Узор времени: прошлое, настоящее и будущее в прозе В. Набокова.
О теме времени в прозе Набокова пишет ряд исследователей. Е. Омельченко замечает, что у Набокова не раз встречаются метафоры, отражающие и углубляющие тему времени:
- "в чистую стихию времени";
- "стройная действительность";
- "почти необитаемой гряды времени";
- "в тумане младенчества";
- "в отроческом трепете";
- "хронология ложиться у ног с любовью".
Писатель не раз задумывается над загадками времени, которое представляется ему в разных неоднозначных образах. Для него загадки времени - это загадки самого Бытия.
"Признаюсь, я не верю в мимолетность времени - легкого, плавного, персидского времени! Этот волшебный ковер я научился так складывать, чтобы один узор приходился на другой". Образ времени как ковра с узором встречается и в других произведениях писателя.
"Лексема "память", употребляемая в романе 41 раз, становится ключевой, коннотативной; она концентрирует в себе множество ассоциаций, которые в свою очередь порождаются лексемами "детство", "время", "день рождения", "прошлое"" ( Е. Омельченко, 24 ).
Да и может ли время быть пустым, незаполненным человеческими переживаниями, воспоминаниями, чувствами? Может ли время быть вне его восприятия, вне человека?
Ибо человек "испытывает время" и, являясь венцом творения, оживляет Бытие.
"Опытным взглядом он искал в ней (улице. -- С.П.) того, что грозило бы стать ежедневной зацепкой, ежедневной пыткой для чувств, но, кажется, ничего такого не намечалось, а рассеянный свет весеннего серого дня был не только вне подозрения, но еще обещал умягчить иную мелочь, которая в яркую погоду не преминула бы объявиться; все могло быть этой мелочью: цвет дома, например, <...> или запах, отказавшийся в последнюю секунду сообщить воспоминание, о котором был готов, казалось, завопить, да так на углу и оставшийся".
По словам Н. Степановой, воспоминания для В. В. Набокова -- это понимание неуничтожимости прошлого, в котором ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет. Воспоминания -- то, что помогает преодолеть время, проскользнуть в его "чистую стихию", увидеть себя в вечности и разобраться в настоящем, найти его истоки и причины. "Глубокий мыслитель, В. В. Набоков пытается изменить наше отношение к времени, проясняя его сущность. "...Философски Время есть только память в процессе ее творения", -- утверждает он".
Набоков предлагает интересную формулу, по которой ВСЕ ЕСТЬ НАСТОЯЩЕЕ.
"В центре внимания В. В. Набокова -- личность, находящаяся в ситуации преодоления; герой, который делает шаг вперед -- за рамки уже исчерпанного сюжета. Это напрямую связано с взглядом на прошлое не как на безвозвратно ушедшее, а как на сущее ствующее в ином пространственном измерении (на это указывает, например, название
автобиографии -- "Другие берега"), потому что в художественном мире В. В. Набокова "Времени нет", а переживание настоящеего, воспоминание и воображение предстают как равноценные явления" ( Н. Степанова, 2011, 165 ). "Взаимоналожение узоров прошлого и настоящего - прием, сопровождающий любое набоковское воспоминание, - исключает представление о времени как об устремленной вперед прямой, никогда не возвращающейся к пройденному ею пути" ( Н. Степанова ).
Писатель, по его словам, "научился складывать" ковер времени, так чтобы один его узор приходился на другой. Таким образом он может оживлять былое.
В романе "Дар" читаем: "Времени нет, все есть некое настоящее, которое как сияние находится вне нашей слепоты" [Набоков 1990: III, 308]; "таким образом, все бы-
тие присутствует в вездесущем настоящем, время иллюзорно, и пространство зависит от сознания: Федор Годунов-Чердынцев (главный герой романа "Дар") идет по Берлину к трамвайной остановке сквозь маленькую чащу елок, предназначенных для продажи на Рождество, задевая кончиками пальцев мокрую хвою, - и выходит в прошлое: в летний день, в Россию, в имение, на площадку сада" ( Н. Степанова ).
"Еще один любимый принцип - изображение настоящего как будущего воспоминания: "будущий читатель - отражение автора во времени" [10]. Замысловатые оптические метаморфозы похожи на механизм действия перевернутого телескопа, увеличивающего задний план (Лужин хранил образы прошлого в памяти, словно под увеличительным стеклом)" ( Л. Рягузова, 2012, 45 ). Таким образом, связь времен становится одной из главных набоковских тем.
Оживление в памяти прошлого - результат потребности "воспринять в обратной перспективе низвергающийся поток или восходящее солнце, восторжествовать в определенном смысле над "ардисом времени"".
По словам писателя, у будущего нет той "реальности", с которой рисуется прошлое. Таким образом, по его мнению, будущее - лишь речевая фигура, мыслительный призрак.
Но будущее, однако, может появляться как видение. Так, по словам В. Лебедевой, забредший в кинотеатр Кречмар, смотря фильм, не догадывается, что видит на экране свое будущее: "Кто-то, плечистый, слепо шел на пятившуюся женщину".
В романе "Камера обскура" на камине находятся "золотые часы под стеклянным колпаком, в котором изогнутым прямоугольником отражалось окно, за которым были сейчас душное солнце, блеск Средиземного моря, шаги, шуршащие по гравию..." "Так представлена хронотопическая семиотика. Часы и звук шагов знаменуют движение времени, Средиземное море - место грядущих фатальных событий".
Писателю гораздо ближе понятное прошлое, чем неизвестное, неопределенное будущее. Будущее, которое символизируют часы, само движение времени..
Так Чорб из рассказа "Возвращение Чорба" буквально живет прошлым. В рассказе "Звонок" "возвращение" (герой, по мнению Худенко, воспринимает его как удавшийся карточный фокус) превращается в иллюзию, так как столь быстро и беспрепятственно устроенная Судьбой встреча становится обманом: сын приехал не вовремя - с родиной ему уже не соединиться, он опоздал ("Ну хотя бы на год раньше...Только на год...")".
Герой романа Набокова думает о будущем, ожидая воскресения.
.. и это опять значило, что все хорошо и просто, что это и есть воскресение, что иначе быть не могло, и еще: что он доволен, доволен, - охотой, возвращением, книгой сына о нем.
( "Дар" )
О времени размышляет писатель в "Возвращении Чорба". Главный герой этого рассказа хочет вернуть события прошлого, заново пережить их. Вернуть время к той изначальной гармонии, которую он живо чувствовал и переживал.
По словам И. Разиньковой, Чорб будто бы создаёт "вторую реальность" - художественную, в пространстве и времени которой он и стремится осуществить своё возвращение.
Безличное время с одной стороны и необходимость гармонии, счастья, влечение к нему человека с другой - вот, пожалуй, основная тема рассказа.
"В Ницце .. неприятный чахоточный пастор напрасно добивался от него [Чорба] подробностей, - он только вяло улыбался, целый день сидел на гальке пляжа, пересыпая из ладони в ладонь цветные камушки, - и внезапно, не дождавшись похорон, поехал обратно в Германию через все те места, где в течение свадебного путешествия они побывали вдвоём".
Герой не может, не мыслит смириться с утратой, с ее абсурдом, ее нелепостью. И предпринимает попытку преодолеть безжалостное время.
"Смысл "возвращения" героя - в преодолении рока, то есть закона вечной необходимости и детерминизма. Известно, что рок - одно из основных понятий античной мифологии. Борьба людей с роком - одна из основных тем мифов, в частности мифа об Орфее и Эвридике, сюжет которого метафорически накладывается на сюжет рассказа. Чорб, как и герой мифа, пытается преодолеть .. жены. Орфей для этого спускается в Аид, Чорб, являясь жизнетворцом, не принимает линейное течение времени и мифологизирует события своей собственной жизни", - пишет Е. Разинькова.
По мнению исследовательницы, Чорб, как и Орфей, "протестует против законов мироздания". Вывод, который предлагает Е. Разинькова: "Чорб как жизнетворец-символист терпит неудачу, но то, что в нём есть от набоковского типа творца, позволяет считать его если не художником в полном смысле этого слова, то художественно мыслящим героем. Он погружается в память как в творческую сокровищницу, но со-
здание "текста" не в искусстве, а в жизни вызывает иронию автора. Ведь "жизнь талантливее нас". Это слова героя-писателя из рассказа "Пассажир"".
Одной из частных загадок времени для Набокова становится загадка сна. В "Других берегах" он подробно рассказывает о своем страхе перед засыпанием.
В романе "Соглядатай" писатель как будто оживляет стертую метафору "жизнь есть сон". Все в повести после рокового выстрела героя развивается по логике сновидения, представляет собой ряд сцен или картин - видений героя. Во сне у него есть власть - он может влиять на жизненные ситуации так, как не мог этого делать при бодрствовании (
По мнению Е.А. Полевой, писатель при этом обращается к мотиву лирики Лермонтова, где желание романтического лирического героя погрузиться в сон ("навеки так за-
снуть") связано с надеждой обрести "свободу и покой", забвенье ("забыться и заснуть"). И схоже формулирует свои ожидания от сна повествователь повести Набокова, противопоставляя покой вечного сна "муке" жизни.
В рассказе "Катастрофа" Марк Штандфусс уходит в "сны", содержание которых неизвестно автору.
В романе "Соглядатай" одной фразой Набоков вводит повествование в христианский контекст: "...потусторонняя мука грешника именно и состоит в том, что живучая мысль его не может успокоиться..."
Герой сравнивается с обыкновенным грешником, то есть рассматривается именно в христианской системе координат.
Именно к этой системе вольно или невольно возвращается автор, когда говорит о "потусторонней муке" и "знакомом страдании". "В последний раз жизнь сделала попытку мне доказать, что она действительно существует, тяжелая и нежная, возбуждающая волнение и муку..."
Времени, по мнению А. Разумовской, противопоставлена память."Воспоминание у Набокова всегда оттеночно, стереоскопически подробно, благодаря чему "прошлое переживается с такой же непосредственностью, как настоящее" (Б. Аверин). Память цепко хранит детали домашней обстановки, создавая иллюзию непосредственного присутствия в ней".
По мнению исследовательницы, когда время "остановилось", то все излучает спокойствие и беззаботность:
По потолку гудит досада
двух заплутавшихся шмелей,
и веет свежестью из сада,
из глубины густых аллей,
неизъяснимой веет смесью
еловой, липовой, грибной:
там, по сырому пестролесью,-
свист, щебетанье, гам цветной!
Отсюда - и ощущение неразрушенного счастья, что дает герою Набокова ощущение душевного покоя:
Из родного дома, где легкие льдинки
чуть блестят под люстрой, и льется в окно
голубая ночь, и страница из Глинки
на рояле белеет давно...
Отмена власти рокового времени ассоциируется с летом. В следующем фрагменте романа "Другие берега" с летней порой сопоставлены такие эпитеты как "неподвижность", "беззвучие", "совершенство".
"В начале того лета и в течение всего предыдущего имя Тамара появлялось (с той напускной наивностью, которая так свойственна повадке судьбы, приступающей к важному делу) в разных местах нашего имения. Я находил его написанным химическим карандашом на беленой калитке, или начерченным палочкой на красноватом песке аллеи, или недовырезанным на спинке скамьи, точно сама природа, минуя нашего старого сторожа, вечно воевавшего с вторжением дачников в парк, таинственными знаками предваряла о приближении Тамары. В тот июльский день, когда я наконец увидел ее стоящей совершенно неподвижно в изумрудном свете березовой рощи, она как бы зародилась среди пятен этих акварельных деревьев с беззвучной внезапностью и совершенством мифологического воплощения".
Интересно, что вся полнота бытия связана с летней порой.
В рассказе "Рождество" Слепцов остановился у мостика, "... он сразу вспомнил, каким был этот мост летом. По склизким доскам, усеянным сережками, проходил его сын, ловким взмахом сачка срывал бабочку, севшую на перила. Вот он увидел отца. Неповторимым смехом играет лицо под загнутым краем потемневшей от солнца соломенной шляпы, рука теребит цепочку и кожаный кошелек на широком поясе, весело расставлены милые, гладкие, коричневые ноги в коротких саржевых штанах, в промокших сандалиях".
С летней порой связан образ семейного счастья.
Так Лужину-младшему не хочется расставаться с летними воспоминаниями, уезжать в город.
И напротив, зимнее время ассоциируется с неприятным холодом, темнотой, угрозой поскользнуться, оступиться. И холод, и теснота ассоциируются с "нижним миром", тартаром, о чем было заявлено еще в книге "Онтологические сюжеты романа "Защита Лужина"".
Лето становится особым временем, временем с ненарушенными координатами.
"... Вскоре аллейка расширилась, ударило солнце, и он вышел на площадку сада, где, на мягком красном песке, можно было различить пометки летнего дня: отпечатки собачьих лап, бисерный след трясогузки, данлоповую полосу от Таниного велосипеда..."
Лето становится своеобразным сакральным центром - временем, освещенным солнцем, постоянным воспоминанием героя среди берлинской слякоти. Эпитет "цветущий мир" из одного из стихотворений Набокова здесь весьма уместен.
Так и у Достоевского:
"В беседке стоял деревянный зеленый стол, врытый в землю, а кругом шли лавки, тоже зеленые, на которых еще можно было сидеть. Алеша, <...> войдя в беседку, увидел на столике полбутылки коньяку и рюмочку.
- Это коньяк! - захохотал Митя. - <...> Восхвалим природу: видишь,солнца сколько, небо-то как чисто, листья все зелены, совсем еще лето, час четвертый пополудни, тишина!"
Безмятежность лета, его наполненность светом и теплом создают неповторимый образ действительности, в которой протекает жизнь героев.
Такова и беседка у Набокова - замечает Е. Новикова.
"Мебели внутри не было никакой, лишь откидной, на ржавых петлях, столик под восточным окном, сквозь два-три опустевших и прозрачных ромба которого проглядывал между синих расплывов и пьяных краснот отблеск реки". Освещенность беседки, ее летняя простота особенно запоминаются писателю.
В стихотворении из цикла "Капли красок" освещенность летнего сада передает эпитет "радужная".
Он отвернулся от холста
и в сад глядит, любуясь свято
полетом алого листа
и тенью клена лиловатой;
любуясь всем, как сын и друг, -
без недоверья, без корысти,
и капля радужная вдруг
спадает с вытянутой кисти.
С летом ассоциируется само детство героя.
"И младенчество, и раннее детство как пора "чистого" восприятия мира таят в себе "загадочно-болезненное блаженство", которое сохранилось у Набокова как память на всю последующую жизнь", - заметил однажды В. Ерофеев.
"Вижу нашу деревенскую классную, бирюзовые розы обоев, угол изразцовой печки, отворенное окно: оно отражается вместе с частью наружной водосточной трубы в овальном зеркале над канапе, где сидит дядя Вася, чуть ли не рыдая над
растрепанной розовой книжкой, - пишет Набоков в "Других берегах", - Ощущение предельной беззаботности, благоденствия, густого летнего тепла затопляет память и образует такую сверкающую действительность, что по сравнению с нею паркерово перо в мое руке и самая рука с глянцем на уже веснушчатой коже кажутся мне довольно
аляповатым обманом. Зеркало насыщено июльским днем. Лиственная тень играет по белой с голубыми мельничками печке. Влетевший шмель, как шар на резинке, ударяется во все лепные углы потолка и удачно отскакивает обратно в окно. Все так, как должно быть, ничто никогда не изменится, никто никогда не умрет".
В романе "Дар" перед Федором "аллейка расширилась, ударило солнце, и он вышел на площадку сада, где, на мягком красном песке, можно было различить пометки летнего дня: отпечатки собачьих лап, бисерный след трясогузки, данлоповую полосу от Таниного велосипеда, волнисто раздвоившуюся при повороте <...>. Старый, в елочном стиле, деревянный дом, выкрашенный в бледно-зеленый цвет, с узорными вырезами под крышей и высоким каменным основанием (где в серой замазке мерещились словно круглые, розовые крупы замурованных коней), большой, крепкий и необыкновенно выразительный дом, с балконами на уровне липовых веток и верандами, украшенными драгоценными стеклами, плыл навстречу, облетаемый ласточками, идя на всех маркизах".
С летней порой ассоциируется полнота бытия, его насыщенность - воздухом, запахами, звуками. Если зима была неприятным сном ( см. "Другие берега" ), то лето оказалось пробуждением к солнечной действительности.
И даже Берлин в эту пору может быть таинственным. "Под липовым цветением мигает фонарь. Темно, душисто, тихо. Тень прохожего по тумбе пробегает, как соболь пробегает через пень. За пустырем как персик небо тает: вода в огнях, Венеция сквозит, - а улица кончается в Китае, а та звезда над Волгою висит".
По словам Т. Бобиной, Набоков рассматривает земной рай детства как "изначальную норму, любое иное состояние как ее нарушение" ( 2011, 100 ).
Детство - всегда удавшееся, исполненное счастье, ощущения полноты Бытия.
И "герой окрашивает трехлетний возраст в цвет свежей зелени. Источником очарования становятся цветные детали: яркие стекла веранды, усиливающие цвета природы; колоритность и веселость акварельных набросков. Цвет в детском сознании обретает вкусовые качества - кофе, меда. Из разряда упоения цветом - эпизод восхищения Володи гранатово-красным хрустальным пасхальным яйцом" ( там же ).
Детство для писателя - безбурное, безмятежное время. Время гармонии, гармоничных отношений с миром, с людьми. Это время ассоциируется с летней порой, с расцветом жизни, с солнечным светом, теплом.
По словам М. Матвеевой, герой романа "Подвиг" полностью уходит в себя, в свой внутренний мир, пытаясь восстановить, "закрепить в памяти" Россию, - мир, где он был счастлив, мир, где он не ощущал своей чужеродности, мир детства.
Возвратиться в прошлое - значит, отменить власть времени. Это под силу герою только в мысли, в мечтах. Однако он мечтает о таком слиянии времен, где "все есть некое настоящее".
"Герои Набокова обращены в прошлое, к "первопричинам бытия" как в спасительное измерение, восстанавливающее духовную полноту их жизни. Координаты минувшего замыкаются для них в пределах потерянного рая" ( И. Таркова ).
Г. Эленко полагает, что писатель отказывался видеть Германию центральным зрением, но его периферийное ("птичье", как он называл его в книге о Гоголе) зрение не отключалось ни на секунду и фиксировало мельчайшие детали окружающего мира, нюансы освещения, интонации речи, мелкие предметы (форма трамвайного кондуктора, пуговицы на его мундире, литые решетки подземки). "Он как бы придаёт черты вечности всем окружающим деталям, на фоне которых прорастают его детские воспоминания. Более того, без этих опор не может функционировать сам механизм его воспоминаний. По справедливому замечанию исследователя, необходимой частью набоковской России "оказывается увиденная периферийным зрением, хотя и декларативно отвергаемая Германия, прежде всего Берлин". "Одной из ведущих тем набоковского творчества является тема России: она проходит и через эссеистику, и через художественную прозу, и через поэзию" ( А. Фатеев ).
Двадцать лет разлуки с Россией для лирического героя В. Набокова, по словам Фатеева, воспринимаются как вечность - "годы прошли и столетья".
Россия, для Набокова - это собрание милых деталей, мельчайших подробностей, в каждой из которых для писателя сосредотачивается тогдашняя, дореволюционная жизнь. В "Других берегах" это и большой карандаш, вызывающий восхищение ребенка, и грибы в аллее, и даже разбавленный ромом чай для шофера.. С большим чувством вспоминает Набоков даже эпизод со своей поездкой к зубному врачу ( в одном из стихотворений - "Как буду в этой же карете.." ).
С образом России связана у Набокова тема детства.
Даже в романе "подвиг", где "Мартын вышел, и, идя по направлению к вокзалу, он со странной печалью вспомнил свое детство, свое детское волнение, - такое же и совсем другое".
Детство в прозе и лирике Набокова осмысляется как безмятежная пора, царство фантазий, мечтаний, сказок. Возвращение в детство - сюжет нескольких стихотворений писателя, сюжет, появляющийся и в "Защите Лужина", и в "ПнК".
Мыслями возвращается в свою юность Ганин в романе "Машенька".
В романе "Подвиг" и в романе "Другие берега" детство писателя освещено светом русской и английской культуры.
И прошлое может быть связано с верой.
"...Стоя коленями на подушке, в которой через полминуты предстояло потонуть моей звенящей от сонливости голове, я без мысли говорил английскую молитву для детей,
предлагавшую - в хореических стихах с парными мужскими рифмами - кроткому Иисусу благословить малого дитятю. В соединении с православной иконкой в головах, на которой виднелся смуглый святой в прорези темной фольги, все это составляло довольно поэтическую смесь..." ( "Другие берега" ).
В романе "Дар" "блестели зелёные луковки белой, псковского вида, церкви, недавно выросшей вверх из углового дома"; "за груневальдским лесом курил трубку у своего окна похожий на Симеона Вырина смотритель, и так же стояли горшки с бальзамином". В романе "Отчаяние" Герман оказывается в провинциальном городе, в котором все - береза, вид в окне - смутно схоже с чем-то виденным в России давным - давно. И всадник на площади, с конем, опирающимся на хвост, как дятел, похож на Медного всадника.
По мнению Желтовой, Россия для Набокова - это воспоминания о русской усадьбе и быте близлежащей бедной деревеньки. "Он не видел России во всей ее полноте, красоте и величии, - делает вывод исследовательница, - В собственной стране писатель воспитывался как иностранец" ( Желтова, 2002, 41 ).
По словам А. Разумовской, детство и отрочество петербуржца Набокова проходили в богатых, комфортных усадьбах Выра, Рождествено, Батово, которые в его сознании слились в одну большую усадьбу, как и парки этих имений превратились в огромный парк всей жизни Набокова.
Неудивительно, что в одном из первых стихотворений Набокова "Звени, мой верный стих..." (1918), вторящем бунинскому "...И снилося мне, что осенней порой" (1893), герой тоже мысленно возвращается домой.
Звени, мой верный стих, витай, воспоминанье!
Не правда ль, все - как встарь, и дом - все так же тих -
стоит меж старых лип? Не правда ли, страданье,
сомненье - сон пустой? Звени, мой верный стих...
Пусть будет снова май, пусть небо вновь синеет.
Раскрыты окна в сад. На кресло, на паркет
широкой полосой янтарный льется свет,
и дивной свежестью весенний воздух веет.
Но чу! Вздыхает парк... Там - радость без конца,
там вольные мечты сулит мне рай зеленый.
.. я еще выйду с той станции, пешком пройду стежкой вдоль шоссе с десяток верст до Лешина <...> Когда дойду до тех мест, где я вырос, и увижу то-то и то-то - или же вследствие пожара, перестройки, вырубки, нерадивости природы, не увижу ни того, ни этого (но все-таки кое-что, бесконечно и непоколебимо верное мне, разгляжу <...>), то, после всех этих волнений, я испытаю какую-то удовлетворенность страдания - на перевале, быть может, к счастью, о котором мне знать рано (только и знаю, что оно будет с пером в руке)
Здесь тема родины сближается с темой писательства. Увидеть и описать - вот главные задачи Набокова. Или, как полагает О. Авдевнина, - необходимо поставить границы в осознании Бытия.
Прошлое связано и с воспоминанием о первой любви.
"Я с ней познакомился в июне 1916 года. Ей было года двадцать три. Ее муж, приходившийся нам дальним родственником, был на фронте <...>
Во всей ее повадке было что-то милое до слез, неопределимое тогда <...> Она была неумна, малообразованна, банальна, то есть полной твоей противоположностью...нет, нет, я вовсе не хочу сказать, что ее любил больше тебя" ( цит. по: О.Ю. Авдевнина, 2009, 15 ). Исследовательница предполагает, что она - это первая любовь героя, воспоминания о которой сливаются с воспоминаниями о детстве, о родине. "Та женщина, которая обозначена ты, прояснится в дальнейшем повествовании - это Зина Мерц, возлюбленная Годунова-Чердынцева" ( по словам одной из исследовательниц, герой рассказа "That in Aleppo Once..." совершает ошибку (о ней рассказчик говорит прямо в конце рассказа, как о совершенной где-то,когда-то), избрав возлюбленную, принадлежащую к иному, чем он сам миру ).
Иногда герой писателя может войти в воспоминание как в картину.. "мотив вхождения в картину встречается в романе В. Набокова "Подвиг" (1932) и автобиографии "Другие берега" (1954). Герой "Подвига" Мартын Эдельвейс вспоминает, как в детстве в его комнате висела "акварельная картина: густой лес и уходящая вглубь витая тропинка" [3, с. 99]. Мартын мечтал прыгнуть с кровати в картину, как сделал это мальчик - герой одной из детских английских книжек, которые ему читала мать. О подобном эпизоде упоминает и сам В. Набоков в автобиографии "Другие берега": "... я соображал, как перелезу с подушки в картину, в зачарованный лес..."" ( Цверова, 2009, 131 ).
Воспоминание возникает .. в одиночестве. Как и счастье в рассказе "Письмо в Россию" - "Счастье мое останется, - в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке танцующей четы, во всем, чем Бог окружает так щедро человеческое одиночество".
Счастье, впрочем, можно испытывать и тогда, когда ты находишься рядом с любимым человеком. Об этом - начало рассказа "Возвращение Чорба" и финал романа "Дар". Воспоминание же, скорее, одновалентно.
Е.А. Бакланова пишет о мотиве счастья в рассказе "Картофельный эльф". По ее словам, счастье карлика основывается на н е з н а н и и. Но именно это н е з н а н и е несет гармонию, знаменует собой "духовный прорыв к вечному". Как здесь не вспомнить фразу из "Романа с кокаином" - о том, что люди счастливы, не зная о том, что банк разорился, а ребенок.. "Таким образом, мы живем не событиями, а лишь отражаемостью их в нашем сознании".
Жизнь карлика получает оправдание, символом чего становится "крошечное оконце, горевшее на синей чашке". Это крошечное оконце символизирует маленькую жизнь сына Фреда. "И мгновенно он понял все, весь смысл жизни, долгой тоски своей, блика на чашке".
То же наблюдается в рассказе "Катастрофа". Марк счастлив в своей мечте - видении, не зная еще о том, что Клара ему изменила.
"Герой, приказчик Марк Штандфусс, счастлив оттого, что любит и, как ему кажется, любим: "Он знал, что вечером увидит Клару, - вот только забежит домой поужинать, - а потом сразу к ней (сближение дистанции между рассказчи-
ком и персонажем)... На днях, когда он рассказывал ей о том, как они уютно (эпитет) и нежно (эпитет) будут жить, она неожиданно расплакалась.
Конечно, Марк понял, что это слезы счастья, - так она и объяснила ему (сближение дистанции между рассказчиком и персонажем), - а потом закружилась по комнате, - юбка - зеленый парус (метафора), - и быстро-быстро (контактный повтор) стала приглаживать перед зеркалом яркие волосы свои, цвета абрикосового варенья (сравнение).
И лицо было растерянное, бледное (жирным шрифтом выделен план героини: по отношению к плану героя - отдаление между повествовательными инстанциями) - тоже от с ч а с т ь я (сквозной повтор). Это ведь так понятно (сближение дистанции между рассказчиком и персонажем)..."
Счастье Марка - в любви. Это обычное земное счастье любящего человека, но основанное на недоразумении, незнании некоторых фактов. А факты эти таковы, что Клара не любит Марка. Судьба в лице автора избавляет героя от знания истины" ( Е.А. Бакланова, 2006, 141 - 142 ).
С другой стороны, автор постулирует: переживания Марка, его субъективные переживания - для героя на какое-то время отождествляются с истиной. "О, как я счастлив, - думает Марк, - как все чествует мое счастье".
Счастье героя оказывается сильнее обстоятельств повествования. По словам Е.А. Баклановой, оно продолжается даже после того, как Марка сбивает омнибус.
Счастье связано с героиней рассказа, и окрашивает сюжет в ее цвета. У героини рассказа рыжие волосы? Значит, этот "рыжий пожар" отражится в шпалерах оранжевых роз, в солнечном свете, который видит Марк в минуту своего видения.
Нередко одно и то же воспоминание фигурирует в нескольких произведениях писателя.
Ильмовые аллеи, силуэты фантастических кораблей-"Лолита", "в безлиственном ильме" - "Другие берега" - появляются и в стихотворениях Владимира Набокова-
Стояли мы на белых ступенях,
в полдневный час, у моря, на юге,
сверкая, колебались корабли.
/ "Твоих одежд воздушных я коснулся" /
Любопытно, что в стихотворении А. Фета "Уснуло озеро, безмолвен черный лес" можно увидеть подобные звуковые соответствия... Такую же "упоительную повторяемость звуков" Мир~ кивал Корней Чуковский в строках Ал.Блока- "Я ломаю слоистые скалы / в час отлива на илистом дне,/ и таскает осел мой усталый / их куски на мохнатой спине" - "было в этих его повторениях что-то шампанское..."
...корабли пересекли залив
и оказались в долине.
/ Одна из песен счастливой долины",
перевод И.П./.
р азумеется, здесь следовало бы вспомнить, что Долорес Гейз, Лолиту исследователи сравнивали с Эннабел Ли Эдгара По, обитавшей, как небезызвестно, в подобном "королевстве у края земли" / "на севере земли" - "Е.Л.", в одном из рассказов - "Мне удалось понять только, что его герой - какой-то северный король", 1991, 434 /, также сопоставляли этот сюжет с пушкинской "Русалочкой". В этом стихотворении Русалочка была представлена как дочь мельника - то есть речь шла о речной русалке, похожей на набоковскую Офелию
Одежды раскинулись широко и сначала
ее несли на влаге как русалку.
Она обрывки старых песен пела,
как бы не чуя гибели - в привычной..
Ирина Пуля писала о теме Набокова как о "ностальгии по Бытию", понимая его, однако, не в том известном смысле, который заявляли немецкие идеалисты, - но как слово прямо действующее, негипотетическое, неумозрительное. "Вся Россия при мне, - говорил Владимир Набоков /см. первый том / - литература, язык и мое собственное русское детство", "термин "эмигрантский писатель" отзывает слегка тавтологией. Всякий истинный сочинитель эмигрирует... у писателя русского любовь к отчизне, даже если он ее по-настоящему не покидал, всегда бывала ностальгической. Не только Кишинев или Кавказ, но и Невский проспект казались изгнанием" / Вл.Набоков, "Определения" /.
Идилистические обобщения, "придуманные литературными мифоманами", дидактическая беллетристика- все это имеет лишь косвенное отношение к сути Русской литературы, о которой писал здесь Набоков, - поэтому феноменологию, которой не свойственны попытки отождествления и определения видов / "ситуации можно описать, а не назвать", "комплекс может быть дан лишь посредством описания "/ использую как возможность корректной презентации набоковского творчества.
Замечательно, что мотив "возвращения в Россию", определявший канву повествования, наиболее полно воссоздавался автором в ночной экспозиции - так в стихотворениях "Поэты", "Для странствия ночного мне не надо", "Расстрел" и в рассказах "Посещение музея", "Письмо в Россию". Описание картин ночных"особенно в ранних произведениях Набокова, как будто воссоздает полную достоверность, "смысл жизненности" происходящего. Так в рассказе "Гроза" / "пронзительные ночные видения" /, в "Письме в Россию" / "...счастье останется ...в мокром отражении фонаря, в осторожном повороте каменных ступеней, спускающихся в черные воды канала, в улыбке танцующей четы" /, в рассказе "Случайность" / "...думать и вспоминать успевал только ночью" /. Также Инга Акимова подчеркивала-"интересно, что бабочка в романе / "ПнК " /ночная" / И. Акимова, 1997, 155 /, и здесь же говорила о том, что бабочка передает "влечение к с в е т у и абсолютную симметрию"; такая импрессия света характерна для ночной картины рассказа "Озеро, облако, башня" / "...в ту ночь ему начало мниться, что поездка... принесет ему вдруг чудное, дрожащее счастье, чем-то схожее с его детством" / и романа "ПнК" / "На меня этой ночью нашло особенное... дохожу до сияющей точки" /.
Итак, время для Набокова представляет собой ценность только как узор, оживляемый памятью. Время, изображенное в произведениях писателя, всегда наполнено жизнью, дорогими его сердцу воспоминаниями. Нередко он мысленно возвращается к прошлому, оживляя в своих романах его детали.