Аннотация: Мой горячо любимый дяденька говаривал, хряпнув стопочку, другую водки, что нужно выбирать рыжих...
Мой горячо любимый дяденька говаривал, хряпнув стопочку, другую водки, что нужно выбирать рыжих. Будучи мальчишкой, я с затаенным дыханием слушал россказни про мягкую, прямо как бархат кожу, пульсирующую под пальцами жилку на шее - такую тоненькую, как стебелек молоденькой травинки и, конечно, про дыхание - сбивчивое, волнующие. Дяденька любил птиц и сравнивал своих рыжеволосых любимиц с сойками, рвущимися из клетки и испускающими испуганный клич: пернатые не такие глупые создания - все они понимают, попав в теплые, пахнущие чуждыми запахами ладони человека. Хоть и плохо у птиц с обонянием, я чуял, что уж этот запах они должны узнавать за версту. От меня и дяденьки всегда несло специями и травами - семейное дело. Вторым нашим семейным делом стали рыжие.
Когда же язык дяденьки с трудом начинал переваливаться во рту, то он всегда говорил одно: "Главное, Дамиен, найти ту самую! Ту, понима-а-а-ешь? Не я уж - бес по моим ребрам еле стучит, позабыл старика, так ты! Сразу поймешь. Как только встретишь - ко мне тащи".
И я искал. Вырос, узнавал то, о чем дяденька не рассказывал: как ноготки впиваются в плечи, как крик проносится по безлюдным улочкам - какой же он отчаянный и сколько в нем жизни! Как красива темная, почти черная кровь, разливающаяся по бледной шее - ее тут же хочется слизнуть, но я терпел, пока струйка игриво не скрывалась в порванном вырезе платья. Алое украшение, достойное тонких пальцев искусного ювелира. Жаль, что самое прекрасное не вечно: кровь впитывается в поры, засыхает бурой коркой, а изящные линии смазываются, да и мне приходится покидать темную улочку до проблесков рассвета.
Много своих "соек" я повидал. Не одни холодные губки оставили след в моей памяти: помнил я каждое свое прикосновение и к невинным молодым прелестницам, и женщинам в самом соку. Хоть и исчезало тепло из тел моих птичек очень быстро, а будто отвечали они на робкое прикосновение моего языка. Поцелуи от вдов и жен ласкали мои губы.
А уж сколько глаз, исполненных робкой, затухающей в черной пропасти зрачка, надеждой, довелось увидеть! Однако я искал "ту самую", хоть и не знал, какая она, и часто сомневался, чего уж греха таить, - сможет ли хоть одна красавица дать мне больше. Глупцом был, пока не встретил. Брюнетка - кто бы мог подумать!
В карих глазах жила ярость - ух, какие мурашки пробежали по моей коже, когда я поймал исполненный ненависти взгляд. Слезы - маленькие хрусталики. Ноготки - как дикая кошка накинулась! Даже нож из-под подола достать смогла и саданула по моей щеке.
Вот когда увидел, как наша кровь смешивается: моя розовая, светлая, а ее темная и горячая, то сразу понял - нашел ту самую. Да только сердечко моей сойки перестало биться, да и не дергалось уж в конвульсиях молодое тело. Всплыли в охваченном эйфорией сознании слова дяденьки, и я взвалил красавицу на плечо.
Темными улочками донес мою сойку до лавки, а внутри, как чуял, уже и дяденька ждал. Как всегда взлохмаченный и в помятой одежде, а лицо уже последние лет пять исчерчено морщинками так плотно, будто в седых волосах паук притаился, и паутинку на некогда гладкую кожу все скидывает и скидывает.
- Уверен, что та? - серьезно уточнил дяденька, осматривая безвольное тело. - Не рыжая.
- Она! Ты бы слышал этот крик! Ни одна мелодия не сравнится. Я готов его слушать как колыбельную перед сном. Да что там: пусть птицы петь перестанут, лишь бы она кричала, - возбужденно прошептал я, укладывая мою черноволосую сойку на деревянный стол. - Кожа теплая. Нет, горячая. Даже сейчас она все еще горит, представляешь? А как кровь разливалась по ее телу - будто каждый изгиб и выпирающая косточка были созданы, чтобы я начертил алый рисунок!
- Не наскучит? - уточнил дяденька и почесал бороду. Внимательно посмотрев на меня, он кивнул. - Тогда благословляю вас. Усаживай на стул, а я все подготовлю.
Как же дрожали мои руки, когда я усаживал мою сойку! Еле смог завязать черные волосы, чтобы они не мешались во время ритуала. Измазанными в крови пальцами я с опаской провел по прямому носу, обвел побелевшие губки и поставил маленькую точку на выпирающем подбородке.
Весь ритуал прошел словно в тумане: такое случается, когда всем сердцем обращаешься к злым силам. Мягкое зарево свечей согревало белоснежное лицо моей красавицы, и приятные глазу блики играли на капельках крови. Дяденька принял мой выбор: поцеловал в лоб мою сойку прежде чем зашептал слова:
- Audias servum tuum!
Всколыхнулось пламя свечей, а из моих рук чуть не выпала пустая пиала, но злой взгляд дяденьки помог совладать с собой.
Запах специй и горячего воска; жар огня и прохлада деревянного пола; соленый привкус крови на губах - все ощущения в один миг захлестнули меня, а затем резко схлынули, и тело стало чужим. Будто со стороны смотрел я на себя - взмыленного паренька с горящими глазами. Уж теперь, увидев собственный взгляд, я откинул сомнения: влюбился в сойку! Как в омут с головой ушел. На все ради карих глаз готов, лишь бы еще раз ненавистью сверкнули.
- Accipe donum Damian anima!
Стоило словам прозвучать, как стукнулось нечто изнутри о грудную клетку - будто в сердце, как в яйце, жила птичка странная, а сейчас вдруг вылупилась и сразу рванула к свободе. Пошатнувшись, я приблизился к мертвой красавице и подставил сосуд под обескровленные губы.
Уши заложило, но я знал, что дядя просит благословения и счастья для меня. Сойка моя дернулась, а изо рта в пиалу хлынула черная, вязкая жидкость. Смотря, как сотрясаются изящные плечики, и как к белоснежной коже возвращается цвет, я робко улыбнулся.
- Вас благословили. Только твоя смерть сможет разлучить вас. Но ты молод. Не скоро почувствуешь зловонное дыхание старухи, - раздался над ухом довольный голос дяденьки, и теплая ладонь взлохматила мне волосы.
- А сколько раз я могу... - не отрывая взгляда от медленно приходящей в сознание девушки, спросил я.
- Сколько тебе захочется. Теперь не нужны ритуалы. Только перерывы в два часа делай - ей нужно будет время, чтобы прийти в себя.
- Она будет умирать? По-настоящему? Вновь и вновь? - едва слышимым шепотом спросил я, приблизившись к сойке и зарывшись дрожащей ладонью в черные волосы.
- Столько раз, сколько пожелаешь. Надеюсь, ты не ошибся.
Вдыхая аромат молодой кожи и нежно проводя пальцами по тонкой шее с едва пульсирующей жилкой, я понимал, что не ошибся - больше ни один другой отчаянный крик не заставит мое сердце колотиться. Только голос моей сойки будет звучать вновь и вновь, ведь она "та самая"...