В те далёкие почти сказочные времена СССР, времена когда по телику шла передача "В гостях у сказки", а метро стоило 5 копеек я был маленьким непоседливым ребёнком которого часто родители на выходные отправляли к бабушке с дедушкой, где бывало я задерживался на недельку уж больно мне нравилось у них оставаться в громадной комнате наполненной большой старой мебелью, кучей всяких вещёй, книг, статуэток. Мне многое позволялось, дедуля с бабулей любили меня, я был более свободен в выборе игр, шалостей ну наверно вы сами понимаете. Бабушка с дедом окружали меня своей заботой и вниманием с улыбкой наблюдая моими играми и шалостями, отвечали на бесчисленные вопросы, читали мне книги.
Дед бреется - это как маленькая театральная постановка, а я зритель. Для деда это была святая процедура со многими составляющими. В углу комнаты рядом с дверями завешанными тяжёлыми бархатными портьерами с кистями, стоял небольшой холодильник и по бокам два стула, мы им пользовались как обеденным столом, на нём была постелена скатерть, а на стене под бра, висело зеркало. Для начала дедушка всё раскладывал на постеленную чистую газету. Это маленькая хромированная мисочка для помазка, длинный пинал где лежала бритва, которой от очень дорожил, она была немецкая, трофейная и выменял он её ещё во время войны. Он очень гордился своей бритвой и не кому не разрешалось не то что её в руки брать даже до коробочки-пенала дотрагиваться. Потом он доставал помазок, это как толстая короткая кисточка, правило - это как кожаный офицерский ремень только двойной и на обоих концах крепления со скобами, рвал несколько кусочков газеты. Первое что он делал это вешал правило на крючок в стене доставал из футляра бритву, открывал её осматривал лезвие, блестевшее как клинок самурая, натягивал правило, а другой рукой брал бритву и начинал движениями вверх вниз водить по правилу время от времени останавливаясь и осматривая бритву. Потом видимо добившись ожидаемого результата, дед снимал правило, клал бритву на газету и взбивал помазком мыльную мену в мисочке, до состояния плотной воздушной пузырящейся массы. После чего стоя перед зеркалом, начинал помазком наносить себе на лицо пену, постепенно всё более становился похож на деда мороза с коротко остриженной бородой. Я сидел радом на стуле, на который подложено несколько подушек и с забвением наблюдал за происходящим. И вот кульминационный момент дедуля брал бритву, причём как то по особенному, как палочки в японском ресторане, как то сложно держа её пальцами, чуть наклонялся к зеркалу, и начинал снимать бритвой с лица пену, с небольшим характерным звуком срезающихся волосков, он делал различные выражения лица, то открывал рот натягивая кожу щёк, то другой рукой придерживая , мне это очень нравилось я смеялся, но тихо что бы не отвлекать его, он в этот момент больше походил на художника ваяющего своё лицо. Остатки пены с бритвы он осторожно снимал на обрывки газеты, потом прижимал к лицу, горячее мокрое полотенце, с удовольствием кряхтел, после аккуратно всё укладывал и поливал на лицо одеколоном из стеклянного гранёного с наклеенной этикеткой пузырька к которому прикреплена такая коричневая груша, он брызгал на себя и обязательно душил им меня, я чуток уворачивался но был доволен что и меня подушили одеколоном, бежал к бабушке смотревший телевизор обнимал её говоря, понюхай, понюхай как отменяя теперь пахнет. Мне казалось что я такой взрослый, наверное, я был самым счастливым ребёнком в такие моменты, не знаю но вот вспомнилось мне это воспоминание как миг пролетевший перед глазами.
Давно уже нет дедушки и бабушки, растерялись старые вещи, нет той в комнаты в коммуналке на Петроградской, нет той страны с красными флагами, но мне кажется, что я просто чувствую тот стойкий запах тройного одеколона, который и сейчас окружает меня свои забытым ароматом детства.