Петров Иван Игнатьевич : другие произведения.

И.В.С. Глава 5

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.45*12  Ваша оценка:


Глава 5

  
   - Ай-ай, дяденька, больно! Не бейте меня, за ради Христа. Я больше не буду! И, резко набрав в легкие воздух - пронзительно, перекрывая вокзальный шум - Убива-аа-ают!!!
   Самый неудобный возраст для попрошайничества и уличного бандитизма. Мальчишке лет тринадцать - четырнадцать, весь шарм кудрявого ангелочка уже в прошлом, а тощее, жилистое тело пока не может ему обеспечить гарантированный авторитет у нуждающихся в изъятии лишних дензнаков граждан. В щипачи, если пальцы позволяют. Только в щипачи! Таков мой вердикт.
   А что мешает? По-видимому, авторитет лидера вокзальной шайки беспризорников. Руководящие обязанности, текучка, не дают сосредоточиться на учебе, отвлекают от наработки мастерства. Этих малолеток уже штук пять подтянулось к месту нашей беседы и, только отсутствие команды "Фас", не дает им бросится всей толпой на пожилого кавказца в кавалерийской шинели. Кто меня знает - вдруг я комиссар и при нагане? Наверняка - при нагане и - явно не заезжий лох. Вот на отработку действий подчиненных в подобных ситуациях и уходит время, уворованне у оттачивания навыков личных умений. И приходится действовать по старинке - на рывок. Вот рывок у него в команде поставлен. Чемоданчик Федора уже далеко, ничего не поделаешь. А все потому, Феденька, что твой грозный вид матерого гимназера произвел на молодых привокзальных жителей совсем иное впечатление, не то, что ты ожидал. И, как результат, пока ты пыхтел в схватке в верхнем партере один на один! с задержанным тобой главой местной мафии, чемоданчик, набитый бельишком и средствами личной гигиены, заботливо тобой укладываемый целых два дня, сделал ноги. О! грозный защитник личного имущества и чести сестры!
   Ладно, Федька не пострадал, фингал под глазом ему награда. Надя так и сидит на своем чемоданишке, испуганно обозревая происходящее. Ничего страшного, ее вещички на месте, а то, действительно, была бы проблема ниоткуда.
   Молодец пацан! Не стал резать Федора, выдержал правила игры.
   А вот меня резать пытался, два раза: сначала - подобием финки, сделанной из кухонного ножа, настоящее произведение детского творчества. А потом, проследив его полет и заметив место в зарослях прошлогоднего бурьяна у платформы, куда он канул, - длинным ржавым гвоздем, вынутым из-за голенища опорки, бывшей когда-то сапогом. Мне что тебя - обыскивать прикажешь? Такие шикарные лохмотья могут скрывать что угодно, от револьвера до горсти вшей. Не брезглив, но это уже перебор. Сам себя обыскивай! Вообще-то, начальник должен следить за своим внешним видом. Авторитет идет в недосягаемую высоту и окружающие начинают правильно на тебя реагировать. Какой ты пример подаешь подчиненным? Ты же среди них самый грязный и драный, куда народ поведешь? Вот тот твой десятилетка вполне прилично одет, можно принять за отставшего от поезда. А ты - как из бочки с горелым мазутом не вылезаешь, штаб себе там завел!
   Но, характер есть, глаза сверкают! Уважаю. И хитрый!
  
   - Эй, мужчина, хватит мальца тиранить. Отпусти его! Чего привязался? Видишь, голодный он.
  
   - Совсем дите еще! Комиссары детей хватают! Что он тебе сделал-то?
  
   - Мальчишки подрались, а этот встрял.
  
   - Да-а-а, вот такой у нас во дворе соседа ножом пырнул! Жалельщики! Сдать его, куда следует!!!
  
   - Я тебя сам сейчас сдам, сволочь! Вали отсюда! Ты!!! Слышал! Отпусти, говорю!
  
   Вокруг нас потихоньку собиралась толпа. Особенно выступала гонористая бабка, пожалевшая дитю. Крепкий блатной, лет двадцати пяти на вид, схватил меня за руку, которой я за шиворот удерживал юного попаданца. Попаданец плаксиво заныл.
   - Дяденька-а!
   Ага, ты еще завопи - Хулиганы зрения лишают. Чего ж ты так? Девочки же смотрят. Я о Наде говорю. Стисни зубы и молчи, как партизан на допросе. Не, все-таки хитрый, как по нотам партию ведет. Ну что, крыша вокзальная, твоя очередь? Действуй, раз уж взялся за мою руку.
   А, вот и патруль. Послушаем.
  
   - Николай, что тут у вас? Граждане, не толпитесь. ДокУменты предъяви.
  
   Последнее уже ко мне. Зажратый какой-то патруль. Так, на первый взгляд, обычные солдаты, но морды сытые. На московском пайке сейчас такую содержать не удастся. Выпали у меня вокзалы из поля зрения, пока мыслил глобально, а здесь, похоже, за год все наладилось по стандартной схеме. Москва. Послушаем еще.
  
   - Мальчишки задрались, а этот напал, избивать начал. Вы на морду его гляньте! Шинель офицерская. Контра!!!
  
   - Документики, значит, липовые... Ну что, догулялся? Пойдем, разберемся, что там за документики. И вы, двое, подымайтесь. Девчонку допросим. Ладненькая девчонка. Расскажешь нам, чего видела?
   - Расходитесь, граждане! Расходитесь!!!
  
   Сказал бы, что занятно было наблюдать ужас и недоумение в глазах Феди и Нади. Не занятно. Чего-то до них начинает доходить, надо с их воображением потом что-то делать. Нельзя так на все реагировать, никакого здоровья не хватит. Язву наживут.
  
   - Вы все задержаны! Сложить оружие! При попытка бегать - стреляем!
  
   Что значит - хорошо поставленный командный голос с прибалтийским акцентом. Никаких эксцессов. Оружие на землю, даже патруль свои мосинки сразу уронил. Десяток латышских стрелков цепью перекрыли перрон, с другой стороны к нам бегут еще человек тридцать. Можно сигануть с платформы и попытаться уйти, но игра, по-моему, не стоит свеч. Затравят.
   Весь вокзал в курсе, что здесь уже два дня, как расположился батальон латышей, ждут отправки на фронт, нет состава. Малолюдно-то как! Никто никуда не едет, у всех дела на месте, сроки отъездов переносятся. Пусто. Есть народец, но нет вокзальной толчеи. Все чинно, спокойно, даже местное руководство заскучало, прибыло посмотреть на наш концерт.
   Ничем особенно не примечательный блондинистый тип в клетчатом пиджаке издали держал ситуацию под контролем. Расположился в третьих рядах, даже чуточку в стороне. Крупная шестерка, выставленная им перед собой, как щит от возможных проблем, старательно мониторила перрон за спиной у начальства, вяло имитируя беседу. Сам же козырной периодически поглядывал из-за этой глыбы и внимательно слушал. Но - любопытство сгубило кошку. Когда я доставал документы, он сократил дистанцию, слегка отодвинув своего помощника, и мы встретились глазами. По-взрослому посмотрел. Опытный у него взгляд, понимающий. Возможно, даже просек уже всю ситуацию, но уйти не успел.
  
   Петерс картинно сделал два шага мне навстречу. Еще бы честь отдал, совсем уже...
  
   - Товарищ Сталин, какой будет ваш приказ?
  
   - Все свободны, кроме... Задержать и обыскать патруль, этого - я показал на оторопело стоящего Николая - и тех двоих. Оружие изъять. И соберите то, что они здесь набросали.
  
   Повернувшись к впавшему в транс подростку, подмигнул, а затем, развернув к себе спиной, дал хорошего шлепка по заднице, выбивая скопившуюся пыль.
  
   - Думай! Маленьких береги. И не шали.
  
   Ишь, как думать побежал. Прочая публика молча и без вопросов так же наращивала расстояние.
  
   - Хорошо. Поднимайтесь, пойдем, посмотрим наши вагоны.
  
   Надя и Федя определенно в прошлой жизни были жирафами. Можно наглядно наблюдать, как до них доходит. Вот сейчас до них дошло, что сказал Петерс. Все-таки, брат и сестра, очень заметно.
  
   А до группы задержанных тоже что-то дошло и они загомонили, каждый на свой лад, пытаясь из кольца набежавшего оцепления докричаться до нас с Петерсом. И все объяснить! Поймав взгляд Петерса, показал глазами на дальний забор вдоль железнодорожного полотна. Он кивнул. Я посмотрел на свою молодежную команду и снова взглянул на Петерса. Еще один кивок. Кремлевская школа.
  
   - Товарищ Петерс, я жду вас у вагона. Отрядите со мной пятерых бойцов, а сами сопроводите этих граждан для выяснения личностей. Если все нормально - отпустите.
  
   Повернувшись к поникшей пятерке:
  
   - Надеюсь, у вас все в порядке с документами?
  
   И, не слушая утвердительных криков, двинулся по перрону, отмахиваясь от назойливого Федора, который старался все мне объяснить, еще раз, в лицах, переживая свой подвиг.
   Наденька, подхватив пожитки, семенила следом. Двое галантных латышей все время пытались переложить ее ношу в свои руки, борьба с ними отвлекала ее от федькиной повести и мыслей о пережитом. Жизнь продолжалась.
   Минут через десять где-то справа в полукилометре грохнул залп, потом еще несколько отрывистых выстрелов. Я оглянулся. Глаза у остановившейся Нади были широко раскрыты в невысказанном вопросе. Сейчас заплачет. Пришлось усмехнуться успокаивающе.
   - Пугают. Чтобы бежали и никогда здесь больше не появлялись.
  
   Можно было попробовать отправить пацаненка в ЧК с запиской Феликсу, чтобы присмотрел, прислонил к какому-то делу. Но рискованно. Хрен его знает, какая шлея Эдмундычу под хвост попадет, что будет с запиской и пацаненком. Информации у мальчишки никакой нет, а в подвалах идет практически гласное соревнование - кто быстрее и качественнее забъет арестованного. Это поветрие уже распространилось по всем городам, где мы пока удерживаем позиции. Народ изощряется в применении средневековых пыток. Это они так думают. На самом деле, никаких средневековых пыток никто не применяет, мне ли не знать. Разве что, у наших китайских наемников в отрядах есть что-то похожее, да и то, все, что они делают, проходит скорее по разряду средневековых казней. Информацию такими способами никогда снять не удавалось. По крайней мере, на моей памяти. Не доживают люди до разговора. Наши венгры и австрийцы пытались что-то изобретать, но быстро забросили, скатившись до уровня русских коллег и называя это азиатской жестокостью.
  
   Перрон закончился и образовалась свалка галантных кавалеров, наперебой предлагавших даме ручку для оказания помощи в прыжке с платформы. Я в свалке не участвовал, увлеченно раскуривая погасшую трубку несколько в стороне, а Федька пытался слезть с платформы самостоятельно. Его попытка лечь на брюхо и спустить вниз ноги, страхуя себя руками, была всеми замечена, но, для сбережения Фединой гордости, проигнорирована. Спрыгнул, не расшибся и тут же бросился разгонять наглецов. Пришлось вмешаться и, слегка покрасневшая Наденька, наконец, смогла коснуться песка железнодорожной насыпи носочками своих очаровательных ботинок.
  
   В стране идет обоюдное истребление, уничтожение себе подобных. Равнодушное, как ответ на заданный для проформы вопрос. Ты меня спросил, а я тебя убил. Убить так же просто, как ответить, это тоже ответ. И жадное терзание тел в отдельных случаях, изощренные казни, наслаждение муками жертв. Похвальба, истинные дети дьявола. Крушение морали, сопровождаемое иступленным, сознательным, демонстративным отрицанием всяческих правил и норм, связывающих человека. Изнасиловать и истерзать ребенка. Не просто убить оппонента, а замучить его, долго, напоказ. Отрубить голову, попивая вино, без всякой брезгливости к запаху и отвратительному состоянию останков.
   И тупая, безысходная покорность жертв - тех, кто не прошел обряд инициации новым знанием, кто не опален диким противостоянием войны. Покорность римских патрициев, поколениями поставлявших чиновников гражданского общества, не державших в руках меча, с детства практиковавшихся в искусстве произнесения речей на подиуме, знатоков юстиции, перед занесенной над головой корявой дубиной невежественного германца, гордо вскидывающих взгляд, натягивая кожу на горле под франкским мечом.
  
   Да, сравниваю. И тогда, и сейчас. Все они - мой народ. Люди были лучше. То, что делает человека человеком, присутствовало в них в большей мере. Чистота души, душевность. От отца к сыну, из поколения в поколение. Племя прививало мораль. Она впитывалась с молоком матери. Хотел сказать - шло воспитание, но о каком воспитании могла идти речь? Разве что - личным примером. Как звериный детеныш знает от рождения все, что ему необходимо для выживания. Инстинкт! Да, пожалуй, это был инстинкт человеческого рода. То, без чего мы бы не выжили, как вид. Перечислить этот свод правил невозможно, столько деталей, нюансов. Но основная масса людей жила в соответствии с этим сводом с рождения, росла, растила своих детей, внуков, а экземпляры со сбитым генотипом отбраковывались на ранней стадии.
  
   Жарко, все-таки. Пришлось снять шинель. Никаких вещей с собой брать не стал, одел что поновее. Чемоданы не люблю, руки должны быть свободны, а вещьмешок... Еще бы узелок на палочку и - вон из Москвы. Долгие проводы - лишние слезы. Не к месту, но к настроению...
  
   Приехав с утра на Казанский вокзал, наша изготовившаяся к путешествию троица никакой информации об отправке поездов на Царицын не обнаружила. Ни наглядной, ни устной. Лишь портреты Ленина и Троцкого, украшавшие фронтон здания, твердым взглядом указывали путь будущим поколениям. Вам туда!
   Народу на перронах и вокруг вокзала было относительно много, но заполошной беготни с воплями, плачем, ронянием багажа, сопровождающей намечающийся отход состава, абсолютно не наблюдалось. Основная масса отбывающих плотно расположилась по всему околовокзальному пространству, пуская корни, лишь некоторые граждане шлялись между кучами стерегомого барахла в поисках кипяточка и удовлетворения прочих прозаических надобностей. С отъездом ничего не намечалось. Никуда. Все тупо ждали. Усадив молодежь на вещички на разысканное пустующее место в начале перрона, я минут десять пошатался вокруг, задавая всем подряд дурацкий вопрос - Вы не знаете?.. Не знали, а меня и знать не хотели. Ни одного представителя железнодорожного ведомства поймать не удалось и, выдав молодым людям указание сидеть и не разбегаться, я двинул в здание вокзала, прямо к самому главному местному начальнику.
  
   Опыт путешествий в этом времени у меня кой-какой имеется. Покатался уже на всяческие переговоры. Разберусь. Один только раз мой переезд из Петербурга в Москву готовил Бонч, как управделами Совнаркома. Он же был назначен инициатором решения о временном переносе столицы. Тайна сия великая есть, окромя Ленина и Бонча - никому! Нигугу! С середины февраля пол-города обсуждали намечающееся событие, ведь золотой запас вывозим. Это же Бонч!
   А как? А когда? А каким поездом? Десятого марта, четырьмя литерными. Состав с ЦИКом демонстративно отправили еще днем, с Николаевского. Жрите, не жалко. Сам Свердлов с великой помпой и свитой прошел через весь перрон в головной вагон и, уже без помпы, одинокий и маленький, покинул хвостовой. Все-таки - почти член правительства. Председатель ВЦИК. Он и мы, прочие члены, вместе с родней Ильича и золотишком, поздним вечером отбыли с почти пригородной платформы Цветочная, под охраной четырех сотен латышских преторианцев, оставив непогашенный свет в своих кабинетах Смольного.
   Если Цветочная - пригород, то я за городом родился. Пока так и есть. Питер - маленький город. Темно, слабый снег, низенькие домишки, заборы. Когда-то, уже инженером, я здесь пиво пил, сбежав из институтской колонны ноябрьской демонстрации, зарыв плакат с Черненкой в сугроб. Точно, с Черненкой... За плакат два отгула давали и десять рублей к квартальной премии. На лопату для уборки снега был похож.
   Дзержинский потом доводил до нас, что попытки перехватить состав с правительством все же были, но неудачные (я догадался). Гордился операцией. Дилетанты. Какие готовили - такие же и ловили, еще вчера щи из одной миски по ссылкам хлебали. А вот толпа тысячи в две фронтовых дезертиров во чистом поле под Малой Вишерой остановила правительственный поезд просто так, без подготовки, как и все прочие до него. Развлечься, пограбить, поубивать. И не помогли пламенные речи, произносимые срывающимися голосами признанных трибунов. Зато пулеметы латышских стрелков, направленные в упор из тамбуров вагонов и с платформ, разом остудили настроения намечающегося праздника. Про этих слыхали все. Тут же оружие побросали. До единого бы в поле положили, только приказ отдай. Тщательные, и ужасные скопидомы.
   Но, в одном конспирация не подвела. В Москве нас совсем не ждали, узнали часа за два до прибытия поезда. Пришлось тащиться в "Метрополь" и устраиваться на ночь - кто как.
  
   Нда... Так вот. Добраться до начальника станции тоже было проблемой - уже на лестнице толпился народ, чтобы пройти в приемную моих габаритов было явно маловато. Что-нибудь придумал бы, но в этот момент все зашевелились, расчищая дорогу группе вооруженных солдат. Преторианцы! И я громко приказал из толпы:
   - Товарищ командир! Ко мне!
   Реакция на самоубийствинный приказ была соответственной, пространство вокруг мгновенно очистилось и передо мной предстал самый натуральный латыш. Может и видел где, не помню.
   - Ознакомтесь с документом.
   Ознакомился. Вытянулся во фронт, здорово его пробило. Я этот мандат сам писал.
   - Командир сводного отряда Петерс.
   - Приказываю обеспечить мне встречу с начальником станции. Всех остальных из кабинета вон. Выполняйте.
   Петерс с отрядом в четыреста штыков уже два дня пытался отправиться на фронт в район Донецка. Не было вагонов. Я его забрал с собой, перенацелив на Царицын. Преторианцев у него только сотня, остальные обычные солдаты, немного матросов. Все они потребуются, чтобы, достигнув города, навести там порядок. Нет смысла рассчитывать на помощь и сотрудничество местных. Потом разберемся, сейчас надо быстро делать дело.
   Начальник вокзала или станции, я так и не понял, даже ознакомившись с моими вверительными грамотами, желал спорить и что-то доказывать.
   - У вас есть заместитель? Вызовите его.
   Жизнь в Москве за последние месяцы кое-чему научила начальника. Все он понял.
   На плане показал нам пути, на которых находился вагон, назначенный мной как штабной, и приступил к формированию эшелона. Два часа.
   Вообще-то, туда только на бронепоезде можно. Нужно. Но, чего нет - того нет.
  
   А ведь я в этом мире впервые на травку выбрался? Вон травка, молоденькая. Ах, как пахнет! То есть, пахнет сорванный мной стебелек, который я разминаю в пальцах. А вообще воздух пахнет мазутом и ... Даже не знаю, что за гарь дает этот неповторимый железнодорожный запах? Шпалы так пахнут, что-ли? Не те же кучки, которые все мы аккуратно обошли, делая вид, что их не замечаем. Бедные Надя и Федя, достался им начальник, тащит невесть куда. Прощай, цивилизация.
  
   Почему-то граждане искренне считают, что люди в правительстве ночами не спят - все думу думают, как бы своим гражданам жизнь облегчить, что-нибудь важное не проворонить. Уверенно считают, хоть кого спроси. Так и говорят, если что - Это они в правительстве недодумали! Чем они там, черт побери, занимаются?!! Отвечаю. Никто и не думал. Чем хотят, тем и занимаются. В основном - власть делят, личные дела (семейные) обустраивают. А на граждан - не то, чтобы плевали, а вообще их существованием не заморачиваются. Власть сама по себе, народ - сам, лишь бы не мешал и не скидывал. Россия...
   Долго ли, коротко ли это все продолжалось, только жрать у нас в стране стало совсем нечего. К весне хлебный ручеек из провинции истончился, за зиму запасы подъели, и сели Москва и Питер на блокадную пайку для иждивенцев - 125 грамм, осьмушка. В других городах - где-то чуть получше, а где и этого нет. Конечно, народ не вымер ударными темпами: кто-то припрятал чего, кто-то еще как изворачивается, не впервой русскому человеку. Но!!! Перспективы-то не видно! Не дает деревня хлеб! Я Ильичу вообще всякую чушь предлагаю, объясняю суть сделанных ошибок в политике на деревне. И это - вместо того, чтобы сказать - где взять хлеб!!! Армию же кормить надо, а она у нас пока еще есть, почти двести двадцать тысяч. Двести в тылу, но и на фронтах люди кушать хотят. И большая часть из них вполне боеспособна. Так что - неожиданно возникла проблема.
  
   А чего они на меня так смотрят? Кажется, слишком громко хмыкнул. Это не приказ, останавливаться не надо, это личное. Продолжаем движение, уже почти пришли. Нам вот к тем вагонам, еще метров двести.
  
   Шел как-то раз по коридору, уже в Кремле, и вдруг - женский голос:
   - Иосиф! Подождите! Оглядываюсь - Наденька Аллилуева. Мы с ней не виделись с тех пор, как я заезжал к ним на квартиру недели через две после своего вселения, френч забирал. Не совсем френч, скорее - костюм переделанный. Сергей как-то раз, встретив, сказал, чтобы забрал, а то неудобно - министр, а одет как дезертир. А френч они мне пошили еще к летнему съезду, который я в нем, вместо прячущегося в шалаше Ильича, открывал... Вот с тех пор и не виделись. Пригласил ее в свой кабинет, поговорили. Голодно в Питере, всей семьей в Москву перебрались, но и тут ей никуда не устроиться. В Кремле паек, все понятно.
   Посмотрел я на свою суженую. И думаю. А чего я боюсь? Не нравится она мне, совершенно не в моем вкусе. Совсем ты мне не симпатичная, прости, Надежда Сергеевна. Может, зря я ее сторонюсь? Ну, кто меня заставит? Помогу девчонке, возьму к себе в секретари, пусть подкормится. А начнут переманивать куда-нибудь по указанию Ильича - так ей то что? Паек и в другом месте сохранится, пусть забирают. В общем, порадовал ребенка.
   А через два дня приходит Наденька на работу, жмется чего-то, краснеет. В чем дело? А дело уже ко мне в кабинет зашло - Федор, старший наденькин брат, аж девятнадцати лет от роду. Оказывается, неприлично молодой девушке постоянно находиться один на один с мужчиной. Ну и что, что работа такая? Все равно - неприлично. Кавказские нравы, прям смех. Потом Федор говорил, что Кавказ здесь не при чем, кровь у них цыганская. Не знаю. Я тогда, по характеру - чистый скандинав.
   Взял я и это узкоплечее чудо, вымахавшее выше меня на полголовы, себе в секретари, а Наденьку в машинистки передвинул и спихнул комплектом к Пестковскому. У него тоже большой кабинет недалеко от меня, да и я привык все канцелярские вопросы через него решать. Лично мне вообще ничего не надо, Пестковский все сделает.
  
   Хороший мужик этот Пестковский, нормально сработались. Когда прибыли в Москву, родил человек идею. В Питере весь наш наркомат, со всей коллегией, в одной комнатке Смольного ютился. Привыкли. Так то - Питер, город с традициями. Неприлично выставлять богатство и роскошь на показ, выделываться, не этим измеряется общественный вес. Что-то есть такое в менталитете горожан - строгость и достоинство, глубинное понимание ценности человека, аристократизм. Ладно, сам питерский. А тута Москва, купчиха. Здесь неприлично быть бедным - потопчут, засмеют. Дело не в нас - за державу обидно, за наркомат. Надо нам сразу побольше площадей занять, а лучше -зданий. У нас наркомат организован по национальным направлениям: каждая нация имеет свой комиссариат, плюс отделы по делам небольших национальных групп, проживающих на территории России, то есть, от каждой нации - свой член коллегии. Так и используем это, дадим всем по дому. Московская недвижимость! Точно, помню эту халяву, сразу после развала Союза. Кто смел, тот и съел, в смысле - у кого наглости хватало, пока другие еще думали, что при законах живут. Хватай все! Наши в городе! Занялся я приватизацией. Конечно, с точностью до наоборот, поскольку освобождались частные купеческие особняки. Но забесплатно, на халяву, в этом правила удалось соблюсти. И распоряжался у нас этим беспределом Бонч - тоже маленький и толстый. Он без вопросов вошел в мое положение и мы получили особняки, а я и Пестковский - большие кабинеты в Кремле. Центральное ведомство и белорусы - на Поварской, латыши и эстонцы на Никитской, поляки на Арбате, евреи на Пречистенке, а татары на Москворецкой набережной. Но, кое-что я за делами забыл, а Пестковский сразу - недотумкал. Мы не сделали главного - отдельного собственного особняка для нашего наркомата, который держал бы эту обособившуюся и фрондирующую вольницу за горло, и дошло до меня это только недели через три, когда прочие оборотистые министры расселили свои ведомства по известным адресам, некоторые из которых до сих пор сидят в памяти. Та же Лубянка. Бонч уже не реагировал на мои требования, пережрал.
   И пошли мы с Пестковским на самозахват. Или на рейдерство, но там, кажется, нужно было документы подделывать. А может - и рейдерство. Приглядел я вполне солидное здание, бывшую большую сибирскую гостиницу в Златоустинском переулке, но в нем уже разместился ВСНХ - самочинно табличку приклеил. На дело мы пошли ночью, Пестковский намножил бумажных табличек с надписью "Это помещение занято Наркомнацем", запаслись клеем и кнопками, и выехали. У главного входа в искомое имущество сорвали табличку врагов и наклеили свою, а затем, взломав замок и проникнув через черный ход, бродили по этажам и коридорам, уничтожая вражеские надписи на дверях и прикнопляя к ним гордое имя нашего ведомства. Когда кончились спички, мы покинули здание. Пестковского можно брать в разведку, я ходил. Хороший парень, веселый, не боится темноты.
   А жирный Бонч так нам здание и не отдал. Спустил дело на тормозах, без скандала.
  
   Чего только у нас народ не припрячет. Везде заначки. Ну, давай смотреть, что это такое - вагон Вяльцевой. Кто такая? Вроде, фамилия знакомая, а не припомню. Певичка? Валенки-валенки? Нет, та уже после Отечественной была. Как бы в этом вагоне связь разместить, вряд ли здесь предусмотрено. Да нет, конечно. И времени мало...
   - Давайте, товарищи, поднимайтесь в вагон. Федор, помогите Надежде Сергеевне.
  
   Напряженная для меня ситуация в отношениях с Ильичом требовала какого-то разрешения. После переезда в Москву я занимался своими Закавказьем и Туркестаном, работал в комиссии по первой Конституции нашей Республики, куда меня воткнули от ВЦИКа, прочими делами - все было тихо. Даже инициирование мной мирных переговоров с Украинской Центральной Радой в связи с наступлением немцев на Харьков, раз уж меня до Бреста не допустили, а немчура теперь все там оккупировала и движется на Кавказ - сошло с рук. Все ничего. А вот когда я в середине апреля выступил на конституционной комиссии со своим докладом о типе федерации Российской Советской Республики - то все. Где-то я перешел черту.
   Суть заключалась в озвученном мною мнении, не внесенном ни в какие протоколы - Не надо нам никакой федерации. Вместе жить будем, единой страной.
  
   А хороший вагон, да. Теперь таких не делают и потом, тоже - не слыхал. Наверно, культура изготовления была утрачена, а жаль. Большой салон, спальни-купе, места общего пользования. Рано я цивилизацию похоронил. Идеальный штабной вагон, весь обитый изнутри голубым китайским шелком в цветочек, надо только связь обеспечить. Надеюсь, Петерс успеет. Где он за час достанет столько провода? С мебелью решим на ближайших станциях, пока будут паровоз водой заправлять. И пару пулеметов в окна.
   - Надя, Федор. Ваши купе - дальние.
  
   Сначала, по мысли Ильича, везде наделали комбедов, разогнав сельсоветы. Эти комитеты бедноты должны были забирать у зажиточных крестьян излишки продовольствия на местах и переправлять их в города, а вместо этого слегка отожрались, передохнув от многолетней голодухи. Что не съели, то понадкусывали и попортили. Настоящих хозяев среди них нет, хранить и использовать собранное не умеют. Брюхо добра не помнит, сейчас опять лапу сосут. Следующей попыткой были импровизированные продотряды, мало чем отличающиеся от банд мародеров. Эти тоже ничего не привезли, осели в местах, где посытнее. Народ стал потихоньку разбегаться из городов. Был у нас бывший управляющий имением какого-то князя, Цюрупа. Его взяли замом наркома в сразу организованный Наркомпрод, вечно жрать было нечего. Дослужившись до народного комиссара, к маю, он родил идею продовольственной диктатуры. Теперь уже в ранге осуществления государственной политики затарахтели телеги по проселкам, выгребая у селян все подчистую, не взирая на лица - богач ты или наворовавшийся природный бедняк. Из полезного - ввел карточную систему.
  
   Убедившись в тщете разговоров с Ленином, я попытался натолкнуть указанного Цюрупу на некоторые мысли. Мысль первая: хлеб надо брать там, где его много, а именно - в южных областях, пока они еще от нас окончательно не отрезаны. Для этого надо выехать на место и организовать массовую отправку имеющихся там излишков в северные области. Остальное сложно, не достучался. А с этим он согласился, вопрос был один - он сам, что ли, ехать должен? Там же война!
   - А я, на вашем месте, все-таки бы поехал. Вам нужен гарантированный результат, обеспечивающий постоянный приток хлеба в столицы и голодающие северные районы, иначе вас ждет коллапс.
   Мне теперь кажется, он решил, что коллапс - это какое-то грузинское ругательство. Репутация у меня, похоже, сложилась.
  
   А чего так поздно спохватились? А из головы вылетело, забыли, было не до того. Ильич, по-моему, не обжора, но хорошую кухню ценит и, главное, не любит себе ни в чем отказывать. Компенсирует за все прожитые тяжелые годы, внимательно за этим следит.
   На один ремонт помещений в Кремле четыреста тысяч золотом вбухали, других забот не было.
   Как-то, в начале, в Питере, был перебой с чаем - местные придержали, и сразу - Декрет о создании Центрочая, с конфискацией и передачей всех запасов на территории России в руки правительства. После разгона моей команды вопросы обеспечения Ильича и указанных им достойных перешли в руки комендатуры Смольного, а затем - Кремля. Обеспечение было налажено. В Москве специальные отряды шерстили рынки, даже выставлялись заградотряды на подступах к городу для перехвата свежей крестьянской продукции. Очень Ильич к свежим яйцам не равнодушен. Но порядки у нас бытуют тюремные, жрем под одеялом, на людях - пайку крошим. Кто, что, чего - не обсуждается. Сытая морда - знак приближенности к вождям, Троцкий в равной доле. Моя пайка поступала по цепочке: Пестковский - Мальков, комендант Кремля. Отличный барометр в наших с Ильичом отношениях. С начала мая отношения прекратились. Плевать, я икру все равно не ем, меньше проблем с раздачей, меньше вопросов - откуда. И противно все это.
  
   Дали скататься в Курск для обсуждения проекта мирного договора с Радой, а дальше - пошел отсчет времени.
  
   - Иосиф, а когда мы отправляемся?
   Ну вот, Наденьку я разместил, уже освоилась, вопросы пошли.
   - Через час. Должен Петерс подойти, разберемся с установкой связи, обсудим марщрут, погрузим отряд и двинемся потихоньку. Прошу вас не покидать вагон, еще надышитесь свежим воздухом, у нас будут частые остановки.
   - А...?
   - Извините, я должен еще кое-что обдумать. Попозже.
  
   К концу мая Ленин понял: толку от нашей армии нет, одно беспокойство, что сбесится с голодухи и повернет штыки не туда, куда надо. Поэтому, в очередных своих Тезисах, он предложил изменить для нее задачу - девяносто процентов личного состава бросить на изымание хлеба, объявив это новой войной на летние месяцы и переименовав военный комиссариат в военно-продовольственный. Мобилизовать девятнадцатилетних, выделить из прочих здоровые части и бросить их на ведение систематических военных действий по завоеванию, отвоеванию, сбору и свозу хлеба и топлива, введя расстрел за недисциплину!
   Через два дня, на очередном заседании Совнаркома, Ильич поинтересовался у Цурюпы о ходе его согласований с Троцким по указанному вопросу и предложил отправить на Кубань надзирать за процессом Шляпникова, наркома труда. Все-таки, если долго стучать по ушам, то какой-то эффект есть. Звон, например.
   - Сталин согласен ехать на Северный Кавказ. Посылайте его. Он знает местные условия. С ним и Шляпникову будет хорошо.
   За что люблю Цюрупу? А не знаю, за что.
   На другой день состоялось специальное постановление о новом моем назначении. А Цюрупа остался в Москве, падать в голодный обморок, читал что-то такое в детстве об этом несгибаемом большевике. Не знаю, при мне не падал, не с чего.
  
   Три дня у меня ушло на подчистку дел, изготовление мандата, сбор последней информации о текущем положении на фронтах, выбор маршрута и передачу вожжей для управления в мое отсутствие редакцией "Правды", а Пестковскому - Наркомнацем. Надеюсь справиться за месяц, но, для надежности, надо рассчитывать на три.
   Здесь и пришло время поставить коллектив подчиненных в известность о моем новом назначении. И Надя заявила протест. Не останется, поедет со мной! Там мне придется издавать приказы, а где я машинистку найду? И верно, где? Будущий Сталинград город маленький, вдруг там вообще машинисток нет, все от руки пишут.
   Отмахнулся, даже спорить не стал, поулыбался - пусть успокоится. Вот еще, взял на свою голову... Ни одно доброе дело не остается безнаказанным.
  
   Владимир Ильич - человек с юмором. Отличается от прочих ленинским прищуром и помнит добро. Отправляет меня в прифронтовую зону одного, вооруженного мандатом. Ладно - конвой не дает, бронепоездом не снабжает. Не Троцкий... Не девочка, не пропаду. Но там, окромя белогвардейцев и прочих лютых, пострашней зверь есть! Местный чиновник! Хорош я буду, явившись без свиты, грозно размахивая бумажкой о полномочиях. А - порвать эту бумажку и нет человека. Не доехал, время лихое, бывает. А вот с машинисткой, да и, пожалуй, с секретарем! - такого так просто не возьмешь, из приемной не выпнешь. Мы с тобой одной крови!
   Взял я обоих. Приказал собираться.
  
   - Иосиф Виссарионович. Надя спрашивает, а мы когда обедать будем? После отхода поезда или сейчас?
   У-фф! Утром же, перед выездом, ели суп с воблой и пайковым хлебом! Честно разделил свою наркомовскую пайку на троих! Растущие организмы!
   - Завтра, Федор, все завтра. Сейчас у меня много работы. Завтра остановимся на каком-нибудь полустанке, там и пообедаем. Сами поешьте, без меня, если у вас что-то есть.
  
   - Ты меня понял, Камо? В глаза смотреть! Подумай, если понял. В глаза мне! Сколько их у тебя еще осталось? В глаза.
   - Четырнадцать...
   - Ты их сейчас всех сюда вызовешь. На беседу, по одному... и всех! Зарежешь! Тихо. И не дай тебе... Здесь не Моабит. Давай!
   Тер-Петросян тяжело, опираясь на стену, поднялся, слепо вышагнул в тамбур и, оглянувшись на меня, негромко произнес в темноту вагонных дверей:
   - По одному, в очередь, заходите... Каждый через минуту. Все. Будем говорить.
   Тихо скользнул назад, встал за углом у дверного проема. Дальше, в течении четверти часа, я только наблюдал. Пару раз мне казалось, что - все, он не выдержит. Не дорежет, подаст знак, даст вскрикнуть, уронит. Но меня не отпускало. Все было как со стороны. Чернота ночи, мелькающие силуэты. Тишина, Камо и груда тел, растущая между нами. И только фонарь у входа над станцией, раскачиваясь, иногда кидал лунный блик на стекло вагонного окна. Когда последний из них поднялся в вагон, мы с Камо продолжили наше дело. Так надо. Он уже не человек.
  
   Когда все закончилось и Камо исчез, я еще около часа сидел, не шевелясь, на полу, прислонившись затылком к шелковой стене салона, глядя на пространство перед собой, мыслей не было. Только чувства, как у зверя, обострившийся слух ловил движения во влажной тиши за железнодорожной колеей. Вот качнулся ковыль, ветер пригладил его и унесся дальше в степь. Пробежала собака. Далеко, метров сто, наверно. Тяжелый запах мочи и кала, разлившийся вокруг, почти перебивал аромат свежей крови. Дыхание Федора становилось все ровнее, похоже, глубокий обморок перешел в такой же глубокий сон. А вот Надежду не слышу. Но смотреть не пойду, не хочу. Сейчас поднимусь и схожу на станцию, вызывать стрелков Петерса. Лучше бы он там был. Трупы надо убрать, что делать с Федором - не знаю. Ладно. Что это со мной? Довели? Сорвался или я теперь на самом деле такой?
  
Оценка: 4.45*12  Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"