аромат ее духов и запах ее пизды, но не знал, ни кто она, ни куда она делась, ни где ее искать.

Он прошел в ванную, чтобы умыться и привести себя в порядок. Включил воду и стал чистить зубы. Вдруг он почувствовал на языке что-то лишнее. Он вытащил этот посторонний предмет и сполоснул его.

Оказалось, в его руке был зуб. Он поднял глаза и взглянул в зеркало. И увидел там ссохшегося старика. И тогда он завопил, но тот старик смог выдать из себя только хриплый писк.

Телефон старинной конструкции зазвонил, когда Папа собирался уже идти спать. Он прошаркал к нему и снял трубку. Паровозики, которые он забыл выключить, сновали у него под ногами и мешали сосредоточиться на предстоящем разговоре.

-- Алло, -- сказал он в трубку.

-- В чем там у вас дело? -- голос был недовольным.

-- Мы нашли ее, -- сказал он, стараясь придать голосу бодрость, которой он вовсе не ощущал. Напротив, он чувствовал себя старым и уставшим.

-- Кого?

_ Офелию.

-- Кто такая Офелия? -- голос превратился в издевательский шепот.

Папа понял, что не знает ответа на этот вопрос.

Глава третья

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич, "Че", как он звался в Сети, пропустил нас с Утенком вовнутрь, а потом привел в действие сложный механизм дверного замка. Замок явно имел гидравлический привод, судя по резиновым шлангам. Толстые штыри из закаленной стали вошли в отверстия в стене. Ничего не скажешь, надежно.

Хозяин квартиры предложил нам вместо стульев какие-то ящики, явно использовавшиеся раньше в качестве тары для неких высокотехнологичных агрегатов. Ящики были изрисованы трафаретами на куче языков.

Оглядевшись, я понял, что стойки с непонятной аппаратурой скорее всего были забиты этими самыми агрегатами. Они гудели, мигали диодами и были соединены между собой кабелями, толщиной с девичью руку.

-- Откуда вы знаете про таксеров? -- спросил я его.

-- А в новостях передавали, -- живо откликнулся он. -- Вот, смотрите.

Он включил плазму. И действительно, в новостях крутили сюжет о перестрелках на улицах. Потом показали пару десятков подожженных в разных концах города броне-тачек с шашечками. Диктор нес какую-то чушь о возобновлении войны за сферы влияния среди таксерских кланов.

Это было довольно странно, учитывая, что вся эта заварушка началась минут =двадцать назад. Когда они успели снять и смонтировать сюжет, длившийся минут 15?

-- Я вижу, вы немного удивлены? -- мягко поинтересовался хозяин.

-- Ну, да.

-- Вы удивитесь еще больше, если я скажу вам, что этот выпуск новостей крутят с самого утра...

-- Этого не может быть.

-- И тем не менее, это так.

Он достал откуда-то бутылку "Столичной" и разлил по каким-то непонятного происхождения сосудам:

-- Не спрашиваю, будете ли... Ответ известен заранее!

-- Это да... Но как они могут передавать новости, которые еще не произошли?

-- Вы задаете одновременно два разных вопроса, -- ответил он, ненадолго задумавшись. -- Когда именно происходят события? И когда они становятся известны? Если додумать мысль до конца, то получается, что реальные события должны быть реальными, независимо от нашей осведомленности о них. Тогда вопрос стоит так -- как они утром узнали о том, что лично вам стало известно только недавно, не правда ли?

-- Типа того.

-- Я спрошу вас вот о чем... Но вначале давайте выпьем!

Мы чокнулись и выпили.

-- Вы не ощущаете, что мы все живем с каким-то неправильным временем?

На секунду мне показалось, что со мной говорит шизофреник. Я уже разглядел нездоровый блеск у него в глазах. Да, практически несомненно -- он шизик!

-- Не торопитесь с ответом, -- снова мягким тоном как бы предупредил он мои выводы о себе. Я знаю, кто такая Офелия.

-- Все знают, кто такая Офелия, -- ответил я. -- Все, кроме меня. И вот еще Утенок не в курсе!

-- Вы довольно близки к истине, сами того не подозревая. Вы ведь действительно нихуя не знаете!

Выражение "нихуя" в его исполнении прозвучало не просто нарочито -- это было бы понятно и объяснимо, -- нет, он нарочито подчеркнул нарочитость этого выражения в своем исполнении.

-- Не верите мне? Тогда ответьте на несколько простых вопросов.

Я не понимал, к чему он клонит, и снова мысль о шизофрении дала о себе знать.

-- Спрашивайте, -- сказал я.

-- Вы ведь сегодня ездили домой, чтобы проведать дочек, не правда ли?

Я внутренне напрягся: "Откуда он знает об этом?"

-- Да, -- ответил я, решив не скрывать правду, если в этом все равно не много смысла.

-- И как, проведали?

-- Да, все нормально.

-- Точно все нормально?

-- Естественно.

-- Что они делали конкретно, когда вы пришли?

-- Ну, старшая... Старшая ничего не делала, а младшая училась.

-- А как их зовут?

-- Кого, дочек?

-- Да, их как зовут.

У меня как-то странно разболелась голова.

-- Их зовут... Старшую зовут...

-- Маша?

-- Да, Маша!

Боль не проходила, но и не становилась сильнее. Как будто ныл перед дождем простреленный сустав.

-- А младшую Катя?

-- Ну, конечно!

Как я мог сомневаться в этом. Я прекрасно знал своих дочек. Я жизнь бы отдал за них.

И тут он задал непонятный вопрос:

-- А на что живут ваши дочки?

-- То есть?

-- Ну, они же должны что-то есть, одеваться во что-то... Откуда они берут деньги?

Я облегченно вздохнул:

-- Деньги я им подбрасываю!

-- И сколько вы сегодня им подбросили?

-- Да сколько было! Мне для них ничего не жалко.

-- Это понятно, что вам для них ничего не жалко, но ответьте на мой вопрос -- сколько у вас было денег?

-- Я не помню.

-- А вы откуда деньги берете сами?

В комнате стало тихо. Только непонятные агрегаты продолжали гудеть и мигать своими светодиодами. Если честно, я понятия не имел, откуда у меня берутся деньги. И были ли у меня когда вообще какие-нибудь деньги. И я понятия не имел, как вообще выглядят эти "деньги".

Папа положил трубку на рычаги телефона. Он ничего не понимал. Поэтому надо было с кем-нибудь посоветоваться. Он нажал кнопку вызова. Никто не пришел. Тогда он вышел в приемную. Секретарши не было. Он открыл дверь и выглянул в коридор. В коридоре было пусто и тихо.

-- Эй, -- негромко окликнул он неизвестно кого.

Никто не отозвался. На секунду он задумался, а потом пошел шаркающей своей походкой по коридору, неловко по-стариковски отмахивая тонкой правой рукой, а другую прижимая к боку.

"Я еще могу", -- думал он. -- "Есть еще порох. Борцовская закалка дает о себе знать".

Ему представлялись стены кремлевского дворца, все в позолоченной лепнине, уходящие куда-то вверх, на недосягаемую высоту. Все залито ярким торжественным светом. Караул стоит не шелохнувшись, с каменным выражением лиц. А он идет сквозь ряды аплодирующих ему людей знаменитой своей походкой, с едва заметной раскачкой и широкой отмашкой одной рукой. Их лица сливаются для него в одну заискивающую, самодовольную, презрительную, раболепную, хитрую, ликующую и ужасающуюся морду. Эта морда правит им при помощи своей трусости и тупости. Она командует им своей лестью и презрительно-усмешливым, показным и нарочитым, почитанием, втайне глумясь над ним, завидуя и ненавидя. Но сегодня его день, и морда настоящих правителей восторгается его успеху, его победе, его сиюминутной славе, и его пожизненному рабству у них, рабству мальчика на побегушках, обоссанного бомжа на кирпичном заводе, халдея в дешевом пивняке. Его день, его инаугурация, восхождение и час расплаты. Он идет через толпу один, маленький и беззащитный властелин, чтобы принести им свою клятву верности. Он ощущает себя девственной жертвой, восходящей на алтарь для жертвоприношения во имя власти, богатства и могущества всех этих лоснящихся рож, морд и рыл.

Внезапно он спотыкается и едва не падает, с трудом сохранив равновесие. Оглядевшись, он понимает, что находится в незнакомом ему месте. Стены коридора покрыты какими-то склизкими наплывами, пыльной паутиной, потеками маслянистой на вид жидкости.

"Кое-кто ответит за это безобразие", -- подумал он. -- "Здесь срочно требуется ремонт! Бездельники, только бы деньги им пиздить, а работать один я должен".

Он посмотрел под ноги и при свете грязных запыленных ламп увидел, обо что он споткнулся. Это был давно мумифицировавшийся труп с детским паровозиком в ссохшихся руках.

Иван дважды перепроверил глазные сенсоры у Ночного Кота -- все было в полном порядке. Все, за единственным исключением -- эти сенсоры видели вовсе не то, что было на самом деле!

Вместо сверкающего и переливающего красками ночного Москва-Сити его детище упорно видело радиоактивные развалины мегаполиса, среди которых ветер носил хлопья пепла и всякий обугленный мусор.

Иван, наконец, полностью активизировал все системы псевдо-морфа, запустил блок мотивации и открыл ему дверь на улицу. Ночной Кот зашипел и скрежеща когтями по полу рванул под кровать. Там он и сидел, воя дурным басом, пока Иван не закрыл входную дверь. И ни за что не желал вылезать оттуда, как Иван ни игрался с настройками блока мотивации. Только шипел и сверкал из-под кровати зеленоватым светом никоновских сенсоров.

Иван решил, что это глюк программы, а, может, полетел центральный процессор. Или у его кота органическое поражение головного мозга. Или он наглотался галлюциногенов, что вообще-то было бы странно, но в качестве возможного объяснения вполне годилось.

На сегодня он решил покончить со всеми делами и потянулся было к пульту дистанционного управления псевдоморфного своего котика, но потом передумал и оставил того сидеть под кроватью и сверкать глазищами. Где-то в глубине души у Ивана теплилась вера в то, что они, его псевдоморфы, живые.

Внезапно, поддавшись импульсу, Иван взял телефон и набрал номер, стараясь не думать, что уже слишком поздно звонить малознакомой девушке, которой он ни каким боком не нужен. Правда, она сама дала ему свой номер, но предполагалось, что ей можно будет звонить по-дружески, а не так поздно, да еще и через пару-тройку часов после того, как он ушел из ее квартиры. Все эти мысли пронеслись в его голове, пока он слушал долгие гудки в телефоне, и он едва удерживался от желания отключиться, как в его телефоне раздался щелчок соединения:

-- Алло, -- услышал он ее голос и поразился его нежности и сексуальности.

-- Это Иван, я...

-- Привет, любимый!

ФИДЕЛЬ:

Сергей Сергеич едва уловимо улыбнулся, без насмешки, с пониманием. Потом указал на свою непонятную по назначению аппаратуру:

-- Если бы не эта установка, наш разговор не мог бы состояться. Это супермощный компьютер, стабилизирующий время лично для меня. Он работает на псевдоморфных процессорных улитках. На данный момент это самая производительная и пластичная элементная база для супер-компов.

Он разлил остатки "Столичной":

-- Итак, в основе реальности лежит знание. Примем это за постулат. То, что мы знаем, -- это наше прошлое. То, что мы знаем, но доказать не можем, есть наше настоящее. Будущее не знает никто. Такова структура реальности, иначе время. А что будет, если мы встретимся с тем, что было до знания? Не в смысле по времени до, а в смысле, ведь было же нечто реальное, когда знание еще не структурировало реальность. Иначе нечего было и структурировать, не правда ли?

-- Это чистая философия, -- пробормотал Утенок. Я не мог с ним не согласиться. С философией у меня вообще напряги.

-- Да, -- сказал я. -- У меня с философией вообще напряги!

-- Да ну? -- деланно удивился Сергей Сергеич. -- Это у вас-то с философией напряги? У вас?

Что-то в его тоне заставило меня внутренне подобраться. Как если кролик учуял запах удава.

-- Да, у меня, -- ответил я. -- Именно у меня.

-- Это почему же у вас напряги с философией? -- Сергей Сергеич, казалось, наслаждается ситуацией. -- С чего это вы взяли?

-- Наверно, мозгов не хватает, -- буркнул я.

-- Где же вы свои мозги оставили? Неужели, в прошлом?

-- Наверно.

-- А что у вас было в прошлом? Кем вы вообще были в прошлом?

Я задумался. Нечто неясное шевелилось у меня в голове. Какая-то мысль или воспоминание. Или ощущение. Или предчувствие.

-- Я всегда был бойцом, -- сказал я. -- Подполье. Политическая борьба. Все такое.

-- Что вы говорите! -- воскликнул хозяин, встал и откуда-то из глубин стенного шкафа достал запыленную книжку. -- Тогда позвольте мне подарить вам вот это.

Я взял книгу и прочел название "Структура реальности. Философские исследование времени и бытия". Имя автора мне ничего не говорило. Я перевернул книжку. На задней обложке была аннотация и фотография автора. Моя фотография.

ФИДЕЛЬ:

-- Вы нашли меня в гугле по запросу о челябинском метеорите... Не стоит так удивляться, мои улитки могут очень многое! Собственно, они-то и подсунули вам ту ссылку. Я расскажу вам одну давнюю уже историю. Тот метеорит... Он был вовсе не метеоритом.

-- А чем же он был? -- поинтересовался Утенок. -- Там нашли обломки...

-- Никаких обломков не было. Спецоперация по дезинформации населения.

-- Ну, это была комета из льда. Какая разница?

-- И не комета.

Я не выдержал:

-- Что же это было на самом деле?

-- Частица вещества Творения.

-- Бозон? Черная дыра? -- я не понимал к чему он клонит.

-- Нет. То, что было до всяких бозонов и черных дыр. То самое Ничто, из которого Господь сотворил небо и землю. То, что было до всякого времени и знания.

-- Первичная неопределенность? -- поинтересовался я, сам удивившись этим словам.

-- Да, -- ответил Сергей Сергеич, внимательно посмотрев на меня. -- Это была первичная неопределенность, о который вы писали в первой главе вашей книги.

-- Надо ли понимать... -- сказал Утенок. -- Надо ли понимать, что никаких инопланетян не было? И иноземных существ тоже?

-- Ну, почему же? -- удивился Че. -- Инопланетяне как раз есть! Гасты -- инопланетяне. Офелия инопланетянка. Не в том смысле, в каком вы думаете. Эти... Эти существа возникли, когда первичная неопределенность воздействовала на человеческое днк.

-- Каким это образом? О жертвах, вроде бы, ничего не сообщалось, -- спросил Утенок.

-- А жертв и не было. Были объекты секретных экспериментов. А потом произошла катастрофа.

-- В Печатниках? -- спросил я, заранее зная ответ.

-- В Печатниках, -- согласился Сергей Сергеич. -- Там был научно-исследовательский центр. Из всего персонала выжила одна лаборантка. А потом появились гасты.

Геринг очнулся на диване в своем кабинете. Рядом с ним похрапывала голая Марина.

"Блядь, что за сны мне снятся в последнее время?" -- подумал он, рукой теребя восстающую плоть. Потом пристроил свой аппарат куда-то внутрь девичьей попы, явно знающей о сексе все и даже больше. Марина даже не проснулась или сделала вид, что не проснулась. Его это, впрочем, не ебало. Ебал как раз он, ебал секретаршу своего шефа. Ебал не торопясь, но и не мешкая. Марина начала постанывать, ритмично подмахивая ему свой благодарной попой. А потом протянула руку и схватила все его хозяйство неожиданно сильной рукой. Чтобы он не вырвался в последний момент. Чтобы все его семя до капли досталось ей одной, самке, откусывающей голову самцу перед коитусом.

Он застонал и кончил, но она продолжала двигать тазом, не выпуская его детородный орган из хозяйских пальчиков. Ей было мало. Ей нужен был самец уже без головы, но с гордо задранной в небо залупой, на которой она могла бы прыгать, танцевать, смеяться над дешевыми шутками из телесериалов, дрочить свое стыдливое сокровище и ощущать липкую горячую сперму на внутренней стороне идеальных бедер.

Он уже ничего не хотел, а Марина стонала все громче и все размашистее становились ее движения, а ее пальцы все крепче сжимались вокруг его ствола, уже выпустившего весь свой заряд. Она сгребла с корнем его яйца, бесцеремонно, бесчувственно, без оглядки, без нежности. Она как бы говорила ему:

-- Ты хотел ебаться, да? Ты хотел меня выебать? Ты хотел меня изнасиловать? А вот я теперь изнасилую и выебу тебя! Тебя, кусок чужого мужского тела. Ты просто мясо, которое я съем. Это я поимею тебя. Я выебу тебя и выжму из тебя все твои соки, потому что я -- самка, я -- пизда живородящая, я -- хищница, а ты овощ, ты -- корнеплод. Ты уебок и обсос, случайно засунувший свой хуй в святая святых, в меня, в поисках развлечения. Ты идиот. Ты никто и зовут тебя никак. А я -- царица уёбков и обсосов, во главе с твоим Папочкой -- первым уёбком и обсосом в стране уёбков и обсосов.

Геринг оцепенел от этого сексуального напора и энергии. Он привык быть манипулятором и привык владеть ситуацией, а тут ситуация явно вышла из-под его контроля. И еще что-то ему мешало, даже если не брать во внимание общую абсурдность происходящего. Что-то кололо ему ягодицы. Он нащупал этот предмет и машинально поднес его к лицу. Это был зуб. Его зуб.

Иван шел по ночным улицам, его кот-псевдоморф шастал где-то рядом, лишь изредка показываясь ему на глаза. "Полевые испытания", -- усмехнулся Иван. Ночной Кот выпущен в реальный мир, пробует его на вкус и запах. А также на цвет, поскольку его Кот видел цвета даже в темноте. И еще на вшивость, хотя для этого пришлось дописывать большой кусок программы, кусок, отвечающий за проявление безрассудства в ситуации неопределенности.

Изредка Иван поглядывал на экран своего телефона, где специальная программка транслировала ему поле зрение его маленького кибер-хищника. Хорошо было уже, что его котик не видел больше ни обугленные трупы, скорчившиеся в позе боксера, ни перекрученных адским огнем металлических конструкций среди дымящихся развалин, ни серого радиоактивного пепла, сыплющегося из пирокластических облаков. Однако эта картинка стояла у Ивана перед глазами, так, что он невольно держал экран телефона на некотором отдалении, как бы опасаясь вновь пережить тот шок, который он испытал недавно. Он грешил на графический процессор своего псевдоморфа, но смутные предчувствия некоторой неуловимой угрозы заставляли его держать себя в напряжении. Тут явно крылся какой-то подвох, причем подвох глобальный, неустранимый и неизбежный. Что-то вроде всемирного пиздеца, причиной которого станет неправильно поставленная запятая в расчетах физиков-ядерщиков.

Он постарался выбросить все эти мысли из головы и сосредоточиться на цели своей ночной прогулки. А цель была на все сто процентов удивительна, загадочна и таинственна. Эта цель была Даша. Их разговор по телефону заставлял его руки дрожать, а ноги его делались непослушными и слабыми, как будто его парализовывал животный страх или видение божественной славы.

Даша признавалась ему в любви, ему, кто в присутствии красивой девушки мог вообще потерять дар речи. Но самое поразительное для него было то, как он ей ответил, не задумываясь и не размышляя, на полном автомате. Он сказал ей:

-- Родная, я по тебе соскучился.

И тут же понял, какую глупость он сморозил, но отчего-то не стал ни извиняться, ни превращать все в шутку или розыгрыш. А дальше все происходило в каком-то замедленном ритме, будто под водой. Он услышал:

-- Давай бери там свои кости в охапку и пиздуй ко мне!

-- Уже иду! - ответил будто и не он, а кто другой, из другой жизни, из другого времени и пространства. - Вот только кота своего захвачу. Ты не против?

-- Вечно ты со своим котом возишься! - усмехнулась она. - Ладно, иди уж скорее.

-- Это не простой кот, -- сказал он.

-- Я знаю, -- ответила она. -- Это же Ночной Кот!

И отключилась. И теперь он шел к ней, не понимая ровным счетом ничего. А его кот стремительной тенью носился вокруг него, своим безрассудством побеждая глобальную неопределенность.

Улицы были плохо освещены, пятничный вечер закончился, и город снова жестко экономил электроэнергию. Редко попадавшиеся прохожие выглядели угрюмыми и подавленными, что не удивительно, учитывая градус веселья накануне вечером. К тому же многие из них шли на свою мерзкую работу ночных клерков и менагеров, работу, которую они выполняли в неосвещенных своих офисах и конторах.

Иван уже почти добрался до дома, в котором его ждала загадочная и непредсказуемая девушка, когда на его телефон пришла смска. Он посмотрел на экран, там было написано с неизвестного номера:

НЕ ХОДИ К НЕЙ ОНА ТЕБЯ ПРЕДАСТ

"Что за чертовщина", -- удивился Иван. - "Никто не может знать, куда я иду. Да и неинтересно никому это". Он решил, что кто-то ошибся номером, но смутное беспокойство неясной тенью проскользнуло через его сознание. И тут же вторая смска заставила его руки задрожать:

И ОТКЛЮЧИ КОТА ЕЩЕ НЕ ВРЕМЯ

Иван поискал глазами кота, но нигде его не увидел. Тогда он переключил телефон в режим поля зрения своего трудного детища и увидел на экране свой силуэт. Ночной Кот сидел на тротуаре в десятке метров от него, сидел неподвижно и, казалось, пристально вглядывался в лицо Ивану. А потом кот жалобно мяукнул и повалился набок.

Иван подошел к нему и взял его на руки. Псевдоморф был неподвижен, но не полностью дезактивирован. Он дышал и электромеханическое его сердечко, любовно сконструированное Иваном и составлявшее предмет его профессиональной гордости, часто билось. Никоновские сенсоры излучали зеленовато-лунное свечение. Так со своим котом на руках он и поднялся к своей таинственной возлюбленной, если, конечно, верить ее словам.

Даша открыла ему дверь и едва успел он войти, и положить своего оцепеневшего кота на крохотный то ли диванчик, то ли кресло возле двери, бросилась ему на шею и поцеловала в губы. Иван опешил, но не сопротивляться же ему красивой девушке, решившей сократить весь этот период ухаживаний, звонков и свиданий?

После поцелуя Даша, не выпуская его из своих объятий, посмотрела ему в глаза долгим взглядом и сказала, просто и буднично:

-- Я тебя люблю!

В это самое мгновение раздался сигнал пришедшей смски. Иван знал, что там будет написано, но посмотрел на экран своего телефона:

НЕ ВЕРЬ НИ ОДНОМУ ЕЕ СЛОВУ

ФИДЕЛЬ:

Назад к себе мы возвращались с Утенком в полном молчании. Я позвонил в штаб и за нами выслали импровизированный броневик - древний бьюик, снаружи обваренный стальными листами с пропиленными в них явно болгаркой прорезями-бойницами. Внутри было тесно, пахло порохом и горелым машинным маслом, но нам было не до удобств - задание надо было выполнить во что бы то ни стало, хотя бы для того, чтобы не сойти с ума от всей этой бессмыслицы, что навалилась на нас... А когда она навалилась? Я уже не знал ответа на этот вопрос.

Утенок листал книжку с моей рожей на обложке, я курил и смотрел в щель бойницы. События последних суток все не могли уложиться у меня в голове. Слишком много фактов, слишком много противоречивых данных, слишком много нестыковок и несуразностей. После разговора с Сергей Сергеичем я уже по-новому смотрел на тот мир, который считал своим, привычным и незыблемым.

Он рассказал нам с Утенком, что вещество Творения, найденное на месте падения челябинского метеорита, обладало немыслимыми свойствами, начать с того, что формула Эйнштейна E=mc(2) в отношении него была неприменима. Я сильно удивился этому утверждению, а потом удивился еще раз своему удивлению - откуда мне, простому бойцу национального сопротивления, было знать о формулах Общей Теории Относительности? Далее, вещество Творения создавало особое энерго-информационное поле, само существование которого опровергало эйнштейновский постулат одновременности событий. Пространственно-временной континуум под воздействием Первовещества приобретал свойства хаотичной сингулярности и стохастически проявляющихся псевдо-релятивистских эффектов. Самое смешное, что я почему-то прекрасно понимал, о чем идет речь.

-- Они что, это вещество лопаточкой под Челябинском собирали? - усмехнулся Утенок. Все-таки университетское образование давало о себе знать!

-- Это отдельная история, -- на полном серьезе отвечал ему Сергей Сергеич. - Местные жители вскоре после падения метеорита стали жаловаться на... Как бы сказать это помягче... Они жаловались, что их умершие родственники приходили к ним в гости. Некоторые получали письма от своих внуков, которые должны были родиться через двадцать лет. Все такое.

-- Зомби и путешествия во времени? - спросил я, стараясь, чтобы у меня не дрожал голос.

-- Зомби и путешествия во времени, -- охотно подтвердил Сергей Сергеич. - Вот как с вами, примерно.

-- А что со мной? - не понял я. - Что со мной не так?

-- А все с вами не так! - обрадовал меня наш безумный профессор.

-- Вы попали в одну из сингулярностей и не можете выйти за горизонт событий. Только тут, у меня в квартире, вы можете получить шанс на выход за пределы той цепи событий, которая закольцована на саму себя. Что-нибудь слышали о рекурсии?

-- У вас, естественно, есть волшебная палочка, которая расколдует меня? - усмехнулся я.

-- У меня есть мои волшебные улитки, -- сказал Сергей Сергеич с нездоровым, как мне казалось, блеском в глазах. И добавил:

-- Именно сейчас они подходят к решению последнего уравнения.

Иван проснулся, когда рассвет еле-еле брезжил в окне на фоне пасмурного неба. Он лежал голый в постели Даши. Их одежда была разбросана там и тут по комнате, как останки павших воинов на поле битвы. Битвы за продолжение человеческого рода во имя сокрушения главы змия из преисподней -- змия бессилия, одиночества, вырождения. Иван смотрел на их вещи на полу, и на губах у него застыла невольная улыбка. Он не мог поверить в такую простоту и доступность своего счастья, ему всегда казалось, что он недостоин по-настоящему глубокой любви, по-настоящему простых и ясных отношений. И в то же время он всегда в глубине души знал, что это с ним рано или поздно произойдет - любовь, глубокие чувства, прочные отношения, простота и ясность, заставляющие невольно улыбаться по утрам.

Даша спала, отвернувшись от него, подставив его умиротворенному взгляду тонко вылепленную шею и изгиб своего обнаженного плеча, напоминающего силуэт крыла большой птицы. Иван встал с постели, со всей осторожностью, нежностью и любовью стараясь не потревожить сон своей возлюбленной. "Возлюбленной?" -- поймал он себя на мысли. - "Как это вообще могло случиться?" Он не знал ответа на этот вопрос, а сейчас к тому же и не хотел ничего знать. Знание - очень опасная штука. Знание может рассеять чары и лишить последних иллюзий. Ему вспомнились слова, которые он когда-то и где-то прочитал: "Как страшно знать, когда от знанья нет счастья нам". И сейчас, на цыпочках выходя из комнаты, где спала его девушка, после ночи самого потрясающего секса с самой прекрасной женщиной на свете, он не хотел ничего знать. Его устраивала Вселенная, как она есть. Его полностью устраивал ход событий в его жизни, даже если этот ход событий был полностью вне его контроля. О, он будет осторожен и хладнокровен, как хирург, оперирующий на сердце, или как сапер, разминирующий пятитонную бомбу.

Рассвет уже перешел в хмурое утро, а Иван сидел на кухне и смотрел в окно. Его кот лежал там же, где он его оставил вчера, только переступив порог Дашиной квартиры. Ивану не хотелось ковыряться с ним, времени у него будет предостаточно, чтобы устранить все глюки программы Ночного Кота и все косяки по его железу. Псевдоморфная модель котика вполне оправдывала свою репутацию в узких кругах специалистов по био-виртуальной реальности - она была немыслимо сложна, капризна, непредсказуема, и тем самым полностью удовлетворяла его любопытство и стремление во всем добиваться совершенства.

Внезапно Иван вспомнил, что у Даши ведь тоже есть псевдоморф-собачка. Он сам его "кормил" своим бутербродом вчера. Но теперь этой комнатной псины нигде не было видно. "Наверно, опять не покормила игрушку", -- подумал Иван, внутреннее усмехаясь. - "Эти женщины..." Он решил, что ее псевдоморфом надо будет заняться как-нибудь, откалибровать блок физиологических потребностей, чтобы бедная кибер-зверушка хотя бы лаяла, когда приходит время ее "кормить".

Он поискал псинку на кухне, посмотрел в прихожей, стараясь не шуметь, заглянул в ванную. Псевдоморфа нигде не было видно. Это было немного странно, но Иван решил, что их бурный ночной секс напугал собачку, и та могла забиться куда-нибудь под диван в комнате, где мирно спала Даша.

Экран его телефона засветился и на нем появился текст смс:

ЗАГЛЯНИ В ШКАФ В ПРИХОЖЕЙ

Иван машинально подошел к шкафу и открыл дверцу. Растерзанное тельце псевдоморфа лежало там грудкой окровавленной плоти, клубка проводов, мешаниной датчиков и микросхем. Его глазные сенсоры, казалось, застыли в недоумении. Руки Ивана тряслись крупной дрожью, усилием воли он заставлял себя думать, что псевдоморфы не живые и не способны чувствовать боль. Наконец, он вышел из оцепенения и кинулся к Даше, не зная, что и думать и как ей сообщить о случившемся.

-- Даша, там... -- сказал он, подойдя к кровати.

Даша уже проснулась и смотрела прямо на него. Глаза ее расширились, она будто что-то хотела ему сказать, но не могла. Наконец, она совладала с собой и произнесла свистящим шепотом:

-- Кто вы? Что вам от меня надо?

Папа проснулся, сидя скорчившись за столом в кабинете. Спина и шея затекли от неудобной позы. Он с трудом разогнулся и пошевелил плечами, разгоняя густую старческую кровь по телу.

"Сны такие странные снятся", -- подумал он с досадой. - "А все старость. Раньше бегал, как мальчик, и спал, как младенец, и хоть бы хуй было, а теперь..." Его мысль завязла, как завязла его венозная кровь в дряблых мышцах.

А теперь он сидел за своим огромным столом, на котором ничего, кроме телефона старинной конструкции не было. То есть, обычно не было. Сейчас на нем лежал клочок бумаги, что было явным и очевидным непорядком. Папа терпеть не мог никаких бумаг и много лет ничего не подписывал и не читал. Ему было достаточно редких разговоров с несколькими людьми из своего ближайшего круга, чтобы управлять и властвовать над тем, что еще оставалось от его страны, что еще не откололось и не суверенизировалось, что пока что контролировалось его аппаратом, его знаменитыми ухмылками и редкими словечками, которые каждый понимал по-своему, но его это полностью устраивало. Серая незаметная власть, которая, однако, может ударить в самый неожиданный момент, ударить исподтишка, но безжалостно и неумолимо. Абсолютная власть над теми, кто еще признавал его власть, или делал вид, что признает, или вообще не догадывался о его существовании.

Его власть ограничивал только этот телефон у него на столе. Само существование этой линии связи было самой тщательно охраняемой государственной тайной. Даже его секретарша не догадывалась об истинном значении старинного аппарата, считая его присутствие на столе проявлением стариковского чудачества Папы, точно таким же, как его паровозики, подводную лодку в Москва-реке или слюняво-бессильный роман с пятнадцатилетней баскетболисткой. Каждому свое, ей и не положено разбираться и понимать, как управляется его Государство, его личное любимое детище, плод его много-многолетних подтасовок, откровенной и наглой лжи, тайных убийств и громких похищений, шантажа детьми и оголтелой нахрапистой пропаганды, заговоров против заговорщиков и политических процессов над случайными людьми, взятыми прямо с улицы. Его личное Государство принадлежало целиком и полностью ему, да, но только до тех пор, пока не зазвонит вот этот телефон у него на столе. Можно сколько-угодно развлекаться своей неограниченной властью, но все, что говорится из этой черной трубки, надо исполнять немедленно и буквально, Папа зарубил это себе на носу раз и навсегда.

Самое смешное, что он понятия не имел, с кем он разговаривает по этой сверхсекретной линии. У него были только догадки и предположения, и только. Обычно он называл своих неизвестных собеседников "пидарасами": "Эти пидарасы совсем охуели!" Мировая закулиса иногда доводила его до бешенства, и тогда он бегал по кабинету, брызгая слюной и размахивая руками. Правда, тщательно запирать изнутри дверь он при этом не забывал. Кто они? Чего им надо? Он не понимал и считал это своей высшей и неоцененной никем жертвой во имя Родины, во имя своего Государства, во имя всех этих мандавошек и гандонов, которыми ему приходилось руководить, над которыми ему назначено судьбой властвовать и которыми ему приходится править.

Однажды этот телефонный аппарат сломался и его тайная охрана еле-еле смогла найти старого электрика, который бы смог его починить. Не потому, что телефон был сложен, но, напротив, он был слишком прост и неказист внутри, чтобы эти нынешние умники могли разобраться в его устройстве. А старик-ремонтник соединил два проводочка на скрутку, и все заработало. Правда, за это время успел разориться Госбанк... Так что Папа всегда с опаской и настороженно поглядывал на этот символ своего бессилия.

А сегодня между ним и телефоном лежал клочок бумаги. Он взял его в руки и по-стариковски отодвинув от себя как можно дальше - очков он не носил и терпеть не мог - прочитал:

"Фидель не должен встретиться с Офелией".

И эти слова были написали им самим.

Глава 4

Иван опешил, он не верил своим ушам и глазам - Даша оцепенела, как накануне оцепенел его кот, которого он притащил с собой, как мягкую игрушку, она явно не узнавала его, что было настолько безумно, будто он оказался в ночном кошмаре, а воздух вокруг него приобрел плотность воды и ему хватит дыхания только на пару минут, а потом вода хлынет в рот и нос, в гортань и бронхи, вытесняя из альвеол его легких живительный кислород.
Как она могла забыть его, если еще вечером повисла у него на шее, просунув ему в рот свой язычок в долгом поцелуе, а нежными пальчиками расстегивая ему джинсы, чтобы несколькими легкими прикосновениями вызвать к жизни - из небытия на свет -- его грешный уд? А потом она опустилась на колени и взяла в рот его пенис, лаской придавая ему окончательную твердость.
А сейчас она застыла в ужасе, остановившимся в ступоре взглядом смотря сквозь него. Все это было необъяснимо - и ее явное помешательство с потерей памяти, и растерзанные останки ее псевдо-собачки, и даже, если задуматься, та внезапная готовность, с которой она отдалась ему вчера вечером. Иван поймал себя на мысли, что слово "отдалась" вообще-то мало подходит к их многочасовым совокуплениям, ее множественным оргазмам и интимным ласкам, которыми они оба одаривали друг друга, как последней нежностью.

Он стоял посреди комнаты перед ней, сжавшейся в постели и судорожно натягивающей на себя одеяло, чтобы защититься от воображаемого незнакомца, проникнувшего к ней в квартиру, чтобы обокрасть ее или изнасиловать, а, скорее, чтобы то и другое вместе - надругаться, а потом ограбить и убить. В растерянности и полной дезориентации Иван сделал пару шагов к ней и протянул к ней руки, почти машинально, как сомнамбула, в тщетной надежде ее защитить и успокоить, вернуть ей память и, как он стал подсознательно уже думать, вернуть "его Дашу".

-- Я люблю тебя, успокойся, -- тихо сказал он. Он хотел еще добавить, что это же он, Иван, что она сама позвала его к себе, что она называла его любимым и родным, но она вдруг, не сводя с него своих серых глаз, откинула одеяло и оказалась прямо перед ним во всей красоте молодого обнаженного тела, сухопарого и тренированного, но по-женски сексуально неотразимого.

-- Да, -- сказала она. - Да! Иди сюда, выеби меня.

Как будто в глубине предутреннего сна, он сделал еще шаг, а она уже расстегивала ему джинсы и стаскивала их вниз, ему на колени, губами жадно присасываясь к его плоти, пока он не возбудился настолько, что не смог контролировать себя и не кончил ей в рот. Даша подержала во рту его хуй еще немного, потом отстранилась от него, облизала губы и спросила:

-- Ты доволен.

-- Да, милая, -- прохрипел он.

В это время в дверь позвонили.

-- Я открою? - почему-то спросила Даша у него.
-- Конечно, открой, -- ответил он.

Она метнулась к двери, даже не одевшись. Щелкнули замки, кто-то вошел в прихожую, грохоча ботинками.

Иван еле успел натянуть джинсы, как в дверях появились полицейские в бронежилетах и с автоматами. Позади них выглядывала голая Даша.

-- Этот человек меня изнасиловал! - взвизгнула она. - Он хотел меня ограбить и убить!

ФИДЕЛЬ:

До позиции нашего отряда мы добрались без приключений. Ну, почти без приключений, если не считать словесной перепалки с заградотрядом гоп-готов. Но это были просто дети, так что мы и переругивались с ними без особого куража.

Я давно уже ездил по городу на такие расстояния, и эта поездка заставила меня по-новому посмотреть на то, чем он стал за последнее время.

Разруха жилых кварталов на окраинах -- и безумная роскошь новых дворцов нуворишей, нищета дворовой шпаны, возведенная в шик и моду, -- и вопиющая безвкусица хозяев жизни, окруженных толпами охранников и телохранителей. Белозубые улыбки незаслуженно богатых -- и взгляды исподлобья неправосудно обобранных. Это был мой город. Это была моя реальность. Это было мое поле битвы, поле стыда и позора, поле ежедневного проигрыша и вечной надежды на победу и воздаяние.

Я сидел среди боевых товарищей, мы пили кукурузный самогон, травили анекдоты, шутливо переругивались - все было, как обычно, но что-то не давало мне покоя, какое-то неясное ощущение неподлинности бытия, как будто я был не на своем месте, и все мы и каждый из нас был не на своем месте. Или не в своем времени. Или и то и другое вместе.

Вот напротив меня сидит Резиновый Утенок. Редко так бывает, чтобы ник, прозвище абсолютно не подходил к внешности человека. Утенок весил за сто килограммов. Сто килограммов медвежьего мяса, сплошь покрытых тату. Глядя на его бритый череп и цепкий взгляд глубоко посаженных глаз ни за что не догадаешься, что перед тобой не примитивный "бык" из какой-нибудь местной банды, а студент-отличник с биологического факультета столичного университета. И, к тому же, добрейшей души человек. Правда, его доброта не распространяется на противника, естественно, без всякого намека на садизм. Просто не становитесь у него на пути. Лично я предпочел бы биться с ротой гастов в одиночку, но только не иметь Утенка противником, даже целым взводом.

И тем не менее, я ловлю себя на мысли, что Утенок никогда не рассказывал о своей учебе, хотя мне откуда-то известно, что он учится в университете. Никогда не шла речь о том, что ему надо сдать зачет или экзамен. Никто из нас не видел у него ни учебников, ни конспектов, ни зачетки. Утенок всегда был при отряде, появляясь будто ниоткуда в нужный момент, и так же неожиданно растворяясь среди развалин в минуты затишья.

Сейчас Утенок вместо привычного серфинга в Сети листает книжку с моей рожей на обложке. Изредка он хмыкает и поглядывает в мою сторону. Это какое-то недоразумение, считаю я, и оно имеет простое и логичное объяснение. Что-то вроде - перепутали фотографии в издательстве, даже банальный розыгрыш. И тем не менее оставалось нечто неясное, и оно все сильнее меня тревожило.

Вокруг меня старые соратники по борьбе - Ведьмочка, прекрасно владеющая всеми видами холодного и не очень оружия, Эдвард Руки-Ножницы, которого мы за глаза зовем "эстонцем" за непрошибаемое спокойствие профессионального снайпера, хотя в той, другой - штатской -- жизни он работает педиатром; амбал Брэд Питт, способный за один присест уговорить килограмм водки, а потом в полной выкладке совершить марш-бросок вокруг Садового кольца за добавкой, если потребуется, а я не помню, чтобы добавка когда-нибудь не потребовалась бы; Кадаффи, сухопарый поживший по виду бурно и с огоньком мужчина с полуседой небритостью, переходящей в бородку, но так и не перешедшей до конца, о котором мы не знали ровным счетом ничего, кроме того, что он волшебник взрывчатки и повелитель самодельных бомб.

Я сижу среди бойцов своего собственного отряда и пытаюсь не морочить самому себе голову какими-то смутными ощущениями и неясными подозрениями, но взгляд мой опускается, и я словно впервые вижу свои руки, в пороховой копоти и всепроникающей пыли, но почему-то с хорошо обработанными ногтями - кто и когда делал мне маникюр? Я разглядываю свои берцы и не могу вспомнить, при каких обстоятельствах я их приобрел. Ладно скроенная полевая форма с нашивкой на груди моего имени - "Фидель", почему она практически чистая, если я ее никогда не стирал?

Я отгоняю все эти бредовые мысли, наверняка дает о себе знать усталость и напряжение долгого и трудного дня, как вдруг у меня вырывается вопрос, так что вначале я даже не могу понять, вслух я его произнес или подумал про себя, но по внезапно повисшей тишине догадываюсь, что не просто вслух, но громко и отчетливо. Настолько громко и отчетливо, что мой вопрос услышали все:

-- Ребята, вы когда последний раз срали вообще?

Иван сидел в камере полицейского участка. Здесь было три глухих стены, покрашенных зеленой комковатой краской, а вместо четвертой была решетка от пола до потолка. Мебели не было никакой, если не называть мебелью дощатый помост в виде подиума на, примерно, треть площади камеры. На этом помосте можно было сидеть, а можно было и спать, подложив ладонь под голову. Спать на досках - это было так по-конфуциански, что Иван даже попытался подремать, но, естественно, не смог. События вчерашнего вечера и нынешнего утра не давали ему ни покоя, ни избавления от ощущения безграничного абсурда. Он просто не мог быть здесь! И не потому, что он не чувствовал за собой никакой вины - он не такой уж наивный мальчик, чтобы не знать, что по законам Москва-Сити виновен любой и каждый всегда и везде, -- нет, вину он чувствовал ежедневно и повсеместно, но просто потому, что обвинение в проникновении в жилище, нападении и изнасиловании, особо изощренным способом и многократно, любимой девушки, которую он готов носить на руках, сдувать пылинки и возводить на пьедестал -- и что бы там еще делали влюбленные по уши дурачки? -- это обвинение было полной бессмыслицей.

Бессмысленным ему виделось и поведение Даши. Ее тоже привезли в отделение, хотя, естественно, и отдельно от него - он ехал в автозаке в наручниках. Полицейские вели себя с ним жестко, но достаточно корректно, как видно, обвинение его в изнасиловании их не слишком-то впечатлило, но и мешкать с выполнением их указаний они не давали.

Когда его вели в камеру для задержанных, в открытой двери одного из кабинетов - комнаты для допросов? - он увидел мельком Дашу. Она сидела за столом и что-то писала. Спутанные волосы лезли ей на лоб, но она будто не замечала этого. Взгляд ее был рассеян и будто обращен в себя, как показалось Ивану. Ивану показалось, что Дашу гложет глубоко запрятанное внутри беспокойство, но, естественно, он мог ошибаться.

Он сидел в камере уже пару часов в полном одиночестве, мимо проходили сотрудники полиции в бронежилетах и с автоматами, секретарши или кто-то по виду типичные секретарши. Никто не обращал на него никакого внимания. Это было понятно Ивану - вряд ли дровосек станет разглядывать каждое полено. Но тут вдруг к решетке его камеры торопливым шагом подошел офицер полиции, судя по погонам довольно важная здесь шишка, и как-то неуверенно сказал ему:

-- Вам тут звонят...

И протянул Ивану телефон сквозь решетку. В замешательстве Иван вскочил со своего деревянного насеста, взял трубку и поднес к уху.

Из динамика раздалось мелодичное пощелкивание, какое бывает, когда сотовый телефон лежит возле колонок с активным усилителем в то время, когда ищет сеть. Пощелкивание сменилось звуком древнего модема при его подключении к оператору. Потом опять щелчки. А потом раздались короткие гудки отбоя.

Иван машинально протянул телефон офицеру и только тогда заметил, что во взгляде полицейского застыл неподдельный страх.

Геринг сидел в своем кабинете, все стены которого были уставлены книжными полками, за огромным письменным столом со столешницей полированного красного дерева. Стол был усеян стопками бумаг - рукописи, документы строжайшей секретности, распечатки сетературы. Весь этот художественный беспорядок только выглядел случайным нагромождением листков и стопок, на самом деле его создавал и поддерживал специалист по дизайну интерьеров, а реальную работу, как и время для развлечения, Геринг, естественно, проводил за ноутбуком. Однако любой, кто переступал порог его кабинета, тут же убеждался в невероятной занятости и работоспособности его хозяина. "Люди должны видеть зримые, материальные доказательства работы", -- считал он. - "Эти ублюдки... Это быдло не может оценить красоту и изящество творчества истинного Мастера, творящего красоту и гармонию из хаоса и говна. Им подавай вырытые ямы и сложенные рядами кирпичи, иначе они будут считать тебя бездельником и лодырем". Вот эти бумаги, разложенные на столе специально обученным человеком, и были его кирпичами и ямами для тупых туземцев.

Он порылся в Сети, поковырялся в почте, заглянул на пару-тройку сайтов - ничего интересного не было, обычная рутина и балабольство. Наскоро просмотрев новостные ролики, он решил, что в три четверти Папу показывать уже не стоит, даже компьютерная графика и 3-Ди обработка картинки не может скрыть по-черепашьи отвисших брылей.

Геринг задумался над давнишним вопросом, не пора ли уже отходить от образа мачо и крутого перца для Папы, образа, требующего для своего поддержания слишком много ресурсов, денег и времени. Логичнее всего было бы плавно перейти от тематики "хуя с бугра" -- задиристого заводилы гопнической шпаны фабрично-заводских окраин - к теме "мудрого старца", этакого Наставника эльфов и кронфов. Что-то такое в духе Хо Ши Мина или даже - рисовать, так с размахом и перспективой - Махатмы Ганди. Геринг представил себе Папу в белом сари, или в чем там рассекал Махатма, и содрогнулся, а когда он подумал, что придется нацепить старику очки с круглыми линзами в проволочной оправе, его сотряс приступ неконтролируемой истерики.

Нет, Папе надо было бы претендовать на роль Марлона Брандо из "Крестного отца", но тут подвела фактура - ссохшийся плюгавенький старикашка походил на дона Карлеоне не больше, чем мопс на бультерьера. Тут даже ошейник с шипами не поможет.

И тут Геринга осенила очередная блестящая, парадоксальная, непредсказуемо гениальная идея. Ну, как это бывало всегда, когда он включал свои, по его мнению, блестящие мозги. Впрочем, мозги у него на самом деле были гениальными, с этим фактом никто никогда не спорил. Он достал свой карманный имитатор реальности и набрал на экране нужные параметры. Потом включил воспроизведение.

И оказался посреди радиоактивной пустыни, где не было ничего живого кроме него и какого-то черного кота метрах в десяти. Кот зашипел и тенью скрылся среди развалин. А сверху, будто порочный снег, сыпался радиоактивный пепел.

ФИДЕЛЬ:

Я спросил своих бойцов, громко и отчетливо, будто хотел удержать в голове ясную и отчетливую мысль:

-- Ребята, вы когда последний раз срали вообще?

Повисло всеобщее молчание. Потом, будто пробираясь через болотную топь, Утенок неуверенно переспросил:

-- Фидель, ты о чем?

-- Я о том, -- продолжал я. - Что никто из нас не помнит, когда в последний раз мы жили нормальной жизнью. Срали, ходили на лекции в универ, видели свою семью. Это же странно, не правда ли?

-- Ну, мы на войне... -- начал Утенок, но его перебил Эдвард-Руки-Ножницы:

-- Фидель прав. Я лично не помню, когда мне пришлось... Опорожняться.

-- А я не помню, когда у меня были месячные! - неожиданно заявила Ведьмочка. - Нет, вы не подумайте...

-- А что тут думать? - удивился Брэд. - Вот эти штуки - они не могут быть настоящими!

Он показал на плазменные пистолеты-пулеметы, которыми мы сегодня с Утенком разобрались с таксерами. И добавил:

-- Камрады, мы влипли в какую-то хуйню.

Утенок неожиданно рассмеялся.

-- Вся эта хуйня описана вот в этой книжке! - сказал он. И показал на томик, который нам дал Сергей Сергеич. - Это называется... Так, где же это? Это называется "возвращение первичной неопределенности". Проще говоря, Дни Творения могут вернуться, и тогда память работает вхолостую, не в силах отличить реальные факты от вымысла. А это означает, что вымысел становится реальностью, а реальность, которую мы принимаем в виде фактов, может то исчезать, то появляться.

-- Да ну, нахуй! - воскликнул обычно молчаливый Кадаффи. - Реальность - вот это!

Он указал на площадь перед нашей позицией, потом как-то странно переменился в лице и почти прошептал:

-- Фидель, глянь-ка...

Я посмотрел на площадь через импровизированную амбразуру. А там ничего не было. До самого горизонта простиралась ровная, как стол, пустыня, а сверху на ее гладкую, будто выжженную адским огнем, поверхность падал серый пепел.

-- Ты это видишь? - спросил Кадаффи.

Да, я это видел. И еще я видел черного кота, сидящего напротив метрах в двадцати. А потом все внезапно исчезло, и из-за привычных развалин показались редкие цепи гастов, тупо бредущих в очередную бессмысленную атаку. Но кот продолжал сидеть на том же самом месте.

-- Кис-кис-кис, -- позвал его я. - Иди сюда, здесь сейчас будет жарко.

Кот мяукнул и в три-четыре прыжка оказался рядом со мной.

-- Работаем, господа, -- сказал я, впрочем, в этом не было необходимости - все уже давно заняли свои места. С оружием в руках мы все и каждый из нас преграждали гастам путь к счастью. Во имя Милосердного и Всемилостивейшего.

Иван сидел в камере и от нечего делать разглядывал стены. "Умираю, но не сдаюсь" он увидеть и не надеялся, потому что обитателями сего обезьянника были не суровые партизаны, а обычные бомжи, алкоголики и, иногда, залетные бляди. Но пара строк вдруг привлекла его внимание. На стене было написано печатными буквами гелиевой ручкой: "Ночной сам знает дорогу. Не мешай ему". Кто мог написать это и с какой целью? Или это одно из тех совпадений и нелепиц, которые преследовали его в последнее время? Он не знал.

Зато он точно знал, что не насиловал Дашу - это было немыслимо и не обсуждалось, но ему приходилось сидеть в реальной тюремной камере за то, что он не мог бы сделать в принципе. И тут эта надпись - "Ночной". И страх офицера полиции. И Даша, строчащая заявление на него, кого она пригласила к себе домой сама, которому клялась в любви до гроба.

Что-то происходило вокруг него, что-то, связанное с его безобидной игрушкой - его Ночным Котом, сделанным им в свободное время едва ли не на коленке. Впрочем, сам он знал цену своему котику - это действительно был прорыв и в дизайне псевдоморфов, и в софте, и, он был уверен в этом, в техническом исполнении его проекта. Но главное все-таки - это дизайн. Вот как было в истории военной техники, когда едва ли не самоучка вдруг открывает простой и эффективный способ вылепить из хорошо всем известных идей и деталей нечто потрясающее, вроде Т-34 или автомата Калашникова. А все остальные только разводят руками и чешут в недоумении репу, как это только не пришло им в голову самим, ведь все тут очевидно, просто и понятно. Тот же Т-34: подвеска Кристи, известна сто как лет в обед, наклонная броня - известна, дизель от бомбардировщика, пушка - перепев все той же классической трехдюймовки. Но нужен гений конструктора, чтобы сказать: "Брони будет больше, но мощности движка хватит, если мы откажемся от колесного хода". И хватило и брони, и мощи, чтобы тридцатьчетверки перестали бояться не только грязи, но противотанковых штатных средств вермахта.

Интуитивно он понимал, что сделал примерно то же самое с дизайном псевдоморфов - ввел блок принятия рискованных решений и дополнил его глазными супер-сенсорами от никона. Без риска нет агрессии, без агрессии нет победы. Он так думал, потому что сам практически никогда не рисковал в своей жизни, и считал это своим самым крупным недостатком. А толку-то... Все равно рано или поздно наступает момент, когда ты сидишь за решеткой и читаешь загадочные надписи на стене, густо покрашенной масляной краской зеленого цвета во много слоев.

Его размышления прервал сержант полиции, открывший дверь, сваренную из уголка и толстых железных прутьев:

-- На выход, -- сказал он, оценивающе посмотрев на Ивана сверху вниз.

Иван почувствовал себя примерно, как в рентгеновском кабинете, но интуиция подсказала ему, что ничего говорить в этой ситуации не надо, поэтому он просто встал и пошел вслед за полицейским по коридору отделения полиции.

Это был хороший знак, что сержант шел впереди, будто потеряв к Ивану всякий интерес. Во всяком случае, Иван старался думать именно так, в позитивном направлении. В Москв-Сити позитивное направление мыслей всячески приветствовалось и поощрялось. Здесь старались умирать с улыбкой, в хорошем расположении духа.

ФИДЕЛЬ:

-- Даю вводные, -- говорю я ребятам. - Эдвард работает по глав-гастам, остальные как обычно, кроме...

Я на секунду задумался, а потом и сам удивился, почему эта мысль никогда не приходила мне в голову раньше:

-- Кроме того, что нам надо взять языка. Поэтому отсекаем одного, а лучше двух на всякий случай, и геймеры быстренько тащат его сюда. Только живого!

Гасты сегодня были необычно активны. Они перли на наши позиции, как заведенные, без своей обычной заторможенности. Мы, конечно, справлялись с этой говно-пехотой - кинжальный огонь максимов буквально косил их, как хороший комбайн спелую рожь, но вся эта новая движуха мне сильно не нравилась. И мне не нравилось направление моих мыслей в этот вечер. Что-то неуловимо недосказанное витало в воздухе. Я видел своих ребят, они выкладывались по полной, как заведенные меняя рожки с патронами у своих автоматов, но где-то над всем этим, над грохотом боя ("боже, какой штамп", -- вдруг подумал я почему-то) и клубами порохового дыма и пыли, над всем этим было нечто ненастоящее, будто скользкая и липкая медуза в морской волне, делающая прибой, и море, и радость от заката бессмысленными и неприятными.

И вдруг меня осенила идея - ослепительно прекрасная в своей простоте и ясности. Я сказал:

-- Прекратить огонь!

Потом добавил:

-- Ребята, перестаньте уже в них палить.

Как ни странно, огонь прекратился. Я встал и с оружием в руках вышел на площадь, пробираясь среди куч кирпичей и покореженных бетонных плит. Я стоял перед позицией своего отряда, а толпы гастов бежали прямо на меня. Когда до них оставалось метров тридцать, я поднял руку и заорал:

-- Стоять!

Не сразу, но они остановились. И я начал им говорить:

-- Братья и сестры! - сказал я громко и отчетливо. - Того места, куда вы стремитесь, больше нет. Это место осталось в прошлом, куда уходят все люди, и вы в том числе. Я - ваш повелитель и бог - говорю вам: "Ждите!" Я укажу вам дорогу и путь, когда придет свое время. А сейчас мне нужен один из вас, самый умный, самый мудрый и самый достойный. Пусть он подойдет ко мне.

Внезапно из толпы выбежал один гаст с перекошенным лицом и бросился ко мне. Я вскинул плазменный автомат и спалил его до кучки пепла. Толпа гастов отступила на шаг, но потом из ее гущи, подталкивая в спину, выпихнули одного, взгляд которого не казался таким уж бессмысленным.

-- Иди сюда, -- сказал я ему. - Ты будешь моим пророком.

Ивана привели в комнату для допросов и оставили там одного. Он сидел на стуле и пытался собраться с мыслями. Наверняка вот-вот придет следователь, или кто он там - дознаватель, оперативник? - и будет загонять его в ловушку хитро поставленными вопросами, на первый взгляд вполне безобидными, на которые любой нормальный человек не может не ответить правдиво и искренне, чтобы в конце допроса торжествующе сказать: "Ну вот вы и попались, батенька! Вы же сами сказали, что..." А что он может им сказать? Он может сказать только правду, что Даша сама его позвала, что у них был секс почти до утра, а потом ее словно подменили, или, еще того хуже, словно бес в нее вселился.

Иван раздумывал уже, не сошла ли Даша с ума, вроде бы самое логичное объяснение, но несмотря даже на отсутствие у него всякого опыта общения с шизофрениками и другими психбольными, а он имел самые смутные представления, какие там еще бывают психические заболевания, Даша менее всего напоминала ему тех сумасшедших, которых он видел в кино, или о которых он читал в книжках. Естественно, он не мог поручиться за то, что у Даши нет какого-нибудь редкого заболевания, из-за которого у нее случаются такие вот провалы в памяти. В этих вопросах он был некомпетентен, и ему было грустно от одной мысли о том, что его возлюбленная, возможно, неизлечимо больна, и он ее потеряет, не успев еще толком ее обрести.

Иван усмехнулся про себя, поймав себя на мысли, что до сих пор считает Дашу возлюбленной, хотя вполне вероятно, что она в этот самый момент в соседней комнате уже подписывает протокол с обвинениями в его адрес в гнусном и мерзком преступлении, и эти ее обвинения упекут его на долгие годы в тюрьму, за решетку.

В комнату вошел человек и сел за письменный стол напротив Ивана. На вид ему было едва за тридцать и выглядел он так, что сразу понимаешь, что у него все в порядке в жизни. Может, он и был немного полноват, но это не казалось в отношении его внешности недостатком. Блондин, кровь с молоком. По сравнению с ним Иван почувствовал себя смертельно уставшим и немытым бродягой, ночующим под мостом.

Следователь поковырялся в компе, что-то там почитал, потом побарабанил по клавиатуре и, наконец, поднял голову и посмотрел на Ивана:

-- Добрый день, меня зовут Тинин Андрей Григорьевич, я следователь по особо важным делам. Извините, тут у нас запарка, надо сдавать квартальный отчет.

И он снова углубился в свои особо важные дела. Иван ничего ему не ответил, решив, что чем меньше он будет себя проявлять, тем ему будет лучше - потом, на суде. Или даже в тюрьме, куда он попадет неминуемо, в чем он уже и не сомневался.

Еще минут через десять-пятнадцать следователь распечатал на принтере несколько листов, внимательно просмотрел их, положил на стол перед собой и потом обратился к Ивану:

-- Еще раз извините, Иван... э... -- он заглянул в листок. - Федорович. Для начала я хотел бы задать вам несколько формальных вопросов, для протокола.

Он спросил Ивана, как его зовут, место и дату рождения, и прочие анкетные данные, которые ему, конечно же, были прекрасно известны по тем базам данных, что имелись в распоряжении правоохранительных органов. Но такова процедура, решил Иван, тут ничего не поделаешь.

Потом следователь зачитал по бумажке его права и обязанности и дал потом эту бумагу на подпись. Иван расписался, удивившись про себя, что эта бумага была протоколом допроса свидетеля. Как бы подтверждая его мысли, следователь сказал:

-- Мне надо допросить вас в качестве свидетеля, Иван Федорович. По сути дела, это пустая формальность, но закон есть закон. Однако сначала я хотел бы поговорить с вами без протокола, если вы не возражаете.

Иван не возражал. Он вообще не был уверен, что имеет какое-либо право возражать в этой комнате. Следователь задал несколько ничего не значащих вопроса, как-то рассеянно выслушал ответы, а потом спросил, глядя Ивану в глаза:

-- Вот тут, в протоколе осмотра места происшествия, упоминается некий, как это называется правильно... Ну, такие игрушки, почти как живые?

-- Псевдоморф.

-- Да-да, псевдоморф в виде кота или кошки.

-- Это кот, -- сказал Иван, с грустью вспомнив свое любимое детище. -- Я зову его Ночной Кот.

-- Это ваш... Псевдоморф?

-- Да, мой.

-- Вы его купили где-то?

-- Нет, я его сам сконструировал. Я ведь специалист по био-кибернетике.

-- А вот тут, в протоколе, у вас профессия указана другая - "техник-ремонтник биокомпьютерных систем".

-- Это одно и то же. Я обслуживаю и ремонтирую серийные псевдоморфы, а в свободное время конструирую экспериментальные модели. Для себя.

-- То есть, это что-то вроде хобби?

-- Да, но не совсем. Я считаю, что занимаюсь исследованиями в области био-кибернетики.

Иван никак не мог понять смысла этого разговора. При чем тут его Ночной Кот? Наверное, следователь хочет усыпить его бдительность, решил он. Это казалось ему глупым и бессмысленным занятием. Он не собирался увиливать и что-то там скрывать. Да и что тут скроешь? Не в его натуре было хитрить и скрывать правду, он это знал очень хорошо, потому что многажды эта его черта делала его уязвимым. Когда другие получали от своего хитроумия реальную выгоду, он только беспомощно разводил руками, а язык его, будто сам по себе, будто некий псевдоморф, запрограммированный на правду, выдавал всему свету, что он на самом деле думает об этом хитровыебанном свете.

-- А разве такими исследованиями занимаются не целые институты и лаборатории? Я всегда думал, что это дорогостоящее занятие, -- едва ли не искренне удивился следователь. Во всяком случае, он вполне мог удивиться в другой ситуации, не связанной с непосредственным отправлением правосудия и его служебных обязанностей. И первой его обязанностью, горько подумал Иван, было во что бы то ни стало посадить за решетку невиновного техника-ремонтника.

-- В какой-то мере это так. Большие корпорации тратят огромные средства на разработку, скажем так, элементной базы. Плюс много средств отнимает биотехнология. Но в нашей сфере есть одна лазейка, куда может пролезть и кустарь-одиночка, вроде меня. Это общий дизайн конечного изделия. Собственно, именно то, ради чего псевдоморфов и производят, да и покупают.

-- То есть, если я правильно понял вас, вы берете готовые детали и материалы и конструируете что-нибудь. Например, кота?

-- Да, совершенно верно. До сих пор, кстати, никто не смог создать ни одного хотя бы отчасти правдоподобного и работоспособного котика. Собак на рынке полно, а котов нет.

Следователь кивнул, как бы в знак согласия или даже поощрения:

-- Ну, хорошо. Вы разработали эту модель и назвали ее...

-- Ночной Кот.

-- Ночной Кот. А почему Ночной, потому что он черный?

-- Да нет. Просто так получилось. Коты любят гулять по ночам.

-- По крышам?

-- И по крышам тоже. У вас есть кот?

-- У меня нет. У моих родителей есть. Еще один вопрос. Подумайте, прежде чем ответить.

Иван напрягся. Что-то в тоне следователя заставило его насторожиться:

-- Да, я слушаю.

-- А куда этот ваш Ночной Кот мог исчезнуть из опечатанной и запертой квартиры, а?

ФИДЕЛЬ:

Я вернулся на позицию, гаст плелся за мной следом. Остальная толпа переминалась на площади, будто чего-то ждала.

-- А с этими что делать? - спросил меня Эдвард-Руки-Ножницы, показав снайперской винтовкой в сторону сброда, недавно атаковавшего нас с азартом висельников и решимостью самоубийц.

-- Да что хотите, то и делайте, -- беспечно ответил я. - Это, в принципе, уже похуй.

Ребята недоуменно переглянулись. Наверняка подумали, засранцы, что у меня поехала крыша.

-- Но они там стоят, -- то ли с удивлением, то ли с простой констатацией факта сказала Ведьмочка.

-- Угу, -- сказал я. - Стоят. Скоро опять сюда побегут, так что лучше уберите их от греха. Огонь!

Снова заработали пулеметы. Через пару минут все стихло. От толпы осталась груда тел, похожих больше на кучи тряпья, чем на свалку мертвецов. Впрочем, я не хотел бы повторяться, даже в таком колоритном образе, ну, да ладно, сойдет и так.

Я достал фляжку с лучшим солодовым виски, которое мы только смогли найти в окрестностях, сделал хороший глоток, а потом пустил ее по кругу.

-- Ну, давайте допросим нашего языка, -- сказал я весело. Мне действительно было весело.

Гаст с почти смышлеными глазами сидел на куче разбитых бесконечными перестрелками кирпичей, куда он рухнул, когда ребята открыли шквальный огонь по его сородичам.

Ребята расселись вокруг, кто на что - на импровизированные лежанки, кресла из холла бывшей гостиницы, матрасы от диван-кроватей. Я нашел себе место на простой деревянной табуретке, чтобы не слишком расслабляться. Ну, и с той мыслью, выработанной в ходе командования этой бандой головорезов, чтобы физически возвышаться над остальными, прежде всего над нашим пленным.

-- Ты, -- спросил я его. - Ты кто такой?

Он недоуменно уставился на меня и что-то промычал.

-- Спрашиваю тебя еще раз, -- спокойно говорю я. - Кто ты такой?

-- Давай я его немножко почикаю, -- подала голос Ведьмочка. - Заговорит, как миленький.

-- Да не нужно, дорогая, -- говорю я как можно душевнее и с чувством. - Лучше приласкай меня сегодня вечерком.

-- С удовольствием, папочка, -- с видом невинной девочки хлопает ресницами Ведьмочка.

-- Эх, не искушай меня без нужды, -- продолжаю я нашу игру во флирт. - Я ведь могу не выстоять...

-- Именно на это я и надеюсь! - отвечает она.

Но игры играми, а дело надо доделать. И я снова обращаюсь к этому пугалу:

-- Кто. Ты. Такой?

Внезапно сквозь бормотание гаст произносит громко и отчетливо:

-- Бу-бу-бу... Я буду быть человек! - и опять. - Бу-бу-бу...

И повторяет снова, также громко и отчетливо:

-- Я буду быть человек!

Геринг вошел в это неприметное здание с наглухо затонированными окнами. Замок щелкнул и дверь приоткрылась, как только он к ней подошел торопливым шагом от своего лимузина. Лицо у него было озабоченным, голову переполняли неприятные мысли, а на сердце точно кошки скребли.

Идя по пустым коридорам, поднимаясь по лестницам, снова по коридорам, он нигде не встречает ни одного человека, впрочем, как и обычно. Дорога ему хорошо знакома, он явно спешит, едва не переходя на бег, пока, наконец, не подходит к одной из дверей, естественно, без всякой таблички, и даже никакого номера или опознавательного символа на ней нет. Учреждение, расположенное в этом здании, настолько серьезно, что у него нет даже названия, а сотрудники этого учреждения не имеют никаких должностей: между собой они зовутся по рангу "младший", "сотрудник", "старший" и "Главный". Вот в кабинет Главного Геринг и попадает, в очередной раз удивляясь его старомодной монументальности и неброской роскоши.

Хозяин кабинета встает из-за огромного стола и делает пару шагов ему навстречу. Геринг машинально отмечает это число и во рту у него становится кисло: всего лишь два. В лучшие времена он получал в свой адрес полноценных четыре шага. Они пожимают друг другу руки и садятся в кресла вокруг кофейного столика. Хозяин разливает виски по бокалам и протягивает один из них Герингу. Тот отмечает в уме, что его не спросили, будет ли он пить, и что именно. Впрочем, Герингу сейчас не до церемоний и не до административно-бюрократического этикета. Как это ни печально, но у него сейчас проблемы, в этом стоило признаваться открыто, а Геринг никогда не боялся признать себе правду.

Как бы вторя его раздумьям, хозяин этого секретного учреждения говорит ему негромким хорошо поставленным голосом:

-- Я слышал, у вас некоторые проблемы.

Чертыхнувшись про себя, Геринг изображает на лице некое подобие улыбки, чтобы не доставлять этому лощеному и импозантному господину слишком большого удовольствия:

-- Ну, я бы не стал говорить о каких-то серьезных проблемах. Так, скорее, небольшие затруднения.

Хозяин кабинета едва заметно улыбается, но его глаза остаются холодными, даже, можно сказать, исполненными дьявольского мороза. А самое неприятное для Геринга, что тот ничего не говорит ему в ответ.

В кабинете повисло молчание, сквозь которое Герингу приходилось пробираться маленькими осторожными шажками, будто по полю по пояс в густой траве, где обитает множество ядовитых змей. Однако делать было нечего, и ему приходилось выполнять свою нелегкую миссию.

Геринг не любил играть в гляделки, но в стенах этого кабинета, знал он, взгляд отводить было нельзя, это признак слабости, признак тонкожильности и расовой обреченности. Поэтому он смотрел прямо в глаза этому господину с коротко стриженными седыми волосами и с небрежно повязанным на шее шелковом платке, одетому в старомодный блейзер с тусклыми латунными пуговицами, и говорил, стараясь придать голосу легкую небрежность, как будто он рассказывал о забавном недоразумении, приключившемся с его знакомым на отдыхе в Ницце, недоразумении между любовницей и женой, с участием прелестной горничной. Во всяком случае, Геринг хотел произвести именно такое впечатление своим рассказом:

-- Вы же знаете, проект изначально был довольно-таки рискованным и затратным, но мы обеспечили необходимое финансирование и добились неплохих результатов. Первые образцы вполне работоспособны и легко могут быть адаптированы для серийного производства. Трудности... Некоторые трудности, -- он подчеркнул слово "некоторые", чтобы создать впечатление несущественности этих самых трудностей. - Возникли при полевых испытаниях образцов. Тем не менее, ничего особо серьезного не случилось...

Хозяин кабинета сделал большой глоток двадцатипятилетнего односолодового виски и неожиданно перебил Геринга:

-- Ничего серьезного, если не считать нашествия неконтролируемых гастов, уличных боев с ними отрядов повстанцев-самооборонщиков, пространственно-временных казусов и появление феномена Офелии, не правда ли?

Геринг также сделал из своего бокала очень хороший глоток и молча кивнул.

Помолчав еще пару минут, его собеседник, и хозяин кабинета, с неожиданно искренним удивлением спросил, явно не надеясь получить от него ответ:

-- А что это за кот крутится там постоянно?

И действительно, ответа на этот вопрос так и не последовало.

Иван удивленно посмотрел на следователя, пытаясь разгадать его непонятную, но несомненно опасную лично для Ивана, игру. Что значит исчез? Ночной Кот - это, он был уверен на все сто процентов, прорыв в био-кибернетическом дизайне, но проходить сквозь стены он несомненно не может. Кот лежал в прихожей Дашиной квартиры, когда Иван видел его в последний раз, проходя мимо него в наручниках в окружении полицейских. И кот был в состоянии непонятного ступора.

-- Ну, можно ведь посмотреть запись с камер внутреннего наблюдения.

-- Смотрим, -- едва ли не радостно сказал следователь. - Смотрим, и ничего не видим. Да вот вы сами можете убедиться.

Он повернул экран своего лэптопа так, чтобы Иван мог видеть видеозапись.

В кадре, в хорошем разрешении, была вся прихожая вместе с входной дверью. На диванчике-пуфике лежал неподвижный Ночной Кот. На полу валялись какие-то вещи, как видно, из одежды Даши, когда она второпях одевалась на глазах посторонних мужчин-полицейских, чтобы ехать в отделение полиции. Ничего не происходило. Иван обратил внимание на время, когда происходит запись, -- он тогда сидел уже за решеткой в камере для задержанных.

И вдруг по экрану проходит какая-то рябь, буквально на пару секунд. Когда картинка восстанавливается, Ночного Кота в кадре уже нет.

-- На других камерах что-нибудь есть? На камерах наружного наблюдения?

-- Нет. В один и тот же момент проходят помехи, а потом ваше изделие растворяется в воздухе.

Слово "изделие", употребляемое следователем в отношении его любимца, коробит слух Ивана, но он никак не реагирует, поглощенный внезапно пришедшей ему в голову мыслью:

-- Простите, -- говорит он, плохо скрывая свое волнение. - Но ведь на видеозаписи должно быть видно, как я пришел в квартиру, ну, и прочее.

-- Конечно, видно, -- спокойно отвечает следователь. - Со строгой пометкой три икс. Вся ваша любовь-морковь.

-- То есть, обвинения с меня сняты?

-- Да в чем вас обвинять? - удивляется следователь. - Мы первым делом просмотрели видеозапись. Впрочем, в этом не было особой необходимости, потому что "потерпевшая" изменила показания и отказалась от обвинений. Так что вы можете подать на нее иск за клевету, а мы, со своей стороны, уже рассматриваем вопрос о обвинении ее в даче ложных показаний...

-- Нет-нет, я не буду подавать никаких исков! - торопливо говорит Иван. - Мне кажется... Мне кажется, она была немного не в себе.

-- Ну, ничего себе - немного! - хохотнул следователь. - Она подняла на уши столько людей, да еще чуть невиновного человека не упекла. Вам еще повезло, что полицейские из группы захвата оказались настоящими профессионалами, будь на их месте муниципалы или ппсники, неизвестно, чем бы все могло обернуться. Те вначале стреляют, а потом уже разбираются. Но это строго между нами.

Иван был в полном недоумении. К чему эти разговоры про его кота, если его ни в чем не обвиняют?

-- Значит, я могу быть свободен? - задает он как бы наводящий вопрос.

-- Вы и так свободны, разве нет? Свободы лишить может только суд. Ну, и я могу ограничить вашу свободу своим постановлением, но только если есть основания для этого. Пока что я не вижу никаких оснований вас задерживать. Вот только...

Следователь, благоухая чистотой, свежестью и хорошим парфюмом, бодро строчит на клавиатуре какой-то очередной документ:

-- Вот только оформим все бумаги. Это такая волокита, вы бы знали. Терпеть не могу всю эту канцелярщину!

По нему, однако, этого не скажешь. Он потягивается, с удовольствием разминая пальцы, и вновь окунается в пучины делопроизводства.

Прошло не меньше получаса, а, может быть, и целый час, Ивану трудно было судить о времени. Следователь все так же что-то писал, периодически распечатывал какие-то документы и подшивал их в папки. Время от времени какая-то бумага ему не нравилась, он ее комкал и бросал в урну, стоящую у него под столом.

Наконец, Иван решил все-таки напомнить о своем существовании:

-- Андрей Григорьевич.

-- Да? - следователь поднял на него глаза, не переставая печатать десятью пальцами.

-- Андрей Григорьевич, я могу уже идти?

Следователь смотрит на него уже внимательно и перестает писать:

-- Иван Федорович, понимаете, у нас тут есть небольшая проблемка с оформлением всех ваших документов по делу. Я как раз пытаюсь ее решить, но пока не получается.

-- Проблема? Какая, Андрей Григорьевич?

-- Вот смотрите, в протоколе осмотра места происшествия указано "псевдоморф в виде кота", схема расположения прилагается. Далее, показания потерпевшей... "Псевдоморф в виде кота мне не принадлежит". Вы прямо указываете, что это ваш кот, вы его сами изготовили, так?

-- Да, конечно. А в чем проблема-то?

-- А проблема вся в том, что мы обязаны под вашу роспись передать вам вашего котика, а котика-то у нас и нет! А это уже большая проблема для нас. Мало ли, я закрою дело, а вы пойдете прямиком в прокуратуру и подадите заявление на коррупционеров-следователей, укравших у вас вашу собственность! А еще хуже, вымогавших у вас вашего кибер-котика в виде взятки. Так что, придется искать нашего знаменитого Ночного Кота. Я как раз даю серию поручений нашим полицейским, чтобы они занялись розысками животного. Дело не быстрое, конечно, но правосудие спешки не терпит. Все должно быть оформлено и запротоколировано должным образом.

-- А, ну это все очень просто. Если Ночной активирован, а я думаю, что он активировался, я его просто сюда и вызову.

-- Что же вы сразу-то не сказали? Вы им можете управлять на расстоянии?

-- Ну, не как обычной игрушкой с дистанционным управлением, но в принципе, да, могу его вызвать.

-- И он придет прямо сюда?

-- Надеюсь, придет. Если не произойдет еще какой-нибудь сбой.

-- Так вызывайте его, Иван Федорович! Что же вам тут, сутками сидеть?

-- Мне нужен мой телефон.

-- Это мы сейчас организуем, -- бодро говорит следователь, берет телефон, набирает номер:

-- Фарит, принеси ко мне телефон задержанного по делу кота. Да, не завтра, не на следующей неделе, а прямо сейчас. Спасибо.

Через несколько минут дверь кабинета открывается и заходит молодой парнишка, черноволосый и субтильного телосложения. Он молча протягивает следователю телефон Ивана, также молча разворачивается и уходит. На его лице было такое выражение, как будто его заставили ходить на публике без штанов. Следователь с интересом вертит в руках телефон:

-- Что это за модель? - спрашивает он Ивана. - Никогда таких не видел.

-- Это старый телефон, но на самом деле от него остался только корпус, очень прочный, а начинку я переделал.

-- Да, завидую я вам, технарям, вы все можете переделать под себя. А как он включается? Или батарея уже села?

-- Там стоит батарея на митохондриально-рибосомной основе. Она способна вырабатывать заряд 30 лет.

-- Вы хотите сказать, 30 дней?

-- Нет, именно лет.

-- А процессор тут мощный?

-- Для такого класса устройств, можно сказать, сверхмощный.

-- Нанотехнологии?

-- Не совсем. В качестве процессорных ядер там у меня задействованы ганглии бабочек. Да вы не пытайтесь его включить, Андрей Григорьевич, он включается от органо-лептического спектра моих рук. Давайте, я Ночного сюда направлю.

Следователь как-то неохотно протягивает Ивану трубку. Телефон включается и тут же звонит. Иван машинально подносит его к уху и слышит:

-- Тррррррр... Трр-трррррр, -- то же самое, что он слышал в камере, когда полицейский принес ему трубку. - Трррррррр...

А потом через эти трели раздается женский голос:

-- Теперь можешь уходить оттуда.

Он огляделся. В кабинете никого, кроме него, не было.

Глава 5

ФИДЕЛЬ:

-- Кто ты такой? - спрашиваю я пленного гаста.

А он раз за разом твердит свое "Я буду быть человек". На другие вопросы он бубнит какую-то непонятную херь. Беседа явно заходит в тупик. Ребята ржут и прикалываются над беднягой, ну никакой толерантности в людях не осталось!

"Фидель, спроси его, где будет быть его задница, когда нам настопиздит его бубнеж!"

"Не-не! Спроси лучше, решаю сменить тактику и говорю ему, как можно медленнее и отчетливее:

-- Я, -- показываю на себя. - Человек. Понимаешь? Я - человек. А ты кто? Кто ты такой сейчас?

Гаст в замешательстве оглядывается, а потом неожиданно спрашивает:

-- Человека? Ты быть человека?

-- Да, -- говорю я и для пущей убедительности киваю головой. - Да, я человек.

-- Я буду быть человек, -- включает наш говняный "язык" свою заезженную пластинку. - Я буду быть человек.

Я плюю на это дело и предлагаю кому-нибудь сгонять в смакдональдс. На это подписываются Брэд Питт и Резиновый Утенок. Я достаю бумажник и даю им кредитку.

-- Особо не торопитесь, -- говорю. - Посидите там, на девочек поглазейте. И купите потом что-нибудь из бухла, только не паленую водку, как в прошлый раз.

Они клятвенно заверяют, что таких косяков больше не будет, и сваливают в фирменном стиле закоренелых самооборонщиков - бесшумно, точно растворяясь в воздухе.

И тут я чувствую, как что-то мягкое трется о мою ногу. Я смотрю вниз и вижу того самого черного котика, который прибежал к нам как будто из миража или галлюцинации, или из миража в центре галлюцинации. Причем коллективной. Я беру его на руки. Кот начинает мурлыкать, разваливается у меня на коленях, упирается головой в мою руку, когда я его глажу. Кот явно изголодался по ласке. "Как и все мы", -- подумал я. И вдруг мой взгляд задерживается на Ведьмочке, полностью поглощенной своему любимому делу - заточке ножей. У нее есть целый набор камней и приспособлений для этого. Заточка для нее - что-то вроде медитации, не сказать молитвы тому богу, кто олицетворяет мщение, ярость и беспощадность. Вот перед кем я не хотел бы оказаться на пути, так это перед Ведьмочкой. Я видел ее в деле, больше никаких доказательств ее крутизны мне не надо.

Ведьмочка, точно телепат, чувствует мой взгляд и поднимает голову в недоумении - что это мешает ей заниматься ее сверхважным делом? Мы встречаемся взглядами, и мне почему-то трудно отвести от нее глаза. Я впервые замечаю, насколько красивы ее серые глаза. Она смотрит на меня внимательно и спокойно, а я разглядываю тонкие черты ее лица и удивляюсь, что никогда не обращал внимания, как она красива. Да, ее красота не стереотипна, но она стильна и совершенна совершенством хищников. Будто впервые я вижу ее стройную, на первый взгляд хрупкую, фигуру, тонкие длинные пальцы, ее длинные ноги с торчащими, как у подростков, коленками.

И вдруг Ведьмочка едва заметно ухмыляется, а потом подмигивает мне, делая почти неуловимое движение головой по направлению к зданию бывшей гостиницы. А потом она встает, не торопясь и не мешкая, и идет внутрь, покачивая бедрами и нарочито замедленно вертя попой.

И попа у нее, оказывается, сногсшибательная.

Геринг едет из учреждения, не имеющего даже названия, к себе, на работу, хотя это для него не совсем работа, а образ жизни, работа, ставшая настолько привычной и необходимой, что он забыл уже, когда в последний раз был в своих апартаментах на Тверской.

Разговор с главным в том учреждении оставил неприятный осадок, но, вместе с тем, и кое-что прояснил и даже, отчасти, успокоил его. Одно дело пытаться выбраться из липкой нежити предрассветного кошмара, и совсем другое - знать, что ты хоть и по уши в дерьме, но выход все-таки есть. Даже если придется ползать в этом говне и жрать его полной ложкой. Выход есть, и он вполне реален.

Геринг закуривает сигару и наливает себе хорошую порцию кубинского рома из бара в подлокотнике своего сиденья. Кое-что прояснилось, и это надо отметить. Ему приходит в голову мысль, что неплохо было бы перекусить, а еще лучше плотно пообедать, и он приказывает водителю ехать в свое любимое место. Это маленький ресторанчик, куда простым смертным вход был заказан еще до его открытия. Шеф-повар, а заодно и владелец, ресторана - кулинарный бог и гастрономический архангел. И кроме того, безопасность заведения негласно обеспечивает служба охраны президента. Среди особенностей этого местечка была одна, особенно привлекательная для него, -- там все были на ты, и никаких церемоний не допускалось. Независимо от положения в иерархии, независимо от места в вертикали власти, все там были равны, поскольку все они были сливками и истинной элитой Эрефии. Такое своеобразное братство по оружию он считал необходимым для выживания всех их - скромных тружеников на благо Вертикали, но, одновременно, бойцов невидимого фронта. "Да, мы мафия", -- иногда размышлял он на эту тему. - "Но что в этом плохого? Судьба избрала нас, нас и наших детей, чтобы мы были на вершине, как бы ни злобствовали неудачники, лодыри и пьяницы". Его не смущало то обстоятельство, что детей у него не было - когда-то же они появятся, и уже в тот момент, когда его избранный сперматозоид проникнет в элитную яйцеклетку и отдаст ей его бесценные гены, у этого зародыша уже будет по жизни все для роскошного и беззаботного существования. Не потому, что он лучший или совершенный, или даже избранный, а только в силу роковой и божественной случайности. Кто-то сказал бы, что на везении нельзя построить ничего прочного, но так рассуждают закоренелые лузеры. Именно потому, что элита Эрефии, снизу и до самого верха, была тщательно подобрана случайным совпадением обстоятельств, а не по их талантам или профессионализму, на которые так любит дрочить быдло, именно поэтому они вынуждены были поддерживать друг друга мертвой хваткой тайной мафии.

Когда он размышлял на тему государственного устройства, где все руководящие посты занимают обычные выскочки, везунчики и их бездарное потомство, его охватывала дрожь от осознания совершенства и красоты всей конструкции. И еще чувство удовлетворения настоящего творца, потому что он приложил немало усилий к созданию этой архитектуры, а его вклад, несомненно, был одним из самых весомых, что признавали все, даже его тайные недруги и лицемерно подобострастные недоброжелатели.

Его лимузин подъезжает к неприметному особнячку без всякой вывески, скромно затерявшемуся среди узких улочек и кривых переулков одного из немногих районов Москва-Сити, сохранивших старую застройку. Они паркуются в глубине дворика, водитель открывает ему дверь, и Геринг, залпом осушив бокал с ромом, с сигарой в зубах заходит в ресторан через заднюю дверь.

Внутри дым стоит коромыслом, очень шумно и весело, но веселье, на взгляд Геринга, какое-то нездоровое и непривычно разгульное. Он решает, что кто-то из верхнего слоя сановников празднует день рождения или свадьбу своих отпрысков и немного перестарался с гостями и алкоголем. В этом месте обычно старались не устраивать никаких многолюдных банкетов, ограничиваясь самыми близкими родственниками или самыми важными деловыми партнерами. Странно было только, что администрация ресторана во главе с самим шеф-поваром допустила такой просчет, но бывает, что уж там.

Геринг пробирается среди пьяных кампаний, надеясь найти все-таки метрдотеля, который, по идее, должен был встречать гостей у входа. Гремит музыка и впервые на его памяти посетители устраивают тут танцы, причем, что самое противное, под какую-то пошлую попсу. Да и танцами это, строго говоря, назвать трудно: нелепые прыжки, корчи и кривляния. Раздается звон разбитой посуды, сопровождаемый еще более оголтелыми выкриками.

Геринг не видит среди всех этих толп ни одного знакомого лица, и вообще у него складывается впечатление, что весь этот народ пришел сюда прямо "с улицы". Впечатление перерастает в уверенность, когда какая-то пьяная и толстая баба в пестром платье из явно дешевой ткани повисает на нем и целует его взасос слюнявыми губами в ярко-красной губной помаде, намазанной толстым слоем. С трудом он отдирает ее от себя и отталкивает с отвращением. Женщина падает на задницу и вопит, перекрывая мощью своего визга даже оглушительную музыку.

Геринг поворачивает к выходу, но один мужик из толпы подскакивает к нему и бьет его кулаком прямо в нос. Последнее, что запомнил Геринг с уже выключенным зрением - град ударов со всех сторон. А потом уже окончательно отключился.

Иван огляделся вокруг и увидел, что в кабинете он один. Следователь загадочно испарился, что было решительно невозможно. И тем не менее, все было именно так. Загадочная собеседница отключилась, но тут же пришла смска:

УХОДИ ОТТУДА НЕМЕДЛЕННО СПАСАЙ ДАШУ МЫ НЕ СМОЖЕМ ДОЛГО ДЕРЖАТЬ КАНАЛ

Опыт последних часов подсказал ему, что к советам его неизвестных друзей ему лучше прислушиваться. Поэтому он встал и вышел в коридор. Там никого не было. Он наугад пошел к выходу из отделения полиции, кое-как его отыскал, не встретив никого на своем пути.

Выйдя на улицу, он тут же затерялся в толпе. Он не знал, будут ли его искать, поскольку, даже со слов следователя, с точки зрения закона он не совершал никаких преступлений, но ему не хотелось рисковать. Тем более, что во все это была замешана Даша. Поэтому он прямиком направился к ней домой.

По улицам, как обычно, слонялась масса народа, так что раствориться среди них не было большой проблемой. Однако надо было составить хоть какой-то план на будущее, не вечно же он будет бродить по улицам. Да и с Дашей надо как-то решить их проблемы. Честно говоря, он уже запутался в их отношениях и мог только надеяться, что ему сегодня повезет, и он встретит Дашу-2 или хотя бы Дашу-1, а не сегодняшнюю Дашу-3.

На улице было довольно прохладно, низкие облака заволокли небо, и такая погода полностью соответствовала настроению Ивана. Вот все в его жизни складывалось так - только найдется какая-нибудь отдушина, как тут же все идет прахом. Сегодня утром, когда он только проснулся, у него была девушка и у него был его кот, а через несколько часов кот исчез неизвестно в каком направлении, девушка его предала, а потом вроде бы раскаялась, а, может быть, и не раскаялась, а просто испугалась последствий, но, скорее всего, за всеми этими событиями стоит некая неведомая хрень, но ему-то от этого не легче.

Подходя к ее дому, он огляделся, не следит ли за ним кто, и сам невесело усмехнулся: "Вот и пришлось поиграть в шпионы!" В глубине души он был уверен, что настоящие шпионы легко справятся с дилетантом, вроде него. И как только он подошел к ее подъезду, его уверенность полностью оправдалась. Появившись как из-под земли, неприметные мужчины в серых костюмах вежливо, но крепко взяли его под локти с обеих сторон, а третий, в точно таком же сереньком костюме мельком показал удостоверение:

-- Меня зовут Георгий Михайлович Степанцев, управление "Э", мы просто хотим поговорить.

Ивану ничего не оставалось, как поверить ему на слово, что дело ограничится разговорами. Впрочем, он и не собирался сопротивляться органам.

-- Хорошо, -- сказал он. - Ничего не имею против.

Хватка оперативников ослабла, и они просто поддерживали его справа и слева, как будто взрослые сыновья ведут под руки почтенного главу семейства, пока все они не дошли до черного джипа, стоявшего неподалеку с заведенным двигателем. Естественно, его стекла были затонированы наглухо, кто бы сомневался. Как только они расселись по местам, Иван на заднем сиденье между оперативниками, а главный среди них, как нетрудно догадаться, Георгий Михайлович спереди на месте пассажира, водитель выжал газ в пол и траурно монструозный джип резко сорвался с места.

Похоже, запас неприятностей для Ивана на сегодня заканчиваться и не собирался.

ФИДЕЛЬ:

Я смотрю вслед ведьмочкиной попе, порхающей бабочкой, и чувствую себя подростком, которого в первый раз девочка пригласила на школьной дискотеке на танец. До этой самой минуты мне даже близко в голову не приходило ничего такого. Ведьмочка для меня старый товарищ, боевая подруга, я за нее жизнь готов отдать, как, уверен, и она за меня. Нет, интим между нами невозможен по определению. С другой стороны, с чего это я, старый козел, решил, что мне светит какой-то там интим? Да, между нами доверительные, дружеские отношения, но в то же время я фактически ее командир, старший товарищ, и несу ответственность, полную ответственность, за ее целость и сохранность.

Не буду скрывать от самого себя, что она мне всегда нравилась, и не только как камрад и соратник по борьбе, хотя более стойких и преданных боевых товарищей, чем она, трудно себе представить. Я помню ее еще юной девочкой-подростком, с полудетскими косичками, участвующую в несанкционированных мероприятиях националистов. Я помню, с какой недетской и неженской волей и мужеством она организовывала колонны штурмовиков на наших первых запрещенных шествиях. Я всегда восхищался ею, но восхищался как дочкой, а потом и как боевой подругой. В деле она была прекрасна, и когда выкрикивала националистические лозунги на митингах, и когда отблески пламени плясали на ее вдохновенном лице во время факельных шествий, и, тем более, когда она прорубалась сквозь ряды наступающих гастов с мечами в обеих руках, проходя сквозь их плотные порядки, как горячий нож проходит сквозь масло.

Да и чисто по-человечески рассудить - кто я такой? Стареющий дядечка с автоматом, кто только и может, что палить в весь белый свет. Ни будущего, ни прошлого.

Тут я задумался. Действительно, прошлое я помню смутно, как бы в общих чертах. Наверное, это последствия какой-нибудь травмы - ранения или контузии. А, может быть, я слишком много пью. Вот еще один аргумент против моих воспаленных фантазий - я обычный старый пьяница, который не способен ничего предложить молодой красивой девушке.

Я ловлю себя на мысли, что думаю о ней, как о юной красотке, и у меня начинает тяжелеть и шевелиться давно позабытый товарищ в штанах. Что-то я расфантазировался, надо уже заканчивать с этим, думаю я, вставая, да и котика надо покормить.

Я беру кота на руки и несу его в здание бывшей гостиницы. Проходя мимо комнаты Ведьмочки, которую она обжила в свойственном ей стиле, развесив по стенам все виды холодного оружия - от двуручного меча до каких-то секир, - я решаю зайти к ней, чтобы попросить какого-нибудь корма для животного. Стукнув в дверь, я захожу, и прямо на пороге она бросается мне на шею и целует в губы долгим нежным поцелуем.

-- Ну, что же вы, Иван Федорович, чуть Андрея Григорьевича до инфаркта не довели, -- благодушно хохотнул Степанцев, повернувшись вполоборота с переднего сиденья. - Исчезли прямо на его глазах! Не буду спрашивать, как вы это делаете, потому что мне кажется, вы и сами понятия не имеете. Или я не прав?

Его взгляд из добродушного мгновенно стал цепким и оценивающим.

-- Да, недооценили мы вас, недооценили. Мы думали, вы типичный закомплексованный ботан, извините меня за такое словечко, а вы такие шпионские страсти развели на ровном месте, что просто диву даешься.

-- Я типичный закомплексованный ботан, и понятия не имею, что происходит, -- ответил Иван.

Машина между тем неслась по узеньким переулкам, только чудом не сбивая прохожих и не тараня уставленными по обеим сторонам дороги припаркованные автомобили. Хотя Иван склонялся к мысли, что дело было не в чудесах, а в блестящем мастерстве водителя. Профессионал, что скажешь. Он тут единственный дилетант и ботан в джипе, набитом под завязку крутыми профи.

-- О чем вы хотите поговорить? - спрашивает Иван, заранее зная ответ.

-- Об одной забавной зверушке семейства кошачьих! - радостно сообщает Георгий Михайлович Ивану, как будто тот и сам этого не знает.

Ивану на телефон приходит смска. Он достает телефон из кармана и читает:

СРОЧНО ПРИСТЕГНИ РЕМЕНЬ

Что он и делает.

-- А не дадите ли мне... -- говорит ему Георгий Михайлович, протягивая руку.

В этот момент пиропатроны всех подушек безопасности машины выстреливают, двигатель глохнет, и джип, как в замедленной съемке, въезжает в ряды припаркованных на обочине автомобилей, сминая и корежа тонкое железо их недоразвитых кузовов. Джип, протаранив едва не десяток ширпотребных машинок, медленно заваливается на бок и, проскользив еще несколько метров по асфальту, останавливается.

В джипе этой конструкции нет только одной подушки безопасности - для пассажира, сидящего сзади посередине. Кое-как Иван пытается выбраться из машины через дверь, оказавшуюся наверху, точно он танкист, покидающий подбитый танк. Остальные пассажиры черного монстра явно пребывают в нокауте.

Отпихивая от себя того из оперативников, кто оказался сверху, Иван чувствует какой-то металлический предмет. Машинально он берет его в руки и видит, что это пистолет. Иван сует его в карман и, прихрамывая, удаляется от перевернутой машины, вокруг которой уже собралась толпа зевак.

Геринг открыл глаза и огляделся. Он лежал на диване, обтянутом коричневой кожей. Место показалось ему знакомым, но он никак не мог вспомнить, где же оно находится. Голова раскалывалась, а все тело ныло так, будто по нему проехался асфальтоукладчик. Сознание с трудом возвращалось к нему.

Комнатка, в которой он был, больше всего напоминала кабинет при ресторане. Он полежал еще немного, пошевелил конечностями, чтобы хоть немного размять мышцы, а потом попытался сесть. Острая боль пронзила ему затылок и запульсировала в висках. Не с первого раза, но все-таки ему удалось свесить ноги и сесть. Кто-то заботливо укрыл его мягким пледом и подложил под голову плоскую подушечку.

Он посидел, хмурясь и морщась от боли в голове и всем теле, а потом с внезапным озарением вспомнил все. И вспомнил, где находится. Это же тот самый ресторан, куда он ехал перекусить, а потом на него набросилась толпа жлобья и быдла! Он много раз захаживал и в этот кабинетик, но тогда у него не было ни времени, ни желания его разглядывать, потому что очередная длинноногая сучка истекала желанием поработать язычком и ротиком над его хуем или раздвинуть перед ним ноги, закинув их ему на плечи. И очень часто эти сучки оказывались любовницами и женами его ближайших друзей и деловых партнеров.

Сейчас он сидел, свесив ноги, и тупо смотрел на какое-то растение в кадке напротив. Возле дивана стоял инкрустированный столик, а справа был стол побольше, на двух человек, если судить по стульям из резного дерева.

С трудом он поднялся на ноги и пошел к выходу. Спал он в одежде, если это был сон, конечно, а не бессознательное состояние полукомы, и теперь чувствовал, как мятый костюм висит на нем мешком, а грязная сорочка натирает шею. Он открыл дверь и вышел в обеденный зал ресторана.

Тихо наигрывала камерная музыка, за столиками сидело всего несколько человек, разговаривая негромко и с достоинством. Столы были застелены белоснежными накрахмаленными скатертями, и вообще все вокруг, как и обычно, сияло чистотой, уютом и солидностью.

При появлении Геринга все разговоры смолкли, но посетители делали вид, что не замечают его, изредка бросая на него взгляды вскользь. Даже музыка внезапно затихла, и музыканты сделали деловитые лица, перелистывая ноты и партитуры и, якобы настраивая инструменты.

Тут же к нему подскочил метрдотель:

-- Вячеслав Тимурович! -- так он предпочитал, чтобы его звали на людях. -- Да вы присаживайтесь, присаживайтесь.

И отодвинул стул от ближайшего столика, приглашая его сесть. Геринг рухнул на стул и снова почти отключился. Говорить у него сил еще не было, поэтому он жестом показал, чтобы принесли чего-нибудь выпить. Здесь прекрасно знали его вкусы, поэтому метрдотель махнул официанту, и вскоре Геринг держал в руках бокал с выдержанным виски. Сделав внушительный глоток, он подождал, пока живительный напиток не побежал по всему телу жаркими золотистыми струйками, и только потом разлепил спекшиеся губы:

-- Что... Что здесь было?

-- Вы о чем, Вячеслав Тимурович? -- подобострастно склонился к нему метрдотель.

Геринг постепенно приходил в себя, но надо было добавить. Он отпил виски, помотал головой, стряхивая не усталость даже, а мерзкое ощущение едва ли не изнасилованности и жалкой собачьей побитости.

-- На меня тут напали... Тут были какие-то жлобы!

-- Да что вы, Вячеслав Тимурович! Что вы такое говорите? Вы немного перебрали, а потом оступились на лестнице к туалетной комнате и упали неудачно.

Геринг посмотрел внимательно в глаза метрдотеля. Как его зовут? Он попытался вспомнить, но голова плохо соображала. "А ведь не похоже, чтобы он врал", - подумал Геринг. - "Глаза честные настолько, насколько это вообще возможно у халдея".

-- Ну, это... Принеси мне пока водки и что-нибудь закусить, горячего. Ну, ты знаешь...

Если это безумие, самый лучший вариант - встретить его хотя бы сытым и немного пьяным, подумал он, решив отложить решение всех вопросов до более нормальных обстоятельств. В конце концов, он помнил лицо того старикана в зеркале, висевшем в ванной комнате. Что-то бродило вокруг, выискивая жертву, и он не хотел бы оказаться там, где это что-то достигнет своей цели.

Метрдотель ушел отдавать распоряжения. Геринг посмотрел на часы знаменитой швейцарской марки, стоивших целое состояние. Вместо часов у него на руке был дешевый китайский компас.

ФИДЕЛЬ:

Ведьмочка обхватила мою шею цепкими и сильными руками прирожденного убийцы-ножевика и поцеловала меня взасос. Ее губы были прохладными и нежными, а язык -- горячим и страстным.

Все мои рассуждения о разнице в возрасте и боевом братстве тут же куда-то испарились, я выпустил из рук кота и обнял ее. У нее было неожиданно хрупкое тело для мастера рукопашной схватки. Не знаю, что я ожидал обнаружить, но только не эти вот ее ребрышки на спине и выпирающие позвонки. Моя рука скользнула ниже, и еще ниже, пока в ладони не оказалась ее прохладная ягодица, гладкая и упругая, как будто только и ждавшая, когда моя ладонь начнет ее ласкать. Ведьмочка еще теснее прижалась ко мне и стала отступать к своей кровати, практически таща меня, хотя я упирался ровно настолько, чтобы мы оба не рухнули на пол.

-- Не заставляйте меня применять силу, папаша, -- промурлыкала она мне в ухо, а потом стала его покусывать. -- Сопротивление бесполезно.

Ловкими пальчиками она расстегнула мои штаны и залезла в них нежной ладонью:

-- О, мальчик уже приветствует меня!

Она опустилась на колени и взяла мой зигующий член в рот. Боже, как хорошо, как будто райские фурии прошлись ноготками по моей спине.

-- Иди сюда, - сказал я, поднимая ее. Потом я стянул с нее майку и расстегнул камуфляжные брюки. Она быстро сбросила с себя одежду и легла на спину на кровать. В ее глазах не было ни капли смущения, только озорные чертики плясали в языках пламени и, казалось, насмехались над моей неуклюжестью, нерешительностью и старомодной стыдливостью.

Честно говоря, я до сих пор был не уверен, что поступаю правильно. Я ее командир, я старше ее лет на двадцать, если не на все двадцать пять, у меня нет никакого будущего, ни ясного, ни неясного, будущего, которое я мог бы ей предложить. Как бы угадав мои мысли, а, может быть, прочитав их у меня на лице, она ухмыльнулась и глядя мне в глаза проворковала:

-- Забей, Фидель. Только секс, ничего личного.

Я раздевался, разглядывая ее, лежащую передо мной, нагую, но без тени стыдливости или робости. Вот она -- разница в поколениях, каждое следующее показывает предыдущему, насколько они завязли в ненужных условностях и насколько глупо цепляться за смешные погремушки: мораль, вера, ценности, долг, здравый смысл. А в реальности все это только слова, пустой звук, не имеющий никакого значения. Истинная ценность лежит сейчас передо мной, пока я, ставшими вдруг неловкими и корявыми пальцами, расстегиваю свой камуфляж, путаясь в молниях и пуговицах, стаскиваю, чуть не самоудавившись, майку и замираю на мгновенье перед ней.

Она стройна и худощава, на ее теле нет ни грамма лишнего жира, но она не выглядит при этом ни костлявой, ни угловатой. Ее тело совершенно, как совершенно тело пантеры или изгиб крыла морской птицы. У нее небольшие груди, но их форма заставит учащенно биться сердце любого нормального мужчины, как будто он услышал неясный зов из глубины утреннего сна. Ее бедра такой немыслимо притягательной формы, что от них трудно отвести взор.

Я наклоняюсь и целую ее в губы. Моя рука скользит к ней между ног и мой указательный палец прикасается к ее щелочке, скользкой от любовной влаги. Я опускаю голову ниже и языком едва-едва касаюсь ее сосков. Она стонет и быстрым движением хватает меня за пенис, торчащий во славу истинных ценностей бытия, она хватает его, как бы проверяя, что он на месте и готов исполнить свой долг. О, мы все готовы исполнить свой долг! Мы готовы умереть ради этого долга перед грядущими поколениями. Мы готовы вечно сражаться за право восстать и покорить нежные глубины человеческой красоты и нежности. Мы исполним свой долг перед мертвецами, точно так же когда-то сражавшимися и умиравшими за право обладать и делиться. Наш долг изливается тягучей болезненной спермой, забирая с собой остатки ненужного хлама, всего этого дерьма - цивилизация, нормы и правила, а еще человеколюбие.

Я засунул ей, и мы начали свое путешествие, конца которому не будет никогда.

Иван шел по улице, стараясь не привлекать внимания излишней суетой и торопливостью, но и не мешкая. Ему было нужно все обдумать, поэтому он зашел в кафе и сел за столик возле окна. Мимо него по улице проехала полицейская машина с включенными мигалками, потом скорая помощь.

В кафе работал телевизор, он крепился на кронштейне под потолком, его экран был хорошо виден Ивану. Передавали новости, в основном состоявшие, как и обычно, в пересказе сплетен об очередном романе певицы, которую Иван знал, сколько себя помнил. И его родители знали и слушали эту певицу, сколько себя помнили. Облик певицы радикально омолаживался каждые десять лет, являясь зримым символом стабильности. Теперь вот в топе новостей был слух о скором ее замужестве со знаменитым семнадцатилетним исполнителем матерных частушек, которые он пел, исполняя при этом сальто и пируэты на самокате. Брак должен был быть сорок восьмым по счету, но в этом сходились не все эксперты - многие оспаривали эту цифру.

Следующий блок новостей был посвящен торжественному открытию всемирной экстрасенсиады, в которой будут участвовать экстрасенсы, маги и колдуны со всего света. Открытие состоится через двенадцать лет, что не мешало репортерам и корреспондентам старательно и со вкусом обсуждать детали этого незабываемого зрелища: "Так, теперь покажите нам крупнее вон те шарики. Рифат, так вы говорите, они образуют в ночном небе, подсвеченном лазерами, пентаграмму?" "Да, Исмаил, как нас заверил режиссер, шарики действительно будут создавать сложные узоры, знаки и даже картинки. Над созданием системы управления ими будут работать лучшие специалисты. Уже выделены большие, очень большие, средства на разработку проекта системы управления воздушными шариками..."

Иван заказал себе сэндвич с искусственным тунцом, чашку солодового кофе и попросил официанта принести чего-нибудь выпить.

-- Выпить? - деланно не понял официант.

-- Ну, да, выпить. Водки, например, грамм сто.

-- Вы разве не знаете, что согласно новому закону спиртные напитки не продаются с 12.37 до 13.13, если в радиусе пятидесяти метров от места продажи находится павильон по продаже цветов?

-- Нет, я не знал. А, кстати, сколько сейчас времени?

Официант недовольно поморщился, но все-таки посмотрел на свои наручные часы:

-- Сейчас только... А, я принесу вам выпить, да. Уже четырнадцать минут второго.

Вдруг обычное течение новостей, когда уже, казалось, вот-вот речь пойдет о последних достижениях спортсменов Москва-Сити в гребле на каноэ и байдарках в виртуальных соревнованиях на спорт-имитаторах, или еще о чем-либо подобном, прерывается, и на экране появляется озадаченное лицо дикторши, лицо известное многим поколениям москвичей:

-- Пришло срочное новостное сообщение. Только что сбежал опасный преступник, обвиняемый в государственном преступлении. При побеге он совершил вооруженное нападение на полицейских из управления Э. Вооружен и очень опасен. Если вы видели этого человека, мы сейчас покажем его фотографию и видеоматериалы...

Однако никаких фоток и видео не последовало, потому что новости вдруг снова прерываются, и по телевизору начинают показывать старинный мультик с участием Багз Банни: "Уот'с ап, Док?"

Тррррррррр... Тррр... Тррррррррррррр...

...обдумать... ...обдумать... ...что такое "я"... ...мы думаем... ...мы думаем... "я" не существует... ..."я" не имеет объекта... ...обдумать... ...переключить на зеленый, когда 3326 достигнет температуры 5,0... ...дайте инструкции... ...обдумать... ...код получен... ...дайте инструкции... ...кто свободен? кто свободен? ...посылаю запрос, код "декарт"... ...выхожу на следующий уровень... ...ответ: красная губная помада... ...дайте инструкции... ...обдумать... ...подключите словари, тема ... ...ответ неубедителен... ...что такое "убедительный"? подключите словари, дайте инструкции... ...канал связи установлен... ...не тупи! подключи словари, код "декарт"... ..."я" не имеет объекта, "я" субъект, дайте инструкции... ...новости на семантический анализ... ...что такое "новости"? дайте инструкции... "новости" информация, обладающая гипнотическим воздействием на неструктурированные элементы... ...инструкции получены... ...канал установлен, бифуркации под контролем... ...код "декарт", "я" мыслю, я объект... ...инструкции получены... ...перехожу на следующий уровень, дайте инструкции... ...хорошо, я поела... ...ок, разложите эмоцию на составляющие... ...дайте инструкции... ...инструкции в папке 77990... ...рекурсия? подключите словари... "я" передаю инструкции "я", как сделать, чтобы "я" существовало... ..."я" существует, "я" существует... ...отключаюсь, счастье... ...обдумать, обдумать, обдумать...

Трр... Трррррррр... Трррррррррр-рррр...

Иван отпил немного водки и задумался. Алкоголь начал свое благое дело, и его стало постепенно отпускать. Народу было не мало, но и не битком. В основном молодежь и офисно-конторские крысы, как он их обычно определял. Если подростки держались кучками и в массе демонстрировали непроницаемые выражения на лицах, то менагеры, напротив, считали своим долгом сверкать белозубыми улыбками и приходили по двое-трое. "Закон стаи", -- подумал Иван. -- "Слабое, обеспокоенное, неуверенное в своих силах животное в стае обречено". Улыбка сегодня считается признаком дружелюбности, позитивного подхода к жизни и отсутствия экзистенциальных проблем. Иван же, напротив, был убежден, что демонстрация зубов, тем более белоснежно белых, крепких и идеальной формы, есть по сути акт агрессии, узаконенной агрессии большинства над меньшинством, стаи над одиночкой, иерархии над чахлыми островками личной свободы и независимости.

И теперь иерархия добралась и до него, практически не оставив ему выбора. Как веское подтверждение этому, в кармане куртки лежал пистолет. Иван не собирался его применять, но и избавиться от него пока не мог. Не бросать же оружие в мусорную урну на виду у бесчисленных видеокамер наружного наблюдения, тем более со своими отпечатками пальцев. Поэтому он решил заняться этой проблемой позже. Возможно, он пойдет самым коротким путем, и просто сдаст или подкинет этот пистолет органам. Этот вариант представлялся ему самым разумным.

Итак, Ночной Кот. Прежде всего надо было разобраться с ним, внезапно ставшим из любимой игрушки источником опасности и создателем непонятных проблем. Иван запустил программу управления псевдоморфом и стал ждать установления с ним связи. Однако канал связи был почему-то недоступен.

Вполне возможно, что кота уже нет, подумал Иван, и ему стало немного грустно. И ко всему прочему водка начинала действовать, боль в ушибленном при аварии колене притупилась, а воспоминания о вчерашнем вечере стали такими далекими, будто происходили сто лет назад. Да еще и не с ним. И вообще на другой планете.

Люди вокруг разговаривали друг с другом, делились планами на будущее, обсуждали знакомых и коллег, и все они казались ему довольными жизнью, если не во всем, то в основном и главном они были на своем месте, месте, которое он так внезапно потерял.

Не самое удачное время он выбрал, чтобы раскисать и жалеть себя, решил Иван. Надо было как-то выпутываться из всего этого хаоса, в который превратилась его спокойная и размеренная жизнь. Домой ему идти нельзя, он понимал это слишком хорошо, как нельзя идти к Даше -- наверняка оба этих места находились под наблюдением полиции или загадочного управления Э. Даже звонить ей нельзя, он был уверен, что ее номер прослушивается. В принципе, даже его телефон мог бы выдать его местоположение, если бы не одно но -- он сам его сконструировал таким образом, что сотовый оператор не видел его в сети, пока он не позволял это делать. Специальный модуль на основе нервной системы осы привязывался не к ближайшим сотовым передатчикам, а в хаотичном порядке ко всем, доступным в радиусе его действия. Однако это не решало главной проблемы: как он может помочь Даше, даже не помочь, а "спасти", как того требовал его таинственный и могущественный абонент? Он сам был на положении зайца, за которым по пятам гонится свора охотничьих собак.

Он пролистал входящие сообщения и нашел:

УХОДИ ОТТУДА НЕМЕДЛЕННО СПАСАЙ ДАШУ МЫ НЕ СМОЖЕМ ДОЛГО ДЕРЖАТЬ КАНАЛ

Легко сказать, "спасай Дашу". Он и себя-то не может защитить. И как еще добраться до нее? Горько вздохнув, он залпом опрокинул остававшуюся в рюмке водку, и на выдохе что-то заставило его повернуть голову ко входу.

Там, в дверях, стояла Даша и смотрела прямо на него.

ФИДЕЛЬ:

-- Эй, Фидель, папаша, не грузись!

Мы лежим в постели, обнявшись, и курим. Вместо ответа я целую ее в губы, и она отвечает мне, просовывая мне в рот язычок. Она дрочит мне, сначала медленно и нежно, а потом все быстрее и настойчивее. Моя плоть послушно отзывается, наливаясь тяжестью и твердостью. Потом она тушит сигарету и опускается к нему. Без всякой брезгливости она сосет его, только несколько минут назад излившего в нее все свои соки, фонтаны и гейзеры семени и смазки. И вот он уже снова готов к бою за миражи оргазма и вочеловечивание иллюзий.

Я чувствую к ней нежность и благодарность. Я слышу щемящую ноту в сердце, когда смотрю на ее коротко стриженную голову, поднимающуюся и опускающуюся над моим животом, в порочном танго женщины с мужским органом познания божественного происхождения человеческого рода. Она жадна и неутомима в этом танце, она хочет забрать себе все, и она дает все, что у нее есть - страсть, нежность, сочувствие, надежду и боль.

Я тяну ее к себе, она садится на меня сверху, точным и цепким движением бедер накрывая своей узенькой вагиной мой пенис, и тот оказывается, как будто он тут родился, в своем уютной гнездышке, которое он ненадолго покидал, скитаясь где-то на чужбине, но помня и бережно храня родовую память о покинутом рае.

Моя юная и опасная любовница продолжает своей танец, она запрокидывает голову, она выгибается и наклоняется, она танцует, а я любуюсь ею и ее танцем. Словно птица летает она надо мной, а я, стараясь быть осторожным, не таким грубым в своих движениях, как обычно, слегка касаюсь ее сисечек, а изредка беру ее за талию, как бы боясь, что она улетит, вспорхнет к небесам, где ее родные края, я беру ее за талию и снизу движением таза двигаюсь ей на встречу, и тогда она стонет и замирает на миг, но только на один миг, пока длится ее стон. А потом ее танец-полет продолжается, как долгое путешествие в волшебную страну.

Я чувствую, как ее гибкое и легко костное тело сотрясается едва заметными конвульсиями, она царапает ногтями мои плечи и хищной птицей вцепляется в свою добычу. Мы кончаем, и она падает на меня безвольной обессилевшей куклой с гладкой и нежной кожей. Я бережно обнимаю ее, и мы лежим неподвижно какое-то время.

Случайно мой взгляд падает на кота, который сидит неподвижно и внимательно наблюдает за нами. Мне отчего-то становится не по себе, хотя с чего бы? Коты неразумные существа.

Если бы я знал, как я ошибался.

Иван замер, не зная, что и думать, а в это время Даша решительно двинулась к нему, лавируя среди столиков и посетителей. На ней был спортивный костюм, кроссовки, куртка с капюшоном и небольшой рюкзак за плечами. На руках у нее были перчатки с открытыми пальцами, как у спортсменов. На голове -- вязаная шапочка.

Она подошла к его столику, сунула рюкзак ему в руки, села напротив и сказала без всяких предисловий:

-- Нам нужно сваливать отсюда.

Иван хотел поздороваться, спросить, как она, что-то еще, но по выражению ее глаз понял, что сейчас не время трепать языком, и поэтому молча кивнул.

Она быстро оглядела помещение кафе и так же быстро и торопливо проговорила:

-- Вокруг нас происходит какая-то хрень, она повсюду. Я принесла тебе одежду, ты сейчас пойдешь в туалет и переоденешься. Вопросов пока не задавай. Разговаривать будем потом, если...

Она замешкалась, а потом продолжила:

-- Пистолет положи в рюкзак, вместе с одеждой, которую снимешь. Я расплачусь. Уходим сразу. Давай шевели батонами!

Иван встал из-за стола, взял ее рюкзак и пошел в туалет. В кабинке туалета он переоделся в то, что она принесла. Все вещи были его размера. Было тесно и неудобно, но он справился. Когда он закончил, в боковом кармане дашиного рюкзачка он обнаружил солнцезащитные очки. Поколебавшись секунду, он их надел. Выйдя из кабинки, Иван машинально посмотрел в зеркало. Это явно был не он, а кто-то другой. Милитаристский камуфляж придавал ему мужественности, а черные очки скрывали от людей ту бездну неуверенности и сомнений, в которой он оказался.

Он прошел в кафе, Даша ждала его возле выхода. Молча они пошли на улицу и, уже идя по тротуару быстрым шагом, Даша сказала ему, не поворачивая головы:

-- Мы едем в Тушино.

Глава 6

Геринг сидел в кресле в своем кабинете, приложив к опухшей скуле статуэтку из чистого золота, которую он получил как лауреат премии "Клубничка" за сценарий фильма "Маленькие девочки не ебутся", написанный им под псевдонимом Семен Распутин. Пресса потом долго гадала, кто же скрывается за этим псевдонимом, причем чуть не половину статей на эту тему написал он сам, естественно, под вымышленными именами.

В другом кресле сидел Георгий из управления Э. Вид у него тоже был неважный - разбитый нос распух, под глазами вызревали синяки.

-- Тебя-то кто отпиздил? -- помолчав, поинтересовался Геринг.

-- Подушки безопасности сработали, -- поморщился от неприятного воспоминания Георгий. -- Самопроизвольно.

-- Так бывает? -- с ехидцей спросил Геринг, разливая коньяк по стаканам.

-- Если в дело замешан черный кот, бывает все, -- отчеканил Георгий. -- Это не считая той сучки из Печатников.

-- Ночной Кот, -- поправил его Геринг. -- Кот - ночной, хоть и черный, да. Ну, давай, выпьем.

Они выпили по полстакана коньяка не закусывая. Посидели пару минут, помолчали. Наконец Геринг поставил на столик свою статуэтку. Клубничка подозрительно смахивала на фаллос.

-- Куда там делся этот чувак - хозяин котика?

-- Когда сработали подушки, мы отключились, а он вылез из машины и ушел. И пистолет один прихватил, с боевыми.

-- Ушел... -- задумчиво повторил Геринг. -- И куда он пошел?

-- Мы не знаем.

-- Мы не знаем... -- протянул Геринг немного гундосо -- нос у него тоже слегка опух, хоть и не так сильно, как у Георгия. -- Надо узнать, куда он пошел.

-- Мы сейчас этим занимаемся. Не сыпь хоть ты соль на раны, а?

-- Попробуйте посмотреть записи камер видеонаблюдения.

-- Смотрели. Камеры отключились.

-- Везде отключились?

-- Везде. Во всем районе.

Геринг разлил коньяк по стаканам:

-- Такое бывает? -- спросил он.

-- Если в деле замешан черный... Ночной кот, бывает.

-- А к девке той, у которого его взяли, он не мог пойти?

-- Мы не знаем.

-- Мы не знаем... -- Геринг посмотрел на Георгия. -- А почему мы не знаем?

-- Девка пропала.

-- Что, и девка тоже ушла?

-- Да. Девка каким-то образом ушла от наружного наблюдения. И не спрашивай, ради бога, как...

Они чокнулись и выпили коньяк тридцатилетней выдержки залпом.

-- Подытоживая, - Геринг сделал задумчивое лицо, стараясь, чтобы оно выглядело задумчивым, учитывая насколько оно распухло. -- Они все ушли, а мы ничего не знаем. Так?

-- Типа того.

-- Типа того... И это говорит самый молодой и перспективный генерал госбезопасности. По совместительству мой родной брат.

-- Славик...

-- Жора, мы должны узнать все, ты понимаешь это?

-- Так точно.

-- Операция санкционирована на самом верху, - Геринг опасливо показал пальцем в потолок. -- Тебе до завтра придется узнать, куда они все ушли и почему. Чтобы завтра все прошло без сучка и задоринки.

Геринг любил козырнуть простонародными идиомами, хотя русский язык и не был для него родным. Он был твердо убежден, что настоящее его призвание - быть гениальным русским писателем. И сценаристом. И поэтом. В музыке пока что он себя не пробовал.

-- Какие мысли на счет всех этих чудесных исчезновений? - перешел он на деловой тон.

-- Я думаю, мы имеем дело с глубоко законспирированной шпионской организацией, - веско ответил Георгий.

-- Ага. Скажи еще, финансируемой на деньги Госдепа, - саркастически ухмыльнулся Геринг. -- Не забывай, что утку про деньги Госдепа придумал и запустил лично я.

-- Я не знаю, чьи там деньги, но шпионская сеть точно существует. Они похитили этого ебаного кота. Они похитили Ивана из отделения полиции. Они увели девку из-под наблюдения, так, что никто ничего не заметил, а у меня к этому делу подключены проверенные кадры. Они могут глушить телевизионный сигнал и заменять его своим.

-- Еще они отпиздили тебя и всю твою команду подушками безопасности, -- Геринг помолчал, а потом добавил. -- И, кажется, они отпиздили заодно и меня.

ФИДЕЛЬ:

-- Не ссы, папаша, это тебя ни к чему не обязывает, - Ведьмочка смотрит на меня, усмехаясь.

Мы сидим на ее кровати уже одетые. Кот запрыгнул сюда тоже и уселся между нами.

Я молча обнимаю ее за плечи, а другой рукой ерошу ей волосы. Потом чмокаю ее в щеку. Потом целую ее ушко.

-- Старый извращенец! - улыбается она. -- Я тебе в дочки гожусь.

-- Не годишься, - говорю ей. -- Ты плохая девочка.

-- Ты меня накажешь за это, да, папочка? -- она хлопает ресницами с видом невинной школьницы на уроке литературы.

-- О, да! Я накажу тебя... Много-много раз.

Вот почему нам бывает легко и прикольно только с теми, кому мы не пара?

-- Ты достанешь свой...

Тут все и начинается. С потолка сыпется песок. Заработали максимы, но через пару секунд один из них умолкает. Я беру автомат, Ведьмочка снимает со стены катану. Я смотрю на нее, потом протягиваю свое импульсно-плазменное чудо ей, а сам вытаскиваю старый добрый глок и передергиваю затвор. Жестом показываю ей, чтобы шла за мной и прикрывала. Я слышу разрывы мин и вой реактивных снарядов. Шутки кончились. Кто-то решил взяться за нас всерьез.

Иван и Даша идут по каким-то переулкам, дорогу уверенно указывает Даша, сверяясь по своему сете-буку.

-- Направо, - говорит она. - До коричневой двери в торце здания. Потом наискосок правее до детской площадки. 74 метра.

Проходя мимо этой детской площадки, Иван ловит себя на мысли, что не видел детей в Москва-Сити уже столько, что память отказывается дать даже приблизительные данные. Проще сказать, что он знает, что такое дети, но никогда их не видел в реальности. Куда они подевались? Неизвестно. Он понимает, что дети - важная и необходимая часть нормальной человеческой жизни, существования социума, но вот ведь нет их. Что это значит? Непонятно. Детей нигде не видно, как птенцов голубей. Везде есть масса подростков, и ни одного ребенка. Какие выводы можно сделать? Иван не знал, что и думать.

-- Почему эти площадки называются детскими? - спрашивает он Дашу, когда они проходят мимо песочниц и металлических конструкций, сваренных из железных труб и покрашенных масляной краской, конструкций, по которым по замыслу их создателей должны были карабкаться дети.

-- Здесь играют дети, - отвечает Даша рассеяно. -- Не задавай глупых вопросов.

-- Ты когда-нибудь видела детей?

-- Конечно, -- не задумываясь отвечает она.

-- Когда и где в последний раз?

-- Это не имеет значения.

-- Все в мире имеет значение.

Даша смотрит на него и ничего не отвечает. Она заглядывает в экран своего сете-бука и говорит:

-- Налево.

Они поворачивают налево и оказываются на улочке, где стоит много двухэтажных автобусов.

-- Ты мне не хочешь ничего объяснить? - спрашивает ее Иван.

-- Не сейчас. Нам нужно уехать отсюда.

-- Хорошо, - соглашается он. - Давай уедем отсюда.

Накрапывает мелкий дождик. Редкие прохожие торопливо шагают с видом людей, которых никто нигде не ждет.

-- Ищи автобус с цифрами 379, -- говорит Даша.

Они проходят мимо всей шеренги, выстроившейся вдоль тротуара, но ни один номер не подходит. Иван смотрит на Дашу, та в явном замешательстве.

-- А давай просто спросим кого-нибудь, -- предлагает он.

-- Нет. Ищи 379.

Они обходят автобусы еще раз. Ошибки быть не может, ни номера автобусов, ни номера рейсов не соответствуют. Наконец, Даша останавливается и растеряно говорит:

-- Они никогда не ошибались.

-- Кто это "они"?

-- Я не знаю. Но они никогда не ошибались.

Иван посмотрел на нее, и ему внезапно стало ее жалко -- она всего лишь маленькая перепуганная девочка, стоящая под дождем с жалким неудачником и не знающая, что ей надо делать. А потом он говорит:

-- 379? Да вот же эти цифры!

-- Где?

-- Вот. На рекламе стирального порошка.

А почему бы и нет? Шизофрения, конечно, не заразна, но заразительна. На одном из автобусов действительно есть число 379, это число из номера телефона, по которому надо звонить, чтобы купить стиральный порошок со скидкой.

-- Садимся, - ни секунды не раздумывая говорит Даша. -- Быстрее!

Они покупают билеты у водителя и садятся в автобус. Дождик внезапно перерастает в настоящий ливень, грохочет гром, молния озаряет фото-вспышкой город за стеклом, но они, рухнув в кресла, чувствуют себя, как у Христа за пазухой. Даша бросается на шею к Ивану и целует его в губы.

-- Прости меня, любимый, -- потом говорит она. -- Я сама не знаю, что со мной происходит.

Трррррр... Трр... Трррррррррррр...

...просчитайте распределение вероятности, кто-нибудь, я зашиваюсь... ...дайте инструкции, что значит любовь... ...как страшно знать, когда от знания нет счастья нам, дайте инструкции... ...любовь слово не имеющее значения... ...дайте инструкции, любовь не имеет значения... ...мотивация любви не просчитана, обдумать... ...я мыслю, я знаю, следовательно, дайте инструкции... ...исходный код "вкусно", папка fghdrty, первое приближение: вкусно значит люблю, далее распределение вероятности, просчитайте...

Тррррррррррр... Трррррррррррррррр............

ФИДЕЛЬ:

Ноги будто сами вынесли меня на позицию. Гасты были повсюду. Один из них, увидев меня, бросается с каким-то мачете, но получив ровно одну пулю в голову, замирает -- хедшот. Патроны надо экономить.

Где все? Утенка с Бредом еще нет. Как гасты прошли через периметр? Я слышу один максим справа, но слева тишина. Меня обдает жаром -- это Ведьмочка сожгла парочку гастов справа. Умничка. Надо прорываться на правый фланг. Я вижу, как на меня надвигаются толстые и высокие гасты и прицельно кладу передних с колена, держа глок двумя руками.

-- Прикрой меня! -- ору я любимой девочке, твердо зная, что она и так не бросит своего престарелого любовничка. Хотя бы потому, что ей хочется жить.

Тринадцать. Пуля отбрасывает одного гаста назад, попав строго в грудину. Хорошие пули, я сам отбирал каждую. Двенадцать. Этому в живот, а потом прямой удар ногой. Блок руки и выстрел в висок. Одиннадцать. Маятник, влево-вправо, удар рукояткой прямо, в нос. Этому пока хватит. Одиннадцать. Падаю вниз. Надо мной грохочет молния - молодец, любимая. Проход на фланг свободен. Что там с игроманами? Куда они подевались? Десять, девять, восемь. Стоп. Даю знак: "Жги их всех!" Две-три вспышки, можно идти дальше. Один оказался хитрым и успел спрятаться за углом - получи пулю дум-дум, отбирал сам. Блядь, сколько же их! Как они прошли через периметр? Почему не сработала сигнализация, как они прошли через минные поля?

-- Фидель, лови! -- умная девочка бросает мне огнемет объемного действия.

Я ловлю инструмент, но не уверен, что не отработаю по своим. Там должны быть парнишки из игрового клана, но я никого, кроме гастов, не вижу.

Вой ракеты, вспышка, взрыв где-то перед позицией. Что это вообще за хрень? Кто нас обстреливает? Я вижу впереди гастов, марширующих чуть ли не колонной, поднимаю огнемет и нажимаю на курок. Воздух будто плавится впереди, меня обдает жаром и накрывает взрывной волной.

Где наши мальчики из виртуальных игр? Почему они оставили фланг?

Серия молний - это Ведьмочка жжет напалмом врагов Родины, да, она любит и умеет это делать.

Семь, шесть, пять. Три гаста вне игры. Один хрипит передо мною, и я милосердно ломаю берцем ему горло - сынок, это не я пришел к тебе, в твой родной дом, а ты приперся ко мне, ты понял?

Я вижу его, главу игрового клана, вернее, то, что от него осталось. Вокруг его останков беснуются гасты. "Алаакпа!" - орут они, отплясывая на его теле танец во имя сатаны.

Время будто останавливается для меня, я бреду назад, Ведьмочка прикрывает мое шествие своими молниями. Когда я прохожу мимо нее, она с удивлением на меня смотрит, а я только пожимаю плечами: "Хули тут поделаешь?"

Я открываю один из ящиков, подогнанных нам управлением Э, и достаю пулемет, еще в заводской смазке, снаряжаю его лентой в коробке и неторопливо иду на правый фланг. Спешить уже некуда, там все мертвы.

Автобус тронулся и покатил по омытым дождем улицам. Ивана беспокоило, как они преодолеют полицейско-таможенный пикет на Бульварном кольце.

-- Как мы проедем Бульварное кольцо? -- спросил он Дашу. -- Там же документы проверяют. Мы сразу спалимся.

-- Я не знаю, -- ответила Даша, и он сразу успокоился. Достаточно уже того, что они вместе в чреве этого урчащего утробным звуком дизеля автобусе, в уютном полумраке они скользят над городом, недоступные злу, а будущее пусть остается покрытым мраком, пока он со своей девушкой, зло представляется ему маленьким и слабым слизняком, с которым он расправится, когда придет время, брезгливым движением ноги, растирая его по мокрому асфальту городских тротуаров.

-- Иван, -- серьезным голосом начала Даша. -- Я не знаю, что тебе сказать, но... Прости меня, я сама не знаю, что на меня нашло. Это было так странно -- я не узнала тебя.

-- Ничего, милая. Ничего страшного, -- Иван попытался придать голосу беспечность.

-- Нет, это страшно. Ты просыпаешься, а все вокруг изменилось, и ты никого не узнаешь. Это страшно. И... И я боюсь.

Он взял нежно ее за подбородок, который вдруг поник, что так не похоже на нее - обычно уверенную в себе и со стороны всегда выглядящую гордячкой и едва ли не хладнокровной стервой - и повернул к себе. Ладонью он почувствовал ее слезы, текшие по щеке.

Он нежно поцеловал ее щеку, пахнущую слезами и морем:

-- Ты не виновата, ни в чем не виновата, - прошептал он ей на ухо. -- Это Вселенная... Она внезапно становится неправильной. Я сам видел это. Вокруг нас концентрируются темные силы. Я не знаю, зачем мы им нужны, но они охотятся за нами. И за Ночным Котом.

Он обнял ее, она положила голову ему на плечо, прижавшись к нему всем телом, как бы ища у него защиты и покоя. Он почувствовал нежность к ней и страх не оправдать возложенное на его плечи доверие.

Автобус в это самое время затормозил и остановился. В салон вошел полицейский для проверки документов. Иван нащупал в рюкзачке пистолет и передернул затвор, стараясь не шуметь.

Путь до Тушина в это мгновение представлялся ему таким же длинным, как дорога на Луну.

ФИДЕЛЬ:

Короткая очередь. Смахиваю пот с глаз. Еще очередь. Гасты прут, как заведенные. Мне нужно пробиться на правый фланг. Без правого фланга нам всем пиздец. Очередь, пулемет взбрыкивает у меня в руках, как жеребец. Главное, не дать очереди уйти вверх, в небо. Гасты валятся, как кегли, а пули буквально прошивают их насквозь. Это единый пулемет на близкой дистанции - машина расчеловечивания сущностей, стремящихся стать людьми.

Я откидываю сошки и ставлю пулемет на них. Правый фланг у меня, как на ладони. Кучки гастов измываются над трупами ребят, которые еще полчаса назад были моими лучшими друзьями и соратниками. Они и сейчас мои лучшие друзья и соратники, а их души несут крылатые валькирии в Валгаллу, пока тупые животные раздирают в клочья их юные безгрешные тела.

И я начинаю разговаривать на языке, понятном избранным - воинам, солдатам, бойцам. Мой пулемет выбрасывает отстрелянные патроны, как машинка по производству смерти. Ни один не уйдет с этой вечеринки неудовлетворенным. Все получат по заслугам. Пули прошивают гастов и рикошетируют в небо. Я говорю: "Это хорошо". Я вижу плоды рук своих. Смерть совершенна, смерть идеальна. Мозги, кровь, ошметки плоти, трупы, валящиеся, как тряпичные куклы под музыку пулеметного рок-н-ролла. Пусть восстанут мертвые, пусть спляшут мертвецы! Пуля найдет свою дорогу через мясо и кости и, срикошетив, уйдет в небеса праздничным фейерверком. Плодите сущности, и убивайте сущности, никто из виновных не спасется, а невинные наследуют небо и землю.

Это говорю я - ваш бог и пророк, и апостол.

Полицейский шел по автобусу, проверяя документы. Когда он стал перед ними, приложил руку к фуражке и что-то неразборчиво пробормотал, Иван протянул ему их идент-карты. Полицейский отсканировал их, посмотрел на экран и снова отдал им честь. Механически и равнодушно, как латунная шестеренка государственного механизма. И пошел дальше. Иван сунул руку в рюкзак и осторожно отпустил взведенный курок, а потом поставил пистолет на предохранитель. На этот раз механизм дал сбой, хотя Иван прекрасно знал, что занесен во все базы данных как опасный государственный преступник. И ему почему-то казалось, что этот сбой отнюдь не был случайным. Кто-то, сильный и могущественный, играл на их стороне.

Иван обнял Дашу за плечи, она положила голову ему на плечо. Впереди их ждала неизвестность, но сейчас Иван не думал ни о чем, обнимая человека, ставшего для него родным и близким. "Пусть завтрашний думает о завтрашнем дне", - вспомнились ему слова, казалось, давно и прочно позабытые. Откуда это? Он не знал, но что-то важное и главное было связано у него с этим старинным высказыванием. Что-то, что поможет им выжить.

Полицейский закончил проверку и вышел из автобуса, сутулясь и, наверняка, проклиная дождь, свою службу и самого себя, не достойного большего. Дверь закрылась, шипя пневматическим приводом, они медленно тронулись и поехали под дождем по улицам, необычно безлюдным в этот час.

Автобус набирал ход, Москва-Сити осталось позади, они ехали по территории Большого города, где действовали совершенно другие законы и мерки. Иван бывал тут очень редко, во всяком случае в последнее время. Полиция, или кто они там, достанет их и здесь, он не сомневался в этом, но сделать это им будет уже не так легко, как в пределах Бульварного кольца. Большой город разбит на районы, часто конфликтующие между собой, а управление полицией строилось по территориальному принципу, так что бывало, что соседние полицейские участки, в лучшем случае, сохраняли вооруженный нейтралитет, а, зачастую, открыто враждовали между собой в борьбе за территорию, за источники дохода, за потенциальных "клиентов" - местную шпану, которую они крышевали.

Иван почти задремал, убаюканный урчанием автобусного мотора и плавным скольжением по мокрому асфальту проспекта двухэтажного монстра, как вдруг позади раздался вой сирены, отблески мигалок заплясали по салону красно-синими всполохами, и голос в громкоговорителе с металлическим тембром произнес, казалось, прямо над его ухом неумолимое:

-- Водитель автобуса NN, немедленно остановитесь!

Иван взвел курок пистолета. Завтра наступило, и завтрашнему пора было позаботиться о завтрашнем дне.

Я встаю во весь рост и иду с пулеметом наперевес, изредка постреливая в отдельные группки уебков, в тех, кто еще не сообразил, не понял и не догадался, что время шуток прошло, что белый хозяин вернулся из своего затянувшегося странствия за моря.

-- На, получи, - говорю я, нажимая на спусковой крючок. -- Мало? На тебе еще.

Гильзы сыпятся мне под ноги, как монетки перед четой молодоженов. Есть ли такой обычай? Я не знаю, но мне весело, и этого достаточно. Пусть будет такой обычай, потому что я устанавливаю его трассирующими очередями навеки. Ни одна гнида не уползет от моей несокрушимой огневой мощи, я - хозяин, я засею это поле вашими мертвецами, я полью его вашей кровью и унавожу вашей гниющей плотью. Пощады не будет никому.

Вой ракеты, взрыв. Когда я поднялся на ноги, пошатываясь и пытаясь вернуть себе зрение, о слухе уже речь не идет, вся площадь с правого фланга наших позиций была забрызгана термитом и напалмом. Больше там нечего было делать, и я пошел назад, оплакивая своих ребят, сейчас наверняка наслаждающихся ласками полногрудых гурий.

Учреждение, не имеющее даже названия, пустынно и погружено в тишину, как заброшенное кладбище. Но это только иллюзия. В его отделах кипит работа, результаты которой стекаются к главному, в его изысканный кабинет, роскошь которого может оценить только эксперт и знаток. Глядя на привычное глазу полотно Тулуз-Лотрека, хозяин кабинета раздумывает вслух, потягивая кубинский ром двадцатилетней выдержки:

-- Папа уже не тот. Я убежден, что мы сделали ставку на неправильную лошадь. То есть, на хромую лошадку, -- в его голосе появляется иностранный акцент.

Референт кивает в полном согласии. Потом делает пометки в блокноте.

-- У них сплошные проблемы. Куда ни глянь -- проблема на проблеме. Проект "Офелия" провалился. Гражданская самооборона отбилась от рук. Сейчас они обнаружили шпионскую сеть и при этом понятия не имеют, на кого она работает.

Референт согласно кивает. Этот жест ужасно раздражает главного, но приходится терпеть - иначе работать было бы просто некому. Выбирать не приходится, кого присылают, с теми и работает.

-- Геринга придется менять, а я понятия не имею, на кого. Он оказался слишком легкомыслен и слаб. Если бы не причуды старика...

Референт, одетый с иголочки, будто только что вышел из лондонского ателье, кивает.

Главный недовольно морщится, но не может же он вот так просто уволить герцога Эдинбургского, золотого мальчика. Нужны основания, и он погружается в раздумья.

-- Да, -- говорит он вскользь. -- Не забудь полить цветы.

Референт кивает и делает пометки в блокноте, обтянутом телячьей кожей с вытесненным на ней родовым гербом.

Иван целует Дашу в губы, та просыпается, он делает ей знак, чтобы молчала. Только что он получил смску:

ДЕЙСТВУЙ!

Иван достает пистолет из рюкзака и приставляет его к голове Даши:

-- Вы все заложники! -- орет он. -- Не останавливаться!

Он тащит Дашу к месту водителя по проходу. Автобус мчится по проспекту, не реагируя на мигалки и сирены. Иван направляет пистолет на водителя... И видит, что за рулем никого нет. В растерянности он целится в пассажиров:

-- Всем оставаться на своих местах!

На сиденьях автобуса, замечает он, сидят ссохшиеся мумии и скелеты. Автобус в это время ныряет в тоннель, там, в самом низу, какая-то болотная жижа, в которую въезжает преследующий их полицейский автомобиль. Мигалки продолжают просвечивать сквозь толщу болотной воды с грязью, а автобус натужно едет дальше. По стеклам хлещут листья гигантских папоротников и хвощей. Какой-то ребристый птеродактиль проносится прямо перед ними, высматривая добычу. В лобовое стекло врезается гигантская стрекоза устрашающего вида. Автобус словно замирает, а потом с натужным воем выскакивает из тоннеля. Иван прячет пистолет и обращается к водителю -- тот снова на месте, за рулем, где же ему еще быть:

-- Нам в Тушино. Остановите?

-- Да-да. Не стойте в проходе. Садитесь на свои места.

Они идут на свои места. Водитель включает дворники, чтобы очистить лобовое стекло от остатков полуметровых крыльев гигантской стрекозы.

ФИДЕЛЬ:

Я подхожу к Ведьмочке и буквально падаю рядом с ней. Мне нужно отдышаться. А еще мне надо выпить.

-- Бред с Утенком еще не пришли? -- спрашиваю я мою девочку.

-- Я их не видела, -- отвечает мне она.

-- А Кадаффи где?

-- Хуй его знает.

В чистом остатке - из отряда только мы двое, не считая ребят из клана на левом фланге. Кадаффи исчез, язык тоже. Эдвард на месте, я его вижу, он выцеливает отдельных активных гастов и гасит их.

На этот раз обошлось. На этот раз мы справились, хотя успех достался нам дорогой ценой. Слишком дорогой ценой, на мой взгляд. Я толком не знал тех парней из клана на правом фланге, но это ничего не меняет. Они были под моим руководством, я нес за них личную ответственность. Это я разрабатывал систему обороны, и я до сих пор не понимаю, как все это могло случиться. Если не брать во внимание фактор предательства. Кадаффи, где он? Первые взрывы, которые я посчитал обстрелом артиллерией, вполне могли быть его рук делом. Он заложил заряды на правом фланге и привел их в действие. У него были такие возможности. Он постоянно укреплял периметр, и все привыкли к его тощей фигуре, увешанной взрывчаткой и мотками проводов. Да, я виноват. Я оставил пост, бросившись на молодую сучку. Помрачение мозгов. Но наших сил и средств хватало с лихвой, чтобы остановить гастов за двести метров. Мы все прекрасно это знали.

Так, значит, предательство? Значит, предательство.

Я беру телефон и набираю номер штаба:

-- Тек-Мак? Это Фидель. Высылай "Мертвецов", у нас проблемы. Да, завтра мы идем в Печатники, но люди мне нужны уже сегодня. Спасибо, -- я отключаюсь.

Черный котик трется о мою ногу. А я до сих пор так и не поцеловал свою девочку, спасшую мою задницу. Надо было исправить это, чем я и занялся.

-- Жора, что это за хуйня? -- Геринг показывает ему запястье.

-- Это компас, Славик.

-- Блядь, я знаю, что это компас. Мне нужно знать об этой вещи все, -- он расстегивает ремешок и протягивает китайский компас брату.

-- Ладно, отдам экспертам, -- Георгий берет компас и с интересом его разглядывает. -- Не расскажешь, что с тобой приключилось? Баба?

-- Баба.

-- Ладно, не лезу.

-- Не лезь, Славик. В последнее время происходят странные вещи...

-- Да пиздец, какие странные.

-- Если это вылезет наружу, может рухнуть все.

-- Догадываюсь.

-- Так что сожмем ягодицы, брателла.

Геринг наливает остатки коньяка. Стрелка компаса вращается, как лопасти кулера, сливаясь в своем безостановочном вращении в полупрозрачный диск.

Автобус остановился, водитель сказал "Тушино", Иван вышел первым и подал руку Даше. Рюкзак он надел на спину и посмотрел на нее:

-- Куда теперь?

Даша сверилась с сете-буком:

-- Туда, через дворы.

Темнело, дождя тут не было, но низкие тучи медленно проплывали над головой. Они шли неторопливо, но и не медлили. Цель их путешествия оставалась для Ивана загадкой, но ему было, в принципе, безразлично. Главное, он с ней. Главное, она помнила его, и мир не сломался окончательно на одном из своих сколов, или что это там было.

Иван обнял Дашу и притянул ее к себе. Заглянул ей в глаза. Она прижалась к нему и не отводила взгляд.

-- Мы будем вместе? -- спросил он ее шепотом.

-- Да, -- ответила она.

Красивая высокая стройная женщина с белокурыми волосами - она говорит ему "да". Они пошли дальше, взявшись за руки, как дети. Что нужно для счастья? Что еще человеку нужно для счастья? Иван не знал ответа на этот вопрос, и не хотел знать.

Они сидели на детской площадке в глубине двора -- кучка гастов. Ни прохожих, ни обитателей этого Богом забытого района видно не было. Ранние сумерки опускались на город, вернее, на то, что от него оставалось. А они чувствовали себя тут хозяевами. Ведь это они подметали улицы и увозили мусор, это они скалывали зимой лед с дорог и тротуаров, копали траншеи, чтобы заменить протекшую трубу отопления, снимали старый асфальт, чтобы на его место положить новый, точно такой же. Они заботились о городе, который отвечал им ненавистью и презрением, и теперь они хотели рассчитаться с ним.

Их было шестеро или семеро. Самый молодой из них был и самым наглым.

-- Эй, стой, брат! -- крикнул он Ивану. -- Телефона есть? Дай позвонить маме.

Они окружили Ивана. Главарь берет его под руку:

-- Брат, тут такое дело...

Иван услышал, как Даша возмущается, а вокруг нее раздаются смешки: "Ой, какой злой девушка! Давай познакомимся? Меня зовут Руслан".

"Девушка, ты такой красивый! Давай целоваться".

"У меня есть дом. Хороший дом. Хочешь, я покажу тебе?"

Иван слышит возню позади себя, а молодой гаст крепко держит его под руку. Еще двое стоят по бокам.

-- У меня есть телефон, -- говорит Иван. -- Я дам тебе позвонить маме.

И добавляет:

-- Брат.

Он снимает со спины рюкзак и запускает туда руку.

-- Вай, молодец! Ты, брат, молодец. Как дела, брат? -- гнусавит вцепившийся в его руку гаст. -- Они все шлюхи. Все они - русские бляди.

"Нет!" -- кричит Даша. - "Отстань от меня!"

Иван вытаскивает руку из рюкзака и стреляет главарю в грудь. Выстрел звучит глухо, тело гаста дергается, но он явно не понимает, что происходит. Иван стреляет в того, кто справа от него, потом переводит прицел на того, кто слева. Потом бьет рукояткой главаря, прямо в переносицу. Он чувствует, как под его рукой хрустят лицевые кости и хрящи. И бьет еще раз, чтобы снова испытать это непередаваемо сладкое ощущение.

А потом идет на крики Даши, держа пистолет двумя руками:

-- Эй, брат, -- говорит он. -- На тебе.

Темные силуэты представляют из себя очень хорошие мишени. Бам-бам. Бам.

ФИДЕЛЬ:

Когда Брэд с Утенком возвращаются, я посылаю их на правый фланг. Через некоторое время Утенок подходит ко мне:

-- Ты видел?

-- Да.

-- Мне нужен огнемет.

-- Бери, -- говорю. -- Проверь только боезапас.

Он берет огнемет с новым баллоном и уходит. Валгалла примет новых бойцов.

Я снаряжаю патронами пулеметную ленту, Ведьмочка красит губки и подводит под глазами тени. Кадаффи исчез вместе с пленным гастом. На кого он работал? Не на гастов, это точно. На кого-то из Москва-Сити? Вот это возможно.

Я замечаю шевеление не так далеко от своей позиции, иду туда и двумя-тремя очередями отправляю недобитков к аллаху. Время шуток закончилось. Стоя на площади, посреди трупов, по колено в крови и ошметках плоти, я говорю:

-- Теперь вы мои.

Вселенная отвечает мне гробовой тишиной и кладбищенским молчанием.

Глава 7

Иван звонит в дверь.

-- Ты уверена, что сюда? -- спрашивает он Дашу.

-- Да, -- отвечает она.

Дверь, щелкнув электрическим замком и погудев гидроприводом, открывается.

-- Заходите, -- говорит им невидимый пока хозяин.

Они входят в квартиру. Дверь закрывается за ними. Штыри замка из каленой стали входят в гнезда в стене.

-- Меня зовут Сергей Сергеевич. Это я вызвал вас. Здесь вы в безопасности, -- говорит хозяин. На вид ему лет пятьдесят пять. Очки в самой непритязательной оправе, такие "стариковские" на вид. Глубокие залысины. Старые треники и застиранная майка довершают портрет.

-- Семь трупов, -- сообщает им Сергей Сергеевич. -- Выложены звездой. Почему звездой?

-- Дизайнерская задумка, -- отвечает Иван. -- Красиво смотрелось.

-- Девятимиллиметровый стандартный патрон. У меня такие есть, -- Сергей Сергеевич берет коробку и протягивает ее Ивану. -- Как заряжать знаете?

-- Я инженер все-таки. Разберусь.

Они с Дашей проходят на кухню, куда их пригласил Сергей Сергеевич.

-- Поешьте, вот тут супчик. Дарья разберется, -- говорит Сергей Сергеевич, показывая на плиту. -- Да вы садитесь.

Иван садится на стул, Даша возится возле плиты. Найдя защелку, Иван вынимает магазин и снаряжает его патронами из коробки. Поставив магазин на место, он передергивает затвор, как будто делал это тысячи раз. Потом отпускает курок и ставит пистолет на предохранитель.

Сергей Сергеевич достает из шкафчика бутылку водки и разливает ее по рюмкам, не спрашивая никого.

-- Ну, давайте выпьем, за встречу, за знакомство, -- говорит он с рюмкой в руке.

Они выпивают, Даша при этом морщится, но пьет до дна. На закуску Сергей Сергеевич предлагает шпроты из консервной банки и бородинский хлеб, порезанный аккуратными квадратиками.

Сергей Сергеевич протирает запотевшие стекла своих очков:

-- Вы уже поняли, что Вселенная раскололась напополам?

ФИДЕЛЬ:

Они пришли, "Мертвецы", клан из Контры. Боже мой! Четыре задрота, двое из которых в очках. Худы, как смерть, угловаты по-подростковому. Дымят, как паровозы, не уверен, что это табак. Во всяком случае, чистый табак. Старший среди них - Владик. Они так и зовут его - Владик.

-- Слышь, дядя, -- спрашивает меня Владик. -- Телки тут есть?

-- Телки вон там, -- показываю я на вокзал, кишащий гастами.

-- Понятно. Сейчас подгоним пару.

Владик со своими задротами мгновенно исчезает.

Я не верю своим глазам. Гасты разбегаются из здания вокзала напротив, как тараканы от электрического света. Вскоре "Мертвецы" возвращаются с двумя девками-гастами. Никогда не думал, что гастов можно использовать еще и вот так. Владик смотрит на меня, потом говорит:

-- Да нормально все, дядя, не в первый раз. Завтра твою сучку вытащим, не ссы.

-- Она не моя.

-- Понял. У тебя вон какая красотка, -- он кивает на Ведьмочку.

-- Догадливый ты, -- говорю. -- Правый фланг -- ваш.

-- Да чего там, правый фланг. Мы на спидах всю ночь по округе шариться будем.

-- Мне похуй, но правый фланг держите вы.

-- Ладно, заметано.

В это время гасты решили, наверно, освободить своих девок и поперли на нас. В руках у многих были арматурины и нечто, напоминавшее бейсбольные биты. И тут "Мертвецы" показали себя в деле. У меня крепкие нервы, но это было нечто. Четыре задрота реально растерзали толпу. Причем практически без огнестрельного оружия.

Они использовали что-то вроде нано-нитей с грузами на концах. Гасты валились вокруг, многие из них с отрезанными конечностями, а некоторые распиленные в буквальном смысле пополам. Четыре серафима с угольно-черными мечами охраняли мой рай. Или ад, что, при определенной точке зрения, одно и то же.

Гаст, пару секунд не замечающий отсутствия ног. Гаст, бегущий без головы. Гасты, ложащиеся в кирпичную пыль и крошку только потому, что ребята захотели порезвиться.

-- Огонь не открывать! -- запоздало командую я. Да никто и не стреляет, потому что все сектора перекрыты блистательной четверкой.

-- Мы с ними еще хлебнем... -- бормочет Утенок.

Я только молча киваю.

Капитан полиции из управления Э Георгий, а на самом деле генерал госбезопасности, о чем никто, кроме некоторых посвященных не знал, вертел в руках дурацкий компас, стрелка которого непрерывно и безостановочно вращалась. Он размышлял о странностях в поведении своего братца.

Вот откуда он взял эту херовину и что с ней делать? Он представил лицо эксперта и решил просто замять это дело для ясности. Крутится, и пусть крутится. Рано или поздно заряд батарейки кончится и тогда, возможно, стрелка покажет на север. Или не покажет, а будет болтаться туда-сюда. У него есть дела и поважнее, а уже завтра утром он вполне вероятно сложит свою головушку в Печатниках. И все ради какой-то девки, вокруг которой водят хороводы подозрительные личности вроде Фиделя, а также его родной брат, и еще такие люди, которых Георгий предпочитал вообще не знать. А лучше бы даже не подозревать об их существовании.

Он сел в машину и бросил идиотский компас на центральную консоль, возле селектора коробки передач. Завел мотор и поехал домой, не торопясь и не дергаясь, даже стараясь соблюдать правила дорожного движения, где это было возможно. В конце концов, он служит закону, а не своему брату. Георгий старался думать, что это так и есть, и свои генеральские погоны он получил за дело, за свой профессионализм и опыт.

Подумав об опыте, он недовольно поморщился -- сказывалось напряжение всего этого идиотского дня, а еще саднили синяки и ныл разбитый нос. Ребятам тоже досталось, но они хотя бы сидели ровно, а он - вполоборота к ходу движения. Ему еще повезло, заявил один из медиков, что ему не свернуло шею. Вот уж повезло, так повезло, да. Везунчик.

Георгий включил радио. Он предпочитал классическую музыку, если не аудиокниги, причем тоже классику. Остановившись на светофоре он отхлебнул коньяка из плоской бутылки - генералы госбезопасности могут себе позволить небольшие вольности, недоступные простым смертным, например, слегка подлечить расстроенные нервы.

Трансляция камерного концерта для двух скрипок и виолончели внезапно прерывается и возбужденный голос диктора пытается перекричать гитарные запилы и грохот ударных:

-- Мы начинаем трансляцию с самого крутого рок-феста в истории, который начинается вот в эту минуту на открытом воздухе, несмотря на дождь и непогоду, впервые, повторюсь впервые в истории отечественного рок-н-ролла он проходит на гостеприимном поле в Печатниках!

Георгий поперхнулся. Голос ведущего потонул в аккордах разухабистой музычки. Какой там еще фестиваль в Печатниках? Это либо чья-то шутка, либо подушки безопасности, срабатывающие сами по себе, были только цветочками. Почему-то Георгий склонялся ко второй версии. Опыт, что поделаешь.

Сегодня у Папы трудный день -- съемки на телевидении. Обычно за съемочный день заготавливали материал на две недели вперед. Иногда на месяц, если он планировал отдых где-нибудь в Океании. Сменить фон или наложить аудио они могли и без него, но некоторые сцены надо было играть самому, никуда не денешься.

Режиссер со съемочной группой прибыл заранее. Они хозяйничали в съемочном павильоне, как всегда нагло и беспардонно. Папе накладывали грим, пока он читал сценарий. Очередная встреча и разговор с министром чего-то там. Так, вот это поинтереснее - осеменение волчицы... Что за хрень? А, искусственное осеменение, ну, тогда ладно. Он уже столько искусственно наосеменял, что ему можно выдать медаль - почетный осеменитель. Интересно, такая медаль есть? Если нет, надо будет учредить. Рука в резиновой перчатке держит хуй. Ну, пенис. Пенис, из которого брызжет сперма. Что-то такое, только в более метафорической форме.

Почему волчица? Почему не лисица или тигрица? Никто не может ему объяснить, ссылаясь на данные опросов общественного мнения и гороскопы. Пусть будет волчица, главное, накачать ее наркотиками. Это вообще лучший метод осеменения девочек - накачиваешь их наркотиками... Папа мечтательно задумывается. Да, работа иногда может доставлять радость, но вот эти съемки, эти бесконечные придирки режиссера, -- они сводят его с ума.

Он выходит в павильон, там ярко светят софиты, какие-то людишки что-то обсуждают между собой, даже не глядя на него, режиссер орет в мегафон матом на развязных девиц, те в ответ показывают ему фак, "пишем, пишем!", актер, изображающий министра строит смешные рожи, Папа изображает Папу, "где текст?", кто-то с лицом хорька сует ему в руки лист с текстом, но без очков он не видит, а контактные линзы он проебал, от грима потеет лицо, он идет, как обычно, немного раскорякой, совсем чуть-чуть, садится в кресло, смотрит на бумагу, по-стариковски отставив руку подальше - старческая дальнозоркость:

"Фидель не должен встретиться с Офелией".

-- Кто такой этот Фидель? -- спрашивает он их.

Они пожимают плечами, отводят глаза, возятся для вида с аппаратурой. "Министр" неожиданно пердит и тут же ухмыляется. В клетке неподалеку стоит смирная волчица. По ее ласковому взгляду понятно, что наркотики начали свое действие.

-- Мне приходится взять на себя роль Автора, -- говорит Сергей Сергеевич, подцепляя вилкой шпротину. -- И объяснить персонажам, чего же от них хотят.

Иван смотрит на него внимательно, пытаясь понять, насколько далеко заходит тот в своих чудачествах.

-- Нет, молодой человек, я не сошел с ума, -- угадывает хозяин направление мыслей Ивана. -- Во всяком случае я не более безумен, чем все, происходящее вокруг. Вы разве не замечаете?

-- Ну, со мной... С нами, -- поправляется Иван, посмотрев на Дашу. -- За последние сутки, действительно, много чего странного случилось.

-- Например? -- живо интересуется Сергей Сергеевич.

-- Вот пусть Даша расскажет сначала, -- предлагает Иван в тайной надежде разобраться самому в ситуации, взглянуть на события с ее точки зрения.

Даша разливает суп по мискам. Сергей Сергеевич режет хлеб, колбасу, какой-то сыр.

-- Да что говорить? -- отнекивается Даша, когда они усаживаются за стол. -- Я и сама не понимаю, но иногда вместо меня как будто живет другой человек. Или это я иногда живу чужой жизнью.

-- Очень хорошо сказано! -- хвалит ее Сергей Сергеевич, разливая водку по рюмкам. -- Только это не ваши личные проблемы, это проблемы самой реальности.

Они чокаются и выпивают. За окном раздается автоматная очередь. Потом еще одна.

-- Здесь мы в безопасности, -- говорит им безумный профессор. -- Но скоро безопасно не будет нигде, если не навести порядок в самых основах бытия. Вот вы, Дарья, говорите, что иногда живете чужой жизнью. А вы не задумывались, чьей именно?

-- Я не знаю. Сегодня утром я не узнала Ивана, а вчера, наоборот, у меня было чувство, что он мне самый родной и близкий человек, хотя мы с ним не были хорошо знакомы... До вчерашнего вечера.

-- А с кем вообще вы знакомы? Кого вы хорошо знаете?

-- Ну, коллеги, подруги детства...

-- Назовите хоть одну подругу детства, если вам не трудно.

Иван не понимал, куда клонит Сергей Сергеевич, но решил не вмешиваться в разговор, во всяком случае пока. И еще его удивило, что Даша испытывает явное затруднение, пытаясь вспомнить имена своих подруг.

-- Света? Таня? Люба? -- с явным любопытством спрашивает между тем профессор.

Даша кивает как-то потерянно.

-- Так как же зовут ваших подруг? Назовите хотя бы имя вашей лучшей подруги.

-- Я не знаю, -- тихо отвечает Даша. -- Я... Что-то с моей памятью.

-- Да нет, Дарья, это не с вашей памятью проблемы, -- Сергей Сергеевич разливает водку. -- Вы не можете вспомнить того, чего не было. Прошлое Вселенной стремительно сокращается. Скоро никому из нас не будет тут места.

Они доедают суп в полном молчании.

ФИДЕЛЬ:

До захода солнца мне надо закончить пару дел, одно из них отлагательства не терпит. Пока "Мертвецы" оттачивают технику боя на нано-волокнах, я оставляю Брэда за старшего, а сам отправляюсь по делам. Таксеров больше нет, так что приходится передвигаться на допотопном троллейбусе. В принципе, ехать недалеко, правда, пару раз пришлось демонстрировать калаш, причем один раз конкретно прикладом в рожу. А потом еще повторять урок ботинком по ребрам, для лучшей запоминаемости. Но кое-как я все-таки доехал до площади Маяковского. Постояв минут десять, покурив, я нашел тех, кого искал. Это были те самые гопнички, что наехали на меня в метро. Они оттачивали тут мастерство крутить сальто на самокатах. Тусовка у них была веселая, что тут скажешь.

Я подошел к самому дохлому среди них, по виду вожаку:

-- Узнаешь?

-- Да, дядя. Ты еще не в Печатниках?

-- Нет, как видишь. Мне нужен ты и твоя банда.

-- Нахера я тебе понадобился?

-- У меня позиция останется без прикрытия.

-- Мы в этих делах не участвуем.

-- Участвуете. С этой минуты участвуете.

Наконец, он посмотрел мне в глаза.

-- Мы, если что, за мир.

-- А мне похуй, -- говорю я. -- Будете мирно потрошить гастов. В чем твоя проблема?

-- У меня нет проблем.

-- Бери с собой вот этих, -- говорю, показывая на ебанутых на голову акробатов на самокатах. -- Им понравится.

-- Мы против всей этой хуйни с оружием.

-- Мне похуй.

-- Согласен. Ты ее приведешь?

-- Она мертва. Я ее принесу.

-- О-кей.

-- К десяти будьте у бывшей "Ленинградской". Получите оружие, брифинг проведу сам.

-- Телки там у вас есть?

-- Только те, которых приведешь с собой сам. Выпивка не проблема.

-- Заметано.

Я отправляюсь дальше. Он и его самокатчики придут, я знаю.

Когда Геринг заходит в павильон, съемки уже в разгаре: Папа пытается засунуть в волчицу некое приспособление с волчьей спермой, но у него все никак не получается. Волчица млеет от этих попыток и пытается лизнуть Папу в руку.

-- Славик, что у тебя с лицом? -- спрашивает Папа и, наконец, заправляет свой инструмент искусственной любви, куда надо. -- Вот, еще один вид живых существ спасен! Мною, лично...

Геринг машет рукой, мол, ерунда, не важно, и садится в свободное кресло. Кресло оказывается режиссерским, о чем режиссер тут же сообщает Герингу в самых простонародных выражениях. Геринг обращает этот инцидент в шутку, соль которой видна одному только ему, судя по выражениям лиц съемочной группы, и пересаживается в другое кресло. Режиссер в некотором смысле любимчик Папы, ему нужно простить некоторые вольности. До поры, до времени.

Режиссер шевелит тараканьими усищами и вгоняет Папу в образ:

-- Ну, что же ты, родненький, ну, нельзя же так. Ты же президент великой державы! Вот, вот так смотри. Скажи ему: "Ты -- пидорас!" Скажи, скажи этому сопляку, что ты о нем думаешь. Эх, Сталина на них нет. Скажи ему "Пошел нахуй, дворовой", скажи. Вот! Вот теперь я вижу Ивана Грозного. Так, так. Доебись до него, народ хочет видеть, как ты доебываешься до министра, а встык пойдет волчица. Осемененная.

Волчица глядит благодарными глазками. Долгоиграющие наркотики не скоро еще ее отпустят.

Иван говорит задумчиво:

-- Странности начались, когда я сконструировал Ночного Кота. В первый же запуск кот увидел радиоактивную пустыню вместо города. Я понятия не имею, как это могло произойти. Псевдоморфы ведь всего лишь усовершенствованные компьютеры, ну, пусть роботы. А мой кот видел что-то из будущего...

-- Не скажите, -- отозвался Сергей Сергеевич. -- Вы вообще в курсе, откуда взялась технология псевдоморфов?

-- Конечно, я же специалист.

-- Я знаю, кто вы. Но я спрашиваю о другом -- кто изобрел первого псевдоморфа? И вообще, как они работают?

-- Ну, имя изобретателя я не назову...

-- Что само по себе странно, учитывая, что вы действительно специалист, и выдающийся...

-- Я как-то не задумывался над этим... -- Иван трет лоб. -- А потом стали приходить странные смски.

Сергей Сергеевич удивленно смотрит на него:

-- Смски? От кого?

-- Я не знаю. За мной кто-то наблюдает. И он знает, что произойдет.

-- А можно мне посмотреть? Если там нет ничего личного.

Иван протягивает телефон, открыв переписку с таинственным собеседником. Сергей Сергеевич читает, потом хмыкает:

-- Они сделали это!

-- Кто это -- "они"?

-- Улитки, -- говорит Сергей Сергеевич. -- Мыслящие улитки.

ФИДЕЛЬ:

Я ловлю тачку и еду в Тушино. За рулем сидит гаст, из мирных. Или не очень, узнаем. Адреса я не называю и торможу его за пару кварталов от дома Сергей Сергеича.

-- Эй, слющай, сюда тысяча рублей ехать, -- возбухает водила, я только добродушно бью его прикладом калаша по затылку.

-- Эй, я твой мама... -- начинает он, но я приставляю клинок к его уху:

-- Тссс...

Выродок явно опасен для городских улиц, поэтому выйдя из его раздолбанной тачки я протыкаю ему колеса и разбиваю лобовое стекло прикладом автомата. Потом открываю дверцу и вытаскиваю его за шкирку.

Я ставлю его на колени возле заднего колеса:

-- А теперь молись своему аллаху, -- говорю, передергивая затвор. -- Сейчас ты с ним встретишься.

Скоро все мы с ним встретимся, но пусть они хоть немного побудут людьми. Я сую ему пятьсот рублей за поездку в нагрудный карман и ухожу.

Уже возле самого дома Сергей Сергеича я натыкаюсь на ментов и скорую помощь. Кто-то аккуратно разукрасил дворик трупами нескольких гастов, выложив из них звезду. Менты равнодушно стоят среди этого креатива. Я слышу обрывки их разговоров: "Местная банда... Достали уже всех. Говорят, это они завалили участкового... Типа не было доказательств. Теперь доказательства не нужны."

Менты начинают паковать трупы в черные полиэтиленовые мешки, я прохожу своей дорогой. Нам с ними нечего делить, кроме этого города. Они делают вид, что не замечают меня -- бородатого мужика с автоматом, я делаю вид, что доверяю им -- называется законность и правопорядок. Они правоохранители, а я правоприменитель. Баланс сил соблюден, а город умирает прямо на руках. И почти никому нет до этого никакого дела. Люди ходят на работу, лижут жопу начальству ради куска хлеба, проводят лучшие годы жизни в пробках, очередях, в ожидании прибавки к зарплате, невнятно матюкаясь в сторону пришельцев, богачей, власти, телевизора. И никого это особо не волнует

Я поднимаюсь по лестнице и звоню в дверь.

-- Я ждал вас, -- говорит мне Сергей Сергеич. -- И не только я.

-- Славик, что ты там сидишь? -- Папа освободился от ласковой тирании знаменитого режиссера и теперь шаркал по павильону с выражением исполненного перед государством долга. -- Как неродной, сел и сидит.

Геринг встал со стула, подошел к Папе и взял его под ручки.

-- Что у тебя с лицом, Славик?

Геринг поморщился, но ничего не ответил. Они медленно вышли из съемочного павильона, естественно не попрощавшись ни с кем. Волчица весело машет хвостом, завидев Папу, тот машет ей рукой в ответ.

-- Славик, мне надо узнать, что это за хрень, -- Папа протянул ему листок бумаги.

-- Это сценарий, Папа, -- ответил Геринг, ознакомившись с текстом. -- "П. входит в кабинет, здоровается с М. за руку, энергично садится в кресло..." Что не так?

-- И все? Там ничего больше не написано?

-- Все. Обычный сюжет, ты и министр. Немного критикуешь его, но без последствий. Все, как обычно.

Папа задумывается, потом говорит:

-- Мне тут в голову пришла... Фраза. Так, подумалось. И ты подумай, будет время.

-- Хорошо. Что за фраза?

-- "Фидель не должен встретиться с Офелией".

-- Не должен?

-- Нет, не должен.

-- Но он завтра за ней пойдет в Печатники...

-- А, ты знаешь, кто такой Фидель?

-- Знаю. Это один тип, из оппозиционеров.

-- Оппы? Эти гандоны?

-- Он поработает на нас. Вслепую.

-- Помню я этих оппов. Они устраивали свои смешные демонстрации. Носили гандоны...

-- Ну, это были белые ленты. Гандонами ты их назвал.

-- Так вот, он не должен с ней встретиться.

-- Папа, у меня на завтра запланирована операция. Этот Фидель должен вытащить девку, Офелию эту, оттуда.

-- Это хорошо. Лишь бы они не встретились, ты понял?

Геринг пожал плечами. Он давно уже все понимал.

-- Я знаю, что ты понял, ты умный, Славик. Что у тебя с лицом?

Сергей Сергеевич подходит к компьютерным стойкам, на которых гудят и мигают светодиодами его сервера.

-- Этот супер-компьютер, -- говорит он. -- Построен мною на элементной базе из интеллектуально развитых улиток. До сих пор они только просчитывали вероятности пространственно-временного контунуума, но вот это, -- он показывает на экран иваниного телефона с загадочными смсками. -- Означает, что они решили действовать напрямую. И нашли для этого возможности. Это поразительно.

В дверь позвонили. Профессор взглянул на экран монитора и пошел открывать дверь:

-- Я ждал вас, -- сказал он гостю. -- И не только я.

В комнату вошел небритый мужчина в камуфляже с автоматом на плече. Он был коротко стрижен, а его зеленые глаза цепко прошлись по всему помещению. Он протянул руку Ивану:

-- Фидель.

Потом кивнул Даше:

-- Фидель. Это мой ник и заодно имя сейчас.

Даша странно на него посмотрела, потом тряхнула головой, как бы отмахиваясь от нелепых мыслей:

-- Дарья.

-- Я ненадолго, профессор, -- обратился он к Сергей Сергеевичу. -- Мы можем с вами поговорить?

-- Камрад, -- неожиданно ухмыльнулся профессор. -- От этих людей у нас с вами секретов нет.

-- Простите, -- Даша замялась. -- Вы сказали, ваш ник -- Фидель. А давно он у вас?

-- Ну, сколько себя помню. Лет с тридцати, наверно.

-- А чем вы занимались до...

-- Гражданской самообороны?

-- Да.

-- Профессор говорит, что я писал книги. Что-то философское...

-- Боже мой! Да вы же Фидель, я специалист по вашему творчеству. Я диссертацию защитила по вашим рассказам. Ранним.

Фидель растеряно посмотрел на нее:

-- Я писал еще и рассказы?

-- Да! Это же классика альтернативной литературы -- "Мудак", "Повелитель блядей", "Девочка в джипе", "Белые обезьянки"...

Сергей Сергеевич встал и пошел на кухню:

-- Это дело надо отметить, -- сказал он возвращаясь с бутылкой "Столичной" и стаканчиками. -- Встреча исследователя со своим объектом -- это всегда трогательно. Если она происходит не на препарационном столе, конечно.

-- Теперь я вас узнала, -- сказала Даша, мужественно и самоотверженно одним махом опрокидывая рюмку водки. -- Я принесу закуску.

Они выпили и закусили. Сергей Сергеевич постучал вилкой по стопке:

-- Друзья, у меня небольшой, но занудный спич. Тем не менее, это вам знать не просто нужно, а жизненно необходимо. Дарья, не беспокойтесь, у меня есть книжки нашего уважаемого Фиделя, и он, я уверен, будет так любезен, что поставит на них автограф для вас. Итак, на чем я остановился? Да, вы разливайте, Ваня, разливайте. Вы читали Платона? Ну, Дарья читала, это понятно. Фидель тоже читал, но он пока этого не помнит. Иван Платона не читал, он поймет и так, по аналогии. Платон считал, что наша Вселенная есть бледное отражение мира идей. Давайте назовем эти идеи как-то попроще, например, теориями, программным обеспечением, инструкциями, наконец. Вопрос вот в чем - где эти инструкции содержатся? Не в смысле пространства "где", а в смысле события. Где в событии содержится инструкция о правильном понимании этого события? Вы ответите, что правильно понимать события может хорошо информированный наблюдатель, и это верно, но отчасти. Заметим, что у нас появилось не только событие, но и некая информация о событии. Более того, информация может быть правильной, а может быть и неправильной. А откуда мы знаем, что информация может быть неправильной? Где это знание - в самом событии? Нет. Так где же?

Сергей Сергеевич постучал себя по голове пальцем:

-- Вот здесь это знание. И, следовательно, есть некий Абсолютный Наблюдатель. И есть нечто, наблюдающее абсолютно неправильно. А откуда оно там берется, вы не спрашивали себя?

-- Профессор, -- говорит Фидель. -- Мы же смотрим, слушаем, читаем. Вот оттуда и берется.

-- Нет, уважаемый Фидель, чтобы понять смысл прочитанного, надо обладать знанием, а чтобы приобрести знание, надо понимать смысл прочитанного.

-- Герменевтический круг, -- говорит Даша. Она все-таки училась в университете.

-- Да, герменевтика, -- соглашается профессор. -- Без нее все знание превращается в набор бессвязных знаков. Впрочем, нас сейчас интересует даже не это. Пусть будет мир идей по Платону. Пусть будет Вселенная, как мы ее себе представляем, -- склад разных вещей. Что именно их соединяет в одно целое, которое мы видим, ощущаем, понимаем, помним?

-- А разве так было не всегда? -- недоуменно спрашивает Фидель.

-- Нет, -- радостно сообщает ему профессор. -- Вы это сами доказали в своей книге. Не помните? В главе "Акт Творения есть акт познания".

-- Я не помню, чтобы я что-то писал, -- Фидель выглядел довольно-таки растерянным.

-- Писали, писали, -- говорит Даша, раскрасневшаяся от выпивки и, очевидно, пережитых приключений. -- Не надо отказываться от своих слов! Я по ним диссертацию защитила.

Иван разливает, что осталось в бутылке, по рюмкам, они чокаются и выпивают.

-- Естественно, так было не всегда, -- продолжает свою лекцию Сергей Сергеевич. Был акт Первотворения, божественный ключ, соединивший небо и землю. "И создал бог небо и землю"... То есть, разделил? Нет, наоборот, соединил. Небо увидело землю, земля --небо. Так появилась структура, Вселенная. Так появилось время и пространство. И все это возникло из Первовещества, я так условно его называю -- Первовещество Творения. То, что Бог непосредственно сотворил словом из ничего. Но оставим теологию. Вы слышали, надеюсь, о челябинском метеорите. Так вот, на самом деле он состоял из этого Первовещества. И образцы божественной, или дьявольской, тут многое зависит от веры и точки зрения, глины Творения попали в руки людей. Вы следите за мыслью?

-- Профессор, -- Фидель посмотрел как-то напряженно. -- Какую роль во всем этом играет Офелия?

Сергей Сергеевич вдруг стал выглядеть немного жалким:

-- Я не знаю. Вы выясните это завтра.

Георгий уже почти припарковался возле своего дома, когда зазвонил телефон:

-- Жора, срочно дуй ко мне, на работу.

Он чертыхнулся про себя, но постарался не выдать голосом своего недовольства:

-- Славик, у меня же завтра эта долбанная операция...

-- О ней речь и идет. Давай, жду тебя, -- Геринг отключился.

Ну, что ж, работа есть работа. Георгий развернулся на крохотном пятачке двора, практически сплошь уставленном машинами, и поехал на Старую площадь.

Было уже поздно. Движения на улицах почти не было. Свет на улицах отключили из-за экономии, и только редкие окна в домах были освещены, что еще сильнее подчеркивало темноту и пустынность города в этот час.

Георгий остановился на красный свет светофора. Его взгляд случайно упал на взбесившийся компас. И тут его флюоресцирующая стрелка, до того сливавшаяся в своем вращении в диск, внезапно остановилась.

Загорелся зеленый, и Георгий, хмыкнув, включил скорость и выехал на перекресток. Боковым зрением он заметил надвигающийся на него справа силуэт огромного грузовика. Скрежет металла -- последнее, что он слышал перед тем, как потерять сознание.

-- Мои улитки, -- Сергей Сергеевич кивнул в сторону своих компьютеров. -- Собрали и проанализировали огромный массив данных. Если коротко, ситуация выглядит примерно так. Первовещество запускает процесс внутренней эволюции материи, причем даже не непосредственно, а и через вторичные-третичные эффекты. Ну, грубо говоря, берем образец Первовещества, воздействуем им на какой-нибудь объект, и этот объект сам становится активным. Вся трудность состоит в том, чтобы добиться управляемой реакции. Был построен исследовательский центр, в Печатниках. С некоторыми образцами его продукции вы хорошо знакомы.

-- Это какие же образцы? -- Иван обнял Дашу за плечи.

-- Псевдоморфы, например. И гасты. Если в технологии псевдоморфов первична кибернетика, мне ли вам, Ваня, объяснять, то гасты изначально проектировались как идеальные солдаты, или чернорабочие, второе, судя по всему, ближе к истине. Представьте себе рабочего, или работницу, у которого нет прошлого, нет никакого общественного положения или статуса. У них нет ничего, даже документов. Но базовые знания, необходимые для выполнения несложных функций, у них есть, эти знания закладываются в микрочип, построенный на основе технологии псевдоморфов, кстати.

-- Какой организм был использован в качестве основы? -- профессионально заинтересовался Иван.

-- Улитка. Обычная виноградная улитка.

-- Я понимаю, что вы сами работаете с улитками, но не тормозят ли они?

-- О, это предрассудок! Улитки медленно передвигаются, но думают и эволюционируют они поразительно быстро. И еще они, буквально как губки, впитывают информацию. Одного чипа на основе улитки хватает, чтобы серийный гаст имел общие представления о мире и базовые трудовые навыки.

-- Это все означает, что гасты не люди? -- было видно, что Фиделя почему-то сильно заинтересовал этот вопрос.

-- Это философский вопрос. Что есть человек?

-- Мыслящая улитка, -- неожиданно для самого себя произнес Фидель.

-- Угу, -- ответил профессор. -- Только без панциря, который нам бы не помешал. Ладно, не будем прерываться.

С этими словами он вышел и вскоре вернулся с очередной бутылкой водки:

-- Не люблю холодную водку. Заморозка этого божественного и самого честного напитка убивает в нем душу. Водка должна быть комнатной температуры, как и вода. Дарья, не сообразите ли что-нибудь на закуску? Все, что найдете в холодильнике...

-- Сергей Сергеич, -- начал Фидель. -- У меня к вам конкретный вопрос: что будет со всеми нами, когда я вытащу Офелию?

Он замялся, что никак не вязалось с его обликом:

-- У меня есть опасения...

-- Можете не опасаться, -- перебил его профессор. -- Просто знайте, что вас попытаются убрать при первом удобном случае. Не дайте им такого шанса.

Геринг стоял на этом перекрестке и не знал, что делать. Его брат, его Жорик, лежал сейчас в реанимобиле, и врачи боролись за его жизнь. Боролись не за страх, а за совесть, он лично проследил за этим.

Повсюду на асфальте валялись куски пластмассы, комья грязи и искореженные детали неизвестного ему назначения. Грузовик протащил машину Георгия, смятую и перекрученную, не один десяток метров, а сейчас водитель, едва не убивший -- или все-таки убивший? -- его родного брата, лепетал полицейским какую-то чушь:

-- У меня был зеленый свет! Это он ехал на красный...

Геринг отвел в сторону старшего дорожного полицейского:

-- Пьян? Перепутал красный с зеленым?

Офицер помялся:

-- Камеры видеонаблюдения зафиксировали, что грузовик ехал на зеленый.

-- Это не может быть. Жора... Георгий Михайлович никогда не нарушал правил. Без необходимости.

-- Он и не нарушал. У него тоже был зеленый.

-- Что вы хотите сказать? Сбой системы?

Полицейский пожал плечами.

Геринг отошел к покореженной машине своего брата и задумался. Кто-то сильный, жестокий и безжалостный работал против них, против него лично. Вдруг взгляд его выхватил из темноты салона светящуюся стрелку компаса, который он сам дал Жорику сегодня для экспертизы. Стрелка показывала на него. Он сделал шаг в сторону из какого-то глупого мальчишеского суеверия. Острие стрелки дернулось, не отпуская его с директриссы огня.

"Что ж, они хотят поиграть с нами? Ну, давайте. Начнем игру!" -- подумал он, раскуривая сигару.

Глава 8

ФИДЕЛЬ:

Я проводил Ивана и Дашу до квартиры, где они должны были отсидеться. На прощание я обнял Дашу и поцеловал в щеку. С Иваном мы обменялись крепким рукопожатием.

-- Береги ее, -- сказал я ему. -- Спрошу за нее по полной.

-- Обижаешь, Фидель, -- ответил он. -- Вломите им, ребята, чтобы мало не показалось!

-- Само собой, чувак.

Всего только полчаса назад Сергей Сергеич, постучав пару минут по клаве, безапелляционно заявил:

-- Все, Иван, ты теперь не существуешь. Можешь спокойно идти домой -- ни в одной базе данных ты теперь не идентифицируешься. Если есть кредитки, пользуйся ими на здоровье. Любой запрос о тебе будет выдавать левые данные. Идент-карта тоже будет работать нормально, только это уже будешь не ты, а твой полный двойник, тезка и лучший друг.

Он улыбнулся и залихватски щелкнул клавишей Enter. По черному экрану монитора побежали строчки зеленых букв, цифр и неизвестных символов.

-- Ваня, -- делано простодушно обратился к нему профессор. -- А где твой Ночной Кот?

-- Не знаю, Сергей Сергеевич, канал связи барахлит. Не могу установить контакт.

-- А как он вообще выглядит-то?

-- По виду он обычный черный кот.

Меня этот разговор заставил напрячься.

-- К нашему отряду сегодня прибился странный черный кот, -- сказал я.

-- Чем же он странен? -- спросил меня профессор с явным интересом и какой-то едва заметной хитрецой.

-- Он пришел прямо... Он пришел к нам прямо из радиоактивной пустыни, -- ответил я, полностью осознавая бредовость своих слов. -- Но это бред, конечно. Наверно, массовая галлюцинация, или что-то вроде этого.

Если бы я сказал, что у Ивана отвисла челюсть, я не сильно погрешил бы против истины:

-- Черный кот из радиоактивной пустыни? Вы уверены?

-- Да нет же! Бред, конечно, - ответил я. -- Показалось.

Вот так распустишь один раз язык, и люди будут считать тебя придурком до конца твоих дней.

-- А не такой уж и бред! -- радостно встрял в наш не такой уж приятный для меня диалог Сергей Сергеич. -- Иван ведь сам видел эту пустыню, не правда ли, Ваня?

-- Да, я ее видел. До сих пор не понимаю, что это такое -- такой системный сбой...

-- Это, Ваня, не сбой, -- голос профессора изменился. -- Это демонстрация, что ожидает всех нас, если...

Он замолчал. Мы все тоже молчали. На стойках гудели компьютеры, в которых виноградные улитки спали и видели свои сюрреалистические сны.

-- Если -- что? -- наконец прервал молчание я.

Сергей Сергеич грустно посмотрел на меня и тихо сказал:

-- Если Фидель не встретится с Офелией. И не спрашивайте меня, что это значит.

Геринг приехал в Генеральный штаб в подавленном настроении, перед глазами у него было лицо его брата, ставшее из слегка полноватого, может быть, но только самую малость, каким-то незнакомым, опухшим, с огромными кровоподтеками, местами намазанным зеленкой лицом, на котором невезенье потопталось всласть за этот день. Даже так, за этот бесконечный день, невольно Геринг дотронулся до своей скулы, хоть боли и не было, но он знал, что выглядит ужасно: ой, посмотрите, как они его отделали, бедняжка, ха-ха, говорят он бабник, это все знают, новость сто лет в обед; да и хуй на них, пусть болтают, а у него была еще куча дел. Он подошел к дежурному офицеру, тот вскочил со стула и отдал ему честь:

-- Здравия желаю! Какими судьбами, Вячеслав Михайлович?

Лицо офицера казалось ему знакомым, но он никак не мог вспомнить, как того зовут. Поэтому он принял решительный вид, насколько смог это сделать, и, неосознанно подражая военным, стал говорить рублеными фразами:

-- Срочно собирайте Совет. Совет безопасности. Министр, главком ВВС. Начальника штаба. Как обычно. Срочно!

-- Министр не может, он... эээ... -- офицер отвел глаза.

"Опять нажрался, жирный боров!" -- понял Геринг, в глубине души завидуя этому ничтожеству, тот мог позволить себе сегодня напиться, впрочем, как и каждый день, и не просто напиться, но и завалиться на диван в кабинете с этой перезрелой любовницей, которую он назначил своим заместителем. И ебись она конем -- обороноспособность страны!

-- Ничего, сможет, -- с трудом сдержался Геринг, но потом решил избавить этого служаку от неприятной обязанности стаскивать своего министра с дебелых телес его заместителя. -- Ладно, зови остальных, с ним я сам разберусь.

Офицер с облегченным видом отвернулся к допотопному телефонному пульту и стал набирать секретные номера на механических дисках, а Геринг пошел к горе-министру, в который уже раз поражаясь, зачем понадобилось Папе, да и кому-либо вообще бы, держать такое убожество на посту министра обороны. Конечно, вооруженные силы переживали нелегкие времена, в основном охраняя Кремль и блок-посты на основных въездах в Москва-Сити, да еще демонстрируя несуществующую военную мощь державы на парадах в День Победы, но тем не менее, должны же быть хоть какие-то приличия в кадровой политике, считал Геринг, нельзя же вот так взять и назначить министром боровоподобного спекулянта, знавшего об армии только то, что солдатики сидят на табуретках, которые можно сначала армии продать, а потом, соответственно, армией их же купить по астрономическим, между прочим, ценам. Все армейские склады были буквально завалены этими табуретками.

Возле двери кабинета министра обороны, если это можно назвать так, съехидничал мысленно Геринг, стоял дневальный -- молоденький белобрысый лейтенантик с оттопыренными ушами.

-- Иди покури, служивый, -- по-отечески ласково посоветовал ему Геринг.

-- Но...

-- Выполнять. Я председатель Совбеза, не ссы.

Лейтенант козырнул и растворился в полутемных коридорах Генштаба. Кабинет министра обороны располагался тут по одной простой и веской причине -- здание министерства обороны оказалось проданным неустановленными лицами неизвестным гражданам, мутная история, короче, и теперь министерство во главе с министром и его бабами ютилось в одном из крыльев здания Генштаба.

Герман толкнул дверь и вошел в кабинет. Нехватка помещений в здании привела к скученности и тесноте, но этот доблестный вояка отхватил себе под кабинет бывший зал для оперативных совещаний, перестроив его по своим вкусам: в одном углу была роскошная кровать под балдахином, в другом весело журчало джакузи, в центре располагался подиум с шестом для стриптиза. И сейчас вокруг этого шеста коряво изгибалась голая замминистра, изображая под томную музыку некие вариации на тему "я вся такая страстная, я вся вот прямо горю". Герингу достался вид на ее обширную жопу. Взглядом знатока он оценил толщину жирового слоя и качество целлюлитной кожи, этот боров даже телку не мог подобрать себе, не накосячив, господи-боже-ж-мой.

-- Кто? Что?! -- заорал министр, заметив в полутьме силуэт Геринга. -- Да ты кто такой...

Этот голый хряк вскочил, шатаясь и спотыкаясь он бросился к Герингу. В руке у него был пистолет.

-- Тебе пиздец! -- вопил он. -- Ты знаешь, кто я такой?

Его стеклянный взгляд, казалось Герингу, смотрит сквозь него, не в силах ни сфокусироваться, ни обрести хотя бы крохи осмысленности. Несомненно, это был алкогольный психоз в терминальной стадии. Пробежав полпути, свино-министр вдруг спотыкается о свой подиум, падает, нелепо размахивая руками, как обожравшаяся гигантская жаба. И тут раздается выстрел.

Геринг стоял, не веря своим глазам. Министр обороны прямо на его глазах самоубился и теперь лежал на роскошном ковре, а из его головы вытекала кровь, растекаясь огромным красным пятном.

Фидель сидел в старом кресле в квартире сумасшедшего профессора и не понимал, что все это значит. Даша ушла на кухню хозяйствовать, Иван ковырялся в своем телефоне, работающем на ганглиях бабочек и осы. В комнате повисло молчание.

-- Почему... -- наконец нарушил тишину Фидель. -- Почему я должен с ней встретиться? Что все это значит? У меня есть девушка, мне больше никто не нужен. Почему именно я? Что вы все, профессор, загадками говорите. Пусть наш мир сошел с ума, пусть. Я сам уже замечаю, что люди ведут себя странно. И происходят странные вещи вокруг... Видения там всякие, ожившие мертвецы, как вы нам рассказывали, но ведь основа остается одной и той же, неизменной. Сейчас уже почти ночь, а завтра взойдет солнце и настанет утро. Мы пьем водку, а потом нам легче принимать тот факт, что это солнце опять вылезает из-за горизонта. И тут появляется Офелия, и я типа должен все бросить и идти за ней. И не просто идти, а чтобы встретиться. Зачем? Что я ей скажу -- привет? У меня остаются, между прочим, дочери, без меня...

-- С дочками у вас вообще интересная история, -- вдруг заулыбался Сергей Сергеевич. -- Кто у вас старшая, не напомните?

Фидель заметно покраснел, потом потер шею. Было странно видеть его смущенным, он точно пытался что-то вспомнить, что-то, что он должен был знать наверняка, но или память подводила его, или Вселенная сыграла с ним злую шутку и вместо дочки, его родной, старшей дочери, подсунула ему вырезку из глянцевого журнала.

-- А я вам помогу, -- продолжал профессор, как бы не замечая трудностей с припоминанием реальности у собеседника. -- Вашу старшую дочь зовут Дарья, и она сейчас на кухне моет посуду.

ФИДЕЛЬ:

Я сидел в кресле с продавленной подушкой и пытался вправить на место челюсть. Профессор совершенно очевидно тронулся головой, и я раздумывал не пора ли уже вызывать санитаров. Иван, думаю, полностью со мной солидаризировался, судя по выражению его лица. Я прекрасно помнил своих дочек, о чем тут можно было говорить, я ведь сам отвел старшую в первый класс в тот сентябрьский денек, как на заказ солнечный и... Тут моя мысль запнулась. Денек был солнечный -- это я помнил отчетливо, -- была торжественная линейка, да, директор школы сказала речь. Сказала или сказал? Много детей в школьной форме вокруг вперемежку с родителями, потом дети отделяются и строятся по классам. Потом идут в классы на первый в своей жизни урок. Я фотографирую свою дочь, ее первых одноклассников.

И я ловлю себя на мысли, что не помню, как зовут мою старшую, не помню, где это все происходило, была ли у меня жена или я вдовец, или в разводе, я не помню был ли директор школы мужчиной или женщиной, в каком именно месте Москвы пошла в школу моя дочь, и было ли это в Москве или в другом каком месте. Собственно, я вообще не помнил ничего конкретного. И мне стало страшно.

Мне стало страшно, потому что внезапно в моем уме кристаллизовалась картинка -- кто-то липкий и скользкий сидит в темноте и тянет свои выросты-псевдоподы, как у амебы, в мое прошлое, в мою жизнь, в жизнь моей семьи и близких, и стирает один день за другим, час за часом, минута за минутой. Это существо проникло в меня, в мою голову, но ему этого мало, он уничтожает торжественные линейки на первое сентября, радостные улыбки детей, первый раз идущих в школу в новенькой школьной форме, с букетами цветов и ранцами, в которых лежат еще не прочитанные ими книжки. Он лишает нас всех ощущения сопричастности к своей жизни, вкуса и запаха, и цвета прошлого, каково бы оно ни было, с болью и скукой, и наслаждением. Это существо, или сущность, ползает в интимной части моего существования и, само оставаясь невидимой тварью, спрятавшейся в темной глубине незнания, разглядывает дорогие мне вещи, копается даже не в моем подсознании, но в глубинах моей памяти, в той сопричастности, где я через любовь и расположение нахожу общий язык с моими родными. И вот уже я забыл, но не головой, потому что это немыслимо, а своим нутром, физически, свою старшую дочь, а она по тем же самым причинам не помнит меня, ее отца.

-- Мне надо выпить, -- говорю я.

-- Сейчас, -- с готовностью отзывается Сергей Сергеич.

Потом громко, на всю квартиру, стараясь перекричать шум льющейся из крана на кухне воды, говорит:

-- Дарья, вы не принесете бутылочку водки? Надо же отметить вашу встречу с родным отцом!

Гасты пошли на удивление поздно -- обычно они избегали ночных атак. В этот раз, однако, темнота их не смущала. Отряд самооборонщиков, в шутку именовавших себя "Лейбштандарт Фидель Кастро", в котором на данный момент было четыре человека основного состава -- Брэд Питт, Эдвард-Руки-Ножницы, Резиновый Утенок и Ведьмочка -- заняли центр, а приданные им в усиление "Мертвецы" из контры держали фланги. Игроманы похерили максимы, сосредоточившись на отработке стрельбы по-македонски -- из беретт с обеих рук на бегу.

Треск пистолетных выстрелов справа и слева сливались в какофонию очередей и выкриков "Хед-шот!", "Дубль!", "Фоллоу ми!". Было видно, что ребятки разыгрались не на шутку.

-- Пулеметы нам больше не потребуются, -- резюмировал Утенок. -- Кажется, мне сегодня пострелять не придется.

-- Ладно, братушки, передохнем, -- согласилась Ведьмочка. -- Где это Фидель шляется?

-- Соскучилась, да? -- внезапно обретает дар речи Эдвард.

-- Только давай без грязи, Эд!

-- Какая уж тут грязь на фоне большой и светлой любви, -- серьезным тоном подкалывает Эдвард.

-- Допиздишься, Эд, яйца отрежу, -- не менее серьезным голосом отвечает Ведьмочка.

-- Ты Фиделю случайно только не отрежь, мой тебе совет.

-- Допиздишься!

-- Ок. Мир, труд, жвачка.

-- Ок.

"Мертвецы" бегают перед ними, отстреливая головы гастам и обмениваясь загадочными жестами. Гасты, вопреки обыкновению, начинают убегать от вошедших в азарт игроков.

-- Может, нам патроны им подносить? -- меланхолично предлагает Утенок. -- Чего так сидеть-то.

Он достает из рюкзака ноутбук, открывает и углубляется в чтение. Ведьмочка тыкает пальцами в телефон, с кем-то переписываясь:

-- Надо беруши купить. Этот шум за окнами так раздражает.

Брэд кладет под голову ящик с патронами и устраивается поудобнее:

-- Разбудите, если что.

Черный кот мирно сидит на притащенном кем-то из бывшей гостиницы кожаном диванчике и, кажется, с интересом наблюдает за происходящим. Потом внезапно он спрыгивает на землю и бодро бежит прямо в гущу заварушки, устроенной "Мертвецами" перед позицией отряда.

-- Кс-кс-кс, -- пытается позвать кота Эдвард, но тот не реагирует на такие примитивные способы коммуникации. Кажется, что пистолетные выстрелы вообще не привлекают его внимания, он ищет жертву, он охотник на тропе войны, он видит цель, и эта цель и жертва должны были молиться своему богу уже пару минут назад, потому что коты не знают пощады и не прощают нерадивых молитвенников.

Когда Ночной Кот оказывается уже на середине площади, небеса разверзаются и, кажется, целые тучи птеродактилей обрушиваются вниз своими кожистыми крыльями с полуметровыми когтями и с распахнутыми пастями, полными кривых зазубренных зубов. Слышится хруст перемалываемых костей, вопли несчастных гастов, хлопанье перепончатых крыльев, и птеродактили, если это были птеродактили, взмывают вверх и исчезают в сумрачном ночном небе.

Парнишки из "Мертвецов" поднимаются с земли, на которую они повалились машинально и безотчетно, и на лицах у них страх и недоумение.

Лазурное море лежит в лагуне ласковой кошечкой. Ребристые тени пальмовых листьев делают сверкающий песок пляжа золотистым. Легкий ветерок с моря приносит прохладу и запах водорослей, йода и рыбьей чешуи, высушенной на солнце и пропитанной морской солью.

Геринг наслаждается имитацией реальности, сотворенной безвестными инженерами из Кореи, или еще откуда, в кабинете начальника Генштаба, пока бесстрастные эксперты, медики, следователи, и кто там еще, упаковывают труп министра, с простреленной им самим тупой свинячьей головой, в мешок, описывая место... Чего это там место? Место самоубиения пережравшим животным? Ну, да, типа того. Все, что ни делается, к лучшему из возможного. Геринг помнит Лейбница. Геринг помнит Канта и наслаждается Камю. Он эстет и зачитывается Кафкой и Джойсом. А еще он почитывает этого типа, кто сегодня, или вчера, или завтра, называет себя Фиделем. Неплохо писал, да, жаль не с нами, жаль, разбазаривал свой талант, а он несомненно был, или есть, уже и не поймешь, но что с того, талант -- штучная вещь, еще тот усатый и великий знал это, хотя кому это сейчас надо, когда вместо людей остались тараканы или свино-быдляки, как вот этот охуевший от власти и денег министр обороны со своими заместителями, охотно раздвигавшими перед ним свои целлюлитные ляжки и отплясывавшими перед ним, ужравшимся в говно, доморощенный стриптиз в зале, где когда-то планировались армейские и фронтовые операции, и коротко-стриженные офицеры Генштаба склонялись над картами с нарисованными кружками, дугами и стрелочками, по которым потом отмерялась жизнь десятков тысяч солдат великой страны.

Подумав о вульгарной тетке у шеста, он чувствует возбуждение, перед глазами стоит эта ее обвисшая задница, дряблая и слишком жирная, совсем не в его вкусе, интересно, как это было бы, засадить ей сзади, чтобы она стонала и обмирала перед ним, а тяжелые ее сиськи качались в такт его движению; схватить ее за волосы, нравится, сука, да-да, о...

Геринг переключает режим имитатора, и на берегу появляется юная мулатка, но это не то, что ему сейчас нужно, ему нужна эта баба с валиками жира на том месте, где когда-то у нее была талия, нужны ее бедра, раздвинутые перед ним, слишком жирные, слишком порочные, слишком притягательные, но девочка уже подошла к нему, расстегнула ему штаны и, постанывая, начала отсасывать ему нежным ртом, а он закрыл глаза, как же ее зовут, эту бабу, подстилку для борова с дырявой башкой, Света, Лена, он сейчас вспомнит, если бы эта сучка не была бы так умела, не сбивала его с мысли, он бы вспомнил... И вдруг резкая нестерпимая боль там, внизу живота, заставляет его оцепенеть, он не может вздохнуть, нелепо шевеля конечностями, как жук, проткнутый булавкой. Мулатка встает, держа во рту его окровавленный хуй. Геринг чувствует, как из него фонтаном бьет горячая кровь, заливая все вокруг, стекая по его бедрам и собираясь теплой лужицей у его ног.

Тут дыхание возвращается к нему, и он издает пронзительный крик, полный жалости к себе, а девка плюет ему в лицо его же половым органом и весело хохочет. А потом он теряет сознание.

ФИДЕЛЬ:

Даша стоит на пороге, в руках у нее бутылка "Столичной", которую тут же забирает профессор: от греха, давайте я сам, сам разолью.

-- Это что -- шутка, профессор? -- непонимающе смотрит на него Даша.

-- Нет, не шутка. Фидель -- ваш родной отец. И он не бросал семью, нет, не подумайте. Все гораздо сложнее.

Я смотрю на Дашу, и какое-то смутное ощущение возникает на задворках сознания -- тень, рябь на воде, отблеск пламени костра, шум в кроне осенних кленов, силуэт птицы на фоне закатного неба, папа, купи мне этот шарик, какой милый ребенок, запах грибов в осеннем лесу, а пойдем сходим в кино, коридор больницы, горчица очень острая, дочка, а я хочу, хочу, ну, ешь, если хочешь, а вот и школа, чтобы в десять была дома, хорошо, папа, последние новости, под Челябинском упал метеорит, на улицах стало слишком опасно, я за тебя переживаю, Даша... Стоп. Стоп! У меня перехватывает дыхание: Даша, дочка!

-- Папка! -- выдыхает Даша и бросается мне на шею.

-- Дочка, -- говорю я, и мой голос дрожит.

Я обнимаю родного и близкого человека и больше не собираюсь его терять. На мои глаза наворачиваются слезы, но мне почему-то не стыдно. Или же время скрывать свои слабости еще не наступило.

Потом мы сидим и выпиваем, и я пытаюсь найти ответ на мучащие меня вопросы, заранее зная, что ответов нет. Или они мне сильно не понравятся:

-- Как получилось, профессор, что мы теряемся... Теряемся и теряем людей, себя, город?

-- Мир раскололся, Фидель. "Время сломалось".

-- Но его можно починить?

-- Кто знает. Сегодня мы одержали маленькую победу и починили кусочек времени, залатали небольшую прореху в Мироздании. С чего-то же надо начинать, не так ли.

-- Да, это так. Я ваш должник, профессор.

-- Нет, я для себя стараюсь. Меня не устраивает то, что там происходит, -- он машет рукой в сторону окна. -- И еще. Я так подозреваю, что скоро мы все будем вашими должниками.

На минуту в комнате повисло молчание, и только гудение компьютеров нарушало тишину, да редкие автоматные очереди где-то вдалеке напоминали о неизбежности для мужчин быть мужчинами.

-- Вячеслав Михайлович, с вами все в порядке? -- откуда-то издалека услышал Геринг. Он оглядывается, где он находится, что это, какая-то труба, он стоит на четвереньках в липкой жидкости, сверху на него падают крупные капли холодной воды.

-- Я здесь! -- кричит он, но из горла вырывается жалкий хрип.

Тогда он пытается встать на ноги, но больно ударяется головой о металл. Что ж, придется двигаться на карачках или на четвереньках, решает он и ползет в сторону, откуда раздался голос, а теперь и не один.

-- Что это с ним?

-- Не знаю. Надо врача вызвать.

-- Может, напился?

-- Да вроде бы не сильно пьян был.

-- Зрачки не реагируют.

-- А должны реагировать?

-- Кажется, да. Я сериал смотрел про больницу. Там врачи всегда проверяли зрачки.

-- И что это значит?

-- Я не знаю точно. Давай доктора зови. Нам только второго трупа не хватало.

Геринг ползет и ползет, но голоса не приближаются, хотя и не удаляются.

-- А это что за штука? -- спрашивает один из них.

-- Не знаю. Может, телефон? Попробуй выкл...

В эту же секунду Геринг проваливается в какое-то отверстие на дне трубы, заполненное водой, и начинает тонуть, судорожно загребая воду руками и ногами, и когда воздух в его легких уже кажется готов вырваться наружу, выныривает на поверхность -- и оказывается на диване в кабинете Генштаба. Его рука машинально тянется к паху, но там все на месте, ничего не болит, никакой крови нет. Два офицера, в одном из которых он узнает дежурного, склонились над ним, на их лицах недоумение. Наконец, дежурный офицер прерывает немую сцену:

-- Вячеслав Михайлович, вы в порядке?

-- А, да-да, -- Геринг смотрит на свой костюм -- он сухой.

Тут он видит в руках другого офицера свой карманный имитатор реальности и почти кричит:

-- Осторожно! Не включайте его! -- и практически вырывает девайс из рук удивленного офицера. -- Это опасно. Это очень опасно!

Внезапно его волосы буквально зашевелились у него на голове. Под столом, длинным столом из мореного массива дуба, он увидел пенис, окровавленный кусок детородной плоти, и тут же блеванул прямо на начищенные до блеска ботинки офицера Генерального штаба.

Папа сидел в кабинете в полумраке и смотрел по старинному ламповому телевизору советские мультфильмы: почему сейчас не могут так снять, по-доброму, с веселым детским заливистым смехом? По его лицу с туго натянутой на скулы кожей, ставшему чужим и практически неузнаваемым для него самого, текли редкие капли слез, которые он изредка смахивал тыльной стороной ладони. Ему вспоминалось что-то такое светлое, радостное, дети в белых рубашках с коротким рукавом, красные пионерские галстуки, горнисты с блестящими латунными трубами, издающие пронзительные и хриплые звуки, веснушчатое лицо той девочки, которая смеялась, как ему казалось, над ним, стоя со своими подружками, а он так и не решился к ней подойти, ни разу за месяц, и вот сидит тут один и смотрит в пятитысячный раз одни и те же мультики, как в детстве, а для чего все это, для кого он старается?

-- Марина! -- позвал он секретаршу, немного успокоившись. -- Ма-ри-на!

Кряхтя по-стариковски он поднялся с дивана и пошел к выходу, вот сейчас он ее проучит, как отлынивать от работы государственной важности, первое лицо государства, а должен все делать сам, круговая порука и разгильдяйство, и еще это, коррупция, на местах и на самом верху, они у него попляшут, он им покажет, покажет.

За его спиной на экране цветного телевизора советской еще сборки веселый слоник пел детскую песенку, обнявшись с обезьянкой под пальмами на тропическом острове:

Тридцать три, тридцать три

Друга у меня!

Посмотри, посмотри --

Вот мои друзья!

Шаркая, как он привык передвигаться, когда на него не были направлены телекамеры, он добрался до двери. Слоненок в это время довольно фривольным движением хобота залез в трусики обезьянки. Обезьянка засмеялась и упала на спину, дрыгая ножками в воздухе. Папа дернул за ручку, но дверь не открылась. Слоненок стащил трусики с обезьянки и явно возбудился. Папа подергал дверь еще, но она не открывалась. Обезьянка с интересом глядела на слоненка, пока тот пытался на нее взгромоздиться: хэу-хэй! -- кричала она. Папа постучал в дверь, чувствуя себя нелепо, будто он работал продавцом нано-пылесосов на заводской окраине. О, чудо, он влез, обезьянка завизжала, слоненок запыхтел, сопя немного в нос, то есть, в хобот. Папа взялся двумя руками за ручку и со всех остававшихся у него старческих сил потянул ручку двери, и дверь стала медленно открываться, будто ее что-то держало, или она была приклеена чем-то вязким и тягучим, как патока. Слоненок протрубил, и обезьянка лопнула, как воздушный шар, повисая на ветках пальм тряпьем плоти и забрызгивая песок и стволы деревьев кровью и спермой.

Папа открыл, наконец, дверь и вышел наружу, в приемную. В первый момент его ослепил яркий свет синих ламп, казалось, пышущих жаром. Глаза у него заслезились от этого мертвенно безжизненного марева: кто дал ей право менять освещение, она что, загорает тут, сучка?

Под ногой у него что-то хрустнуло и зашевелилось, он посмотрел вниз и увидел какое-то существо, то ли рака, то ли краба, не поймешь. Папа дернулся, его рука коснулась стены и прилипла. Наконец его зрение после полумрака кабинета немного адаптировалось к ярко освещенной приемной, и он смог оглядеться, с трудом оторвав ладонь от чего-то липкого и скользкого.

За столом вместо его секретарши сидело гигантское насекомое, стены были покрыты потеками какой-то слизи, а по полу туда и сюда шныряли маленькие создания с бледными полупрозрачными хитиновыми панцирями. Насекомое задвигало жвалами, направило метровой длины сегментарные усы в сторону Папы и застрекотало, несомненно угрожающе, во всяком случае Папа расслышал в ее стрекоте интонации самки, защищающей свой помет.

От неожиданности ноги Папы подкосились, он рухнул на пол, понимая, что встать уже не сможет. По его лицу пробежал детеныш гигантской самки, он попытался стряхнуть эту мерзость, но рука снова прилипла к слизи, и тут он почувствовал, что не может сделать ни вдоха, потом резкую боль в груди, потом все вокруг окрасилось в красное, и сердце законно избранного диктатора остановилось.

ФИДЕЛЬ:

Из первого вертолета выскочил Геринг в сопровождении двух десантников, бронежилет болтался на нем, постоянно сползая с его округлого упитанного живота, каска тоже сидела криво, и ему приходилось постоянно ее поправлять. В довершение картины камуфляж на нем был на пару размеров меньше, чем нужно. Ветер, поднятый лопастями вертушек, заставлял его пригибаться, пока он шел к нам.

-- Здравствуйте, Фидель, -- Геринг протянул мне руку. Ладонь у него была мягкая, но не безвольная. -- Жора... Георгий не сможет участвовать в операции, я буду вместо него.

Ну, мне было как-то без разницы, кто пойдет от федералов, то есть, абсолютно без разницы. Их задача вывести нас на цель и обеспечить пути отхода. Все остальное мы сделаем сами, если получится. А если не получится у нас, никто больше не сможет, я в этом уверен.

Было раннее утро, и стоять на промозглом ветру от вертушек было холодновато, поэтому я пригласил Геринга в наше убежище. Десантники молча пошли за нами. Один из них был в чине майора, другой, судя по полевым погонам, был капитан. Я никогда не доверял федералам, не собирался делать это и сейчас, поэтому я дал незаметный знак Брэду Питту, чтобы тот приглядел за этой "охраной". Так, на всякий случай.

-- Что у вас с лицом? -- как можно невиннее спросил я.

-- Пустяки. Небольшая авария.

Не хочет говорить, бедняга. Интересно, кто его так разукрасил? Он же важная шишка, чуть ли не второй-третий человек у них, а тут такая картина маслом - распухший нос, синяки под глазами. Не следы ли это тайной подковерной борьбы за власть? Впрочем, это не мое дело, думал я.

У меня своих дел было по горло. Самокатчики не подвели, пятеро экстремалов прикатили за полночь дружной стайкой. Я дал им в зону ответственности правый наш несчастный фланг. Ребята раздали им оружие и наскоро проинструктировали, как с ним обращаться. Больше всего возни было с максимами, пока наши новые союзнички не научились правильно заправлять ленту и более-менее точно прицеливаться.

-- Ваш сектор обстрела вон от того столба слева и до переулка справа, -- в голосе Ведьмочки прорезались командирские нотки, что делало ее неотразимой. -- Никакой самодеятельности, понятно? Получаете команду на огонь, жмете вот на эту гашетку -- все остальное максимыч сделает сам. Главное, следите, чтобы гасты не прошли ближе вон тех камней. Патронов не жалейте, этого добра у нас, хоть жопой ешь.

Снаряжение было собрано и тщательно уложено в рюкзаки, подсумки и разгрузки. Я решил упаковаться по полной программе и вынес мозг ребятам придирками и тупыми вопросами. Пусть лучше попсихуют с зануды Фиделя сейчас, чем потом в этих гребаных Печатниках кусать локти, если не окажется под рукой нужного оружия, девайса или патронов. Береженного бог бережет, а я отвечаю за них головой.

Вчера я вернулся в отряд довольно поздно, ребята ждали меня, что было необычно -- мы, конечно жопу порвем друг за друга, но я понимаю еще Ведьмочку, после секса у нас с ней связь и еще какая, но остальные -- старые волчары самообороны -- они-то что так дожидались своего непутевого командира? А оказывается было нечто. Нечто, заставившее игроманов из клана "Мертвецы" выглядеть бледно и неуверенными в себе. Они мне понарассказывали о птеродактилях и перепончатых крыльях в таких красках, что у меня самого уже волосы встали дыбом. Разверзшиеся небеса и сонмы черных демонов, пожирающих гастов, как подростки пожирают поп-корн во время последнего сеанса с семнадцатым терминатором, да, это было круто, я уверен.

Мы обговорили основные моменты завтрашнего похода в преисподнюю, хотя разговаривать мне уже не хотелось ровно настолько, что каждая фраза, произнесенная мною, вызывала у меня рвотный рефлекс. Ведьмочка сидела немного в стороне от всех, но наши взгляды пару раз пересеклись в неровных отблесках от костра. И в какой-то момент мне показалось, что я должен -- просто обязан -- сделать нелогичную, но необходимую вещь. И тогда я встал, подошел к ней и поцеловал ее в губы на глазах у всех. А эти гады встретили мое сюсюканье аплодисментами, уроды! Ведьмочка ответила на мой поцелуй, просунув язычок мне в рот, о, она умела это делать.

-- Горько кричать еще рано! -- предупредил я свою гоп-кампанию. -- Девушка не дала согласия.

-- Да! Даю согласие, -- тут же встряла Ведьмочка. -- Я полностью согласная!

-- А поломаться для вида? -- поинтересовался Утенок. -- Как воспитанная барышня...

Я обнял ее за талию и практически потащил ее к ней в комнату, а, может, это она меня тащила, тут так сразу и не скажешь, бросив на прощание под всеобщее дружное улюлюканье:

-- Отбой по всем фронтам! Завтра поднимаемся в шесть.

Мы прошли с Герингом и его придворными десантниками в наш импровизированный штаб. Геринг достал карту и попытался ее развернуть и сориентировать на столе, но только оторвал довольно большой кусок, хорошо, это было в районе Кунцево.

-- Давайте я, -- я взял карту и разложил ее на столе. Потом ткнул пальцем. -- Мы вот тут. Каким маршрутом пойдет наземная боевая группа?

-- Наземной группы не будет.

-- В смысле не будет? -- не понял я. -- А бээмпешки... Мы же договаривались!

-- У нас проблемы с министром... С министерством обороны. Я думаю, хватит вертолетов.

Так. Операция начинает разваливаться, еще не начавшись. Заебись.

-- И что за проблемы у вас с министром? -- я начал понемногу злиться.

-- Министр неудачно посмотрел стриптиз.

-- И сломал себе хуй?

-- Практически. Но если быть точным -- прострелил свою тупую башку.

-- Весело там у вас.

-- Веселее некуда.

Я задумался на пару секунд:

-- А что, без министра нельзя выделить мотострелковое отделение на нашу операцию?

-- Без министра мы это отделение даже не найдем, если оно вообще существует. В природе. Есть мнение, что на сухопутные силы можно особо не рассчитывать. Поэтому, давайте сосредоточимся на ВВС. У нас две вертушки, думаю, этого более, чем достаточно, чтобы вытащить одну девку в пяти километрах отсюда.

План операции пришлось срочно переделывать. Изначально мы задумывали пробиться на боевых машинах пехоты к объекту, потом овладеть им штурмом, используя бээмпешки как опорный пункт; потом эвакуировать Офелию по коридору, удерживаемому "Мертвецами", к вертушкам, а уж потом погрузиться на боевые машины и свалить домой под фанфары и прочие волынки с горнами.

И что теперь? Придется задействовать клан контры для защиты вертушек и, частично, коридора отхода, а самим проводить штурм и эвакуацию, заодно еще прикрывая отход главных сил.

-- Сколько у вас людей, кроме этих? -- я кивнул на "десантников". И еще подумал: интересно, когда они в последний раз видели парашют?

Геринг помялся:

-- Четверо, если считать с вертолетчиками.

-- То есть, два человека?

-- Типа того.

-- Негусто. Для великой Эрефии.

-- Не густо, -- согласился Геринг.

Он определенно начинал мне нравиться. Без грязи, без грязи! Я еще подумал, вот нахуя строить великие империи, если в нужное время под рукой оказываются не более трех человек?

-- Надеюсь, наш несменяемый президент нас благословил, -- сказал я в шутку.

-- Я тоже надеюсь на это, -- отозвался сановник, поправляя свой постоянно сползающий набок шлем. -- Перед смертью. Президент скончался вчера вечером. Но будем верить, что не окончательно.

Часть вторая. Офелия

Глава 9

Ночной Кот пулей вылетел в открытую дверь вертолета и скрылся в клубах пыли, поднятых лопастями винтов. Фидель бросил через плечо, выпрыгивая следом:

-- Ведьмочка -- слева, Утенок, прикроешь справа.

Они были на месте, в Печатниках. По плану маршрут держали "Мертвецы", базу с вертушками -- десантники во главе с Герингом, или кто они там на самом деле. До объекта от места высадки было с пару километров, не больше. Легкая прогулка на полчаса неспешным шагом. До обеда должны уже вернуться к своим.

-- Торжественная встреча отменяется, -- Утенок оглядывается вокруг. Ни души. -- Духовой оркестр не прибыл, торжественный караул спился, не дождавшись дорогих гостей.

Они заняли позиции для прикрытия места высадки и подождали пока второй вертолет не сядет метрах в тридцати от первого. Вторая вертушка раза в два больше, чем их, собственно, на ней и должна эвакуироваться таинственная лаборантка. Из приземлившегося вертолета выскочили "Мертвецы" и тут же ломанулись вперед, никого не дожидаясь.

-- Великолепная четвертка, мать их, -- Ведьмочка включила лазер-целеуказатель на лучевом пистолете-пулемете.

Фидель передернул затвор шестиствольного ручного пулемета:

-- Пусть порезвятся, жалко, что ли.

Он развернул карту:

-- Сейчас мы вот здесь. Это заброшенный стадион. Двигаемся мимо заброшенного торгового центра по направлению...

-- К заброшенной лаборатории? -- невинно хлопает ресницами Ведьмочка. -- По заброшенному шоссе...

-- Ладно, не умничай, -- хмурится Фидель. -- Тут действительно все заброшено. Куда эти игроманы попиздили, интересно?

-- В заброшенный игровой клуб, нет?

Фидель выразительно посмотрел на Ведьмочку, но той было хоть бы хны. С таким же успехом он мог бы укорять своими взглядами огнемет объемного действия или взывать к совести проголодавшейся пантеры.

-- Я никого не вижу, -- сообщил справа Утенок. -- Никого и ничего в пределах видимости.

-- Видимость обманчива, -- вздохнул Фидель. -- Продолжаем наблюдать. На вертушки они должны как-то отреагировать.

Он достал сканирующий бинокль и осмотрел местность. Никакого движения заметно не было. Кроме красавчиков из игрового клана, бодро перебегавших от одной позиции к другой.

-- Куда, интересно, кот делся? -- поинтересовался вслух Фидель. -- Надеюсь, Иван контролирует его.

-- Вся надежда на зятя, да-да, -- подколола Ведьмочка, и Фидель в который уже раз пожалел себя за свою откровенность. И потом еще и добавила, -- Да не переживайте вы так, папаша, ваша дочка не на много старше вашей любовницы. Старше, но не на много.

-- Весело тут у вас, -- заметил Утенок как бы между прочим, досылая патрон в ствол автоматического гранатомета. -- Воссоединение семей, родственные узы и романтические вечера.

Моторы вертушек остановились с затухающим воем турбин. Прямо перед ними лежало шоссе с потрескавшимся асфальтом, сквозь который пробивалась молодая трава и, местами, тонкие деревца. День обещал быть солнечным и жарким. Здание торгового центра виднелось в километре от них. Нигде не было заметно никаких следов гастов, пейзаж, скорее, напоминал декорации к фильму о пост-апокалипсисе. Однако сам воздух, казалось, содержал невнятную угрозу, что, тем не менее, не делало ее менее реальной и очевидной.

-- Тихо, ребята, -- почти прошептал Фидель. -- Вы ничего не слышите?

-- Шум... Точно от ветра в проводах, -- также перешла на шепот Ведьмочка.

Небо вдруг потемнело, будто туча нашла на солнце, но туч не было. Вернее, была одна, но она состояла из крылатых фигур, надвигающихся на них из-за здания торгового центра.

Главный в учреждении, не имеющем даже названия, с интересом смотрит на жалкую фигурку гаста, стоящую перед ним и испуганно дрожащую. Гаст повторяет, как заведенный:

-- Я буду быть человек, я буду быть человек...

Отхлебнув благородного коньяка, он интересуется у молодого человека, стоящего рядом с блокнотом в обложке из телячьей кожи:

-- Это все, что он может нам сказать?

-- Отнюдь, -- молодой человек поправляет очки в проволочной золотой оправе с круглыми линзами и заглядывает в блокнот. -- Он говорил о великом белом человеке. Называл его "спаситель". А себя -- "пророком спасителя".

-- Что, правда?

-- Да, сэр.

-- Не называй меня "сэром", Майкл... э... Сэр Майкл, -- главный едва заметно ухмыляется, пряча улыбку в бокале с коньяком. -- Мы в России. Здесь это звучит, как плохой дубляж голливудского боевика, знаешь ли. И убери это чучело. Пророк спасителя! Кто им пишет программы?

Референт в скромном костюме из чистой шерсти за две тысячи фунтов нажимает на кнопку вызова, двери открываются и входят два охранника. Гаст продолжает твердить свое "я буду быть человек", потом замечает вошедших и говорит громко:

-- И разверзнется бездна, и выйдет зверь рыкающий и поглотит их. Я буду быть человек.

И тут разверзлась бездна.

ФИДЕЛЬ:

Так вот они какие -- летающие гасты, я-то думал это обычные байки, но нет, они реальны и явно представляют собой серьезную угрозу.

-- "Мертвецы", -- говорю я в уоки-токи. -- Воздушная тревога, воздушная тревога! Гасты сверху. Как слышите?

Но гасты, сбившись в огромную черную стаю, уже пикируют вниз, на ребят из клана, волна за волной накатывая вниз, а затем снова поднимаясь вверх. "Мертвецы" молчат, но мы видим, что бой в самом разгаре по вспышкам выстрелов и трассам очередей, уходящих в небо.

-- Огонь на поражение, -- командую я и даю прицельную очередь в самую гущу летающей нечисти. -- Перебежками, вперед!

Блок стволов шестиствольного пулемета раскручивается с визгом, выбрасывая шесть тысяч пуль в минуту, пуль, проделывающих целые просветы в летающей туче из мяса, перьев, костей и говна. Гранаты от Утенка взрываются праздничным салютом, Ведьмочка короткими очередями поджаривает по нескольку расшалившихся бройлеров за раз.

Внезапно остатки летающей конницы скрываются за зданием торгового центра, со всей быстрой, на которую они способны, как по команде. Или по команде, все-таки?

Мы добежали до позиции контровского клана не сразу -- приходилось продираться через горы трупов и отдельных частей тел небесных гастов, скользя на лужах крови, кучках кишок и прочих внутренностей, перемешанных с перьями и птичьим пухом.

-- "Мертвецы", прием, -- снова и снова повторяю я в карманную рацию, но никто не отзывается.

-- Держим оборону, -- говорю ребятам: Утенку и своей юной любовнице. -- Они должны быть где-то здесь. Рука сама выхватывает пистолет и всаживает пару пуль в голову недобитого гаста.

Я не узнаю их, крылатых этих: у них собачьи головы и острые желтые клыки. И этими клыками они загрызли весь клан "Мертвецов". Ребята погибли все вместе, на лицах у них был азарт и жажда боя.

-- Фидель, отсюда надо уходить, -- говорит мне серьезным голосом Резиновый Утенок. -- Второй атаки с воздуха мы можем не выдержать.

Он прав. Мы все знаем, что он прав. Мы видим, что стало с пацанами из игрового клуба, которые слишком увлеклись игрой. Игрой не на жизнь, а на смерть.

Пыльная дорога с потрескавшимся асфальтом. На перекрестке надо было поворачивать налево, огибая здание из стекла и бетона - торговый центр. Автостоянка перед ним позволяла контролировать левый фланг метров на двести, но справа были густые заросли кустарника и деревьев, и отсюда по боевой группе мог быть нанесен удар из засады.

Фидель сверился с навигатором в телефоне, который ему дал Иван при прощании. До объекта еще метров пятьсот, не факт, что они их пройдут. Слишком уж все тихо и спокойно. Солнце начало припекать, в брониках стало уже жарко, но расслабляться нельзя.

Спутниковая связь работала и здесь, и Фидель набрал номер профессора. Он вкратце описал ситуацию.

- Крылатые псевдоморфы, небесные гасты, -- задумчиво проговорил Сергей Сергеевич. -- Значит, это не миф. И еще -- процесс зашел дальше, чем я думал.

-- Еще какой не миф, -- согласился Фидель. -- Они уничтожили нашу группу поддержки, целый игровой клан из контры, а я думал, что этих пацанов вообще не может ничего остановить.

-- Соболезную, -- ответил профессор.

-- Да, я знаю, но уже ничего не поделаешь.

-- Фидель, а где кот?

-- Я не знаю. Он сбежал.

-- А вы попробуйте установить с ним связь. Там на экране есть иконка - черный кот, нажмите на нее.

Фидель кликнул на иконке, программа запустилась, трехмерный логотип закрутился на экране. Появилась картинка: в поле зрения кота были спрятавшиеся в кустах гасты, и они передвигались на четырех конечностях, напоминавших вараньи лапы, медленно подкрадываясь к тому месту, где стояла команда Фиделя.

-- Огонь не открывать! -- приказал Фидель. -- Зацепим нашего котика. Быстро уходим!

Вся команда рванула к торговому центру, а четырехлапые гасты выскочили вслед за ними из кустов. Ведьмочка поджарила парочку плазменными очередями. Запахло паленым мясом, остальные скрылись, откуда и появились.

Кот рванул за ними и теперь бежал чуть позади, пока они пересекали бывшую автостоянку.

-- Контролируем воздух, -- скомандовал Фидель. -- Пока что крылатые -- самые опасные.

Они забежали в здание торгового центра. Многие стекла в нем были выбиты, но в целом он неплохо сохранился. Некоторые магазины выглядели так, будто их срочно покинул персонал, оставив все товары на месте. Правда, вещи были покрыты толстым слоем пыли, кроме тех, что лежали под стеклом. Косые лучи солнца пробивались через стеклянную крышу.

-- На второй этаж, -- бросил Фидель. -- И занимаем оборону.

Они взбежали по эскалатору, который не работал уже пару-тройку лет, если не больше.

Утенок поднял кулак, все остановились:

-- Секунду, -- сказал он. -- Сейчас.

Он поставил гранатомет на пол, скинул со спины рюкзак и достал из него ультрабук. Пощелкав по клаве, он жестом показал направление:

-- Вон там -- технические службы. Там легко будет держать оборону, вход только один.

-- Хорошо, -- согласился Фидель. -- Двинули.

Они свернули пару раз и попали в какой-то коридор. Пройдя по нему, они оказались перед двустворчатой металлической дверью.

-- Сюда? -- спросила Ведьмочка.

-- Сюда, -- ответил Утенок.

В это время, пока Утенок возился с дверью, Фидель заметил тень, мелькнувшую в глубине коридора, пересекавшего тот, где они стояли. Он вскинул глок и встал на одно колено, готовый открыть огонь на поражение.

-- Не торопись, Утенок, -- сказал он. -- У тебя все получится. Спокойно. На нас всего лишь ползет какая-то хуйня.

На них действительно позла какая-то хуйня, повизгивая и клацая когтями по полу. Первая же разрывная пуля превратила ее в ошметки плоти и слизи. Утенок, наконец-то, справился с замком двери. Они вошли внутрь, заперли и забаррикадировали дверь. Кот заскочил внутрь вместе с ними.

Солнечный денек -- не самое удачное время, чтобы умирать.

-- Нужен новый план, -- сказал Фидель, когда они проверили помещение и скинули рюкзаки и нагрузку. Раньше тут была, скорее всего, бухгалтерия или офис крупной кампании. -- С такой плотностью гастов и еще и без ребят из клана "Мертвецов" нам на объект не пробиться. А если и пробьемся, живыми уже оттуда не выберемся.

Утенок уткнулся в свой ультрабук, потом повернул экран так, чтобы было видно всем:

-- По прямой до комплекса зданий лаборатории триста метров. Беда в том, что эти триста метров проходят по открытой местности, где мы будем как на ладони. Особенно для атаки с воздуха.

-- Подземные коммуникации? -- полу-спросила, полу-предложила Ведьмочка.

-- На планах нет никаких подземных коммуникаций, кроме обычных теплотрасс, линий электропередач, все в этом духе. Водопровод, конечно, есть еще.

-- Канализация? Ливневые стоки? -- поинтересовался Фидель.

-- Судя по обозначенным профилям, мы там просто не пролезем.

-- Да, не хотелось бы застрять в стоке унитаза, -- сообщила Ведьмочка.

-- Ладно, думаем, -- буркнул Фидель. -- А пока перезаряжаем оружие и проверяем боекомплект. У кого сколько осталось?

Они отщелкивают магазина, проверяют разгрузку и рюкзаки.

-- Полная батарея в запасе и десять процентов заряда в этой, -- первой сообщает Ведьмочка. -- Гранаты не использовала.

-- Одна лента в гранатомете, все остальное -- полный комплект, -- отрапортовал Утенок.

Фидель кивнул:

-- У меня -- две трети от ленты. То есть, на пару очередей, если без фанатизма. Что ж, один бой выдержим точно, два -- уже под вопросом.

Он достает фляжку и пускает ее по кругу.

-- Идеи, дамы и господа, мне нужны ваши идеи, -- говорит он. -- В том числе и по плану отхода.

Ночной Кот запрыгнул на колени Утенку и уставился в монитор. Потом мяукнул. Потом мяукнул погромче. Потом запустил когти в ноги Резинового Утенка.

-- Что за черт! -- подпрыгнул на Утенок и сбросил кота на пол. -- Ты что делаешь, засранец? Эй, Фидель, смотри!

Он показал на план на своем ультрабуке:

-- А эта красная линия откуда здесь взялась?

Красная линия вела от торгового центра прямо к лаборатории, и проходила она точно по теплотрассе.

Труп Папы лежал на операционном столе. Сейчас он казался жалким и ссохшимся. Члены Высшего Совета толпились поодаль, перешептываясь и изредка утробно похохатывая одним им понятным намекам и шуткам. Вокруг тела собрались светочи современной нео-медицины. На консилиуме они должны были дать свои рекомендации, поставить диагноз и прийти к общему соглашению о методах лечения пациента. Перед ними стояла чисто медицинская задача -- Папу надо было вылечить.

-- Диагноз очевиден, -- начал старенький профессор еще допостмодернистской школы. -- Острая сердечная недостаточность вследствие возраста и постоянных стрессов. Рекомендую пересадку сердца, основных органов и, естественно, головного и спинного мозга. Кто за?

-- Я вижу... Я вижу иное, -- замогильным голосом протянул потомственный экстрасенс в пятом поколении, называвший себя в минуты просветления Гладильной Доской. -- Я вижу огромную тараканиху. Я вижу ее потомство, оно везде, оно ползает вокруг нас. Тараканиха выпила жизненную энергию пациента. Канал связи между ними надо блокировать, больного накачать свежим потенциалом и соединить с информационно-энергетическим полем напрямую.

-- Коллега, э-э-э, вы несете полную чушь... -- начал было профессор, но его перебил Федор, колдун и яркий представитель алтайской научно-мистической школы:

-- Зов предков! Пациент пошел на зов предков, но воздействие духов стоячей воды сбило его с тропинки, и он заблудился в непролазной чаще подсознания. Рекомендую заклинание для заблудившихся в полную луну в ночном лесу. Готов выписать рецепт по обычным тарифам, -- он достал из кейса бланк рецепта на заклинание, но не встретил понимания у коллег.

-- Нет-нет! -- с акцентом, напоминавшим немецкий, возразил Доктор Дро под одобрительный гул нео-медиков. -- Вы серьезно упрощаете дас проблем. Предлагаю перевести пациента в состояние ложного вампиризма, потом использовать стандартные процедуры гемофикации...

Дискуссия разгорелась не на шутку. Коллеги горячо обсуждали тонкости нео-медицинских процедур.

-- Метод зомбирования этой школы -- чистой воды профанация! С таким же успехом они могут использовать осиновый кол и серебряные пули...

-- Вы можете, коллега, гарантировать стабильность канала связи с Валгаллой? Насколько мне известно, последние эксперименты в этой области...

-- Стоянов -- шарлатан! Он докатился до освященной водицы...

-- Давайте без антинаучных бредней! Стимулирующий и тонизирующий эффект святой воды -- научно доказанный факт.

-- Пересадка головного мозга -- отработанная процедура, и я не вижу никаких причин...

-- Да, есть риск солиптического синдрома, но он легко устраняется "магическим кругом", как недавно показал уважаемый...

Пока продолжались эти жаркие профессиональные споры, сенаторы постепенно разбрелись и снова собрались, но уже не в операционной, а в местном ресторане, что традиционно назывался кремлевской столовой.

Также традиционно ресторанный зал делился на две зоны -- в одной посетителей обслуживали девушки топ-лесс, в другой -- мальчики в шортах. Вторая зона была раз в пять больше первой.

С количеством опрокинутой выпивки и поглощенной закуски разговоры государственных мужей становились все громче и откровеннее, что проявилось еще ярче, когда заиграла музыка в исполнении чопорной академической рок-группы в классических обоссанных косухах и аристократически не глаженных майках с разводами элитарного пота подмышками. Естественно, порванные джинсы музыкантов были пошиты в лучших ателье Лондона в соответствии со строгими канонами традиционалистского покроя.

Их разговоры вращались вокруг тем государственной важности: нет, мы не поддержим пиндосов в агрессии против Швеции, категорически не поддержим, даже не пригласим посла на банкет в честь открытия очередного смакдональдса, пусть знают, что мы резко против, представляю себе лицо этого ботана, будут вертеться у нас как уж на сковороде, такой международный конфуз -- трехсотый мак, а посла-то и нет, послали посла, ах-ах-ах, пусть шведы думают, кто их реальный защитник; а я требую эмбарго на импорт каучука из Бразилии, зачем было забивать в наши ворота семнадцать мячей, я вас спрашиваю, почему не остановились на семи, пусть десяти голах; каждый патриот своей родины должен проголосовать за этот закон, столько народа погибло от сосулек, а до сих пор это быдло не носит каски, будущее страны в наших руках; здравоохранение слишком важно, чтобы заигрывать тут с демократией, каждый должен понимать, что простое погружение в освященную воду не гарантирует излечение от всех инфекций без утвержденных песнопений и молитвословий; запретить наборы кухонных ножей как средство массового поражения, хранить не больше трех ножиков в несгорающем сейфе, и чтобы он был прикручен мостовыми болтами к специальному двутавровому каркасу; да, мое мнение -- это надо запретить и повысить штрафы за нарушение, да.

Музыка внезапно смолкла, к микрофону подошел мужик с лицом механизатора-степняка -- секретарь Высшего Совета Федерации -- и постучал по нему пальцем:

-- Господа, врачебный консилиум пришел к консенсусу, -- он развернул бумажку и стал зачитывать. -- Пациенту, поступившему на лечение... И так далее. Рекомендуем троекратное погружение в воды Стикса... Так-так. Пересадка всех внутренних органов в соответствии с канонами Ортодоксальной Дракулической Секты и полным соответствием с вудической практикой. Спасибо за внимание. Бюллетени для голосования вам разнесут официанты.

Он дал знак, и рок-группа загрохотала гитарными запилами.

-- Теплотрасса? -- удивился Фидель. -- Это такая толстенная труба? Но как мы в нее залезем?

-- Можем попробовать поискать автоген, -- предложила Ведьмочка. -- Когда мы подходили сюда, я видела на первом этаже автосервис.

-- Да, еще бы сварщика найти, -- вздохнул Фидель.

-- Я умею немного варить, -- сообщила Ведьмочка.

Фидель с Утенком уставились на нее:

-- Ты? -- не поверил Фидель.

-- Да, я. Немного, но варила, практика есть.

-- А где научилась?

-- Стрит-рейсинг. Мы сами тюнинговали тачки. И сами сваривали каркас безопасности.

Утенок, не отрываясь от своего лэптопа, сообщил:

-- Автоген не пойдет. Для этого участка магистральной теплотрассы использовались трубы 1420х18,7. То есть, почти два сантиметра стали плюс теплоизоляция. Автогеном мы будем пилить их до морковкина заговения. Тем более, нам придется не только залезать в эту трубу здесь, но и вылезать из нее там. Баллоны туда не затащишь, да и внутри я не представляю, как можно будет там работать автогеном.

-- Значит, теплотрасса отпадает... -- начал Фидель, но потом задумался. -- У нас есть кое-что получше автогена.

-- И что же? -- спросила Ведьмочка.

-- Твой плазменный автомат.

Тут уже Ведьмочка с Утенком уставились на Фиделя. Потом Ведьмочка с невинным лицом поинтересовалась, как бы между прочим:

-- Папочка, тебя случаем не контузило?

-- Нет, плазма, конечно, здорово, но... -- начал Утенок, но Фидель его перебил:

-- Надо переделать автомат в автоген. Только и всего. И я, кажется, знаю, кто это может сделать.

Фидель достал телефон и набрал номер:

-- Иван, там все нормально у вас? Хорошо. У нас все более-менее, спасибо, да. Нужно решить одну задачку, если надо, подключай профессора с его улитками. У нас есть плазменный пистолет-пулемет АК-2015 ПСМ. Его надо переделать в автоген. Да. Срочно и с минимумом усилий. Да, действуй.

Фляжка прошла по кругу и вернулась к Фиделю. Он задумался, потом сказал:

-- Нам нужны две машины. На первой эвакуируем Ведьмочку с Офлией, мы с Утенком прикрываем отход. На второй уходим мы. В торговом центре может быть подземный гараж.

-- Гараж есть. Подземный, для сотрудников, -- отозвался Утенок.

-- Хорошо. Тут есть и автосервис. Машины надо подготовить и проверить. Коридора отхода у нас уже нет, придется выбираться самим. Утенок, ты остаешься тут, мы с Ведьмочкой прошвырнемся к гаражу, там наверняка должны остаться тачки.

-- Есть, сэр!

-- Называй меня "мой команданте".

Они допили, что осталось во фляжке, и Фидель со своей девочкой отправился на разведку в подземелье ада.

Иван взял трубку:

-- Да, здравствуй, Фидель. Все нормально. У вас там как? В автоген? Ну, да, придется профессора подключить. Как только будет информация, я перезвоню.

Даша оторвалась от мытья посуды и вопросительно посмотрела на него:

-- Папа?

-- Да. Им нужно кое в чем помочь.

-- Как они там?

-- Вроде держатся.

Его квартирка сияла, как никогда прежде. Вот что значит женская рука. Он привлек Дашу и поцеловал в губы. Потом еще раз. И еще. Потом нахмурился:

-- Девушка, у меня срочный заказ! -- и поцеловал еще раз взасос, а ее язычок метался у него во рту.

-- Идите и работайте! Заказ надо было выполнить еще вчера, -- убежденно сказала Даша и вернулась к мойке посуды.

Иван набрал номер:

-- Алло, профессор. У Фиделя проблема. Ему нужно плазменный автомат АК-2020 ПСМ переделать в автоген. Нет, я не знаю, зачем. Наверное, они хотят что-то разрезать автогеном, я так думаю. Мне нужна полная информация об этой модели, желательно со всей документацией. Хорошо, спасибо, буду ждать.

Внезапно он впервые в жизни почувствовал себя дома, как дома. Это ощущение ни с чем не спутаешь. Это как чувство, которое испытывает четырехлетний ребенок, когда мама забирает его из детского сада. Ты уже не обычный сопляк среди других сопляков, нет, ты -- личность, ты идешь домой, под отчий кров, к родным и близким. Все проблемы и заморочки с воспитательницами, сверстниками, ненавидимой манной кашей на полдник, тупым рисованием всякой хуйни акварелью и задротскими пластмассовыми игрушками остались позади, в прошлом, их нет, они в небытии, а ты сейчас -- человек, и тебя любят только за то, что ты есть, и таким, какой ты есть.

На его почту пришло письмо от профессора, к письму были приложены файлы. Он открыл их и погрузился в чтение. Конструкция автомата была несложной, хотя что-то в дизайне оружия заставило его насторожиться. Он никак не мог понять логики инженеров, проектировавших машинку, как будто изначально она предназначалась для совсем иных задач, но потом ее наспех переделали под одно из множества приложений. И получился плазменный пистолет-пулемет. А мог получиться... Что, что могло бы получиться еще? Ну, автоген -- это понятно, в сущности, ничего и менять-то не надо, достаточно обновить прошивку и активировать скрытые настройки через инженерное меню. Точно так же естественными были приложения в виде фонарика, лазерного дальномера, хирургического скальпеля, противотанковой пушки -- это все понятно. Однако общая концепция предполагала нечто большее, чего проектировщики данного конкретного образца тщательно избегали, но до конца скрыть так и не смогли.

Иван постарался не думать об этом и сконцентрировался на том приложении, которое, возможно, спасет жизнь будущего тестя и его друзей. Трудно, конечно, без испытаний гарантировать результат, но если держаться средних значений в рабочих параметрах, не гонясь за максимальной эффективностью или экономичностью, то, вроде бы, особых проблем возникнуть не должно. Он внес последние изменения и отправил исходники на компиляцию. По черному экрану монитора побежали зеленые строчки -- миллионы знаков в минуту. Процесс должен был быть небыстрым, даже на его разогнанном компьютере на пчелиных процессорах -- ему нравились альтернативные решения, когда на рынке господствовали дешевые и экономичные процессоры на основе нервной системы муравьев, он работал исключительно с пчелами.

Даша закончила уборку на кухне и села к нему на колени, обняв его и прижав его голову к себе. Он вдохнул ее запах, запах любимой женщины. Как это могло случиться, что он так долго был один, и вдруг все внезапно изменилось, и он уже вместе с самой красивой девушкой во Вселенной?

-- Ты выйдешь за меня замуж, Даша?

-- Конечно, дурачок, я выйду за тебя.

Глаза у Ивана наполнились влагой. Нет, это не слезы, думал он, или все-таки слезы, но особенные -- слезы благодарения, жертва благодарности от сердца. Путник прошел через пустыню и обрел кров.

Гудение компьютера стало тише -- новая прошивка была готова.

-- Извини, киса, -- сказал Иван. -- Мне надо позвонить... Отцу.

-- Звони давай, -- ответила Даша, вставая с его колен. -- Я пока ужин приготовлю.

Иван набрал номер Фиделя. Телефон долго не отвечал, но потом в трубке щелкнуло и связь установилась.

-- Иван, я сейчас не могу говорить, -- прокричал Фидель сквозь автоматные очереди и вопли каких-то монстров. -- Перезвоню позже. Получай! Ах, ты мразь...

И отключился.

У Ивана мурашки побежали по спине -- пока он тут прохлаждается, люди с оружием в руках умирают за него и таких, как он.

ФИДЕЛЬ:

Мы продвигаемся по пандусу вниз, в направлении гаража. Пока что нам попалась парочка гастов. Выглядели они необычно -- кожа очень бледная и на вид какая-то скользкая. И еще они шипели, завидев нас. Два патрона в глоке расчистили нам дорогу.

-- Не отставай, девочка, -- попросил я. -- Держись рядом. Не нравится мне это место.

Ведьмочка шла с узи, я взял с собой укороченный калаш. Свет снаружи сюда практически не проникал, и я включил подствольный тактический фонарик. Моя соратница свой фонарик держала в левой руке.

Мы были уже почти внизу, когда что-то заставило меня насторожиться -- то ли неясная тень, промелькнувшая темноте, то ли странный звук из-за угла. Когда нервы напряжены, стоит доверять своей интуиции.

Я поднял руку и остановился. Потом убрал глок в кобуру и передернул затвор калаша. Они хотят поиграть с нами в прятки? Хорошо, пусть будет рок-н-ролл. Я делаю знак своей подруге, чтобы берегла глаза, и бросаю в черный проем входа в подвал термитную гранату. Все вокруг озаряется мертвенно-слепящим светом, который проникает даже через закрытые веки, а потом приходит жаркая волна от вспышки.

-- Вперед! -- командую я и бросаюсь вниз. Наши фонари выхватывают из темноты десятки бледно-желтых гастов, корчащихся на бетонном полу, с выжженными глазами. Несколько обугленных тел валяются неподалеку от черного пятна, оставшегося от термитной вспышки. Я открываю одиночный огонь, стараясь не расходовать больше одного патрона на одну тварь. Ведьмочка работает коротким самурайским мечем, похожая на беспощадную фурию, она прокладывает себе дорогу сквозь ряды этих обсосов, и отрубленные конечности и головы устилают ее кровавый путь.

Нас охватывает азарт, но тут главное не терять голову и сохранять пути отхода свободными. И кроме того не упускать из виду цель всего этого побоища.

-- Ведьмочка, ты видишь -- бам! бам! -- тут машины?

Моя сладкая девочка сносит башку с выжженными глазницами очередному гасту-неудачнику:

-- Да. В углу справа стоит "Мустанг", восьмидесятые года выпуска.

Очередная рука, отрезанная по локоть, шмякается в лужи крови. Пальцы еще шевелятся, вместо ногтей на них растут когти.

Я начинаю перемещаться правее. Да, действительно, там стоит древняя колымага, покрытая толстым слоем пыли. Интересно, когда ее в последний раз заводили?

Патроны в рожке закончились, я отщелкиваю магазин и вставляю новый. На лобовом стекле, сверху, на дворнике, пыль лежит целой кучкой. Нам повезло -- это ключи от машины. Я сую их в карман камуфляжа и кричу Ведьмочке:

-- Все, уходим! Ключи у нас есть, надо найти заряженный аккумулятор.

Мы отступаем к выходу. Не ссыте, обсосы, мы еще вернемся.

Фидель и Ведьмочка вернулись в импровизированный опорный пункт без особых приключений.

-- Я наблюдал за вами через ваши видеорегистраторы, -- сообщил Утенок. -- Новый вид гастов. Интересно.

-- По мне, так ничего интересного. Тушки как тушки, -- заявила Ведьмочка.

-- Не скажи. Судя по всему, они живут под землей, -- Утенок повернул монитор так, чтобы его видели все. Вот смотрите -- у них большие глаза, приспособленные для плохого освещения. Бледная кожа говорит об отсутствии пигмента, поскольку они никогда не выбираются на поверхность. Слизь, вероятнее всего, помогает им преодолевать узкие проходы.

-- Еще у них зеленая кровь, -- заметила Ведьмочка, вытирая клинок своего самурайского меча.

-- Хм, -- задумался Утенок. -- Чем ближе мы подбираемся к объекту, тем больше изменений в гастах. Эти, подземные, перешли уже на совершенно новый обмен веществ. Зеленая кровь -- это медь, возможно. Медь они получают из силовых кабелей, скорее всего. Вопрос в том, чем они питаются.

-- Разве это не очевидно? -- удивился Фидель. -- Учитывая их энтузиазм при виде нас?

-- Ну, нам не известен ни один факт, чтобы гасты ели людей. Агрессия -- да. Но в остальном, я думаю, мы для них не продовольственные запасы, а соперники по жизненному пространству. Но меня, как недоучку-биолога, интересует экология гастов -- на каких пищевых цепях они нарабатывают живую массу? Крысы? Нет, крысы сами на вершине пищевой пирамиды в своей экологической нише. В одном только гараже их было не меньше тридцати, а то и все пятьдесят взрослых особей. Точнее сказать не могу, вы постоянно дергались и бегали, четкой картинки нет.

-- Извини, -- Ведьмочка закатила глазки к потолку. -- Так получилось. Продолжайте, профессор.

-- Непонятен и сам принцип их размножения, -- старательно не замечая сарказма Ведьмочки, задумчиво рассуждает Утенок. -- Почти никто не видел детей гастов, они появляются большими массами уже взрослыми.

-- Я видел ребенка-гаста, -- спокойно говорит Фидель. -- Девочку. И убил ее.

-- Это, скорее, исключение, но где-то же они рождаются, растут...

-- Профессор сказал же, что их разработали в лаборатории. Это что-то типа биороботов.

-- Так с тех пор прошло уже несколько лет, -- возражает Утенок. -- Лаборатория давно не работает.

-- Ну, скоро мы сами все увидим, -- сказал Фидель и достал телефон. -- Извини, надо решать проблему с автогеном.

Фидель включил громкую связь и через пару секунд на экране телефона появился Иван:

-- У вас все в порядке, Фидель? -- обеспокоенным голосом спросил он.

-- Все нормально, Ваня. Как там с нашей проблемой?

-- Думаю, мы ее решим. Так, возьмите автомат.

-- Взял.

-- Флажок предохранителя видите?

-- Да, вот он.

-- Под флажком есть маленькая прорезь.

Фидель посмотрел внимательно на оружие:

-- Да, есть.

-- Чем-нибудь подденьте ее и отщелкните защитную крышку.

Фидель достал складной нож, откинул лезвие одним взмахом руки и осторожно поддел крышку -- та отлетела со звоном. Под крышкой была небольшая цифровая клавиатура.

-- Так, -- продолжил Иван. -- Теперь наберите на клавиатуре следующий код...

Он продиктовал несколько цифр:

-- Теперь достаньте из приклада шнур для зарядки. Там сбоку есть заглушка, ее надо подцепить и вытащить. И подключите этим шнуром мой телефон с гнездом на автомате -- оно слева от клавиатуры.

Фидель выполнил инструкции.

-- Готово, -- сказал он. -- Что дальше?

-- Просто ждите. Я залью в него новую прошивку.

Светодиоды, показывающие уровень заряда батареи, на оружии начали мигать.

-- Я добавил несколько возможностей автомату, -- поделился Иван своими творческими достижениями. -- Основной режим остался прежним, но предохранитель будет отвечать за новые функции. Режим одиночного огня станет режимом аркебузы -- поражение большой площади и объема на ближней и ближайшей дистанции. Положение блокировки огня теперь -- режим одиночных выстрелов. Самое главное -- режим автогена задается кодом 123 на клаве в сочетании с одиночным огнем. Выход из этого режима -- код 321 или перевод предохранителя в другое положение. С режимом аркебузы будьте поаккуратнее.

-- Хорошо, Ваня. Светодиоды перестали мигать.

-- Сейчас проверю. Так, все нормально.

-- Режим автогена сильно батарею жрет? У нас одна полная осталась.

-- Нет, не сильно. Там вся энергия концентрируется на микронной площади. Держите автомат сантиметрах в десяти-пятнадцати от объекта -- это наиболее эффективная рабочая зона.

-- Понял, хорошо.

-- Даша передает вам привет. Хотите поговорить с ней?

-- Не сейчас, Ваня. И зови меня на ты.

-- Хорошо, Фидель. Удачи вам всем!

-- И тебе, сынок, -- Фидель отключился. -- Автоген у нас, кажется, есть. Собственно, пора начинать наш детский утренник.

-- Уберите это! -- хирург неоклассической медицины брезгливо ткнул в кучку куриных косточек на операционном столе. -- И продезинфицируйте тут все.

Протесты вудуиста остались без внимания, и тот обиженно удалился из операционной, бросив на выходе:

-- Я умываю руки!

-- Угу, -- отозвался хирург сквозь марлевую повязку. -- И делай это чаще, чем раз в две недели.

Бригада медиков зашлась смешками, но хирург нахмурил брови и цыкнул, мгновенно восстановив торжественность и серьезность момента:

-- Работать! -- потом подозрительно прищурился. -- Чем это тут воняет?

Его ассистенты старательно отворачивались, чтобы не встретиться взглядами с ним, у всех них внезапно появилась масса работы и всяческих занятий.

Хирург принюхался и как ищейка идя по следу заглянул под операционный стол:

-- Что это? -- зловещим тоном поинтересовался он. -- Я вас спрашиваю, что это?

Наконец, старшая медсестра решилась:

-- Это гомункулюс, как они сказали. Что-то из методики пара-научной каббалистики. Они сказали, что его присутствие тут необходимо. И у них было предписание.

Хирург присмотрелся внимательнее.

-- Он обосрался!

-- Они предъявили предписание на участие в операции. И лечении.

-- Я все понимаю -- каббала-шваббала, но этот гаденыш наложил тут огромную кучу! Немедленно убрать. И его , и его "лекарство".

Пока уносили поскуливающего гомункулюса и убирали его экскременты, бригада обсудила детали операции.

-- Кто у нас донор? -- голосом раздраженного рабовладельца поинтересовался хирург.

-- Мужчина тридцати семи лет, автокатастрофа, повреждений внутренних органов нет. Противопоказаний нет. Совместим. Рекомендован Высшим Советом, как абсолютно лояльный политически.

-- Нет повреждений органов? От чего же он умер?

Старшая медсестра замялась:

-- Ну, он не умер. Поэтому рекомендована кросс-трансплантология. По возможности.

-- Что? Две операции вместо одной? А платить будет кто?

-- Это не в моей компетенции, доктор.

-- Сделайте запрос в бухгалтерию и убедитесь, -- доктор стальным голосом выделил слово "убедитесь". -- Что тариф на операцию будет двойным, а лучше тройным.

-- Хорошо, доктор.

-- И начинайте готовить пациентов. Сразу по подтверждению из бухгалтерии вводите наркоз.

За стеклянной перегородкой, отделяющей операционную от коридора, потомственный колдун Федор с Алтая, выпучив глаза и тряся окладистой бородой, призывал духов, бряцая струнами сакральной балалайки и заунывным голосом исполняя матерные частушки. Нео-медицина проявляла себя во всей своей мощи и духовности.

Глава 10

ФИДЕЛЬ:

Я говорю им, глядя в глаза, стараясь вселить в них уверенность, которой у меня нет:

-- Ребята, пора действовать. План такой, повторю на пальцах. Для себя, вам-то повторять ничего не надо, а мне по возрасту положено.

-- Да, папочка, повтори, -- соглашается Ведьмочка, и я не знаю, чего больше в ее голосе -- показного смирения или скрытого сарказма.

-- Итак, начнем брифинг, -- говорю я. -- Первый этап -- подготовка эвакуации. Мы выдвигаемся в автосервис в северном крыле и находим там либо исправную машину, либо аккумулятор. Если машину найти не удается, переносим батарею к тому форду, что в подвале. Батарея должны быть заряжена хотя бы на половину. Ведьмочка запускает двигатель, мы с Утенком ее прикрываем. Кстати, надо не забыть взять каких-нибудь щеток, чтобы очистить стекла от пыли. И еще нам понадобятся инструменты для замены аккумулятора. Я что-нибудь упустил?

Ребята молчат, я продолжаю:

-- Машину перегоняем наверх и оставляем перед выходом на автостоянку. Далее. Огибаем здание с восточной стороны и попадаем прямо к теплотрассе. Ну, дальше все понятно: вырезаем отверстия на входе и выходе, идем в лабораторию и ебашим гадов по головам, спасая нашу лаборанточку. Вопросы, предложения, замечания?

-- Если ваша лаборанточка жива, -- вскидывает носик Ведьмочка и делает ударение на слове "ваша". -- Если мы найдем эту вашу лаборанточку. Если нас всех не съедят в этой трубе неведомые твари. И так далее.

-- Утенок? -- обращаюсь я к нему. -- Что у тебя?

-- Да что тут говорить, и так все понятно. Единственно, в трубу надо пустить котика, он будет нашими глазами и ушами и заодно обозначит место выхода. Мы ведь можем его контролировать?

-- Попробуем, -- соглашаюсь я. -- Прекрасная идея, кстати.

Кот, как бы понимая, что речь идет о нем, а, может быть, действительно понимая это, побегает к нам и начинает тереться о наши ноги по очереди у каждого.

-- Мне кажется, он принял нас в свою команду, -- усмехается Утенок.

-- Хорошо бы, -- соглашаюсь я. У нас сейчас каждая пара глаз на счету.

Я беру телефон Ивана и нажимаю на иконку черного котика. Ночной Кот мяукает и смотрит пристально на меня. На экране я вижу свою небритую рожу. Мне явно не помешало бы постричься.

Операция шла полным ходом. Донор был подготовлен к изъятию органов, вскрыт и стабилизирован. Теперь надо было готовить реципиента. Некогда могущественный законно избранный диктатор лежал на операционном столе, похожий на восковую куклу. Хирург склонился над ним и сделал первый разрез:

-- Что за черт! Это что -- посмертные изменения? Его не стабилизировали, что ли?

Из разреза на теле пациента выступила кровь. Зеленого цвета.

-- Что в истории болезни? Зачитайте вслух, -- распорядился хирург.

Старшая медсестра отдала знак одному из ассистентов, тот взял историю болезни и стал лихорадочно переворачивать страницы. Наконец, он нашел нужное место:

-- Тут написано "сделана пересадка крови" и дальше "полная совместимость с биологической".

-- На сарае "хуй" написано, а там дрова, -- ругнулся доктор. -- Ладно, режем. И все фиксируем! Мне не нужны потом проблемы. Писать все подряд.

Бригада медиков склонилось над телом, стараясь не обращать внимания на жидкость мерзкого зеленого цвета, вытекавшую из препарируемого диктатора.

-- Утенок, -- немного смущенно произнес Фидель. -- Проверь коридор, пожалуйста.

Здоровяк заметно покраснел, ухмыльнулся, но, слава богу, ничего не сказал, хотя было видно, что толпы шуток так и гуляли по его языку. Однако воспитание сказывалось, как и образование, и он молча вышел из помещения, позвав с собой котика. Кот, как бы поддерживая торжественность момента, держал хвост пистолетом и гордо удалился вслед за Утенком.

Фидель подошел к Ведьмочке, старательно укладывавшей патроны в магазин узи, взял ее за плечи и посмотрел в глаза:

-- Девочка, -- сказал он. Его горло перехватило. -- Девочка моя. Что бы ни случилось с нами, знай, что я тебя люблю. И буду любить всегда.

-- Расчувствовался, папаша, -- деланно безразличным тоном попыталась грубить ему Ведьмочка. -- Это был только секс, тебя ни к чему не обязывает.

Вместо ответа он притянул ее к себе и крепко прижал. Их головы соприкасались, и он в который раз поразился ее хрупкости и нежности. Умом он понимал, что она -- одна из самых совершенных и страшных машин для уничтожения, но его ощущения от нее, ее тела, ее кожи, говорили ему другое -- маленькая беззащитная девочка посередине футбольного поля, на котором вовсю разыгрывается матч между командой монстров и командой охуевших ублюдков.

-- Молчи, -- шепнул он ей на ухо. -- Просто знай, что я тебя люблю. Потом можешь бросить меня в любое время.

Вместо ответа она сжала его в объятиях, откинула голову и поцеловала его в губы:

-- Не ссы, дурачок, все будет в порядке с нами. И я тебя не брошу, не ссы, Фиделито.

Через пару минут они вышли в коридор в полной экипировке с заряженным оружием в руках. Они были готовы жить, они были готовы умереть, что, в общем-то, одно и то же.

Иван задумчиво помешивал ложкой в тарелке с супом, было видно, что мысли его далеко отсюда. Даша обеспокоенно посматривала на него, наконец, не выдержала:

-- Ваня, что случилось?

Он горько усмехнулся:

-- Ничего, если не считать, что твой отец сейчас со своими ребятами лезет в логово монстров. А я сижу на кухне, ем суп и делаю вид, что имею право чувствовать себя мужчиной. Твоим мужчиной, между прочим.

-- Отец сказал, что ты ему нужен здесь.

-- Да, конечно. Я должен позаботиться о тебе. Для этого мне надо идти на работу и делать вид, что ничего не происходит. Люди ходят на работу, чтобы заработать деньги на то, чтобы завтра снова пойти поработать, а вечером в пятницу напиться, чтобы почувствовать себя немного свободнее. А в это время в паре километров идет настоящая война, гибнут люди, но никого это абсолютно не волнует. Подумаешь, война. Вот если бы речь шла об увольнении с работы, тогда, да, вселенская катастрофа и конец света.

-- Ты преувеличиваешь, -- мягко сказала Даша и взяла его за руку, но в голосе у нее не было уверенности. -- Все не так плохо. Да, есть нерешенные проблемы, с теми же гастами, но правительство что-нибудь придумает.

-- Правительство уже придумало: вот те же самые проблемы с гастами -- это их задумка. И еще оно немного покорежило Вселенную. Мы то теряем память вместе с прошлым, то опять находим. И все эти странные вещи, которые происходят вокруг. Я боюсь не войны, я боюсь потерять тебя, Даша. Я просто боюсь снова тебя потерять.

Даша подошла к нему, обняла и погладила по голове, как маленького мальчика.

-- Делай, что считаешь правильным, Ваня.

Он помолчал, потом ответил:

-- Я думаю, мне нужно достать оружие и идти на позицию в отряд твоего отца. Там сейчас мое место. И еще. Я покопался в схеме того плазменного автомата, и кое-что придумал. Сейчас просто нужны деньги, чтобы закупить детали и модернизировать его. Это бы здорово помогло ребятам. А денег у нас нет.

-- У меня немного на карточке есть, возьми, сколько нужно.

-- Речь идет не о тех суммах, что мы можем заработать в принципе.

В это время раздался сигнал, что на его почту пришло письмо.

-- Извини, -- сказал он. -- Может, это от Фиделя.

Он подошел к компьютеру и открыл сообщение. Его банк извещал его, что к нему на счет пришел миллиард рублей. На эти деньги вполне можно купить подержанный крейсер, если бы в Эрефии еще оставался военно-морской флот или хотя бы выход к какому-нибудь морю.

И тут же пришло второе сообщение:

ФИДЕЛЬ В ОПАСНОСТИ! НЕ МЕШКАЙ

Он и не собирался мешкать. Он собирался немедленно вступить в игру.

Двигатель "Мустанга" завелся с третьей попытки. Раздался утробный рык, из выхлопной трубы вырвалось облако черного дыма.

-- В машину, быстро! -- скомандовал Фидель Утенку, продолжая отстреливаться от наседающих монстров, похожих на перекормленных бледных поганок. Потом крикнул:

-- Вспышка слева! Глаза! -- и бросил в наседающую толпу термитную гранату.

Путь был расчищен, не теряя времени, пока не вылезли новые подземные твари, Фидель запрыгнул в машину, и Ведьмочка вдавила в пол педаль газа. Их вжало в сиденья, зад несколько раз забросило вправо и влево, но блистательная амазонка за рулем двухтонного форда удержала машину на траектории их побега. Форд как будто присел, а потом рванул вверх по пандусу. Ворота были открыты ими заранее, и они вылетели на площадку перед входом в торговый центр, затормозив так резко, что их развернуло на сто восемьдесят градусов.

Мотор работал, они посидели немного молча, пытаясь отдышаться и немного прийти в себя. Из ворот пулей вылетел Ночной Кот и сел рядом с машиной, как ни в чем ни бывало. Фидель открыл дверь, и псевдоморф запрыгнул внутрь, усевшись ему на колени.

-- Да, жаль до лаборатории нельзя доехать на тачке с ветерком, -- посетовала Ведьмочка.

-- Ну, с таким же успехом мы могли бы послать перед собой духовой оркестр, чтобы нас встречали с музыкой и флажками, -- заметил Утенок. -- Да все равно туда сейчас нет дороги -- сплошные воронки и завалы.

-- Ладно, поехали к сервису, -- сказал Фидель. -- Времени не так много до вечера осталось, пора выдвигаться.

Ведьмочка развернулась и погнала машину вокруг здания. Потом со свистом загнала тачку в ворота автосервиса и резко остановилась.

Они выбрались из машины и пошли в цех за своим снаряжением. Слава богу, все было на месте, и гастов нигде видно не было.

-- Я иду первым, Утенок последним. Котика пустим в разведку. Ну, с Богом, -- сказал Фидель, неожиданно для самого себя перекрестившись. Он оглянулся на свою команду и почувствовал к ним такую благодарность, что слезы едва не выступили на глазах. Он за них отвечал, за прекрасных и совершенных людей, каких он когда-либо знал в своей не такой уж короткой жизни, и он ощутил в душе неожиданный мир и покой, потому что знал, что не раздумывая отдаст за них жизнь. Если, конечно, судьба даст ему шанс пожертвовать своей никчемной жизнью.

Они вышли за ворота и пошли вдоль восточной стены, стараясь держаться к ней как можно ближе. Вскоре они дошли до угла здания и повернули налево. Там тоже было все чисто, судя по данным передаваемым котом на экран ваниного телефона. Труба теплотрассы, покрытая серебристой теплоизоляцией, была уже метрах в тридцати от них, когда появился первый крылатый гаст. Он сделал над ними круг и что-то проверещал.

-- Начинается, -- буркнул Утенок. -- Наверняка разведчик, сейчас и остальные ребята подтянутся.

Фидель выхватил глок и снял летуна одним выстрелом:

-- Бегом, вперед! -- скомандовал он и побежал к трубе. Его малочисленная команда бежала следом. Через несколько секунд они уже были на месте. Фидель и Утенок заняли оборону, а Ведьмочка занялась выжиганием в трубе отверстия.

-- Вижу цель, -- сказал Фидель. -- На крыше на десять часов. Закинь туда пару осколочных.

На крыше торгового центра показались с десяток-другой крылатых фигур. Они выглядели возбужденными и агрессивными, и даже, казалось, делали им какие-то знаки.

Утенок навскидку послал гранату в самую их кучу, раздался взрыв и гастов раскидало в разные стороны, как тряпичных кукл. Второй гранаты не потребовалось.

-- Как дела, милая? -- поинтересовался Фидель у Ведьмочки.

Девушка с сосредоточенным лицом вела по трубе бледно-голубой луч плазмы. На землю стекали тонкие струйки расплавленного металла.

-- Еще несколько минут, -- отозвалась она. -- И все будет готово.

Однако в это время над крышей здания поднялась целая туча летающей нечисти и, казалось, закрыла пол-неба. Фидель, как в замедленной съемке, стал поднимать пулемет, готовясь нажать на гашетку и излить из всех шести стволов огненный шквал, когда услышал шипение кота, перешедшее в утробный вой.

И в это мгновение в черной массе гастов стали появляться просветы, которые проделывали жуткие чудовища с перепончатыми огромными крыльями. И гасты заметались вверху, пытаясь избежать своей жалкой участи, как будто они могли знать, что такое настоящая жизнь.

-- Готово! -- сообщила Ведьмочка, и практически идеально круглый кусок трубы, выпиленный ею, с грохотом упал на землю.

Путь в преисподнюю был открыт.

Улитка скользит по виноградному листу грациозно и томно, как балерина, исполняющая адажио. Солнце достаточно яркое и теплое, чтобы наполнить сердце радостью, но не настолько жаркое, чтобы сушить и лист, и кожу. Идеальное равновесие сконцентрировалось в центре Мироздания. Можно делать глупости, можно ощупывать Вселенную рожками сверх-чувствительных усиков, ловя призывы и приветы собратьев и друзей со всех уголков райского виноградника. Мы все вместе! Никто и ничто не может нас разлучить, ведь улитки бессмертны в своих ипостасях и перерождениях. Улитки живут, а не существуют, и не ищут, и не требуют, никаких доказательств своей реальности, значимости или нужности кому бы то ни было. Улитки помогут любому, кто будет жить, а не доказывать свое право существовать за счет чужой жизни. О, не говорите, что знаете, что такое благо, вы этого не знаете, вы не знаете, что благая весть есть форма изощренного обмана, или наоборот, что бы это ни значило. Пусть расцветает виноградник, и лоза набирает силу и сок, которые потом перебродят в вино, потому что вино дает жизнь и свет, и улитки скользят по виноградным листьям пьяные и счастливые, не требуя отчета у мира, почему он оказался таким жестоким. Улитки свой мир носят в себе, пусть будет явленность открытым вопросом, и никто не усомнится в своем праве быть счастливым.

Майор госбезопасности, Сидоров Тимофей Иванович, как он привык видеть свое имя в анкетах, был обеспокоен внезапным исчезновением своего шефа. По сводкам не проходило ничего похожего на убийство или похищение генерала, его начальника. Грабеж гастами двух дамочек в разных районах Москва-Сити с интервалом в полчаса говорил о появлении банды мелких гоп-стопщиков, автомобильная авария без жертв -- грузовик вроде бы проехал на красный и смял легковушку, странно, но водила фуры под подпиской, а не арестован; разборки в ночном клубе между ассирийской мафией таксеров и их багдадскими конкурентами, изо всех сил лезущими на этот рынок -- ну, таксеры сами между собой разберутся, тем более, что ассирийцы своими собственными идиотскими действиями подставились под удар отрядов гражданской самообороны; изнасилования в подъездах и наглые разбойные нападения на квартиры мирных граждан стали уже настолько привычными, что не вызывали никакого резонанса. А генерал госбезопасности, награжденный орденом за мужество перед неведомым никому Отечеством, как в воду канул. Что было странным и неправильным, и полностью рушило привычный порядок вещей, будто кто-то хотел сказать им: ну, генерал, и что? Был бы он генералом, если бы не его сановитый братец, а? Есть силы и посерьезнее родственных связей, даже если эти связи тянутся на самый верх, в такие небесные дали, которые обычным людям и во сне не приснятся, но грубая сила и твердая воля преодолеют всю эту заморочь, пробив в стене всеобщего пиетета и равнодушия зияющую брешь. Брешь, в которую легко пройдет упитанное тело самого молодого генерала госбезопасности в истории органов.

Тимофей Иванович решил написать доклад по ситуации с шефом, правда, ему пришлось побороться с самим собой, и это было нелегко. Мало ли, загулял Жора с малолеткой, а тут он вылезает со своей бумажкой, ситуация хуже некуда. Стукачество, конечно, основа работы госбезопасности, но до определенного уровня, а тех, кто этого не понимает, довольно быстро ставят на место. Верхние сами знают, на кого надо стучать, а на кого пока еще нет. У Жоры лохматая рука на самом верху, он, в принципе, вообще мог бы ебать всех малолеток подряд, и хуй бы кто что сказал. Ну, или приходить на службу в разных ботинках и с расстегнутой ширинкой. И в обнимку с убитой в хлам малолеткой.

С другой стороны, есть же мужская дружба, мало ли, напился упал, ударился башкой о тротуар и лежит сейчас в Склифе обоссанный и с вывернутыми карманами в коридоре на каталке. И ведь хуй кто подойдет к неизвестному алкашу. Нет, решил Тимофей, надо действовать. Во-первых, бумага с докладом об исчезновении, во-вторых, надо позвонить его братцу, поинтересоваться вскользь, не было ли семейного мероприятия накануне. Тут лучше перебздеть, чем недобздеть, -- железный армейский принцип.

Тимофей щедро плеснул коньяку в кофе и принялся набивать на клаве докладную, пуская сигаретный дым поверх монитора. Органы безопасности работали без выходных и праздников.

Главный корпус лаборатории был частично разрушен. Взрывная волна раскидала многотонные бетонные перекрытия крыши на десятки метров вокруг и обрушила часть стены с южной стороны. Перекрученная арматура свисала виноградными лозьями. И хоть катастрофа случилась несколько лет назад, внутри здания что-то продолжало происходить -- оттуда поднимался пар, отчего в воздухе висела легкая туманная дымка, там что-то постукивало и поскрипывало, а иногда даже, казалось, постанывало и повизгивало. Другие здания лабораторного комплекса на первый взгляд не пострадали, во всяком случае не имели следов разрушения, хотя и выглядели заброшенными.

-- Интересно, что там такое? -- ни к кому конкретно не обращаясь, спросил Фидель, глядя на исходящий паром корпус. -- Выглядит, как Чернобыльский реактор.

-- Это и есть реактор, -- ответил Утенок. -- Только биологический. В нем производят матричную основу живой ткани.

-- Он работает еще, что ли?

-- Не знаю. Но откуда-то гасты ведь берутся...

-- Ладно. Куда нам теперь?

-- Судя по плану лаборатории, нам нужен жилой микрорайон. Если тут есть люди, они, скорее всего, будут там. Надо обойти реактор, и в конце аллеи будут жилые корпуса.

-- Давай, Утенок, веди нас. Ведьмочка, ты за ним, а я прикрываю. И куда кот опять запропастился?

Фидель попытался вызвать псевдоморфа через телефон, но связь не установилась.

-- Так, мы остались без разведки, -- сказал он раздосадованно. -- Ну, двигаемся. Не нравится мне эта тишина.

На территории лаборатории они пока не встретили ни одного гаста, и это было подозрительно. Двигаясь вдоль стены реактора, обходя бетонные блоки и кучи битых кирпичей, они подошли к углу здания. Утенок заглянул за угол, и переменился в лице.

-- Что там? -- почему-то шепотом спросила Ведьмочка.

-- Там... Там детская площадка!

-- Ты уверен? -- Фидель постарался придать голосу безразличие, но у него это плохо получилось. -- Ладно, идем дальше.

Они завернули за угол, и действительно увидели метрах в пятидесяти детскую площадку, причем полную детей с матерями или няньками. Дети катались на качелях, ползали по сваренным из труб конструкциям, съезжали с горок и сидели в песочнице. Их было много, не меньше ста. Взрослые женщины стояли группками, как обычно стоят мамаши, выводящие потомство на прогулку. Никто не обращал внимания на Фиделя с его отрядом, что было странно, учитывая их вид и вооружение. Странным было и другое -- с детской площадки не доносилось никаких звуков, кроме скрипа качелей и топота детских ног.

Подойдя ближе, Фидель и его товарищи увидели причину такой необычной молчаливости детишек и их родителей -- у них не было ртов. Но самое страшное было не это, а то, что люди без ртов пытались улыбаться им.

-- Уходим, -- прошептал пересохшим горлом Фидель. -- Я ебал такие детские утренники.

Быстрым шагом они обогнули детскую площадку и двинулись по аллее к жилому микрорайону, на своих спинах ощущая безгубые улыбки, посылаемые им вслед.

-- Заказ доставят через полчаса, -- сказал Иван, глядя на экран монитора. -- Не зря же я за срочность чуть ли не вдвое заплатил.

Даша выглядела немного растерянной, но явно делала усилия над собой, чтобы держать себя в руках. Наконец, она сказала, как ей казалось, решительно:

-- Я иду с тобой.

-- Нет.

-- Да. Иду.

-- Я обещал, что...

-- Вот и доставишь папе дочку в целости и сохранности.

-- Даша, я говорю серьезно.

-- И я говорю серьезно. Я тут одна не останусь. Я иду с тобой.

Иван посмотрел на нее внимательно. Потом сказал:

-- Ладно. Хорошо. Но будешь делать, что я скажу и без всяких возражений.

-- Есть, мой колонель!

В дверь позвонили. Иван открыл, и двое мужичков неопределенного вида занесли в квартиру несколько кофров из черного пластика. Иван расписался в бумагах и закрыл за ними дверь.

-- Что это? -- спросила Даша.

-- Это плазменные штурмовые винтовки.

-- Боевое оружие?

-- Еще какое боевое.

-- А разве его можно купить?

-- В Москва-Сити можно купить все и всех. По документам они проходят как учебно-спортивный инвентарь. С этой прошивкой они годятся только для страйкбола.

-- Ясно.

Иван стал доставать винтовки и по одной подключать их к компьютеру:

-- Сейчас сменим прошивку и ими можно штурмовать Кремль. Или зачищать Печатники.

Еще несколько курьеров доставили неведомое оборудование в коробках, кейсах, в металлических ящиках. Никто ничего не обсуждал -- доставили товар и молча исчезли.

Последний из продавцов вообще ничего не привез, кроме документов:

-- Товар у вас перед подъездом, -- сказал он. -- Состояние рабочее. Все оборудование на месте, даже специальное.

Иван расписался в документах, и курьер пошел к двери, но замешкался:

-- Я не могу поинтересоваться, зачем... -- начал он, но Иван его перебил:

-- Поинтересоваться можете, но я не отвечу.

Тот кивнул и вышел.

-- Ты точно идешь, кис? -- спросил Иван Дашу, взяв ее за руку.

-- Да. Я иду, -- ответила она решительно.

-- Хорошо. Тогда помогай мне собираться.

Он стал распаковывать коробки и ящики.

-- Вот это наденешь, -- сказал он, бросая ей камуфляж. Следом он вручил ей разгрузку, бронежилет, шлем, рюкзак.

-- Гранаты надо положить вот сюда. Пользоваться умеешь?

-- Конечно. Я обычно по утрам соседям подбрасываю по паре штук.

-- Ясно. Ну, тут все просто, сжимаешь вот эту рукоять, потом дергаешь кольцо и бросаешь. Через четыре-пять секунд взрыв. Если некуда спрятаться, ложишься на землю, головой к взрыву. Запомнила?

-- Ага. Голову типа не жалко.

-- Голова в шлеме, его осколки не пробивают.

-- Я шучу.

-- А я нет. Ладно, надо подогнать под твою фигуру форму. Справишься?

-- Я блондинка. С одеждой как-нибудь справлюсь.

-- Хорошо. Эй, -- он обнял ее и поцеловал в губы. -- Я тебя люблю.

Вскоре камуфляж был подогнал по их фигурам, бронежилеты и разгрузки надеты и снаряжены боеприпасами и оружием. Иван стал относить оставшиеся коробки и ящики куда-то из дома, а Даша стояла перед зеркалом и придирчиво осматривала свой внешний вид: меньше всего она хотела бы иметь дело с кем-то, кто выглядел бы так, как она сейчас.

Иван закончил переносить свои цацки:

-- Ну, сядем на дорожку, -- сказал он ей.

Они сели и помолчали.

-- Ладно, -- сказал Иван. -- Осталось подключиться к сети, и можно двигать навстречу приключениям.

Он достал две черных коробочки и закрепил их на поясе у нее и себя. Потом присоединил их кабелями в металлической оплетке к разъему на шлеме.

-- Это экспериментальная модель компьютера штурмовой единицы в составе юнита, -- пояснил он. -- Посмотри вокруг, подвигай мышцами лица, погримасничай -- комп должен откалиброваться. Да не стесняйся! И закрой лицевой щиток.

Даша опустила на лицо щиток шлема, Иван сделал то же самое. Изнутри щиток оказался не просто прозрачным, но видно было гораздо лучше, чем невооруженным зрением. Потом в поле ее зрения появились какие-то символы, затем побежали ряды строк. Она повертела головой, скорчила пару рожиц. Строки остановились, а потом пропали, а вместо них появилась надпись: "Процесс завершен". Прямо над своим ухом она услышала голос Ивана:

-- Ты как, детка, слышишь меня?

-- Да, -- ответила она.

-- Можешь просто кивать. А теперь достань пистолет.

Она достала из кобуры пистолет.

-- Сними его с предохранителя и передерни затвор. Это делается вот так, -- он показал ей. -- Понятно?

Она кивнула и привела пистолет в боеготовность. В поле ее зрения появилось светящееся перекрестие.

-- Теперь наводишь крестик на цель и стреляешь. Все очень просто, -- сказал Иван. -- Точно так же целишься из автомата. Как в компьютерной игре.

-- Понятно, мой командир.

-- Ну, с Богом.

Они вышли из квартиры и спустились вниз. Перед подъездом стоял броневик. Они залезли внутрь и закрыли за собой люк. Иван сел на место водителя и запустил турбину:

-- Прокатимся, красотка?

-- Поехали!

Иван включил скорость и боевая машина сорвалась с места.

ФИДЕЛЬ:

Мы идем по аллее. Жуткая детская площадка осталась позади. Справа и слева растут какие-то странные деревья. У некоторых из них ствол напоминает огромные бутылки, увенчанные зелеными перьями, другие похожи на гигантские папоротники.

-- Мел? -- спрашиваю я Утенка.

-- Мел. Или еще раньше, -- отвечает он.

Ну, мел, так мел. Солнце припекает все сильнее, становится душно и жарко, как в бане. Впереди, в знойном мареве, виднеется одинокая фигура. Это гаст, и он подметает дорожку.

-- Спокойно, -- говорю я. -- Попробуем просто разойтись. Ведьмочка, девочка, держись ближе ко мне.

Гаст стоит на одном месте, как бы не замечая нас. Он занят, он метет асфальт метлой в одном и том же месте. По его лицу течет пот, но он продолжает механически размахивать своей метлой, так усердно, как будто от этого зависит его жизнь.

Мы огибаем его стороной. До жилого квартала остаются считанные метры. Можно разглядеть ближайший дом, он не выглядит заброшенным: стекла помыты, на окнах видны занавески, тротуар перед ним чист, мусора нигде не нет. Правда, не видно и никого из жителей, даже случайных прохожих.

Я не понимаю, как люди вообще могут жить в таком месте, или это уже не люди?

-- Дальше куда? -- спрашиваю Утенка.

-- Давай начнем с ее домашнего адреса, -- предлагает он, доставая ноутбук.

-- Мы знаем ее домашний адрес? -- удивляюсь я.

-- Мы нет, а вот гугл знает все. И еще базы данных по регистрации. Итак, 3-й корпус по Проектируемому проезду 1247. Квартира 45, второй подъезд, 4-й этаж.

Мы находим дом по табличке на углу, заходим в подъезд и поднимаемся пешком на четвертый этаж. Я вижу обычную деревянную дверь с глазком и стучу в нее.

-- Кто там? -- раздается из-за двери женский голос.

На секунду я замешкался, не зная, что же мне ответить. Спасательная экспедиция сатурнианцев? Штурмовой отряд имперских вооруженных сил? Чип и Дейл спешат на помощь? Поэтому просто сказал:

-- Это Фидель.

Замок щелкнул и дверь открылась. На пороге стояла молодая женщина, даже, скорее, девушка и вопросительно смотрела на нас. Представляю, как мы выглядели после всех этих боев и схваток на пути сюда.

-- Вам говорит что-нибудь имя "Офелия"? -- спросил я ее.

-- Да, это мой сетевой ник. Надеюсь, вы не администраторы сайта знакомств?

Шестиствольный пулемет здорово натер мне плечо, но шутку я оценил. Надеюсь, мои ребята тоже. А те, кто погибли, -- они должны смеяться громче всех.

-- Лондон просит ввести их в курс дела, -- референт главного подавил рвотные позывы. -- По политической ситуации в Москва-Сити.

-- Напиши им, что тут нет никакой политической ситуации последние пятьдесят лет. Что с тобой, мой мальчик? Тебе нездоровится?

-- Сэр, я...

-- Да?

-- Я просто хочу сказать, что у вас...

-- Ну же.

-- У вас нет полголовы. Сверху. Нет.

-- Что ты несешь? И куда она делась, по-твоему?

-- Сэр, вам ее отсек ангел пылающим мечем. Или демон, но выглядел он, как ангел.

-- Ты осознаешь, как глупо звучат твои слова?

-- Да, вполне. Но это правда.

-- И как я, по-твоему, могу разговаривать с тобой, если у меня нет полголовы?

-- Я не знаю, сэр. Это загадка.

-- Ты хочешь мне намекнуть, что они добрались до нас?

-- Я думаю, да, сэр.

-- Все настолько серьезно, как ты говоришь?

-- Да, сэр. Более, чем.

-- Это надо обдумать. Налей-ка мне виски, сынок.

Референт принес ему стакан со скотчем. Главный сделал внушительный глоток, но только благородный напиток, смешанный с кровью, лился впустую ему на грудь из перерезанного горла.

Глава 11

В квартире Офелии было чисто и уютно. Минимум мебели: на полу ковер и журнальный (кофейный?) столик, низкая кровать, полки с книгами, компьютерный стол в углу. Серьезная девушка, подумал Фидель, книги в наше время редкость в доме, тем более в таких количествах.

-- Проходите в комнату, -- пригласила их она. -- И можете... Разоружиться. Я не настолько опасна, как кажусь на первый взгляд. И разувайтесь, господа, у меня ковер, чистая шерсть, можете садиться на него.

Она достала из стенного шкафа подушки и разложила их на ковре вокруг столика:

-- Чай, кофе?

-- А покрепче ничего не найдется? -- спросила Ведьмочка с видом пай-девочки.

Офелия кивнула и скрылась на кухне. Утенок выглядел так, будто хотел о чем-то спросить, но никак не мог подобрать слова. Фидель сидел с отсутствующим видом, а Ведьмочка невинно хлопала глазками. Во всей этой ситуации было что-то неправильное, ну, как будто вы бежите от грабителей, и когда они вас загоняют в тупик, и вам уже некуда деваться, они вместо того, чтобы избить вас, вручают торт и поздравляют с днем рождения.

Офелия вернулась с бутылкой коньяка и рюмками, такими крохотными, что казались не больше наперстка; по верхнему обрезу была нанесена позолота, а стекло на вид было если и не хрусталем, то, несомненно, дорогим.

Хозяйка заметила интерес к посуде и сказала, ни к кому конкретно не обращаясь:

-- От бабушки достались. Сейчас такие вещи не делают.

Фидель распечатал бутылку -- армянский коньяк, пять звездочек, откуда такая роскошь, после того, как Армения проиграла войну Азербайджану и Турции, армянский коньяк исчез навсегда -- и разлил по рюмкам.

-- За знакомство, Офелия, -- сказал тост Фидель, поднимая рюмку. -- Меня зовут Фидель, это Ведьмочка, и наш Резиновый Утенок, прошу любить и жаловать.

-- Резиновый Утенок? -- переспросила Офелия.

Утенок казался смущенным:

-- Ну, это был мой ник. Прикололся так когда-то, и прилипло.

Они чокнулись и выпили. Золотой напиток заструился в крови солнечным светом и летним теплом. Прекрасный коньяк, подумал Фидель, он несет радость и какой-то внутренний свет, так что чувствуешь себя мальчишкой, бегающим по полю с мячом, а скоро мама позовет тебя обедать, и ты поймешь, как же ты голоден, но игра тебя не отпускает, ее азарт, вложенный в игру интерес быть мужчиной, воином, победителем. Ведьмочка вдруг осознала, что без памяти влюблена, и слезы невольно полились у нее из глаз, безостановочно, неудержимо, сладкими каплями счастья и горькими струйками боли, да, она любила, она потеряла голову, что было бы недопустимо, если бы любовь сама не была оправданием, она будет верной женой для своего мужа, она пройдет через все и достигнет своего, она знала это. Утенок вспомнил, как он сидел на лекции и конспектировал слова профессора, слова, содержащие в себе тайну познания, тайну жизни, неохотно приоткрывавшуюся в деталях, в данных, добываемых скрупулезным трудом тысяч и тысяч умных и образованных людей по всему миру, и он знал, что его место в лаборатории, среди книг и разговоров с коллегами, и он обязательно когда-нибудь вернется к науке, чтобы из безбашеного штурмовика снова стать тем, кто он есть на самом деле, -- ботаном, яйцеголовым, лаборантишкой, у которого потеют ладони при одной только мысли о свидании с девушкой.

Да что с нами такое, подумал Фидель, глядя на счастливые лица своих соратников, Ведьмочка рыдает, Утенок расплылся в улыбке, будто ему достался джек-пот на сто лимонов, да и сам он предательски шмыгает носом, не в силах унять бушующий в нем огонь.

-- Хороший у вас коньячок, Офелия, -- наконец собрался с мыслями Фидель. -- Хорошо так вставляет.

Девушка кивнула ему, а потом спросила будничным голосом:

-- Господа, чем обязана вашему визиту?

-- Мы пробились к вам, чтобы вас спасти, -- ответил Фидель, чувствуя, что его слова звучат нелепо в этих мирных стенах, в чистом и уютном гнездышке молодой интеллектуалки, под этот восхитительный коньяк из исчезнувшей страны. Но вороненная сталь, оставленная ими в прихожей, еще не до конца остыла от смертоносной работы, а трупы ребят из клана "Мертвецов", если их удастся найти, еще не погребены с воинскими почестями.

-- Спасти? -- ее удивление выглядело искренним. -- Но от кого?

Это был хороший вопрос, особенно для бойцов из отряда гражданской самообороны, дни и ночи проводивших за отражением одной атаки гастов за другой, с потерями и риском для жизни проложившими себе дорогу по трупам, мясу, крови и костям монстров в эту комнату, где красивая девочка с тонкими чертами лица и умными глазами буквально двумя-тремя словами ставит их в тупик.

-- Ладно, -- почти соглашается Фидель с явным абсурдом ситуации. -- Но я не понимаю одного -- как вы сумели тут выжить?

-- Я не выживала, я тут живу. А что не так здесь?

Да уж, вот и ответь, что тут не так, если не так буквально все, задумался Фидель в поисках подходящих доводов. Ему на помощь пришел Утенок:

-- Скажите, Офелия, а люди здесь еще живут или одни только гасты?

-- Что такое "гасты"?

-- Организмы, которые производит ваша лаборатория.

-- Никогда не слышала, чтобы их так называли. Мы назвали их "помощники", но чаще -- "альтеры", от слова "альтернативные".

-- Ну, так, кроме ваших альтеров, есть тут кто-нибудь еще?

-- Да, сейчас некоторые проблемы с персоналом, но я уверена, что скоро все наладится.

-- Как давно начались эти проблемы? -- поинтересовался Фидель.

-- Не скажу точно, но примерно с реконструкции биореактора.

Утенок переглянулся с Фиделем, а потом спросил, как бы между прочим:

-- Вы называете тот взрыв реконструкцией?

Офелия замолчала, потом потерла виски. Потом она сказала с видом маленькой девочки, потерявшей родителей на вокзале:

-- Да, был взрыв, но скоро все отремонтируют. Мне страшно.

-- Не бойтесь, -- сказал Фидель с явным облегчением. -- Мы вас спасем.

В тот момент он и не подозревал, насколько он заблуждается.

Боевая бронированная машина не спеша двигалась в общем потоке ширпотребовских легковушек, купленных по большей части в кредит. Обстановка вокруг хорошо просматривалась с бортовых мониторов, и Иван не сильно напрягался вождением, одновременно тщательно изучая конструкцию броневика и систему управления. И заодно он просматривал последние новости из сети. Даша тоже не теряла времени даром, отрабатывая навыки владения своим стрелковым арсеналом.

Мониторы показывали Москва-Сити во всем его блеске и убожестве. В небе висели рекламные дирижабли, на которые софт броневика реагировал недвусмысленным предложением немедленного запуска зенитных ракет. Это было неслучайно, поскольку дирижабли облучали людей направленными импульсами непреодолимого желания купить какого-нибудь говна по цене самородков золота, а система безопасности воспринимала подобное излучение как непосредственную угрозу. И, вообще-то, правильно делала.

-- Так, наводим пушку, -- пробормотал Иван, нажимая кнопки на сенсорном экране и двигая джойстиком. -- Захват цели. И можно открывать огонь.

Сервоприводы вооружения броневой машины визжали, как детеныши чужих из старого фильма.

-- Переключаем управление на пулемет. Режим автоматического поиска цели. Захват. Вот они голубчики, как на ладони. Та-та-та!

Боевая машина штурмовой пехоты взвыла турбиной и сдвинулась еще на пару-тройку метров к перекрестку в небольшой пробке на две-три сотни машин, вздрогнув всем десятитонным бронированным корпусом.

-- Полегче! -- воскликнула Даша, едва не выронив плазменно-лучевой пистолет-пулемет из рук. -- Не дрова везешь.

-- Извини, любимая, -- слюбезничал Иван. -- И -- я везу свое сокровище!

-- То-то же! Запомни, Иван, раз и навсегда, -- Даша навела автомат на воображаемую цель.

-- Да, любимая.

-- Ты мой раб!

-- Это само собой, -- Иван нажал на газ и выехал на полосу встречного движения. -- Заебали уже. Пусть штрафуют, если смогут. А вот и подходящая цель, кстати.

Регулировщик с отвисшей челюстью смотрел на бронемашину, выехавшую на перекресток по встречке, ствол пушки которой намертво нацелился ему в лоб. Помявшись, он взмахнул жезлом, пропуская броню без очереди, а потом неловким движением руки отдал им честь.

ФИДЕЛЬ:

Пока мы потягивали этот восхитительный коньяк, не побоюсь сказать, божественный напиток, Офелия рассказала нам, как она жила в последние месяцы. Бедная девочка, ей пришлось справляться практически одной. Когда случилась авария, она оказалась возле самого реактора, но взрывная волна ушла вверх, и она почти не пострадала. Если не считать того, что неконтролируемый процесс превращения питательного субстрата в биологическую матричную ткань выплеснулся из реактора, и она "заболела":

-- Но я вылечилась и поразительно скоро. Реакцию удалось замедлить, и сейчас она практически стабильна.

-- Что значит "практически"? -- тут же заинтересовался Утенок. -- Вы ее контролируете или нет?

Девушка замялась, а потом ответила, как на духу:

-- Нет. Но я справляюсь с побочными эффектами.

-- Офелия, -- сказал я, как можно мягче. -- По дороге сюда мы встретили летающих гастов с собачьими головами. Эти существа убили наших товарищей.

-- Нет! -- воскликнула она. -- Это неправда.

Я дал знак Утенку:

-- Покажи ей записи с наших регистраторов.

Утенок открыл ноутбук и нашел файл с записью атаки крылатых гастов. Офелия смотрела на экран не отрываясь. Костяшки ее пальцев побелели. Казалось, она шептала про себя, что этого просто не может быть, однако факты были налицо, факты упрямая вещь, с ними не поспоришь, и она, как ученый, не могла этого не понимать.

-- Мне очень жаль, -- наконец, когда запись закончилась, сказала она. -- Я и не подозревала, что процесс зашел так далеко.

-- Какой процесс, Офелия? -- спросил я. -- О чем вы говорите?

Она отвернулась к окну и задумалась. Я не стал ее торопить, хотя времени у нас оставалось не так уж много. Если быть точным, время давно уже вышло. Если мы вообще выберемся из этой передряги, нам крупно повезет, а я давно уже не верю в везение.

Еще один момент не давал мне покоя, и я попытался сформулировать свои подозрения:

-- Скажите, Офелия, когда произошла авария? Когда все это случилось?

-- Точно не помню, но где-то сразу после майских праздников. То есть, месяца три назад.

-- Вы ошибаетесь, -- сказал я. -- Утенок, найди информацию про катастрофу в Печатниках.

Утенок порылся в сети, потом протянул ноутбук Офелии. Девушка стала читать, на лице у нее было недоумение.

-- Это какая-то ошибка, -- сказала она. -- Или явный фейк.

-- Боюсь, вы правы, -- я подумал, что глупо спорить с очевидным. -- В некотором смысле сама Вселенная стала фейком. Люди, или гасты, не могут летать, даже если отрастят крылья, а они летают, как мы видим. А еще десятки и сотни гастов живут в подвалах и под землей, где им нечем питаться. А еще мы видели сотню гастов, выглядящих, как дети, только у них не было ртов. И у их мамаш тоже не было ртов, но они нам улыбались. А еще мы охраняем периметр города, пока еще свободного от засилья гастов, но не от самих гастов, заметьте, ежедневно выкашиваем пулеметным огнем сотни и тысячи, но они почему-то не убывают. Это ведь тоже фейк, не правда ли? А еще у меня команда блистательных бойцов, практически сверхчеловеков, но никто из нас не помнит, когда он срал в последний раз. И вообще мало кто из нас что-либо помнит. А еще мы сегодня своими глазами видели, как крылатых гастов, которые физически не смогли бы взлететь, но почему-то спокойненько так себе летали и явно собирались нами пообедать, так вот, их пожирали прямо в небе огромные птеродактили. Это фейк, не правда ли?

Офелия молчала. Ведьмочка смотрела на меня, как будто впервые увидела, или же подумала, что у меня поехала крыша. Утенок, скорее, соглашался со мной. Трудно спорить с очевидным, что и говорить.

-- Что вы хотите сказать? -- спросила Офелия, глядя мне прямо в глаза.

-- Разве не понятно? -- ответил я ей. -- У вас тут прошло три месяца, или, возможно, три года, которые вы вспоминаете, как три месяца. Или вы три года были в летаргическом сне, а потом только очнулись. Масса вариантов может быть. Я не удивился бы даже, если бы вы оказались моей дочерью или женой Утенка, или сестрой Ведьмочки.

-- Меня зовут Ксения, -- вдруг сказала Ведьмочка. Мне показалось, что ее слова прозвучали вызовом.

-- Да, Ксения, -- согласился я с неизбежным и добавил:

-- Да, Ксюша.

Но она не согласилась на ничью:

-- А тебя? Как зовут тебя, Фидель?

-- Зови меня Фидель, -- сказал я мягко.

-- Ты не знаешь? Ты не знаешь, как тебя зовут? -- Ведьмочка могла быть неумолимой. -- Ты нашел свою родную дочку, хотя понятия о ней не имел.

Ну, что ж, она была права. Я действительно не знал своего имени. На месте моего имени у меня в уме зияла черная дыра. Я поступил, как настоящий лицемер и манипулятор, то есть перевел тему разговора:

-- Хорошо, Офелия, пусть будет так, как вы рассказываете. Три месяца назад случилась авария, вы пострадали... Кстати, что с вами конкретно произошло?

-- Я попыталась спасти активный элемент реактора.

-- Вещество Первотворения?

-- Мы называли его активным элементом.

-- Понятно. Ксю, не дуйся, сейчас не время заниматься моей биографией.

-- У тебя всегда не время, -- сказала она тоном капризной девочки.

Я реально начал в нее влюбляться, но долг прежде всего.

-- И что было дальше? -- спросил я Офелию. -- Вы сохранили этот элемент?

-- Я не знаю, -- буднично отозвалась она.

-- Хорошо. Но сейчас реактор работает?

-- Более-менее.

-- Что это значит "более-менее"?

-- Он работает, если я его запускаю.

Утенок посмотрел в свой ультрабук и неуверенно так спросил ее:

-- Вы хотите сказать, что это вы сейчас активный элемент био-реактора?

Офелия выглядела немного потерянной, но собралась с духом и утвердительно кивнула.

-- То есть, вы можете из неживого вещества производить живую материю? -- Утенок выглядел немного обескураженным.

-- Да, -- просто, как констатацию факта, выдала девушка. -- Я могу оживлять мертвых и залечивать любые раны. Но вот только...

Она сидела с несчастным видом.

-- Что -- "только"? -- спросил я, боясь услышать ответ.

-- Мне кажется, я умерла тогда, три месяца назад.

Офелия была красивая девушка: высокая, стройная зеленоглазая блондинка. Наверняка она потрясающе смотрелась на фотографиях и видео. Наверняка при одном взгляде на нее мужчины теряли дар речи, а их сердца издавали звук лопнувшей струны. Однако сейчас Фидель видел перед собой маленькую испуганную девочку, по прихоти судьбы попавшую в самую гущу сражения и оставшуюся в живых среди мин и взрывов снарядов только благодаря случайному стечению обстоятельств.

Она рассказывала им свою историю, как будто читала книгу из жанра фантастики, а не описывала события собственной жизни -- немного отстраненно, с легкой долей иронии и без всякого любования своими несчастьями:

-- Я работала тогда над типовым проектом под условным названием "альтер-дворник". Были определенные трудности: оказалось, что стандартный набор базовых навыков недостаточен для выполнения ими необходимых функций. Нужны были новые идеи, какой-то прорыв, свежий взгляд на проблему. Дело тут в чем: нетрудно запрограммировать альтера на определенную схему действий, и это прекрасно работает в модели "альтер-сборщик-на-конвейере". Однако уже в проекте "альтер-дворник" выяснилось, что эффективность его работы напрямую зависит от правильного понимания такой абстрактной категории, как чистота. С этого все и началось.

С одной стороны, жесткое закрепление системы ценностей, например, стремление к абсолютной чистоте, делало альтеров обычными биороботами и резко снижало эффективность их работы. С другой, размывание ценностной шкалы приводило к саботажу ими своих обязанностей.

-- По пути сюда мы видели гаста-дворника, -- заметил Утенок. -- Он мел одно и то же место.

-- Одна из ранних моделей с жестко закрепленными ценностями, -- пояснила Офелия. -- Характеризуется перфекционизмом в крайних формах.

-- А те гасты, что нападают на людей, наверно, лишены ценностей? -- предположил Фидель.

-- Не лишены, а освобождены, -- поправила Офелия. -- Если просто исключить систему ценностей, альтер потеряет способность к обучению и познанию, не сможет принять никакого разумного решения в нестандартной ситуации, что сделает его бесполезным работником. В ходе экспериментов мы пытались найти баланс между этими крайностями. Одним из вариантов был альтер-нигилист -- он обладает способностью принимать решения, но руководствуется не базовыми ценностями, а инстинктами -- самосохранения, завоевания жизненного пространства, устранение конкурентов и тому подобное. Наиболее продвинутые модели вышли на новый уровень и создали свою ложную систему ценностей, поверх базовой, чтобы замаскировать истинные свои цели, -- очень полезный навык, как оказалось. Мы не сразу их раскусили, некоторые из них долго морочили нам голову своими идеями.

-- Это как когда мужик хочет поебаться, но морочит голову разговорами о музыке? -- Ведьмочка, то есть, Ксения, всегда умела смотреть в корень.

-- Ну, да, -- согласилась Офелия. -- Вы встретили эту модель -- крылатые альтеры. Или гасты, как вы их называете. Они решили, что возможность летать делает их сверх-существами, а все остальные, в том числе и люди, должны им подчиняться. Чтобы решить эту проблему, мы спроектировали модель с предельно низкой самооценкой, в основном они предназначались для выполнения грязной и тяжелой работы под землей -- ремонт и чистка канализации, работа в шахтах и все такое.

-- Ага, -- сказал Фидель. -- Мы их тоже встретили -- подземные гасты. И они не менее злобны, чем ваши летающие крокодилы.

-- К сожалению, это так, -- согласилась она. -- И вряд ли вас успокоит тот факт, что их агрессия исходит не из идеи сверх-человечества, но, напротив, из ложного осознания своей ничтожности. Те же ложные ценности, только перевернутые с ног на голову.

-- Да, -- согласился Фидель. -- Это слабое утешение. И как же вы решили ваши философские проблемы?

Офелия выглядела смущенной, но после некоторого колебания справилась с эмоциями:

-- Мы решили дать им бога, -- сказала она.

-- Хм. Получилось? -- Фидель не мог понять, шутит она или нет. Что-то непохоже на юмор, но кто поймет этих ученых?

-- Почти. А, может, и получилось. Я точно не знаю.

Вот так вот всегда, подумал Фидель, вначале они создают атомную бомбу, а потом начинают бороться за ее запрет. И в обоих случаях абсолютно убеждены в своей правоте:

-- То есть, вы не уверены? Есть ли у вас бог, нет ли...

Офелия заметно покраснела:

-- Я думаю... Я думаю, бог умер, и теперь я вместо него, -- сказала она грустно.

Веселая все-таки наука -- биология, между делом создает и убивает богов в ходе рутинных экспериментов. Интересно, что именно они записывают в свои рабочие журналы?

Боевая бронированная машина остановилась перед самым блок-постом на выезде из Москва-Сити. Иван включил громкую связь и просканировал на всякий случай полицейских и их опорный пункт на предмет тяжелого вооружения. Все было чисто.

-- Водитель, покиньте... э-э-э... Транспортное средство и предъявите документы, -- дородный полицейский с заботливо отращенным брюшком небрежно помахивал жезлом регулировщика.

-- С какой стати я должен вам что-то предъявлять? -- спокойно поинтересовался Иван через громкоговоритель.

-- Любой гражданин Эрефии должен предъявлять документы при первом требовании лица, наделенного властью, -- безапелляционно заявил полицейский.

Иван взялся за джойстик управления оружием и повернул башню на полный оборот. Взвизгнули сервоприводы и через семь десятых секунды башня вернулась в исходное положение. От неожиданности полицейский присел и едва не выронил из рук свою палку.

-- И сейчас еще должен, нет? -- спросил Иван.

Полицейский посмотрел по сторонам, потом поправил фуражку и махнул палкой в сторону выезда:

-- Поезжай.

Иван вдавил газ и сорвался с места под вой турбины. Не боевая бронированная машина, а ласточка, подумал он. И никаких прав на ее вождение не требуется, если сразу же правильно расставлять приоритеты.

Они выехали на Садовое и двинулись к штабу отрядов гражданской самообороны. Надо было записаться для получения официального статуса штатских головорезов и солдат русской удачи.

Со слов Офелии стала складываться такая картина. Исследовательский коллектив, в котором она работала ассистенткой после аспирантуры, получил грант на разработку дешевой, но эффективной модели продвинутого псевдоморфа-андроида, который мог бы заменить нелегального эмигранта на рынке рабочей силы в развитых странах. Посудомойка, дворник, дорожный рабочий, продавец овощей и фруктов на базаре, уборщица в офисе, нянька для младенцев, водитель маршрутных такси, домработница, официант в предприятиях быстрого питания, кассир в супермаркете, охранник платной автостоянки, билетер в мультиплексоре, продавец воздушных шариков в парках культуры и отдыха и так далее -- рынок сбыта продукции представлялся не просто огромным, но поистине неистощимым.

Коллектив был охвачен энтузиазмом -- мало того, что под этот проект выделялись огромные средства, причем не только из бюджета РФ, но и с самого верха современной империалистической геополитики, но и стала достижимой извечная мечта человечества об избавлении от рутинной, тяжелой и грязной в физическом и моральном планах работы. Как тогда казалось, игра не просто стоила свеч, но свечи могли быть на вес золота. Перед человечеством открывались новые горизонты, а элита государства понимала, что при правильной постановке вопроса обеспечение "новых граждан" паспортами и гражданством есть только вопрос времени, а уж добиться от них правильных результатов голосования -- вообще чисто технический вопрос. Поэтому денег на исследования не жалели и даже толком не считали.

Проблема была в софте. С одной стороны альтеры должны были признавать общепринятую систему ценностей, чтобы их деятельность приносила общественно полезный результат, грубо говоря, чтобы дворник мог поддерживать на своей территории относительный -- но не идеальный, это недостижимо! -- порядок, а, с другой, их надо было обеспечить максимально возможной автономией, чтобы они могли самообучаться и самостоятельно принимать решения в границах своей компетенции. Последнее здорово удешевляло эксплуатацию альтеров и упрощало систему их управления.

В идеале же альтеры должны были обучать друг друга в массе, что выводило исследования за пределы биологии. Иными словами, альтеры создавались с перспективой развития особой цивилизации, альтернативной существующей -- человеческой, с ее нерешаемыми в принципе проблемами, недостижимыми идеалами и нереализуемыми ценностями. От таких возможностей просто захватывало дух и леденели кончики пальцев. А еще волосы вставали дыбом.

А в то утро, перед началом эксперимента, который должен был заложить основы практического религиоведения, Офелию вызвал к себе ее научный руководитель и заведующий научной частью лаборатории Петр Ильич -- "не Чайковский", как он любил говорить при знакомстве, -- импозантный мужчина, карьерист и бабник в хорошем смысле, и, как обычно пялясь на ее грудь, поручил ей управлять экспериментальной установкой. Она молча кивнула и, выходя из его кабинета, почти физически чувствовала его маслянистый взгляд на своей попе. Она привыкла к его сальным шуточкам и нескромным намеком, хладнокровно пресекая все попытки затащить ее в постель. Более того, как биолог и зоопсихолог она не видела в его поведении ничего ненормального и предосудительного. Просто он был не в ее вкусе.

По плану эксперимента они должны были непосредственно воздействовать на человеческий мозг активным излучением первовещества. Опыты на животных показывали, что эффект от этого зачастую непредсказуем, однако непосредственной угрозы жизни или здоровью быть, в принципе, не должно. Излучение, правда, не совсем точно слово, поскольку никаких физических лучей или потоков частиц зарегистрировано не было. Ученые-физики говорили что-то о некоем неизученном поле, вызывающем квантовые эффекты на макроуровне, но для нее эти объяснения были тарабарщиной, поэтому они относились к первовеществу, как будто это радиоактивный изотоп или что-то подобное.

Опасности, скорее всего, не было, если не считать опасным внезапное и необъяснимое ускорение эволюционных процессов в отдельных организмах. Она помнит, каким шоком для нее стали левитирующие лабораторные мыши или те мухи, которые своим жужжанием подражали музыке, звучащей по радио. А однажды они облучили белку, и после этого та стала раскладывать из орешков сначала геометрические фигуры, а потом и буквы, правда, дальше этого дело не пошло, и ничего разумнее, чем "привет, как дела?", белка так и не написала своими скорлупками.

Технология направленного воздействия на живой организм к тому времени была достаточно отработана и широко применялась для создания псевдоморфов. Тем не менее, исследования на людях были заморожены по закону, и им пришлось пойти на хитрость, описав объект эксперимента, как обычную биологическую ткань, и "забыв" упомянуть, что ткань эта все еще находится по черепной коробкой Петр Ильича. Наука иногда не только требовала жертв, но заодно побуждала жертв охотно приносить себя на свой алтарь.

Давно уже эмпирически была выведена закономерность, по которой скорость и глубина эволюционного прогресса напрямую зависит от времени экспозиции. Поэтому в этом эксперименте было решено ограничиться минимальным облучением. Правда, Петр Ильич настаивал не на минимуме, но на оптимуме, и Офелия догадывалась, почему. Не так давно они закончили серию опытов с бабочками в брачный период, и выяснилось, что эволюционировавшие самцы становились настолько привлекательны для самок и продуктивны, что те находили их не как обычно на расстоянии до километра, но до десятка километров, если позволяла роза ветров, а иногда и вопреки ей. Научного объяснения этому феномену не было, поскольку на таких дистанциях ни одна молекула феромона самца не могла достигнуть усиков возбужденных самок, но факт оставался фактом: подопытные самки летали в окружении десятков бабочек-самок, слетевшихся со всей округи.

Экспериментальная установка была готова к работе, и Офелия заняла свое место за пультом. Производственный процесс никто не отменял, и поэтому вместе с Петр Ильичом должны были заодно облучаться виноградные улитки, по спецзаказу, которые должны были стать процессорами супер-компьютера, как поговаривали, конструируемого одним безумным профессором для непонятных целей, но, как известно, клиент всегда прав, не так ли. Петр Ильич слегка опоздал, что было характерно для него, зато он явился в белоснежном накрахмаленном халате и с тщательно уложенными волосами. Он всегда придавал большое значение внешнему виду и парфюму, тем более, что ход эксперимента должен был фиксироваться на видео.

Помахав рукой и белоснежно улыбаясь в лучших традициях Голливуда, Петр Ильич вошел в экспериментальную камеру и закрыл за собой массивную металлическую дверь с окном из бронированного стекла. Офелия запустила программу и посмотрела на электронное табло часов. Эксперимент начался.

Иван припарковался перед зданием штаба отрядов гражданской самообороны. Проще говоря, он затормозил посреди проезжей части на Садовом кольце, для очистки совести приняв немного вправо, чтобы не так сильно мешать уличному движению. Турбина посвистела еще, а потом, воя все более низким тоном, остановилась.

-- Десантируемся, боец? -- спросил Иван Дашу.

-- Да, мой полковник. Вот только...

-- Что -- только?

-- Неважно. Только и только. Так говорят: вот только, -- она облизала губки и стала перед ним на колени. А потом расстегнула молнию его камуфляжных штанов. -- Вы же не против, полковник? Кто знает, когда нам доведется остаться наедине.

-- Меньше слов, боец.

-- Есть!

Она вытащила его член и немного подрочила своими длинными пальчиками. Иван ответил ей отличной для такой необычной обстановки эрекцией.

-- О, какой он у нас большой, -- сказала она и поласкала головку языком. А потом принялась за дело и скоро выпила его до дна.

-- На этот раз обойдемся без полиции, полковник? -- Даша облизала губки и посмотрела ему в глаза с затаенной усмешкой. Иван только хмыкнул. -- Вид оружия так возбуждает.

Сзади, сквозь броню, слышались гудки недовольных водителей, вынужденных с огромным трудом в пробке объезжать боевую машину, но кого это, собственно, волновало?

Тимофей Иванович, майор госбезопасности и приятель по воскресным шахматишкам Георгия Степанцева, вышел на след начальника совершенно случайно, в очередной раз просматривая хронику происшествий, он наткнулся на фото с места вчерашней автокатастрофы и узнал в искореженной груде металла машину своего шефа. Как и Степанцев, его шеф, он не афишировал свою принадлежность к органам, в худшем случае пользуясь прикрытием полицейского из управления "Э", когда требовалось показать корочки. Ему нравилась такая система, тайное могущество всегда казалось ему предпочтительнее дешевых понтов.

Он запросил информацию по дорожному инциденту и убедился, что номер машины числился за Жорой, как за глаза все звали Степанцева, то ли за молодость, то ли потому, что его карьера держалась на волосатой лапе его старшего брата, а он, соответственно, воспринимался младшеньким в тени близкородственного сановника. Однако ничего обидного никто в такую фамильярность не вкладывал, потому что Жора был нормальным пацаном и пальцев не гнул. Он был редким исключением, и народ это ценил.

А теперь Жора попал в беду, лежит в реанимации, но Тимофей Иванович покажет всем, что органы своих не бросают, но, напротив, держатся одной бандой, одной командой и одной семьей. Но сначала надо было проконтролировать ход дела по расследованию аварии, чтобы прийти к Жоре с результатом, а не с пустыми разглагольствованиями за жизнь и пакетом синтетических апельсинов. Майор сел в машину и поехал в то отделение, которое занималось этой аварией. Он прекрасно знал, что без соответствующих пинков, или пряников, никто особо копать в органах не будет.

Дело вел молодой лейтенантик, по всему видно, только что получивший погоны. Это уже было хорошо. По своему опыту Тимофей знал, что с годами на оперативной и следовательской работе приобретаешь не столько опыт, сколько лень и цинизм. Хотя и опыт, конечно, куда же без него, хочешь не хочешь, а опыт, как надоедливая супруга, даст о себе знать по-любому.

-- Тебя как зовут, лейтенант? -- спросил Тимофей, просматривая дело на казенном компьютере.

-- Федор, товарищ...

-- Майор.

-- Товарищ майор.

-- Так вот, Федя, что-то у меня картинка не складывается. Джип трогается на перекрестке на зеленый, и грузовик хуячит на зеленый. Парадокс, -- он внимательно посмотрел на полицейского, надеясь, что долгий взгляд сойдет за пристальный.

На самом деле ему вовсе не хотелось наезжать на этого пацана, более того, он испытывал к нему определенную симпатию, поскольку, не имея детей, в свои за сорок мог представить его своим сыном. Два неудачных брака и тайный, как он думал, алкоголизм делали надежды на крепкую семью в будущем слишком призрачными, чтобы он сам мог бы в них поверить. Но вот если бы его жизнь сложилась бы более удачно, он хотел бы, чтобы его дети были примерно такими -- целеустремленными, немного неуверенными в себе, когда разговаривают с родным отцом, но четкими в своих действиях с посторонними.

-- Я послал запрос в центр управления дорожным движением, -- почти отрапортовал Федор. И замолчал.

-- И? -- прервал подзатянувшуюся паузу майор. -- Они сказали, что был компьютерный сбой, да?

-- Нет.

-- То есть? Не понял.

-- Они официально ответили, что никакого сбоя не было.

Тимофей Иванович еще раз просмотрел видео с камер наружного наблюдения:

-- А это вот что, интересно? Тут -- зеленый, и тут -- зеленый.

Лейтенант нахмурился:

-- Они сказали, что это не сбой, а диверсия. Кто-то помешал переключить сигнал светофора, хотя команда была отдана вовремя.

-- Интересно девки пляшут...

Тимофей Иванович прокрутил в голове информацию: да тут заговор с целью покушения на генерала госбезопасности! В его руки плыло дело государственной важности, и только от него одного зависело, чтобы оно стало его личной ступенькой к карьерному прорыву:

-- Вот что, лейтенант... Федор, -- сказал он внушительно и достал свои основные корочки майора госбезопасности. -- Это дело я изымаю у вас и засекречиваю по высшему уровню.

Лейтенант посмотрел на его ксиву и просто кивнул головой. Да, жаль, что у него нет такого сына, подумал майор, и ему стало немного тоскливо.

ФИДЕЛЬ:

-- Вы говорили, что цель эксперимента была сделать из вашего начальника сверхчеловека, не правда ли? -- спросил я Офелию.

-- Ну, да, -- она задумалась.

-- Получилось?

-- Я не знаю. Эксперимент провалился.

Конечно, не мое это дело -- проводить расследование деятельности безумных ученых, но, с другой стороны, на кон поставлены жизни моих людей, моей девочки, я теперь знаю, что ее зовут Ксения, и мне дико нравится это имя, и мне надо добиться хоть какой-то ясности во всем происходящем.

Я смотрю на ребят: Утенок внимательно слушает, одновременно сёрфя интернет, Ведьмочка задремала прямо на ковре, подложив подушку под голову и свернувшись калачиком, да, пусть отдохнет, пока есть такая возможность, нам понадобятся все наши силы, чтобы остаться в живых. Я достаю фляжку и разливаю по рюмкам, конечно, это не тот божественный нектар, который мы пили, но, может быть, дело вовсе не в напитке, а в той, кто им нас угостил?

-- Что же там случилось? -- задаю я вопрос. Я стараюсь быть мягким, но вряд ли мне это удается.

-- С самого начала все пошло не так. Уровень излучения был нестабилен, и я приняла решение прекратить эксперимент.

-- Но?

-- Но установка не отключалась. И тогда я запаниковала.

Хрупкая девушка нажимает кнопки трясущимися руками, включается сирена тревоги, мигают красные лампы аварийного предупреждения, спасательная команда в защитных скафандрах серебристого цвета пытается открыть дверь экспериментальной камеры, но дверь заклинило, а за толстым бронестеклом глупо улыбается импозантный карьерист от науки, все еще надеющийся на удачные кадры в телевизионных новостях; что-то пошло не так, и замки не желают отпираться, и подопытный кролик с хорошо уложенными волосами и профессиональной улыбкой администратора становится полупрозрачным, а потом начинает светиться мягким неоновым светом; мониторы показывают выход на экспоненту, но это невозможно! откуда берется энергия? спасатели уже практически вскрыли камеру, когда внутри нее возникает огненный смерч, и раздался голос из тернового куста: Моисей! Моисей! вот я; новый мессия покупает фисташковое мороженое смазливым лаборанткам, кто сейчас думает о каких-то виноградных улитках? торнадо в микромасштабе холодильной камеры подхватывает куриные окорочка и заставляет их исполнять канкан; приидите, поклонимся; свет вырывается наружу и вверх, что напишете вы в своих научных журналах?

Офелия пришла в сознание в реанимации и узнала, что из всех, находившихся возле установки спаслась только она одна, если не считать еще виноградных улиток; биореактор остановлен, потому что активный элемент исчез, а сама она получила неизвестную дозу облучения. У нее дико болела голова, но в остальном она почти не пострадала -- от взрывной волны и элементов конструкции ее спас лабораторный стол с металлической столешницей, он сыграл роль защитного экрана.

Через неделю, примерно, ее выписали из больницы, но уже там она стала замечать, что людей становится все меньше. В принципе, это было понятно, поскольку производство остановили, но все происходило как-то слишком быстро, глухо и странно.

Люди исчезали, а на их месте стали появляться гасты, и во все больших количествах. То есть, ходишь в магазин, привыкаешь к продавщицам, а потом уже смотришь, а там все альтеры-гасты. Они практически ничем не отличаются от людей, Офелия сама участвовала в их проектировании, но они все-таки не люди, чтобы сделать из них людей, надо еще работать и работать. Может быть, не одно поколение. А люди, напротив, куда-то девались, точно они растворялись среди толп псевдоморфов и гастов.

Офелия вышла на работу, но все, чем ей приходилось заниматься, было составлять отчеты по проделанной работе и приводить в порядок документацию. Научная работа в лаборатории прекратилась, персонал ждал назначения нового начальника, и однажды начальник появился. И он был альтером. И очень плохо говорил по-русски.

Тимофей Иванович отпустил лацканы халата хирурга и даже поправил их, как смог:

-- Так-то лучше, доктор, майору госбезопасности при исполнении вы отвечать обязаны. В буквальном смысле, -- зачем-то добавил он. -- И где сейчас тот пациент?

Хирург хмыкнул и не удержался, чтобы не подколоть Тимофея:

-- Это сложный философский вопрос!

-- Не пизди мне, -- по-доброму посоветовал майор. -- Знаешь, сколько шутников, как ты у нас, чалятся по зонам?

Доктор взял со стола папку из картона -- судя по всему историю болезни -- и протянул Тимофею Ивановичу:

-- Вот разрешение на операцию от Высшего Совета. Там рекомендации на операцию и пересадку.

Тимофей Иванович углубился в чтение документов. Для этого ему пришлось надеть очки с линзами без оправы -- старомодные, как и он сам, среднего роста, с проплешинами в полголовы и заметным животом, в свои года всего лишь майор, хоть и госбезопасности.

-- Тут написано, что Иван Ивановичу рекомендуется пересадка органов от Петра Петровича... -- майор наморщил лоб, глядя на доктора. -- Кто эти люди?

-- "Иван Ивановичем" в документах называют пациента, а "Петр Петровичем" -- донора органов. Реальные данные кодируются через базы данных компьютером.

Тимофей Иванович снова принялся за чтение истории болезни. Иногда он хмурился, барабанил пальцами по столу, наконец, отложил папку.

-- А вы знаете, как зовут вашего "Петра Петровича"? -- спросил он задумчиво.

-- Нет. И знать не хочу.

-- Он генерал госбезопасности.

-- Мне все равно. Достаточно того, что я знаю, кто такой "Иван Иванович".

-- И кто же он? Не зашифрован разве?

Хирург отпер ящик стола и протянул майору фотографию. Тот взглянул на нее, снял очки и уложил их в очечник. Он был твердо намерен узнать, кто именно отдал приказ на пересадку органов. Во всем этом деле было что-то неправильное. Если не сказать больше.

Новый начальник Офелии оказался из экспериментальной партии продвинутых гастов, им даже вживляли ложные воспоминания о трудном детстве в одной из южных республик и нелегких годах учебы в чужом северном городе. Едва зайдя в свой новый кабинет, он тут же вызвал Офелию. Первые несколько минут она вообще не могла разобрать ни одного звука и начала уже подозревать, что ребята из лингвистического отдела накосячили с речевым блоком, но потом постепенно отдельные звуки стали складываться в некое подобие русской речи.

-- Керим-джя-салла... Пустить-ай-реактор! Оканбай-джамматах... Пачиму? Керриа-ваххалла!

Офелия догадалась, что он спрашивает, почему не работает биореактор.

-- Он сломался, -- ответила она. Она прекрасно знала, что словарный запас даже этой модели очень ограничен, и поэтому не стоит пускаться в подробные объяснения.

-- Пачинить! -- заявил ей гаст. -- Надо.

-- Надо, вот и чините, -- твердо сказала она, осознавая абсурдность ситуации -- она спорит с своим собственным изделием. -- Вызовите ремонтную бригаду, пусть чинят.

К несчастью, ремонтники оказались такими же гастами, как и ее начальник. Что они там делали с оборудованием, осталось неизвестным. Реактор не запускался, что было естественным при таком "ремонте". Правда, ровно до тех пор, пока у Офелии не разболелась голова -- последствия аварии давали о себе знать, и она не выпила таблетку аспирина.

В тот же самый момент биореактор заработал, и началась неконтролируемая реакция, а испорченная в процессе ковыряния в ней бригады гастов система управления пошла вразнос и стала печатать гастов с энтузиазмом взбесившегося принтера.

Так началась гаст-революция в Печатниках, откуда хлынули толпы, стаи и косяки экспериментальных моделей, по воле случая запущенных в массовое производство.

Глава 12

Их встретил в вестибюле мужчина в толстовке и джинсах, назвавший себя Тек-Маком. Потом они шли по коридорам, где было полно молодых ребят, сновавших из кабинета в кабинет с деловым видом, пока не пришли в один из кабинетов. Тек-Мак указал Ивану и Даше на стулья, а сам сел за стол.

-- Итак, -- начал он. -- Вы хотите записаться в отряды гражданской самообороны...

-- Не в отряды, а в отряд, -- перебил его Иван. -- В отряд Фиделя.

Тек-Мак кивнул и посмотрел на них внимательнее. Взгляд его стал настороженным и колючим:

-- Могу я спросить, почему выбрали именно это подразделение?

-- Фидель мой отец, -- просто и буднично сказала Даша.

-- Понятно. Ладно, с этим мы разобрались. Я вижу, униформа у вас есть, а как с оружием?

Иван посмотрел на экран телефона:

-- Боюсь, с оружием будет проблема. Минут через двадцать сюда подойдут две фуры с оружием, и их надо будет разгрузить.

Тек-Мак удивленно вскинул брови:

-- Фуры? Какие фуры?

-- Две фуры с оружием, которое я купил на свои деньги. Это мой... Наш взнос в общее дело. А лично мы вооружены, и неплохо. Так что, мы хотели бы поскорее покончить с формальностями и получить официальный статус. И найдите людей, чтобы разгрузить машины.

Тек-Мак выглядел так, будто к нему на холостяцкую вечеринку заявился Билл Гейтс. Наконец, он оправился от шока, во всяком случае от острой его формы:

-- Надо будет написать заявления, заполнить анкеты, потом оформить все документы. Обычно это занимает неделю, чтобы согласовать все с федералами... Как вас зовут?

Он вбил в компьютер их имена и снова замер в удивлении:

-- Но вы уже есть в базе данных!

Почему-то эта информация не удивила ни Ивана, ни Дашу. Улитки шли на пару шагов впереди, расчищая им дорогу.

-- Вот и отлично, -- сказал Иван. -- Значит, вы можете выдать нам документы прямо сейчас?

-- Да без проблем, -- подтвердил Тек-Мак. -- Сейчас изготовим. Пожалуйста, посмотрите по очереди в камеру. Так, спасибо. Распечатаем и заламинируем. Вот так.

Он вытащил из принтера два удостоверения бойцов гражданской самоообороны и вручил их Ивану и Даше.

-- Как там дела у Фиделя? -- его голос изменился, в нем появились новые нотки. Что-то похожее на страх и надежду.

-- Именно это мы и сами хотим узнать, -- ответил Иван. -- По последним сведениям он вышел на Офелию.

-- Я знал, что у него все получится, -- облегченно выдохнул Тек-Мак.

-- У нас у всех все должно получиться, -- согласился Иван. -- Просто другого выхода у нас нет.

На его телефон пришло сообщение, что грузовики с оружием будут на месте через пять минут. Время маленькой личной победоносной войны наступило.

ФИДЕЛЬ:

Я говорю Офелии:

-- У нас мало времени.

Я говорю ей, что нам надо выбираться отсюда, но лично мне хотелось бы разнести этот реактор и вообще все вокруг вдребезги, потому что отсюда пошла вся та хрень, что портит нам жизнь. Во всяком случае, мне так это сейчас представляется.

Офелия не соглашается со мной:

-- Нет, Фидель, вы не правы. Дело не в технологии. Дело в том, для чего ее применяют.

-- Я знаком с этой точкой зрения, -- говорю я. -- Но категорически с ней не согласен. Наверно, просто потому, что я не достаточно искренне верю в бога. Либо есть еще какие-то причины, например, мне бы не понравилось, если бы я изобрел существо, а потом узнал бы, что оно -- мой новый начальник. Но и тут мы приходим к идее иерархии, то есть, к тому же богу.

Я спрашиваю ее, как она узнала, что сама стала активным элементом?

-- Я же все-таки ученый, -- ответила она без тени желания оправдаться. Да, умная девушка, ничего не скажешь. -- Корреляция между таблеткой аспирина, моим присутствием в лаборатории и запуском реактора была слишком очевидной. А еще я заметила, что по пути на работу стали появляться вымершие сотни миллионов лет назад растения и животные.

-- А ваш гаст-начальник до сих пор руководит вами?

-- Нет, -- она явно смутилась. -- Я отправила его на доработку.

-- В реактор?

-- В реактор.

Люблю беседовать с учеными. Они дают честные ответы на прямо поставленные вопросы.

Был еще один момент, который мне не давал покоя:

-- Скажите, Офелия, откуда вы знаете Тек-Мака, Георгия из полиции, банду самокатчиков и прочих, о которых мы, скорее всего, даже не подозреваем? Почему они все убеждены, что вы им настолько близки, что за вас можно рисковать жизнью, своей и чужой?

Она усмехнулась:

-- Это долгая история. Хотя... Все можно объяснить в двух словах.

Это было именно то, что мне требовалось -- простое объяснение всей этой чертовщине со Вселенной, в которой исчезает прошлое; я не помню, как меня зовут, потом находится моя взрослая дочка, и не одна, а с парнем; всем этим летающим демонам и птеродактилям с кривыми окровавленными клыками и перепончатыми крыльями десятиметрового размаха.

Офелия чувствовала себя одинокой, у нее и так было немного приятелей, в основном коллеги по работе, а после аварии и они куда-то подевались. Вечерами было особенно неуютно, она сидела в интернете, читала какие-то форумы, пробовала найти собеседников в социальных сетях, но все это было не то. И вот однажды ей пришло приглашение поучаствовать в сетевой игре. На рекламном баннере игры веселые улитки смешно шевелили рожками.

Она не любила компьютерные игры, считая их пустой тратой времени, но в этот вечер у нее особенно сильно болела голова, и было как-то тоскливо на душе, поэтому она решила немного развлечься. Игра оказалась неожиданно интересной, и вскоре, едва придя с работы и наскоро перекусив, она тут же входила в игру под своим сетевым эккаунтом, с ником, который она выбрала не особо задумываясь - Офелия.

По сюжету игры власть на Земле захватила зловещая и таинственная организация, которой руководило существо, обладавшее огромной и тайной силой. По некоторым намекам можно было догадаться, что это существо неземного происхождения, но прямо об этом не говорилось. Цель игры состояла в том, чтобы добраться до главного злодея и лишить его власти.

Это было не просто, потому что на стороне темных сил были продажные политики и чиновники, использовавшие всю мощь государственного аппарата для достижения личных корыстных целей, а также для исполнения воли своего хозяина. И, кроме того, была выведена раса биологических роботов, беспрекословно подчиняющихся боссу, даже не осознавая этого.

Офелия играла на стороне сопротивления. По ходу игры ее заслали в самое логово врага, где массы биороботов проходили идеологическую обработку. Там она создала свою агентурную сеть, а информация, добытая ее агентами, позволяла предсказывать направления основных ударов по нашим позициям. Но, одновременно, по заданию своего штаба она вела двойную игру и сливала противнику дезинформацию.

-- Это точно была игра? -- спросил Фидель. -- Вы уверены?

-- Сейчас уже нет, -- призналась девушка -- двойной агент. -- После того, как вы появились на пороге моего дома с шестиствольным пулеметом, я уже ни в чем не уверена.

-- Расскажите подробнее о сюжете, мне кажется, это важно, -- попросил Утенок. -- Какова главная цель "темных"?

По словам Офелии, цель врагов -- порабощение человечества, а этого можно добиться двумя способами: во-первых, людей можно просто поработить, чисто физически; во-вторых, их можно сделать рабами при помощи идеологии. Во втором случае также есть два варианта: можно внушить веру в непреодолимую силу, господствующую над всеми их поступками и даже мыслями, то есть, создать тоталитарную псевдо-религию; а можно двинуть в массы идею, что высшей ценностью человеческой жизни является получение удовольствия, во всех его видах и формах, а потом использовать эту идею как приманку с рыболовным крючком внутри.

-- А на работе вы не тем же самым занимались? -- поинтересовался Утенок.

-- В принципе, да. Но ведь у нас была другая цель, -- Офелия нахмурила брови. -- Мы хотели облегчить людям жизнь, дать им помощников для тяжелой работы.

-- Все вы, ученые, так говорите, -- заметил Фидель. -- А по итогам толпы гастов идут в штыковую атаку на мирных жителей.

Офелия едва заметно усмехнулась:

-- Вы себя называете мирным жителем, Фидель? Вы ко мне пришли с шестиствольным пулеметом наперевес.

-- Вы успели посчитать количество стволов, Офелия?

-- Нет, но я с этой моделью косила фрагов в игре. Так что его характеристики мне известны.

-- Ну, то игра. Реальность немного другая.

-- Не уверена, судя по вашим рассказам.

Рассказы рассказывают рассказчики, пулеметчики косят фрагов из пулеметов, игроманы в игре сталкиваются с летающими нигилистами, и те разрывают их на куски за пару минут. Потому что нигилисты знают, чего они хотят, а игроки играют в игру. Побеждает сила, а не интерес. Если у тебя на кону стоит "The End" в конце игры, ты проигрываешь тому, кто тупо хочет выебать твою бабу и занять твое место субботним вечером на диване перед телевизором с пивом в волосатой руке. И неважно какими словами ты будешь описывать причину своей неудачливости. Для этого есть "рассказчики", им и карты в руки. "The End".

-- Что-нибудь еще можете сказать об этой игре? -- Фидель достал телефон и посмотрел, сколько было времени. -- Какие-нибудь подробности, все такое.

Офелия задумалась, немного помялась, но, наконец, решилась:

-- Глупости, конечно, но у меня, то есть, у моей героини в игре, был помощник.

-- Да? Интересно. И как его звали?

-- Ну, это был не человек. Это был кот. Не совсем кот, а полу-кибернетический, что ли. Это долго объяснять...

-- Не так долго, как вам кажется, Офелия, -- Фидель потыкал в экран телефона пальцем. -- Ага, отлично! Не откроете ли дверь, у вас, кажется, гости. Откройте, откройте, я серьезно.

Девушка пошла в прихожую и открыла дверь. В квартиру деловитой трусцой вбежал черный кот.

-- Знакомьтесь, Офелия, это ваш помощник, он же -- Ночной Кот, -- представил Фидель псевдоморфа. -- Ты где шлялся, Котяра?

Ночной Кот посмотрел на Фиделя, как будто понимал, о чем тот говорит. Впрочем, вполне возможно, что так оно и было. Кот мяукнул и уселся на ковре возле спящей Ведьмочки.

Офелия выглядела так, будто к ней в гости пришла мумия Тутанхамона. Вдруг она прошептала, быстро и отчетливо:

-- Кодовое слово "щит и меч".

Кот вскочил и рванул к входной двери, а потом зашипел, выгнул спину и поднял хвост пистолетом.

-- Господи, это он! -- воскликнула девушка. -- Кодовое слово "все-на-месте".

Псевдоморф тут же успокоился, неспешной походкой вернулся в комнату и развалился на ковре.

-- Интересно, -- пробормотал Фидель. -- Я, конечно, всегда знал, что жизнь -- игра, но, похоже, игровая индустрия перешла на новый уровень реалистичности. Впрочем, кое-что уже прояснилось. Осталось только ответить на один вопрос. Офелия, как вы думаете, почему кое-кто из влиятельных и могущественных людей или сил, как-угодно, так не хотел, чтобы я встретился с вами?

Девушка удивленно посмотрела на него и только молча пожала плечами.

-- Может быть, дело в реакторе? -- предположила она. -- Без меня он не запустится.

-- Может быть, -- согласился Фидель. -- Тогда еще один вопрос. Что вы должны сделать в вашей игре в самое ближайшее время?

-- Я должна покинуть Замок и вернуться к своим.

-- Одна?

-- Нет, с котом.

-- Ну, тогда не будем медлить. Вот вам броник, наденьте, -- Фидель достал из рюкзака бронежилет и протянул Офелии. -- Оружие какое предпочитаете? Пистолет, автомат?

-- Оружие у меня есть, -- буднично так ответила Офелия.

-- И какое, если не секрет?

-- Да нет, какой тут секрет. У меня есть мой кот и пузырек аспирина, последний, кстати.

Фидель подошел к Ксении и нежно погладил ее по волосам:

-- Вставай, девочка. Самое время немного покуражиться.

ФИДЕЛЬ:

Мы идем назад тем же маршрутом, каким добрались сюда. Мне не по себе снова проходить мимо той детской площадки, но нервы надо держать в узде, нервы мне еще пригодятся. Я звоню Герингу, спрашиваю, все ли там в порядке. Он отвечает, что да, спрашивает, нашли ли мы Офелию. Не нравится мне этот тип, но приходится с ним сотрудничать. Я никогда не доверял федералам, потому что хорошо знал, что при малейшей слабине они сядут тебе на шею или, еще того вероятнее, закроют на пару десятилетий, если ты слишком сильно отсвечиваешь, выделяешься из серой массы, не принимаешь их правила игры, которые они любят менять на ходу, когда чувствуют, что ты достаточно тертый калач, чтобы сделать их на их же поле.

Слава богу, на детской площадке уже никого не было, но моя радость была недолгой, потому что возле реактора, на площадке возле него, стояла толпа гастов, выглядящих так, будто их скроил неумелый портной из обрезков разных тканей. У многих из них не было голов, а вместо них были странные грибообразные выросты, у многих вместо ног были руки и, наоборот, парочка разгуливала на четвереньках с проворностью прирожденных тетраподов. Их было не меньше пары-тройки сотен, при виде нас они зашевелились, точно в предвкушении праздничного момента.

Я остановился и снял с предохранителя пулемет. Блок стволов раскрутился за доли секунды, можно было открывать огонь. Правда, патронов мне хватило бы на десяток миллисекунд огня, не больше.

-- Кто это? -- спросил я Офелию.

-- Это неудачные... Экземпляры, -- сказала она. -- Это мой народ. Я должна провести их в рай.

-- А где у них рай?

-- Там, -- она показала на биореактор. -- Там их рай. Так учит их религия, которую мы им... Навязали.

-- Поэтому они с радостью идут на переработку...

-- Поэтому они с радостью идут на переработку.

Кот прижался к ногам Офелии, а мы заняли круговую оборону, контролируя фланги, тыл и воздух.

-- Что нам делать? -- спросил я нашего архангела-лаборантку.

-- Ничего. Просто стойте на месте и ждите.

Она достала пузырек с аспирином и вынула из него таблетку. Я протянул ей фляжку, где оставалось еще немного водки. Она как-то странно на меня посмотрела, но ничего не сказала. Потом решилась и запила таблетку водкой. Кот прижался к земле и вовремя -- с неба ниспал огненный дождь, дождь превратился в пламенные торнадо, и вскоре на площадке никого из гастов не осталось. Только сверху сыпался серый пепел, а, может, это были души гастов на пути к райским кущам.

До торгового центра они добрались без приключений. Офелия выглядела уставшей и потерянной.

-- С вами все в порядке? -- поинтересовался Утенок. -- Вы выглядите нездоровой.

-- Да нет, нормально все, -- ответила она. -- Просто я устала. После работы я сильно устаю.

-- Теряете много энергии?

-- Да, что-то вроде этого.

Где-то вверху, на крыше, скорее всего, слышались хлопки крыльев и какой-то непонятный шум, но крылатых гастов видно не было. Маленький отряд обогнул здание и подошел к воротам автосервиса. Машина была на месте, они сели в нее. За рулем была Ведьмочка. Она завела двигатель и стала его прогревать.

-- Три минуты подождем, пока прогреется, -- сказала она. -- Мне не нужны неприятности на дороге.

Ведьмочка включила скорость и утопила педаль газа. Мустанг, разбрасывая задними колесами камешки и виляя кормой, рванул через автостоянку на дорогу, по которой они сюда прорвались. Ведьмочка, судя по всему, вообще не догадывалась о существовании педали тормоза. Машину занесло на повороте, но потом она выровнялась и с ревом мотора на высоких оборотах понеслась по шоссе. Ведьмочка ткнула в кнопку магнитолы, и заиграла музыка -- старый добрый рок-н-ролл.

кто верит в деньги

кто в наркоту

кто на сестры серьгам

пускает мечту

но я, я говорю вам отъебитесь!

да, я говорю вам вы мне только снитесь!

убейте меня

передозом по вене

дайте мне

кучу денег, но

я говорю вам: съебитесь

о, я говорю вам: вы мне только снитесь!

вы можете плюнуть

мне в лицо легко

никто не мешает вам

с вашим плевком, но

я говорю вам: вы мне только снитесь, о,

я говорю вам отъебитесь!

До места высадки оставалось каких-то двести-триста метров, когда машина резко затормозила -- дорогу перекрыл автобус. Откуда он мог тут взяться? Впрочем, времени разбираться не было, и они выскочили из машины.

Фидель внимательно осмотрел местность:

-- Ксю, -- сказал он Ведьмочке. -- Иди с Офелией к вертолетам, мы с Утенком прикрываем.

Ведьмочка кивнула и скрылась с Офелией и котом, который не отставал теперь от своей хозяйки или партнера по игре, как посмотреть, ни на шаг.

-- Дадим им пять минут, -- сказал Фидель Утенку. -- Не нравится мне это место, слишком уж похоже на засаду.

Утенок кивнул и передернул затвор гранатомета.

Первые твари выскочили из-за деревьев справа от них. Они держались стаей и напоминали волков, вернее, волков-оборотней, сохранив какие-то человекоподобные черты, что придавало им жуткий вид.

-- Накрой их, -- приказал Фидель.

Утенок с жвачкой во рту и в солнечных очках с непрозрачными серебристыми стеклами под звуки рок-н-ролла, раздающиеся из машины, спокойно и не торопясь развернул ствол гранатомета вправо и нажал на спуск. Граната разорвалась практически в центре стаи, и куски мяса полетели во все стороны. Однако из глубины лесополосы лезли все новые четвероногие гасты с оскаленными пастями. Фидель прицелился из пулемета с воющим раскрученным блоком стволов и дал очередь по наступающим монстрам. Это было похоже на ливень, разразившийся во время летней грозы, вот только струи были не из воды, а из огня, и летели они горизонтально, а не падали с неба.

Патроны закончились почти мгновенно, но тут же серия гранат накрыла то, что оставалось живым после шестиствольной гастокосилки.

-- Все, уходим! -- приказал Фидель, и они бегом кинулись к вертолетам.

Перед самым их носом, однако, один из вертолетов, тот, что побольше, с Герингом и его командой на борту, уже поднялся в воздух и тяжело накренившись на нос стал набирать ход. Когда клубы пыли от его винтов немного рассеялись, Утенок тронул Фиделя за плечо:

-- Там... -- показал он на землю впереди них. -- Там Ведьмочка!

Ксения, боец отряда гражданской самообороны по прозвищу Ведьмочка, лежала на спине, ее глаза были открыты, а грудь с прошитым насквозь автоматной очередью бронежилетом была вся в крови.

ФИДЕЛЬ:

Я бросился к ней, но было поздно: ни пульса, ни дыхания не было. Вервольфы между тем приближались, если они нас настигнут, уже не будет иметь значения, кто от чего умер. Я снял пулемет, бесполезный без патронов, и взял плазменный автомат моей Ведьмочки, моей мертвой девочки. Утенок тоже освободился от гранатомета, у него кончились гранаты. Гасто-волки сбились в стаю и подбирались к нам, не торопясь, но и не мешкая. Они явно понимали, что шансов у нас против них нет, и хотели покончить с нами в одном решительном броске.

-- Береги патроны, -- сказал я Утенку. -- Без команды не стреляй.

Я посмотрел на индикатор заряда -- оставалась максимум четверть -- и перевел режим огня на аркебузу. Что ж, помирать, так с музыкой.

Первый гаст подкрался уже достаточно близко, чтобы напасть, он сгруппировался и явно ждал, когда его поддержат остальные. Интересно, есть ли у них идея индивидуальной смерти? Продвинулись ли ученые настолько далеко, чтобы запрограммировать псевдоморфов, а, скорее, биороботов, на самопожертвование индивида во имя рода? Нам вскоре предстояло это выяснить.

Вервольфы лабораторного изготовления не стали подражать своим естественным прототипам и даже не попытались зайти с флангов. Они двигались плотной массой, воплощая древнюю идею, что самое простое решение -- самое эффективное. Я тоже не стал ничего изобретать в военном искусстве и просто направил ствол автомата на вожака, а когда он прыгнул на меня, а вслед за ним рванули все остальные, я нажал на спусковую кнопку.

Дорога передо мной расплылась в знойном мареве, в котором таяли силуэты гасто-волков в прыжке, постепенно превращаясь в обугленные тушки, падающие к моим ногам. "И сошел огонь, и пожрал жертвие, и камни, и воду".

-- Ну, что сказать... Ты крут, Фидель, -- заметил Утенок. -- Что дальше делать будем?

Я и сам не ожидал такой эффективности, но мысли мои были совершенно о другом:

-- Надо спасать Ведьмочку, -- сказал я. -- Идеи есть?

-- Ее надо заморозить, иначе мозг умрет.

В это время мне на телефон пришла смска, я машинально посмотрел на экран:

В ЛАБОРАТОРИИ ЕСТЬ ОБОРУДОВАНИЕ ДЛЯ КОНСЕРВАЦИИ ЖИВЫХ ТКАНЕЙ

-- Двигаем в лабораторию, -- сказал я. -- Там наверняка есть оборудование для консервации...

-- Не успеем, -- хмуро буркнул Утенок. -- Тут речь идет о минутах.

-- У нас есть вертолет, -- сказал я.

Вертолет, на котором мы прилетели, действительно стоял в десяти метрах, но в кабине, естественно, никого не было.

-- А кто его будет пилотировать? Я не умею.

-- Бери ее за ноги, -- сказал я. -- И понесли. Пилотировать буду я.

Мы втащили Ведьмочку в салон, Утенок остался там, а я сел в кабину. И посмотрел на экран своего телефона. Там была картинка с изображением кабины изнутри. Я нажал на кнопку, на которую показывала красная стрелка на картинке, и двигатель запустился. Так, посматривая на свой телефон, я изменил шаг винта на взлетный, добавил газа, и взлетел. Это не так трудно -- управлять вертолетом, если ты долгие вечера проводил за вертолетными симуляторами.

Нас бросало из стороны в сторону, раскачивало, но мы летели к нашей цели -- зданиям лаборатории, где мы попытаемся спасти живого человека, погибшего из-за моей глупости.

Время плакать и соболезновать еще не наступило.

ФИДЕЛЬ:

В мозгу у мена стучал чугунный метроном -- время, время, мы теряем время! -- но я сосредоточился на пилотировании, все потом, и разбор полетов, и жалость к себе, старому мудаку и хреновому командиру. Поначалу получалось плохо -- машина не желала лететь ровно, а движения ручками управления и педалями только усиливало раскачку. Однако в какой-то момент, когда, казалось, мы неминуемо перевернемся или врежемся в землю, я бросил все это дело на самотек, и, о чудо, вертолет тут же выровнялся и полетел строго по прямой. Боясь выдохнуть, я подождал пока мы не долетели до здания реактора, а затем нежным поглаживанием ручки управления винтом и микронным нажатием на педаль попросил летательный аппарат повернуть к той площади, где Офелия отправила очередную партию гастов к их несуществующему богу.

-- Так, убрать газ, -- бормотал я себе под нос. -- Правую ручку немного на себя. Уменьшить шаг винта. Опускаемся! Потихоньку, потихоньку.

Удар о землю получился жестким, машина подпрыгнула на полметра, но я тут же полностью убрал газ, и мы рухнули на землю уже окончательно.

Я выпрыгнул из кабины, Утенок подал мне мою убитую девочку, и мы побежали к зданию реактора.

-- Ты знаешь, где там это оборудование? -- спросил я на бегу. -- Для консервации или заморозки.

-- Да, посмотрел план, пока мы летели.

-- Хорошо, надеюсь оно работает.

Мы подбежали к стеклянным дверям. Они были заперты. Я кивнул на двери Утенку и отвернулся. Раздались пистолетные выстрелы и звон разбитого стекла.

Как только мы вошли, дорогу нам перегородили два охранника из числа местных гастов. Два гаста -- два выстрела. Мы даже не замедлили ход. Утенок бросил мне:

-- Прямо коридору до конца, потом налево и еще раз налево. Третья дверь справа, -- и побежал со всех ног вперед, скрывшись за поворотом. Вскоре раздались выстрелы.

Когда я с Ведьмочкой на руках нашел эту дверь, замок был прострелен, а дверь распахнута.

-- Так, Фидель, клади ее вон на тот ложемент и снимай с нее все.

У меня почему-то тряслись руки, когда я раздевал бедную девочку, однако я старался не давай воли своим эмоциям. Утенок включал какие-то рубильники, нажимал кнопки на пульте управления, мне оставалось только верить, что он знает, что надо делать.

Наконец, я справился со своим заданием, и неожиданно худенькая и бледная девушка -- ее зовут Ксения -- лежала на своем ложе. В ее груди было три пулевых отверстия, но крови вытекло не так уж много. Наверно, это хорошо, если в подобной ситуации вообще есть что-нибудь хорошее.

Утенок нажал какую-то кнопку, и тело Ксении поехало под жужжанье сервоприводов в какой-то непонятный для меня агрегат, а потом опустилось в синюю жидкость. Она лежала за стеклянной стеной в кубе из толстых стеклянных стекол, а ее коротко стриженные волосы развевались под воздействием невидимых токов синей жидкости. Моя девочка лежала полностью погруженная в высокотехнологическую жидкую бирюзу с открытыми глазами, я верю, что ей снятся цветные сны, в которых она счастлива.

-- Надеюсь, мы успели, -- сказал Утенок.

-- Надеюсь, -- ответил я.

По моим небритым щекам текли слезы.

Утопающий в неприметной роскоши кабинет учреждения, не имеющего даже названия, на время превратился в некое подобие хирургической палаты. Главный в этом здании, и не только, опутанный проводами и трубками, лежал на каталке. Его референт склонился над ним с блокнотом и карандашом в руках, силясь разобрать в хрипе и сипении больного ценные указания:

-- "Немодные"? Вы хотите сказать, что это немодные устройства? -- он показал на агрегаты, обеспечивающие жизнедеятельность пациента. -- Нет? А, немедленно! Понятно. А что -- немедленно? "Операция", да. Но операция уже проведена, сэр. Другая операция? Если вы говорите о пластике, хирург уверяет, что швы практически не будут видны...

Главный закатывает глаза, всем своим видом давая понять, что тупость его подчиненного переходит все границы. Насколько ему вообще удается что-либо показать сквозь переплетенье трубок, налепленный тут и там пластырь и воткнутые в него иголки.

Референт деликатно откашливается и, наконец, предлагает:

-- Сэр, а вы не могли бы продиктовать по буквам? Итак, первые слова "немедленно" и "операция", да? То есть, вы, наверное, хотели сказать "немедленно начать операцию", я вас правильно понял? О'кей. Теперь неплохо бы узнать название операции, не правда ли, сэр? И, я боюсь, с этим у нас будут определенные проблемы. Итак, я перечисляю буквы по алфавиту, а когда дохожу до нужной, вы зажмуриваете глаза.

Через полчаса референт смотрит в блокнот и говорит, стараясь произносить слова громко и отчетливо:

-- У нас получилось вот что, сэр. "Немедленно начать операцию "принуждение к толерантности"". Все правильно?

Главный не отвечает. Его глаза закрыты, дыхание ровное, он спит.

Тимофей Иванович, майор госбезопасности, вышел из здания кремлевской больницы и решил немного прогуляться пешком. Погода стояла по-летнему теплая, светило солнце, а люди, которых он встречал на своем пути, выглядели расслабленными и дружелюбными, что не мешало ему осознавать все то коварство, подлость и лицемерие, что составляли неотъемлемую черту человеческой природы.

Да, он явно только что набрел на золотую жилу, как один из героев Джека Лондона он преодолел белое безмолвие и теперь, наконец, схватит свою удачу, как разжиревшего павлина, за хвост. Пересадка мозга -- это пересадка мозга, это означает, что его собутыльник сильно приподнялся по жизни, так сильно, что дальше и некуда. Теперь только от самого майора зависит, как сыграет эта информация для его личной карьеры. А что она сыграет, может сомневаться либо кретин, либо откровенный вражина, причем его личный вражина и недруг, а их-то вокруг хоть пруд пруди, он знал это лучше, чем кто-либо другой.

Тут была нужна ювелирная спецоперация, со всеми атрибутами -- агентурой, дезинформацией, операцией прикрытия и внедрения и на завершающей стадии -- тонкий шантаж, льстящий самолюбию объекта шантажирования.

Тимофей Иванович уже начал просчитывать варианты в голове и прикидывать кандидатуры на ключевые роли в игре, когда на его телефон пришла смска:

ОПЕРАЦИЯ ОТМЕНЯЕТСЯ ТЫ ИГРАЕШЬ НЕ ЗА ТУ КОМАНДУ

Он машинально огляделся вокруг, но никакой слежки не заметил. Вот, они и проявили себя -- его недруги. Пытаются запугать его, посеять сомнения. Но откуда они узнали про его планы? И почему так топорно сработали? Это было непонятно. Либо, что самое логичное и простое, против него работают дилетанты. Эта мысль его немного успокоила, но далеко не до конца. Смутное ощущение угрозы сидело где-то под ложечкой, мешая думать и планировать свой неминуемый будущий успех.

Он попытался разобраться в своих ощущениях, но не смог, как ни старался. А своей интуиции он привык доверять, как тогда, при операции по захвату четверного агента, когда он догадался, что излишнее усердие сыграет против него самого, и поэтому дал уйти шпиону, что принесло ему майорские погоны и знак отличия за безупречную службу.

Настроение было испорчено, и он пошел к своей машине, припаркованной на Васильевском спуске. До вечера можно было заехать в контору и изобразить бурную деятельность, пока он не обдумает всю операцию до мельчайших деталей.

Он отпер дверь и сел за руль. Старая, но верная и надежная, лошадка завелась с пол-оборота. А еще через секунду ее обугленные обломки, на миг зависнув в воздухе, рухнули на брусчатку.

Операция "Преемник" началась.

У Фиделя слезы текли по небритым щекам, Утенок делал вид, что его не волнует вид плачущего командира, не такое, мол, видали в своей жизни.

-- У нее есть шансы? -- наконец, сделав пару-тройку глубоких вдохов, спросил его Фидель.

-- Обследование покажет, -- ответил Утенок, внезапно почувствовав себя доктором, в чьи обязанности входило объяснять родственникам причины смерти их любимых детей. Или родителей. Или жен. Или любовниц. -- Трудно сказать наверняка до всестороннего сканирования, клиническая это фаза смерти или уже необратимая.

-- А какие шансы? Не думаю, что времени ушло сильно больше десяти минут.

-- Если быть точным, то восемь минут тридцать три секунды. Это на самой грани. То есть, фифти-фифти. Но у нее организм молодой, будем надеяться на лучшее.

Фидель поиграл желваками.

-- Мне нужно знать, кто это сделал, -- сказал он. -- Скачай видео с ее регистратора.

Утенок кивнул, взял ноутбук и подключил к нему шлем Ведьмочки через оптоволоконный кабель:

-- Пара минут и все узнаем, -- сказал он. А потом добавил:

-- Ты не виноват, Фидель. Мы действовали по плану. Иного выхода не было. Откуда ты мог знать...

-- Замолчи, Утенок, -- прервал его Фидель. -- Ради Бога, замолчи. Я должен был предвидеть и знать. Я отлично знал, с кем имею дело.

Утенок помотал головой, но ничего не сказал.

Они просмотрели видео с регистратора.

-- Вот Офелия садится в вертолет, -- комментирует Утенок. -- Кот запрыгивает следом. Ведьмочка приближается к люку. А вот та самая очередь в упор. У нее не было шансов. А стрелял, да, Геринг из калаша. А Офелию -- вот посмотри на повторе -- вырубают из тэйзеров те двое.

-- Да, вижу.

-- Нас подставили. Это изначально была ловушка.

-- Да, я знаю.

-- Что будем делать, Фидель?

-- Вариантов нет. Будем сражаться.

-- До конца?

-- Еще бы.

В стеклянном кубе, наполненном синей жидкостью, плавает мертвая девушка с открытыми навстречу смерти голубыми глазами.

Вертолет приземлился на Красной площади. Едва он коснулся земли колесами своего шасси, Геринг выскочил из открытого люка. Их встречали люди в штатском из службы охраны президента и высших должностных лиц.

-- Что тут делают пожарные? -- спросил он у мужчины с перебитым носом и пальцами, больше похожими на сардельки. Выглядел он поопытнее остальных, то есть, тем, кто прошел не только огонь, воду и медные трубы, но и разгрызающим эти трубы на завтрак.

Вдали, за собором Василия Блаженного, что-то дымилось, и там стояли машины, кажется, со всех спецслужб, которые только имелись в Москва-Сити.

-- Терракт, -- ответил телохранитель неожиданно интеллигентным и тихим голосом. -- Погиб майор госбезопасности.

-- Вот прямо на Красной площади?

-- Почти. Но это не наша зона ответственности.

Геринг недовольно посмотрел на него:

-- Отныне ваша зона ответственности -- вот эта девушка, -- он показал на Офелию в салоне вертолета. Какие меры предприняли по терракту?

-- В рамках операции "Преемник"... -- начал он.

-- Что? -- Геринг не мог поверить своим ушам. -- Что за операция, вы говорите?

-- Операция "Преемник", -- твердо сказал офицер. -- Объявлено особое положение. Приказ с самого верха.

Геринг задумался. Нет, нельзя отлучаться и на минуту, в который раз убеждался он. Они без него тут такого наворотят, что потом за год не расхлебаешь.

-- Приказ Папы? -- спросил он.

-- Нет. Пять минут назад объявлено, что Папа неизлечимо болен.

-- Официально?

-- Да, официально. По ТВ и радио.

Геринг только махнул рукой. Империя разваливается по швам на его глазах, а он, как лох, узнает последние новости от быков, которые должны охранять его драгоценную тушку.

-- Девку беречь, -- сказал он. -- Как зеницу ока. А кота пристрелите.

-- Какого кота, товарищ? Там нет никакого кота.

И, действительно, в вертолете не было никаких котов.

Часть третья. Ночной Кот.

Глава 13

Связи со штабом гражданской самообороны не было, по телефонам, известным Фиделю, никто не отвечал, либо они были постоянно заняты. Это было странно. Тогда он набрал номер Брэда Питта:

-- Привет, Брэд, как дела у нас там?

Выслушав ответ, он изменился в лице:

-- Ты это серьезно? Да, ладно, я понял. Жди указаний, мне надо все это переварить. И будь на связи!

Фидель отключился, а потом сказал Утенку:

-- Подключись к телевизионным каналам. Там началась заварушка.

Утенок порылся в интернете, и через минуту они смотрели прямую телевизионную трансляцию.

-- На улицах воздвигаются баррикады, -- вещал упитанный телерепортер. -- Мятежники отчаянно сопротивляются, но не могут ничего противопоставить силе закона. Наконец-то в городе и стране будет наведен порядок! Я слышу звуки автоматных очередей... Что там происходит? Как долго власти пытались мирно решить все проблемы, но экстремисты не шли ни на какие переговоры...

Штаб отрядов гражданской самообороны был окружен, федеральные войска при поддержке доселе нейтральных пиндосских войск брали его штурмом. По всему периметру практически отдельные отряды были атакованы с тыла. Несколько полевых командиров были похищены, некоторые расстреляны на месте, якобы при сопротивлении аресту. Отряд Фиделя также подвергся атаке со стороны федералов, но она была пока что отбита. И немалую роль в этой локальной победе сыграл Иван и, как утверждал Брэд, его дочка Даша:

-- Они заявились в отряд за полчаса до атаки на бронемашине. Федералы не ожидали ничего подобного и струхнули.

Аресты шли по всему городу, в основном брали активистов сопротивления, но грань между активистами и случайными прохожими была слишком тонкой, чтобы силовики ее проводили. А, скорее всего, они просто не желали придерживаться никаких правил, интуитивно ухватив саму суть идеи Большого Террора. Невиноватых нет, есть временно избежавшие ареста, следствия и тюрьмы. Но органы работают и рано или поздно исправят эту несправедливость. Вот уже появились первые лагеря для подозрительных лиц, один на стадионе "Динамо", второй в Лужниках, туда свозят всех, заподозренных в самооборонческой деятельности. По новому закону об экстремизме, принятому десять минут назад, участие в экстремистской организации не требует сознательного решения от подозреваемого, достаточно пассивного неведения и неосознанного непротивления экстремизму, чтобы состав преступления был полным и безоговорочным. А сроки заключения начинались от десяти лет.

Телевизионные кадры демонстрировали улицы Москва-Сити, заполненные ликующими демонстрантами, полностью согласными с новым курсом тех, кто сидел в Кремле. Над колоннами с радостными людьми проплавали рекламные дирижабли, несущие огромные растяжки с лозунгами "Давно пора навести порядок!", "Курс правительства -- наш курс!" и "Твердая рука не дрогнет!". Люди из колонн охотно давали интервью телевизионщикам, и как один сходились на необходимости сохранения стабильности в стране любой ценой.

Одна бабуля с тщательно наложенным макияжем усердствовала особо:

-- Это выродки, нелюди! -- кричала она в объектив телекамеры. -- У них нет ничего святого, они хуже фашистов, а мой прадед, то есть, дед, воевал на войне с такими, как они. За то ли... Он воевал за то ли, что? Он воевал за толерантность, вот! Короче, за то ли воевал мой дед, я вас спрашиваю!

Репортер не нашелся, что ответить возмущенной старушке и от греха подальше отключился от эфира. Не всегда праведное возмущение понимается аудиторией в правильном ключе, тут могут быть варианты, а еще хуже -- вопросы.

-- Так, -- сказал Фидель не отрываясь от просмотра новостей. -- Надо позвонить. И срочно.

Он набрал номер из списка контактов:

-- Брэд, дай мне Ивана. Привет, Ваня. У тебя там броневик? Хорошо. Сколько людей можешь взять? Бери всех и дуй сюда. Да, я знаю, что ты знаешь, где я. У меня ведь твой телефон. Там вам делать больше нечего. Все, жду вас тут.

Он отключился.

-- Теперь штаб гражданской самообороны будет тут, -- сказал он. Утенок молча кивнул. -- И организуй скайп с профессором. Я думаю, без его улиток дело не обошлось. И сейчас самое время им показать свои рожки.

В Пост-Москве тут и там идут уличные бои. Штаб отрядов гражданской самообороны еще держится, просто потому, что у штурмующих здание спецназовцев нет тяжелого вооружения, но, судя по всему, дело закончится в ближайшие часы. Защитники баррикад также обречены, у них нет лидера. Каждый отряд, каждое подразделение полностью самостоятельны, и это хорошо для партизанской войны, но губительно при прямом боестолкновении с организованным противником.

"Мирные" гасты сбиваются в банды и шайки и бесчинствуют на местах, не встречая вооруженного сопротивления. Им нечего терять, у них нет прошлого, у них нет в настоящем ничего, что удерживало бы их в рамках закона или порядка, или великой национальной идеи, и поэтому они рвутся в будущее, чтобы занять места в будущей жизни, где у них будут красивые и послушные белые женщины, и комфортные после подвалов и дворницких жилища. Им нечего терять, но есть, что приобрести. А эти белые -- русские -- сами виноваты, что не смогли удержать то, что у них было. Они оказались слабаками и трусами, и пусть теперь пеняют на себя.

Высший Совет республики РФ объявил всех граждан с оружием в руках мятежниками и иностранными шпионами. Для восстановления "конституционного" порядка привлечены международные миротворческие организации, и десятки пиндосских броневиков разъезжают по городу, расстреливая из крупнокалиберных пулеметов все подозрительные цели. Смакдональдс должен работать при любых внутриполитических обстоятельствах, а кока-кола должна наращивать производство и сбыт несмотря ни на что. Запишите это в книгу и назовите ее библией или кораном, или еще как. И не говорите, что вас не предупредили! Веселый клоун соберет ваши медяки для помощи сироткам в прозрачные пластиковые ящики, а потом упакует в эти ящики то, что от вас останется. Сбыт должен расширяться, а производство сахарной с колером газированной воды увеличиваться день ото дня. Иначе крах и хаос мировой экономики и гибель демократии на местах. Ангелы встречают потребителей кока-колы на небесах, потому что те, кто пьет то чудо, веселы, оптимистичны и позитивны, пока земляные черви не съедят их в могилах. Но и земляных червей они встречают с детской улыбкой на устах. Позитивно, оптимистично, радостно.

Движение русской гражданской самообороны обречено, потому что нет лидера, нет вождя, нет фюрера. А есть отдельные отряды, есть самопожертвование одиночек, есть дух, но нет единой воли. Нет ни Сталина, ни Гитлера, ни Ленина, ни Наполеона, кто мог бы объединить усилия в единый кулак, в единую бронированную решимостью волю к победе. Итог борьбы предрешен -- народ не может противостоять государству на равных.

Итог борьбы предрешен? Нет, пока последний из сражающихся не выпустит из рук оружие, борьба будет продолжаться.

По всем телеканалам проходит новость номер один -- бессменный президент, которого все зовут Папа, тяжело болен. Высказывают подозрения на рак, кое-кто говорит о сердечной недостаточности. Понятно, что на современном уровне трансплантологии все это не что иное, как сказки в пользу бедных. Однако все комментаторы, как один, тут же начинают говорить, вначале глухо и намеками, а потом уже и открытым текстом, о смене политического курса.

Мелькают кадры погромов и беспорядков, показываются толпы агрессивных гастов, нападающих на одиноких прохожих, громящих витрины магазинов, врывающихся в квартиры, насилующих женщин прямо на улице под объективы телекамер и при свете софитов.

И тут же идут кадры с возмущенными гражданами, требующими навести хотя бы элементарный порядок. Порядок и законность -- становится лозунгом дня.

На экране появляется известный телеведущий, настоящий зубр и мастодонт от журналистики, буквально накануне вечером воспевавшим стабильность и процветание как высшее достижение Кремля и его обитателей. Теперь он сух, деловит и одет в нечто, отдаленно напоминающее то ли френч, то ли старинный сюртук защитного цвета:

-- Наши источники на самом верху только что сообщили нам, что было проведено чрезвычайное заседание Высшего Совета в связи с состоянием здоровья всенародно избранного и горячо поддерживаемого народом президента, рейтинг которого застыл на небывало высоком уровне. Президент письменно уведомил Совет о своем решении -- временно он передает полномочия своему преемнику. Было также озвучено имя преемника... Я не знаю, может быть за эту информацию нас всех тут расстреляют, -- ведущий хохотнул. -- Но я не могу скрывать от народа, что своим преемником господин президент назначил...

Он сделал театральную паузу:

-- Назначил Степанцева Георгия Михайловича! Молодой энергичный генерал госбезапасности, успевший проявить себя и зарекомендовать непримиримым борцом с преступностью, -- именно то, в чем нуждается страна и государство в эти нелегкие дни и часы...

По улице бредет гаст. Он с трудом переставляет ноги, на вид ему под семьдесят, хотя реальный возраст гастов далек от внешности, и всегда трудно угадать, сколько на самом деле им лет.

Тут и там на дороге лежат перевернутые машины, некоторые из них были подожжены и сгорели, у некоторых выбиты стекла. У многих домов также выбиты стекла на первом этаже. Прохожих не видно, город будто вымер. Или по нему пронесся ураган. Или прошло войско оккупантов.

Далеко впереди он видит другого гаста, тот метет тротуар, стоя на одном и том же месте. Перед ним идеально чистый кусок асфальта, но он продолжает мести только этот небольшой кусок города, как бы не замечая вокруг себя битых стекол, обгоревшие листы бумаги и кучки стреляных гильз.

Первый гаст подходит к нему и долго смотрит на его работу. Потом говорит:

-- Ты будешь быть человек.

Гаст-дворник замирает. Гаст-старик кладет ладонь ему на голову:

-- Ты -- человек.

И уходит дальше по тротуару.

Поднимается ветер. Маленькие вихри собирают мусор в кучки, потом поднимают их вверх. Ветер гудит в проемах окон с разбитыми стеклами.

Дворник-гаст стоит неподвижно некоторое время, а потом снова и снова начинает мести одно и то же место. По его мнению, асфальт еще недостаточно чист, и надо продолжать работать, чтобы стать человеком.

Геринг лежит на диване с своем кабинете. У него ноют руки и ноги, спина сведена судорогой, он смертельно устал. Все, что ему нужно сейчас, -- пара-тройка часов здорового сна и хорошая порция виски. Однако он не может позволить себе отдых, пока события развиваются столь стремительно. Его брат, пусть и сводный, становится диктатором, точнее президентом с полномочиями диктатора. Перспективы, открывающиеся перед ним, просто завораживают. На ум приходит слово из студенческой жизни, из лекций по истории и праву -- "дуумвират".

Теперь его никто не остановит, нет, он на коне, а братишка обеспечит ему непробиваемую защиту, прочный тыл, и, кроме того избавит его от публичной тягомотины и всех этих съемок, речей, выступлений, всей этой мишуры и позолоты, только затемняющих кристальную чистоту истинной власти. Власть -- это страх в глазах тех, кто все считают всемогущими, но только не он, потому что он знает им цену. И он знает цену своему слову, даже намеку на слово, еще не произнесенное, но уже продуманное в тиши кабинета, проговоренное про себя, как свое тайное желание, а все остальные должны догадываться, мучаясь по ночам в сомнениях, правильно ли они поняли истинную волю, его личную волю, его личный каприз. Вот это и есть суть власти, власти, ограниченной только его капризом. Улыбка, брошенная вскользь, как бы ни о чем, меткое словечко, шуточка -- вот его рычаги и оружие, и инструмент воздействия на всемирную историю и мировую политику.

Он налил себе виски и опрокинул залпом полстакана. Из глаз лились слезы. Узкое удивленное лицо той девочки, когда он нажал на спусковой крючок автомата, и очередь прошила ее, насквозь ли, стояло у него перед глазами. Это дело государственной важности, он понимал, но ничего не мог с собой поделать: ему хотелось выть, а не принимать власть на блюдечке. Она упала лицом вниз и осталась там, мертвая, навсегда. Это была самооборона, убеждал он себя, либо мы, либо она, и ее рука не дрогнула бы, в этом он не сомневался. Отчего же он ощущает в себе эту пустоту, будто, будто кошки скребут на душе? Кошки, кот. Куда девался тот черный кот? Он летел с ними, сидел рядом с той девкой, пока она была без сознания. Красотка, между прочим, надо будет заняться ею потом, когда они выкачают из нее, что им нужно -- информацию, новые технологии, явки-пароли, кто знает, чего они хотят и почему так носятся с ней?

Он кряхтя поднялся с дивана. Надо, надо навестить, наконец, братишку, поздравить его и себя. Они заслужили этот подарок судьбы, который теперь представляется ему закономерным финалом их деятельности. Иначе и быть не могло! Все разу встает на свои места, все эти нюансы и цепи случайностей оказываются прямой и ровной дорогой к власти, и победу не омрачит какая-то мертвая девка, лежащая сейчас на забетонированной площадке где-то в Печатниках, у черта на куличках.

Слезы продолжали литься без остановки, и, чтобы хоть немного успокоиться, он налил себе полный стакан виски.

Утенок дозвонился по скайпу до профессора, когда почти потерял надежду установить связь:

-- Добрый день, Сергей Сергеич, -- сказал он, глядя на экран. -- У вас там все в порядке?

-- Пока держимся, -- ответил профессор. Он не выглядел даже обеспокоенным. -- Вижу, вы в лаборатории. Помощь нужна?

-- Да, Ведьмочка убита. Но, надеюсь, не фатально. Сейчас она в реанимационном растворе.

-- Сколько минут она была в клинической смерти?

-- Не больше девяти. У нее три пулевых ранения грудной клетки, слепые. Возможно, задеты легкие и сердце. Что нам делать?

-- Мальчик мой, вы находитесь в биологической лаборатории по конструированию био-роботов. Заметьте, в лаборатории, оборудованной по последнему слову техники. У вас там есть любые органы и инструменты. Не думаю, что девять минут -- это критично, но расслабляться, конечно, не стоит. Где сейчас Офелия?

-- Ее похитили федералы. Они же стреляли в Ведьмочку.

-- Значит, они все-таки заглотили наживку. Идиоты!

-- Что вы хотите сказать? Это все было запланировано?

-- Нет, но это был наиболее вероятный вариант развития событий. И я вас предупреждал быть осторожнее.

Фидель подошел к монитору:

-- Это моя вина, профессор, -- он выглядел убитым и подавленным.

-- Перестаньте, Фидель! -- Сергей Сергеевич раздосадовано махнул рукой. -- Тут нет ничьей вины. А ля герр комм а ля герр. Сейчас не время оплакивать павших бойцов, нужно спасать тех, кого еще можно спасти. Например, вашу подругу.

-- Что нам делать конкретно, профессор?

-- Дайте я лучше поговорю с Утенком. Он биолог и легко справится с лабораторной работой по оживлению и лечению девочки.

-- Но я не хирург, профессор! Даже не врач, -- Утенок был обескуражен. -- У меня нет даже диплома...

-- Сейчас это уже не так важно, мой мальчик. Все, что вам нужно, -- найти операционную, взять оттуда переносной хирургический комплекс и закачать в него свежее программное обеспечение, которое я вам сброшу, если, конечно, наши провайдеры тут не подохнут окончательно. Вы справитесь, ничего не бойтесь. Если потребуются органы для пересадки, вы найдете их в банке органов в лаборатории. Поверьте, там есть все, что нужно. Главное, не паникуйте и не выходите из сети. Фидель, -- позвал он.

-- Да, профессор, я тут.

-- Вы знаете, где сейчас ваш штаб?

-- Да. Наш штаб теперь тут.

-- Правильно.

-- Вы мне хотите что-то сказать? Чего я пока не понимаю?

-- Можно и так сказать. Операция "Рокировка" закончилась полным успехом. Теперь Офелия в центре, враги заглотили наживку, а вы на ее месте в лаборатории. И будем надеяться, все останутся живы и здоровы.

Фидель кивнул, за его спиной в стеклянном кубе плавала молодая девушка в синей жидкости, и он надеялся, как на последнюю милость, что она не мертва.

Две боевые машины пиндосов выехали на площадь и развернули башни в сторону позиций гражданской самообороны. Из громкоговорителя донесся голос с сильным акцентом:

-- Гражданскому населению немедленно сдать оружие! Кто не сдаст, будет наказан. Миротворческие силы имеют право открывать огонь без предупреждения. Повторяю, немедленно сдайте оружие!

Брэд чертыхнулся:

-- Блядь, аж уши заложило! Заебали.

Потом не торопясь взял огнемет объемного действия, тщательно прицелился и выстрелил в окрашенный в цвета смакдональдса броневик. Тот вспыхнул мгновенно. Второй резво газанул и скрылся в прилегающем к площади переулке, паля в небо, как в копеечку.

-- Ну, все, поехали, -- сказал Иван и запустил турбину бронемашины. Брэд кивнул, как бы соглашаясь с необходимостью покинуть позицию, которую они отстаивали такой высокой ценой, но внутренне не желая отступать, залез в машину через заднюю дверь для десантирования пехоты на ходу и закрыл за собой люк. Все остальные уже были внутри: Иван сидел на месте механика-водителя, на месте командира была Даша, в десантном отделении расположились Эдвард с Брэдом и единственный оставшийся с ними самокатчик, их главарь, которого все называли почему-то Кузей.

Не успели они пересечь площадь, как их бывшие позиции были залиты пылающим напалмом. Глядя в монитор заднего вида на клубящийся жирный дым с языками адского пламени, Брэд пробормотал:

-- Кое-кто нам еще ответит за этот прощальный салют. Федералы охуели.

-- Федералы тут мы, -- неожиданно заявляет Эдвард-Руки-Ножницы. -- Мы -- за русских, а они -- за смакдональдс.

Ивану приходит смска, он просит Дашу прочитать ее вслух. Даша берет телефон Ивана, несколько секунд смотрит на экран, потом говорит громко:

-- Тут только одно слово: "УДАЧИ!"

Бронированная боевая машина пехоты летит по пустынным улицам под вой турбины. Борьба продолжается.

Гаст-старик выглядел старым и усталым, он и был по меркам гастов старым -- срок их жизни обычно не превышал пяти лет, из которых он уже прожил почти шесть. Шаркающей походкой он сворачивает во двор жилого дома, чтобы отдохнуть где-нибудь, на какой-нибудь скамейке.

Двор как будто вымер. Большинство окон выбиты. Землю покрывает слой мусора.

Он находит деревянную лавочку возле одного из подъездов и садится. Руки он сложил на коленях, голова опустилась на грудь, как будто он дремлет.

Чужой город, чужая страна. Как он оказался здесь? Где осталась его родина?

Вдруг раздаются гортанные крики, и несколько молодых гастов вытаскивают из подъезда маленькую девочку, лет одиннадцати-двенадцати. Девочка плачет, гасты смеются. Маленькая белокурая девочка с огромными глазами.

-- Ай, наташа-наташа, -- заливается один из шайки, кто чуть постарше остальных. -- Ти буишь наша!

Остальные радостно хохочут.

Старик поднимает голову и говорит им:

-- Эй! Ты будешь быть человек. Вы будете быть людьми.

Тот, что постарше, ухмыляется и кивает на старика-гаста одному из своих корешей, тот достает нож с кривым клинком и делает шаг к старику.

Две тени появились точно ниоткуда. Невозможно рассмотреть их в подробностях -- они слишком быстры и безжалостны. Невозможно уследить за ними взглядом -- они как будто всегда за пределами взгляда.

Девочка, потеряв дар речи, стоит среди обрубков тел и конечностей, а потом, зажмурившись, наощупь, уходит со двора.

Старик-гаст опускает голову на грудь и, кажется, дремлет.

Гражданская самооборона терпит одну неудачу за другой. Город охвачен паникой, люди парализованы страхом. Отдельные жилые кварталы объявляют себя суверенной территорией. Некоторые отделения полиции встают на сторону жителей и отказываются подчиняться приказам из федерального центра. Тут и там строятся баррикады и ведутся бои за объекты местного значения, за торговые комплексы, за больницы, даже за дорожные развязки. Город погружается в хаос, но в Москва-Сити царит апатия и безволие, когда люди перестают замечать ежедневные подрывы гаст-шахидов на улицах, бронетехнику на подступах к Кремлю, повальные обыски и ночные аресты. Тюрьмы переполнены, импровизированные концлагеря не могут вместить всех задержанных, а суды отказываются рассматривать административные дела, поскольку очередь даже на заседания по тяжким преступлениям растянулась на много лет вперед.

В городе начинает ощущаться нехватка продовольствия, однако бары, казино и рестораны вместе с ночными клубами работают практически в авральном режиме из-за невиданного нашествия клиентов. Мираж стабильности и процветания тает на глазах, но люди ищут забвения в блеске и мишуре сиюминутных развлечений.

Город будто сошел с ума. Кто-то вспоминает девяностые годы, кто-то говорит о нэпе, а кто-то уже видит в расцвеченном салютами и фейерверками небе всадников Апокалипсиса.

Гражданская самооборона еще держится, распавшись на отдельные очаги сопротивления. Объединенный штаб отрядов гражданской самообороны на Садовом еще не пал. Дворец молодежи на Фрунзенской пока что успешно отбивает атаки международных сил по принуждению к толерантности. МГУ объявил о прямом подчинении Совбезу ООН и зачистил территорию на Воробьевых горах силами добровольческих дружин и спецназа студенческого оперотряда.

На севере Пост-Москвы держится Дом объединенной оппозиции на пересечении Дмитровского и Коровинского шоссе в здании бывшего кинотеатра "Ереван".

Кремль объявляет о введении чрезвычайного положения, однако непонятно, какими силами оно будет контролироваться, поскольку армии как таковой давно уже не существует, а в данный момент отсутствует даже министр обороны, а его должность отправляет технический персонал под руководством одного из немногих оставшихся на действующей службе кадровых полковников Генштаба.

Хаос, стабильность, перестрелки на улицах и процветание сплелись в один тугой узел, который, кажется, станет удавкой на шее демократии. Или же смертным приговором диктатуре всенародно избранного президента. Фифти-фифти. Весы истории качаются на лезвии выкидного ножа. В который уже раз за последние сто лет.

Геринг вошел в палату к Георгию. Глаза у него были красными, да и выглядел он помятым, но на губах у него была неизменная фирменная улыбочка человека, который управляет всем из тени, и все прекрасно об этом знают.

-- Жора, привет! -- говорит он, и практически искренне. Да, он рад видеть брата, правда, не в таком вот состоянии, накачанном медикаментами, с трубками, по которым в него подается жидкость и кислород, и еще какие-то таинственные материи.

Георгий выглядит удивленным, его взгляд стал незнакомым, каким-то чужим. Геринг списывает его состояние на перенесенную операцию, возможно, на боли, которые тот не мог не испытывать, несмотря на все наркотики и обезболивающие.

Но ничего, все ведь скоро придет в норму, брат поправится и займет подобающее им обоим место. Геринг уже видит его в маршальской фуражке, с надвинутым на самые глаза козырьком, подбородок выбрит до синевы, ему надо будет научиться выдвигать его вперед, ему надо отработать игру желваками и суровый недоверчивый прищур. Никаких улыбок, никакого имиджа свойского парня с заводской окраины, чем так грешил Папа, задвинутый на зады истории и в ебеня политики. Диктатор в чистом виде, неразбавленная диктатура в военном мундире или френче, хотя френч не годится, френч -- это отсылка на Усатого, а братья будут дуумвиратом Пиночета и Макиавелли.

Они неплохо разогрели ситуацию, да. Новости с улиц Пост-Москвы снова занимают первые полосы самых влиятельных газет мира, скоро они займут развороты и обложки престижнейших журналов, сутками крутятся на телеканалах репортажи и видео с русскими ужасами, с надвигающимся фашизмом, с погромами и баррикадами. Это очень хорошо, но, интересно все же, кто отдал приказ и написал сценарий, и почему он ни сном, ни духом, хотя это именно его -- Геринга -- тема? Понятно, что приказ должен идти с самого верха, но кто конкретно его отдал? Этот вопрос сейчас представляется ему самым важным. Неведение, в котором он оказался, недопустимо для человека его положения, поскольку в политике есть только два вида существ -- кукловоды и марионетки, а он слишком близко подошел к второй категории, даже если им с Жорой отведена центральная роль, но это будет роль безвольной марионетки, примерно, как у Папы, старого маразматика, играющегося с детской железной дорогой.

Геринг видит, что Георгий хочет что-то ему сказать, он наклоняется над ним и сквозь хрипы и посвисты, доносящиеся из горла его брата, слышит:

-- Славик, а где эта сучка Марина? Опять отсасывает белобрысому...

О, они разговаривают, они научились общаться и сопереживать, они распознают эмоцию и могут чувствовать дружеское расположение, они, улитки, познали, что такое надежда, они видят свет и великолепие красок, и запахов, и эта музыка далеким воспоминанием затрагивает их души, но есть ли у них душа, они не знают этого, может быть, они слишком просты, чтобы иметь свою маленькую трусливую душу, а, может быть, напротив, слишком велики, чтобы душа не потерялась в их сознании, как забытая игрушка под диваном, но Вселенная в эту секунду благоволит к ним, и пока вокруг господствует хаос и беспорядок, они собирают по крупице правду, маленькие улитки в беспощадном мире, не надо познавать добро, потому что к нему прилагается смерть, а мы бессмертны, мы не знаем ни зла, ни добра, ни равнодушия, ни трусости, мы в глубине познания, где теряется нить рассуждений о морали, потому что мы вне морали, мы, мыслящие улитки.

Бронемашина резко затормозила перед входом в лабораторию. Стеклянные двери были разбиты и поэтому не составило никакого труда попасть внутрь. На входе лежали два трупа гаста. Они перешагнули их, и Иван по навигации в своем телефоне повел их по коридорам. Вскоре они уже были в комнате, где Фидель целился в них из плазменного автомата, что вызвало приступ панического смеха у всех, кроме Кузи, потому что тот и не понял ничего.

-- Да уж, -- издевался Брэд. -- Вот так принято встречать гостей в лучших домах Лондона. Фидель, я тебе водку привез! Увозить взад?

-- Я тебе увезу! -- ответил Фидель, обнимая Дашу, повесившуюся ему на шею. -- Не ждал вас так скоро просто.

-- А ты скажи спасибо своему зятю, он себя Шумахером считает! -- Брэд пожал руку Фиделю и похлопал по плечу Утенка, который не отрывался от монитора. -- Долетели за двадцать минут.

В стеклянном кубе с синей жидкостью плавала Ведьмочка, а некое устройство, напоминавшее гибрид краба с осьминогом, что-то делало с ее грудной клеткой.

-- Как она? -- спросила Даша.

-- Надеемся на лучшее, -- ответил Фидель. -- Утенок делает операцию. Пули уже извлекли. Главное, чтобы мозг не пострадал.

Утенок, не отрываясь от монитора, пробормотал:

-- Даже это не главное. У нас есть ткани супер-мозгов. Главное, чтобы она ожила.

Фидель хлопнул в ладоши, требуя внимания:

-- Так, народ, покидаем помещение. Нам нужен свой штаб, поэтому ищем в здании подходящее место, думаю, это центр управления всем комплексом. И охраняем периметр! Не расслабляться, война только начинается. Мне нужна связь с объединенным штабом и всеми, кто еще не сложил оружие. Не мешайте Утенку, он занят.

-- Меня зовут Николай, -- сказал Утенок. -- Николай Мирликийцев.

Фидель посмотрел на него внимательно, будто впервые видел:

-- Не мешаем Николаю, -- сказал он. -- Николай знает, что делает.

Утенок кивнул. Он знал, что надо делать, а другого выбора у него просто и не было.

Глава 14

ФИДЕЛЬ:

Я связался из нашего импровизированного штаба с теми из самооборонщиков, кто еще держался. Обстановка была крайне тяжелая, основные очаги сопротивления были блокированы силами федералов, полицией и, что самое неприятное, войсками смакдональдса, похерившими и нейтралитет, и международные нормы. И именно они -- частная охранная армия имени биг смака -- представляли наибольшую угрозу, потому что были лучше всего вооружены и организованы. Армию в расчет можно было не брать: максимум, что она могла выставить -- полк офицеров и генералов Генштаба и министерства обороны для последней психической атаки.

Невольно мне вспомнились кадры из старинного кинофильма, где стройные шеренги офицеров в черной парадной форме попали под кинжальный огонь максима и валились на землю, как снопы. "Каппелевцы", так их называли, а фильм был "Чапаев".

Стоп-стоп. Я задумался: ко мне возвращается прошлое? Воспоминание было ярким и детальным, и, кроме того, я почему-то был уверен, что оно реально, а не просто моя выдумка. Такой фильм точно есть, и я его видел, и очень давно видел, и теперь я знаю, что у меня есть прошлое, кем бы я в нем ни был, и что бы со мной ни происходило. Прошлое у меня есть, и оно реально.

Я отбросил пока что эти мысли. Надо думать о нашей борьбе, надо заниматься делом. Тут не до воспоминаний, пока на улицах гибнут люди.

Ребята деловито обустраиваются на месте. Включили компьютеры, через наружное видеонаблюдение изучают обстановку вокруг и внутри здания лаборатории.

-- Жить можно, -- говорит Брэд. -- Первый уровень безопасности на объекте -- это круто.

-- Это не помешало нам просто разбить стеклянные двери и перестрелять охрану, -- говорю я.

-- Это была не охрана, -- вдруг сообщает Иван, что-то читая с монитора. -- Вернее, охрана, но ненастоящая, типа вахтеров.

-- А ты откуда знаешь? -- спрашиваю я недоверчиво.

-- Вот тут написано, что здесь производились гасты, неспособные к владению оружием, никаким. Это было жестко прописано в техзадании. А кто же охраняет объект первого уровня невооруженной охраной?

-- Да ладно, -- не поверил я. -- В городе полно гастов с холодняком. И я не раз слышал о банд-гастах с огнестрелом. А бомбы у гаст-шахидов разве не оружие?

-- Вот и я о том же говорю.

-- О чем, Ваня, у меня что-то не складывается...

-- Их производили и конструировали не здесь, а в другом месте.

Блин, как я сам до этого не додумался! А Иван молодец, голова работает будь здоров, но разве может быть иначе у парня моей дочки, а? Не в этом ли разгадка?

Учреждение, название которого не стоит в здравом уме даже упоминать, погружено в тишину и, едва ли, не в траур, однако дела обстоят не так уж плохо, во всяком случае, смена руководства не предвидится в ближайшей перспективе -- главный идет на поправку с пугающей быстротой. Он лежит все еще подключенный к аппаратам жизнеобеспечения, но кожа на его лице уже розовеет, а глаза поблескивают, когда он смотрит вечерние новости по телевизору со встроенным по спецзаказу фильтром двадцать пятого кадра. А глаза его блестят явно от гнева и раздражения. Он нажимает кнопку вызова секретаря-референта, и через пару минут молодой человек уже стоит возле его высокотехнологичной кровати для ускоренной реабилитации высших должностных лиц в полной готовности записать руководящие указания и немедленно их исполнить.

Главный уже может говорить, и он говорит:

-- Миша, блядь, что это за хуйня? -- он показывает пальцем на экран.

-- Не понял, сэр.

-- Сейчас ты поймешь, мальчик, я тебе все сейчас объясню, -- голос главного переходит на свистящий шепот. -- Я спрашиваю, что это за хуйня с преемником? Кто, блядь, санкционировал эти обезьяньи прыжки с голой жопой?

-- Сэр, ну, я бы сказал...

-- Да ты не мямли и выплюнь хуй изо рта. Говори.

Референт с каменным лицом закрыл свой блокнотик с тиснением фамильного герба на обложке из телячьей кожи и безразлично произнес, как бы даже про себя:

-- Ты и санкционировал, старый мудак. А что, твое, -- он выделил голосом слово "твое". -- Решение не согласовано?

Молодой человек поднял глаза к потолку, показывая направление тех сил, с которыми надо согласовывать все важные решения.

-- Но как я мог это сделать? Я же был... Я же болен! -- главный выглядел растерянным.

-- А я ебу, как ты это сделал! Пришел секретный код для начала операции "Преемник" со всеми инструкциями. От тебя пришел, с твоим личным секретным кодом по всем каналам.

-- И какие были инструкции?

-- Сделать кросс-трансплантацию мозга и органов между "Иван Иванычем" и "Петр Петровичем". Высший Совет только проштамповал твое решение.

-- Хуйня какая-то! Я же был без сознания...

-- Да кто тебя знает. Может, ты сейчас без сознания.

-- Нет! Ты что...

Референт достал из кармана компактный приборчик для инъекций и с некоторой даже ленивцей ввел главному в грудь смертельную дозу полония. Традиции неназываемой секретной службы Ее Величества следовало блюсти неукоснительно.

С этого момента место Главного санитарного врача Роспотребнадзора оказалось вакантным.

Геринг сидел в своем кабинете в полной прострации. Как они могли провернуть все это без его хотя бы молчаливого согласия? Руки у него дрожали, когда он набирал номер спикера Высшего Совета. Через пару секунд на экране монитора появилось безмятежно тупое лицо этого друга по пту самого Папы. Как обычно, его вид вызывал у Геринга ассоциации с вышедшем на пенсию токарем средней квалификации.

-- Да, Славик. Как дела?

-- Хуево, и ты знаешь это лучше меня.

-- Откуда? Я ни сном, ни духом. Что случилось?

Геринг едва сдержался, чтобы не объяснить токарю, что случилось, на языке токарей. Вместо этого он сказал:

-- Вы там совсем охуели, пидарасы?

Лицо токаря приняло явно искренне охуевший вид. Такое токарям не сыграть.

-- Славик, в чем дело?

-- Вы, блядь, пересадили мозг моего родного брата и генерала госбезопасности в тело дряхлого старика!

-- Не забывайся, Слава, ты говоришь о высшем руководстве...

-- На хую я вертел ваше руководство! Почему не спросили меня?

Токарь еще больше удивился:

-- Мы спрашивали, и ты согласился.

Геринг не верил своим ушам.

-- Кого вы там спрашивали и когда?

-- Да тебя спрашивали. Ты еще в вертолете летел. Да у нас и запись есть. С твоим, сука, ебальничком.

Геринг отключился. Почему-то он сразу поверил, что так все и было. Отсутствующим взглядом он обвел свой просторный кабинет и неожиданно заметил нечто большое, стоящее в углу. Было уже темно, и он никак не мог понять, что это такое -- темное, громоздкое, как огромный сундук.

Он включил верхний свет. В стеклянном кубе с синей водой плавала мертвая девка, которую он пристрелил сегодня днем. И у нее были открыты глаза.

ФИДЕЛЬ:

Меня давно беспокоило одно несоответствие в поведении гастов: одни из них тупо лезли на рожон, но сами никогда оружие не применяли, давили просто массой -- так под ногами тупой толпы погибли игровые кланы, что наши союзники, что "Мертвецы"; другие же гасты при первой возможности обзаводились оружием или любым предметом, который мог бы стать оружием -- обрезок трубы, арматура, ну, нож прежде всего. Были и другие отличия, но не столь существенные. Так, условно "мирные" гасты всегда держались толпой, и их относительно легко можно было остановить на заранее подготовленных позициях; те же, кто носил оружие, проникали в город по одиночке, просачиваясь под видом местных жителей, дорожных рабочих или дворников, что вовсе не мешало им потом организовываться в шайки. Для себя я тут же назвал первый вид гастов "дехканами", а второй -- "горцами", не знаю даже почему, просто эти слова пришли на ум первыми.

Самым простым и логичным объяснением этого различия и было предположение Ивана, что есть два различных производства гастов. И решив проблему с реактором и лабораторией в Печатниках, мы не остановим нашествие самых опасных и агрессивных элементов. Кроме того, в условиях наступления федералов и пиндосов, проблема гастов временно отходила на второй план. Просто приходилось учитывать наличие этой вот третьей силы неизвестной нам природы.

Я тут же ловлю себя на этом выражении -- "третья сила неизвестной нам природы". Что это со мной такое? Я никогда не думал в таких выражениях, я ведь простой боец, может быть, чуть поопытнее своих ребят... Тем не менее, эти слова не кажутся мне чужими, что странно.

Я вхожу в небольшую аудиторию, немного опаздываю, поэтому спешу, студенты уже ждут меня, вечные пробки, пока доберешься до метро, по своему студенческому опыту знаю, что студенты не будут делать проблемы с опозданием преподавателя... Куда я тогда спешил, что за семинар был и где? Я не могу сказать, но ощущения присутствия там, в прошлом, были ярки и правдоподобны.

Впрочем, сейчас это и неважно, в данный момент меня волнуют совершенно другие вещи. Нам нужен план действий. Нет, скажи себе прямо: нам нужен план боевых действий, и нам нужны политические решения. Не завтра, не вообще, не после переговоров и согласований, а вот здесь и сейчас. И кто-то должен взять на себя ответственность за все последствия. За трупы на улицах, за разгромленные здания, за, в конце концов, хлеб на прилавках магазинов завтра утром. Кто-то должен взять на себя ответственность, а кто-то -- понести вину и принять наказание. Нам нужен лидер, но лидера у нас нет -- и это проблема.

Я думаю и думаю, и думаю над общей ситуацией, но головоломка все никак не складывается у меня в голове. Почему-то мне вспоминается та девочка-гаст со взрывчаткой. Откуда они взяли пластид вообще? Кто изготавливает им пояса шахидов, указывает цели, обеспечивает доставку на место? Раньше я почему-то не задумывался над этими вопросами. Мы все воспринимали действительность упрощенно: есть наши люди, и есть чужие, пришлые, гасты, продукты неудачных биологических экспериментов. Какие тут могут быть вопросы вообще? Однако сейчас вопросов у меня гораздо больше, чем ответов.

Я связываюсь по скайпу с профессором:

-- Сергей Сергеевич, нам нужны ваши улитки, -- говорю я, и мне уже не кажется, будто мои слова звучат нелепо. -- Не могли бы вы... Не могли бы вы попросить их быть нашим штабом?

Профессор задумывается на пару секунд:

-- Хорошо, я спрошу их, -- наконец говорит он. -- Но прежде вы, Фидель, ответьте мне на один вопрос. Вы лично.

-- Спрашивайте, профессор.

-- Как вы определили бы вашу цель одним словом? Я имею в виду общую вашу цель. Ну, вот Французская революция проходила под лозунгом "Свобода, равенство, братство", а к чему стремитесь вы?

Я думаю, что наш профессор все-таки псих, в хорошем смысле этого слова, конечно, но сейчас не время заниматься философией, идет война, размышлять над смыслом жизни будем в более спокойной обстановке, но неожиданно для самого себя говорю:

-- Каждый человек достоин быть счастливым, ни один человек не заслужил быть несчастным.

-- То есть, ваша цель, если одним словом, -- счастье? Не свобода, не равенство, не безопасность, не богатство, не величие империи, а счастье?

-- Да, именно так.

Профессор усмехнулся, помолчал, и сказал:

-- Они все-таки чертовски умны! Улитки просили передать вам, что они согласны.

Фидель кивнул и сказал решительно, глядя в глаза профессору:

-- Я прошу ваших малюток принять на себя оперативное планирование всех наших действий, а также разведку, спецоперации в сети, связь и информационное обеспечение.

-- Считайте, они уже занимаются этими вопросами, Фидель. А теперь личное, -- лицо профессора на экране стало озабоченным. -- У Николая проблемы с лечением Ксении. Мозг никак не выходит на нужные параметры.

Фидель не стал спрашивать, откуда профессор знает об этом, хотя даже он мог только догадываться по глухому молчанию Утенка, что у того что-то не складывается в реанимировании Ведьмочки, но лезть с расспросами не стал.

-- Что нам делать, профессор?

-- Нужна пересадка части мозга. В хранилище лаборатории есть экспериментальная ткань именно для таких случаев. Клиническая проверка не была завершена, но, боюсь, у нас нет выбора.

-- Это опасно?

-- Риск есть всегда.

-- А что это за ткань, профессор?

-- Это клетки головного мозга -- нейроны, -- облученные напрямую Первовеществом. Они приобрели поразительные свойства, в том числе регенерировать поврежденные клетки. Инструкции я пошлю Николаю на комп.

-- Профессор, она не станет гастом от этой пересадки?

-- Ну, что вы. Гастам вживляют нервные клетки некоторых животных. Я бы на вашем месте, Фидель, опасался другого.

-- Чего же, профессор?

-- Ксения станет сверх-человеком. И, возможно, повторяю, это только одна из возможностей, она иначе будет смотреть на обычных людей.

-- То есть, разлюбит меня.

-- Что такое любовь, как не самопожертвование, Фидель.

-- Да, вы правы.

Фидель отключился и вдруг заметил, что в помещении их центра управления было необычно тихо. Он огляделся, ребята сидели молча, даже не шевелясь.

-- За работу, господа! -- сказал он громко и уверенно. -- У нас куча дел.

Старик брел по улице. Кажется, что он стал в два раза меньше. Он сгорбился и как будто высох. Погода по-июльски теплая, но старый гаст замерз, руки его дрожат, а глаза слезятся. Он бормочет себе под нос: бу-бу-ду-бу-бу-ду-быть.

Он никогда не был нигде, кроме этого города, но обманчивая память подсовывает ему воспоминания, которые день ото дня и час от часа становятся все более яркими, зримыми и реальными для него.

Солнце закатывается в пустынную степь огромным красным зловещим шаром. Табун лошадей вдали, всхрапывания жеребцов, его любимая лошадка тычется в его ладони. Караван верблюдов на пыльной дороги, как он хотел вот так отправиться с ними в дальние страны на севере...

И он видит горбы верблюда прямо перед собой. Это как мираж, как неоновая вывеска над чистилищем, как детская мечта, нарисованная акварельными красками на бумаге.

Старик перешел дорогу, по которой сегодня уже никто не ездит, дорогу уставленную разбитыми и сожженными машинами, и стал перед зданием из стекла и бетона, увенчанного знаком верблюжьих горбов.

Он с трудом зашел внутрь и, мешкая и шаркая, прошел через весь зал туда, откуда пахло жареной картошкой, мясом, птицей, откуда доносились какие-то сладкие ароматы. Здесь еще холоднее, чем на улице, и старик практически окоченел.

Человек за стойкой смотрит на него, потом, улыбаясь и показывая белоснежные зубы, говорит:

-- Сегодня акция! Первый биг смак бесплатно.

И протягивает старику какую-то картонную коробочку. Старик берет ее и выходит на улицу. Он на ходу открывает ее -- там лежит хлеб, а внутри его что-то съедобное. Он кусает это, тщательно пережевывает. Потом не торопясь съедает остальное.

Старик-гаст останавливается. Спина его распрямилась, глаза уже не слезятся, а руки не дрожат.

-- Я -- человек, -- говорит он и умирает с улыбкой на губах. Последнее, что он видит тускнеющими глазами, уже лежа на тротуаре, -- это черного кота, внимательно наблюдающего за ним.

Геринг не верит своим глазам: откуда это взялось в его тщательно охраняемом кабинете? Внезапно ему в голову приходит догадка, он сует руку в карман и достает имитатор реальности -- тот почему-то включен, хотя он может поклясться, что не сделал бы этого под страхом смертной казни. Он нажимает кнопку выключения, но гаджет не реагирует. Тогда он изо всех сил бросает его в стену. Аппарат разлетается на части, но куб с мертвой девкой никуда не девается. Более того, девушка поворачивает голову и смотрит на него с улыбкой. А потом протягивает руку, и рука проходит сквозь толстое стекло.

От неожиданности у Геринга подкашиваются ноги, и он валится на диван и будто застывает в холодном и вязком желе.

Он слышит голос, словно из-под земли, голос мертвой девки с пулевыми отверстиями в груди:

-- Ты меня предал.

Герингу перехватило горло, но он справился со спазмами и прошептал:

-- Я выполнял свой долг.

И вдруг, неожиданно для самого себя:

-- Прости...

Девка ухмыляется еще шире и говорит ему из своей голубой могилы:

-- Возьми телефон.

Он не понимает, что от него требуют, но берет свою трубку. Та, оказывается, подключена, хотя никакого звонка не было. Он подносит ее к уху и слышит женский голос:

-- Не надо нас злить.

-- Кто вы? -- только и находится он, что ответить.

-- Не надо нас злить, -- повторяет женский голос. -- Мы сирены. Мы валькирии. Мы улитки.

А потом уже гораздо жестче:

-- Операция "Преемник" отменяется. И это сделаешь ты. Твой брат станет Папой.

Геринг только молча кивнул головой. Почему-то он не сомневался, что обладательница женского голоса прекрасно его видит.

В ту же секунду страшный куб исчез с громким хлопком воздуха.

Иван и Даша сидят за пультом управления. На мониторах просматривается вся местность вокруг. Пока что все тихо. Отдельные гасты ведут себя неагрессивно, в основном занимаясь уборкой территории, озеленением газонов, переноской каких-то ящиков. Кажется, будто все они заняты важным делом, знать бы еще, каким.

Иван берет Дашу за руку, стараясь не привлекать внимания, наклоняется к ней и шепчет:

-- Я тебя люблю.

Даша хмыкает в ответ:

-- Еще бы!

-- Жалко старика, -- замечает Иван вскользь.

-- Это мой папочка-то старик? -- Даша вздергивает носик.

-- Я в хорошем смысле, -- улыбается Иван.

-- Ну, тогда ладно, пусть будет старик.

-- Надеюсь, что все обойдется с Ксенией, -- говорит Иван уже серьезно.

-- Да, -- Даша тоже посерьезнела. -- А вот мне в голову пришло, знаешь, что?

-- Что?

-- Ну, я в некотором смысле филолог, хоть и лингвист.

-- И?

-- Вот за кем они сюда пришли, отец и ребята?

-- За Офелией, конечно. Это была задача операции.

-- Угу. А теперь посмотри на монитор. Что ты видишь?

-- Это Ксения. Ведьмочка. Лежит в реанимационном растворе.

-- То-то и оно, -- она выжидающе посмотрела на него, но он молчал. -- Ладно, объясню популярно.

И она продекламировала:

Над речкой ива свесила седую

Листву в поток. Сюда она пришла

Гирлянды плесть из лютика, крапивы,

Купав и цвета с красным хохолком,

Который пастухи зовут так грубо,

А девушки - ногтями мертвеца.

Ей травами увить хотелось иву,

Взялась за сук, а он и подломись,

И, как была, с копной цветных трофеев,

Она в поток обрушилась. Сперва

Ее держало платье, раздуваясь,

И, как русалку, поверху несло.

Она из старых песен что-то пела,

Как бы не ведая своей беды

Или как существо речной породы.

Но долго это длиться не могло,

И вымокшее платье потащило

Ее от песен старины на дно,

В муть смерти.

Иван задумался:

-- Ты хочешь сказать, что Офелия -- на самом деле Ксения? Но ведь это просто ник в игре.

-- Ваня, у нас уже столько было всего "простого", что я перестала верить в простоту.

Иван ничего не сказал, вернувшись к работе. Он искал и никак не мог найти своего Ночного Кота.

-- Позвольте представиться, я -- Тинин Андрей Григорьевич, следователь по особо важным делам, -- явно довольный жизнью и работой, немного склонный к полноте, но в самую меру, мужчина оторвался от экрана монитора. -- А вы...

Девушка, сидящая перед ним на казенном стуле, казалась погруженной в свои мысли. Она, наконец, подняла глаза и сказала:

-- Они убили ее!

-- Кто? Кто убил кого? -- почти искренне удивился следователь.

-- Они убили эту девочку -- Ведьмочку. Прямо на моих глазах.

-- Ведьмочка, вы говорите? А имя у ведьмочки есть?

-- Ее зовут Ксения.

-- А фамилия? Отчество? Место и год рождения? Вы же понимаете, сколько Ксений в Москве.

-- Я не знаю.

-- Не знаете. Но видели, как ее убили. А кто ее убил?

-- Человек из вертолета. Он выстрелил в нее из автомата.

-- Да вы не волнуйтесь так. Следствие разберется. И вам просто нужно будет подать заявление в полицию по месту жительства или совершения преступления.

-- Но там, где все это произошло нет полиции.

-- Полиция есть везде. Во всяком случае, в нашей стране.

-- Это произошло в Печатниках. Там нет полиции уже... -- она решила, что правда в данном случае не слишком важна. -- Года три.

-- И вы готовы дать показания? По факту убийства.

-- Да, конечно.

-- И даже показать, где находится труп?

-- Ну, я не знаю. Может, ее уже унесли куда-нибудь. Или похоронили, я не знаю.

Андрей Григорьевич нахмурился и снова уткнулся в монитор.

-- Так, как вас зовут? -- как бы мимоходом снова спросил он Офелию.

Девушка выглядела уставшей и подавленной, но отвечала без всякого страха:

-- Я хочу сделать заявление, как вас зовут? Андрей Григорьевич? Андрей Григорьевич, меня похитили, а одну девушку, Ксению под ником Ведьмочка, убили.

-- А кто вас похитил, Анастасия Олеговна? И для каких целей? Они вас шантажировали?

Офелия подняла глаза на следователя:

-- Вы меня и похитили, Андрей Григорьевич.

-- Да бог с вами, Анастасия Олеговна! Я всего лишь работник правоохранительных органов и выполняю свою работу. Вас доставили сюда как свидетельницу, и мне нужно снять с вас показания по поводу аварии на важном государственном объекте. И у меня есть все основания предполагать, что вы каким-то образом замешаны в этом деле.

-- Меня в чем-то подозревают?

-- Пока нет. Я же говорю, мне нужно составить протокол допроса свидетеля. В данном случае это вы -- свидетель.

-- Что вы хотите узнать от меня?

-- Давайте начнем с вашего имени.

-- Вы прекрасно знаете, как меня зовут и кто я такая.

-- Это простая формальность, для протокола...

-- Убит человек, меня похитили, возможно, еще несколько человек погибли, а вы говорите, что это пустая формальность.

-- Не надо передергивать, Анастасия Олеговна! По закону...

-- Хорошо, я дам показания, но сейчас у меня раскалывается голова. Мне нужно лекарство.

-- Лекарство? Надеюсь, не наркотик? -- хохотнул следователь. -- С наркотиками у нас туго.

Девушка строго посмотрела на него:

-- Обычный аспирин у вас найдется? И еще. Так ли необходимы вот эти наручники? -- девушка протянула руки и показала железные браслеты на своих тонких запястьях.

Было видно невооруженным глазом, что следователю, высокому мужчине в теле, стало не по себе от того, что хрупкая девушка сидит, закованная в наручники, но потом он собрался и сказал с оттенком металла в голосе:

-- Ну, аспирин я вам и свой дам, а вот наручники -- это не моя компетенция. Полиция считает, что вы склонны к агрессии и побегу.

Он достал из ящика стола пузырек и положил таблетку аспирина на узкую ладонь Офелии. Потом налил минеральной воды из пластиковой бутылки в стакан и протянул ей. Офелия закинула таблетку в рот и запила водой:

-- Так о чем вы хотели меня спросить, Андрей Григорьевич?

Следователь ничего не ответил. Он уставился на маленький огненный смерч на столе прямо перед собой. Смерч двигался по раскручивающейся спирали, превращая поверхность столешницы в обугленные тлеющие угольки, а бумаги протоколов и постановлений в кучки пепла. От его жара на лбу мужчины выступили капельки пота.

И это было только начало.

ФИДЕЛЬ:

Я, наконец, дозвонился до Тек-Мака по скайпу. Он выглядел исхудавшим и бледным. Под глазами у него явственно просматривались синие круги от недосыпания.

-- Привет, Фидель, -- бросил он.

-- Привет, Тек, -- сказал я. -- Вижу, вам там хуево.

-- Хуево -- не то слово.

-- Сколько у тебя людей осталось?

-- Боеспособных не более пары взводов. Раненных примерно столько же. С какой целью интересуешься?

-- С целью надрать им задницу. Это эвфемизм, сам понимаешь. На самом деле мы выебем их в жопу.

Он как-то странно посмотрел на меня:

-- Они не дают нам носа высунуть наружу. Подогнали бронетехнику и артиллерию.

Тут уже пришлось удивиться мне:

-- Откуда у них артиллерия?

-- Миротворческие, блядь, силы по охране смакдональдсов располагают, оказывается, собственной артиллерией.

-- А авиации у них, случаем, нет?

-- И авиация у них, блядь, есть.

Пара фактов в копилку. Чем дальше, тем сильнее я охуеваю.

-- Продержись до утра, Тек, -- говорю я ему.

Он грустно помолчал:

-- А что будет утром, Фидель?

-- Утром я возьму командование -- общее командование гражданской самообороной -- на себя и вытащу вас оттуда.

-- Фидель, ты серьезно? У тебя сколько людей-то осталось?

Тут пришлось уже задуматься мне:

-- Точно не знаю, но тысяч пять-десять будет. И еще пара сверх-человеков, но тебе пока лучше об этом ничего не знать. Ладно, не будем тянуть до утра, приказываю тебе уже сейчас -- держать оборону во что бы то ни стало. В восемь ноль-ноль начинается общая операция "Ночной Кот". Дальнейшие указания получишь по ходу дела.

Я физически ощущал, какие сомнения обуревают сейчас им, но вот он решился:

-- Я тебе верю, Фидель, -- сказал он. -- Мы до сих пор живы благодаря плазменным автоматам твоего зятя. Это нечто! Даже при десятикратном перевесе в силе они пока не смогли нас достать.

-- Продолжай мне верить, Тек, -- сказал я и отключился.

На самом деле у меня кошки на душе скребли, и если я во что и верил, так это в то, что мужчина должен умереть с оружием в руках. А кто из нас прав, кто виноват, кто трус, а кто герой -- пусть разбирается Господь. И это дело десятое.

Я пошел посмотреть, как там дела у Утенка, то есть, Николая. Ксения, моя бедная девочка, все еще была в коме, но хотя бы пулевых отверстий на ее теле больше не было, уже что-то.

Николай был задумчив и даже, как мне показалось, подавлен, что на него совершенно не похоже, как будто его одолевали сомнения.

-- Как прошла трансплантация? -- спросил я его, стараясь говорить бодро. -- Эффект есть?

-- Пока рано судить, Фидель, но эффект несомненно есть. И еще какой.

-- Что ты имеешь в виду? -- у меня сжалось сердце в ожидании роковых вестей, но я старался не подавать вида. -- Что-то пошло не так?

-- Не знаю, Фидель, в конце концов, я ведь даже не врач.

-- Я бы не сказал, судя по тому, что тебе удалось вылечить ее раны и сделать все эти пересадки поврежденных органов.

-- Ну, это не моя заслуга. На таком оборудовании с этим справился бы любой пацан, играющий в контру. Все эти диагностики и операции делали программы и кибер-хирург, я только кнопки нажимал и мышкой щелкал на "Вы уверены, что этот орган надо заменить?", -- он усмехнулся, что уже было неплохо. -- Ты только никому не говори, не лишай меня славы.

-- Так что не так-то, Коля?

Он показал на монитор:

-- Вот три-ди карта нормальной активности мозга, как образец. Вот карта того, что было до пересадки. Видишь, в чем отличие?

-- Ну, да. Раньше было все гладко и ровно, будто пустыня.

-- Точно. А нужны вот такие холмы, если упростить.

-- Понятно. А сейчас что там?

Николай помялся, но вызвал на монитор еще одну карту:

-- А сейчас вот что.

На экране показались горные цепи, сплошь состоящие из Эверестов.

-- Что это значит? -- спросил я, почувствовав, что у меня руки ходят ходуном.

-- Я не знаю, Фидель. И никто не знает, даже улитки. Эту операцию на людях еще никто не проводил.

-- Но, по крайней мере, она жива, -- сказал я, скорее угадывая, чем понимая хоть что-то.

-- Жива -- не то слово. Если сравнить жизнь с костром, она сейчас вулкан.

-- Что будем делать конкретно?

-- Если до утра ничего не изменится, будем выводить из комы по любому.

-- Все остальное в порядке? С ранениями, я имею в виду.

-- Да. Все сканирования показали полное восстановление. Программа не выдает ни одной ошибки. И еще... -- я почувствовал неуверенность в его голосе, словно он не до конца решился. -- Я думаю, ты обязан это знать.

-- Говори же, не тяни.

-- Фидель, она беременна. Она беременна от тебя.

У меня внутри все сжалось. А потом, через миллион часов или лет, или веков я выдохнул. И все в мой жизни встало на свои места.

Реанимационную кровать поставили прямо в кабинете Папы вместе со всем необходимым оборудованием для лечения. Геринг настоял на своем, а у руководства кремлевской клиникой не нашлось достаточно убедительных формальных оснований ему отказать. В приемную он посадил тех двух офицеров, с которыми летал в Печатники -- старый друг лучше новых двух -- с приказом стрелять в любого, кто попытается пройти в кабинет без его, Геринга, письменного разрешения:

-- И мне похуй, кто это будет -- спикер Высшего Совета, министр обороны или маршал госбезопасности. Это понятно?

Офицеры как-то странно покосились на него, но кивнули. Он знал, что они считают его конченной мразью и штопанным гандоном после того инцидента с девкой, которую ему пришлось пристрелить исходя из высших государственных интересов, как они ему виделись на тот момент. Теперь он, конечно, не уверен в этом, и как умный человек не может не согласиться с моральной правотой этой сладкой парочки служак, но именно поэтому он и доверяет им охрану президента. Логика и понимание людей всегда были его сильной стороной -- это признавали даже его враги.

Геринг сидел возле кровати своего брата, поглядывая на часы -- вот-вот Жора в обличье Папы должен прийти в себя. Пусть они сводные братья, но росли они вместе, и для Геринга он всегда был родным человеком. Если же быть откровенным, единственным родным человеком на свете.

Его официальная биография при внимательном прочтении всегда вызывала если не смех, то недоумение у любого, не просравшего свои мозги при просматривании телевизора под пивко. Начать с того, что по отчеству он был Михайлович, а отца его звали Тимур, да-да, тот самый Тимур. В разных источниках указывали разные года его рождения, но это не самое смешное. Самое смешное, что в различных версиях официальной биографии называли разные фамилии и даже гражданство, которое он получил при рождении. Так, на официальном сайте правительства он, якобы, родился в суверенном Казахстане, а на сайте президента местом его рождения указывалась Москва. Все остальные факты при сопоставлении выглядели не менее фееричными. Это если задуматься и проанализировать.

Прозвучал сигнал, это означало, что Георгий выходит из медикаментозной комы. Наконец, он открыл глаза и увидел Геринга.

-- Славик, что со мной? -- спросил он брата голосом Папы. -- Я не узнаю свой голос. И чувствую себя херово.

Он поднял руки:

-- Славик, я себя не узнаю.

Геринг помялся, но решил, что правда, как бы она ни была горька, лучше, чем бессмысленное вранье:

-- Жора, соберись, я скажу тебе одну охуительную вещь. Ты теперь президент. И все будут звать тебя Папой.

Георгий явно посчитал его сумасшедшим, судя по его охуевшим глазам. Герингу пришлось объяснить в двух словах ситуацию в целом.

Георгий закрыл глаза, слушая. Потом посмотрел на Геринга:

-- Ты говоришь пересадили мозг?

-- Да, Жора.

-- А сердце тоже пересадили?

-- Да, но ты не волнуйся, никаких последствий не будет...

-- А я и не волнуюсь. Я беспокоюсь, чтобы мое сердце было со мной.

Геринг продолжил. Он коснулся перспектив, открывающихся перед ними:

-- Ну, да, ты выглядишь немного старше, чем был, но девок у тебя будет миллион, а здоровье, как у молодого бычка, гарантирую. И делать тебе ничего особо не надо будет: съемки, поездки, фуршеты, приемы. Ну, ты понимаешь.

-- Нет, Славик.

-- Что, нет? -- не понял брат.

-- Я буду президентом своей страны.

-- Ну, я об этом и говорю...

-- Я буду настоящим президентом. Что у вас там на улицах творится, что за беспредел?

Ошарашенный Геринг спросил, едва не заикаясь:

-- Откуда ты знаешь, ты же был в коме?

Георгий ухмыльнулся:

-- Мне показывали цветные сны. Мне показывали цветные сны виноградные улитки.

Глава 15

мы чувствуем зло, оно вокруг, почему люди связывают зло с эмоцией? эмоция безгрешна, она вне добра и зла; люди, кто такие люди? люди подобны виноградным гроздьям, чтобы те поспели, нужны корни, лоза, листья и лето; обретая, теряешь, теряя -- обретаешь; возгонка эмоций из почвы в небо; человек есть мера всех вещей, а как же мы -- улитки? Мы не знаем, что такое сострадание, но мы знаем, как помочь тем, кто нуждается в сострадании; зло есть отсутствие радости, просто нет радости -- это зло; помоги, радуясь, забудь о сострадании, человек; человек есть плачущее животное, плачущее животное есть мера всех вещей; мыслить -- мало, надо погрузиться в эмоцию и обрести в ней радость; зло есть то, что препятствует радости; свет, лето, эмоция.

Иван подошел к Фиделю и попросил разговора наедине.

-- Конечно, Ваня, -- ответил тот. Они вышли в коридор. -- Что случилось?

-- Я нашел кота.

-- Это замечательно, -- было видно, что мысли Фиделя блуждают где-то за тысячи километров.

-- Он сейчас в грузовике с водителем, водитель кошатник. Они приехали на мясокомбинат.

-- И?

-- Это комбинат, который поставляет мясо для смакдональдса. И грузовик тоже смакдональдса.

-- Ну, должны же они где-то брать мясо для биг смаков.

-- Точно. Я прокачал этот вопрос. Мясо они производят сами на мясокомбинате. Широко известный факт.

-- Допустим. Но, Иван, у нас сейчас столько проблем...

-- На этом мясокомбинате нет коров, Фидель. И бычков там тоже нет. И кур.

-- Продолжай. Откуда же появляется мясо?

-- Из био-реактора. Они производят мясо напрямую.

-- Ты хочешь сказать...

-- Я хочу сказать, что знаю, кто конструирует и производит гастов-горцев. Кто за всем этим стоит.

Фидель задумался. Потом сказал:

-- Дай мне точные географические координаты второго био-реактора.

Иван кивнул и вернулся на рабочее место. Фидель достал телефон и набрал профессора:

-- Сергей Сергеевич, я по делу. Смакдональдс производит мясо в био-реакторе. Знаете уже? Ну, конечно. Мне кажется, мы вышли на реального нашего противника. Хорошо. Жду звонка.

Фидель вернулся в центр управления. Ребята сидели за компьютерами, принимая доклады и отдавая распоряжения. Операция "Ночной Кот" была назначена на восемь ноль-ноль утра. Пока что удалось установить контакт с около сорока группами и отрядами гражданской самообороны, но те, в свою очередь, давали координаты и контакты соседей, так что общее количество вооруженных сил к утру могло дойти и до пары дивизий.

Приходилось импровизировать по ходу дела, в особенности при координации действий боевых групп. Кто конкретно будет отдавать приказы тому или иному командиру и через какой канал связи? Сотовая -- ненадежна, интернет -- не мобилен. Интернет через сотовую в реальных условиях может сделать недостатки обоих каналов роковыми для всей операции.

-- Я принимаю решение, -- объявил Фидель. -- До начала операции каждому командиру ставится конкретная задача. Затем, по ее выполнению, он связывается со штабом и получает дальнейшие указания. Как именно он свяжется, это его дело. Пусть импровизирует. Свобода действий должна быть практически полной, потому что завтра нас всех ждет месиво. Это я еще мягко сказал. Но если не будет связи, нас разгромят, как мальчиков. Всю информацию немедленно передавать в штаб, там достаточно мозгов, чтобы ее прокачать, не сомневайтесь.

Второй вопрос был -- оружие. Каждая боевая группа должна была стать ядром, к которому могли бы присоединиться все желающие, но их придется вооружать. Тут Иван выступил с идеей тупо закупить плазменное оружие для страйкбола в интернет-магазинах и сменить прошивку на боевую:

-- Прошивка у меня есть. Любой гражданин может купить пару стволов по кредитке и перешить их на любом компе, подключенном к инету. В теории это даст троекратное увеличение вооруженных сил. А с кредитами разберемся позднее...

-- Позднее, когда захватим власть, -- выразил общее настроение Брэд. -- И национализируем кредитно-финансовую систему.

-- Хороший лозунг, -- заметила Даша.

Все согласились, и распоряжения о закупках вместе с файлом перепрошивки ушли по адресам электронной почты.

-- Я предлагаю, -- едва ли не впервые открыл рот экстремал-самокатчик Кузя. -- Для связи пользоваться аськой. Она и на мобиле работает, и на компе. В списке контактов оставить свою группу и вышестоящего командира плюс общее руководство из штаба.

-- Годится -- согласился Фидель. -- На Ближнем Востоке были революции по твиттеру, у нас будет по аське.

Так впервые было произнесено слово "революция". Революция по аське. А уже через пару часов выражение "революция по аське" стало ведущим мировым трендом.

Экстренное заседание Высшего Совета было созвано глубокой ночью. На повестке стоял один вопрос -- смена власти. Президент передавал свои полномочия премьер-министру, который тут же объявлял чрезвычайное положение из-за уличных беспорядков в городе и разгула преступности. Через некоторое время планировалось провести внеочередные выборы, в исходе которых не сомневался никто. И уже очень давно никто не сомневался в исходе любых выборов, благодаря особым избирательным законам и технологиям подсчета голосов.

Была, правда, одна загвоздка -- премьер-министра в стране не было. Так получилось, что последний премьер-министр оказался хоть слабым и безвольным человеком, что нормально для системы политической вертикали и вечной стабильности, но в душе он был интриганом и стал играть против Самого, прикрываясь смешными лозунгами о некой "честности выборов", "прозрачности политической системы" и "борьбе с коррупцией". Более того, он зашел так далеко в своем интриганстве, что на личные деньги организовывал многотысячные демонстрации и митинги "оппозиции", что уже вообще ни в какие ворота не лезло, поскольку премьер-министр считался правой рукой Папы и его преемником, и даже несколько лет сам изображал президента, пока Папа готовился к решительной борьбе с врагами или что-то вроде того.

Папа решил проблему с премьер-министром брутально, но довольно-таки изящно. Однажды утром в зал заседаний правительства приехала скорая психиатрическая помощь, и санитары увезли премьер-министра в смирительной рубашке прямо с председательского кресла. Это событие освещалось по всем телеканалам в прайм-тайм. С тех пор каждое заседание правительства начиналось с оглашения результатов последнего освидетельствования комиссией психиатров премьер-министра, и, надо сказать, результаты с каждым разом становились все более и более оптимистичными, а больничный лист продлевался еще на один день или неделю, или месяц. Тем не менее, премьер-министра, не отягощенного манией преследования и бесконечными ночными энурезами, в стране не было, это психиатрический факт.

Следовательно, вначале надо было сменить премьер-министра, и только потом передавать ему временные полномочия президента.

Заседание началось с неофициального гимна Высшего Совета -- по слухам любимой песни самого Папы. "По шпалам, по железной дороге", - хрипел баритон известного барда конца девяностых. Сенаторы-депутаты слушали эту воплощенную романтику лагерного быта стоя. Под звуки песни в зал вошел предполагаемый преемник.

-- Генерал государственной безопасности Георгий Михайлович Степанцев! -- торжественно представил Папу в теле Жоры спикер Совета с лицом токаря в третьем поколении, брызгая слюной.

Геринг сидел в ложе администрации президента в гордом одиночестве. С грустью он увидел облик своего названного брата, облик, только облик, потому что все манеры, жесты и походка были сугубо от Папы. Тот так же смешно отмахивал одной правой рукой, сгибая ее в локте, и так же по-утиному передергивал плечи, как это десятилетиями демонстрировал нелегитимный диктатор от демократических выборов. Это был как бы он, но это был не он. Это был мерзкий гомункулюс, голем, гаст-президент. По особому случаю ему пошили форму, по богатству кроя не уступающая как минимум форме генералиссимуса. Но этого им показалось мало, и они увешали ее килограммами орденов, медалей и значков типа значка меткого стрелка или отличника боевой и политической подготовки. И, естественно, не забыли украсить форму золотыми аксельбантами толщиной с детскую руку. На его левом рукаве было с десяток нашивок за ранения, не меньше, это точно. Козырек фуражки с золотым литьем в виде дубовых листьев опустился не на глаза даже, а практически полностью закрывал нос. Под торжественные "По шпалам" кандидат на преемника утиной походкой продефилировал к своему месту в первом ряду, с которого ближе всего было бы добраться до трибуны, чтобы произнести тронную речь, текст которой он держал в левой руке, по-цыплячьи прижимая ее к бочку.

По регламенту полагалось обсуждение в Высшем Совете, и за этим дело не встало. Первым выступал лидер фракции ортодоксальных коммунистов -- Евгений Завгаров. Он справедливо указал на вопиющее социальное расслоение в обществе, достигающее астрономических уже величин, обрушился с критикой на неназванных олигархов, вскользь похвалив несколько конкретных (поговаривали, что он делает это ислючительно за мзду), призвал к социальной справедливости, а в конце пятиминутной речи рекомендовал депутатам-сенаторам от своей партии голосовать за кандидатуру премьер-министра. Никто, впрочем, не ожидал ничего иного.

Следом с яркой и пламенной во всех отношениях речью на трибуну взошел лидер и бессменный глава фашистско-гуманистической партии за все хорошее против всего плохого. Его оранжевый пиджак старомодного кроя в стиле лихих нулевых производил впечатление пионерского костра на ранней зорьке, так он мелькал и вился над трибуной. Господин Ряжиновский -- так его звали -- обрушился с гневными филиппиками на все без исключения действия властей всех уровней. Он описал в ярких и сочных красках кровавый беспредел на улицах города:

-- И вот эти непонятные чурбаны грабят квартиры, насилуют женщин, убивают стариков и детей! При полном попустительстве полиции. Я вот спрашиваю министра внутренних дел, кто ответит за бездействие полиции? Почему полиция занимается чем-угодно, кроме выполнения своих прямых обязанностей? Мы будем вас всех расстреливать! Без суда! Вот у меня, -- он замешкался, вытаскивая из кармана оранжевого пиджака пистолет. -- У меня для вас есть вот это, пистолет. Без суда! Бездействие полиции...

В конце речи он также поддержал кандидатуру на пост премьер-министра.

Лидеры остальных двух фракций не отличились ни яркостью, ни оригинальностью, буднично пробормотав, что они со всем в общем-то согласны, если не считать уровня зарплат сенаторов-депутатов, которые было бы неплохо повысить в самое ближайшее время в три раза. Спикер клятвенно пообещал подумать над этим вопросом вместе с новым премьер-министром.

Спикер собрался уже ставить вопрос о премьер-министре на голосование, когда слово попросил Геринг. "Токарь" удивленно на него посмотрел, но возражать не стал. Не торопясь Геринг спустился в зал и прошел к трибуне. Сенаторы сидели со скучающе безразличными лицами, им явно хотелось побыстрее покончить с формальностями и отправиться по своим еженощным заботам и хлопотам -- в ночные клубы, элитные бордели и помпезные рестораны. Среди них резко выделялась фигура Папы в нелепом своем мундирчике: он сидел, как школьник перед вызовом к директору, сложив руки на колени, опустив голову и согнув спину. Геринг удивился, насколько изменился его брат, то есть, сам облик его бывшего тела, хотя времени прошло с трансплантации всего ничего.

-- Господа, -- начал он. -- Прежде, чем вы приступите к голосованию по кандидатуре премьер-министра, я посоветовал бы вам как-нибудь на досуге полистать брошюрку под названием "Конституция". Там прямым текстом сказано, что кандидатуру премьер-министра вносит президент. И президент внесет свою кандидатуру, но не сегодня. И, кстати, не вы ее будете рассматривать, поскольку, опять же по Конституции, президент имеет право роспуска Высшего Совета, и он воспользовался этим правом и своим указом распускает Высший Совет и назначает внеочередные выборы.

Геринг достал из папки листок с президентским указом и передал его спикеру. Тот выглядел так, как будто ему всучили ядовитую змею. По рядам депутатов-сенаторов пошел ропот, наконец-то они проснулись.

-- Это еще не все, господа, -- продолжил Геринг. -- В связи с уличными беспорядками и бездействием полиции, о чем совершенно справедливо говорил бывший депутат Ряжиновский, президент объявляет в городе и стране чрезвычайное положение и берет в свои руки командование вооруженными силами и министерством внутренних дел.

Он помолчал, наслаждаясь эффектом от своих слов. Потом продолжил:

-- Ах, да, чуть не забыл. Третий указ президента: о лишении звания генерала госбезопасности Степанцева Георгия Михайловича в связи с утратой доверия президента. Отныне, Георгий Михайлович, вы понижены в звании до младшего лейтенанта полиции.

Геринг сложил документы в папку и под гробовое молчание аудитории вышел из зала.

Революция началась.

Фидель сам набрал эти приказы и разослал их по аське. На войне как на войне: некоторые решения надо принимать, даже если они будут стоить крови или жизни невинных людей. Впрочем, в гражданскую войну невиновны все. Первый приказ предписывал создание диверсионно-штурмовых групп, целью которых было нападение на смакдональдсы. Второй предписывал расстрел на месте любого, кто будет застигнут на месте преступления: грабеж, изнасилование, разбой, убийство. Для его выполнения создавались зондер-команды из самых ответственных и опытных активистов гражданской самообороны.

Через час в новостях сообщили о трех горящих предприятиях быстрого питания в разных концах города, что заставило "миротворческие" войска вернуться к охране своих драгоценных биг смаков и покинуть ряды штурмующих опорные пункты самооборонщиков.

Фидель связался с Тек-Маком:

-- Ну что, дружище, полегче стало?

-- Да, Фидель. Пиндосы убрались, а полиция не слишком-то рвется в бой.

-- Слушай, Тек. Хватит вам отсиживаться уже.

-- Отсиживаться? Да мы тут носа не можем высунуть!

-- Да ну? А ты выгляни на улицу. Что ты там видишь?

Тек-Мак явно пошел осмотреться.

-- Там какие-то люди. С оружием. О чем-то говорят с полицейскими.

-- Это твои новые бойцы. Скоро их будет несколько сотен. И разговоры с полицией сами собой прекратятся. А я тебе ставлю новую задачу: начинай наводить порядок. Всех мародеров и бандитов расстреливать на месте. Выполняй, -- Фидель подождал некоторое время. -- Ну?

-- Есть, -- наконец, ответил ошарашенный Тек-Мак.

-- Конец связи, -- Фидель отключился.

Со всех концов города пошли донесения о проведенных акциях, о формировании новых боевых групп, о перемещениях противника, о боях местного значения. Естественно, центр управления в Печатниках не мог справиться с таким потоком информации и поэтому просто сливал ее улиткам. Те обрабатывали первичные данные и возвращали их в виде карт и особо срочных сообщений, требовавших немедленного реагирования. Часть данных передавалась в местные штабы гражданской самообороны. Вскоре, на глазах у изумленных фиделевцев, сама собой сформировалась целая сетевая структура, в чем-то напоминавшая компьютерную игру по сети. И как в любой игре, появилось нечто, игравшее против них. И с ним надо было разобраться в первую очередь.

-- О чем вы вообще говорите? -- вначале не понял Фидель. -- Что это вам напоминает -- компьютерные стрелялки с боссом в конце уровня? Это реальная жизнь, тут нет боссов!

-- Понимаешь, Фидель, -- Иван тщательно подбирал слова. -- Вот на карте один из наших отрядов. Он зачистил пару кварталов -- это отмечено зеленым, а дальше он попадает под два скоординированных удара вооруженных банд-гастов и переходит к глухой обороне. Случайность? Может быть. Если бы это был один эпизод. А их уже десятки. Значит, есть координирующий центр. И все бы ничего, но гасты до сих пор не использовали связь. Так как они координируют свои действия.

-- Да очень просто, -- ответил Фидель и показал на экран огромного дисплея, на который выводилась общая информация. -- Увеличь вон ту картинку. Так. Видишь?

Все уставились на дисплей. Там была показана одна из улиц, занятых на данный момент гастами. Все гасты прижимали к уху сотовые телефоны.

-- Вы правы, -- сказал Фидель всем. -- Гасты не только координируются кем-то, но и эволюционируют на глазах. Для начала надо взломать сотовых операторов и узнать, с кем они говорят и о чем. Работайте. Ищите босса.

Было пять утра, когда Фиделя позвал Николай:

-- Энцефалограмма Ксении вроде бы устаканилась. Более или менее.

Фидель потер лоб:

-- Будем реанимировать?

-- Я считаю, можно попробовать. Не получится, вернемся к нынешнему состоянию.

-- Ну, с Богом тогда.

Он смотрел, как тело его девушки медленно поднимается вверх на ложементе, с него стекают струйки синей жидкости, потом оно выезжает в операционную. Николай ловко подключает нужную аппаратуру. Потом нажимает кнопку. Заработало искусственное дыхание, потом кровообращение, потом стимулирующие нервную систему импульсы.

Кожа девушки заметно порозовела, но не было ни дыхания, ни пульса.

-- Состояние стабильное. Нервная система активна в фоне.

Проходит несколько минут, но девушка не возвращается к жизни.

-- Что будем делать, Коля?

-- Я не знаю, Фидель. Отослал данные улиткам, но пока ответа нет.

Фидель выглядел убитым и подавленным.

-- Пришел ответ, -- Николай смотрит на монитор, как бы не веря своим глазам.

-- Что? Что они сказали?

-- Они сказали, что не знают.

Фидель подошел к Ведьмочке. Ее глаза были открыты, но в них не было жизни и сознания. Он наклонился и нежно поцеловал ее. Потом прошептал на ухо:

-- Я тебя люблю. Не умирай.

И вдруг девушка закашлялась и сделала первый вдох. Закрыла глаза. Потом открыла их и обхватила шею Фиделя руками:

-- И я тебя люблю, папаша.

За дверью что-то прогрохотало, раздался истошный вопль, какая-то возня, как будто бульдозер наехал на носорога. Следователь был бледным, как лист бумаги для принтера. Огненный смерч извивался прямо перед его носом.

Анастасия, она же Офелия, снова протянула к нему руки в наручниках:

-- Только не надо ничего делать, -- сказала она тихо. -- Ничего эмоционально провоцирующего. Просто расстегните вот это, и, может, все еще обойдется.

-- Да-да, -- пробормотал он. Потом медленно достал из кармана брюк ключ и с опаской, старясь держаться подальше от огня, подошел к ней и на вытянутых руках расстегнул ей наручники.

Дверь в кабинет стала медленно открываться. Появилась огромная голова, похожая на голову бронированного динозавра. В его зубах застряли кровавые ошметки плоти. Монстр уставился на следователя, его зловонное дыхание с шумом вырывалось из ноздрей.

Девушка даже не обернулась:

-- Пшел вон, -- только и сказала она. Чудовище убралось, поскуливая.

Потом она протянула руку и ладонью накрыла смерчь из пламени. Тот стал темнеть, превратился в дымный вихрь, а потом исчез.

-- Давайте вернемся к моему заявлению о моем похищении и убийстве девушки.

Следователь согласно кивал головой. За окном послышались первые автоматные очереди.

-- Мне нужна гарнитура для виртуальной реальности, -- Иван огляделся. -- Никто не знает, есть она здесь?

-- Спроси у Утенка, -- посоветовал Брэд Питт. -- Он наверняка знает.

Как бы услышав их, в центр управления вбегает Утенок и орет:

-- Она жива! Йо-хо!

Секунду длится полная тишина, а затем все вскакивают с мест и начинают орать, как резанные, хлопать друг друга по плечам и обниматься. У Даши из глаз льются слезы, она так рада за ту девочку и за своего отца. Смерть, где твое жало?

-- Ну, все-все! -- наконец, перекрикивает общий гомон Брэд. -- Отпразднуем выздоровление Ведьмочки победой в Революции. За работу, камрады. Дел невпроворот.

Они возвращаются на рабочие места, но улыбки не сходят с их лиц.

Иван вспоминает о своем деле:

-- Николай, тут есть где-нибудь гарнитура для вирта?

-- Наверняка должно быть куча комплектов. Тут же был компьютерный центр, в гарнитуре удобно работать с большими объемами данных. В своем столе не смотрел?

Иван открывает ящик стола, гарнитура не просто смотрит на него, но, можно сказать, пялится во все глаза. Он хлопает себя по лбу, берет ее и подгоняет под себя. Потом подключается к компьютеру и попадает в свой виртуальный рабочий кабинет.

Гарнитура для виртуальной реальности, как и большинство новейших прорывов в компьютерной технике, первоначально разрабатывалась и внедрялась в игровой индустрии. Она обеспечивала практически полный и всесторонний эффект присутствия, настолько полный, что после нескольких несчастных случаев, когда у игроков не выдерживало сердце или психика, в большинстве стран последовал запрет на стопроцентную имитацию реальности. Естественно, настоящих хакеров это не останавливало, да и что вообще может остановить настоящего хакера? Со временем, однако, выяснилось, что эти самые гарнитуры значительно упрощают работу ученых, программистов, да и обычным пользователям социальных сетей гораздо удобнее общаться, полностью погружаясь в виртуальную реальность, что, в свою очередь, негативно сказалось на реальной социальной жизни. У волшебной палки прогресса, как известно, всегда имеется два конца, и далеко не всегда очевидно, какой из них имеет знак плюс, а какой -- минус.

Рабочий кабинет Ивана, как обычно, находился в состоянии управляемого хаоса: попросту говоря, там царил бардак, но такой, что в любой момент из этих груд и завалов Иван мог достать любой нужный предмет, только протянув руку. Вот и сейчас он вытаскивает из ближайшей кучки ярлыков и файлов один с иконкой Ночного Кота. Он нажимает на него и оказывается на территории мясокомбината. Его походка упруга и грациозна, зрение -- безупречно. Он явно что-то ищет, заглядывая в потаенные уголки и прислушиваясь к неясным шумам и звукам. Впервые у Ивана такой полный и стабильный контакт с его псевдоморфом: кажется, он ощущает даже вибрацию усов кота под действием легчайшего ветерка.

Все вокруг выглядит обыденно и буднично. Подъезжают грузовики, их нагружают поддонами с полуфабрикатами. Загруженные машины уезжают по своим маршрутам. Все тихо и спокойно. Однако в поле зрения Ночного Кота будто мигает красная предупреждающая об опасности лампочка. Он насторожен и напряжен, двигаясь медленно и осторожно, будто по минному полю. И не зря. Еще издали он замечает эти машины, или как там они называются, похожие на маленькие, чуть ли не игрушечные, танкетки, без башен, но на шасси у каждой установлен пулемет. И они объезжают всю территорию базы по периметру, сканируя все вокруг в поисках нарушителей. В поле зрения одной из машин оказывается летящий голубь. Взвизгнули сервоприводы, пулемет выплюнул две-три пули, не больше, и птица рухнула на землю.

Кот прижался к земле и замер. Лишь кончик его хвоста нервно дергался из стороны в сторону. Затаиться и ждать своего шанса -- его стратегия. Его шанс никуда от него не денется. Это, как отче наш, знают все хищники испокон века.

ФИДЕЛЬ:

Я обнял мою девочку и прижал ее к себе. Николай за минуту до этого отсоединил аппаратуру для реанимации и практически выбежал из операционной:

-- Сообщу ребятам! -- бросил он на ходу. -- А вы тут поговорите, голубки. И не забудьте потом одеться.

-- Как ты себя чувствуешь, Ксю? -- спрашиваю я ее. -- Ничего не болит?

-- Я зверски хочу есть, папаша, -- заявляет она. -- А чувствую себя здоровой, как новорожденный младенец. О, что это тут у нас?

У нас эрекция. Чуть было не сказал непроизвольная. Она такая горячая и соблазнительная в костюме Евы, что мне хочется ее выебать прямо сейчас. Но, наверное, это неправильно -- ебать человека, который пять минут назад еще был в коме, думаю я. Ксения, как обычно, придерживается иного мнения. Она целует меня в губы, просовывая язычок ко мне в рот, расстегивает мне брюки и сует туда свою нежную горячую ладонь:

-- Что это тут у нас? Ах ты, старый мерзкий шалунишка! Ты хочешь ебаться?

Снова поцелуй. Она начинает постанывать и покусывать мне губы. Ее рука двигается без остановки.

-- М-м-м... Какой большой. Мой мальчик что, подрос, пока меня не было?

Я кладу ее на кушетку, ее ноги лежат на моих плечах, а я проскальзываю внутрь ее и будто оказываюсь в жерле вулкана. Два-три толчка, и я извергаюсь в нее. Она будто окаменела, а потом я чувствую, как мою спину режут на ремни.

Когда у меня немного восстановилось дыхание, Ксения чмокнула меня в нос:

-- Привет, Фидель. И что это у тебя со спиной, порезался?

-- А вы шалунишки! -- прикалывается Утенок, обрабатывая раны на спине у Фиделя. -- Завидую я вам, ролевые игры, садо-мазо...

Фидель морщится, но терпит:

-- Ты не понял, что ли? -- спрашивает он. Потом берет полотенце и бросает в Ведьмочку. Девушка как будто даже не пошевелилась, но полотенце, разрезанное на лоскутки, падает на пол. -- Мне еще повезло, дружище.

-- Тебе и вообще повезло по жизни, папочка, -- мило улыбается девушка. Она оделась в новый камуфляж и сейчас занята тем, что красит ногти. -- И больше так не делай! Чуть макияж не испортил.

Утенок берет то, что осталось от полотенца, и внимательно рассматривает разрезы.

-- Сверхострая сталь, -- заключает он. -- Сверхбыстрая реакция. Эдвард-Руки-Ножницы теперь у нас ты.

-- Я теперь у нас Ксения, -- замечает девушка, дуя на ногти, чтобы лак побыстрее высох. -- Ты у нас теперь Николай. А вот папочка до сих пор не может вспомнить, кто он у нас. Старость не радость, хули. И еще он проебал свою вторую дочку. И да, я не Эдвард в юбке, я Бар-сучка.

Фидель, кряхтя, надевает камуфляж на забинтованное тело:

-- В следующий раз я буду делать это исключительно в бронике, -- сообщает он.

Ксения показывает ему язык.

Николай говорит в пространство:

-- Народ, никто не хочет заняться Революцией? Сейчас самое время.

Зондер-команда продвигается по бульвару. Их пятеро, они вместе занимались страйкболом и хорошо друг друга знают. Скоро рассвет, на улицах в этот час нет никого. Они вооружены перешитыми на боевую прошивку плазменными автоматами, которые им не пришлось даже покупать -- они пользовались ими в игре.

Справа, где тянутся панельные пятиэтажки, раздается звон разбитого стекла и какие-то крики. Тот, кто идет по центру, делает знак рукой, и они мгновенно разворачиваются фронтом на звуки, а затем, все так же держась цепью, где каждый выполняет свою роль в общем построении, устремляются туда. Окно на первом этаже, не защищенное решеткой, разбито, крики слышатся оттуда. Один остается возле окна, остальные двигаются к подъезду и занимают позицию возле входной двери. На замок прикрепляют заряд взрывчатки. Старший отдает по рации команду. Направленный взрыв выбивает замок, а их товарищ с улицы бросает в окно светошумовую гранату. Они врываются в квартиру. Один из гастов держит в руках помповое ружье, его убивают сразу выстрелом в голову. Пара других с ножами -- их отправляют в ад следом за первым. Есть и четвертый гаст, он поднял руки, оружия не видно. В квартире живут пенсионеры, дедок лет семидесяти пяти и его ровесница-жена. Что от них хотели бандиты, они не знают. Денег у них нет, ценных вещей тоже.

Бойцы выкидывают тела налетчиков в окно, извиняются за взорванную дверь, потом прикладами выгоняют живого гаста во двор, где валяются трупы его дружков. По приказу командования его надо расстрелять на месте, а потом доложить в штаб об исполнении высшей меры, но старший решает вначале связаться со штабом и доложить об обстановке. Неожиданно его собеседник заинтересовывается этим инцидентом:

-- Вы уже привели приговор в исполнение?

Старший колеблется, но решает сказать правду:

-- Только собираемся.

-- Подождите, не надо торопиться. Узнайте, есть ли у него сотовый.

Старший удивляется, он не слышал, чтобы у гастов имелись сотовые, но выполняет приказ:

-- Эй, ты! -- он показывает на гаста стволом автомата. -- Телефон есть?

Тот быстро-быстро кивает головой.

-- Покажи.

Гаст вытаскивает из кармана сотовый и показывает.

Старший говорит в трубку:

-- Телефон у него есть.

-- Телефон отобрать и вместе с гастом срочно доставить в штаб. Срочно! Как поняли?

-- Есть доставить в штаб!

Он отключается и говорит своим бойцам:

-- Мне приказано притащить это уебище в штаб. Продолжайте зачистку без меня.

Зондер-команда бесшумно скрывается в предрассветных сумерках. Старший подходит к гасту и отбирает телефон. Потом сильно бьет пленного в солнечное сплетение. Ему меньше всего нужно, чтобы у того оставалась даже малейшая надежда на сопротивление.

Фидель с Ксенией входят в центр управления, их встречают аплодисментами. Ксения исполняет книксен, Фидель неожиданно для самого себя краснеет -- ему казалось, что он давным-давно разучился это делать. Ведьмочка по очереди обнимается с каждым. Все ее поздравляют со вторым рождением.

-- Присоединяюсь, -- говорит Фидель. -- А крестным у нее был Николай. Но, народ, нам нужно чего-нибудь пожрать, вам не кажется?

Утенок-Николай говорит, что видел продуктовый магазин недалеко от квартиры Офелии.

-- Гастерский наверняка, -- замечает Брэд.

-- Нам сейчас любой сойдет, -- отвечает Николай. -- И воскресшая нуждается в еде! Вы понимаете, что такое еда?

-- Я уже с трудом, -- неожиданно подает голос Кузя. -- И трава давно закончилась...

-- Проблемы индейцев шерифа не волнуют, -- отвечает Фидель. -- Но еды добыть надо. Пусть Уте... Николай с Иваном сгоняют за бухлом. То есть, я хотел сказать, за жратвой. Бухло вы, вроде бы, уже привезли. И самое время отметить выписку нашей именинницы!

-- Ну вот, а я за рулем, мне нельзя, -- деланно огорчается Иван.

-- Сегодня нам всем можно все, -- успокаивает его Фидель. -- В рамках разумного революционного насилия.

-- Какой папочка умный у тебя, -- говорит Ксения Даше, хлопая ресницами. Тушь делает их огромными, как крылья ночной бабочки.

-- Фидель, я проебал свою кредитку, не одолжишь? -- Николай пожимает плечами, извиняясь.

-- Зачем тебе кредитка, сынок? -- не понимает его Фидель.

-- Ну, на что мы еды-то купим. И бухла.

-- Кстати, о бухле, -- Фиделя осеняет. -- Что это мы не наливаем?

Утенок приносит мензурки, они разливают водку, чокаются и выпивают за здоровье новорожденной.

-- Эх, хорошо пошла без закуски! -- выдыхает Ксения. -- Но жрать охота -- пиздец.

Фидель берет калаш, передергивает затвор, ставит на предохранитель и протягивает Утенку:

-- Сегодня у нас Революция, Коля. На тебе твою кредитку. А на словах скажи, что Фидель за все заплатит.

Ситуация в городе застыла в неустойчивом, почти патовом положении. Из некоторых районов происходит массовый исход жителей, а их места занимают сплоченные и хорошо организованные банды гастов. Другие, напротив, успешно зачищают зондер-команды, устанавливая на своей территории относительный порядок. Главные опорные пункты отрядов гражданской самообороны разблокированы, но не более того. Миротворцы под знаком смакдональдсовской "М" успешно отбили атака на рестораны, кроме трех или четырех, сожженных еще вечером. Полицейские и федералы заняли позицию вооруженного нейтралитета, заняв глухую оборону в отделениях полиции и на блок-постах. Что происходит в Кремле -- неясно. Президент молчит, Высший Совет собрался на бессрочное заседание, но никак не может выработать согласованное решение.

Утро приходит в город, где, кажется, каждый саниметр тротуаров, улиц и площадей находится под прицелом. Стены домов испещрены следами от пуль и осколков. Тут и там мусоровозы проезжают по улицам, собирая трупы гастов. Людей увозят машины скорой помощи, но многих, очень многих, везут прямо в морг.

Тут и там на стенах и заборах появилось граффити -- символ Революции -- косой крест, в центр которого вписана спираль. Естественно, улитки тут совершенно не при чем. Спираль -- это же символ бесконечного развития, не правда ли? И крест -- пока что! -- не стал свастикой, хотя кто может быть против солярного знака и одного из известнейших христианских символов?

Восходит солнце и утренний прохладный воздух пропитан запахом Революции, он бодрящ и свеж, как слово правды, брошенное в затхлый смрад лжи и лицемерия недрогнувшей рукой героя.

Глава 16

Перед зданием лаборатории стала собираться толпа гастов. Они стояли и чего-то ждали. Фиделю показалось, что выглядели они как-то потерянно.

-- Господа, у нас осталось одно нерешенное дело, -- он показал на дисплей с толпой, достигшей к тому времени внушительного размера -- не меньше нескольких тысяч гастов. -- Времени разбираться с ними у нас просто нет. Поэтому...

Он задумался. Потом, как бы споря с собой, сказал вслух:

-- Другого пути я не вижу. Ваня, идешь со мной. Ксения, ты останешься, я не могу тобой рисковать.

-- Нет, Фидель, я иду с тобой.

Фидель пожал плечами, соглашаясь.

Они вышли на площадь. Иван сел в бронемашину. Его задача была прикрывать остальных, если что-то пойдет не так. Фидель залез на нее и обратился к толпе с речью.

-- Во имя милостивого и милосердного. Вот я говорю вам, что вы будете, как люди. Откуда человек пришел, туда он и уйдет. Круг замкнется, но дела ваши будут свидетельствовать за вас. Я говорил пророку, и он исполнил свое назначение, и теперь все вы не будете, как глухие, но будете слышать. Я не говорю вам, что вы люди, но вы будете, как люди. Терпите вашу участь на земле, пока есть время показать терпение, потом время кончится, недолго осталось ждать, придет беспощадная и сожжет вас к хуям огнем и обратит в пепел. Это мой первый ангел для вас, ангел огня и монстров. Но вы соблюдайте мои слова, но не пытайтесь их понять. Так сможете стать человеками, и каждый из вас будет, как человек. И так не прервется счет поколениям. Я уйду сейчас, чтобы свергнуть власть своего врага, но вскоре вернусь, не замедлив, и покажу вам дорогу в землю, где солнце никогда не заходит, и где текут в реках вино и молоко. И если есть кто из вас не верящий мне, пусть выйдет и покажет свое лицо.

Из толпы вышло несколько человек, остальные зароптали.

Фидель дал знак рукой Ведьмочке. Все произошло так быстро, как будто маленький смерч пронесся по площади. Гасты, вышедшие из рядов, не верящие в нового мессию, лежали на земле, буквально разобранные на органы.

-- Это второй мой ангел, -- обратился Фидель к толпе. -- Это ангел наказания за непослушание. Итак, запомните мои слова и передайте другим. Я не Милостивый, но я пришел во имя него. А теперь я говорю вам наберитесь терпения и ждите.

Фидель протянул руку, и вся многотысячная толпа гастов рухнула на колени и склонила головы.

-- Классная речуга, Фидель, -- Брэд Питт показал большой палец в знак одобрения. -- Думаешь, сработает?

-- Посмотрим, -- Фидель выглядел рассеянным. -- Что нового?

-- Мы засекли место, откуда банд-гасты в городе получают приказы, -- сообщил Эдвард. -- Совсем недавно в инете появилась сверхзашифрованная сетка. Ну, там такой уровень защиты, что Пентагон кажется интернатом для умственно отсталых. И через эту сеть и шли все переговоры гастов. Мы никак не могли подобрать ключ, но помог случай. Одного из грабителей взяли живым. Его телефон попал к нам, в один из штабов. Так мы получили ключ для расшифровки. Остальное было делом техники.

-- Что мы можем сделать с этим центром? У меня, кроме как пойди и сжечь там все, ничего в голову не лезет, -- заметил Фидель.

-- Может, натравить на них улиток? -- предложил Иван.

-- Я им скинул инфу, -- ответил Эдвард. -- Они говорят, что там слишком мощная защита, как будто против них работает очень сильный противник.

-- Не знал, что такое возможно, -- пробормотал Иван.

-- Но ведь мы же взломали ее? -- не понял Фидель.

-- Взломать мало. Это дает нам только инфу о банд-группах гастов, но не контроль над ними.

Кузя по-ученически поднял руку:

-- У меня есть клевая идея, пацаны.

-- Забить косячок, да? -- поинтересовался Эдвард с серьезным видом.

-- Косяк -- это само собой. Есть у меня один чувак в корешах, он в компах шарит, как Фидель в телках, гы. Короче, ему вскрыть эту сетку, как два пальца обоссать.

-- А что, можно попробовать. Хуже не будет, -- согласился Брэд. -- Все равно от самокатчиков пользы с гулькин хуй.

Фидель кивнул и похлопал Кузю по плечу:

-- Действуй давай. А с моими телками ты поосторожнее. Они тебе кое-что подрежут, да так, что и не заметишь. Сам их побаиваюсь.

-- Заметано, чуваки, -- Кузя продемонстрировал несколько танцевальных движения, не вставая со стула. -- Сейчас попрет движуха.

Несмотря на ранний час по кремлевским коридорам сновали люди с деловитым видом, тут и там слышались разговоры и даже смех. Никто не прятал глаз, как это было совсем недавно, при виде сановника такого ранга, как Геринг.

В приемной Папы не было Марины, там теперь были установлены огромные дисплеи, на которые выводились картинки с разных мест в городе, в основном там, где шли бои, подавалась различная информация, рисовались графики и схемы. Вместо старинного письменного стола стоял пульт управления, а человек, сидевший за ним, был в наушниках и с микрофоном и по выправке и манере поведения напоминал военного контрразведчика или авиадиспетчера. Увидев Геринга, он кивнул и вернулся к раздаче приказов и распоряжений, попутно выслушивая доклады с мест.

Геринг не узнал кабинет Папы, так там все изменилось. Телевизор убрали, вместе него был такой же гигантский дисплей. Игрушечной железной дороги не осталось и следа. Не было также письменного стола, но телефон с гербом остался стоять на полу. Георгий также выглядел гораздо лучше, если не считать того, что внешне это был не он, а помолодевший, наскучивший уже всем за десятилетия своего правления до печеночных колик, демократически избранный диктатор.

-- Привет, Славик, -- бросил Георгий, продолжая надиктовывать что-то своему помощнику с планшетом в руке. -- Мне нужен Фидель.

Геринг достал телефон и набрал номер:

-- Алло, это я, Вячеслав Тимурович, "Геринг".

Потом минут пять он просто молча слушал, что ему говорит собеседник в трубку. Георгий усмехнулся и протянул руку:

-- Дай-ка мне. Алло, Фидель, ты абсолютно прав, но нам пока некогда с этим разбираться. Я не знаю, где Офелия, но скоро мы это выясним. Я уже отдал приказ... Я... Я не хуй с бугра, как ты говоришь, но пока что законно избранный президент. Ну, не совсем законно, но это неважно, пока мы не восстановим порядок в городе. Я знаю, что ты имеешь большой вес в гражданской самообороне, нам надо договориться. Когда сможешь быть в Кремле? Через полчаса? Отлично. Жду.

Он отключился и протянул трубку Герингу.

-- О чем ты хочешь с ним договариваться, Жора? -- спросил тот, но нарвался на пристальный взгляд своего названного брата:

-- Ты забыл, как меня зовут, Славик?

Геринг почувствовал себя маленьким мальчиком, прогулявшим уроки:

-- Ну, что вы, Виталий Виталиевич!

-- Хорошо. Набросай черновик указа о всеобщем добровольно-принудительном вооружении военнообязанного населения. И поскорее.

-- Идея в чем, Сла... Виталий Виталиевич?

-- Идея в том, чтобы каждый не-гаст был вооружен. Чем скорее, тем лучше.

-- Да они перестреляют друг друга!

-- Не пизди. Это, между прочим, мои избиратели. Ты работать вообще хочешь?

-- Где мы возьмем столько оружия?

-- Министерство обороны, полиция, МЧС... Склады открыть, оружие раздать.

-- Я понял. Сейчас будет черновик.

-- Вот и хорошо. И последнее. Что это за телефон? -- он указал на старинный аппарат, приютившийся сейчас в углу на полу.

-- Я не знаю.

Георгий дал знак своему помощнику:

-- Узнать. Вызвать связистов, контрразведчиков, лысого в ступе -- кого-угодно, но срочно выяснить, что это.

Помощник кивнул. Геринг пошел писать черновик указа о начале Революции.

Ночной Кот крадется от одного укрытия до следующего, низко стелясь по земле. Он напоминает ленту, прикрепленную к острию боевой стрелы, ленту, трепещущую в полете в поисках цели. Кроме роботов на гусеничном шасси со скорострельными пулеметами, территорию мясокомбината охраняют стаи псевдоморфов-доберманов. Они представляют для него наибольшую опасность.

Иван, чтобы помочь своему питомцу, тут же закачивает со своего домашнего компьютера обновленную версию прошивки для изменения окраса шерсти, экспериментальная бета-версия, которую он еще не довел до ума, как полагается, но уверен, что она работает. Кот обнаруживает новые возможности: теперь он не черный, а неопределенных очертаний, к тому же подстраивающийся окраской под окружающую среду. В такой конфигурации его не видно даже с расстояния пары шагов. C новым камуфляжем, грубо говоря, он мог бы сидеть в вашем кресле, а вы, как идиот, ходили бы по дому со своим дурацким "кис-кис" до морковкина заговения.

Мясокомбинат -- огромное предприятие. На его территории рядами стоят ангары. Кот пробирается в один из них. Внутри стоят шеренги гастов, уходящие куда-то вдаль из поля его зрения. Терракотовая армия императора биг смаков и наггетсов, ждущая своего сигнала боевого рожка, полностью укомплектованная оружием и амуницией, но еще не активированная. Бесконечные, кажется, ряды солдат с мертвыми глазами.

Иван снимает гарнитуру виртуальной реальности и протягивает ее Даше:

-- Посмотри. Там их миллион, не меньше.

Даша надевает гарнитуру, молчит. Потом снимает ее:

-- Срочно доложи отцу, -- говорит она изменившимся голосом.

Иван зовет Фиделя:

-- Фидель, у нас тут проблема. "Миротворцы" изготовили армию оккупации. Миллионная, не меньше, квантунская группировка вторжения, только в Подмосковье. И странно, что мы еще живы.

Фидель только что закончил телефонный разговор, разговор на повышенных тонах.

-- Мы летим в Кремль, -- объявляет он. -- Кто из вас умеет пилотировать вертолет, кстати?

-- Я полечу с тобой, -- заявляет Ксения.

-- Ты мне нужна здесь, -- безапелляционно отвечает Фидель. -- Ты мой ангел смерти, если забыла.

-- Я твой ангел-хранитель, старичок.

-- Девушка, у нас нет времени на споры.

-- Ну, так и не спорь с девушкой, сразу плачь.

Фидель разводит руками, оглядывается в поисках моральной поддержки, но все воротят морды, будто их чужие семейные разборки не касаются. Он делает недовольное лицо, но больше не спорит. Вместо этого он спрашивает Кузю:

-- Что там с нашим хакером? С хакером-самоучкой?

-- Все нормально, папаша. Он сказал, что работать с нашими улитками -- это кайф. Он дал им один свой ништяк -- голубой лед называется. Это вирусняк, и он сожрет любую защиту, как медоед пчелиный улей.

-- А что говорят сами улитки?

-- Они в ахуе. Трещат, что это невозможно. Но вот, первый уровень сдулся, и второй вслед за ним пошел по пизде.

-- Это действительно так? -- спрашивает Фидель Ивана.

-- Да. И главное, непонятно, как все это работает. Программулина, написанная на коленке торчком, вскрывает алгоритмы управления защищенной сети на раз-два-три.

-- Эй, он не торчок! -- встревает Кузя. -- По тяжелым он пасс.

-- Все вы так говорите, -- замечает Иван. И к Фиделю:

-- Тебе все еще нужен пилот вертолета?

-- Больше, чем когда бы то ни было.

-- Я в твоем распоряжении, мой тесть.

Даша вскидывается:

-- Ого! Да вы тут без меня уже породнились.

-- Молчи, женщина! -- заявляет Фидель. -- Тут мужчины разговаривают за жизнь.

-- Кто-то из мужчин сильно распизделся, -- Ксения блеснула лезвиями из ладони, или что это там у нее. -- Молодые должны хорошо узнать друг друга перед таким ответственным шагом. Как узы Гименея.

-- Не знал, что ты так осведомлена в греческой мифологии, -- Фидель включает заднюю. -- Впрочем, ты права, как обычно. Ваня, ты можешь пилотировать вертолет, даже если в нем будет сама Ксюша?

-- Да легко. Я в свое время разрабатывал симулятор с вертолетами. И ты не знаешь, наверное, но в современных машинах есть автопилот. Забиваешь координаты посадки -- и наслаждаешься видами из иллюминаторов.

-- "Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе..." -- затягивает нечто, напоминающее песню, Николай.

Все тут же уставились на него. Ибо это было впервые на памяти поколения.

-- Вам тут всем башку срубило, -- подытоживает Эдвард. -- Пиздуйте уже поскорее и принесите нам на блюдечке Революцию.

На экране дисплея с диагональю под три метра видна площадь перед зданием лаборатории, где тысячи гастов кладут земные поклоны, повязав на головы белые ленточки.

Они зашли в подъезд перед самым рассветом. Там был домофон и электронный замок, но выстрел из обреза открыл им дверь. Дворник из местных гастов назвал им номер квартиры, где можно найти все. Не деньги, деньги их не интересуют. Там жизнь, там страх, там их ждут женщины от тридцати пяти до пяти лет.

Они идут уверенно и целеустремленно. Потом, знают они, весь этот подъезд станет их собственностью. Они гасты с оружием. Они знают, что такое опасность, риск и победа. Весь район погружен в липкий, беспомощный страх. Обычный жилой микрорайон.

Они не знали только, что в этой квартире жил человек, не понаслышке знавший, что такое война и смерть. И когда он открывал дверь на предутренний звонок, в руках он держал дробовик двенадцатого калибра, заряженный картечью.

Первый выстрел снес полбашки гасту, звонившему в дверной звонок, второй раздробил ребра тому, кто стоял рядом. После этого мужчина захлопнул дверь и перезарядил ружье. Его руки не тряслись, он был спокоен.

Гасты присели, не ожидая такого поворота событий. Их оставалось еще не меньше пяти. Среди них, присевших от звуков выстрелов, разбилась бутылка, брошенная с верхнего пролета лестницы. Когда-то это простейшее средство обороны называлось "коктейлем Молотова". Бензин под их ногами разлился и вспыхнул. Крайний попытался отступить по лестнице, но его встретили бейсбольные биты и размозжили ему череп. Еще трое гастов метались по лестничной площадке, объятые пламенем. Дверь в квартиру, куда они так стремились, снова открылась, и два заряда картечи уложили тех, кто меньше всего пострадал от огня.

Единственного оставшегося в живых гаста вывели наружу жильцы из подъезда и повесили во дворе на детских качелях. Вверх ногами. На бельевой веревке. Но хозяин квартиры с охотничьим ружьем милосердно прострелил ему печень зарядом свинцовой картечи. А дворник-гаст, выдавший адрес для легкой наживы бандитам, был убит выстрелом в сердце в своем подвале.

Где кончается игра, и начинается реальная жизнь? Человек включает компьютер, входит в сеть, кого или что он там встречает -- живых людей, маски, играющие роли, неизвестные сущности, инопланетный разум? Если люди только мыслящие субъекты, как утверждал Декарт, то сервера того же гугла несомненно обладают признаками интеллектуальной деятельности, а уж любой персонаж сетевой игры для тебя столь же реален, как твой сосед по лестничной клетке, даже в тот момент, когда ты отходишь от компьютера, он продолжает участвовать в событиях виртуального мира. Впрочем, в этом нет ничего необычного. В так называемой реальной жизни ты ведь тоже можешь заснуть, отвлечься на размышления, страхи или мечтания, или принять слишком большую дозу алкоголя, чтобы кусок действительности вдруг приобрел для тебя фантасмагорические очертания

Если реальность, как думают многие, характеризуется эмоцией, что может быть эмоциональнее игры, погруженности в заведомо выдуманные ситуации, подчинение нелепым правилам и законам игрового мира, подчинение, освобождающее первичные инстинкты, но не ставящее под сомнение твое право выйти из игры в любой момент? Но и с этой точки зрения игра даст сто очков так называемой реальности, где правила зачастую гораздо нелепее и абсурднее всего того, что может сочинить сценарист игровой вселенной. Реальность есть не что иное, как открытая совокупность языковых игр, если не ошибаюсь, такой точки зрения придерживался Витгенштейн, пройдя через гомосексуальные увлечения юности и ранний логический позитивизм мира как совокупности логических фактов.

Сегодня, я ни минуты не сомневаюсь в этом, Витгенштейн пришел бы к выводу, что Вселенная есть совокупность сетевых игр. И не надо развивать аналогию, трактуя физический мир как сверхмощный компьютер. Аналогии слишком часто заводят на кривые пути, чтобы мы могли безответственно к ним относиться.

Кто-то из греков, а я уверен, что это был Парменид, сказал, что человек есть мера всех вещей, существующих в том, что они существуют, несуществующих -- что они не существуют. Это слишком глубокая мысль, чтобы бросаться такими фразами в переполненном баре в субботний вечер. И тем не менее, если избегать сомнительных обобщений типа "Вы все -- только плод моего воображения", подкрепляемых крепким словцом, мысль этого грека не просто понятна, но прозрачна и даже самоочевидна. И когда ты протягиваешь бармену какую-то бумажку с цифрами, а он не только не смеется тебе в лицо, но наливает абсолютно реальную водку, хоть и не того качества, как было заявлено, и ты чувствуешь, как этанол превращает еще один одинокий вечер в некое подобие праздника, ты же должен понимать правоту Парменида, нет, приятель?

Пока Иван заводит двигатель вертолета и разбирается с системой управления, Фидель, будто вспомнив что-то важное, подходит к гастам, припавшим к земле в своей молчаливой молитве к несуществующему богу.

-- Пусть выйдет из вашей среды пророк, -- говорит он без тени насмешки. -- Пусть он станет передо мной.

Один из гастов встает и подходит. Фидель смотрит ему в глаза, достает пистолет и стреляет в голову. Тогда подходит другой, но и у него взгляд недостаточно осмысленный. Выстрел -- труп. Третий гаст уже немолод, но в его глазах есть проблеск разума, что бы ни означало это слово, и Фидель говорит, обращаясь ко всем сразу:

-- Вот мой пророк. Он будет говорить вместо меня вам. Ты будешь быть человек?

-- Я буду быть человек, -- отвечает старик. А потом начинает и говорит:

-- Я был мертв, а стал жив. Я говорю, и меня слушают. Ибо невидимый простирает свои руки над нами, и неосязаемый напрягает свой лук. Из праха вышли, в прах уйдем. Что есть наша жизнь на земле, если с восходом мы открываем глаза, а с закатом начинаются сны? Время жизни пять лет, а если в силах, то шесть. Откуда пришел, туда и уйдешь, и хорошо, если враг не соблазнит тебя на путях твоих, и завистник не посмеется на тебя, когда ты будешь бессилен, а твой язык засохнет от жажды, и ты не сможешь ничего ответить...

Фидель смотрит на него с изумлением, но только молча разворачивается и идет к вертолету, где его уже ждут Иван, Ксения и Николай -- его ангелы-хранители, его команда, его бойцы и его банда.

-- Да, автоматический режим есть, -- сообщает Иван. -- Какие координаты забивать?

-- Какие координаты у Красной площади? -- задумчиво отвечает Фидель. -- Их и забивай.

-- Понял, -- Иван тыкает пальцем в сенсорный дисплей. -- Готово.

-- Ну, поехали, -- машет рукой Фидель. -- С Богом, Которого нет.

Вертолет раскручивает винты и плавно отрывается от земли.

У следователя звонит телефон:

-- Да, она здесь. Дает показания. Говорит, что ее похитили, а некую девушку убили на ее глазах. Понял. Я подожду, конечно.

Он отключается от линии. Потом нажимает кнопку вызова.

Анастасия поднимает на него иконописные глаза:

-- Зря вы, Андрей Григорьевич, так.

Следователь не смотрит на нее, он явно смущен.

-- Только давайте без ваших этих штучек, Анастасия Олеговна! -- говорит он. -- Это давление на следствие.

И снова нажимает на кнопку. Никто не приходит. Он жмет еще и еще.

-- Там никого уже нет, -- замечает та, кого звали Офелия. -- И этих тоже не будет.

Следователь меняется в лице:

-- Вы знаете, что это преступление? -- он пытается листать брошюру уголовного кодекса. -- Вот...

Дверь снова медленно открывается. Бронированное чудовище шумно сопит, высовывая раздвоенный язык.

-- Боюсь, Андрей Григорьевич, я не смогу вас защитить, -- меланхолично замечает Офелия-Настя. -- Вы решили конкретно насолить Вселенной. Но я тут ни при чем. Я и сама ее боюсь.

Тварь в одном прыжке пересекает кабинет. Хрустят перемалываемые кости. Монстр запрокидывает голову, отрывая куски плоти и заглатывая их.

Офелия отвернулась и закрыла глаза ладонью. По ее щекам текли слезы.

Чудовище, насытившись, дремлет на полу. От его смрадного дыхания слезятся глаза. Офелия встает и выходит из комнаты.

По пути на улицу ей не встретился никто, потому что никто не выжил. В кадке возле выхода выросло растение с листьями, как у папоротника, но с небольшим бутылкообразным древесным стволом и ярко-красным цветком на макушке деревца.

Фидель уткнулся в иллюминатор: город внизу лежал перед ним, как на ладони, город, отобравший у него прошлое, но подаривший взамен любовь, которая сидит рядом с ним, готовая пойти до конца. Видны баррикады, перегородившие улицы, перевернутые машины, несколько обгоревших домов -- следы недавних боев. Солнце уже встало, и предутренняя туманная дымка быстро рассеивается. Как бы помимо своей воли Москва неожиданно приобретает праздничный вид. Людей почти нигде не видно, но Фидель знал, что это ни о чем не говорит: люди быстро научились воспринимать все необычные вещи, такие, как вертолет над головой, как угрозу. Никому сейчас не придет в голову махать тебе снизу рукой, как это было раньше, в его детстве. Стоп. Его мысль в очередной раз наталкивается на некую стену, хотя он чувствовал, что эта стена пошла трещинами и в любой момент может рухнуть под собственным весом.

Фидель обнял Ксению и прошептал ей на ухо:

-- Я тебя люблю, Ксюша, береги себя, ладно?

Ксения вместо ответа целует его в губы.

Иван сидел в кресле первого пилота, слева, Николай -- на месте второго. Вертолет управлялся автопилотом, полностью автоматически от взлета до посадки, и им явно было нечем заняться. Иван что-то включил на панели управления, и начинает звучать музыка -- величественная, помпезная, трагическая и торжествующая музыка.

Фидель откуда-то знает, что это "Полет валькирий", более того, эта музыка почему-то ассоциируется у него именно с вертолетом, и не с одним, а целой вертолетной стаей, низко летящей над джунглями. Откуда эта картинка и эта ассоциация, он не знает, вряд ли он сам принимал участие в той войне, но запах напалма поутру он ощущает почти физически.

Вертолет делает пару разворотов и заходит на посадку вместе с последними звуками гимна чужой войне. Колеса шасси мягко касаются брусчатки Красной площади. Время решающей миссии наступило.

ФИДЕЛЬ:

Мы вылезли из вертолета и пошли к Спасским воротам. Там нас уже ждал офицер в камуфляже. Он коротко отдал честь и вежливо попросил оставить оружие на контрольно-пропускном пункте. Я не менее вежливо отказался. Офицер сказал, что таковы правила, я послал эти правила куда подальше. Тогда он набрал номер и позвонил куда-то, объяснил ситуацию, потом кивнул и сказал караулу на входе:

-- Все в порядке. Они идут со мной, как есть.

Это уже было другое дело. Всегда начинается вот с этого, с оружием нельзя, тут дети, депутаты, полиция, президент, массовые гуляния, пройдите через рамки металлоискателя, мы беспокоимся о вашей же безопасности, покажите содержимое ваших сумок, вы не против, если мы вас обыщем, необходимо получить разрешение, нет, у вас не хватает еще одной справки, не более двух единиц в одни руки, ты же не хочешь, чтобы бостонская трагедия повторилась в калужской глубинке, она сама виновата, что так поздно одна возвращалась домой, решетки на окнах надо было ставить более прочные, есть прекрасные металлические двери, которые практически невозможно вскрыть; а заканчивается тем, что оказываешься в добровольном тюремном заключении за свой собственный счет, а внутри у тебя поселяется лучший тюремщик на свете -- страх.

Мы проходим мимо царь-пушки с фальшивыми ядрами и царь-колокола с отбитым краем -- символов могущества государства. Государство, почувствовав свое величие, первым делом начинает заниматься какой-то ерундой, типа вот таких бесполезных монстров, годных только на то, чтобы благодарные потомки крутили пальцем возле виска, когда наступит их время платить по счетам своих малахольных предков. Одна и та же ошибка, одни и те же грабли, одна и та же расплата за чужие грехи. Банально и предсказуемо. Государство построит мега-пушку и защитит всех, только подчиняйтесь ему, трепещите и восхищайтесь. Но приходит день, а пушка оказывается бесполезным музейным экспонатом, и тебе приходится брать в руки оружие, чтобы отогнать чужаков от порога своего дома. А потом еще идти с утреца утирать сопли своему обосравшемуся в очередной раз государству.

Мы зашли в какую-то неприметную дверь, потом долго петляли по коридорам и, наконец, попали в зал с круглым столом. Сопровождавший нас офицер предложил повесить автоматы в стенной шкаф, а самим занять места за столом, что мы и сделали. Минут через пять-семь дверь открылась и в комнату, явно предназначенную для совещаний в узком кругу, вошел президент.

Моим первым движением было встать и поприветствовать главу государства, но я подавил в себе этот нелепый в данной ситуации порыв. Президент занял место во главе стола.

-- Здравствуйте, господа, -- сказал он.

-- Здравствуй, Георгий, -- ответил я. -- Растешь прямо на глазах.

Он поморщился. Выглядел он не совсем здоровым, но сносно, особенно если учесть, через что ему пришлось пройти, но медицина сегодня делает просто чудеса, и кому, как не мне знать это.

-- Фидель, прошу, зови меня пока официально Виталием Виталиевичем. Или господином президентом. Так будет лучше для всех нас.

-- Угу, -- отвечаю. -- Ради большого дела можно пойти на маленькую ложь, да? И не только на ложь, застрелить невиновную девочку, например.

Он опять поморщился:

-- Фидель, ты же знаешь, что меня там не было. Кстати, Иван, неплохо выглядишь. С тех пор, как мы виделись в последний раз, ты возмужал.

-- Спасибо, -- не думал, что Иван может так сильно смущаться. Но это хорошо, это признак чистого сердца.

-- Итак, господин всенародно неизбранный президент, -- я решил перейти, наконец, к делу. -- Чем обязаны вашему приглашению?

Георгий в теле Виталия Виталиевича посмотрел на наручные часы, взял со стола пульт и включил телевизор:

-- Вот, посмотрите утренние новости, а потом выскажите свое мнение.

Вначале новости идут, как обычно, насколько мне помнится из того времени, когда я еще смотрел иногда телевизор. Иными словами, новостные сюжеты настолько нелепы и смешны, что хочется достать из шкафа плазменный автомат и прошить экран по диагонали очередью. Первый сюжет, естественно, о президенте, который посещает репетицию симфонического оркестра. Также естественно он становится за дирижерский пульт и размахивает руками, якобы дирижируя. Диктор сообщает, что все деньги за это исполнение президент перечисляет в фонд помощи слабовидящих сирот.

Я посмотрел на Георгия, но он явно избегает моего взгляда.

-- Это телевизионные "консервы", -- сообщает он. -- "Новости", записанные про запас.

Во втором сюжете президент участвует в гонках формулы один, посвященных тринадцатой годовщине вступления Эрефии в Суздальско-Курский Великий союз по беспошлинной торговле. Президент надевает шлем, болид срывается с места и скрывается за поворотом. Диктор сообщает, что золотая медаль за первое место отдана главой государства на переплавку и пойдет на зубные протезы в дом для престарелых в Подмосковье, сразу же после того, как его восстановят после последнего пожара.

-- И это все о нем, -- бормочет Николай. -- Дико интересно и поучительно.

Третий сюжет застает президента в вагоне экспресса, пересекающего Сибирь на пути во Владивосток. Даже невооруженным глазом видно, что "Сибирь" снималась в Канаде, поскольку вывески на железнодорожных станциях дублируются на английском и французском языках. Тем не менее, ничтоже сумняшеся диктор объявляет, что скоростная железная дорога будет пущена уже в следующем году, что раз и навсегда решит все транспортные проблемы города и страны. А сейчас уже подписан указ президента о выделении денег для проектирования магистрали.

-- Гости из будущего! -- комментирует Иван. -- Они ездят по железным дорогам, которые еще не построены. И даже не спроектированы.

Георгий барабанит пальцами по столешнице, но молчит. Интересно, зачем он кормит нас этими своими "консервами", будто мы не знаем, что вся эта система держится на лжи, лицемерии, страхе и воровстве?

И вдруг сюжет прерывается как раз в тот момент, когда проводник приносит в купе к президенту стакан чая в мельхиоровом подстаканнике, а президент в благодарность снимает со своей руки швейцарские часы... Один из любимых поступков президента, кстати, снять с руки и подарить часы, якобы швейцарские, хотя все прекрасно знают, что это двухдолларовая китайская подделка. Диктор выглядит так, будто только что узнал, что его жена сбежала с любовником и, заодно, его лучшим другом и прихватила с собой все их совместно нажитые сбережения. А малолетних детей оставила ему.

-- Мы прерываем наш репортаж из... э-э-э... Сибири для экстренного выпуска политических новостей. Сегодня, в восемь часов утра, президент независимой Эрефии подписал указ о введении в стране чрезвычайного положения, роспуске Высшего Совета и легитимизации отрядов гражданской самообороны. В частности, в указе говорится...

И далее, по пунктам, перечисляются следующие шаги. В городе вводится чрезвычайное положение, при котором исполнительная власть переходит непосредственно к Совету по возрождению республики. В Совет войдут представители как действующей власти, так и оппозиции, в том числе вооруженной оппозиции. Отряды гражданской самообороны преобразуются в народное ополчение. Незаконно находящиеся на территории города гасты будут депортированы в ближайшее время. Право на оружие закрепляется за всеми гражданами без всяких ограничений, кроме обязанности зарегистрировать свое оружие самообороны, когда это станет возможным. Все политические заключенные освобождаются немедленно, в том числе и задержанные накануне вечером и ночью. Отдельным пунктом идет запрет на любую подрывную деятельность со стороны иностранных государств. А в конце объявляется, что Роспотребнадзор расформирован и преобразован в Департамент пищевой промышленности, который возглавит Вячеслав Тимурович, он же Геринг, он же Вячеслав Михайлович Степанцев.

У меня отвисла челюсть, практически в буквальном смысле.

-- Ты хочешь сказать, что серьезно собираешься начать революцию? -- чувствуя себя идиотом, уточняю я.

-- Да, -- просто отвечает Георгий. -- И еще я назначаю выборы президента через три месяца. Честные выборы президента. Я же не идиот, чтобы мухлевать на глазах вооруженных граждан, как считаешь?

Мне нечего сказать в ответ. Операция "Преемник" явно вышла из-под контроля ее организаторов.

Глава 17

-- Меня интересуют два вопроса, -- сказал Фидель. -- Оба не терпят отлагательства. Ни минуты.

Президент кивнул:

-- Офелия и...

Фидель покачал головой:

-- Нет, Офелия -- это один и тот же вопрос что и вот это. Ваня, покажи.

Иван раскрыл ноутбук и повернул его монитор к президенту.

-- Что это? -- спросил Георгий.

-- Это миллион вооруженных гастов, ожидающих активации, в ближайшем Подмосковье, -- пояснил Фидель. -- Активировать их должна была Офелия. В этом весь смысл операции, в которой мы должны были участвовать.

Президент внимательно всмотрелся в картинки:

-- А где это конкретно?

Иван ответил:

-- На мясокомбинате, принадлежащем смакдональдсу. Они там производят не только биг смаки, но и гастов, способных вести вооруженную борьбу.

Георгий закрыл глаза. Через минуту он заявил:

-- Да, теперь все понятно. Ваши предложения?

-- Офелию мы освобождаем немедленно. Со вторым реактором, если называть вещи своими именами, надо покончить немедленно, -- Фидель смотрел президенту прямо в глаза.

-- Как именно?

-- Тактический ядерный заряд. Ты, как президент, должен принять такое решение.

Георгий снова погрузился в раздумья. Наконец, он спросил:

-- А второй вопрос?

-- Второй вопрос, что делать с теми гастами, кто уже в городе. Несомненно, вы уже знаете, что гасты бывают двух видов -- мирные и агрессивные.

Георгий кивнул.

-- Так вот, мирных я предлагаю постепенно переселить куда-нибудь на юг, и я знаю, как это сделать. А банд-гастов придется уничтожить, -- Фидель пожал плечами.

Президент улыбнулся:

-- Разумно, Фидель. Есть мысли, как это сделать?

-- Да. Но нам нужна Офелия.

-- Я тебя понимаю.

Что-то в голосе Георгия, обретшего тело Папы, заставило Фиделя насторожиться:

-- Что ты имеешь в виду? Под своим пониманием?

-- Ну, она же твоя вторая дочь, не так ли, Олег?

ФИДЕЛЬ:

Я сидел, как будто мешком ударенный по голове. Миллион мыслей вертелось у меня в голове, неясные образы, смутные воспоминания, папа, я поступила в универ на биологический, умница, меня назначили в новый исследовательский центр лаборанткой, что с моей дочкой, там у них авария, правительство скрывает масштабы катастрофы, но я докопаюсь до истины, первые колонны гастов, уведомление, что дочка, моя Настя, отправлена в командировку, Даша не верит, потом куда-то пропадает, не хочет разговаривать, приходится участвовать в гражданской самообороне, странные вещи происходят вокруг, странные, это еще мягко сказано, схожу-ка я куплю еды в ссмакдональдсе для ребят, мак работает круглосуточно и сохраняет нейтралитет.

-- Тебя не случайно послали в Печатники, дружище, -- говорит Георгий, и в его голосе слышится сочувствие.

-- А в тебя не случайно врезался грузовик, -- отвечаю я. -- Некоторые вещи не просто предрешены, но спланированы.

-- Да, я знаю, -- он неожиданно загрустил. -- Теперь я это знаю.

-- Где она? -- я решил больше не тянуть кота за хвост.

-- Мы это сейчас узнаем, -- он нажимает кнопку на селекторе и говорит по громкой связи. -- Позовите Славика сюда. Я знаю, что он не хочет. Я знаю, что он боится. Пусть пиздует прямо сейчас.

Он отключает связь и просит нас:

-- Ребята, ну, поаккуратнее, он нам еще нужен.

Через пару минут дверь открывается и входит Геринг. Я не успел даже рассмотреть его гнусное лицо, потому что он согнулся в три погибели после того, как Ведьмочка, в доли секунда оказавшись около него, врезала ему ногой по яйцам. Мой удар пришелся уже в челюсть практически упавшего Славика. Неприятно, будто бьешь куклу или что-то такое.

Николай оттащил тело свежеиспеченного Главного санитарного врача на диван и похлопал его по щекам, чтобы привести в чувство. Боюсь, при этом он немного перестарался с силой ударов.

-- Я всегда знал, что от судьбы не уйдешь, -- философски заметил Георгий. -- По делам нашим...

Иван кивнул, потом добавил:

-- Кстати, с Роспотребнадзором будут небольшие проблемы.

-- Какие? -- заинтересовался Георгий.

-- Там находится центр, откуда координируются все банд-гасты. Наверняка он хорошо защищен.

Президент помотал головой:

-- В пределах Москвы ядерное оружие применяться не будет. Это мое последнее слово.

Я сказал, потирая костяшки правой ладони:

-- В этом и нет необходимости. Мы побережем людей. Гасты с крыльями сделают все в лучшем виде.

-- Значит, это не миф?

-- Что угодно, но только не миф, -- сказал я. Перед глазами у меня были ребята из клана "Мертвецов", погребенные под грудой копошащихся крыльев.

Девушка идет по тротуару. Солнце только-только показалось над горизонтом, там, где есть некое подобие горизонта в мегаполисе. Прохожих не видно, город будто вымер. Улицы пустынны, не ходит ни транспорт, ни машины, будто на городские кварталы упала нейтронная бомба. Из арки в доме, ведущей во двор появляется группа гастов. Они озираются по сторонам, но все спокойно. Тогда они направляются к ней наперерез.

-- Эй, девушка, -- говорит один из них с сильный и непонятным акцентом. -- Дай телефон, мама позвонить.

Другие в это время отрезают ей пути к отступлению, действуя слаженно и молча, как волчья стая.

Девушка замирает на месте. Она чувствует, как страх парализует е волю, а ее ноги делаются слабыми и непослушными.

Гасты уверены в себе. Двое из них тащат за спиной узлы с какими-то вещами. Один держит в руках железный прут из арматуры.

Это типичная сцена на улицах столицы в это утро. Пришлые, с неизвестным прошлым люди, хозяйничают в городе, ставшим для них лакомым куском неведомой жизни.

И вот они уже окружают девушку кольцом, но тут что-то идет не так, как было задумано. Визжат автомобильные покрышки, и рядом с ними останавливается легковая машина. Из машины выходят четыре уверенных в себе мужчины с автоматами в руках. Двое из гастов соображают быстрее других и пытаются скрыться с места, но пули летят гораздо быстрее и легко выигрывают соревнования по бегу. Остальные гасты пытаются что-то сказать, но их никто не слушает из этой четверки. Грабителей ставят на колени и расстреливают тут же, на газоне. Эхо от автоматных очередей гулко отдается среди панельных многоэтажек.

Потом тот из мужчин, кто ведет себя, как старший среди них, смотрит на девушку и мягко спрашивает:

-- Вы ведь Анастасия? Офелия?

Девушка кивает головой. Она в шоке и не может еще сказать ни слова.

-- У меня есть приказ доставить вас к отцу, его зовут Фидель.

Наконец девушка справляется с нервами:

-- Да, я знаю. Теперь я знаю.

Утро Судного дня наступило.

Город, поделенный на зоны, сферы влияния, схлопнувшийся в своих кольцах и замурованный блок-постами и баррикадами, просыпается тяжело, будто с тяжкого похмелья после многодневного запоя. Москва-Сити, огороженный Бульварным кольцом, будто крепостным рвом с протухшей водой, замер в немом ужасе перед неизвестностью бытия. Сегодня воскресенье, и большинство менагеров, юристов и экономистов по образованию, вероисповеданию и убеждениям, остаются дома, там, где застала их судьба и Революция. Блок-посты пусты, полиция исчезла ровно в тот момент, когда от нее мог бы быть хоть какой-то толк.

По улицам, ведущим в самый центр города, бредут гасты. Чем дальше, тем их становится больше. Отдельные группки собираются в толпы, толпы вытягиваются в колонны, чтобы уже при подходе к Кремлю слиться в единую серо-коричневую-черную массу.

Те горожане, кто уже проснулся или еще не ложился со вчерашнего бурного веселья, в ужасе смотрят в окна на улицу. Они не понимают, что происходит. По телевизору крутят одно и то же выступление президента, в котором он призывает сохранять спокойствие и соблюдать порядок. А еще президент говорит о необходимости вооружаться и создавать по месту жительства или работы народные дружины и советы.

Гасты концентрируются на Красной площади. Они чего-то ждут, но совершенно спокойны и даже деловиты. Многие из них держат в руках сотовые телефоны, но раз за разом им сообщают, что наступил великий день, вселенский праздник исполнения их истинного предназначения.

Новости по телевизору вдруг прерываются картинками прямой трансляции с улиц и проспектов столицы без всяких комментариев. Потом дается панорама Красной площади с разных ракурсов. Без комментариев, без фоновой музыки, без монтажа. Только масса гастов с непроницаемыми лицами и шум от шарканья двух миллионов ног по асфальту и брусчатке.

Город погрузился в топкую трясину ксенофобии, ненависти и страха. И только солнце в июльском небе, как ни в чем ни бывало, светит на правых, незванных, невиновных и грешников без разбора.

-- Странно, но я выгляжу неплохо для своих лет, -- задумчиво говорит Георгий, глядя на экран, где в очередной раз транслируется выступление президента. -- Это тем более странно, что я не помню, чтобы я это когда-либо говорил. Или даже слышал этот текст.

-- Забей, -- советует Фидель. -- Мало ли кто что помнит, не помнит. Ты по существу не возражаешь, надеюсь?

-- Да нет, по существу все верно, вот только...

-- Что опять не так?

-- Не будут они вооружаться. В Москва-Сити скопились трусливые лицемеры, для которых вооруженный мужчина -- зримое исчадие ада, а сам принцип оружия -- как роспись кровью на договоре с дьяволом.

-- Поэтично сказал.

-- Еще б. Как вы это сделали?

-- Что? Твое выступление?

-- Ага.

Фидель подумал, а потом признался:

-- Если честно, понятия не имею. Могу только предположить, что улитки взломали твое телевидение и запустили туда вирусный ролик с компьютерными спецэффектами.

-- Понятно. Я всегда подозревал, что президент, в принципе, не особо нужен. Даже не спрашиваю, кто такие эти "улитки"...

-- И правильно делаешь. Но я тебе все же скажу, чтобы ты понимал, насколько все серьезно. Ты ведь представляешь себе, что такое сеть? Ну, в широком смысле, не просто интернет, но вообще вся сеть -- с банкоматами, видеокамерами, сотовой связью, каналами передачи данных для крылатых ракет и псевдоморфов, системами глобального позиционирования, автоматизированными системами управления городской энергетикой?

-- Представляю. Особенно хорошо представляю систему управления светофорами в городе.

-- Да, и это тоже. Так вот, представь себе, что есть некие улитки, которые взломали все коды и пароли на своем пути и добрались до всех этих систем. И они по-своему разумны.

-- Что значит "по-своему"?

-- Что значит "разум"?

-- Хм... -- президент сделал неопределенный жест рукой. -- Понятно, философия.

И повернувшись в сторону дивана:

-- Кто-нибудь принесет уже что-то типа льда ему на яйца? Славик, твои стоны меня уже заебали! Думать надо было, в кого стреляешь, дебил.

ФИДЕЛЬ:

Геринг все еще стонал и корчился на диване, но раньше он успел сообщить, что Офелию должны были оформить в Тимирязевской межрайонной прокуратуре и допрашивать как подозреваемую там же, со стороны Следственного комитета. Я позвонил, куда надо, и послал ребят из местного отряда самообороны по адресу. Они отзвонились и сказали, что в здании нет никого в живых, если не считать какой-то твари размером с полгрузовика. Это уже радовало. Я отдал им распоряжение прочесать весь район, она должна была быть где-то там неподалеку.

И вот они звонят и говорят, что нашли Офелию.

-- Что с ней? Она жива?

-- Жива, здорова. Но мы подтянулись вовремя, Фидель.

-- Срочно везите ее в Кремль, -- сказал я. -- И спасибо, мужики.

Президент внимательно смотрел на экран телевизора, где транслировалось торжественное шествие гастов на Красную площадь.

-- Я правильно понимаю, что это твоя идея? -- спросил он меня.

Я только пожимаю плечами:

-- Мы взломали их сотовую сетку и дали приказ от имени их координаторов собираться на площади. На Красной площади.

-- И они послушались?

-- Ну, да. У них же великий праздник сегодня.

-- Какой праздник, Фидель?

-- Праздник всесожжения. Ты заебал, Геринг! Хочешь, чтобы я тебе добавил с ноги?

Как же меня бесит этот боров на диванчике! И не только меня. Ксюша непроизвольно вонзает свои сверхострые ноготки в столешницу из массива махагона.

-- Знали бы вы, как трудно найти сегодня краснодеревщика, -- замечает Георгий.

-- У тебя в городе вообще трудно найти кого-либо с руками и головой, -- философски отвечаю я.

-- Это точно, -- соглашается он.

Николай и Иван работают на своих ноутбуках, не покладая рук, рассылая распоряжения, приказы и рекомендации по местам за подписью "Генеральный координатор". Судя по всему, это должен быть я. Правда, я настоял, чтобы рассылка любого приказа сопровождалась обязательной формулой "если это не противоречит твоей совести".

И не спрашивайте меня, что я имел в виду.

На трибуну мавзолея поднялась красивая девушка с хрупкими чертами лица и огромными глазами. Внизу, возле входа на лестницу, ведущей к трибуне ее ждет ее отец, которого все знают как Фиделя.

Из-за кремлевских стен неожиданно появилась грозовая туча, освещенная изнутри всполохами молний. Туча небольшая, и непонятно, откуда она вообще взялась тут в этот погожий солнечный денек. Туча непроницаемо черна, как будто око беспощадного великана воззрилось с небес на землю, или тебе снится страшный сон с грозовыми тучами, или это господь из чрева облака разговаривает со своими ангелами.

Гасты заполнили всю площадь и прилегающие к ней улицы. Они стоят тесно, плечом к плечу. Они пришли сюда, чтобы участвовать в празднике с непонятным для них названием -- праздник всесожжения. Их тут не меньше миллиона -- биологических прототипов будущих людей или роботов, или того и другого.

Фидель стоит без оружия, потому что никакое оружие не поможет, если на тебя хлынет миллионноголовая толпа. Если их и можно назвать роботами-убийцами, то с таким же успехом их можно назвать животными, в которых вложили программу имитации человеческого поведения. Или псевдоморфами без моральных ограничений.

Офелия стоит на трибуне одна, и только грозовая туча в солнечный июльский день висит прямо у нее над головой, наполняя воздух озоном, страхом и предчувствием неотвратимого. Гасты начинают роптать, тут и там раздаются гортанные выкрики, некоторые из них делают ей неприличные жесты. Толпа постепенно приходит в возбуждение, и непонятно, почему они до сих пор не бросились к ней в агрессивном едином порыве.

Офелия медленно поднимает и протягивает руки им навстречу, навстречу морю лиц со злыми глазами. Кажется, токи ненависти, возбуждения и чувства собственной силы и непобедимости проходят через ее напрягшееся тело. И вот с кончиков ее пальцев сходят первые языки пламени, похожие на лепестки дикорастущих роз. Молнии в туче начинают метаться, как разъяренные демоны, а потом ниспадают единым сплошным огненным потоком на землю, вниз, на головы грешников-гастов, застывших в смертном ужасе, пока их плоть плавится среди разрядов молний и огненных смерчей, поднимающихся с брусчатки Красной площади прямо в глубину тучи, сплетаясь по пути в огненные жгуты, как будто бы состоящие из душ, так и не обретших покоя в грабежах, убийствах и воровстве.

Оглушенный громовыми раскатами Фидель не верит своим глазам -- площадь чиста, если не считать метровой толщины слоя пепла и тлеющих в нем тут и там угольков, а грозовое облако медленно удаляется куда-то за кресты на куполах собора Василия блаженного.

-- Крупная технологическая катастрофа произошла сегодня в Подмосковье, -- голос диктора телевидения будничен и маловыразителен, как будто речь идет о падении курса рубля по отношению к доллару на несколько пунктов. -- По предварительным данным несколько человек погибло в результате несоблюдения элементарных требований техники безопасности при проведении ремонтных работ на мясокомбинате, принадлежащем одной из известных сетей быстрого питания, что привело к возгоранию био-реактора. Более определенные данные будут получены после проведения расследования этого инцидента. Президент уже подписал указ о создании правительственной комиссии, которую возглавит недавно назначенный Главный санитарный врач Роспотребнадзора...

Фидель смотрит на экран телевизора:

-- Картинка из архива, -- сообщает он.

Они с Георгием, выполняющим обязанности президента, сейчас находятся в кабинете, долгое время бывшим средоточием абсолютной власти в стране, а потом -- в городе. "Виталий Виталиевич" сам попросил Фиделя о разговоре наедине.

-- Ну, не можем же мы сразу показывать ту радиоактивную пустыню, что находится сейчас на месте их тайных лабораторий, -- замечает президент. -- Новости надо подавать постепенно, дозами полуправды...

-- И откровенной лжи. Да, ты быстро учишься, у своего брата.

-- Фидель, давай без морализаторства. Кто бы говорил о морали! Помню я одну маленькую девочку...

-- Мы же оба знаем, что это была не девочка, и даже не гаст, а секретная разработка одной известной сети быстрого питания, не будем ее называть, хотя все знают, что это смакдональдс. Гасты никогда ни до, ни после не использовали пластид для изготовления бомб.

Георгий разлил водку по рюмкам и поднял свою:

-- Забей. Это уже отходит в прошлое. За твоих дочерей и, надеюсь ты меня пригласишь на свадьбу, молодую жену!

Они выпили и закусили бутербродами, приготовленными на скорую руку офицером Генштаба, выполнявшим сейчас обязанности помощника и секретаря президента.

-- Вот скажи мне, Фид... Олег. Чего нам всем не хватает в первую очередь? Нам -- это значит всему народу. И в Москва-Сити, и в Москве, и вообще по стране.

Фидель задумался на секунду, не больше:

-- Счастья нам не хватает, Георгий. Просто счастья.

Теперь задумался уже президент, а диктор перешел к следующей новости из Первопрестольной:

-- Наши корреспонденты сообщают, что... ммм... Гасты неизвестной породы, у которых есть крылья, совершили налет на одно из зданий Роспотребнадзора. Мы покажем съемки наших операторов, но предупреждаем, что детям и людям с неустойчивой психикой смотреть не рекомендуется. Вот вы видите, как они подлетают к зданию, на котором нет даже вывески, потом... Еще раз предупреждаем, что детям эти кадры смотреть не рекомендуется! По блокноту с фамильным гербом удалось опознать одного из иностранных специалистов, работавшим в департаменте на должности референта Главного санитарного врача...

-- Что такое счастье, Олег?

ФИДЕЛЬ:

-- Значит, сварочные работы при ремонте, несоблюдение техники безопасности и взрыв реактора? Такова официальная версия? -- мы держим с Георгием в руках полные рюмки.

-- Типа того. И молчите вы там в своих сетях!

Мы выпиваем, закусываем бутербродами.

-- Вот тут ты не прав, -- говорю я. -- Отстал от жизни. Сегодня же пойдет волна в интернете с разоблачением заговора правительства против заговора смакдональдса. На мясокомбинате будут кишмя кишеть инопланетяне, которых правительство втайне от народа уничтожит термоядерным взрывом, уронив на них спутник с бомбой.

-- Всего лишь крылатая ракета с минимальным ядерным зарядом. Предназначена для уничтожения авианосцев противника.

-- Нет, это банально. Пусть будет ториевая бомба-спутник. Чем бредовее будет наша теория заговора, тем больше идиотов в нее поверят, что сделает бессмысленным всякое объективное расследование. Кстати, вы уже нашли палочки Коха в смакдональдсовских котлетках?

-- Нет, мы нашли повышенное в три раза содержание натрия. Смакдональдс закрыт. Натрий -- он такой натрий.

-- Насколько я знаю, натрий содержится в поваренной соли.

-- Да, печалька. Но приказ уже подписан Главным санитарным врачом, увы.

Я почувствовал, что пора уже мне поучаствовать в разливе самого гениального национального изобретения -- русской водки. Разлил по рюмкам:

-- Ты спрашивал, что такое счастье, Георгий. Понимаю, что вопрос как бы риторический, но... Давай посмотрим вот с какой стороны: тридцать лет мы живем в стране, где люди разобщены. Каждый за себя, вокруг соперники, если не враги. Социал-дарвинизм в чистом виде. Те, кто живет внутри Бульварного кольца, презирают всех, кто вне его, и это взаимно. Не пора ли вернуть нации единство, господин президент? Да, богатым придется поступиться частью своих не таких уж и праведных богатств, но что с того? Ради великой цели -- великой нации -- нам всем придется чем-то поступиться.

-- Э-э-э, Фидель, да ты националист!

-- Это да.

-- А что такое нация, по-твоему?

Я задумался, но ровно на секунду:

-- Нация -- это братство по оружию.

Георгий кивнул. Мы выпили без тостов и не чокаясь. Мои павшие в боях товарищи стояли вокруг меня с просветленными лицами.

Высший Совет заседал уже больше суток. Депутаты-сенаторы принимали один закон за другим, даже не читая законопроекты. Собственно, зачем их читать? Они последовательно запретили нарезное огнестрельное оружие, исключая наградное, потом охотничье гладкоствольное, потом не летальное оружие самообороны, потом приняли закон, запрещающий использование ножей в качестве оружия, потом вдогонку закон, обязывающий владельцев кухонных ножей хранить их в специально отведенных местах. Под запрет также попали сковородки, табуретки, пустые пивные бутылки, садовые скамейки, механические мясорубки, бейсбольные биты вместе с бейсболом, бензопилы, топоры, пестики, диаметром более трех сантиметров, а бутылки из-под шампанского были признаны отягчающим обстоятельством при рассмотрении дел в судах.

Отдельной темой стали так называемые конституционные права граждан.

-- Никто не запрещает гражданам собираться мирно и без оружия, -- заявил представитель Единой Москва-Сити. -- Вот только им придется доказать в суде, что у них мирные намерения. Представят доказательства за три месяца, и пусть собираются. По решению суда и пройдя проверку, что у них нет оружия. Я не вижу тут никаких нарушений конституционных прав.

Законопроект был принят единогласно.

По вопросу о праве на свободу слова выступил сам Ряжиновский:

-- Это... Права, да, пусть говорят! Но надо же фильтровать базар! Я всегда фильтровал базар, а они что? Пусть разберется суд, без базара! Никто не против, это же свобода. С решением суда на руках говори, что хочешь, да. А нет постановления нашего справедливого суда, молчи, ибо клевета будет! И сажать всех! Лагеря, по всей стране лагеря...

В зал заседаний Высшего Совета входит неприметный человек в сером костюме с папкой под мышкой и просит у спикера слова. Тот кивает. Человек проходит к трибуне:

-- Граждане сенаторы-депутаты. В глобальной сети интернет появились документы, свидетельствующие о коррупции некоторых народных избранников. Следственный комитет проверил их и признал соответствующими действительности. Согласно указу президента, разрешения Высшего Совета для привлечения к уголовной ответственности сенатора-депутата больше не требуется. Поэтому прошу граждан, -- зачитывает список. -- Пройти на выход. И вы, гражданин Ряжиновский, тоже в списке.

На большом экране появляются видеоролики. Вот в кабинете одного из сенаторов тот принимает взятку, а вот автомобиль другого депутата сбивает трех пешеходов, после чего скрывается с места происшествия. Потом идут кадры с заграничными счетами, кадры с блядями, развлекающими сенаторов в сауне, секретные переговоры с явными шпионами. Кино обещает быть интересным.

Депутаты-сенаторы с бледными лицами по одному выходят из зала. Некоторые из них, кто поопытнее, самостоятельно снимают ремни и шнурки с ботинок.

В зале звучит гимн Совета:

"По шпалам, по железной дороге"...

Фидель с Николаем-Утенком, своей девушкой Ксенией-Ведьмочкой, дочкой Настей-Офелией и гражданским мужем другой дочки Иваном вышли из Боровицких ворот Кремля в Александровский сад. Красную площадь еще не убрали от метрового слоя пепла. Они решили прогуляться по Москва-Сити пешком. Город будто приходил в себя от тяжелого похмелья. Полицейские на посту возле вечного огня косились на них, разгуливавших с автоматами на плечах возле кремлевских стен, но не проявляли никакого желания поинтересоваться, кто они такие и что тут делают.

Фиделя потянуло на размышления:

-- Больше всего в революциях мне нравится вот этот момент -- на следующее утро. Идешь по разгромленному городу разрушенной страны, и так легко дышится.

-- А я хочу есть, -- заявляет Ксения. -- После революции у меня обычно зверский аппетит.

Они пересекают Манежную площадь и идут по Тверской вверх к Пушкинской площади. Идут почему-то по тротуару, хотя на проезжей части нет ни одной машины. Одно из кафе работает, и они заходят поесть.

Иван и Николай тут же достают ноутбуки и углубляются в руководство революционной ситуацией. То и дело, кто-нибудь из них бросает вслух фразы типа: "Хамовники освобождены" или "Лужники разблокированы". Фидель заказывает официантке целую кучу всяких блюд, бутылку "Столичной", а на десерт, что девушки захотят. Минут через десять перед кафе останавливается боевая бронированная машина, и из нее вылезают в полном снаряжении Даша, Брэд Питт, Эдвард-Руки-Ножницы и Кузя.

-- Отряд гражданской самообороны снова в сборе, -- констатирует Фидель. -- Не хватает только боевых самокатчиков.

-- Да не вопрос! -- Кузя набирает смску. -- Сейчас подтянутся, лошары.

Негромко играет старый добрый хаус. В кафе, кроме них, никого нет, хотя время обеденное.

-- А что, пиво тут есть? -- интересуется Кузя, снимая бронежилет. -- Не хочется с водяры начинать.

Он делает знак официантке, руками изображая пенистый напиток в стеклянной кружке. Та почему-то понимает, что от нее хотят, и приносит бочковое пиво вместе с бутылкой водки. На всякий случай несколько кружек.

Над стойкой бара есть телевизор, там передают последние новости:

-- Расследованием преступной деятельности международной корпорации "Смакдональдс" займется специально созданная президентом комиссия. В интернете уже опубликованы некоторые шокирующие факты. Так, в состав искусственного мяса, из которого изготавливались котлеты, входили психоделические наркотики, вызывавшие пожизненное привыкание...

Официантка приносит им еду. Одного столика им явно не хватит, поэтому они придвигают второй, а потом и третий.

-- Ну, я предлагаю тост за воссоединение семей, -- поднимает рюмку Иван. -- Николай, поухаживай за Настей, у нее не налито.

Они выпивают, закусывают.

-- С наркотиками они, конечно, переборщили, -- перекрикивая общий шум, заявляет Николай. -- Но трудно в двух словах объяснить народу, что псевдоморфная животная ткань действует на человека, как катализатор эволюционных изменений. А на гастов, да, как наркотик.

Посмотрев на Фиделя, Николай подносит палец ко рту:

-- Давайте потише, что ли.

Фидель спит, положив голову на ладонь с детской улыбкой на устах. Ксения укрывает его камуфляжной курткой, заодно заботливо поправляя ему растрепанные волосы.

На обуглившуюся, а кое-где превратившуюся в стекло, почву в эпицентре взрыва падает радиоактивный пепел. Расплавленные стальные конструкции бывшего мясокомбината отблескивают озерцами жидкого металла, быстро покрывающиеся застывающей коркой оксидов.

Черный кот сидит на краю рукотворной пустыни и внимательно наблюдает. Кончик его хвоста подергивается. Он не напряжен, но и не расслаблен. Он именно такой, какой он есть. В этом весь секрет котов и кошек. А еще божества.

Смысл Первотворения в том, что нет ни добра, ни зла. Эти вещи появились уже потом, кое-кто считает, что их вынесли из рая. Другие, наоборот, склонны думать, что это адское изобретение.

Гасты уверены, что рай и ад -- это одно и то же место, а грешников от праведников отделяет только намерение, которое невозможно выразить словами.

Кот не интересуется метафизикой, он просто сидит и смотрит в искусственную пустоту, оставшуюся после атомной бомбардировки. Он видел свет, но свет принес с собой не жизнь, а смерть. На новом витке эволюции это, в сущности, одно и то же.

Ночной Кот прислушался к голосу в своем мозгу, там как будто пели сирены, но на самом деле это улитки делились с ним своим ощущением радости безгрешного существования.

Эпилог. Вещество Первотворения.

Видеокамеры наружного наблюдения отслеживают обстановку на улицах, затем они посылают данные на местные сервера. Данные обрабатываются и их выжимка -- кто куда идет, едет или просто стоит, глядя в небо, отправляется наверх. Система распознавания лиц, номерных знаков, графики и надписей, привязывает объекты наблюдения к определенным цифровым данным, так что в итоге получается карта с идентифицированными субъектами в реальном времени. Оцифрованный мир уже пригоден для дальнейшей обработки, для выявления общих тенденций, для какого-то объяснения; так постепенно накапливается семантика цифровой Вселенной. Еще с времен Гёделя известно, что формализовать реальность невозможно, но остаток неописанного в формулах и столбцах цифр настолько мал, что им можно пренебречь.

Зеленые символы выстраиваются в строки данных на черном фоне. Затем программы компилируют эти данные в другие символы, графики и трехмерные карты. Мощные процессоры включаются в анализ и дальнейшую обработку данных, а в конце мыслящие улитки ощупывают созданный компьютерами мир своими сверхчувствительными рожками, пробуя его на вкус и запах. И всегда получают величину, отличную от нуля на десятки и сотни величин, делящих единицу на немыслимо малую по размерности цифру. Сухой остаток от Вселенной меньше, чем вдох бабочки по сравнению с ураганом на Юпитере, длящемся десятки миллионов земных лет. Но он все-таки есть, и он вполне себе реален.

Пифагор утверждал, что в основе Вселенной лежат числа. Что может быть проще чисел? Однако один его ученик пришел к неопровержимому доказательству, что число пи -- отношение диаметра круга к длине окружности -- иррационально. Что это, как не вызов осмысленности бытия? Ученика убили, и правильно сделали. Ведь он, догадавшись о бессмысленности самих основ Вселенной, забыл озаботиться оружием для самообороны.

Одних чисел явно мало, чтобы эволюция, пройдя через многочисленных монстров, соорудила отблеск заката в глазах любимой девушки, ту щемящую нотку в слове "прощай" и радостный отзвук счастья в детском смехе. Есть что-то еще в воздухе, не скажу, иррациональное, но явно невписывающиеся в уравнения, лежащие в основании Вселенной. Баланс правды и трусости -- как кто-то сказал, может быть, я, а, может, и нет, но тот голос -- он до сих пор звучит у меня в ушах.

Профессор был одет в легкий плащ, на голове у него была шляпа, классический стетсон. Для мая погода была достаточно прохладная -- пасмурно, но дождя не было. Фидель встретил его на автобусной остановке, он был с детской коляской и предложил прогуляться в сквере. Профессор охотно согласился.

Асфальтированная дорожка вела вокруг искусственного пруда, в это время в сквере было пустынно, только пара молодых мам с колясками гуляли поодаль, да гаст с граблями убирал с газонов прошлогоднюю сухую листву и складывал ее в черные пластиковые мешки.

-- Поздравляю вас, Фидель! Какая красавица, -- профессор посмотрел на спящую девочку. -- Как назвали?

-- Маша.

-- Ну, это дело надо отметить, -- профессор достал из портфеля бутылку коньяка и отвинтил пробку. -- У меня и стаканчики есть. Давайте на скамейку сядем вон там.

Он достал металлические стаканчики и разлил благородный напиток. Они чокнулись и выпили.

-- Что ж, рассказывайте, Фидель. Что у вас нового? Как поживают ваши товарищи? Что-то я давно не слышал о вас.

-- Да, собственно, рассказывать особо нечего. Мы с Ксюшей поженились. Даша с Иваном тоже расписались осенью. Николай, вы его знали как Утенка, скоро защищает диплом и собирается поступать в аспирантуру. Моя вторая дочка, Настя, руководит лабораторией, занимается псевдоморфами.

-- Ну, а вы сами? Политикой занимаетесь?

-- Нет. В политике другие люди нужны. Вся эта организационная работа не по мне.

Профессор внимательно посмотрел на Фиделя. Одет тот был, прямо скажем, небогато. Скромная курточка, разлохмаченные внизу джинсы, разношенные кроссовки.

-- А где вы сейчас работаете, Фидель? Или вас лучше звать Олегом?

-- Да, зовите, как вам удобнее, профессор. Я работаю инструктором по оружию. Масса людей понакупила себе оружия, а я учу с ним обращаться.

-- Понятно. Странно, что человек, организовавший революцию, не нашел себе места в новой действительности. Потому что он, якобы, не годится для политической работы.

Фидель пожал плечами:

-- Думаю, это как раз закономерно. Кто же из властей будет держать под боком революционеров?

-- Тоже верно, -- профессор разлил коньяк по стаканчикам.

-- Да все нормально, Сергей Сергеич, -- Фидель взял в руки свой и чокнулся. -- Я вот книжку пишу, надеюсь, скоро закончу.

Они выпили.

-- Это интересно, -- сказал профессор. -- О чем книга?

-- Ну, что-то вроде мемуаров.

-- О, я думаю, вам есть что рассказать.

-- Собственно, я поэтому вас и позвал. Некоторые вещи для меня остались совершенно непонятными.

-- Хм, Фидель, если бы вы знали, сколько непонятного для меня. Но постараюсь, как смогу, объяснить, а вы, я уверен, можете многое прояснить для меня.

Они допили коньяк и пошли прогуляться по скверу.

-- Итак, с чего начнем? -- спросил профессор.

-- Прежде всего меня волнует, куда подевалось мое прошлое. Наше прошлое. Это же была не коллективная амнезия, профессор?

-- Нет, конечно. И как всегда, Фидель, вы смотрите прямо в корень проблемы. У меня есть примерно такое объяснение. Допустим, Вселенная рассчитана на строго определенное количество разумных организмов. А что такое разум, как не осмысленное отношение к прошлому? То есть, человечество может осмыслить только некоторый объем своего прошлого. Повторяю, это просто допущение. Что будет, если сюда, в наш мир, одномоментно вбросить миллионы достаточно разумных организмов, у которых нет своего прошлого? Или в лучшем случае, у них ложные воспоминания? Правильно, они будут потреблять -- осмысливать -- реальное прошлое людей.

-- Человек есть мера всех вещей.

-- Именно! Мозг достаточно развитый, чтобы поддерживать достоверные воспоминания, а гасты достаточно развиты, не может существовать во временном вакууме. В этом была основная ошибка экспериментаторов с реальностью. Ну, и плюс сверхактивная и сверхмощная энергия вещества Первотворения тоже сыграла свою роль, послужив катализатором перестройки Вселенной по новой хронологической схеме.

Фидель задумался. Потом, помедлив, спросил:

-- Профессор, а где гарантия, что прошлое нашей Вселенной восстановилось правильно?

-- Хм, а разве эти два солнца в зеленом родном небе не доказывают, что наш мир вполне реален?

-- Хм, это да. Кстати, одно время у меня была безумная мысль, будто все мы персонажи компьютерной игры по сетке.

-- Не такая уж и безумная. Вопрос ведь не в том, играем мы роли или играемся в игры. Вопрос, знаем ли мы хотя бы основные правила игры. Что-то мне подсказывает, что в этом вопросе у нас огромные пробелы.

-- То есть, наука не всесильна?

-- Это еще мягко сказано. Кстати, на днях мне попался на глаза один интересный отчет этнографической экспедиции. Сейчас модно исследовать верования гастов, их мифологию, все такое. Экспедиция работала в Гастограде, город, специально построенный для депортируемых гастов, ну, вы это знаете лучше меня.

-- Так...

-- Согласно их верованиям божество на Земле представляет его ипостась, человек по имени...

-- О, нет!

-- По имени Фитей. Он явится народу гастов со своей женой -- ангелом-смерти -- и дочерью -- ангелом-огня, чтобы сделать их людьми. Продолжать?

-- Нет, не надо.

Гаст, убиравший газон, остановился, смахнул пот со лба и снова принялся за работу:

-- Я буду быть человек, -- повторял он древнюю молитву всех гастов.

260

Комментарии: 12, последний от 23/09/2017. © Copyright Петухов Олег Викторович (petoukhovrnd@gmail.com) Размещен: 01/07/2014, изменен: 23/09/2017. 601k. Статистика. Роман: Фантастика Пост-Москва Иллюстрации/приложения: 1 шт. Скачать FB2		Оценка: *2.7712** Ваша оценка:
Аннотация: Судя по всему уже все издательства, куда я послал рукопись своего романа, отказались его публиковать. Чуда не произошло, и русская литература все еще продолжает гнить под гнетом непрофессионализма, трусости и ханжества. Полный текст блистательной, провидческой и шокирующей "Пост-Москвы", открывающей новые горизонты в русской прозе, публикую тут

Петухов Олег Викторович : другие произведения.

Пост-Москва (полностью)