Кашин Анвар : другие произведения.

   - Скоро развилка. Мадам, вы спрашивали, когда будет Шеврефуа? Если повернем направо, то минут десять, не больше. Только если прямо по шоссе, до Пти-Лавини доберемся быстрее. - Водитель, кажется, не без удовольствия смотрит в зеркало заднего вида на "мадам", устроившуюся на заднем сидении. Лет тридцать. Ну хорошо, тридцать один, темные не слишком коротко стриженные под "пикси" волосы, серые глаза, немного вытянутое лицо. Мадам - это я.

   - Нет, давайте все же заедем. Там, на площади, должно быть кафе, я бы хотела выпить кофе. - Конечно, кофе тут ни при чем. Но зачем мне нужно в Шеврефуа, я объяснить не сумею.

   - Как пожелаете. - Водитель только коротко кивает мне в зеркале.

   

   Кафе обнаруживается на своем месте, остановка теперь обзавелась скамейкой под новеньким желтым навесом, а клумба в центре площади сжалась до размеров автобусного колеса.

   - Вы подождете меня? Думаю, получаса мне хватит. - Улыбаюсь водителю. Он улыбается в ответ. Он подождет. Машина в моем распоряжении на весь день. Машина принадлежит знаменитому автору целой серии исторических романов. Мсье Лебёф любезно спровадил меня из Парижа, чтобы ему было удобней обсуждать цифры контракта с издательством.

   "Поезжайте к океану. Вы бывали в Бретани? Ах, я каждый раз забываю, что вы француженка. И все же вам стоит поехать. Пти-Лавини - замечательное местечко и очень популярное среди... Нет-нет, никакой богемы, там все очень по-домашнему: уютный отель, пляж, природа."

   Впрочем, Лебёф без меня, наверняка, стрясет с издательства больше за свою эпохальную трилогию, ну и за мои несчастные четыре десятка офортов к ней в придачу.

   Внутри кафе оказалось совсем не таким, каким мне запомнилось. Большие окна, мебель в простом скандинавском стиле, новейшая, блестящая хромом кофемашина, а главное, запах табачного дыма, точнее, его полное отсутствие. Благоухает свежевымытыми полами, сладкими ликерами, шоколадом, и кофе, куда же без него?

   Получив от юного, безусого бармена чашку эспрессо, оборачиваюсь и замечаю за столиком у окна... Даже дыхание задержала. Нет, посетитель в форме жандарма немного сутулится, и затылок его зарос короткими, но слишком темными и, похоже, вьющимися волосами.

   - Вы позволите? - Я уже у столика перед окном, единственного занятого во всем кафе.

   - Да, - парень в форме удивлен. Он ненамного старше бармена, но все же... Перед ним тоже кофейная чашка.

   Минут пять мы болтаем. Люк, мой собеседник, охотно делится местными новостями и тем, что сошло бы за новости три года тому назад. Он только три года, как переведен сюда из соседнего округа.

   - Хозяин отеля? Так ведь там какой-то холдинг. Кто его разберет. Ах, старый отель? Его снесли. Да, про Симона Люк слышал, только Симон уехал и давно.

   - А Боригар? Сержант, Жозеф Боригар? - продолжаю я пытать представителя власти.

   - К сожалению, мадемуазель, такого в нашем округе уже нет, - с каким-то постным выражением на лице сообщает Люк. Я настороженно слежу за его глазами. Что-то такое в них мелькнуло, но что? - Уже два года, - начинает он свой рассказ.

   - Два года, как что? - раздается от дверей заведения и мы оборачиваемся на голос. К столику направляется предмет нашего разговора. - Люк, почему я должен тебя искать по всему городу?

   - Ф-ф, городу, - эхом отзывается жандарм за моим столиком. - Какой же это город? И где тут еще можно меня искать, господин лейтенант? Я отлучился всего-то на пять минут, разве за это время уже что-то случилось? Я же только выпить чашку кофе... - Люк продолжает говорить, а Жозеф Боригар смотрит на меня и... Если бы я только могла знать, о чем он сейчас думает!

   - Здравствуйте, мадемуазель Бриссон, - наконец-то произносит он слегка охрипшим голосом.

   - Мадам Кеннет, - поправляю я.

   Лейтенант кашляет и обращается уже к своему подчиненному. - Представь кх-х себе, случилось. Кх-х. И не что-то, а убийство в пансионате Пти-Лавини.

   - Пти-Лавини? - невольно переспрашиваю. Жозеф кивает. - Я еду с вами.

   - Зачем? - Жозеф одновременно удивленно поднимает брови и пытается нахмуриться.

   - У меня там забронирован номер, я, видите ли, собиралась отдохнуть несколько дней. К тому же теперь, когда и вы тоже туда направляетесь, я рассчитываю поужинать в вашем обществе.

   - Вот даже как? - не находит что мне возразить Жозеф.

   - Да, так, - подтверждаю я свое предложение. - Для мадемуазель Бриссон это было бы слишком, а для мадам Кеннет - в самый раз.

 

   К отелю мы подкатили вслед за фургоном жандармов. Номер на мое имя был заказан заранее, Поль, толстенький вертлявый портье, выдал мне ключи, я расписалась напротив своей фамилии в книге и между прочим обратила внимание на то, что гостей в отеле вместе со мной всего шесть человек:

   Клэр Трюффо, прибытие - 6 июля;

   Кристоф Каро - 9 июля;

   Лоран Гюра - 9 июля;

   Питер Янг - 10 июля;

   Ребекка Коулман - 10 июля;

   Софи Кеннет - 15 июля.

   Нет, уже только пять. Кристофа Каро стоило бы вычеркнуть из списка по причине смерти.

   Собственно, о том, что поэт убит, мне сказал только Жозеф, а со стороны гибель Каро выглядела как самоубийство. Поэт не слишком удачно повесился на шнуре от гардины в своем номере. Не слишком удачно, потому что шнур оборвался под весом его восьмидесяти с лишним килограммов, но все же поэт успел умереть от асфиксии.

   Обо всем об этом мы с Жозефом толкуем, сидя за ужином. Глупо. Я лишь несколькими словами обмолвилась о том, как четыре года назад уехала в Штаты, там по чистой случайности пробилась в известные и коммерчески успешные художники. За океаном известность и финансовый результат друг без друга просто не могут существовать. Вышла замуж. С треском провалилась с их американским культовым проектом - комиксом про Бена... нет, Билла Гриффина. Развелась. Вернулась в Париж. И снова мои дела пошли в гору, уже как у американской художницы. И вот... А что - вот? Я приехала в Шеврефуа повзрослевшая или даже постаревшая на пять лет, и... Зачем я сюда приехала?

   Мы сидим за столом в ресторанчике отеля и разговариваем не обо мне и не о лейтенанте Жозефе Боригаре, на висках у которого уже заметна седина. Мы говорим об этом нелепом убийстве.

   - Признавайтесь, господин лейтенант, - я кручу в пальцах хрустальную ножку бокала, - почему вы сразу заявили, что мсье Каро убит? Тогда ведь вы еще не видели тела.

   - Сейчас по состоянию трупа тоже нельзя однозначно говорить об убийстве, - поддерживает предложенную мной совершенно незастольную тему Жозеф. - Дело в другом, нет прощальной записки. Хотя бывает всякое, но чтобы литератор, поэт... Я бы не удивился, обнаружив целую поэму рядом с бездыханным телом. Однако ничего такого...

   - Возможно ли, что записка была, но ее украли? - начинаю фантазировать я. - Допустим, в записке Каро изобличал того, из-за кого он повесился. Ведь доведение до суицида - уголовно наказуемое деяние? Осмелюсь дать совет: в каждом номере, я в этом убедилась, есть небольшая запечатанная пачка писчей бумаги. Проверьте, вскрыта ли она, и все ли на месте листы?

   - Спасибо, я обязательно обращу на это свое внимание. Только я бы хотел вас попросить не называть меня господином лейтенантом.

   - Договорились, - легко соглашаюсь я и протягиваю господину лейтенанту руку над столом. - Софи, просто Софи, без фамилии. Идет?

   - Жозеф, - улыбается со своей стороны стола мой старый знакомый и осторожно пожимает мне ладонь. Сама собой образуется пауза, в которой нет никакой неловкости. - Но дело даже не в записке, - наконец продолжает Жозеф. - Шнур от гардины. Он, конечно, потерт, и как раз посередине, там, где соприкасается с роликом, но не настолько, чтобы мог оборваться. Я осмотрел такие шнуры на других окнах. С уверенностью могу вам сказать: этот специально перетерли и оборвали, скорее всего, уже после того, как Каро был задушен. А для того, чтобы перетереть веревку подойдет любой не слишком острый нож, осколок стекла, пилка для ногтей, да все что угодно.

   - То есть вы подозреваете, что убийца, не обладая достаточной силой, чтобы подвесить тело...

   - Совсем необязательно. С-софи, - запнувшись, снова пускается в объяснения Жозеф, - чтобы задушить с помощью удавки здоровенного парня, нужно быть настоящим профессионалом. Это если жертва не обездвижена. А Каро, прежде чем задушить, ударили по затылку, а потом по тому же месту приложились краем стула. Якобы на этот стул повесившийся упал, когда оборвался шнур.

   - И все ваши умозаключения основаны только на том, что веревка, по-вашему же мнению, не могла оборваться сама?

   - Да, - Жозеф вдруг беззаботно улыбается и поднимает свой бокал, призывая чокнуться с ним.

 

   Послышались голоса, и в зале ресторанчика стали появляться гости. В первый момент я удивленно оглядываюсь по сторонам. Когда днем наша компания прибыла в Пти-Лавини, никого из живых постояльцев на месте не оказалось. 'Никого из живых', - надо же, я так и подумала. Подобные остроты, скорее, в духе моего бывшего издателя из Штатов. Все 'живые' еще утром отправились на яхте на прогулку к острову... Как же его? Жозеф говорил... А, Роэлан!

   Кристоф не пожелал присоединиться к 'живым'. Ох, как же все-таки заразен этот американский юмор! Тело поэта обнаружила горничная уже после того, как компания постояльцев отправилась в свое путешествие.

   Да, отправились только гости отеля. Хозяйка яхты, мадемуазель Клэр Трюффо, каждый год летом приезжает, точнее, приходит под парусом в Пти-Лавини и по крайней мере месяц с помощью своей яхты 'развлекает' гостей. Что ей за это перепадает от хозяев отеля, Поль не знал. Поль - это тот самый портье. Он здесь пока главный и чуть ли не единственный поставщик информации для сил жандармерии. Не считать же за такой источник вконец перепуганную горничную, нашедшую труп.

   Гости, пожаловавшие в ресторан, еще не в курсе случившегося, они только что поднялись по тропинке и здесь лишь по причине того, что через зал ресторана лежит короткая дорога от причала к их номерам.

   Первой в дверях появляется высокая, отлично сложенная девица. На ней простое дымчато-синее платье без рукавов с большим отложным воротником, светлые волосы пепельного оттенка собраны на затылке и заколоты на японский манер. Ее голубые глаза изумленно распахиваются, при виде формы Жозефа. Если несчастного поэта убила она, то изображает удивление блондинка просто мастерски.

   Следом за ней в ресторан рука об руку входят худощавый джентльмен и очень эффектная дама. Дама выглядит значительно моложе своего спутника. Насколько? Сказать трудно, во-первых, из-за искусного макияжа на тонкой светлой коже лица красавицы, во-вторых, из-за нездоровой желтизны обвисших щек ее рослого и в целом подтянутого кавалера. Хотя, возможно, джентльмена подводит бежевая в крупную горчичную клетку пара, которая скрадывает мужественность классического квадратного подбородка, иначе еще называемого волевым.

   Спутница клетчатого джентльмена одета в элегантный брючный костюм цвета слоновой кости с черными вставками. Ее длинные прямые волосы, отливающие медью, рассыпаны по плечам, а темные карие глаза чуть прищурены - на улице уже смеркается, и в ресторане множеством ламп под потолком сверкает большая люстра.

   Замыкает шествие спортивного вида брюнетка в красной рубашке поло и белой плиссированной юбке до колена. Я знаю - это и есть Клэр Трюффо, видела ее фотографию на обложке какого-то журнала. Она не просто владелица яхты, она - знаменитость, настоящая чемпионка в матчевых гонках, в позапрошлом году выигравшая 'Фастнет'. Наверное, на этом и основан успех прогулок на ее яхте. Ведь круто же звучит, если этак небрежно обронить в компании: 'Когда прошлым летом мы с Клэр Трюффо ходили под парусом'.

 

   - И что вы на это скажете? - Жозеф кивает в сторону удалившейся процессии. Оказывается, пока я разглядывала прибывших с прогулки, он наблюдал за мной.

   - А что тут можно сказать? Я даже не знаю кто из них кто, а вы хотите узнать мое мнение об этих людях.

   - Ну, кое-что Поль мне о них рассказал, и я готов поделиться с вами этими сведениями. Однако прежде мне было бы любопытно узнать, что сейчас, как говорится, вслепую, подсказывает вам ваша неподражаемая интуиция?

   Чтобы не разочаровывать собеседника, зажмуриваюсь, прислушиваясь к 'своей неподражаемой интуиции', потом открываю глаза и с важным видом вещаю. - По-вашему, то есть как обычно, вы никого из местного обслуживающего персонала не подозреваете. Нет мотива, да и способ убийства больно замысловатый. А гости... Пока могу сказать, что мужчин, даже с учетом покойного, меньше, чем женщин. Вероятно, в этом и кроется причина преступления.

   Улыбка касается губ моего приятеля и сразу куда-то пропадает. Жозеф на мгновение задумывается и только кивает в ответ на мой вопросительный взгляд. Гости после прогулки приводили себя в порядок не меньше часа. Все это время Жозеф честно делился со мной обещанными сведениями, подражая говорку Поля.

   О Клэр Трюффо Поль мог бы рассказать немало. Все-таки каждый год она проводит в отеле не меньше месяца и каждый раз одна, но Полю показалось... В общем, два года подряд ее прибывание в Пти-Лавини совпадает с приездом мадемуазель Лоран Гюра, той самой голубоглазой блондинки, что первой из гостей появилась в зале ресторана. И со слов всезнающего портье, о совпадении здесь речи быть не может, дескать, лично имел возможность наблюдать некоторые сцены.

   Однако в этом году блондинка приехала в компании Кристофа Каро, вернее сказать, поэт привез мадемуазель Гюра в Пти-Лавини на своей машине. Сама мадемуазель Гюра - девушка весьма красивая, да к тому же умеет себя подать. Чем занимается? О! Она выступает не где-нибудь, а в Мулен Руж. Ну, может быть не в главных ролях, но, несомненно, мсье Каро увидел ее на сцене. Видимо, она ему очень понравилась, но в его возрасте мужчинам все еще свойственно ошибаться. К молодым людям мудрость приходит только тогда, когда ей место уступает не в меру богатое воображение.

   Так или иначе мсье Каро имел возможность убедиться в бесполезности своих ухаживаний, к сожалению, уже здесь, в Пти-Лавини, а не там, в Париже. Признав поражение от одной, он тут же переключился на другую.

   Питер Янг и Бекки Коулман - американцы, во всяком случае, паспорта у них американские. Поль так выразился, потому что мистер Янг по-французски говорит с заметным акцентом, а его супруга - совершенно чисто. Да, они зарегистрировались в журнале как супруги, хотя фамилии у них разные. Но так ведь принято в шоу-бизнесе. Да, в шоу-бизнесе! Мистер Янг - известный продюсер, хотя теперь он отошел от дел и, кажется, занимается какими-то финансовыми операциями. Очень состоятельный человек. Его жена - вернее всего, актриса, хотя о ней Поль ничего прежде не слышал.

   Так вот, к мисс Коулман неожиданно... то есть ожидаемо и воспылал страстью отвергнутый поэт. Мистер Янг? Ставить на него в прямой схватке с мсье Каро было бы опрометчиво, разве только если бы они дрались на пистолетах. Хотя тут и говорить не о чем, мистер Янг и мсье Каро едва ли пару слов друг другу сказали за все время. То есть никакого выяснения отношений между ними так и не было. Поль в этом уверен. С другой стороны, Поль уверен, что Каро повесился из-за второй подряд неразделенной любви. Уверенности в этом добавлял 'случайно услышанный' разговор Янга с женой. На весьма повышенных тонах американец грозил свой супруге всяческими карами за ее распутство. А мисс Коулман возражала, мол, мсье Каро наглец и хам, а она ему повода ни к чему не давала. К сожалению, Поль не слишком хорош в английском, потому не ручается за детали, но в общем смысл скандала был бы ясен и вовсе не знающему никаких языков.

 

   Стоит Жозефу покончить с рассказом, а мне - с чашкой кофе, как за соседний столик присаживается мадемуазель Гюра, делает заказ официанту, достает зеленую пачку 'Салема' и принимается исподволь нас разглядывать. Официанту приходится с полдороги возвращаться, зажигать для дамы спичку и придвигать тяжелую хрустальную пепельницу. Мы же 'под этот шумок' спешим покинуть зал и выйти на улицу. То есть конечно же, не на улицу, мы попадаем на коротенькую кленовую аллею, под свет трех желтых фонарей и одной белой луны, уже стареющей, но еще очень яркой. Белая дорожка, выложенная известняком, обрывается на половине кленовой шеренги, дальше тянется лишь тропинка из песка. На песке - камни, которым еще только предстоит превратиться в продолжение дорожки. Мы доходим до края. Не рискуя ступать каблуками на зыбкий песок, я оборачиваюсь.

   - Вам, наверное, пора? - Я смотрю в глаза моему лейтенанту. - Сколько часов в сутки вам надлежит находиться на посту согласно уставу?

   - Это зависит от служебной необходимости, - улыбается мне с высоты своего почти двухметрового роста Жозеф.

   - Только служебной? - уточняю я. - Тогда, может быть, вы покажете мне место преступления?

   - Я готов вас пригласить, тем более в такое позднее время здесь пойти, как видите, некуда, - и Жозеф для убедительности взмахом руки указывает на теряющуюся во тьме песчаную тропинку.

 

   Кленовая аллея выигрывала по всем пунктам у обычного номера, пусть даже в нем и был убит известный поэт. Тело давно унесли, и никто даже не догадался оставить начерченный мелом на полу зловещий силуэт, как это принято изображать в кино. Жозеф заявил, что отпечатки пальцев уже сняли, и разрешил мне трогать все, что мне захочется. Сам же лейтенант добрался наконец до пачки писчей бумаги, обнаружил, что та вскрыта, заглянул в мусорную корзину, и теперь, кажется, уже во второй раз пересчитывает листы.

   Я выглядываю в окно - сосны вымахали этажа на два выше крыши отеля, потому вид не отличался особой живописностью. Побродив по комнате, не обнаруживаю ровным счетом ничего, чем можно было бы хорошенько огреть человека по голове, прежде чем просунуть оную голову в петлю. Стул, о который якобы ударился Каро? Нет, размахивать громоздкой мебелью в комнате с такими низкими потолками чудовищно неудобно. Нахожу на полке со стаканами бутылку вина. Обычное "бордо" в обычной бутылке. Тоже нет, слишком велик шанс разбить ее о голову. Вот если бы... Я где-то читала, что бутылки с шампанским рассчитаны просто-таки на огромное давление. Интересно, вчера никто не заказывал в ресторане шампанское?

   - Девяносто восемь, - объявляет Жозеф. - Двух листов, действительно, не хватает.

 

 

   - Да-да, Каро провел в отеле... - я не могу сообразить сколько именно дней, но продолжаю спорить с самою собой. - Эти листки он мог потратить когда угодно и на что угодно. А в ящиках стола или в карманах вы ничего такого не находили? Я имею в виду письмо или записку. - Глупейший вопрос. Ясно же, что нет. Однако озадаченный недостачей бумаги Жозеф отвечает.

   - Нет. В столе пусто, а в карманах обычная мелочь. Правда в кармане пиджака, что висел в шкафу был блокнот, только... - Лейтенант выдвигает ящик стола, теперь там лежит та самая 'обычная мелочь'.

 

   Блокнот был совсем новым. Острые прямоугольные уголки его картонной обложки не успели обтрепаться, помяться и скруглиться от долгого ношения в тесном кармане. На первой странице - лишь какие-то каракули, будто расписывали ручку. На второй - только одно имя 'Луиза' и номер парижского телефона. Еще через две страницы - несколько строк:

 

    "Растает лета мятный дым,

    Едва безжалостная осень

    Блеснет покровом золотым,

    Его себе под ноги сбросит"

 

   Утром просыпаюсь с приятным ощущением, будто только что видела хороший сон. Хочется немного поваляться, додумать, чем могло бы закончиться там, во сне. Сны имеют такую привычку обрываться на самом интересном месте. Сны? Да, нет же! Я вернулась!

   Мне нравится просыпаться рано, раньше всех. Встаю с кровати. За окном стена сосен скрывает отель от солнечных лучей. Солнце поднялось уже давно, раньше меня. Что делать, летом я ему все время проигрываю.

   Жозеф обещал сегодня приехать сразу после завтрака. Зная в котором часу принято завтракать в Шеврефуа, тороплюсь. Хочу прежде успеть на свидание с океаном. Как он там без меня? Загадала - если сейчас отлив, то все будет хорошо. Иду по дорожке, той самой, сперва по камням, потом по песку, а затем по тропинке кое-где посыпанной галькой. Меж серых гранитных валунов спускаюсь к пляжу.

   Серовато-синяя лоснящаяся туша океана шипит и ворочается шагах в пятидесяти. Вдоль валунов, скорее, даже небольших скал тянется узенькая полоска, сухая и чистая. Если соберусь отправиться вслед за ушедшей водой, придется ковылять увязая в мокром песке, обходя лужи и заросли бурых водорослей. Я стаскиваю с себя теннисные туфли и слышу:

   - Доброе утро! Мадам Кеннет! - Оказывается я не одна на пляже. Каким-то образом мне удалось не заметить паренька лет четырнадцати. Коротко стриженный, совсем не по нынешней моде, мальчишка в большой брезентовый мешок собирает мусор, брошенный на пляже после прилива неряхой-океаном. Я тотчас припоминаю, что видела парня в отеле, кажется, он помогал официанту таскать коробки. Или я путаю?..

   - Привет! - я машу рукой. - А откуда, юноша, вы знаете мою фамилию?

   - Так ведь вы же... Вы вчера приехали вместе с жандармами. И вы живете в четвертом номере. Я знаю. Меня зовут Жаком. Мой отец работает поваром в ресторане.

   - Ага, тогда понятно. Знаешь, дружище, зови меня Софи, не надо ни "мадам", ни фамилии. Ладно?

   - Конечно, мад... Софи.

   Я улыбаюсь юному хранителю пляжа, пристраиваю туфли на камень и, не оглядываясь, шагаю навстречу океану.

 

   Играть с собаками и с волнами нужно уметь, то есть чувствовать тот момент, когда... в общем, нельзя увлекаться. И вот я мокрая от пены и брызг бреду назад. А на пляже между тем народу прибавилось. Теперь здесь Питер Янг и его жена, а по тропинке к берегу спешит мсье лейтенант, я вижу, как среди камней и высоченной травы мелькают его фуражка и китель темно-синего цвета.

   - Жак! А сберег ли ты мои туфли? Или их тоже забрал в свой мешок? - Я оглядываюсь по сторонам. Мальчишка - вот он, а где я оставила?.. А, нет. Вот они!

   - Туфли? - Жак тоже оглядывается, но, кажется, голова его занята другой проблемой. В руках он держит что-то коричневое и бесформенное.

   - Кого это ты поймал? - интересуюсь я.

   - Мадам... Ой, простите, Софи! Это сумочка мадам Коулман. Но теперь она... Ее выбросило на берег.

   - Так верни ее хозяйке. Вещь, конечно, испорчена, но, может быть, внутри сохранилось что-то ценное?

   - Нет, сумочка была раскрыта. Она пустая, и к тому же порвана о камни. Но все равно, вы правы.

   Я ободряюще подмигиваю мальчугану, кое-как надеваю туфли и ковыляю следом за Жаком.

   - Да, это моя сумочка, - разочарованно вздыхает Бекки Коулман. Я бы тоже расстроилась, возможно, из соображений деликатности, Бекки стоило бы оставить в неведении.

   - А ты не говорила, что у тебя пропала сумка, - поднимает бровь мистер Янг.

   - Пропавшая сумка - не самое большое огорчение в жизни, - парирует его супруга. - Я думала, что вчера оставила ее на острове. А, оказывается, она упала за борт где-то здесь. Хотя, тут не о чем жалеть, ничего ценного в ней не было. Так, косметика. И сумочка простенькая, не коллекционная. Забудь. Ты, Питер, надел бы шляпу, а то солнце уже начинает припекать.

   Мистер Янг морщится, но свой 'стетсон' все же пристраивает на голову, а Бекки демонстративно отворачивается от протянутой ей сумочки, ранее позаимствованной и испорченной океаном.

   Жозеф к нашей компании присоединяется слишком поздно, чтобы понять, о чем идет речь. Я наблюдаю, как Жак прячет остатки сумочки в мешок, оборачиваюсь к моему жандарму и улыбаюсь ему. Не дав опомниться, я протягиваю Жозефу ладонь, он неловко ее пожимает, а я провожу свой коронный прием, в результате которого мой партнер теперь держит меня под руку и мы делаем шаг в сторону от занятой своими делами публики.

   - Я вам все объясню, - шепчу я Жозефу и направляю его шаги вверх по тропинке.

 

   Не представляю, что думает обо мне Жозеф, но его долготерпение впечатляет. В полном молчании мы шагаем до самого отеля. Уже под кленами мой спутник останавливается, берет меня за руки, разворачивает к себе лицом и внимательно смотрит в глаза.

   - Мне показалось, вы хотели сказать что-то очень важное. Так?

   - С этой сумочкой... - начинаю я.

   - Да-да, я слышал, ее вчера на прогулке потеряла Бекки.

   - Так вы уже обо всем догадались?

   - О чем "обо всем"? - Кажется, Жозеф рассчитывал на какую-то иную тему для разговора.

   - Про сумочку, - не сдаюсь я, - и вообще, кто, как и почему убил Кристофа Каро.

   - Ни о чем я не догадался. А что, у вас есть версия?

   - Почему только версия? Я точно знаю.

   - И-и? - Жозеф снова смотрит мне в глаза. Что там такое в его взгляде? Сперва мелькает сожаление, потом - искорка усмешки, затем - любопытство и, наконец, нетерпение. Еще бы! Кто бы мне сказал, сколько времени мы уже играем в гляделки? Десять секунд, двадцать, минуту?

   - Бекки врет, она не могла потерять вчера эту сумку. Это такой же факт, как...

   - Почему? Есть свидетели, которые видели при ней сумочку после прогулки?

   - Да, нет же! На яхте она была в белом костюме, а на воротнике и здесь, на рукавах, - я показываю, где именно, - такие черные вставки. Как? Ну, как она могла взять с собой коричневую сумку?

   - Хм. Ладно. Допустим, этот факт неоспорим... - В словах Жозефа чувствуется ирония.

   - А раз так, то позвольте рассказать вам, как было дело. А вопросы вы зададите потом. Хорошо? - Я строго гляжу на Жозефа.

   - Валяйте, - соглашается он.

   - Сперва давайте, я с вами соглашусь в том, что убил Каро кто-то из постояльцев отеля. - Я дожидаюсь кивка моего лейтенанта. - Далее, вы должны были обратить внимание на тот факт, что ударить человека по голове в номере особенно-то и нечем. То есть убийца должен был принести что-то тяжелое с собой. Если говорить о мистере Янге... Я не знаю, есть ли какие-то правила на этот счет, но, мне кажется, мужчина, наставивший или собравшийся наставить рога другому мужчине, никогда не подпустит рогоносца с тяжестью в руках себе за спину. А в данном случае, я сомневаюсь, что Каро вообще стал бы разговаривать с Янгом. Следовательно, джентльмена мы исключаем, остаются дамы.

   Теперь давайте вспомним стихотворение, те его начальные строчки, что вы отыскали в блокноте. Почему начальные? Так ведь Бекки зовут... Я хочу сказать, что Имя и фамилию Ребекки Коулман составляют четырнадцать букв, по числу строк сонета. Совершенно ясно - поэт не мог устоять против соблазна написать акростих.

   О чем и о ком это стихотворение, тоже совершенно ясно. Лоран Гюра и ее сигареты с ментолом остались в прошлом. Кстати, у мадемуазель Гюра типичный летний тип внешности.

   - А у Ребекки Коулман - осенний, - проявляет догадливость Жозеф. - Да, я помню, Поль рассказывал о ссоре Бекки и мистера Янга. И еще я сам, без вашей подсказки готов предположить, что супруги официально в браке не состоят, но тем не менее мисс Коулман рассчитывает на значительную долю наследства или даже на все состояние целиком после смерти мистера Янга. И, похоже, у Бекки есть основания для не слишком долгого ожидания... Я - не врач, но цвет лица Янга... и еще, говорят, он похудел в последнее время. Но, Софи, не хотите же вы сказать, что из-за какого-то стиха...

   - А если, ну вдруг, в стихотворении описана какая-нибудь приметная родинка на теле "осени" после того, как она "сбросит"... что там она сбросит? Золотой покров?

   - То есть вы хотите сказать, что Каро шантажировал мадемуазель Коулман?

   - Нет. Это вряд ли. Во всяком случае, о деньгах речи быть не могло. Я думаю, в этот момент для поэта уже гораздо более важным был сам сонет. Образ той осени в сонете затмил оригинал. В общем, Бекки посчитала Каро опасным и неуправляемым. Еще бы! Жалкое стихотворение ей могло стоить наследства. А миллионы были уже почти в ее кармане. Наверно, о творении поэта она узнала неожиданно и не решилась на долгую и тщательную подготовку преступления. Положив в сумочку, в ту самую, коричневую, камень из аллеи, Бекки заглянула в гости к Каро. Попросила показать ей оригинальный текст стихотворения, и...

   Скорее всего, камень из сумки она не вынимала, чтобы не оставить характерной раны и каких-нибудь песчинок на голове жертвы. Сумочка после такой операции, наверняка, пришла в негодность, и ее пришлось выкинуть. Но океан, видимо, был не на стороне коварной... нет, там, кажется, было 'безжалостной' осени.

   - Да, выглядит логично. Надо только сумку приобщить... Там должны остаться следы известняка. Хорошо. Вы предпочтете сами рассказать господину помощнику окружного прокурора эту историю? Нет, могу и я от своего имени, но... Мсье Кавелье здесь, он как раз опрашивает служащих отеля.

   - А вы? Разве не вы проводите расследование? - Я удивлена и немного обижена. Стоило ли связываться? И ради кого? Ради этого мсье Кавелье? - Тогда зачем вы сюда приехали? Нет, вчера - понятно, а сегодня?

   - Я, гм...

   - Постойте, - я вспоминаю начало нашего разговора. - Вы, кажется, собирались поговорить со мной о чем-то еще? И о чем же?