Аннотация: Для всех любителей моего творчества - новый опус, написанный в жанре "тёмного фэнтези" (ну, мне так кажется...)
СТРАЖ ГОРЫ
Туман, нависавший над долиной, перед самым закатом рассеялся, и прямо передо мной возникла чудовищная громада замка. Я понял, что наконец-то прибыл к месту своего назначения.
Стояла поздняя осень. Под утро ударил морозец, и грязь, которую вот уже почти неделю месили копыта моей лошади, враз затвердела. Голые черные деревья замерли в ожидании зимы, и даже огромные валуны, некогда скатившиеся с окрестных гор, будто бы съежились от холода, недоумевая, когда же их укроет снежным одеялом.
Вечер был безоблачным, но даже яркие лучи заходящего солнца, висевшего в ледяной синеве неба, не могли скрасить мрачного настроения от открывшейся передо мной картины.
Черный уродливый параллелепипед замка, окруженный неровной зубчатой стеной, лепился к склону плоской горы Мартай. Ниже, под горой, стояла церквушка да теснились у самой дороги кривые приземистые домики с крошечными огородами, а чуть поодаль шумела по перекатам река, названия которой я не знал, хотя, возможно, никто никогда и не пытался дать ее студеным водам какое-нибудь имя.
Я проехал через селение, содрогаясь от собственных фантазий о том, как можно прожить в подобном месте всю жизнь. У ворот замка угрюмый часовой долго изучал мои бумаги, после чего буркнул что-то неразборчивое и впустил меня во двор. Только здесь я ощутил, что под копытами моей кобылы не замерзшая грязь, а брусчатка, и, признаюсь, даже такая мелочь порадовала меня в этом угрюмом царстве. Я недаром второй раз употребил слово "угрюмый", ибо нельзя по-иному описать выражение, царившее на лицах всех встреченных мной людей, словно все, от крестьян до офицеров гарнизона, находились во власти некой неведомой скорби.
- Как найти коменданта? - спросил я у одного из угрюмцев, и тот указал мне своей засаленной треуголкой на аккуратный бревенчатый домик, стоящий вплотную к опоясывающей территорию замка стене.
Оставив лошадь на попечение солдата, я вошел, щелкнул каблуками и представился:
- Капитан Эрлих Кресс Брико. Направлен Его Императорским Величеством в замок Глиц для несения дальнейшей службы!
Комендант оказался почти таким, каким я его представлял - пожилым, грузным, плешивым. И с глазами, полными безразмерной усталости. Впрочем, завидев меня, он приосанился, надел треуголку, запахнул небрежно наброшенный на плечи мундир и ответил так, как того требовал Устав:
- Комендант тюрьмы, полковник Микель Борг.
После этого он помолчал несколько долгих секунд, внимательно рассматривая мое лицо и мой мундир, а потом спросил:
- За что вас сюда, капитан?
- После ранения в битве у южной оконечности Сарматских гор награжден орденом Золотого Орла и переведен сюда в качестве инженера-фортификациониста, господин полковник! - отчеканил я.
Полковник горько усмехнулся и спросил вновь, совсем мягко, по-отечески:
- Я не спрашиваю о ваших подвигах, капитан, - я догадываюсь, что золотых орлов не раздают просто так. Я спрашиваю: за что вас направили сюда?
- За дуэль, - признался я.
- Так я и думал, - усмехнулся комендант. - Да, Его Императорское Величество не жалует дуэлянтов. Ну что ж, добро пожаловать, если, конечно, эти слова применимы к такому проклятому месту!... У вас много вещей, капитан?
- Никак нет, господин полковник, - ответил я. - Мы - люди военные. Наша постель - попона коня, а одеяло - мундир.
- Вот и отлично! - засмеялся комендант. - В деревне есть трактир, где одна почтенная пожилая женщина сдает комнаты моим офицерам. Жилище нехитрое, но теплое, сухое и без клопов. Думаю, обживетесь. А пока не изволите ли поужинать со мной? Моя супруга чудесно готовит.
Я согласился и сделал это не только из вежливости, но и потому, что здорово проголодался.
- Скажите честно, капитан, - спросил комендант, когда мы выпили по бокалу лёгкого ягодного вина, - я не кажусь вам м-м... слишком мягким для военного?
- Никак нет, господин полковник, - сказал я.
Тот скривился как от зубной боли.
- Бросьте! Не пытайтесь льстить мне, капитан! Я всего лишь прошу вас быть со мной честным. В конце концов, я ваш начальник! Ну так, признайтесь, ведь на ваш взгляд комендант тюрьмы для осужденных на пожизненное заточение должен выглядеть совсем по-другому? Быть более решительным, суровым, даже грубым? Так?
- Да, - выдавил я.
- То-то и оно! - вздохнул комендант. - Оскотиниться в этих местах дьявольски легко, а вот остаться человеком - столь же дьявольски трудно! Я сейчас вам расскажу про эту тюрьму все, что смогу, и тогда, возможно, вы поймете, какое это жуткое место.
- Вы, конечно, знаете историю этого замка? - рассказывал комендант. - Когда погиб старый барон Глиц, не оставивший наследников, эти земли отошли к Его Величеству, и тот решил превратить замок в тюрьму для самых отпетых негодяев. Я должен сказать вам, Брико, здесь коротают оставшиеся им земные дни самые отъявленные подонки, каких только можно сыскать! Для большинства из них быть заживо погребенным в каменном мешке - слишком легкая участь. Будь жив Дагоба IV, отец нашего нынешнего императора, их неминуемо ждала бы виселица! А при Нерате II каждого из здешних сидельцев публично четвертовали бы на городских площадях! Но Его Величество - да продлит Господь его земные дни! - не по годам мудр и милосерден, отменил смертную казнь, и теперь все это человеческое отребье отправляют к нам.
Пока комендант говорил, я молча налегал на ужин и вино и лишь изредка кивал в знак согласия.
- Когда вы познакомитесь с приговорами, вы ужаснётесь, - продолжал полковник. - Нет ни одного, чьи руки не были по локоть в крови! Да что по локоть - по самые плечи! Впрочем, в этом вы сами скоро убедитесь... Но и это ещё не всё, - голос коменданта превратился в шёпот. - Тут полным-полно тайн, настолько зловещих, что и думать о них не хочется! Вы знаете, зачем нам потребовался фортификационист, то есть вы? Да потому что многие стены в замке двойные! Я уж не знаю, зачем это понадобилось Герману Глицу, который построил замок, но, вероятно, он очень боялся заговора, коль уж предусмотрел такие хитрые пути бегства. Мы обнаружили пару внутристенных ходов, но кто знает, сколько их на самом деле?! Того и гляди, чтобы кто-нибудь из этих мерзавцев найдёт такой ход и сбежит!
- И бегут? - спросил я.
- Бегут, - признался комендант. - Кого-то тут же ловят и водворяют на место, выпоров как следует, кого-то потом находят замерзшим в горах, а кто-то бесследно сгинает в окрестных лесах... Вот пару месяцев назад был случай... Сидел тут один чернокнижник по имени Горгот. Конечно, осудили его не за колдовство (за это сейчас не садят), а за то, что он в своих дьявольских целях убивал детей. Да как убивал! У меня, когда я его приговор читал, волосы дыбом вставали! У нас он просидел года четыре, а потом сотворил вот что...
Полковник прервался, налил себе полный бокал вина, осушил его в два глотка, перевёл дух и продолжил:
- В те времена арестанты сидели у нас по двое, потому как не все комнаты замка были переделаны под камеры. Так вот, этот Горгот сидел вместе с разбойником по имени Руфус. Тот тоже был отъявленным негодяем - всю свою сознательную жизнь убивал, насиловал, грабил. В общем, два сапога - пара. Руфус целыми днями валялся на соломе да орал похабные песни, а колдун выпросил бумаги, чернил и перьев и что-то строчил. Ну, мы на это смотрели сквозь пальцы: пускай пишет, лишь бы вёл себя смирно. Вы знаете, капитан, у меня даже складывалось впечатление, что поганец рад тому, что заключён именно в Глице, а не какой другой тюрьме... Но об этом чуть позже. Так вот, разбойник был здоровым детиной, а колдун - маленький такой, щуплый весь, но, не поверите, Руфус его откровенно побаивался. И было за что! В одну из ночей из их камеры стали вдруг доноситься жуткие вопли. Я-то их не слышал, но у караульные говорят, что чуть не перемёрли со страху. Как сейчас помню, один солдатик доложил, что колдун сбежал. "А разбойник?" - спрашиваю. А солдатик молчит, глазами хлопает да рот разевает как рыба на воздухе. Ну, я мундир набросил - и в тюрьму. А когда увидел то, что было в их камере, аж заледенел весь.
Рассказывая, комендант содрогнулся, и у меня невольно мурашки побежали по коже.
- Не за столом такое рассказывать, но... Весь пол камеры был залит кровью, - сказал комендант. - Прям как будто кто-то взял и выплеснул её целое ведро. В этой луже лежит Руфус с перегрызенным горлом. Голый! И весь живот у него исцарапан какими-то знаками. А в стене - здоровенный пролом, за которым - чернота, и колдуна в камере нет, и бумаг его тоже...
- Нашли? - перебил я, забыв о субординации от услышанного, и тут же осёкся. - Простите, господин полковник.
- Найти-то нашли, - задумчиво произнёс комендант. - Но как нашли!... Подняли всех по тревоге, обшарили весь замок и всю деревню - никаких следов беглеца! В то время была зима, морозы стояли трескучие, ну я и решил, что далеко не убежит - замёрзнет где-нибудь, так туда ему и дорога. Однако ж, караулы на всех дорогах выставил. А пролом приказал заделать. Только с того самого дня солдаты стали жаловаться, что по ночам в стенах кто-то скрежещет, словно гвоздём по камням водит. Я тогда и смекнул, что либо это крысы балуют, либо колдун в темноте рыскает. Разобрали мы кирпичи в одном месте, где скрежет чаще и громче всего слышался, тут-то он на нас и выпал...
- Как выпал? - не понял я.
- А так. Как труп выпадает. Он уж к тому времени давно мёртвый был, да только, уж поверьте мне, умер он не от голода или жажды! И думается мне, смерть он принял страшную... То был не просто мертвец, а самая настоящая мумия, сухая и сморщенная. Одни кости, обтянутые кожей. Мы его и опознать-то смогли только по клейму - настолько он на себя не был похож. И ещё: на спине, между лопатками, у него было две треугольные дырки, будто его два раза стилетом пырнули. Так-то. Тело закопали на тюремном кладбище, пролом заложили, на том странные шорохи и прекратились.
Комендант замолчал. Я тоже молчал, ожидая, что он продолжит сам, если посчитает нужным. Ждать пришлось недолго.
- Я хочу вам сказать, что гора, на которой стоит замок, внутри пустая. Там целый лабиринт пещер. Верьте мне, в один прекрасный день весь это чертов замок провалится в тартарары! Я также полагаю, что эти пещеры где-то сообщаются с помещениями замка - может, с подвалами, а, скорее всего, с межстеновыми пространствами. Одному Создателю известно, что за твари обитают под землей! Может, конечно, колдуна и впрямь кто-то ножом убил, да только я думаю, что поганец своими богомерзкими ритуалами вызвал из подземелий одну из таких тварей, да сам и пал её жертвой.
Полковник опять налил себе вина и залпом выпил.
- Господин полковник, а почему вам показалось, что этот чернокнижник радовался пребыванию здесь? - спросил я.
- А! - комендант воздел палец к небу. - Да разве вы не знаете, что случилось со старым бароном? Какой смертью он умер?
Я покачал головой.
- Да ведь Аргус Глиц, не к ночи будь помянут, был богохульником и чернокнижником почище этого самого Горгота! - воскликнул полковник.
- Мне известно лишь то, что он был превосходным механиком, - осторожно сказал я. - Я читал его труды о принципах создания самодвижущихся повозок и боевых машин на их основе. А ещё видел пару офицеров с ампутированными конечностями - у них были протезы, изготовленные по чертежам барона, так они двигались почти как настоящие!
- Молодой человек! - сказал комендант. - Это была лишь ничтожная часть его истинных дел! Когда до императора стали доходить слухи, что в окрестных деревнях пропадают девушки, и что последний раз их видели входящими в ворота замка, Их Императорское Величество послали сюда, в Глиц, целый отряд, и то, что они увидели, было хуже самых ужасных слухов! Вот там вот, в подвалах замка, - комендант указал себе под ноги, - располагались мастерские, и там же нашли настоящее капище, уставленное богомерзкими идолами, а рядом - каморку, наполненную телами пропавших девушек. Тела были расчленены все до единого, и некоторых частей так и не удалось найти!... И знаете, что ещё удивительно? Они были не подвержены тлению! Во всех официальных хрониках написано, что старик Глиц скончался от апоплексического удара, но на самом деле он закончил свои дни в сумасшедшем доме, куда был пожизненно заключен Его Величеством. Замок же был спешно переделан в тюрьму. Такие вот дела, капитан.
Признаюсь, после его рассказа мне кусок в горло не лез. Комендант, видимо, заметил моё состояние:
- Простите, если напугал вас, капитан! - сказал он. - Хотя, думаю, боевого офицера не так просто испугать байками про колдунов, расчленителей и призраков, скрежещущих по стенам, а? Просто в последнее время у нас участились побеги заключенных, и всё потому, что этот замок переделывался под тюрьму в огромной спешке, а в нём полным-полно потайных дверей и разных зловещих загадок. И я чертовски рад, что в моём гарнизоне теперь есть офицер, разбирающийся в фортификационных сооружениях!
С этими словами комендант крепко пожал мне руку, и я увидел, что он уже изрядно пьян. Я поблагодарил его за ужин и сказал, что мне пора устраиваться на ночлег, потому как время уже позднее, а раскрытие замковых тайн лучше отложить до утра. После этого мы оба встали из-за стола, я надел мундир, треуголку, отдал честь, как положено человеку моего звания, и вышел под холодное звездное небо.
В ту ночь я долго не мог уснуть. Сидел перед потрескивающим камином в своём новом доме и пытался осмыслить всё сказанное комендантом во время ужина. Я не из пугливых, и доказал это самому себе на войне. Я не боюсь изуродованных мертвецов, ибо повидал их немало. Но вот с извращениями людской натуры, с расчленителями и дьяволопоклонниками я никогда не сталкивался, и от осознания прикосновения к этой покрытой вечным мраком стороне бытия мне становилось не по себе.
Хмурым холодным утром я приступил к своей новой службе. Первым делом полковник представил меня прочим офицерам. Многие из них были молоды, ровесники мне или даже моложе, но на их лицах уже лежала печать всё той же необъяснимой угрюмости. На мои боевые награды они смотрели с плохо скрываемой завистью, что, впрочем, меня нимало не смущало. Познакомился я и с семьёй коменданта - супругой и двумя детьми. Жена полковника была типичной офицершей - грузная телом и умудрённая жизнью, она привыкла делить с мужем все тяготы гарнизонной службы. Дочь коменданта, Милана, толстая и некрасивая, во время нашего знакомства держалась застенчиво и почти не открывала рта, зато сын, Микель-младший (Мико, как звал его отец), был настоящим живчиком. Видимо, я чем-то понравился этому восьмилетнему сорванцу, ибо он тотчас потащил меня показывать свою коллекцию необычных камней, которые он нашёл, лазая по окрестностям.
Первым делом я решил изучить чертежи замка. Как известно, император приказал конфисковать всю фамильную библиотеку Глицев, но книги и документы, имевшие непосредственное отношение к архитектуре замка, разрешил оставить. Весь день, пока за окном не начало смеркаться, я просидел над огромным, переплетенным в кожу атласом, вглядываясь в пожелтевшие от времени страницы, покрытые выцветшими чертежами, и переводя старинные единицы измерения в привычные. Как я и ожидал, ни на одном из чертежей никаких секретных ходов показано не было. В противном случае, они давно перестали бы быть головной болью для коменданта. Значит, следовало их отыскать, сопоставляя цифры и чертежи из атласа с реальными размерами замка.
Работа предстояла немаленькая, но теперь, по крайне мере, я знал, чем буду заниматься в этом унылом месте. Может поэтому, а может потому, что я уже более суток толком не спал, но вечером, выпив рюмку глинтвейна, я забылся крепким здоровым сном.
На следующий день, взяв необходимый инструмент и двух солдат посмышлёнее, я приступил к промерам замка. Признаюсь, его внутренности произвели на меня столь тягостное впечатление, что я едва не забыл о своём служебном долге. Полутёмные коридоры, освещаемые чадящими лампами, покрытые склизкой чёрной плесенью стены и каменные мешки тюремных камер - вот что представляло собой бывшее родовое гнездо династии Глиц. Но особенно ужасали сами узники. Глядя на них, грязных, обросших, невыносимо смердящих, почти утративших человеческий облик, я думал: а так ли милосерден наш император, заменивший всем этим людям быструю смерть от рук палача на медленное многолетнее гниение? Впрочем, эту мысль я решительно отверг, потому как томящиеся здесь разбойники и душегубы не заслужили иной участи. Да и кто я, чтобы критиковать решения Его Величества?!
За весь день нам удалось измерить лишь часть помещений первого этажа замка - уж больно причудливой была его архитектура. Однако, уже и эти промеры принесли свои плоды. Сопоставляя результаты собственных измерений с теми, что размещались на чертежах, я обратил внимание на несколько несоответствий, которые могли означать только одно - наличие потайных ходов. Я доложил коменданту, и он подтвердил, что в одном из указанных мною мест был пролом, ныне заделанный, ведущий в потаённый внутристеновой ход. Это меня воодушевило. Теперь, пользуясь моим методом сопоставления можно было обнаружить и нанести на чертежи все замковые тайники, тем самым предотвратив возможность новых побегов.
Вечером того же дня мы вместе с несколькими офицерами собрались за столом в местном кабачке. Еда тут была неплохая, вино - так себе, а вот пиво - отменное, и, как я понял, коротать вечера за кружкой пива давно стало доброй традицией для всех служивых.
- Расскажите о войне, Брико! - стали упрашивать меня мои новые товарищи. Очевидно, что им, не нюхавшим пороха на поле брани, я казался героем, рыцарем без страха и упрёка, собственной кровью доказавшим преданность Отчизне и Императору.
Что мог я им рассказать? Для меня война - это звуки. Это свист, когда пуля пролетает мимо, и хлюпанье, когда она попадает в стоящего рядом. А когда в человека врезается ядро, раздаётся всплеск, потому что плоть расплёскивается. Война - это крики подстреленных лошадей, от которых сжимается сердце; это стоны и бессвязное горячечное бормотание раненных; это визг пилы полевого хирурга, который тут же, в соседней палатке, ампутирует ногу, и она валится в специально приготовленный чан, глухо стукнув о его край; это непрерывный рёв пушек, от которого у канониров течёт кровь их ушей. Именно это и есть настоящая война. Но возжелали бы мои собеседники услышать подобное из моих уст? Думаю, что нет. Для них война - это барабанная дробь, звон сабель, победные марши и цоканье копыт по брусчатке завоёванных городов. Я не стал их разочаровывать и ограничился рассказами о нескольких удачных кампаниях, в которых принимал непосредственное участие. "Лишние" подробности я опустил.
Во время одного из таких рассказов о том, как наш совсем небольшой кавалерийский отряд обратил в бегство вдвое превосходящий численностью отряд противника, в кабачок вбежал запыхавшийся унтер-офицер, по причине юного возраста не принимавший участия в попойке. Несколько секунд его взгляд стремительно перебегал с одного сидящего на другого.
- Господа офицеры! - наконец выпалил он. - У господина коменданта пропал сын!
- Что значит "пропал"? - спросил кто-то из сидящих.
- Ушёл гулять сразу после обеда и до сих пор не вернулся, - пояснил унтер. Мы налили ему пива и уступили место на лавке. Юноша сел, в три глотка осушил кружку и добавил:
- Комендант боится, что мальчишка полез в какую-нибудь штольню.
Меня несколько удивило, как эти, казалось бы, погрязшие в рутины гарнизонных будней, люди, чьи души закостенели от ежедневного общения с различными представителями человеческого мусора, тотчас прониклись серьезностью ситуации, вскочили со своих мест, забыв про недопитое пиво, и помчались поднимать солдат. А может, каждый из них мечтал выслужиться? Как бы то ни было, вскоре мы, вооружившись факелами и выстроив солдат цепочкой, прочёсывали окрестности. Тьма стояла кромешная - в этих краях поздней осенью поразительно тёмные ночи, а в тот день небо вдобавок было затянуто плотными тучами, из которых время от времени сыпал мелкий колкий снежок. Факела не столько светили, сколько чадили и трещали. Казалось, вся долина наполнена этим треском да криками "Микель! Микель!".
Не могу сказать, сколько продолжались наши поиски. Заглядывая в каждую трещину, за каждый валун, в каждую штольню, я потерял счёт времени. Должно быть, наши поиски продолжались не менее часа, когда впереди меня раздался громкий крик:
- Нашёл! Нашёл!
Ускорив шаги (насколько это было возможно без опаски сломать ногу) я вскоре увидел троих солдат, ожесточенно отдиравших доски, которыми был заколочен вход в неприметную заброшенную штольню. Старые проржавевшие гвозди выходили из дерева с омерзительным скрежетом. Солдаты натужно бранились сквозь зубы. Когда на мёрзлую землю упала последняя доска, ворота со скрипом отворились, и факела высветили чёрный, уводящий в глубь горы зев штольни и Микеля, перепуганного и замёрзшего, а оттого непривычно молчаливого. Он сидел на корточках, обхватив колени руками, и беззвучно плакал. У его ног лежал грязный цилиндрической формы свёрток, на который поначалу никто не обратил внимания. Один из солдат поднял мальчонку на руки и передал подоспевшему отцу. Комендант был безмерно рад. Он тотчас распорядился выдать нашедшему его сына денежное вознаграждение, всем же остальным пообещал выставить бочку хлебного вина.
Люди расходились. Солдаты - в казарму, офицеры - по своим квартирам, а многие - в тёплый кабачок, который так искушал своим теплом и пивом в холодной осенней ночи. Я отказался возвращаться к выпивке и остался совсем один рядом со входом в штольню. Теперь, когда часть досок была выломана, эта дыра в камне больше всего напоминала раззявленный рот с торчащими во все стороны гнилыми зубами. Казалось, огромный каменный зверь затаился в ночи и ждёт очередного безрассудного путника, который сам сделает шаг в широко отверстую пасть.
Холодок пробежал у меня по спине, и, дабы развеять иллюзию, я осветил сломанные ворота штольни факелом. Морок развеялся, и мерцающее пятно света выхватило из темноты тот самый свёрток, которому никто не придал значения. Я поднял его и с удивлением понял, что это - не что иное как плотно свернутые листы скверной пожелтевшей бумаги, убористо исписанные чернилами. Я унёс находку с собой.
Вернувшись в свою каморку и растопив камин, я уселся у огня и при свете свечей приступил к изучению находки. Стоило мне только взглянуть на рукопись, как я был чрезвычайно изумлен, ибо в руках я держал некое послание, либо зашифрованное, либо написанное на незнакомом языке. Что ж, будет над чем поломать голову. А пока же я решил просто внимательно просмотреть таинственные бумаги от первой до последней страницы.
Осторожно перекладывая расползающиеся от сырости и плесени листы, я обнаружил, что документ содержит массу самых разнообразных рисунков, многие из которых вызвали у меня откровенное отвращение. Рисунки эти, несомненно, служившие иллюстрациями к тексту, были выполнены с удивительной искусностью. Большинство изображали разнообразно расчленённые тела, мужские и женские. Другие представляли собой наброски неких механизмов со множеством зубчатых передач, а также металлических (вероятно) шаров и цилиндров, соединенных друг с другом множеством прихотливо изогнутых трубочек. Несмотря на некоторые познания в области механики, понять назначение изображённых устройств я так и не смог, чем был немало раздосадован. Впрочем, листая таинственную рукопись дальше, я нашел пару рисунков, на которых детали механизмов сочленялись с частями человеческих тел, из чего я сделал вывод, что держу в руках описания богомерзких пыточных инструментов, изобретённых неким бесчеловечным гением. Версия эта казалась мне вполне убедительной, пока я не наткнулся на тщательно вырисованные оккультные символы, вроде тех, что использовали алхимики. Тогда-то мне и пришло в голову, что на рисунках изображены не орудия пыток, а машины для ритуальных жертвоприношений. Конечно, пока не будет расшифрованы сами записи, все мои догадки так и останутся только догадками. Вскоре я обнаружил, что каждый последующий рисунок был омерзительнее предыдущего, а каждая моя новая версия - страшнее старой. В конце концов, найденный свиток начал внушать мне такое отвращение пополам с ужасом, что я хотел уже бросить его в камин и вымыть руки, как после общения с прокажённым, но вдруг обнаружил нечто, возбудившее моё любопытство с новой силой. Среди жутковатых рисунков была схема, беглого взгляда на которую хватило, дабы понять, что это - карта подземелий, как самого замка, так и его окрестностей - пещер и штолен. Я отметил, что комендант был прав, когда говорил, что местность вокруг замка напоминает хитроумный лабиринт, в котором природные пещеры искусно соединяются с прорытыми штольнями и потайными подземными ходами замка.
Ночью я спал беспокойно: мне всё время чудилось какое-то металлическое постукивание под полом, как если бы кто-то водил по камням кончиком ножа.
Утром я отнёс зловещую рукопись коменданту. Тот был молчалив и задумчив, как человек, одолеваемый тяжкими думами, но, едва взглянув на непонятные записи, воскликнул:
- Будь я проклят! Черт возьми, Брико, да знаете ли вы, что это?! Это же записки того самого колдуна, про которого я вам рассказывал! Значит, вы нашли их в той же штольне, что и моего маленького Мико?
- Так точно, господин полковник! - ответил я.
Комендант содрогнулся.
- В груди холодеет, как представишь, чего мог насмотреться в этих крысиных норах мой бедный мальчик! - промолвил он. - Неудивительно, что со вчерашнего дня он не произнёс ни слова. Доктор Вайн говорит, есть опасность, что мой сын навсегда останется немым. Говорит, осталось одно только средство - магнетизм. Доктор хочет прибегнуть к нему сегодня. Что вы об этом думаете, Брико?
Я пожал плечами.
- Никогда не встречался с магнетизёрами. Но, говорят, они могут творить чудеса.
- Да, да, - рассеянно пробормотал комендант. - А рукопись я отдам лейтенанту Мораю. Он специалист по разным шифрам, а кроме того горит рвением вам помочь.
После этого я покинул кабинет коменданта и приступил к своим обязанностям. Мы продолжали обследование первого этажа тюрьмы, и я уже подумывал об обеде, когда на глаза мне попался вечно куда-то спешащий доктор Вайн. Я вспомнил слова коменданта о сеансе магнетизма и решил деликатно расспросить доктора о здоровье маленького Микеля.
- Доброе утро, господин доктор! - сказал я.
- О! Воистину доброе, господин капитан! - воскликнул доктор. Это был маленький, остроносый старичок, немного суетливый, но очень аккуратный во всем, от начищенной обуви до завитого парика, всегда жизнерадостный (в отличие от большинства здешних обитателей) и, несомненно, изрядно сведущий в вопросах медицины.
- Да, - сказал я. - Погода замечательная: солнце, лёгкий морозец...
- И не только! Не только, господин капитан! Знаете ли вы, что мой магнетический метод помог бедному мальчику?! Он снова заговорил! Более того, я надеюсь, что он начисто забыл о том, что с ним приключилось!
- Скажите, вам удалось узнать, что же послужило причиной столь сильного испуга? - заволновался я.
Улыбка исчезла с лица доктора.
- Вы знаете, он говорил странные вещи! - сказал доктор Вайн, понизив голос до шепота. - Он говорил, что там, в недрах горы, он видел женщину...
- Женщину? - переспросил я. - Какую?
- Обнажённую! Сказал, что она появилась из темноты и ползла прямо по отвесной стене!
- Бред какой-то! - сказал я. - Должно быть, мальчонки от страха помутился рассудком.
- Я тоже так подумал, господин капитан, - сказал доктор. - Иногда люди, будучи замагнетизированы, выдают свои фантазии за действительность, тем более в таком месте, как заброшенная штольня... Тут и взрослому привидится черт знает что, а уж ребенку-то и подавно, но... Скажите, это ведь вы нашли рукопись беглого чернокнижника? Так вот, по словам мальчика, именно эта женщина вручила ему этот свиток, и именно она вывела его к выходу из штольни. Можно ли списать подобное на разгулявшееся воображение? Не знаете? Вот и я не знаю.
Доктор замолчал, я тоже. Безмолвствовали и солдаты, невольно подслушавшие нашу беседу. Глядя на их побелевшие лица, я понял, насколько силён в них суеверный страх перед беспросветной тьмой горных недр.
- Знаете, что ещё? - вымолвил доктор спустя некоторое время. - Микель поведал, что эта женщина пыталась говорить с ним, но голос был какой-то неживой, очень страшный... А когда она ползла по стене, то постукивала, как если бы на ногах у неё были подковы.
При этих словах противные мурашки пробежали у меня по спине, ибо я вспомнил странные металлические звуки, чудившиеся мне ночью.
- Как бы то ни было, главное, что мальчик забыл обо всех этих ужасах, - подытожил доктор. - Но поверьте мне, господин капитан, эти штольни, равно как и подвалы замка, хранят немало тайн, каких лучше бы и не знать доброму человеку!
После этих слов доктор Вайн распрощался со мной и ушёл по своим делам. Я же до самого вечера пребывал в некотором смятении духа. А вечером мы с лейтенантом Мораем уселись за столик в самом дальнем углу офицерского кабачка, заказали свиной грудинки, хлебного вина и заговорили о рукописи колдуна Горгота. Морай мне нравился. Это был красивый, высокий молодой человек с вьющимися тёмными волосами и щёгольскими усиками. Его бравую внешность немного портили лишь некоторая бледность (каковую я счёл последствием нездорового климата) и лёгкая хромота, которую сам лейтенант объяснил неудачным прыжком с крыши в раннем детстве. Он никогда не донимал меня расспросами о войне, выгодно отличаясь этим от многих молодых офицеров с восторженно-вытаращенными глазами. В Глице он занимал должность шифровальщика - шифровал и расшифровывал депеши. На то был резон: в замке сидели опасные преступники, и у многих до сих пор было немало сообщников на свободе, в том числе, и в окрестных поселениях. Я уже слышал о том, что в истории тюрьмы была пара-тройка случаев убийства гонцов с важными донесениями.
- Не поверите, Брико, но эта писулька оказалась крепким орешком! - сказал Морай. - Я бился над ней целый божий день, но и близко не подобрался к пониманию шифра!
Мы выпили.
- Обратили внимание, что почерк отдаленно напоминает арабскую вязь? - продолжал Морай. - Это некие пиктограммы, каждая со своим смыслом, вроде китайских иероглифов, но как разгадать этот смысл - вот вопрос! Чем дольше я над ним бьюсь, тем больше прихожу к мысли, что это и не шифр вовсе.
- А что? - спросил я.
- Может быть, некий мёртвый язык, - пожал плечами Морай. - Смущает другое: Горгот этот не производил впечатление мудреца, хотя, несомненно, где-то и чему-то он учился, а вот покойный барон Глиц, напротив, имел блестящее образование и знал множество языков, в том числе и такие, которые давным-давно считаются мёртвыми!
- Поразительно! - сказал я.
- О! Про старого барона ходит много слухов. Многие из них совершенно нелепы, но есть и такие, к которым следовало бы прислушаться. Аргус Глиц, судя по тому, что я о нём слышал, всегда был странной личностью. Известно, что по молодости он много путешествовал, объехал полмира, причем, неизменно забирался в такие места, которые любой богобоязненный путешественник постарается обойти стороной.
- Давайте выпьем ещё, лейтенант! - предложил я. - Всё это чертовски интересно, но какое отношение имеет бывший владелец замка к кипе бумаг, исписанной заключённым под стражу колдуном?
- Мне кажется, Брико, что связь есть, - сказал Морай. - Когда я обнаружил её, хотите верьте - хотите нет, но мне стало жутко. Давайте-ка и впрямь выпьем!... Вы внимательно рассмотрели рисунки, сделанные Горготом?
- Бегло, - сказал я. - По-моему, все они, за исключением карты, дичайшая мерзость. Какие-то немыслимые орудия для истязаний.
Морай отчего-то рассмеялся.
- Простите, капитан, но сразу видно, что вы ни черта не смыслите в пыточном ремесле! Но в механике-то вы, как инженер, должны разбираться... Неужели вы не пытались вникнуть в смысл изображённых устройств?
Я признался, что не пытался, ибо наброски растерзанных тел, в которые вкручены разнообразные штыри и трубки, не вызывают у меня ни малейшего желания познакомиться с ними поближе. Хватит с меня воспоминаний бессонных ночей.
- Ну и зря, - укорил Морай. - Вам вообще известно, чем занимался Аргус Глиц? Он был одержим идеей усовершенствования человеческого тела.
- Нет, - покачал я головой. - Комендант про это не рассказывал.
- О! Он желал сотворить химеру из человеческой плоти и холодного металла, - сказал Морай. - Но его конечной целью было ни много ни мало - замена бренной человеческой плоти стальными механизмами!
В этот самый момент я вдруг с невероятной остротой осознал, что всё больше втягиваюсь в водоворот совершенно фантастических событий и чудовищных тайн. И в этом водовороте Морай с его осведомленностью и аналитическим умом мог оказаться надёжным товарищем.
- Протезы, изобретенные бароном, были превосходны, - сказал я. - Я как-то встречал офицера, у которого одна рука была механическая. Он мог и саблю держать, и с мушкетом управлялся. Но заменить человеческое тело целиком со всеми его внутренностями, сердцем и мозгом - это немыслимо! Что же, в таком случае, станет вместилищем души?
- В этом-то и кроется главная загадка! - сказал Морай. - Думаю, он размышлял и над этим. Да только мы с вами об этом если и узнаем, то не скоро: помните, вся библиотека барона, включая его дневники, была опечатана Его Императорским Величеством и вывезена в столицу. Всё, что известно мне, удалось выяснить благодаря связям во дворе.
Он замолчал. Я налил вина ему и себе.
- Ваше здоровье, лейтенант! - сказал я, а когда мы выпили, спросил о том, какое отношение имеют изуверские опыты покойного барона к запискам чернокнижника Горгота.
- Как? Неужели вы ещё не догадались?! - Морай, казалось, был искренне удивлён моим скудоумием. - Да ведь на этих, с позволения сказать, картинках изображено не что иное, как различные способы замены членов человеческого тела хитроумными устройствами!
- Вы хотите сказать, что Горгот был знаком с изысканиями Глица? - настал мой черед изумляться.
- То-то и оно, что, насколько мне известно, при жизни они никогда не встречались!
- Может, Горгот читал какие-либо труды Глица?
- Вряд ли. Сомнительно, чтобы барон осмелился публиковать результаты своих изысканий - слишком уж чудовищные вещи он творил. На этот счёт у меня есть два предположения - одно весьма сомнительное, другое вовсе фантастическое. Первое: возможно, барон прятал дневники своих экспериментов в тайнике, который не был обнаружен, когда замок переделывали в тюрьму, и вышло так, что тайник этот располагался в той самой камере, куда был посажен колдун. Колдун, пытаясь отыскать лазейку для побега, случайно наткнулся на тайник, нашёл записи барона и переписал их, зашифровав ему одному известным способом...
- Но в таком случае стража обнаружила бы и дневник Глица, - возразил я.
- Ну, дневник Горгот мог потихоньку съесть, листок за листком, или утопить в бадье с дерьмом. Да и наших солдат не стоит переоценивать - большинство из них не умеет читать. Обнаружив в камере записи Глица, они и понятия не имели бы, что перед ними... Но в этой гипотезе слишком много условностей, вы не находите?
- Какова же вторая?
- Вторая такова, что проклятый чернокнижник мог с помощью неких запретных ритуалов призвать из Преисподней грешный дух Аргуса Глица и записать всё непосредственно с его слов.
- Звучит как страшная сказка, - сказал я. - Я не особо набожен, лейтенант, но я - христианин и отвергаю подобные суеверия, как противные христианской религии.
Морай в ответ только развёл руками. Других версий у него не было.
Мы с лейтенантом посидели ещё немного, доели свой ужин, выпили и разошлись. Я вернулся в свою квартиру, затопил камин и лёг в постель. Будь я трезвым, наверняка мучался бы бессонницей от роящихся в голове мыслей, но вино сделало своё дело - я уснул, едва коснувшись головой подушки.
Потом раздался стук. Настойчивый и громкий. Стучали в мою дверь.
Я открыл глаза. На дворе была глухая ночь.
- Кого там чёрт принёс? - рявкнул я.
- Господин капитан! Господин капитан! - послышалось из-за двери. - Господин комендант послал за вами. В замке снова побег!
Побег? Весело! Я отослал солдата обратно и, чертыхаясь, принялся одеваться.
Ночь стояла ясная и морозная - не самая удачная для того, чтобы бежать из тюрьмы. Что ж, тем проще будет поймать беглеца.
До замка я добрался за считанные минуты. Тюрьма напоминала растревоженное осиное гнездо: весть о побеге мигом разнеслась по камерам, и почти все узники Глица, выстроившись у решёток, злорадно улюлюкали и выкрикивали грязные оскорбления в адрес стражи.
Я поднялся на второй этаж, где увидел коменданта, начальника ночной смены и ещё нескольких офицеров, задумчиво переминающихся у входа в одну из камер.
- Посмотрите-ка на это, Брико! - сказал комендант, увидев меня. - Вновь то же самое!
Он указал пальцем в самый дальний угол камеры, где стоял солдат с факелом. В стене, возле самого пола, зияло аккуратное отверстие - результат долгого, кропотливого труда.
- Кто здесь сидел? - спросил я одного из офицеров.
- Некий Кризун, прозванный Малахитовым Палачом, - пояснил тот. - Грабил со своей шайкой малахитовые рудники по ту сторону гор. Его поймали пять лет назад, и с тех пор он здесь.
Комендант велел всем замолчать, взял факел, кряхтя, наклонился к отверстию и зычно крикнул "Э!". Послушав эхо, полковник мрачно заметил:
- Как я понимаю, это ещё один потайной ход...
При этом он почему-то укоризненно посмотрел на меня. Я же, последовав его примеру, подошёл с факелом к дыре. Из чёрного провала веяло могильной затхлостью. Я содрогнулся и подумал, что только дикая жажда свободы могла толкнуть человека лезть в этот склеп.
- Ну, что будем делать, господа? - спросил комендант.
- Расставим караулы возле каждой штольни, действующей или заброшенной, - подал голос кто-то из офицеров. - Мерзавец либо выползет на свет божий и попадёт нам в руки, либо сдохнет в этих подземельях!
- Предложение разумное, но не полное, - сказал Морай, который вдруг возник за нашими спинами, словно по мановению волшебной палочки. - Господин комендант, помимо того, что советует нам лейтенант Кнот, я предлагаю сейчас же организовать преследование.
Полковник с полминуты думал над его словами, нахмурившись и уперев взор в пол.
- Лейтенант, - сказал он наконец. - Если я правильно вас понял, вы предлагаете лезть туда?
Сказав это, он указал пальцем на дыру в стене.
- Именно, господин комендант! - сказал Морай. - Надеяться на "авось", памятуя об опасности бежавшего преступника, было бы... несколько легкомысленно. Кто поручится, что следующей ночью, используя подземные ходы, он не вылезет в чьей-нибудь спальне? Я думаю, что мы с капитаном Брико да ещё пара-тройка надёжных ребят вполне могли бы справиться с этой задачей. Не так ли, капитан?
Морай лукаво посмотрел на меня.
"Что за безумец!" - пробормотал я себе под нос и выдавил:
- Да!
Мысль о том, что предстоит лезть в этот каменный склеп, где в полной темноте прячется беглый изверг и душегуб, приводила меня в ужас, но отказаться, тем самым продемонстрировав свою трусость, было для меня попросту невозможно.
Приготовления заняли несколько минут. Мы с лейтенантом засунули за пояса по пистолету, а в качестве дополнительного оружия каждый прихватил кинжал (свой я засунул за голенище сапога), поскольку посчитали неразумным соваться в узкий каменный лабиринт с саблями. Двоих солдат, идущих с нами, вооружили мушкетами. Я искренне жалел, так это о том, что дорога каждая минута, и нет времени сбегать за схемой подземелий, нарисованных рукой Горгота.
Первым в дыру полез один из солдат. Должен сказать, что пока он спускался, никто из нас не проронил ни слова - так велико было наше напряжение. Я уверен, что каждый в эти мучительные минуты ждал, что вот-вот откуда-то из тьмы выскочит беглый разбойник и с дикими воплями кинется на несчастного парня. Впрочем, солдат спустился вполне благополучно. Он встал на ноги, поднял вверх рудничную лампу (у каждого из нас была такая) и крикнул, что мы тоже можем спускаться.
Не могу сказать уверенно, зачем старому Глицу понадобился вертикальный ход без единой ступеньки, возможно, он задумывался для снабжения помещений замка свежим воздухом, но впоследствии потерял своё первоначальное значение. Не знаю. Могу сказать только, что ход этот был чрезвычайно узок, так что меня время от времени посещало неприятное чувство, словно я замурован в этих стенах. Стены, кстати, изнутри были изрядно выщерблены, так что нога всегда без труда находила опору, и я ничуть не удивлялся, что беглец спустился вниз безо всяких верёвок, видимо, просто цепляясь за неровности.
- Осторожно, господин капитан! - услышал вдруг я, и в тот же миг сорвался. Сердце на мгновение сжалось, но, к счастью, пол был уже близко, и я приземлился, гулко стукнув подошвами сапог. Вслед за мной неуклюже спрыгнул Морай.
Я оглянулся. Мы стояли посреди тоннеля, высотой немногим более человеческого роста, но достаточно широкого: трое могли пройти в нём плечом к плечу. Вскоре выяснилось, что в одном направлении тоннель заканчивается тупиком, и нам не оставалось ничего иного, кроме как идти всем в одну сторону.
Мы шли погружёнными во тьму коридорами тайной стороны замка Глиц, коридорами, созданными неизвестными строителями с мрачными целями. Запах сырости, плесени и ещё чего-то тошнотворного действовал угнетающе, навевая неуместные для здравомыслящего человека (каковым я привык считать себя) мысли о заброшенных склепах, бряцающих цепями призраках, живых мертвецах и прочих мерзостях. Морай, судя по его широко раскрытым глазам и лицу, которое было бледнее обычного, испытывал те же чувства, но, как и я, вида не подавал. Солдатики же не стеснялись своего испуга и периодически осеняли себя крестными знамениями, а один, который шёл впереди, что-то бормотал под нос, очевидно, некие заклинания-обереги, принятые в его варварских краях.
Казалось, само время застыло, пока мы шли по этому бесконечному коридору. Но в какой-то момент ставшая уже привычной затхлая вонь вдруг сменилась новым, непривычным запахом, каменная кишка оборвалась, и наш отряд в нерешительности остановился перед большим чёрным пространством. Шедший впереди солдат опустил лампу вниз, и мы увидели, что под ногами уже не одинаковые плиты, а монолитная, неровная каменная поверхность.
- Чёрт возьми! - воскликнул Морай. - Мы в штольне! Карта колдуна не врёт!
Голос его прозвучал непривычно гулко. Я вздрогнул.
- Однако, что вы предлагаете, лейтенант? - спросил я, неприятно удивившись ноткам страха в собственном голосе. Всё-таки, подземные лабиринты - не моя стихия.
Морай не ответил, ибо в этот момент пытался определить размеры штольни. Для этого поднял свою лампу вверх на всю длину вытянутой руки, но потолка так и не увидел.
- Похоже, это не штольня, - пробормотал он. - Это пещера.
Я невольно присвистнул от удивления, и свист мой, многократно отражённый сводами пещеры, заставил меня же поёжиться.
Лейтенант приказал одному из солдат оставаться с лампой у выхода из пещеры, а мы разбрелись в разные стороны, оставаясь, впрочем, в пределах видимости.
Грот, в котором мы находились, был огромен. Я решил, что размерами он вполне может тягаться с тронным залом летнего дворца Его Императорского Величества. Вот только в отличие от гладкого и идеально ровного дворцового пола, пол этого "зала" представлял собой невообразимую мешанину каменных глыб, причудливых наростов и огромных ледяных сосулек, некоторые из которых были в рост человека.
Меня так зачаровало великолепие этих Аидовых палат, что я начисто забыл о цели нашей миссии. Для меня, боевого офицера, это было не просто непростительно, это было преступно. Оказавшись рядом с каменной стеной, края которой терялись в окружающей подземной тьме, я решил, что достиг пределов пещеры, и повернулся, дабы оповестить об этом своих спутников. Едва набрав в лёгкие воздуха и открыв рот, я замер, почувствовав за спиной чьё-то присутствие, а в следующий миг ощутил на горле ледяную сталь ножа.
- Дёрнешься - прирежу! - сипло сказал беглый преступник. В том, что это именно он, у меня не осталось никаких сомнений, как не осталось сомнений и в том, что свою угрозу он выполнит, не колеблясь. Я замер с фонарём в вытянутой руке, невольно морщась от невыносимой вони годами не мытого тела и смрада, исходящего из гнилозубого рта.
- Пистолет! - выдавил Кризун. Каждое слово давалось ему с трудом, а дыхание было хриплым и неровным, как у больного чахоткой, видимо, сказывалось долгое сидение в каменном мешке и скудное питание. Я подумал, что даже если оставить его на свободе, дни его сочтены - можно обмануть людское правосудие, но Божественное правосудие рано или поздно восторжествует.
Пистолет я не выпускал из рук в течение всей подземной экспедиции и отдавать его разбойнику, разумеется, не собирался, впрочем, воспользоваться им я тоже не мог, а потому просто разжал и выронил. Пистолет выскользнул, упал на покрытые тонкой коркой льда камни и выстрелил. Звук выстрела, усиленный эхом, был оглушителен. Пуля, отрикошетив от ближайшего каменного нароста, высекла сноп искр и обрела вечное успокоение где-то в недрах пещеры.
Лейтенант Морай с солдатами рванул ко мне.
- Чёрт возьми, капитан, что..., - он не закончил фразу, потому что увидел меня во власти беглого убийцы.
- Стоять! - завопил Кризун. - Ещё шаг, свиньи, и я прирежу его!
Он сбил с меня треуголку, вцепился рукой мне в волосы на затылке, запрокинул мою голову и всё ощутимее давил острием клинка на шею. Рука его заметно дрожала, и я всерьёз опасался, что из-за этой дрожи он и впрямь воткнёт свой нож в моё горло.
- Послушай, мерзавец, брось эти игры! - сказал Морай. Сказал спокойно, словно разговаривал не с обезумевшим от голода, холода и отчаяния преступником, а отчитывал провинившегося солдата.
- Послушай, Кризун или как тебя там, - продолжал лейтенант. - Перед тобой только две дорожки. Первая: ты отпускаешь капитана, сдаёшься нам, возвращаешься в тюрьму, где тебя ждёт мягкая постель из свежей соломы, миска похлёбки, кусок хлеба и отпущение грехов. Вторая: ты убьёшь капитана, после чего мои ребята (а это лучшие стрелки гарнизона, поверь мне!) прострелят тебе кишки, так, что твоё дерьмо смешается с твоей кровью, и мы оставим тебя здесь, подыхать в холоде, темноте, в жутких муках и без покаяния. Выбирай!
Морай скрестил руки на груди. Хладнокровию этого человека можно было позавидовать, в то время как у "лучших стрелков" от волнения стволы ружей описывали в воздухе кренделя, и я не опасался уже не столько разбойничьего ножа, сколько шального выстрела кого-нибудь из этих бравых ребят.
- Чёрта-с-два! - Кризун презрительно сплюнул. - Из пещеры не один выход! Я возьму его...
Он осёкся. Где-то над головой, в кромешной тьме, металл звякнул о камень. Разбойник ослабил хватку, а его рука, держащая нож, задрожала сильнее. Очевидно, что беглому душегубу было знакомо это звяканье, более того - оно его напугало. Морай с солдатами тоже подняли глаза вверх, но лишь на мгновение, не придав таинственному звуку особого значения.
Кризун шумно сглотнул и вновь яростно вцепился в мою шевелюру.
- Я возьму его с собой! - просипел он. - А вы, ублюдки, дадите мне уйти в один из подземных ходов. Если, конечно, хотите увидеть своего капитана живым!
- Послушай, дружище, мы не на ярмарке, и торговаться с тобой я не намерен, - сказал лейтенант скучающим голосом. - Своё слово с уже сказал.
Он хотел добавить ещё что-то, но вдруг осёкся и замер. В следующий миг я кожей ощутил движение воздуха прямо над головой, металл звякнул о металл, а Кризун, сдавленно вскрикнув, выпустил мои волосы, бросил нож и взмыл вверх, напоследок взбрыкнув ногами. Всё произошло в мгновение ока.
От неожиданной свободы я потерял равновесие и упал, ободрав о камни ладони. Морай бросился ко мне и помог подняться.
- Господи, Брико, вы видели это?! - воскликнул он.
- Что, чёрт возьми, я должен был видеть? - сказал я.
Лейтенант молча покачал головой, не в силах выразить словами то, что предстало его взору. Солдаты стояли белые как мел, один молча, а второй, совсем молоденький и безусый, торопливо крестился, повторяя "Пресвятая Богородица, спаси и сохрани!".
- Это было нечто вроде огромного паука, - Морай наконец обрёл дар речи. - Мне так показалось. В любом случае, пора убираться отсюда... Вдруг оно сейчас прямо над нашими головами? - добавил он. Мы приготовились бежать из пещеры, что есть духу, но тотчас что-то большое, прошуршав по стене пещеры, шлёпнулось на каменный пол. Я вздрогнул, а молодой солдат не удержался и вскрикнул.
Лейтенант поднял лампу и осветил лежащее перед нами тело.
- Боже! - прошептал он. Я содрогнулся.
Мертвец, похожий на небрежно брошенную деревянную куклу, был одет в тюремное рубище, невероятно грязное и рваное. Черты лица почти не различались из-за спутанной гривы волос, огромной бороды и слоя грязи, покрывавшего кожу. Однако было в его облике кое-что ещё, заставившее моё сердце покрыться коркой льда: в обнажившейся груди беглого преступника зияли две свежие треугольные раны, а само тело более всего напоминало не труп только что умершего, но мумию, пролежавшую в своей гробнице не одну тысячу лет. У нас с лейтенантом не осталось ни малейших сомнений: минуту назад кто-то, словно чудовищный вампир, выпил из разбойника Кризуна всю кровь.
Позади нас раздался торопливый топот - это два храбрых бойца улёпётывали со всех ног, запинаясь о камни и поскальзываясь на льду.
- Выйду отсюда - прикажу обоих выпороть за дезертирство, - сказал Морай.
- Лейтенант, я думаю, что нам следует последовать их примеру, - сказал я. Страх уже безраздельно господствовал в моей душе, и я только невероятным напряжением воли держал себя в руках.
- Вы правы, Брико, - сказал Морай.
Освещая путь лампами мы пробирались к выходу из пещеры, стараясь не думать о том, что таится в окружающей темноте. Когда до выхода из пещеры оставалась буквально пара шагов, мы услышали знакомый уже стук металла о камень, а потом - о, ужас! - оно заговорило с нами.
- Постойте! - раздался прямо позади нас женский голос. - Я не причиню вам зла.
Мы с Мораем сначала замерли, как две статуи, а затем медленно-медленно развернулись.
Я вспомнил, как после ранения три дня пролежал в горячке. Тогда ужасные призраки терзали мой измученный разум. Но даже тогда, когда дух мой блуждал в мире видений, в самых мрачных горячечных кошмарах не являлось мне ничего более противоестественного и богохульного, чем то существо, что предстало пред нашими взорами наяву. "Не спрашивай, читатель, речь убоже" - школярами заучивали мы строки великого Данте. Ах, как верны оказались слова мастера!
Огромный, высотой с доброго телёнка, паук - вот кто стоял перед нами. Но только это было не просто чудовищное насекомое, вроде тех, что обитали здесь в допотопные времена. Нет! То был своеобразный кентавр - вызывающее омерзение совокупление холодного металла и человеческой плоти. Всё тело паука представляло собой невероятный, непостижимый разумом механизм: членистые ноги на хитроумных шарнирах, круглое, поблёскивающее заклёпками, брюхо, извитые трубки непонятного назначения - всё это было создано из неизвестного металла, поверхность которого даже в пещерной сырости не имела ни намёка на ржавчину. Однако, в дрожь бросало совсем от другого - там, где у настоящих, живых пауков находятся глаза, в богопротивный механизм было каким-то запредельным для понимания способом было впаяно тело молодой девушки! Точнее, не всё тело, а лишь верхняя его часть, голова, плечи и руки, а там, где должна находиться грудь, торчали два изогнутых, как янычарские кинжалы, металлических жала, покрытых свежей кровью. Не приходилось сомневаться, что беглый преступник был убит и высосан при помощи именно этих клинков.
- Не бойтесь меня! - сказало существо девичьими устами. В знак добрых намерений паук подогнул жала под брюхо, а половинка женского тела широко развела руками.
- Кто ты? - спросил Морай.
- Когда-то меня звали Мари, - сказало (сказала?) существо. - Но это было так давно, что я и сама уже сомневаюсь - а было ли это на самом деле? Впрочем, сейчас это уже не имеет значения, всё, что я хочу - чтобы вы выслушали меня.
Поразительнее всего, что мы с лейтенантом не последовали примеру наших "бравых" солдат, а действительно приготовились слушать это порождение пещерного мрака. Впрочем, я погрешу против истины, если припишу это нашему исключительному хладнокровию. Более вероятным мне кажется объяснение, что к тому времени здравый смысл уже частично покинул нас, и мы с Мораем пребывали в состоянии некого умственного оцепенения. Как бы то ни было, но, оставшись, мы (возможно, первыми из живых людей!) услышали удивительнейшую и одновременно чудовищную историю.
Мари родилась в самой обыкновенной семье простолюдина, где помимо неё было ещё четверо детей. Её отец с осени до весны добывал медь в штольнях, а по весне гонял телят на горные луга, либо же нанимался бурлаком на барки, которыми сплавляли медь по реке Чус-Ве. Мари, как старшая в семье, помогала по хозяйству матери. Ничего особого от жизни она не ожидала и в будущем видела себя женой такого же полуграмотного мужика, каким был её отец. Видит бог, для неё это была бы лучшая доля, да только судьба распорядилась иначе.
Однажды осенью, когда Мари едва исполнилось шестнадцать, в их деревне появился всадник, который сообщил, что барону Глицу требуются молодые женщины для работы в замке. Наскоро посовещавшись, отец с матерью решили, что чем меньше лишних ртов - тем лучше, увязали Мари в узелок весь её нехитрый скарб и, дав родительское благословение, отправили её навстречу, как им казалось, лучшей жизни.
Поначалу всё складывалось очень даже удачно: Мари искренне восхищалась огромными залами замка, старинными гобеленами и портретами на стенах, работа была привычная, а еда вполне сносная. Удивляло только, что старые слуги поглядывают на новеньких (а вместе с Мари в замок прибыли ещё несколько девушек и юношей) как-то странно, со смесью страха и жалости. А ещё немного пугали слухи о том, что старый барон - колдун и богохульник, давно продавший душу дьяволу. Впрочем, увидев самого барона, Мари сразу же перестала бояться этих россказней, потому как Глиц показался ей самым обыкновенным старичком, рассеянным и ворчливым.
Странности начались примерно через месяц пребывания Мари в замке. Молодые слуги начали таинственно исчезать. На все вопросы Мари и её товаркам отвечали, что такой-то или такая-то добровольно покинули замок в поисках лучшей доли. Девушка верила этим объяснениям до тех пор, пока в один из дней не пропал молодой конюх, который явно симпатизировал Мари. Уверенная в том, что парень не мог сбежать, не попрощавшись, Мари заподозрила неладное, но все - от лакея до управляющего - лишь отводили глаза и советовали не лезть не в своё дело. Через несколько дней Мари и впрямь почти забыла о конюхе, но как-то, ненастной ночью, ей приснился жуткий сон, будто бы к ней явился призрак её пропавшего дружка. Призрак был без головы, и Мари узнала его только по одежде, той самой, в которой конюх обычно ухаживал за лошадьми. Привидение поманило девушку за собой, привело её в опочивальню барона, указало на место в стене, где располагалась потайная дверь, и показало, как она открывается... После этого Мари проснулась в холодном поту и с бешено колотящимся сердцем.
Дождавшись своей очереди убирать в спальне старого Глица, Мари подошла к тому самому месту, на которое указал ей призрак, и привела в действие механизм, открывающий потайную дверь. Она даже не сильно удивилась, увидев, что часть стены повернулась, открыв уходящие вниз, в темноту, ступени. Кто знает, как сложилась бы дальнейшая судьба девушки, будь она чуть более благоразумной и осторожной. Но нет - вооружившись литым подсвечником, Мари смело шагнула в неизвестность. После бесконечных (как ей показалось) лестниц и коридоров Мари оказалась в тупике - перед ней была глухая кирпичная стена. Однако к тому моменту девушка уже привыкла к мысли, что в этом замке не всё является именно тем, чем кажется на первый взгляд. Один кирпич показался её несколько отличающимся от прочих. Мари надавила на него, и тотчас стена послушно отъехала в сторону.
Девушка оказалась в просторной, ярко освещённой множеством свечей комнате. Стены комнаты сплошь покрывали надписи и символы, о назначении каковых Мари не могла даже догадываться, а на полу - о, ужас! - стояли огромные стеклянные сосуда, наполненные зеленоватой жидкостью, в которой плавали обнажённые мёртвые тела исчезнувших слуг. Ещё несколько тел лежали прямо на полу. Как ни велик был страх Мари, она всё же отметила, что кожа у всех трупов необычного бледно-зелёного цвета, какого не бывает ни у живых людей, ни у мертвецов, а кроме того, ни одно из тел не несло даже слабых признаков тления. В самом центре кошмарной комнаты стоял хитроумный прибор, состоящий из множества колб, соединённых трубочками, и неведомых механизмов, которые жужжали шестерёнками, шипели мехами и булькали миниатюрными помпами. Загадочное сооружение венчала отрезанная голова пропавшего дружка Мари. Голова была живая: она вращала глазами и шевелила губами.
- Помоги мне! - просипела голова, увидев девушку.
Несколько секунд Мари стояла, оцепенев, но затем христианское милосердие взяло в ней верх над страхом (да и оставался ли ещё страх после всего увиденного?!), и она решительно двинулась к зловещей машине, намереваясь спасти останки бедного парня от безбожного глумления. Когда Мари оставалось сделать всего пару шагов, голова конюха вдруг выдавила:
- Нет! Стой! Беги, Мари, беги!
В тот же миг прямо за спиной девушки раздались шаркающие шаги, и знакомый голос произнёс:
- Что ж, вот ты и пришла!
Это был сам барон Глиц.
Что произошло дальше - Мари не помнит, а когда девушка пришла в себя, то оказалось, что она уже совсем не та, кем была прежде. От её крепкого юного тела, некогда приковывавшего взоры похотливых слуг, осталась лишь голова и плечи, а всё остальное было телом огромного металлического паука. Но Мари (точнее, того, кем она стала) не испугало и даже не удивило это обстоятельство, ибо даже духовно она была уже совсем другим существом. Воспоминания остались, но напрочь исчезли все чувства, желания и порывы. С абсолютным безразличием Мари поняла, что не ощущает ни холода, ни тепла, ни боли, ни прикосновений.
Таким образом, Аргус Глиц сделал ту, что некогда звалась Мари, своей помощницей. Он изуродовал её тело и душу, но взамен наполнил её разум знаниями о вещах, каких неграмотная дочь рудокопа не могла представить даже в самых страшных фантазиях. Барон действительно был великим знатоком оккультных наук да вот только силы, с которыми он заключил договор, не имели ничего общего с тем дьяволом, каким его описывают оба Завета. Нет, то были силы могущественные, бессмертные, запредельные, совершенно чуждые человеческим представлениям о добре и зле. И Глиц желал ни много ни мало - уподобиться существам, коих он избрал своими учителями...
- Так значит, всё, что рассказывают о покойном бароне - истинная правда! - воскликнул Морай, прервав речь существа. Паук ненадолго замолчал, а затем продолжил свой рассказ.
Лишив Мари воли и чувств, барон сделал её своей помощницей. Он знал, что дни его сочтены, а потому торопился с опытами. Аргус Глиц стремился к бессмертию, но не к тому, что обещано каждому добропорядочному христианину, а к вечной жизни в этом мире. Для этого ему требовалось научиться сохранять дух отдельно от тела, с тем, чтобы он в любой момент могла обрести новое пристанище. После множества бесчеловечных опытов Глиц добился определённого успеха и изготовил дьявольское устройство, которое поэтически назвал "Сосудом души". Устройство было надёжно спрятано в недрах горы, а потому, когда гвардейцы Его Величества разгромили лабораторию барона, сам он, умирая на казённой койке сумасшедшего дома, был спокоен, ибо знал, что умирает лишь его бренное тело.
Мари же, превращённая в чудовищную химеру, хотя, казалось, и была лишена всяческой воли к жизни, всё же не стала попадаться на глаза императорским солдатам, а скрылась в лабиринте пещер и штолен. Тогда же она поняла, что из всех чувств ей осталось лишь одно - чувство жажды, жажды живой человеческой крови, ибо проклятый механизм, составляющий основу её нового тела, приводился в действие тёмными силами, принуждаемыми запретной магией.
- ... с тех пор я блуждаю во мраке, настигая беглых узников и выпивая их соки, как и положено пауку, - закончила свой рассказ Мари.
- Чего же ты хочешь от нас? - спросил Морай.
- Дьявольское устройство, в которое заключен грешный дух барона Глица, по-прежнему цело. Пока существует оно - жива и я. Я не могу уничтожить его, ибо моя воля подчинена воле Хозяина. Но если вы хотите, чтобы душа Аргуса Глица навсегда покинула бренную Землю и предстала на Суд Божий, а вместе с ней закончилось и моё злосчастное существование, вы должны пойти со мной.
- Куда? - спросил мы с лейтенантом одновременно.
- Этот грот соединяется с ещё одним гротом. Именно там барон спрятал свою машину. Уничтожьте её - и вы отпустите наши души на покаяние.
Паук замолчал.
В сердце моём боролись два противоположных чувства - ужас и жалость. Ужас был навеян и самим нынешним образом Мари, и её рассказом, и тем, что ещё только предстояло нам увидеть. Жалость же была вызвана искренним сочувствием к судьбе девушке и всех, кто погиб или был изуродован во имя нечестивых целей Аргуса Глица. В конечном итоге чувство христианского долга побороло страх, и я принял решение идти хоть в самые тёмные бездны Тартара. Морай, кажется, вообще не колебался ни секунды, но, соблюдая субординацию, ждал моего решения.
- Что ж, - сказал я. - Веди нас!
Существо, некогда носившее имя Мари, не сказало ни слова. Жужжание таинственных механизмов в его теле усилилось, оно развернулось и, переставляя членистые конечности, двинулось куда-то в глубь грота. А мы последовали за ним.
Паук подвёл нас к круглой дыре около сажени в диаметре и нырнул в неё. Морай мужественно полез за пауком в нерукотворный тоннель, а я, разумеется, за ним.
Путь наш был тернист: пол подземной галереи словно кто-то утыкал каменными бритвами. Мы то и дело оступались, хватаясь руками за стены и обдирая о них ладони. И лишь получеловек-полупаук преспокойно вышагивал, цокая металлом о камень. Вскоре я потерял чувство времени и перестал осознавать пройденное расстояние. Сам себе я казался грешником, обречённым на вечное бесцельное блуждание по коридорам геенны.
В какой-то момент Морай оступился и упал, огласив пещеру крепкими ругательствами. Его фонарь выпал из рук и погас.
- Что случилось? - услышали мы неживой, лишённый эмоций, голос паука.
- Дьявол! - процедил Морай. - Кажется, у меня что-то с ногой! Будь прокляты эти пещеры, эта тьма и мерзавец Глиц!
- Вы можете идти, лейтенант? - спросил я.
- Боюсь, что нет, капитан, - выдохнул Морай. - Похоже, кость сломана. Бог мой, до чего больно!
- Чёрт! - сказал я. - Эй, Мари! Лейтенант сломал ногу! Мы не можем идти дальше.
- Что ж, значит, мои мучения в этом теле будут продлены, - был ответ. - Я помогу вам вернуться. Но помните, что мятежный дух барона Глица также неупокоен и ждёт своего часа. Помните и том, что, когда жажда человеческой крови сделается невыносимой, я вновь буду убивать. Но кто будет моей добычей на этот раз?
- Капитан, - сказал Морай. - Я не вправе давать вам указания, но из нас двоих только вы можете довести нашу миссию до конца. Идите за ним... за ней... и разбейте сатанинскую машину к чёртовой матери! Я буду ждать вас здесь. Возьмите мою лампу - вам она, возможно, пригодится больше, а у меня припасены две восковые свечи, так что я не пропаду. Идите, Брико, умоляю вас!
Стоит ли говорить, что я не мог не уступить его просьбам?!
Спустя ещё несколько минут осторожного движения во мраке пещеры, перед которым был бессилен огонёк, плясавший внутри фонаря, я заметил, что впереди забрезжил свет. Поначалу я списал это на расстройство рассудка, измученного темнотой, но свет, по мере приближения к его источнику, становился ярче и вскоре с непривычки я даже почувствовал резь в глазах. Стены раздвинулись, и я застыл у входа в огромный грот, освещённый таинственными шарами, висящими под его сводом.
Однако, не от вида неведомых ламп, сияющих в самых тёмных недрах горы, замер я в изумлении. В гроте кипела "жизнь", если только это слово применимо к вещам, происходящим здесь. По камням, подобно большим уродливым насекомым, суетливо ползало множество созданий, представляющих собой богохульные химеры человеческой плоти и механики. То, несомненно, были адские творения Аргуса Глица. Глядя на них, я вздрагивал от омерзения. В самом же центре пещеры располагалось странное металлическое сооружение. То был огромный, более полутора саженей в высоту, цилиндр, поставленный вертикально. Над ним, удерживаемая и движимая таинственной силой, вращалась гладкая сфера, отлитая из того же странного, не боящегося ржавчины, металла. От боков цилиндра отходили длинные членистые отростки, напоминающие щупальца спрута. Один из отростков был короче прочих, и его конец увенчивала отрезанная голова молодого мужчины.
Я не удивился, когда этот отросток пришёл в движение. Раздался звук, похожий на тот, что издаёт воздух, проходящий через органные трубы, и мёртвые губы зашевелились.
- Приветствую вас, господин капитан! - сказала голова. - Разрешите представиться - барон Аргус Глиц! Я долго ждал вашего прихода.
Я молчал.
- Признайтесь, вы поражены, не так ли? Наверное, вы считали меня мертвецом? Так вот, что я открою вам: барон Глиц, который умер в стенах сумасшедшего дома и который похоронен на фамильном кладбище - всего лишь жалкая оболочка бренной плоти. Пустышка! С тем старым, обуреваемым болезнями телом я расстался без сожаления. Нынешнее вместилище моей души куда надёжнее. Но я открою вам секрет, ради чего вы здесь. Видите ли, капитан, этот металлический сосуд души - моя добровольная тюрьма. Надёжная, безопасная, но всё же тюрьма. Я томлюсь в ней уже пару десятилетий и до одури жажду вновь обрести свободу. Догадываетесь, что мне нужно, Брико?
![[Мария Артеменко]](/img/p/perminow_p_l/strazh/masha_4.jpg "ИллюстрацияМарииАртеменко")
![[Дмитрий Васкецов]](/img/p/perminow_p_l/strazh/strazhgory_oblozhka.jpg "ИллюстрацияДмитрияВаскецова")