Слабая, маломощная лампочка, висящая под потолком, по мере своих невеликих сил, освещала темную, сырую, холодную камеру. Покрытые плесенью стены отражали тусклые голубовато-зеленые блики на грязный, усыпанный крошками черного хлеба, пол, по которому изредка пробегали серые мокрые крысы, стараясь в свою очередь остаться незамеченными.
Я сидел в углу на каком-то клочке сена и смотрел на массивную железную дверь, которая как будто сливалась с камерой, и трудно было поверить, что она вообще способна на какие-либо движения. Сейчас она казалась самым прочным и неприступным местом во всем замке. Наверное, легче было прорыть туннель сквозь каменный пол, чем попытаться ее открыть. Однако я точно знал, что скоро это все-таки произойдет, и в камеру войдут двое охранников, чтобы молча, без лишних замечаний, проводить меня в последний недолгий путь. Но это все позже. А сейчас я сидел на мокром холодном полу, покрытом тонким слоем сена, в абсолютной тишине, и старался прожить эти последние мгновения не так быстро, как все предыдущие. У меня было достаточно времени, чтобы остановиться и подумать над тем, над чем я раньше не успевал подумать. Или, может быть, не хотел, и потому устраивал все так, чтобы у меня не было на это времени.
Я наклонил голову между колен и уставился в пол. Его тяжелая каменная материя неожиданно стала прозрачной, и подо мной открылась невероятно ужасная и вселяющая трепет картина. Это был ад. Жаркое, уничтожающее пламя поглощало человеческие души. Они корчились от боли, визжали, пытались выбраться наружу из этой бездны отчаяния и страданий, но не могли. Они горели. Но они продолжали жить. Пространство, переполняемое стонами и воплями, казалось, не могло больше удерживать все это внутри себя, и отдавало наружу - в мой, физический мир. Тысячи рук тянулись вверх и молили о помощи. Они кричали. Они пытались что-то сказать мне.
- У тебя есть еще шанс. Ты не должен попасть сюда. Спасайся. Ты можешь этого избежать, - яростно кричал кто-то, но его быстро захлестнуло огненной волной.
Я спокойно закрыл глаза и поднял голову вверх. Это было не единственное видение в моей жизни. У меня уже было достаточно времени, чтобы привыкнуть к подобным вещам. И я знал, что нужно делать. Но я не собирался.
Человек может отказаться от многого. Но сложнее всего ему отказаться от своих убеждений, от тех принципов, по которым он жил много лет и которым неустанно следовал во всех своих делах и поступках. Признать свою вину - значит, признать правоту кого-то другого. Единственный принцип, которому я следовал всю свою жизнь - никто не вправе управлять мной, никто не вправе устанавливать мне свои законы. Именно поэтому я сейчас находился здесь, в этой грязной, вонючей, сырой камере, с головы до ног покрытый гнойными наростами, пытаясь отбиваться от клопов и крыс, жаждущих моей плоти. Поразительно, насколько низко может опуститься человек.
На протяжении всего дня меня сопровождали различного рода видения. Я видел преисподнюю, демонов, ангелов. Я видел старый деревянный крест. Забавно, сколько мне уделялось внимания в последние минуты - наверное, компенсировалось его отсутствие ранее. Я должен был признать свою жизнь неправильной по отношению к неким критериям истины. Но у меня были свои критерии. Именно поэтому я сейчас ожидал смертной казни в одной из самых неприступных и хорошо охраняемых тюрем.
Наконец, за стеной послышались чьи-то шаги. Через пару секунд в замочной скважине прозвучало три гулких щелчка. Массивная железная дверь тяжело заскрипела. И в камеру вошли двое здоровенных охранников.
- На выход, - скомандовал один. Я встал и поплелся в коридор, волоча за собой тяжелые цепи.
- Лицом к стене. Руки за спину, - охранник закрыл камеру. - Вперед, не оборачиваясь, - на этом наше общение было законченно.
Пройдя сквозь длинный, узкий коридор, мы оказались на улице. Еще несколько тяжелых шагов, и я уже стоял, прислоняясь спиной к деревянному столбу, и чьи-то сильные руки стягивали веревки вокруг моего тела.
Я поднял голову к небу и неожиданно увидел метающегося надо мной демона. Его темно-красные пупырчатые крылья закрывали и без того блеклое солнце, длинный острый хвост стегал в воздухе, а зеленые вытаращенные глаза жадно пожирали мое тело.
- Ну что, детка, иди сюда, ко мне. Скоро мы с тобой повеселимся, - прорычал он в предвкушении.
Сердце заколотилось, в ногах появилась слабость. Я отвел взгляд в сторону. Ко мне приближался священник.
- У тебя есть возможность искупить перед смертью свои грехи, - заговорил он. - Пожалуйста, сделай это.
Я смотрел в его коричневые, наполненные любовью, глаза. Они блестели светом и искренностью. Он знал, во что верил, и знал, о чем говорил. Мне нечего было ответить ему.
- У тебя еще есть шанс спасти свою душу. У тебя есть возможность все исправить. Ты не представляешь, что такое ад, - проговорил он.
Я улыбнулся, посмотрел на землю, сквозь которую яростно полыхали языки пламени, и спокойно, даже с некоторой нежностью в голосе, ответил:
- Знаешь, я понимаю, о чем ты говоришь. Я понимаю, что такое ад. И, возможно, лет через двести-триста я изменю свое мнение. И я понимаю, что будет поздно. Но я прожил эту жизнь так, как хотел. И я не жалею. Я отвечаю за свои действия, и я считаю себя правым. Я сам делаю свой собственный выбор.
Священник молча глядел мне в глаза. Казалось, он искал в своей голове мысль, которая бы позволила ему что-то возразить на мой ответ. Но он не мог ничего придумать. Он постоял еще немного. Затем развернулся и пошел прочь.
Прозвучала команда "целься" и отливающая металлическим блеском сабля с позолоченной ручкой тяжело опустилась вниз.