Пауки
(Современная драма)



Когда Пятнистый (как от Сатаны)
Молчал, притихший, глядя исподлобья
На гроб в цветах с Правителем Страны,
Он для нее уже рождал надгробье.

Свой начинал он Времени отсчет,
В потемках Тайны он творил свой Камень.
Не тот, что в сказке: сжал и потечет,
А чтоб разбить Страну им вместе с нами.

Так зарождалась смута наших дней,
Так ее тихо, траурно и хлипко
Под громкий Реквием и скорбный пляс теней
Совсем неслышно скрипнула калитка.

И вся Страна: И я, и ты, и он - 
 В Его мозгу распятые на плахе.
И нашу жизнь под крики, плач и стон
Он рвал уже, как ворот от рубахи.

Стоял он, чист над гробом. Без грехов.
Не проявляя закипавшей страсти.
И только легкий аромат духов
Чуть выдавал больную жажду власти.

И лик его светился, как луна.
От света гроба. И пятно краснело.
И мне казалось: вот он, Сатана,
И я глядел в Пространство онемело...

И видел я в нем собственную тень,
В той глубине, где нету постоянства.
И в ней - Страну, слетевшую с петель,
И где сместилось Время и Пространство.

В той глубине все так обнажено:
Один цинизм. И нет на Ложь запрета.
В той глубине лишь ненависть - пшено,
И ни одна душа там не согрета.

В той глубине - Истории изгиб
С пылающими войнами годами,
И стоны тех, кто жив, и кто погиб,
И феврали с неправыми судами.

Там не бунтует соками лоза,
И не накапливают силу ее корни.
И говорят там больше за глаза,
И все свирепы. Но на вид покорны.

И ты живешь там будто на суку,
И он вот-вот-вот под тобою треснет,
А феврали летят и на скаку
Горланят пьяно хором свои песни...

... И стало так: пришли и глад и мор,
Настало время расовых отличий,
И из дремоты хлынул на простор
Безумный хмель в неодержимом кличе.

Толпа решала: Ветер или Дождь.
Крестом ли метить твой почтовый ящик.
И бесновался самозваный вождь
("Долой манкуртов!") среди темной чащи.

И каждый в чаще был и зол, и рад.
Прохожих тоже, глядь, а слово косит.
И толпы мчали, словно на парад,
Поставить точку в избранном вопросе.

"Вперед, на Юг! На степи! На Буджак!
Мы их проучим: захотели воли!"
А там, в Буджаке, в них из пушек ж-жах!
И утонула тишина в расколе.

"Вперед, за Днестр!" (уже на танках Ход).
И поплыли по водной глади трупы...
Вождь ликовал в тот окаянный год,
Но верил люд в конец той бойни глупой.

Конец войне... Но боли - не конец.
И пусть войны разбита колесница,
Но кровь людей еще хранит свинец,
И поминальный плач никак не прекратится.

Вдова-девчонка... Черный лик в окне...
Холодный дождь шумит, с небес стекая...
Медаль... И муж, погибший на войне...
Такая "Слава"... И Печаль такая...

"Не изменяй с другим мужчиной мне!" - 
Просил ее он перед этой бойней...
Вдова-девчонка... Черный лик в окне...
Такие метки оставляют войны...

А главари, пославшие на смерть,
Они - цветут. Они совсем не плачут.
И не поглотит их земная твердь,
Не остановит в их безумном скаче...

Они толпе внушают: "Вон чужак!"
Они толпу взрывают подлым криком.
Для них - бальзам, коль люди - на ножах.
Они - в мечтах о Вечном и Великом.

И смута им - почти родная мать.
Лови момент! Кричи, трави и - властвуй!
Тут вдохновенья им не занимать.
Их цвет - цвет казни: красный. Очень красный.

Их друг - палач. Холуй им - просто брат.
И там, где власть, их чувствуют лопатки.
Они сдают последнее в ломбард,
Едва почуяв запах власти сладкий.

О вы, смутьяны нынешней поры!
Сыны интриг, ячеек и райкомов!
Придите в День из вашей конуры,
Очнитесь вы от долголетней комы.

Сорвите с жизни сети паутин
В слепящих бликах солнечного света.
Иначе вас растопчут, пауки.
И никогда вам не увидеть лета...

Я  - из Руси. Не ваш. Не коренной.
Таким визжал М. Снегур1 "Жос2, 
                                            манкурты!"
Таких Л. Лари3 пачкала: "Гуной4",
И не таким пекут в Молдове турты5.

Я  - из Руси. Пришелец. Оккупант.
Сопливым завезён в пятидесятом. 
И, как сказала мне товарищ Кант6:
"Для вас квартира  - только на девятом!"

Я  - из Руси. Удел мой  - вечный низ.
Куда уж  ниже "жос", товарищ Снегур?
Тут хоть зимою травкой обернись,
Тебя притопчут и присыплют снегом.

Тут как -то пьяный и немытый поп,
Забыв Христа, излил больную душу:
"Хохлов и русских не было бы чтоб!"
Ах, я своё молчание нарушу:

Прощай, Молдова! Плакать не берусь,
Хотя  -  тоска-печаль и всё такое... 
Я возвращусь в истерзанную Русь.
Я возвращусь. Для твоего покоя.

И если там, вновь обретя себя,
Среди тиши берёзового пенья
Я вдруг всплакну, по прошлому скорбя,
То будут слёзы самоисцеленья!

...Но вот прошло немало: десять лет.
И я сейчас смотрю на эти строки
Совсем без боли. Да и без сует.
Уже почти что одинокий.

Всё отболело. Всё стекло
В всёпоглощающую Лету.
И не оплакать век поэту,
На что нас время обрекло.

...Бежали люди за кордон,
"Свои". От голода. В "манкурты".
Не сотни-тыщи. Миллион!
Уж не пекут в Молдове турты.

Уж  дети, брошенные вскользь, -
На плахе Времени. В кошмаре.
Во имя неких высших польз.
Во имя снегуров и лари.

Добилась знать себе корон,
Вина, дворцов, икры и ложек.
Но веет тленом похорон...
Иначе просто быть не может!

1  - бывший президент Молдовы
2  -  долой, низ
3  - молдавская поэтесса
4  - дерьмо
5  - пироги
6  - работник отдела по распределению жилья одного из райисполкомов Кишинёва
16 ноября 2006 г