Петров-Одинец Владимир Андреевич : другие произведения.

Компенсация

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мы слышали, что на прииске в Мариинской тайге, так прославившем себя за последнее время самородками, происходят часто недоразумения между хозяевами и рабочими. Хозяева из опасения, чтобы рабочими ночью золото не расхищалось, так как в настоящее время шурф открыт, обратились с просьбою к начальнику горного управления об усилении охраны, о чем последний ходатайствует перед губернатором. Золотая лихорадка : томская хроника // Сибирская жизнь. - 1898. - номер 162 (31 июля). - С. 2 Делатели фальшивых монет не только сбывают свои произведения, но еще и насмехаются над теми, кому они попадают в руки. На одном фальшивом полтиннике там, где чеканится вес чистого серебра в полтиннике, вычеканено: 'На, на, на!' Шутники : томская хроника // Сибирская жизнь. - 1903 - 27 июля. - С. 2
  Носов вынул револьвер из саквояжа, сунул за пояс - бережёного бог бережёт. На удачу, кобылка, вместе с коляской заимствованная у племянника, отличалась строптивым нравом, чужих людей терпеть не могла и при случае кусала, так что врасплох её седока не застанут! Купец оглянулся на старателей, которые стояли у ландо, провожая хозяина:
  - Йоська, если в других шурфах золото пойдёт гуще, езжай на почту, дай телеграмму, как условлено. К Роланду не ходи. Горный отводчик без меня придёт, покажешь жилу без утайки, а пока накройте досками и засыпьте, пусть вид будет, как у обычного шурфа. Не ровен час, кто заглянет и догадается!
  - Исполню, хозяин, - кивнул крепкий парень. - Я добро помню и добром на него отвечаю.
  Сухонький китаец молча поклонился. Понужнув кобылку, Носов выехал на заросшую травой дорогу и уже не слышал, как Йоська толкнул китайца в плечо:
  - Ну что, ходя, понял? Вот это и есть разница между купцом и купчишкой.
  - Моя Ван Мин, не ходя, - насупился азиат, но парень хохотнул:
  - Да ладно, какой ты Вань! Не, ты понял, - он аккуратно вынул из кармана бежевую "катеньку", похрустел ею, бережно спрятал и назидательно продолжил, - молодой только при расчёте добавку обещал, а Демьян Симеоныч сразу вознаградил! Сто рублёв! Ты когда такие деньги в руках держал, а?
  - Добрая купеза - шибко молодеза! - согласился Ван Мин.
  И старатели отправились спать, чтобы с первым светом продолжить разведку. Неожиданная премия за вскрытие золотоносной жилы вдохновляла их.
*
  Носов тем временем подъезжал к броду через Андак, за которым тайга широко расступалась вдоль просёлка. Кобылка шла размеренно, рессоры ландо гасили неровности дороги. Купец не следил за дорогой - она тут одна, не сбиться - и мысли дремотно разбредались.
  Когда Назар предложил взять участок, Демьян махнул рукой - резвись, брат, но расходы из твоего кармана! - и думать забыл. Первые промывки показали, что овчинка выделки не стоит. По сибирским меркам, конечно. В Калифорнии за такой участок драка была бы, так то Америка! У них круглый год лето, и моют они золото машинами. А в Мариинской тайге, где восемь месяцев зима, а старатели работают вручную?
  На Рождество брат скончался - тучен был, вот сердце и не выдержало. Пришлось Демьяну принимать все дела на себя. Племянник Роланд, единственный наследник Назара, прочно обитал где-то за границей, а извещал о себе редко, в основном, выпрашивая деньги. Пока он там получит весть о батюшкиной кончине, пока приедет, пока вступит в наследство - сто лет пройдёт! А деньги должны новые деньги делать. Суд дал разрешение на управление братовой долей, Демьян пустил свободные деньги в торговлю. Ан, племянник объявился:
  - Почему всё в сделках? Как ты посмел, дядя? Мне жить на что-то надо? Верни деньги! А не дашь, выйду из товарищества!
  После трудного разговора родственники условились раз в месяц встречаться в Мариинске. Ради примирения дядя назначил Роланду небольшую ренту со своего счёта. И целую неделю убил, знакомя племянника с тонкостями купеческого дела. На участок тоже заглянули, захватив из ближайшей деревни Йоську Ошмарина, как провожатого. Его же потом вторым старателем и наняли, потому как Ван Мин, китаец, без подмоги копал ни шатко, ни валко. Через пару недель Йоська привёз Роланду самородок на полтора фунта. Одновременно и письменное напоминание от горного инженера пришло, про отчет какой-то. Старший Носов суету не терпел, потому сначала всё выяснил.
  - Быстро только кошки родят, зато и котята слепые. Пойми, прииск не убежит. Он дополнение к основным делам, а не вместо, - остудил Демьян племянника, вернувшись от инженера, - ведь один прибыток, даже большой, шибко ненадёжен. Чтобы без риску, их много нужно, река-то из ручейков собирается! А самородок мне отдай, сдать надо.
  Роланд не согласился, закатил истерику. Старший Носов хлопнул дверью, один уехал на участок. "Да правильно сделал, не то актёришка бы и тут гундел... До зимы отвод получу, бог даст, золотишко пудами пойдёт, соседние места поразведать можно. А! Будет так, как пометил дьяк, - поговоркой он завершил пустые догадки, стал планировать завтрашний день. - Переночую в Михайловке, и в Томск. Пойти в городское собрание или отдохнуть? Что-то сердце стало пошаливать... А не пойду! Скажу, Петров пост, без меня обойдётесь, да и видеть никого неохота".
  Приняв решение, Носов успокоился окончательно. Револьвер за поясом мешал, давил в живот - пришлось вынуть, переложить в правый карман. Так было удобнее приваливаться плечом, что купец и сделал. Спинка и сиденье скрипнули под восьмипудовым весом.
  Луч фонаря упирался в туман, который скрывал кобылку наполовину. Луна светлым пятном промелькивала сквозь кроны дерев, густо обступивших дорогу. Дорога пошла вниз, воздух похолодал. Завоняло сыростью и гнилым мясом. Демьян вспомнил слова Йоськи, что здесь прикопаны разбойники, не по-христиански, без отпевания - перекрестился. Живых он не боялся. Револьвер любого отгонит! А вот нечисти и крест нипочём. Слухи разные ходили, надысь писали про кикимору, что в лавке посуду крушила.
  Кобылка остановилась. Встревоженный купец с треском - зацепилось! - вывернул из кармана револьвер. Звякнуло разбитое стекло фонаря. Только что он охватывал в тумане саженного размера белое пятно - а теперь глаза будто ослепли. Из воздуха проступил лик, излучая гнилушечное свечение. Носов спустил курок. Лик дёрнулся, но не упал, а без ущерба для себя двинулся к передку коляски. Безносый, безглазый, как сама смерть, он бесшумно плыл мимо лошади. И выл. Протяжно, густо.
- Спаси, господи! - завопил Демьян, выпустил все пули и швырнул в неуязвимое лицо пустой револьвер.
  Мелко крестясь правой, теперь свободной рукой, другой он разрывал воротник, который вдруг пережал шею. Передок коляски просел. На смену лику пришла чёрная, жуткая, неясных очертаний фигура, в которой смутно белели кости. Скелет, не скотий, а человечий, шагнул в ландо с оглобли."Навь! Неупокоенные, - ужас обрушился на купца, - живьём кровь выпьют, сожрут!"
  Всё сошлось вместе: мрак, туман, разбойники, чьё мясо сгнило, напитав кости смрадом, и беззащитность перед навью. Носов отпрянул, но жар и боль хлынули в голову, звон возник в ушах, мрак пал на очи, руки ослабли. Хрипя, купец беспамятно сполз на пол ландо, подобно коровьему маслу по горячему ножу. Он не почувствовал, как затрещала рубаха, как что-то острое впилось в кожу груди, оставляя кровавый след...
*
Юдалевичи упрекали исправника:
- Как можно купца второй гильдии арестовывать и отдавать под суд? Он был членом городского совета!
- Вы мне указывать пришли, господа? Илья Иудович сам виноват! Закон нарушать никто не смеет! Кстати, коли снова начнёте играть ценами или замечу сговор, как вы по аптеке хотели, - исправник встал, - вам всем не поздоровится, а голове в первую очередь! Разговор закончен, не смею задерживать.
  Удручённые несгибаемостью полицейского начальника, пятеро Юдалевичей - да, именно столько представителей семьи выбралось в совет Мариинска! - покинули кабинет. А уездный исправник долго ходил из угла в угол, перемалывая гнев. О, как ему хотелось бросить в лицо этим бывшим местечковым, совсем недавно нищим: "Струсили? Теперь город знает, с чего еврейские лавочники так быстро поднимаются! Бегите отсюда, христопродавцы, а то развелось вас! Что ни лавка, то еврей. Прейсман, Гутман, Степинский ... Диаспорой душить конкурентов хотите? Не позволю!"
  Но пришлось смолчать, удовлетвориться радостью от победы закона. Да, сегодня день торжества правосудия: купец Илья Вейншток, взятый с поличным при незаконной покупке золота, получил в окружном суде лишение прав и ссылку в Иркутск, ещё глубже в Сибирь.
- Эх, сил да власти у меня мало, чтобы евреев да ссыльных в город не допускать! И так больше трети мещан то воры, то политические.
  Постучав, зашёл помощник, подал серую папку, устно доложил, что посудная лавка купца Семёнова опять пострадала:
- Всё-таки там не люди пакостят. Наши в засаде ночь провели, мышь не заскакивала, а поутру на их глазах дом затрясся. Они собственными глазами видели, как посуда с полок спрыгивала и летала по комнате...
- Что ты городишь? Да врут, небось, пьяны напились, повздорили. А последствия драки на кикимору списывают!
- Нет-с. Не напились. Сам их обнюхал. Трезвы, как стёклышко. И перепуганы.
  Пестерев любил порядок во всём, а тайны происшествий объяснял только нерадивостью лица, которое проводило дознание на месте. По твёрдому убеждению уездного исправника, нечисть вреда имуществу причинить не могла. Незачем ей это делать. Вот навеять сон, напугать, запутать и закружить, заморочить - сколько угодно!
- Не верю! А ну, дыхни! Да ты сам вчера, поди, изрядно принял? Ишь, разит! Засадники там ещё? Едем!
  Десяток минут спустя Пестерев, гневаясь на нерадивых подчинённых, вошёл в посудную лавку. Городовой и тайный надзиратель, оба в штатском, которые только что бурно обсуждали события ночи с хозяином лавки и его женой, что сметала черепки в мешок - смолкли, вытянулись во фрунт. Без экивоков, с порога, исправник подошёл к каждому, внюхался, оценивая старательные выдохи. Его кабинетная догадка не подтвердилась - запах скверных зубов, чеснока и вяленой рыбы даже в малой степени не окрашивался перегаром.
  Тайный надзиратель описал картину погрома. Дом, де, покачнулся, вздрогнул, заходил ходуном, печь крякнула, а посуда принялась по очереди вымётываться то с одной полки, то с другой, то с третьей.
  - ...быдто кто её выгребает! Мы увёртывались, а то и нас зашибло бы!
  - Ну, не может такого быть, - возмутился исправник, ударяя кулаком по скамье, на которую сел, выслушивая рапорт. - Кикимора, которую не видно? Да с чего посуде падать? А ну, посмотри, нить тайную поищи. За один горшок привязать если, и потянуть, то разом всё поскидываешь! И в дом входить не надо!
  Хозяин понял мысль Пестерева, тоже кинулся высматривать дырочку, которой не оказалось. Матвей Силович раскрыл рот, чтобы выдать другую идею, когда стены скрипнули. Одна из корчаг, стоявшая на полу, медленно наклонилась, не падая на бок и не возвращаясь на устойчивое дно. Подобно цирковому канатоходцу, глиняная ёмкость поймала баланс и держала его, едва колышась над точкой опоры. Люди замерли.
*
  Весенний Томск выглядел нарядно благодаря свежей зелени, которая буйствовала в палисадниках, и юным представительницам женского пола, которые шествовали по тротуарам или прямо по улицам, что уже подсохли после ночной грозы.
  - Всегда дивлюсь, как соразмерность воплощается в красоту, - Асин расцветил философским замечанием лекцию, провожая взглядом премиленькую девицу.
  Та бойко шебетала с весьма полной подружкой, лукаво поглядывая на стайку мастеровых и оглашая улицу взрывами хохота. Её платье, на взгляд Аристарха, воплощало влияние стиля "прекрасной эпохи" и стиля модерн. Утянутый в талии силуэт юной прелестницы выражал идеальную женщину, которой чужды земные тревоги, каждодневность, заботы быта и вообще - физическая работа. Бывший студент с трудом подавил в себе мужской интерес к привлекательным бёдрам, отчего раздражение выплеснулось на спутника:
- Если бы эта милашка умела работать на земле...
  - Так вы народоволец? Но согласитесь, земля создана не только для труда. Негоже зашориваться и видеть мир через призму крестьянства. Кому, да, ливень помеха, но не поэту! Люблю грозу в начале мая...
- Голодное брюхо к красотам глухо, - парировал Неманов. - Только горожанам не понять.
- Вам-то откуда знать? Руки белые, речь образованного человека. Английские детективы в оригинале читаете. Одеты щеголевато... - редактор демонстративно отступил на шаг, смерил спутника взглядом. - Да не ершитесь, я не критикую.
  Репортёр добавил последнюю фразу, заметив, как Аристарх снова напустил на себя гордый, независимый вид. Ненадолго, впрочем. Поразмыслив, бывший студент нехотя ответил:
- Вы удивитесь, но я неплохо зарабатывал здесь. Оказывается, грамотные люди в Сибири наперечёт. Поэтому и решил поискать места в Томске, пока не надумаю, что делать дальше...
- Похвальное намерение. Значит, из разночинцев, - как бы для себя отметил Глеб Аркадьевич. - В Питер, стало быть, кинулись доказывать, что не глупее Михайлы Ломоносова. Ну-ну...
- Да, представьте себе, именно в столицу! Откуда мне было знать о негласном имущественном барьере? Императорскому, - с этого слова речь Неманова оживилась, стала громкой, - Санкт-Петербургскому университету нужно платить всего двадцать пять рублей официально! А про гонорарные деньги профессуре, да за каждый семестр - все помалкивают! Это, в зависимости от часов в неделю, рублей до тридцати! Как вам суммы?
- Учиться всегда нелегко. А что родители, неужто не помогали?
- Помните Ершова: у крестьянина три сына, старший умный был? - Голос Неманова дрогнул, он шумно и часто задышал, раздувая ноздри. - Вот ему, то есть мне, сорок рублей в год и высылали. Остальное приходилось добирать, где придётся. Новый мундир почти 100 рублей, вот и берёшь подержанный. Дыры штопаешь и стыдишься бедности... А состоятельные сынки тебя сторонятся, воняешь, мол, деревенщина! Это постоянное унижение! Кто не испытал, тот не поймёт! Слава богу, дали частную стипендию профессора Евреинова и койку в общежитском клоповнике, - с болью выпалил Аристарх, - но кормился, и то впроголодь, я с подработки в архивах! И после этого можно любить власть?
- Так что, идёте ко мне в газету? - Асин резко поменял тему. - Ругать городское устройство. Вам же это по нраву?
- Какой из меня репортёр!
- Проверим. В редакции чайком разгонимся, и вы кратенько опишете, что увидели на улице. А я покажу на живом примере, как делать репортаж! Уверяю, не сложнее, чем горшки обжигать.
  Редакция оказалась обычной комнатой с двумя столами - письменным и обеденным, где на керогазе стоял медный чайник, а остальное место занимали фаянсовый заварочник, блюдечки с печеньем, вареньем и колотым сахаром. Рабочее место свидетельствовало, что редактор "Сибирской жизни" идёт в ногу с веком - телефонный аппарат занимал центр, оттеснив настольную лампу влево. Малахитовый прибор с медными крышками на двух чернильницах гармонировал с зелёным сукном покрытия и салатовым ледерином бювара.
  Когда байховый чай настоялся в заварочнике, и молодые люди уже расположились у стола посмаковать его, дверь распахнулась настежь. В редакцию вошёл полный мужчина средних лет. Нимало не смущаясь, что явился незваным, толстяк устремил палец на редактора и грозно заявил:
- Я вас арестую, господин хороший!
*
  Посудная лавка продолжала вздрагивать, но глиняная ёмкость держала баланс, подобно цирковому канатоходцу, едва колышась над точкой опоры. Полицейские, купец и его жена - замерли. Представление длилось недолго: сверху на корчагу самоубийственно спрыгнула крынка. Смешавшись, черепки рассыпались по только что прометенному полу. Исправник крякнул, указательным и большим пальцами подправил кончики усов вверх:
- Так... Выясни, землетрясение везде было или только тут, - взглядом нашёл он помощника, - и поручи горному инженеру проверить, не грунт ли оседает?
- А мне что делать, - начал было канючить хозяин посудной лавки, - убыток...
- Погоди. Вы оба, - начальственный взор заставил тайного надзирателя и городового подтянуться, - перечтёте, что пострадало, составите акт, и мне на утверждение. А теперь ты, - палец указал на купца, - иди к настоятелю Никольского собора и проси отца Серафима освятить дом. Ему как раз по чину с нечистью бороться.
  И полицейский начальник вышел вон. Трясясь в служебной линейке, Пестерев убеждал себя, что видел иллюзию или редчайшее явление самопроизвольного баланса.
- На то есть материальные причины, а горное ведомство найдёт подземную пустоту, и все загадки лопнут, - пытался он затушевать убедительность только что виденного феномена.
  Упрямство и настойчивость составляли суть натуры надворного советника Пестерева. Когда дворянство предложило его кандидатуру, а губернатор благосклонно утвердил - для Мариинского полицейского управления настали нелёгкие дни. Не сразу, естественно, через неделю, когда надворный советник прочитал инструкции, законы, уложения и разобрался в правах своей должности.
  Становые приставы, надзиратели, помощник и оба столоначальника поочерёдно потели, краснели, бледнели, объясняя придирчивому начальнику цифры отчетов. А потом жаловались домашним и приятелям, насколько рабочее место, которое они считали синекурой, прекратилось в филиал каторги. Стоны стонами, но порядка в уезде стало больше. Мелкие дела не волокитились, как прежде, что сократило число жалоб от населения, и "подневольная" активность становых приставов вынудила сельских старост правильнее решать вопросы.
  Затем неугомонный Пестерев обратил внимание на жизнь самого Мариинска. Прежде ему было всё равно, чем занимается городской голова и совет. Теперь же, кроме непосредственных обязанностей по управлению полицейским управлением, он решил поставить барьер дурному самовластию, кумовству и казнокрадству.
  Основная работа не страдала, она, подобно бегущему паровозу, требовала совсем незначительных подталкиваний. Типа приказа надзирателю проверить ренсковый погреб купца Пожарова, которого уездный суд недавно оштрафовал за порченые яблоки. Гораздо больше исправника тревожил некомплект в окружном суде.
  Ожидаемый с прошлого года судебный следователь так и не появился, хотя вакансия обещалась любому дипломированному юристу. Оттого Пестереву приходилось - вопреки уложению - лично вести дознание по крупным уголовным и убойным делам. Добро хоть Мустафин, товарищ прокурора по Мариинскому округу, следовал духу, а не букве закона, иначе бы такие дела складывались в кучу, а преступники наслаждались свободой.
  В дверь постучали. Вошёл горный инженер Страхов. Подтянутый, с аккуратной бородкой, в глаженом мундире, он всегда производил благоприятное впечатление. "Эх, что же ты так рано женился! Я бы Лизоньку за тебя выдал..." - неуместно подумал исправник, жестом и словом предлагая посетителю стул. Тот поддёрнул светлые форменные брюки, оправил чёрную тужурку, положил на сукно лист бумаги.
- Вы уже разобрались с трясением посудной лавки? Быстро, удивили...
- Нет, я по другому поводу, - ответил инженер. - Тут заявление о пропаже отводчика Антона Миныча Фоминых...
*
  Аристарх вздрогнул. Поведение незваного гостя редакции живо напомнило ему события более чем пятилетней давности, когда сильный удар распахнул дверь комнаты гектографистов, едва не свалив на пол его, случайного гостя.
- Нил Фадеич! Чем обязан?
  Редактор вторжения не испугался. Более того, пригласил толстяка почаёвничать. Тот ответил всё так же грозно:
- Зачем разгласил сведения о бегстве податного сборщика? Мариинское казначейство и так бьют, а ты керосину плеснул!
  Судя по репликам и переходу на "ты" - арест отменялся. Неманов перевёл дух, искоса посматривая на гостя редакции. Тот выглядел неопрятно. Вполне современная одежда из дорогих тканей смотрелась невыгодно как вследствие малости размера, так и неумения носить её. Белый воротничок, плохо пристёгнутый к рубахе, позволил галстуку скособочиться. Длинный пиджак в сочетании с узкими брюками придавал толстяку карикатурный вид - бочонок на подпорках.
  - А! Общественное собрание засуетилось? - выразил догадку Глеб Аркадьевич, тоже возвращая стакан на стол.
  Он усмехнулся, откинулся на спинку стула, заложил согнутую в колене ногу на колено второй и взялся рукой за щиколотку, отчего обрёл вид значительный и самодовольный. Недоставало лишь дорогой папиросы в пальцах, и дыму, пущенного вверх.
  - Асин, совсем ты меня не боишься, - попенял редактору посетитель. - Даже представить своему приятелю не хочешь!
  - Изволь, представлю. Аристарх Неманов, репортёр. Нил Мустафин, товарищ прокурора, ответственный за Мариинский участок. Злачное место, скажу я! Где золото добывают пудами, где казнокрадство процветает, где образование в загоне...
  Мустафин укоризненно качал головой в такт обвинениям редактора, но не перечил, а унимал одышку. Вероятно, не рассчитал силы, когда шёл сюда, и сейчас расплачивался за спешку:
  - Ох, упрел...
  Это верно - пот с него стекал буквально струйками. Товарищ прокурора едва успевал собрать влагу с одной стороны лица, как вторая начинала блестеть и лосниться. Понимая, что при таких темпах платка бедолаге не хватит, Неманов встал, принёс Мустафину махровое полотенце с крючка у раковины. Благодарно кивнув, Нил Фаддеич промокнул лицо. Тем временем Асин закончил хаять Мариинский участок в целом и принялся за одноименный уезд:
  - ...рассадник невежества и суеверия! Представляешь, Аристарх, у них там нечистая сила бродит по дорогам, нападает на людей. Не разбойники, как по всей России, а вурдалаки, навь разная. Кикиморы дома трясут, посуду колотят...
  - Мели Емеля, твоя неделя, - доброжелательно фыркнул Мустафин. - Может, не навь, не упырь, но уж точно не человек. Зачем бы разбойнику раздирать тело когтями и клыками? Когда я в Алтайском округе служил, кумандинца одного так же разодрал алмасты, зверь человекообразный, обезьяна...
  - Видел я в зоопарке гориллу, - вступил в разговор осмелевший Аристарх. - Жуткое существо. И когти есть и клыки.
  Редактор снял ногу с колена, подался вперёд, чем напомнил Неманову охотничью собаку в стойке:
  - Не понял! Нил, почему мне неизвестно, кто кого и где разодрал? Не томи!
  Пришла пора важничать товарищу прокурора. Он скопировал недавнюю позу Глеба Аркадьевича и стоически держал паузу, игнорируя вопросы редактора, но ему мешала полнота. Меньше чем за минуту щиколотка соскользнула с колена. Утратив высокомерную позу, Мустафин не помягчел:
  - Ты томич? Вот и томись, а мы с Немановым поговорим.
  И верно ведь, повернулся к Аристарху. Рассказ оказался коротким, в три-четыре предложения, а суть сводилась к тому, что рыбаки злополучного уезда поймали бреднем тело горного отводчика, который пропал с неделю назад. Самым примечательным в рассказе было описание повреждений на трупе:
  - ... горло вырвано! И по всему телу следы когтей. Глубокие, как росомаха или медведь, но тройственные. Опять же, хищник бы разорвал, расчленил, а тут нет, тело почти нетронуто, лишь истерзано. Вот народ и грешит на вурдалаков...
  Асин сардонически расхохотался и понизил голос, декламируя:
  - Горе, малый я не сильный, съест меня упырь совсем, если горсть земли могильной я с молитвою не съем!
  - Смейся, я тоже посмеюсь, но последним. А пока приказал уездному исправнику провести не только уголовное расследование, а и найти, кто распускает слухи, увязывая активность нежити с грядущим концом света. Итоги расследования принесу тебе, для опубликования.
  Мустафин выбрался из глубокого кресла, повернулся к двери. Редактор бросился к нему:
  - Нил Фаддеич! Погоди! Как бы мне в том расследовании поучаствовать?
  Товарищ прокурора ещё поупрямился, воздавая приятелю за недавнее высокомерие:
  - Езжай к исправнику, упроси сам. Вы знакомы, насколько я помню?
  - Нет, дорогой друг, ты ему записочку убедительно черкани, рекомендацию дай! Поеду не я, а мой репортёр, господин Неманов.
  Аристарх от изумления едва не выронил книгу, которую так и держал в руках, но Глеб Аркадьевич довольно фамильярно коснулся его подбородка снизу, как бы прикрывая рот. Это вышло не обидно, скорее, шутливо.
  Мустафин вынул блокнот и конверт для визитных карточек. Записку он уместил в конвертике, а визитку презентовал репортёру. Когда забавный толстяк ушёл, Асин стал серьёзен:
  - Бога ради, извините меня, Аристарх Андреевич. Не мог я упустить такой случай. Особых доходов у газеты нет, поэтому я кладу среднюю зарплату, но на Мариинск добавлю ещё и проживание, полтинник в день, - завершил формальности договором найма, выписал мандат с печатью и лишь тогда показал на книгу, с которой началось их знакомство. - Чтобы там не отвлекаться, детектив мне отдайте. "The Hound of the Baskervilles"... Опять Холмс?
*
  Исправник смотрел на записку Мустафина долго, и, как показалось Аристарху, тупо. Словно неграмотный. Но по внешнему виду этот могучий мужчина, лет за сорок пять, должен был обладать интеллектом. Шутки шутками, а комедия "Ревизор" врала - откровенных дураков полиция отторгала сразу.
  Так оно и оказалось. Пестерев ожил, предложил присесть. Посетительский стул оставался в тени, зато остальную часть кабинета солнце щедро залило светом. Серебряные пуговицы блеснули на двубортном тёмно-зелёном полукафтане с красным кантом. Лицо Матвея Силовича сразу помолодело, а коротко стриженые чёрные волосы заблестели, выказывая наличие седины. Сощурив глаза, пронзительно синие, он подправил кончики закрученных наверх усов и вздохнул:
  - Не могу отказать Нилу Фаддеичу. Значит, репортёр? И что знать хотите?
  - Всё, - вдохновенно ляпнул Аристарх. - Про нашествие нечисти на уезд. Кикимора, что ночами колотит посуду в лавке купца Снегирёва, это раз. Упырь, искусавший купца Носова едва не до смерти, - он продолжил загибать пальцы, - это два. И горный отводчик, которого задрал нечистый...
  - Зачем? Невежества без вас хватает, нечего газете его плодить.
  - Вы не так меня поняли! Я должен разоблачить такие факты, доказать, что нет здесь никакой мистики.
  Пестерев откинулся на спинку своего кресла и расхохотался. Репортёра задело:
  - Что я такого сказал?
  - Эк, хватили! Разоблачать, как же! Это опытному полицейскому не под силу, а вы кто?
  Аристарху бы стерпеть, промолчать, подлизаться, но пять лет переживаемое унижение перед всяким представителем власти скопилось таким нарывом, что когда-то должно было прорваться? И прорвалось:
  - Я прослушал полный курс юриспруденции. И понимаю в следствии!
  - Что же в газетёнке работаете, а не по профессии? - принял вызов полицмейстер, затем показал, что умозаключения делать умеет быстро. - Да вы ссыльный? Та-а-к, господин полный курс. Паспорт. Быстро! И не кривите губёнки, меня презрением не напугаешь. Где отбывали ссылку-то? Не поленюсь запрос сделать... - и завершил провальную аудиенцию Аристарха в приказном тоне. - Завтра в это же время заходите. Тогда и паспорт верну.
*
  Неманов шагал по улице города, глядя под ноги. Возвращаться в гостиницу, когда щёки пылают от пережитого унижения, ему не хотелось. Однако Мариинск оказался маленьким, главная улица - короткой. Площадь, городской сад, собор, кирпичный дом в стиле "сибирского барокко", какое-то училище и - дощатый тротуар кончился. В переулке царила вовсе деревенская простота. По всей ширине проезжей части виднелись коровьи лепёшки. Когда мимо репортёра проехали дроги и размесили экскременты в жидкую грязь - присущий хлеву запах усилился.
  - А чего я ожидал? - удивился себе Аристарх, поворачивая назад.
  Выбравшись на тротуар, он щепочкой счистил грязь, в ближайшей лужице ополоснул руку. Быстрая ходьба уняла обиду, к тому же за время следствия, суда и ссылки Аристарха настолько часто окунали в дерьмо, что философское "и это пройдёт" стало привычкой. Уже осмысленно фланировал он по главной улице. Здание, украшенное афишей вечернего кино, оказалось общественным собранием, а чуть дальше красовалась надпись "Закусочная". Опрятные занавески за стёклами склонили Аристарха к посещению. Парнишка в косоворотке, шароварах и сапогах - всё с чужого плеча - подбежал тотчас.
  - Как звать? Сёма. Ты вот что, - окоротил его бывший студент, - покажи отхожее место, потом бы руки помыть, а тогда уже и потчевать станешь.
  Все удобства оказались под крышей, не на дворе, чему Аристарх удивился. Кусочек мыла, привязанный шпагатом к водопроводному крану над раковиной, развеселил и поднял настроение. Сёма проводил к свободному столику у окна, затараторил, перечисляя блюда.
  - Погоди. Что советуешь? По совести, как родному дяде. Учти, водку пить не буду, но есть хочу зверски. Как с поезда сошёл утром, маковой росинки во рту не было.
  Парнишка понял. На столе появились горячие щи, чуть позже - мясной пирог, жаркое и стакан клюквенного киселя. Убрав дальний стол за другими посетителями, шустряк переместился за спину Аристарха и затих.
  - Эй, Сёма, - окликнул его репортёр, - чего прячешься? Иди сюда, не дай заскучать. Местных многих знаешь? Знаменитых, богатых там, начальников городских.
  - Начальство, оно дома питается или в ресторации "Амстердам". К нам простой люд, или кто из управы пообедать идёт. Но знаю я всех!
  - Да ну? А кто такие Носовы? Рональд... Ах, вот оно как. И обедает всегда у приятелей? Дома даже кухарки нет... А про исправника что скажешь?
  Захлёбываясь от спешки, Сёма доказал свою осведомлённость. Неманов писал факты, отхлёбывал чай. Напоследок спросил о комнатке на съём, чтобы поблизости и недорого - стоит ли платить за гостиницу, когда можно сэкономить? Одарив парнишку алтыном, репортёр сразу завернул к опрятной старушке Игнатьевой. Та обрадовалась доходу и согласилась кормить жильца ужином, если тот не успеет где-то перекусить.
  Для работы Аристарх выпросил у неё настольную лампу, керосин в которую условился покупать сам. Ему не терпелось распаковать привезённые книги и окунуться в полузабытый мир юриспруденции, римского права et cetera. Когда глаза стали слезиться, а веки слипаться, Неманов опомнился, задул лампу и тотчас уснул. Почти в полдень он пришёл в себя, наскоро ополоснул лицо, оскоблил подбородок и помчался в полицейское управление, но полицмейстера не застал. Стражник при входе отказался сказать, куда делось начальство.
  - Когда вернётся, тогда вернётся! Надо что, так пройдите к заместителю.
  Аристарх махнул рукой, отправился в съестную лавку, наскоро перекусил, и поспешил в свою комнату. Учиться оказалось так сладко! Знания не выветрились, а ждали случая выскочить из давней памяти. Жаль, не все, потому что отдельные слова без латинско-русского словаря понять не удалось.
  - В здешнюю библиотеку заскочу при случае, - решил он.
  И записал на листке очередной сомнительный термин "detecte". По созвучию с английским смысл слова колебался между "обнажать" или "обнаруживать". Почему-то вспомнился работодатель, редактор Асин. Тот направил Аристарха сюда не учиться за счёт газеты, а именно что обнажать тайны преступлений, скрытых под мистикой. Провожая репортёра, Глеб Аркадьевич так и сказал: "Жду с нетерпением. И для статьи уже каламбур есть: наш репортёр на расследовании собаку съел, баскервильскую!"
  Чтобы разоблачить мистику, сорвать маски с кикимор и упырей, надлежало-таки идти в полицейское управление. Но Неманову страсть как не хотелось вновь претерпевать унижение, и он оправдался: "Да ну! Завтра утром". Совесть не согласилась, принялась заедать, напоминать о репутации честного человека. Аристарх заспорил:
  - Все ловчат и лгут, даже без выгоды. Белой вороной жить глупо, Неманов, ты же на следствии и суде в том убедился! И вообще, тебе добра за всю жизни никто не сделал. Асин на работу нанял? Так это чтобы самому в кабинете сидеть не бей лежачего... Ну, что я сейчас попрусь? Исправника, поди, опять нет... А есть, так он занятым скажется...
  И всё же совесть одолела репортёра. Он быстро собрался, почти бегом припустил по тротуару. Туча над головой разразилась дождём, когда из полицейского управления вышел благообразный мужчина. Готовя зонт, он придержал створку локтем. Вздохнув, Аристарх увидел в том судьбу, вошёл и отправился к исправнику.
*
  Горного отводчика Фоминых хоронили в закрытом гробу. Исправник и отец Серафим настоятельно посоветовали вдове сделать это. Проводить покойного собралось много народа. Увы, общественное мнение сформировалось сразу и однозначно - тут поработала нечисть. Да ещё благочинный смуты подбавил: "потому как только во Христе, с именем спасителя нашего истинно верующие православные защиту от нави обретут!" Из-за этого полицмейстер с утра находился не в духе. Врач Егормин, вручая акт вскрытия тела горного отводчика, даже обиделся:
  - Матвей Силыч, тон смените! Иначе трупы будете сами потрошить.
  - Ладно, ладно, не сверкайте пенсне, извините, погорячился, - примирительно выставил ладони вперед исправник, - но сами понимаете, третий случай за месяц. Слухи распускаются, один гаже другого, а мне волнения умов совсем ни к чему...
- Да уж, - согласился врач, присаживаясь на стул и разворачивая листы заключения, - нам только восстания или погрома недостаёт. Ну, слушайте... Человек его убил, никакой не зверь. Голова разбита сзади, а там щепка. Его убили дубиной. Или поленом.
- А вырванное горло? Раны по телу?
- Дня через два после смерти. Когда ткани поражены гнилостным распадом, они рвутся иначе. Но главное не это, а одинаковость ран... Как на купце Носове. Борозды не слишком глубокие, какие бы оставили гвозди, набитые в отрезок доски. Я замерил - везде одинаково, а когти, сами знаете, подвижные, обязательно расходятся, где шире, где поуже. Пастушонок, что кровью истёк, рысью порванный, разные раны и получил.
  Оба замолчали. Пестерев, переваривая новость. Врач - понимая, как тяжело Матвею Силовичу тащить нагрузку и уездного исправника и городского полицмейстера. К тому же именно доктор Егормин оказывал полицейскому управлению экспертные услуги по травмам и неясным смертям, так что знал многое из первых рук. Оттого и сам не переставал бороться со слухами, при любом случае рассказывал пациентам правду, опровергая слухи. Так ведь каждому жителю не объяснишь, а людская молва - как легко её взбудоражить и как трудно погасить!
  Вроде, пустяк, ну, высказался кто-то, что парнишка, чье тело обнаружили на кладбище, упырём высосан. Сказки про шишиг и волкудлаков все слушают, да обычно они детей разве что страшат! Поговорили и забыли бы, потому что сразу нашли, кто виноват - дурачок хотел палкой добить схваченную капканом рысь, да подошёл слишком близко, она ему подколенную жилу и порвала.
  Но случилось нападение на купца Носова. Слух окреп. А как в том районе пропал горный отводчик Фоминых - о нави заговорили в голос. И когда его разодранный труп перепуганные рыбаки бросили на берегу до приезда пристава, а половина села за то время не поленилась сходить, глянуть и поужасаться - молва полетела верховым пожаром. Егормин знал, что погасить слухи можно только поимкой преступника. Движимый желанием помочь, рискнул дать совет:
  - Матвей Силыч, я роман читал, где убийца выковал челюсти, как волчьи, чтобы раны выглядели звериными. Может, кузнецов поспрашивать?
  Полицмейстер кивнул врачу, не выходя из задумчивости. Врач принял молчание за отказ, но дело было в ином. Причину тройственных царапин Пестерев знал. Подозрения о металлических когтях возникли, когда разрывы кожи на теле купца стали рубцеваться без загнивания, чего со звериными ранами не случается никогда.
  Вся полиция кинулась по уезду искать "когтистый" инструмент. Подозрительный предмет отыскался в самом Мариинске. Маленькие, изогнутые крючком вилы, по словам хозяина скобяной лавки, ему предложил кузнец Межов. Тот с гордостью похвастал и другой новинкой, изогнутой стреловидной лапой для рыхления. На вопрос, откуда пришла идея, ответил:
  - Не, не сам, то молодой Носов подсказал. А как другие распознали и заказы валом пошли, так я и для торговли делать стал. Сотни две наковал, не меньше...
  Рональд Носов показал, что такой инвентарь видел в Голландии, стране тюльпанов. На том расследование и закончилось. Толку-то знать, чем разодрали грудь беспамятного купца, когда неведомо, кто орудовал трезубыми вильцами! Потому Пестерев и отмолчался на совет. Досадно признаваться себе, что путей поиска злодея ты не видишь. А сказать об этом человеку, причастному к полицейским делам, как доктор - вдвойне неприятно!
В дверь постучали.
- Эх, сейчас бы войти судебному следователю, - от досады исправник высказал мечту вслух, - забрать у меня дела и в момент разобраться! Пусть бы он назначил нам, куда идти, на что смотреть! - И он громко разрешил посетителю входить.
  Но разве мечты могут сбыться? В дверях появился Неманов, бывший политический, как подтвердили телеграфом из губернии. Ничего порочащего писаку за время ссылки замечено не было. Однако Пестереву очень хотелось избавиться от протеже Мустафина. "Может, этим тебе охотку сбить", - подумал полицмейстер, возвращая репортёру паспорт и протягивая акт вскрытия:
- Начинайте расследовать.
  Аристарх понял, насколько впечатлителен, с первой страницы протокола вскрытия, где врач отметил разнообразие оттенков на тулове утопленника. Читая дальше, репортёр был вынужден выбежать из кабинета исправника. Фигурально выражаясь, его вывернуло наизнанку, и лишь спустя довольно продолжительное время репортёр вернулся. Исправник отпустил издёвку:
- А что это вы бледны?
- М-да, врачу не позавидуешь, - увильнул от темы Аристарх. - А кроме этого что известно?
  - Покойный выехал утром на казённом шарабане, осмотреть участки. Экипаж нашли в Итате, лошадь до сих пор в поиске.
*
  Аристарх вышел из управления задумчивым. Пять лет высылки и отрыва от учёбы, как выяснилось только что, даром не прошли. Голова казалось девственно пустой, и как вести расследование? Разве что навести справки? Он зашёл на почту, набросал текст: "Асину. Расспросите купца Носова, томича, нападении нечистой силы. Расследованию приступил".
  Телеграфист отправил телеграмму, а затем завязал с репортёром очень содержательный разговор. Всё-таки, свежий слушатель в провинции - подарок небес! И местные сплетни стали достоянием бывшего студента. Адюльтеры, взятки, состязания, суды...
  Он не записывал - имена пока ничего не значили. Ловил суть событий, их взаимосвязь, потому что за пять лет в ещё более провинциальном Колпашево усвоил - от людей не спрячешься, от глаз не скроешься. Молва всех зацепит: мало знают - больше приврут!
*
  Оскальзываясь на траве, Алёна первой поднялась на Красную горку. Подоспевшие за главной хороводницей девчата и парни замкнули круг. Студёная роса жгла босые ноги, напитывала, тяжелила низы сарафанов и портов, но кто думает о пустяках в такой миг?
  Ослепительный краешек светила словно расплавил, выжег часть зубчатого горизонта. Глазам стало больно, но хороводница сощурилась, запела:
  - Здравствуй, солнышко! Празднуй вёдрышко! Из-за гор-горы катись, да на мир светёл дивись, по траве-мураве, по цветам во поле, обогрей кандык, прострел, из-под снега что успел! Озари очами деву, дай мне ласки для согреву, сердце девичье утешь, близкой свадьбой обнадежь...
  Хоровод подпевал. Михайловская молодёжь год ждала этого праздника, как рубежа, на котором отношения становятся ясными. Особенно надеялись парни. Фомино воскресенье, первый день недели весенних поминок, недели предстрадных свадеб - сулил кому женитьбу на полюбившейся девушке, а кому - жестокий отказ.
  Хороводницы пославили весну и запели о себе:
  - ... кого хочу - того люблю, кого сама знаю - тому душу замыкаю. Замыкаю я им, тем ключом золотым, да заклятьем тайным, нерушимым, на многие годы, на долгие вёсны, на веки веченские добра молодца, моего ...
  Тут голоса стихли, и почти неслышимые шёпоты всех сразу девчат - а у каждой свой избранник! - слились почти неразличимо. Кто сумел, тот услышал.
  Алёна ликовала. Андрюша, в котором она души не чаяла, ради которого была готова на всё-всё-всё, хоть жизнь положить! - сам взял за руку, стал рядом, а услышав имя, шепнул: "Жди сватов!"
  Сбывалась мечта, навсегда уходили горькие думы, какими терзалась она, бесприданница, видя его заигрывания с другими. Оттого и выбор сделала - не замуж за любимого, так в Кию с камнем. Чужим словам о своей красоте Алёна верила слабо: "Парням всякая хороша, лишь бы юбку задрать. Нет уж, по рукам я не пойду!" Пока она путалась в счастливых мыслях, песня кончилась, хоровод распался. Подобрав свои свёртки, многие пошли на кладбище отдаривать предков. Алёна нарочно задержалась, чтобы идти последней, и спросила любимого:
  - Подождёшь, я могилки поправлю, дары разложу?
  Андрей кивнул, не выпуская узенькую ладошку из своей руки. Сегодня он решил, что нагулялся, хватит. Время остепениться, жену в дом ввести, а не по кустам и сеновалам украдкой, изредка, да с кем попало тешиться. Тем более, отец давно сказал, что выбор невесты - дело самого парня. А ему, красивому - зеркало на постоялом дворе не даст соврать - красивая и нужна. Которая любит без памяти. Он уже, эвон, скольких девок сменил после Алёнки, а она, верная, так ни с кем и не пошла...
  Вроде, до кладбища рукой подать, дошли быстро, но погода успела смениться - над чёрнохвойной тайгой выросла туча. Ещё не грозовая, а светлая в толще, она ползла, заслоняя солнце, отчего на кладбище ощутимо похолодало. Пасмурное небо повлияло на Андрея. Он перестал любоваться статью Алёны, которая читала молитвы и била поклоны. У последней, как она сказала, могилы, парень поторопил девушку:
- Дай, помогу, чтобы быстрее, - выпростал из рушника ломоть хлеба и варёное яйцо, уложил рядом с крестом.
  Трава, затянувшая могильный холмик, обожгла ладонь росяным холодком. Мелочь, а разгорячённое хороводным шествием тело вдруг ответило зябкими мурашками. Ветерок их добавил, к тому же нанёс затхлый запах. Ёжась, Андрей подумал: "Глубоко хоронят, а тлен всё одно наружу пробивается... Ой, нет, то пропастиной воняет... Никак, стерво рядом гниёт! Нет, всё же могила смердит..." Парень невольно представил покойника, который лежит сейчас под ними. Облезлое, безгубое, безносое лицо, редкие зубы.
  Туча расширилась, заняла небо целиком, набрала иссиня-серый цвет. Из тайги или с неба веяло прежним холодом. Запах пропастины усилился. Парень передёрнулся от омерзения, стал на колени, зашептал "Отче наш". Но в этот миг истошно закричала Алёна, переходя на визг. А потом смолкла, закатила глаза и безвольно опала набок. Обернувшись, Андрей увидел чёрную фигуру, понизу слитую с землёй или выросшую оттуда. Безносое и безглазое костяное лицо скалилось из глубины башлыка. Смрадный запах прелой, заплесневелой земли нанесло на парня. Он отпрянул, но упёрся в беспамятную девушку и - почуяв, что убежать от нави не удастся - завопил. Рука нечисти взметнулась, удар обрушился на голову Андрея...
*
  Благожелательная дама, имя которой репортёр сразу забыл, выдала высокую стопу брошюр и тонких книг:
- После мирового судьи остались. Вдова нам снесла.
  Аристарху повезло! Брошюра Томского университета содержала памятку мировым судьям о порядке ведения судебного следствия. Получив общую схему действий по отысканию истины, бывший студент тотчас её домыслил, развил на уровне расследования убийства. И вышел из библиотеки вдохновлённым. Видать, небу это не понравилось - тучи вновь разразились дождём. Пережидать пришлось под навесом аптеки, на верхней ступеньке, куда прихотливый ветер доносил лишь случайные дождинки. Рядом стояла девушка, вооружённая зонтом. Почему она его не сложила - бог знает. Очередной порыв налетел резко, тугой чёрный купол вырвался, закувыркался вдоль фасада.
- Ах!
  Неманов настиг зонт, удачно наступил на край. Укрывшись им же, он торжественно вернулся и вручил "беглеца" хозяйке. Та оказалась хороша собой, но стеснительна. Поблагодарила, назвалась: "Лиза", - а вот на комплимент так густо покраснела, что Аристарх ощутил некую неловкость. Новая знакомая совершенно не походила на женщин, каких он встречал раньше. Конечно, претендовать на лавры дона Хуана бывший студент не рискнул бы, но опыт имел. Он так мечтал его получить, что в столице первым делом обратился к питерской кокотке. Познание женщины оказалось приятным занятием, но сильно уступало предвкушению, так что последующие годы студент жалел о потраченных деньгах и блуду не предавался.
  Зато за время ссылки Неманов существенно обогатил интимные навыки. Имея ореол просвещённого столицей мужчины, он удачно спознавался со скучающими местными дамочками. И продолжил скрашивать их досуг во время длительных отлучек мужей. С одной даже практиковал проверку рукописных выдержек из "Камасутры". Конечно, те дамы вызывали исключительно плотское желание - о чём с ними было беседовать? Провинция в ярчайшем проявлении!
  В Лизе он при первом взгляде увидел человека тонкого. Такие девушки, с одухотворёнными лицами, встречались в Смольном, но крестьянский сын в его тогдашних одеждах и близко подойти стеснялся. А сейчас Аристарха поддерживала уверенность в знаниях, рождённая в библиотеке, и высокое качество его верхнего платья. Эти прекрасно сшитые одежды он купил в Томске, придирчиво выбирая и примеряя перед зеркалом. Зная, что в глазах девушки он выглядит имеющим безупречный вкус, репортёр добавочно напрягся, желая придать осанке горделивость денди.
  Взор Неманова-мужчины отмечал персиковую нежность щёк девушки, алые губки, более всего схожие с лепестками раскрытого бутона садовой розы. Белокурые волосы, убранные под изумрудную фетровую шляпку, чуточку рассыпались и на прелестной, тонкой шее под ветром колебались тонюсенькие прядки, завитые колечками. И эта... Нет! Не шея, но выя - рождала желание не страстно обнимать девушку, как самку, подминая, дорываясь до плоти, а любоваться ею, хрупким цветком, который может увянуть даже от легчайшего прикосновения.
  Летний макинтош тёмно-песочного цвета, перехваченный в талии таким же поясом, выразительно обрисовывал формы, которые ранее Аристарх назвал бы соблазнительными. Дерзкий ветер плотно прижимал одежду к ноге девушки, намекая на длину и стройность, но репортёр смотрел на щиколотку в ажурном чулке и туфельку, как некогда на атлантов Эрмитажа - восхищаясь тонкостью линий.
- А вы? Вас как зовут?
- Меня звать не надо, я уже тут, - пошло ляпнул он и залился краской, осознав неуместность каламбура. - Простите! Аристарх Неманов, газета "Сибирская жизнь", - но хвастовство уже бурлило в нём, подстрекая понравиться, и прорвалось, вернее, лихо привралось, - направлен, дабы осветить мрачные тайны уезда и отыскать яркие личности, вроде вас, например...
- Вы смешной! - прыснула смехом Лиза, прикрывая рот ручкой в ажурной перчатке. - Репортёр, это славно! И удачно, что я вас встретила. Пойдёмте, я с артистами познакомлю!
*
  Михайловские мужики сунулись в тайгу напротив кладбища, да ушли ни с чем. Они-то спешили догнать человека, а всё оказалось хуже и страшнее. Хотя сперва казалось, что обычный лиходей приблудился, какие изредка с Московского тракта сюда сворачивали. Их селяне ловили сами, сами разбирались и сами суд творили. Естественно, только мужики, бабам и детям в такие дела мешаться не резон. Всех воров отпускали живыми, что грех смертоубийства на себя брать? Карали и увозили подальше, на тракт. Наказывали каждого по провинности, без злобы. Кого пороли, кому руки ломали, а особо пакостному, который телёнка от стада отбил и сожрал - жилу подрезали, чтобы до монастыря или богадельни дохромать сумел бы, а воровать дальше ни-ни!
  Когда искусанная в кровь Алёна прибежала домой и забилась в запечье, скуля побитым щенком, её мать такой хай подняла! Горбатов-отец за Андрюшкой бросился на телеге, к нему Йоська Ошмарин на лугу подсел, как о нападении услышал. Староста собрал всех, кого смог. С вилами и ружьями мужики прибежали, когда Йоська и Горбатов-старший уже беспамятного Андрея в телегу мостили. Кроме рассечённого лба у того оказалась вывихнута рука - злодей наступил, впечатав предплечье парня в могильный бугорок.
  Но следов после себя неведомый тать не оставил. Странно это. Ноги всегда цепочку следов прокладывают. А от могил в тайгу вела широкая, в полсажени, полоса. То есть - сплошь помятая трава после злодея осталась. Так и лежала, пригнутая в одну сторону. Горбатов сына домой повёз, но старосту попросил:
- Я быстро. Догонишь ирода, оставьте его мне, - и злобно так оскалился, - сам с ним посчитаюсь!
  Мужики постояли, обсуждая, кому у тракта караулить, а кому след гнать. Тем временем Йоська смелости набрался, дубину поднял какую-то, по следу до тайги дошёл, кликнул от кустов:
- Сюда!
  Мужики гурьбой подошли. И впрямь - разорванный гайтан с крестиком и мониста Алёнкины на примятой траве. А дальше следов нет. Староста Ефим Ошмарин, опытный охотник, едва не носом рыл, круг за кругом давая. Он по зайцам знал, как далеко иной хитрец в сторону отпрыгивает. Только впусте кружил Ефим. Ничего не нашёл: "Как провалился, ирод!"
  Потом уже, когда землю, где крестик нашли, стал прощупывать - две круглых ямки сыскал:
- Видать, опустился на колени, когда девку кусал.
- Он кровь из неё пил, - сказал Горбатов, который успел вернуться, до пены захлестав лошадь. - У Ленки шея порвана.
- Упырь, - перекрестился Йоська. - Потому и следов нет. Как насосался - сразу в землю и ушёл. Точно. Вот и зуб оставил!
  Он наклонился, выколупал из спутанной травы жёлтый зуб с длинным корнем и кусочком ноздреватой кости. Ефим осторожно взял у сына находку, показал всем. Сверстник старосты, который на разбойников с ним ходил, побелел, заоглядывался:
- Неужто с Андака сюда прибрёл? Фима, надо попа звать, пусть вкруг деревни молебном пройдёт, оградит от нежити. Боюсь, честно. А ну, наладится мстить, у дома ждать? До ветру выйдешь, а он сожрёт!
  Мужики и парни единым голосом охнули, сбились в кучу и попятились из тайги. Йоська и Горбатов шли последними, постоянно оглядываясь. Не то чтобы боялись, но леденящий холодок меж лопаток пробегал - у нечисти один зуб выломился, а сколько ещё осталось? Неохота на себе проверять!
*
  В зале общественного собрания десяток мужчин и женщин бурно обсуждал грядущую репетицию. Лиза представила Аристарха, за руку введя в круг. Самодеятельные актеры оказались людьми приятными и весёлыми, но в живой разговор скоро вмешался раскатистый, сочный баритон:
- Не понял? Вы кто, сударь?
  Своим появлением Рональд Носов мгновенно навёл тишину в зале. Раздосадованный слишком ранним появлением человека, про которого исподволь расспросить пока ничего не удалось, Аристарх представился, внимательно разглядывая визави. Автор и режиссер пьесы выглядел импозантно. Темно-фиолетовая блуза свободного покроя, с переливчато ниспадающими рукавами, в цыганском стиле, но из очень дорогого ворсистого материала, придавала внешности Рональда лоск и летучесть. Вот, скажем, мундирные сюртуки, тужурки, пиджаки с прямыми плечами и четкими лацканами - они держат человека в рамках, более или менее определённых. А скользящие по складкам блузы блики, какие бывают на шерсти холёного аспидно-чёрного кота - подчёркивали загадочную неопределённость.
  Подстать блузе выглядел платок, что вызывающе топорщился на шее актёра. Этакое детище безумного Ван-Гога, в несочетаемых природой цветах, оно не просто очень шло, а и добавляло дерзости удлинённому лицу в обрамлении тёмных волос. Капризные полные губы, более нужные какой-нибудь даме. Выразительные глаза, брови, изломанные острыми углами в параллель складкам высокого лба.
  Таковой портрет увидел Аристарх. И мгновенно потух азарт, с которым он следовал за Лизой. Ни собственный рост репортёра, ни ладная одежда, ни, тем более, простое лицо и короткая стрижка - вместе, в отдельности ли каждое качество - не сулили репортёру Неманову и шанса, когда рядом подлинный красавец. Предчувствие не подвело. Рональд жестом собственника привлёк девушку за плечи:
- Здравствуй, дорогая! Так что здесь делают посторонние? Извольте покинуть зал!
- Сказал же, я сотрудник газеты "Сибирская жизнь", и ...
- Которая оболгала меня, назвав подозреваемым в нападении на дядю? Которая в мистику не верит?
- Извините, при чём тут я, - жалко сдался Аристарх, - если недавно принят. И мне, как раз, интересна культурная жизнь уезда. Если вы против... я не собирался мешать...
- Против. Мешаете.
- Рональд, - топнула ножкой Лиза, - господин репортёр по моему приглашению!
- Ради невесты дозволяю. Наблюдайте. Издалека, - смилостивился Носов-младший.
  Но теперь уже не согласился репортёр. Он опомнился от напора. Оскорбление, нанесённое газете, марало и лично Аристарха, значит, для восстановления реноме требовался ответ равноценный, едкий, но безукоризненно корректный. За время ссылки у бывшего студента их накопилось много, неиспользованных по известным причинам.
- Вы, сударь, актёр выдающийся, - ледяным тоном отчеканил он, - судя по роли, которую только что с блеском исполнили. Роль грядущего хама.
  И вышел, старательно хлопнув дверью. Даже если статью Мережковского местные актёры не читали, ядрёное словосочетание запомнится. Выждав у дверей общественного собрания некоторое время - вдруг оскорблённый Носов выбежит? - репортёр обогнул коляску, которая занимала дорогу, и в задумчивости присел на завалинку.
  Обдумывать было что. Отношения с жителями Мариинска складывались негладко: "Сперва исправник, теперь Носов. Этак расследование не получится! А надо бы последить, найти улики и обвинить в злодейском умысле против дяди именно Рональда. Этого властителя Лизиных дум..." Поймав себя на мысли о девушке, бывший студент сообразил, что ревнует:
- Я что, спятил? Кто она мне?
  Тем временем из дома вышел сам молодой Носов. Он сел в ландо, где его ждал деревенский по виду парень в молескиновом пиджаке и новом картузе, заломленном набекрень.Тут Аристарха окликнули:
- Вот вы где!
*
  - Я вас помирю, - заявила Лиза, когда репортёр обернулся. - Рональд поймёт, что неправ. Сегодня вечером приходите ко мне. Да, салон. Не язвите, вовсе не Мариинские Афины, а просто сбор культурных людей. Непременно приходите, и сами увидите...
  Аристарх согласился. Во-первых, девушка ему нравилась. Во-вторых, назло хаму ухаживать за его невестой - это пикантно! В-третьих, а вдруг с Лизой получится, как получалось с другими? Наставить жениху рога в лихой интрижке - нет, такой случай упускать нельзя! Кроме того, из недели, отведённой редактором на расследование, день уже истёк впустую. Так почему бы салонных гостей не расспросить? Пусть хоть что городят, главное - записать имена, слухи, и потом в статье наврать о происшествиях с три короба. Никто же не узнает, правда или выдумка? Главное, много настрочить, пусть Асин режет и кроит, как его душенька захочет, лишь бы в шею не прогнал.
  Размышляя на эти и близкие темы, Аристарх вечером наваксил туфли, отутюжил брюки и сюртук, пристегнул к сорочке свежий воротник из выгодно купленной американской дюжины. Ухоженный как денди, пусть и без тросточки, репортер прошёл на главную улицу и вскоре увидел солидный двухэтажный особняк. Тот излучал сквозь распахнутые окна свет, испускал обрывки оживлённых разговоров и звуки фортепиано, на котором недурно исполняли Баха, судя по беспрестанным остинатным басам. Удачно сломив кисточку фиолетового цветка в палисаднике, молодой человек украсил петлицу на лацкане бутоньеркой, жаль, без пробирки с водой: "На пару часов хватит, а там пусть вянет, выбросить недолго..."
  - Аристарх, как я рада вам, - выпорхнула из гостиной Лиза, тоненькая, стройненькая, воздушная и необычайно ароматная.
  - М-м-м, как вы вкусны, - он закатил глаза, дурашливо показывая невыразимость чувства, - и что же это за туалетная вода? Ну, как не скажете! Я должен знать, какие ароматы вы предпочитаете!
  Слова были обманной ширмой, подходцем для обаяния и соблазнения - какие там подарки? на какие шиши? одна пыль в глаза! - но почему-то утаённая от общества финансовая неспособность отозвалась в душе Аристарха болью сожаления: "А хорошо бы подарить... И наслаждаться ароматом, сидя с ней рядом... Почему я нищий?!"
  Настроение от такой мысли заметно испортилось. Сразу пропала лёгкость в разговоре с двумя молодыми людьми и некрасивой девушкой, которые с пиететом восприняли знакомство - ещё бы, репортёр "Сибирской жизни"! Как нарочно, Лиза то и дело подводила к Аристарху новых гостей. Несомненно, она планировала сделать его гвоздём салона! Попытка Неманова забиться в угол за комнатное деревцо не удалась. Хозяйка извлекла его оттуда, поставила у рояля слушать вокал горластого дуэта:
  - Вы должны описать наш вечер в газете. Пусть губерния знает, что Мариинском сибирским прирастает не только богатство России, но и культура!
  Слабенькое меццо-сопрано и визгливый тенор истерзали уши, но пришлось аплодировать. Репортёр уже раскаивался, что пришёл. Намерение обольстить Лизу и тем отомстить её жениху - казалось несусветной глупостью. Да, смазливость Рональда, нарочитость манер и знакомый по Питеру дух хамского снобизма заслуживали наказания, но не через такую нежную девушку же? Обдумывая, какими словами оправдать уход, бывший студент постепенно смещался к выходу из гостиной.
  Увы, ретирада затянулась, а когда до выхода оставалось всего пара шагов, в гостиную вошёл Рональд. Во фраке, с белоснежным цветком, он выглядел не просто авантажно, а даже величаво. И ведь, бестия, сознавал это! Иначе, почему осмотрелся с царственной грацией, отклоняя голову чуть назад, словно орёл в зоопарке? Бархатным баритоном он окликнул невесту:
  - Лизонька, дорогая! - приблизился, поймал ручку, поднёс к губам.
  - Рональд, умоляю! - Девушка залилась краской. - На нас смотрят...
  - Пусть. Надо учить примером, - объявил жених, и часть гостей захлопала в ладоши.
  Другие стали подходить, здороваться. Аристарх перестал таиться, прислонился спиной к стене, готовясь к непременному нападению. Он уверился, что Лиза, славная, добрая, наивная девочка, хоть и стояла рядом с Носовым, но средств и влияния для усмирения того вряд ли имела много. Так оно и вышло.
  - Ой, а кто это у нас? - ёрнически воскликнул Рональд, насладившись аплодисментами и пожиманием рук. - Губернский наблюдатель и обозреватель!
  Аристарх демонстративно скрестил руки на груди. Настроение испортилось окончательно и выродилось в желание учинить скандал, а то и побить актера. Превосходством Рональда в росте, на полголовы, не меньше - Аристарх пренебрег. Сызмальства закалённые крестьянским трудом мышцы не раз и не два брали верх в кулачных или атлетических состязаниях, повергая в прах хорошо кормленных дворянчиков с фигурами Геракла.
  - Конечно, где вам быть, как не здесь, - подпустил шпильку жених Лизы. -Новости, новости, новости... Вы их собираете по губернии, летая как...
  - ...как пчела, что берёт цветочный нектар и преобразует в мёд, - нарочито мирным голосом заполнил паузу Аристарх.
  Гости стихли, собираясь вокруг. Атмосфера скандала мгновенно распространилась, даже курильщики вернулись от окон. Рональд широко улыбнулся:
  - О, нет! Вам нужны новости острые, горячие, чтобы будоражить обывателя. Убийства, драки, грабежи, ссоры знаменитостей, не так ли? Пчела? Ну, нет, нет...А кто же? Муха, друзья мои, навозная муха!
  - Рональд, прекрати! - вклинилась между парнями Лиза, оттолкнула того и другого на ширину рук. - Аристарх, простите его, он нелепо ревнует!
  - Господин Неманов, - раздался знакомый голос, - можно вас на минуточку?
  Вездесущий исправник высился на входе в гостиную. Аристарх направился к нему, храня на лице нарочито уверенную мину и расправив плечи, словно гвардеец. Пестерев первым вышел наружу и там, стоя у крыльца, обыденно произнёс:
  - Что вы делаете в моём доме?
*
  Полицмейстер терпеть не мог политических, и, будь его воля, просто выгонял бы. Во Францию, которая Бастилию развалила, а счастья не обрела. Или в Америку, где одно отребье.
  - Эх, а потом за жульё взяться! Крупных - в тюрьму, мелких - пороть. Сразу бы попритихли, - мечтательно представил картину сортировки исправник.
  Ему очень хотелось навести порядок, как в городе, так и в уезде. Для этого, по мнению надворного советника, людей надо воспитывать, начиная с детства. Но школы и училища полицмейстеру не подчинялись, а поповские речи про "не убий, не укради, не возжелай" - они так, щекотка для ушей. Вот и становились люди преступниками.
  Рабочие на приисках в пределах уезда, хоть и зарабатывали впятеро против крестьян - норовили незаконно обогащаться. Они при случае нагло воровали золото, более того, пытались под видом вольных старателей продать его не в приисковую лавку, за восемьдесят копеек, а частным перекупщикам, которые давали рубль десять за грамм, а то и выше.
  Жаль, с поличным взять удалось только одного нелегального старателя, когда купчишку Вейнштока схватили. А было таких, судя по записям выплат, больше сотни. И многие, если не все, мариинские. Не зря же город бурно среагировал на арест Вейнштока:
  "Сатрап, душитель вольного купечества и старателей, полицейский пёс! Навь придёт за тобой!"- такие прокламации чуть не до обеда висели на всех четырнадцати осветительных столбах города. И ведь никто не сообщил! Горожане, ради спокойствия которых трудился Матвей Силович, одобрительно кивали, читая поганые листки, пока городовые не содрали их.
  Слава богу, тем всё и закончилось. Но теперь кто-то усиленно распускал слухи о пришествии антихриста и толковал каждое удобное событие, как действие нечистой силы. Да ещё жених дочери репетировал пьесу "Вий", написанную им самим! И Пестерев подозревал, что разрешение на репетиции в зале общественного собрания - протекция мстительных Юдалевичей. Прежнему руководителю театрального общества зал не давали вовсе, дескать, киносеансы важнее, они существенно пополняют бюджет города. А "Вию" время нашлось!
  Надворный советник Пестерев спокойствие народа ставил высоко, но ценил и будущие родственные отношения. Он попросил у жениха дочери текст пьесы, проверил - тот не содержал нападок на власть, церковь, а также покушений на нравственность. Тогда Матвей Силович зашёл с иной стороны - попытался объяснить уже труппе тонкие материи: неэтично, де, ставить чертовщину, когда молва связывает с нечистью болезнь режиссёрова дяди. "За" высказался только Страхов, прочие расхохотались, чуть ли не в лоб назвали исправника суеверным и ретроградом. Пестерев изрядно рассердился на бестолочей, но виду не подал. У него оставался ещё один сильный козырь, убойный против Рональда. Личный.
  Чем-то этот лощёный красавчик, богатый наследник купца Носова, не нравился исправнику. Возможно, то горела отцовская ревность? Единственная дочь, нежно любимая, умная, воспитанная, обученная в самом дорогом пансионе Томска - он терял её. Выйдет замуж, и - всё! Этот хлыщ сразу сказал, что как только вернёт власть над наследством, тотчас продаст имущество и уедет с деньгами в просвещённую Европу или, того хуже, в Северо-Американские Штаты! Театр, он, видите ли, там откроет! Чтобы прошлогодний Дягилевский "Русский сезон" перехлестнуть!
  - Выискался мирискусник на мою голову! - скрипнул зубами Пестерев, подходя к дому.
  Он собирался тихонько проскользнуть на второй этаж, избегая встреч с гостями, которых дважды в месяц собирала дочь в гостиной. Матвея Силовича безмерно утомляли местные, так сказать, "таланты"! Однако в салоне что-то шло не так. Музыка и разговоры стихли, и напряжённый мужской диалог заставил исправника войти в гостиную. Только драки в собственном доме ему и не хватало!
*
  Утром Аристарх распрощался с квартирной хозяйкой, вдовой Игнатьевой, объяснил убытие делами в Томске. А что оставалось делать? Неприязнь исправника, антагонизм с его будущим родственником - всё оборачивалось проблемами. Нет, надо вернуть Асину аванс и подыскать иную работу. И забыть Лизу! Вчера она шла рядом, извиняясь, пока Аристарх не взорвался и не высказал наболевшее. Чем, конечно, обидел единственного доброго к нему человека. Погруженный в самоедские мысли, несостоявшийся репортёр стоял у вагона, пропуская пассажиров.
  - Ба, какие люди! - Товарищ прокурора Мустафин, бочкой на тонких ножках, со сбитым на сторону галстуком, радостно улыбнулся и провёл стремительный допрос: - Уже расследовали? И кто же распускает слухи? Как, не получилось? Нет, голубчик, идёмте сдавать билет. Я на вас надежды возлагал, Аристарх Андреевич. Так нельзя, так мы не договаривались, голубчик!
  За столом вокзального ресторана, заказав на двоих прекрасную по вкусу и недорогую по цене стерляжью ушицу, Нил Фаддеевич выслушал изгнаника. Он налегал на еду со всем старанием, однако ни единого слова не упустил и после чая посуровел:
  - Я на вас, голубчик Аристарх Андреевич, ставку делал. Юрист! Каких во всем Мариинском участке только два - я и окружной судья! Надеялся, что вы поможете Пестереву, человеку старательному, но слишком занятому, распутать клубок мистических событий. А вы? Даже используя мою рекомендацию, поставить себя с Матвеем Силычем не сумели или не захотели. Учинили нелепую ссору с женихом его дочери. И решили сбежать, чтобы подвести меня и Глеба Аркадьевича.
  Аристарх себя в таком невыгодном ракурсе никогда не рассматривал. А ведь и верно, мальчишка! Не настоял, где надо, а где не надо - выступил петушком, которого шуганули. Стыд бросился в лицо краской. Мустафин не обратил внимания на замешательство:
  - Мне так и так в полицейское управление надо.
  Пестерев искренне обрадовался Нилу Фаддеевичу, а на Аристарха внимания обратил не больше, чем на муху. Но первые же слова товарища прокурора заставили исправника напрячься.
  - Как это понимать, Матвей Силыч? Я направляю волонтёра, помощника по юридической части, чтобы ускорить расследование череды мистических происшествий, а вы его подвергаете допросам, унижениям, паспорт изымаете для проверки? Для вас рекомендация прокурора недостаточна, выходит... Ну-ну.
  - Господин Неманов бывший политический ссыльный. Я обязан был проверить!
  Полицмейстер говорил уверенно, однако сейчас Аристарх, как юрист, понимал, где слабое место рассуждений. Понимал это и Мустафин, нанося точный удар:
  - Законы надо знать, Матвей Силыч. С отбытием наказания человек становится чистым. А вы хотите клейма на лбы ставить, чтобы всю жизнь ими попрекать? Не выйдет!
  Прокурор продолжал давить, всячески подчёркивая значимость юриста Неманова, отчего начальник полицейского управления побагровел, встал с кресла:
  - Я не справляюсь? Так дайте представление губернатору, я молча приму отставку.
  - Вы прекрасный работник, но чересчур горячий там, где полезнее компромисс. Зачем ссоритесь с городским купечеством?
  - Опять Юдалевичи жалобу подали? Пусть! А я не уймусь, я выведу их на чистую воду.
  - Они, кто же ещё? На нас с вами. Но речь о господине Неманове. Он немалую пользу принести может, время высвободить, чтобы вам Юдалевичами плотнее заняться когда было...
  Полицмейстер сел, откинулся на спинку, как впервые уставился на лицо Аристарха. Пауза тянулась долго, за окном успела протарахтеть телега и стихнуть вдали.
  - Ладно. А господин репортёр хоть какие-то соображения имеет?
  Мустафин и рта раскрыть не успел, чтобы защитить протеже от экзамена, как тот, внутренне давно готовый, изложил подозрения, основанные на фактах, слухах и логике. Первая версия касалась того, который мог желать смерти Демьяна Носова. Другая рассматривала неведомого претендента на золотоносный участок, убийцу штайгера Фоминых. Третья - сведение личных счетов. Случайного убийцу или зверя Аристарх отверг, что Пестереву не понравилось:
  - В уезде часты случаи самосуда. На тракт порой выползают бродяги не только жестоко избитые, а даже изувеченные. Один мог вернуться, да подстеречь купца. Потом отводчика, которому повезло меньше...
  Обсуждение версий заняло достаточно времени, чтобы троица изучила результаты двух дел, наметила неотложные меры по расследованию и сбору сведений. А затем Нил Фаддеевич спохватился:
  - Я же к вам заскочил попрощаться! Командировка долгая. Отобедаем вместе? Нет, не в ресторане, у вас, я по домашней еде соскучился. Да, напрашиваюсь... И господина Неманова пригласите, Матвей Силыч, чтобы уж своей компанией...
  Так Аристарх снова оказался в доме, откуда был изгнан, как Тесей из Афин. Противиться напору Мустафина исправник и репортёр не могли, но оба чувствовали себя стеснёнными и друг с другом не общались. Зато Лиза обрадовалась:
  - Папа, как великодушно с твоей стороны! Я буду заботиться о господине Неманове, - и весь обед щебетала, несказанно скрашивая Аристарху минуты вынужденного присутствия.
  Прощаясь, Нил Фаддеевич, наконец, раскрыл причину своего визита в Мариинск:
  - Для проверки жалобы Юдалевичей приезжал. Она против вас и товарища прокурора Мустафина подана.
  - Как же против себя проверять, - изумился исправник, - разве так позволено?
  - Ну, в столице, конечно, такой финт невозможен. А у нас, в провинции, где чиновник в двух ипостасях не редкость, вот вас возьми? Тем более, по статусу губернский прокурор просто обязан проверить донос на товарища прокурора, хоть у него та же фамилия...
  - Ага, - тотчас сообразил Пестерев, - поздравляю с повышением! Я знал, что Ганичев ушёл в отставку, но ваше имя, как преемника, никто не упоминал. Все Смирницкого прочили. Рад.
  - Я тоже, - скромно кивнул толстяк.
  Войдя в купе, он помахал рукой провожающим. Когда поезд отошёл от перрона, исправник повернулся к репортёру:
  - Завтра в девять утра прошу быть в моём кабинете. Если Нил Фадеич вас навязал, так извольте работать, как у нас принято, с ежедневным докладом о сделанном вчера.
*
  Вдохновлённый репортёр направился собирать сведения. Сёма из закусочной, всё в той же мешковатой одежде, мало что поведал о личной жизни младшего Носова или инженера Страхова, хотя те слыли приятелями. Выглядели оба тускло. И без дурных привычек, однако, и не аскеты. По воскресеньям выезжали на реку в шумной многосемейной компании. Выпивали умеренно, но, что оценивалось предосудительно, метко стреляли по бутылкам, на которых босоногая детвора потом резала ноги. Дома их стояли рядом, обширные участки на задах не возделывались и служили рассадником сорняков. Однако Носов и Страхов укорами пренебрегали, даже выкашивать траву не позволяли, только пускали по своим участкам палы, как правило, осенью.
  Аристарху рассказ Сёмы показался ненужным, оттого и на чай он пожаловал копейку. Зато телеграфист про Страхова сказал как-то двусмысленно, с подмигиванием:
  - Не той кобылке время посвящает, арабской, а люди говорят, не завелось бы в доме лихо, - и перевёл разговор на красоту инженеровой жены, Рахель Лейбовны, урождённой Прейсман. - Хороша, но бездетна и бездельна, оттого скучает. Если от пирожного мух не отгонять, то какая ни есть, а сядет!
  Расшифровав намёк, Аристарх решил один раз увидеть, чем сто раз услышать. Дом Носова, крытый железом, с прочными воротами и забором, имел достопримечательность - открытый палисадник. В отличие от соседских, где скучала сирень или голенастый шиповник, носовский цветник привлекал глаз буйством красок.
  - Он сам всё сажает, - похвасталась соседом дама в чепце у третьего дома, - а ведь занятой человек! Как дядя заболел, Рональд Назарыч каждый день на участок ездит. Вы ему кто? Из газеты? Напишите, что больше бы таких, кто пользу для города несёт. Театральное общество его спектакль репетирует!
  Дом инженера выглядел попроще, в пять окон. Но в нём бурлила деятельность. Простоволосые девицы натирали стёкла мелом и старой бумагой до блеска, а миловидная брюнетка наводила критику:
  - Перетри, разве не видишь, уголок белым остался! Вас за лень убить мало! Чуть недогляди, так грязью и зарастет всё!
  Она заметила Аристарха, заинтересовалась, вышла на крыльцо, подбоченилась, демонстрируя привлекательную внешность. Поощрительная улыбка подала репортёру недвусмысленный знак, какие он научился расшифровывать в Колпашево. Завязав разговор комплиментом, репортёр представился, зная, насколько высок в провинции статус работника газеты. Слово за слово и речь зашла о соседе. Рахель Лейбовна расплылась в улыбке:
  - Достойный молодой человек, безумно влюблён в невесту. Злые языки приписывали мне роман с ним, но все знают, что это слухи. Муж очень дружен с Рональдом...
  Поведение и взгляды брюнетки сулили успешную интрижку, но думы репортёра с некоторых пор занимала Лиза, поэтому он намеренно обострил разговор, спросил в лоб:
  - А муж ваш ревнив?
  Рахель аттестовала супруга миролюбивым. Устав от сладких улыбок, Аристарх сослался на дела. Дома он записал всё, что узнал сегодня, разложил листки по порядку и стал дополнять версии, устраняя противоречия. Это оказалось делом непростым, но весьма занятным. Уснул бывший студент поздно, когда за окнами наступила полная тишина, нарушаемая лишь редким перебрехиванием собак.
*
- Папа, я еду кататься на велосипеде!
- Лизонька, одна? Это неосторожно. Нужен провожатый, - отвлёкся от чтения газеты Матвей Силович, но тотчас сменил тон на недовольный, увидев, что Аристарх стоит под окном. - Дался тебе этот репортёр! И почему Рональд его терпит?
- Он занят. И я ему пока не жена!
  Репортёр пропустил попрёк Пестерева мимо ушей. Девушка занимала в его сердце много больше места, чем полагалось чужой невесте. Даже страстное, неослабевающее желание читать, читать и читать юридическую литературу, восстанавливая знания, уступало в силе жажде встреч с дочерью исправника.
  Когда Лиза позвала испытать велосипед "Пежо", Аристарх обомлел от счастья и мгновенно представил, как много раз коснётся девушки при обучении! Он умел кататься на велосипеде благодаря даме из Колпашево, которая потом лечила его синяки и ссадины в постели. Помня болезненность ушибов, Аристарх решил Лизу от падений защитить, чего бы это ни стоило: "Нужен простор, без людей, дерев, а где? Ой, так базарная площадь сегодня пустует!"
  И верно, там земля оказалась ровной, крепко убитой тысячами ног. Сначала он показал класс, лихо дав круг и осадив бицикл прямо перед взвизгнувшей девушкой. А затем подсадил ученицу в седло. Широкая юбка с застёжками у щиколоток, похожая от этого на казацкие шаровары, позволила изящным туфелькам утвердиться на педалях.
  - Поворачивайте руль в сторону, куда клонит, и не разгоняйтесь. Надо поймать равновесие, тогда всё получится, - отдал репортёр последнее наставление и подтолкнул велосипед.
  Лиза храбро надавила на педаль, велосипед рыскнул. Аристарх крепко держал сиденье рукой и тотчас выровнял крен. Двухколёсная машина набрала ход, ему пришлось бежать, восстанавливая баланс, постоянно нарушаемый вилянием руля. Тем не менее, девушке удалось проехать изрядное расстояние.
  Однако впереди появились торговые ряды - пришла пора тормозить или сворачивать в сторону. Не получилось ни первое, ни второе. Попытки на бегу объяснить, как это делается, успеха не принесли. Прилавок стремительно рос в размерах. Лиза бросила руль, закрыла лицо руками. Сделав чудовищное усилие, Аристарх потянул седло на себя, насколько удалось, и схватил девушку, спасая от неминуемого удара.
  Он успел. И даже устоял, хотя инерция впечатала в прилавок. Но Лиза не пострадала - Аристарх развернулся к торговому ряду спиной. И боли не ощутил, потому что та же сила инерции прижала девушку к нему. Грудь, живот, бедра соприкоснулись, руки её обвили шею и спину, а локоны осыпали лицо парня. Он не удержался, коснулся губами губ Лизы, надеясь, что та не заметит. Девушка вздрогнула, раскрыла глаза, отпрянула:
- Что вы себе позволяете!
- Простите, нечаянно, - смутился репортёр.
  Лиза выпросталась из его объятий, подняла шляпку, собрала рассыпавшиеся волосы, закрепила шпилькой. Не глядя на сконфуженного наставника, она распустила ножные застёжки на спортивной юбке и молча пошла домой, предоставив Аристарху честь поднимать из пыли велосипед и катить его следом. У крыльца Лиза приказала:
- Уходите!
  Репортёр удалился. В своей комнатке он раскрыл уголовное уложение, но не смог прочесть ни слова. Перед взором стояло лицо Лизы, с которым та прогоняла его. Девушка плакала. Почему?
*
  Полицмейстер Пестерев не особо верил в способности мальчишки Неманова, которого так настойчиво навязывал и навязал-таки Мустафин. Но прокурора он уважал - повышение тот получил за способности, не по протекции - и прислушаться к мнению столь авторитетного человека был просто обязан.
  С другой стороны, версии юриста-недоучки звучали убедительно. Исправник и сам предполагал, что убийство отводчика Фоминых совершил не случайный человек, но искать среди близкого круга не догадался. А Неманов прямо назвал: Страхов, Илья Илларионович. Попросил проверить слух, что прямой начальник убитого стал рогоносцем по вине Антона Фоминых. Всё подтвердилось. Отводчик, оказывается, соблазнил Рахель, и парочка так утратила осторожность, что супруг захватил их тёпленькими.
  Угораздило же тележной оси сломаться, едва инженер выехал за город! Естественно, экипаж он оставил на дороге, а сам выпряг лошадь, накинул на неё попону, чтобы брюки не испортить шерстью, и, нимало не стесняясь деревенской посадки, охлюпкой отправился домой. Такого поступка от обычного человека ожидать трудно, однако потомственный дворянин Илья Илларионович Страхов пешим назад не пойдёт и на телеге не поёдет, а ждать достойного попутчика? В таёжной глуши? То-то и оно, что сто лет пройдёт, но никого не встретишь.
  В городе Страхов поручил экипажной мастерской доставить и наладить брошенный на дороге фаэтон, и, минуя горное управление, зашёл домой. А там - измена! Выгонять жену и бить Антона Фоминых он не стал - интеллигент, одно слово. Но круто поговорил с подчинённым, предложил уволиться. Разоблачённый ловелас безвыходность осознал, засуетился выполнить все порученные отводы как можно скорее, чтобы незамедлительно перевестись в Кузнецкий округ.
  Когда рапорт надзирателя про "обретение рогов" лег на стол исправника, тот задумался. Как поступить? Вызвать Страхова и спросить: "Зачем ты убил Антона?" Так ведь отопрётся! Пришлось советоваться с Немановым. Репортёр тоже усомнился в пользе прямого допроса и предложил навести справки, как мог ревнивец оказаться в районе, где, предположительно, убили отводчика. Околоточный надзиратель и городовой принялись обходить улицу, где стояли дома Носова и Страхова, исподволь расспрашивая жителей.
  По Демьяну Носову успехов не было. Противных заявок на участок никто и не подал, хотя новый горный отводчик уже приступил к работе. Версию об использовании костюма Вия репортёр и Пестерев проверили в первую очередь, придя на репетицию пьесы. Бумажную башку из папье-маше с подвижными веками Аристарх даже примерил. Неудобно, душно, воняет гуммиарабиком, и почти ничего не видно. Немного потрёпанное трико заинтересовало репортёра гораздо больше, ведь Страхов - роль Вия досталась ему - толсто намазал рисунок скелета белым фосфором. Аристарх проверил, затворившись с тёмном чуланчике - кости прямо-таки сияли бледной зеленью!
  - Надо выяснить, кто из приятелей имел возможность напугать Демьяна Носова, - настоял он, отозвав Пестерева в сторону, - только негласно, чтобы не спугнуть! Иначе подготовят фальшивые алиби.
  - Вы зря считаете только себя умным, - скептически скривился исправник, - тут и дурак догадается, в чём его подозревают. Нет, я уж напрямую!
  И спросил каждого, где кто был в вечер нападения на купца. Рональд расхохотался:
  - Матвей Силович, что вам этот репортёришка нашептал такого? Спасибо, что экзорцизм не заказали! А то, может, святой водой нас покропите?
  Адресуя сарказм Аристарху, он ёрнически признался и возложил на себя вину за то, что привёз скелет с венецианского маскарада. А в день, когда неизвестный или навь напал на дядю, младший Носов, якобы, безобразно напился в ресторане "Амстердам". Искать свидетелей не стали - подтверждение дал полицейский, который унимал слишком весёлых гуляк. Аристарх этим не удовлетворился, ведь расчет показал - Рональду доставало времени прибыть на участок, но полицмейстер поставил точку:
- Хватит! Добрался бы, а на чём, вы подумали? Ландо забрал Демьян. И вот что, довольно тешиться, подозревать жениха дочери! Нашли время счёты сводить!
  Репортёр возражать не стал, но напросился на приём к инженеру. В кабинете, увешанном картами и схемами Страхов держался очень уверенно, без признаков страха или волнения. Даже на вопрос, не он убил ли отводчика - ответил спокойно. И посмеялся над Аристархом, показывая на книгу Дойла, лежавшую на столе:
- Нам с другом заметно, вы черпаете подозрения отсюда. Но ошибаетесь, он дядю не пугал. Незачем. Добывать золото трудно, - пояснил Илья Илларионович, - а отчетность сложная. Рональду, и разбираться в бумагах? Он актёр. Не тот склад ума!
  На день убийства Антона Фоминых инженер полноценного алиби не дал, так как все вечера обычно проводил в кругу семьи. Но кого спросить? Рахель после "любовничьего" скандала, и даст правду против мужа? Солжёт, глазом не моргнув!
  Аристарх зашёл с другого бока. Телеграфист сказал, что Страхов, призёр Красносельского стипль-чеза, скаковую лошадь держит в конюшне бывшего яма, ныне той самой экипажной мастерской. Мастер Трифонов подтвердил, что кобылку инженеру отсылал часто, участковый надзиратель списал даты из учётной книги. Осталось сравнить их с предполагаемым временем убийства.
*
- Фоминых проехал Михайловку около девяти. До Носовых ему час, максимум, полтора, а до Шамшуриных - все три. Как бы вы поступили, господин репортёр?
- Сначала дальний, конечно. Всё осмотрел, акты составил, пообедал... Часа в два уложиться можно? Можно. Тогда в четыре я у Носовых, два на осмотр... В шесть вечера отбуду... к восьми, в сумерках, я дома. И лошадку не загнал, как если бы с Носовых начал.
  Пестерев кивнул, дескать, логично. Но ни у Шамшуриных, ни у Носовых отводчик не появлялся, значит, перехватили его раньше. В тот день Страхова в Михайловке не видели, да и вообще, ни одного всадника. Однако и это ничего не значило, ведь офицер уездной стражи Морозов, лихой конник, знал, как можно срезать путь:
- Легко! Через прибрежные луга, перебрёл Кию на перекате и - вуаля! За полчаса успеешь. А по дороге - полтора. До тройной сосны напротив участка.
- Это да. Стой себе, жди Антона Фоминых. Обзор в обе стороны великолепный. Нет никого поблизости - догоняй и убивай!
  Пестерев так и сказал, как представилась ему картину нападения и расправы. Он те места немного знал. Аристарх предложил искать свидетелей другого рода, кто видел инженера тем утром.
- Толку что видели! Страхов на ту неделю расписал себе осмотр полосы отчуждения. Железная дорога по землям Кабинета прошла, так он до полудня в поле ... Как специально!
  Матвей Силович злорадно отметил, насколько приуныл репортёр, но тот ведь какой ушлый оказался! Вспомнил врачебное заключение, сообразил, что убийца возвращался, драл труп фальшивыми когтями:
- А обыск сделать? Кривые вильца, - но тотчас увял, - хотя, не дурак же он, с собой назад тащить. В реке утопил, - и снова воспрял с инициативой. - Тогда найти лавку, где Страхов купил вильца! Отопрётся, мол, нет, а мы - куда дел?
  Тяжело вздохнув, исправник медленно и внятно, чтобы не сорваться и не наорать, рассказал "умнику", что для обыска у столь значимой в уезде фигуры, как горный инженер округа, нужны не просто основания, а ещё и законное разрешение, которое у нынешнего судьи не вдруг выпросишь:
- Пустые фантазии! Как и по нападению на купца. Рональд чист. Юдалевичи получили разрешения под разведку золота. Всё законно. И сговора нет, что вам мнился, - подытожил провал версий Матвей Силович, после чего с удовольствием поддел "юриста с полным курсом", скорого на подозрения, - потому что не будет Страхов с жидовской компанией дружбу водить! Особенно, когда его благоверная Рахель Лейбовна потаскушкой оказалась. Давайте новые идеи, господин репортёр.
  Аристарх развёл руками, сослался на запрос Асину.
- Ах, письма из Томска ждёте! Ну-ну... Не смею задерживать!
*
  Аристарх огорчился. Два дня из недели, отведённой редактором, пролетели, а хвастаться перед редактором нечем. Надеясь поспрашивать даму в чепце о ночи Петрова поста, он шёл мимо дома Носова, когда оттуда выкатил Рональд.
- Опять вы! О Зевс Катайбат, избавь, - патетически воззвал он к небесам. - Что вынюхиваем, следопыт вы наш?
- Проходом. Кстати, - ушёл от скользкой темы Аристарх, - вы позволите глянуть на репетицию пьесы?
- Да бога ради!
  И младший Носов дал ходу кобылке. Та приняла резвой рысью, лихо срезала поворот, отчего колёса проскользнули и подняли пыль. Дама в чепце чихнула, но приветливо махнула актёру. Чихнув за компанию, репортёр поздоровался c ней, но и только. Затея с опросом вдруг показалась ему вздорной - человеку чужому, которого сперва выставили из салона, а потом дозволили вернуться, не скажут ничего.
*
  Рональд сердился на актёров, поминутно поправлял, показывал, кому как интонировать, куда ступать, как жестикулировать, чем совершенно всех издёргал. На вопросы и возражения он назидательно отвечал:
- Не спорьте! Мы следуем английской школе.
  Откидывая длинные волосы с лица, Носов-младший красиво жестикулировал, то и дело устремляя палец на страницу пьесы. Аристарх против желания постоянно разглядывал режиссёра, пытаясь понять, чем же тот антипатичен ему?
  "Манерность, что ли? Намеренная ажитация? Так и в других актёрах она есть! Скорее, меня злит его уверенность... Да, именно! Он знает, что смазлив, изящен, что голос бархатист. Конечно! Он вообще, не умеет быть простым, он всегда играет роль... Роль себя самого, Рональда Носова... Чёрт тебя подери! И ведь, не оспоришь, яркий, видный... Эх, дать бы тебе раза, нос на сторону своротить, под микитки напинать! То-то бы погрустнел!"
  Аристарх увлёкся мечтами, забыл, что напросился на репетицию с другой целью, как репортёр. Неприязнь к режиссёру подхлестнула Лиза, необыкновенно красивая, когда поднялась из условного гроба и стала кружить, отыскивая Хому. Рональд то и дело поправлял её, обязывая держать лицо в сторону зала. Девушка, несомненно, видела Аристарха, но смотрела безразлично, словно на пустое место, а это причиняло репортёру боль. Он принял решение незаметно исчезнуть, пригнулся и нырнул в прикрытую плотной шторой дверь.
  Твердя: "и это пройдёт", - бывший ссыльный и бывший студент вышел на улицу. Свежий ветер ударил в лицо, охладил лоб и щеки. Вечернее небо, светлое для звёзд, украшала только полупрозрачная луна. Немногочисленные пешеходы спешили по своим делам или медленно прогуливались, преимущественно парами. Шустрый босой паренёк почти бегом провёл мимо лошадь. Любуясь грациозной, танцующей кобылкой, несомненно, породистой, в отличие от приземистой местной породы Аристарх вдруг узнал в пареньке Сёму.
- Да, я. Здрасьте вам, - поклонился тот.
- Чего это босой? Холодно ведь. Охлюпкой сел бы!
  Парнишка засмущался:
- Сапоги и одёжа не мои, я их только на работе ношу. А босой, так мы привычные.
- Лошадка хороша. Чья?
- Господина Страхова, инженера. Он завсегда меня или Тимоху Носовского за ней посылает. А ездить не велит, только в поводу вести. Говорит, спину собьём. Будто мы верхами не умеем. Да я седлаю лучше, чем он! Они давеча скачки устроили, где молодой Носов победил, так господин инженер сам складку не расправил, и вот! - Сёма показал пальцем на спину кобылы, где потёртость темнела плешинкой. - Хорошо, не до крови!
  Аристарх внимательно рассмотрел указанное место, поцокал языком, напуская вид знающего в конном деле человека. Паренёк, видя сочувствие, продолжил изливать обиды. Старательно выбирая вопросы, репортёр вывел рассказ в нужное русло.
- ... состязаются шестеро, клаб себя называют. Им Трифонов из экипажной коней на время дает, у него под седло обученные есть. Да, на Петров пост и до него господин инженер кобылку брал. Я ему водил. Про молодого Носова не скажу, ему Тимоха водит, а что?
- Да так, интересно. Сам вот подумываю, не взять ли, а то мне кое-куда надо, не пешком же топать. Они загодя их берут? На несколько дней... Вот даже как. А держат где?
  Тут Аристарху открылась такая подробность, что он напрочь забыл про репетицию, про Лизу:
- Ты хочешь сказать, молодой Носов может ставить лошадь в конюшню Страхова? И седло он тоже хранит там... Интересно... Сёма, сделай доброе дело. Расспроси Тимоху, только не говори, что для меня - а накануне Петрова поста и в сам пост брал Носов коня и выезжал ли вечером? Надо. Завтра в закусочную зайду, расскажешь.
  Хлопнув парнишку по плечу, Аристарх вручил пятачок и пошутил.
- Само небо послало мне тебя, Картрайт. Если будешь старателен, скоро обогатишься!
- Спаси вас бог, господин Неманов, - ответил довольный Сёма, снова показывая полную осведомлённость, теперь уже о репортёре.
  Весело насвистывая, Аристарх направился в свою комнатку. Он потратил уже восемь копеек на оплату сведений, но они того стоили. Ради экономии можно поужинать у квартирной хозяйки. Старушка Игнатьева, как договорено, нальёт тарелку супа, даст ломоть хлеба - червячка заморить хватит, а над книгами "почти юрист" забывал обо всём.
*
  Сёма не подвёл. Он встретил репортёра у дверей, усадил в удобном месте, где никто не мешал разговаривать, и скороговоркой порекомендовал блюда:
- Как родному дяде. Без водочки? Помню.
  Народ в закусочной то прибывал, то уходил, Сёма наравне с двумя другими, более взрослыми половыми, носился, подавая еду и убирая столы. Но каждую свободную минуту он посвящал Аристарху, становясь за его спиной и чуть сбоку, как возле особо важного посетителя. И в такой, чуть склонённой позе, торопливо докладывал:
- Накануне Петрова поста Тимоха взял коня на три дня. Но младший Носов на его памяти не выезжал, ни разу. Рональд Назарович крепко погуляли в "Амстердаме" с приятелями, его лежмя привезли и на постель уложили. Они проблевались, потребовали чаю и потом Тимоху отпустили к родителям до завтрашнего вечера - пост же, хоть и неполный!
  Репортер огорчился настолько, что плохо наколол и уронил отрезанный кусочек эскалопа на брюки:
- Значит, не выезжал никуда? Скверно.
- Как знать! Видеть Тимоха не видел, но примета есть. Он жеребцу овса задавал на день, воду освежил и пополнил, а как вернулся - ясли полуполные, навоза почти нет и вода мало отпита.
  Сёма сказал это торжественно, с лёгким вопросительным оттенком в конце, как бы требуя от Аристарха соучастия в разгадке. Репортер подыграл:
- Это как, конь постился тоже?
- То и оно, - смех стал ответом, перейдя в назидательный вывод. - Уводили жеребца ночью и на весь день. Видать, хорошо дали пробежаться, он растрясся и яблоки по дороге растерял. А отпил мало, так в дороге утолился вдосталь, значит, у воды был.
  Аристарх мысленно потирал руки, предвкушая, как огорошит новостью исправника, но Сёма добавил ещё одно соображение, обесценив показания Тимохи:
- Выйти от конюшни задами в проулок, а там до тракта рукой подать. И вернуться тем же путём. Молодой Носов или инженер, вы на них душегубство старшего Носова пишете? Один кто-то отлучался, а кто - поди, знай! Страхова-то кобылка весь пост простояла, овёс дочиста подъела и навоза в разы больше навалила.
*
  Утром Лиза постучалась в калитку, когда Аристарх только-только закончил зарядку во дворе и в одних подштанниках ополаскивался под рукомойником. Застигнутый врасплох, он убежал, наскоро утёрся нательной рубахой, оделся и позвал девушку в дом. А та потянула на рыночную площадь. Она оказалась талантливой ученицей, быстро освоила навыки вождения, без падений и столкновений с препятствиями. Детвора одобрительно посвистывала и покрикивала, гурьбой носясь за велоамазонкой. Расхрабрившись, Лиза выехала на улицу, разминулась с подводами у ратуши и невредимая вернулась к наставнику:
- Проводите меня.
  Репортёр старался непринуждённо болтать, благо предмет разговора доверили катить ему. Расхваливая достоинства двухколёсного коня, он высказался на больную для себя тему:
- И ведь он позволяет существенно экономить на поездках. Вот мне, чтобы съездить в тот же Тисуль, надо заказывать извозчика или напрашиваться в попутчики. А велосипед позволит бесплатно и так же быстро добраться туда и обратно. Ни сена, ни воды ему не нужно, только почистить и смазать.
- Так берите, когда надо! Мне он игрушка, а вам для дела, - воскликнула Лиза, останавливаясь у своего крыльца и всплескивая руками. - Вот ключ от сарая, где его держу. Можете в любую минуту, хоть ночью брать, только записочку мне черкните.
  Её лицо светилось так, будто разрешение доставило именно самой девушке радость. Обрадованный не столько предложением, как прекрасным настроением Лизы, репортёр воспользовался моментом:
- Я вчера...
- Не надо. Вы опоздали, я выхожу замуж за Носова.
  И радость её погасла. Смахнув слёзы, чужая невеста ушла домой. Заперев "Пежо" в сарай, Аристарх направился к себе, размышляя о причине резкой смены настроений Лизы, и, как ему казалось, нащупывая догадку. Радостную и болезненную одновременно.
*
  Письмо от редактора содержало подробные сведения о Демьяне Носове. Тот лежал дома, полупарализованный, со спутанной речью и дрожащими руками. С помощью жены и сиделки Асину удалось выяснить, что наследницей по недавно надиктованному завещанию должна стать только сорокалетняя супруга.
"... та, дама полная, как и муж, личность весьма набожная и положительная во всех отношениях - побочных детей отрицала напрочь. По её словам, у Демьяна и брачные не получилось, как установили доктора, по причине суровой мужской болезни, перенесённой в молодости..."
- Что за дела такие, - огорчился репортёр. - Неужели он до женитьбы никого не обрюхатил? Не верю!
  Экспрессивный выкрик облегчил душу, но не спас версию, которую Аристарх обозначил "Степлтоном".
"...из нападения купец припомнил бледно-зелёное лицо смерти. Оно, неуязвимое для пуль, появилось из тумана и остановило кобылку, чтобы скелет разбил фонарь и залез в ландо..."
  Аристарх оторвался от чтения. Сведения оказались нужными, но противными версиям. Всем версиям, и настолько, что те рассыпались полностью.
- Ладно, после Тимохиных признаний возможность быстро и незаметно добраться к устью Андака и напугать Демьяна Носова можно считать доказанной. А мотив? Где он? У кого он есть?
  Юридически подкованный Аристарх ясно видел бесперспективность своих версий. Носова-младшего можно смело вычёркивать по главной причине: он не стал бы вредить себе, не дурак же!
  Рональду болезнь дяди ничем не помогала, кончина - тем более. Во-первых, наследовала тётка, после которой шли уже её кровные братья, никак не он. К тому же, помри Демьян сейчас, когда право на распоряжение братовым имуществом передано ему в порядке временной опеки - всё становится для племянника хуже некуда. Дела на полгода перейдут к государственному управляющему, а не к тётке. Тот немедля всё подгребёт, без церемоний арестует каждую копейку, и переводы на содержание у него не выпросишь. Режиссёр без ренты останется, а полгода жить, до суда - на какие шиши?
  Получалось скверная картина. Полицмейстер прав. Умысел Страхова на убийство Антона Фоминых не докажешь. Рональду незачем пугать дядю. Захват золотоносного участка путём сговора купцов Юдалевичей и горного инженера Страхова - опровергнут.
  И никаких новых идей, просто беда! Так ведь и опозориться недолго! Уничижительное хмыканье главного полицейского окажется верным! И Аристарх подведёт прокурора Мустафина, который фактически поручился, который почти юристу Неманову доверил почти что должность судебного следователя.
- Я дурак? Глупее тайного надзирателя, который Вейнштока разоблачил?
  Аристарх снова перечитал письмо, на этот раз до конца. В постскриптуме Глеб Аркадьевич напоминал каламбур о собаке Баскервилей, торопил с расследованием и просил проверить, что за слухи идут о нави в Михайловке? Глянув на часы, репортёр побежал на почту. Телефон, на счастье, работал, а редактор оказался на месте. После приветствия он выслушал вопрос и недовольно ответил:
- Аристарх Андреевич, мне у вас на посылках быть совсем не нравится. А вот вам бы резвость проявить - весьма кстати!
- Не понимаю, - растерялся Аристарх.
- Я о Михайловке. Что там за история? Как не знаете? Вы меня разочаровываете. Находясь буквально рядом, и не в курсе? - Тут редактор не сдержался и закричал. - Вчера упырь появился в деревне! Напал и сожрал девушку! В Навий день! А вы мне - как себя вела кобылка Носова!
*
  Лиза в тот раз заметила уход репортёра. Странно, почему-то это её огорчило. Желая избавиться от ненужного чувства, на следующих репетициях девушка смотрела только на жениха. Рональд всегда излучал необыкновенный шарм, чем и пленил её при первой встрече. И сейчас, в роли Хомы Брута, он выглядел великолепно. Гибкий от природы, как лоза, высокий, статный молодой человек вдруг стал неуклюжим бурсаком. Его руки с тонкими нервными пальцами - обратились в грабки, привычные к земле, а голос обрёл в декламации хрипоту заядлого табакокура и скрытую трусоватость.
  Да, обаяние присутствовало в женихе, но Лизе вдруг увиделось его поведение со стороны обычного человека, не зрителя. На миг, на краткий удар сердца, эти жесты, эти вариации голосом, эти мины - предстали позёрством, пафосной наигранностью. Конечно, не балаганного пошиба, более глубокой, питаемой жизненным опытом, образованностью и высоким уровнем культуры, но наигранностью же?
  Репортёр Неманов во всём уступал Лизиному жениху. Кроме одного. Она никогда бы не доверила жениху обучения велосипеду. Увы, девушка чувствовала, что Рональд не стал бы спасать никого, даже невесту, от падения и удара, подвергая опасности своё драгоценное лицо и тело. Репортёр же сделал это, не задумываясь, не ожидая благодарности.
  Утром второго дня, застав Аристарха за умыванием, Лиза увидела на его пояснице длинный багровый синяк. От какой же боли он спас её, если так ушибся? Воспоминание о страхе, с которым она оценила избегнутую боль, вдруг сменилось сладким воспоминанием о невольных объятиях.
- Нет, нет, тут панночка должна не улыбаться, - поправил её режиссёр, разрушив очарование, - а скалиться! Торжествуя победу!
  Репетиция закончилась. Раскланиваясь с труппой, Рональд острил, отвешивал горделивые поклоны, махал рукой, а затем его бархатистый баритон стал медовым:
  - Лизо-о-ок! Нам пора, ведьмочка... Пойдём, я отвезу тебя домой. Или заскочим ко мне? - возникла в голосе обволакивающая томность, но тотчас сменилась тревогой. - Что это? - и рука его потянулась к лицу девушки. - Почему?
  Лиза отклонилась, сама размазала предательские слезинки и пояснила, что голова разболелась, сил нет терпеть!
*
  Дома она сказалась больной, забилась под одеяло, без всхлипов заплакала. Она и понимала, что с ней происходит, и сомневалась в себе. Недавнее ощущение безбрежного счастья ушло дождевой каплей в песок. Вместо него, как сентябрьские затяжные дожди, настала тягостная безысходность. И во всём виноват Аристарх!
  Нет. Виновато тщеславное удовлетворение, с которым она прочла на лице, подвижном, словно ртутное зеркало, все отражения: радость, озабоченность, тревогу и влюблённость. Ей, как глупой девчонке, польстил феномен открытых эмоций. Она виновата, что разрешила любоваться собой.
  Когда Аристарха выставили из салона, Лиза испытала такой гнев на близких, такой стыд за неумение защитить гостя, что выбежала пожалеть изгнанника, а по сути - дополнительно оскорбила. Он тут же прервал извинения:
- Это лишнее. Я горжусь, ведь ваш жених и ваш отец признали меня достойным соперником. Никто же не пинает дохлую собаку? Передайте им мою благодарность.
  В голосе звякнула сталь, несгибаемая под унижениями. Достоинство и недюжинная внутренняя сила читались явственно, но Лиза по инерции воскликнула:
- Вас оскорбили!
- Выставив из дома? Полноте. Сущие пустяки в сравнении с отчислением из университета! Вы ведь не знаете, каковский я...
  Его краткая биография звучала, как ответ на "что делать?", как отповедь героям Тургенева и Чернышевского. Крестьянский сын Неманов за десять лет так закалился, что если и нуждался, то не в жалости, а союзнике, в спутнике, который подскажет, "как" делать намеченное им "что".
  Вернувшись в салон, Лиза непозволительно много думала об Аристархе. Собрание заметило её расстройство, и все быстро разошлись. С тех пор она не могла прогнать мысли о нём. С каждым днём всё меньше жалея нового знакомого за его нескладную жизнь и всё больше дивясь несгибаемому упорству, Лиза была готова подойти к нему и сказать:
- Тебе нужна я!
  Месяц назад она так бы и сделала. Но Рубикон перейдён, через неделю она с Рональдом шагнёт к аналою, чтобы стать женой, законной перед небом и обществом.
  - Да, и это правильно! Я посвящу себя ему, - проговорила девушка, оправдывая принятое в день помолвки решение, - я смягчу его резкость, воспитаю деликатность и обходительность, чтобы не только столичная богема, но и вся Россия оценила талант и величие...
  Однако уверенность мгновенно истаяла. Воображение нарисовало, как, разочарованная в Рональде и разведённая, она снова встретит Аристарха... Перспектива отсроченной встречи показалась такой невозможной, что слёзы хлынули ручьём.
- Что же я наделала! Теперь свадьбу не отменить...
*
  На совещании Аристарх вслух признал - версии развалились. Вчера он искусал карандаш, изобретая новые ходы следствия, например, прочесать лес и поля вдоль Кии. Найти место, где убили горного отводчика и где сбросили в воду. Полицмейстер издевательски вежливо развернул карту и попросил посчитать, сколько стоит такое удовольствие из расчёта один человек на две сажени при оплате каждому по копейке за час. На этом разговор кончился. Единственное, чем репортёр мог хвастать, но умолчал - количество прочитанных в учебниках страниц. Не успехами же Лизы в управлении велосипедом?
- Итак, улик нет, мотивов нет, Демьяна невесть кто убил, Страхова к Антону Фоминых пришить невозможно. Что дальше, господин юрист?
  Репортёру не нравился скептический настрой полицмейстера и отказ подозревать Рональда. Однако для переубеждения нужны весомые аргументы. Где их искать? И Аристарх нацелился посетить Михайловку, упомянутую редактором. Село казалось центром событий: туда лошадь привезла израненного навью купца, там пропал отводчик Фоминых, и ниже по реке выловили его труп, там вчера навь напала на людей.
  Испросив согласие Лизы, репортёр подготовил "Пежо" к поездке. Сейчас двухколёсный аппарат, щедро смазанный, катил по просёлку, оставляя рубчатый след. Торопясь, репортер закрутил педали быстрее, настиг подводу:
  - День добрый, дедушка. До Михайловки далеко?
  - И вам не хворать. А что это за диво? Лисапед, ишь ты! Тебе какая нужна? Таёжная, туда к ночи успеть бы, а кержацкая много ближе. Твоим ходом ополдень докатишь!
  Аристарх от неожиданности вильнул рулём, едва не потеряв равновесия. Точного названия деревни он не помнил, да и на длинный путь не настраивался. Рональд Носов через Михайловку до участка и обратно оборачивался за полдня, но велосипед, как оказалось, лошади уступал. Так не возвращаться же? Порядком намотав ноги, репортёр увидел деревню. У основательного дома, который покоился на фундаменте из серого плитняка, он с облегчением приткнул осточертевший транспорт к поскотине:
  - Хозяюшка, здравствуйте! Где староста живёт?
  Дощатый забор и прочные ворота - надёжные приметы богатства, которое нуждается в охране, поэтому Аристарх дал о себе знать ударами в калитку. Так и есть, злобный, взахлёб, лай! Затем ответил мужской голос: "Иду, иду", - и, распахнув калитку, крепкий старик в окладистой бороде уставился на гостя.
  Ефим Ошмарин оказался беззубым, но речь даже с шамканьем звучала довольно внятно. Как и рассчитывал Аристарх, его сперва накормили густыми мясными щами, напоили травяным чаем. Потягивая ароматный напиток, он разглядывал серебряный подстаканник с рельефными конскими головами, старинный, слишком дорогой для деревни. Староста заметил интерес гостя:
  - Кровь на нём. Не одного человека, думаю... - засмеялся, глядя на побледневшего репортера, и лишь потом успокоил: - Шучу, шучу, хотя кто знает, они же грабленые? На тракте разбойники завелось, вот полиция награду и объявила.. Мы на Андак-речке их гнездо выследили. Добычу в земство сдали, как иначе. Кто своё признал, тем отдали, а эти, - он поднял свой подстаканник с тройкой, - ничьи. Капитан-исправник меня, как старшего, наградил.
  Аристарх искренне подивился отваге старика, а тот уже ворчал, поминая нечисть, конец света, антихриста, что упырей подымает, и купца, которого навь мало не загрызла!
  Записывать репортёр не рискнул - а ну, спугнёт добровольное признание? - и весь обратился в слух. Если верить рассказу, мужики проверили участок Носова, где работал сын Ошмарина, Йоська, и китаец. Оба клятвенно заверили, что живой и здоровый купец уехал в густых сумерках, а дорогу освещал ацетиленовым фонарём, приделанным к передку ландо. Вот по фонарю и нашли место нападения. Точно против могил, где разбойников в своё время закопали.
- Мой грех, пожадничал деньги платить за отпевание. Был среди убитых краснорожий, точно помню. И что бы ему кол в сердце! Ума не приложу, - посетовал староста, ошеломляя Аристарха подробностями. - Хотя, что гадать, в те поры мы ни в бога, ни в чёрта не верили, - и он осенил себя крестом, - где уж про навь впрок думать! А упырь-то лежал, лежал, и вылез!
- Как? Из могилы?
- А я о чём! Кости и башка, да зубастая, возле разбитого фонаря так и валялись. Парни их в могилу ногами поспинывали, как могли, забросали землицей, и крест из палок связали, чтобы хоть тем усмирить нечисть. Да бестолку!
  Старостиха тихонько подсела на лавку рядом с мужем, кивками подтверждая правдивость рассказа. Когда муж переводил дух для продолжения, она вступила:
  - Изведёт навь деревню, как есть изведёт! Вы, господин хороший, позавчера бы приехали, сами увидели, что упырь натворил! Он же совсем страх потерял, днём напал!
  - Погоди, надоеда! - Ефим досадливо толкнул бабу локтем. - Наперед забежала...
  - Где ж видано, - не унималась та, -чтобы навь при дневном свете выходила? А в землю ушёл? - тараторила и тараторила кержачка.
  - Вы... Как вас зовут? Баба Глаша, можно, с самого начала? Подробно расскажите, что приключилось позавчера, где и с кем... Подробно, значит, не торопясь.
  - Фомина неделя, она Навья, хоть Родоницей начинается! - Старуха голос убавила, но скорость словоизвержения осталась прежней. - А у нас кладбище у тайги, рядом с красной горкой, где посуше! А весну славить где как не на красной горке! А хороводницей Алёну выбрали! А потом она Андрейку позвала на кладбище, день-то навий, отдарить покойников надо!
  Аристарх отчаялся постичь смысл мешанины языческих и церковных праздников: "С ума сойти, - затряс головой, - тут и этнографу не разобраться!" - хотя привык, что обычаи разнилась в сибирских сёлах, как нигде на Руси. Век назад семья кержачей поселилась рядом с полещуками, да и породнилась. Вот и слились их традиции в странный для православного то ли праздник, то ли поминки.
  - Можно попроще?
  - Холмик, между тайгой и кладбищем, - пояснил староста, - он единственное место, где Красную Горку водят. Девки и парни любят там о свадьбах сговариваться, а дары потом на могилки кладут. Вот Аленка и...
  Баба Глаша снова затараторила:
  - Она на кладбище-то истово своим поклоны клала, это Андрюшке некого поминать, родовы здесь не лежит, да и откуда, Горбатовы пришлые же? И припозднились он да Аленка, отстали. Хороводники и ушли в деревню. А когда Алёнка вся искусана упырём прибежала, - тут старушка шмыгнула носом,- народ на кладбище, а там Андрюшка побит, и в память не пришёл...
*
  Ефим проводил репортёра к Горбатовым. Избитый парень лежал у окна. Голова его, замотанная чистым полотном, распоротым на полосы, большим кочаном покоилась на подушке. Отец Андрея, гигант с громадными кулаками, разговаривать отказался. Староста пригрозил:
  - Горбатый, я к тебе важного человека привёл, из города, а ты молчишь. Учти, я тут за благочиние и безопасность отвечаю. И порядок в селе - тоже на мне. Говори, когда спрашивают!
  - Ты мне ещё козу сделай, ага, - взорвался Горбатов. - Думаешь, я в упыря поверю? Скажи своей казачне, бить буду смертно, пока виновного не выдадите!
  Гнев силача напугал Аристарха. Опомнился он уже за воротами, где Ефим Ошмарин его и догнал:
  - Никак нас мир не берёт. Всё он врагов ищет, а сход что? Сход отводит сенокосы общим голосованием. Пришлому всегда дальний или неухоженный достается. Приживись, расчисть, докажи, что за село ратуешь... А он сразу кулаками грозит!
  На последней улице, где артель плотников выводила под крышу большой пятистенок, стояло ещё две захудалых избы. В ближней жила семья Алёны. Девушка, покрытая платком так, что и лица не углядишь, вышмыгнула на улицу, едва заслышала своё имя. Мать вскинулась, успела крикнуть беглянке: "Куда?" - но опоздала, а сама говорить отказалась наотрез, как Горбатов. Несолоно хлебавши, Аристарх и староста отправились назад. Праздное любопытство сработало или репортёрская жилка уже пробилась в Неманове, однако про новый пятистенок он спросил.
  - Сын, Йосиф, - скромно потупившись, похвастал Ошмарин. - На приисках хорошо платят. О прошлом октябре, на Покрова, он с Аксуная принёс пятьдесят рублей золотом. И в этом, у Носова, как шурф до золота добил, больше сотни ему отвалили. Вот достроит, а к осени невесту выберет...
*
  Что трудного - одолеть четыре версты, заночевать на участке Носовых, до сна опросить старателей и вернуться в деревню по утреннему холодку? Без велосипеда, тот стоял в сарае Ефима. И пусть натруженные верчением педалей мышцы ныли, спастически подрагивали - Аристарха гнал азарт. Рассказы Ефима и бабы Глаши - пусть те и не были очевидцами - обеспечили почти юриста отсылками на факты и доказательства: "Шик, блеск, красота! Старатели всё расскажут, могилу разбойников увижу, гляну на кости, они сверху, если Ефим не врёт..."
  Аристарх склонялся к мнению, что последнее нападение, на девушку и парня, не связано с убийством отводчика. Апоплексический удар купца Носова - да. В круг лиц, связанных с золотоносным участком, кроме инженера и актёра, следовало добавить Йоську-старателя . "И Степлтона, - размечтался репортёр, не желая расставаться с красивой версией. - Кто ты, the Lord of the ghoul from Andak-river?"
  Перипатетики знали, что делали. Прогулка здорово помогла привести мысли в порядок и составить новый план. Только неспешно гулять вокруг дома, это одно, а совсем другое - идти по сибирской глухомани. Репортёр рассчитывал добраться засветло, но обещанные "четыре версты" оказались длиннее, и он не поспевал. День слабел, превращаясь в сумрак. Вечерняя заря обманывала - красноватые небеса ничуть не помогали глазам, для которых за пределами броска камнем всё представало темнотой, хотя и разной плотности. Аристарх припустил в полный дух, навёрстывая упущенное, запаленно дыша и костеря себя за глупость: "Нет бы переночевать у старосты!"
  Надвигался цугцванг, говоря шахматным языком. Участок Носовых лежал в глубине тайги, куда сворачивать предстояло, перейдя Андак, но не сразу, а после одинокой сосны о трех стволах, которая росла на заливном лугу, в излучине Кии. Бревна, как мостки, лежали через столько ручьёв или маловодных речушек - кто их различит? - что счёт им давно потерялся. Сосна не попадалась, у реки сгустился туман. Попытка идти лугом не удалась - обильная роса тотчас промочила низ штанов и туфли. От ночлега под открытым небом репортёра спас чуткий слух. Далёкие голоса и характерные колёсные скрипы заставили замереть и обернуться. Копыта глухо тупали по мягкой пыли, двое мужчин что-то живо обсуждали, огонёк папироски рдел, ярчея при затяжке: "Коляска?"
  Обрадованный репортёр поспешил навстречу, готовя речь, чтобы напроситься в попутчики, но двухколёсный экипаж свернул, не дойдя до него. И стал удаляться!
  - Эй! Да эй же, господа! Я вам кричу! Погодите!
  Откуда силы взялись - Аристарх бежал и вопил в голос. Скрип прекратился. Звучный баритон строго приказал:
  - Кто? Подходи спереди и медленно, иначе выстрелю.
  - Я, я! Не волнуйтесь, не разбойник. Меня зовут Аристарх Неманов, я из газеты...
  - Как? О, Зевс, за что караешь ты? И тут от него прохода нет!
  Услышав интонации, репортёр понял, кого встретил, от неожиданности отступил назад, задел бок лошади. Злая кобыла повернула голову и цапнула Аристарха за плечо. Не так от боли, как от неожиданности молодой человек оступился и пал на одно колено. Рональд Носов сардонически захохотал, а потом назидательно сказал:
  - А не стой близко, она чужих не терпит! Ну, и какого рожна?
  - От Шамшуриных иду, - соврал Аристарх и прикинулся совсем дураком, - до Михайловки довезёте? Хоть на запятках.
  Хохот младшего Носова, гулкий, как жеребячье ржание, казалось, не кончится. Но спутник актёра, немец, судя по акценту, своим заступничеством смягчил Лизиного жениха. Тот унялся, ан, взять Аристарха в ландо отказался, покуражился:
  - Шагай за нами, тут недалеко. Я гнать не буду, - хотя места хватило бы и репортёру, стоило лишь ужаться на мягком сиденье.
  Участок, и верно, оказался недалеко. Зоревой подсветки хватило увидеть, как темный массив тайги расступился, образуя длинный лужок, на котором темнело жилище. Вблизи избёнка выглядела неказисто, криво, точь-в-точь лубочная, для бабы Яги. На решительный стук Носова и приказ открывать отзыв последовал тонкий, как бабий:
  - Чичаза, чичаза!
  Несомненный азиат держал в руках плошку, на краю которой коптил фитиль, воняя жареным маслом. Носов задвинул китайца в избу, вошел и первым делом зажёг керосиновую лампу. Яркий свет озарил неожиданно приличную обстановку дома. Печь половинной ширины стояла по центру, отделяя собой нары, шкаф и сундук от двух застеленных железных кроватей. У единственного окна располагался стол с задвинутой под него лавкой. Кроме горелого масла в воздухе витал аромат от пучков травы, развешанных по стене на деревянных шпильках.
  - Ходя, постели трогал?
  На жутко ломаном языке китаец пояснил, что вчера перетрясал и сушил простыни, одеяла, потому что мышь забралась на постель - хотела устроить гнездо. Носов погрозил ему пальцем, пообещал оштрафовать, если обнаружит, что бельё несвежее. Он даже понюхал простынку, прежде чем успокоиться. Немец тем временем стоял столбом почти у входа, отмахивая комаров, лезущих к лицу.
  Аристарх томился в ожидании за его спиной, не зная, как себя вести. Со слов старосты Ошмарина он представлял китайца другим, вполне прилично знающим русский язык. Весь план репортёра строился на том, чтобы разговорить работника, который провожал старшего Носова в злополучный вечер. Потом с его помощью осмотреть место нападения нечистой силы и пресловутую могилу разбойников. "Дёрнул же чёрт актёришку прикатить именно сегодня! - мысленно клял Аристарх младшего Носова. - А зачем? Немец, он кто?"
  Судя по толстенному портфелю, должность носовского спутника являлась бумажной, канцелярско-инспекторской. Сюртук украшали блестящие пуговицы в два ряда и петлицы с эмблемами. На них обнаружился герб и скрещённые молот с киркой. "Горная служба! Ещё один инженер? Нет, слишком простоват... Штайгер, скорее, - предположил репортёр, а затем отважился на проверку. - Да прямо спрошу!"
  Немец обернулся всем корпусом, ответил с пониманием собственной значимости:
  - Горный отводчик. Господа Носовы заявку подали, каковую надлежит проверить по заявочным столбам, по шурфам. Отвод - дело серьёзное. Добыча золота без разрешения невозможна, а сроки ожидания сократить только скорейшей проверкой можно...
  - Давайте поужинаем, - прервал завязавшуюся было беседу хозяин участка, вынимая из дорожного несессера бутылку вина, жареную курицу и прочую снедь, - да спать. Нам с господином Циммером завтра работы выше головы, не то что щелкопёрам некоторым!
  Рональд отодвинул на край стола весы, откупорил вино, разломал курицу, движением брови и кивком в сторону еды пригласил Аристарха. Оскорблённый репортёр отказался, вопреки бурчанию пустого желудка. Понимая, что кровать ему не причитается, он прошёл к нарам. Кипя гневом и желая перечить хамству Носова, он вежливо тронул спящего старателя за плечо:
  - Простите, но мне придётся спать рядом с вами. Будьте любезны, подвиньтесь.
  Тот поднял голову с валика, схожего по размерам с диванным, привстал на локте:
  - Тут тесно, постелите на сундуке, - и это прозвучало почти без акцента.
  - У вас прекрасный русский, а вы его коверкаете! Зачем? И звать, простите, как?
  - Ван Мин, - китаец заговорщицки прижал палец к губам, - не выдавайте, что я проговорился спросонья. Так проще. Все считают, раз говоришь плохо, то и соображаешь скверно, - вынул из запечья одеяло и небольшую подушечку, почти думку, набитую соломой: - Спокойной ночи.
*
  Наутро похмельный Циммер нехотя позавтракал бутербродами Рональда, сверху оглядел шурфы, попинал сапогом отвал, куда вела дощатая дорога для тачки, и углубился в лес. Аристарх, едва Носов с отводчиком скрылись с глаз, кинулся смотреть и огорчился: "Что примечательного в двухсаженных ямах?" Ниже плодородного слоя шёл галечник, а метрах в полутора от дна поднимались срубы из тонких стволов.
  - Чтобы стены не обваливались, - буркнул Ван Мин.- Золото? В галечнике. Я ведрами поднимал, к ручью возил, мыл. Раньше. Нет, теперь только охраняю, с ружьём.
  Вчерашняя дружественность китайца - как испарилась. Он, правда, поделился сухарями и куском жареной зайчатины, но молчал. Сейчас ответил нехотя, а вопросы о Демьяне, нечистой силе и про могилу - отклонил почти грубо:
  - Не знаю. Не слышал. Не видел. Йоська? Молодой хозяин две недели как уволил...
  Раздосадованный репортёр походил вокруг шурфов, покопал палочкой в отвале, надеясь отыскать крупинку природного золота - не себе! - Лизе на память. Больше подарить нечего, с его-то финансами...
  Горный отводчик и Носов не возвращались. Аристарх ткнул палочку в землю. Она легко прошла глинистый дёрн, захрустела в галечнике, подстрекая давить и дальше. Так почти на всю аршинную длину и погрузилась. Отряхнув руки и вытерев туфли о сочную траву, бывший студент сел на крыльцо рабочей избы, наблюдая за Ван Мином.
  Китаец десяток раз махнул литовкой, выйдя на заросшую дорогу, собрал траву в охапку и свалил перед кобылой. Та вместо благодарности цапнула его за предплечье. Ругаясь на своём языке, старатель отскочил. Репортёр усмехнулся. После вчерашнего он обходил кусучую скотину стороной. А китаец, вроде, опытный человек - не первый же раз Рональд приезжает - и так опрофанился! Аристарх даже чуток позлорадствовал: "Вот она, небесная справедливость. Ты отказал мне, а наказала тебя - кобыла!"
  Настроение тоже улучшилось. Ведь план следствия, намеченный им, выполнялся успешно. Немаловажно, что вчера он удачно солгал, де, возвращался с участка Шамшуриных, который гораздо дальше, на речке с лихим названием Антибес. Горный отводчик посочувствовал - ему туда путь только предстоял, чем невольно поддержал легенду репортёра. Рональд успокоился, а то дал бы осматривать участок! Теперь же бывший студент, ныне почти следователь - многое услышал, оглядел, осознал и мог строить предположения:
  "Самородок, шестьсот граммов... Найди дурака, который от такой добычи откажется? Мне пару килограммов, так и я бы продал, деньги получил, доучился... - мечты о будущем припутались, их пришлось отталкивать волевым усилием. - Стоп. О деле! Здесь не собака Баскервилей, не наследство, а добыча золота. Тогда почему Рональд его не добывает? Я бы ночами, когда никто не видит, и вся недолга..."
  Воображение мигом нарисовало, как он при свете факела кайлом выковыривает громадные самородки, складывает в ведра, грузит полную подводу, везёт в город и меняет на чемоданы денег... Скепсис, уже привычный, как у настоящего следователю - окоротил мечты: "Страхов рассказывал, жила потому и жила, что идёт в камне. И самая богатая за год давала пудов до пяти, а тут галечник с крупинками. Вот лежало бы золото кучей... Боже, так вот ответ! Клад, - Аристарх шлёпнул себя по лбу, - разбойничий! Именно его старатели нашли... А кто зарывал... который знал, что богатство здесь? Ошмарин Ефим, конечно. Стой, господин юрист, не спеши, думай..."
  Он подошвой расчистил в пыли круг, положил в центр крупный камень: "Клад, - добавил несколько средних, - Демьян, Рональд, Ефим, - и подвигал ими, ударяя один о другой, - Йоська, Ван Мин, - уронил ещё два маленьких. Фантазия разыгралась, рисовала картины одна краше другой: "Рональд, ему нужно избавиться от дяди и завладеть кладом? Да, если клад большой, а он и должен таким быть! Тогда надо застрелить дядю и закопать поглубже - в тайге кто найдёт? Хотя... Выстрел услышать могут. И руки марать... Кровь, а режиссёр у нас человек тонкий, творческий! Нездоровье дядино известно, баскервильскую собаку Рональд прочёл ещё в Англии, вот и нарядился фосфорным скелетом. Да только русский мужик крепче лордов..."
  Репортёр сдвинул камень в сторону, попробовал вообразить себя на месте старосты:
  - Ефим... Про него никто не знает. Но он выкроить время не успевает, староста ведь! Дела постоянно, а выкапывать клад долго, даже если убьёт китайца, и Рональд заявляется каждый день! Кстати, зачем? А и гадать не надо! Клад потихоньку увозит... А копает Носову... Конечно, - тут явно прорвалась досада на поведение китайца, и Аристарх сам это понял, но других кандидатур не оказалось, - Ван Мин! И охраняет и выкапывает..."
  Мысли пока не сложились в цельную версию, просто кружились чаинками в стакане, неся факты, имена, догадки, но собираясь понемногу в кучку. Единственное, что никак не укладывалось в схему даже приблизительно - убийство горного отводчика Фоминых. Если Страховым, из ревности, тогда почему здесь? Если в связи с кладом, тогда сложнее: - почему, за что, ради чего?  "Вполне возможно, - подстёгивал воображение Аристарх, - Рональд по сговору с инженером назначил встречу с Фоминых. Хотя, зачем ему это? - сделав над собой усилие, обелил он Лизиного жениха. - Фоминых убил кто-то другой, Ефим, скажем. По ошибке, вместо Рональда. А Носов боится всего подряд. Ведь настроен был вчера-то, как - наган наготове, чтобы пальнуть..."
  Поговорки не зря сложены. Сказано же: помяни чёрта - он тут! Вдалеке затрещали кусты, над ними суетно застрекотала пара кедровок. Носов бранил птиц, тайгу, болото, Сибирь и всю Россию. Багровый и потный Циммер молчал, но тоже выглядел недовольным. Помогая друг другу, оба долго чистили верхнее платье от хвои, паутины и брызг птичьего помёта. Затем отводчик что-то пометил в бумагах, заставил Носова подписаться, убрал акты в портфель и торжественно объявил, что можно возвращаться в город.
*
  Высадив Аристарха у дома старосты Ошмарина, Носов с нарочитым облегчением расселся и посетовал Циммеру, что столько времени пришлось тесниться. Добродушный немец пошутил, дескать, зато не в обиде, и приветливо помахал рукой. Ему репортёр ответил. Баба Глаша сказала, что Ефим уехал перемерять спорный луг. Надеясь на удачу, Аристарх решил навестить пострадавших от нападения упыря. И на пороге дома Горбатовых столкнулся с уездным исправником.
  - Вы какими судьбами, господин хороший?
  Тяжёлый взгляд Пестерева обыскал репортёра с головы до ног. Невольно тушуясь в опасении, что отец Лизы узнает про заимствование велосипеда - а его ведь подарок! - молодой человек промямлил, мол, Носов подвёз. Полуправда сработала, суровость ослабела до уровня обычной неприязни, и на опрос Алёны репортёра пригласили, как своего. Полицейским девушка заявила, что нечисть поднялась внезапно, как из могилы выросла. Запах тлена и костяную улыбку упыря она помнила хорошо, а потом, якобы, обмерла от ужаса. Тут жертва засмущалась, но мать отвесила ей подзатыльник, прикрикнула:
  - Всё говори, как есть! А вдруг тебе не почудилось?
  Совсем шёпотом Алёна призналась, что беспамятной оставалась, пока не пришла в себя от боли в нижней части живота. Подбирая слова, она жалобно поведала, что упырь "тыкал в неё и несколько раз пустил".
  - Что же не закричала, не отбивалась? Лицо его видела?
  - Нет. Жмурилась, мёртвой притворялась, как при медведе, если схватит. Отец так учил лежать...
  Поручив осмотр врачу, Пестерев велел всем выйти. Мать девушки заглядывала исправнику в глаза, причитая:
  - Если он её девства лишил, как быть-то? Порченую кто возьмёт, да без приданного... Одно у девки богатство было, плева да имя честное, а теперь как? Лопнула кунка, пропали деньги...
  - Не скули, - рыкнул Пестерев, - ещё неизвестно, вдруг ей примерещилось. Ты сама кому сболтнула уже?
  - Да боже упаси! Молчу и ей настрого заказала. Только про шею говорим, что там покусал, а ниже подола - не трогал!
  Врач вышел, ополоснул руки. Мать Алёны стояла рядом живым вопросом. Откашлявшись, эксперт многозначительно обвёл взглядом присутствующих, убедился, что посторонних нет, и обратился к женщине:
  - Сожалею... В промежности явные следы насилия, ссадины, кровоподтёки. Сперма, конечно, уже не определяется, но характерный запах сохранился. От девственной плевы ничего не осталось.
  Всхлипнув, мать закрыла лицо руками, запричитала. Исправник сделал врачу знак остановиться, ухватил женщину за плечо, повернул и заставил смотреть на себя:
  - Ты. Не будь дурой. Помалкивай. Быстро выдавай дочь замуж. Перед постелью порежь ей там губы, пусть покровит немного. Мне что, учить тебя? Иди к дочери, успокой!
  Только в полицейской линейке, когда они отъехали достаточно далеко, врач дополнил:
  - Она до этого вела половую жизнь. Дефлорация случилась давно, но тут травмы свежие, сразу видно, что насиловали её грубо. Уверен, что молодой парень, судя по следам на шее. Все зубы отпечатались, в одном месте насквозь кожа прокушена. Страстный, видать, упырь!
  - Та-а-ак, - протянул исправник, багровея. - Морозов, ты остаешься здесь, - скомандовал он офицеру конной стражи, - собираешь мне сведения о парнях, которые на Алёну виды имели. И всё такое прочее. Да смотри, не проболтайся, что нам доктор сказал. Посмотрим, откуда слух о насилии поползёт. Господин репортёр, а вы куда? Остаётесь? Тогда тоже рот на замок закройте.
*
  Аристарх проводил взглядом полицейскую линейку, вернулся к дому старосты. Того всё ещё не было. Баба Глаша, добрая душа, покормила репортёра и опять высказалась на тему упыря, конца мира и событий в деревне. Под её скороговорку начальное предположение, что "кладбищенский упырь" совершенно не связан с "носовским" - окрепло до убеждённости. "Упырей" объединяла только репутация нечисти, а таились под масками совершенно разные люди. Носовский искусник напугал фосфорным свечением, поцарапал железными когтями, а кладбищенский грубо ударил по голове одного, изнасиловал другую. Всей хитрости, что обулся во что-то широкое, вроде снегоступов. Не катился же на бочке, как цирковые медведи? Ну, и как-то использовал людской череп.
  - Ой, а я сглупил, - повела вдруг дальше могильная тема, - не додумал, не всё проверил! Зачем разрыли кости разбойников? Может, приврал Ефим Ошмарин? Или клад нашли там, вынули часть, а пока делили и дрались за него, кости не успели зарыть? Тогда Ван Мин мог не знать про клад, и сейчас, как дурак, честно охраняет шурфы. Рональд же сам, частями вынимает клад... Точно. Всё сходится. Вот зачем он избавился от дяди!
  Досадуя на Носова, который сегодня, вроде, добро причинил, подвезя до Михайловки, но вчерашним высокомерием сильно задел, репортёр вдруг воспылал желанием вернуться и отыскать-таки злокозненное погребение. В глубине души репортёра таилось понимание, что версия с кладом слишком сырая. Но так хотелось назло Рональду вернуться на участок: "Решено, значит, решено!"
  Прихватив обломок косы, сиротливо ржавевший в траве у ошмаринских ворот, Аристарх платком привязал его на руль и покатил знакомой дорогой к устью Андака. Ноги за вечер и ночь отдохнули, судороги остались в прошлом. Да и педали он крутил без особого нажима. Но даже невысокая скорость превосходила пеший ход, и через полчаса трёхствольная сосна, наконец-то, послужила маяком. Ради любопытства репортёр форсировал мелкий Андак и укатил просёлком чуть дальше, чтобы понять, где заблудился ночью. Что обидно, совсем малость ошибся - его следы завернули назад саженях в пятидесяти от брода.
  Ручей струился в зарослях кустарника, почти невидимый от дороги. Высокая трава хлестала по ногам, мешала ехать. Аристарх повел велосипед за руль, осматривая край непроглядной и непролазной тайги. Продолговатый бугорок голой, рыхлой земли нашёлся быстро. Могила, если то была искомая, разбойничья, и впрямь, выглядела довольно свежей: "А зачем её постоянно тревожить, раскапывать? Кажется, я прав..." Уложив двухколёсного коня в густую придорожную зелень, репортёр скинул пиджак, рубаху, штаны, оставшись в исподнем. Верхняя одежда и так основательно пропылилась, а пачкать её вдобавок землёй было бы вопиющей глупостью!
  В таком виде Аристарх и приступил к раскопкам. За неимением лопаты дело могло затянуться, но обломок косы существенно облегчил задачу. Когда железо стукнулось обо что-то твёрдое, в ход пошли руки. Большая кость легко вывернулась из рыхлой земли, за ней последовали другие. Части скелета образовали приличных размеров кучку. Ниже земля пошла твёрдая, утрамбованная или слежавшаяся до каменной твердости. Даже обломок косы брал её с трудом, отколупывая комочки. Могила, по сути, оказалась мелкой ямой продолговатых очертаний. Но вонь, даже смрад - она испускала настоящий, гнилостный: "Видимо, сырая от близких вод почва долго хранит запахи. Или тление плоти в таких условиях замедляется? Ой, как смердит! Отмоюсь ли потом? Надо поспешать!"
  Прикинув, где должна находиться голова, репортёр распахал там рыхлый грунт, и обломки черепа вывернулись наружу. Нижняя челюсть с парой жёлтых зубов оказалась целой, а вот остальные кости, когда-то вмещавшие мозг, оказались разломаны. Используя одну из них в качестве скребка, Аристарх выбрал всю рыхлую землю. Лицевого черепа, который известен, как портрет смерти или смертельной опасности, не нашёл.
  - Почему?
  Версии не приходили, а комары заставили обмахиваться срезанной веткой. В полуоцепенении репортёр переводил взгляд с могилы на кости, на обломки черепа, на груду рыхлой земли. Что-то не увязывалось. Ефим сказал - парни забросали могилу наспех, землю сгребали ногами, а холмик, который только что разрыл Аристарх, был выровнен и прибит сверху лопатой. К тому же, крест, связанный из веток, валялся в стороне.
  - Клада в могиле нет. И верно, какой дурак станет его тут держать? Ефим не врал. Они сдали все, что взяли на разбойниках, ничего не присвоили. А Носовы нашли остальное, собственно, клад. Но в другом месте. Когда били шурф. Тогда зачем кому-то разрывать и снова зарывать эти кости? Ничего не понимаю...
  Репортёр посмотрел на обломок черепа, который держал в руке. И только сейчас заметил следы от лезвия, которым её отрубали. Бережно отложив кость поближе к велосипеду, Аристарх так же внимательно осмотрел дно раскопанной могилы. В незначительном углублении зеленела не им прикопанная травинка.
  - Ага! И что же у нас тут схоронено...
  Он запустил пальцы в ямку, отбросил пару пригоршней земли, ощутил под пальцами мешковину, попытался вынуть находку, удивлённо охнул и тотчас завертел головой, заранее пугаясь внезапного появления как упыря - хозяина клада, так и конкурента. Чтобы прийти в себя и успокоиться после удивительной находки, Аристарху понадобилось не меньше получаса.
  Когда хаос в голове улёгся, он вернул кости в могилу, зарыл её, стараясь придать прежнюю форму. Даже охлопал, уплотняя землю, но потом спохватился, веточкой уничтожил отпечатки ладоней. Так же поступил и со следами ног - замёл, пятясь в кустарник. Велосипед, одежду, обувь и находку, как и срезанные веточки, короче, всё - он уволок туда же, за густой кустарник. И кончиком длинного удилища, которое обнаружилось под ногами, поднял, как сумел, везде - за собой тоже! - примятую траву. Насколько удачно получилось, Аристарх оценил, когда только-только кончил одеваться и обуваться.
  Кедровка сопровождала человека, который шёл к участку не по дороге, а в подлеске. Если бы не скандальная птица - быть репортёру обнаруженным. Но заранее предупреждённый и затаившийся в глубине обширного куста, он немного рассмотрел парня: "Кажется, Рональд с ним ехал в коляске. Скорей всего, Йоська. А что же он крадётся, - задался вопросом Аристарх, - так добрые люди не делают? Хотя... Я же тайком явился. Может, он за китайцем следит, по заданию Носова. Или за кладом..."
  Йоська прошёл совсем рядом, наступив на могилу разбойников, только что восстановленную. Неманов перекрестился облегчённо, когда спина парня скрылась за плотной стеной хвойных деревьев. Кедровка успокоилась. Всё стихло. Крадучись, репортёр пошёл в направлении участка. Он оглядывался, останавливался, передвигаясь от куста к кусту. Нарваться на парня, который, может быть, напал на Носова или убил Фоминых - совсем не хотелось. Но как не проследить?
  Далеко позади глухо затопали копыта. Шмыгнув под куст, загородив лицо веточкой, которой отбивал комаров, Аристарх дождался всадника и ошалел: "Рональд, собственной персоной! Верхом, на жеребце. Дела... Ты же часа два как увёз отводчика в Мариинск?"
  Рассказ шустрого Сёмы, полового из закусочной, всплыл из памяти: "...от конюшни задами можно, в проулок, а там до тракта рукой подать..." Репортёр едва не вскрикнул от радости, получив блестящее подтверждение своей версии. Как только Носов проехал мимо и скрылся из виду, Аристарх последовал за ним, соблюдая осторожность: "Интересно, у них тут встреча? Или Йоська по своим делам, уровнем пониже, с китайцем?"
  Опушка, вероятно, так называется, потому что её кусты опушают. Удачно для следопыта и неудачно для того, за кем следят. Прячась и оставаясь невидимым, Аристарх прекрасно рассмотрел, как Рональд и Йоська о чём-то разговаривали, спорили, будто торговались. Затем они обменялись - актёр подал свёрток, а старатель - купюры, их ни с чем не спутаешь даже издалека. Ошмарин спрятал свёрток за пазуху, направился обратной дорогой, а Рональд, ведя жеребца в поводу, двинулся к среднему шурфу. Там, наклонившись, он что-то сказал, махнул рукой.
  Репортёр сообразил, что там работает Ван Мин: "Значит, он жилу долбит. Клада Рональду мало, он ещё и золотишко тайком добывает. Вот прохиндей! А что же Йоська? Деньги... Неужели Носов ему золото и продаёт? Прямо на месте. Хитрый..."
  Ошмарин поравнялся с кустами, где таился Аристарх. Носов дал шенкеля, нагнал Йоську:
  - Репортёришке пришлось ночлег дать. Я на дороге след велосипеда видел. Вдруг пробрался?
  - Нет. Я бы заметил. Видать, дальше проехал.
  - Смотри, спрашивать станет. Отвадь, мол, ничего не знаю.
  - А его того,- с подначкой отозвался старатель, - не хотите?
  - Молчи, дурак, - гневно рявкнул Рональд, - нашел, чем шутить! Ровней себя возомнил? Знай своё место!
  Когда он умчался, Ошмарин пробормотал что-то. Репортёру послышалось: "... я тебе не подельник..."
*
  Солнце припекало голову, комары атаковали нещадно, и всё-таки Аристарх высидел в кустах достаточно времени, чтобы успокоить страх о возможной встрече с только что отслеженными заговорщиками. Он вернулся к холмику разбойничьей могилы, на которой пропечатался сапог молодого Ошмарина, вывел велосипед из кустов. Всё тихо, осторожно, кроме одного раза, когда споткнулся об удилище: "Какого чёрта оно здесь? Ручей вон где!"
  На просёлке, держась травянистой обочины, репортёр хитро проехал больше сотни сажен в сторону участка Шамшуриных, нарочито петляя - чтобы рисунок шины бросился в глаза воображаемому следопыту. Лишь потом направился в Михайловку. Тяжеленный свёрток висел на руле, примотанный поясным ремнём. Что в нём, Аристарх запретил себе называть, ни в уме, ни вслух: "Просто находка. Перед деревней зарою. На всякий случай. Или не рисковать, а то найдет кто, как я нашёл... Вот фокус будет! Нет. Ничего я зарывать не стану! Сразу еду в город, дома положу в саквояж, пусть ждёт, пока я все дела здесь не закончу. Да, так... И забыть до отъезда!"
  Йоську он не нагнал. Либо расчёт оказался верным и тот пешим ходом успел в Михайловку раньше, либо свернул. Репортёр вихрем промчался сквозь деревню, на вдохновении докатил к Мариинску и только у себя в комнатке успокоился. Находка легла на дно саквояжа, под бельё. И тут на Аристарха горой свалилась дичайшей силы усталость - он уснул одетый.
*
  Молва превратила нападение на девушку и парня - в злонамеренный подъём упырей из могил. Как положено при массовых помешательствах, пошли поиски ведьм. Старую цыганку, длинноносую и с бородавкой, обвинили в колдовстве, побили, а когда её сыновья набежали защищать - дело дошло до поножовщины. В Ильинке разрыли свежую могилу, где был погребён мельник, скончавшийся от водянки, и пробили тело осиновым колом.
  Выслушав надзирателей и пристава, полицмейстер поехал к жениху дочери. Молодой Носов в палисаднике рыхлил грядку, где стебли будущих цветков набухали бутонами.
  - Зачем? - проворчал исправник. - Да цветов сколько угодно в Томске, такие розы! Или вам орхидеи подавай?
  - Кто в Сибирском захолустье умеет выращивать цветы? Вот именно, только рожь и родится. А мне бутоньерку на свадьбу надо. Ну, не жарки же в петлицу колоть?
  Рональд расхохотался, запрокинув голову, показывая зубы. Темные длинные волосы, шелковистые, как хорошо расчёсанная грива, разметались. Полк, где служил Пестерев, ремонтировался гнедыми орловской породы, и те ржали именно так, задирая голову. Сравнение покоробило исправника, он вошёл в дом, сел у окна, наблюдая, как Тимошка, подросток лет пятнадцати, споро запрягает кобылу в ландо.
  - Ехать собрались?
  - Сгоняю на участок, а как вернусь, полный прогон пьесы...
  - Забудь о пьесе, - грубо оборвал его Пестерев. - Под суд пойдёшь, женишок. Незаконная продажа золота - уголовное преступление.
  - Что вы говорите, Матвей Си...
  - Что знаю! Вейншток учёт вёл. На последней странице ты, Рональд Эн, чёрным по белому, шестьсот рублей за самородок!
  Рональд смотрел на будущего тестя застывшими глазами. Видно было, что слова полицейского поразили его, подобно ножу мясника, безошибочно проникающему в сердце скотины. Но он быстро овладел собой, краска вернулась на щёки, лишь глаза метались, да пальцы теребили край скатерти.
  - Что будем делать?
  - В сообщники не записывай! Будем... Напортачил, а я выручай?
  - Пьеса. Вы из-за неё меня шантажировать решили, оттого и дома разговор затеяли, а не к себе вызвали, - забормотал актёр, в упор глядя на исправника и крепчая в голосе с каждым мгновением. - Значит, вам огласка не нужна...
  Разговор шёл не в том направлении. Первый страх Рональда пропал, а рассуждения ничуть не походили на раскаяние. Понимая, что дожимать жениха дочери надо срочно, Матвей Силович захлопнул створки окна и прикрикнул:
  - Ты мне никто, а что молва из-за тебя Лизу замарает, так Россия велика, уедем, никакой слух не достанет. А каково тебе перед судом стоять будет?
  - На голос не берите! Ничего вы мне не сделаете, та запись мало что значит. Я отопрусь, и всё, никто же не видел!
  "Ах, сукин сын, - рассвирипел исправник, - у тебя совести, как у змеи ног - не найдёшь! Вывернулся!" Пестерева взбесило, что актёришко мыслил, словно матёрый преступник-аферист. Никто задерживать и отдавать Носова под суд не станет, та книга доказательством только против Вейнштока служила. "Совсем худо, сглупил я, не напугал и авторитет потерял, - осознал главный полицейский, но самолюбие вскипело, он гаркнул, оставляя последнее слово за собой:
  - Зарекись, что впредь не продашь! Вот уверен, у тебя с разведки золотишко скопилось...
  - Нет, откуда?! А тот раз, я бы не стал, - горячо оправдался Рональд, видимо, опомнился, что спорит с будущим тестем, и захотел примирения, - всё случайно вышло. Йоська сказал, сколько стоит и где продать, я и обрадовался, что деньжат выручу. Вы же знаете, дядя меня почти нищим оставил. А свадьба не терпит!
  - Слово даёшь?
  Пестереву почудилась фальшивая нотка в клятве. Однако он отмёл подозрения в неискренности, всё равно ведь не проверишь? Раз уж пьесу отменить не удалось, Матвей Силович решил в открытую проверить одну важную догадку:
  - Юдалевичи помогли согласие управы получить на зал?
  - Они. Я обещал им долю в участке, как продавать стану. А что?
  Исправник даже руками всплеснул:
  - Зачем треплешь-то! Такие дела в секрете таить положено!
  - А я и не говорил. Они от Вейнштока узнали и пришли. Да что за беда?
  Матвей Силович покачал головой, мысленно обругивая Носова-младшего: "Ой, дурак... А если они тебя и дядю извести захотят, пока цена участка доподлинно неизвестна?", но делиться негативными, только полицейским свойственными подозрениями с простофилей не стал, а вернулся к пьесе:
  - Хому Брута ты играть станешь?
  - Да. Сперва хотел Вия, но потом убедился, что никто не тянет на роль бурсака, а она заглавная, ключевая. Кстати, Лизе я роль панночки отдал.
  Положительно, сей день назначен был довести исправника до белого каления! Пестерев ринулся прочь, чтобы не сорваться на площадную брань.
  - Матвей Силыч, вы что, против?
*
  Ефим Ошмарин не понимал, почему работящий мальчишка превратился в мужика, занятого одной думой - разбогатеть. Первый сезон, когда Йоська на Салаирских приисках заработал сразу пятьдесят рублей золотом, словно изувечил душу парня - он погнался за длинным рублём. И ведь накопил, набрал денег, дом строить надумал, бригаду плотников вызвал. Те уже заканчивают. Йоська в дом полностью перебрался и хвастал, что мебель заказал магазинную, дорогую, как у городских.
  Ефим встревожился, во время одной из частых отлучек сына дом его обыскал, нашёл нычку, с трепетом пересчитал купюры и вернул всё на место. Когда Йоська вернулся, староста пришёл на стройку, отозвал сына на разговор:
  - За полторы тысячи люди на приисках всю жизнь горбятся... А ты вмиг обогател!
  Йоська усмехнулся: - Хочешь забрать?
  - Своих в кубышке хватает, - оскорбился отец, - как помру, тебе же всё достанется. Но мои - честные. Горбом, потом, руками добыты, каждый целковый! А ты? Воруешь? Или старателей грабишь? Остановись!
  Сын долго хохотал над отцовским вопросом, хлопая себя по коленям, вполне искренне. Потом дерзко, свысока сказал:
  - Я головой заработал, не кистенём. Как, не скажу, ты всё одно не сумеешь.
  Разговор кончился. Йоська смотрел на плотников, которые усердно стучали, собирая конёк. Ефим смотрел на сына, который почти на голову перерос его, стал мужиком, но добыл деньги рискованным способом и не очень законным, раз умалчивает.
  - Чую, грех на них, пожертвуй церкви, раздай нищим. Признайся хоть мне, облегчи душу, не выдам. Знаешь ведь, свой своему поневоле друг. Совесть. Она чиста ли? Как жене в глаза посмотришь, что детям скажешь?
  - Батя, не суй нос, куда Фома хрен не совал. Вот женюсь, внуки у тебя пойдут, их строжь, а от меня отзынь! - Йоська пригнулся к отцу, глянул в глаза: - Я не убил, не украл. Я своё взял, честно обменял слово на деньги. У него их горой, он в деньгах купаться будет, а мне и пригоршню не стребовать?
  Ефим покачал головой, сказал непутёвому отпрыску, что не всякое молчание - золото, но сын отрезал:
  - Совесть? Себя вспомни. Разбойников, как собак, в яме зарыли. И скажешь, к рукам твоим ничего не прилипло? Все говорят, как ты с капитан-исправником сговорился. С чего он тебе подстаканники подарил, а?
  И отлетел, пал на спину от мощного удара отца. Ефим развернулся, уходя прочь, каменея спиною от крика:
  - Правда жжёт? Из-за тебя упырь в село пришёл! Из-за тебя Алёнку испортил! Вот погоди, в лесу поймает, живьём тебя, дурня старого, сожрёт! Совестить меня вздумал!
*
  Получив назад велосипед, Лиза тотчас потребовала урок вождения. Аристарх согласился, и они долго увлечённо катались по очереди. Странное дело, находка, о которой он репортёр запретил себе вспоминать, добавила ему уверенности. Девушка волновала его, как и прежде, но теперь он воспринимал её не только воздушным созданием и думал иначе, намного практичнее:
  "Мне бы тебя в жёны, Лизонька! Ты даже не представляешь, что за жизнь я уготовал тебе! Рука об руку, не зная забот, кроме рождения и воспитания детей... А я бы работал, не надрываясь, только по сложным делам, и стал знаменитым адвокатом... И салон, конечно, мы практиковали бы, чтобы весь Питер приходил, играл на рояле, читал стихи и волочился за тобой..."
  Та почувствовала отличие в поведении, удивлённо поглядывала на Аристарха, но не спрашивала. Таким, уверенным в себе, он раньше не был. Что-то произошло минувшим днём, и очень серьёзное, если исчез единственный недостаток, который раньше изредка промелькивал в репортёре - суетливость.
  - Женщина! Он ездил к ней! Он мне изменил, - ревниво подумала Лиза, но тотчас же обругала себя, приказала выбросить глупости из головы. - Да и пусть! Мне какое дело!
  Царственно поднявшись по ступенькам, она попрощалась кивком. Просьба, высказанная Аристархом в спину - о велосипеде на завтрашний день - приняла таким же кивком, чтобы не видеть его, чтобы не разрыдаться, не потребовать ответа. О, это далось с огромным трудом, но нашлись, нашлись силы не оборачиваться! А в горнице она шмыгнула к окну, прячась за занавеской, и смотрела, как Аристарх катил в руках велосипед, как оглянулся, улыбаясь.
  - Он смеется надо мной! Он опять едет к ней! Ну и пусть, кто он такой, - кусала губы Лиза, вбегая в спальню, бросаясь на постель и обливаясь слезами, - мне дела нет до чужих амуров!
*
  Ноги побаливали, но ехалось быстро. Без старосты Горбатовы к Аристарху отнеслись добрее, да и Андрей захотел выговориться. Даже о намерении жениться на Алёне поведал. Суровый отец окоротил парня:
  - Потерпи до осени. Радуйся, что кусака на девке душу отводил, а тебя садыкнул, чтобы не мешал. Ой, не блажи, какая нечисть? Она только когтями и зубами может, а тебя огуляли дубиной. Вот она-то. Йоська на могилке подобрал, - гигант предъявил толстый сучковатый дрын с обструганной рукоятью.
  - Что же вы дубину полиции не отдали?
  - Не верю я им, - насупился старший Горбатов. - И в упыря не верю, ведь...
  - Я тоже, - быстро согласился репортёр. - Это суеверие!
  - ... нежить только в ночи сильна. Где видано, чтобы кровосос при свете нападал? Ряженый то был! Знать бы, кто, - гигант мечтательно сжал кулачище. - Дубина? Да бери! Только на что она тебе?
  Аристарх не знал, но вещественное доказательство же! Холмс по следам зубов вычислил породу собаки. Монограммы дубина, конечно, не имела, но выпуклая полоска на срезе что-нибудь значит? Размышляя о пользе детективных рассказов, репортёр привязал дрын к велосипеду. И решил узнать у Алёны, кто за ней ухлёстывал, кроме Андрея?
  Возле нового дома Ефим беседовал с богато одетым селянином, который стоял к дороге спиной и строгал палочку. "Да это Йоська, - сообразил репортёр, напрягаясь от обилия подозрений, - тот ещё типус... С Ван Мином разведку вёл, уволен, деньги Рональду даёшь и берёшь что-то.... На Красной горке хороводился, дубину нашёл... Богатый сын..."
  Приказ Рональда молчать - сильно интриговал Аристарха: "Что тот велел утаить? Про нападение на Демьяна? Про клад? Если Йоська нашёл, то да. А Ефим? Если знал? Если узнал? И сейчас обсуждает, как клад хапнуть? Надо подслушать!"
  Репортёр не нашёл ничего умнее, как пригнуться и ковылять в полуприседе вдоль изгороди. Дурацкий план удался. Сидя под развесистым чертополохом, Аристарх слушал обрывки семейного разговора, плохо различимые за перестуком топоров и голосами плотников: "жертвуй храму, - это Ефим, - не убил, обменял слово... - сын,- себя вспомни, к твоим не прилипло? - опять он, и, после паузы, крик: - Из-за тебя упырь пришёл! Из-за тебя он Алёнку испортил!"
  По дороге быстро прошёл Ефим. Репортёр сделал вид, что завязывает шнурки, но староста ничего не заметил, он бормотал молитву о спасении. В задумчивости проводив его взглядом, Аристарх распрямился. Кажется, никто на него внимания не обратил - плотники стучали, поглядывая на Йоську, который унимал кровь из разбитого носа. Дойдя к неказистому домишке, репортер постучал и сразу вошёл. Удачно! Семья оказалась на месте. Чтобы убедить девушку не убегать, Аристарх пустил в ход всё красноречие, но Алёна, кутаясь в платок, наотрез отказалась разговаривать. Мать её грубо заявила:
  - Чего вы ходите? То с Ефимом, то с полицией, теперь вот сами? Нам вашей газеты не надо! Сейчас напишете чего, пойдёт о девке мараль и замараете, что хоть убегай!
  Раздосадованный Аристарх пошёл было забирать велосипед, но столкнулся нос к носу с Йоськой. Тот явно направлялся к Алёне. Смерив встречного недовольным взглядом, молодой Ошмарин посторонился, не сбавляя шаг, но Аристарх остановил его:
  - Простите, Иосиф. Можно спросить?
  - Некогда мне, газетчик.
  - Откуда вы знаете, что упырь испортил Алёну? Вы так сказали отцу, только что. От кого узнали?
  - Говорят.
  - Кто?
  - А-а, - махнул рукой старатель, - все говорят!
  Он постучал в дверь, распахнул. К репортёру донеслись слившиеся воедино приветствие Ошмарина и льстивый говорок Алёниной матери: "...здрасьте вашему дому... Йосиф Ефимыч, милости просим!"
  Женщина явно вняла совету Пестерева и спешила выдать "порченую упырём" дочь замуж. Понимающе ухмыльнувшись, Аристарх направился к дому старосты напрямик, через стройку. На стопе досок его внимание привлекли завитушки стружек от ножа Йоськи. На ходу прихватив один, длинный и широкий, репортёр мельком глянул на него и застыл, как вкопанный. Затем вернулся к доскам, взял пригоршню. Отойдя в сторону, он убедился, что на каждом завитке остался выпуклый длинный след, какой оставляет щербатое лезвие - неотличимый от следов на дубине.
*
  Выложив на стол полицмейстера кусок черепа, дубину и показав одинаковый след ножа на них, Аристарх понял, что победил. Вчера вечером, вернувшись из Михайловки, бывший студент долго сличал срезы дубины и стружку. А когда вспомнил про кусок черепа и принялся рассматривать его, то заподозрил и здесь участие того же выщербленного лезвия.
  Такие совпадения случайными назвать трудно. Пестерев крутил в руках предметы, не отрицая, что вместе они выглядят уликами, и слушал. Комментируя разговор Ошмариных, особенно выкрик Йоськи о насилии упыря над Алёной, репортёр-сыщик-следователь наслаждался выражением лица визави:
  - Считаю доказанным нападение Иосифа Ошмарина на Андрея Горбатова и его же насилие над девушкой.
  Главный полицейский внимал, постукивая пальцами по обложке дела. Та неплотно прилегала к подшитым бумагам и тихонько хлопала. "Хоть такие аплодисменты, - подумалось репортёру, - а ваши!" И он осмелел до рекомендации:
  - Арестовать Носова и Ошмарина. Допросить на предмет преступных сношений , и обыск учинить! Думаю, они вместе напугали Демьяна.
  - Не начинайте! Рональда мы проверили, он не мог...
  - Мог успеть, мог, я докажу! Вы поймите, они в сговоре! Я видел, как Йоська дал купюры, несомненно, а вот Рональд, как полагаю - золото. Их надо арестовать!
  - Нет, - резко отказал Пестерев. - Мало ли, может, Носов переплату получил, долг? Спросить спросим, прямо сейчас. Едемте!
  Притормозив у будки, Пестерев позвал в линейку городового. Дома Рональда не оказалось. Тимоха на завалинке бездельно лузгал семечки.
  - Хозяин с вечера уехали, - испуганно таращась на исправника, проблеял парнишка, - велели коляску заложить и уехали. Куда? Не знаю.
  - А жеребец? Только не ври, - немилосердно дёрнув Тимоху к себе, чтобы увидеть лицо, потребовал Аристарх, - хуже будет!
  - Да я уже отвёл, - плаксиво заныл парнишка, - как они прискакали, в коляску пересели, и отвёл в ям. Я что, мне не говорят, куда они...
  - А я знаю! В Михайловку, - вдохновенно предположил репортёр и тотчас же выдал просьбу в духе прокурора Мустафина, восторгаясь собственной смелостью и заранее зная отказ Пестерева. - Дом бы осмотреть, пока Носова нет? Уверен, много чего найдём.
  - Нет, не будем. А зачем ему к Йоське?
  Главный полицейский катал желваки, злился, понимая по разговору, что слишком многого не знает. Аристарх смилостивился, пообещал всё рассказать по пути к Михайловку.
  - Едем, ладно. Но я сперва переоденусь в китель, а то после пыли мундиру конец. Дай бог, Рональд Йоську не убьёт. Откуда вы знаете, что Носов туда кинулся?
  Лет шесть назад, когда Неманов учился, чтобы стать честным и неподкупным адвокатом - он бы ответил. Но сегодня, будучи неправедно обиженным, выдать причину такой уверенности? Увольте! Термины международного права - репарация, компенсация - успокаивали совесть бывшего студента. И потом, важно ли, как удалось спровоцировать преступников? Главное, вывести их на чистую воду!
*
  Кони несли линейку довольно резво. Аристарха и полицмейстера, который правил сам, наплевав на приличия и статус, обдувало свежим ветерком, а пыль доставалась околоточному, который сидел внутри. За время поездки репортёр пересказал Пестереву все добытые сведения, начиная с агентурных, от Сёмы и телеграфиста. Собственноручные, вернее, "собственно-ушные и -глазные" он оставил на закуску. Матвей Силович переспрашивал редко, но по существу, помогая Аристарху увидеть лакуны в версиях. Относительно клада исправник высказался категорически:
  - Ефим Ошмарин, и воровать? Вряд ли. Не сдал тогда, значит, не знал о нём. Да есть ли он, клад? Может, самородное золото, всё же? Ладно, возьмём Йоську, поспрашиваем Рональда, всё и прояснится. Мне главное, упырей выявить. Ну, если Носов...
  Пестерев с силой опустил кулак на крышу кузова. Высунулся околоточный:
  - Что?
  - Сиди, это я так.
  Двое верховых показались вдалеке. Они двигались ленивой трусцой. Когда на плече одного блеснул золотом погон, исправник облегчённо вздохнул:
  - Хорошо, Морозов со стражником, сразу и отконвоируют.
  В сопровождении конников, этаким кортежем, полицейские влетели в Михайловку. Стражник в белой гимнастёрке рванул за старостой, а командир уездной стражи сделал крюк по задам деревни, перекрывая второй выезд. Линейка остановилась у нового дома, полностью законченного. Светлое дерево придавало высокому пятистенку нарядный вид, окна сияли чистыми стёклами, а ставни, резные, но не раскрашенные, выдавали новострой.
  Репортёр и полицейские почти бежали, и Аристарх мимолётно удивился жалобному звяканью - дребезжал репеёк пестеревской шпоры. Взлетев по ступеням крыльца, он ринулся входить первым, но споткнулся о ногу полицмейстера. Локоть в мундире отодвинул репортёра назад. Околоточный, подчиняясь кивку начальника, нажал плечом, держа револьвер наготове. Дверь послушно распахнулась.
  - Ошмарин, выходи! Сдайся добром!
  Тишина. Полицейский открыл дверь в горницу, перешагнул порог. Исправник вошёл следом, Аристарх за ним. Красивая лакированная мебель, расставленная у стен, зияла распахнутыми дверками, опрокинутый сундук показывал пустое нутро, а пол был усеян раскиданной одеждой, подушками, перинами и посудой. Опрокинутые стулья, две коротких лавки, рукомойник и ушат, сброшенные и перевёрнутые, довершали картину разгрома.
  - Драка или обыск?
  Околоточный надзиратель, человек опытный, ответил коротко:
  - То и другое.
  Конский топот, шаги - появился староста под конвоем стражника. Тот успел примкнуть штык к драгунской мосинке и выглядел убедительно.
  - Здравствуй, Ошмарин. Где сын?
  - Откуда мне знать. А кто разор учинил? И зачем?
  Появился Морозов, доложил исправнику, что прочесал село:
  - Нету его. Если только пеший, под берегом прокрался. Следы коляски есть.
  Аристарх заторопился, напомнил, что надо сделать полноценный обыск. И сам принял в нём участие, старательно перенимая опыт. Собственно, ничего сложного в обыске не оказалось - методично себе осматривай каждый дюйм стен, потолка, пола, мебели, простукивай, прощупывай и проверяй. Тайник обнаружился за печью - вкладная половица. Когда околоточный - ему выпало везение - позвал полицмейстера и на виду у всех вынул холщовую сумку, Ефим Ошмарин горько вздохнул.
  - Вы знали, - сообразил Аристарх, - что он здесь прячет. Так сказали бы, чтобы время не терять.
  - Дурак ты, паря, - без уважения ответил старик. - Он мне сын...
  В сумке оказалось более полутора тысяч рублей, увёрнутых в бумажку, и свёрток с мелкими самородками, фунта три-четыре. Пестерев покатал пальцем золотые крошки, поправил пальцами кончики усов, велел стражнику и Морозову опросить соседей о коляске, драке, выстрелах и всём таком прочем. Репортёр обратился к листкам, в которые были завёрнуты купюры. Переложив деньги в просторную деревянную миску, он развернул печатные формы, разбирая убористые рукописные строки на верхнем бланке.
  - Матвей Силович, вот мы и нашли убийцу Антона Фоминых. Прочтите.
  - ...незаконная добыча... - процитировал исправник первую строку. - Вот как даже... Штраф не так и велик, тут другое должно.... Скорее, они клад нашли всё же, а Фоминых застукал. Вот этого испугаться можно! Земля-то казённая, значит, всё отойдёт государству. Йоська? Не уверен. Полагаю, только листки прибрал, а убил...
  И угрюмо замолчал. Аристарх догадывался, что думал полицмейстер сейчас о Лизе, чей жених определённо выглядел преступником. А вот у самого репортёра настроение подскочило до небес. Он нагло присвоил право вести допрос, предложил Ефиму присесть, попросил околоточного дать лист бумаги и карандаш, которые всегда есть у полицейского в поясной сумке.
  Пестерев возмутился, прогнал самозванца в помощь надзирателю. Вяло продолжая обыск, обиженный репортёр ловил каждый ответ старосты: " ... о деньгах у сына не знал. Про нападение на Андрея Горбатова и Алёну тоже не знал. Наряжаться упырём сыну не помогал... "
  Околоточный сказал, что "сходит до ветру". Улыбнувшись формулировке, Аристарх продолжил осмотр, поднял поваленную лавку и обнаружил под ней скомканную тряпку ядовитой расцветки. Развернул, обратил внимание на кровавый след и вдруг вспомнил:
  - Шейный платок? Матвей Силыч! Что я нашёл! Похоже, Рональд ранен. Надо спешить.
  - Так это Йоська его скрутил, значит...
  Исправник встревожился, а Ефим, напротив, воспрял духом:
  - Он мог, он в меня удался, силушкой не обделён!
  С улицы вбежал околоточный надзиратель, неся перед собой на палке вонючий предмет:
  - Вот как оно, прямо на дерьме лежит, я аж испугался, - он пошутил, довольный собой, - до медвежьей болезни, хорошо, порты скинуты были!
  - Что ты им размахался, - рыкнул Пестерев, рассмотрев лицевой череп, сильно испачканный фекалиями, - поди, сполосни водой и уверни хоть в лопухи, чтобы не воняло. Так, Морозов, ты с нами, а вы со стражником Йоську здесь ждите. Вдруг объявится, - и, усаживаясь в "линейку", добавил. - Если появится и тот китаец, с прииска...
  - Ван Мин, - подсказал Аристарх.
  - Без разницы, - отмахнулся исправник, - буду я имена запоминать! Задержите. Под замок.
  Ефим Ошмарин молча стоял на пороге нового дома. Аристарху он, сгорбленный разоблачением сына, показался пародией на себя, могучего старика, каким выглядел при первой встрече.
  - Жалко, - обронил репортёр, - Йоська у него единственный сын.
  - Как воспитал, - сурово откликнулся исправник.
  Поскрипывая на ухабах разболтанными скрепами, линейка пылила вдоль Кии. Морозов рысил травянистой обочиной. Тучи опять затянули небо, отчего духота уменьшилась. Но попутный теперь ветерок тащил поднятую колёсами пыль вперёд, та клубилась и оседала на одеждах. За долгий час китель Пестерева и сюртук Неманова обрели серовато-коричневый оттенок, а лица и руки бархатисто припудрились.
  - Жаль, не успеем... Труп спрятать можно, а кровь никуда не денется. Найдём! Всё равно жаль... Йоська прав, здесь Носова зарыть - век не найти... И китайца в пару, вот и нет свидетелей... Китаец может быть в доле... Тогда тем более прикончит, зачем делиться?
  Бывший студент и полицмейстер обсуждали варианты, перекидываясь ими, как два профессионала. После брода и поворота на участок Пестерев остановился. Сняв и выбив верхнюю одежду, они с репортёром обмахнули брюки наломанным таловым веничком и умылись. Отсморкав грязь из носу, Аристарх утёрся платком и попенял:
- Что вы фаэтон или жокейку не возьмёте? В глухом кузове задохнуться можно. Мы на ветру, и то...
- Как положено, - посуровел уездный исправник. - Вот из губернии новую линейку пришлют, с отделением для арестованных, та с решетками, продувается, - затем перешёл к диспозиции.
  Офицеру и репортёру он поручил идти к участку по сторонам, чтобы перехватить Йоську, когда и если тот ударится в бега при виде исправника. Оспаривать фланговый охват порученцы не стали, а покорно скрылись среди деревьев. Аристарху досталось брести вдоль речушки. Он заодно свернул к могиле разбойников. Та зияла раскопом, но в этот раз более глубоким и неряшливым, а кости - если репортёр правильно понял - некто с яростью изломал о ближайший кедр.
  Аристарх заспешил к речке, чтобы не отстать от Морозова, который уже скрылся в подлеске той стороны дороги. Уровень Андака заметно упал по сравнению с прошлым разом. Но форсировать даже мелкое русло - задача невыполнимая в ботинках, а разуваться и заголяться репортёр счёл излишней тратой времени. Он рассудил: "Йоська будет рядом с избой. Значит, оттуда выскочит, побежит через речку, я сзади и напрыгну..."
  Размышления прервал болезненный крик Морозова:
- На помощь!
  Не раздумывая, Аристарх ломанулся в ту сторону. Отбивая руками колючие хвойные лапы или закрывая от них лицо, он вмиг пересёк неширокую часть своего фланга, а за дорогой увидел склонённую спину офицера. Ожидая, что на земле окажется злодей или, того хуже, труп молодого Носова, репортёр так разогнался, что едва успел затормозить. Морозов стонал, пытаясь разжать капкан, стальными челюстями ущемивший голень.
  - Как вас угораздило?
  - Да разожми! Что спрашиваешь-то! Э, бестолочь! Ногой дави, на пружину, всем весом стань! Ну, сильней! На голову мне обопрись и стань! А-а-а! Да что ты дурак такой, соскальзываешь! Кость же, больно! Ну, дави!
  Аристарх суетился, боясь сделать офицеру больнее, и от робости именно то и делая. Зубья капкана расходились и сходились, пока репортёр мостился на пружину и весом продавливал её вниз, скользя мокрой подошвой по металлу. Наконец, он справился, кольцо пружины опустилось, дав Морозову возможность развести челюсти и выпростать ногу.
  - Медвежий... На кого ставили, - задумчиво сказал исправник, который тоже вернулся на крик, - кто ставил? Вопрос...
*
  В избе, куда исправник и репортёр с трудом ввели обезножевшего офицера, было темно, хотя день едва перевалил на вторую половину. Аристарх по памяти сунулся к столу, зажёг лампу, едва не сронив на пол весы. При свете, после перебранки с офицером, который распарывать сапог и штанину не дал и стоически перетерпел процедуру разувания, он рассмотрел рану. Ржавые зубья капкана в двух местах прорвали голенище и брючную ткань, но кость почти не пострадала. Найдя в ведре под крышкой воду, репортёр омыл кровь, поколебавшись, оторвал от простынки с кровати две широких полосы и как смог - перебинтовал. Пестерев не вмешивался, молча следил за перевязкой. Когда Морозов принялся вертеть испорченный сапог и причитать, исправник не выдержал:
  - Обрежь голяшку! Всё равно менять, с заплатами ходить не позволю!
  Офицер заткнулся, отхватил ножом голенище на уровне щиколотки и обулся. Тем временем Аристарх бегло осмотрел избу, пытаясь сообразить, был ли здесь Йоська и затаскивал ли связанного Рональда.
  - Коляски нигде не видно. Тут прибрано. Не похоже, чтобы кто-то рылся, - высказался полицмейстер. - Да... Жаль. Я надеялся, мы здесь все загадки и разрешим враз... Аристарх Андреевич, сходите за линейкой и конём.
  - Зря, получается, гнались? А куда же он свернуть мог? - заволновался репортёр. - Давайте участок обойдём, вдруг и заметим что?
  - Потом обойдём, а вы пока за повозкой сходите. У вас ноги порезвее.
  Репортёр, донельзя огорчённый провалом операции по захвату преступников с поличным, вдруг вспомнил письмо Асину, на которое ответа пока не получил.
  - Матвей Силыч, через десять минут пальните в воздух. Потом объясню, надо догадку проверить!
  Он прекрасно расслышал выстрел, когда привязывал к линейке Морозовского жеребчика. Тот горячился, приплясывал, раздувал ноздри, норовил выбежать вперёд, а возле избы заржал призывно, требовательно, вытягивая шею в сторону. Из тайги долетел ответ.
  - Тут они, - обрадовался полицмейстер, вынимая револьвер, - тут прячутся!
  Морозов, опираясь на винтовку, взятую у стражника, тоже хотел идти, но Пестерев велел сесть и быть наготове. Немного подумав, он взял у офицера револьвер и сунул репортёру. Аристарх покрутил в руках оружие. Тяжёлый и неудобный предмет, содержащий в каждом патроне смерть, вызвал у него антипатию.
  - Спасибо, не нужно. Я не смогу выстрелить.
  Взгляд полицмейстера был красноречивее некуда: "Ну, ты и дурак!" По счастью, коляска оказалась пустой. Выпутав повод из куста, Пестерев пренебрёг словами репортёра:
  - Укусит!
  Он схватил узду коротко, а когда кобыла дёрнула головой и клацнула зубами- железные пальцы скрутили нежную верхнюю губу в узел. Обомлев, лошадь попятилась, убедилась, что это ещё больнее, и покорилась. Дальше она шла за исправником ровно, старательно держась рядом и не делая даже попытки обнажить зубы. Аристарх, который сызмальства имел дело с покорными крестьянскими лошадками, в душе осудил жестокость укротителя, но подивился результату. Морозов, держа винтовку наготове, спросил начальника, что делать дальше.
  - Шкандыбай к шурфам, это близко, а мы края обойдём.
  Репортёр шёл, разглядывая знакомые вроде места, но замечая изменения. Породный отвал словно продвинулся, и дощатые мостки по его верху удлинились. Чтобы удостовериться, Аристарх поискал свой колышек, вдавленный в землю, где он два дня назад разыскивал золотинку. Частично засыпанный, там торчал другой, срубленный косо. На его длинном срезе проступала знакомая полоска от ножа Йоськи.
  - Матвей Силыч, гляньте! Был он здесь, следил за отвалом. И совсем недавно, потому что ветка свежая, кора даже не подсохла! Ничего не понимаю. Так клад или золото?
  Исправник кивнул, но тут Морозов крикнул от шурфа:
  - Тут он, внизу!
  И верно, на дне заметно расширенного шурфа, рядом со входом в горизонтальный туннель или штрек - Аристарх забыл название - лежал Йоська. На боку, как спят некоторые дети, согнув ноги и спрятав руки у живота. К его ногам, обутым в один сапог, сбегала веревка, закреплённая на вороте, какие ставят над колодцами.
  - Куда же он Рональда дел? - задался вопросом полицмейстер, окликая спящего. - Эй, Ошмарин! Вылезай! Ты арестован.
  Йоська даже не шевельнулся. После минуты бесполезных окликов репортёр слез по двум лестницам, первая из которых опиралась на маленький настил, а вторая спускалась к штреку. Легонько похлопав старателя по щеке, Аристарх забеспокоился, повернул лицо парня к себе, открыл веко. Глаз плавал хаотически, не останавливаясь, как бывает у слепых.
  - Ему плохо! Похоже, сверху столкнули.
  - Значит, тот всё забрал, а этого тут бросил, - констатировал полицмейстер, - ну что, для начала и одного негодяя хватит.
  Кряхтя и ругаясь шёпотом, он спустился по лестницам, смело заглянул в штрек, убедился, что там никого нет, потом перевернул Йоську на спину.
  - Да он по рукам связан! Эге... Морозов, давай сюда, ты мастер в чувство приводить!
  Распутав запястья и крепко потерев парню уши, офицер добился результата. Со стоном тот шевельнулся, отклонил голову и плачуще взмолился:
  - Хоть убей, не брал я золота. Откуда мне знать, куда ты его прячешь! Ну, богом прошу, поверь. Чем угодно клянусь, не брал! Лучше ходю попытай... - тут он раскрыл глаза и оборвал мольбы.
  - Ты кому это говоришь?
  Ответ прилетел исправнику сверху:
  - Мне.
*
  На краю шурфа стоял молодой Носов, держа револьвер. Он так ловко расположился, что опорный треугольник ворота скрывал его почти целиком. И актёр решительно целился, переводя ствол то на одного, то на другого.
  - В чём дело, Рональд? Объяснитесь, зачем вы схватили Йосифа Ошмарина?
  - Надо. Он меня обокрал и украденное не возвращает. А я такого обхождения с собой позволить не могу, - тут спокойный голос Носова сорвался, он истерически крикнул, швыряя вниз сапог. - Ты! Ты вор! Я твой след на могиле видел!
  Полицмейстер использовал момент, чтобы вынуть револьвер, но Рональд был начеку и выпалил раньше. Пуля ударила в обшивку рядом с Пестеревым. Мелкие щепки, пыль и осколки камня заставили всех замереть.
  - Ни-ни-ни, - предостерегающие покачал пальцем Носов, - даже не пробуйте. Пристрелю, знаете же, что я по бутылкам не промахивался. Карабин и револьверы бросьте в дальний угол. Осторожно, не дёргаясь... Вот, правильно. Теперь этого мерзавца вперёд вытолкните.
  Йоська, наполовину прикрытый Аристархом и Морозовым, помотал головой, отказываясь идти под пули. Носов прицелился, выстрелил и попал в икру босой ноги. Несильно, сорвав часть кожи, но кровь потекла обильно, а Ошмарин завыл, поджимая раненую конечность.
  - Что вы делаете, - собрал мужество и заступился за старателя репортёр, - он же истечёт кровью?
  - Молчи, щелкопёр. Молчи и молись, у меня с тобой особые счёты, - произнёс актёр, создав особо низкий голос, от которого у Аристарха по спине поползли мурашки.
  - Зачем вам это? Рональд, лучше сдаться. Клад того не стоит, он всё равно принадлежит государству. Антона Фоминых убил Ошмарин, он и ответит, а ваше покушение на дядю можно подать, как невинную забаву, по неосторожности повлёкшую...
  Пестерев говорил убедительно, Аристарх даже поверил ему, но актёр расхохотался:
- Сдаться? Зачем? Я ни в чём не виноват! Кто убил отводчика? Тот, кто и дядю - гадёныш, обокравший меня. Не верите? Ничего, суд поверит, ведь Йоська, застигнутый вами, сейчас будет отстреливаться, и крайне удачно. Вы все героически погибнете, но перед этим так смертельно раните мерзавца, что он истечёт кро...
  За спиной Рональда что-то мелькнуло, речь прервалась. Актёр сник и выронил оружие. Затем его голова и рука подались назад, исчезли. Кто-то опять мелькнул на краю шурфа. Ошеломлённые неожиданным финалом, только что приговорённые к расстрелу, полицейские воспользовались паузой, бросились к оружию и нацелились, готовые отразить атаку Рональда. На них глянул михайловский староста, держа двуствольное ружьё, которым, видимо, оглушил актёра.
  - Слава тебе, господи, - широко перекрестился Морозов, опуская карабин, - вот добрый человек нашёлся.
  - Ошмарин, - распорядился полицмейстер, - свяжи Носова.
  - Уже. Йоська, ты как? Поднимайся, - Ефим, двигаясь живо, совсем не старчески, спустился на серединные подмости штрека, встретил раненого, полубосого сына.
  А затем ловко вздёрнул нижнюю лестницу за мгновение до того, как Морозов поставил ногу на первую перекладину. Исправник, который поддерживал хромого офицера, сердито прикрикнул:
  - Ефим, что за балаган? Опусти, немедленно!
  Старик Ошмарин успел вытолкнуть сына наверх и вылезти сам. Теперь, опираясь на раму ворота, как на бруствер, он целился из ружья в людей, оставшихся в шурфе. Аристарх, только что напуганный актёром и едва отошедший от страха, попробовал философски принять очередной поворот событий, не менее опасный для жизни.
  - Матвей Силыч, спросите уж, что ему надо? Сына выручил, понятно. А тот, поди, на жеребце дёру дал, - бывший студент храбрился, старался не показать, что нервы на пределе, что эти испытания на мужество слишком тяжки для него. - Если Ефим время потянуть хочет, пусть скажет. Мы тогда приляжем, отдохнём...
  Пестерев философию в отношениях с подчинёнными не признавал, потому заорал на Ошмарина командным голосом, предрекая за неподчинение кары всяческие, перед которыми казни египетские блекли и мельчали. Но руки к револьверу не поднимал. Морозов тоже с тоской посматривал то на карабин, то на старосту. Аристарху офицер пожаловался вполголоса:
  - Зря исправник на него кричит. Ефим мало чего боится и промаха не даст. Охотник. Дёрнуться не успеем. Сперва нас, оружных, положит, потом перезарядит и вас кончит. Ума не приложу, что делать. Может, вы уговорите, чтобы он хоть сказал, зачем нас держит?
  Аристарх тронул спину полицмейстера. Тот смолк, оглянулся:
  - Что? Ладно, поговори.
  - Ефим, вы защищаете сына. Мы понимаем вас. Даже сочувствуем. Но зря вы это затеяли. Подумайте сами, ведь если Йосифа осудят в этот раз, то лишь за нападение на парня и девушку. Он молодой, отбудет срок, сколько там, года три? И выйдет на свободу. А если вы убьёте нас, ради того, чтобы он убежал, всё будет только хуже.
  Стволы ружья, два чёрных зрачка смерти, смотрели в лицо репортёру. Выше стволов, с прищуром, так же неподвижно смотрел старик. Без слов, без эмоций, как, наверное, целился в разбойников. Или в дичь. Забыв обо всём на свете, трепеща от страха и не желая умирать, Аристарх обращался к старику, надеясь, что его слова хоть как-то доходят, воспринимаются.
  - Вы искренне верите, что спасаете сына, а ведь наоборот, губите. Вам и ему придётся бросить дома, жить в страхе. И всё равно вы попадётесь, но это уже каторга. На всю оставшуюся жизнь. Зачем вам это?
  - Мне что, я пожил. А он только начал. И в тюрьму? Этот ваш, которого я оглушил, - прищур Ефима изменился, он распрямил голову, уже не прилегал щекой к прикладу, - тот Йоську подбил. Вы все такие, баре! Все воры. И нас такими делаете. Капитан-исправник почти всё, что мы на разбойниках взяли, себе забрал, я у него потом дома видел. На тыщи, то-то в столицу потом уехал! А нам по пять целковых. И подстаканники мне, чтобы заткнуть,взяткой повязать...
  Аристарх вдохновился. Ответ Ошмарина звучал ему мажорной музыкой. Староста не спешил убивать, он слышал, он слушал! Значит, стоит выводить его на переговоры, выпрашивать условия:
  - Не все такие, зачем вы огульно? И потом, никто же не обвиняет Йосифа просто так, ради забавы. Отвечать надо только за свои проступки, - начал было репортёр проповедь о справедливости, как в нём самом полыхнула затихшая было обида на жандармов, на судей, на чёртовых народовольцев, так подло подставивших его, совершенно невиновного студента, которым двигало только желание заработать на еду.
  Он, искушённый обещанием Кравчинского заплатить десять копеек за расклейку, оттарабанил условный стук в комнатку, где ему должны были дать стопку листков. А следом ворвались жандармы. И жизнь студента Неманова рухнула. Ему не верили народовольцы, считая предателем, ему не верили жандармы, считая упрямым революционером, а единственный человек, который мог сказать правду, начинающий писатель Степняк-Кравчинский - скрывался, не желая брать ответственность на себя. Голос репортёра сорвался. Он сглотнул комок, возникший в горле, махнул рукой и отказался от переговоров:
  - Да ладно, что это я... Тем я предатель, этим враг! Кого вы в барины записали? Меня, крестьянина... Эх, люди! Вы же все только себе верите!
  - То-то я думаю, почему ты со мной разговариваешь, как с ровней! Ты, это, не сердись. Я же не со зла, я за сына. Господин исправник, побожитесь, что Йоську по закону, только за что сам натворил, а не вместо этого барина!
  - Вот те крест, - широко обмахнулся Пестерев.
  Рядом с Ефимом возник Ван Мин, подбил стволы вверх, ребром ладони легонько ударил по плечу. Тот охнул, выронил ружье. Курки ударились об опорное бревно, оглушительно грохнул дуплет.
  - Салютация вам, господин репортёр, - проворчал Морозов, со стоном хромая к лестнице, которую китаец опустил в шурф. - Ловко уболтали.
*
  Толкая арестованных в спины, дежурный стражник и два городовых завели Носова и Ошмариных в кабинет исправника. Китаец шёл сам. Пристава Морозова повезли в лечебницу, а Пестерев и Неманов очистили, насколько удалось, платье от пыли с грязью и умылись, по очереди поливая друг другу на головы, шеи, спины, руки.
  - Только сейчас вспомнил, - как бы между прочим спросил полицмейстер, - стрелял я зачем?
  - Проверка слуха, - пошутил Аристарх, но тут же исправился. - Китаец и Йоська слышали, как Демьян Носов палил по нави. Понимаете? Значит, пусть не ночью, с рассветом, но проверить туда сходили. Видели разбитый фонарь и могли кое-что найти... И если поняли, кто напал, то могли шантажировать преступника. Мне кажется, я понял связь... А, сейчас всё узнаем!
  Освежённые, репортёр с исправником поднялись в кабинет.
  - Ну-с, побеседуем под протокол, - объявил Пестерев, делая знак стенографисту, - пока все вместе, чтобы общие вопросы прояснить, а подробности уже порознь рассказывать будете. Кто начнёт? Учтите, добровольное признание засчитывается судом и сильно смягчает наказание. Господин Носов?
  Рональд гордо качнул головой, отказываясь говорить. Его волосы, что вчера ещё так красочно метались ухоженной, промытой и вычесанной гривой, теперь спутались, сбились. В них торчали сухие травинки, листики, а былой блеск исчез под слоем пыли. Только глаза горели прежним, неистовым огнём, чему помогали натёкшие под них багровые круги. "Жаль, не я тебе синяк насадил, - мимолётно подосадовал Аристарх, - и нос хорошо бы на сторону свернуть!"
  - Тогда ты, Иосиф, - сменил направление исправник. - Отец просил за тебя, зачем подводишь?
  Молодой Ошмарин опустил глаза в пол и тоже отмолчался. Староста, единственный из троих со свободными руками, дотянулся к сыну, дал оплеуху:
  - Не молчи, изверг!
  В дверь постучали. Вошёл Асин, следом Мустафин. Если кто из режиссёров захотел бы увидеть подлинную немую сцену, похлеще "Ревизора", ему стоило войти следом за редактором и прокурором. Молчали все, но первым опомнился полицмейстер - сказался опыт:
  - О, явление Христа народу!
  - Стало быть, мы вовремя, - не стал протестовать Нил Фаддеевич.
  Гости поручкались, в кабинет добавились стулья. Рассевшись, редактор и прокурор вопросительно уставились на Пестерева. Тот решительно покрутил головой и показал на Аристарха:
  - Герой дня. Пусть объясняется, а я что? Так, подай-принеси.
  За всю жизнь крестьянский сын не испытывал такого торжества, как в эту минуту. Дыхание пресеклось, сердце заколотилось, во рту пересохло, а ум заработал с небывалой скоростью. Аристарх видел всё и всех в кабинете. Понурого Йоську, злого Рональда, смущенного Пестерева, озабоченного Ефима и невозмутимого китайца. Контрастом им выглядели ужасно заинтересованный редактор и довольный прокурор.
  Мгновенная идея - подать историю разоблачения преступников не как сухой рапорт, привычный этим стенам, а в духе историй Конана Дойла - понравилась репортёру. Он так много рассуждал, подражая Холмсу - в основном, от неумения мыслить, как следователь - что теперь решил поразить всех стройным и связным рассказом.
  - Будь я писателем, то озаглавил бы нашу историю - Упырь Навьего дня. Началась она в день, когда старатели Йоська и Ван Мин добыли из рудной жилы самородок...
  - Чтоб ты сдох! Иуда, - звучным баритоном выругался актёр, - всем жизнь сломал и наслаждается...
  - Жизнь себе сломали вы сами, как только продали самородок. Даже раньше. Пока отец посылал вам деньги, вы не знали им цену. Здесь, когда дядя вас ограничил, многие привычки стали слишком дороги, не так ли? Вы не могли прожигать жизнь, как прежде. Да, ваш яркий облик, обаяние, талант позволяли пользоваться щедростью приятелей, но унизительно каждый день обедать за чужой счёт. Так каждый рубль стал для вас значимым. И тут - шестьсот! Которые вынули из земли. Лёгкие наличные деньги, они вас сокрушили, стали навязчивой мечтой, идеей-фикс.
  - Но Рональду Назарычу досталось наследство, без малого семьдесят тысяч, - вмешался прокурор, а полицмейстер добавил: - Если удачно продать, то и сотня набралась бы.
  - Конечно. Только суда, который вернул бы ему право распоряжения наследственной массой, предстояло ждать почти год. А десять рублей в месяц, сколько давал дядя, нашему денди казались унижением. Он привык жить на широкую ногу. И вот, удачно продав самородок, Рональд понял, что можно снова ни в чём себе не отказывать. Если старатели будут добывать золото, а он - продавать, то и дядиных подачек не надо. Но Демьян Семёнович Носов воспротивился авантюре с немедленной добычей золота, зная о наказании, какое сулит закон нарушителям.
  В дверь кабинета вежливо постучали. Полицмейстер попросил минутку подождать, громко позволил войти. Страхов, сделав шаг внутрь, увидел множество народа и растерялся.
  - Входите, Илья Илларионыч. Это у нас надолго, а вы человек занятой. Что принесли?
  - Заключение по посудной лавке. Там просадка породы идёт. Я бы рекомендовал сделать сильный взрыв рядом, это намного ускорит процесс. Во всяком случае, потом трястись долго не будет. У меня всё, до свидания.
  - Погодите, - остановил горного инженера Аристарх. - Матвей Силыч, не возражаете, если господин Страхов к нам присоединится? Антон Фоминых в его ведомстве работал, - и снова повернулся к актёру:
  - Вы ведь не удосужились спросить у приятеля, чем грозит незаконная добыча и сколько времени занимает отвод участка? Напрасно. Уверен, господин Страхов бы всячески помог вам, ускорил процедуру. Так что месяца три - и вы долбили бы жилу без опаски! Но нет, вам всё нужно немедленно, по капризу... Потому и затеяли убрать дядюшку. Убивать оружием неприятно, да и опасно, вдруг осечка, или кто увидит, кровь на одежду попадёт... Книга, которая имела в Англии шумный успех, подсказала решение. Согласитесь, Демьян Семёнович очень походил на сэра Баскеривиля? Суеверный, полный, больной сердцем. Рассказу Ефима Ошмарина про неупокоенных разбойников, что закопаны на вашем участке - он сразу поверил, верно? Напугать бы его, но как? Легенд о собаке в вашем роду нет. И тут пастушок, которого задрала рысь, очень удачно умирает на краю кладбища...
  - Полноте, не Рональд распускал слухи о вампире! - возмутился горный инженер.
  - Не он. Невежества в уезде довольно и без того. Но вот пьеса "Вий" - разве не о торжестве нечисти?
  - Так, - согласился Страхов, - но что в том...
  - Оставим споры, поговорим об умысле и о преступлении. Случай напугать дядю представился скоро. В Петров пост...
  - Я пьян был в тот день, - презрительно бросил актёр, - и без коляски. А туда пешком не добраться.
  - Позвольте возразить! По записи в регистрационной книге ваш Тимоха получил жеребца на три дня. И в вечером конь исчез с конюшни. Страхов, может, вы брали?
  - Я и свою в те дни не трогал. Жене вздумалось навестить родителей...
  Аристарх победительно усмехнулся, разводя ладони в стороны на манер завзятого оратора:
  - Кто же, кроме вас, Рональд? Думали, что отпустив Тимоху, вы избавились и от свидетеля? Ан, нет! Вы не догадались, что парнишка сделает верный вывод по количеству несъеденного овса, невыпитой воды и отсутствию помета.
  - Конечно, ты, деревенщина, в дерьме хорошо разбираешься, - зло крикнул Носов, надеясь оскорбить репортёра.
  - Не только в нём, - миролюбиво парировал тот. - Но идём дальше! Думаю, вы отвлекли дядю тряпкой, где фосфором вывели череп. Прицепили её к удилищу на манер прапорца или хоругви. Пока тот впустую расстреливал страшилку, вы разбили фонарь. И в костюме скелета напали, собираясь стукнуть, если дядя окажется слишком живучим...
  - Почему я? Да кто угодно мог!
  - Не мог. Ваша кобылка терпела рядом только одного человека. Вас, а всех остальных кусала.
  - Верно, - вмешался редактор Асин, - Демьян Носов сказал, что кобыла стояла смирно, когда на него напала нечисть. В тот момент он был слишком напуган, чтобы сообразить это, а когда я спросил, тотчас сделал вывод, что вы, как минимум, держали её под уздцы.
  В этот момент Йоська, который сидел сгорбившись, распрямился. Руки, связанные за спиной, мешали, но старатель повернулся к отцу боком и попросил достать что-то из кармана пиджака. Стражник тотчас насильно усадил парня, однако полицмейстер заметил движение и заинтересовался. Ефим вытащил и развернул лоскут размером с большой носовой платок, простреленный в нескольких местах, а сын выкрикнул, обращаясь к актёру:
  - Вот! Я тебе говорил, у меня есть чем прищучить. Это, где он Демьяна Семёныча!
  - Шантажист, - ледяным тоном ответил Носов, - зря я поддался, в компаньоны взял. Не пришиб, как Антона, поверил, а ты золото украл!
  Ефим вступился за сына, тоже возвысил голос. Шум и гам затопил кабинет, командный голос полицмейстера велел увести арестованных, стражник и городовые бросились исполнять. Аристарх потерялся в этой суматохе, замолчал. Вдохновение покинуло его, а глядя в спину Рональда Носова, репортёр вдруг вспомнил о Лизе. Поэтому на вопрос Мустафина, в чём можно обвинить Ван Мина, причастного к событиям, грустно ответил:
  - В нейтралитете и невмешательстве. Но даже он в конце не выдержал, Йоську скрутил и Ефима, хотя тот уже сдался. От жизни никому не спрятаться...
*
  На перрон вбежали два городовых и кинулись по вагонам. Сердце Аристарха зачастило: "За мной?" Асин оценил ревностных служак иначе:
  - Не сомневаюсь, они арестуют сейчас кого-то. А завтра очередное громкое дело будет с блеском раскрыто!
  Тут в купе вошёл знакомый полицейский, козырнул и предложил:
  - Пройдёмте, господин Неманов!
  - А зачем? - воскликнул редактор, используя замешательство репортёра.
  - Велено доставить, - вразрез вопросу пояснил городовой, подхватывая тяжеленный саквояж Аристарха. - Ваши вещи?
  - Я сам понесу, вы лучше книги, - репортёр тусклым голосом оспорил выбор непрошеного помощника, обменялся с ним ношей и побрёл к выходу на перрон.
  Глеб Аркадьевич двинулся следом, хотя полицейский удивился:
  - Вас не приказано.
  - Сам знаю, что мне делать, - резко заявил ему редактор газеты, ни на шаг не отставая от репортёра.
  Поезд запыхтел и ушёл со станции, когда четверо мужчин подошли к личной двухместной коляске Пестерева. Городовой велел садиться Аристарху, а редактора остановил:
  - Извиняюсь, вам некуда, - и хлестнул лошадь.
  Недоумённый крик Асина: "Куда вы его?" - остался без ответа. Бешеная скачка заставила Аристарха крепко держаться, а голову, забитую тысячей тревожных догадок, не фигурально, а реально продуло свежим ветром:
  - Куда, всё-таки?
  - В лечебницу. Елизавета Матвевна, кажись, умирает. И вас просила.
  Будто обухом ударенный, Аристарх застонал и прикусил губу. Вчера ему не удалось попрощаться с Лизой, хотя он специально выбрал время, когда исправника не было дома. Но прислуга вернулась с ответом, что девушка болеет и принять господина репортёра никак не может. Чего-то в таком роде Аристарх и ожидал, ведь именно он разрушил её счастье, сорвал свадьбу с любимым человеком и, фактически, посадил того в тюрьму.
  Обвинения против Рональда, особенно, убийство горного отводчика Фоминых, да вкупе с покушением на дядю и незаконной добычей золота - тянули на полноценную каторгу. Какой уж там брак! Жёны декабристов ехали к мужьям в довольно комфортную ссылку, чтобы жить вместе, а когда муж в кандалах и даже обнять его можно раз в неделю?
  - Немудрено, что несчастная возненавидела меня, - шептал Аристарх, приказывая себе вычеркнуть Лизу из сердца, - но так даже лучше, я свободен. И слава богу, что я её не увижу больше... Уеду в Америку! Уеду. Завтра же!
  Ночь он бессонно метался по комнатке. Голова горела, губы сами рождали безумные, страстные речи, когда он решал ещё раз напроситься на встречу с Лизой, вымолить прощение, оправдаться, обещать любовь, исполнение всех капризов, лишь бы она согласилась уехать с ним. Но надежда сменялась отчаянием, и Аристарх плакал, сетуя на злосчастье, из-за которого опоздал встретить такую девушку, и вот, сломал её жизнь и разбил своё сердце!
  Потому у вагонного окна он сидел понурый, чем удивлял радостного Глеба Аркадьевича, который успел набросать план грандиозной статьи о расследовании. Сейчас же, услышав о смертельной болезни девушки, Аристарх клял себя последними словами. Глупый страх, обуявший его, когда городовой подхватил саквояж, исчез из памяти напрочь, сменившись гораздо бОльшим ужасом, почти паническим:
  - Я не успею к ней! - и криком на полицейского. - Да гони же ты, гони!
  У входа в лечебницу Аристарх выпрыгнул из коляски, не дожидаясь остановки, отчего споткнулся, упал, но даже не заметил боли. Он ворвался в приёмную с криком: "Где она?", растолкал пациентов, ждущих приёма, пробежал коридор в указанном направлении и увидел в распахнутой двери спину врача. Тот загораживал больного, у кровати которого сидел, но за ним, у окна, высился мрачный исправник Пестерев. "Здесь!"
  Лиза, укрытая по горло одеялом, на фоне желтоватой, застиранной наволочки выглядела иконописной святой. Но круги под глазами, бледность и пересохшие губы, волосы, всегда уложенные в причёску или крупно вьющиеся локонами, а теперь прямые - они придавали ей вид умирающей. И веки, закрытые, подчёркнутые густыми ресницами, тоже отдавали синевой. Аристарх оттолкнул врача, едва не свалив со стула, пал перед кроватью на колени, схватил ладонь девушки, холодную и вялую:
  - Лизонька, прости меня! Я не должен был, я не думал, что так получится! Хочешь, убей меня, но не умирай! Я за тебя умру! Ты должна жить, ты самая лучшая, ты ещё встретишь любовь, только живи!
  Не думая, слышат ли его другие, молодой человек говорил, говорил и говорил, ожидая хоть какой-то реакции, хоть дрожания век, хоть слабого пожатия пальцев, но Лиза безмолвствовала. Тогда он обернулся к вскочившему со стула врачу:
  - Доктор, да сделайте что-нибудь! Стоите тут, штанами трясёте, умный вид напустили, а она? Она умирает! Она умерла! Она не слышит!
  - Не голосите, юноша, - негромко ответил Егормин и обратился уже к исправнику. - Эта молодёжь! Совершенно невыносимая пошла. Так спешат делать выводы, что жить не успевают. У вашей Лизы была тихая истерика, а у него, - палец врача почти упёрся в лицо репортёра, - громкая, того и гляди, головой в стену бросится. И оба умереть готовы. А нет бы встретиться и поговорить, вместо того, чтобы травиться? Жить надо! Эх, молодость...
  Он повернулся выходить из палаты и уже в пространство, безадресно, произнёс:
  - Минута, две. Она придёт в себя. Только не орите, молодой человек. Это лечебница, не базар, тут людям покой нужен.
  Аристарх в наставлениях уже не нуждался - он неотрывно смотрел в лицо девушки, ожидая полного пробуждения, потому что холодные пальцы её шевельнулись, отвечая на его пожатие. И верно, две слезинки выкатились, глаза открылись. Лиза шепнула:
  - Уходите. Уходите, оставьте меня!
  - Вот уж нет, - возразил репортёр, покрывая её раскрытую ладошку поцелуями, - вы вечером больной сказались, а я хотел... Да сейчас всё выложу! Люблю вас без памяти, вы же сами видите. И вы меня, я понял, вы плакали от невозможности ответить мне взаимностью! Но теперь никто не стоит меж нами...
  - Стоит. Рональд нас разделил навеки...
  - Да как же? - возмутился Аристарх. - Нет его, вы не обязаны замуж. Будьте моей!
  Лиза залилась слезами. Румянец вернулся на её лицо, и темные круги под глазами выглядели уже не так удручающе, но она рыдала в голос, убивалась, как по невосполнимой утрате. Дал о себе знать исправник, подошёл, ласково, отечески спросил:
  - Лизонька, почему? Забудь ты о Носове. Если слухов боишься, так они недолговечны, поговорят и заткнутся. Или, хочешь, уедем отсюда?
  - Папа, вы не понимаете!
  Лиза выпростала ладонь из хватки Аристарха, прикрыла руками лицо и зарыдала ещё сильнее. Слёзы струились по щекам, капельками собирались на тонком подбородке, срываясь на всхлипах, что вызвало у репортёра прилив нежности и раскаяния в своей настойчивости. Он воскликнул:
  - Я уйду, Елизавета Матвеевна. Я дождусь, когда вам полегчает и приеду. Простите. Понимаю, вам тяжело...
  - Нет! Не уходите, я должна... Вы должны знать. Я слышала, вы меня любите. Я думала, что выйду за Рональда и разведусь, и никто не узнает...
  - Что ты голову морочишь! Говори уже, - не сдержавшись, загремел отец.
  - Я люблю, но вашей женой не буду, - девушка мокрой ладошкой схватила руку Аристарха, - вы меня возненавидите. Вы не простите!
  Сердце молодого человека ёкнуло. Страшное подозрение родилось в нём. И Лиза подтвердила:
  - Я отдалась Рональду. Я падшая женщина.
  - Тьфу, - негромко чертыхнулся исправник, - дура! Что значит растить дочь без матери... Смолчала бы, и дело с концом. Кто о том догадается, если по-умному?
  Но Аристарх вряд ли что слышал. Он скрипел зубами - с такой силой бушевало внутри, разрывая душу, попранное чувство собственника. Его Лиза, его тонкая, чувственная избранница, прикосновение к руке которой было сладостней любой плотской утехи! Его Лиза! Уже почти невеста, его цветок, бутон, который он ласково и нежно раскрыл бы только в первую брачную ночь! И - грязный, грубый, сладострастный убийца Рональд! Он обладал ею!
  Крестьянский сын Неманов выл, колотил кулаками в пол, как молотил бы по счастливому сопернику, уничтожая того. Вся культура, по крохам собранная за годы учёбы в Питере и нажитая самообразованием в колпашевской ссылке - улетучилась в мгновение под напором дикаря, облачённого в шкуры, с каменным топором в руке. Архантроп или неандерталец, а вовсе не юрист Аристарх Андреевич ревновал сейчас к другому самцу, который успел первым покрыть такую же дикую, как оба соперника, самку.
  - Ну, хватит, - могучая рука схватила "дикаря" за ворот, вздёрнула на ноги. - Онемел, слова сказать не хочет! Можно подумать, выйди она замуж да разведись, что-то изменилось бы! Пшёл вон. Знал бы, не возвращал...
  Грубые слова исправника сломали фантазию, которой только что тешилось воображение Аристарха Андреевича Неманова. Нет, он не вопил, не бил кулаками в пол, заходясь в дикой ревности - он молча и неподвижно переживал бурю в душе. Кто будет спорить, что чем сильнее горе, тем слаще радость? Качели эмоций раскачиваются в обе стороны одинаково. Любовь и ревность - неразрывны.
  Мужчина, если настоящий, должен ревновать любимую, как самое дорогое, что есть в жизни, потому что иначе он за неё биться не станет. За избранницу воюют все самцы на свете, от крошечной ящерки до грозного слона - так велит им природа. Это понятно любому незашоренному человеку, кроме разве что ханжей в юбках, с губами, недовольно собранными в куриную попку. Но человек от дикого животного отличается весьма и весьма сильно. У него есть сознание, чтобы укрощать инстинкты.
  Неманов справился со своим дикарём. Тот стушевался, вспомнил о десятках побед над разными женщинами, равно безразличными ему. Единственная связь Лизы выглядела кристально чистой: "Она думала, что любит его, потому что меня не было. Едва я появился, она увидела разницу и полюбила меня так, что готова была умереть. А я? Я сбежал... Моя любовь - жалкое отражение..." Понимание причин, гордость избранника, осознание собственной мелкости и раскаяние - последовательными волнами смыли ревность без следа, без остатка.
  - Да пустите же!
  Аристарх вырвался у Пестерева, бросился к Лизе. Стоя на коленях, дотянулся, обнял, прижал к себе, губами убирая слёзы:
  - Моя. Никому не отдам. Ни Рональду, ни ревности, никому. Я не Отелло, я просто безумно люблю тебя.
  За спиной крякнул полицмейстер, скрипнула дверь, голос врача похвалил: "Другое дело!" Любимая женщина ожила, стала робко отвечать на поцелуи, руки её легли на плечи счастливого Аристарха. А на самом краешке его сознания, наконец-то, решился житейский вопрос - как быть с заначкой Рональда, в разбойничьей могиле?
  - Государству? Нет. Это компенсация. Да. А Лиза поможет правильно потратить!
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"