|
|
||
Рассказывают также, что в царстве, лежащем в землях Египта, в древние времена и минувшие века и годы у правителя в один день родились сразу два сына. Было, что султан не мог рассудить, которому из сыновей надлежит занять родительский трон, когда Аллах призовет к себе отца братьев. И мысли об этом причиняли правителю той страны многое беспокойство. Между тем дети его счастливо росли здоровыми и сильными, радуя отца и кормилицу. Кормилица их, Хидайя, сына своего Саида, данного ей Аллахом, с позволения и по милости повелителя вскармливала и пестовала вместе с царевичами. Будучи им сверстником и товарищем в играх и в прочих занятиях, Саид так же получал в равной доле нежную заботу и материнскую любовь от доброй и благодарной женщины. Сыновья султана, кроме того, с малых лет обучались у лучших наставников всевозможным премудростям из числа благопристойных и угодных Создателю. Будучи по воле небес прилежными и острыми умом учениками, ни один из братьев в каждой из наук не уступал другому. Ни в схватке, ни в красноречии не мог один победить, а второй быть поверженным. Истину, кто из мальчиков добрей и правдивей, а кто расчетливей и хитрее, знала, наверно, одна лишь Хидайя, и одна она могла различить их между собой. Когда же кормилица умерла, то братья во всем сравнялись друг с другом. Минуло сколько-то лет, юноши стали брить бороды, и тогда же стали они обращать внимание на стройность и изящность изгибов женских фигур. Часто случалось, что тот из царевичей, который более многих других был ненасытен в любви и смел, и отчаян с юными красавицами, спорил о них с Саидом, и неизменно Саид уступал, признавая первенство своего господина, и один только раз решился настоять на своем. Другой же из сыновей султана хоть и заглядывался так же на прекрасных пленительниц его сердца и возмутительниц плоти, всякий раз смущался их видом и, очарованный их красотой, лишь слагал цветистые и сладостные стихи. Вскоре и неожиданно пришла пора отцу повзрослевших братьев предстать пред Всевышним. Смерть старого султана явилась к нему легкой, как дыхание ночи, и перед смертью своей он не успел решить неразрешимое. Сыновьям же его не было нужды взывать к мудрости знающих, чтобы постичь несомненное, к коему привыкли они с детства. Каждый из братьев знал, если вздумают они в поединке испытать ум и отвагу, и испытанием этим устроить, которому из них править, а кому склониться перед величием другого, то никак не прийти им к согласию в таком споре, коль скоро спор будет честен и справедлив. В шахматной игре не избежать им ничейной развязки, а в схватке с оружием в руках оба неминуемо погибнут, ибо никто побежден не будет и сам не сумеет победить равного. Спустя недолгий срок, в одну и ту же минуту, на ум братьям пришла иная мысль, и первый сказал, а второй тут же подхватил, поскольку сам думал о похожем. - Что если бросить нам жребий, тогда случай рассудит, кому надлежит стать султаном, и пусть другой всецело будет покорен воле своего брата. - Верно! Каждый случай во власти Аллаха, и, бросив жребий, между нами не станет победившего и утратившего, и всякому будет назначено по справедливости. Поступили они так, как было сказано. Выпало одному быть правителем, и тот, который им стал, не пожелал удалять от себя родного брата, и сделал его визирем. А Саида в то же время юный султан поставил командовать дворцовой стражей. И то многие посчитали таким же справедливым, как и разумным, ибо преданнее господину и честнее Саида не было никого. Так и установилось, что один из братьев повелевал, а другой устраивал его дела и заботился о мудрости и благонравии советов, преподносимых с почтением и на благо своему государю. И так было до некоторых пор. Кто жил в тех землях, знает, как неспешно текут воды широкого Нила, также текут и дни на его берегах. Однако думающие, что знают, ибо сами слышали, говорят о том, что не прошло многих лет, как брат, бывший визирем, был убит и ограблен, возвращаясь домой из дворца султана. Той ночью домашние и слуги, не дождавшись своего господина, бросились искать, но они никого не встретили на темных улицах Каира, кроме юноши-водоноса, откуда-то возвращавшегося в город со своими кувшинами. Тогда пустили по следам пропавшего собак, но те лишь привели ищущих к берегу реки. А утром рыбаки выловили из воды парчовый халат визиря, изорванный и в кровавых пятнах. Семь дней без сна и отдыха стражники султана тщились отыскать разбойников, учинивших неслыханное злодеяние, но тех уберегли либо быстрые кони, либо заступничество нечистого. Оставшийся одиноким брат в горе великом никого не желал видеть и, рыдая, лишь возносил молитвы. Когда же спустя срок придворные вошли в покои своего господина, то нашли там молодого султана изможденным и опечаленным. И повелитель объявил им, что в знак скорби он до конца сего горестного года не станет брить бороду, не притронется к яствам и не будет знать плотских утех, и с тем запретил устройство пиров и праздников, и удалил от себя всех наложниц. Только по воле Всевышнего брат даруется человеку, будь тот великим султаном или же бедным простолюдином, а волей царя возможно лишь назначить нового визиря. Новый визирь, Юсуф ибн Захьях, вместе с должностью приобрел многие заботы и бесчисленные дела в государстве своего господина. Из числа разного, в тюрьме ждали дознания и справедливого суда узники, схваченные и уличенные в воровстве, разбое и другом недобром. Среди них ожидал уготованного ему юноша в простой одежде, о котором говорили, будто бы он убил начальника дворцовой стражи досточтимого Саида. Внимательные прохожие своими глазами видели, как в кофейню, что содержит вблизи городских ворот старый Али, сначала вошел этот юноша, которого многие знали как водоноса, а следом за ним - Саид. Вошедшие сели по разным местам, но вскоре водонос будто бы подошел к начальнику стражи и о чем-то говорил с ним. А после, когда юноша вышел на улицу, хозяину кофейни открылось, что Саид лежит на кошме мертвый в крови и с кинжалом в груди. Тогда же бросились искать, и схватили водоноса в его комнате, где он жил без семьи и родственников. Преступившего следовало предать казни, назначенной законом, однако имелись те, кто свидетельствовал, что юноша во время убийства приносил им кувшины с водой, и то было его занятием в любой день на рынке Вардана, как и в тот день, и в тот час, когда случилось убийство славного Саида. Те же, кто видел водоноса в кофейне, и другие, которые встретили его на рынке, считались людьми уважаемыми и честными, а раз так, то и самому рассудительному из мудрецов было не разгадать загадку случившегося. Но сказано, что лишь истинное остается, а лживое уносится ветром, а посему Юсуф пожелал сам услышать ответ узника перед тем, как приговорить водоноса к смерти или же, напротив, оправдать и отпустить с миром. - Отвечай мне, кто ты и какова твоя история? А также, что известно тебе о смерти достойнейшего Саида, начальника над стражниками во дворце нашего повелителя? Был ли ты знаком с убитым, и верно ли говорят, что это ты убил его в кофейне у Али? - Спросил Юсуф ибн Захьях, когда привели к нему юношу. - Слушаю и повинуюсь, мой господин! - воскликнул юноша. - Видит Аллах, я не убивал этого человека, как не убил никого этими руками за все мои годы! Я - водонос, и совсем недавно поселился в городе возле рынка. Минуло не так много времени с тех пор, как родители мои умерли. Все их имущество я передал родственникам, раздав должное одалживавшим, и пришел сюда, в город, чтобы здесь зарабатывать честным трудом себе на хлеб. Теперь же я опасаюсь, что нет таких, кто мог бы вступиться за меня, и мне нечем отплатить тем, кто скажет в мою защиту, и другим, кто говорит, будто бы это я убил человека, которого даже не видел в тот день. Да, мне был знаком достойнейший господин Саид, и я опечален его судьбой. Конечно, я мог бы узнать его из многих, как многие узнавали его, когда во главе караула он выходил из ворот дворца нашего султана. Но разве может простой водонос быть знаком начальнику над дворцовой стражей? - Хорошо, я поверю тебе, и буду верить, пока не услышу ложного, или пока ложь не выдаст твоих свидетелей. Скажи, а знаешь ли ты Али и бывал ли в его кофейне? И не мог ли сам Али или кто-либо из гостей его затаить на тебя обиду и клеветой отплатить за прошлое? Говори, но будь осторожен, ибо я выслушаю и противных тебе. - Мне нет нужды быть осторожным в словах, так как сказанное о моем неведении и моей невиновности правдиво. Да, я знаком с Али, и оттого удивляюсь, как мог он узнать меня в незнакомце, убившем его гостя и посетителя под его кровом. - А в чем причина твоего знакомства с Али? - Продолжал испытывать юношу визирь. - И возможно ли такое, чтобы ты был знаком со всяким хозяином кофейни, сколько их ни есть в Каире? - Нет, мудрейший! Со всяким я не знаком, - покраснел и смутился юноша, - только ведь и нет больше ни у кого из содержателей кофеен в этом славном городе такой дочери, как Сирин. - Ага, значит, ты видел дочь Али, и мысли о ней каждый раз приводили тебя в кофейню ее отца? Так? Почему же тогда неверно, что встретить тебя там можно было и в тот злополучный день? - Да, я часто прихожу к Али, но в тот день для купивших я принес на базар и унес с базара кувшинов с водой больше, чем число верблюдов в самом богатом караване, когда-либо входившем в ворота аль-Фатух. Чтобы заработать на жизнь, мне приходится немало трудиться, и днем я редко бываю там, где меня не было и не могло быть в тот день. Хотя не скрою от тебя, о премудрый, мне всякий раз хотелось бы оказаться вблизи моей любимой, чтобы пусть и мельком увидать ее прекрасный лик, ее гибкий стан или даже только ее тень. - Если бы только ложь неминуемо отражалась в глазах произносящего речи, я бы теперь, после твоих слов, отпустил тебя с миром, водонос. Но как мне поверить тебе, когда другие столь же правдиво утверждают пагубное для тебя? - Сейчас, о великий визирь, ты слышал чистую правду, и не потому что сказанное иначе может привести меня на плаху. Я не могу солгать, когда говорю о глазах прекрасной Сирин, глубоких, как море, о ее голосе звонком, как пение птиц в саду, о ее улыбке, что свежа и нежна, как роза. Я не страшусь смерти, о многомудрый, я лишь боюсь со смертью лишится надежды еще хотя бы раз увидеть мою Сирин, - так сказал влюбленный юноша и склонил голову перед визирем. - Поэту платят лучше чем водоносу, но лишь тогда, когда он пишет требуемое. А я думаю, что за твои стихи старый Али мог заплатить совсем не тем, на что ты рассчитывал. Или я не прав? - Ты прав, господин, это так, я полагаю, что если бы Али узнал о моих намерениях и чувствах к его дочери, он, быть может, даже убил меня, только он сделал бы это сам. Али не тот человек, что может обменять свой гнев или свою месть на подлость. - Иными словами, ты не стремишься обвинить или заподозрить отца своей возлюбленной в низком и преступном, даже будучи сам в таковом заподозренным и обвиненным? И все-таки, скажи, а не видел ли ты когда-нибудь в руках или где-то еще в доме у Али кинжала, которым был заколот уважаемый Саид? Не спеши отвечать, подумай. - Нет, господин, я не знаю, о каком кинжале ты говоришь, - горестно молвил юноша. - Верно, если ты не виновен в совершённом, то и не должен знать, каким кинжалом и как был нанесен смертельный удар, - в задумчивости кивнул юноше визирь. - Я говорю о кинжале, который, со слов родственников и друзей, принадлежал покойному Саиду, и который, возможно, был у него похищен, или иным образом попал в недобрые руки. - Мудрейший, я опечален тем, что вынужден столь часто говорить тебе "нет"! Но ты же хочешь узнать истину, а часть этой истины в том, что Али - мирный человек, и я никогда не видел в его руках никакого оружия. - Речи твои благородны, и это весьма похвально, - произнес Юсуф, и тогда же вошел слуга из евнухов и склонился перед визирем, а вместе с ним за его спиной склонилась женщина, вошедшая следом. - Мудрейший, я привел Фатиму, вдову покойного Саида, - сказал слуга. - Что можешь поведать мне ты, достойная сострадания? - спросил тогда визирь женщину, что была молода и стройна, но плечи которой поникли под тяжестью ее горя. - Я бы хотела дать тебе все ответы, мудрейший, но как мне узнать среди них те, что могут быть полезны, - ответствовала вдова Саида. - Поможет ли тебе, если скажу, что все время, отпущенное нам Аллахом, я любила своего мужа, а супруг мой любил меня. Будет ли тебе польза в том, что вслед за всеми повторю: Саид был вернейшим слугой султана и опытным воином, и было бы для него почетнейшей из наград погибнуть в бою за своего господина, и великим несчастьем - отдать свою жизнь, не послужив во благо его. Если же спросишь ты меня о кинжале, как спрашивали другие, отвечу: никогда и ни в чьи чужие и бесчестные руки не мог передать мой муж оружие, которое назначено было единственно для охраны повелителя и для побед во славу его. Важно ли будет тебе узнать, что ты второй, кому говорю я об этом. В том, однако, нет для тебя никакого притеснения, ибо первым со мной пожелал говорить султан. Он был ласков со мной, сочувствуя моему горю, обещал навестить меня в моем доме и говорил, что лучшего начальника над своими воинами ему теперь не сыскать. - А что ты скажешь о нём? - молвил визирь и указал на юношу. - Есть такие, что говорят, будто бы этот водонос убил твоего супруга, и те, что так говорят, никогда не были замечены во лжи. Скажи, женщина, какой мести хотела бы ты в отношении убийцы твоего мужа? - Лицо его мне кажется знакомым, но я не знаю этого человека, - ответствовала Фатима, учтиво поклонившись тому, кто мог быть виновником ее горя, и, снова обратив взор на визиря, она продолжила свои слова. - Ведь ты, достойнейший, сомневаешься, пока не достигнув истины? А если так, то и мне не должно отпускать на волю свой гнев до срока. - Как же, по-твоему, я могу сомневаться, когда уверен в правдивости тех, что говорили мне о виновном в смерти твоего мужа? - Не знаю, досточтимый, но иначе бы зачем ты спрашивал об этом меня? Ты, верно, не увидел причин для задуманного и свершённого этим водоносом. - Я вижу, несчастье не смогло ослепить твоего разума, так как других способна ослепить твоя красота, женщина. Мне, воистину, жаль, что судьба послала тебе такое горе, - сказал Юсуф той, что ответствовала ему. - Но, может быть, ты скажешь мне, в чем же тогда кроется корень моих сомнений, если даже я сам не могу до него доискаться? - О том мне неведомо, мудрейший, но, возможно, спрашиваешь ты, думая про себя о том, что не всякая правда - есть истина, ибо ложное способен сказать не солгавший, а обманутый другими или увидевший кажущееся. В таком случае, когда разные говорят противное друг другу, получить знание единственно из рассуждений об уже известном трудно и немыслимо. - Прошу тебя, не называй меня "мудрейшим" хотя бы тогда, когда приписываешь мне свою рассудительность, - молвил удивленный визирь. - Позволь возразить, мудростью обладает лишь тот, кто принимает решения, остальные, которые говорят и не делают сказанного - пустые болтуны, сколько бы истинны не были их речи, - сказала с почтением женщина. - Что ж, я готов наполнить мудростью истинность твоих слов! - Воскликнул Юсуф. - Как следует поступить с этим водоносом? Дай же мне совет, видит Аллах, ты имеешь на то полное право. Ведь это твой муж убит злодеем, и будет справедливо, если ты решишь, что мне делать с человеком, которого можно обвинить в убийстве и можно думать о его невиновности, - сказав это, визирь умолк и в молчании ждал. Ожиданием и надеждой наполнился и взгляд водоноса, а Фатима, вновь всмотревшись в его лицо, вдруг опустила и потупила взгляд. - Великий визирь, я не могу не склониться пред тобой, ибо справедливость и есть наивысшая из всякой мудрости. Позволь мне, однако, задать тебе прежде всего один вопрос. - Я слушаю тебя, женщина, - благосклонно кивнул Юсуф несчастной вдове. - Скажи, мудрейший, а не было ли в ножнах или в руке у моего погибшего мужа другого кинжала, который он тоже мог бы назвать своим? - Нет, Фатима-хатун, никакого другого кинжала или же даже простого ножа стражники и другие свидетельствующие не нашли рядом с телом твоего мужа. - Тогда вот мой совет и моя просьба, - обратилась Фатима к внимающему ей визирю. - Мне не под силу сейчас же ответить тебе, кто виновен в том, что случилось с моим мужем. Однако, если ты позволишь провести этому юноше в моем доме, в надежно запертой комнате, всего одну эту ночь, то наутро, когда будет на то воля Всевышнего, я укажу тебе на убийцу, сделавшего меня несчастной. - Говоря по чести, я не ждал от тебя такой просьбы, но я готов оставить это на твое усмотрение, - промолвил Юсуф, позвал слуг и распорядился, чтобы юноша без промедления был доставлен в дом Фатимы, потому что солнце уже спускалось на западе, и вскоре вечер, а за ним и ночь могли настать, как им это и положено после дневных часов. Когда же Фатима, а с ней юный водонос удалились, Юсуф ибн Захьях поднялся с подушек и, подойдя к окну и глядя на алые лучи заката, вспомнил такие стихи: Ночь даруется всем, кто свой день завершил. Как потратить награду - всяк скажет свое. "Веселись и гуляй!" - слышу я от друзей, "Спи себе сладким сном", - сыну вымолвит мать, "Поцелуй и объятия крепче сжимай", - жарко шепчут красавицы юной уста, "Доживи до утра", - скажет дряхлый старик. О несчастном водоносе на следующий день в Каире говорил каждый. Пришедшие посмотреть на казнь, качали головами и отводили глаза при виде безумства, горящего во взгляде нераскаявшегося злодея. А бессмысленные выкрики убийцы только подтверждали его сумасшествие. Все слышали, как водонос был приговорен к казни, и многие видели, как его голову отрубил топор палача. Разве мог тому кто-либо удивляться? И разве можно было ожидать прощения от женщины, потерявшей любимого мужа? Как сказано, очевидное и не опровергнутое не должно казаться странным. Однако, тот, кто поведал мне эту историю о несчастном водоносе, не смог объяснить всего, что произошло позднее. А случившееся было удивительным, и многим оно впоследствии принесло немалую радость, что справедливо, поскольку прошлые дни уже довольно наполнились горестями. Иные же говорили разное. Известно было, будто бы молодой султан, как и некоторые из царей тех времен, имел обыкновение, переодевшись в бедное платье, гулять по улицам своей столицы, чтобы знать правдиво о подданных. Гуляя так, сопровождаемый слугой своим, верным Саидом, однажды увидел он девушку, поразившую его взор дивной красотой и тонкостью черт, а сердце - нежностью и любовью. И не мог он больше желать никакой другой из женщин на свете, когда вспоминал о той дочери владетеля кофейни. И думал он о ней теперь каждую минуту. Когда же минут собралось достаточно, чтобы наполнить ими большую клепсидру, тогда султан, рассказал об этом и обратился к своему брату. - Брат мой, я сделал тебя своим визирем, и ты - мой самый близкий родственник под небом, как я могу не довериться тебе так же, как себе самому? Скажи теперь, как мне достичь желаемого? - Ты хочешь, чтобы я привел к тебе эту девушку, и чтобы она стала твоей наложницей? Будь она невольницей, ты сегодня же смог бы познать ее. И в другом случае все будет возможно устроить, поскольку она - лишь дочь простого горожанина. Я сделаю такое для тебя завтра, с тем чтобы соблюсти закон, и не приводить в смущение семью этого Али и его соседей. - Нет, брат, я хотел бы взять ее в жены и хотел бы, чтобы прежде она полюбила меня истинной любовью, но разве есть законы и способы устроить как мне желательно? - Мне знакомо подобное, брат мой и повелитель, - молвил тогда визирь султана. - Да, есть верный способ достичь истинной любви, и я знаю этот способ, и расскажу тебе о нем. Сам я такой любви, увы, добиться не сумел, но знаю, как должно поступать, ибо мне известно, как поступил мой счастливый соперник. - Тогда я жду многое услышать от тебя. Кто тот счастливый, от которого, будучи братом султана и сыном султана, потерпел ты поражение? Почему же ты не преуспел, и как поступить мне, чтобы избежать ошибки и добиться любви той, что мне так желанна? - Мой соперник - твой слуга и начальник над дворцовыми стражниками Саид, - ответствовал султану его брат и визирь. - Я дарил Фатиме драгоценные подарки, а он говорил ей нежные слова, и был с нею рядом, и ежечасно окружал ее заботой, когда моими заботами были дела твоего царства. Все, что мог бы я посоветовать тебе, исходит из моей неудачи и успеха Саида. Ты только всегда будь вместе со своей избранной, и твоя искренняя любовь сумеет зародить в ее груди такое же жаркое чувство. И это то, о чем говорили, но о чем доподлинно известно не было, и Фатима тоже того не ведала, хотя и могла догадываться о многом. Наверняка же мудрая женщина знала лишь то, что собственный кинжал ее муж из рук в руки мог отдать только господину и повелителю своему. Это ее скромное знание смогло дать ответ на вопрос о злодее, убившем ее супруга, и разрешило другие сокрытые от всеобщих взоров загадки. Какие загадки? Например, загадку о том, что стало с якобы погибшем от рук разбойников визире, а лучше сказать, кем стал называть себя тот из братьев, что прежде был визирем, и почему настоящий султан принялся носить кувшины с водой на рынке для каждого, кто готов был заплатить ему за то половину дирхема. И загадку о том, почему в горестный день смерти Саид пошел за своим господином в кофейню к Али. А еще о том, почему водоноса в тот день видели сразу в двух местах и в одно время. И кто, домогаясь любовных ласк и утех, в ночь перед казнью тайком пришел в дом убитого им Саида. И кем Фатима, во исполнение своей мести, подменила пленного водоноса, прежде опоив за ужином тайного гостя сонным настоем. Наверное, позже Юсуф тоже мог догадаться обо всем, но умолчал об этой своей догадке, потому что красота и хитроумие одной уже названной женщины покорили его сердце. Чтобы закончить, мне надлежит сказать, что султан вскорости взял в жены Сирин, ведь любовь к ней некоего водоноса, и вправду, смогла зажечь ответное чувство в ее душе. А Юсуф, выждав положенный срок, женился на Фатиме. И султан от этого выиграл повторно, ибо иной раз даже знающим людям трудно было наверняка указать источник мудрости рассуждений великого визиря.
|