Аннотация: Почти вероятная сатирическая история о неожиданном наследстве из Израиля, невообразимо переменившем жизнь небольшого российского городка и его обитателей.
- Мишка! Мишка, засранец ты этакий, ты зачем это Светочку обидел?
- А че она дразнится...
- Как дразнится?
- Как, как... А так: "Кацап-кацап, я насру, а ты - цап!"
- И-и-и! Так и сказала?
- И не раз.
- Ах, говнючка малая, я ей щас задам перцу! Сама вроде от другого папаши. Ну, ниче, она у меня вспомнит свою родословную. Аж до этого... как его... до Владимира Красного Солнышка...
Голос за стеной был настолько громким, что Артему показалось, будто ему кричат в самое ухо. Он поморщился и открыл глаза. В комнате и за окном было уже совсем светло.
"Разоспался", - подумал он, не выказывая ни малейшего желания подняться. Да после вчерашних перипетий ему и не мешало как следует отоспаться.
Артем смежил ресницы и снова увидел себя на борту беленького теплохода с туристами. Все-таки есть не свете Бог, послал ему перед самыми каникулами счастье - выигрышный лотерейный билетик! Торчать бы ему лето в городе, слоняясь по жарким улицам, а тут - р-раз полтора лимона, и вот она, одноместная каютка, плеск волны за бортом и веселый голос экскурсовода, приглашающего на прогулку по очередному городку.
- ...Зинонск получил свое название по имени старца Зинона, устроившего здесь себе в четырнадцатом веке скит, вокруг которого образовался монастырь, а затем и сам город. Главные достопримечательности сегодняшнего Зинонска - это остатки монастыря, шесть закрытых и одна действующая церквей и ряд жилых зданий семнадцатого-восемнадцатого веков. А еще зинонцы утверждают, что у них нет... - экскурсовод на минуту умолк, таинственно оглядел присутствующих и, понизив голос, закончил: - ...ни одного еврея в городе!
Кто-то хохотнул, кто-то хмыкнул, теплоходик, спружинив о старые покрышки-амортизаторы, прилепился к деревянному причалу, и народ потянулся на берет.
Городок оказался небольшим, старинным и на удивление симпатичным. Побродив вместе со всеми по монастырским руинам, Артем отсоединился от группы и, достав из висящей на плече сумки банку пива, сел на крыльцо колокольни. К его большому сожалению, среди почти сотни пассажиров теплохода не оказалось ни одной заслуживающей внимания сверстницы, и это несколько снижало впечатление от плавания.
Допив пиво и швырнув жестянкой в какое-то обомшелое надгробие, он встал и открыл дверь в колокольню. Узкие темные ступени, закручиваясь спиралью, уходили в высоту. Поднявшись по ним до середины колокольни, Артем вышел на площадку, выше которой хода не было. Вернее, далее должна была идти деревянная лестница, продолжение которой он видел над собой, но нижний ее пролет был обрушен. И самое-то обидное, что только оттуда и можно было полюбоваться на окрестности, а с площадки, на которой обрывался путь, было видно лишь кусочек неба.
"Залезть, что ли?" - подумал Артем. Затем нащупал в сумке еще одну банку пива, но пить не стал, снял сумку, поставил ее на пол и, отыскивая в стенах выступы, выбоины и крючья, полез вверх. Оказалось, что это не так уж и трудно, только он зря не снял свою джинсовую куртку - спина все же немного взмокла.
Добравшись до перекладины, он прошелся по ней, балансируя руками, до края свисающей лестницы и легко поднялся дальше на самый верх колокольни. Затем снял куртку и пожалел, что оставил в сумке пиво. Вид отсюда открывался изумительный. Хотелось закричать на весь свет что-нибудь зычное, русское, но ничего, кроме застрявшего со школьных лет "не лепо ли ны бяшеть, братие", в голову не пришло, и порыв так и остался нереализованным. Он перекинул через плечо куртку, повыглядывал на все четыре стороны света, полюбовался ожидающим их у причала белым теплоходом на синей реке и полез вниз. На последней ступеньке лестницы одел куртку, чтоб не мешала, спрыгнул, не без опаски, на площадку, взял сумку и, сойдя по каменным ступеням, вышел из колокольни. Тут же у двери, выпил за свое восхождение пива и пошел в город.
Раньше, оказываясь по воле случая в таких вот, стоявших на отшибе, городках, он первым делом искал в них книжные магазины, где можно было купить считавшиеся в больших городах дефицитными книги. Теперь же он книжные магазины обходил стороной. То, что раньше манило и радовало, теперь раздражало и злило. Куда ни ткнись - одни голые задницы на суперобложках!
Он пошатался по улочкам с трехсотлетними домами, потолкался на местном базарчике, очень тесном и безалаберном, из которого с трудом нашел выход, и почувствовал, что непрочь перекусить. До ужина на теплоходе оставалось еще несколько часов, а подъем на колокольню все-таки отнял у него силы, поэтому, увидев в одном из невзрачных переулков кафе с названием "Мон-Парнас", он без раздумий вошел в зал и сел за столик.
- Что будете заказывать? - появилась рядом неизбалованная клиентами официантка, и через минуту-другую на столе уже стояло двести граммов холодной водочки, салатик и какая-то исходящая паром котлетища.
"Неплохо", - подумал он и приступил к трапезе...
Неприятность случилась позже, когда, управившись с едой и питьем, он в благодушнейшем состоянии полез за деньгами и не нашел своего портмоне.
Артем поморщился, вспомнив сейчас минуту своего вчерашнего объяснения с заведующей кафе и последовавшее за этим прибытие наряда милиции и препровождение его в участок. Хуже всего было то, что в пропавшем портмоне находился еще и паспорт, и он теперь не мог не только рассчитаться за обед, но и подтвердить свою личность.
- ...Говоришь, на факультете журналистики учишься? - заполнив протокол, переспросил милиционер.
- Да, на третьем курсе.
- Ясно... Алексей Иванович, - повернулся он к своему коллеге, сидевшему за соседним столом, - загляни к Сидорчуку, там к нему пришел Бузулькин, пригласи его сюда, - и через несколько минут в кабинет вошел лысоватый подвижный человек, оказавшийся, как вскоре узнал Артем, редактором районной газеты "Зинонская правда" Агеем Петровичем Бузулькиным.
- Вот, Агей Петрович, тут у нас парень без документов - говорит, что учится в городе на третьем урсе факультета журналистики. Вы ведь, если не ошибаюсь, тоже его заканчивали?
- Да, это и моя альма матер, как же!
- Поговорите с товарищем... Вам, как мне кажется, будет приятно вспомнить общих преподавателей, - произнес он, делая нажим на слове "общих".
- Это можно, - с готовностью согласился редактор и придвинул к столу свободный стул.
Поэкзаменовав минут десять Артема на предмет знания фамилий преподавателей и ходящих про них анекдотов и убедившись таким образом, что он не самозванец, а действительно будущий журналист, редактор поинтересовался причиной его нахождения в отделении милиции и, узнав, в чем дело, весело хлопнул Артема по плечу.
- Ну, считай, что тебе повезло! Я беру этого парня на поруки, - повернулся он к милиционеру. - Пока вы найдете его документы, он будет работать в газете. И с кафе рассчитается, и практику лишний раз пройдет, и ме поможет. А то я тут сам, - снова повернулся он к Артему, - хожу, как простой корреспондент, в милицию брать криминальную хронику! Хотя, вишь - если бы не пришел сегодня, тебе бы не смог помочь...
Они тут же пошли к начальнику милиции Сидорчуку, и Бузулькин не только уладил дело, но и взял милицейскую машину, они сгоняли на причал к теплоходу за Артемовыми вещами, а потом он отвез его и поселил в числящейся за редакцией комнате в одной из городских коммуналок.
- Мы ее держим как общежитие для практикантов, но если захочешь остаться у нас насовсем, то считай, что она твоя личная.
- Я подумаю, - пообещал Артем, расставаясь, и на этом его первый день в Зинонске завершился.
- Мишка! Мишка, засранец ты этакий... - снова раскатился по коридору голос соседки, и он понял, что надо подниматься.
Утро второго дня весело заглядывало в выделенную ему комнату, мебелировка которой состояла из списанных в редакции стола, пары стульев, шкафа да кровати. Хочешь не хочешь, а нужно было идти в редакцию и приступать к отрабатыванию оказанной ему милости.
Артем встал с кровати и, вынув из сумки полотенце, пошел умываться...
...В редакции его встретили хорошо. Познакомившись с коллективом, он получил выписанный ему по указанию Бузулькина аванс, съездил на редакционной машине в "Мон-Парнас" для уплаты вчерашнего долга и засел потом для вживания в стиль газеты за папки с годовыми подшивками. Газета было откровенно "так себе". На первой полосе традиционно красовались идеологические статьи самого Бузулькина - Артему последовательно встретились подписанные им "Свет ленинизма", "Свет перестройки" и "Свет плюрализма", - а далее шла информация о вывозе навоза на поля, пуске новых станков, постановления городских и районных властей, "письма трудящихся", "криминальная хроника", спорт, новости культуры и программа телевидения.
- Да брось ты штудировать эту древность, - подошел к нему ответсек газеты Евсей Гаврилыч, носящий тайное прозвище Змей Гориллыч. - Прочти вот сегодняшний номер, всю специфику враз и уразумеешь, - и он положил перед Артемом только что доставленную из типографии газету. "Свет демократии" - бросился в глаза жирно набранный заголовок и, опустив взгляд в низ полосы, он увидел знакомую подпись - А. Бузулькин.
Работа в газете оказалась необременительной и даже в меру веселой. Первое время он знакомился с городом и его нравами, для чего просто слонялся пешком по улицам, либо садился на один из двух автобусов - "единицу" или "семерку" - и ехал до конца маршрута и назад. Заинтересовавшись, куда это пропали маршруты между первым и седьмым номерами, он даже провел свое маленькое журналистское расследование, которое после трех дней расспросов привело его в дом к ветерану городского АТП Вадиму Коржикову, бывшему много лет назад одним из первых водителей на местных линиях.
- Да их у нас больше и не было-то, маршрутов! - засмеялся играя старческими морщинами, патриарх баранки, выслушав вопрос Артема. - Был первый маршрут и второй, я как раз второй и открывал, да случайно квадрат с двойкой перевернул вверх ногами - так, что "2" стала похожа на "7". Так вот и ездил по седьмому маршруту Бог знает сколько. А когда кто-то из начальства заметил и заставил перевернуть, было уже поздно - все настолько привыкли, что стали писать во все инстанции жалобы, чтобы им вернули "семерку". Ну, семерку, так семерку. С тех пор так и осталось - маршруты первый и седьмой...
Проведенное Артемом расследование Бузулькин счел достойным опубликования в газете, а сам Артем за свои следовательские способности получил "в награду" раздел криминальной хроники.
- Тебе все равно надо наведываться в милицию узнавать о своих документах, вот будешь попутно раздобывать новости и для газеты, - аргументировал Бузулькин.
Кроме милицейских сводок, Артем писал еще об увлеченных людях города и о всякой всячине. Он познакомился с настоятелем церкви Петра и Павла отцом Трофимом и написал небольшую заметку о наметившемся в последнее время увеличении числа прихожан, но Бузулькин отложил ее в сторону.
- Тут нужен более глубокий подход, я сам напишу на эту тему, - сказал он, и дня через четыре первая полоса "Зинонской правды" уже стреляла в читателя заголовком "Свет Православия".
В другой раз, бродя по городу в поисках чего-либо любопытного, Артем выбрел на тенистую липовую аллейку в центре и наткнулся там на компанию старичков с шахматными досками. Это был своего рода неофициальный клуб любителей шахмат, где пенсионеры городка коротали время, разыгрывая этюды и партии да обсуждая мировые проблемы. Негласными президентами клуба были Михаил Семенович и Василий Яковлевич, выступавшие в роли арбитров при возникновении спорных ситуаций и устанавливавшие размеры ставок, которые тайком заключались между игроками. Суммы эти были, правда, почти символическими, и к концу дня в кассе клуба накапливалось не более, чем на бутылочку, которую все вместе здесь же и распивали. Однако и этого было достаточно, чтобы начальник милиции Сидорчук объявил эти шахматные собрания "несанкционированными сборищами" и раз в месяц лично заглядывал под липы для разгона шахматистов.
- Шанхай тут устроили?! Монте-Карло?! Я вам покажу азартные игры! - гремел он, вгоняя в трепет даже Михаила Семеновича и Василия Яковлевича, не говоря уже о рядовых членах клуба, в страхе прижимавших к груди шахматные доски. - Еще раз увижу вас здесь, конфискую весь инвентарь!..
В основе такой его нелюбви к мирным шахматистам лежал произошедший несколько лет тому назад случай, когда на шахматную аллейку забрели получившие доступ в глубинную Россию иностранцы.
- О-о! Страйк? Перестройка? Гласност? - налетели они на растерявшихся старичков, целя в них объективами своих фотоаппаратов и видеокамер. - Олл райт! Каррашо! Да здрайствуйт Горби, долой КПСС!..
Контакт интуристов со старичками длился минуты полторы, но этого хватило, чтобы Запад узнал о наличии в Зинонске мощного диссидентского центра, за что Сидорчук получил по телефону крупную "пилюлину" из райкома тогда еще всесильной правящей Партии.
А в общем-то писать газете уже давно было фактически не о чем, новости в Зинонске случались досадно редко, а будни местной бани, двух маленьких заводиков да полутора десятков реорганизованных во что-то там колхозов никого не интересовали. Газета делалась все скучнее, а в глазах Змея Гориллыча появилась подозрительная тоска, и он несколько раз произнес что-то неразборчивое о вредности запоев...
Вот тут почтальон Тишкин и принес в редакцию конверт с иерусалимским штемпелем. Понятно, что его содержимое оказалось опубликованным в ближайшем номере! Набранный крупным кеглем, заголовок на первой полосе гласил: "Наследник иерусалимского миллионера живет в Зинонске!" Ниже был опубликован текст завещания скончавшегося в Иерусалиме мистера Моисея Добермана, из которого следовало, что его бабушка была родом из Зинонска, и здесь мог остаться кто-нибудь из ее родственников, кому, в связи с отсутствием прямых наследников, и завещались накопленные Доберманом сто миллионов долларов. Единственная юридическая трудность, мешающая скорейшему разрешению этого вопроса, состояла в том, что в череде бесчисленных замужеств бабушки Доберманши потерялась ее девическая фамилия, и теперь жителям Зинонска предстояло самим разобраться, в венах кого из них течет кровь рода Доберманов.
Далее на двух полосах шли изобилующие юридическими терминами разъяснения адвоката о праве вступления в наследство и его же интервью Бузулькину, касающееся особенностей непосредственно миллионов Добермана.
- Эх, и почему моя мама не еврейка! - весело воскликнул Артем, прочитав еще в редакции гранки завещания, и дня через три потом эта фраза, как эхо, долетала до него изо всех концов города.
Но впрочем, Артему все это было не интересно, потому что в эти самые дни он познакомился с Ларчиком. Полное ее имя было Лариса, но и короткая стрижка, и джинсы с мужской рубашкой делали ее настолько похожей на мальчишку, что казалось, будто она с этим именем и родилась.
Он познакомился с ней на ее дне рождения, куда попал с их редакционным фотографом Эдиком. У Артема была первая получка, они слегка выпили в "Мон-Парнасе", и Эдик вспомнил про приглашение.
- О, ёлки, чуть не забыл! - спохватился он. - Это, правда, не моя подруга да и, по-моему, пока вообще ничья, но мы с ей в приятельских отношениях, и я зван сегодня на торжество по случаю ее дня рождения. Так как что - впер-ред!
- А подарок?
- Сейчас возьмем, - согласно кивнул Эдик и, купив бутылку шампанского и коробку конфет, они минут двадцать спустя уже звонили в дверь квартиры, откуда жизнерадостно доносилась музыка.
Артем от выпитого был весел и раскован, быстренько сочинил какой-то миленький экспромтик с рифмой "Лариска - ириска", и как-то так само собой вышло, что к концу вечера он уже целовал именинницу на кухне, куда вызвался помогать ей присматривать за закипающим чайником.
До большего дело тогда не дошло, так как Ларчик жила с родителями, и они к окончанию вечеринки возвратились домой, но роман завязался, и Артем стал бывать у своей новой знакомой чуть ли не каждый вечер.
- Мама, это Тёма! - кричала, открывая ему дверь, Ларчик вглубь квартиры, и они уходили в ее комнату и целовались там, пока их не звали пить чай.
Родители Ларчика относились к нему запросто, как к своему, и он подумал, что, женившись на Ларчике, у него не будет проблем привыкания к новым родственникам.
Хотя о самой женитьбе у них разговора пока не заходило...
Недели через две после опубликования завещания мистера Добермана, зайдя в отдел внутренних дел за материалом для криминальной хроники, Артем с удивлением увидел там едва ли не половину жителей Зинонска. То же самое он обнаружил и в городском архиве, куда ходил за интересными историческими фактами, а также при посещении ЗАГСа, где ему нужно было взять интервью у сотой в этом году пары молодоженов.
- Что это у вас так много посетителей сегодня? - спросил он у заведующей, кивая на заполненные зинонцами коридоры ЗАГСа. - Неужели все это очередь на бракосочетание?
- Ну что вы! - воскликнула та. - Просто многие вспомнили, что их бабушка или дедушка были... гм... еврейского происхождения, но в свое время, боясь погромов, сменили и фамилию и национальность. Теперь вот многие решили восстановить родословные. Приносят справки из архива, свидетельства очевидцев...
- Зачем им это? - не понял Артем.
- Как зачем? - вскинула брови заведующая. - Разве это не ваша газета опубликовала завещание Моисея Лазаревича Добермана, скончавшегося девятнадцатого мая в центральной клинике города Иерусалима?
- Наша... Ну, и что?
- А то, молодой человек, что сто миллионов долларов - это вам не стакан семечек. И чтобы получить наследство Добермана, нужно быть не только его родственником, но и евреем. Теперь вам понятно, почему здесь толпятся эти люди?
- И они что - правда все евреи?
- Ах, юноша! - загадочно улыбнулась заведующая. - Все мы произошли от сыновей Ноя. Кто от Сима, кто от Хама, кто от Иафета. Разве теперь этот клубок распутаешь?..
Посмеявшись ее словам, Артем взял интервью у счастливых молодоженов и, возвратившись в редакцию, до конца дня готовил его к печати. На другой день его, как единственного не обремененного семейными заботами, отправили в дальние хозяйства района собирать материалы о ходе уборки урожая. Целую неделю он колесил на редакционном газике по сельским дорогам, диктовал по телефону сводки новостей в редакцию, беседовал с председателями реорганизованных колхозов и фермерами, заполнял блокнот интервью и зарисовками, ночевал в "Домах для приезжих" или прямо на полевых станах и снова ехал дальше. В завершение командировки он чуть ли не на двое суток засел в одной из сельских гостиниц для обработки материала, чтобы привезти в редакцию уже готовые очерки и зарисовки. Если бы не шофер, рвущийся домой, он бы остался здесь хотя бы на денек еще, чтобы просто отдохнуть и отоспаться. Но нужно было возвращаться.
- Ну, как состоялось хождение в народ? - пожимая ему руку, оскалился в улыбке Бузулькин. - Привез шедевры?
- Хватило бы места в газете, - хмыкнул Артем, выкладывая пачку исписанных листов.
- Это ты молодец! - обрадовался редактор. - Молодец!.. Дать тебе много времени на отдых я, к сожалению, не могу, но на сегодняшний день отпускаю. Завтра тоже можешь спать, сколько захочешь. Но как выспишься, приходи. Договорились?
Они попрощались и, взяв последнюю из вышедших в его отсутствие газет, Артем вышел из редакции. После недели знакомства с силосными ямами, свинофермами и кормоцехами Зинонск казался центром цивилизации.
"Город есть город", - подумал Артем, помахивая "Зинонской правдой", и вдруг задержал движение руки и взглянул на газету. "Свет иудаизма" - гласил заголовок на первой полосе, под которой чернела знакомая фамилия Бузулькина.
Свернув на аллею центрального бульварчика, Артем скоро подошел к скамейкам со старичками-шахматистами и, заинтересовавшись игрой, забыл о времени.
- Ага! - раскатилось вдруг над склоненными головами шахматистов и, оглянувшись на этот бас, он увидел пылающего гневным лицом Сидорчука. - Вы мне опять тут устроили несанкционированную сходку! Я кому говорил, чтобы здесь не собираться? Не вам?
Артем внутренне сжался, вспомнив, как жалобно дрожали губы старичков, когда они рассказывали ему о чинимых Сидорчуком притеснениях. Беспомощные, они боялись его, как огня, и Артем даже пожалел, что оказался сейчас в этой аллейке и вынужден стать свидетелем их унижения. Без посторонних глаз им это было бы хоть не так обидно.
Но в это время, оторвавшись от шахматной доски и оглядев Сидорчука сверху донизу, как будто видел его впервые в жизни, заговорил один из неофициальных "президентов" шахматного клуба.
- А что, Михаил Семенович, - спросил Василий Яковлевич, - как вы себе думаете, то порядок, когда ответственные должности принадлежат не пойми кому?
- Я думаю, Василий Яковлевич, что то есть форменный непорядок, - кивая тяжелой головой, откликнулся тот. - Я думаю, тут надо еще ой как хорошо подумать!
- То так, то так, - закивали головами старики, и Артем только теперь заметил, как в такт их киваниям заколыхались свисающие у всех от висков седые пейсы.
- Я помню ихнюю маму, да будет земля ей пухом, - кивая на Сидорчука, заговорил один из старичков. - Хорошая была женщина, ничего не скажешь. И уважительная, и из себя вся справная... Но ведь хохлушка! Хохлушка и дочь хохлушки.
Все посмотрели на Сидорчука с нескрываемой жалостью - так, как смотрят на на абсолютно безнадежного больного.
- То так, то правда, - заколыхались в такт киваниям седые пейсы.
- Да нет... Да вы что?.. Вы не это, - как-то вдруг весь обмякнув и сделавшись меньше, заволновался начальник милиции. - Вы не подумайте чего, у меня тоже родственники есть в Бобруйске, хорошие, не хохлы.
- В Бобруйске? - переспросил Михаил Семенович. - Бобруйск город серьезный.
- Наш город, - подтвердил и Василий Яковлевич.
Пораженный этой сценой, Артем бродил по городку и то и дело натыкался на свидетельства каких-то подспудных, тайно текущих перемен. Он обнаружил, что за его недолгое отсутствие практически весь город вдруг ощутимо закартавил, со всех сторон теперь только и слышалось: "Здгаствуйте, Сеггей Петгович", "Добгый вечег, Игой Андгеевич". На здании районного ДК красовалась свежая афиша с надписью "Клуб любителей Торы" и объявления новых секций - изучения иврита и истории иудаизма. В центре клумбы на площади Ленина был воткнут кол с плакатом, который возвещал, что здесь будет возведена городская синагога. На кооперативном ларьке с надписью "Горячий хлеб" появилось прибавление: "И маца".
Но сильнее всего его поразила табличка на доме, где проживала Ларчик. Вместо прежней надписи - "улица 1905 года" - на белой эмали было теперь написано: "улица им. почетного гражданина города Зинонска Моисея Лазаревича Добермана".
- ...Мама, мама, Тёма пришел! - закричала, отпирая Артему дверь, Ларчик и, не делая передышки, затараторила: - Ой, Тёма, Тёма, у нас такая радость, такая радость, ты и представить не можешь!
- Что стряслось? - насторожился Артем.
- Нипочем не догадаешься! У нас тетя отыскалась - в Назарете. Тетя Ребекка. Представляешь?
- Тетю Ребекку?
- Да нет, вообще... Ну, нежели же ты не рад, Тёма?
Он поглядел на ее оживленное, полное радости лицо.
- И что? Она уже прислала вам вызов?
- Нет... - смутилась Ларчик. - Мы и не думали уезжать. По крайней мере, пока...
- Пока - что?
- Ну, пока... - Ларчик опустила глаза. - Пока не решится вопрос... с наследством.
- А-а! - усмехнулся Артем. - И вы туда же!
- А что тут такого? Вдруг мы в самом деле окажемся родственниками Добермана? Тогда часть денег по закону полагается и нам, мы узнавали...
Они, как всегда, ушли в комнату Ларчика, но ее ласки почему-то в этот вечер Артема только раздражали и, посидев с полчаса для приличия, он сослался на какое-то дело и ушел домой.
На следующий день он вышел на работу и, отдавшись текучке, перестал обращать на окружающее внимание.
- Мойша! Мойша, засранец ты этакий, - будил его по утрам раскатистый голос соседки, - ты зачем это Саррочку обидел?
- А че она дразнится...
- Как дразнится?
- Как, как... А так: "Жид, жид - по веревочке бежит".
- И-и-и! Так и сказала?
- И не раз.
- Ах, говнючка малая, я ей щас задам перцу! Сама вроде от другого папаши. Ну, ниче, она у меня вспомнит свою родословную. Аж до этого... как его... до колена Абрамового...
Он шел в редакцию, получал задание, договаривался о встречах, брал интервью. Почти любого из зинонцев теперь можно было без всяких предварительных договоренностей найти в приемной адвоката, где потенциальные наследники почившего мистера Добермана терпеливо просиживали целые дни на казенных стульях вдоль стен, ведя чинные беседы о ценах в Израиле и обсуждая политические новости. Здесь сговаривались о сватовстве своих детей, обменивались адресами и деловой информацией, передавали друг другу тайно ходившие по рукам "Протоколы зинонских мудрецов".
Здесь же Артем узнал об исчезновении Алеши Рожкова.
- Ну да, был такой случай, - нехотя подтвердил эту информацию Сидорчук. - Пять дней назад пропал восьмилетний мальчишка, вышел из дому и не вернулся... Но вчера его уже нашли.
- Живого?
Сидорчук полез в ящик стола и выложил стопку фотографий.
- Вот...
Артем перебрал снимки.
- Что это? - указал он на множество темных точек на мертвом тельце. - И где его нашли?
- На лугу, что между городом и дачным поселком. Он весь исколот, как будто в него тыкали шилом.
- Маньяк? Местный Чикатило?
- Возможно. А может быть, пацаны насмотрелись видиков да играли в войну, "допрашивали пленного". Думаю, скоро кто-нибудь из них дома проболтается, и тогда мы все узнаем. А пока что ничего об этом не пиши. Я тебе потом сам позвоню в редакцию и все расскажу.
Но Артем докопался до всего гораздо раньше...
- ...Давай-ка дуй на пристань, там сейчас швартуется агиттеплоход "Россия патриотическая", - вызвав его в кабинет, дал на другой день задание Бузулькин. - Православную сторону особенно не выпячивай, главное - это зрелищность мероприятия. Скажешь Эдику, чего сфотографировать, а сам потолкайся среди народа и собери впечатления. Усек задачу?
- Сделаем, - буркнул Артем без особого энтузиазма и вдвоем с фотографом отправился к причалу.
- Слушай, - как бы между прочим спросил его по дороге Эдик, - у тебя как там с Ларчиком?
- Да похоже, что никак... А что?
- Ну... она мне сегодня звонила. В гости зовет. Одного.
- Иди, раз зовет, - после некоторого молчания ответил Артем. - Я тут все равно человек временный...
Подавив чувство горечи, он замолчал, и остальную часть пути они прошли молча.
Теплоход уже стоял у причала, и по сходням поднимались на борт первые посетители. Было их, правду сказать, совсем не густо...
Артем походил по теплоходу, показал Эдику, что снять, и тот, отщелкав нужное, ушел проявлять пленку. Артем же остался набираться впечатлений. На корме была установлена переносная звонница, и два звонаря в черных длинных рясах с орнаментом на рукавах и по вороту - отец и сын, как было указано в программке - самозабвенно сеяли над речной гладью малиновый перезвон благовеста. В кают-компании шла дискуссия с представителями патриотических партий и движений, лидеры которых сидели за столом в окружении православных батюшек и говорили о возрождении России, которое неминуемо начнется с провинции. Потом перед гостями выступил молодой долговязый поэт со стихами, из которых Артему запомнились четыре строчки:
И с нами Спас нерукотворный,
хранитель праведных побед.
Я в черной сотне самый черный,
чернее только Пересвет.
Он еще послушал в столовой русский фольклорный ансамбль и солистку, исполнявшую песню "Ох, не время нынче спать, православные", постоял минут десять на молебне о спасении России и, уже перед уходом, подошел к лотку с патриотической литературой. Полистал "Русский Вестник", "Литературную Россию". Взял в руки какую-то из брошюрок, раскрыл наугад и от нечего делать прочел: "По полученным в департаменте полиции сведениям около пятнадцати лет назад в городе Переяславле-Залесском был случай ритуального убийства девочки-ребенка четырех лет; виновные в этом убийстве разысканы не были, и привлекалась к ответственности лишь нянька убитой девочки, служившая у жителя - торговца города Переяславля. Подробности этого дела следующие: у названного торговца пропал ребенок, найденный затем в трех верстах от города, в лесу, висящим на дереве, с массой колотых ран и совершенно обескровленным. Нянька созналась на следствии и на суде, что она продала девочку двум неизвестным евреям за пятьдесят рублей для неизвестной ей цели..."
Артем прекратил читать и задумался. Потом еще раз перечел строки о колотых ранах на теле девочки и вспомнил фотоснимок мертвого Алеши Рожкова.
- Скажите, - подозвал он продавца, - а еще что-нибудь об убийствах детей есть?
- Найдем, - мрачно ответил тот, и через полчаса Артем уходил с теплохода, унося с собой "Записку о ритуальных убийствах" В. И. Даля, "Воспоминания" князя Н. Д. Жевахова, "Убийство Андрюши Ющинского" Г. Замысловского и несколько других брошюр на эту тему.
Написав на скорую руку заметку о посещении агиттеплохода, он возвратился домой и погрузился в душехолодящее чтение. К середине ночи приобретенная на теплоходе литература была им основательно перелопачена. Из прочитанного получалось, что вплоть до последнего времени евреи использовали для своих религиозных обрядов кровь невинных православных детей. Для ее добывания ребенка сажали в бочку, утыканную изнутри гвоздями, и катали. Если же не было в наличии бочки, пользовались ритуальными ножами. Кровь была необходима для приготовления мацы "гезиры", свадебных яиц и других ритуалов. Владимир Иванович Даль сообщал в своей книге о еврейском обряде помазывания дверей в своих домах кровью пасхального агнца. Так, пишет он, "в 1857 году в Шидловце жиды окропили школу свою кровью замученного ими ребенка, что и записано в судебных книгах". Всего же в книге Даля приводится 134 случая документально зафиксированных ритуальных убийств христиан евреями в разных странах Европы, начиная с IV и по XIX век. На 1990-й год цифра пропавших детей в России приближалась по данным журнала "Родина" и газеты "Московский комсомолец" к полутора тысячам.
Артем просмотрел сделанные выписки и ему чуть не сделалось дурно. Неужели же все это не выдумки, а правда? Неужели Зинонск докатился до ритуального убийства? Вот тебе и "ни одного еврея в городе!" - вспомнил он слова, сказанные экскурсоводом в день его прибытия в Зинонск.
Он что-то припомнил и полез в сумку, откуда вынул средней толщины тетрадку, на обложке которой было написано: "Протоколы зинонских мудрецов". Ему ее дали тайно в приемной адвоката, посчитав, видно, за своего, но он ее так пока и не удосужился раскрыть и посмотреть - что в ней.
"А ну-ка поглядим, что тут мудрецы намудрили", - перевернул он страницу обложки.
"...Христиане созданы для обслуживания евреев..."
"...Еврей, убивший христианина, не совершает греха..."
"...Христиане отвергают закон Торы. Они должны быть убиты..."
"...Нужно обманывать христиан..."
"...Нужно снизить рождаемость у христиан..."
"...Нужно..."
Артему сделалось и вправду не по себе. Он отложил тетрадь в сторону, лег в постель и поплотнее закутался в одеяло. Ему было холодно.
"Я узнаю, кто убил Алешу Рожкова..." - сказал он себе и провалился в тяжелый, не несущий облегчения, сон без сновидений.
Пробуждение было поздним - не разбудили даже тирады громогласной соседки в адрес хулиганистого Мишки-Мойши, обижающего дразнящуюся Светку-Саррочку. Состояние было откровенно нерабочее, и он позвонил из автомата Бузулькину и попросил день за свой счет. Затем немного постоял на улице, подумал, сел в подошедшую "семерку" и поехал в дачный поселок.
На половине пути от города до дач он попросил водителя остановиться и вышел из автобуса. Зеленый километровый луг отделял крайние дома Зинонска от вытянувшихся вдоль реки дачный коттеджей. На самом крайнем участке возвышался новенький двухэтажный особняк с множеством балконов, лестничек и мезонинов. Артем двинулся к нему.
- Чей это такой дворец? - спросил он у владелицы одной из скромных дачек, вынесшей ему кружку воды.
- Этот? - оглянулась женщина на особняк. - Это глава районной администрации для своего сына выстроил. Неделю назад новоселье справляли - музыка на весь поселок гремела. Эта, как ее... семь двадцать, что ли? А потом костер на лугу жгли, за домом. Бочку нашу спалили. Лучше б мы ее и не продавали.
- Бочку? - вздрогнул Артем. - Какую бочку?
- Да была у нас бочка для засолки капусты, большая такая... Они пристали к мужу: продай да продай, он и уступил им. А они ее через день и сожгли на костре. По-пьянке, наверное. Шутка ли - всю ночь колобродили. Как только сам дом не спалили...
Поблагодарив женщину, Артем снова вышел на луг и, словно бы прогуливаясь, приблизился к забору интересующей его дачи. Метрах в десяти-пятнадцати от него действительно чернело большое свежее кострище, в котором он увидел несколько обгорелых обручей.
Остановившись возле него, он, будто в задумчивости, стал ворошить пепел подобранной невдалеке палкой и вскоре же обнаружил искомое. Два или три раза конец палки выносил на поверхность золы длинные почерневшие гвозди...
"Ну вот он и ответ", - подумал он и, отбросив в сторону палку, поспешил в город.
Пока он дожидался автобуса, пока возвратился в город, рабочий день подошел к концу. Сидорчука в милиции он уже не застал и решил позвонить домой Бузулькину. Ему не терпелось рассказать кому-нибудь о результатах проведенного расследования.
- Ну, приезжай, потолкуем, - откликнулся на его звонок Бузулькин, и Артем поспешил к нему.
- Понимаешь, все сходится! - горячась, излагал он редактору свои соображения. - Им надо было перед новосельем освятить дачу, а для этого по хасидским законам нужно помазать дверные косяки кровью невинного христианского мученика. Вот они и заманили к себе Алешу, купили у соседей большую бочку, назабивали в нее гвоздей, затолкали туда мальчика...
- Постой, постой, - остановил его Агей Петрович. - У тебя есть доказательства всему этому или это только твоя фантазия?
- Да ну какая фантазия! - вскипел Артем. - В золе костра, где они сожгли ритуальную бочку, полно обгоревших гвоздей, это что - фантазия?
- Ну, это еще ни о чем не говорит. Может, они просто жгли там какие-нибудь оставшиеся от строительства доски или опалубку. Ты ведь сам говоришь, что дачу только-только закончили строить, а после строительных работ всегда остается куча мусора. Да и потом... при чем здесь какие-то хасидские законы? Ты давай вот что. Иди сейчас домой и хорошенько выспись, а то ты какой-то не в себе. Ну, а завтра приходи в редакцию, и мы во всем, пункт за пунктом, разберемся. Но сегодня - спать, и никакой самодеятельности. Ты меня понял?..
Они попрощались, и Артем вышел на улицу. Стоял теплый августовский вечер, то там, то здесь слышался чей-то смех, дурашливые возгласы.
Сам того не заметив, он оказался под окнами у Ларчика. "Зайти, не зайти?" - запульсировала в голове привязчивая мысль. Он уже было почти решился шагнуть в подъезд, но вдруг поднял голову и замер на месте. На светлом фоне ее окна отчетливо обозначились слившиеся в поцелуе два силуэта - ее и Эдика, он сразу узнал его по короткой стрижке под "нового русского".
Отвернувшись, он пошел дальше. "Нужно рассказать все отцу Трофиму", - пришла вдруг идея, показавшаяся спасительной, и он поспешил в сторону церкви. Но храм был закрыт и, как объяснил сторож, всенощной службы сегодня не было, потому что батюшка Трофим, будучи депутатом, заседал сегодня в городской Думе.
Делать было нечего, постояв у металлической ограды храма Петра и Павла, Артем возвратился домой и улегся спать...
- Мойша! Мойша, засранец ты этакий, ты зачем это Саррочку обидел? - разбудил его на другое утро знакомый голос, и он встал и пошел умываться.
Когда он допивал чай, в дверь позвонили. "К соседям", - отметил он, продолжая завтрак. Но оказалось - к нему. Принесли повестку из милиции: "Предлагаем срочно явиться по такому-то адресу... кабинет такой-то..." - и Артем узнал номер кабинета Сидорчука.
Закончив трапезу, он надел куртку и отправился в отделение.
- А-а! Жду, жду, - завидев входящего в кабинет Артема, поднялся навстречу начальник милиции. - Есть для тебя одна приятная новость...
Он снова сел на место и достал из ящика стола конверт.
- Вот... один из задержанных нами карманников вчера сознался, что это он стащил тогда у тебя на рынке портмоне. Правда, паспорт он выбросил в речку, а деньги мы вот у него изъяли - как раз в соответствии с указанной тобой в заявлении суммой, - и он вынул из конверта пачку банкнот.
- Он что, до сих пор к ним не прикасался? - удивился Артем.
- Ну что ты! Это он уже новые у кого-то украл, - засмеялся Сидорчук. - Но ты ведь раньше других подал заявление, поэтому тебе сейчас первому и возмещаем ущерб, - и он подвинул деньги к Артему. - Но это еще не все. Вот, - он вынул из конверта новенький паспорт. - Теперь ты опять полноправный гражданин России. Поздравляю.
Артем взял документы и деньги и встал.
- Спасибо.
- Не стоит благодарностей. Иди получай расчет. Я уже позвонил в редакцию, там все готово. Так что можешь возвратиться домой и еще отдохнуть перед началом занятий. Прощай! - он широко протянул Артему свою огромную ручищу и, пожимая ладонь, поймал его взгляд и жестко добавил: - Теплоход будет на пристани в половине третьего. НЕ ОПОЗДАЙ...
ЭПИЛОГ
...До прибытия теплохода оставалось еще более двух часов, и Артем отдал их прощанию с Зинонском. Он прошелся по знакомым улочкам, посидел на аллейке, заглянул в монастырь.
"Залезть на прощание, что ли?" - взглянул он на колокольню. Затем снова, как и в тот первый свой день в Зинонске, поднялся по узким ступенькам до промежуточной площадки, снял с плеча сумку, а затем и куртку и, отыскивая в стенах выступы, выбоины и крючья, полез вверх. Добравшись до перекладины, прошел, балансируя руками, до края свисающей лестницы и легко поднялся по ней на самый верх колокольни. Окинул взором ставший привычным ему город, зеленые окрестности, речку... Посмотрел себе под ноги... И увидел портмоне.
Подняв его, он открыл кожаные корки и увидел свой паспорт и деньги. Как видно, сюда не лазили не только туристы, но и вездесущие местные пацаны.
Артем вынул из кармана деньги, которые он получил сегодня в милиции. Постоял, держа их в руке над краем площадки. Подумал, что по законам литературного жанра надо бы сейчас швырнуть их с колокольни на ветер и с чистой совестью уехать отсюда вон, но всё-таки еще раз посмотрел на них, положил к тем, что находились в портмоне, засунул его в карман джинсов и осторожно полез вниз. До теплохода нужно было еще заглянуть в церковь и попрощаться с отцом Трофимом.
...Благословившись на дорогу, он попрощался с батюшкой и, выходя из пустого храма, встретился в его дверях с почтальоном Тишкиным. "Ну вот, - мелькнула мысль, - хоть один прихожанин остался." И пошагал к пристани.
А почтальон Тишкин подошел к отцу Трофиму.
- Батюшка, - попросил он жалобно, - примите покаяние.
- Говори, чадо. В чем твой грех?
Почтальон перемялся с ноги на ногу и горестно вздохнул.
- Не Тишкин я, батюшка.
- Вот как? А кто же ты?
- Тишкинд... Рылся я вчера в старых бумагах и нашел там вид на жительство, выданный переехавшему из Могилева "равви Самуилу Тишкинду", моему, получается так, прадеду. Так что я - правнук раввина, батюшка.
- Ну, и... - задумался отец Трофим. - Чего же ты хочешь?
- Ничего. Евреем быть не хочу. Я Христа люблю...
- Вот и хорошо, - вздохнул батюшка. - Вот и люби. Господь милостлив. Он и не такие грехи прощает, простит и твое еврейство. Ты только не мучь себя этим. - И, пригнув себе на грудь голову Тишкина, он накрыл ее концом епитрахили и зашептал слова разрешительной молитвы.
...А с пристани в открытые двери храма долетел гудок отплывающего теплохода.