Пахомов Борис Исакович : другие произведения.

Люба

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Любе Успенской, певице, посвящается. Входит в изданный в Кишиневе в 2009 г сборник "Дурная карма"


   Борис Пахомов
   Любе Успенской, певице, посвящается
   Люба
   (Поэма)
    []
   1.
   Она явилась в этот мир
   Как ЗЭК: с тюремной койки.
   А рядом с койкой, как вампир,
   Торчал конвойный стойко.
  
   Ему приказ был: "Охранять".
   Он исполнял охрану.
   Кричала жутко ее мать.
   Хлестала кровь из раны.
  
   Конвойный сглатывал слюну,
   Впервые глядя в чрево,
   И стыд его бы хоть кольнул
   В то, что у всех есть слева.
  
   Но там зияла пустота
   Под комсомольской книжкой.
   А правда, вечна и проста,
   Была перед мальчишкой.
  
   Кричала зэчка, кровь лилась
   Из чрева прямо на пол.
   А акушер, тюремный врач,
   В мензурку что-то капал.
  
   Конвойный пес вцепился в штык,
   Забывши об уставе.
   Но тут раздался детский крик
   Во всей красе и славе.
  
   Комочек красненький визжит,
   Визжит комочек красный.
   - Жидовка родилась, не жид,-
   Промолвил врач бесстрастно.
  
   Он молча завязал пупок,
   Дитя объял пеленкой.
   Сказал конвойному: - Будь спок,
   Певицей станет громкой.
  
   Был бы жиденок, тут - скрипач,
   А эта вот - певицей.
   Тут, как в коробке передач:
   Им век не измениться.
  
   Никак работать не хотят.
   Туда все прут, где сахар.
   Топил бы всех их, как котят.
   Топил бы всех их, на хер!
  
   Конвойный взял "На караул".
   "Яволь!" чуть-чуть не брякнул.
   Врач положил комок на стул,
   А сам ключами звякнул.
  
   Открыл он шкаф, достал он спирт
   И принялся мыть руки.
   Взглянул на зэчку: вроде спит.
   Глаза закрыты в муке.
  
   А та взошла уже на плот
   И поплыла за гранью.
   В чем акушер узрел комплот1)
   И разразился бранью.
  
   Ругал в сердцах он "всех жидов",
   Что дохнут так некстати,
   И приложиться был готов
   К невинному дитяти.
  
   Но тут конвойному в глаза
   Взглянул он быстро-быстро.
   А у того в глазу слеза
   Мелькнула серебристо.
  
   - Свободен! Все! Пошел, пошел! -
   Был акушер сверхкраток.
   Он был чуть ниже (на вершок)
   Конвойного солдата.
  
   - Пошел, пошел! Слезу пустил!
   Жидовку жалко стало!
   Стелить для всех их тут настил
   Еще нам нехватало!
  
   Солдата вытолкав взашей,
   Схватил, как куль, малютку:
   - Среди советских малышей
   "Нет!" этому ублюдку!
  
   Но детский плач его встряхнул,
   И акушер украдкой
   Вернул ребеночка на стул
   И стал писать в тетрадку
   1) заговор (франц)
   (Боялся он, что конвоир
   Сболтнет, что жив ребенок.
   Нето разыскивал бы мир
   Его средь погребенных).
  
   В тетрадку этот змей занес,
   Занес про все. Брезгливо.
   Барак февральский брал мороз
   Колымского разлива.
  
   2.
   Шел пятьдесят четвертый год.
   Кто жил, а кто впал в кому:
   Не весь отплакался народ
   По Сталину родному.
  
   Кто, как глазку, к Кремлю приник,
   Свободы ожидая,
   А кто осваивал рудник,
   В колымских сопках тая.
  
   Кто ощущал свою страну
   И был врагом колдобин,
   А кто жрал водку, построму,
   К подполью приспособлен.
  
   Хрущев у Берии портфель
   Из рук рвал, аки псина.
   И там, у них, мела метель
   И пахло керосином.
  
   На Колыме Дебин-река
   В песке скрывала счастье.
   И было ей наверняка
   Начхать на эти страсти.
  
   Она текла, как будто зря,
   Среди житейских буден,
   И было ей до фонаря,
   Кто бьет сегодня в бубен.
  
   И было ей до фонаря,
   Кто лодочник, кто кормчий.
   Кто над народами паря,
   Вождя из себя корчит.
  
   Она свидетелем текла
   Несчастий, боли, смерти,
   Нечеловеческого зла
   И красной круговерти.
  
   И было долго до весны,
   Кругом царила стужа.
   И потрясения страны
   Здесь чувствовались хуже.
  
   Здесь на листки календаря
   Плевали с колокольни.
   Зато дубинка дикаря
   Себя вела здесь вольно.
  
   Ты - ЗЭК и все. А значит - раб.
   Тебя убить, что - проще.
   Твой шанс на жизнь настолько слаб,
   Насколько зять друг тещи.
  
   И если выжил ты - гордись:
   Попал не на кладбище.
   И нареки ты свою жизнь
   Цветком средь пепелища.
  
   А если это - твоя дочь,
   Целуй ты Бога в губы:
   Не наступила злая ночь.
   И назови дочь Любой.
  
   3.
   ЗК из Киева, Залман,
   Сидел в колымском ЛАГе.
   Сидел с бедою пополам.
   Но повезло бедняге.
  
   Он не погиб и под расстрел
   Он мог попасть едва ли:
   Он не боролся, был несмел,
   Его не убивали.
  
   Когда Никитка, свет-Хрущев,
   Бил кулаком по культу,
   Залман ворочал лес еще,
   Лепил судьбу. Как скульптор.
  
   Лепил, лепил, и долепил.
   Указ: "Скостить три года.
   Освободить от звуков пил
   И выгнать на свободу".
  
   Не повезло его жене
   (Сидела в том же ЛАГе):
   "Погибла в родах. От Н.Е." -
   Указано в бумаге.
  
   Что за "Н.Е."? Какую тьму
   Две буквы прикрывали?
   Никто не смог сказать ему.
   Узнал бы сам едва ли.
  
   И не икнулось никому
   Из этой волчьей стаи.
   - А может, хочешь вновь в тюрьму? -
   Вопросец, чтоб отстали.
  
   И он отстал. Он знал: тут - мрак.
   Тут кривда под ногами.
   И если ты совсем дурак,
   Затопчут сапогами.
  
   Он знал, что весь советский тракт, -
   Глухое бездорожье.
   И что для них всегда он - враг.
   Об этом знал он тоже.
  
   4.
   Залману выдали дитя,
   Бумаги. Все чин-чином.
   И он уехал "на життя
   На неньку Украину".
  
   Когда приехал, дочь нарек,
   Как подсказали: Любой.
   Всем обстоятельствам в упрек.
   Реалиям всем грубым.
  
   За то, что памятью звучал
   В ней лик любимой Сары.
   За то, что снова жизнь - с Начал.
   Хотя при комиссарах.
  
   И начал жить Залман с нуля.
   Гордился своей дочкой.
   Цвели каштаны, тополя,
   Но жизнь неслась по кочкам.
  
   А он все двигался вперед:
   "Мы худшее видали!"
   И землю рыл, как старый крот.
   И жал на все педали.
  
   Опять женился. По любви.
   Опять на Саре. Снова.
   И все хоругви он свои
   Отдал во власть земного.
  
   Учил он дочь. Купил баян.
   Других детей завел он.
   Во всех делах был очень рьян.
   И был Любви он полон.
  
   А Люба петь вдруг начала.
   Играла на баяне.
   - О, Слава Господу! Хвала! -
   Молчал Залман, - Бог с нами!
  
   Ведь мы и выжили затем,
   Чтоб жизнь прожить, как люди.
   И мы идем сквозь толщу стен
   Во имя светлых буден.
  
   Пой, моя маленькая, пой!
   Пой в память своей мамы!
   Пой о судьбе своей лихой!
   О нас все врут с экранов!
  
   Судьбу пролистывай по дню,
   Живи народом вволю
   И пробивай, бей лжи броню!
   Пой, пой про нашу долю! -
  
   А Люба пела о любви.
   И пела о разлуке.
   Как сердце ранят соловьи.
   Про расставанья муки.
  
   Про свет открытого окна,
   Про тайны полнолунья,
   Про ночь, что шорохов полна,
   Что где-то в ней - колдунья.
  
   Про то, зачем запел петух,
   Про сон на сеновале.
   И что жених остался глух,
   И что придет едва ли...
  
   Попала Люба на экран,
   (Как солнце: не без пятен).
   Затем попала в ресторан...
   Финал, увы, понятен...
  
   А ресторан тот был - "Дубки".
   Ну, просто дар природы!
   Но пьяных редкие хлопки
   Не делали погоды.
  
   Потом вдруг - скоропись. Галоп.
   Народ пошел "На Любу".
   Будто его кто треснул в лоб.
   Решительно и грубо.
  
   Потом весь Киев захотел
   Сам услыхать Любашу:
   В "Дубках" движенье потных тел
   Слипалось просто в кашу.
  
   5.
   Но наступил бурливый год.
   Семьдесят третий. Точно.
   Вдруг начался Святой Исход.
   Решительный и срочный.
  
   Евреи толпами стоят -
   Нахмуренные лица -
   У государственных оград
   ОВИРов и милиций.
  
   Квартал, квартал, еще квартал...
   Толпа так растянулась.
   Как будто кто-то их толкал
   В пространство этих улиц.
  
   Тут кто - раздет, кто - непокрыт.
   Как на страстях Христовых.
   Стоит толпа. Стоит, стоит,
   Вбирая в себя новых.
  
   Гудят машины: "Где объезд?
   Нельзя проехать: пробка!
   Да что случилось? Что за съезд?
   Освенцимская топка?"
  
   Райкомы - в панике. Они
   Своим команду дали:
   "Жечь заграждения огни!
   Давить на все педали!"
  
   Запел собраний странных хор.
   Инструкторы рулили.
   Вопили штатные: "Позор!"
   И разве что не били.
  
   Их горл вибрирующий звук,
   Хрипящее дыханье
   Лишь закаляли беглых дух,
   Расшатывали зданье.
  
   Уже прочерчен был пунктир
   У тех, кого клеймили.
   Их основной ориентир -
   Не версты. Нет. А мили.
  
   Но горе тем, кого отказ
   Вдруг настигал в ОВИРе.
   Их все боялись. Как проказ.
   Как самых гадких в мире.
  
   И гнали их с работ взашей.
   Без слов, навек и сразу.
   От них чесались, как от вшей,
   Как от дурной заразы.
  
   6.
   Залман с семьей "поймал" отказ.
   Пока семья галдела,
   Накрыл их тут же медный таз
   Стального беспредела:
  
   Все оказались без работ,
   Без школы и без ясель.
   Такой вот "избранный народ".
   Такой всегда опасен.
  
   За куском хлеба за кордон
   Не выйти. Сразу - лагерь.
   Сиди и жди дня похорон
   В каком-нибудь овраге.
  
   А твой ребенок хочет есть.
   Он хочет пить. И в школу.
   А ты крутись, чтобы не сесть.
   И очи держи долу.
  
   И Люба - замуж срочно. Раз!
   Бегом - за армянина.
   Уже законно - на Кавказ.
   Проклятая година!
  
   А на Кавказе люд другой:
   Помягче. Там - участье.
   И там уже ты - не изгой.
   И можешь трогать счастье.
  
   И тем спасла семью, отца...
   Что было, то все - мимо...
   Но будет помнить до конца
   Про мужа-армянина...
  
   Через четыре года власть
   Дала "Добро": "Прощайте!"
   Понавые...лись власть
   Райкомовские шайки.
  
   Поиздевались под топор,
   Поупивались силой
   И подписали приговор:
   "Свободны". (От могилы).
  
   Судьба отмеривала груз.
   Судьба старалась вмеру.
   Прощай Союз! Прощай Союз!
   И это - не химера.
  
   7.
   И вот Италия. Отстой.
   Преддверье рая? Ада?
   И тоже случай непростой:
   Здесь тоже выжить надо.
  
   Здесь жди, когда тебя насквозь
   Просветят на достойность,
   Твои все правды вместе, врозь,
   Религию и совесть.
  
   И в долгий день, и в краткий час,
   Забыв свои капризы,
   Ты ждешь, чтоб лучик не угас
   Надежды. То есть визы.
  
   А время жмет тебя сильней
   И голодом, и страхом.
   И по ступенькам чуждых дней
   Несешься ты от краха.
  
   Бежишь, как серна или лось
   От волка или тигра.
   Ведь ты-то здесь - незваный гость
   На берегах р. Тибра.
  
   И Люба бросилась искать
   Какую-то работу
   Так, как дитя спасает мать
   От страшного кого-то,
  
   Так, как когда идут на дно,
   Не песнь поют про очи -
   Кричат желание одно:
   "Я жить хочу! И очень!"
  
   Она моталась, как могла,
   По лавкам и подвалам.
   Сгущалась мгла, мелела мгла...
   Довольствовалась малым.
  
   О том, сбылось что, не сбылось,
   Она не сожалела.
   Она вдыхала воздух грез
   И вслух тихонько пела.
  
   И это пенье "для себя"
   Ей добавляло силы.
   Она жила, родных любя,
   Спасала своих милых.
  
   ...И только ровно через год
   Им в США открыли визы...
   Вот вам и "избранный народ".
   И все ему сюрпризы...
  
   8.
   Она летела, как во сне
   На Боинге крылатом.
   А что в тот миг творилось с ней...
   Она летела в Штаты!
  
   Но где-то внутренне, вподспуд,
   Брала ее тревога:
   Да кто же ждет-то ее тут?
   Хотела? Ради Бога!
  
   Вдруг ждет кровавый Колизей?
   Родных нет, нет знакомых,
   Не говоря уж про друзей.
   Но вспомнились райкомы...
  
   И только в аэропорту
   Кусок цветастой шали
   Отринул вглубь тревогу ту:
   Ее (ее!) встречали!
  
   Стояла девушка в платке,
   В руках держа плакатик -
   Кусок бумаги на щитке.
   И крупно: "Люба!". Нате!
  
   ...Ее не слопал крокодил.
   Она опять на танке.
   "Я к Мане ночью приходил
   Тайком на Молдаванке..."
  
   Опять битком весь ресторан,
   Опять идут "На Любу".
   Бал декольте шикарных дам...
   Накрашенные губы...
  
   Минуло целых двадцать лет.
   Ушли-пришли надежды.
   А мир, что был, того уж нет:
   На нем не те одежды.
  
   Царит компьютер, Интернет.
   Райком? Про то не помнят.
   Пришла пора для новых бед.
   Их всюду просто комья.
  
   Ты нынче вроде бы и "за",
   Но держит тебя что-то.
   Прольется поздняя слеза
   Порой из-за того-то.
  
   Жизнь поворачивает вспять,
   Прямую силой правит.
   И по спирали мы опять
   Бежим по той же лаве.
  
   Опять нас душит или жжет,
   Мы снова так же плачем,
   Зато всегда бежим вперед:
   Хотим и ждем удачи.
  
   ...Летит Любаша до Москвы.
   И вновь берет тревога:
   Мечтает петь, но нет канвы.
   Тревожная дорога.
  
   Никто ее не знает тут:
   Не заповедь святая.
   Кого-то, может быть, и ждут.
   Она про то не знает.
  
   ...Она проходит, где багаж,
   А может, то - таможня.
   А там такой ажиотаж!
   С катушек съехать можно!
  
   Наверно, встреча VIP-персон:
   Плакаты, звуки тубы...
   И видит Люба чудный "сон":
   Повсюду: "Люба!", "Люба!"
  
   12.03.2009 г, Кишинев
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"