Пахомов Борис Исакович :
другие произведения.
Люба
Самиздат:
[
Регистрация
] [
Найти
] [
Рейтинги
] [
Обсуждения
] [
Новинки
] [
Обзоры
] [
Помощь
|
Техвопросы
]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оставить комментарий
© Copyright
Пахомов Борис Исакович
(
Boris_Pahomov@mail.ru
)
Размещен: 14/03/2009, изменен: 22/12/2009. 20k.
Статистика.
Поэма
:
Поэзия
Иллюстрации/приложения: 2 шт.
Ваша оценка:
не читать
очень плохо
плохо
посредственно
терпимо
не читал
нормально
хорошая книга
отличная книга
великолепно
шедевр
Аннотация:
Любе Успенской, певице, посвящается. Входит в изданный в Кишиневе в 2009 г сборник "Дурная карма"
Борис Пахомов
Любе Успенской, певице, посвящается
Люба
(Поэма)
1.
Она явилась в этот мир
Как ЗЭК: с тюремной койки.
А рядом с койкой, как вампир,
Торчал конвойный стойко.
Ему приказ был: "Охранять".
Он исполнял охрану.
Кричала жутко ее мать.
Хлестала кровь из раны.
Конвойный сглатывал слюну,
Впервые глядя в чрево,
И стыд его бы хоть кольнул
В то, что у всех есть слева.
Но там зияла пустота
Под комсомольской книжкой.
А правда, вечна и проста,
Была перед мальчишкой.
Кричала зэчка, кровь лилась
Из чрева прямо на пол.
А акушер, тюремный врач,
В мензурку что-то капал.
Конвойный пес вцепился в штык,
Забывши об уставе.
Но тут раздался детский крик
Во всей красе и славе.
Комочек красненький визжит,
Визжит комочек красный.
- Жидовка родилась, не жид,-
Промолвил врач бесстрастно.
Он молча завязал пупок,
Дитя объял пеленкой.
Сказал конвойному: - Будь спок,
Певицей станет громкой.
Был бы жиденок, тут - скрипач,
А эта вот - певицей.
Тут, как в коробке передач:
Им век не измениться.
Никак работать не хотят.
Туда все прут, где сахар.
Топил бы всех их, как котят.
Топил бы всех их, на хер!
Конвойный взял "На караул".
"Яволь!" чуть-чуть не брякнул.
Врач положил комок на стул,
А сам ключами звякнул.
Открыл он шкаф, достал он спирт
И принялся мыть руки.
Взглянул на зэчку: вроде спит.
Глаза закрыты в муке.
А та взошла уже на плот
И поплыла за гранью.
В чем акушер узрел комплот
1
)
И разразился бранью.
Ругал в сердцах он "всех жидов",
Что дохнут так некстати,
И приложиться был готов
К невинному дитяти.
Но тут конвойному в глаза
Взглянул он быстро-быстро.
А у того в глазу слеза
Мелькнула серебристо.
- Свободен! Все! Пошел, пошел! -
Был акушер сверхкраток.
Он был чуть ниже (на вершок)
Конвойного солдата.
- Пошел, пошел! Слезу пустил!
Жидовку жалко стало!
Стелить для всех их тут настил
Еще нам нехватало!
Солдата вытолкав взашей,
Схватил, как куль, малютку:
- Среди советских малышей
"Нет!" этому ублюдку!
Но детский плач его встряхнул,
И акушер украдкой
Вернул ребеночка на стул
И стал писать в тетрадку
1)
заговор (франц)
(Боялся он, что конвоир
Сболтнет, что жив ребенок.
Нето разыскивал бы мир
Его средь погребенных).
В тетрадку этот змей занес,
Занес про все. Брезгливо.
Барак февральский брал мороз
Колымского разлива.
2.
Шел пятьдесят четвертый год.
Кто жил, а кто впал в кому:
Не весь отплакался народ
По Сталину родному.
Кто, как глазку, к Кремлю приник,
Свободы ожидая,
А кто осваивал рудник,
В колымских сопках тая.
Кто ощущал свою страну
И был врагом колдобин,
А кто жрал водку, построму,
К подполью приспособлен.
Хрущев у Берии портфель
Из рук рвал, аки псина.
И там, у них, мела метель
И пахло керосином.
На Колыме Дебин-река
В песке скрывала счастье.
И было ей наверняка
Начхать на эти страсти.
Она текла, как будто зря,
Среди житейских буден,
И было ей до фонаря,
Кто бьет сегодня в бубен.
И было ей до фонаря,
Кто лодочник, кто кормчий.
Кто над народами паря,
Вождя из себя корчит.
Она свидетелем текла
Несчастий, боли, смерти,
Нечеловеческого зла
И красной круговерти.
И было долго до весны,
Кругом царила стужа.
И потрясения страны
Здесь чувствовались хуже.
Здесь на листки календаря
Плевали с колокольни.
Зато дубинка дикаря
Себя вела здесь вольно.
Ты - ЗЭК и все. А значит - раб.
Тебя убить, что - проще.
Твой шанс на жизнь настолько слаб,
Насколько зять друг тещи.
И если выжил ты - гордись:
Попал не на кладбище.
И нареки ты свою жизнь
Цветком средь пепелища.
А если это - твоя дочь,
Целуй ты Бога в губы:
Не наступила злая ночь.
И назови дочь Любой.
3.
ЗК из Киева, Залман,
Сидел в колымском ЛАГе.
Сидел с бедою пополам.
Но повезло бедняге.
Он не погиб и под расстрел
Он мог попасть едва ли:
Он не боролся, был несмел,
Его не убивали.
Когда Никитка, свет-Хрущев,
Бил кулаком по культу,
Залман ворочал лес еще,
Лепил судьбу. Как скульптор.
Лепил, лепил, и долепил.
Указ: "Скостить три года.
Освободить от звуков пил
И выгнать на свободу".
Не повезло его жене
(Сидела в том же ЛАГе):
"Погибла в родах. От Н.Е." -
Указано в бумаге.
Что за "Н.Е."? Какую тьму
Две буквы прикрывали?
Никто не смог сказать ему.
Узнал бы сам едва ли.
И не икнулось никому
Из этой волчьей стаи.
- А может, хочешь вновь в тюрьму? -
Вопросец, чтоб отстали.
И он отстал. Он знал: тут - мрак.
Тут кривда под ногами.
И если ты совсем дурак,
Затопчут сапогами.
Он знал, что весь советский тракт, -
Глухое бездорожье.
И что для них всегда он - враг.
Об этом знал он тоже.
4.
Залману выдали дитя,
Бумаги. Все чин-чином.
И он уехал "на життя
На неньку Украину".
Когда приехал, дочь нарек,
Как подсказали: Любой.
Всем обстоятельствам в упрек.
Реалиям всем грубым.
За то, что памятью звучал
В ней лик любимой Сары.
За то, что снова жизнь - с Начал.
Хотя при комиссарах.
И начал жить Залман с нуля.
Гордился своей дочкой.
Цвели каштаны, тополя,
Но жизнь неслась по кочкам.
А он все двигался вперед:
"Мы худшее видали!"
И землю рыл, как старый крот.
И жал на все педали.
Опять женился. По любви.
Опять на Саре. Снова.
И все хоругви он свои
Отдал во власть земного.
![[]](/img/p/pbi/liuba/ljubauspenskaja.jpg)