Пахомов Борис Исакович : другие произведения.

Иван Грозный (поэма)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Из истории русского народа. Входит в изданный в 2007 г в Кишиневе сборник "Поэмы (Смутное время)"

   Иван Грозный
   Записки летописца
   []
   1.
   Остервенясь в бесплодье жён,
   Бунтуют государи.
   И не один был поражён
   Сией греховной хмарью.
  
   Но то Всевышний ведь не дал
   Сыночка или дочку,
   И на супруге, как вандал,
   Не стоит ставить точку.
  
   Терпи, молись, не сетуй, брат,
   Приидет миг счастливый.
   Пред Ним покайся: "Виноват!"
   И Он подарит диво.
  
   Увы, не всякий - друг лампад
   И келии смиренной.
   Он боле злу и гневу рад
   И выспренности бренной.
  
   Перешагнёт через одну
   Бесплодную: так надо!
   И сонм других пошлёт ко дну
   И ждёт дитя в награду.
  
   И, наконец, он набредёт
   На то, что так он алчет...
   Но как впоследствии народ
   От выбора заплачет!
  
   ...Был в браке целых двадцать лет
   Великий Князь Василий,
   Но дни бессвязные, как бред,
   Детей не приносили.
  
   И плакал он, и злился он:
   Супруга виновата!
   Мол, кто потом взойдёт на трон,
   Чтоб брат не шёл на брата?
  
   В своих уделах-то и то
   Те неспособны править!
   Такая казнь Руси за что?
   Желаю мира я ведь!
  
   Безумец я иль супостат,
   Соломонию - в постриг!
   Хотя уже звучит набат
   Неудовольствий острых.
  
   Пустынный инок Вассиан,
   Ревнитель брака зелья,
   Пусть будоражит россиян
   В Волоко-Ламской келье!
  
   И на ревнителей на всех
   Найду я враз управу!
   Хоть то, что делаю я - грех,
   Грешу я за державу.
  
   ... И Суздаль принял, заключил,
   Несчастную царицу.
   Всяк, не приемлющий причин,
   Стал за неё молиться.
  
   Но слух пошёл и поплыла
   Молва в миру нестылом:
   Она беременна была
   И разродилась сыном.
  
   А вдруг и вправду то - не ложь
   И Князь стал нищ. С котомкой!
   И не вспорол скольких бы нож
   Литовского потомка?
  
   Родил тот постриг и царя,
   И грозного Малюту.
   И только им благодаря,
   Рыдалось век кому-то.
  
   И только им благодаря,
   Потом настала смута:
   Итоги Грозного-царя
   И грозного Малюты.
  
   2.
   Хоть по церковным всем делам,
   Расторгнув узы брака
   Вторично стать супругом вам
   Не грезилось, однако
  
   И в те далёкие года,
   Как честные ни бились,
   Законы твёрдые всегда
   Священно обходились.
  
   Не исключением стал Князь,
   Великий Князь Василий:
   Его, Великого, в сю грязь
   Священно опустили:
  
   Митрополит благословлял
   На брак с Еленой Глинской,
   И к изумлению бояр
   Стал Князь с литовкой близким.
  
   Бедняга ждал, что будет сын,
   Коль взял он молодицу.
   Но дело не было простым:
   Всё не несла царица.
  
   Она молилась, как могла,
   Три долгих-долгих года...
   И вдруг над ней исчезла мгла,
   Исчезла непогода.
  
   Взошло светило: Иоанн,
   Царь будущий наш, Грозный,
   "Велик добром и злом. Тиран" -
   Историк скажет поздний.
  
   Рожденья боль перенося
   (В истории писалось),
   От грома с молниею вся
   Россия содрогалась.
  
   ... Чрез десять дней крещён был сын -
   Свершалось в Лавре действо -
   Столетним иноком, Босым,
   На Славу и Злодейство.
  
   И тот, кого сам Бог ласкал,
   Впал ярко в жизни трепет.
   И не проглядывал оскал
   Сквозь тихий детский лепет...
  
   Пройдёт три года-то всего
   И бедная царица
   Вдруг потеряет своего
   Защитника-кормильца:
  
   Охота, люд, пиры, родня
   И вдруг какой-то чирей...
   И он - в гробу! За три-то дня!
   Вот как тогда лечили!
  
   А трон российский получил
   Властителя - Иоанна:
   Не полетам пришёлся чин -
   В три года. Слишком рано.
  
   И стала править его мать,
   Великая Елена.
   Со всех сторон ей пела знать:
   "Гляди, вокруг измена!"
  
   И эта юная вдова
   Всего в четыре года
   Не ввергла царский трон едва
   В лихую непогоду.
  
   Дел достохвальных её новь
   Затмили гласом бранным
   Её тиранство и любовь
   К Телепневу Ивану.
  
   Ей тайно в пищу яд был дан:
   У свиты нету срама.
   И плакал маленький Иоанн
   На отпеваньи мамы...
  
   3.
   И на Россию тень легла
   Безвластия лихого,
   И самовольства злая мгла
   Сковала Русь в оковы.
  
   Притворщики - веков напасть! -
   Булаты обнажили,
   Спеша по-своему припасть
   К кровавой власти жиле.
  
   Пошла гулять по людям месть,
   И Правда затужила.
   Залютовали Казнь и Лесть,
   Кровь застывала в жилах.
  
   И Дума правила страной,
   А в ней - боярин в силе -
   Всем заправлял. Никто иной,
   Как Шуйский. Князь Василий.
  
   ...Уже он мнил себя царём
   Средь козней, гнева, казней,
   Но смерть отметилась на нём
   Своей печатью грязной.
  
   И подхватил кормило брат,
   Иван Васильич. Дерзкий.
   Пороков разных тайный клад.
   Охоч до власти блеска.
  
   Он довершить стремился месть
   Над недругами клана,
   И не одна всплывала весть:
   "Почил такой-то рано".
  
   Он в Думе - деспот.
   Во дворце - единственно нахален.
   С печатью чванства на лице.
   Один в стране хозяин.
  
   Он пред Иоанном не стоял:
   Садился в спальне. Хуже:
   Он в его кресло ноги клал,
   Разваливался тут же.
  
   Он грабил царскую казну.
   Его клевреты - земли.
   Насильем люд пускал ко дну
   И разуму не внемлил.
  
   Он, в мятеже врагов ища,
   К царю врывался в спальню.
   Державный отрок, трепеща,
   Молился за опальных.
  
   Всё видел юный Иоанн,
   Впивал всё, как в утробе.
   Не в то ли время был он зван
   К Жестокости и Злобе?
  
   Осталось малое дитя
   Без папы и без мамы.
   И вспомнит много лет спустя
   Свои, чужие драмы.
  
   Он вспомнит, сердцем очерствев,
   Свирепство Шуйских лютых,
   И заиграют свой напев
   Опричники Малюты...
  
   4.
   Всему приходит свой конец,
   И всем. Под Богом ходим.
   Ивана Шуйского венец
   Угас, как сыпь на сходе.
  
   Но не исчезла власть сполна:
   Её осталось жало.
   А знать боярская, она
   Металась и стонала.
  
   Ков клана Шуйских лишь возрос:
   Иван, Андрей и Фёдор,
   Которых брат Иван вознёс.
   И каждый был недобр.
  
   Особо славился Андрей:
   Столь наглый, сколь жестокий.
   Он был средь братьев матерей:
   Хранил злых дел истоки.
  
   Один боярин, Воронцов,
   Любим был Иоанном.
   Для братьев Шуйских, подлецов,
   Сей факт стал нежеланным:
  
   Они при отроке слугу,
   Как псы борзые рвали,
   И показали, что врагу
   От них спастись... Едва ли!
  
   Молил, молил их Иоанн
   Не мучить Воронцова,
   Не внял мольбам жестокий клан:
   Не ведал он такого.
  
   В душе ребёнок лютовал:
   Позор бесправной доле!
   И мыслей бешеных отвал
   Всё рос и рос в неволе.
  
   Ему тринадцать было уж:
   Разбег вот-вот начнётся!
   Уже - не мальчик. Но не муж.
   Ещё от клана гнётся.
  
   Но ярость мечет имена
   Пращой в больную память,
   Чтобы потом вернуть сполна
   И плаху жить заставить.
  
   Ему б мечтать о чём ином:
   Желанном и далёком.
   Но он во снах разил мечом
   И кровь текла потоком...
  
   Во снах от крови был он пьян,
   От мести - как услады.
   И тишина от свежих ран
   Была ему наградой.
  
   А Шуйских клан всё исподволь,
   Всё тешил его страсти,
   Чтобы не чувствовал он боль,
   А им чтоб быть у власти.
  
   И в этой буйной слепоте,
   Как в неге онемелой,
   Весь этот клановый вертеп
   Вершил страною целой.
  
   А юный отрок жёг огнём
   Зверей. И мучил кошек.
   Резвился всласть: давил конём
   И жён, и малых крошек.
  
   Хвалили братья: "Вот он, смел!
   Вот мужественный воин!
   Наследник славных ратных дел!
   Благой судьбы достоин!"
  
   Какая светлая любовь
   Без длительной разлуки!
   Одни лишь кровь да власть, да кровь...
   Живых стенанья, муки...
  
   От его дерзостей любых
   Они безмерно рады:
   Чтоб угожденья помнил их
   И позабыл досады.
  
   Но отрок этот вперекор,
   Лишь их досады помня,
   Для них острил уж свой топор
   И прятал мести комья.
  
   А братья Глинские, дядья
   (По маме) Иоанна,
   Уже решили, что ладья
   России кружит странно:
  
   Как будто кормчий есть в ней, но
   Её влечёт в пучины.
   Прядёт, прядёт веретено
   Интриги да кручины...
  
   "Россия ждёт тебя, царя!
   Пора с колен встать, парень!
   Тогда тебе благодаря,
   По клану мы ударим!
  
   Россия ждёт тебя, царя,
   И от тебя ждёт слова!
   Чтобы тебе благодаря
   Сбить шуйские оковы!" -
  
   Шептали Глинские мальцу.
   Шептали про улики.
   И по недетскому лицу
   Пошли изгибы дики:
  
   "Я - пленник их! Но слышу хруст
   Костей дробимых их я!
   И крик от мук их из их уст
   Да вечно не утихнет!"
  
   Тут уже Глинские пошли
   От страха мелкой дрожью.
   И запетляли колеи
   Меж правдою и ложью...
  
   ...Андрея Шуйского - итог -
   Псарям на казнь отдали.
   И грозный (в праведности) Бог
   Молчал из своей дали...
  
   5.
   И вот ему семнадцать. Как
   Пьянят весны намёки!
   И за кулисы спрятан враг
   И дней удел жестокий.
  
   И люд, кишащий во дворце,
   Почуял шумы тайны
   И на его сплошном лице
   Застыло ожиданье.
  
   И штора тайны перед ним
   Мала, как занавеска,
   И видит люд державный нимб
   И яркость его блеска.
  
   То царь Иоанн венчаться рад:
   Пришла пора желаний!
   И никаких пред ним преград:
   Соблазн любви - бескрайний.
  
   Природа, токи бытия
   В бескрайнем жизни море...
   И его царственное "я"
   Всплыло, природе вторя.
  
   И дьяки мудрые врассып
   На Русь, как мухи, пали:
   Алмазы девичьей косы
   Для отрока искали.
  
   И дочь Захарьиной, вдовы,
   Нашли. Анастасию.
   Но счастья дождь с Небес, увы,
   Не хлынул на Россию:
  
   Иоанн пороками блистал,
   Как церкви - алтарями,
   А его власти пьедестал
   Блистал не янтарями.
  
   Тьма прихотей, забавы, гнев,
   Опалы, казни, страхи,
   Россию наголо раздев,
   Толкали её к краху.
  
   А коли власти царской нет,
   Любая вошь - вот власть вам!
   Корысть, бандитсво, полный бред
   Вершат всем государством.
  
   И этот пир шальной чумы
   Ведёт в провал кровавый,
   Страну доводит до сумы,
   Но не до грани Славы.
  
   И чтоб надежды глас возник,
   Чтоб брезжило спасенье,
   В судьбу ворваться должен крик,
   Как гром, как потрясенье.
  
   И этим криком стал пожар:
   Москва - в огне! Свершилось!
   И её углей страшный жар
   Воспламеняет... милость!
  
   Иоанн вдруг кается в грехах:
   Пожар - то Неба кара!
   И бьёт ся в грудь. Не впопыхах,
   И не под властью жара!
  
   Прозрел сей отрок, аки спрут,
   Какого укусили.
   Явил печаль свою и тут
   Боль изъявил к России.
  
   И с этой даты жизнь вся в ней
   Не венчана позором.
   И собирание камней
   Явилось делом спорым.
  
   Родил "Судебник" юный царь,
   Явив и ум и волю.
   Сей государственный плугарь
   Вспахал законов поле.
  
   "Теперь я ненавижу зло
   И славлю добродетель -
   Творенье дел моих, не слов.
   И Бог тому свидетель!"
  
   Цитата дня его в веках
   Должна б остаться власти,
   Но на её чумных руках
   Столетья - кровь и страсти.
  
   Грядущий мир да будет нов!
   Пусть рушатся оковы!
   И слава шаткая веков
   Да сгинет в жизни новой!
  
   ... Устроил царь не только Cвет,
   Но Веру - дням в угоду:
   Собор Стоглавный много лет
   Плоды давал народу.
  
   И Шмитт-саксонец шёл в Москву
   С искусствами Европы,
   И обучались мастерству
   Никиты и прокопы.
  
   Делам полезным несть числа:
   Врачи ли, толмачи ли...
   Круги от царского весла
   По всей Руси поплыли...
  
   А между делом, как бы в лёт
   Таких полезных истин,
   Знать будоражила народ:
   Вон тот, мол, ненавистен.
  
   Шептали Шуйские в углах,
   Мир поджигая с плошки:
   "Колдунья Глинская пожгла
   Москву до головёшки!
  
   Тиранят Глинские страну!"
   (Тиранили, но с ними!)
   И, нарушая тишину,
   Мятежники бурлили.
  
   И тут уж Глинских клан - в расход!
   И Шуйские - у власти!
   И плутовство - наоборот!
   Такие вот напасти.
  
   Терпи, Россия, и молчи
   От века и доныне:
   Тобою правят палачи
   А то и подставные.
  
   А мы, народ, - в плену у грёз.
   Всегда в плену утопий.
   И мучит нас один вопрос:
   "Мы - главные в Европе?"
  
   Мы - самый тот великий "Он",
   Чьё имя - на скрижалях?
   Но наяву мы видим сон,
   Как нищета нас жалит.
  
   А Шуйско-Глинская братва
   С Невы ли, с Волги ль, с Камы ль,
   Как ненасытная плотва,
   Русь жрёт и жрёт упрямо.
  
   Веками наш удел - сума.
   Живём в навозной куче.
   И нас История сама
   Всё ничему не учит...
  
   6.
   ...Когда твой прадед был в плену
   Казанского Махмета
   И много раз в ту старину
   Белел от мук за это,
  
   Когда все сто пятнадцать лет -
   Татарские набеги,
   Ужели от обид и бед
   Ты б предавался неге?
  
   Ведь за тобой - твоя страна.
   Лежит во тьме печали,
   В полон насилью отдана.
   Тут чувства б не смолчали.
  
   А долг твой не родил бы стыд?
   Месть не запела б гневно,
   Что в страхе прячешься в кусты,
   Как нежная царевна?
  
   Ты уж не юн: ты - царь и муж.
   И в двадцать два - не плачут.
   И коли взялся ты за гуж,
   То не пеняй на клячу.
  
   Иди, как путник, за звездой,
   Черти свою дорогу.
   Ты - стройный тополь молодой,
   А не старик убогий.
  
   ..."Хочу покоя христиан,
   Но не зловещей славы.
   Иду походом на Казань,
   Иду я в бой кровавый.
  
   Пусть бьют в набат, пусть грозный гуд
   Пробудит нас на битву.
   И пусть татары побегут
   От пуль и от молитвы.
  
   И пусть татары побегут...
   В церквях зажгите свечи!
   Зови на битву, грозный гуд!
   Зови скорей на сечу!
  
   Спасти Россию от врагов
   Свирепых, вечных, грозных -
   Я вижу, мой удел таков.
   Долой сию занозу!"
  
   Был Иоанн в решеньи яр
   И страстен, и упорен.
   И на сомнения бояр
   Ответствовал: "Я - воин!"
  
   Он сам возглавил свой поход
   И в воздухе незримом
   От копий дрогнул небосвод,
   И пыль восстала дымом.
  
   7.
   Но крик победы он исторг
   Не скоро, как ни бился:
   Четыре месяца восторг
   В душе его томился.
  
   Казань стояла, как скала,
   Отчаянно и твёрдо.
   Татары с криками "Алла!"
   Крушили русских орды.
  
   Ужасный залп, каменья, вар -
   Казанских стен ответы -
   Бодрили яростных татар,
   Их зовы к Магомету.
  
   Но всё же русские вползли
   На стены и на башни,
   И хлынул сабельный разлив:
   Сходились в рукопашной.
  
   Татары бешено секлись
   Булатами, ножами,
   И расползалась крови слизь
   Громадой урожая.
  
   Татары резались, крича,
   Вопя в ужасной свалке,
   И реки цвета кумача
   Текли, как встарь, на Калке.
  
   Дрались на улицах кривых,
   В домах и на заборах,
   И тел живых и неживых
   Везде валялся ворох.
  
   Но тут пыл русских поутих,
   Татар не воевали:
   Прельстясь сокровищами их,
   В грабёж азартный впали.
  
   Ожил, кто ранен, мёртвый. Всяк.
   Трус, кашевар, служивый.
   Их пыл и в смерти не иссяк
   К корысти и к наживе.
  
   Алкали все добыть меха,
   Сокровищ, тканей, злата.
   Мели подряд всё впопыхах,
   Что подлые пираты.
  
   Громили лавки и дома
   (Достоин-недостоин),
   Цвела сплошная кутерьма:
   Чин путался и воин.
  
   И каждый в стан тащил, что взял,
   И возвращался снова.
   И беспрестанно зрел накал
   Сознания больного...
  
   И побежало войско вспять:
   "Секут, секут татары!"
   И государь не мог понять,
   Овец ли то отары?
  
   Но не подумал о конце
   Великого Похода,
   Явил лишь ярость на лице
   И всё такого рода.
  
   Вскочил на бранного коня
   И удержал бегущих,
   Мечом по главам не звеня,
   Явив великодушье.
  
   И уж казанцам не помочь:
   Нет у судьбы ответа.
   И для татар настала ночь
   Российского рассвета...
  
   8.
   Когда до Нижнего дошли
   (В возврате из Похода),
   Царю Иоанну поднесли
   Вино иного рода:
  
   Царевич Дмитрий был рождён
   Женой, Анастасией,
   И вот обрёл наследство трон
   И в радости Россия.
  
   И спрыгнул царь Иоанн с коня,
   Обнял Траханиота
   И плакал в радости, ценя,
   Что Небо - за него-то!
  
   И царь тут сам не сгоряча,
   А истово, ко благу,
   Одежду с царского плеча
   Дал вестнику в награду.
  
   И дал боярину за весть
   Коня, как вихрь, лихого...
   Но не поставил точку здесь:
   Обнял Василья снова.
  
   Чтоб радость светлую нести
   России и царице,
   Молился в храмах по пути
   В любезную столицу.
  
   И когда въехал он в Москву,
   Толпой теснимый граждан,
   То лицезрел он наяву,
   Что он любим тут каждым.
  
   Всяк руки-ноги целовал,
   Толпа вся разодета,
   И слышо, люд как восклицал:
   "...Заступник! ...Слава! ...Лета!"
  
   И ехал гордо Иоанн,
   И клал он всем поклоны,
   И был он в славе честной пьян,
   В народной и законной...
  
   9.
   Но жизнь загадками полна,
   Недолго сладко блещет.
   То в ней душа от чар пьяна,
   А то от зла трепещет.
  
   То ты встречаешь милый взор,
   Колдует голос нежный,
   То видишь с некоторых пор
   Лишь зло да дух мятежный.
  
   ...Как раз в тот год явился мор,
   Всё мёл, что твоя сеча.
   И Псков, и Новгород топор
   Сей язвы искалечил.
  
   Беда другая - вот она:
   Казанцы - змеи в травах!
   И эта царства сторона,
   Что отсвет дней кровавых.
  
   Вон воевода Салтыков,
   Татар смиряя войском,
   Полон испил в тисках оков
   И пал за Русь геройски.
  
   Он был зарезан на виду
   У всех татар Казани.
   И принял казнь не как беду, -
   Как дар, не наказанье.
  
   Не мог царь в язвах изнемочь:
   Недуг сей не положен,
   Пусть даже в царстве властна ночь!
   Но царь был всем тревожим.
  
   И когда мор сомкнул свой зев
   И стихли чуть татары,
   На Иоанна, озверев,
   Пал молот чьей-то кары:
  
   Его в каких-то двадцать три
   В могилу в колеснице
   Болезнь, застрявшая внутри,
   Несла безумной жрицей.
  
   Уж изощрённый стонет меч
   По его трону, власти,
   Уже готовят горы свеч,
   Чтоб отпевать... Вот страсти!
  
   Уж завещанье пишет он:
   "Во власть войдёт Димитрий",
   Уж нижет бунт боярский сонм
   На царственной палитре,
  
   Уж возмущаясь и ярясь,
   Но в бунт ещё не веря,
   Слабея, мечет царь во мразь
   Ножи - оскалы зверя,
  
   Но тут, о чудо! Волшебство!
   Его Природа лижет,
   И силы царские его
   К нему спешат всё ближе.
  
   И вот они бушуют в нём,
   И вот он, царь, не распят.
   И вот уже горит огнём
   Его терзавший аспид.
  
   Истома долгих, долгих мук
   И хлад могильный рядом
   Не запятнали его рук
   Ни кровью и ни ядом.
  
   Он все простил: живи, любя!
   Ко всем явил он милость.
   И снова, к царствию придя,
   Взял власть, что покосилась...
  
   10.
   Когда болел, то дал обет
   (Давать их - он любитель):
   Для устраненья поздних бед
   Пойти с семьёй в обитель.
  
   Смиренным кельям бить поклон
   Молиться, ждать и слушать,
   Как чистый колокола звон
   От скверны чистит души.
  
   Когда средь сосен вековых,
   Он Небо сотрясает,
   Вот тут Господь дарует миг,
   Когда душа - босая.
  
   Душа раздета догола,
   И нет в ней зла, лишь - пламень.
   А зло и всяческая мгла
   Стекают в серый камень.
  
   И там, в Кириллове, уют
   Блаженство и прохлада.
   И нет там лжи, боярских пут,
   И править там не надо...
  
   Мечтал так царь. Но Максим Грек
   (Из "Сергия Святого")
   Погибель Дмитрия предрек,
   Коль царь хлебнёт такого.
  
   Но Иоанн желал идти,
   Не внял, как сын, пророку.
   И взял Димитрия в пути
   К себе Господь до срока.
  
   Пришёл довременный конец.
   Ах, мать, Анастасия!
   Когда достиг Москвы гонец,
   Рыдала вся Россия...
  
   Вещала птица-Гамаюн:
   "Угодно Року свыше,
   Чтоб через девять полных лун
   Иоанн-царевич вышел"
  
   И было так. И полилось
   На подданных Иоанна
   Сплошь милосердие. Не злость.
   Оно лишь лечит раны.
  
   ...Меж тем - Ливония у ног,
   Усмирены татары -
   К тридцатилетию итог.
   Иоанн - не юн. Не старый.
  
   Тринадцать лет уж в браке он,
   В любви к Анастасии.
   Уж Фёдор, сын второй, рождён,
   И дочка, Евдокия...
  
   Живи и радуйся. Дай Бог!
   Во благо всей России.
   К тридцатилетию итог:
   Ушла Анастасия!
  
   Как Небо жаждет перемен!
   И это его право!
   То влево крен, то вправо крен.
   Бесславие и слава!
  
   Обрушен стержень царский. Крах!
   Струна рвалась стальная!
   Он шёл за гробом, как в цепях,
   Так жалобно стеная...
  
   И здесь - конец счастливых дней.
   Иоанна и России.
   Венцом печали стал на ней
   Уход Анастасии...
  
   11.
   Вот казнь - наушники! Беда!
   Вливают столько яда!
   Вовеки впредь, потом, всегда
   Как их иметь не надо!
  
   Их зависть - это злой кошмар.
   Их хитрость - просто чудо.
   Коварство, зло - то от татар.
   Предательство - Иуды.
  
   Попал Иоанн в злодейства сеть.
   Повержен так впервые:
   Успели ближние напеть
   Про чары роковые:
  
   "Твои Адашев и Сильвестр
   Тебя зачаровали.
   И жаждут власти! Вот те крест!
   Но ты поймёшь едва ли!
  
   Они убивцы (прячут лик!)
   Твоей супруги милой.
   Так и тебя легонько вмиг
   Домчат тож до могилы!
  
   Коль не избавишь царский трон
   От сей, как мор, напасти,
   Мир возопит от похорон
   Твоих и твоей власти!"
  
   И дальше - больше. Больше. Яд
   Царю, как сок, вливался.
   Так день за днём. И гнев царя,
   Как пламя, занимался.
  
   И гнев царя стал жечь. Палил,
   Рождая сплошь пустыню.
   И все, кто предан был и мил,
   Отступниками стыли.
  
   А яд вливавшие, свой путь
   Всегда одним венчали:
   "Довольно слёзы лить, забудь,
   Про беды и печали.
  
   Здоровье надо поберечь.
   Забудь скорее горе!
   Тебе держать ещё свой меч!
   Оставь печаль!" И вскоре
  
   Забыл Иоанн недавний стон
   И плач свой по супруге.
   В пирах, в распутстве "плакал" он,
   В тиранстве и испуге.
  
   Но хоть Адашев и Сильвестр
   Укором были в блуде,
   Всё ж хор наветчиков, оркестр,
   Пел громче. Пел о чуде.
  
   И чудо было. День и день:
   Текла от казней плаха.
   И на Россию пала тень
   Стенания и страха.
  
   А кровь - в темницах, не в боях.
   И чудо созревало:
   В церквях, в Кремле, в монастырях,
   Сгубил он душ немало.
  
   Ещё - в Ливонии война,
   С Литвой и так - со шведом.
   (Тут жизнь заслугами полна.
   Природный ум шёл следом).
  
   Ещё и брак. Второй уже.
   С княжной черкесской. Счастье!
   Всё вёдро грезилось душе.
   Да обрела ненастье.
  
   Была красивою княжна,
   Да нрав был дик. Как кошкин.
   Душа жестокости полна,
   Ну а добра - что в ложке.
  
   И брак не вышел, стал стеной:
   Царь ждал Анастасию.
   И свой ковчег творил, как Ной:
   К ней мысли уносили...
  
   12.
   Бежать на Запад - клич не нов
   Давно уж для России,
   И от её родных оков
   Так ноги уносили.
  
   Тогда и позже, и теперь
   Бежит народ на Запад.
   Не от вины. А просто зверь
   Залюбит насмерть в лапах.
  
   А зверь в России - это Зверь.
   Его дыбы и дыбы,
   Какою мерой их не мерь...
   Измерить не смогли бы.
  
   Такой отведал не один
   Наш соплеменник власти:
   С утра он - "по хорошу мил",
   А к вечеру он - аспид.
  
   А ночью может быть он взят
   Под громкий плач домашних,
   И навсегда прощальный взгляд
   Застынет в муках страшных.
  
   И тот, кто мог бежать, бежал,
   Велик ли был он, мал ли,
   Чтоб Некто на кол не сажал
   И кости б не ломали.
  
   ...Боясь попасть в иоаннов бред -
   Тиранства перегрузки -
   В Литву бежал из града Дерпт
   Царя любимец, Курбский.
  
   Бежали многие. Не вдруг.
   Попавшие в опалу.
   Но бегство Курбского - недуг
   Царёву пьедесталу.
  
   Имел князь Курбский столь заслуг,
   Столь знаменит был в славе,
   Что перехватывало дух,
   Какой позор державе!
  
   ...Обмен был письмами. И брань.
   И язвы суесловья.
   Не стало только меньше ран
   Боярского сословья.
  
   Гнев бил царя до синих стуж,
   Царь требовал доносов,
   А поле из боярских душ
   Готовилось к покосу...
  
   И вдруг царь едет, как бежит.
   Обозом. Но куда же?
   Со всеми чадами спешит.
   С полком из конной стражи.
  
   Осел в Коломенском. Декабрь.
   Ему - тридцать четыре.
   Зима. Дожди. Погода - хмарь.
   И он - с душой не в мире.
  
   "Молиться надо. Горечь зла,
   Быть может, канет в Лету...
   Судьба в потёмки завезла...
   Не верен я обету..."
  
   А через месяц Иоанн -
   Письмо в Москву. Народу.
   В нём в объясненьи действий - рьян.
   И пишет им в угоду:
  
   В дни малолетствия его,
   Боярское правленье
   Желало только одного:
   Народа ограбленья.
  
   О том пеклись, чтоб себе - всласть,
   Отечества не зная,
   И эта пагубная страсть -
   Беда в стране сквозная.
  
   А коли царь (один!) свой гнев,
   Таким злодеям кажет,
   То духовенство, нараспев,
   Их белой сажей мажет.
  
   А гнев царя - не на людей,
   Не на купцов без лести.
   Но пусть боярин--лиходей
   Не минет твёрдой мести!
  
   "И не хотя измен терпеть, -
   Иоанн в письме том пишет, -
   Покинул царство я теперь,
   Ушёл туда, где тише.
  
   И пусть мне Бог укажет путь:
   Покинуть царство или
   В боярской власти утонуть,
   Во зле её и силе."
  
   "Страшней тиранства - без царя!" -
   Пришла столица в ужас.
   И мысли той благодаря,
   Вошла в движенье, тужась.
  
   И в напряженьи том она,
   Челом бия и плача,
   Была Иоанну отдана
   Под страхом. Наудачу.
  
   Ведь царь условие изрек:
   Казнить тех невозбранно,
   Изменник кто. Но Имярек
   Мог стать им поздно-рано.
  
   Но из бояр никто не встал,
   И не сказал, что "против".
   Лишь только б царству - пьедестал,
   А гнев... Он перебродит.
  
   Опала, смерть... Всё то - не в счёт.
   Царя вернуть бы царству...
   Смиренных жертв река течёт
   На помощь государству.
  
   И въехал вновь в столицу царь,
   Лицом свиреп и мрачен.
   И чёрный ворон злое "Карр!"
   Кричал истошно в плаче.
  
   И был рождён царём оплот:
   Опричники-тираны.
   А ими мог быть только тот,
   Кто предан Иоанну,
  
   Кто знать не знал отца и мать,
   Готов исполнить волю,
   Чей род был низок (даже - тать!),
   Кто брал или неволил.
  
   И стало всё сходить им с рук,
   Нигде на них - управы.
   Один лишь Дьявол был им друг,
   Сам Сатана кровавый.
  
   Любой мог схвачен быть и бит,
   Разграблен или выслан,
   И мутный вал глухих обид
   Катил по чёрным мыслям...
  
   ...О ком мы плачемся? О ком?
   О ком страдаем слёзно?
   О неподсудном нам "Райком"?
   О власти одиозной,
  
   Где ты - бесправнее раба -
   Презрительно освистан,
   Где твоя красная судьба -
   Колодезная пристань?
  
   Где прадед твой и не купец,
   Но соловецкий узник,
   И где за главного - подлец
   Микитка-кукурузник?
  
   О Времена, о Времена!
   О Времена, о Нравы!
   Ты повторяешься, страна!
   Торишь свой путь неправый!
  
   И от Истории свой лик
   Таишь в бетоне-стали:
   ИоАнн - твой Первый Большевик.
   Твой Первый Ленин-Сталин!
  
   ...Царь убивал, судя, и вскользь.
   Налево и направо.
   И тот, в кого вбивал он гвоздь,
   Смирялся с царским правом.
  
   И корчась в муках, на колу,
   У самого у края,
   В молитвах слал царю хвалу.
   Прощал всё, умирая.
  
   Все в трупах: Волхов, Тверь, Шексна,
   Москва-река... Стихия...
   Покорнасть дикая одна...
   Безмолвная Россия....
  
   И - мор. Как кара. С ним и - глад.
   Как бант в его петлице.
   И крымский недруг без преград
   Творит пожар в столице.
  
   А царь, бежавший в Кострому,
   Свой зад спасая праздный,
   Всем, кто спасёт его Тюрьму,
   Вручит в награду... казни.
  
   Ты повторяешься, страна!
   Страна угля и стали!
   Во вновь лихие времена
   Казнить не перестали!
  
   И шед на казнь (вождя дар - жизнь!),
   Несчастные кричали:
   "Мы все умрём за коммунизм!
   Наш вождь - товарищ Сталин!"
  
   И вот вам кара вслед: Война.
   И вождь - в её петлице.
   И уж почти что отдана
   Врагу Москва-столица...
  
   И вождь, бежавший (на день ли?)
   В Самару ль, в Кострому ли...
   Все тайны красные земли
   В могилах утонули...
  
   Но вот как в подвиге народ
   Придёт к Победе, Праздник
   Ему даст вождь "наоборот":
   Подарит многим казни...
  
   О бессловесная страна,
   Безмолвная Россия!
   Покорность дикая одна
   Да спящая стихия.
  
   Проснёшься ль ты когда-нибудь,
   Чтоб смыть упрёк мой слёзный?
   Иль для тебя один лишь путь -
   Страдать и быть обозной?
  
   18.08.2005 г., Кишинёв
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
   52
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"