Аннотация: В середине 20-х годов сотрудники Пермского художественно-исторического музея отправляются в экспедицию на север губернии. Там, в глухом селе, в заброшенной церкви они находят деревянные скульптуры Христа и святых. Вот только скульптуры странные...
- Человек это был! Ей-богу, человек! Вот вам истинный крест! - Назар быстро перекрестился.
Марк Нейман посмотрел парню в лицо. Тот побледнел, что было заметно даже в сумраке осеннего леса, широко раскрытые глаза сверкали белками. Явно напуган.
- Не мели чепухи! - выдохнул Нейман. - Какой человек?
- Голый! Совсем голый! - Назар говорил так тихо, что его едва было слышно за скрипом телеги и шумом ветра в кронах пихт. - Слыхали, как Зорька всхрапнула? Почуяла она его! Лошадь - её ж не обманешь!
- В самом деле, Назар! Какой голый человек? - поддержал Марка Синицкий. - Октябрь на дворе, холод вон какой! А до села, сам говоришь, ещё пара вёрст. Почудилось тебе!
Назар отвернулся, что-то пробурчал под нос и зачем-то обругал лошадь.
Нейман на всякий случай расстегнул пару пуговиц на шинели и попытался незаметно поправить револьвер. Получилось несколько неуклюже - Синицкий заметил торчащую рукоятку и удивлённо вскинул брови.
- С германской ещё, Пётр Васильевич, - пояснил Нейман. - Места, знаете ли, глухие, а с ним надёжнее!
Они замолчали, думая каждый о своём. Экспедиция, организованная Пермским историко-художественным музеем, направлялась на север с целью для пополнения коллекции деревянной культовой скульптуры. В настоящий момент в составе экспедиции значились трое: сотрудник музея Марк Нейман, недоучившийся художник, участник двух войн; Пётр Синицкий, пермский историк и краевед; третьим же был Назар, двадцатилетний парень, единственный житель Ныроба, которого удалось уговорить на должность проводника и извозчика.
Погода становилась всё хуже: сухая снежная крупа сыпалась уже непрерывно, вековые деревья шумели и стонами всё громче, а холод усиливался. Синицкий утонул в пальто, подняв воротник, так, что наружу торчал лишь седой клинышек бороды, Марк отчаянно кутался в шинель, Назар, сидящий на козлах, скукожился, став похожим на нахохлившегося воробья.
Вскоре выяснилось, что ехать молча ещё хуже.
- Расскажите подробнее про это село, Пётр Васильевич! - попросил Нейман. - Похоже, в нём уж сто лет никто не живёт - дорога эвон как заросла!
- Так я, вроде, уже всё рассказал, Марк Наумович... - отозвался Синицкий. - А то, что там, наверное, никого из жителей не осталось, тут вы правы: село начало потихоньку вымирать ещё в конце прошлого века. Что ж, это для нас это даже и к лучшему. Главное, чтоб скульптуры были в целости и сохранности. Дерево всё-таки...
Нейман кивнул, соглашаясь.
- А ведь, возможно, мы с вами обнаружим в церкви ещё кое-что интересное! - продолжил Синицкий. - В городском архиве есть прелюбопытный документ, что лет этак шестьдесят назад, как раз вскоре после отмены крепостного права, настоятель здешней церкви, отец Аристарх, привёз в село мощи некоей Святой Амалфеи, якобы жившей в этих краях в конце семнадцатого столетия. Я говорю "якобы", потому как никаких упоминаний об этой святой нет. Полагаю, отец Аристарх сам её и придумал. Известно, что ковчег с мощами был установлен на алтаре в качестве престола... Так что, если нам повезёт, мы обнаружим и его.
- Полагаете, губернский музей заинтересует ящик с кучкой полуистлевших костей? - хмыкнул Марк.
Синицкий молча пожал плечами.
- Мощи вроде как нетленные, - сказал он то ли в шутку, то ли всерьёз.
Тем временем впереди показался просвет.
- Вон оно, село-то! - обернулся Назар.
Лес расступился, и взорам участников экспедиции предстала панорама бывшего села. Зрелище само по себе угнетало: жухлая трава, присыпанная сухой снежной крупой, заборы вкривь и вкось, чёрные кособокие избы, за ними - справа, слева и прямо - стена леса, а над всем этим - набухшее тучами октябрьское небо Северного Урала. Ни огонька в окнах, ни дымка из труб, ни голосов, ни собачьего лая, ни мычания коров, словом, ничего, что указывало бы на присутствие людей.
- Эх! - с горечью сказал Назар и сплюнул. - А, говорят, такое село было! Богатое село!...
- А вот и цель нашего путешествия! - сказал Синицкий, указывая на бесформенное сооружение, стоящее на самой высокой точке села. - Вези-ка нас, Назар, прямёхонько туда!
Путь до церкви пролегал через половину села. Колёса телеги, поскрипывая, месили ледяную грязь сельских улиц, а Назар вертел головой, будто чего-то опасаясь, и поругивал лошадь. Синицкий внешне был совершенно спокоен, но в глазницы окон всматривался внимательно, с прищуром. Марк сжимал рукоять револьвера. Его не покидало ощущение, что из каждого зияющего оконного проёма на них смотрят. Смотрят по-звериному, с опаской.
Наконец Назар подвёз их к церкви. Та стояла на невысоком холме и представляла собой пятиугольный сруб центрального храма, к которому примыкал четырёхугольник притвора. До черноты потемневшие растрескавшиеся брёвна, узкие, как бойницы, окна, давно лишившиеся стёкол, обвалившийся купол.
- Семнадцатый век, - сказал Синицкий.
Назар, мельком глянув на спутников, быстро перекрестился. Никто ему ничего не сказал. Синицкий с Нейманом слезли с телеги, разминая затёкшие ноги и поясницу. Затем, взяв по электрическому фонарю и по керосиновой лампе, направились к паперти. Назар же остался привязать лошадь к остаткам церковной ограды и насыпать ей овса.
Поднявшись по прогнившим ступеням, Марк оглянулся и окинул взором панораму села. Отсюда, с холма, оно всё было как на ладони. "Красивое, верно, было место!" - подумал он. - "А сейчас - бр-р! Как заброшенное кладбище..."
Они включили фонари и вошли внутрь.
- Это, Марк Наумович, самый что ни на есть настоящий храм-крепость! - сказал Синицкий. - Широкие оконные проёмы, наверняка, вырезаны позже, а изначально в стенах, скорее всего, были узенькие прорези - настоящие бойницы. Бьюсь о заклад, и подземный ход имеется! Если только не осыпался от времени... В старину, в лихие времена, такие сооружения были не редки!
Нейман вежливо кивал. Он и сам кое-что читал о подобных сооружениях, которые строились на севере губернии лет триста-четыреста назад.
- А вот и то, ради чего мы здесь! - сказал Синицкий, посветив лучом фонаря на остатки иконостаса. Тот являл собой жалкое зрелище. Не уцелело ни одного оклада, большинство икон покрылись плесенью и потемнели от сырости так, что разобрать, кто из святых на них изображен было уже практически невозможно. Зато прямо над Царскими вратами висели три фигуры, образцы той самой уникальной пермской деревянной скульптуры, ради которых и затевалась эта экспедиция. Одна фигура изображала распятого Христа, другая - Богоматерь, третья, вероятно, Иоанна Крестителя. Вот только и в самих фигурах и в их расположении было кое-что странное.
На своём месте остался только Креститель, скульптура Божьей Матери висела прямо в центре иконостаса, словно именно она, а не Иисус, была центральным персонажем. Христос же теперь располагался по её левую руку. И хотя такое их расположение являлось далеко не каноническим, всё же в глаза бросалось совсем другое - обе фигуры были странно изуродованы: босые ступни Христа превратились в раздвоенные козьи копыта, изо лба Богоматери торчали два небольших изогнутых рога. Скульптура Иоанна на первый взгляд осталась нетронутой.
Нейман с Синицким изумлённо переглянулись. За их спинами раздалось громкое оханье. Это был Назар, сверкающий белками выпученных глаз, истово крестящийся и непрерывно приговаривающий: "Да как же это? Да кто ж это так?"
- Хороший вопрос, друг мой! - заметил Синицкий. - Ну-с, а вы Марк Наумович, что скажете?
- Думаю, нет, - возразил Синицкий. - Те, даже если бы и забрались в такую глушь, что само по себе маловероятно, ограничились бы тем, что порубили всё топором или подожгли. Вы присмотритесь внимательнее: копыта и рога вырезаны очень аккуратно, я бы даже сказал, искусно. А ещё глаза... На глаза обратили внимание? У всех троих вырезаны вертикальные зрачки. Как у кошки или козы. Нет, дорогой мой Марк Наумович, это не вандализм!
- Секта? - предположил Нейман. - Сатанинский или языческий культ?
- Вот это более вероятно. Причём, скорее второе, чем первое. Сатанисты нынче все в городах - пытаются вызвать Вельзевула и узнать, когда падёт власть большевиков, - Синицкий усмехнулся. - А вот язычники... Есть у меня одна мыслишка, но пока не уверен... Давайте-ка лучше посмотрим, что тут ещё имеется!
С этими словами Синицкий взошёл на амвон и скрылся за приоткрытыми створками Северных врат. Марк последовал за ним.
Прямо за иконостасом находилось пахнущее плесенью и ещё чем-то мерзким помещение с наглухо заколоченными окнами. Никакой церковной утвари здесь не было, а большую часть пространства занимал длинный узкий ящик тёмного дерева.
- Надо полагать, тот самый ковчег с мощами Святой Амалфеи, - сказал Синицкий.
- Судя по его размерам, эта самая Амалфея была дамой немаленькой! - сказал Нейман. - Вот только вскрывать его - увольте! Я, знаете ли, в своё время насмотрелся на эти так называемые "нетленные мощи"... В лучшем случае - кучка голых костей, в худшем - зловонная мумия в полуистлевшем тряпье. Чувствуете, каков душок?
- Согласен с вами, Марк Наумович, - кивнул Синицкий. - Запах странный! Даже не могу понять, чем пахнет. Вроде, на запах тления совсем не похоже... Вроде как восточными благовониями... Ну да бог с ними, с мощами! Мы сюда не ради них приехали.
Луч его фонаря рассеянно скользнул по крышке ковчега и вдруг замер.
- Подите сюда, Марк Наумович! - тихонько позвал он. - Взгляните-ка на это!
В жёлтом пятне электрического света Нейман увидел сложный символ, центральным элементом которого была вписанная в окружность пятиконечная звезда с волнообразно изогнутыми лучами. Судя по глубине и аккуратности линий, нанесение рисунка отняло у неведомого резчика немало времени и сил.
- Что-то оккультное, - сказал Марк. - Всё-таки сатанисты?
- Помилуйте! В такой-то глуши?! Нет, дорогой Марк Наумович, тут кое-что поинтереснее!... А вот насчет оккультистов вы, пожалуй, правы... Скажите, доводилось ли вам слышать о культе Чёрной Козы?
- Чёрной Козы? - Нейман покачал головой. - Первый раз слышу. Это что, вогульское или зырянское божество?
- И да, и нет, - задумчиво сказал Синицкий. - Лет этак двадцать назад, аккурат после Японской войны, довелось мне быть в Петербурге по одному делу. Работал я в библиотеке Академии наук, где попалась мне совершенно случайно прелюбопытная книжица под названием "Невыразимые культы". Автор - некий фон Юнтц, и книга, соответственно, на немецком. Я бы на неё и внимания не обратил - мало ли всякой мистической чепухи издавалось на сломе веков?! - да уж больно занятные в ней были литографии! Сам текст, конечно, ерунда полная: какие-то языческие божества, спящие в океане, а то и вовсе парящие в безвоздушном пространстве. Имена такие, что нормальный человек и не выговорит! Ну и ритуалы почитания этих богов приведены... Я полистал, подивился фантазии автора да и забыл бы, кабы не одно "но" - рисунки. Бог мой! Не поверите, чудовища такие, что уроды Босха и демоны Гойи по сравнению с ними - так, детская мазня. Так вот, среди прочего было и описание упомянутой мной Козы. Полное имя этого божества - Чёрная Коза с Легионом Отпрысков. Однако, и это имя не настоящее, настоящее же я не запомнил... Она - что-то вроде чудовищной богини плодородия. Фон Юнтц упоминал, что культ этого божества распространён у всех северных лесных народов. Заметьте, у всех!...
- А знак? - перебил Нейман.
- То-то и оно, Марк Наумович! Символ этот - пентакль с изгибающимися лучами - я хорошо запомнил: он для всех этих богоподобных монстров един! Вот только в книге он приводился сам по себе, без окружности. А здесь - звезда в круге... Больше похоже на традиционные алхимические пентаграммы... Что может означать круг?
- Всё, что угодно, - Марк пожал плечами. - Некий цикл. Может быть, круг жизни...
- Да, да! - подхватил Синицкий. - У алхимиков или, скажем, у теософов круг суть гностический змей Уроборос, символ...
Он не договорил. С улицы донеслось испуганное ржание лошади.
- Уж не зверя ли чует? - послышался голос Назара. - Иль кого похуже...
- Сходи, посмотри! - велел Марк. - Места глухие, село нежилое - может и впрямь волки шастают.
Назар замялся. Видно было, что покидать здание церкви в одиночку, когда уже сгустились осенние сумерки, ему очень не хочется. Но лошадь снова заржала, и парень нехотя поплёлся к выходу.
Нейман проводил его взглядом.
Синицкий тем временем внимательно изучал внутренне убранство церкви.
- А вот, милостивые государи, и подземный ход! - сказал Пётр Васильевич, указывая на кованое кольцо в полу перед самым клиросом. - Так-с, а это ещё что?
Нейман перевёл взор на коллегу, затем посмотрел под ноги и сразу же заметил на пыльном полу некие линии. Линии эти были прорезаны в досках столь глубоко, что их не смог скрыть даже слой пыли.
- Бог мой! - воскликнул Синицкий, подняв лампу над головой. - Да тут весь пол покрыт знаками! Вот тот же символ, что и на крышке гроба! Точнее, полсимвола...
- До самого выхода какие-то линии, пересекающиеся окружности, - подхватил Нейман. - Слушайте, Пётр Васильевич, да это не церковь, а учебник геометрии!
- Скорее, чёрной магии! - поправил Синицкий. Его посетила некая мысль, он вновь скрылся за иконостасом, но вернулся уже через несколько секунд.
- Так и есть - ковчег стоит внутри круга, - сообщил он. - Что бы это могло значить?
- А помните, как у Гоголя, Пётр Васильевич? - сказал Марк. - Хома Брут чертит вокруг себя меловой круг, чтобы защититься от нечистой силы.
- А ведь вы, пожалуй, правы, Марк Наумович! - подхватил Синицкий. - Этот круг - никакой не Уроборос, не символ бесконечности - это защитный круг. Вот только кого он должен защищать? И от кого?
Нейман пожал плечами и открыл рот, но ничего сказать не успел. Послышался лязг засова, затем - топот со стороны придела, и внутрь влетел Назар.
- Там! Там! - лепетал он, выпучив глаза. - Они!
Нейману доводилось видеть смертельно испуганных людей, поэтому рука машинально нырнула за пазуху, и пальцы обхватили рукоять револьвера.
- Да кто "они", Назар? - спросил Синицкий. - Волки?
- Не, - парень мотнул головой, сглотнул и перешёл на шёпот: - Бесы!
Нейман с Синицким опять переглянулись.
- Поповские выдумки! - сказал Марк, стараясь придать голосу строгость. - Пойдёмте, Пётр Васильевич, глянем, чего его так напугало!
Сделав пару шагов, Нейман оглянулся: Назар стоял на коленях перед распятием и исступлённо крестился. То, что у деревянного Христа вместо ног копыта, его, похоже, не смущало.
Выйдя на паперть, Марк поначалу не увидел ничего необычного, кроме беспокойно ведущей себя лошади - та постоянно всхрапывала и била копытом. А потом... Потом у Неймана появилось ощущение, что, пока они находились в церкви, неведомый скульптор, влюблённый в античное искусство, тут и там расставил статуи древнегреческих богов и героев. Вон за забором притаились нагие нимфы, к стволу могучей столетней берёзы прислонился атлет, а там из придорожной канавы выглядывают сатиры... Но то были не статуи, а люди. Бледные, словно гипсовые, неподвижные, и абсолютно голые, несмотря на почти зимний холод. Мужчины, женщины, старики, дети. Зрелище само по себе жуткое, однако, было кое-что ещё, что заставило Неймана с Синицким машинально придвинуться друг к другу, как это свойственно людям в момент опасности: каждый из обитателей села имел в своём облике какое-либо уродство. У одной из "нимф" на живот свисали четыре груди, у другой над плечами вздымались суставчатые отростки наподобие паучьих ног, третья держала младенца, чьи свисающие ножки заканчивались раздвоенными копытцами, у "атлета" вместо левой руки едва заметно извивалась пара щупалец точь-в-точь как у спрута, а на лбах прячущихся в канаве детей росли изогнутые рожки.
Нейман сглотнул и молча кивнул. Рука с револьвером поползла наружу.
"Статуи" начали двигаться. Все одновременно. Медленно и плавно, с каждым шагом становясь ближе к изумлённым людям.
Нейман не выдержал напряжения. Вскинул руку с револьвером вверх и нажал на спусковой крючок. В сгустившейся тишине грохнуло так, что заложило уши. Марк не стал выяснять, испугались существа выстрела или нет - скомандовал: "Внутрь!" и буквально втащил оцепеневшего Синицкого обратно в церковь. И тотчас задвинул засов.
Некоторое время они сидели, глядя друг другу в глаза, тяжело дыша и пытаясь унять дрожь в руках. Назар всё это время не прекращал бить лбом об пол.
- И? - наконец выдавил Марк.
- Марк... вы... - голос Синицкого дрогнул, но он сделал глубокий вдох и продолжил. - Вы читали какие-нибудь труды по тератологии?
- Слово незнакомое...
- Если коротко - наука об уродствах. Мне кажется, здесь мы имеем дело с каким-то чудовищным извращением человеческой эволюции... Теорию Дарвина вы, конечно же, изучали?... Мы с вами наблюдаем невероятную деградацию целого села до животного уровня. И не только в моральном, но и в физическом смысле.
- Но они же голые, мать их так! В такую холодину!
Синицкий нервно дёрнул плечами:
- Похоже, что-то их изменило. Какая-то неведомая сила природы. Больше я ничего пока сказать, увы, не могу!
Оба прислушались. Снаружи доносился неясный шум.
- Сколько их там, как вы думаете? - спросил Нейман.
- Пара дюжин, не меньше. Откровенно говоря, было как-то не до подсчётов.
Марк огляделся, по-военному оценивая обстановку.
- Окна узкие да и высоковато, - рассудил он. - Вряд ли они в них полезут. Но если всё же вздумают лезть или вынесут дверь, - на пятерых патронов хватит. Понадеемся, что прочих это остановит. Если же нет...
Марк не договорил.
Вязко текли минуты, а вламываться в церковь существа не спешили. У Синицкого мелькнула мысль, что у жителей села, несмотря на их полнейшую деградацию, сохранились воспоминания об этом здании, как о чём-то сакральном, запретном. О своей догадке он поведал Нейману, присовокупив: "Возможно, пока мы внутри, нам ничего не угрожает!"
А потом снаружи послышалось пение. Сначала один голос, потом сразу несколько, и вот уже всё село поёт а капелла. Нейман с Синицким замерли, задержав дыхание и обратившись в слух.
Песня состояла всего из двух слов. Первое начиналось с протяжного "и-и" и заканчивалось коротким "йа!", а вот второе разобрать было невозможно.
- Будто бы "шабнирот" или "шабнират", или что-то в этом роде, - сказал Нейман.
- Шаб-Ниггурат, Марк Наумович! Шаб-Ниггурат! - возбуждённо зашептал Синицкий. - Я вспомнил это имя! Боже мой, всё сходится, Марк Наумович!
- Нашли время в загадки играть! - сердито сказал Нейман. - Что ещё за Шаб-Ниггурат?
- То самое божество, о котором я вам рассказывал! Богиня плодородия, культы которой якобы существуют у всех лесных народов. Которую также именуют Чёрной Козой с Легионом Отпрысков! Понимаете? Этот культ существует! Здесь, в Пермской губернии!
Нейман осоловело смотрел на Синицкого, пытаясь понять, о чём он толкует и как эти знания помогут им сейчас. Пение тем временем становилось всё громче, быстрее и яростнее, превращаясь в выкрики: "И-йа! И-йа! Шаб-Ниггурат!" и словно ведя к некой кульминации. А затем дикий хор разом смолк. На миг воцарилось безмолвие, которое разорвал дикий животный вопль, полный боли и ужаса. Марк сразу его узнал - так кричат смертельно раненые кони. Похоже, не сумев добраться до людей, упыри избрали жертвой несчастную лошадь. А, возможно, убийство животного стало частью какого-то чудовищного ритуала - недаром ведь они пели...
Услышав предсмертный лошадиный крик, Назар в мгновение ока вынырнул из молитвенного экстаза и бросился к дверям, голося: "Зорька! Зорька моя!"
- Стоять! Не сметь! - рявкнул Нейман, наставив на парня дуло револьвера. Тот сразу сник, пробормотал: "Господи! Да что ж это деется-то?!", сел на пол и заплакал.
Вновь стало тихо. И в этой нарушаемой только всхлипами тишине раздались звуки, от которых всех троих словно окатило ледяной водой. Сначала скрипнуло, потом громко стукнуло, словно уронили тяжёлый и твёрдый предмет, а вслед за тем под храмовыми сводами раздалось мерное "тук-тук". И звуки эти шли не снаружи, они раздавались внутри церкви - за иконостасом.
И у Неймана, и у Синицкого мелькнул один и тот же образ: мумия святой восстала из своего ковчега и направлялась к ним, стуча иссохшими ногами. Оба направили лучи фонарей на иконостас, готовые встретить лицом к лицу любой ужас.
Она была высокой, на две головы выше Марка, отнюдь не коротышки, и в ней не было ничего чёрного, напротив, кожа казалась белой как мрамор даже в желтоватом свете фонарей. А вот глаза и впрямь были как два кусочка антрацитовой черноты. Всё в ней было одновременно чудовищно и прекрасно: увенчанная рогами как диадемой голова сидела на изящной тонкой шее, округлые плечи, над которыми вздымались непрерывно шевелящиеся членистые щупальца, груди, достойные Афродиты, чуть выпуклый живот, чётко очерченная талия и идеальный крутой изгиб бёдер, переходящих в длинные ровные ноги, красоту которых не портила даже странная вытянутая форма ступней, оканчивающихся чем-то вроде раздвоенных копыт.
Она сделала пару шагов, и оцепеневших людей окатила волна запаха, очень необычного, волнующего, дразнящего, пробуждающего самые глубокие, самые тайные желания. Марк ощутил странное томление плоти. Синицкий, судя по его напряжённой позе, тоже почувствовал нечто подобное.
Тварь приблизилась к людям почти вплотную. Она развела руки, точно любящая мать, желающая обнять своих чад. Отростки за спиной тоже разошлись в стороны точь-в-точь как ноги тарантула, готовящегося броситься на свою жертву. Нейман с Синицким замерли как вкопанные. Назар забыл слова молитвы, поднялся на ноги и стоял, приоткрыв рот и выпучив глаза.
- Дети мои! - сказала она, показав ряды острых треугольных зубов между чувственных губ. Голос её был глубоким, томным и, вместе с тем, совсем не человеческим. Таким голосом могут говорить только античные богини либо соблазнительные дьяволицы в грёзах христианских аскетов.
- Дети мои! - повторила она.
Нейман почувствовал, что странное томление вот-вот перерастает в животное влечение. Сейчас он был подобен Одиссею, услышавшему зов сирен. Синицкий мёртвой хваткой впился ему в руку и едва слышимым свистящим шёпотом приговаривал "Стой! Стой!", убеждая не столько Неймана, но, возможно, в большей степени, себя. Они устояли. Назар оказался слабее. Забыв о православной вере, он медленно, мелкими шажками приблизился к Твари, и её рука и щупальца тотчас обвили его тело. Так они и двинулись к выходу из церкви, прижавшись друг к другу, словно давние любовники.
Лязгнул засов, открывая дверь. Толпа на улице вновь ликующе запела, увидев свою повелительницу. Нейман с Синицким остались в церкви одни. Синицкий пришёл в себя первым. Он подбежал к полускрытой в пыли крышке люка и потянул за вдетое в неё кованое кольцо. Крышка, крякнув, поднялась.
- Отлично! - воскликнул Синицкий. - Подземный ход цел. Это наш с вами, Марк Наумович, путь к спасению! Теперь делайте, что я велю, и пока ни о чём не спрашивайте! Хватайте лампу, бегите за иконостас и разбейте её о крышку этого... гроба! Бейте прямо об этот проклятый символ, чтоб он вспыхнул!... Да не стойте же, чёрт вас побери!
Марк схватил ближайшую керосиновую лампу, вспрыгнул на амвон и побежал за иконостас. Там он увидел пустой ковчег с лежащей рядом опрокинутой крышкой и понял, что их догадки были верными: вышедшая из царских врат и впрямь была той, которую безвестный отец Аристарх некогда привёз в село под видом святых мощей. От ковчега исходил тот самый густой, терпкий, пробуждающий мужское начало, запах. Нейман на мгновение замешкался, а затем перевернул крышку гроба и грохнул лампу прямо на таинственный пентакль. Пары керосина мгновенно вспыхнули.
Марк метнулся назад. Его спутник аккуратно полил керосином из второй лампы прорезанные в половых досках линии, чиркнул спичкой и в церкви запылал второй костёр.
- А теперь вниз! - приказал Синицкий, кивнув на открытый люк. Нейман нырнул в чёрную дыру подземного хода, Синицкий последовал за ним.
Ход уводил вниз, к подножию холма. Был он низкий и узкий, так что перемещаться по нему можно было только друг за другом и практически на четвереньках. Стены и потолок - бревенчатые, из окаменевшей от времени лиственницы.
Через несколько мучительных минут ползком Нейман увидел просвет - то был выход наружу. От времени и действия сил природы он обвалился и теперь представлял собой неровную дыру чуть больше лисьей норы. Марк, отставив фонарь и держа наготове револьвер, некоторое время прислушивался, потом осторожно высунул из дыры голову.
Никто их не подкарауливал. С вершины холма неслись звуки нечеловеческой вакханалии - похоже, все обитатели села собрались там. Возможно, воздавая почести своей хозяйке либо (Марку не хотелось об этом думать) приветствуя нового члена общины в лице Назара.
Нейман собрался уже вылезти наружу и помочь Синицкому, как вдруг в окружающем мире что-то неуловимо изменилось. Оба почувствовали стремительное приближение чего-то страшного, могучего, неумолимого и стремительного, как ураган или цунами. И тотчас в уже скрытом ночью лесу оглушительно затрещали падающие деревья. Нечто ломало их и впереди, и слева, и справа, словно целое стадо доисторических гигантов продиралось через чащобу. Вслед за тем раздался рёв, как показалось Марку, гневный и торжествующий одновременно. Рёв не принадлежал ни одному обитающему в этих краях зверю. Так мог реветь только библейский Бегемот.
Марк юркнул обратно в спасительную тесноту, и они с Синицким, не сговариваясь, поползли вглубь - как можно дальше от ревущего ужаса. Там, посреди прорытого далёкими предками подземелья, скрючившись на холодном земляном полу, выключив фонари (батареи которых и без того уже едва дышали), в полной темноте, они сидели и напряжёно прислушивались к происходящему снаружи.
А там творился настоящий содом. Сквозь спасительный слой почвы над головой доносились вопли, треск ломаемых брёвен и всё тот же рёв неведомого чудовища. А еще время от времени земля содрогалась от тяжёлых ударов, словно по ней тот тут, то там били паровым молотом.
Они покинули своё убежище на рассвете, закоченевшие от холода, измученные страхом и бессонницей. За ночь небо окончательно очистилось от облаков, сквозь лес пробивались лучи неяркого осеннего солнца, воздух был холоден и неподвижен. Стояла абсолютная, невероятная тишина. Нейман нервно озирался, водя туда-сюда стволом револьвера, Синицкий был молчалив, выглядел задумчивым и подавленным.
Убедившись, что никто их не подкарауливает, Марк поднялся на храмовый холм и замер, поражённый открывшейся ему картиной. Весь лес, примыкавший к окраине села, был повален. Молодые берёзки и вековые ели лежали вперемешку, сломанные либо вырванные с корнем. Самого села больше тоже не существовало: вместо домов, амбаров, сараев и заборов лежали лишь груды брёвен, досок и камня. Не осталось и церкви. Она не сгорела, но была разнесена в щепки всё той же неведомой силой. Словно смерч, возникший из ниоткуда и обладающий злой волей, выплеснул свой гнев на человеческие постройки и унёс в поднебесье всех жителей.
- Назар! Наза-а-ар! - несколько раз крикнул Нейман, питая слабую надежду, что парень жив. Но, похоже, тот был похищен той же неведомой силой.
- Не тратьте силы, Марк Наумович! Нам с вами ещё идти почти двадцать вёрст, а у нас маковой росинки со вчерашнего дня во рту не было, - сказал Синицкий, который тоже поднялся на холм и теперь кутался в пальто, тщетно стараясь согреться.
Нейман обернулся к своему спутнику. На его лице читалась полнейшая растерянность.
- Пётр Васильевич, да что же это?...
- А это, Марк Наумович, то, о чём вы не прочтёте в учебнике естествознания... - Синицкий закашлялся. - Какое объяснение увиденному вы хотели бы получить?
- Предлагаю немедленно двинуться в обратный путь, - предложил Синицкий. - Откровенно говоря, мне хотелось бы поскорее убраться отсюда. Думаю, вам тоже. А по дороге я изложу вам своё видение произошедшего.
Они прошли от руин церкви до начала просёлочной дороги, настороженно озираясь, но не увидели ни жутковатых обитателей села, ни их тел, ни Назара, ни несчастной лошади. Когда последние признаки некогда человеческого жилья остались за спиной и по обочинам потянулись ряды могучих уральских пихт и елей, оба почувствовали некоторое облегчение, словно перешли границу, отделяющую привычный мир от мира непонятного и пугающего.
Некоторое время они молча ступали по слегка присыпанной снегом и прихваченной морозцем земле. Марк несколько раз вопросительно поглядывал на Синицкого, ожидая, когда тот заговорит, но ни о чём не спрашивал.
- Что ж, Марк Наумович, - наконец со вздохом сказал Пётр Васильевич, немного замедлив шаг. - Я обещал вам два объяснения. Извольте! Чтобы понять первое, необходимо принять на веру одну вещь, а именно - что рядом с нашим миром испокон веков существует мир тайный. Облик, разум, цели обитателей этого мира настолько далеки от всего привычного и понятного нам, что способны вызывать только безграничный ужас... Не спешите мне возражать, мол, всё это мистическая чушь!... Советская Власть отменила библейского бога. Может, оно и правильно, да вот иные боги и демоны, похоже, никуда не делись. Когда я услышал имя Шаб-Ниггурат, - Синицкий понизил голос, - я осознал, что та проклятая книга врезалась в память гораздо глубже, чем можно было ожидать. В книге было сказано, что Чёрная Коза - не просто божество плодородия, она - олицетворение жизненного цикла, включающего рождение и смерть. Она не только постоянно порождает целый легион отпрысков, но и пожирает их. Понимаете, к чему я?
- Нет, - признался Нейман.
- Помните, вы сказали, что символы на полу церкви, в частности, круг, могут быть охранными знаками? Непонятно было лишь, кого и от кого они должны защищать. Но когда на амвон вышла эта... полуженщина, я сложил два и два: её! от её ужасной матери! - Синицкий сделал паузу, чтобы перевести дух, и внимательно посмотрел на Неймана, понимает ли тот ход его мыслей. - Понимаете, друг мой? Оно... она - одна из пресловутого Легиона Отпрысков! А прочие жители села - её потомки, скорее всего, плоды противоестественных союзов с людьми Когда мы с вами подожгли керосин, огонь разрушил целостность защитных символов, и эти несчастные... хм... уродцы сами призвали своё божество, свою прародительницу себе на погибель.
Марк молчал.
- Скажите, - спустя добрый десяток минут произнёс он. - А какова вторая версия?
Синицкий вздохнул:
- Вторая... Вторая вполне себе реалистичная: наследственные заболевания, приводящие к различным уродствам, вкупе с кровосмесительными связями и, как результат, физическая и духовная деградация целого села. Правдоподобно?
- А разрушения?
- А что разрушения? - Синицкий театрально развёл руками. - Стихия! Осенний шквал. Или даже землетрясение - явление в наших местах исключительное, но всё же вероятное. Вы же ощущали, как трясётся земля, когда мы с вами сидели... там? - Пётр Васильевич показал пальцем вниз.
Нейман глубоко задумался. Может, и вправду, всё было простым совпадением: деградировавшие до почти животного уровня сельчане, отягощенные передающимися от матерей детям уродствами, странный культ Чёрной Козы (что ж, бывают и более извращённые религии!), удар стихии... И сжигание охранных символов совершенно ни при чём.
Наверное, со временем Марк бы убедил самого себя, что именно так всё и было на самом деле. Если бы не одна пугающая деталь, бросившаяся ему в глаза сразу же, едва они с Синицким покинули на рассвете своё импровизированное убежище: вся земля на территории села была покрыта огромными - избу можно поставить! - глубокими вмятинами. Вмятины были округлой формы и отдалённо напоминали отпечатки раздвоенных копыт. То были следы колоссального Существа, явившегося из ниоткуда и ушедшего в никуда.