Павлов Сергей Анатольевич : другие произведения.

Мальчик, Друг и Море

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    ГЛАВА ШЕСТАЯ (Норв.серия)

   Летопись Тройной Системы
  
  
   6. Мальчик, Друг и Море.
   (сказка)
  
  
  
   С этой песни начинается моя сказка. В ней мальчик встречает друга, их судьбы переплетаются как песни, рожденные мечтой о далеком белом клипере, свободном и недоступном как морская чайка. Но в сказке возможно все, что хочешь, поэтому и мечта оказывается не так уж недоступна.
  
  
   Там, вдалеке, в тумане паруса --
   На горизонте, будто в небесах.
   Тревожно рыщут на больших волнах,
   Но капитану все ж неведом страх.
   Взлетают брызги от соленых волн
   И по утрам матросов будит горн.
   Ветра шальные дуют в спину нам,
   Давая силу белым парусам.
  
   Сегодня в гавань пришел мой белый клипер,
   Недавно во сне его я видел,
   Словно с рисунка он ко мне сошел.
   Я рисовал кораблик в детстве,
   Но лишь матросом быть хотелось
   Мне на рисунке алым карандашом.
  
   С утра мы тянем на борт якоря,
   Уже на море нам давно пора.
   Познаю я победу иль беду,
   Когда свой белый клипер поведу?
   Но лишь беда мне вовсе не нужна,
   Мне душу сразу замутит она.
   Победу я душою всею жду
   И я надеюсь, что ее найду.
  
  
   1.
  
   Какой-то шутник заиграл на тростниковой дудочке и стал зазывать покупателей. Одиннадцатилетний мальчик хмыкнул, поглядев на него, и пошел дальше, мимо деревянных рядов на рыночной площади. Здесь продавались глиняные свистульки, горшки, миски. Около своей будки тачал обувь сапожник Мот Эриксон. Он был глухой с детства и многие его побаивались.
   Хозяйки ближних домов распахивали окна и кипятили что-то в жарких очагах, так что через всю площадь тянулся ароматный дым. Все шумели, кричали и торговались. И так каждый раз в рыночные дни.
   У мальчика, шедшего между рядов, были светлые, как осенняя солома, волосы и быстрые но невеселые глаза, глядевшие больше под ноги, чем вперед. Одет он был в помятую, с заплатами в нескольких местах рубаху и короткие потертые штаны с лохматыми от вылезших нитей штанинами. Заплат на штанах было не меньше, чем на рубахе. На ногах старые полустертые ботинки без каблуков. В общем, обыкновенный городской мальчишка. Только приютский...
   Мальчик появился на рыночной площади не случайно, он искал, что бы ему купить на те несколько эре, которые он сам недавно заработал, помогая хромому старику Петерсену складывать дрова в поленницу.
   У самого края площади старушки торговали разными травами и приправами, а чуть дальше, почти у самого здания городского суда, какой-то человек в рыбацкой одежде и накинутом поверх плеч плаще торговал морскими водорослями и рыбой. Пучок буро-зеленых водорослей стоил чуть ли не больше, чем свежая рыба. "Подумать только, -- удивлялся мальчик. -- Так дорого! На такие деньги можно купить много-много леденцов и еще останется."
   Мальчик сунулся в пеструю толпу торговок, увешанных расцвеченными лентами и кружевами. Брел в густой шумной толпе, которая норовила затолкать его, прижать к деревянным рядам.
   -- Что это за водоросли? -- спросил мальчик рыбака, когда, наконец, добрался до него.
   -- Они лечат от разных болезней, -- ответил рыбак. -- Когда я ловлю рыбу, то часто сети путаются в водорослях и мне приходится переезжать на другое место. Чищу сети, но водоросли не выбрасываю. Продаю их здесь и имею от этого прибыль. И... почему-то только я один вылавливаю такие водоросли, больше никто...
   -- А, вон как! -- понял мальчик и отошел в сторону задумавшись. У рыбака тоже, как оказалось, есть тайна, связанная с морем. У мальчика же была не просто тайна, а тайная мечта. Теперь он вспомнил о ней и грустно завздыхал.
   Галдящая ярмарка окружала его со всех сторон, ударяла в нос ароматными запахами пряников, что готовили все окрестные хозяйки за два дня до этого праздника, и кружила, кружила вокруг деревянных торговых рядов, будто по лабиринту. Повсюду разноцветные ленты, которые девушки вплетали в волосы, скрипучие крестьянские телеги с хрюкающими подсвинками и гогочущими гусями в корзинах. Гуси вытягивали длинные шеи и разглядывали толпу, словно уже сейчас искали себе нового хозяина. И на мальчика они глянули несколько раз, но долго не смотрели. Наверняка думали: " что толку нам на него смотреть, коль он весь такой потрепанный и пыльный? У него, поди, и денег-то нет, чтобы нас купить." И гоготали, пугаясь проходивших мимо людей. А мальчику казалось, что они кричат: "Эре! Эре! По эре за каждое наше перышко!" А ведь мальчик знал,что перьев на гусях великое множество, и качал головой, удивляясь, что гуси так высоко себя ценят.
   В телеги были впряжены худощавые крестьянские лошадки. Гривы их повисли мелкими жирными сосульками и рыжие хвосты качались из стороны в сторону то медленно, то быстро и сильно, отгоняя мошкару. Бока лошадок блестели и на них садились крупные радужные мухи. Хозяин одной из лошадей, мимо которой проходил мальчик, продавал глиняные горшки прямо с телеги. Разговаривая с покупателями, похлопывал свою лошадку по боку и та, качнув головой, оглядывалась на него и прислушивалась.
   Остальные смотрели на всех ласково своими черными и коричневыми глазами, будто спрашивали:" А у вас есть хлеб или сахар, чем можно полакомиться?.. А у вас?.."
   -- Нет у меня ничего! -- развел руками мальчик, когда одна из лошадок повела к нему глазом и фыркнула.
   Поглядев на лошадей, мальчик ушел с площади, вдруг захотев простора и свободы вокруг, как в открытом море. Рыбак напомнил ему о мечте.
   Так ничего он и не купил на рынке. Свистульку если, так уж и не маленький... Да и не совсем за покупкой мальчик сюда приходил. В какой же еще день он увидит столько людей, такое веселье? Это отвлекало от простой и вовсе не красивой его жизни.
   Девочки и мальчишки, такие же как и он, бегали меж рядов, затеяли здесь свои игры. Догоняли друг друга и тогда смеялись так, что не было сил уже сдвинуться с места. Приседали, сгибались пополам и хохотали, хохотали. А мальчик не смеялся, он с завистью посматривал на ребят. Он хотел бы иметь таких друзей, но рубашка и штаны его в заплатах -- кто же будет с таким водиться?.. Пробегая мимо него, даже не обращали внимания, будто он был пугало какое.
   Мальчик не обижался, привык. А после разговора с рыбаком стало тихо внутри, как бывает иногда перед неожиданной радостью. "Море-то оно недалеко", -- сказал как-то Сиг из приюта. Мальчик догадывался, что его мечта может осуществиться. Но когда?.. Может, надо просто не бояться и сильно захотеть этого.
   Увидеть море мальчик хотел давно. Почувствовав, что в нем уже зреет крепкая решимость, пошел обратно в свой приют.
   Следующим утром, сразу после завтрака, мальчик вернулся на площадь перед ратушей и направился туда, куда подсказывало сердце и нос -- с моря дул солоноватый свежий ветер.
   " Какое же оно -- море? -- думал мальчик шагая. -- Наверное, тихое и голубое как небо... Или, как в книжке у Сигурда, -- теплое, так что можно купаться..." Мальчик ни разу не видел моря и теперь волновался, дойдет ли. Если идти от ратуши с ее острой крышей и шпилем, то, наверное, весь день и часть ночи.
   По городу мальчик брел долго, проходил незнакомыми улицами и узкими проулками, на которых еще ни разу не бывал. Он даже не представлял себе, что город такой большой и разный. Было интересно, как в настоящем путешествии, и это скрашивало долгую дорогу.
   Вот малыш играет на мощеной дорожке круглыми камешками. Спросил:
   -- Куда ты идешь?
   -- К морю, -- ответил мальчик, чувствуя гордость. И радовался, что этот малыш провожает его глазами.
   Город кончился внезапно. Улочка, по которой шел мальчик, сворачивала вправо и обрывалась. Из-за далеких каменистых холмов, поросших мелким кустарником, показалось море. Не все, а только край. Самый дальний. Мальчик вздохнул и продолжил путь по разнотравью. Он шел уже полдня и проголодался, но кусок хлеба и неспелое яблоко, что захватил из приюта, он решил оставить на обратную дорогу. Он надеялся, что успеет вернуться к завтрашнему утру. Даже побежал, чтобы вышло быстрее.
   " Уже море, море, -- думал он на бегу, -- уже близко". Но только до холмов было далеко, а до моря еще дальше. Порою мальчику начинало казаться, что оно на краю света, куда идти много-много дней. И это убавляло силы.
   За первым холмом, до которого, наконец-то, добрался, не было моря, оно было за следующим -- во-он где!.. Мальчик упал от усталости и никак не мог отдышаться.
   Лежать среди нагретой травы было хорошо. От нее пахло живыми соками и сухой землей.
   " Море недалеко" -- вспомнил мальчик слова Сига, своего приютского товарища. -- Оно никуда не денется. А я устал и хочу отдохнуть..."
   И он лежал, слушая пение птиц в траве и тихий успокаивающий шум ветра. Над его головой не было островерхих крыш со шпилями под флюгера (флюгера в городе запретил Магистрат и их повсюду сняли), не было обычного городского шума: пересудов и причитаний старух в белых чепцах и пьяных криков из пивной. Ни раздраженных визгов приютской смотрительницы.
   Назад идти не хотелось. А вперед... тревожно. Если будет слишком долго отдыхать, то к утру никак не успеет вернуться в приют. Либо -- не увидит море. И мальчик пошел вперед.
   Сидел на одном склоне холма, потом на другом, у мелкого низкорослого леска и посматривал вокруг. Здесь было не так как в городе, здесь было вольно и можно было смотреть далеко-далеко во все стороны. А с вершины холма вообще казалось, что ты над всем миром в долине. Туман, легкой дымкой стоящий в лощинах, был как опустившиеся к земле облака и мальчик словно летел над ними, когда побежал с холма к морю.
   Усталость и голод напоминали о себе. И все же только вечером, когда отпылавшее летнее солнце медленно закатывалось за черепичные крыши города, мальчик дошел до моря. Даже немного еще пробежал, не поднимая глаз, к обрывистым скалам, о которые билась волна и брызгами разлеталась во все стороны. Пахло степными растениями и нагретыми солнцем камнями. Ветерок сдувал с них мелкую белую пыль и сушил брызги, долетавшие с моря. Мальчик смотрел на песчаный берег и боялся поднять глаза, ожидая чего-то невероятного. И все же взглянул...
   До тонкой линии горизонта между стеной моря и перевернутой чашей неба была вода. У берега прозрачная и голубая, вглубь -- изумрудно-зеленая. И все это так велико, а мальчик так мал оказался по сравнению с открывшимся ему пространством... Ему даже стало немного страшно. Почему-то вдруг захотелось присесть, отступить, прижаться спиной к скалам.
   Песчаный пляж с огромными валунами, омываемыми волнами, был недалеко от края скалы. Можно было спуститься туда и постоять на прохладном песке. Даже сверху мальчик мог себе представить, как будет холодить его босые ноги каждый камушек. Ведь скалы закрывали берег от солнца уже давно и песок остыл. Сбежать туда, вниз, по холодным уступам, сбросить ботинки и...
   Вдруг нахлынувшая волна взлетела выше обычного и брызнула мальчику в лицо. Тяжелые капли упали на его рубашку и впитались темными пятнами. От холодных брызг у мальчика перехватило дыхание и он сказал:
   -- Так вот ты какое, море!
   Нарисованное в книжке море оказалось лишь застывшим моментом, мимолетно схваченным художником.
   -- Море, ты теперь мое, -- сказал мальчик и заговорил с морем, как с живым существом. Воды и дно его были полны животных. Кораллы, губки... А рыбы? Сколько их всего? И мальчику казалось, что море отвечает на его разговоры -- то и дело вдали возникали туманные очертания кораблей. Над морем, в воздухе разыгрывались баталии.
   ..Два корабля поворачивались друг к другу бортами и палили из пушек. До них было далеко, но мальчик отчетливо видел, как от пушечных портов взлетают пороховые дымы. Снова и снова вылетают ядра, но пальбы не слышно -- слишком уж далеко корабли. Вот один из них загорелся и сломанная ядром мачта медленно упала за борт, ломая постройки, стягивая канатами с палубы и людей. Паруса наполнились едким желтым дымом. Носовая часть корабля стала зарываться в воду и команда в панике так набивалась в шлюпки, что они едва не тонули.
   После картины сражения над морем появилась небольшая шхуна. Сначала все было спокойно, только издалека по волнам ползли пенистые гребни. На шхуне спешно убирали паруса. А потом вдруг налетел туман, волны поднялись выше бортов и захлестывали через край, смывая все, что не было прикреплено к палубе. Ветер трепал плохо закрепленные на реях паруса, клонил шхуну набок и нагонял черные тучи. Они напирали все выше и выше. Стало темно и только зигзаги молний прочерчивали темное небо. Все исчезло в брызгах и тумане...
   Мальчику показалось, что море уже давно ждет его и давно подготовило ему такие чудесные (пусть даже нечеткие) картины. И как это здорово, что мальчик их увидел сразу как подошел! Ведь море могло открыться ему позже, через много-много дней. Но оно сразу стало другом мальчику.
   ..Картина грозного шквала исчезла и мальчик снова услышал шум прибоя под скалами и по всему берегу. Скалистые берега справа и слева от мальчика поднимались неровными уступами, и уходили, понижаясь, в море. Они образовывали уютную мелкую бухту, закрытую от ветров. Мальчик стоял сейчас в самой ее середине.
   Уже была глубокая ночь, звезды зажглись над морем и их свет отражался в его неспокойных волнах. С моря на сушу не дуло ни ветерка, но с холмов тянуло холодом и мальчик забрался в расщелину между скал. И снова засмотрелся вдаль. Теперь там плыл плыл парусник и все вокруг него было тихо. Звезды светились над мачтами, вода плескалась под его форштевнем и мальчик, как ни странно, слышал этот плеск и засыпал.
   Голова его сама клонилась набок, оперлась о теплый еще камень, но глаза долго оставались открытыми. Мальчик смотрел на парусник, уходящий за горизонт. В самой-самой дали он превратился в мелкую неровную точку и теперь казалось, что она летит между морем и звездным небом.
   Так прошла короткая летняя ночь.
   -- Посмотри, как из-за меня восходит солнце! -- воскликнуло утром море криком чаек.
   -- Да, это так красиво! -- кивнул мальчик, потирая озябшие руки и ноги.
   От мальчика к солнцу шла золотисто-розовая дорожка, будто приглашая его прогуляться. И облака, и беспокойные чайки тоже стали вдруг золотыми. Утренний слабый бриз с моря нес запахи дальних стран и чайки кричали о том, что они видели, летая вдоль берега.
   И мальчик решил остаться здесь еще немного. Позавтракал тем, что захватил с собой из приюта.
   -- Один поэт писал обо мне тысячу лет стихи, но все равно не было так красиво, как ты видишь сейчас. -- Говорило море мальчику, когда он спускался по камням на песчаный пляж.
   -- Я знаю, -- шепнул мальчик и заплакал от радости, когда тронул рукой волну, подкатившуюся под самую ладошку.
   -- Ты даришь мне свои соленые слезы? -- спросило море. -- Спасибо. И у меня есть подарок тебе. Посмотри вдаль, туда, где клубится утренний туман. -- Море говорило все это, накатывая на берег волны и в его голосе было сплошное журчание.
   Мальчик поднял глаза и взглянул на горизонт. Там среди сырого и плотного тумана, освещенного солнцем, он заметил движение. Что это? Паруса... Белые паруса!
   -- Это белый клипер. Но на нем нет капитана и команда плутает в тумане, ожидая тебя, юный капитан. Это мой тебе подарок.
   -- Ой, как хорошо! -- подпрыгнул мальчик. -- Но когда же он подойдет сюда? Мне уже не терпится повести его в дальние страны.
   -- А ты умеешь управлять им? Ты знаешь паруса? А путь найдешь по звездам?
   Мальчик растерянно опустил голову.
   -- Нет... -- сказал он тихо и вдруг встрепенулся: -- Но я научусь! Я вырасту и стану самым настоящим капитаном.
   Море молчало, только волны с шумом набегали на песчаный берег. И паруса снова ушли в туман, затерялись вдали. "Может, море обиделось? -- думал мальчик, поднимаясь на скалу. -- Может, мне пора уходить?"
   Мальчик оглянулся на море, окинул взглядом прибрежные скалы и медленно пошел в город. Сначала огорчался чему-то непонятному, а потом обрадовался, что возвращается. "Будто я приплыл из дальних стран! Вот мой город, я здесь живу."
   Город просыпался. В домах на окраине заскрипели калитки, заплескалась вода, переливаемая из колодезных ведер в деревянные домашние бадьи. Крутые крыши отражали первые лучи и на пустых острых шпилях сверкали искры. Ставни домов открывались и город выпускал из себя застоявшийся ночной воздух. Город потягивался, зевал, принимался за работу, подгоняя своих жителей в кузницы, конюшни, пекарни, аптеки, мелкие лавочки и Магистрат с Городским судом.
   Мальчик не принадлежал сейчас городу, был сам по себе. Сам себе город с Магистратом и народной школой. И судья тоже сам себе. И все же тянуло к родным местам. Он шагал и радовался, что путешествие удалось. Мальчик предчувствовал, как сверкнет глазами Сиг, когда он ему скажет, что видел море. Сиг спросит: "Это правда? Ты не врешь?" И тогда он покажет Сигу выступившую на рубашке соль от брызг. И тот удивится, потом обрадуется и будет завидовать. Каждое утро, когда на стенах приюта дрожат туманные блики, Сиг будет просить еще раз рассказать ему о море, и будет слушать, прищуриваясь и мечтая. А потом они будут договариваться между собой, чтобы снова сходить к морю. Уже вместе, потому что Сиг еще ни разу не видел море.
   А сходить еще раз надо было обязательно. Будто позади остался друг, сказавший "приходи". И мальчику было приятно, что у него есть место, куда он может возвращаться хоть изредка.
   " При!" -- накатывалась на берег морская волна и билась о камни.
   " Ходи-и..." -- откатывалась обратно, унося с собой белую пену с крупными пузырями.
   Так казалось мальчику. На самом же деле море молчало, когда он уходил. И мальчик знал, что это не главное. Главное то, хочешь ли сам приходить. Поэтому и слышалось, что море его зовет.
   В приюте, когда вернулся, ему крепко попало от смотрительницы, но это не уменьшило его радости, потому что он видел море. Сбылась его мечта.
   ..Позже мальчик много раз бывал у моря, на скалах. Снова разговаривал с ним и смотрел, смотрел, смотрел на белые паруса вдали. А вечером, когда мальчик засыпал, прибой шептал ему свою колыбельную песню и картавил при этом круглой галькой. Это было забавно и мальчик улыбался сквозь сон.
   Когда он приходил к морю, они оставались один на один и тогда для мальчика, кроме моря, ничего на свете больше не было. Только шум его волн да крики чаек, то взмывающих вверх над скалами, то падающих камнем к воде.
   Но иногда море не слушалось.
   -- Почему ты такое непослушное? -- махал на него рукой мальчик. -- А ну-ка прекрати поднимать большие волны!
   Море у берега слушалось, а дальше -- нет, продолжало бурлить. Говорило:
   -- Это не я, это ветер. Это он разгоняет волны и я не могу с ними справиться.
   -- Ой, извини, море! -- говорил мальчик, но вскоре забывал опять, что во всем виноват ветер -- с моря так сильно брызгало на скалы, где он спрятался, что казалось, будто идет сильный дождь.
   -- Ты все шумишь, шумишь, -- сказал как-то раз мальчик. -- А мне нужен друг. Такой же, как и я.
   -- И-ии ш-што-о? -- спрашивало море, накатывая на берег волны и увлекая назад мелкий, сипящий в пене песок.
   -- Ты не знаешь, -- спросил мальчик, сглотнув, -- где я могу его найти?
   -- Услыш-шши-шь... -- сказало море.
   -- Ах! -- вздохнул мальчик. -- Где же я услышу? Тут никого нет...
   И вдруг он услышал веселый смех, топот ног и стук камней, скатывающихся со скал:
  
   Ты приехал в старый город,
   Он тебе безумно дорог,
   Только игры все другие,
   Непонятные такие...
   Нету пряток и скакалок,
   Ни мячей и ни считалок.
   И повсюду лишь цветы...
   Что же станешь делать ты?
  
   Ты сбегаешь вниз по трапу
   И мальчишки станут драпать,
   Только ты, только ты
   Предлагаешь им цветы.
   Высыпаешь из рубашки
   Астры, розы и ромашки
   Очень дивной красоты.
   Я останусь, выйдешь ты!
  
   Из-за острого края скалы наверху показалась вихрастая светлая голова мальчишки. Потом он вылез на небольшую площадку и заметил мальчика. Мальчик тоже его заметил и посматривал на его рубашку с короткими рукавами и короткие, едва доходящие до колен штаны с оттопыренными карманами. На них не было заплат как у мальчика. Этот мальчишка был ненамного постарше и, видимо, не был сиротой. Но одежда иногда обманывала.
   Присмотревшись, мальчик радостно засмеялся и замахал руками:
   -- Здравствуй! Ты ко мне бежишь?
   -- М-мм.. Нет, я бежал к морю. Я не знал, что здесь кто-то есть.
   -- Жаль, -- опустил голову мальчик. -- Я думал, что ты -- мой друг.
   -- А ты хочешь быть моим другом и хочешь, чтобы я был твоим?
   -- А ты не хочешь? -- поднял мальчик глаза.
   -- Почему же, хочу. Знаешь, меня зовут Якоб. А тебя?
   -- Якоб?!.. Какое смешное имя! А меня -- Хенрик.
   -- Хенрик?.. Ха-ха-ха! -- Якоб запрокинул голову и его смех гулко отдавался в расщелинах прибрежных скал.
   -- Тиш-ше! -- накатило море волну и вновь замолчало.
   -- Чего же смешного? -- мальчик вовсе не обиделся. -- Хенрик -- так перекатывается галька, смываемая соленой волной.
   -- А Якоб -- как резкий крик чайки, пикирующей за рыбой. Смотри! -- и показал рукой на стаю чаек, кружащих в море. Потом сбежал по узкой тропинке со скал, будто по ступенькам.
   -- Ага, друг. -- Сказал мальчик Хенрик. -- Смотри, вот мое море.
   -- И мое. -- Якоб взял Хенрика за руку и они оба посмотрели вдаль. Море на горизонте снова застилал туман и казалось, словно белые паруса клипера пролетают там.
   Хенрик вздохнул, потянулся туда, к прохладной сырости, и долго всматривался в горизонт.
   -- Что... Что ты там увидел? -- спросил Якоб.
   -- Клипер! Белый клипер! Я его давно жду. Он уже близко.
   -- Ты любишь море?! И у тебя тоже есть клипер? -- спросил радостно и удивленно Якоб. -- А хочешь, я спою тебе свою песню?
   -- Ну, спой, -- смутился Хенрик, представляя как Якоб будет петь своим хрипловатым голосом.
   -- Ты только не это... Если что, а? Вдруг не получится...
   -- Ладно, ладно, -- кивнул Хенрик.
   Якоб кашлянул, вытянул шею и сглотнул. Попробовал голос и стал петь, сначала тихо, кивая Хенрику.
  
   Над морем звезды светятся,
   Одна из них моя,
   Но только лишь которая,
   Пока не знаю я.
   На волнах белой искоркой
   Горит всего одна,
   И верю я так искренне,
   Что это вот -- она!
  
   Приснись, приснись, приснись,
   Мой капитанский мостик.
   Вернись, вернись, вернись,
   Мой белый клипер в гавань.
   Зову, зову, зову
   Всех вас к себе я в гости,
   В мечту, в мечту, в мечту
   Я всех вас уведу...
  
   Хенрик даже не ожидал, что у Якоба такой голос. Он немного хрипел и гнусавил, но другу же это можно простить. Тем более, что сам не смог бы спеть так хорошо. Отдаваясь коротким эхом в скалах, голос звучал широко, будто Якоб поет не один, а целый хор. Хенрик слушал, приоткрыв рот, и улыбался, когда Якоб отводил глаза от туманной дали и смотрел на него.
  
   Рукою не достану --
   Звезда так далеко,
   Но я грустить не стану,
   Хоть это нелегко.
   Пущу к звезде кораблики,
   Один, потом другой.
   Пускай они бумажные,
   Не то что клипер мой.
  
   И Якоб снова пел призывные слова, поглядывая вдаль. Хенрик тоже взглянул туда и ему показалось, что белые паруса стали ближе и не так туманны.
   -- Смотри, это и вправду клипер! -- вскрикнул Хенрик и посмотрел на Якоба. Тот кивнул, прикрыв глаза, и продолжал петь.
  
   Пусть даже не достигнут
   Они моей звезды
   И на волнах погибнут
   Осколками мечты.
   Оставлю в сердце память,
   Скажу лихим ветрам:
   "Не трогайте кораблики,
   Пока я капитан!"
  
   Море притихло, пока Якоб допевал припев, словно не хотело ему мешать. И паруса услышали его, рванулись к берегу, отрывая клочья тумана.
  
   Подходит тихо к пристани
   Красивый пароход.
   Всмотрюсь в него я пристально,
   Хоть знаю, что идет...
   Идет с далекой Африки,
   Дымит, гудит... И вот,
   Плывут мои кораблики
   И белый пароход.
  
   Но вдруг... паруса стали исчезать, стали просто белыми облачками, плывущими над самой водой. Хенрик опустил голову и резко отвернулся от Якоба. Якоб закончил песню и в расщелинах скал затихли, затаились последние звуки.
   -- Ты чего,Хенрик? Не стоит, ведь клипер... Он к тебе еще не раз придет. И во сне, и наяву.
   -- Где же он? Смотри, он исчез! -- Хенрик повернулся к Якобу и коротко шмыгнул носом.
   -- Ты плачешь?
   -- Нет, Якоб, это море брызнуло мне в лицо. У тебя ведь тоже в уголках глаз брызги.
   -- Ага. Наверное, скоро будет шторм. А в шторм все корабли уходят в гавань. Пойдем и мы с тобой обратно?
   -- Идем. А как ты сказал?.. В гавань?.. -- Хенрик снова смутился, решал: сказать или нет? Решил сказать, ведь Якоб ему друг. -- Ты мне спел свою песню, а я тебе спою свою. Хочешь?
   -- Хочу. Но только потом, ладно? Мне пора домой, а то мачеха меня опять отлупит.
   -- Так у тебя мачеха?.. А у меня никого нет, я из приюта.
   Якоб глянул на Хенрика немного настороженно. Хотел промолчать, но не удержался:
   -- Ой, а тебе там, наверное, плохо?
   Хенрик кивнул и снова загрустил. Они поднялись на скалу. Хенрик остановился у края.
   -- Я часто туда и не возвращаюсь. Сплю вон там, под молодым шиповником.
   Якоб взглянул на куст шиповника, который нисколько не мог согреть ночью Хенрика, и вздохнул.
   -- А пойдем к пристани завтра? -- предложил он.
   -- Пошли. А где это ?
   -- Это недалеко. Приходи завтра к дому аптекаря на северной окраине и я тебе покажу пристань. Приходи утром, ага?
   -- Ага, ладно, -- кивнул Хенрик.
   Назавтра они уже искупались в море и пускали у пристани бумажные кораблики.
   -- Кораблики как в твоей песне, скажи? -- напомнил Хенрик. -- "Пускай они бумажные, не то что клипер мой.."
   -- Точно, -- согласился Якоб. -- А что, если это правда и у нас есть свой клипер?
   -- Конечно, есть. Только не здесь, он далеко. Вот когда я вырасту, я буду сначала матросом на своем клипере...
   -- Ха-ха! Как это "на своем"? Матросы не могут владеть клипером.
   -- Все равно он будет мой! Дослужусь до капитана и буду плавать на нем в дальние страны. Куда захочу.
   -- И в Африку поплывешь? -- подсел поближе Якоб.
   -- Конечно. И в Индию тоже, за шелком. Там тепло... -- Хенрик задумался, посматривая вдаль, а потом встал с мокрого песка и отряхнул коленки.
   Якоб тоже встал. Посмотрел на море. На горизонте был туман.
   -- Смотри, там все еще туман. Может, там наши клипера?
   -- А может, у нас с тобой он один, -- тихо сказал Хенрик и опустил глаза. Думал, может, Якоб обидится, что у него нет своего корабля... Нет, Якоб только усмехнулся и поднял вверх руку.
   -- До свидания, море! -- крикнул он. -- Мы еще придем! Мы вернемся!
  
  
   2.
  
   Следующий рыночный день после дня Улава намечался только после дня Лаврентия, а это уже почти середина августа. И все это время между двумя праздниками (почти две недели) Якоб и Хенрик собирались сходить на площадь перед Ратушей, чтобы хотя бы посмотреть, что там продается.
   И вот, этот день наступил.
   -- Пойдем на площадь, -- предложил Якоб. -- Мачеха то бьет меня, то подлизывается и сегодня она дала мне несколько эре. Пойдем, я куплю тебе и себе леденцов.
   -- Ой, пошли! -- обрадовался Хенрик, как будто он был совсем маленький, но вдруг виновато опустил голову. -- А у меня тоже было несколько монет, только их кто-то взял в приюте...
   -- Это ничего. Пойдем.
   Хенрик пожал плечами и они побежали, подпрыгивая, взмахивая руками и вспугивая с мощеной улочки сытых голубей. Голуби взлетали на островерхие крыши и принимались ворковать и топтаться с места на место.
   У деревянной кадушки с водой, стоявшей на углу одного из домов, плескались малыши. Брызгали друг на друга, смеялись и шлепали босыми ногами по мокрым камням улочки. Дородные хозяйки в шерстяных шалях, накинутых на плечи, выходили из дома с корзинками и спешили за покупками на рыночную площадь. Мужчины перекидывали через плечо сумки, одевали широкополые соломенные шляпы и тоже шли на рынок.
   А там уже шумел народ. Со всех улиц туда стекались продавцы, покупатели и любители поглазеть, просто потолкаться в толпе. Около самой Ратуши со шпилем торговать запрещалось, поэтому там обычно сидели нищие и просили подаяние. Всегда раньше так было, но сегодня оттуда неслись заунывные звуки шарманки.
   -- Смотри, вон леденцы! -- кивнул Якоб и стал пробираться к деревянным рядам, откуда вкусно пахло пряниками и просящимися прямо в рот круглыми булочками. Хенрик где-то поотстал, а Якоб никак не мог пробиться к леденцам. Его зажал людской поток, затер, затолкал, а потом он оказался с краю и его пулей вытолкнуло наружу. Не успев остановиться, Якоб толкнул одну даму в алом платье, длинной накидке и кружевном капоре. Она вздрогнула от неожиданности и обернулась. Господин, шедший рядом с ней, схватил Якоба за ухо.
   -- Ах ты, сорванец! Я покажу тебе как бегать и толкаться... А ты вообще знаешь, кто я?!
   Якоб выкручивался и видел, что это оказался сам городской судья, а дама -- его жена.
   -- Уй! Господин судья, отпустите меня. Я не-на-роч-но! Ой!..
   -- Отпустите его! Ну, пожалуйста, -- дернул рукав судейского кафтана подоспевший Хенрик.
   -- Да отпустите, отпустите его, -- сказала дама, улыбнувшись. -- В такой толкотне всякое бывает.
   Судья отпустил Якоба и погрозил ему пальцем:
   -- Смотри у меня!
   Ребята наспех поклонились даме. Якоб сказал:
   -- Простите меня... Спасибо, -- потому как могло все закончиться не так хорошо. Якоб запоздало испугался, нахмурился. А Хенрик взял его за локоть и они уже вместе стали пробираться сквозь толпу.
   Якоб потирал раскрасневшееся ухо. Оно все еще помнило прикосновение судейских пальцев.
   Среди взрослых часто мелькали короткие белые рубашки, большие кепки, висящие на ушах и босые ноги. Хенрик заметил невдалеке Сигурда из приюта. Тот помогал глухому сапожнику Моту Эриксону, хотя все остальные приютские на него даже смотреть боялись. Среди ребят поговаривали, что скоро Сиг насовсем переберется к старику Моту...
   Сигурд прибежал из мастерской с улицы Трех Сапожников и принес недоделанные туфли. А сам сел рядом и стал смотреть, как ловко Мот насадил туфлю на деревянную колодку, словно на ногу, и прибивает маленькими гвоздиками подошву и каблук. С той стороны, от них, пахло кожей и маслом для обуви.
   Якоб купил горсть разноцветных липких леденцов и половину отсыпал Хенрику.
   -- Ух ты, как много! -- загорелись у того глаза и он сунул в рот сначала самый маленький красный шарик. Он перекатывался за щекой и под языком Хенрика и испускал целые волны сахарной сладости.
   И ребята пошли дальше вдоль деревянных рядов, туда, откуда доносились звуки шарманки.
   Хенрик ни разу не видел и не слышал, что это такое, а Якоб жил отсюда недалеко и однажды уже видел дряхлого старика с шарманкой. Инструмент у него хрипел, там постоянно что-то ломалось и старик долго кашлял, прежде чем затянуть какую-либо жалобную стихиру...
   -- О, да ты уже с другом! -- окликнул Хенрика тот рыбак, что в прошлый рыночный день продавал рыбу и водоросли. Сейчас он встретился ребятам случайно.
   -- Да, добрый день, -- ответил Хенрик. -- Это Якоб, мой друг.
   Якоб наклонил голову.
   -- Добрый день, господин.
   -- Да какой же я господин, малый? Я просто рыбак. Господа вон там бродят, где кружева да броши, а тут все -- простой народ. Подходят. Кому рыба нужна, а кому разговор...
   Тут к рыбаку подошел покупатель и Якоб подтолкнул Хенрика: чего, мол, стоять-то. Ребята отступили обратно в толпу и чуть погодя вынырнули у Ратуши.
   Шарманщик не был похож на того дряхлого старика, о котором рассказывал Якоб. Этот был стар, но еще довольно крепок. И дорожная палка, лежавшая у его ног в пыли и рыночном мусоре, была порядком стерта походами. Седоватая его голова была покрыта пыльной кепкой с пятнами голубиного помета, а клочковатая бородка шевелилась при каждом его слове.
   Вообще, редко кто играл и пел в этом городе. Дудочники и скоморохи бывали только по большим праздникам. А тут появился незнакомый шарманщик и стал петь что-то под заунывную музыку. и это было как чудо среди обычной жизни. Почти как сказка.
   Проходившие мимо люди ненадолго останавливались. Если не нравилось, уходили дальше. А кому нравилось -- долго стояли, слушали жалобные песни и хмурились.
   Плотник Хельбомм улыбнулся кому-то по соседству и сказал:
   -- Мы живем еще прилично, а этот бедняк совсем жалок...
   Видимо, молодому плотнику было приятно, что он живет лучше этого бродяги. Но он ничуть не насмехался над ним, просто слушал, перебирал в кармане серебристые монетки и вспоминал, что когда-то его выгнали из города и он почти целый год жил вне его пределов.
   Шарманка с наклеенными на ее бока жестяными узорами висела у шарманщика на ремне, перекинутом через плечо. Он вращал ручку, она скрипела: иу-вить! иу-вить!, и он пел:
  
   Шарманщик я, шарманщик,
   В родимой стороне
   Оставил я и дом, и детей,
   Хожу теперь в рванье.
  
   Чужая сторонка
   Все гонит и гонит прочь.
   Спою и уйду я из города,
   Из вечера прямо в ночь.
  
   Розовое утро
   Встречу в другом я месте,
   Закручу шарманку свою
   И снова петь буду песни.
  
   Дорога, дорога,
   Куда же ты ведешь?
   От милого порога
   Под снег, под солнце и дождь...
  
   -- Эх, жизнь! -- воскликнул шарманщик, перестав играть и люди с удивлением обернулись к нему. -- То я пою, что не хочется петь, а хочется что -- не могу. Подайте бедняге, который теперь седой, будто весь в снегу. На голову хлопья упали весной, на душу -- немного позднее; подайте, подайте монетой одной, о большем просить я не смею...
   Ребята слушали шарманщика и не понимали, как он может складывать в рифму совершенно обычные слова. И так сразу, с ходу. В его запыленную кепку, снятую с головы, стали кидать монеты, а он продолжал.
   -- Эх, что за жизнь! Одну лишь песню пою я и все на разный лад. Смогу ли спеть другую? О да, я был бы рад! Но что мне поделать, если дана мне песня лишь одна... -- говорил он громко, чтоб все его слышали. И улыбался, хотя глаза его были очень грустными.
   Хенрик тоже загрустил. Он хотел бы помочь шарманщику, но у него не было ни денег, ни того, что можно было бы тому отдать. Хенрик вдруг представил, что и он был такой одинокий, как шарманщик, пока у него не появились Друг и Море.
  
   Шарманка моя сошла уж на нет,
   Коплю на другую шарманку я.
   Чем больше вы мне подадите монет,
   Шарманка тем будет прекраснее.
  
   А эту старушку не брошу в пути,
   Оставлю кому-нибудь... Мальчику!
   А ну-ка, мальчик, ко мне подойди,
   Ты хочешь, шарманку чтоб я подарил?..
   Так кинь же монетку шарманщику!
  
   Мальчик, стоявший невдалеке от Хенрика и Якоба, растерялся и зашарил по карманам. Мужчина в соломенной шляпе, видимо, его отец, дал ему мелкую монету и кивнул на кепку шарманщика. Мальчик просеменил к ней и положил монетку. А шарманщик снова закрутил ручку и запел.
  
   Шарманщик-поэт не обманет тебя,
   Вернется, ведь дал обещание,
   Лишь купит другую шарманку, тогда
   И подарит вот эту вот, старую...
  
   -- Раз ты поэт, то сколько у тебя песен, старик? -- крикнул из толпы плотник Хельбомм.
   -- Ни одной не могу вспомнить! -- крикнул в ответ шарманщик, не переставая вращать ручку шарманки. Толпа засмеялась и, пользуясь перерывом, стала бросать в его кепку монеты. Там уже было около полукроны.
   Он поблагодарил всех и переложил деньги в карман потертых брюк, кончающихся чуть ниже колен и с застегнутыми на пуговицы штанинами (тогда все мужчины носили такие, кроме мальчишек, которым до этого правила не было дела и они бегали в чем придется). Потом снова стал вращать ручку шарманки, только мелодия была уже другая, и спел народную песню "Розелиль" про то, как девушка сказала бабушке, что никогда не выйдет замуж, а жених подслушал ее слова, стоя под окном, и когда Розелиль вышла в сад, он подарил ей обручальное кольцо.
   Хенрик с Якобом подошли поближе и стали рассматривать шарманку.
   -- Мальчики, вы чего здесь? -- спросил шарманщик, складывая новый сбор монет в карман.
   -- Мы слушали, -- ответил Якоб. -- Только у нас уже не осталось ни эре.
   -- Вот у меня такая песня есть, я лишь тебе ее хочу прочесть. Тебе и другу твоему. Послушайте, поймете, что к чему.
   Шарманка заиграла медленную мелодию и шарманщик начал рассказывать, резко подергивая бородкой.
  
   Даже в самую темную ночь
   Тебе будет светить Звезда.
   Ты пройдешь еще много стран и дорог,
   И увидишь великое множество звезд,
   Но Звезда, как и Друг, одна.
  
   И в темную ночь она
   Будет светить одна...
  
   Но постепенно он стал говорить плавней и тише.
  
   Ты запомни ее, отличишь потом
   И среди всего множества звезд.
   Пусть покажет она тебе путь лучом
   И на тихий иди ее зов.
   Кто собьется в пути, потеряет звезду
   И потом никогда не найдет.
   Ты скажи, где твой Друг? --
   Вот и Он, и Звезда --
   Ну, тогда, не страшась, вперед!
  
   Никого не страшась,
   Рядом с Другом всегда, --
   Вперед! И только вперед!
  
   И шарманщик запел тихо, но отчетливо.
  
   Три океана проплывешь
   И тридцать восемь морей...
   Когда рядом Друг и светит Звезда,
   Ты не устанешь никогда
   И станешь всех сильней.
   И Друг никогда не бросит тебя,
   Если ты ему будешь Другом.
   Идите вперед! Вам светит Звезда!
   Не расставайтесь, и тогда --
   Вам страх не страшен будет!
  
   Все вокруг зашептались и стали кидать монеты в несколько эре старику. Тот благодарил и кивал, улыбаясь.
   Хенрик подтолкнул Якоба:
   -- Это про твою звезду!
   Якоб завороженно смотрел на шарманщика.
   -- Ага... А как вы узнали?.. Ну, что у меня есть звезда?..
   -- Что, я угадал?! -- удивился шарманщик. -- Вот, видишь, все это правда. Возьмите, -- он протянул дрожащей рукой все деньги, собранные за последнюю песню. Никто из собравшихся вокруг не возражал, пел-то он для ребят.
   -- Ой, не надо! Как же это! Это же вы заработали.. -- стал отказываться Якоб.
   -- Берите, говорю! Так надо.
   Якоб нерешительно подставил руки и шарманщик пересыпал ему монеты. Ощутив их тяжесть, Якоб закусил губу, глянул через мокрые ресницы на старика и кинулся с разворота в толпу. Хенрик за ним.
   -- Постой, Якоб! Подожди меня. Давай купим по булочке, ведь там никак не меньше полукроны.
   Якоб остановился и подождал Хенрика. Шмыгнул мокрым носом и сказал:
   -- Мне хочется есть так же, как и тебе, но эти деньги... их нельзя тратить.
   Они постояли и посмотрели на монеты в 10 эре и мельче. Они казались совсем обычными, но Якоб связывал их с песней шарманщика и со звездой. Поэтому монетки как-то по-особенному грели руки.
   -- Тогда зачем они нам, если на них нельзя ничего купить?
   -- Это правда, -- согласился Якоб и около улицы Щьегатан (что означает -- "морская улица") он отдал все эти деньги нищему.
  
   Мачеха Якоба сегодня была в хорошем настроении (что бывало крайне редко) и накормила Якоба и Хенрика почти досыта. Зато потом рассердилась за что-то и прогнала ребят из дома и сказала Якобу, чтобы до темноты он и не думал возвращаться. Отец у Якоба умер несколько лет назад и защитить его теперь было некому.
   И ребята пошли к морю. Вечером они уже сидели там и кидали в набегавшие волны круглую гальку. Ветерок менялся: то дул с моря, то нес с холмов запах полыни и шевелил ребятам волосы. Сумерки сгущались над их головами, одна за другой на небе загорались звезды и морские волны отражали их холодный свет. Сквозь тонкую облачную пелену засветился молодой месяц.
   Хенрик был рад, что у него появился такой друг, похожий на него самого, но все же и другой. Это было здорово. Он переглядывался с Якобом и улыбался ему просто так, как бывает, когда и без слов все ясно. И когда друг -- самый настоящий. Такому другу и свою обиду рассказать не стыдно -- он всегда поймет. И ты будто живешь заново, будто тебе отпущены все грехи...
   Якоб брал камушек, крутил его в ладони и бросал в воду. Волна подхватывала его и перекатывала дальше, на глубину. Хенрик смотрел вдаль, где снова вырастали из тумана белые паруса.
   -- Смотри-ка, клипер стал ближе, -- сказал Хенрик.
   Якоб вскинул глаза и прищурился.
   -- Наверное, это потому что мы сделали сегодня доброе дело -- помогли человеку...
   Оба крепко задумались о жизни. Все вокруг стало серьезнее, резче.
   И чуть позже, когда уже хотели возвращаться в город, они дали перед собой и перед бескрайним морем клятву, что когда вырастут, то непременно станут капитанами. Но обязательнее всего -- просто порядочными и добрыми людьми.
   А когда у тебя есть настоящий друг, это не так уж сложно.
  
  
   3.
  
   На следующий день после ярмарки, улицы были снова пусты. Не было ни шума, ни беготни детей. И Якоб с Хенриком никуда не торопились, шагая по окраинной улочке мимо дома аптекарей -- отца и сына. Внутри кто-то гремел стеклянными пузырьками с лекарствами и слышались сердитые крики хозяина -- старика Яммельта:
   -- Живее! Поторапливайся!
   Наверное, он кричал это своему новому посыльному, совсем недавно бывшему юнгой на шхуне из северных краев.
   Ребята прошли мимо аптеки, мимо большого дома городского богача Магнуса, две высокие башни которого больше походили на башни старого замка. Они стояли с обеих сторон дома и были почти самыми высокими постройками в городе. Только Ратуша да еще Дальняя колокольня с кованными ограждениями наверху были выше. Жители называли эти башни -- Два Стражника, и всегда, когда шли мимо, поднимали головы вверх, чтобы оглядеть их высокие крыши.
   Сейчас на улице только Якоб и Хенрик поднимали глаза к небу, пасмурному и туманному, и с завистью смотрели на крутые скаты башен. С завистью, потому что оттуда, наверное, был виден весь город и богач со своими детьми каждый день мог обозревать окрестности.
   В это пасмурное утро башни выглядели как игрушечные на фоне молчаливого неба, и казалось, что все вокруг -- сказка. И все взрослые, входящие и выходящие из домов, -- волшебники.
   Улочка вскоре сворачивала за город и кончалась. До небольшой закрытой бухты с пристанью было еще не близко, но ребята твердо решили пойти туда и не останавливались.
   Вдруг кто-то их позвал. Тихо так, но ребята услышали и заоглядывались по сторонам.
   -- Посмотри, Якоб, вон тот самый шарманщик! -- одернул Хенрик Якоба. -- Наверно, это он звал нас.
   На разбитой обочине дороги сидел печальный шарманщик, поглядывал на ребят и теребил ремень шарманки. Ручка от нее валялась поодаль, в траве. Ребята подошли ближе и Якоб подал шарманщику изогнутую ручку. Он взял ее и сказал, опустив голову:
   -- Помогите мне. Меня заколдовал один плохой человек, хотя в это трудно поверить... И теперь я обречен до конца своих дней играть на шарманке и петь жалобные песни. А за каждую веселую песню он наказывает меня тоской по дому, потому что я никогда не смогу вернуться домой, сколько бы ни бродил по свету. После того, как я спел вам песню и не взял за нее денег, мне плохо. Помогите мне.
   -- Но мы не можем... У нас мало сил... -- сказал Хенрик. -- И вообще, как это -- заколдовал? Такого не может быть!
   -- Вы -- друзья, и можете мне помочь. Я был крестьянином и у меня были веселые дети, такие же , как и вы. Я играл в выходные дни и в праздники на шарманке, а они бегали, прыгали и радовали меня своей беззаботностью. Мальчик и девочка. Братик и сестра... И было у нас счастье.
   -- Но, мы маленькие, а волшебник... он же взрослый человек!
   -- Но вы же друзья! -- сказал шарманщик твердо, а сам жалостно посмотрел на ребят.
   Якоб подтолкнул Хенрика и шепнул ему:
   -- Давай поможем? Он дал денег и спел нам песню...
   Хенрик задумался. Шарманщик опустил голову и сидел на камнях обочины без движения.
   -- Но... что мы можем сделать?
   Шарманщик вскинул голову и грустно заулыбался.
   -- Вы должны пройти Старый лес и найти там волшебника... Я не знаю каков он из себя на самом деле, но он очень злой, раз так поступил со мной...
   Шарманщик говорил, а ребята, слушая его, думали:" Как же так?! Это же сказка какая-то!" Только что они жили как жили и вдруг -- в сказке! Посреди обычного, даже не солнечного дня. Даже их общая мечта о белом клипере не столь сказочна. Но шарманщик их не обманывал, ему действительно было плохо.
   -- А где же этот лес? -- Спросил Хенрик, чувствуя, что он, наверное, зря согласился помочь.-- И разве надо идти прямо сейчас?
   -- Значит, вы не поможете мне, если не отправитесь тотчас же.
   -- Мы сходим, сходим, -- уверил его Якоб, хотя сам чувствовал, вслед за Хенриком, что это все так необычно. Не знал, поверить ли словам шарманщика.
   -- Лес в другой стороне от моря. В трех милях от города.* /норв.миля = 11 295 м./ Машинист вам подскажет.
   Шарманщик рассказал, как найти машиниста небольшого паровозика и дал ребятам немного еды из своего мешка. Попросил жалобно:
   -- Дойдите, пожалуйста. Иначе мои дети никогда не увидят отца и я никогда не увижу их.
   -- Хорошо, мы дойдем. Мы обещ...
   -- О, нет! Не обещайте мне ничего. Лучше дайте себе слово, если уверены в своих силах.
   Якоб переглянулся с Хенриком и они снова пошли по городским улицам, иногда останавливаясь и поглядывая на оставшегося у обочины шарманщика. Тот поднялся с холодных камней, тряхнул о колено свою кепку и пошел в другую сторону, склоняясь на одно плечо, которое было оттянуто старенькой шарманкой...
   Теперь на ребят все почему-то обращали внимание и останавливались, провожая их взглядами. Хозяйки звали своих детей и показывали им на Якоба и Хенрика. Ни хозяйки, ни дети не смеялись и для идущих ребят это было странно. Они постоянно оглядывались и осматривали свою одежду, пытаясь отыскать в ней тот серьезный изъян, который так заинтересовал жителей. Но ничего не находили, пожимали плечами и шли дальше.
   К вечеру они уже прошли весь город и ноги их гудели от усталости. Никогда еще они столько не ходили. А ведь надо им было идти еще три мили до Старого леса и поторапливаться. Каждый из друзей думал о своем доме, но оба они решили, что никто их не будет искать. Мачеха Якоба, которой он совсем не нужен, даже и не хватится его. Да и Хенрика никто не потеряет. Ведь он, бывало, и не ночевал в приюте по несколько дней, и возвращался целым.
   Все пивные, торговые лавки, Дальняя колокольня со шпилем остались позади. Впереди было старое кладбище, но идти туда, когда солнце уже низко склонилось над горизонтом, было жутко. Тени от покосившихся крестов все более удлинялись и, казалось, подбирались потихоньку к ребятам и к городу. Вместе с темнотой приближался и холод.
   Хенрик дрожал и ощущал в кармане штанов луковицу и засохший кусок хлеба, что дал каждому из них шарманщик.
   Когда к сироте приходит голод, тут уже становится не до философии (оставить еду на утро или съесть сейчас?), зубы сами тянуться к пище и удержаться небыло никакой возможности.
   Хенрик только закрыл глаза в предвкушении своего скромного ужина, как услышал рядом хруст.
   -- Чего мечтаешь, ешь давай, -- Якоб жевал горький лук -- морщился, дышал открытым ртом -- и заедал лук хлебом.
   Хенрик куснул свою луковицу и зажмурился. В носу и во рту защипало и зажгло, но он заел хлебом и все прошло. Выбирать было не из чего и вскоре от лука и хлеба совсем ничего не осталось.
   Ребята нарвали травы и разложили ее у кустов, росших около длинного забора. Спать больше было негде, ребята отлично понимали, что их отовсюду выгонят.
   Было холодно, но Хенрик подобрался поближе к Якобу и вместе им стало теплее.
   И все же до утра они успели сильно продрогнуть. С утра громко ворчал желудок. Теперь нечем было подкрепиться и ребята пошли голодными, вспоминая дорогу, о которой вчера им рассказывал шарманщик. С утренним солнцем было весело и совсем не страшно идти по кладбищу.
   Белые камни с высеченными крестами и надписями, и простые деревянные кресты, косо торчавшие из осевших могил, уже не пугали своей таинственностью, как вчера вечером.
   Если взглянуть сейчас сверху, как видят птицы, можно увидеть крутые скаты городских крыш, которые лепятся друг к дружке то выше, то ниже; и голубей на них. А на улицах города все так же, как и в обычные дни. И никто-никто в городе не знает, что двое мальчишек в утренних лучах солнца уходят с окраин. Никто не знает, что они идут к Старому лесу и разговаривают о шарманщике, о том, что с ним случилось.
   Ребятам казалось странным, что они поверили ему, и сейчас идут туда, куда он сказал. И даже не знают, найдут ли то, что надо было найти. Было трудно идти, не понимая, почему весь этот путь должны пройти именно они.
   Якоб вспоминал, как они пускали возле пристани кораблики и купались в прохладной соленой воде до того момента, пока не начинало захватывать дух от дрожи и бьющих в лицо брызг. И песок, смываемый высокой волной, колол ноги как тысячи холодных иголок. А потом они с Хенриком строили из мокрого песка дом с башнями, похожий на дом богача Магнуса, и представляли, что этот дом принадлежит им. Они бегают по его длинным коридорам и долго-долго поднимаются наверх, в башни, по старям винтовым лестницам. Лестницы скрипели, гнулися и пели.
   Хенрику досталась башня немного пониже, чем у Якоба, но он и был немного того помладше. Не обиделся и кричал из стрельчатого окна (как-будто), что приветствует Якоба самым большим приветом, и слушал, как Якоб отвечает ему. Представляли себе, как их голоса разлетаются над крышами города. Такая игра увлекла их обоих. Пробегающие мимо малыши и ребята постарше с завистью посматривали на их песчаные башни и начинали строить такие же невдалеке от Якоба с Хенриком...
   Об этом они тоже вспомнили, пока шли, удаляясь от города. А потом услышали далекое пыхтение и заметили над низким лесом клубы темно-сизого дыма.
   -- Якоб! Якоб! Это паровоз! -- Оживился Хенрик. -- Шарманщик сказал нам правду.
   И они побежали на дым. Еще издалека стали рассматривать выехавший на пустырь паровоз -- длинный, черный, и от трубок над колесами валил белый пар бесследно растворяясь в воздухе. Стеклянные окошки кабины были мутны, но за ними, внутри кто-то был.
   -- Господин машинист! Господин машинист! -- закричали ребята, перебивая друг друга и стараясь подбежать поближе.
   Усатый машинист в засаленной и испачканной углем робе высунулся в окошко, глянул на ребят, взбегающих по склону, и потянул какой-то рычаг. Паровоз заскрипел тормозами, выпустил клубы горячего белого пара, окутавшего ребят, и вскоре остановился. Вагонетки застучали сцеплениями. Будто волна прошла между ними и затихла.
   Машинист снова появился в окошке -- хмурый-прехмурый -- и спросил строго:
   -- Ну, сорванцы, в чем дело? Да говорите же скорее, не задерживайте!
   -- Мы только спросить хотели... Как нам найти Старый лес? Вы ездите на паровозе, может, вы знаете, где нам его найти.
   Машинист подвигал бровью и исчез в кабине. Дымящая труба дохнула черным облаком и Хенрик вздрогнул. Ему показалось, что поезд сейчас уедет. Но машинист вернулся.
   -- Я не знаю, где это такой Старый лес. Но к востоку от соседнего города есть огромный Дальний лес. Может, это и есть тот самый Старый лес, что вам нужен?
   Якоб переглянулся с Хенриком. Как же так, машинист не знает, а шарманщик сказал, что лес тому хорошо известен...
   -- Наверное, это он и есть, -- ответил Якоб и снова посмотрел на Хенрика.
   -- Так вы... в лес? -- Спросил машинист и замялся. -- Может, вы есть хотите?
   -- Еще как! -- откликнулся Хенрик и переглотнул. Обрадовался, хотя и не понимал, что же переменило строгого машиниста в усатого добряка.
   Машинист исчез в кабине, покопался там, покашлял от угольной пыли и вернулся к окошку с небольшим тряпичным узлом. Показал ребятам и похлопал по его пузатому боку.
   -- Вот здесь яблоки и еще всякое...
   Якоб поймал скинутый узелок, а машинист вернулся к своим рычагам. Паровоз снова дохнул и двинулся с места. Вагонетки одна за другой застучали. Хенрик встал рядом с Якобом и они провожали паровоз взглядами, пока тот не скрылся за поворотом рельс. Только столб дыма, раздуваемый ветром, поднимался над деревьями вслед за ним.
   И снова стало тихо.
   -- Послушай, Хенрик, мы с тобой, наверное, и правда в сказке. Кто же будет на самом деле помогать каким-то оборвышам-сироткам?
   Хенрик ничего не сказал, но Якоб заметил, что он будто сжался изнутри, напугался чего-то.
   Якобу и самому вдруг стало отчего-то неуютно. Он мелко задрожал, но, скорее от того, что утром было зябко, паровоз с его теплым паром ушел, и вольный ветерок с лугов обдувал их теперь со всех сторон.
   -- Куда же нам идти? -- спросил Якоб.
   -- Прямо, -- ответил Хенрик и вздохнул. -- Шарманщик говорил: "Вперед! И только вперед!"
   -- А машинист сказал, что лес восточнее соседнего города. Может, нам сначала город найти?
   -- Я бы пошел к городу, но ведь мы помогаем шарманщику, а он сказал идти прямо. Сказал, что надо идти три мили, а про то, что нам надо свернуть, не говорил.
   Якоб, подумав, согласился и они пошли вперед, развязывая на ходу узелок и удивляясь помощи встречных незнакомых.
  
  
   4.
  
   После ухода ребят, шарманщик направился поискать себе место для ночлега. "Они должны дойти до леса, -- думал он. -- И они дойдут." Поэтому шарманщик решил еще на несколько дней задержаться в этом городе. Пением на улицах он сможет прокормиться эти дни. А если ребята не смогут вернуться, то он пойдет дальше и его тоска по дому усилится виной, что это ОН послал еще двоих ребят неизвестно куда.
   Шарманщик уже долго тосковал по дому и уже долгое время бродил по этим краям, вспоминая, где же его дом, где его мальчик и девочка. И уже два раза встречал двоих друзей и просил их помочь ему. Но те уходили и не возвращались. И тоска шарманщика увеличивалась с каждым разом. Хуже всего было то, что не знал о случившемся с ребятами. Остались ли они на новом месте или все-таки погибли в схватке с волшебником? Не терял надежды, что, странствуя, встретит их, но они пока не встречались и не возвращались на прежнее место.
   И вот, только что ушли к Старому лесу еще двое друзей -- Якоб и Хенрик. Теперь шарманщик волновался и за них.
   " Я всегда уходил, не дождавшись ребят, -- думал шарманщик, -- но теперь я буду ждать. Пусть у них будет время вернуться."
   И седой шарманщик набрел на ночлежку, где и остался, пока не станет что-либо известно о ребятах.
  
   Якоб с Хенриком шли широким лугом, где стрекотали зеленые кузнечики и выпрыгивали прямо из-под ног. Где под лучами солнца, на траве высыхала искрящаяся роса. Шли по березовому редколесью, с хрустом наступая на сухие листья и ветки. В раскидистых ветвях старых берез пели птицы и вили свои гнезда.
   Как ребятам хотелось здесь остаться! Но их торопило обещание перед самими собой помочь шарманщику. Они представляли себе,как его дети, может, такого же возраста как они сами, грустят без отца и спрашивают рано поседевшую маму о том, когда же отец вернется. Мама вздыхает и отвечает, что скоро, совсем скоро... Якоб сказал Хенрику:
   -- Чем быстрее мы дойдем, тем быстрее он вернется домой.
   Хенрик кивнул и подумал о том, какой же Якоб все-таки благородный. Сам полусирота, знает, как трудно жить без отца, и хочет помочь другим детям, вместо того, чтобы завидовать.
   Незнакомые места ребят не удерживали, ведь на ходу к ним никак не успеешь привыкнуть. А они шли, не останавливаясь.
   Вспомнив о шарманщике, Якоб спросил Хенрика:
   -- А ты бы смог отдать жизнь за то, что делаешь?
   -- Не знаю, -- ответил Хенрик и опустил голову в плечи. Испугался пришедшей мысли:" Как это?! Только что я был и через секунду меня уже нет! Я себя уже не вижу и не чувствую. А что чувствую?.. Наверное, ничего. Темнота и все..."
   -- А я думаю, это не так страшно -- умереть. Лишь бы только небольно, как во сне. Страшно решиться сделать это за другого и прямо сейчас, не задумываясь о себе. Но я не знаю, смогу ли я сделать это, если будет нужно. А ты?
   -- Не знаю, -- повторил Хенрик, хотя чуть не закричал: "Ты что, Якоб! Зачем об этом думать?!"
   " Почему он меня спрашивает об этом? Я же не знаю. Не зна-ю!"
   И некоторое время ребята шли молча. Якоб увидел мотылька, севшего на цветок, и задумался:" Вот мотылек, живет один день, а потом умирает. Так зачем жить так недолго? И какая от него польза?.. Ах да, после него появляется еще сотня мотыльков... но все равно, разве ему не страшно умирать? Впрочем, он не понимает, наверное, что живет всего один день. Может, для него один день -- это вечность и с цветка на цветок он летит целые мотыльковые сутки..."
   Хенрик одернул его за край рубашки.
   -- Послушай, может, мы не туда идем? Смотри-ка, города не видно, леса тоже.
   -- Три мили это много, а мы еще и одной не прошли. Не беспокойся, я дорогу чувствую. Бывало даже, если не вижу камень, то обойду. Знаешь, мне мой внутренний голос помогает. Кому-то он что-то бормочет и мешает, а мне он поет, читает стихи и подсказывает нужные слова. Я слушаю и он мне помогает.
   -- А что он тебе сейчас говорит?
   -- Сейчас молчит, а раньше говорил, что надо было свернуть немного вправо, к городу.
   -- А может, не поздно? Давай свернем.
   Якоб усмехнулся: мол, я же говорил, что надо идти сначала к городу, и Хенрик опустил глаза.
   -- Да ладно, все равно город где-то рядом.
   Действительно, как только они прошли небольшой лесок, вдали показались крыши города. И Хенрик снова заулыбался, он был рад, что все оказалось так, как он говорил. Да и Якоб, если бы свернули, не ошибся.
   Теперь было спокойнее. В городе есть люди, а значит -- свои. И идти уже было не боязно, раз знали, куда: мимо города на солнечный восход.
   -- Все в порядке! -- кивнул Хенрик.
   Ближе к вечеру ребята прошли уже большую часть дороги, но до леса, маячившего вдали, так и не добрались. Темнело быстро и все больше и больше зеленый солнечный луг превращался в серую колышущуюся зыбь. Чтобы заночевать, укрывшись от ветра, не было ни малейшего куста, только холодная колющая трава.
   Съев по последнему яблоку, ребята примяли ногами высокую траву и легли на нее. И хотя воздух быстро холодел, от земли еще шло тепло и грело ребячьи спины. Где-то рядом застрекотал сверчок и наполнил своей песней-сигналом ночную тишину. И все вокруг стало больше и шире, далекие звуки стали протяжнее и дольше.
   Якоб закинул руки за голову, залюбовался звездным небом. Звезды загорались одна за другой, будто по небу ходил невидимый фонарщик и зажигал их от яркого фитиля. Одна из звезд склонилась к востоку, горела особенно ярко и если немного зажмурить глаза, казалось, что она посылает луч вниз, на землю, и освещает путь для двух друзей. Для них с Хенриком.
   Якоб сказал Хенрику об этом и тот кивнул, жуя травинку.
   -- Как в песне шарманщика. Может, она и так, и вправду покажет нам путь?
   Якоб вздохнул и промолчал. Конечно, ему хотелось, чтобы все так и было, тогда его песня о Звезде из фантазии превратится в реальность. " А правда, ЧТО если это она и есть, такая яркая?.. Больше на небе таких нет," -- думал Якоб и Хенрик не мешал ему. Он тоже думал. И о звезде, и о многом другом.
   Незаметно для себя самих, они уснули. В эту ночь им было тепло. Может, потому что звезда грела их своими лучами (звезда Якоба очень горячая), или потому что все было спокойно...
   Но это было только начало. Под утро они заерзали во сне, отгоняя тревожные мысли. На смену ночной звезде пришло слабенькое утреннее солнце и ребята волновались перед предстоящим походом. Лес был уже виден и сегодня они надеялись достичь его.
   Руки и ноги ребят закоченели в прохладе и без движения, не слушались. Хенрик первым придумал пробежаться и согрелся.
   -- Беги и ты! -- крикнул он отставшему Якобу. -- Потом становится тепло.
   Якоб подпрыгнул, вскинув руки, и пробежал, выбивая ногами из травы росу. И тоже согрелся.
   Было тихо, птицы только начинали петь, а ранние кузнечики уже стрекотали то здесь, то там. Бабочки умывались в цветках и размеренно махали крыльями, словно провожали ребят в дорогу. Солнце приглаживало теплой рукой их волосы и оправляло смятую одежду. Шагалось легко. Картина этого спокойного утра запомнится ребятам надолго, потому что сегодня им предстояло многое пережить.
   Примерно к полудню, когда до Старого леса было рукой подать, им встретились двое мальчишек, таких же как они сами...
   Небольшой овраг, вдруг открывшийся перед Якобом с Хенриком, вилял по лугу темной полосой, но в траве его трудно было заметить издалека. По низу оврага струился мелкий ручей и возле него оказались двое ребят. Один был светловолосый, а другой темный. Они были схожи лицами как два родных брата, только волосы одного были гладко причесаны, а у другого на голове не прическа, а стог сена: взъерошенные волосы, а в них -- сухие листья и травинки. Сначала они яростно спорили между собой, а когда заметили Хенрика и Якоба, то просто хмуро переглядывались.
   -- Вы кто? -- спросил Хенрик.
   -- Меня зовут Хороший мальчик, -- ответил Хороший мальчик и улыбнулся приветливо и дружно. -- Раньше нас звали по-другому, а теперь так.
   -- А я Плохой, -- промямлил Плохой мальчик и скривил губы.
   Хороший мальчик приветственно закивал ребятам, когда те представились, а Плохой нахмурился сильнее и опустил голову.
   -- Я всегда рассказываю веселые истории, -- сказал Хороший.
   -- А я грустные, -- добавил Плохой. -- А хотите, я сделаю вам пакость? Я это люблю.
   Ребята переглянулись. Странные какие-то мальчишки... Хороший... Плохой... Откуда они тут в овраге двое?
   -- Нет, не надо, -- сказал Хенрик, замечая как загорелись недобрым блеском глаза Плохого мальчика.
   Хороший мальчик сорвал травинку и кивнул им:
   -- Не обращайте внимания, он всегда такой плохой. А у меня есть хорошая история... "Туман парил от земли и травы и там запутывались и глохли далекие переливы свирели. Маленький подпасок слушал как играет пастух и в эти минуты так хотел научиться играть, и так красива была мелодия, что у него заходилось сердце и он замирал, не дыша.
   -- Дай мне, -- попросил подпасок и пастух подал ему свою свирель.
   Мальчик видел, как тот подносит ее к своим губам и сделал так же. Дохнул в нее легко и долгий звук улетел в туманную долину. Пастух улыбнулся и кивнул:
   -- Играй еще. Научишься.
   Пастушок дохнул еще раз и быстро перебрал пальцами отверстия. Звуки, раскатистые как сухой горох, посыпались из свирели. Получилось хорошо, но не так красиво, как у его взрослого друга.
   Пастух засмеялся и протянул руку. Пастушок неохотно, но осторожно передал ему свирель, а сам замер в ожидании, что она снова заиграет и расцветит это утро и эту землю яркими красками звуков..."
   Плохой мальчик едко хмыкнул и отвернулся. Якоб вспомнил что-то, но спросил не сразу, подбирая слова.
   -- А вы не знаете, страшно ли умирать? Что такое смерть?
   Плохой мальчик шевельнул губами и ответил, даже не оглянувшись:
   -- Смерть -- это маяк, к которому идешь всю жизнь, постоянно сбавляя пары.
   -- А что тогда жизнь? -- Якоб с удивлением заметил, как быстро Плохой нашелся с ответом.
   Но теперь заговорил Хороший:
   -- Жизнь -- это дорога к маяку. Если по дороге были бури, то и смерть не так страшна. Она -- как тихая вечерняя пристань. А если живешь впустую, то доплыл еле как и кончился весь.
   Плохой молча вздохнул, у него не было возражений.
   Эта небольшая остановка в пути была для ребят кстати. За полдня похода они устали и сейчас было приятно свалиться в траву и вытянуть ноги. Сначала присел Якоб, за ним Хенрик с довольным кряхтением, а потом -- Плохой и Хороший мальчики.
   В безветрии пахнущий травами воздух стоял на месте. От него тяжелела и клонилась к земле голова. Под равномерное пение луговых птиц глаза ребят сами закрывались, так что хоть не вспоминай о том, что надо спешить к Старому лесу.
   Плохой мальчик сразу откинулся на спину, закинул ногу на ногу и стал поглядывать в небо -- ему и дела не было до ребят. А Хороший посматривал то на Якоба, то на Хенрика и не решался заговорить.
   -- А где вы живете? -- Спросил Хенрик.
   -- Тут и живем. Уже несколько лет. Мы не растем, а все такие же, как пришли сюда.
   -- Как?! И вы спите прямо здесь, на лугу? Даже зимой?
   -- Не знаю... Тут всегда тепло. Мы здесь с утра и до вечера, а потом я ничего не помню...
   -- Я тоже не помню, -- приподнял голову Плохой. -- Не знаю, куда мы деваемся.
   -- Что же с вами происходит? Может, вы так крепко спите?..
   -- Нет, мы бы помнили. С тех пор, как мы пришли воевать с великаном и первый раз увидели его, так обо всем и забыли. И все время здесь, на лугу.
   Якоб тряхнул головой -- не ослышался ли...
   -- Какой великан?! В лесу же колдун... Волшебник!
   -- Он и есть великан. А вы не знали?
   Якоб присвистнул и переглянулся с Хенриком. Они-то думали, что это просто взрослый человек, а оказывается...
   -- Мы тоже сначала не знали, -- заметил Хороший, -- а потом встретили двух ребят вроде вас и они нам сказали, что это великан. И еще сказали, что чем скорее мы к нему придем, тем нам будет легче. А сами они куда-то спешат и спешат, но никуда не могут уйти из леса. Ходят и ходят по кругу. Мы думаем, что их великан заколдовал. И нас тоже.
   -- А почему вы не пойдете к великану, ведь вы можете уйти с луга?
   -- Можем, но пока мы дойдем, наступит ночь и мы не успеем найти его. А утром опять окажемся здесь. Мы уже столько раз пробовали...
   Якоб с Хенриком молчали и боялись встретиться друг с другом глазами, чтобы не выдать своих тревог.
   Плохой мальчик что-то насвистывал, а потом сел и вздохнул.
   -- Великан гордый, как тот ученый, что искал бессмертие. История есть такая, что жил когда-то на свете один большой ученый. Он прочел много книг и обрел много знаний. С таким богатством не хотел умирать. Говорил: "Не для того я учился столько лет и прочел древние свитки, чтобы вскоре умереть". И он стал искать страну бессмертия, ну, чтобы совсем никогда не умирать.. Не останавливался даже там, где до смерти мог бы прожить миллионы лет. А когда, наконец, нашел такую сказочную страну, то вспомнил о родном доме, о матери, о всех кого оставил. Вернулся и помер от тоски и оттого, что его время уже давно прошло. И после из его народа никто не вспоминал о нем, потому что тот искал бессмертия только для себя.
   Хороший мальчик покачал головой.
   -- Сколько можно уже рассказывать эту историю? Ты себе-то не надоел?
   -- А ты послушай, послушай, -- нахмурился Плохой. -- Есть и другая история: "Долго жил старый хранитель бесценных сокровищ. И все потому, что никогда и никому их не показывал. Потому как если хоть один драгоценный камень увидит солнечный свет, старик-хранитель умрет.
   Но вот, пришла война и люди в их селении совсем обнищали. Все мужчины ушли на войну, оставшиеся не могли хорошо обрабатывать скудную землю... Старик, видя такое горе, вынес людям мешок с драгоценными камнями и сказал:
   -- Я уже стар и скоро господь меня приберет к себе, так пусть этот мешок -- часть сокровищ -- поможет вам пережить трудные времена.
   Сказал так и упал замертво."
   -- Вот это дельная история, -- сказал Хороший мальчик. -- А то вспомнил про какого-то ученого...
   -- А вот уж это не твое дело! -- вскочил Плохой. -- Не буду же я зря про твои флейты вспоминать!
   -- Почему зря-то? -- поднялся Хороший мальчик и встал напротив Плохого. -- Я дело говорю, а ты только тоску на людей наводишь. Одни слезы...
   -- Не слушайте его! -- крикнул Плохой ребятам. -- Я знал одного человека, он смеялся от добрых историй, смеялся, а потом лег и умер. А от слез еще никто не умирал!
   -- С тобой бесполезно разговаривать!
   -- С тобой тоже!..
   -- И как вы не передрались до сих пор? -- перебил их разговор Якоб, вставая вслед за вскочившим Хенриком.
   Плохой мальчик оглянулся и ответил угрюмо:
   -- А что толку, все равно каждый останется при своем мнении.
   -- Синяки и шишки от глупости не лечат, -- добавил Хороший.
   -- Оно по тебе и видно! -- возликовал Плохой мальчишка и засмеялся.
   -- Смотри сам не помри от смеха!..
   Ребятам надоело выслушивать их препирательство и они пошли дальше. Слышали позади, что спор Хорошего и Плохого не кончается, и торопились уйти подальше, может, тогда ребята помирятся -- не перед кем уже будет что-то отстаивать.
   Надо было спешить. Это было единственным дельным советом, который услышали от ребят. Чем быстрее они увидят великана-волшебника, тем легче им будет с ним справиться. Так говорили те ребята, что ходили по кругу.
   От узелка, что дал ребятам машинист, осталась только белая тряпица, засунутая краем за пояс брюк Якоба. Голод снова уже давал о себе знать, но они старались не думать об этом.
   Чем дальше они уходили, тем чаще вспоминали о своем городе. Хоть и плохо там жилось, но было все родным: и узкие мощенные камнем улочки, и Два Стражника у дома богача, и не менее сказочные для ребят разноцветные дни ярмарок на площади перед старинной городской ратушей. И бескрайнее море, куда уходили поутру рыбачьи лодки, исчезали в тумане под редкие крики просыпающихся чаек. И гомон птичьих базаров, долетавший с далеких и туманных фьордов. И шарманщик тоже вспомнился...
   -- Я не поверил сначала Шарманщику, -- признался Хенрик. -- Да и сейчас не совсем верится.
   -- Что ты! Я тоже... И все-таки что-то сходится. Странно так. Знаешь, мы, наверное, спим и ходим во сне. А чувствуем все, как на самом деле.
   Хенрик огляделся вокруг, посмотрел на себя и Якоба.
   -- Нет, Якоб, мы не спим. Может, это место такое странное?.. Будто его вовсе нет.
   Якоб пожал плечами. Он думал уже о другом.
   "Ребята так быстро ответили, что такое жизнь и что такое смерть, даже не подумали. Верить ли им? Хороший мальчик-то про жизнь правильно сказал. А Плохой что-то намудрил. Наверное, все же напакостил -- сказал не то, что нужно. Разбирайся потом..."
   Якоб уже давно подумывал о том, что никому он на свете не нужен. Тем более мачехе, наверное, облегченно вздохнувшей, когда пасынок не вернулся домой.
   Сейчас Якоб был нужен Хенрику, как и Хенрик был нужен Якобу. Потому что они -- друзья. И потому что он тоже одинокий, у него вообще никого нет. А быть нужным, это главное. Но мысль о страшном не уходила, пока ее полностью не разрешить. Вот Якоб и думал эту думу поскорее, чтобы отмучиться и определить все для себя, как положено.
   "Умереть-то легко, -- думал он. -- Но что останется? Доплыл и кончился весь... Без бурь..."
   "А разве так, как я живу, -- не буря?! Самая настоящая жизненная буря. Никакого покоя и постоянно хочется есть... Ох, лучше не вспоминать!" Якоб сглотнул и в животе у него заурчало по -голодному.
   И тут они с Хенриком увидели речку. Она текла по оврагу, только он был широкий и берега были обрывистые, обрушенные и размытые водой. На ровном травяном лугу всех этих низин и оврагов не было видно и речка вынырнула внезапно. Там, где были Плохой и Хороший мальчики, по оврагу тек лишь тонкий ручей, а здесь воды было много. Но почти вся она была покрыта коричнево-зеленым растительным ковром стелющегося сабельника. Здесь было настоящее болото.
   Вообще-то речка текла чистая и на всем ее протяжении не было болот, но перед городом она вдруг останавливалась и уходила в песок. Сухой овраг, идущий дальше, заворачивал к городу и проходил вдоль нескольких кварталов, прежде чем нырнуть под деревянным Черным мостом и снова выйти из города в широкий луг. Этот луг, возможно, тоже когда-то был залит водой Черной речки, Но она уже так давно ушла в песок, что никто из местных жителей и не помнил, когда тут была река.
   Якоб и Хенрик знать не знали ни о Черной речке, ни о городе, мимо которого шли, но рассказываю я и это моя сказка, а я-то уж знаю эти места...
   Хенрик посматривал на другую сторону реки и искал место, где можно было бы перебраться на ту сторону. А им надо было перейти туда сейчас, не откладывая, иначе не успеть до Старого леса дотемна. Якоб же поднялся на склон небольшого холма поблизости и оттуда оглядел окрестности более широко.
   -- Смотри, вон там можно перейти! -- Якоб показал оглянувшемуся Хенрику на зеленую дорожку, что тянулась через все болото на ту сторону. Хенрик поднялся к Якобу и посмотрел, куда тот указывал.
   Растительный ковер приминался под ногами медленно ступавших по нему ребят, чвакал и пускал коричневые пузырящиеся фонтанчики застоявшейся протухшей воды. Кроме того, весь этот зыбун качался и трещал, будто где-то рвался. "Если он оторвется, -- думал Хенрик, -- то так и уйдешь с ним под воду, как в мешке."
   Словно угадав мысли Хенрика, где-то слева заплескалось, показалась открытая вода и Якоб стал проваливаться между жестких стеблей. "Наверно, ковер не выдерживает нас двоих, когда мы идем рядом," -- подумал Хенрик и отбежал в сторону, к желтой с красными подтеками кочке, и стал обходить ее с другой стороны, за густыми зарослями болотного тростника. Они скрывали Якоба и тот тоже не мог видеть Хенрика.
   -- Здесь можно пройти! -- крикнул Хенрик из-за кочки. И замолчал. Там что-то затрещало, плеснуло и Якоб услышал, как Хенрик охнул.
   Сам Якоб не мог пошевелиться. Чтобы шагнуть назад, надо было поднять одну ногу. Но тогда другая проваливалась еще глубже и холодная темная вода колола ноги под завернутыми до колен штанинами. Так он и замер в нерешительности -- ни вперед, ни назад.
   Что же там с Хенриком? Якоб прислушался. За кочкой слышалось плюханье и старательное сопение.
   -- Что там случилось? -- крикнул Якоб и все же стал пробираться к Хенрику, снова проваливаясь и дрожа от холода.
   -- Я провалился! -- ответил Хенрик, отплевываясь и стуча руками по воде и сырым растениям.
   -- Вылезай скорее, нето затянет с головой! -- Якоб не видел, где Хенрик и что с ним, но не думал, что друг станет шутить.
   -- Не мы-ы-гу-у-у! -- протяжно крикнул Хенрик хватаясь за чахлый тростник, до которого еле-еле дотянулся рукой.
   Тут подоспел Якоб и увидел Хенрика. Тот был по уши в болоте, в прямом смысле этих слов. Он тянулся головой вверх, дрыгался и тянул на себя ухваченные стебли сухого тростника. Желтые хрупкие тростинки натянулись и лопнули с треском и мелкой пылью. Хенрик осел еще глубже.
   -- Держись, друг! -- сказал Якоб и заискал глазами что-нибудь похожее на длинную палку
   Вокруг Хенрика была большая, не затянутая сабельником и скользкой ряской полынья. Он барахтался посредине и Якоб никак не мог к нему подобраться, чтобы подать руку. Холодная жижа заливалась Хенрику за шиворот и пробирала до костей. Его ноги все глубже погружались в плывущий под ногами песчаный ил, и когда он хотел найти опору для ног, то не находил твердого дна.
   -- Где ты, Якоб, я тон... Кха! Тьфу!.. Я тону! -- крикнул Хенрик с тревогой и отчаянием, когда тина дошла до рта и носа, как бы он ни старался вытянуть голову над водой.
   Дыхание перехватывало от холодной воды, бьющей ключами из-под ног. И оттого, что погружался глубже и глубже, и скоро должен был утонуть. Сердце захолодело, но все еще оставалось самым теплым из всего тела.
  
   Хенрик за свою небольшую жизнь успел не слишком много. Раннее свое детство он помнил плохо. Лишь иногда в памяти проскальзывало ощущение какого-то неприятного горячего запаха (пожар?) и чужих рук, потом куда-то ехал -- в памяти были картины природы проплывавшие мимо. Потом незнакомая комната, лицо какого-то человека, наклонившегося над ним. А может, это сон?.. А после этого он уже помнил свою жизнь в приюте. Старшие издевались и смеялись над тем, что он все время простывал и из носа всегда текло...
   Сейчас все это снова всплывало в памяти Хенрика и он замирал, не шевелился, чтобы погружаться медленней и успеть довспоминать все до конца. Но порой вода накатывала настолько холодная, что начинало колоть в боках, и тогда он снова барахтался. Воспоминания перескакивали с одного на другое и вся его одиннадцатилетняя жизнь укладывалась в несколько крупных моментов.
   ... Из-за того, что из носа текло, его обзывали сопляком и давали тумаков. Хенрик копил злость и однажды его довели. Он накинулся на самого противного мальчишку и в диком мщении расквасил ему нос и расшатал два передних зуба. Тогда его оттащили и позвали смотрительницу. Не разобравшись ни в чем, она послала того болвана с распухшим носом лечиться, а Хенрика лишила обеда и ужина. Вечером он лег спать в полуобморочном состоянии, а утром еле дошел до своего места в тесной комнатушке, где их кормили. В проходе между скамей его толкнули, дали по шее и ткнули лицом в его тарелку с кашей.
   Он ничего не сказал, не бросился драться, просто не было сил. Он насупленно стер с лица разваренную крупу и съел то, что оставалось в тарелке. Выходящие из комнатушки, уже поев, давали ему щелчка, толкали в спину, чтоб он подавился, и Хенрик понял, что теперь ему жизни здесь не будет.
   Тогда он в первый раз сбежал из приюта...
  
   Вода уже даже не холодила Хенрика. Руки затекли, пальцы будто отваливались. Ногами он еще немного двигал, чтобы совсем не погрузиться. В голове шумело и больше ничего не вспоминалось. Якоб куда-то пропал, долго не появлялся и у Хенрика под сердцем толкнулась тревога за Якоба. Может, он провалился? И молчит, боится закричать, выкарабкивается сам...
  
   ... Прятался Хенрик невдалеке от приюта. Помогал соседям по хозяйству и они жалели его, давали заработать несколько монет или миску похлебки. Но никогда не приглашали его жить к себе.
   Хенрик твердо решил жить самостоятельно и уже стал подумывать, чтобы завести себе постоянную ночлежку и приходить туда каждый вечер. Но через два дня не выдержал и, скрепя сердце, вернулся в приют. Ему там не обрадовались. Ребята собрались и смотрели на него исподлобья, а смотрительница толкнула его лицом к стене и хорошенько вытянула его по спине узловатой веткой дрока. За побег. И, видимо, до крови, потому что рубашка сразу намокла и прилипла к спине. Он крепко зажмурился и кряхтя перебрался вниз, на первый этаж, под лестницу. И беззвучно затрясся.
   Это было недавно, всего два года назад. И в тот же вечер его нашел под лестницей Сиг. Ему тогда не было и семи. Сиг сразу увидел, что человеку плохо и присел к Хенрику. Тронул за плечо. Хенрик вздрогнул и замер. Не оглянулся.
   -- Они дураки, -- сказал Сиг. -- Ты все равно их сильнее.
   Хенрик оглянулся, но посмотрел на мальчишку неласково. Оттолкнул его.
   -- Уходи отсюда!
   И снова отвернулся. Но Сиг не ушел. Он отсел подальше и занялся своим делом -- защипал пальцами небольшую палочку, очищая ее от коры.
   Плакать при постороннем было нехорошо, да уже и не получалось. Хенрик немного повздыхал в углу и успокоился. Потом обернулся к мальчишке и спросил все еще дрожавшим голосом:
   -- Как тебя зовут?
   -- Сиг, -- ответил Сиг, не отрывая глаз от палочки. -- А тебя?
   -- Хе... Хенрик, -- нервно вздохнул Хенрик и почувствовал облегчение оттого, что Сиг не лез и не интересовался, что случилось. Сидел и снимал кору со своей палочки.
   Так и познакомились. А Сиг оказался ничего -- давал посмотреть свою книжку про море и никогда не суетился, чтобы она не потерялась, когда она была у Хенрика. А другим или не давал, или забирал сразу, как посмотрели.
   И никто его не трогал почему-то. Хенрик лишь слышал, что однажды полезли к Сигу с издевательствами, а потом пожалели и носу не казали в приюте несколько дней. Почему -- никто не знал, а Сиг усмехался и хитро сверкал глазами.
   А потом стал уходить куда-то за город и в разговорах с Хенриком часто поминал каких-то Нильса и Лива. Кто это такие, Хенрик так и не узнал.
  
   Вода залилась в уши и Хенрик услышал, как тихо в воде. Вернее, под водой. Как тихой ночью в густом тумане.
   "Я тону? -- спросил себя мысленно Хенрик и ответил: -- Да, тону. Вот так меня и не будет. уйду с голов.. Ой!.."
   Рядом с его головой упал длинный сук от сосны и послышался голос Якоба:
   -- Где ты?! Хватайся скорее!
   Руки Хенрика, закоченевшие в воде, двинулись вверх и выбросили зажатый в кулаках тростник. Руки поднимались, а сам Хенрик почти весь скрылся.
   "Прощай, Якоб!" -- подумал Хенрик...
   И вдруг рванулся с дикой силой: "Жить! Жить! Для себя! Для Якоба! Для всех!", и ухватился скрюченными пальцами за палку, не в силах сказать ни слова -- тина залепила ему все лицо.
   Он спросил потом, когда умылся, отдышался и они бегом, едва касаясь ногами качающегося зыбуна, переправились на другую сторону.
   -- Где ты взял эту палку, Якоб? Здесь же, на лугу, не растет сосна.
   Якоб усмехнулся, кивнул наверх, на травянистый откос, и стал стряхивать с Хенрика бурую тину, которая скатывалась под его пальцами в тугие комочки и падала к ногам.
   Хенрик поднял глаза и увидел, что на краю давней осыпи сидит человек в потрепанной одежде. Чем-то он напоминал шарманщика, оставшегося в городе, но Хенрик точно признал его -- это был бродяга-нищий, которому они отдали деньги за песню шарманщика о дружбе и Звезде.
   -- Это же тот самый нищий!.. -- шепнул Хенрик Якобу, со вздохом присевшему на траву.
   -- Я знаю, -- ответил Якоб и положил голову на подогнутые к себе колени.
   Сел, словно не хотел подходить к нищему, и отдыхал здесь... Просто переволновался за Хенрика, и от страха, что мог потерять его навсегда, ноги сами собой подгибались. Он сидел и прокручивал снова ту картину, что ему открылась, когда он подобрался к Хенрику на болоте. Он не задумывался тогда, что никакого шеста или палки здесь не может и быть. Ведь кругом -- огромный луг, где нет ни одного деревца. И то, что появился этот нищий со своим посохом, было просто чудом. Якоб думал, что это сказка, и все время не верил происходящему. Ведь сказка -- это в книжке, где все хорошие люди -- герои, а плохие -- негодяи. Где все чудеса кажутся наивными и само собой разумеющимися. А здесь-то все-таки жизнь! Ничто не сказочное, вроде, -- ни птицы, ни трава, ни холодное гнилое болото с редкими мелкими цветочками на кочках.
   Наверное, так сошлось, что помощь приходит вовремя. И помощь была им нужна, одни бы они ни за что не дошли до Старого леса за три дня.
   Якоб поднял голову и глянул на лес. "Уже близко", -- подумал он и оглянулся на нищего.
   -- Подайте посох, -- попросил тот и протянул руку.
   Хенрик подхватил с земли сучковатую палку и отнес ее наверх.
   -- Сядь рядом, -- сказал ему нищий, залезая в карман и позванивая там чем-то пересыпчатым. Монеты!
   Но зачем они ребятам, даже если он и даст им несколько? Ведь здесь нет ни лавки, ни торговцев чуть подсоленными пряниками. Здесь только луг да лес, ничего больше. Монеты можно было выбросить, не задумываясь.
   Нищий достал целую горсть монет и отдал Хенрику все.
   -- Возьмите. Это те самые монеты, или их ровно столько же,сколько вы мне дали на Морской улице.
   -- Зачем они нам? -- подоспел Якоб, разворачивая на ногах сырые штанины. -- Ведь деньги здесь не нужны, потому что никого нет.
   Хенрик уже взял монеты, а теперь протягивал их нищему обратно. Тот не спешил брать.
   -- У Старого леса, а если я не ошибаюсь, вы идете именно туда, там живет крестьянин. У него вы можете хорошо пообедать и и вас будут деньги, чтобы заплатить. Так что берите. Мне они очень помогли, теперь помогут и вам. -- Нищий с кряхтением встал, еще раз оглядел ребят и пошел к городу, ковыляя и опираясь на посох.
   Якоб подошел к Хенрику и они перебрали все монетки. Все они были серые, поцарапанные. Было видно, что побывали во многих руках. И все же, что-то хорошее в них осталось.
   -- Положи их к себе, -- сказал Якоб. -- Они тебя согреют. Смотри, как ты вымок!
   -- Ничего, на мне все высохнет. Я уже не раз попадал под дождь.
   Якоб кивнул на Старый лес и они пошли туда, оглядываясь по сторонам.
   "Как этот нищий попал сюда? И что его сюда привело? -- думал Якоб. -- Может, он бродит из города в город, как шарманщик? Или правда, как в сказке, подоспел на помощь?.." Вопросов было много, да и странно -- сам нищий, но отдал им столько денег. Мог и сам их потратить...
   А Хенрик, хотя и удивлялся встрече с нищим, думал о другом. О том, что он дружит с Якобом совсем недавно, и тот оказался хорошим другом. А ведь они случайно познакомились, но сразу подружились там, на берегу. И мечта о белом клипере у них одна... Но Хенрику казалось недостаточно, что их объединяет одна лишь мечта, надо было еще что-то.
   Хенрик боялся, что Якоб его бросит. "Он не должен рассердиться на меня, -- думал Хенрик, -- чтобы никогда не сказал таких страшных слов: " Ты мне не друг! Все кончено! Уходи прочь!", чтобы не отвернулся.
   Ведь у Хенрика больше никого нет, чтобы хорошо дружить. Только мальчишка Сиг из приюта, но тот почти не дружит с Хенриком и часто убегает куда-то за город. Сиг вспомнился в болоте и никак не уходил из мыслей...
   Якоб спас Хенрика и теперь Хенрик мучился оттого, что это не он спас Якоба. Тогда бы он смог показать, как он хочет с ним дружить и какой он хороший друг.
   Хенрик глянул на Якоба, который тоже о чем-то задумался и на ходу касался ладонью верхушек луговых трав.
   -- А чего ты меня спасал, Якоб?
   Якоб обернулся к другу и поднял брови в недоумении. А потом улыбнулся.
   -- А ты как думаешь, почему?
   -- Ну, наверное, тебе было бы страшно идти дальше одному. Вот ты и полез за мной. Это хорошо, что нищий с посохом оказался рядом. И ты, ведь, тоже мог утонуть, спасая меня... А?
   Якоб настороженно и невесело усмехнулся, быстро глянул на Хенрика и склонил голову. Затеребил воротник рубашки. Сказал спокойно:
   -- Болтушка ты! Разве я о себе тогда думал?..
  
  
   5.
  
   Шарманщик переночевал одну ночь в ночлежке, другую, и второе утро выходя на улицы с шарманкой, считал, что ребята вот-вот вернутся. Шарманщик пел песни под заунывные звуки... А после казалось, что и не вернутся вовсе. Ведь в прошлые два раза не вернулись...
   "Должно быть, их заколдовал тот же волшебник, что и меня, -- думал он. -- А может... Может, они просто остались в других местах оттого, что им показалось там лучше?.. Может, Якоб и Хенрик тоже пропали, ведь прошло уже две ночи. Еще одна, и я должен буду почувствовать, что с ними стало. Если они и в самом деле заколдованы, я это пойму -- меня сразу потянет в дорогу. В дальнюю, дальнюю дорогу."
   "Но старый Прорицатель нагадал, что третьи друзья освободят меня от заклятия. Я раньше слышал, что он иногда ошибался и того, о чем он говорил, не случалось... Так неужели он ошибся и на этот раз?.. Нет! Из-за меня, какого-то старика с разбитой походами шарманкой, пропадут шесть юных ребят. Нет, не надо! Только бы они вернулись! Ведь ждать осталось всего одну ночь и один день."
   Так думал шарманщик, когда пел, рука его часто срывалась со скрипучей ручки и шарманка замолкала под недовольные возгласы хозяек, высунувшихся из окна, и уличных мальчишек, слушающих бесплатно. Шарманщику казалось, что среди мальчишечьих лиц мелькают лица Якоба и Хенрика, но то ему лишь казалось. И чем ближе была решающая ночь и утро, тем сильнее он волновался. Вечером даже не смог играть, так дрожали руки.
   -- Эй, старик, да ты, верно, выпил лишнего! -- кричали ему из толпы.
   Никто не знал о том, что происходит в душе бродяги-шарманщика. И о том, что где-то возле Старого леса стоял небольшой крестьянский домик, к которому подходили Якоб и Хенрик.
  
   Рубашка Хенрика высохла на солнце, пока они шли по лугу, и оставшаяся на ней тина превратилась в колючую терку. Хенрик ерзал в рубашке и чуть не плакал от досады.
   -- Да скинь ты ее! -- заметил Якоб. -- Чего же мучиться?
   -- И то верно! -- согласился Хенрик и стянул грубую рубашку через голову. Натертое тело раскраснелось и зудело. Якоб посматривал на друга, будто спрашивал: "Ну, как теперь?"
   -- Штаны тоже кусаются, -- сказал Хенрик и хмыкнул, -- но это еще терпимо.
   Домик крестьянина был аккуратный и недавно построенный. Он издавал еще свежие древесные запахи. Над входом, на втором этаже, где была открытая веранда, возилась с мокрым бельем полная телом женщина в белом чепце и фартуке. Она развешивала на натянутых веревках простыни и покрикивала на кого-то в глубине комнат второго этажа.
   Сам хозяин этого дома -- крестьянин, живший на арендованном наделе земли, -- возился с лопатой в саду. Когда ребята подошли к невысокому забору, он окапывал вишню, а потом стал поливать ее, сдвинув черную суконную кепку на затылок. Его лоб от напряженной работы покрылся испариной, крестьянин отирал его рукавом просторной рубахи и вздыхал.
   Ребята ни за что бы не решились подойти сразу, но голод подгонял их и они окликнули крестьянина. От неожиданности он вздрогнул и выронил железную лейку из рук. Видно, здесь редко кто бывал и посторонний детский голос тем более был странен в этом пустынном месте.
   -- Ну, чего вам, голодранцы? -- хмуро спросил крестьянин, оглядывая жалкий вид ребят: Якоб еле держался на ногах, а Хенрик был без рубашки и пыль покрывала его торчащие ребра. Живот его подвело от голода и так он выглядел совсем тощим.
   -- Нам сказали, что у вас можно купить что-нибудь поесть...
   -- Кто сказал?
   -- Нищий. Мы его встретили на лугу...
   -- А, этот оборванец! Знаю, он приходил просить у меня милостыню. Хотел, чтобы я даром отдал ему то, что выращиваю вот этими вот руками.
   Ребята глянули на его трудовые руки и немного помолчали.
   -- Разве у него не было денег? -- спросил потом Хенрик.
   -- Откуда же у такого бродяги деньги?! А у вас они, что ли, есть? -- крестьянин подобрал лейку с земли и смотрел как быстро ребята шепчутся между собой.
   -- У него же были эти монеты! -- говорил Хенрик Якобу.
   -- Были, но почему он ими не заплатил?
   -- Наверное, он хотел найти нас и отдать их обратно, -- заключил Хенрик и Якоб пожал плечами.
   Крестьянин пригласил ребят в дом и пошел в кладовую за едой.
   -- У нас немного денег, -- сказал ему Хенрик, но хозяин и сам не думал, что у ребят денег окажется много и собирался дать лишь небольшой узелок. Якоб даже отдал ему для этого тряпицу машиниста.
   Ребята остались стоять у дверей в коридоре с лестницей наверх, широкой скамейкой у стены и двумя кадушками с водой.
   Сверху доносилось покрикивание полной женщины и топот быстрых ног. Как только ребята зашли, шаги наверху стихли, а потом по лестнице стал кто-то спускаться. Ребята немного отошли назад и уперлись спинами в бревенчатую стену.
   Сначала они увидели ту женщину, что развешивала белье, а за ней сбежала девочка-ровесница ребят. Женщина кивнула им, она видела их сверху. А девочка остановилась и смотрела на них как на диковину, задрав нос. Конечно, она чувствовала себя здесь хозяйкой.
   И ребята боялись куда-либо присесть, или что-нибудь задеть. Потому что, стоило ей сказать отцу или матери, что ребята плохо себя ведут, их выгонят отсюда взашей. Поэтому ребята и собирались уйти, как только получат узелок с едой и расплатятся.
   Пока ждали крестьянина, топтались в уголке и сопели, осторожно посматривая на хозяйскую дочку. Хенрик сразу же накинул на себя рубаху и стоял в ней, съежившись и боясь пошевелиться.
   А девочка нахально рассматривала их и усмехалась, замечая в какие лохмотья они одеты. Сама она была одета небогато, но платье было почти новое, купленное ей отцом с матерью в мае, после дня Хальварда. И светлый фартук был оторочен белым рюшем.
   Заляпанные тиной, ребята к ней и подойти близко боялись -- вся чистая, еще завизжит на весь дом. Поэтому и жались в уголке.
   Вскоре из кладовой появился хозяин связывая концы тряпицы в узел. Вслед за ним ребята вышли на крыльцо. И уже там крестьянин отдал им узелок. Пересчитал монеты и довольно кивнул. Ребята подхватили все, что наложил им крестьянин и сбежали с крыльца.
   -- А куда вы идете? -- Спросил крестьянин добродушно.
   Ребята сказали, что идут уничтожить великана-волшебника. Крестьянин вздрогнул и вскинул брови. Даже немного побледнел. На крыльцо вышла его дочка и стала слушать, о чем это ее отец разговаривает с этими оборвышами.
   -- Не ходите туда! Если вы пойдете, вас приберет к себе богиня смерти Хель! Не дразните ее. Или великан заколдует вас... Или совсем не дойдете до тех мест, что ищете. Путь туда далек и полон опасностей...
   Ребята не хотели в глазах девочки показаться несмелыми и Якоб сказал с нарочитой твердостью:
   -- Но мы давно решили, что идем туда, -- а сам все же дрогнул: "А ведь это правда, мы должны идти туда..."
   -- Не ходите туда никогда! Идите назад. Безрассудные Норны заведут вас в непролазные места. И вы, наверное, слышали о лесной фее Хульдре?..
   Крестьянин еще долго пугал ребят троллями и великаном-йотуном. "Когда великан идет по лесу, -- говорил он, -- и осматривает свои владения, то земля трясется так, что с деревьев осыпаются листья и хвоя. И шкура у него по цвету как скала и мох, растущий на ней. Деревья вырастают на нем, когда он отдыхает среди дремучего Старого леса. А если он уходит в гору, то его уже никогда оттуда не выманить. Разве что он сам выйдет. Ведь он живет "по ту сторону камня"...
   Ребята бы не пугались, если б крестьянин шутил, но он говорил серьезно, не улыбаясь. Сам тому верил. А когда взрослый человек, не улыбаясь говорит о том, чего не может быть, то не понять: шутит он, или говорит правду.
   И ребята только переглядывались между собой, слушая крестьянина. Девочка засмеялась, видя растерянность ребят.
   Крестьянин прикрикнул на нее, она ушла в дом, а он снова обернулся к ребятам.
   -- И куда же вы на ночь глядя пойдете? Останьтесь у нас хоть сегодня.
   -- Нет, -- покачал головой Хенрик. -- Нам надо идти. Нам надо быстрее.
   -- Идите. Только пока не уйдете далеко в лес, ни за что не оборачивайтесь!
   Крестьянин не стал уговаривать ребят остаться, они сами себе хозяева, и они пошли к лесу. Благо, он был совсем рядом, ведь дом крестьянина стоял на самой опушке. Солнце уже почти закатилось за Старый лес, но ребятам было невдомек, что оно заходит не в той стороне, где раньше. Будто попали в зеркальный мир, где все наоборот.
   И мальчики вскоре уже были у первых деревьев леса. Тут было еще довольно светло, но в глубине леса все темнело как в ночи. Якоб остановился и опустил голову. Хенрик тоже остановился и спросил друга, не поворачивая к нему головы:
   -- Ты хочешь оглянуться?
   -- Да, Хенрик, я не выдержу. А если мы увидим этот луг в последний раз?
   Хенрик хмыкнул и немного помолчал.
   -- Давай повернемся вместе, в один момент? Я махну...
   Якоб согласился и поднял голову. Хенрик взмахнул два раза, но ни он сам, ни Якоб не повернулись.
   -- Ты чего? -- спросил Хенрик.
   -- А ты чего?
   -- Крестьянин сказал, чтобы мы не оборачивались. Может случится что-то страшное. А сейчас мне хочется посмотреть туда еще больше.
   Якоб поджал губы и осторожно стал поворачивать голову.
   -- Не надо, Якоб! Не смотри! -- попросил его Хенрик и в волнении наморщил нос. Ожидал, чего -то невероятного. -- Ну, давай не будем оглядываться, а?
   Но Якоб настойчиво поворачивал голову назад. Вот он уже видит плечо Хенрика, его спину, траву за ним. И лес окружает их с трех сторон, как скалы в бухте. Посмотреть можно было только назад. Якоб резко и решительно повернулся и... присел на землю с открытым ртом и застывшим взглядом. Сразу понял, что случилось.
   -- Что там, а? Ну, что там, Якоб? -- Хенрик все еще боялся оглянуться.
   -- Посмотри туда, Хенрик! Посмотри! Луга нет!..
   "Луга нет!" --Хенрик было уже подумал, что там великан. Оглянулся, но на ногах устоял.
   Луга-то, действительно, не было -- холмы какие-то и домишки вокруг. И стадо овец паслось на зеленом склоне. Тут был целый крестьянский хутор.
   -- Якоб, ущипни меня, мне это, наверное, снится! Как это можно, ты же помнишь, какой большой луг был...
   -- Помню, еще бы. Но это, кажется, сказка началась! Самая настоящая...
   Ребята поудивлялись таким переменам, кое-что поели из собранного им крестьянином и пошли в лес.
   Собственно, к странностям, что с ними случались в эти дни, они уже стали привыкать, и не волновались особо о том, что такого не может на самом деле быть. Ведь все, о чем говорил им шарманщик, сбывалось.
  
   Когда ребята снова наткнулись на Черную речку, уже было совсем темно. Черная речка, видимо, делала по краю леса крутой поворот и снова попалась им на пути. Это не удивило ребят больше, чем переменившийся луг.
   В темноте, согнувшись, ребята пробирались вдоль берега. Ветки кустов нависали над водой, хлестали по ногам и щекотали лицо и шею. Идти почти по воде в скользком иле было трудно, но другой дороги не было.
   Лес тут и вправду был сказочный, потому что птицы пели и ночью, как днем. Но когда ребята останавливались и прислушивались к их пению, становилось тихо. Начинали снова идти -- и птицы опять щебетали.
   Якоб, шедший впереди, почти ничего не видел перед собой и чуть ли не каждую секунду натыкался то щекой, то чуть ли не глазом на острую ветку. Приглушенно вскрикивал и отстранялся назад. Он два раза упал в воду и промок уже насквозь. А в ночной прохладе быть мокрым, это не такое уж удовольствие, скорее, наоборот. Хенрик подавал ему руку, чтобы тот смог выбраться, а сам думал, что помогая ему таким образом, он не спасает его от смерти. А ведь Якоб спас его на болоте.
   Якоб, отплевываясь после второго падения, вылез из кустов, поднялся вверх по склону и оказалось, что дальше можно идти прямо по лесу -- кустов впереди уже не было.
   -- Отожмись, -- заметил Хенрик и тронул мокрую рубашку Якоба.
   -- Ага, -- кивнул тот и быстро скинул с себя одежду. Подал один конец скрученной рубашки Хенрику. -- На, держи, а я буду крутить.
   Рубашка вскоре была выжата и ребята таким же способом отжали и брюки Якоба. Развешали все на ветках сушиться.
   Якоба пообдуло ветром и он, дрожа, уселся в траву. Съежился и дышал в зябкие ладони. Хенрик поглядел на друга, потом на свою рубашку и вдруг побежал вниз. Якоб услышал только плеск и хлюпанье, словно утка била крыльями по воде. Через минуту Хенрик вернулся обратно и подал свою рубашку Якобу.
   -- Крути, выжмем.
   -- Ты что, Хенрик, спятил?! Зачем свою-то рубашку замочил?
   -- Она все равно кусачая. А так я всю колючесть смою, здесь вода чистая, не как в том болоте.
   Якоб поворчал немного и поднялся, закручивая один конец. В несколько струй с рубашки потекла вода. Хенрик развешал ее на том же кусте, где сушились пожитки Якоба.
   -- Сейчас высохнет и пойдем, -- заметил тот.
   -- Давай пойдем утром?
   -- Но нам надо спешить...
   -- Ну давай утром, а? -- Хенрик опять наморщил нос и склонил набок голову.
   -- Ну, ладно, -- согласился Якоб и снова сел в траву, обнимая ноги.
   В лесу уже было так темно, что пальцев вытянутой руки не было видно. Смотреть куда-то не было никакого смысла, глаза сами собой закрывались и ребята ориентировались на ощупь. Якоб зевнул и (странное дело!) стало тепло. Птицы затихли, ветерок ослабел. Хенрик уже откинулся на спину и поглядывал вверх, где между крон деревьев просвечивало небо.
   -- Послушай, Хенрик, ты где? -- спросил Якоб.
   -- Здесь я, где был. Ползи сюда.
   Якоб на ощупь подобрался к другу, лег рядом.
   -- Заметил, теплее стало?
   -- Ага, сказка ведь...
  
   Все и было сказкой наяву. Возможно ли такое на самом деле?.. Оно ведь как бывает -- пока не попадешь в сказку не узнаешь.
  
   ..И ребята замолчали. Смотрели вверх, где время от времени проплывали сизые облака, цеплялись краями за верхушки сосен, клонили их в сторону, пока не срывались, и улетали за лес. А не было облаков -- Якоб показывал Хенрику звезды в бездонной глубине. Тот с интересом прислушивался и вглядывался в темноту.
   Якоб искал свою звезду среди прочих, но теперь она была не только его, но и Хенрика. Как общая им двоим мечта о белом клипере.
   -- Смотри, вон она! -- показал пальцем Хенрик, чуть привставая. Он первым нашел ее, с лучом, отходящим на восток. -- Она показывает нам вон туда. Значит, туда нам путь?
   -- Да, ведь она все время вела нас правильно, -- согласился Якоб.
   От яркой звезды на землю будто спускался луч и светил вглубь леса, как раз туда, куда показал им крестьянин. Именно там живет великан-йотун, который всех заколдовывает.
   Якоб уже почти совсем закрыл глаза и луч стал длинным-длинным. И протянулся теперь к ним с Хенриком. Вместе с лучом пришел и тихий звук. Он был повсюду -- и в лесу, и в траве у самой земли. И даже в самом Якобе.
   -- Что это? -- спросил Хенрик. -- Откуда этот звук?
   Значит, тоже его услышал?..
   -- Не знаю, я думаю, что это от звезды, -- кивнул Якоб, посопев сонно. -- А еще, я слышал, что так звучит тишина.
   Ребята замолчали и стали вслушиваться в этот звук. Он поднимался с земли до небес и падал обратно. Звенел то тихо, то громче, и переливался плавными трелями. И трава, и сами звезды,казалось, мигают и трепещут от него.
   Якоб вздохнул, будто всхлипнул.
   -- Что ты? -- окликнул его Хенрик.
   -- Я вспомнил о свирели и подпаске. Правда, хорошо ему было?
   Хенрик не ответил, только вздохнул. Под тихую песню ночи он зазевал, закрыл глаза и незаметно уснул.
   И сразу же полетел. Кинулся с высокого обрыва и падал с замирающим сердцем вниз, а потом взмыл высоко-высоко, как птица. И тогда уже парил легко и свободно. Далеко внизу и лес, пристроившийся одной стороной на крутом склоне, на каменистых осыпях; и речка, пробившая себе путь среди неровных валунов. Сочится через трещины и уходит под землю, чтобы где-то в сотне метров снова вынырнуть наружу и вынести с собой чистую прохладу подземных пещер. И сверху эта речка -- как серебристая нитка на зеленом расшитом кафтане Земли. Осмотришься вокруг и -- края нет перехватывающим дыхание от красоты картинам.
   Хенрик шевельнулся и случайно открыл глаза. Оказалось, что уже утро и птицы щебетали, перепархивая с ветки на ветку. Это была сказочно чудесная ночь, теплая и тихая. После такого прекрасного сна не верилось Хенрику, что они с Якобом уже почти на месте и вскоре должны были встретиться со страшным великаном. Хенрик с грустью вздохнул и сладко потянулся.
   Якоб проснулся давно. Бродил среди высоких деревьев, осматривался и провожал глазами исчезающую Звезду.
   -- Идем сейчас, -- оглянулся Якоб к Хенрику, услышав, что он уже сел на траве и оправляет на себе выбившуюся из штанов рубаху. -- Вставай, пошли. Я заметил, в каком направлении мы двигались часть ночи.
   Якоб говорил от деревьев и получалось так, что Хенрик слышал его голос вместе с щебетом птиц. Казалось, что Якоб -- лесной человек: эльф или маленький тролль-оборотень, превратившийся в Якоба. А маленькие, даже тролли-йотуны, все же забавные, глуповатые и добродушные. Якоб, конечно же, был не глуп и Хенрик бы никогда о нем не подумал такого. Он думал о троллях и о сказках, что слышал в приюте.
   Что ни говори, а домой, в город все равно тянуло. Они еще не сделали главного, но зато сколько уже прошли, скольких людей повстречали! Столько не бродил ни один мальчишка в их городе. А какие чудеса они видели!.. Вот бы сейчас рассказать кому... Все же остались там знакомые. У Якоба хорошим знакомым был мальчишка с соседней Нурброгатан и вообще тамошняя компания. Хенрик же был знаком, в основном, с приютскими сиротами, грустными, молчаливыми. Видно, они сердились на всех за то, что у них не было мам и пап. Но сам Хенрик не сердился, и Сиг тоже. Что ж сердиться, раз уж так получилось?..
   -- Ну, как рубашка? -- спросил Якоб, увидев радующегося Хенрика.
   -- Совсем не кусается! И смотри, какая стала мягкая, будто бархатная.
   -- И у меня тоже, -- кивнул Якоб.
   Идти им оставалось недолго. Великан жил в расщелине скал совсем недалеко от того места, где ночевали ребята. Каждое утро он шел на реку и пил из нее воду со всем, что в ней плавало. Пил так много, что речка высыхала и налетавший ветер пылил сухим песком там, где только что было дно.
   Великан был выше всех деревьев в лесу и смотрел поверх их во все стороны. Но не смотрел себе под ноги, поэтому не замечал двоих ребят, подходящих к нему.
   И ребята как-то не подумали, что великан может оказаться больше, чем они предполагали. Просто огромным!
   Чем дальше они шли, тем гуще становился лес, но у самых скал деревьев почти не оказалось. Только две большие, словно каменные ноги. Одна была там, где остановились ребята, а другая темнела далеко впереди среди деревьев.
   -- Это чего? -- спросил Якоб.
   -- Нога, -- ответил Хенрик и указал вверх. -- А вон голова.
   -- Велика-ан, -- заключил Якоб, запрокинув голову, и сглотнул сухой комок, подступивший к горлу.
   Великан был одет в нечто похожее на короткую юбку. Края ее лохматились, как старый мешок из-под моркови. Великан был по пояс голый, покрытый грязью и мхом, и от него противно пахло. Между мизинцем и безымянным пальцами ноги пророс и обильно цвел вереск.
   Великан переступил с места на место и продавил в опавшей коричневой хвое глубокую яму. Над лесом послышался мощный вздох. Ребята глянули наверх -- великан смотрел уже в другую сторону и махал огромными руками, сшибая на лету птиц. Хенрик был спокоен, а Якоб не мог двинуться с места -- все ужасные слова крестьянина сбывались.
   "Эй, великан!" -- хотел крикнуть Хенрик, но лишь прошептал это. Из пересохшего рта не вылетал звук.
   Великан (а он был сказочный) услышал Хенрика, потому что для него этот храбрый шепот прозвучал громче грома. Теперь Хенрик бы ни за что не прошептал этих слов, ведь он увидел, как огромный великан отступил назад и посмотрел вниз, прямо на них с Якобом, и раздвинул кроны высоких сосен, как траву.
   -- Кто вы такие? -- проревел великан. Гулкий его голос, словно шедший из каменных глубин большой пещеры, прижимал ребят к земле и те попятились, зажимая уши. Голос великана раскатился эхом по лесу и затих.
   Хенрик осторожно убрал ладони от ушей и прислушался. Не было ни звука. Он даже подумал, что оглох, окликнул Якоба и услышал свой голос совершенно нормально.
   Великан наклонился, чтобы получше рассмотреть ребят и молчал. Его широкие ноздри раздувались и шумный выдох поднимал на земле вихри веток и опавшей хвои. Великан ждал ответа.
   И Хенрик, пересиливая дрожь, рассказал, кто они такие. Великан вдруг распрямился и засмеялся.
   -- Знаю, знаю! Капитаны -- березовые штаны да кафтаны! Ха-ха! Вам никогда не стать капитанами, даже когда станете старше. Ни-ког-да!
   -- Это почему же? -- крикнул Якоб. Его страх тут же пропал, когда заговорили о том, кем он может стать или не стать.
   -- Потому что это всего лишь мечта! Поди, постой на палубе, коли корабль вон он, на горизонте, -- смеялся великан громовым хохотом, показывая волосатым пальцем на море. Смеялся и долго не мог остановиться. А потом стал грозным. -- Я уничтожу ваши корабли! А ну, прочь отсюда, нето раздавлю мизинцем ноги!
   Ребята отбежали подальше от ног медлительного великана и Якоб крикнул:
   -- Мы не испугались тебя! Давай, расколдовывай шарманщика!
   -- Шарманщика?! А как его имя?
   Ребята не знали. Хенрик подошел к Якобу и опустил голову. Казалось, все пропало. Получалось, что они зря пришли.
   -- Ну, шарманщик... с шарманкой. Ну, такой, старой, скрипучей. Сам не знаешь, что ли? -- попытался выправить положение Хенрик. Они не знали, как еще зовут шарманщика, по-другому.
   -- Освобождай всех, кого заколдовал! -- вступил Якоб. -- Нето два капитана расправятся с тобой!
   Якоб успел уже заметить, что великан туп и неповоротлив. Ему в голову не приходило без разговоров расправиться с ребятами. Он считал себя коварным и очень хитрым... И постоянно думал об этом, довольный собой.
   -- Что?! Да я и вас заколдую! Вы будете ходить вместе со старым шарманщиком и тоже будете тосковать по дому!
   Ни Якоб, ни Хенрик не испугались. У них даже просветлели лица.
   -- Тосковать?! По дому?!.. -- крикнул с улыбкой Якоб и Хенрик кивнул ему. -- У нас нет дома. У Хенрика приют, а я живу у злой мачехи, которая меня колотит.
   -- И вы не хотите вернуться домой?
   -- Хотим, но не сильно, -- сказал Хенрик, двигая бровью.
   Великан растерялся и замолчал. Отвернулся, сложив руки на груди.
   -- Ну, будешь ты расколдовывать шарманщика? -- Якоб расхрабрился, видя, что великан не трогает их, хотя мог бы только дунуть и их бы унесло ветром за три моря. -- А что же это я?! Тебя же, великан, нет. Ты -- это сказка!
   -- Сказка?! -- подскочил великан и схватил Якоба в кулак. -- Вот я тебе...
   А Хенрика откинул пальцем в большущий муравейник. Правда, Хенрик тут же из него выбрался, а Якобу пришлось совсем плохо -- в руке великана ему стало не хватать воздуха, словно его придавило стеной или он влез в слишком узкую трубу.
   Хенрик кинулся было спасать Якоба, стряхивая с себя кусающихся муравьев, но великан поднял Якоба от земли и вытянул руку высоко над головой. И засмеялся раскатистым хохотом, затихавшим только в далеких северных лесах.
   -- Шарманщик пел веселые песни и мешал мне спать. Все люди от его песен были веселы и пели тоже. И танцевали... Виноват шарманщик! Я так решил!.. Ну, как теперь? -- спросил великан и сжал Якоба еще крепче.
   Бедняга Якоб не мог вымолвить ни слова. Грудь его сдавило, как в тисках. Даже крикнуть что-либо Хенрику он не мог. Глянул вдаль, на туманный горизонт. "Он не бросит меня вниз, на камни! Нет, не надо!" -- подумал Якоб и закрыл глаза от головокружения. В висках застучало и стало закладывать уши. Он хотел вздохнуть пошире, но не мог -- каменные пальцы вдавились в ребра и неприятно холодили тело. "У него холодная кровь..." -- промелькнуло в мыслях у Якоба и он стал терять сознание. Успел только негромко прошептать Хенрику:
   -- Я видел наши корабли! Они плывут вместе.
   Хенрик услышал голос Якоба с высоты, как дуновение ветерка по сухой траве, но понял.
   -- А есть на них пушки? -- крикнул он изо всех сил.
   И не услышал ответа. Якоб уронил голову и Хенрику показалось, что он сказал: "Да". Тогда Хенрик скомандовал:
   -- Пушки, огонь! -- и стоял так с закрытыми глазами, пытаясь уловить хоть слабый грохот от выстрелов. Но было тихо. Только щебетали пугливые птицы да крестьянин где-то вдалеке тянул медленную песню.
   "Неужто на них нет пушек?.. Да они, наверное, просто слишком далеко..."
   Но вдруг великан закричал и побежал прочь с этого места к расщелине в скалах, ломая сосны, попадающиеся на его пути. Среди его криков, заглушающих все на свете, слышался тонкий свист и со стороны моря летели и летели небольшие дымящиеся ядра, и ударяли то в спину, то в затылок великана.
   Хенрик радостно подпрыгнул -- они услышали! -- и побежал за великаном, теперь уже с тревогой посматривая на Якоба, которого великан так и не выпустил из своей руки. Ядра не причиняли тому особого вреда, просто он не ожидал такого сопротивления. И остановился, прикрываясь от потока мелких ядер широкой каменной ладонью. А Хенрик все еще бежал и бежал что было сил, потому как сильно отстал от великана: его шаг -- двести шагов Хенрика. И поэтому не видел, что же происходило дальше.
   Ядра больше не летели в великана, корабли прекратили стрельбу. Великан опустил ладонь и, гневно рыча, вглядывался над Старым лесом в морскую даль. И в этот самый момент ему в лицо, и в рот, и в глаза полетели новые ядра. Только теперь они взрывались! Просто на кораблях перезаряжали пушки и какое-то время не стреляли.
   Великан содрогнулся от боли и сразу же упал. Кулак его разжался и на траву, засыпанную свежей хвоей от сломанных сосен, выкатился Якоб. Когда к нему подоспел Хенрик, он все еще лежал без движения, склонив набок голову и прикрыв глаза.
   -- Якоб, Якоб, что с тобой? -- кинулся Хенрик рядом с другом на колени и тронул за руку. -- Ты не умер?
   Якоб не отвечал.
   Вот он лежит, будто живой, но он уже не поднимет головы и не скажет ни слова. И никого нет поблизости кого можно было бы позвать. Что делать с Якобом, чем ему помочь, Хенрик не знал. Он взял руку Якоба в свою и отпустил. Рука его упала, как плеть, беззвучно подминая траву...
  
   Шарманщик с самого утра сильно волновался. Бродил по комнате ночлежки и не мог успокоиться. Бедняки, что ночевали там же, замечали ему, чтобы он сел и не мелькал у них перед глазами. Тогда шарманщик собрался и пошел к морю. Шарманку свою он тоже взял, но играть на ней не собирался, просто не хотел оставлять ее с незнакомыми людьми.
   Сегодня все решалось и, может быть, ему придется уйти из этого городка с новой тоской, и снова петь, и снова кочевать из города в город, крутя скрипучую ручку шарманки.
   Море своим шумом успокоило его. А чуть позже, когда он понял, что с ребятами ничего не случилось, увидел, что издалека, от самого горизонта идут к их пристани два красавца-корабля. И паруса их -- как облака в солнечную погоду. И на обоих, не переставая палили пушки. Ядра взлетали в небо и там исчезали. И шарманщик вдруг почувствовал, что не тоскует по дому, что пыльная дорога больше не тянет его и шарманка стала как будто легче.
   Шарманщик догадался, что эти корабли и есть мечта ребят, и что они должны скоро вернуться. И душу его наполнила радость. Он запел сам себе, морю и кораблям, и с этой песней пошел по мощенным улочкам, в последний раз рассматривая дома.
   Солнце светило с моря, голуби грелись на крышах в его лучах и начинали ворковать. Это утро было особенно светлым, особенно радостным, и шарманщик смотрел на все по-новому. Старые дома в его глазах оживали, выпрямлялись и трещины уже не так портили их внешний вид. Мальчишки и девчонки, бежавшие в этот ранний час в народную школу, были веселыми и шутили по дороге. Кивали старику-шарманщику и он улыбался в ответ. Башмаки его стучали по укатанному булыжнику, будто отсчитывали время, оставшееся до неожиданной встречи.
  
   ... Хенрик оглянулся вокруг, ему вдруг показалось, что он один на свете. И птицы вокруг затихли и даже вечный бродяга-ветер не шелестит меж деревьев. Он долго сидел, потерявшись и боясь о чем-нибудь подумать. А мысли в его голову приходили одни:
   "Странно, вот Якоб умер, а мне и не страшно совсем. Наверное, и ему было не страшно умирать. Раз -- и все!.."
   "Он меня спрашивал, могу ли я отдать жизнь за то, что мы делаем... что я делаю, а сам первый отдал ее. А я? Разве я бы смог?"..
   Кому он теперь нужен, один? Сирота был, сиротой и остался. А теперь еще и без Якоба -- верного друга.
   Хенрик склонился над ним и крепко зажмурился. Нет больше друга на свете, а где такого еще найти? Во всех остальных Хенрик будет искать что-то от Якоба. Улыбку, жесты, голос... Вспоминать эпизоды из его жизни... А главное -- характер. Такого характера (личности) нет ни у кого. Якоб -- один такой на свете.
   Из-под сжатых век по щеке Хенрика покатилась слеза и упала на разорванную каменным пальцем великана рубашку Якоба. Потом еще одна, и еще... И Хенрик тихо заскулил от безысходности и нахлынувшего осознания беды.
   Якоб вдруг почувствовал странное жжение в груди и в горле. Слабо пошевелил губами и переглотнул. Хенрик этого не видел и все еще склонялся над Якобом. Сейчас он ничего не слышал: ни пения птиц, слетающихся на свои старые места после того, как исчез великан, ни далекой песни крестьянина. Он только горевал по Якобу.
   А Якоб открыл глаза и приподнял голову. Он увидел склонившегося друга и сразу все понял.
   -- Хенрик, -- тихо окликнул его Якоб.
   -- А, -- так же тихо отозвался Хенрик, считая, что ему послышалось. -- Что?
   А потом вздрогнул, будто в него ударило молнией, икнул, и широко раскрыл мокрые глаза. Для него снова запели птицы. Высоко над лесом взлетели две утки и понеслись вдаль.
   -- Якоб! Ты живой!!! Ой, друг мой хороший! -- Хенрик вцепился в Якоба, прижался ухом к его груди и, все еще не веря, услышал, как сильно бьется у того сердце.
   -- Да, живой я, вроде. -- Улыбнулся Якоб. -- И у меня в животе урчит от голода.
   -- Живой! -- повторил, улыбаясь, Хенрик и все еще прижимался к Якобу. А потом вдруг отстранился от него, замолчал и замер.
   -- Ты чего, Хенрик?
   Но Хенрик не отвечал, будто никто его и не спрашивал.
   "Да он, наверное, перепугался за меня". -- подумал Якоб. Смотрел на печальное лицо Хенрика и ждал.
   "Вот ведь перепугался-то!"
   Хенрик подумал о чем-то и слегка улыбнулся. Якоб хмыкнул, отвернулся, сдерживая смех, и взгляд его задержался на узелке с едой, оброненном Хенриком. Узелок уже не лежал на месте -- он медленно сам по себе поднимался в воздух. Потом резко вскинулся над лесом и улетел в сторону луга. Наверное, вернулся к машинисту.
   -- Якоб! -- тронул его Хенрик за плечо и подал руку. -- Идем домой... то есть, обратно. Посмотри-ка, великана больше нет!
   Якоб вскочил, держась за руку Хенрика, вздохнул полной грудью и они подбежали к тому месту, где только что лежал огромный великан.
   -- Он же исчез совсем, Хенрик! От него даже следов не осталось! Все это было сказкой, значит... Значит, и наших кораблей тоже нет?!
   -- Совсем ничего нет от великана, но корабли для нас есть и они всегда будут наши, -- кивнул Хенрик уверенно. Он был так рад, что Якоб ожил. Ведь как он испугался сначала, когда Якоб тихо назвал его имя. Подумал, что это, возможно, волшебство великана. А Якоб просто отдышался...
   А может, надо было, чтобы кто-то заплакал над Якобом, пожалел. Хенрик заплакал (хотя теперь ему было стыдно за эту слабость) и таким образом спас друга. Теперь он показал Якобу, что он настоящий друг. Якоб видел это и помнил, как Хенрик приказал пушкам обоих кораблей палить по великану. Слышал, хотя был почти без сознания от удушья. И сейчас подошел к Хенрику.
   -- Знаешь, -- кивнул он и затеребил края порванной рубашки. -- Я...
   -- Смотри, у тебя живот расцарапан весь!..
   -- Это ничего. Послушай, когда капитан одного корабля болен, другой берет командование его кораблем на себя... Спасибо тебе. Я знаю, что ты тогда думал не о себе тоже, как и я на болоте... В общем, мы... вместе и это здорово!
   Хенрик только улыбнулся в ответ, взял Якоба за руку и они склонили головы.
   Им быстро вспомнился путь сюда. Все, что с ними происходило на пути в Старый лес. Они стояли с закрытыми глазами и улыбались. Все кончено! Они победили -- разве это не радость?
  
  
   6.
  
   А когда ребята открыли глаза, то уже оказались в своем городе. Удивленно заоглядывались по сторонам, а какая-то хозяйка, проходившая мимо с корзиной, спросила их:
   -- Что вы, мальчики? Вы откуда здесь?
   -- Здравствуйте! -- одновременно ответили двое друзей, засмеялись и отпустили руки друг друга.
   Хозяйка прошла мимо, а ребятам показалось, будто они и не ходили так далеко, будто не было ни машиниста, ни Плохого и Хорошего мальчиков, ни крестьянина с его дочкой, ни великана... Они просто все это выдумали сами, играя.
  
   После исчезновения великана и чудес с летающей тряпицей машиниста, Плохой и Хороший мальчики перестали спорить, огляделись и пошли прочь из оврага, взявшись за руки. Хороший мальчик немного взъерошил свои волосы, а Плохой выбрал из своих разный мусор и причесался. Они потеряли способность рассказывать истории и сразу все их позабыли. Они стали самыми обычными мальчишками, у которых в мыслях бывает разное: и хорошее, и (что поделаешь!) плохое.
   А те ребята, кто ходил и ходил по кругу, заметили, что идут по тем местам, куда раньше не могли попасть. Им тоже показалось все странным, будто они неожиданно проснулись и не понимали, каким образом оказались там, где оказались. И лишь позже припомнили, зачем сюда приходили. И поняли, что кто-то все же добрался до великана и сделал так, чтобы волшебство исчезло.
   Четверо заколдованных ребят были благодарны своим спасителям, правда, Якоба и Хенрика видели только двое.
   -- Это, наверное, те... -- сказал бывший Плохой мальчик.
   -- Да-да, это именно они, -- согласился бывший Хороший и они поняли друг друга.
   У этих четверых ребят оказались родители. Они ждали своих ребят дома и волновались. Ребята, каждую минуту помнили, что им надо вернуться и на каждом шагу останавливались в нерешительности: а стоит ли идти дальше? Ведь если они пропадут, то их мамы и папы умрут от горя, что никогда больше не увидят своих детей. А дети любили родителей и не хотели причинить им горе. И не думали о своей встрече с великаном. Не были к ней готовы.
   У Якоба же и Хенрика никого не было. И если ждал их кто-то с нетерпением в городе, так только старый шарманщик. И то ребята сомневались: не позвала ли его дорога в дальний путь? Поэтому они и не думали, что их возвращение кого-то затронет или даже обрадует. Вряд ли... Еще у них была путеводная Звезда, на свет которой ребята равнялись. И заветная мечта о кораблях и о том, что они -- капитаны. Это помогло им выстоять.
   Якоб еще помнил отца, жил воспоминаниями о нем. А Хенрик не вспоминал, просто иногда крепко задумывался о том, как могло бы все сложиться, будь у него родители.
   "Если были бы у меня родители, -- признавался Хенрик сам себе, -- то я крепко бы любил их. А маму любил бы так сильно, что не отходил бы от нее и во всем помогал. Некоторые шалят и проказничают. Когда мать больна и лежит, не вставая, они не принесут ей даже воды. Убегают на гулкие уличные мостовые, чтобы поиграть с друзьями. А я бы никогда не обидел ее. Папа брал бы меня с собой в море, ведь он обязательно был бы моряком. И может, мы бы с ним доплыли до моего белого клипера".
   Такие мысли грели его детскую душу и он замирал, крепко зажмурившись, от счастья. А когда открывал глаза, чтобы посмотреть, как светит солнце, поют птички и где мама с папой, то видел только серые стены приюта. И все счастье уходило глубоко в сердце.
   Сейчас Хенрик тоже думал об этом, но глаз не закрывал и видел рядом с собой Якоба. Теперь они самые лучшие друзья на свете. Их дружбу не разлить водой, даже соленой. Ведь их и познакомило соленое море.
  
   Все казалось сном, но вдруг ребята увидели идущего им навстречу шарманщика. Якоб схватил Хенрика за руку и они бросились к нему.
   -- Великана больше нет и вы вернулись! -- вскинул радостно руки шарманщик. -- Это чудесно! Старый Прорицатель не ошибся, когда гадал мне.
   -- Значит, это не сказка, это было на самом деле?! -- оторопел Хенрик.
   -- И сказка, и нет...
   -- Но, как это?
   -- Вы делали все по-настоящему, значит, это не сказка. А то, что с вами происходило, быть не может. Это уже другое дело, это -- сказка. Вы спасли меня, а это доброе дело. И у меня есть для вас сюрприз. Пойдемте вместе к пристани.
   Что это за сюрприз, шарманщик лукаво умалчивал. А когда ребята сами увидели, то чуть не заплакали от радости. Сердца у них застучали сильно-сильно и дыхание перехватило. Теперь уж и вовсе необязательно было вырастать, чтобы стать капитанами. Вот они, их белые клипера! И борта возвышаются над пристанью, и мачты уходят высоко в небо.
   Шарманщик тронул вихрастые головы ребят и сказал:
   -- Я слышал, как поют корабли. У каждого из них есть своя песня и нет одинаковой по всему Гандвику. У них хорошие песни и вот одна из них. Ее я слышал далеко отсюда, там, где среди узких фьордов есть небольшая бухта, чем-то похожая на эту. И это мой вам подарок.
   Шарманщик запел без шарманки, а так просто, своим голосом. Видимо, в шарманке не было такой мелодии. Он пел о кораблях, стоящих у причала, о том, как они рвутся в поход пусть даже к недалеким островам. О том, что они клянутся вернуться назад, чтобы взять на борт капитанов и отправиться с ними в настоящее плавание.
  
   ...Снова вдаль, снова в путь,
   Чтоб рвались паруса
   С корабля, что ветру отдан,
   Только пусть на борту
   Смотришь вдаль, в небеса
   Ты, наш маленький капитан! --
  
   такими строчками закончил шарманщик свою песню.
   -- Вот так, маленькие капитаны!
   -- Спасибо! -- сказал Якоб.
   -- Спасибо! -- сказал Хенрик.
   Они встали рядом с шарманщиком и смотрели как сбегается народ со всего города, чтобы поглазеть на такие чудеса. И не важно,что ребята еще малы для настоящих капитанов, но для сказочных они подходят как нельзя лучше, потому что у них есть мечта.
   Народ шумел и показывал пальцами на невиданные в здешних местах корабли. К пристани бежали мальчишки и перекрикивали друг друга. Проникая в толпу, они высовывались из-под локтей взрослых и вертели головами во все стороны
   -- Смотри-ка, они приплыли сюда, хотя уже три дня дует ветер с суши, -- удивлялись моряки.
   -- Они как "Скидбладнир" Фрейра пришли с попутным ветром. Может, и правда, это они?
   -- Нет, что ты, на них нет тех воинов. А у Фрейра их было великое множество. И все они умещались на одном корабле, сколько бы их ни было.
   -- Верно, верно, -- уточнял кто-то позади, -- это не два "Скидбладнира", они вовсе не похожи на тот струг.
   Шарманщик за плечи подтолкнул ребят:
   -- Бегите и вы.
   И они побежали, глядя как им машут парусами клипера. Слыша, как бородатые боцманы высвистывают на своих боцманских дудках команды и строят на палубах матросов.
   Якоб с Хенриком пробрались сквозь толкающуюся толпу и подбежали к спущенным трапам каждый своего корабля.
   -- Куда вы, мальчики? -- прикрикнул кто-то на них из толпы, но ребята уже не слушали и только смотрели наверх. На палубах команды стояли навытяжку и ждали своих капитанов. В толпе замерли все звуки. В этой напряженной тишине ребята ступили на деревянные перекладины веревочных трапов, с улыбкой переглянулись и полезли наверх, ловко перебирая руками и ногами. Толпа ахнула.
  
   И, уже отплывая, увидели, глядя на берег, что шарманщик снимает с плеча шарманку и отдает подбежавшему мальчику. И по губам шарманщика поняли, что он говорит ему:
   -- Зачем она мне теперь?.. Я возвращаюсь домой!
   Во всем, что здесь случилось, было участие Якоба и Хенрика, двух неразлучных друзей, двух капитанов.
   И они были счастливы.
  
  
   * * *
  
   Я живу на небольшой боковой улочке, почти около площади. Это тихая улочка и здесь редко можно увидеть кого-либо. Иногда мимо проскрипит повозка или протопает продавец лампового масла, но потом снова становится тихо.
   На этой же улице жил с мачехой Якоб. Их дом немного дальше от площади, чем мой. Мачеха его вскоре умерла и старый дом со скрипучими лестницами и скошенными потолками комнат под самой крышей, на некоторое время опустел.
   А недавно его стали заполнять какие-то мальчишки. Я не знаю, откуда они пришли. Возможно, с другого конца города, оттуда, где нет моря, где луга, холмы и старый сарай лесопилки. А может, откуда-то еще... Со всеми делами они управляются сами, их никто не выгоняет, и к ним приходит все такой же маленький Сиг из детского приюта, где когда-то жил Хенрик, ныне капитан большого белого клипера.
   Я лично видел, как они уходили под парусами, вскидывая флаги, но мне никто не верит. Все, даже те, кто тоже видел, говорят, что все это сказка, что все это мне (и им, получается, тоже?) приснилось.
   Но я не откажусь от того, что видел сам, пускай думают, что это сказка. Не все ли равно...
  
  
  
   осень 1992 -- весна 1993. г.Омск.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"