Павлов Анатолий Сергеевич : другие произведения.

Счастье. Серия 3

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Серия 3. Разочарование
  
  1. Welcome!
  
  "Какими бы "забавными" и оригинальными ни казались такие болезни со стороны, действие их разрушительно. Мир представляется больному анархией и хаосом мелких фрагментов, сознание теряет всякий ценностный стержень, всякое ядро, хотя абстрактные интеллектуальные способности могут быть совершенно не затронуты. В результате остается только безмерное "легкомыслие", бесконечная поверхностность - ничто не имеет под собой почвы, все течет и распадается на части. Как однажды заметил Лурия, в таких состояниях мышление сводится к "простому броуновскому движению". Я разделяю его ужас"
  О. Сакс
  
  Изменения будто выжидали удобного момента, и только Альфа ступила на плитку аэропорта - набросились на неё отовсюду, закручивая и унося с собой.
  После тринадцатичасового перелёта, Альфа была измотана и обезвожена. И хотя перелёт из стороны тюльпанов был похож на семичасовую поездку на поезде, её подбитому организму было тяжело смириться со сменой часовых поясов и климата. Сразу после прибытия, она заболела и не выходила из квартиры почти две недели, заказывая всё необходимое на дом. К одному из понедельников у входной двери скопилась гора картонных коробок, пластиковых бутылок и жестяных банок. Она никак не могла сказать, что смена обстановки пошла ей на пользу: газ был отключён, а электричество прыгало, словно рождественский кролик, не позволяя хранить пищу в холодильнике. Из-за высохших колен в квартире стойко держался не дворянский запах человеческих фекалий и прочей радости. Она заставляла себя ежедневно принимать едва тёплый душ и бездумно наблюдала за обрывающимися мультипликационными картинками на крохотном мониторе ветхого ультрабука, поскольку выделявшийся новизной 73-дюймовый телевизор в прихожей был мёртв. Вся квартира на втором этаже аккуратного кирпичного дома сплошь была укрыта тонким слоем пыли, но она не замечала грязи. Последний раз Альфа была здесь ребёнком, когда отец привёз их с матерью во время каникул на новоселье, а через несколько лет жила неподалеку, но не наведывалась. После того мало что поменялось: никто, кроме редких насекомых и удивлённых грузчиков, не наведывался в квартиру, вынуждая соседей строить любопытные теории заговора.
  Альфа спала, пила воду, ела заказанную еду и теряла счёт дням вместе с килограммами. Она не помнила, как и когда справляла физиологические нужды, но однажды слабо удивилась, насколько успела испачкать уборную мыльными разводами и остатками продуктов жизнедеятельности. Она оставила дневник за океаном, и возвращалась к нему только в спутанных мыслях, а потому бездельничала и прела в ожидании весны. Каждый, в её понимании, был особым литератором, пишущим книгу, не переложенную на бумагу, длиною в жизнь. Некоторые мысли были захватывающими, некоторые - средней безумности, но большинство - серый шум, помогающий окончательно не шагнуть с ума на тропу искренней животности. Вялым киселём деструктивные мысли перетекали по полушариям, не выползая через ноздри под неутомимое солнце, и сохраняя целостность отдельной единицы в обществе себе подобных.
  Когда болезнь почти отпустила её, Альфа поехала по магазинам за сетевыми адаптерами, продуктами и средствами личной гигиены. После непродолжительной грызни со службами, ей удалось добиться бесплатного ремонта электросети и водопровода. Она написала обстоятельное письмо своему университетскому профессору и приготовилась к скорбному ответу, но ответ последовал скоро и был скорее нейтрально-радостным, чем иным: он приглашал её навестить кампус и заглянуть к нему на гаснущий огонёк.
  Отцовский автомобиль, простоявший в продуваемом гараже недобрых два десятка лет, был в удручающем самочувствии: шины сдулись и безнадёжно деформировались, незащищённый металл окислился, аккумулятор разрядился, а обветшалый салон заселили насекомые и голодные пауки, разукрасившие сидения и приборную доску симпатичной паутиной. Альфа проверила бензобак - он был полон на треть. Выругавшись, она хлопнула кулаком по крыше, оставив маленький мокрый отпечаток на грязном, и обозлённая поднялась домой, намереваясь перерыть документы и немедленно выставить металлолом на продажу или утилизацию.
  По памяти она набрала отца и, видимо, отвлекла его от чего-то физиологического, к тому же, сказывалась разница во времени - отец, за ненадобностью сложив дипломатические полномочия, находился где-то за европейской курортной зоной отдыха.
  - Альфа? Ты ли это или кто-то чужой? Что случилось? Здесь же глубокая ночь.
  - Это безразлично, - отсекла дочь. - Мне бы узнать, где покоятся бумажки на твой автомобиль, я хочу его продать, иначе не появилась бы. Мне необходима бумага на него или что там потребуется...
  - Какой автомобиль? - забыл отец.
  Альфа коротко и ёмко пояснила.
  - Три утра... Погоди... Чего тебя аж туда занесло? Я там лет десять уже не был. Гнёздышко ещё не развалилось, э? Откуда у тебя ключи? Как у вас там погода? Как вообще дела, дочерь?
  - Нормальная погода. Шторм, деревья с мясом рвет. С документами что? - за окном штормило, гнулись скрипучие деревья, вода рассерженными потоками накатывала на неприступные стены, обещая долгое гниение и ветхость.
  Голос отца был рассеянным, а слова непоследовательны:
  - Альфа, из-за чего ты раздражена?
  Альфа сжала зубы и впилась коготками в мякоть ладоней, оставляя красные полоски, похожие на гель-электрофорез:
  - Ты два года назад, я уточнила, - связь резко оборвалась и пошла гудками, Альфа скоро набрала известный номер и продолжила без вступления: - Купил сюда 73-дюймовую панель, но не посмел управиться с автомашиной и прочим хламом?
  - Дочь, я думать забыл о ней, тогда всё смешалось, политика на Дальнем Востоке напряглась и хотела лопнуть, нужно было разгрести приоритеты, ты помнишь, а потом, я же хотел тебя из лечебницы перенести вскорости. Я думал, проведу некоторое время, отдохну по-человечески в компании умных и молодых, но не вышло, а вышло, что срочно перебрался сюда, где сейчас. Телевизор покупали по моей просьбе, уже не вспомнить, кто. Погоди, дай минуту, чтобы воскресить. Документы должны лежать где-то в кабинете, в столе под пресс-папье. Там ещё вмятина будто от чьей-то головы будет. Там же, где ключи. А по поводу продажи - это здраво и здорово. Утром, когда у нас тут будет солнечно, я телефонирую юристам, они расскажут, как поступить. Не беспокойся.
  - Хорошо, - Альфа отключилась, размышляя о скорости речи и о бессмысленности своего единственного предка.
  С первыми солнечными лучами она разложила все имевшиеся у неё вещи на софе напротив телевизора и крепко задумалась, как ей появиться перед профессором. Что-то внутреннее беспокоило её; поверх невзрачной кофточки она надела не по размеру длинный худи серого цвета, закрывавший ягодицы, и короткие шорты, а на ноги натянула потёртые кеды на босую ногу с не постриженными ногтями и голодным грибком; ей было холодно и влажно в этих тряпках, но это мало её беспокоило. Перебираясь из душного поезда в горячий, из прохладного автобуса - в ледяной, Альфа отправилась к кампусу в соседний город, с трудом и рассеяностью вспоминая дорогу. Для неё было вполне очевидным, что люди из общественного транспорта, деформированные, убогие, нищие заслуживают самой гуманной и неотложной смерти в любой точке Земного шара. Альфа удивлялась, как в самом умном городе мира могут жить самые глупые и неблагополучные люди на свете, прячущиеся в час эпидемии за беззащитными масками и респираторами. Разнообразие красок лиц, болезней и форм вызывало приятные чувства, о которых Альфа забыла: тут мелькали расы со всех континентов - аккуратный срез поступательно гибнущего вида.
  Профессор радушно встретил своё потерянное подмастерье и даже чуть не прослезился, он нежно обнял её, вжимая в силиконовые складки себя, и остался стоять, хоть и уговорил Альфу умоститься на удобном кожаном кресле. Он ощутимо постарел и ослаб за годы расставания: из пышного увядающего организма он превратился в ожиревшего старика, покрытого рябью липофусцина и жидким волосом среди лысины, это коробило Альфу, она была напряжена и старалась не смотреть на него, спустив глаза в пол.
  Спустя некоторое количество чашек кофе инеформальных банальностей, профессор таки слился со своим широким креслом и прищурился:
  - А ты совсем не изменилась, Альфа, хотя с тобой что-то приключилось, ты угрюма, - заметил он пожелтевшими глазами с прожилками.
  - Со мной всё хорошо... - Альфа вытерла протекающий нос тыльной стороной рукава: - Я пристрастилась к наркотикам, потом подхватила гепатит С, потом прошла реабилитацию, потом вновь сорвалась... Но сейчас я в норме. Выгорела и, кажется, успокоилась. А вы вот совсем рассыпаетесь, вы не прежний, а другой.
  - Кокаин, фенциклидин, амфетамины? - ухватился помнящий профессор.
  - Кокаин. Коктейль с фенциклидином моего любимого наркомана на неделю вырвал из жизни. В четверг принял радость, в следующий очухался в чужой квартире, в чужом городе, без денег и с двумя выбитыми зубами, - описала забавную историю из жизни Альфа. - Приятно хоть, что не убил никого, а с них станется. Не думаю, что могла бы проглотить такое, хотя и вводила спидбол.
  - У тебя случилось спонтанное повреждение мозга? - толстяк возмутился, карикатурно надув щеки.
  - Нехорошо было. Потом, правда, чуть не умерла, но как-то выжила. А теперь всю чаще мучаю память - марихуане радуюсь.
  - Мятежное ты дитя, Альфа, - пожурил профессор. - Ты ещё так молода, а истязаешь организм разным.
  - Молода? Вы полагаете? Я вот думаю, что человек удивительно мало живёт, потому каждый год его жизни - это большая предсмертная трагедия. А каждый сон - подобие красивой микросмерти. Каждый опыт полезен, а возраст измеряется опытом. Мне нужна работа. Здесь, - выпалила она, всё так же глядя в мягкий пол, а не в мягкого умирающего друга.
  Толстяк отвлечённо почесал лысый, увлажненный каплями пота, затылок:
  - Ты, я вижу, что-то задумала, Альфа. Что-то, возможно, нехорошее. Но я буду тебе опорой, - покорился неизвестному он. - Десять лет назад не был бы, да и не был особо, сославшись на карьеру, насиженное место и законы, а теперь разрешу, хоть бы из личной прихоти. Для тебя, молодой, это банально и избито, а я, старик, после рака прямой кишки и сопутствующего по-другому предметы рассматриваю. Рак измучил меня, химиотерапия добила, такому организму, - он медленно обвёл свои объёмы, - не под силу сражаться. Я стал слаб и вял, как все старики. Потому мне безразлично, что они сделают, уволят или посадят, или ещё чего похуже, как мой наставник, Вотан с ним, умел. Я один нынче жив, ты же не знаешь, супруга скончалась пять лет назад; пока я лежал на обследовании, она незаметно угасла. Но будь осторожна, Альфа, прими от меня предупреждение и не забывай его: люди здесь переменились, пророс честолюбивый молодняк. Остерегайся: руки у них, пожалуй, работают славно, а вот головы - никуда не годятся. На них и положиться нельзя, им нельзя доверять и подставлять спину. На меня за последние два года уже три жалобы поступило, хотя именно я в первых рядах и должен на них реагировать. Но и прежних, с кем увидишься, не подпускай близко. Многое переменилось, знакомые зачерствели, славные мозги растеряли миллионы нейронов, и статистика шепчет, что чаще всего предают самые близкие, родные. Так вот... Прошу, если, когда будешь творить противозаконное, поступай, как в былые времена, скрытно и безотчётно... Хорошо?
  - Я пока ничего не задумала... Я размышляю. Скажите, - она впервые долго осмотрела своего минувшего наставника, губы её неприятно опустились, - у вас, должно быть, осталась марихуана после ваших неприятностей с раком?
  Старик хитро прищурился, превратив едва различимые глазенки в два глухих слепка, и продолжил с неистребимым акцентом:
  - Я поделюсь, Альфа. Конечно же, поделюсь. Кое-чего у меня действительно имеется. Знаешь, я расскажу тебе историю из профессорской жизни, не то, чтобы совсем триллер, но кое-что серьёзное. Работал у нас в отделе доктор... Что доктор... Так, докторишка, получивший степень за труды другого. Так вот, он был женат на молоденькой девушке из соседней страны, и души в ней не чаял, хоть и неприятным, властным, скотом казался окружающим, верно, пылинки сдувал с юной избранницы. Но она неожиданно для нас скончалась от незаметного ВИЧ и заметного СПИДа, и никто не мог поверить в такую яростную элиминацию иммунитета. А докторишка смог и проверился, оказавшись после нескольких интимных супружеских лет чище стекла, о чём и заявил, пока шли приготовления. На следующий после похорон день он явился на работу, как ни в чём не бывало, и принялся всё так же лениво работать и паршиво хохмить. А вечером того же дня совратил ужином барышню из нашего отдела, которая, казалось, провела несколько недель в шорах и в вакууме, чем накликал бурю негодования и скандал... Его осуждали, порицали, и добились даже увольнения за будто бы развратное поведение на рабочем месте, а спустя несколько времени он повстречался мне в старом пабе (тут на углу) и проговорился, мол: "Ты осуждаешь меня, как и прочие, и дьявол с тобой. Я же живу, хотя прикоснулся к смерти, держал её на этих вот жестких волосах и совокуплялся с ней! Мы очень коротко живём, а я люблю свою покойницу за подарок жизни, она счастлива где-нибудь не здесь, зная, что я распространяю её любовь другим женщинам и, прежде всего, себе!" - так он мне говорил, хотя я кривился и чувствовал противно, но алкоголь смазал сказанное. И я знал, что он прав, а мы - нет. А после смерти супруги, я понял, что никогда не смогу переступить через себя и сделать что-то похожее, что натворил славный тот доктор. Любые рамки - призрачны и прозрачны, и я вогнал в них себя сам, прикрываясь благовидным лицемерием. Я не смог изменить жене даже после её смерти только потому, что мне никогда не хотелось измены и новых горизонтов, а не потому, что я испытывал к ней тёплое. Я не был верен ей духовно, но никогда не поддавался физиологическим соблазнам, то ли из-за общей слабости и сниженного тестостерона, то ли из-за абстрактной боязни чего-либо, то ли из-за простого безразличия к людям и к жене, которую я не собирался колоть даже в ответ на её бесконечную череду мимолётных ухажёров... Ты помнишь, где я живу? - как-то ожидаемо сменил он тему разговора.
  - В трущобах.
  - Полноте... - растянул озадаченный своим многословием профессор. - Когда я впервые прибыл сюда, лет сорок тому назад, апартаменты мои показались хоромами... Кажутся ими и поныне, несмотря на рыжих многоножек и прочую живность. Хотя куда мне теперь двигаться? В престарелых дом не смогу, и проведывать меня незачем. А в квартире о жене напоминает этот ужасный запах и обстановка, так что лучшего места мне не нужно. Доживу как-нибудь.
  Альфа скривилась, когда в ней что-то лопнуло, грозно процедила:
  - Вы терпеть не могли свою женушку! Я крепко это знаю.
  Профессор серьёзно надул морщины на пятнистом лбу:
  - Да, это правда. Всю жизнь мы пилили друг другу кости и мясо, выматывали нервы и, в общем-то, не были ни честны, ни преданы... Но, видимо, есть такой тип пар образования. Мы четырежды подавали на развод, но так и не развелись, не сумели. Её убил рак, меня - нет. И, видимо, хорошо, что у нас не возникли дети. Но, знаешь, мне не хватает её. Пять лет спокойствия и тишины, а меня это раздражает и даже бесит иногда, где-то тут, - он показал, где, - я перестал быть в гармонии, разломался. Мне даже хотелось бы, чтобы наши ссоры не прекращались... Может, это гормональное, хотя я пью невкусные травы... Это тяжело выразить словами, но она была единственной, кто окончательно понимал, о чем я говорю, у кого хватало сообразительности, чтобы подхватить или опровергнуть, и кто разделял мои мечты и вкусы, мне иногда и говорить-то не приходилось - ей не требовались мои слова, или мне так казалось, - его пожелтевшие глаза на мгновение яростно блеснули.
  Скрутив губы бантиком и пощекотав язык зубом мудрости, Альфа по-своему ответила на беспомощную тираду, перейдя на родной профессору лаящий язык:
  - К вам, видимо, детство вернулось, либо второй подростковый период напал. Я думала, стариков не слишком беспокоит кризис "я одинок во Вселенной - меня никто не понимает". Вы ерунду порите. Половая пропасть слишком глубока и широка; женщинам необходимо разжевывать и показывать на простейших примерах; и если вам, так уж случилось, показалось, что они понимают вас с полуслова, значит, они искусно притворяются. Это и к вам относится, не обольщайтесь. Наверное, потому мне так интересен был интерсекс в то минувшее время, его редкие представители превосходно чувствуют оба пола, хотя и не всегда могут объясниться. Может, и вам стоит сменить шкуру на старости лет, чтобы не было так одиноко и тоскливо, и чтобы хоть кто-то вас понимал? Впрочем, не воспринимайте мои слова всерьёз; это синдром отмены, я легко раздражаюсь, когда не принимаю в кровь чего-то бодрящего, а курить табак не научилась, так как не люблю.
  Профессор слушал внимательно и спокойно, к истерикам и нападкам Альфы он успел привыкнуть много лет назад, как и к её феноменальному языковому таланту, а нынче зачем-то с приятным чувством вспомнил о былых привычках:
  - Старость - второе детство, Альфа. Старики имеют право капризничать и выглядеть наивно и нелепо. И - да, старики одиноки. Не единственное, но главное, чего они хотят, - чтобы их слушали, даже если они порют, как ты выразилась, чушь. А некоторые, как я, имеют неосторожность просить, чтобы их ещё и понимали. Я уверен, что скончаюсь раньше физиологической беспомощности и деменции, но пока что мне бывает до омерзения тоскливо. Я не верю своему отражению, я был едва согласен с ним, но всё же согласен, когда мне было пятьдесят, и седина заполнила голову и лицо, хотя где-то внутри - мне все ещё двадцать пять, и я тот самый максималист, пишущий историю, которая сломает судьбы многих. И твою судьбу, Альфа, - он огорчился от собственных слов и переключился на другое: - От работы нынче удовольствия - кот наплакал, размах совсем не тот, что прежде. Только студенческая молодёжь и радует иногда такой настойчивой непосредственностью. Я читаю лекции по топологии ДНК, - зачем-то уточнил он.
  - Вы странный человек, я говорила вам об этом, но повторю ещё раз...
  - Как ты добиралась сюда? - профессор опять увёл тему.
  - Вплавь. Чуть не утопилась в потоке общественного транспорта.
  - Понятно-понятно... - старик потеребил седую бороду. - Давай поступим так, мы заедем ко мне, я на колёсах, заберём всё необходимое и я отвезу тебя домой?
  - Не годится, - возразила Альфа, - я в соседнем городе доживаю, а тут, как я вижу, задержусь допоздна. Вообще, я планировала остаться с ночёвкой, и пока что помню нужные места.
  - Нет, никак! - замахал на неё руками профессор. - Здесь больше нельзя. Если что, у меня останешься, не страшно. Но мы, я думаю, - он улыбнулся сам себе, - что-нибудь придумаем.
  - Как скажете... - сдалась Альфа.
  - Но давай прежде разберёмся с твоей работой, - он суетно ткнул пальцем в гибкую таблетку и принялся что-то листать: - вакансии есть в трёх отделах, но ни одного по твоему профилю. Кстати, как обстоят дела с навыками, не растеряла?
  - Последним прогнившим местом работы, которое я разнесла в прах и пыль, - за мной до сих пор суд гоняется - была клинико-диагностическая лаборатория...
  Профессор не сдержал удивлённый взгляд, и уставился на девушку во все два желтых глаза:
  - Ты шутишь, Альфа. Диагностика? С твоими мо...
  - Да, - сухо прервала Альфа, - диагностика. Что же, какие отделы?
  - Да не столь уж и густо, могло бы погуще быть, но нынче каждый ищет работы, и соглашается на мелкое, кризис, словно песок, забивается во все существующие щели, - профессор растерялся и просто водил пальцем по испачканному экрану: - ферментология белкового синтеза, им нужен лаборант... эм... и две вирусологии: phage display и drug delivery. Вот уж даже не знаю, что нужнее и желаннее. Рассуждаю, что drug delivery, поскольку там над чем-то мутным горбатится Японец, - профессор издал странный восторженный "Ах!", - впрочем, он всегда над чем-то мутным работает, и всегда...
  - Вот как? - приподняла прозрачную бровь Альфа, - Японец? Он до сих пор не покинул вас? Тогда уж точно drug delivery, - медленно проговорила она,- ретровирусы? Кто им необходим?
  - Да не только ретровирусы... Там вся кухня. Эти требуют, - профессор уверенно подсмотрел в блокнот, - Знаешь, тут такая история... С Японцем невозможно ужиться, к тому же, он ленив и глух к мирским потребностям лаборатории... Ему требуется заведующий, не меньше. Японец, сама понимаешь, не выдавит и лицевого телодвижения, а предыдущие заведующие, - профессор притворно смутился и тут же замахал руками, - Но ты - иное и своевременное дело. С твоей докторской степенью осложнений возникнуть не должно, и не возникнет, но пройти аттестацию, уж извини, ты обязана. Закон есть закон, кого попало на высокие должности брать не позволено.
  - Значит, я теперь "кто попало", - иронично оценила себя девушка, на что профессор ответил строгим кивком.
  Альфа хотела отдать согласие, но настойчиво перезвонили юристы с печальными новостями: автомобиль продать никак не возможно, хотя, если Альфа остро нуждается в денежных средствах, то на её имя открыт счёт в...
  Альфа холодно отчеканила, что ни в чём не нуждается и бросила трубку вместе с телефоном на пол.
  - Скажите... - обратилась она к привыкшему старичку. - Вы скучаете по прошлому? По проекту?
  Профессор подобрался, а слегка блуждающий взгляд сфокусировался на уставших Альфа-глазах:
  - Я скучаю по "чистому геному", это так... Я прожил с ним всю жизнь и продолжаю жить. Они должны меня пристрелить, - сипло рассмеялся он, - но я сохранил в голове некоторые наработки. И кое-что добавил. Такие вещи остаются с нами. Они - часть нас.
  Альфа поджала губы, а в глазах появилось похожее на влажный блеск. Профессор хорошо заметил влагу:
  - Послушай, Альфа, я вижу, ты зла и глубоко обижена... На меня, на них... Но ты не дала нам объяснится, как следует. Ты прос...
  - У вас было достаточно времени перед защитой. Да и что тут объяснять? - она гневно завибрировала в кресле.
  - Альфа, это была не моя вина и не моё решение! Это была ничья вина! - начал оборону профессор. - Я делал до последнего, что от меня зависело, чтобы оставить проект и каждого из нас на плаву. Г-поди б-же, да меня разделали как последнюю скотину на скотобойне, пока я на коленках пресмыкался перед советом, комиссией, сенаторами и даже этим отсталым губернатором. Неужели ты думаешь, что я намеренно мог допустить подобное? Альфа? Ты была моим родным ребёнком, думаешь, я хотел такой судьбы для тебя? И для себя... - помолчав, добавил он.
  - Вы недостаточно старались, - выбросила Альфа.
  - Г-поди! - вскрикнул профессор и раскочегарился. - Да что же ты хотела, чтоб я сделал? Расстрелял комиссию? Нас правительство закрыло, тут уж никакие деньги, а я, поверь, предлагал, не помогли бы! Я был под колпаком и не мог успеть везде. Я писал тебе, Альфа, обстоятельно и детально, в рамках разрешённого и под цензурой, что и почему произошло. Они меня на помойку выбросили, не только тебя, но и остальных! Даже теперешнее бесперспективное место не обошлось для меня малой кровью, я так отчаянно прогнулся, что едва не сломал хребет. Я умоляю тебя и прошу, оставь прошлое в прошлом. Мы были бессильны что-либо сделать, нас всех изнасиловали под нелицеприятным углом, а потом выставили обвинение. Мы и в суд обратиться не могли под угрозой загреметь куда-то за разглашение, или того хуже. Ах да, суд! Когда ты благополучно упорхнула, нас с Японцем намерились запереть за решеткой на ближайшие двадцать пять лет, как идейных вдохновителей и руководителей. Кое-кто из наших предприимчивых устроился со своей памятью и наработками в фармацевтические компании, элегантно обойдя запреты. А нам государственная комиссия вменила в вину, что-де мы намеренно обустроили всё именно так с целью обокрасть честных налогоплательщиков на девятизначное число и очернить небелоснежное государство, да ещё и от корпораций денег стянуть, продав тайны. А наш проект, хоть и за закрытыми дверьми, обозвали чуть ли не аферой века. Если бы не Японец с его экспрессивными спектаклями, угрозами обнародования и важными связями, мы бы с тобой сейчас разговаривали через высокопрочный армированный пластик. У правительства нет чувства юмора, и потому с ним не шутят. Нас растирали в пыль, Альфа, и всё, что я мог, - безмолвно созерцать и посылать про себя проклятия.
  - А были какие-то попытки или хотя бы поползновения по возрождению проекта?
  - Нет. После того, как свернули и засекретили, никаких попыток не было. Во всяком случае, известных мне. Мне очень удивительно, как после всего тебя вообще выпустили за пределы страны с багажом секретов...
  - Думаю, - впервые за всё время беседы Альфа расслабилась и почесала, где чесалось, - они просто недооценили его значимость и последствия, а засекретили для галочки. Или не успели. У них моих подписей о неразглашении - целая стопка. Да и не только... И потом, за мной продолжали слежку, пока вдруг не убедились, что я безвредна и окончена. Возможно, конечно, это лишь паранойя, вызванная приятными смесями. Моя нервная система тогда совсем расшаталась.
  - Я помню... И что, ты так и не проговорилась? - профессор, устав, сложил пухлые ладошки лодочкой на столе.
  - Кому? - сухо отбросила Альфа. - Если бы я даже захотела, кто бы меня понял или хотя бы воспринял всерьёз? Всё, чем мы тут занимались, - занимательно с теоритической точки зрения, но вряд ли кто-то в здравом уме рискнёт предположить, что у нас были самые серьёзные намерения и наработки. Это как с Третьим Рейхом. Да и не до того мне было. Я старалась влиться в жизнь, оформить какое-то будущее. Но потерпела полновесное фиаско. А сюда переехала после непредсказуемой кончины матери, всё-таки дома находиться несколько неприятно, и личные мотивы были тоже.
  - Соболезную. Я не...
  - Оставьте это, - Альфа фыркнула. - Вы же отчётливо помните, что мы не ладили...
  - А отец что?
  - Почём мне знать? - фыркнула Альфа ещё раз для убедительности. - Сложил полномочия и влачится где-то в мире. Я никогда не понимала, зачем ему нужна семья и дети. У него есть деньги, связи и либидо - не лучшее сочетание для пятидесятипятилетнего вдовца. Мне даже представлять не хочется, сколько моих названных братьев и сестёр он рассыпал по планете.
  Профессор повздыхал немножко, но, наконец, поднялся с запревшего места:
  - Ладно, идём, прогуляемся по корпусу. Надеюсь, тебе приятно будет увидеть Японца. Он ни на минуту не останавливался - истинный человек без тормозов.
  - До сих пор одержим своей внешностью?
  Профессор рассмеялся и зарокотал:
  - Мне не хватало твоих злых шуток, Альфа. Уверен, ему тоже... Многие всё же остались тут после, да им особо и некуда было идти, - он резко смолк, а потом отвлечённо прибавил: - Имей в виду, исследования курирует фармацевтическая "ZP", потому, если понадобится, можно получить допуск к лучшему в мире оборудованию. Никакого правительства. Только частные инвестиции. Но и контроль значительно строже. Тут видеокамеры повсюду, детекторы. Так что, не удивляйся.
  - Я привыкла быть под наблюдением, - безразлично заметила Альфа, вспомнив о своей заокеанской квартире.
  Они прогулялись по пустынному отделу и не обнаружили следов Японца. Люди разбрелись по домам из-за окончания рабочего дня; оставались только испуганные нервные единицы, подскакивающие всякий раз, как к ним обращались с разными вопросами. Это были либо отстающие, либо окончательно увлечённые.
  - Что же, сегодня мы тебя не установим. Придётся и нам отправиться восвояси. По дороге в магазин заскочим, пока девяти нету, а утром я не успел из-за бесконечной работы. Нужно отметить твой приятный приезд...
  На опустевшей стоянке перед главным корпусом Альфа вскрикнула и широко раскрыла глазища:
  - Вы шутите!
  - Нет, нисколько не шучу, - профессор достал ключи и позвенел ими, подтверждая намерение, и для лучшего эффекта указал толстым пальчиком.
  - Но это же просто нелепо! Вы и...
  - Альфа, - крепко обиделся старик. - Смирись! - он довольно расправил белые усы на желтом обвисшем лице.
  - Да, простите... Но...
  Альфа во все глаза уставилась на массивного профессора, забирающегося на блестящий мотоцикл, жалобно просевший под его весом. Профессор похлопал рукой по сидению, приглашая Альфу, и протянул ей собственный шлем, натягивая защитные очки. Всю короткую дорогу, обнимая сзади необъятное тело, Альфа была рассеяна и растрогана. Ей чувствовались небрежные перемены, грядущие откуда-то из прошлого. И она, сама того не понимая, хотела их. Профессор оставил мотоцикл в гараже и бросил Альфе связку ключей, та не поймала и бросилась на тёмный асфальт для успешных поисков у забитой мелким мусором канавы.
  - У тебя ведь есть права, верно? - профессор улыбался, поднимая с земли лёгкий продуктовый пакет.
  - Разумеется, есть. Пи, вы окончательно забыли, как я отвозила вашу гриппозную чету в больницу на прогнившей повозке, кажется, это был ваш автомобиль?
  - Что же, помню... С мотоциклом управишься?
  - Не сомневайтесь. Я и механиком подрабатывать могу, - подумалось ей о своем.
  - Тогда он твой, дарю. И не протестуй. Я действительно стар, и не очень хороший ездок, а тебе нужны колёса. Прими это как опоздавшее извинение, или вроде того. Это - меньшее, чем мы могли бы тебя отблагодарить.
  - Я всё равно на вас зла. Но что же вы? - Альфа удивлялась довольно слабо.
  - А у меня есть четырёхколёсное ржавое корытце, гнилая повозка, как ты верно подметила, но на ходу. Да, а ты как думала? Я сегодня решил устроить для тебя это маленькое представление. О, видела бы ты лица студентов и преподавателей! Со мной даже за руку несколько раз здоровались. Всё равно этот красавец без дела под тканью увядал, а так - хоть толк будет.
  - Спасибо. Колёса мне действительно нужны. Мой отец... Впрочем, неважно. А чей он?
  - Племянника моей жены, разбился насмерть во время гонок, он гонщиком был, а мотоцикл от него у нас так и остался, он толком и не успел прохожих попугать. Надеюсь, ты наверстаешь пропущенное, только не перестарайся, и будь бдительна, у нас хоть и безопасно, но шушеры в любом месте достаточно. Прошу! - Пи указал Альфе дорогу, которую она, как оказалось, не забыла.
  За десять лет мало что изменилось, разве что появились новые надписи на стенах и выбоины в полу от прошлых переездов. Пи открыл квартиру и впустил Альфу, включая за её спиной свет. Обстановка тоже практически не поменялась, только столы и стулья совершили путешествие из одного конца квартиры в другой, и покрылись пылью. Кто-то закричал в дальней комнате и забряцал металлом.
  - А, - гордо протянул профессор, - это мой попугай! Ты голодна? У меня есть равиоли с говядиной...
  - Баночное?
  - Оно самое.
  - Нет, спасибо, уже тошнит от консервов, все они здесь на один вкус, довольно мерзкий. Вы не замечали?
  - Да, пожалуй, но ещё... - Пи разулся и снял плотную запорошенную дорогой куртку.
  - Нет, - отрезала Альфа. - Давайте закажем хоть пиццу, коль у нас есть немного алкоголя и пойдём на балкон, как бывало, пока ваша суженая находилась в разъездах.
  Старик пристально посмотрел на Альфу, но не удержал смех:
  - Что же, будь моим гостем. Спать ляжешь на софе, подъём окажется ранним и грубым, предупреждаю загодя.
  - Годится, - кивнула Альфа.
  Они сидели на балконе и курили марихуану, растягивая быстро тающее пиво, постепенно высыхающее вино и пиццу "Буратино". Профессор охал, делая грустные глаза, а Альфа старалась расслабиться и полностью отдаться действию наркотика, она растеряно улыбнулась:
  - Заболевшим выдают не лучшие смеси, я смотрю... Кто-нибудь, кроме вас, знает о моём приезде?
  - Пока нет, но если тебя назначат заведующей лаборатории, то Японец, конечно же, узнает заранее.
  - Хорошо, - кивнула Альфа. - А Фрактал... Он ещё с вами?
  Профессор закашлялся и начал яростно растирать слезящиеся глаза:
  - Да, - откашлявшись ответил он, - Фрактал с нами. Тоже получил степень, но много позже. Курирует какой-то важный проект от "ZP", я не вдавался в подробности. Редко на пончик заходит.
  - Надо будет с ним увидеться... - растянула Альфа.
  - Да уж увидься. Когда ты пропала, я думал, он либо поседеет, либо и вовсе волос лишится. В некотором роде я оказался прав.
  - Поседел?
  - Побрился.
  - Отрадно слышать... Но ведь именно вы заварили всю эту кашу, Пи. Если бы вы тогда не подцепили меня и не прилепили к своему убогому отделу, я, возможно, осталась бы на ПМЖ с зелёной картой, и получила бы право стать нормальным человеком...
  - Мне нужен был хороший специалист, Альфа, - расслабленно отвечал профессор, - если бы ты не была хорошим специалистом, я бы тебя не подобрал.
  - Ага, - ощерилась девушка, - значит, сама виновата, хорош аргумент... Пи, я вас ненавижу. Вы старый и напоминаете мне, что меня ждёт. Вы говорите, что молоды духом, но тело у вас дряхлое и разбитое, и я не хочу того же для себя. Не хочу, чтобы все системы в одночасье сошли с ума, чтобы иммунитет убивал мозг и суставы. Я бы не дожила до вашего возраста, Пи.
  - А ты умеешь расслабить, Альфа, убаюкать внимание всеми этими словечками на родном мне языке, - понял Пи, но все-таки ответил существенно: - От этого не уйдёшь, Альфа. Никто не хочет стареть, но с возрастом и восприятие меняется, и появляется глупое и жалостливое смирение. Ко всему привыкает человеческое существо, а к себе привыкает плохо, но неотвратно.
  - И это отвратительно.
  Они замолчали, пока Альфа не докурила самокрутку и не поднялась:
  - Спасибо за всё, Пи. Я пойду, полежу немного, голова идёт кругом, и, надеюсь, усну. Спите хорошо. Только не забудьте, б-га ради, покормить вашего шумного попугая.
  - Надо же, - закашлял Пи, - а ведь действительно забыл, пустая голова! Доброй ночи, Альфа. Я рад, что ты вернулась.
  
  2. Пи
  
  Около десяти лет назад Альфа ускользнула из местечкового университета, покинув кафедру и Эпсилона, и подала документы на получение степени доктора философии в чужой стране при чужих людях. У неё имелся некоторый опыт работы в нескольких лабораториях, но то, с чем она столкнулась после, не укладывалось в её понимание о мироустройстве.
  После полугода её отчаянной работы в широкой области молекулярной биологии Альфу заметил и подобрал профессор Пи, переманив пряниками в свой неброский отдел. Но что казалось невзрачным и ненужным, на деле обернулось одним из самых масштабных проектов за существующую историю биологии, если не самым масштабным.
  За годы до полной расшифровки генома человека, у тихого земляка Цепеша Третьего возникла дикая и невозможная идея. К тому времени, хотя наука только-только растирала ушибленные слабой методологической базой коленки, уже было очевидно, что процесс эволюции оставил множественные отпечатки и довольно небрежно насорил в каждом геноме. Помимо регуляторных, структурных или линкерных участков, и, собственно, самих генов, в геноме эукариотических организмов повсеместно обнаруживалось парадоксальное количество псевдогенов, мобильных элементов, осколков вирусных геномов и горячих очагов нестабильности.
  Бойкий ассистент Пи, находясь в родных стенах, написал небольшую пространную работу, посвящённую своей молодой одержимости: он предполагал, что существует вероятность создания синтетического, но лишенного недостатков, человеческого генома.
  "Конечно", - писал он: "понятие ущербности или вреда отдельных участков является относительным, поскольку, чем глубже человек погружается в изучение столпов молекулярной биологии, тем больше таинств перед ним открывается. То, что пять лет назад считалось бесполезным и ненужным, этаким генетическим мусором, сейчас почитается за важное, ключевое и жизненно необходимое. В качестве яркого примера можно привести эпигенетику, роль которой тяжело переоценить. Мы слишком мало знаем о тончайших механизмах регуляции и баланса, и не раскрыли всех функций как самой ДНК, так и РНК и белков. Но когда-либо, когда это произойдёт, вероятность того, что человечество сможет создать искусственную квинтэссенцию человека, лишенного пороков и недостатков на генетическом уровне, станет осязаемой и практически желанной. В мире, который распадается на части и висит на волоске от финального коллапса, только сильнейшие смогут выжить и преуспеть, и мы сможем создать достойную замену устаревшему".
  Отписка осела в макулатуре незамеченной и безвредной на несколько лет, она не вызвала ни резонанса, ни понимания и была встречена, как псевдонаучная фантастика, пока случайно не попалась на глаза дряхлому нацистскому перебежчику-антропологу за океаном, страстно охочему до экзотики металлического занавеса.
  Медленно впадающий в старческий маразм антрополог настолько разогрелся чужеродной идеей, что, не щадя себя и остальных, выбил и базу и финансирование под её развитие. Пи, конечно, был где-то высоко от счастья и грезил неограниченными перспективами, он быстро освоился в чужой стране, хотя ужасный акцент оставался его спутником и объектом для насмешек всю последующую жизнь.
  Началась масштабная и дорогостоящая программа под эгидой правительства, поскольку засилье страховых и медицинских компаний не давало свободно дышать экономике, успех проекта обещал монополизировать рынок медицинских услуг, связанных с целой плеядой отклонений и заболеваний.
  В своих ежемесячных докладах отдел Пи отталкивался от обратного: никто не ставил себе абсурдной целью выведение какой-то квинтэссенции человека, к тому же, повсюду в мире гремели запреты на наследуемые вмешательства в человеческий геном. Конечной целью амбициозного проекта стало упрощение, структуризация и синтез совершенной базы данных по человеческому веществу, создание целого ряда методологических подходов и модельных систем. Для популистских докладов отдел разбирал человека на атомы и показывал фокусы, как этими атомами можно безнаказанно играться, улучшая что-то или ремонтируя. Предполагалось распараллелить исследования понятным образом, чтобы на каждом из этапов сборки целостной и окончательной карты возникали заделы, дорогостоящая почва, для созревания будущих препаратов и диагностических методик, которые смогли бы окупить неприличные затраты на проект.
  Начинать с простых объектов было бы и разумнее и проще, но, учитывая колоссальную стоимость предполагаемой работы, установлено было тесно сосредоточиться только на человеке, как на наиважнейшем и самом прибыльном существе.
  Отдел разросся с невиданной скоростью, и под его нужды было построено просторное свежее здание со сложной системой безопасности. Работа не прекращалась ни на выходных, ни по праздникам. Пока весь мир упоённо расшифровывал человеческий геном, отдел Пи трудился над конструкцией, используя чужие наработки и спотыкаясь о чужие ошибки. Массив данных, требующих обработки, не поддавался никаким сравнениям и вызывал только головную боль у работников и не ведающих правды их семей.
  3.2 миллиарда пар оснований и чуть больше двадцати одной тысячи только белковых, не считая прочих функциональных, генов, и проблематика топологии ДНК - всё это разом свалилось на костлявые плечи человеческих существ с неординарными мозгами, но человеческими потребностями и факторами.
  Довольно скоро к отделу примкнула одиозная и даже несколько экстравагантная команда учёных во главе с Японцем, занимающаяся проблемами синтеза искусственной системы записи и передачи генетической информации, отличной от классической ДНК. Группа была убеждена, что лучшие природные нуклеотиды - Г-Т-А-У - случайная классика с непозволительными количеством исключений, и её необходимо усовершенствовать, подарив большую устойчивость и не повлияв на ключевые принципы эволюции. И для этого требовалась переработка и пересмотр многих ферментативных систем и даже принципов молекулярной биологии.
  До слияния Японец и энтузиасты занимались преимущественно изысками in silico, после - расцвела работа in vitro, а спустя пару лет - in vivo.
  Ко времени in vivo разработок, юная Альфа и попала в жернова проекта "Чистый геном". Но для неё, как и для других самоотверженных, время оказалось хмурым и недобрым. Перебежчик-антрополог, подхватив обыкновенную простуду, незаметно скончался в свои девяносто два года, расслабив, наконец, недовольные складки и обретя покой. Предсказуемое событие стало ударом для Пи и для проделанной работы, лишившейся символа и некоторой протекции. В адрес учёных неотложно посыпалась угнетающая критика, жалобы и угрозы.
  Горшим успехом Альфы стала разработка концепции по тотальной смене генома человека. Вместо малоэффективного инвазивного метода, который критически разрушал цитоскелет и неизвестное ооцита, она предложила использовать не инвазивный многоступенчатый метод с использованием липосом и комбинированных векторов.
  Предложение выглядело здорово и не вызывало нареканий во время доклада и помпезной презентации, но у отдела ушло почти два года на его полировку, поскольку количество нюансов, как и прочее, не поддавалось адекватному подсчёту. Проблемы были везде, и каждой из них занималась узконаправленная группка высококлассных учёных и специалистов: физиков, программистов, химиков или молекулярных биологов. При искусственном моделировании хромосом у человека получалось значительно меньше, а точек доступа к ним - больше, что не могло не сказаться на регуляции экспрессии генов. К тому же, никто точно так и не ответил, как отразится на жизнедеятельности организма замещение, модификация и дополнение систем синтеза нуклеотидов, поскольку азотистые основания имели привычку выполнять побочные функции и активно участвовать в метаболизме азота и прочего вещества. Программу было решено разделить на два лагеря: простой (без использования странных идей Японца) и сложный (под воинствующим предводительством Японца), что существенно замедлило не слишком быструю работу.
  Если бы к тому времени было сделано хотя бы малейшее продвижение в сторону создания искусственной клетки из разобщённой органики, возможно, судьбы отдела и его многочисленной популяции сложились бы по-другому. Любой мощный стимул извне мог бы сменить курс неповоротливого корабля. Случись так, Пи несомненно переключил бы все мощности в таинственное и неизвестное, пренебрегая оговоренными ценностями под неоспоримыми аргументами и доводами. Но никаких сторонних продвижений не было и не намечалось. Биология работала на медиков, медики - на корпорации, корпорации - на деньги. Непрофильные направления даже не рассматривались. Отдел работал в привычном напряженном режиме, по крупицам заполняя грандиозные пробелы. С каждым годом люди всё больше утомлялись от работы, которой не было ни края, ни конца. Они не видели перспектив, и продолжали истязать себя, как им казалось, впустую.
  После молниеносного закрытия отдела, которое грянуло, словно гром среди ясного неба, все наработки были засекречены, опечатаны и заморожены, вероятно, навсегда. И некоторые вздохнули с облегчением, подписав гору бумажек, некоторые - просочились к злейшим врагам с пачкой откровений. Но Альфа осталась у разбитого корыта в состоянии полноценного нервного истощения и фрустрации. Она неделями работала на износ, практически без сна и пищи, насилуя нервную систему нечеловеческими дозами кофеина и амфетаминов. За два года она превратилась в невротический скелет с навязчивыми идеями и безумным взглядом. Она взрывалась при любом обращении к ней, а уставший от выходок любовник, которого она подхватила тут же, попросил передышки в их нестабильных отношениях.
  Единственным результатом её рабского труда стала докторская степень по молекулярной биологии, которую она презрела ещё во время вручения, похожего больше на фарс, чем на церемонию. Столь ничтожных извинений ей не приходилось терпеть ни прежде, ни после. Она не получила ни славы, ни денег, ни благодарностей, ни, что было для неё важнее всего, результатов своего безостановочного труда. Когда завершилась официальная часть, обставленная, как искренняя и полноценная защита, Альфа забрала нужные бумаги и с непроницаемой физиономией удалилась.
  Кроме уголка в общежитии, в этом городе у неё не было жилья, и плестись в обжитую отцовскую нору она никак не хотела. Закончилось тем, что её отскребли стражи порядка прямо от проезжей части, спящую в обнимку с пустой бутылкой из-под виски. Проявив какое-то нечеловеческое милосердие, её тело не отвезли в участок, а доставили домой, с уважением и пониманием поглазев на документы.
  Проснувшись утром с редким похмельем и удивившись, Альфа заказала билет домой, собрала некоторые пожитки и улетела в тот же день, не сообщив о своём решении никому.
  Сначала её хватился отставной по собственному желанию любовник, потом - Пи, и даже Японец проявил некоторое рвение, но им разъяснили, задействовав множество людей и механизмов, что Альфа благополучно пересекла границы страны и находится где-то далеко в недосягаемости. Ей писали письма, электронные и вещественные, а также переслали оставшиеся после неё вещи по адресу, нарисованному ею при поступлении. Но она игнорировала любые контакты и поползновения. Для этой части мира Альфа окончательно умерла и не собиралась воскресать.
  
  3. Фрактал
  
  Разобравшись с утомительными формальностями, Альфа была назначена заведующей лаборатории - непосредственной начальницей Японца, чему была втайне довольна и рада, её будоражила и восхищала некая ирония судьбы: в прошлом он ей полмозга съел своими бурными указаниями, хотя она и не была его прямой подопечной.
  Но прежде чем приступить к прямым обязанностям, она пересекла кампус и вошла в мраморный вестибюль западного корпуса. Было пасмурное утро, и Альфа сходу примкнула к группе сонных студентов, скомканных под сложным плакатом, она начала расспрашивать, где жив Фрактал, и как к нему подобраться.
  - Ты новенькая, да? - проснулся молодой и небритый, не рассмотрев в сумраке уставший вид Альфы, а только её очертания.
  - Скорее, старенькая, - нелепо отшутилась та и повторила ряд вопросов.
  - Доктор Фрактал обычно приходит позже, можешь подождать его в аудитории, у него лекция по геномике высших растений.
  - Даже так? - Альфа была потрясена: Фрактал ненавидел растения и всё с ними связанное. - И как лекции?
  Проснувшийся пожал плечами, ссылаясь на прогулы, но ответила бойкая азиатка, внимательно присматривающаяся к Альфе:
  - Сухие, но информативные. Им не хватает вдохновения. Такое ощущение, что читает он их через силу, только потому, что так надо, а было бы не надо - не читал бы вовсе.
  Её одёрнула подруга ростом с баскетболиста и фиолетовой причёской, но азиатка только поморщилась:
  - Отвяжись. Не видишь, человек интересуется? А с чего мне молчать? Я разве обидное что-то говорю? Да он же и сам на первом занятии пошутил, что ненавидит растения!
  - Уже лучше... - улыбнулась набок Альфа.
  Она просидела всю лекцию в центре аудитории и усиленно делала вид, что что-то конспектирует, притворяясь студенткой и слушая в пол-уха. Она, в общем-то, и не выбивалась из студенческих лиц, хотя Фрактал всё же раз остановил на ней сконфуженный взгляд, что-то про себя соображая и отгоняя мысль. Альфа рассчитывала только на свои едва отросшие волосы (Фрактал никогда не видел её с короткой стрижкой) и поправку на возраст - другого камуфляжа у неё не было. Но и сам Фрактал не сильно переменился и не похудел, казалось, ни на килограмм. Он стал важничать, как и положено лекторам, нацепил очки, хотя при Альфе невнятно стеснялся их, сбрил с головы мочалку и отрастил короткую бородку, но это, несомненно, был он. Такой же мягкий и чётко расставляющий слова в предложениях, говорящий без запинок и даже литературно.
  В аудитории стоял небольшой стол, за который Фрактал уселся после лекции - и к нему соорудилась редкая очередь из вопрошающих студентов. Альфа была проще: она плюхнулась прямо на стол, вызвав закономерный хохот, и забросила ногу на ногу:
  - Скажите, - громко обратилась она к Фракталу, - а вы любите сношения?
  Фрактал выпучил на неё глаза и задрожал, он чуть не потерял сознание от наплыва эмоций и резко подскочившего кровяного давления.
  - Альфа? - только и выдавил он из себя.
  - Какой проницательный у вас преподаватель, - обратилась она к студентам, не знающим, что делать: с одной стороны ситуация походила на какой-то розыгрыш, но с другой - их насторожила реакция доктора Фрактала, который, казалось, увидел призрака и продолжал на него таращиться, не мигая, а только дыша.
  - Да, Фрактал, я вернулась, - покивала головой Альфа и чмокнула ошарашенного друга в лоб, чем сорвала град аплодисментов и гром хохота.
  Побыв некоторое время в шоке, Фрактал возвысился над Альфой чёрной горой мяса и жира, он был внезапно влажным и разогретым, и без слов стиснул девушку в прочных объятьях, вызвал одобрительное улюлюканье.
  - Задушишь, Фра... - начала задыхаться она. - Б-же, столько времени прошло, а ты всё ещё пользуешься этим ужасным одеколоном...
  
  - Дурацкая ситуация, - басовито выдал Фрактал, умяв положенный стейк в кафетерии, - десять лет утекло, а ты и вовсе не поменялась, и мне нечего сказать. Воспоминания по-прежнему свежи, будто и не было этих гадостей...
  - И всё же? - Альфа мяла в руках салфетку, полную продуктов заболевшего носа, и пила горячий кофе.
  - Что?
  - У тебя есть кто-то?
  - Ах это, - Фрактал заулыбался - белоснежные крупные зубы раскололи его чёрное лицо почти пополам. - Нет, Альфа, у меня ничего женского. Много работы, мало времени, приоритеты отчаянно сместились, - он помолчал и почесал пальцы. - Я был женат; после твоего отъезда меня неутешного подобрала наша разговорчивая коллега.
  - Как же? - Альфа чихнула. - Пикантно. И где она сейчас?
  - Альфа, тебе не кажется, что ты одета не по сезону и причёска холодная? - нахмурился Фрактал, но Альфа только вопросительно наклонила голову и высморкалась. - А сейчас мы развелись, она отсудила у меня практически всё, что было, и уехала в шаткую столицу с молодым и красивым. И я пока что опять наживаю добро и сторонюсь контактов.
  - Замечательно, - подцепила Альфа, - то есть, с умницей мной ты порвал отношения, но склеил их с этой выдающейся персоной.
  - Ничего я не разрывал, Альфа, я просил отдыха! Амфетамины явно не шли на пользу твоим нервам, - закипел Фрактал, смешно выпучив глаза и увлажняя чёрные губы прозрачной пенистой слюной. - Ты перестала себя контролировать и сопротивлялась любой помощи. А потом просто исчезла. Мы весь город на уши поставили, и после проекта это было очень непросто: в лучшем случае нас игнорировали, в худшем - дезинформировали. Зайдёшь в гости - я покажу тебе вырезку из газеты, где ты - "пропавшая без вести".
  - Но ты же узнал в итоге, куда я уехала, мог последовать за мной, адрес у вас был.
  - Альфа, не будь ребёнком...
  - Что? Ради меня океан зазорно пересечь? Не пыли, я шучу-шучу; у нас ведь не того уровня отношения были, верно? - засмеялась она.
  - А, - угомонился Фрактал, - я всё понимаю. Рад, что ты не потеряла своей неадекватности, хотя что-то в тебе поменялось.
  Альфа подсела на его сторону:
  - У меня перестала болеть голова от новостей, и я их полюбила. Но - нет, Фрактал, ты ничего не понимаешь... Покажешь мне вырезку из газеты сегодня вечером? - она громко втянула носом выползающую оттуда слизь.
  - Альфа, что с тобой? - он близко на неё посмотрел, и земля ушла из-под его ног, а голову захватило смущение и неопределённые чувства. Его широкая спина покрылась испариной. А гиппокамп подбросил несвоевременные и очень яркие воспоминания.
  - Ничего, абсолютно ничего. Я выздоравливаю, и мне до одури хочется секса, - она показала зубы и грубо засмеялась, но тут же собралась. - Но у меня цикл нарушен, потому нам лучше использовать презервативы, у тебя же есть презервативы? Мне очень одиноко, Фрактал, а тут всё холодное и чужое теперь.
  - Есть у меня презервативы, Альфа. Но так нельзя! Да и просрочены они.
  - Почему? Десять лет назад можно было, а теперь - нет?
  - Но...
  - Но что?! - Альфа заговорила навскрик. - Мы одиноки, эмоционально близки и знаем, как доставить друг другу удовольствие, разве нет? И почему я обязана тебя уговаривать? Кто из нас девушка, а кто раб?
  Фрактал откинулся на спинку и загоготал, привлекая недовольное внимание коллег:
  - Чёрт с тобой... А ты вовсе и не изменилась, я погляжу, это мне причудилось. Давай я тебя хоть ужином угощу...
  - Годится, - подмигнула ему Альфа. - Сухое красное?
  - Сухое красное, - кивнул Фрактал.
  Фрактал не был умнейшим из них, и не обладал стремлениями, но он был трудолюбив и, несмотря на кажущуюся неуклюжесть, обладал моторикой одиннадцатилетней китайской девочки. Не слишком интеллектуальная работа в лаборатории была ему по плечу и удавалась лучше, чем мозговитым коллегам с претензиями, что раздражало их и даже злило. Любой эксперимент или отвлеченная реакция проводились под его началом безошибочно и точно, и за четыре года он превратился в ходячую базу данных, знающую многое о методологии; он умел и мог решить любую поставленную перед лабораторией прикладную задачу. Не последнюю очередь его несчастливого успеха сыграла замечательная память и общая живость ума, и пускай он не фонтанировал безумными идеями и предположениями, и к творчеству был в целом глух, в быту он проявлял необыкновенную гибкость и выживаемость. Пи нужен был подобный человек в проекте, а Альфа не смогла устоять перед лицом своей полной противоположности: начиная расой и заканчивая гастрономическими способностями. Ей нравилась некоторая простоватость и наивность Фрактала, нравился его зрелый подход к житейским проблемам, нравилось с каким трепетом этот некрасивый гигант обращается с её хрупким телом, и, конечно же, нравилось, как он готовит. Стряпчим Фрактал, выросший в неблагополучной семье бедного квартала, был от б-га, если бы б-г оставался в живых. Для Фрактала не существовало невозможных блюд, а новые рецепты он схватывал на лету и запоминал навеки. Врождённая склонность к поварскому делу помогала ему в работе, и в пределах стерильной лаборатории он, в общем-то, чувствовал себя, как на кухне; ингредиенты были другими, принципы - теми же. Он занимался любимым делом, приемлемо обеспечивал себя и частичку родных, и не жаловался на неудовлетворённость. Пока не появился Пи, пока не ворвалась Альфа. Фрактал и сам не знал, зачем подписался на "Чистый геном", со всей его секретностью и неопределённостью. Это определённо был преодолимый соблазн, поскольку честно озвученные ограничения и рамки уже тогда напоминали ежовые рукавицы, а безынициативный, но свободолюбивый Фрактал с некоторым неприятием относился к рабству. Но зарплата увеличивалась в четыре раза, а на собеседовании присутствовала юная Альфа, ставшая правой рукой и голосом Пи. И, возможно, Фракталу впервые в жизни захотелось чего-либо нового и чего-то лично для себя. С математикой у него всегда складывались благоприятные отношения, он быстро прикинул, куда и как распределить открывающиеся перспективы, и сколько вложить в собственное будущее, казавшееся до того простым и безмятежным. Не зная деталей, под пристальным взглядом нервных голубых глаз с прожилками и усталостью, Фрактал подписал крах своей карьеры. На "Чистом геноме" Фракталу посчастливилось проработать едва ли не меньше всех, и когда всё закончилось, - перед ним закрыли все двери наверх. Если бы не чаяния Пи, лично вытаскивающего каждого своего подопечного из бездны отчаяния и депрессии, Фрактал навсегда ушёл бы из науки как таковой. После года бюрократических проволочек, за который Фрактал успел съесть все свои скудные сбережения, его бросили на кое-какую безответственную работёнку, где он остался киснуть и работать на гордое звание доктора философии, которое ему упёрто не выдавали, опасаясь потерять. Черепашьей поступью жизнь начала приобретать ровность и краски: Фрактал всё же вступил в законный брак с разговорчивой любовницей, обустроил человеческий быт и помог Пи с похоронами его увеличившейся перед смертью уважаемой супруги, так как сам Пи проходил интенсивную химиотерапию и даже немного облысел. А затем иллюзия благополучия в одночасье рухнула, и Фрактал остался сам стоять против безразличной Вселенной. Немолодой, неспортивный, непризнанный, но и не сломленный.
  - Я соскучилась по твоей стряпне, - Альфа наелась от пуза, и уже не хотела плотских утех, только отдыха и здорового пищеварения.
  Повинуясь банальному, Фрактал приготовил романтический ужин, выдранный из французской кухни, и поставил на краю стола одну объёмную свечу, заготовленную на случай отключения электричества.
  - Рад слышать, - алкоголь творил с мягким Фракталом странные вещи - размягчал его ещё сильнее и делал податливым для любого воздействия.
  Альфа приподнялась, держась рукой за живот и тихо икнула:
  - Твоя заметка, обо мне, она в спальне?
  - Нет, она на чердаке, там все бумаги, я забыл о ней, сейчас отыщу, - он задумчиво загружал посудомоечную машину.
  - Фрактал, ты хоть и доктор философии, а всё равно идиот.
  Фрактал сконфужено посмотрел на Альфу, продолжая держать в пухлых руках белую тарелку, и медленно улыбнулся:
  - Извини, Альфа, - покорно произнёс он. - Я сейчас приду, мне нужно проведать уборную.
  - Романтично весьма, - ухмыльнулась Альфа и решила стать серьёзной: - Я жду тебя, чистый Фрактал, а спальню отыщу сама. Но если ты задержишься - так и знай - начну и завершу без твоей чистоплотности.
  И опять она ощущала себя нелепо под мокрыми поцелуями куда попало и крепкими влажными объятиями, а центр желания и страсти перекочевал из низов тела в кулачки, наполняя их жаром. Альфе хотелось кричать и молотить руками, потому что она точно знала, что должна получать удовольствие, но ничего не было, только какая-то глухая пустота и собственное сердцебиение. А потом добавилось и ещё что-то уже слишком постороннее. Когда Фрактал сел на краешек кровати и разорвал упаковку просроченного презерватива, Альфа жестом и словом остановила его:
  - Погоди, Фра. Подожди меня, пожалуйста, я быстро, - она поцеловала его во влажную макушку и неровным шагом удалилась.
  Фрактал начал переживать и замёрз, он натянул на себя кофту и одеяло. Через сорок три минуты, которые Фрактал провёл в странном ступоре и пустых размышлениях, в дверном проёме появилась одетая Альфа с виноватым выражением лица, она вытерла рукавом нос и спросила:
  - У тебя, случайно, нет дома слабительного? И чего-то от спазма?
  
  4. Японец
  
  Возможно, Альфа была немного умна, знала назубок несколько языков разных семей и легко могла оперировать сложными пространственными взаимодействиями от молекулярной биологии или биохимии в своём маленьком мозге. Но она не была гением. Для разрешения неподъёмных задач и экономии времени, она паразитировала на гениальности заносчивого коллеги - мелкого азиата с запущенным периферическим нейрофиброматозом первого типа. У него были изумительные веснушчатые карие глаза, но на него остального нельзя было и взглянуть, чтобы не содрогнуться. Его лицо и тело целиком покрывали опухоли - безболезненные кожные узелки малинового цвета и разного калибра. Когда опухоли начинали мешать сну или полноценности - он ложился под хирургический нож и некоторое время жил спокойно, пока опухоли вновь не созревали на очищенных участках под воздействием нервности и фактора роста. Помимо косметического уродства, необыкновенного алкоголизма и социопатии, коллега Альфы ничем другим не страдал, а даже довольствовался. Все его звали японцем, потому что он был этническим китайцем, и его потешно задевало несоответствующее прозвище. Он не был стар, хотя любил кряхтеть, пыхтеть, брюзжать по поводу и без, размашисто плеваться во время разговора и вторгаться в постороннее личное пространство. Его никто никогда не называл по паспортному имени, оно было неприятным на слух и тяжело произносимым:
  - Логарифм? - тихо позвала его Альфа, подкравшись на носочках со спины.
  Логарифм, сгорбившись на стуле над микроскопом едва заметно улыбнулся, не поворачиваясь, он прожужжал:
  - Моя болезнь добралась наконец до мозга! У меня слуховые галлюцинации!
  Он ткнул кулаком в плечо серьёзного молодого соседа, сосредоточенно делающего заметки на стерильном планшете, и закричал ему прямо в ухо, плюясь и жестикулируя:
  - Ты это слышал, старик? Почти десять лет я не слышал этот паскудный голосок, а теперь он вдруг заговорил со мной! Как думаешь, я схожу с ума? А? Схожу? Отвечай мне, скотина, иначе покусаю!
  Альфа залилась хохотом:
  - Логарифм, хватит паясничать и мучить коллегу, это я, я здесь, - она приветливо помахала ладонью.
  Азиат подскочил со стула, накинув на переносицу очки в титановой оправе, согнулся и принюхался, он обошел Альфу кругом и остановился слева от неё, внимательно сморщив пупырчатую мордочку:
  - О нет, - закричал он, - всё ещё хуже! У меня все типы галлюцинаций сразу! Лечите меня, пока я кого-нибудь не убил! Я слышу Альфу, я вижу Альфу, я даже чувствую, как от неё воняет Альфой!
  Альфа примирительно покачала головой:
  - Ты неисправим, Логарифм...
  Она крепко обняла старого друга, а он обхватил её спину слабыми руками и сделался очень серьёзным:
  - Где же ты был, старик? Я ждал, что ты придёшь, и ты пришла. Преступники ведь всегда возвращаются на место преступления, - он подозрительно осмотрелся, будто сболтнул лишнего.
  - Неужели у тебя развилась сентиментальность головного мозга? - отстранилась Альфа.
  - Ну знаешь ли! Десять лет - тебя и след пропал, а потом вдруг - на! Вот она вся я, как всегда, хороша собой, хоть и похожа на законченную наркоманку!
  - Как тонко подмечено... - заметила Альфа.
  Логарифм кивнул и развернулся к Альфе спиной:
  - Эй ты, старик, там у микроскопа, как там тебя, а... чёрт с тобой! Убери моё место, этот матрац все равно безнадёжен. А я ушёл и меня не искать! Я буду предаваться приаповым утехам с этой прелестной девой.
  Видимо, не удовлетворившись, он подошёл к уже порядком позеленевшему юноше за микроскопом и проорал ему прямо в ухо:
  - Ты слышал меня?! Усёк?!
  Юноша поджал губы и мелко задрожал, то ли от гнева, то ли от страха, пальцы его правой руки заметно тряслись:
  - Хорошо, Японец, я всё уберу.
  У двери Логарифм в каком-то неестественном для него порыве похлопал Альфу по плечу и снова крикнул, оборачиваясь назад:
  - Старик, и яйца проверить не забудь! Если есть очаги дегенерации - сворачивай всё к своей чёртовой бабушке.
  - Хорошо... - донеслось от микроскопа и совсем тихо: - Вали уже...
  - Что-о?! - Логарифм развернулся на одних пятках. - Что это было?! У нас что же, голос прорезался? Славно-славно...
  Неуклюже, словно медвежонок, Логарифм подбежал к юному коллеге и звонко поцеловал его в макушку:
  - Смотри мне! - закричал он, подмигивая Альфе. - А, да, и познакомься с нашей новой начальницей, третьим изувером в этом календарном году... Познакомься, говорю! Что спину светишь? Я штрафовать за невежливость буду!
  Лаборант повернулся на стуле и тихим голосом промямлил:
  - Здравствуйте, мисс...
  - Да ладно тебе! Оставь его в покое, - Альфа схватила Японца под руку и потащила в коридор, любезно улыбнувшись забитому человеку у микроскопа.
  В слабоосвещённом коридоре Альфа попыталась внести некоторую ясность:
  - Яйца, микроскопы... Что-то не очень похоже на ретровирусы, чем вы тут занимались?
  - Ты что же, не знала, - ухмыльнулся Японец, - оптический микроскоп - лучший прибор для изучения вирусов! Вон, по телевизору недавно сказали, что в одном из посёлков обнаружился вирус бубонной чумы, я долго удивлялся.
  - А если серьёзно? И что это вообще такое было между вами?
  - А, ты о лаборанте? Только поступил. Нервный особо; на меня косится постоянно, жалеет, но уже постепенно начинает ненавидеть.
  - А... Мне, как твоему непосредственному начальнику, - не преминула напомнить Альфа и довольно заулыбалась сама в себя, - нужно знать всё, подробно и существенно.
  - Это ещё что! - Логарифм даже чуть-чуть подпрыгнул. - Мы вечеринку пару недель назад устроили в честь успешного, пф-ф, а какого же ещё! удовлетворения гранта, так вот я в пунш глицерина со спиртом намешал - вот потехи-то было! Впрочем, здесь скучно. Не с кем выпить. Все правильные до тошноты. У всех университеты, высшие баллы и этот нездоровый огонь в глазах, - он заговорил писклявым голосом и начал тыкать куда-либо искривлёнными пальцами: - "посмотрите на меня, я лучший из лучших, я из кожу вылезу, но докажу, какой я трудоголик и молодец, погладьте меня по голове и засуньте палку в анус!" Посадить бы их в мою кожу, я бы на них поулыбался! - зло добавил Логарифм.
  Альфа прыснула:
  - Тоскливо тебе тут без меня было...
  Японец взял её под локоть и весь прижался к ней:
  - Я тебе расскажу: эти университетские отличники занимаются йогой, не пьют ничего, крепче чёрной трухи в желтых пакетиках, каждое утро у них - обязательная пробежка и овсянка на завтрак. А половина - и вовсе вегетарианцы! Вот объясни мне ты, умный человек, как, нет, постой, как этих мутантов-бойскаутов допускают в пределы лаборатории? У них же не мозг, а зелёное пюре. Да разве может вегетарианец быть учёным, с его-то извращённым мировосприятием? Они мне напоминают автоматы, загруженные нелепыми данными. Никакой зауминки. Когда они поголовно в б-га уверуют, я не удивлюсь! Знаешь, это полный паралич мозга, когда молекулярный биолог ходит по воскресеньям в церковь и вымаливает прощение своих грешков. Вся эта система организации научного процесса - мерзость и свалка, где преуспевают не умные и талантливые, а рафинированные идиоты, отпочковавшиеся от тела вселенской глупости. Они работают, продвигаются по лестнице, становятся высокомерными профессорами... А толку?
  Альфа резко остановила Старика и показала рукой в окно, за которым работали белые халаты и розовые мысли:
  - Что это?
  - Ты о чём? - Логарифм даже растерялся.
  - Рыжий с веснушками, близко к нам и стеклу, со стриппером.
  - А, этот... Экстремум, кажется. Потерял рабочую руку, практикуя сноубординг. Вот, заменили.
  - То есть, иначе говоря, в моей лаборатории работает человек с протезом руки, и ты о этом злостно умолчал?
  - Ну, технически, он всё-таки киборг, а не просто человек, да и протез забит микропроцессорами гуще, чем твоя таблетка. У тебя же есть таблетка, гипребук? Очень недешёвая штука, и энергии потребляет - будь здоров, но зато работает точнее.
  - Опять шутки шутишь?
  - Вот уже и строптивишься, да? Я ничего не шучу, это одна из последних подработок "ZP", прототип. Два года назад оно слыло фантастикой, а нынче такой рукой он может играть на пианино, и играет, что самое удивительное... Хочешь, мы покажем его в действии?
  - Нет, - отступила Альфа, - сейчас не нужно, может, потом, как-нибудь. Мне всё равно, хочу я того или нет, придётся знакомиться с персоналом и обязанностями. Сейчас бы я, пожалуй, выпила бы чего-нибудь с кофеином.
  - У меня есть предложение более, так сказать, деликатного характера, - важно подмигнул Логарифм.
  Они вышли из университета и направились в паб, забившийся в подвал жилого дома через два квартала от кампуса. Под холодным солнцем и колким дождём; прохожие бесцеремонно оглядывались на необычную пару, а редкие дети показывали пальцами и насиловали родителей очевидными вопросами.
  - Г-поди, оно ещё и разговаривает! - в ужасе и от неожиданности отпрыгнула Альфа на Логарифма, когда жалкая старушонка в лохмотьях и с банками у светофора беззубо потребовала подаяния.
  - Угомонись, Альфа, - проворчал он, отклеивая руки девушки от своих дефективных. - Твоя фобия ведь и меня уже обеспокоила. Каждый человек как-то стареет и ветшает, и все мы безоговорочно прекратимся. Нельзя бояться неизбежного. Страх - убийца разума.
  Альфа прочитала литанию и рассеяно бросила старухе несколько монет чужого номинала, на что та обиделась и прочной рукой выбросила монеты в канаву.
  Подойдя к барной стойке, Логарифм прокричал бармену, протягивая руку:
  - Старик, это незаразно!
  Бармен пристойно выругался:
  - Японец, да хватит уже! - откуда бармену было извёстно, как грубо его поддеть, Логарифм не знал, но догадывался. - Сколько можно, каждый раз одно и то же! Ты до самой моей смерти напоминать мне будешь?! Что за барышня? Очередная протеже?
  - Оу... мы умные слова знаем... - оскорбил Логарифм и заулыбался, показывая неровные желтые зубы. - Тебе она понравится! Какой славный у неё полиморфизм алкогольдегидрогеназы, а уж альдегиддегидрогеназа какая! У-ух... закачаешься!
  Бармен кисло скривился и обратился непосредственно к Альфе:
  - Мисс, вы понимаете эту тарабарщину?
  - О, - засветилась Альфа, но не ответила. - Дайте-ка бутылку Jack Daniels"а и пару стопок.
  Всклоченный и задымленный бармен только безразлично пожал плечами и выставил на стойку жидкость.
  Напившись вдоволь, Логарифм подсел ближе к Альфе и разогрел запрещенную сигару:
  - Вот ты, ты скажешь, что я гений?! О-о, Альфа, как давно я не пил по-человечески, в славной компании! Знала бы ты, как мне этого не хватало! Эти все... эти все... - он обвёл рукой захмелевшую публику. - Они не понимают... Только ты понимаешь, Альфа. Я вот настолько, - он приблизил большой палец к указательному, оставив крохотных зазор, - настолечко далёк от решения! Я на пороге, на краю, я почти решил! Но они, они не знают, они не понимают, им безразлично! Ну вот что во мне не так?...
  - Ты пьян, - заключила Альфа.
  - Верно-верно, - потрусил головой Японец, рассыпая на стол пыль с остатков волос, - но не это, не то. У меня мутация в NF-1. Одна несчастная нуклеотидная замена: гуанина на аденин, и что в итоге? Вместо аргинина - стоп-кодон и финал истории. А я знаю! - он закричал на весь зал и плюхнул кулаком по столу, любопытные люди обернулись и тут же забыли происшествие. - Я знаю, как заставить мой организм работать правильно. Меня же никто не спрашивает, я сижу в лаборатории, щелкаю их бессмысленные проекты, зарабатываю деньги, а параллельно... Это же смешно, сколько денег обычно уходит впустую, от того, что в нашем поле неудач больше, чем успехов. И я честно списываю эти деньги под свои нужды, так, как если бы я не был гением, а был бы, ну, например, тобой. Кто меня станет контролировать? Все отчёты красивы, комар носа не подточит. И даже несмотря на мои невинные махинации, наш отдел - чуть ли не лидер среди лабораторий. Мы тратим мало, а результаты, как обычно, сильны. Да... - он самодовольно улыбнулся. - Ретровирусы, Альфа, - это ответ на все мольбы человечества... Или гибель, это с какой стороны посмотреть. Как думаешь, - на него вдруг нашла неприятная тень серьёзности, - заслуживает ли человечество на право существования?
  - Жук ты, а не учёный, - улыбнулась Альфа. - Но только ли ретровирусы? А как же адено- или ортомиксовирусы? Вы с ними работаете?
  - Даже спорить не стану, - вернулся Логарифм: - Они хороши, но ретровирусы лучше. Ретровирусы - лучшее, что предлагает нам природа. Нам нужно лишь подойти, подобрать и помять в наших обезьяньих лапах - и тогда будут чудеса. Исцеления. Глобальная радость и счастье! Ну, что, подумай сама, можно со мной поделать? Заблокировать ras? А как полезные клетки делиться будут? И я закончусь, а не хочу. А вот заставить глию вырабатывать правильный NF-1 - это возможно. И я починю себя, а потом подумаю об остальных.
  - Глобальное счастье, говоришь, - Альфа замолчала и уставилась в дно стакана, что-то быстро соображая. - Спасибо, Логарифм...
  - Всегда к твоим услугам, - Японец проглотил рвоту и попытался рассмотреть расплывающуюся перед глазами Альфу. Он попросил передышки, и Альфа, зная друга от лысой макушки до пят, потащила его в туалет и насильно поставила на колени перед унитазом. Освежившись и вернувшись в себя, они оба доползли до своего столика и продолжили. У Альфы начиналось похмелье, хотя она и не сильно ударила печень, заботясь о ласковом убийце.
  - Добрые идеи, означающие очередную революцию, приходят в разобщённые головы одновременно, - начала она издалека, сделав глоток белого пива. - А как быть с нейрофиброматозом второго типа? Как вирусам беспрепятственно проникнуть в мозг, минуя гемотоцефальный барьер?
  - Что же ты задумала, Альфа? - оторвался от кружки Японец. - Неспроста же ты воскресла... Впро-очем! - взвыл он, приподнялся и, карикатурно отдав честь, свалился на место плотным куском органики. - И шут с ним! К чёрту. Ты мне всегда нравилась своей ненормальностью. В мозг, говоришь? - он промычал, смакуя слово. - А как люди острым энцефалитом болеют?
  - А что специфичностью?
  Логарифм выругался на родном языке, но Альфа настойчиво промолчала.
  - Не огорчай меня, Альфа. Будто у нейронов рецепторов нет! Да тот же зловещий CD4+ тут как тут! И не надо рассказывать, что ВИЧ-позитивные не страдают от деменции! Страдают... Но нейротрофиновые рецепторы, конечно же, лучше, если ты понимаешь, к чему я клоню...
  - Японец, - Альфа глубоко вздохнула, - я раскрою перед тобой карты, без тебя тут не обойтись.
  - Договорились! - воодушевился Логарифм. - Но на днях я покажу тебе свою карточку. Ты будешь поражена, Альфа, моё особое ноу-хау... О-о, я обещаю, Альфа!
  Альфа согласилась и раскрыла перед пьяным гением карты, а в конце добавила:
  - Чудно тут у вас, совсем по-другому.
  Логарифм протёр мокрый глаз бугрящимся пальцем и вздохнул:
  - Неважно, где ты живёшь. Люди везде одинаковы. И проблемы те же: бедность и ожирение. А ещё - тупость, стадность и всё такое, присущее нашему славному виду...
  Сделав паузу, он неожиданно закурил и отправил черную швейцарскую пачку в пепельницу.
  - За что ты куришь? - запротестовала Альфа. - Ты же солидарен со мной был когда-то, а теперь стал враг.
  - Когда-то и ты всякое не потребляла... Как видишь, кое-что неизбежно меняется. Мои разросшиеся нервы не выдержали судов и волокиты специальных служб. К тому же, - он вяло потрогал наросты на щеке, - у меня есть проблемы куда серьезнее, чем вероятный рак, а в Швейцарии мешают замечательные бленды, которым тяжело не отдаться.
  - Еретик! - в сердцах ткнула пепельницу Альфа. - Почему тут не запретили курение?
  - У меня тут особые права, я же инвалид в некотором роде, - заставил себя улыбнуться Японец перед провалом в головокружительное беспамятство.
  Альфа развернулась к бармену с любопытством:
  - И часто он так?
  - В последнее время все чаще, неспокойно ему.
  Альфа кивнула. Она засмотрелась на помощницу бармена, метушащуюся за его спиной у противоположной стойки, но резко отбросила всякую шальную мысль, зажав в руке ключи от далекого дома до болезненных ощущений в пальцах.
  Оставалось только ждать, пока тело Логарифма приобретет навыки к перемещению, потому, запив горсть гепатопротекторов пивом, Альфа развернула на столе таблетку и погрузилась в воспоминания.
  
  Познакомились они при нервных обстоятельствах и не понравились друг другу. Логарифм никогда не отличался человеколюбием или чувством такта, он знал себе цену, а потому предпочитал не размениваться на скучный этикет, да и скуку он воспринимал, как болезнь, с которой нужно беспощадно бороться.
  Когда Пи показал Альфе запруженную лабораторию, где люди задевали спинами друг дружку и недовольно морщились от соприкосновений, она была поражена небрежной организацией труда. В другом конце лаборатории на табуретке сидел короткий человек с намеченной лысиной, деформированный и покрытый малиновыми опухолями, он напряженно читал какую-то статью, и не обращал внимания на происходящее.
  - Японец? Эй, Японец? - закричал Пи и поднял руку.
  Человек отвлёкся и презрительно скривился, но тут же сорвался с места и в мгновение был перед Пи.
  - Вот, - представил профессор, - моя новая подопечная. Прошу любить и жаловать. Займи её у себя на время, пока у нас реструктуризация.
  Логарифм безобразно и очень неэтично рассмеялся:
  - Пи, а ты шутник! Приволок сюда, где наука, голубоглазую блондинку, - выразился он прямо так. - Идеально! Или ты решил пройтись по молоденьким девочкам, пока жена стареет и растекается, и вступил в первое попавшееся клише? И что мне делать с этой, - он небрежно указал на Альфу, - карликовой версией Твигги? Фотографировать? Снимать романтическую порнографию?
  Альфа не спала ночь, а потому сладко зевнула, но получилось очень уместно, она пробормотала:
  - Тоже мне... всего четыре сантиметра разницы... Гениальность - это очень скучно... - протянула она, даже не посмотрев в сторону Логарифма.
  - Что ты сказала? - Логарифм подобрался.
  Она рассматривала лабораторию и говорила куда-то в сторону:
  - Гениальность - такое же отклонение от середины, как и дебильность. Гении не растят свои драгоценные нейроны, чтобы стать гениями. Они просто следуют своей убогой тропой вслед за остальными. И умирают, как и все. Лучшая адгезия... - она снова зевнула. - Немного ослабленный апоптоз, лучшие рецепторы и определённый баланс нейромедиаторов - вот и вся твоя гениальность. А еще набор закономерных случайностей. Такой же урод, как и остальные.
  Лабораторные люди отвлеклись, заинтересовавшись спектаклем, чем разогрели сонное создание Альфы:
  - Я объясню понятным тебе языком, - не остановилась она: природа - конвейер, особи у нее получаются усредненными, одинаковыми, каждая особь оснащается множеством предохранителей, чтоб не сгореть раньше срока, но есть сбои - выходит брак: одни зажаты сильнее, другие - освобождены. Гении - из вторых, но и горят охотнее и чаще.
  У Пи отвисла челюсть, а Логарифм серьёзно почесал изогнутый нос.
  - Вот что, старик... - он достал из-за пояса помятый лабораторный журнал. - Страница сорок восемь, холодильник Б3. Заклонируешь ген пролил-тРНК-синтетазы, а там видно будет, из какого ты теста.
  Альфа взяла журнал и бегло осмотрела записи:
  - Какой KIT?
  - Что-о? Разберёшься, - бросил Японец и недовольно посмотрел на Пи. - Спасибо уж, старик, удружил.
  Пи с едкой усмешкой пожал большими плечами.
  Альфа устало кивнула, поблагодарила Пи и направилась искать перчатки, обращаясь к дружелюбным, хоть и нервным, работникам лаборатории. Под конец рабочего дня, когда Альфа клевала носом над электропорацией, к ней вдруг подскочил возбужденный Старик, и активно замахал конечностями, будоража едва не уснувшее тело:
  - Твой дозатор! - закричал он ей чуть ли не в самое ухо, брызгая слюной.
  Альфа быстро проверила размерность дозатора и удовлетворилась. Она сжала губы потуже и развернулась к Японцу, щуря влажные веки над утомлёнными тёмными полукругами:
  - Что не так с моим дозатором, он не откалиброван? - по слогам спросила она.
  - Рука, - указал пальцем Японец и даже дотронулся - Альфа рефлекторно отдёрнулась, - ты держишь его в левой руке!
  Альфа подняла одну бровь, внимательно осмотрела свою левую руку и тут же приподняла оставшуюся бровь:
  - Да. В левой. Что тут такого? Я левша. Это как-то противоречит твоей религии?
  Японец зачем-то просиял и приветственно протянул ладонь:
  - Добро пожаловать в мою лабораторию, старик! - заключил он после непрочного и удивлённого рукопожатия.
  - Надолго я у тебя не задержусь, Японец, - Альфа не была рада странному радушию, напавшему на Логарифма. - Напомни-ка мне, как тебя зовут?
  
  5. Ремонт
  
  Разобрав хлам в отцовском гараже и обозлясь на шведский металлолом сильнее предыдущего, Альфа трезво оценила свою продуктивность: тело ее оказалось достаточно немощным, чтобы собственноручно перебрать отмытый мотоцикл. Также трезво она рассудила и о судьбе ветхого железного коня, если как можно скорее не перетрясти его застоявшиеся внутренности. Мотицикл несколько лет простоял мертвым грузом во влажном гараже и то, что он находился на ходу, было скорее чудом, чем закономерностью. К тому же, Альфе требовалась плотная одежка, если она намеревалась воплотить размытое и незапланированное будущее в явь, не закончившись по дороге от чахотки или простуды.
  Альфа не чувствовала себя одиноко среди механизмов и техники, бурлящие вокруг процессы неживого происхождения подстегивали ее и создавали уютный шум, забивающий ум глухой ватой, но теперь ей требовалась помощь братьев по виду. Альфа растерла виски, тяжело вздохнула и завела пыхтящий двухцилиндровый бензиновый двигатель, выводя мечту длинноволосых юношей на мокрые улицы чужого города. Когда она загнала мотоцикл на ближайшую СТО, случился ажиотаж - вокруг Альфы запорхали спелые иммигранты в пролетарских косыночках и росписью на жилистых руках. Она выделила главного и напористо вручила ему брикет местной валюты, вызвав одновременные смущение и улыбку сквозь седую щетину. Главный подозвал крепышей, те же проворно расстелили перед мотоциклом инструменты и подогнали лебедку, отступая в тень гогота и текущего представления. Альфа погрузилась в себя, воспоминания и захворавшую машину, словно фокусник срывая с нее слой за слоем и складывая запчасти в строгой очередности. Она любила смуглый язык обступивших ее людей, но предпочла сыграть крохотную роль туриста, увлеченного многоступенчатым процессом настолько, что даже меткие шутки не отражались привычной ухмылкой на ее землянистом лице.
  
  6. Зеро.
  
  Утренняя Альфа с сизыми мешками под глазами подъехала к корпусу, где её нетерпеливо поджидал Логарифм с термосом кофе. Она сняла мотоциклетный шлем, в котором смотрелась достаточно неестественно, и вопросительно уставилась на друга, вышагивающего восьмёрки на холодном асфальте.
  - А! - вскрикнул он. - Маленькая девочка на большом мотоцикле. Тебя-то я и ждал!
  - Женщина, если точно, - хрипло возразила Альфа и высморкалась.
  - Да чур тебя! Когда перестанешь быть инфантильной дурой и взвалишь на себя ответственность, может, я тебя женщиной назову, но мы-то с тобой хорошо понимаем, что этого никогда не случится.
  - Никогда не говори "никогда", Японец, - вспомнила Альфа. - Да, и что ты имеешь в виду?
  - Альфа, ты ненормальна, всегда росла на готовом и никогда - в бедности. Ты не жила ради кого-то и не знаешь, что такое оберегать и хранить чужую жизнь, ты социопат, как и я, и не знаешь, чего хочешь и добиваешься, - с кривой улыбкой вывалил Логарифм и приготовился наблюдать реакцию.
  - Я не знаю, кто мне нужен, - задумчиво вывалила Альфа, греясь о холодный термос, - священник, психиатр или патологоанатом, и движения мои, возможно, хаотичны, и я эмпат, что осложняет случай. Но я умею зарабатывать деньги и без пищи не останусь, даже если цивилизация решит укрыться медным тазом. Я сама оплачиваю счета. Идём внутрь, тут зябко, - девушка вытерла капли дождя с остывшего лица и растёрла замёрзшие руки.
  Они остановились у самих дверей:
  - Да, и ещё, - Альфа наклонила голову набок и пристально всмотрелась в Японца, - Ты и лаборатория - моя ответственность. Не забывай об этом.
  Логарифм расхохотался, пропуская девушку вперёд себя:
  - Твой план, что мы обсуждали намедни, не без изъянов, заведующая, и мы для тебя сделаем кое-что особенное; а ты исполнишь роль моей морской свинки, - Логарифм был возбуждён, хотя его мучила мигрень. Он бодро шагал по мрамору к своему кабинету и тащил Альфу за собой, не отпуская её холодную руку.
  - Ты, словно, того и ждёшь, чтобы я хоть как-то, но всё же стала твоей, - она сделала паузу. - Именно это я тебе вчера и предложила.
  - Да? Странно. А я думал, что это моя идея.
  - Ты себя переоцениваешь.
  - Я гений, каких единицы, меня невозможно переоценить! - он резко остановился у распределительного щита и переключил какие-то тумблеры. - Смею тебя уверить, даже среди гениев я - белая ворона. Они все какие-то зацикленные, узкопрофильные и не слишком умные. Совсем не от мира сего, не материальные. Они и не знают ничего, кроме своей гениальности. А я мог бы быть кем угодно. Хоть даже, - он указал на телевизор в холле, где говорились какие-то слова, его явно подначивал какой-то стимулятор, - президентом...
  - Иноземцы не могут, - отрезала Альфа.
  - Альфа, - Японец мягким наростом на пальце ткнул ей в лоб, - твоя память совсем уж плоха. Напоминаю: здесь я родился и являюсь полноправным гражданином, с паспортом. К тому же, разве у меня есть этот ужасный акцент, как у старика (он имел в виду, конечно же, Пи)? Это родители мои переехали в середине восьмидесятых, убегая от бедности. Хотя совсем ничего удивительного в их бедности не было. Классическая семья: ущербный авторитарный отец с задатками и неудовлетворённостью и апатичная глупая мать, которую выбросили замуж, лишь бы освободить семью. Отец даже работал некоторое время на местной АЭС, инженером был, а мать с трудом выгрызла место в крохотном национальном ресторанчике, и мучилась при условии, что никто её не увидит - народ здесь или брезгливый, или деланно сочувствующий. Мой нежно любимый нейрофиброматоз я унаследовал от неё, хотя у неё, насколько могу помнить, была всего лишь нарушена пигментация, впрочем, целиком я никогда её не видел, что, наверное, к лучшему. Она, кстати, и умерла от меланомы. Но готовила отменно, этого не отнять. Верно, оттого я и люблю покушать.
  - Оно и понятно, - Альфа кивнула на неопрятное брюшко Японца. - А гениальность от кого тебе досталась, от третьего родителя?
  - А, это - сложная комбинация мутаций de novo, - рассмеялся Логарифм. - Так или иначе, умными я своих родителей не считал. И это было взаимно. Отец меня порол по поводу и без оного, учитывая дисплазию костей, переломы были нередки, и всё кромешное детство я провёл в гипсе. Он всячески унижал меня из-за дефектов, видимо, его мучило страшное чувство неприятия, он не мог смириться, что у здорового него, хотя здоровым он тоже быть не мог, сумел родиться такой вот я. Да и матери попадало.
  Альфа угрюмо хмыкнула, и добавила:
  - Логарифм, ты ведь вообще никого умным не считаешь.
  - Да, но только оттого что вы действительно глупы! Видела бы ты мир, как я его вижу. Мне встречалось лишь несколько действительно умных людей...
  - И каждый раз в зеркале, небось?
  - Тяжело с тобой не согласиться...
  Альфа усмехнулась; этот диалог в разных интерпретациях был чем-то постоянным, неким связующим между ними, она достала один из любимейших аргументов:
  - И это оглашает человек, не одолевший IQ-тест!
  - А, всё-таки что-то ты помнишь, дорогая Альфа! Какая же злая у тебя и избирательная память. К черту IQ-тест и прочие тесты, - его мало задевало напоминание о перманентном провале, но чувствовал он себя неловко. - Самый высокий зарегистрированный IQ в мире у этой барышни, и что же, она, по-твоему, умнее меня? Она, по-твоему, может менять русло истории, как изменил его я? Но я погорячился, сдаюсь, с моей внешностью, как бы умно я не вёл политику, президентом меня не изберут. Человек сложный, но всё равно - обезьяна, и наша обезьянья натура не может не оценивать по обложке. Никсон проиграл насквозь разрушенному Кеннеди только из-за атропина и дофамина, которые последний всячески любил и использовал, так мне видится. Большие красивые зрачки, вызывающие доверие, спокойная удовлетворённая речь и "загар", подогретый Аддисоном, - вот он, герой этой страны. А мною только детей пугать, хоть я и имею представление о мироустройстве. Да и не было тут ещё прецедентов, чтобы этнический азиат обнял президентский пост. Хотя... Мулаты случались же. Кстати, обрати внимание на киноленты: в них никогда не показывают настоящие уродства, вроде моего, и такие люди почем-то диковинка для общей массы кинозрителей... Мудрое решение - стать могущественным серым кардиналом, вершить судьбу мира и отдельных людей, - размечтался он и выдавил грустный вздох: - Но меня вовсе не интересует политика и власть, они бессмысленны и бесплотны.
  - Что же тебя интересует?
  - А чем, я тут, по-твоему, занимаюсь? - оскалился Логарифм.
  - Собой, - серьёзно ответила Альфа. - И, к слову, тебя портит не физическое уродство, а моральное.
  - В точку! - одобрил ученый, прослушав камни мимо себя. - Вот мы и пришли.
  Он открыл дверь в кабинет простым магнитным ключом. Это была небольшая плохо освещённая и по-спартански пустая комната: одинокий стол напоминал гладкую пустыню с единственной надстройкой - серебристым древним лэптопом. У стенки, рядом с пустым металлическим стеллажом, стоял кулер, который пустил оскорблённый пузырь, когда они вошли.
  - Смотри, - Японец указал пальцем в сторону окна, закрытого жалюзи.
  У окна на табуретке сидел худой человек неопределённого возраста, он был одет в пижаму, а на щеках проступали неравномерные клочки волос. Человек никак не отреагировал на их появление, он безостановочно кивал головой и тихо стонал что-то о своём. Японец включил люминесцентную лампу в потолке, та загудела, и Альфа смогла рассмотреть странную фигуру целиком. Это явно был душевнобольной, не старый, но и не молодой. Неухоженного вида, и с полным безразличием в холодных глазах. На синих высушенных ногах, покрытых редким белёсым волосом, у него болтались больничные тапочки. Логарифм подошёл к нездоровому и положил руки на его плечи, отчего те как-то опустились, и заулыбался.
  - Познакомься, Альфа, это Зеро!
  Альфа поискала глазами местечко, где можно удобно умоститься, но не нашла, в комнате был только один, уже оккупированный, стул, потому она села на приятно тёплый пол, сложила ноги по-турецки и поморщилась; от Зеро остро пахло больницей и чем-то прогорклым, органическим.
  - Тебе не кажется это негуманным? Использование душевнобольных, для... Чего? Ведь и в тебе где-то должно было остаться что-то человеческое.
  - Не гума... не что?! - улыбка Логарифма враз померкла. - Слушай, Альфа, негуманно их НЕ использовать, возится с ними, как с овощами и пичкать всякой дрянью, пытаясь вытянуть хоть к какому-то уровню социализации. Они ведь другие, - с настораживающим восторгом проговорил он, - они прекрасны. Когда я даю им работу, я наполняю их жизнь смыслом, да что там, я создаю для них эту жизнь. Они живут только, когда думают. Вспомни Декарта! Вспомни о человеке, человек - это процесс, нет процесса - нет человека. Ты возишься со счастьем, Альфа, а я даю им счастья столько, сколько ни один человек не смог бы выдержать. Но ты ведь ничего ещё не видела, ты сама всё поймёшь. Зеро у нас савант, но он очень непростой. Следи, я продемонстрирую...
  Логарифм встал напротив Зеро и отчётливо проговорил, глядя ему прямо в глаза:
  - Зеро, RRAS2.
  Фигура на табуретке моментально преобразилась, будто кто-то запитал вдруг её обесточенный мозг; она выпрямилась, а расслабленное, оплывшее лицо сразу собралось и заострилось. Зеро сфокусировал взгляд на Японце и заговорил, хотя это едва походило на речь. Голос его звучал механически, не одушевлённо и немного скрипел. С расстановкой, чётко он принялся диктовать буквы по три:
  - TGA... TGT... TGC... ATC... TGT... GGG...
  - Зеро, стоп, - прервал его Логарифм, и Зеро остановился, а через секунду-две опять весь обмяк и закивал головой.
  Альфа нахмурилась и с неудовольствием поднялась, она отодвинула в сторону улыбающегося Логарифма:
  - Зеро, - отчеканила она, - SOX5.
  Зеро не пошевельнулся, он не видел Альфу, хотя смотрел на неё в упор. Девушка вопросительно подняла брови. Японец сиял:
  - Да, дорогая Альфа, не нужно никакой протекции! Его невозможно обвести, он только меня и слушается, потому что только со мной и существует. Для других каких-нибудь - есть миллионы иных Зеро, пустых и бездумных, а этот, наполненный, - только мой. У нас обязательно должен быть зрительный контакт. Он прекрасно чувствует разницу между живым моим мясом и, например, записью или двойником, словно малое дитя, различающие обезьян-близнецов... Зеро, - вдруг громко произнёс Старик, - SOX5.
  - TCT... CTT... GTA... TCA... CCT...
  - Прикрой ему глаза ладонью, - шепнул Логарифм, и когда Альфа исполнила просьбу, савант замолчал. Как только она убрала ладонь - он вперился в Японца и продолжил с последней позиции:
  - AAA... TTT... CCC... TCT... ATC...
  - Зеро, стоп, - успокоил саванта Логарифм. - Ну, теперь-то веришь в мою гениальность?
  - Ты это серьёзно? - Альфа попала под впечатление. - И сколько он знает?
  - Больше, чем всё, - показал зубы Японец. - Уникальный материал. У меня, вообще, их двое, второй про запас и не здесь, он не так талантлив, но этот - нечто феноменальное, я никогда прежде с таким не сталкивался. Есть же саванты с математическими или экономическими шутками, музыканты и скульпторы, но таких, как этот, природа не знала. Он ведь не является очередным зеркалом базы данных, эта база в его голове - живая, структурированная и развивающаяся. Под одной его черепной крышкой - вся эволюция, без пробелов; и будущее - на миллионы лет вперёд. Любой возможный вариант, каждый штамм, то, чего ещё никогда прежде не было, а только, вероятно, появится - уже отпечатано в нём. Это как биологическая машина времени. Я только подтолкнул его, загрузил основные принципы в одну из пустот - и вот: бесконечное поле форм, и мгновенный допуск к каждой из них. NCBI - мизерная частичка, обвешанная ярлыками, но сокровище лежит за её пределами и не маркировано. Он может сосредоточиться на любой последовательности или на совокупности последовательностей - и делать достоверные прогнозы по взаимодействию и таутомеризации. Я не рассказывал ему, - Логарифм автоматически начал загибать пальцы - сказывалась преподавательская привычка, - ни о системах репарации, ни о рекомбинации, ни о репликации, ни о транскрипции, ни о трансляции. Но и без того, для него вся молекулярная биология - это что-то очевидное, что-то само собой разумеющееся, не требующее объяснений или научения. Оно просто есть для него, и он не задаёт вопросов, он и не понимает, как или зачем можно вопросы задавать или что они из себя представляют, и для чего нужны. Существование белков для него - естественный вывод, не более. Волнующе и то, что из него можно изъять, вытащить по буквам логические артефакты: бесконечное количество рибозимов, исполняющих, в общем-то, те же функции, что и устоявшиеся "классические" ферменты. Сложно, если бы не я, то и невозможно было бы навесить на всё ярлыки, объяснить, что такая-то структура обзывается человеком ДНК, а такая-то - РНК. Поначалу это даже внесло некоторую сумятицу и путаницу в его мировосприятие, он отмалчивался или допускал ошибки, но в итоге ярлыки органически прижились, и я принялся делать фокусы. Я стал тренировать его, как доброго пса, - Логарифм тараторил быстро и без запинок, его откровение было только для Альфа-пары ушей, и она слушала напряженно и с тщанием. - Однажды я дал ему длинную последовательность ДНК, распечатал и развесил вдоль этой стенки: там было четыре небольших экзона, и попросил перевести в РНК. Без еды и туалета он за два часа напечатал все возможные варианты мРНК, и ещё кое-что: в одном из интронов спрятался ретротранспозон, который я пропустил, не заметив даже. Но он выписал и ретротранспозон. Причём большую часть времени у него заняла механическая работа, собственно, написание. Он протоптался вдоль стенки, упёршись в неё щекой и высматривая буквы, присел - и сходу принялся печатать. Вот так, не раздумывая. Сумей я подключить к его мозгу монитор, - ответ мог бы быть моментальным... - Японец немного выдохся, но продолжал биться в радостном приступе. - Вообще, проблема несовершенства ввода/вывода данных, время, которое тратится на перевод из его головы на бумагу и обратно - это единственный сдерживающий меня фактор. Но и без того я многое узнал. Зеро - лучшее, что со мной случалось за всю мою разношерстную научную карьеру. Пускай я гений, но это... Это финальная ошибка природы, - Альфа поняла, что Логарифм никогда и ни с кем не делился своей наболевшей тайной, в нём накипело, возможно, он даже репетировал, поскольку по природе был несдержанным хвастуном. Его прежнее молчание Альфа по достоинству расценила, как подвиг.
  - Ты обучил его печати?
  - Не совсем. Я разработал простой четырёхбуквенный текстовый редактор для его персонального планшета. Хотя количество букв пришлось увеличить. Это довольно забавная история, к слову. При написании сплошной тРНК он делал пробелы там, где должна была быть неканоника, потому я подкинул его мозгу ещё немного ярлыков. Получилось убедительно. Вообще, я многое узнал о работе мозга, упражняясь с Зеро и советуясь с неврологами. Неврологом я бы тоже, наверняка, смог бы стать. Да и стал в некотором роде, Зеро - полностью на моём попечительстве, включая "лечение", проживание и прочее.
  - Теперь понятно, почему он такой запущенный, - отметила Альфа.
  Логарифм перевёл тревожный взгляд с Зеро на Альфу:
  - Объяснись.
  - Ты отыскал ящик Пандоры, на который смотреть грустно, - восторг Альфа улетучился, как только она поняла, с чем именно имеет дело.
  - Ты имеешь в виду одежду? У него своя игровая комната есть, он живёт здесь, я сюда привел его, разбудив, чтобы тебе показать, утро же, - обиделся Старик.
  - Б-же, - всплеснула руками Альфа, - и ты меня ответственности учишь! Да он же на ожившего мертвеца похож, его хоть сейчас - на сьёмки в фильм ужасов в статисты оформляй.
  - Альфа, - понял Японец, - ты несправедлива. За ним ведётся полноценный и дорогостоящий уход из моего кармана. Ну и что с того, что выглядит неказисто, зато он здоровее нас с тобой, вместе сложенных. У него - лучшая диета, массажи для мышечного тонуса и идеальный температурный режим, к тому же, ведётся ежедневный мониторинг физиологических показателей, анализов мочи и кала, и три раза в неделю - крови. У него нет паразитов и удивительно прочный иммунитет. Хотя, возможно, есть зерно истины и в твоих бабьих восклицаниях, - Логарифм согласился, как-то по-новому посмотрев на Зеро, - он действительно паршиво смотрится...
  Логарифм легонько барабанил пальцами саванту по голове, и вдруг, вспомнив что-то, холодно улыбнулся:
  - Ты только не говори старику; его удар ведь хватит... - он развернул лэптоп монитором к Альфа-глазам, но Альфа уже знала, что намеревался сказать плешивый гений.
  - Ты закончил "Чистый геном"... - девушка ощутила, как земля удаляется из-под её ног со скоростью 460 м/с.
  - Да, Альфа, - с притворным безразличием и сияющими глазами ответил Логарифм, - я закончил "Чистый геном". Мы его вдвоём закончили, если точнее. Что-то такое я и хотел тебе поведать, - он показал на мониторе тяжелую папку с одним единственным исполнительным файлом.
  - Как мило, ты назвал его моим именем, - Альфа еле держалась на ногах, у неё подскочило давление и пошли круги перед глазами.
  - Просто удачное совпадение, или увлечение английской литературой, - подмигнул удовлетворённый эффектом Японец и уселся на стол, подобрав ноги. - Здесь - итог всей работы. Вашего курса, моего курса - словом, всё. Я знал, что старик сохранил копии наработок и пытался там что-то самостоятельно прибавить, но у него слабый старый мозг, да и забит не теми заботами, его вкладом можно пренебречь. Глупый старикашка! Видно, чувствовал себя героем невидимого фронта, забавляясь под наивным прикрытием с невинными полиморфизмами. Странно, как "ZP" не схватили его за ручку и не отжали пальцы. Я был куда осторожнее. Без такого инструмента, как Зеро, теперь я понимаю, мы бы не завершили проект и через два десятка лет. Это был неподъёмный для горстки обезьян массив данных. Переведя разработку проекта в тихую плоскость in silico или, если точнее, - он указал на Зеро, - in vivo, мы сделали революционный шаг вперёд. Мне даже кластер не понадобился, достаточно оказалось восьми физических ядер этого лэптопа. Целостный человечек, полный онтогенез, каждый атом - одна эта папка. Я закончил работу, поставил точку и теперь размышляю... Сделать подарок человечеству, стать ещё богаче и жирнее, стереть всё подчистую или использовать в низменных целях. Я не погрешу против истины, если скажу, что этот сплав пластика и металла - самый дорогой искусственный объект, когда-либо созданный нашим видом. Триллионы триллионов любых денежных единиц, все алмазы, нефть и золото - сосредоточено на моём столе, в моём кабинете и заключено в дешёвую форму.
  Но Альфа не нуждалась в ярких разъяснениях, она вполне осознала и приняла ценность "Чистого генома" ещё десять лет назад; она понимала, что Логарифм произносит правду, но все её внутренности, включая самую серую, противились этой правде. Она свалилась на пол и обхватила череп руками. Возможности, вырастающие перед Логарифмом, взбудоражили её сознание. В сухом остатке Логарифм был скрытным миллионером, разбогатевшим на побочных патентах, гением, и де-факто заведующим одной из самый прогрессивных биологических лабораторий в мире. И у него был "Чистый геном". Эксклюзивно. Персонально. Инкогнито.
  - Должно быть, чувствуешь себя б-гом... - придя в себя, Альфа почувствовала себя ничтожной, и говорила тихо, словно проигравший, побитый и униженный.
  В небрежных непримечательных декорациях, без подводок и драматической музыки, она столкнулась с чем-то настолько великим, что её рассудок на мгновение помутился, а чувства превратились в смятение. Альфа могла ожидать чего-угодно, но не того, что настенное ружьё, заряженное в седом прошлом, камерно и без свидетелей выстрелит. Когда на проекте работали чуть больше двух сотен человек, все предвкушали нечто великое, грандиозное, и только это предвкушение подавляло сомнения. Но ничего не случилось. Проект закрыли, людей рассеяли. Никто в здравом рассудке не мог предположить, что для завершения проекта окажется достаточным пара живых человек и несколько электроники.
  - Нет, дорогая моя Альфа, - вздохнул Японец, - б-гом я почувствовал себя, когда начал задаваться нехорошими вопросами, и получать от Зеро нехорошие ответы. Насколько велики глаза у человеческого страха? Оказалось, в самую пору...
  Для Альфы это стало вторым оглушающим ударом, её сердце разогналось и усилило сокращения:
  - Ты ведь не сделал этого? - голос Альфы дрожал, как и вся она. Ей хотелось забыть услышанное и осознанное, напиться и признать дурным кошмаром.
  - Нет, - успокоил её Логарифм, казалось, ему и без того не по себе, и он не ожидал столь безнадёжной Альфа-реакции, - не сделал. Но я отыскал точный ответ на этот захватывающий и неприятный вопрос. Зеро подарил мне последовательность, нарисовав в блокноте простым карандашом, девять тысяч триста пятьдесят шесть знаков, девять тысяч триста пятьдесят шесть нуклеотидов...
  Логарифм щёлкнул ногтём по тачпаду - и на экране появились буквы:
  CGTAAAGTGAAAGTAATAGGGACTTGAAAGCGAAAGTTCCAGAGAAGATCTCTCGACGCAGGACTCGGCTTGCTGAAGCGCACGGCAAGAGGCGAGGGGCGGCGACTGGTGAGTACGCTGAAAATTTTTTGACTAGCGGAGGCTAAAAGGAGAGAG...
  - Последний вирус человечества, - кивнул Японец. - Я проверил, всё сходится; и процент выживших - мизерный, в математике можно было бы пренебречь. Но не в биологии. Это при условии, что иные полиморфизмы существуют в природе. В противном случае, Homo Sapiens превратится в ископаемое, изуродовав напоследок и без того некрасивую планету. Но это только вершина айсберга, Альфа... Таких последовательностей миллиарды, тут и математиком не стоит быть, чтобы понять, насколько плохи наши дела. На планете их не существует, конечно, но могут существовать, одного этого факта достаточно, чтобы занервничать. Зеро был однозначен по этому вопросу. Например, наука пожимает плечиками и не отвечает, существуют ли вирусы ооцитов или сперматогониев, или разномастных стволовых клеток, но у Зеро имеются некоторые соображения. Это уже не шутки с мирным атомом, где кто-нибудь, может, и выживет; ядерная зима, может, и не наступит, а атмосфера, может, и не сгорит. Ты понимаешь, и Пи, когда взялся за свою статейку под боком у нацистского сатаны, понимал, что программисты были бы шокированы, узнав, сколько уязвимых дыр в их собственном коде, генетическом. Зеро скуп на эмоции, как доисторическая рептилия, но я могу поклясться тебе всем святым, во что ты веришь, что когда мы планировали с ним онтогенез - ответ на гормоны, сигнальную трансдукцию, cis/trans регуляцию и прочую подробную материю - он был рад и воодушевлён, ему эта работёнка доставляла какое-то неведомое человеку удовольствие. Но только я переходил к вирусам - я не могу этого объяснить - он становился хмурым. И вроде, ответы всегда были чисты и оперативны, но он отвечал будто через силу, словно нехотя. И я начал сомневаться, что его внутренний мир лишен эмоционального окраса и понимания... Но вирусы - то что? Нуклеиновая мертвячина, не живая, как и вся материя.
  - Определения живого не существует, - ловко парировала Альфа и оказалась права.
  - Я к тому, - согласно кивнул Японец, - что остаются наши милые бактерии, грибы, простейшие, беспозвоночные и прочие жадные до человечины паразиты, хоть человек и сам паразит. Решительно каждую тварь можно натравить на наше сочное мясо. Пылевые клещи, например, - чем не биологическое оружие массового поражения после модификации? Они вездесущи: мы их едим, мы ими дышим и каждую ночь спим с ними в обнимку...
  - Значит, по-твоему, "Чистый геном" - это диаметральный ответ, противовес вероятности уничтожения?
  - Возможно, Альфа; я не уверен. С точки зрения формальной логики, "Чистый геном" безупречен. Я проверил и перепроверил. В нём нет ни одного изъяна, и все морфогены отточены. И Зеро тому свидетель. Что я, я - всего лишь человек из обезьяньего мяса с неприятными наростами; как и ты, я не могу учесть всего. Но он, он может. Он человеком не является. Он - совершенная органическая машина. С оговорками, разумеется.
  Альфа ушла глубоко в своё, исподтишка подсматривая за слабым дыханием Зеро.
  - Но разве под "Чистый геном" нельзя подобрать вирусы, создать ошибки? Какой тогда толк в создании чего-то нового, если суть останется прежней?
  - Можно, Альфа, увы. Если хочешь иметь динамическую систему, готовься к неочевидным уязвимостям. Но "Чистый геном" значительно устойчивее, к тому же, если представить популяцию, ни одна инфекция не способна будет широко распространиться и хоть как-то заметно на неё повлиять. Да и для гибели отдельных особей нужны будут искусственные агенты, напоминающие больше молекулярные машины или нанороботов. Суть в том, что каждый геном - уникальная самоподдерживающаяся система, способная к индуцированной перестройке и обладающая множеством дублирующих систем. Так что в гонке "Вирус-организм", скорее всего, победит организм, изменяясь и обычным отбором меняя свойства вируса таким образом, что тот попросту перестанет нести угрозу для популяции. Любой отдельный организм будет чем-то вроде финального пункта назначения, тупиковой веткой. Тут преимущества очевидны, - Логарифм развёл руками.
  На Альфу накатила третья волна неприятия, она будто стояла на краю бездонной пропасти, и сильный ветер дул ей в спину:
  - Но почему сейчас, Логарифм? Человечество только встало на тропинку биологии, а ты уже поставил крест и притащил за шкирку одно лишь вероятное будущее, - она смотрела на экран монитора, где неопасно темнел скромный набор латинских букв. - Я так понимаю, достаточно только ввести эту последовательность в синтезатор и провести трансфекцию любой специфической клетки? И это в настоящий момент - всё, что отделяет человечество от полной элиминации? - она покрылась гусиной кожей и похолодела, а насморк пошёл сильнее.
  - Альфа, вот потому ты мне и нужна, мне не хватало твоих глупых наводящих вопросов. Пойми, люди ведут бесконечные войны... Из-за жадности, глупости, гордыни, чего угодно. Это ошибка, сбой, артефакт, доставшийся от прежних необходимых инстинктов, пережиток. Охраняют свои какие-то тайны и напыщенно гордятся национальной безопасностью. Они набивают карманы и карманы своих потомков, и ни на миг не задумываются, что широкий шаг прогресса ставит существование всего вида, независимо от расы и вероисповедания, под вопрос. Современный порядок вещей, торгово-рыночные отношения - это удавка самоубийцы. Я это понимаю, ты это понимаешь, а кто ещё? Кому есть дело до вероятного, когда действительное так приятно и стабильно? Какая разница матушке-природе, кто в итоге выживет? Главное, чтобы выжило, а эволюция сточит грани и внесёт свежее разнообразие. Но этого может и не случится. Сколько сумасшедших нужно, чтобы уничтожить человечество? С каждым следующим годом эта замшелая шутка будет звучать всё громче, чаще и отчётливее. Информационная вседозволенность, большие вычислительные мощности персональных компьютеров - это плодородные предпосылки для извращённых умов. И где твоя уверенность, что на восемь миллиардов человек не придётся одна из миллиардов последовательностей? Где гарантии, что у человека не окажется под боком нужной лаборатории и нужных людей? И я тому - живой пример. Гарантий нет. Это уже случилось. Значит, сможет случиться и в последующем. Бесконечная череда случайностей подвела нас к настоящему моменту. Но вскоре это будет череда закономерностей и целенаправленных поисков. И без саванта, рано или поздно, на основании уже существующих наработок, кто-то из коммерческих верхов сможет синтезировать подобие нашей базы. И человечеству останется лишь приветственно помахать ручкой резко наступившему антиутопическому будущему. Или и вовсе исчезнуть...
  Уверенности у Альфы не осталось, она свежо помнила Мнимую Единицу и её мокрые по брату глаза. Вновь слово неприятно всплыло в её коре, усиливая зуд и насморк.
  - Как же ты живёшь с этим? - Альфа немного пришла в себя. Пока она отвлеклась, что-то тихо трещало в её голове, а потом оглушительно щёлкнуло и отдалось болью в ушах, заставив вскрикнуть, хоть Логарифм того, к своей печали, и не заметил, Альфа уже довольно точно знала, как следует поступить.
  - Так же, как и ты будешь жить. Я абстрагируюсь. Не воспринимаю всерьёз. Не будь я до того несколько сумасшедшим - уже свихнулся бы, и счастливо жил обок с Зеро, но в его родной обители. Как только я начинаю думать о масштабе - переключаюсь на что-то более локальное и безвредное. Это защитный механизм. Я отдаю себе отчёт, что вдруг стал самым важным существом на планете, но это-то слишком много для моих слабых плеч. Может, это и подарок судьбы, но лучше бы я его забыл и не знал того, что знаю. Признаюсь, чувствую я себя странно. С этим, - он похлопал по лэптопу, - бессмысленная жизнь потеряла даже хрупкую иллюзию смысла. Теперь уже ничто не имеет значения. И в этакой ситуации абсолютного приходится опираться только на врожденное, примитивное, животное, человеческое - словом, сейчас, как никогда, играют роль личностные качества. Что удерживает продажные пальцы в стороне от рычагов "красных кнопок"? Я почему-то не ощущаю обреченности, как бы странно это ни звучало, зная, что судьба человеческая сосредоточена сейчас в моих красивых кривых ручонках. А что если я внезапно закончусь? В чьих ручках судьба приютится? Но меня это угнетает, а сторонние проекты, которыми приходится прикрываться, - раздражают. Я закончил всё, что хотел закончить, как учёный и как человек, и их претенциозные исследования - суть искание клопов, также не имеющее оправданий.
  Альфа слушала, не слушая. Вероятности разрывали её мозг изнутри. В ней пробудилась ярость и паранойя:
  - И ты никак не охраняешь их? - девушка мотала головой с Зеро на лэптоп и обратно, раскрыв ресницы и надувая щёки, и готова была поколотить друга, хотя их силы были равны.
  - Угомонись, Альфа, - Логарифм спустил со стола ноги и размял их. - Из меня заурядный программист, я только C++ и знаю, но мне понятно, как мгновенно стереть данные с жесткого диска без возможности последующего восстановления; тут достаточно зажать эти вот клавиши, - он показал какие: - Диск мгновенно будет разделён на случайные куски и многократно перезаписан, а потом переформатирован. Даже если кто-то решит хитрость и знания и докопаться до мякоти - жесткий диск окажется стерильным. Я перестраховался, Альфа, и установил чрезмерную защиту. Да и привязка к железу, процессору, что тоже тонкий момент, абсолютна. Так что, если накроется мать или что-то другое - данные восстановить будет невозможно. Но у меня есть Зеро, в нём продублирована вся работа и его, как я уже обмолвился, взломать невозможно. Не забывай, Альфа, что я страдаю паранойей не меньше твоего. В отличие от старика, я не очень тепло отношусь к нашей кормилице - "ZP", корпорация остаётся корпорацией. Особенно транснациональная. Особенно, когда часть заказов поступает от непререкаемых и бездонных министерств обороны их родного края и нашей миролюбивой страны. И если ты думаешь, что в этом кабинете нет "глушилок", то ты наивна и добра.
  - Как же ты получил разрешение на работу с савантом? - едва успокоилась Альфа, хоть у неё и пошла кровь носом от переживаний, и она испачкала свой чёрный худи с символическим черепом.
  - Это почти любопытно... Я клятвенно обещал верхам уделить внимание возрастным нейродегенеративным отклонениям и аутизму - видишь, я даже ленточку ношу - и сумел заручиться кровной дружбой с Фукусимой. А Зеро - покинутая морская свинка, которую положено всесторонне наблюдать, но не вмешиваться. Когда я... - Логарифм запнулся. - Занял у старика осколки "Чистого генома", то запаниковал и как-то струсил. Я не хотел хранить данные в жестком виде, и боялся, что кто-нибудь вроде корпоративных полицейских вдруг появится с револьвером или наручниками, и окажется прав. Потому и бросился на поиски человеческого с эйдетической памятью и, желательно, умственной отсталостью. Выписав нужные бумажки, я направился прямиком в дом скорби, где познакомился с чудесными докторами, несущими отборную чушь. Саванты у них оказались в количестве трёх штук, один из них был слишком нормальным и понятливым, потому я его забраковал. Зеро я тоже хотел забраковать, потому как он был похож на бесперспективный овощ, а такой, если и запомнит, то расскажет что-то своё. Но произошла немыслимая случайность; когда я уходил из отделения, выписав на себя второго саванта, по телевизору транслировали эту старую передачу про Hox-гены, ты должна помнить её. Краем глаза я заметил, как апатичный до того Зеро с жадностью таращится на компьютерную модель ДНК. Я показал ему несколько картинок на своей таблетке - и тут даже лечащий врач удивился и расчувствовался - Зеро просил, требовал ещё! Я был сражен, хотя выписать его сразу не получилось, однако, его многочисленные родственники оказались настолько жадными, что заплати я им за утилизацию Зеро в костную муку - они бы охотно согласились. Для них он был не чудом, но обузой и семейным позором. Впрочем, отсчитав в их липкие старческие ладошки наличность, я всё же посоветовал им потреблять меньше алкоголя. У родного брата Зеро - лёгкая форма дебильности. Второго саванта я задвинул в долгий ящик, он бесполезен и только сиделок радует своей "дивной" календарной математикой, а с Зеро мы стали тесно дружить, и только месяц назад перестали, завершив проект.
  - В каком смысле? - соскребая засохшую кровь, не поняла Альфа.
  - Да всё просто, у него пока что нету работы...
  Альфа его перебила:
  - Теперь поняла, чем ты занимался, когда я вернулась. Матрацы и яйца, конечно же, ты перешел к экспериментальной части...
  - Да, это верно. Но, сама знаешь, у in vivo свои правила, тут одной теории мало, как бы хороша она ни была. Находясь под прессом "Чистого генома", я решил не сходить с ума и начал с начала - сосредоточился на нейрофиброматозе, как и задумал. Но мне нужны подопытные объекты... Субъекты. На себе я проверять ни за что не отважусь, я не храбрец и не безумец, с чем смирился ещё в детстве. А ты - и то и другое. И ты очень хочешь это сделать, что меня целиком устраивает. Мы изменим вирус, культивируем твои родные лимфоциты - и будем наблюдать.
  - То есть, если что-то пойдёт не так, пострадаю только я?
  - Именно так. Но вряд ли случится что-то дурное; у тебя есть мы с Зеро, стоящие не менее двухсот учёных, - он опять стал безмятежен и весел. - А ты мне приятна, потому я и делюсь с тобой, вселяя, как я надеюсь, уверенность.
  - Логарифм, мне вовсе не весело. Я не боюсь заразить нервы и умереть во имя науки, но... - она тяжело и долго смотрела на лэптоп. - Это невыносимо и неправильно. Так не должно быть и я, честно, не хочу в это верить. У меня слишком маленькая голова, чтобы принять сказанное, - она впервые за долгую беседу выдавила из мимических мышц что-то похожее на улыбку, - ты бы, я не знаю, подводку бы какую сделал, представление, декорации бы подобрал, музыку... Словом, хоть как-то облегчил бы приятие мною того факта, что ты - посредственный гений и скупердяй - создал и безраздельно обладаешь абсолютным оружием и базой данных по сущности человека. Я не... - её снова затрясло, но она быстро взяла себя в руки. - Умом я понимаю, что и каким образом ты сделал, но мне тяжело поверить.
  - Так и мне непросто! - воскликнул Логарифм, всплеснув руками, и заёрзал на столе. - Ты думаешь, что я до конца поверил? Для меня "Чистый геном" - тот же сон. Четыре года работы, этакая бездумная игра с конструктором, наблюдение за крохотными деталями, кусками, отдельными элементами, а потом отступаешь назад - и оказываешься в тени монументальной Вавилонской Башни, режущей небеса. Я не верил, что его вообще возможно закончить! Для меня это был своеобразный вызов, пища для подкорки, что-то, чем я забивал мозг в промежутках жизни. Вот ты в транспорте решаешь судоку или кроссворд, а я собирал регуляторные элементы...
  - Я решаю задачи по биохимии, вообще-то...
  - Не суть. И тебе неизвестно, как это, когда приходится бездействовать и только ожидать, когда Зеро наберёт всю нужную последовательность, а потом ещё и проверить и перепроверить... Я настолько погрузился в проект, что не заметил, как он подошел к завершению. А потом и я подошел к завершению и погрузился в объятия депрессии, забросив несчастного Зеро на попечение оболваненных сиделок. А ещё эти вирусы... Я так часто пересматривал последовательность, что, кажется, уже выучил её наизусть. Это как смотреть в глаза Апокалипсису за решёткой и нервно теребить ключами в метре от него. Зеро не ошибся, это убьёт всё человечество, без остатка. Никто не спасётся. Разве что, если кто-то из умных уберётся умирать на Северный Полюс. Вирус их, возможно, и не застанет, а внутренняя обезьяна - прикончит окончательно. Женщина станет ресурсом, а инстинкты - инструментом. Шутка в том, что мы настолько удалились от природы, что любой инстинкт обнаружит целый букет неуместных артефактов - и точка. И мне грустно, Альфа...
  С рухнувшим настроением они разметили план работы над идеями Альфы и перенесли Зеро в игровую.
  - Предлагаю дать название твоему штамму, - успокоился Логарифм и снова принялся плеваться и хамить, будто ничего и не было.
  - Вирус счастья?
  - Фу! - замахал рукой Старик. - Даже для тебя это чересчур банально. Могла бы столь же удачно назвать его Lentivirus HRT 76 по лабораторной маркировке.
  - Японец, - приняла позицию Альфа, - мне нравится "вирус счастья" - это отражает и суть и ожидания. "Чистый геном" - тоже не самая остроумная идея, а прижилась.
  - Ну и чёрт с тобой! - зло сплюнул на пол Логарифм и сделал пометку в таблетке. - Прошу теперь, уважаемая заведующая лабораторией, не потреблять алкоголь с психостимуляторами и морально не разлагаться с чёрными особями, нам предстоит пахать и скрываться от всевидящего ока. Имей в виду.
  - Мою половую жизнь оставь, будь добр, мне самой, мне и так мало радостей последние годы.
  Логарифм пропустил слова сквозь ухо, так как ответ у него был готов заранее:
  - И всё же.
  Альфа вздохнула, раздумывая о не радужном будущем, и согласилась. Выходя уже холодной ночью из угнетающего здания, она сильно сжала локоть Логарифма, отчего тот зажмурился, и с отчаянием прошептала:
  - Из всех твоих игрушек - Зеро - самая опасная.
  
  7. Обязанность
  
  У Альфы не было собственной площади, для бумажных операций ей приходилось довольствоваться каморкой Логарифма, в которой она познакомилась с Зеро, или теснится между увлечёнными учёными, раздвигая бумагой стерильные пробирки и работу.
  Оставшись наедине со Японцем, она выложила на стол бумажки и закрыла жалюзи. Набрала два стаканчика кофе:
  - Старик, у нас проблемы.
  - Мы люди, нам это свойственно, - констатировал Японец.
  - Не паясничай. Присмотрись лучше, поскольку я материально ответственная, мне пришлось переписать каждый носик, и много чего просто не сходится. Оказалось, что ты купил руку Экстремума за счёт лаборатории, и её обслуживание ведётся тоже за деньги "ZP", ты мог об этом хоть намекнуть?
  - Чем это важно? Я не помню о таких мелочах.
  - Во-первых, - Альфа нахмурилась, - это дорогая мелочь, а во-вторых, важно это тем, что мы имеем ужасающие цифры. Ты делал собственные вливания, ты перенаправлял деньги "ZP" с указанных проектов на наши, и отчёты составлялись кое-как.
  - Я имею на это право. Нет, серьёзно, у меня и бумаги имеются, "ZP" не должно вмешиваться.
  - Логарифм... Дело не в том, на что ты имеешь право, а на что не имеешь. Если в "ZP" не сидят одни только олигофрены, а я убеждена, что не сидят, то, просматривая наши отчёты, легко обнаружить, что что-то нечистое происходит в лаборатории, что-то значительное. И вся наша конспирация летит крахом.
  Логарифм задумался:
  - Альфа, я не люблю, когда ты начинаешь нудить. Тебе бы отдохнуть, расслабиться, потому что я не понимаю, о чём вообще может идти речь, если мы можем себе позволить распоряжаться финансами "ZP", как нам удобнее.
  - Тебе объяснить? Ладно. Всё просто: мы расходуем больше, чем получаем. Значительно больше, - Альфа выразительно посмотрела на бумажки, сузив зрачки и губы.
  - И что? Я не бедствую, могу позволить себе некоторую роскошь, - Логарифм был привычно весел. - Ты, кстати, тоже не бедняк. В чём тут криминал? Это капиталистическая страна. Это жадная корпорация.
  - С деньгами всё, конечно же, чисто...
  - Но?
  - Но мы работаем в лаборатории "ZP", используем материалы и реактивы "ZP", используем их технику, и нигде ни словом не упоминаем, чем именно мы занимаемся! У них должны были возникнуть вопросы. И, думаю, возникли, - зловещим шепотом завершила Альфа.
  - Альфа! Девочка моя, ты переигрываешь! Ты не знаешь их управленцев - они дебилы и невротики. Пока мы не подписали контракт, наделяющий меня администраторскими правами, они ежедневно, повторюсь, ежедневно сюда наведывались с вопросами и проверками, и даже, поверь, не надевали одноразовую одежду и бахилы, чем раздражали. Я хочу...
  В дверь тихонько постучали, на пороге переминался аспирант с бумагами и ручкой:
  - Простите, профессор Логарифм, - робко извинился он. - Доктор Альфа, вы не могли бы подписать накладные?
  Альфа бросила испепеляющий взгляд на Логарифма:
  - Об этом я и толкую, лысая твоя голова, - едва слышно произнесла она Японцу, но поставила несколько некрасивых каракулей на листах аспиранта, после чего тот, вспотев, удалился.
  - Так вот... - продолжил Логарифм. - Я хочу сказать, что если бы в "ZP" на что-то наткнулись - они были бы уже тут, словно ищейки, вынюхивая каждый миллиметр отдела.
  - Н-да? - с сомнением отозвалась Альфа. - А тебе не пришла в твои гениальные извилины идея, что они знают, чем именно мы тут занимаемся, и просто выжидают удобного момента? Транснациональный фармацевтический гигант не может быть настолько несмышлёным, чтобы не сложить два и два.
  - Может, - лукаво улыбнулся Логарифм. - Если ты посмотришь на историю "ZP", то убедишься, что они держали хорошую мину при плохой игре, начиная с конца семидесятых. Они при смерти сейчас, и, возможно, скоро рухнут, завалив своей тушей всякий надзор, им сейчас не до нас. Они теряют клиентуру, их акции падают в цене, они лихорадочно скачут, словно саранча, с одного рынка на другой. Честно, я же продал все до единой их ценные бумаги, поскольку не вижу особых перспектив. Они ведь не BAYER, и держатся только благодаря седативному, которое устарело уже лет на пятьдесят; если бы не успешная игра с нефтью и недвижимостью в лихие семидесятые, и не выход на прилавки Восточной Европы, "ZP" были бы растоптаны свежими и молодыми. Сейчас они жалко заигрывают с банками. Не думаю, что наша крохотная лаборатория, выполняя поставленные задачи, способна привлечь их рассеянное внимание.
  - Конечно, - Альфа допила кофе, и ухватилась за нетронутый стакан Логарифма, оставляя на нём отпечатки не накрашенных губ, - конечно, это похоже на правду, если не брать во внимание то, что известно нам с тобой. Как бы ты повёл себя, если бы знал, что непременно утонешь, и тут вдруг, по воле случая, заметил бы не какую-нибудь дохлую соломинку, а действительный спасательный круг прямо перед носом, да ещё и целиком принадлежащий тебе? Ты не умеешь плавать - экстраполируй.
  - Шпиономания характерна для юношей шестидесяти лет отроду, но никак не должна была проявиться в тебе. Ты, случайно, не увлекалась романами Флеминга, Клэнси? Нет? Вижу, что нет, можешь не мотать головой. Альфа, ты утомила меня, а этого я не люблю. Слушай, потом предложишь своё: филиал "ZP", частью которого мы числимся, ещё хуже, чем центральное отделение, они ленивы, глупы и дезорганизованы. Даже если бы я не продумал информационную защиту, ничего бы не произошло, потому я спокоен: выйди на улицу голой и прокричи, что знаешь функцию каждого белка в человеческом организме - люди запомнят, что ты была обнажена, и ничегошеньки более. Невежество - основная характеристика человека, и "ZP", в общем-то, бьёт любые рекорды. Мы пишем статьи в Nature, Science, Human Reproduction, а они раздувают зоб и хорохорятся, будто хоть что-то понимают в нашей работе, устраивают местные пресс-конференции и создают видимость успеха и прогрессивного мышления, хотя не способны ответить ни на один вопрос, тронутый наукой. Это уже не фармацевтическая корпорация, а сброд менеджеров разной упитанности, набивающих свои кармашки из сейфа горящего банка. Опасности нет, иначе я бы за это не взялся, и меры предосторожности мы соблюли.
  Альфа опустила голову, Логарифм был прав.
  - Отчёт я поправлю, и давай впредь будем осторожнее, - попросила девушка.
  Старик вздохнул, чувствуя непримиримую недосказанность:
  - Что ещё?
  - Да. Собственно, я хочу, чтобы Экстремум сам платил за свою чудо-руку.
  Логарифм поджал губы:
  - М-м, он не потянет, слишком дорого, а зарплату ему увеличивать никто не собирается.
  - Тогда мне придется просить об его увольнении.
  - Проклятье, Альфа! - Японец твёрдым взглядом обошел острые углы Альфы. - Хорошо, я тебя услышал. Я что-нибудь придумаю. Мир?
  Дни растягивались в месяцы, сменяющие сезоны и растящие белые волоски на Альфа-голове. Непыльные обязанности омрачались круглосуточной работой над своим скрытым проектом и культивированием мании преследования. Когда вирус Альфы был разработан и запущена клеточная линия её раковых лимфоцитов, Альфа расстроилась:
  - Профессор Логарифм, - обратилась она к Японцу почти официально, - позвольте отвлечь вас...
  Она вывела его в кабинет, пока лаборанты пожимали плечами, а сами думали об обеде и радостном:
  - Слушай, напомни мне, почему мы решили не использовать нано-мячики?
  - Альфа, ты инъекций боишься? - прямо рассмеялся Логарифм.
  - Я вполне серьёзно спрашиваю, между прочим.
  - Разумеется, серьёзно, кто же спорит... Альфа, нано-мячики - это здорово и замечательно: и гематоцефальный барьер проскочат, и специфичность сохранят, и иммунитет их не увидит. Но! Мы не можем сделать их здесь: слишком многое требуется, чтобы оставаться в тени. Едва мы переключимся на нано-мячики - возникнут кривотолки - и "ZP" явится тут как тут, они и без того портят мне кровь и наросты.
  - То есть, - Альфа нахмурилась, сделав складочки, - вопрос только в секретности?
  Логарифм выдохнул и взял Альфу за руки:
  - Не только в секретности, родная. Нужно ещё оборудование, люди, время и хоть какие-то гарантии. Ничего из вышеперечисленного у нас нету. Ты же начальник, и знаешь, чем мы располагаем. Разрешение на работу с человеческими клетками тоже получить непросто было, так что будем работать с тем, что есть и что доступно. Всё, кажется, в порядке, так что переживать не из-за чего. Мы продумали самый оптимальный вариант.
  - Да, конечно. Но тебе достаточно ввести вирус внутривенно, а мне придётся сверлить дырку в черепе, - она потрогала себя в носу, где будут сверлить.
  - О, для этих целей мы используем что-то безопасное: разберем решетчатую кость, а дальше - дело техники, странно, я запамятовал оповестить тебя. Бояться, в общем, нечего, так что или не отвлекай меня от работы или принеси мне кофе.
  - Во-первых, я не боюсь, а хочу уверенности, а во-вторых, где находится кофе, ты прекрасно знаешь сам, а ходить ещё не разучился. А я пойду проверить Зеро и ещё у меня куча дел.
  - Каких это дел? Смотреть порнографию в моём кабинете?
  - А хотя бы! Не забывай, кто тут самый главный босс, - серьёзно выронила Альфа и ушла, оставив Логарифма улыбаться без кофе.
  
  8. День Д.
  
  Пока личность была разрушена хотя бы на время, кора полушарий работала на износ, форматируя данные, просачивающиеся чрез узкий гиппокамп, и изредка образуя причудливые артефакты, которые прилично называть снами.
  Она проснулась ночью, влажная от кошмара. Ей снилось что-то мутное, бесформенное и гадкое. В центре её сна была Дельта со своими скулами, зубами грызуна и карими глазами. Она была близка и угрожающе пахла собой. Кости её худой фигуры выпирали сильнее обыкновенного и колко вжимались в тело Альфы, оставляя пурпурные синяки. Дельта молчала, но её ненавидящий взгляд сулил расправу. Ей снились уродливые младенцы. Альфа видела ржавые трубы, замызганные грязью и высохшей кровью стены, она видела чёрный свет, отбрасывающий белёсые тени, но ничто не пугало её так сильно, как искажённый образ Дельты. Бесконечно чуждый, обезображенный и враждебный.
  Альфа, оттирая влагу, включила свет и Брайана Уорнера, принялась перепроверять расчёты и конструкцию, сверяясь по множественным распечаткам и электронным таблицам. Ошибок не было. Логарифм никогда не ошибался. Она прошлась по ncbi, но и там не обнаружилось несовпадений или противоречий. Конструкция была оптимальной и не имела двоякой трактовки. Всё было в норме, причин для переживаний быть не могло, но Альфе, тем не менее, было неспокойно и неуютно. Не давали покоя таутомеризация и горячие точки мутаций. Она засмотрелась на часы, и сделала себе инъекцию кладрибина, когда она рывком вытаскивала иглу из вены, в комнате появился разбуженный Днём Святого Валентина тёмный как смоль Фрактал.
  - Альфа, - позвал он её, таращась на шприц. - Альфа, что случилось? Ты сама не своя.
  Девушка нахмурилась и не ответила, поджав губы, а затем больно их прокусив. Шприц она выбросила в камин, и он лопнул с тихим свистом и расплавился, наполнив комнату едкой вонью.
  - Альфа, ты напугана? Почему вся дрожишь, у тебя лихорадка?
  Фрактал намерился бережно укрыть подругу и согреть своим подкожным жиром с прослойками и капиллярами, но она резко развернулась на него: глаза её пылали, а по лбу вздымались сосуды и капли пота собирались в ручейки. Альфа бросилась на тело - зашлась избивать его кулачками, издавая резкие звуки:
  - Я ненормальна, выродок! Я не хочу быть человеком! Не хочу! Почему я жива, а другие дохнут? Все прекращаются, пока я продолжаю делать эти вещи. Я ужасна, мне не хватает слов! - она начала хватать воздух, задыхаясь.
  Фрактал ухватил Альфу за плечи и целиком уложил на софу, но она ловко освободилась из его объятий, свалилась на пол и в падении стукнула Фрактала по колену, оставив крохотную гематому.
  - Да что с тобой не то?! - вскрикнул он от удивления, а не от боли.
  Альфа выровняла дыхание, беззвучно подошла к бару, налила себе рюмку побуревшего абсента и проглотила её залпом, морщась от горящего пластика, который не выветрился:
  - Я думаю... - она успокоилась, пока крепкий алкоголь быстро ослабил тело и напряг печень. - Я думаю, мой мозг сломался. Я знала, что оно произойдёт; моя вина в том, что я ничего не предприняла. Он рассыпался на куски с самого начала, но я наблюдала со стороны, не предпринимая. А теперь наступило слишком поздно.
  Фрактал внимательно посмотрел на опухшие от проступивших слёз глаза подруги, ухватился за свою переносицу и помассировал, а затем, перехватив у Альфы бутылку, налил и себе полстакана. Чёрный человек влил в себя бурую жидкость, откашлялся, обнял любовницу и упал с ней на пол:
  - Рассказывай.
  В голове у Альфы кружилось от истощения, алкоголь быстро распадался на углекислоту и воду, из крови через лёгкие проступил ацетальдегид. Проведя некоторое время в тесноте с Японцем, она набралась его истерии и выражений, потому речь потекла эгоистично:
  - Фрактал, ты будешь молчать, пока я говорю, а вопросы задашь после, если ты меня перебьёшь, я больно стукну тебя по носу или ниже. Каким бы сильным ни было твоё расслабленное тело, к боли оно чувствительно. Мне незачем было это рассказывать, но сейчас хочется ясности, я давно не спала и повсюду ощущаю тревогу.
  На Фрактала алкоголь действовал, он расплылся в виноватой улыбке и положил голову Альфы себе на грудь, словно игрушечную, кивнул, но она начала без сигнала:
  - Это ретроспективный анализ короткого существования. Я росла замкнутым, робким ребёнком, меня пугал внешний мир и люди в нём, меня не простили за это, а защитить меня почему-то не придумали. Слабых травят, уродуют, калечат, потому что это правильно, потому что так сильные выживают и набираются опыта, зарабатывают трофеи, плодятся. Я была изгоем, довольствовалась одиночеством, пока никто не портил мой серый мирок бесполезным присутствием или указками. Мне были безразличны человеческие судьбы и мысли, занятия, я сторонилась прикосновений и не смотрела в глаза, меня оскорбляли, делали мелкие пакости, спускали собак, попросту презирали... Но дети-то измывались по-детски, хоть и грубо, а вот дома было значительно хуже. Моя мать всегда была холодна ко мне, и за каждую чужую провинность я получала по голове, губам, - Альфа растёрла нижнюю губу, на которой едва виднелась белая зазубрина шрама, кончиком пальца, а Фрактал быстро трезвел. - Щекам... Мать не утруждалась, она никогда не била по ягодицам, как пролетарий воспитывает отпрысков, - только по лицу. И когда я возвращалась к детям - они радовались сильнее прежнего, тыча своими короткими пальцами в мои синяки и ссадины. Учителя, эти престарелые протекшие самки, хранили важное молчание, заткнутые родительскими деньгами, они открыто спивались прямо на уроках, наливая ученикам постарше; насиловали слабохарактерных отцов после или вовремя родительских собраний. Но добрая участь обошла моего отца, его и дома-то никогда не было, впрочем, когда он объявлялся - он всё равно отсутствовал, замыкаясь в работе или чтении чего-то важного, ничего не менялось. Мне приходилось приспосабливаться, выживать, растить защиту из себя, и, кажется, я переусердствовала. В агрессивной и извращённой среде невозможно развиваться человеком, нужно быть животным с ядовитыми иглами, которое, умирая, убьёт. В школе, и ты не знаешь наших школ, у меня не было друзей и подруг, а по успеваемости я влачилась где-то среди наркоманов и олигофренов, которыми часто изобилуют престижные учебные заведения. Я не питала симпатии к процессу и его участникам, мне мешали. Я жила в книгах, общалась с оригиналами Гёссе, Сартра, Достоевского, Камю, Кафки, Дюкасса, Маркеса и я не верила, что происходящее вокруг меня - реальность. Та самая реальность, в которой могут сосуществовать здравые мысли, прогресс и молекулярная биология рядом с абсурдом, бедностью, грязью и апатией. С возрастом, пока тело диктовало собственные ноты, отличные от нейронных, меня старались привлечь к разного рода неформальным сообществам, но мне они были безразличны. Меня точила человеческая невежественность, непреодолимая тупость, медлительность, и мне не хотелось ничего менять. Я не была активной. Я смотрела пустыми глазами на максималистов, движения, события - и мне хотелось, чтобы они исчезли, как досадный раздражающий фактор. В шестнадцать лет во мне оформилась нимфоманка с насильственными наклонностями... Но тут следует оговориться: в четырнадцать лет меня изнасиловал упившийся старшеклассник, он почему-то посчитал, что делает мне некое важное одолжение, ведь его хотели, а меня - нет; об этом стало известно, наверное, каждой мелочи в пределах гниющего школьного двора, но не возникло никакого скандала, только еще больше неприятия. Знаешь, в наших школах и больницах никогда не бывает скандалов, управители делают ясные возмущенные глаза и всё отрицают, им спускают эту ложь из-за безразличия. Я не ощущала ни боли, ни унижения, ни радости, и даже не сопротивлялась. Боль появилась позже, но уже иного толка. Наверное, мне было даже любопытно, но вместо обещанного я получила разочарование, пока он совершал пьяные движения, я пыталась чувствовать и анализировать, а потом просто отключилась, отправилась куда-то во вне. Он довольно долго мучил меня, но ничего не добился, поскольку был пьян и мягок; это был не секс, а акт насилия, триумф превосходства. Хотя, - Альфа широко улыбнулась, - у меня аплазия, а у него - ретроградная эякуляция - он жалобно пытался завершить начатое прямиком в рот, а после убежал в уборную, так что каждый остался при своём. Оправдываясь перед насмешливыми дружками, он утверждал, что это я спровоцировала и чуть ли не обольстила его своей беззащитностью и доступностью. Не стоит уточнять, какое древнее прозвище закрепилось за мной, дочерью уважаемого посла. Впрочем, больше, чем от злопыхателей, мне доставалось от сочувствующих - эти окончательно несносны. Со временем я начала понимать, что мои зубки острее, чем у кого-либо в том общем котле, а на анфас Твигги мальчишки и девушки реагируют бурно и одинаково. Кое-как окончив школу, я в полной степени погрузилась в блуд, обучаясь биологии в непрестижном университете. Я по-прежнему никуда не вступала и никого не касалась, годы инкубирования в яде протравили меня - я так и не полюбила людей. И опять обо мне вились вялые слухи, которые, к сожалению, полностью состояли из правды: я обожала секс, злоупотребляла алкоголем и доступными наркотиками. И я оставила неприятный сейчас послед - несколько разрушенных жизней и подорванную печень. С другой стороны, мои отклонения и способность фокусироваться вынесли меня высоко и позволили вступить на Ph D. сюда безо всяких преград и осложнений, деньги отца сыграли, конечно же, не последнюю роль. Ещё до поступления я начала запоздало протестовать: вызывающе одевалась, разукрасила кожу татуировками, проткнула хрящи и мясо серьгами и страшные эксперименты проводила над цветом волос. Я делала это сознательно, эпатируя даже подземную братию. Мне было несколько любопытно наблюдать за реакциями, это стало своего рода увлечением, хобби, а потом надоело, поскольку люди - рыбы. Такие же скользкие, холодные и безразличные под соусом лицемерия и притворства. Никому, наконец-то, не было никакого дела до меня, каждый сосредоточен на себе, и я начала успокаиваться, вступать в социум. Выступала на конференциях, подрабатывала переводчиком, имела свой доход и досуг. А потом приехала сюда и познакомилась со всеми вами, черт бы вас всех разорвал! - Альфа злобно ткнула тремя пальцами в мягкую грудь Фрактала, но тот смолчал. - Моя жизнь была неидеальна, но я стремилась к обычному, я преуспевала. А Пи сломал к чёрту. Ты помнишь меня? Ты помнишь, как я не спала, как я жевала амфетамины, как пристрастилась к кокаину? Что ты, - девушка разгорячалась, - ты-то что сделал, чтобы помочь мне? Я падала в пропасть, в колодец без стенок и дна, я уже видела скачущие вокруг меня живые нуклеотиды, пляшущие в диком танце чистого генома. Ты, Пи, Логарифм - все вы только ныли, погруженные в насущные проблемы, и не заметили в занятиях, как я превратилась в то, что было. Как я умерла. Никому не было дела. Все сосредоточились на работе, гори она в аду... Итог? Ты знаешь, чем завершилась мечта Пи.
  Альфа уселась на софу, подтянув ноги на спинку, Фрактал остался лежать с побледневшими толстыми губами.
  - А потом, потом я уехала обратно, в свой личный уютный ад дома, после того, как нас обманули, после того, как беспомощный Пи щедро раздал каждому по сочному пинку. И старалась остыть к дурным привычкам и дурному нраву. Но меня постоянно кто-то раздражал. Я десять лет потратила на восстановление какой-то жизни в себе, познакомилась с ароматными людьми, забыла формулы, написала дневник - прелюдию к хорошей книге. Но прошлое, оно не отпустило меня, оно выжало из меня добрые чувства, и я уничтожила ещё пару ценных для себя жизней. Я ужасна, Фрактал, правда. Я не заслуживаю такого. Я хотела, как люди, а вышла...
  Неповоротливые мысли зашевелились на языке Фрактала, он примитивно утихомирил рыдающую без слёз любовницу и утёр ей нос тыльной стороной громадной ладони, а громадную ладонь - о софу. Он встал позади неё, не зная, о чём спросить и что потребовать. В груди у гиганта предательски щемило, поскольку он верил в ценность эмоций и переживаний мозга, он знал несправедливость, но не мог её выразить:
  - Что же, - выдавил он из горла, - перебирая людей, ты так и не влюбилась?
  - Успокойся, Фрактал, - разом успокоила Альфа. - По правде, это просто физиология. Мне не посчастливилось влюбиться единожды, только раз в жизни, да и то - в Дельту. Я не знаю человеческой любви. Это была иллюзия. Я не могу испытывать такие чувства, только посторонние.
  - Ну, - огорчился Фрактал, - я всегда предполагал в тебе творческие наклонности.
  - Да брось ты, всего-то нелепая случайность. После такого количества наркотиков, я удивлена, как вообще не стала торговать телом и бросаться с обожанием на неодушевлённые предметы.
  - Может, и случайность, но такая же несчастливая. Расскажешь мне о себе в эти годы? Покажешь?
  Альфа потянулась к таблетке с намерением вытянуть фотокарточку Мнимой Единицы, но вытащила зачем-то высокомерную Дельту.
  - Некрасивая девушка, - убедился Фрактал.
  - Ты прав, конечно, я не знаю, почему она и почему приключилось именно так, но, уверяю, это было, словно электрический ток по шкуре, от затылка к гениталиям и пяткам, стоило мне посмотреть ей в глаза. Мы провели время вместе, а потом оказалось, что мы чужие, однополые и на дух не выносим друг друга, но страстно хотим одного - порвать сношения. У меня появились очередные нервные рубцы, а у неё... - Альфа закрыла глаза и умолкла.
  - А у неё? - напомнил о себе Фрактал.
  - Ребёнок.
  - То есть, это счастливая история?
  - Совсем не так. Память сыграла с ней дурную шутку, так что я осталась с победой.
  - Почему ты считаешь события какими-то соревнованиями?
  - Да потому, мой мягкий Фрактал, в отношениях между двумя любовниками всегда существует две равноценные правды. Между тремя - три, и так далее. Мне до последнего не давало покоя, что моя правда может оказаться фальшивкой и надувательством, я хотела, чтобы мой поломанный мозг не ошибался, а правда становится истиной, если остаётся единственной, и её никто после не осуждает, не проверяет и не обсуждает. Так и произошло, Фра. Но настоящее важнее будущего, правда?
  - Ты нестрашна, Альфа, и несчастна. Ты вообще хоть когда-нибудь сходила по ком с ума, так чтобы раствориться и жить? Ты говоришь, что безумна, а я в тебе вижу только обиду.
  - Нет, Фрактал, - она обняла его большую лысую шею, - я никогда ни по ком не сходила с ума. Извини меня, наш устаревший роман - такое же физиологическое заблуждение без перспектив и радости.
  Они перебрались в спальню на грязные простыни и странные запах диванного происхождения.
  - Прости меня. Я хочу, - ясные глаза Альфы заволокли недобрые тучи, - чтобы ты кое-что для меня сделал, обещай мне.
  Фрактал обещал. Обнявшись, они уснули: Фрактал с храпом, а Альфа бессонно, и оба мучились от жгучего спирта всю ночь напролёт.
  
  Наутро Альфа была в скверном расположении духа, а температура тела немного подросла. Девушка набрасывалась на Японца за каждую выбоину в коридоре лаборатории.
  - А лаборатория? Ты специально, что ли, набрал уродов?
  - Осторожнее, Альфа! - погрозил кривым пальчиком Логарифм. - Где твоя терпимость и толерантность? Это не уроды, а люди с ограничениями.
  - Б-г с твоим нейрофибрамотозом, мы же его, вроде, лечить собрались, и я согласна с необходимостью Зеро... Но у Экстремум буквально безрукий, вчера я встретила здесь девушку... Каролина, кажется, приятная такая, у неё синдром Ваандербурга. Она глуше, чем гадюка, хотя, кстати, очень на неё похожа.
  - И что? Хоть что-то из того мешает им быть хорошими учёными, работниками, кроме Зеро, разумеется? У них есть свой особый стимул, их мучают комплексы и вопросы, - Логарифм изобразил писклявых грешников в гипотетическом аду: "За что мне это?", "Почему именно я?" и прочие пакостные мыслишки. Они пришли в науку за ответами, и закрепились. А некоторые дали ответы самостоятельно. Ещё у нас есть мудрец с отслоением сетчатки, синдром Марфана, трисомия Х-хромосомы, немного экспансий тринуклеотидных повторов, несколько метаболических и морфогенетических мутантов. Полный фарш, в общем. Думаешь, меня бы понесло сюда, родись я без отклонений? Черта с два!
  - То есть, меня ты тоже рассматриваешь в качестве очередного экспоната для своей кунст-камеры?
  - А ты смышлёная, Альфа, - похвалил Логарифм. - Не по годам развитая девочка. Странно, как ты ухитрилась дорасти до заведующей моей лабораторией!
  Альфа сложила губы трубочкой:
  - Ты доигрался, Японец. Теперь больше никакой выпивки за мой счёт.
  Логарифм обиделся.
  Оставшись в пустой без Зеро лаборатории, они провели инвентаризации свободного времени и сверились с расписанием запланированного. Альфа быстро теряла браваду и мелко тряслась. Температура повышалась.
  - О чём думает человек перед смертью?
  - Ни о чём не думает, Альфа, или думает, что сейчас умрёт, - Логарифм был собран и серьёзен, он точными движениями переносил взвесь пакующих клеток в микропробирки, хотя дефекты ему досаждали.
  - Я что-то чувствую, Японец, мне неспокойно и внутри всё словно ледяное. Как же неприятно, это психика такое делает? Я не сплю третьи сутки.
  - Тебе страшно, Альфа, это объяснимо... - он упаковал микропробирки в портативный инкубатор k-systems, а инкубатор умостил на дно сумки, где уже лежали подготовленные шприцы, баночка спирта, вата и кое-что ещё.
  - Я не боюсь, это что-то от другого смысла и материи, - Альфа рассеяно смотрела.
  - Нет, Альфа, тебе страшно. Ты же всю жизнь боялась, а теперь перестала, что ли? Не поверю, - Логарифм округлил, как мог, веснушчатые глаза.
  - Не знаю, если то, что я сейчас испытываю, - страх, тогда да, я никогда не боялась. Впервые со мной такое. И тошнит. Это нормально, если тошнит?
  - Знаешь, ты меня уже пугаешь. Я знаю, что у тебя некоторые проблемы, но это похоже на психопатию, - Логарифм больше соображал о своём, но говорил для виду и что попало.
  Неожиданно для себя Альфа ощутила, как на смену неприятному чувству пришли раздражение и гнев:
  - Я не психопатка, Логарифм, - спокойно отбила она. - Да и почему ты считаешь себя знатоком страха? Это не тебе в мозг запустят неопробованный вирус.
  Он поставил сумку на стол, выбрав самое время для откровения:
  - Не помню, говорил ли я тебе, но я немножко не гений, если хочешь. Когда передо мной стоит какая-то задача, я о ней даже не думаю. Решения возникают сами по себе, иногда я их буквально вижу, вот как тебя сейчас. Механизм тот же, что и у Зеро, только точка приложения другая. Мне не нужно напрягаться или вникать, подсознание само, с нечеловеческой эффективностью, работает с памятью, делает выводы и предоставляет их мне, побочному продукту эволюции, на блюдечке. А я - обычный человек: смотрю - и тоже искренне удивляюсь, как и окружающие меня. Иногда мне кажется, что Оно делает это с единственной целью, чтобы я отвязался и не надоедал, не перебивал стройное течение неведомых процессов своими навязчивыми потугами на умственную деятельность, отнимающую столько энергии. Это как скрытое зрение, когда кора не работает, а подкорка - продолжает: ты можешь быть слепым и ничего не видеть, но ты никогда не споткнёшься и не врежешься во что-либо, более того, ты никогда не оформишь в слова, почему ты выбрал именно такой путь или как тебе удаётся огибать препятствия. Это минует органическую личность, и даже не стремится показаться вежливым или полезным. И я боюсь это Оно. Поскольку его влияние на мою личность слишком велико, я бы сказал, влияние это определяющее, я чутко ощущаю его близкое присутствие. Оно безразличное и страшное, оно холодное, бездонное, напоминает машину и Оно пренебрежительно относится к сознанию, как к своему рудименту, как к почти что бесполезной субстанции, от которой неплохо было бы избавиться, но всё руки не доходят. Этакая чистая природа без сомнений и угрызений, сложная иерархия запросов и решений. И я боюсь, что Оно может когда-нибудь отключить меня за ненадобностью. Или сбиться, совершить ошибку. Я за свою жизнь боюсь. Когда я стою на перроне метро, я боюсь, что Ему вдруг вздумается спрыгнуть под поезд, и я ничего не смогу сделать, потому что моё тело и мозг - это Оно, а потом уже, где-то на отшибе - я. Или когда я за рулём Porsche, не удивляйся, я люблю бестолковые дорогие игрушки, я боюсь, что Оно выдавит газ до упора и свернёт на встречную полосу. Или, принимая ванну, Оно может вдруг решить утопить меня или ловко разрезать бедренную артерию. Только потому, что так будет эффективнее, проще, целесообразнее. Я всю жизнь живу в тени его громадной серой глыбы, и трясусь от страха, как загнанная тварь. Так что я знаю о страхе, Альфа, и не тебе мне рассказывать о боязни за собственный мозг.
  Альфа смотрела на Японца в недоумении, она не помнила, чтобы хоть раз он был настолько серьёзным или говорил о чём-то, что беспокоит его, кроме собственной внешности. Его по-детски, наивно, прорвало, но Альфе откровение показалось смешным и нелепым, и единственное, о чём она спросила, было смешливое:
  - Ты ездишь на общественном транспорте?
  - А что? - с достоинством ответил Логарифм. - Мне нравится смотреть на некрасивых людей и наблюдать, как оно смотрят на меня. Как они пялятся, с ужасом или сожалением, как сторонятся, как образуют вокруг меня пустоту.
  - Ты мог бы отыскать работу ближе к дому или ездить сюда на такси...
  - Да я бы и дом мог построить поближе к работе. Знаешь, я вообще многое мог бы. Если бы захотелось, я тебе уже говорил об этом, кажется. Мог бы запомниться выдающимся физиком, или математиком, или программистом, или доктором. Астронавтом я, правда, не стал бы. Зато с лёгкостью заработал бы целые миллионы зелёных денег!
  - Ты и так миллионер, у тебя даже Porsche, как оказалось, есть, - напомнила Альфа известное.
  Логарифм первым разработал и внедрил комплекс не инвазивных методик определения качества человеческих эмбрионов для их успешной имплантации, за что получил пачку негласных премий и несколько нулей на счету. Он ни перед кем, кроме Альфы и Пи, не открывал своих сокровищ, а проболтался случайно за бутылкой виски. Каждый в институте знал, что Логарифм не бедствует, но никто не имел представления, насколько он богат, и что именно он стоит в десятке анонимных мультимиллионеров, и что всю собственную крохотную финансовую империю он держит в чужих алчных руках.
  - Да, я знаю. Знаю... Мне просто приятно, когда мне об этом напоминают, - улыбнулся в ответ Логарифм.
  - Почему бы тебе тогда не бросить это всё, - она обвела лабораторию рукой, - ко всем чертям, и не жить в своё удовольствие? Зачем тебе внешность, когда у тебя есть деньги?
  - Шутишь? - Японец вскрикнул. - Я же взорвусь, если не буду заниматься делом! Идеи валятся в мою бедную голову тоннами, а мне их разгребай и приводи в порядок. Наука - единственный смысл моей жизни. Единственный её двигатель. Мне больше ничего не надо, и меня больше ничего не интересует, кроме, разве что, хорошего алкоголя в доброй компании. Если я не буду заниматься тем, что ты называешь наукой, я погасну и умру. И я это говорю вполне серьёзно. Мне неинтересно с людьми, они слишком хаотичны, а мне хаоса, - он постучал пальцев по виску, - и без них хватает.
  Логарифм всмотрелся в настенные часы и проворчал, что самый час выдвигаться, если они не желают попасться в сеть.
  - Мне нужно выпить, - резко перебила его Альфа и вся как-то напряглась.
  - Альфа! - прикрикнул Японец. - Тебе нельзя сейчас пить! Ни грамма алкоголя. Ни миллиграмма никотина, кокаина или амфетамина. Это может убить, и это не метафора.
  - Так выпей сам, хоть я успокоюсь. Нам нужен тост, а без него я никогда не согласна, - отрезала подопытная и добавила: - Считай это традицией тех краёв, откуда я родом. Мы не выдвигаемся в путь, не присев до того.
  Логарифм согласился, он достал початую бутылку водки и налил себе чашку, Альфа набрала воды из-под крана, полную примесей тяжелых металлов, обломков бактерий и следов соляной кислоты.
  - За науку! - со страхом поднял чашку изуродованный азиат.
  - За биологию, - вторила Альфа и звонко стукнула своей чашкой.
  Нервно глотая, она выпила воду, едва не поперхнувшись, и села на стул:
  - А кому ты завещаешь свои миллионы? У тебя же нет родственников, кроме меня.
  - О... - Логарифм смешно морщился, а голос его сел. - У меня целый миллиард родственников на родине. Даже слегка больше. Но им не достанется ни гроша.
  - Не хочешь жить или умереть филантропом?
  - Хорошая шутка, но я вовсе и не намерен умирать, - отреагировал Логарифм. - А мизантроп, занимающийся филантропией, - это уже патология. Я больше люблю окунаться в стихию с головой, а не ожидать благоприятности, и жить, как хочу, а не как хотят. А ты?
  - А что я? - Альфа витала в грозовых и влажных облаках, оплетённая штормом мыслей.
  - Тебе никогда не нравились ситуации, когда проводишь встречу, но сама не знаешь, как поведёшь себя или отреагируешь?
  - Да, мне нравится такой секс, Логарифм. И я им даже злоупотребляю.
  Они выпили ещё по одной, и Альфа знала, что Старик после первой порции алкоголя сможет остановиться, только напившись до потери сознания. Он нервничал и был взбудоражен, и потому плохо владел собой.
  - И всё же? - настояла Альфа.
  - Я вложу часть денег в собственные разработки, чтобы даже тупоголовые желторотики смогли продолжить мои наработки, при должном финансировании и сроках без ограничения даже эти троглодиты смогут завершить начатое. А остальное - я отдам университетским умникам из кибернетики, чтобы и дальше развивали искусственный интеллект.
  - Масштабно, - оценила девушка.
  - Слушай, - Логарифм икнул, - нам действительно пора. Скоро открытие, "ZP" явятся в любую минуту.
  Он поднялся, но тут же сел на место.
  - Нет, Логарифм, я всё сделаю сама. И не здесь, - она передвинула сумку ближе к себе и поставила её на ребро.
  - Что? - Японец ещё раз попытался встать, он был дезориентирован и почему-то шокирован. - Но так нельзя, Альфа! - язык его заплетался. - Так нечестно... Альфа, это против... Что ты... - его узкое лицо вдруг расширилось, и он яростно просверлил Альфу пьяным взглядом. - Флунитразепам... Это был флунитразепам! - зарычал он. - Ах ты... Не человек, Альфа... нельзя... - химия подталкивала его к коматозному состоянию. - Нечестно... За что... Зачем... Нельзя.
  И он свалился на пол, потеряв сознание, хотя сопротивлялся стойко, как титан. Альфа с трудом уложила его на софу, повернув набок, чтобы голова едва свисала с края, и ничего не мешало ни дыханию, ни возможной рвоте, и тяжело выдохнула сквозь зубки:
  - Ты всегда был неглупым наставником, Логарифм. Но даже ты не видишь всего.
  Она проверила его дыхание и пульс, осмотрела зрачки. Дозу флунитразепама она рассчитала верно. К её счастью, Логарифм, если и пил, то не останавливался, и водка у него была практически чистым спиртом - в 80 оборотов. Отыскать припрятанную и початую тару для заведующей и материально ответственной не составило труда - Логарифм, как и прежде, был предсказуем и постоянен. Она чувствовала себя гадко: героиней шпионских фильмов или нечестной проституткой, спокойно растворяя порошок в жидкости за день до того. Теперь Старику ничего не угрожало, лишь лёгкий дискомфорт от полной потери памяти о последних нескольких часах.
  Альфа вылила оставшиеся содержимое в раковину и промыла бутылку водой, начисто обтерев её, она аккуратно оставила на ней отпечатки спящего Логарифма, и ушла, прихватив с собой нелёгкую сумку и сонного Зеро из шелушистых рук бережной няни.
  
  Хирург не был уверен, но был убежден, что операционная готовится для чего-то противозаконного, но он не любил задавать вопросы, поскольку получал нечестные ответы. Оплывший черный детина в шапочке и маске тяжело дышал и тоже нервничал. Посторонний в стенах родной операционной смотрелся дико и неуместно, чем действавал на неспокойное настроение хирурга. Холодный, хоть и тепло освещенный стол пустовал, сестра и анестезистка покусывали губы под повязками и без слов пугливо переглядывались, анестизиолог строго осматривала готовые шприцы и баллоны.
  - Это фарс какой-то! - возмутился хирург, но никто не успел должно отреагировать: в операционную тихо ворвалась обнаженная пациентка, покрытая синюшной одноразовой накидкой. Она бесцеремонно уселась на стол и протянула доктору запечатанный катетер с иглой бледной, едва ли не прозрачной, рукой. Черный и увлажненный посторонний моргнул, сбрасывая худую слезу, и достал для хирурга снимки, обрисовав в трех словах, что именно требуется сделать.
  Пожалев о самой попытке, нейрохирург, все же спросил о содержимом шприца.
  - Не ваше дело, - последний раз подала голос пациентка, проигнорировав важные вопросы анестезиолога.
  Пока хирург разламывал решетчатую кость и вводил жидкость, черный дышал значительно тяжелее прежнего, по окончанию операции, когда спящее белокурое тело отвезли в палату, он зарыдал, не сдерживаясь, ничего не объясняя, он пережал всем руки и ушел.
  На курилке хирург произнес несколько нецензурных слов, а потом обратился к коллеге:
  - Знаешь, Моллис, все это было очень странно. И хоть по документам оно прошло, как экспериментальное лечение от Паркинсона, никакого Паркинсона у нее и близко не было. Да и, если рассудить, мост, мозжечок - да, но уж точно не амигдала...
  Но друг отмолчался, так и не закурив.
  
  Проснулась она будто от толчка, когда за окном была ночь и Луна хитро заглядывала сквозь вертикальные жалюзи. Альфу мутило, она вся тряслась, у неё был жар и испарина покрывала каждый сантиметр кожи. На ватных ногах она добралась до уборной в палате, её вырвало желчью - желудок был пуст, но позывы не прекращались, а только усиливались. Она оторвалась от унитаза и посмотрела в зеркало - лицо было похоже на восковую маску, укрытую крупными каплями пота, губы были мертвенно бледного цвета, а зрачки практически оттеснили радужки, превратив их в тонкие голубые обода. "Пора!" - подумала Альфа. Реакция появилась раньше, чем они с Логарифмом рассчитывали. Намного раньше.
  У Альфы закружилась и разболелась голова, а рвотные позывы участились - диафрагма слишком сильно сжималась в спазме и причиняла сильную боль, Альфа не смогла распрямиться и каталась по полу. Кое-как, по-пластунски, она добралась до кровати. Тремор усилился. Она быстро приняла миорелаксанты и противорвотные, заготовленные заранее. Она знала, что непременно потеряет сознание. Теперь многое зависело от расторопности её тяжелого любовника.
  
  9. Зазеркалье.
  
  Альфа трусилась от холода, стоя на табуретке с петлёй в руках. На её редких ресницах образовалась изморозь, а губы посинели. Она пристально присмотрелась к верёвке и отбросила её в сторону с явным отвращением. Пальцы едва были способны к движению, кое-как Альфа спустилась с табуретки на ледяной деревянный пол и, едва соображая, поискала глазами одеяло или что-то тёплое, чтобы спрятаться. Это был небольшой деревянный домик, замерзший и покинутый. Редкие элементы интерьера вмёрзли в пол, а на одинокой кровати не оказалось ни постели, ни хотя бы какой-нибудь материи. Камин был скрыт за неподъёмной стальной плитой, а на крохотной кухоньке не нашлось даже намёка на спички. Альфа начала стучать зубами и, как могла, растирала обледеневшие конечности под летнем платьем в стильный кружочек.
  Навалившись на приоткрытую дверь, разгребая метровый снег, она очутилась снаружи: сколько хватало ослабевшего зрения - простиралась мёртвая и безмолвная снежная долина. Не было ни снегопада, ни ветра, ни Солнца. Небо хоть и было прозрачным и светлым, но казалось каким-то грязным и неопрятным, хотя, как бы Альфа ни всматривалась, не заметила ни одной тучи.
  Альфа решила забраться на коническую черепичную крышу, чтобы основательно осмотреться, пока не замерзла насмерть. Она обошла дом и с трудом по ледяным брёвнам, заготовленным, видимо, для строительства или обогрева, поднялась на липкую крышу.
  Вид оказался точно таким же. Безжизненная снежная равнина до горизонта. Альфа осела у трубы и закрыла обмороженное лицо не сгибающимися ладошками. Ей стало сонно, тепло и приятно, она как-то безразлично приняла, что умирает. Но прежде чем окончательно закрыть глаза, она увидела, что кромка горизонта окрасилась в красный.
  Снег под ней начал быстро таять и стекать, громко барабаня. В тело Альфы впились триллионы иголок - и она ожила и начала двигаться. Окружающая температура быстро повышалась. Альфа съехала с крыши и плюхнулась на влажные брёвна. Стало жарко, снег окончательно растаял и превратился в тонкий слой воды. Ещё не восстановив моторику, Альфа разделась донага.
  Она пощупала землю и не поверила ни глазам, ни искаженным ощущениям: по щиколотку в тёплой воде, она стояла на сплошной бетонной плите.
  Вода тем временем начала быстро испаряться, создавая плотную, непроницаемую туманную стену. Альфа попятилась и вошла в дом, где было сыро и неприятно, по стенам струилась вода ржавого цвета. Она присела на шершавую табуретку, оцарапав ягодицы, и задумалась.
  Туман рассеялся так же быстро, как и образовался. Альфа снова держала в руках петлю, когда свет за окном приобрёл багряный оттенок и послышался странный монотонный гул. Она заинтересовалась и вышла из домика на потрескавшийся горячий бетон.
  Последнее, что она увидела - гигантская огненная стена, неумолимо приближающаяся к ней. Стена закрывала собой небосвод и была бесконечно растянута в обе стороны. Она рокотала и гремела, быстро сокращая расстояние.
  Альфа округлила глаза и опустила руки, прошептав:
  - Нет...
  Её голубые глаза лопнули, жидкий волос скрутился и запёкся, кожа мгновенно покрылась коркой, и тут же обуглилась. Огненная буря, не зная преград и замедления, пронеслась дальше, оставив по себе абсолютное ничего.
  Мозг и сознание Альфы рассыпались. Полное расторможение, совершенный хаос. Каждый нейрон её коры и подкорковых ядер стал сам себе начальником и подчинённым. Большая часть мозга, сорвавшись с цепи, заорала во всю мощь: каждая клетка кричала сама на себя и на соседей и отвечала криком на крик...
  Тельце, подчиняясь неверным командам мозга, принялось извиваться и труситься, со рта шла пена, а глаза закатились. Фрактал, получивший сообщение, точно и оперативно проследовав инструкциям, тяжело ворвался в палату - и бросился к кровати, на котором умирала Альфа. Потея и задыхаясь, он схватил хрупкое извивающееся и понёс в коридор, моля у неизвестных б-гов о помощи и милосердия.
  Состояние Альфы казалось припадком, потому в послеоперационном отделении решили опираться на симптоматику, не зная причин. Её накачали успокоительными, миорелаксантами и антиперетиками, и это несколько помогло и было даже правильно. Пока она бессознательно молчала, ей выбили очередь на функциональную МРТ.
  Возвратившийся после ночной смены обезличенный томографом невролог испугал тёплую жену своей уставшей растерянностью. На вопросы он отвечал кратко, бессистемно. Он был озадачен и совсем не в настроении.
  - Эта пациентка, она совсем ребёнок, по сути. Мы дали ей коктейль успокоительного, но мозг... Словно в разгар приступа, которого и у эпилептиков-то не бывает. Ни одного регулятора, полное расторможение. А такое тельце...
  - И что, любимый? - интересовалась тут же сонная жена.
  - Ничего, мелочи, - и невролог спокойно засыпал, размышляя пошло.
  Альфа была нестабильна, её, дрожащую, перевели в реанимацию, и в тот же день от безысходности подключили к системе искусственного жизнеобеспечения. Её тело не могло поддерживаться, а мозг грыз сам себя; ему не было дела до дыхания, сердечного ритма или очистки крови от метаболитов. Фактически, Альфа уже была мертва.
  
  10. Неестественный отбор
  
  В комнате расплескался чистый свет, а посреди - вибрировал колоссальный янтарного окраса шар из фосфолипидов, сдерживаемый неизвестной наукой. Альфа не смела дотронуться до шара, но хищное любопытство съедало всю её без остатка. Шар покрылся волнами, а свет отовсюду потускнел с частотой в три герца.
  - Спрашивай! - загремел изнутри страшный голос, но Альфа только сжалась от него, не испугавшись.
  - Ты бог? - робко спросила девушка и прикрыла розовые губы ладошкой.
  - Я - бог!
  - Ты - свет? - откусывая ноготь, прошептала Альфа, и побледнела даже глазами.
  - Я - жир! - пуще прежнего неистовал голос, а по шару пошла недовольная крупная рябь. - Спрашивай, зачем явилась!
  - Боже, - обратилась напрямую Альфа, - почему у человека нет естественного отбора, а породы мы боимся растить?
  - Правильный вопрос, Альфа, требует ложного ответа. Ты ещё не существуешь, а уже справляешься о будущем, и это хорошо. Будут не породы, а нечто большее, будет чистый человек, новый и разумный. А неестественный отбор естественен, потому что такова физика реальности, что ты разделяешь с остальными отсталыми элементами. Всё к тому стремилось, и будет только ускоряться. Никакие сложные катаклизмы не собьют теперь единственный курс, определившийся ещё в обезьянах или амёбе. Вы научитесь выращивать новых искусственно, организовывать материю по необходимости и подымать из земли разложившееся, зачнёте в ДНК и металле будущее для неосвоенных планет, и хотя обезьяний облик не сохранится за ненадобностью, мысль будет существовать в гармонии со Вселенной. Первый ковчег с витрифицированными эмбрионами отправится на Кеплер-22b или что-то похожее, когда ты будешь окончательно мертва, - определив Альфу, бог раздобрел и стал темнеть.
  - Я буду жить вечно, как и ты, - напомнила Альфа.
  Жирные капли забарабанили брызгами на пол: бог истекал, но не уменьшался в размере.
  - Ты истлеешь, а искусственный разум зачнёт организацию ДНК далеко от руин твоей цивилизации.
  - Бог, но я не хочу умирать.
  - Никто не хочет. Это второй тебе ответ. Неестественный отбор естественен, поскольку ваши желания той же природы, что и остальное. Разрушая, вы создаёте. Уничтожая себя, даёте старт лучшему.
  Пока бог вибрировал, к босым ногам Альфы подобрался жир, похожий на растительное масло, и смочил аккуратные пальчики без признаков инфекции или грибка. Она вскрикнула от холодного удивления, поскользнулась и шлёпнулась на пол, ушибая нежные ткани. Альфа испуганно посмотрела на шар и затряслась, а тело выработало жидкость.
  - Не бойся, Альфа, - успокоил бог, - теперь ты умрёшь, как умирают люди, как умрут все перед моим лицом, когда наступит счастливый час для человечества. Тебя не станет навсегда, а мимолётное сознание потеряет уникальность и окончательно померкнет.
  - Но кто тебе дал такое исключительное право? - руки Альфы разъезжались, не зная сцепления; она падала всякий раз, как пыталась встать, и билась затылком о смоченный жиром пол с глухим звуком, пока жир продолжал прибывать и наполнять комнату.
  - Аз есмь Альфа и Омега, я есть бог! А поскольку ты тоже Альфа, то в тебе есть частичка меня, и после смерти ты растворишься во мне, став, например, арахидоновой кислотой, как прежние. Ничего не бойся.
  Альфа паниковала и боролась за жизнь, но жир уже мешал говорить, затекая в рот отвратительной жижей, а хоть на миллиметр приподняться или развернуться не было возможности. Выплёвывая тошнотворную массу, в порыве исступления Альфа закричала богу:
  - Ты ничего не забыл?!
  Бог на секунду прекратил вибрировать, а затем с удовольствием завибрировал в два раза интенсивнее:
  - Ах. Да. Я люблю тебя.
  Поскольку плотность худосочного тела Альфы, лишенного всяческой жировой прокладки и воздушных камер, оказалась значительно больше плотности божественного жира, то Альфа не сумела ни защититься, ни всплыть с пола, когда жир залил ноздри и заполнил лёгкие, желудок и пищевод, проник в кишечник и во влагалище, в матку и мочевой пузырь.
  Альфа ещё что-то соображала, когда жир полностью укрыл её, поднимаясь по стенам до потолка, и уже ничего не думала, когда от удушья окончательно умерла, оставшись скользким комочком на самом дне, перед самым богом.
  
  11. Трип
  
  Остроконечный череп Дельты окутывал мягкий полумрак, разрезаемый оранжевым кончиком сигареты. Она внимательно следила слезящимися склерами за лежащей у подножья кровати Альфой и потрескивала сгорающей бумагой. Альфа стонала и двигалась с очевидным усилием, и когда наконец рассмотрела Дельту, сложившуюся по-турецки на очертаниях матраца, то испугалась. Тёмные глаза Дельты блестели в сумраке и отражали огонёк, она смотрела на Альфу свысока и с презрением. Затянувшись и выпустив в сторону завешенного тряпками окна струю сизого дыма, Дельта резко обернулась к Альфе и скорчила гримасу отвращения:
  - Чего ты хотела, Альфа? Ты добилась, чего хотела? А чего добивалась? - тихо, но с преодолимым напряжением пригвоздила она Альфу ближе к потёртому коврику. - Счастья? Ты счастлива, Альфа? Ты ощущаешь себя счастливой? Скольких людей ты сделала счастливыми, Альфа? - на её лбу вздулась толстая вена, Дельта быстро вытолкнула воздух из лёгких и помотала головой, рассыпая грязные волосы по бледному лицу.
  - Тебя здесь нет, - догадалась Альфа.
  - Во-первых, я есть, - оборвала Дельта,- а во-вторых, где же ты, по-твоему, находишься?
  - Это ненастоящее, плод моего воображения, ты - мой сон, мой непрекращающийся кошмар...
  - Ты так полагаешь? - хмыкнула Дельта и уперлась шершавой пяткой Альфе в плечо, не позволяя ей подняться. - Что же, прочно тебя накрыло; твое путешествие, я смотрю, пока ничем не завершилось. Как бы там ни было, ты не ответила на мой вопрос: ты счастлива?
  - Какая к черту разница?! И прекрати дымить на меня, этот чертов запах... Меня от него мутит!
  - Вот как? Значит, от дыма тебя мутит! - Дельта намеренно распустила легкие Альфе в лицо и гадко заулыбалась. - А может, тебе нездоровится от тяжелой химической пакости, которой ты забила себе желудок и сосуды? Уж если я твоя фантазия, заставь меня выбросить сигарету или хотя бы, для начала, подними свое худосочное филе с пола! Ну же, - сошла на крик Дельта, - встань, расслабленная!
  Альфа лениво отмахнулась и осмотрелась по сторонам, но ничего толком не увидела. В одном из углов небольшой комнаты по стенам распластался густой смолянистый мрак - манящая тьма и ничто. Перед глазами Альфы шаталась костлявая нога любовницы от которой пахло гнилыми персиками и плотная простыня с грязными разводами и дырами.
  - Где я? - она начала пробуждаться.
  - Надо же, тучи над нашим рыхлым мозгом рассеиваются... Скажи-ка, ты чувствуешь сейчас себя счастливой? Ты действительно убеждена, что счастливая?
  - Отстань, - Альфа сделала отличную попытку приподняться хотя бы на колено, но не преуспела.
  - Чего ты ко мне прилипла?
  - Потому что, Альфа, это конец, и мне страх как охота расставить все точки над ё, ты измучила меня своими кровожадными галлюцинациями и фантазиями и, поверь, я имею полное право на сладкий отыгрыш. Я ухожу, Альфа, с разбитой душой, но мне важно знать, получила ли ты удовлетворение?
  - Я не знаю...
  - Я тебя правильно поняла, ты не знаешь, счастлива ли ты? - Дельта докурила сигарету и щелчком отправила тлеющий окурок во тьму.
  - Дельта, милая, я не знаю... Я очень необычно себя сейчас чувствую, словно я умерла и растворилась в реальности над распластанным телом. Спасибо, что не куришь, но убери, пожалуйста, ноги... Когда ты их последний раз мыла?
  - Я не обязана помнить такие вещи, - хмыкнула Дельта, прижимая Альфу пятками к полу, - Я же, судя по твоим рассказам, вообще ничего не должна помнить! У меня же ушиб мозга, открытая черепно-мозговая травма и это на фоне, не забывай, развивающейся беременности! Кажется, именно так ты помнишь, да?
  - Я не знаю! - закричала Альфа, слабо расталкивая жилистые ноги. - Все перепуталось, я не уверена... Это же бред какой-то!
  - О, не отчаивайся, я тебе помогу! Ты уже часа три бормочешь отборную ерунду, и все никак не угомонишься. Ты убивец невиновных и выдающийся заграничный ученый, практически женское воплощение Роскольникова, осовремененное, безнаказанное и более примитивное. Возможно, никого ты и не травмировала, а только нафантазировала всякое, но ты нездоровая, у тебя психопатия, усугубленная тяжелой химией...
  Альфа из-под немытой ступни пристально рассматривала силуэт, шатающийся в кресле-качалке напротив кровати. Силуэт нетерпеливо чиркнул спичкой и закурил, выделив свое бледное измученное лицо из полумрака. Альфа вновь скривилась, испытывая непонятное чувство отвращения, и уже раскрыла рот, но ее окликнул знакомый голос из-за спины, тихий и журчащий:
  - Ты думаешь, - спросила Мнимая Единица, указывая ладонью на брата в кресле, - Ноль тоже сумасшедший, как и ты?
  Альфа вытаращила глаза, скосив их на бок, а Дельта, вспыхнув, подобралась и яростно ухватила Альфу за ворот, наискось выворачивая ей шею:
  - А вот это, - процедила она, - это уже галлюцинация! Не обращай на нее внимания, игнорируй, слышишь?!
  - Он всегда был таким живым, любил жизнь, улыбался... Разве мог он? Разве бывает так, чтоб гробить то, что больше всего на свете любишь?
  - Я не знаю, Мнимая Единица... У меня паутинная оболочка распухла и думать мешает...
  - Ну вот опять... - охнула Дельта и грубо оттолкнула Альфу от себя, помяв пальцами ног ее губы. - Г-споди, да сколько же еще времени это может продолжаться? Я устала, Альфа! Как же это невыносимо. Я ненавижу тебя! Тебе нужно существенное лечение. Ну когда, когда, - она вскинула подбородок к ветхому потолку, - когда это прекратится?
  - Вы для меня всегда были загадкой, Мнимая Единица, я не могла понять вашей единой связи, ваша любовь - самое прочное, что доводилось видеть мне. Вы - одно целое, и я никогда не испытывала ничего подобного, ни с кем. Хотя я всю дорогу искала...
  - Наверное, это так, - тихо повторила Мнимая Единица, - мы обречены изначально. Каждый из нас. Ноль это понял, а я - нет, я не успела. А ты, Альфа, ты видела руины, сгнивших детей и одичавших выживших? Кровь, безмолвное отчаяние и прах рассыпавшихся зданий, скрипящий на не чищенных зубах?
  - Да, я там была. И крепко помню запах гниющей человеческой плоти. Я чувствую теперь его даже там, где ничто не гниет. Вот как сейчас, наверно.
  - Это все ты, Альфа, - строго доложила Дельта, - ты и гниешь вся. Начала с головы, как рыба, а продолжишь хвостом, как сперматозоид...
  - Но как он жив? - не поняла Альфа. - Он же... Да и потом, я видела твой траур, а так не случается.
  - Иногда, - с глупой улыбкой завела Мнимая Единица, - ты не умираешь, даже если впускаешь пулю в голову и навылет. Здесь многое зависит от малого и, наверное, наоборот.
  Мнимая Единица раздвинула занавески, выпустившие в полумрак струи переливающейся пыли. Ноль с неодобрением поглядел на сестру и с яростью - на Альфу. Выглядел он хуже, чем обычно, а на неровно выбритой голове лежала влажная повязка, в свободной от гаснущей сигареты руке он судорожно сжимал потертый пистолет Макарова. И Альфа отчего-то вздрогнула.
  - Ба! Да тут целый промискуитет собрался, настоящая оргия! Гляди, Альфа, сколько роскошных людей объединили твое тесные гениталии! - Алгоритм вежливо наклонил голову в сторону жены, но та игнорировала. - Здорово, что я приглашен; такие собрания грешно даже и пропускать, весьма польщен!
  - Ты! - Альфу мигом бросило в жар, так, что она даже сумела приподняться, распластав щеку по зловонной простыне у лодыжек Дельты, в голове кружилось и мысленный хоровод сбивал слова с ровного пути. - Это все из-за тебя я такая, и ты виноват! Как же не добралась я до тебя, пока была возможность растереть!
  Дельта и Мнимая Единица вскинулись от неожиданности, и обе, вкладывая противоположное, спросили одно:
  - С кем ты разговариваешь?
  - А ты, - накинулась Альфа на Дельту, бодая ее ногу слабым лбом, - как ты посмела с этой мразью?! Как могла ты, зная, что он... Со мной... Ты предала меня? - чуть-чуть драматично заключила Альфа.
  Но Алгоритм развеселился пуще предыдущего, что и захохотал, как мог, показывая пальцем на красную Альфу.
  - Нет уж, родная, ты точно не экзистенциалист!
  - Экзистенциалист? - она ругалась в черную стену. - Да ты и слов таких знать не можешь, все твое образование - деньги родителей, лень и телевизор!
  - О! - замахал на нее руками Алгоритм. - Я-то, может, и не знаю, может, я и трус и даже в некотором смысле мразь, но я честен с тобой, Альфа, а вот ты с собой - нет. Возможно, тебе стоит прислушаться к моей обожаемой женушке? Как же возможно, чтобы я знал, чего знать не могу, но знаю, известное тебе? Вот так загадка, а?
  - Ты - это я, - как-то естественно вырвалось у Альфы.
  - Ой, - хихикнул Алгоритм, - это не совсем так, ты это ты, а я, возможно, в высшей степени приятное воспоминание.
  - Альфа, тебе видится? - забеспокоилась Мнимая Единица.
  Дельта же без слов ущипнула любовницу за предплечье, оставив синяк, но Альфа того не прочувствовала.
  - Ох, если бы тогда... Это ты был пьян, но не я...
  - Правда? Да брось это, Альфа, грязного человека не отмыть, а чистого - не замызгать. А хотя, послушай, я тебе твою же идею верну: все люди, любого вероисповедания, расы и возраста - шлюхи. Несчастные такие продажные обезьяны, не знающие примирения и покоя. Вопрос стоит только за ценой. Вот ты во сколько себя оцениваешь? Свое здоровье и благосостояние? Во сколько оценишь отсутствие боли?
  - Есть еще один тип людей - трупы.
  - Неправильный ответ, Альфа, - Алгоритм и не слушал вовсе. - Ты не приемлешь боль, а потому...
  - Употребляешь всякое, - резко закончила Дельта.
  - Вы в сговоре? - Альфа разом обмякла. - Вы нарочно добиваетесь моего сумасшествия? Но зачем? В чем ваша итоговая цель?
  Дельте этот пассаж очень не приглянулся:
  - Да куда уж дальше, святая простота! Твои побасенки - прочнее любого шизофазического бреда и, главное, не имеют противоречий! Ты хоть что-то из прошлого помнишь наверно? Не путаясь, не перевирая?
  - Да, - осклабилась Альфа, - неизгладимо помню, как этот вот насиловал меня своим мягким и немытым, а потом боялся весь час, что даже и робкий со мной стал. И тебя, пока я была не в здравии, совратил тусклым богатством и наследством.
  - Было ли это? - строго заинтересовалась Дельта, будто бы впервые.
  - Альфа, - со страданием попросила Мнимая Единица, нежно поцеловав ее в макушку и подтягивая над кроватью, чтобы та смогла опереться на локти, - давай, я тебе помогу...
  - Да как же ж не было? - возмутился Алгоритм. - Все было, в точности, как ты говоришь, но и я был глуп, а умнеть потом начал. А вот что если симпатична ты мне была при всей убогости своей, а выразить как я и не знал, да и дружков названных жуть как боялся? И теперь продолжаю бояться, но уже родителей.
  - Какой же, однако, действенный способ у тебя выражения. И что мне с признанием твоим неприятным делать-то прикажешь? Неужели простить, вникнуть, поцеловать и отпустить? - по-прежнему она общалась со стеной под пристальным взглядом Дельты, Алгоритм ухмылялся ей за спиной.
  - А знаешь ли ты, сколько кошмарных снов мне с тех пор наснилось? Как что-то еще хорошее во мне скоро очерствело и отмерло. И как я сожалела, что не отыскала в себе внутренний отпор - спасительный росчерк металла по твоей избалованной шее?
  - А я того, быть может, и просил бы, росчерка твоего, и именно твоего, но потом оно переменилось на обратное. Отец пожурил меня, конечно, как узнал, но потом все же убаюкал, утешил, а затем и с твоим договор определил. Мне жутко было, но я смирился и больше тебе внимать стал. Но ты сбежала поначалу, а как воротилась - растворилась в своих этих бесконечных нищих и убогих, пока я наживал имя и приданое.
  - Как с моим?! - взорвалась Альфа, будто в один миг вспыхнули десять мегатонн тринитротолуола.
  - Альфа, звездочка моя, - елейно растянулся в улыбке Алгоритм, - так ты же все досконально знала, помнишь? Я - проекция, воспоминание, а ты - пытаешь подняться на ноги и мучительно соображаешь. Ты потому и ненавидела меня жестче, и отца оставила, и свои детские протесты, да вот, хотя бы, и с моей супругой, принялась распространять и колоть родных. Тебя же предали и оставили все и никогошеньки не осталось, только шрамы и кровоточащие рытвины...
  Альфа насупилась, а глаза покраснели, неспособные выжать жидкость.
  - И вот тут, - как-то непомерно серьезно сбросил Алгоритм, - тут ты должна была подняться, - Альфа действительно шатко поднялась под уничижительным взглядом Дельта-глаз, - потому как, - в том же ключе продолжил ее мучитель, - у тебя оставалась ты сама, твой мозг и не планировал отказываться от тебя, он пытался (да и пытается, чего уж) помочь тебе, твое тело функционировало должно, а наш неприятный инцидент не возымел негативных физиологических изменений... Но - нет. Ты выбрала забытье, путь саморазрушения и загубила без малого с десяток жизней, включая и свою. И не создала жизни новой, хотя неуклонно скатываешься к границе обезображенных ооцитов, и времени у тебя уже и наверняка нет. Так вот скажи мне теперь, моя была вина в том, что ты не поднялась, а рассыпалась? А что, если б не я, а другой сильный импульс? Тот же результат. И меня ли ты ненавидела после своего несчастного детства? Со мной ли ты боролась, ощущая слабость и безнаказанность обидчиков? Ты счастлива сейчас, Альфа? Ты убийца, Альфа, ты попрала человеческие жизни. Счастлива ли ты?
  - Что? - будто бы окончательно пробудилась она. Дельта по-прежнему смотрела на нее вопросительно:
  - Я жду ответа, и пока что ты к нему не добралась...
  - Да иди ты к черту! Все, все вы идите! - обернулась Альфа, разгоняя знакомых руками.
  - А что же, я, пожалуй, и пойду... - Алгоритм с отвращением посмотрел на пистолет в одеревеневшей руке Ноля. - От грешка, как говорится, подальше. Знаешь, я ощущаю почему-то угрозу от этого плетеного кресла, будто что-то омерзительное случилось в том месте... Вполне возможно, моя пташка, что нынешняя сцена - не совсем уже и бред с элементами реальности. Очень даже может быть совсем наоборот. Декорации тебе знакомы, - он артистично указал на шторы и кровать с немигающей Дельтой, - это твоя пустынная квартира. Персонажи... Ну да каждый из нас что-то занял в твоей вместительной головке. Вопрос только во времени. Когда это происходило? Или происходит сейчас? Не случайно же все твои призраки собрались воедино! Хотя кого-то, конечно же, по обыкновению не хватает, да этих-то и не было тут никогда. Да, удалюсь-ка и я, как и обещал, тебе трудно, я погляжу. Думай, Альфа, головушкой думай, а не чреслами!
  У Альфы подкосились ноги и она вновь свалилась рядом с Дельтой, подняв в прозрачный воздух пыль. Дельта разозлилась и силой столкнула Альфу обратно на пол. Падая, Альфа сбила локоть к синяк, оторвавшись от брата, к ней бросилась Мнимая Единица, обняла и стала нашептывать что-то нежное, дуя в макушку. Алгоритма нигде не было.
  - Проклятие, - застонала Альфа, - этот шут прав, одновременное воспроизведение дурного опыта в разном прошлом...
  - Что за ахинею ты, разбей тебя паралич, несешь? - разошлась на катушку Дельта, - Какое бесовское воспроизведение?!
  - Ты ведь сейчас, правда? - задумчиво обратилась к ней Альфа и, не дожидаясь ответа, развернулась прямо Мнимой Единице в шею: - А ты была до этого, ты в прошлом...
  У невозмутимой Мнимой Единицы глаза округлились, выказывая некоторое изумление:
  - Альфа, - она крепко сжала ее запястье, помогая, словно неразговорчивому дитю, сохранять равновесие сидя, - с братом случалось такое, ты дезориентирована, это пройдет, я дам тебе сейчас галоперидола немного - и все обретет форму и твердость. Просто подожди меня здесь секунду или пару минут. Ноль, - обратилась Мнимая Единица к перебинтованному брату, - перестань пугать Альфу своей угрюмостью, постереги ее для меня, я вернусь через мгновение.
  Мнимая Единица легко снялась с места и исчезла у Альфы за спиной, тихо стукнув какой-то дверью. У Дельты тряслись руки, а в глазах стояли крупные капли физиологического раствора:
  - Альфа, - едва сдерживалась она, и каждое ее слово искажало ее кроличье личико гримасой внутренней борьбы, - Я клянусь тебе всем святым, что осталось на этой планете и между нами, я клянусь тебе, что если ты не придешь в себя, то больше никогда меня не увидишь, ты понимаешь меня, Альфа? Я заключу тебя дом скорби, где ты проведешь остаток своего существования в своем страшном мирке... - она с трудом закурила, оставив в пачке пару смятых сигарет. - Ты не оставляешь мне выбора, Альфа. Пойми же ты, что я к тебе неравнодушна!
  Позади раздался непривычный скрип, обрадовавший вдруг Альфу, - вернулась Мнимая Единица с парой таблеток галоперидола... Но - нет. Поднялся с кресла осунувшийся Ноль и пошаркал, едва держась на ногах, пару шагов. Не мигая и сохраняя твердость только в воспаленном взгляде, он медленно обошел кушетку и стал у Дельты за спиной, упершись черными точками в Альфу.
  - Ноль... - обеспокоилась почему-то Альфа. - Дельта, не двигайся, пожалуйста, не делай резких движений... Что ты собираешься делать? - обратилась она к раненому ребенку, но ответила Дельта:
  - Я собираюсь уйти, с меня достаточно этого спектакля - я сделала все, что могла, если не больше... Ты уже не человек, но овощ...
  Ноль с усилием передернул затвор пистолета Макарова и направил Дельте в затылок. Альфа впервые в жизни перепугалась за кого-то постороннего:
  - Ноль! - сорвалась она. - Положи пистолет, что ты, черт тебя возьми, вытворяешь?! Какое право имеешь?
  Дельта, рассмотрев испуг Альфы за наркотическим туманом, забеспокоилась и обернулась. В этот момент Ноль нажал на спусковой крючок: боек наколол капсюль, вызывая быструю химическую реакцию, смесь раскаленных газов вытолкнула свинцовую пулю со скоростью в триста пятнадцать метров в секунду - и пуля устремилась в кость и плоть...
  - Нет! - только и успела взвизгнуть Альфа и тут же зажмурилась - теплые брызги крови, мозгового вещества и костяной стружки равномерно покрыли лицо и волосы Альфы.
  - Нет... - рыдала Альфа, рухнув на пол, ощущая во рту металлический вкус крови, а в носу - едкий запах порохового дыма.
  И тут в ее голове с грохотом рухнула перегородка - пыльная каменная стена, ограждавшая сознание от действительности. В зашторенной комнате не было Ноля, Мнимой Единицы и Алгоритма... Дельта сидела на кровати и спокойно смотрела на сохнущие щеки Альфы, не дымя и не умирая.
  - Дельта, - тихо произнесла биолог.
  - Все же пришла в себя... - усмехнулась подруга. - Напугала ты меня, как дьявол грешника.
  - Дельта! - Альфа тяжело подтянулась к кровати и рухнула на любовницу, обессиленно ее обнимая, вдыхая жир немытых волос и пыль немытой кожи.
  - Альфа, я об этом очень серьезно: ты вымотала меня, я больше не способна выдерживать твои нервные эксперименты и животные измены. Нам следует разбежаться, пока еще не слишком поздно.
  - Почему? Почему между нами все неказисто и больно?
  - Потому что простые истории - самые лучшие, Альфа, как у Линча, а наша - совсем непроста и извилиста, потому и плохо. Ты появилась в столь запутанный период жизни меня, словом, мне было вовсе безразлично, кого любить, а тебе - безразлично, кого не любить... Да, - коротко определила Дельта, голос ее переменился, стал ниже. - Ты психопатка, твой мозг по собственному желанию производит искаженные эмоции. Ты умершая актриса, плохо отыгравшая роль человека. Ты не способна любить, Альфа, как только твой 'любимый' пропадает из поля зрения, из тебя выветривается всякая память о нем и эмоциях к нему - и тут же ты переключаешься на новый объект. Ты не можешь зацепиться, заякориться. Ты трясешься в вечном движении, словно жид.
  Альфа покрепче обняла любовницу и спокойно держала ответ:
  - Ты не мой доктор, чтобы закапываться в вещество, и ты не права: мои эмоции неподдельны, хоть и кратковременны. Я сохраняла верность, пока было терпимо, а потом я решилась сделать шаг - и многое усугубилось, спуталось. Но вряд ли это имеет хоть какое-нибудь значение...
  - Видишь, мы два года терлись друг о дружку, и я думала, что у тебя голубые глаза...
  - У меня голубые глаза, - убедила Альфа.
  - Нет, Альфа... Я только сейчас увидела эти бесовские вкрапления коричневого вокруг зрачка. Мы всегда были невнимательны, нам не требовалась близость. Это было ошибочно.
  Песочные волосы Мнимой Единицы защекотали у Альфы в носу, она прикоснулась губами к пожирневшему козелку Альфы и с досадой прошептала:
  - Ты не можешь хранить верность, даже себе. Ты будешь изменять и меняться. Это неизбежно.
  Альфа в ужасе отстранилась, рассматривая землянистое лицо химеры - помеси ее нелюбимых возлюбленных и ее самой. На секунду гримаса химеры полностью оформилось в Дельту и самодовольно улыбнулась, показав кровоточащие десна.
  - Тебя здесь тоже нету! - ахнула Альфа, мучительно возвращаясь в себя.
  Дельты не было. Чернота, медленно выползающая из угла, заняла уже половину комнаты.
  - Что происходит? - жалобно спросила Альфа у самой себя.
  - Подобьем итоги, - раздался рядом неприятный скрипучий голос. - С самого своего облачного детства, ты наступила на тропинку последовательного саморазрушения, которое из твоей больной головки растянулось пятнистым пакетом на целую планету, задев каждого ее несчастного обитателя. Ты убивала от скуки и расщепляла крепкие союзы от злости и беспомощности. Вирус корректно трансдуцировал нервную ткань, синаптическая концентрация дофамина увеличилась многократно, безо всякой угрозы истощения... Факторы роста с избытком залепили проплешины, освежая нейронную сеть неупорядоченными опухолями... Двое неглупых людей, одержимых алкоголем, сконструировали прекрасный вирус счастья, совместно проморгав базовые принципы деликатности и умеренности...
  - Да. Теперь я все поняла.
  Эпсилон стоял у кромки тьмы, сложив руки на впавшей груди, от чего его непропорциональная голова казалась еще больше и внушительнее, едва удерживаясь на хрупкой шее.
  - Так вот, ответь мне теперь, Альфа: ты счастлива? - озадачил Эпсилон, протягивая Альфе пластиковый шприц с содержимым в раскрытой ладони.
  - Нет, - наконец согласилась она на ответ, забирая шприц ближе к родным сосудам: - Я несчастна.
  
  И темень целиком проглотила ее.
  
  12. Нечто
  
  Будучи заурядной диссипативной системой, мозг, пребывая в абсолютном хаосе под воздействием внутреннего и внешнего, начал несколько самоорганизовываться. Собираясь и агрегируя по крупицам, мозг кое-как ткал новый интерфейс взаимодействия с окружающей действительностью из осколков памяти и сгоревшей в дофаминовом урагане органической личности. Получалось у него скверно - конечный результат был глиняным монстром, слепленным из чужеродных частей, или лоскутным одеялом, но не полноценной автономной единицей. Грубые детали сглаживались с каждым новым циклом проработки, лишнее - выпирающее - отсекалось, недостающие - заполнялось случайным. После нескольких этапов корректировки и отладки, монстр был готов к пробуждению.
  Когда то, что было Альфой, открыло фиалковые глаза, подёрнутые красным и спёкшимся, у него не было ни личности, ни памяти, ни чувств, ни беспокойства. Только поток данных, вяло облекаемых в забытые образы и знаки. Пространственная ориентация была полностью разрушена, голова кружилась, а желудок выворачивало наизнанку. Пробудившееся существо не могло определить координаты, для него не существовало верха и низа, ближе и дальше - всё представлялось пёстрой кашей из наслоившихся плоских многоугольников.
  - Понятно, - подумало существо и закрыло глаза. Оно попыталось восстановить прежнюю картину мира в воображении, но оттуда доносилась тишина. Ни образов, ни воспоминаний.
  - Чувство тела, - тело оно действительно чувствовало. Чувствовало, как медленно билось сердце, как воздух постепенно просачивается через что-то, застрявшее в горле, чувствовало, что у него есть конечности, спина и абстрактная голова, но оно не имело не малейшего понятия, в какой плоскости находится. Оно знало, что может управлять руками, и даже знало, как именно, но не знало, в каком направлении и с какой силой. Во внутреннем взгляде у тела не было единства и формы. Оно существовало, но было всё тем же набором миллионов плоских многоугольников.
  - Работа... О-о... Взрыв, - словно за что-то зацепившись, за что-то знакомое, существо начало упорядочивать многоугольники согласно ощущениям. Постепенно проявились понятия верха и низа, механически выуженные из повреждённой памяти, но пока что не несущие чего-то важного и недостающего.
  Оно снова открыло глаза и увидело ту же нелепую картину, но на этот раз появились какие-то закономерности, паттерны: хаос медленно начал приобретать очертания.
  - Что это? - существу понадобилось некоторое время, чтобы расшифровать и упорядочить новые неприятные раздражители. Оно поняло, наконец, что что-то внешнее пытается с ним взаимодействовать и назойливо колеблет барабанные перепонки.
  Оно вслушалось, но ничего не поняло.
  Бросив бесполезные попытки, существо сосредоточилось на зрительном восприятии, и тут ему усмехнулась удача: картина внешнего мира преобразилась, вызывая очередной приступ головокружения и тошноты, - она стала псевдотрёхмерной, будто гравюра, состоящая из бесконечно пересекающихся плоскостей и линий, не образующих ни одной знакомой или трёхмерной формы. В какой-то стороне груда треугольников и параллелограммов внезапно рассыпалась и тут же собралась в увеличенном виде, заслоняя обзор, и вновь дробясь на миллионы мельчайших плоскостей. Груда неестественно колебалась и трепетала.
  Существо догадалось посмотреть на свои конечности, будучи прочно убеждённым, что конечности эти у него где-то находятся: с немыслимым трудом оно пошевелило тем, что в его представлении было рукой, опасаясь, что она оторвется или потянет куда-то в сторону. Как только оно пошевелилось - ковёр из плоскостей где-то (оно не могло определить, где) в поле зрения пришёл в движение и начал перестраиваться, и достиг покоя только тогда, когда существо перестало представлять и мучить руку. Оно задумчиво закрыло глаза.
  - Понятно, - рассудило оно, - мозг не функционирует должным образом. Можно смотреть, но не видеть. Слишком много повреждений. Нужно работать. Вспоминать. Груда треугольников, заслонивших остальное, - это что-то движущееся. Возможно, человек, как я.
  Оно снова прислушалось. Раздражающие звуки не прекращались, но и в них со временем обнаружилась некоторая закономерность, такт. Существо напряглось, перед мысленным взором начали вспыхивать непонятные образы, плоские знаки, складываясь в линейки и строки, затем пришло искаженное понимание:
  - Хлмбтвноа? Кргнтфффйсщз, лд жзщгнтпц вщчыждкц! Жз? Ж з?!
  - Понятно, - заключило существо. - Можно различить интонации. Вероятно, некорректно. Прогресс. Верное направление. Необходимо продолжать.
  Существо попробовало напрячь связки для ответа, но ему мешали трубки. Сосредоточив на пластике внимание, существу удалось, наконец-таки, с трудом справиться с понятием трёхмерности. Это был потрясающий, революционный скачок вперёд. Это был прорыв, и мозг жадно набросился на свеженькое. Плоскости стали быстро образовывать примитивные объёмные фигуры, пёстрые и нелепые.
  Снедаемое любопытством и жаждой данных, существо снова попыталось рассмотреть окружение: оно находилось в пределах неправильного многоугольника, перегруженного многоугольниками поменьше и более сложной формы. Где-то около существа, хотя оно не могло определить, насколько близко или далеко, находился сложный, геометрически сводящий с ума, и разноцветный объект. Это было настолько немыслимое нагромождение линий и форм, что у существа разболелись виски, и оно прищурилось от боли, которая тоже давала определённую пищу для мозга. Объект пришёл в едва фиксируемое движение, и оно снова услышало неприятные звуки:
  - Сварпппсуыыу? Шшмйвкпп, Шшмйвкпп. Фхенвиивзсм млл, моовыы. Жз?
   - Понятно, - заключило существо. - Это определённо человек. Я тоже. Человек... Человек?
  Успокоившись неожиданным открытием, нашептанным перезапущенной памятью, существо уснуло и рассыпалось, исчезнув навсегда в абсолютном ничто, из которого прежде возникло.
  На собственную калибровку у мозга ушло ещё два дня, ему всячески мешали внешние ограничители вроде антипсихотиков. Но он в итоге справился, и даже начал постепенно подменять неоформленное ОНО на раздробленные куски Альфы.
  Альфа пробудилась в четыре утра, когда за окном закричали жуткие птицы. Она одиноко лежала в просторной, но тёмной палате. Руки были украшены катетерами и несколькими присосками, а из горла торчали неприятные трубки.
  Она пошевелилась и вытащила из горла всё мешающее, откашливаясь и отплёвываясь без слюны. Альфа мельком глянула на капельницу - отчётливо увидела все буквы и маркировку, но она не понимала их, буквы казались то ли неизвестными иероглифами, то ли рунами и их порядок смущал. Не задумываясь, Альфа вытащила из себя иглы и отлепила присоски, аппаратура жалобно запищала и замигала в ответ на её агрессивные действия. С неприятным чувством она вытянула тонкий катетер из уретры. Всё казалось Альфе чудным и неуместным, но при этом оно было ярким, сочным. Каждая грань была контрастной и чёткой, каждый запах - многогранным и существенным, каждый цвет - многокомпонентным и насыщенным.
  Она размяла занемевшие ноги и попыталась пошевелить пальчиками, с трудом ей это удалось. Ноги нестерпимо болели, будто из них недобрый садист выматывал каждую жилку, собирая в клубок для своего мутировавшего котёнка.
  - Никакого паралича, - удовлетворилась она про себя.
  Вбежала чернокожая медсестра с огромными глазищами, полными страха и красных прожилок. Увидев очнувшуюся пациентку, она подбежала к её кровати и нажала кнопку селектора, вызывая спящего врача или хоть кого-нибудь.
  - Тврагааю, пдшвшытк. Пжвзаыыяче! - нежно сказала она, указывая руками на кровать.
  - О чёрт! - выговорилась Альфа и крепко задумалась, последовав совету медсестры.
  Она наслаждалась звуками, и ей казалось, что она слышит буквально всё, вплоть до волосков, трущихся друг о дружку на её заросшей голове. Ей дико хотелось пить. Неспособная сказать что-либо, она ткнула пальцем в стакан на тумбе, стоящий рядом с пачкой открыток и вазой со свежими цветами, и указала на свой рот. Медсестра улыбнулась и через мгновение поднесла воду к сухим губам Альфы. Альфа пила и морщилась от жуткой боли в горле. Она была и не рада такому пробуждению, потому что тело, казалось, состояло только из болевых ощущений разной интенсивности и природы, а не из мяса с костьми.
  Зашёл заспанный доктор и встал у порога, как вкопанный.
  - Жзмны тцыо оюб? - обратился он к медсестре.
  - Ысчйгрона, - ответила женщина и очаровательно улыбнулась. Впрочем, улыбки Альфа не поняла, для неё это был чудной и бесполезный оскал, неуместная демонстрация желтых неровных зубов.
  Доктор вздохнул и с негодованием оглядел кровоточащие Альфа-руки, он указал медсестре сделать перевязку, а сам уселся рядом с Альфой и принялся снимать первостепенные показатели.
  Он задавал вопросы, которые Альфа не понимала и только рассеяно мотала головой.
  - Мжхвырдлъ? Вырдлъ?! - доктор сжал в руках её скулы и направил её взгляд на себя.
  Альфа тяжело и негодующе вздохнула. Она указала на свои уши, потом на рот доктора и раздосадовано покачала головой, на что доктор сделал глупость: он повысил голос.
  Альфа скривилась и молниеносно захлопнула доктора ладошкой. Сквозь боль и онемение она ощутила сухость и рельефность чужой кожи. Она чувствовала жесткие, едва пробивающиеся, волоски щетины и отмирающие, невидимые пластинки эпителия. Губы доктора также были сухими, будто покрытыми коркой, и горячими. Доктор опешил и деликатно отнял руку пациентки от себя, Альфа же снова закачала головой.
  - Бршднк... - прошептал доктор.
  Девушка бесцеремонно вырвала из рук доктора блокнот и карандаш, не размышляя, она вывела нетвёрдой рукой: "Я вас не понимаю".
  Лицо доктора неестественно вытянулось, он смотрел на нелепые каракули, разделённые, впрочем, словно заурядная человеческая письменность.
  - Что? - злорадствовала Альфа. - Непонятно, да? А мне каково, представь! Пригласи какого-нибудь невролога, а?
  Доктор убежал, но скоро вернулся с зевающим коллегой, жужжа тому на ухо и размахивая руками. Будто подслушав Альфа-мысли, он приволок невролога. Невролог внимательно выслушал коллегу и посмотрел записку, выведенную Альфой. Он многозначительно кивнул и присел рядом с пробудившейся пациенткой. Он проверил рефлексы Альфы, они оказались в порядке, затем осмотрел её голову и неудовлетворённо хмыкнул.
  Альфа тем временем опять жестами попросила у медсестры воды. Доктора переглянулись, а невролог оживился. Он сосредоточил свой взгляд где-то в глубинах себя, а потом, вытягивая из себя по частям, заговорил с Альфой на жестовом языке.
  В раскалывающейся голове у Альфы произошла вспышка. Она никогда не изучала жестовые языки, но из необъятного склада памяти в сознание посыпались образы и ассоциации. За несколько секунд она вспомнила таблицу жестов, виденную когда-то мельком в общественном транспорте, сопоставила её с многократными сурдопереводчиками, на которых она не обращала внимания, и de novo сотворила знание жестового языка. Это, к её удивлению и облегчению, помогло. Она всё же понимала, о чём говорит невролог.
  - Ты глухонемая? Ты меня понимаешь? - настойчиво спрашивал он.
  Альфа рассмеялась, несмотря на парализующую боль в горле, она начала различать эмоции и была в восторге, её затрусило в экстазе. Её мозг работал лучше, чем когда-либо в жизни. Его возможности казались безграничными. Шутка ли, он в какие-то мгновения изъял из осколков памяти и создал целый язык, адаптированный для сиюминутного общения. Видимо, память нуждалась в отладке, и была пока что недоступна полностью, но реагировала на сильные раздражители, особенно, эмоционально окрашенные. Её злила стена непонимания - и вот, она получила мощный инструмент для полноценного обмена информацией. Альфа задвигала слабыми руками, точно воспроизводя слова.
  - Я не глухонемая. У меня агнозия - она произнесла это слово по буквам. - Но это временно. Скоро я приду в себя. Где я и что со мной произошло?
  Невролог посмотрел на доктора, тот не верил своим глазам, и перебросился с ним парой слов.
  - Ты была в коме два месяца, сейчас ты в госпитале. Ты знаешь, как тебя зовут?
  - Наверное... я не уверена... - Альфа хотела сходу ответить на простой вопрос, но не смогла. Её имя предательски ускользало, хотя вертелось на языке и на кончиках пальцев.
  - Тебя зовут Граница... - начал невролог, но Альфа его жестом остановила:
  - Нет, это не моё имя, - ответила она, - меня зовут как-то по-другому... Моё имя - нечто большее, завершённое и окончательное.
  - Ты дезориентирована, это нормально. У тебя амнезия и...
  - Нет у меня амнезии, - опять прервала Альфа. - Это совсем другое. Два месяца? Это была вечность, наполненная болью. И сумасшествием, - подумав, добавила она. - Меня не было. Меня не стало. Но теперь я есть. И я лучше. Я живу здесь, а не там. И ты тут - напротив. Из мяса. И от тебя пахнет. Человеком. Здесь невероятный набор запахов. Здесь всё пахнет. Даже мраморный пол. Мрамор... Какое интересное слово... Что оно означает? Он пахнет химикатами и чьими-то отходами. Не моими. Да, я знаю. Это камень. У меня нет амнезии, видишь? Я всё помню. Нет. Не всё. Я не помню, кто я. Но это придёт. Я помню события. Разные. У меня нет амнезии. Это были не два месяца. Это были годы. Мне хочется говорить на всех языках одновременно, но ты не понимаешь меня, а я хочу изъясниться, и твоих слов недостаточно.
  - Понимаю, но...
  - Какая из реальностей реальна? - она с явным удовольствием ощупала скрипящий пластик под собой. - Как же приятно получать данные извне, а не изнутри. Тебе не понять. Это такой отдых! Никакого напряжения. Всё идёт извне. Звуки, запахи, образы. Мне нужно сдать анализы и пройти восстановление. Но меня можно выписывать.
  Невролог нервно засмеялся и запротестовал:
  - Ни в коем случае! Вас только на прошлой неделе отсоединили от искусственного жизнеобеспечения, вы будете наблюдаться здесь, пока мы не убедимся, что вы полностью восстановились. Возможно, - он замялся, - потребуется помощь психиатров. Вы пытались покончить собой.
  На Альфу почему-то накатила неподъёмная волна грусти, и воспалённые глаза покрыла плёнка слёз, которые по одной начали скатываться вниз, оставляя горячие влажные дорожки и боль.
  - Это неправда, - жестко начала жестикулировать она. - Я не пыталась покончить с собой. Это враньё. Ты ничего не знаешь. Меня отключили, - она всхлипнула, - почему меня отключили? Меня хотели убить?
  Невролог смутился и потупил взгляд. Он молчал. Терапевт сел на стул и отправил медсестру из палаты. Альфа посмотрела на мужчин, и что-то яростное вырвалось из неё.
  - Отвечай! - рявкнула она и чуть не потеряла сознание от боли. Её голос звучал неестественно, звонко и хрупко. Связки плохо слушались. Альфа схватилась за горло и захрипела, невролог тут же подал стакан с водой, и пациентка жадно его осушила, не думая о разбухающем мочевом пузыре.
  Мужчины были поражены, они, кажется, понимали её.
  - Ну надо же, - горько заключила она про себя, перестав пускать слёзы.
  Доктора перебросились парой слов на известном Альфе языке, но она не могла его вспомнить, и только зря напрягалась, что-то ускользало от неё. К ней обратился терапевт, его выговор был ужасен, он жутко коверкал слова, путал их местами и терялся во временах:
  - Граница, вы, - начал он, - переживала нет... Как это... У нас лечить ты. Голова. Вещества в голова. Проблема была есть. Понимать ты меня?
  - С трудом, - призналась Альфа. Ситуация казалась ей нелогичной, сюрреалистической. - Что это за страна, где я?
  В два голоса доктора ответили ей.
  - И ты здесь - доктор? - Альфу будто оглушили, и её голова разболелась ещё сильнее.
  - Да, - односложно ответил терапевт.
  - Но как это возможно?! - не выдержала она. - Твой английский просто ужасен! Отвратителен! Ты же двух слов связать не можешь, - она перевела дыхание и сделала перерыв на питьё. - Неужели в доктора теперь берут иммигрантов-недоучек?
  Терапевт часто заморгал и потупился, он потрусил головой, а невролог подсел к нему ближе и положил ладонь ему на руку, томно прошептав что-то на ухо.
  - Граница! - снова совершил попытку терапевт. - О чём говорить ты? Английский язык я исключительный. Нет иммигрант. Быть родиться здесь!
  - Ты издеваешься надо мной?
  - Отдых тебе спать. Нужно кровать ты.
  - Хватит, пожалуйста, я этого не выдержу! Меня это раздражает. Позовите кого-нибудь другого! Это невыносимо!
  - Граница! - терапевт казался сконфуженным. - Язык говорить ты какой? Сейчас?
  - Британский! - выпалила Альфа.
  - Нет, Граница, - развёл руками терапевт, - Говорить ты испански... Португальски?
  - Что? Что за бред? Я не понимаю, - она обратилась к неврологу на языке глухонемых: - Что он говорит? Я не понимаю. Это какой-то кошмар. У меня кружится голова.
  - Он говорит правду, - жестами ответил невролог. - Вслух ты говоришь по-испански. На жестовом языке - по-английски.
  - Это розыгрыш? - Альфа приподнялась на кровати, и рухнула назад от пронзившей её спину боли.
  - Граница, - подал голос терапевт, - жди. Быстро. Граница.
  Он стоял уже в просвете двери, явно намереваясь покинуть палату.
  - Не называйте меня так! - рявкнула Альфа. - Это не моё имя. Моё имя звучит по-другому и означает совершенно иное.
  Терапевт пулей выскочил из комнаты. Невролог быстро задвигал руками, запинаясь, но говоря в целом грамотно:
  - Успокойся. У тебя шок, ты дезориентирована, ты потеряна, это пройдёт тебе стоит успокоиться. Отдохнуть. Сегодня на тебя слишком много потрясений свалилось. Попробуй уснуть. Мы поставим тебе другую капельницу...
  - Иди к чёрту! - закричала на него Альфа. - Я и так слишком долго отсутствовала. Меня не было, понимаешь? А теперь я есть! Я тут, вернулась оттуда! Устала? Потрясение? К чёрту! К чёрту, я говорю! Мы с тобой тут в игрушки играем всего лишь сорок четыре минуты. Я не устала, я хочу понять. И я не потерплю больше галоперидола и всей той дряни, которой меня фаршировали! Я хочу нормальной еды, а не питательной смеси! - её сухой язык выталкивал яростные слова, требуя влаги.
  Невролог осмотрел палату и не обнаружил часов, он отодвинулся от пациентки, и подумал об успокоительных; после "возвращения" она изображала чрезмерно буйный нрав.
  - Откуда ты зна...
  Больница постепенно просыпалась, её бодрость подстёгивалась устными сообщениями о волшебном пробуждением безнадёжной коматозной пациентки, подтверждающим, что чудеса случаются и б-г милосерден. В палату ворвался терапевт с унылым пациентом грубой наружности и в чистой пижаме. Пациент был высокого роста, с загоревшей кожей, достаточно, правда, бледной на землянистом лице и держался за капельницу.
  - Вот, - торжественно заявил терапевт, - испанец. Говорите вы.
  - Ты действительно из Испании? - обратилась к нему Альфа с любопытством и спокойствием, мгновенно забыв о неврологе.
  - Действительно. Я из Мадрида, приехал в гости к брату моей жены, и тут - такая незадача, - он указал слабой рукой на область, где у него было неприятно.
  - Я знаю, мой вопрос покажется тебе необычным, - Альфа зажевала нижнюю губу, та оказалась сухой и неприятной, - но на каком языке мы сейчас разговариваем?
  - На испанском, - удивился испанец. - А вы не из Испании? У вас выговор ...
  - Нет, я не из Испании, я из... - она задумалась. - Я думаю... Мне кажется, я откуда-то из Восточной Европы.
  - Что же, синьорита, ваш испанский очень хорош, - похвалил испанец и ещё больше удивился.
  - Спасибо тебе, хотя не могу сказать, что ты принес добрые вести... - она задумалась и обратилась после размышлений к неврологу, ярко выражая слова руками. - Мой мозг всё ещё собирает себя. Ему нужно время. Моё состояние - редкость. Но случается. Ты прав, мне нужен отдых. Возьми кровь на анализ. Прямо из этой бледной вены, - она показала вену, из которой нужно брать. - И прошу, больше никаких антипсихотиков, они угнетают меня. Мне нужно полежать; поспать, возможно. Оставь меня, пожалуйста.
  Доктора согласно покивали, сказали несколько ободряющих слов, кто как мог, и убрались вон, прихватив несчастного пациента, которому очевидно было больно. Быстрая медсестра - свежая шатенка - сделала забор крови и мочи на анализ, прощебетала что-то восторженное по-испански (по-английски! - поправила себя Альфа) и оставила пациентку отдыхать.
  Альфа повернулась набок, тело перестало болеть, но начало невыносимо чесаться. Но, несмотря ни на что, в целом она чувствовала себя неплохо, а настроение - и вовсе было прекрасным и лёгким. Она слышала, как за окном завывает снежная буря, но думалось ей легко и по-летнему.
  Она долго смотрела в занавешенный прямоугольник окна и молчала. Что-то мрачное отобразилось на её лице - и она, едва не задохнувшись, отчётливо бросила в углы пустой комнаты:
  - Меня зовут Алиса.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"