Павлов Анатолий Сергеевич : другие произведения.

Счастье. Серия 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Искусственная комедийная драма без пролога, но с эпилогом.
  
  Д.
  
  1. История одного конфликта. Выдержки.
  
  И человек бежит, бежит без остановки, без устали, без печали, словно животное, слепо скачущее из пылающего леса. И шерсть его тлеет, и кожа вздымается пузырями, и становится хрустящей и ломкой, но тварь продолжает двигаться, не видя и не чувствуя ничего. Её глаза полны пустоты, её мысли прозрачны, а ноги быстры и непререкаемы, они мчатся вперёд, разрывая прожаренную шкуру, обнажая внутреннюю розовую мякоть, что тут же заполняется защитной, но бесполезной сукровицей. И падает животное, падает человек, падает не от травм, а от удушья, ломает иссушенные кости и продолжает вздымать слабые рёбра, всё более насыщая почерневшие от сажи лёгкие угарным газом. И тогда наступает нечаянная смерть. И только самые прыткие избегают казни. А поджигатели смеются и гниющими зубами отрывают куски жареного мяса, продолжая вечный пир. И за их спинами стоят другие и молча ожидают своей очереди, лениво натачивая грубые тесаки.
  
  2. Альфа
  
  Альфа знала наверняка, что счастье - это определённое состояние мозга. Некоторый баланс нейромедиаторов и их метаболитов, комбинация белковых полиморфизмов, отвечающих за разнородный метаболизм и передачу жизненной информации. Знала она и о гормонах, и о наркотических веществах, и об эндоканнабиноидах, и даже об эпигинетическом механизме развития привыкания к кокаину.
  
  Знала она и то, что все люди - твари земли. Все равны в своём одиночестве и неприкаянности. Все смертны и неминуемо увядающие. Все уникальны, но каждый одинаков и подчиняется гауссовскому нормальному распределению, а 5% - биологические отшельники - удачная модель для исследования пределов и граней динамической нормальности большинства.
  
  Проще говоря, Альфа была крайне увлечённым биохимиком, понимающим физиологию человека на уровне доброго, хотя и глуховатого собеседника.
  
  А ещё Альфа была нечаянно влюблена. И о любви она знала много больше, чем любые неофициальные источники или общежитейские толки. Как и счастье, она была убеждена, любовь имела под собой грубую физиологическую базу и точно так же являлась особым, пускай кратковременным, состоянием мозга с обязательной абстиненцией. Да и механизмы возникновения подобных состояний не могли не пересекаться. Природа награждает просто, а наказывает ещё проще.
  
  Лучше всего Альфе думалось под утро после ночи страхов и гимнастических упражнений. Она закрывала глаза и погружалась в безостановочный поток формул, форм и расчётов кинетики ферментативных реакций - мягкой сущности своего предмета.
  
  Она крепко осознавала шаткость своего знания. Как только с боем и трудом она впитывала какую-то полезную информацию - тот час же на противоположной стороне памяти стиралось что-то устаревшее, но не менее важное. Потому Альфа могла сосредоточиться только на чём-то одном и не умела распыляться. Эта же ущербная особенность заставила её выработать надёжную методику самоорганизации, или хотя бы иллюзию подобной методики.
  
  Альфу можно было безбоязненно обозвать эмпатом: она превосходно ощущала чужие эмоции, иногда скатываясь в банальное чтение мыслей, но никогда - свои. Она не знала наверняка, что такое человек, а потому робко отстранялась от сурового определения себя, хоть и была почти что хороша собой. А иногда и вовсе склонялась к грубому использованию аркана внешности ради плотской добычи, до которой часто и против воли была охоча. Фенотипически Альфа казалась невысокой, белокурой и неприлично инфантильной, а под левой губой у неё расположилась красивая родинка неправильной формы и неоднородного цвета.
  
  В несуществующем детстве ей приходилось путешествовать с отцовским багажом, пропитываться соками чужеродных культур и проращивать в себе космополитизм, от которого бросало в дрожь окаменевших соотечественников. В сознательности она забросила поездки и закрепилась на углублении в родное обиталище, его дотошное изучение и честные попытки приятия. Остальное зудело в ней, но практически перестало интересовать. Хотя, развлечения ради, Альфа устраивала изредка платные экскурсии по городу, любезно обслуживая иностранную знать и заводя пёстрые знакомства. Чем больше развивался человек, тем меньше становилась планета, и Альфа недурно понимала, каких именно развлечений и экзотики алчут порядком разочарованные цивилизацией и широкополосным интернетом заезжие, и потому сходу показывала самую мерзость и грязь города, ублажая дешевизной разврата и угрюмостью сталинского ампира.
  
  Её первым робким подопытным стал дофамин - дериват L-дофа, предшественник норадреналина и адреналина. Несложное химическое вещество, обогащающее мозг разгромным состоянием продуктивности и эйфории. В психиатрической практике и общечеловеческой истории завалялись нередкие ингибиторы обратного захвата дофамина - лучшие стимуляторы нервной системы - амфетамины и их производные и кокаин. И счастье, несомненно, было как-то связано с повышенной концентрацией дофамина в синаптических щелях.
  
  Вторым другом Альфы по прихоти судьбы-злодейки стал отнюдь не серотонин, а самый настоящий окситоцин - сугубо женский гормон, по слухам, вызывающий у мужчин состояние блаженной наивности. Знай церковники о столь коварном продукте женского естества - лицо инквизиции и испанская физиономия Торквемады приобрели бы много более изощрённые складки и тени в них. Но осилив несколько полезных статей, Альфа потеряла к нему всякий интерес. Гормон выполнял некоторую функцию стимуляции матки при родах, а это на неотложный момент исследования было несколько лишним.
  
  А уж затем, словно белоснежный порошок из разорванного пакета сахарной пудры, посыпались и серотонин, достоверно обрывающий депрессию, эндорфины и прочие опиаты, слабо ослабляющие душевную боль, алкоголь, никотин, ГАМК пополам с кофеином и аденозином, глицин и даже анандамид вместе с 2-АГ.
  
  В отличие от большинства увлечённых сверстников Альфа была человеком всеядной породы, а потому круг знакомых и сеть необходимых связей у неё колыхались на самом высоком уровне социальной интеграции. Перед её отработанными фиалковыми глазами столпами творения возвышались мало чем ограниченные возможности и доступ ко всем известным человеку - существу по-своему нежному и скудному - удовольствиям. Альфа успешно паразитировала на чёрством денежном мешке своего фактически отсутствующего отца и всегда знала, где и почём можно приобрести 1000 мг разведённого героина. По большей части её исследования располагались в теоритической плоскости, хотя кое-что вводилось непосредственно.
  
  3. Арктангенс
  
  Альфа вдавила не совсем круглую кнопку звонка, ветхую дверь отодвинул бесцветный худой мужичок, лишенный молодости. Его бледные голубые глаза свирепо уставились на гостью.
  - Я за Арктангенсом, - спокойно произнесла она и, не дожидаясь приглашения, вошла.
  В нос тяжело ударилась знакомая смесь человеческой прелости и чего-то фармацевтического.
  Трёхкомнатная квартира казалась удивительно пустой и покинутой, мебели практически не было, а замасленные обои облезли или пошли пузырями. Вместо штор с погнутых карнизов свисали грязные простыни, а у холодной батареи просто на пятнистом матраце лежал небольшой сырой человек и едва дышал. Арктангенс собственной отсутствующей персоной. Альфа подумала, что её неуютное гнёздышко (поныне остававшееся в секрете) ничего не стоит превратить в притон, достаточно занавесить окна материей и положить кого-то похожего на труп на матрац одинокой радости. И не забыть поклеить и ободрать слежавшиеся советские обои. Альфа подсела к нему и погладила свалявшиеся жирные волоски на его худом черепе:
  - Арктангенс, ты неважнецки выглядишь, с тобой всё в порядке?
  - Понятия не имею. Ноги болят, - он зашёлся кашлем и рефлекторно вытер протекающий нос.
  
  Стоявший в просвете мужичок угрюмо хмыкнул, было видно, он не настроен на переговоры, раздраженный присутствием чистопородной Альфы, - обычно всякий обмен происходил быстрее и в пределах тихой лестничной клетки, без потери клиентуры.
  - Понятно, - вывалил он, - ты, я слышал, из докторов, так навари, будь любезна, доброго снадобья.
  Альфа не отказала, постигая простоту процесса. Расфасовав дозы по крохотным инсулиновым шприцам, она осталась ждать у пыльного окна, пока Арктангенс жадно истязал бледную кожу тринадцатимиллиметровой иглой. Её отвлёк жалобный стон где-то около ног, и насыщать кровоток некогда цветущего друга нечистым диацетилморфином ей пришлось собственноручно.
  Когда Арктангенс обрёл черты человека прямоходящего, Альфа забрала крохотный пакет с порошком, рассчиталась твёрдыми бумажками и отвезла Арктангенса домой, к жене и новорожденному.
  
  4. Начало
  
  Сперва ей показалось неправильным, а оттого почему-то забавным, чувство горечи и странной тоски, когда запахи любимого ею человека растворяются в бессердечном расстоянии. Для неё, отпрыска высшего сословия, дочери посла экзотических стран, автомобили и хорошие манеры были необходимыми страстями, потому она разбиралась в механизмах и никогда открыто не признавалась в чувствах. Во времена принудительного изучения грустной физиологии человека она смотрела на организм незамутненным взглядом механика, искренне недоумевая, почему люди так ревностно носятся с этой бесполезной дисциплиной, зачем-то рассматривающей людское, как нечто оторванное от остальной условной природы. Она воспринимала мир неидеально, а как-то по-своему, потому схематические изображения ферментов казались ей чуждыми, а нечто бесцветное, бесформенное и непрестанно дрожащее - понятным.
  
  Последующие мучения в бесконечных лабораториях биохимии лишь укрепили её веру в механической природе окружающих существ. Когда наступила эра молекулярной биологии, способы хранения и передачи наследственной информации были встречены ею, как единственный родственник, вернувшийся к постному завтраку из затяжного кругосветного путешествия, - тихо и радостно. Она уже точно знала, что случайной организации нет, что математика на стороне живого, и что мир, каким бы мерзким местом он ни представлялся в общественном транспорте, заслуживает счастья.
  
  Она влюбилась случайно и совсем незапланированно. Копаясь в своей неглубокой биографии, она не до конца понимала, откуда в ней пища и удобрения для внезапного этого цветка. Примеров для подражания, кроме цветастой и бессмысленной половой агитации в средствах истинно массовой информации, не было. Только мать, похожая на снежную королеву и отдалённо не любящая её за более совершенную оболочку, да отсутствующий отец, присылающий пустые открытки невпопад. И всё же, ей казалось, что её маленькое тепло, неокрепшее и наивное, было чем-то из ряда вон выходящим, уникальными и так не похожим на растиражированную муть, которую все поголовно со всех сторон мира называли любовью.
  
  А началось всё небрежное с алкоголя. Не тот взгляд, не то состояние, не те декорации. Какой-то невинный бар, в котором праздновалась очередная усопшая неделя жизни, ещё до прозаичного закрытия подарил ей необъяснимое человеческое опьянение. Под гром неспокойной музыки в её существо пробрался вещественный трепет и желание подвижности и великой скорости мысли. Она благодарила родителей и неизвестных предков (быть может, даже жалких и ничтожных) за прекрасные изоформы алкоголь- и альдегиддегидрогеназ, которые не позволяли её истощённому телу пьянеть и накапливать вредное. Так, курсируя между столиками, густо захламленными яствами и сигаретными окурками, и пропахшей дамской комнатой, она сумела распознать зерна и отбросить плевела. Укрыв прохладный обод унитаза килограммом дешевой туалетной бумаги, она сидела и размышляла о прекрасном, пока её организм охотно справлялся с метаболическими процессами. Она не верила ни себе, ни сердцу, потому всё время крутила головой, ища поддержки у разрисованных губной помадой стен. Она хотела только поспать и смириться с мыслью о случайном подъёме, вызванном, скорее, перенапряжением и пренебрежением к собственным потребностям, она хотела, чтобы утром всё развеялось и впиталось обратно в одинокие простыни, откуда и пришло.
  Но наутро ничего не изменилось. Голова ни капли не болела, а фруктовые отходы после освежевания укромно покрывались майскими мухами. Она умостилась на отцовском кресле и постучала по нечищеным зубам стеклом холодного стакана. Её сердцебиение стало глубже и увереннее и не собиралось никуда пропадать. Она влюбилась, и это был безоговорочный факт.
  С этого момента Альфа функционировала иррационально.
  
  5. Ж
  
  В мужья Альфе прочили почку от уважаемого безвестной элитой семейства. И Альфа недолюбливала его за фантастическую стереотипность. Алгоритм был классическим представителем "золотой молодёжи": глупым, надменным, безынициативным и падким на дорогие, пускай и непродуктивные, развлечения.
  Чувствуя себя персонажем социальной дворянской драмы конца XIX века, Альфа предпочитала как можно реже видеться со своим негласным женихом, и проводить больше времени в кругу приятелей-социопатов на блюдце пролетарского дна. Среди пьяных и простых людей ей проще дышалось, а жизнь казалась настоящей. К тому же, она никогда не ощущала себя святой и непорочной и к чистым случайным связям относилась вполне смиренно и естественно. Из несложных человеческих радостей она умела выделять простое человеческое удовольствие, и этого ей вполне доставало для существования без ненужных вопросов. На выходных она позволяла себе развозить недоуменных одноразовых кавалеров по домам на своём броском автомобиле, а по будням - писать пресную "историю одного конфликта" в дневнике, после скромной дозы успокоительного алкоголя или бодрящего кокаина. Она никогда не перечитывала написанное, но каким-то образом убедила себя, что это необыкновенно важно, когда-нибудь войдёт в историю и застрянет в ней. И потому никогда не расставалась с дневником и ручкой.
  На полке из вишнёвого дерева в её комнате мученически щерились три усохшие человеческие головы - запрещённая диковинка из Папуа - Новой Гвинеи. А в ящике для белья лежал пожелтевший резной фаллоимитатор из слоновой кости, который Альфа с неизменной учтивостью к труду неизвестных ей людей называла башней.
  Она знала, что её ощущение к людям было ненастоящим, понарошку. Как бы тесно она ни прижималась к запрелым тушам, равномерно размазанным по городским улицам, как бы крепко ни чувствовала их дух, между ней и ними всегда оставалась невидимая пропасть, непреодолимый резиновый барьер. Альфа твёрдо знала, из какого сословия происходит, и какими привилегиями пожизненно обладает, и одно только это ставило под вопрос её интеграцию в человеческую массу. Как бы глубоко она ни спускалась, дома её ожидала просторная комната с чистой постелью и услужливая служанка, по первой просьбе накрывающая горячее съестное. У Альфы был свободный доступ к хорошему алкоголю, а вместительный холодильник никогда не пустовал, какие бы сложные времена ни протекали за его серебристыми стенками.
  Альфа неплохо ощущала свою отстранённость и старалась давить прорастающую неизвестно откуда лицемерную снисходительность к низшим кастам. От этого же неловкого ощущения всячески пытались отречься и её многообразные приятели из низов, знающие хотя бы частичную правду. Впрочем, Альфа была далека от идей жертвенности и не чувствовала себя заложницей золотой клетки. Она осознавала, что живёт лучше подавляющего большинства, и единственное, чем она заслужила неправедную вседозволенность, - это её высокородное происхождение. Она не была бунтарём, ни скрытым, ни раскалённым, и старалась воспринимать вещи такими, какими они ей, в силу субъективности восприятия, казались. И нудный прямоходящий кусок мяса, насильно прилепленный к ней этим самым происхождением, казался ей чем-то абсурдным и отвратительным. Она неоднократно и безуспешно пыталась объяснить родителям, насколько дурно от него пахнет, и насколько безвольным существом он кажется. В конечном счёте она решила игнорировать Алгоритм со всем его бескультурным семейством, а на его косные шутки с напылением банальной пошлости - отвечать туманными цитатами из Ницше.
  
  6. Репортаж
  
  Нельзя сказать, что её не впечатлило. Напротив. Вероятнее всего, это и стало поворотной точкой её размытой биографии. У неё была скучная работа с неплохим доходом. Но пахала она не от алчности, а по семейному принципу. Так её разгульное молодое существо должны были приручить к дисциплине и сдержанности по отношению к черни. Пропадающий в экзотических странах отец некогда потом и чужой кровью пробился на крохотный Олимп при Власти, а потому умел ценить всё простое и дешёвое, и желал дочери того же чувства. Над ней не довлела ни одна равнодушная душа, но Альфа приняла правила социального эксперимента, и не отступалась от них из упрямого принципа.
  На работе никто и не думал знать о её неловком происхождении, лишь бегло окинули взглядом шаткий диплом биолога, да проверили знание иностранных языков, не особенно глубоко в них разбираясь.
  Она обязана была не высыпаться и пользоваться общественным транспортом, как и любой статистически серый человек - так из неё испаряли надуманную изнеженность. В семейном гараже по выходным её кротко ожидал серебристый немецкий старичок-красавец 1966-го года рождения. Редкий спорткупе, отверженный собственною автомобильной семьёй за непохожесть. Альфа обожала обкатывать его при случае на запруженных городских дорогах, мысленно сочувствуя обладателям современных жестяных тазиков. Но в критические будние дни, по семейному сговору, она не имела права выезжать из дому на работу. Только безоговорочный общественный транспорт с неадекватным чистым народом. Альфа и тут не возражала. Формальное отграничение от человечества насильно выжимало из неё снисходительность и вежливость к напирающей безликой народной массе. Подобно безвестному персонажу "Тошноты" Сартра, ей нравилось прижиматься телом к единому человеческому конгломерату, энергетически мощному монолиту живого вещества. Каждый обыкновенный день для неё был чем-то вроде безвредного развлечения в сафари-парке. Каждая перекошенная неподъёмной жизнью рожа - интересна, каждый прогорклый запах многодневно нестиранной одёжки - необычным. Альфа прекрасно знала, что никто из этого подвала цивилизации не выбьется в ослепительно бедственный мир роскоши, вынужденной праздности и чистоты. Но сама она могла подглядывать за мелочью изнутри, забираясь в самые сосуды их существования - мощные транспортные магистрали, тесно заполненные рабочими телами. Она с некоторым чувством нежно прикасалась к неизвестным и получала пылкий заряд напряженности, мощь влачащейся жизни и смертельной схватки за каждое её мгновение.
  
  Однажды зимой с ней даже приключилась некоторая гнусность в трамвае, прыгающем по обледенелым рельсам. Под мигающей, словно в отсталых фильмах ужасов, флуоресцентной лампой в небывалой толчее людских тел и душ спиной к Альфе встала девочка лет восьми-девяти, отрезав путь руки к поручню. Альфе захотелось негодовать, но она увидела в сонных лицах вокруг сжатое безразличие и даже какую-то ярость.
  Альфа сначала ущипнула девочку за ягодицу, а затем нежно начала её поглаживать. Ребёнок лишь смиренно опустил голову и промолчал. Альфе стало грустно и она вытолкнулась под снегопад на остановку раньше положенного.
  
  Опустившиеся твари с пронзительными голосами продолжали существовать, несмотря ни на что, и это забавляло Альфу, интриговало её больше, чем внешнеполитическая напряженность и неискоренимая сеть организованной преступности, заправляющая каждым нищим на её пути от дома до места оздоровительной работы. Судьба во время очередных отвлечённых гуляний в каком-то захудалом кафе наградила Альфу профильным местом в частной медицинской клинике. День ото дня в их крохотную лабораторию, пропахшую стерильностью, заглядывала тучная женщина с чёрными усиками над железными зубами и приносила образцы крови и соскобы, Альфа вместе с напарницей в радиоактивно-синих перчатках из грубой резины проводила выделение солёных нуклеиновых кислот согласно протоколу. С одной очевидной стороны, это была высокая и в корне полезная наука, с другой, невидимой, - тоскливая рутина, так как основную работу выполняли честные и трудолюбивые аппараты. Сложности изредка начинались на уровне протоколов, которые зачем-то отличались от пробы к пробе, и необычайно удручающем количеством проб за рабочий день.
  
  Сердце Альфы всё же томилось от горькой безыдейности и неприкаянности. Оно гулко требовало социальной определённости и отдачи себя на пользу другим. А проверка упитанного среднего класса на наличие разных излишеств вроде ВИЧ, Гепатита В и С, онко-маркеров, а то и вовсе каких-нибудь полиморфизмов по цитохрому Р450 не могли согреть стынущую душу её маленького существа. Раз за разом, запотевая, но стабильно попадая на работу, Альфа убеждала себя в её бесполезности и даже вредности, потому как ресурсы, пущенные на ублажение необоснованных фобий толстосумов, могли бы пойти в нижние слои общества и там раствориться, подарив, возможно, день жизни или забытья отверженному человеческому существу.
  
  За первый месяц работы, несмотря на уверенные объёмы проб, rtPCR и отважные антитела к антителам показали только две положительные реакции на ВИЧ, остальные реактивы и человеческий труд и скука ушли в молоко.
  Одну из этих проб оплатила и выявила сама Альфа, заставив своего болезненного Арктангенса, немного увлечённого инъекционным героином, сдать кровь на анализ. Она радостно вынесла ему бумажку с полным набором неприятных слов, а сам он уже почитал себя за конченного человека. На следующий день добровольно было освобождено место для лучших людей: утопив мозг в золоте наркотика, он оставил по себе малолетнего сына и подругу-наркоманку. Оба они впоследствии оказались достаточно положительными.
  
  Этим утром Альфу разбудил неприятный шум в квартире, её всегда чопорная матушка в растрёпанных чувствах лично пылесосила ковер в гостиной. Одной рукой он тёрла красные от душевных мук глаза, а другой - водила механическую руку пылесоса. Она была пьяна, а на полу нежно блестели осколки от семейной фотографии. Альфа ничего не сказала и пошла в ванную собирать своё лицо на работу.
  
  Вырвавшись из тесного метро в яростный солнцепёк, Альфа тут же перепутала автобус и уехала не туда, не совсем ещё сожалея о том. Люди без выражения на лицах мокли, и она сочувствовала им, потому как ощущала их соучастие в своём неудобном состоянии, ей хотелось сделать для них что-то хорошее. На одной из обыкновенных остановок половина автобуса резко подскочила и спешно выгрузилась вон, остатки комфортно расположились по свободным местам, и в салоне стало почти пусто и тоскливо. Перед Альфой сидел счастливый юноша в промокшей футболке. От него широко пахло мужской вонью, но он всё равно улыбался и что-то мурлыкал под лоснящийся нос. Он смотрел открыто и задорно и будто бы даже видел грядущее, а его освещённое пекучим солнцем лицо выражало внутреннюю лёгкость и одухотворённость. Автобус остановился на очередном перекрёстке и жалобно запротестовал разбитой коробкой передач, двигатель раз чихнул для виду и заглох, а водитель сказал два некрасивых слова.
  Юноша, что-то предчувствуя, улыбнулся как можно шире и лукаво подмигнул Альфе, а его язык мельком облизал треснувшие яркие губы. Автобус, уже услышав проклятия отстающих автомашин, завёлся, а юноша втихую достал из нагрудного кармашка опасную бритву, запрокинул голову и уверенным движением раскроил себе шею от сих до сих. Где-то в разрезанной гортани сочно заклокотало и кровь нетерпимо, словно опасаясь опоздать на пол, вся в мгновение покинула тело. Искристые карие глаза юноши удовлетворённо потускнели, а рука крепкой судорогой сжала бритву и не отпустила, смешно застыв у груди. По телу быстро прошла какая-то дрожь и на этом оно угомонилось.
  Женская половина автобуса одноголосо вскрикнула, мужское меньшинство удивлённо охнуло, но никто не бросил себя в помощь, наглядно демонстрируя сущий эффект очевидца.
  Альфа вскинула тонкую бровь, сфотографировала жаркий труп на мобильный телефон и, боясь замараться о натёкшую кровь, аккуратно покинула автобус через раскрытые от возмущения двери. Водитель чесал перхоть на голове и ругался, кого-то неприлично рвало, а Альфа, сообразив, наконец, что оказалась в незнакомом и чужом месте, пошла искать дорогу, рассматривая сделанные снимки под разными углами.
  Возможно, именно это и стало началом её незыблемой уверенности в том, что человек - существо, беспрекословно заслуживающее счастья, хотя о чём-то таком она догадывалась уже давно.
  
  У самой клиники у Альфы возникло некоторое чувство к одноглазому коту, зорко осматривающему её со смердящей металлической помойки. Она осторожно протянула ему руку и поздоровалась. Кот опасливо пригнулся и приготовился отступать, но не понюхать вытянутые пальчики ему не позволяло чувство кошачьего долга. Мимо проехал затасканный автомобиль на 70 лошадиных сил и нечаянно спугнул кота, тот, словно то было его ежедневной повинностью, ловко спрыгнул с помойки и укрылся в прорези сухого подвала. Альфа улыбнулась про себя и запомнила место на память.
  
  7. История одного конфликта. Паразитизм.
  
  За энергетические ниши идёт безостановочная борьба, каждое мгновение существования так называемой "живой" материи. И нет ничего удивительного в том, что фундаментальные закономерности этой борьбы на молекулярном уровне вполне сносно экстраполируются на всё более высокие уровни её организации. Вплоть до нечеловеческих экономических взаимоотношений. Именно по этой неприкрытой причине людей невозможно уравнять.
  
  Абсурдность идеи равноценности заключается в том, что люди натурально станут равны только в том случае, если все они, без исключения, атомарно окажутся идентичными, а возможно это только в тех противоестественных случаях, когда количество существующих людей станет вдруг равно единице. Или нулю. При удовлетворении этого простого условия наступят и равенство, и проистекающая из неё абстрактная справедливость и полное насыщение. Но когда человеку не к чему стремиться - он умирает. Как правило, добровольно, потому как отсутствие стремления - это стремление к смерти. Потому мы имеем определённые рамки неравенства. В настоящее время существует вполне непротиворечивый природный баланс - "паразит-хозяин".
  Впрочем, эта непреодолимая язва нарывала у многих ранее, и будет нарывать у многих в последующем, пока не случится преодоление диктатуры меньшинства над большинством, что невозможно.
  Нет более выгодной энергетической ниши, чем ниша паразита. Он обеспечен и укомплектован всем необходимым: пищей, кровом, защитой, строительным генетическим материалом. При этом его личные энергетические затраты крайне малы. Он потребляет, лениво вырабатывая отходы, ему уютно и спокойно. Ничто не мешает ему множиться и размножаться, кроме выдержки его носителя, которого по-человечески нарекают хозяином. В процессе конвергентной эволюции паразит постепенно становится паразитическим симбионтом, а потом и вовсе мутуалистом, принося своему содержателю очевидную пользу. Очевидно также, что прослойка власть предержащих и прочих учтённых угнетателей никогда не эволюционирует до осознания, что потребно не только забирать, но и отдавать. Да и не просто отходы, а нечто более полезное. Есть некоторые константы человеческого поведения, не зависящие ни от эпохи, ни от личных качеств человека, и одна из них умещается в краткий афоризм неизвестного Джона Актона: "Власть развращает, абсолютная власть развращает абсолютно". Суть в самой дефектной природе человека, и ни в чём ином.
  Совсем непонятно смущение и раболепие простолюдина перед теми, кто на нём бесцеремонно наживается. Он согласен прогибаться, но не заботится о неинтересном, хоть и прибыльном. Убежать, затуманить разум алкогольным веществом, развлечься от усталости, но как можно сильнее не думать - желание "хозяина", который, может, и не глуп, но не имеет жажды к чужому.
  И если "хозяину" когда-нибудь захочется почувствовать себя чуточку здоровее, ему придётся насильно форсировать эволюцию своего паразита. Таким же искусственным способом, как человечество управляется с манипулированием нуклеиновыми кислотами и метаболизмом в отдельно взятых организмах. Это может показаться парадоксальным, но принимая курс против природы (осознанно или нет), мы неизменно продолжаем следовать курсом, проторенным ею. Противостояние энтропии должно быть эффективным. Как мы перераспределим энергию - не имеет значения, если значение её свободной части в итоге будет сведено к минимуму. И выбор человечества вполне определён и довольно утопичен: рано или поздно, мы должны перестать паразитировать друг на друге и превратиться в единый слаженный организм, паразитирующий на безграничной, с нашей узкой точки зрения, Вселенной. Загвоздка в том, что клетки организма строго сегрегированы, а отступники - неизбежно призывают онкологию.
  И нет никакого адекватного выхода для создания счастливого самодостаточного общества, кроме тоталитарного режима с принудительным поголовным оболваниванием человека, что приведёт к застою и обязательному развалу всей системы под взглядом энтропии.
  
  Или же сокращением человеческой популяции до отдельного индивида, обеспеченного неиссякаемым запасом наркотиков. Он проживёт недолго, ничего после себя не оставит, зато будет счастлив...
  
  8. Встреча
  
  В следующий раз недобрый рок буквально столкнул их лбами, когда Альфу, погруженную в мысли об угнетённом, выносили из вагона метро. Сокрушительный удар двух некрепких голов вызвал красивые фосфемы и незамедлительную обоюдную боль и облегчение.
  Они присели на холодную лавочку на перроне и синхронно растёрли ушибленные места. Дельта возвращалась с ночной смены и круги под её густыми глазами темнели привлекательно, хотя и несильно. Предмет для разговора определился без слов, потому они болтали без умолку, пока Альфа не начала ощутимо опаздывать, а Дельта - клевать носом, проваливаясь в сладкие микросны. На прощание они по-дружески обнялись и расцеловали друг дружке прохладные щёки. Только Альфа, в порыве неизвестного, целовала дольше и жарче приличного, на что Дельта, как бывает в реальности, слабо обратила внимание.
  Дельта умчалась ко сну, а погрустневшая Альфа с трепетом под плоской грудью обнаружила блестящие ключи, забитые в прорезь лавочки. Брелоком к связке служил иностранный муравей Сальвадора Дали, тяжёлый и металлический, хоть и ужасно затёртый и окислённый. Альфа подобрала связку с мыслию, что сама Судьба благоволила их исторической встрече, и крепко прижала к улыбающимся губкам.
  
  С сих пор Альфа засыпала и просыпалась с неустранимой мыслью о Дельте. Её работа и отправление человеческой бытности тянулись в мечтах и переживаниях о ней, она стремилась к живому телу Дельты, её наркотическому запаху, и продолжала наблюдать себя со стороны. Такое продолжалось безобразную бессонную неделю и три мучительных дня.
  
  Её критическому уму казались чудны телесные переживания. Она с твёрдостью голема могла определить отсутствие каких-либо романтических интересов на протяжении всего собственного осознанного существования. Но теперь ОНО прогремело, словно залп тысячи орудий, и заглушило собой любую крупную вещь или мелочь. Альфа сменила номер телефона и похлопотала, чтобы ни одна знакомая душа не тревожила её необычное состояние. Вырезая себя из привычного оборота жизни, она перестала навещать места, которые навещала для отдыха, а также общаться с представителями рода людского, прошлыми, настоящими или будущими. Она стала ограничивать себя в еде и вся тряслась от воспоминаний. Монашеский быт не прошёл даром: Альфа могла много думать и сосредоточиться на ощущениях, свить из них целое художественное полотно, насыщенное пёстрыми красками и густыми тенями под каждым из грубых мазков. Это была прекрасная экспрессионистическая картина, созданная замкнутым интеллектом, и потому - наглухо затворённая от мирского...
  
  "Во всяком царстве нужны честные убогие. В популяции без самцов самые бойкие самки примеряют на себя мужскую модель поведения. В популяции без самок самые хлипкие самцы становятся самками. Обезьянье желание овладевать приводит к абсурду. Потребности обезьяны когда-нибудь восходят к моральному и неясному, а физиологическая изоляция ведёт к просветлению!" - писала Альфа в тот период в пухлом блокноте.
  В вершащей судьбы лаборатории при частной клинике на двадцать тружениц приходился только один мужичок - охранник, но и тот благодарно склонялся под мальчиками.
  Отделом же заправляла классическое чудовище - одинокое человеческое существо с несмываемым отпечатком некрасивой женщины, что бессмысленно жалось в своей квартирке, доставшейся от покойных, и рядилось в безвкусную облегающую одежду. Ей чуждо было чувство гармонии, она была страшна и неподъёмна, и требовательна, хотя в работе немного разбиралась и знала порядок. Она заправляла девушками на свой манер и измывалась над их успехами едко и мстительно, строя ненужные козни и далеко идущие пакости. Во всём её существе ощущался непреодолимый барьер - аура неудовлетворённости, одиночества и безверия. Казалось, в ней выгорело любое женское и доброе, но осталась зола обиды и ярости, направленной, на молодых и, возможно, кем-то желанных. Выдавая сверхурочный план эксплуатации спешащим работницам, она всегда про себя улыбалась, а на поверхности только грустно приоткрывала рот, освобождая два золотых зуба под густой растительностью. Была у неё и забитая любимица из какого-то малозначительного посёлка, но семя чистого чувства давно уже превратилось в камень, а потому любое сумасшествие на рабочем месте тут же пресекалось беспощадно и грубо. Частная клиника не была местом торжества любви и неуставных отношений. Там все были измотаны, обозлены и вряд ли счастливы.
  На фоне этих обоев в Альфе пышно зацвели буржуазная гниль и вредные идеи, и она пуще прежнего не получала законной радости от труда и полезной работы, как ни старалась. Всё, чего она хотела, было плотским и бесполезным, но непререкаемо важным, как и её мнимое творчество. Собравшись с духом, Альфа выделила выходной под алкоголь и поход в святилище - место первой встречи с любимой. Там она намеревалась вернуть ценные ключи и заполучить желаемое, ради которого существовала уже чуть больше недели.
  
  9. Ключ
  
  Дельта работала барменом в ирландском пабе, хотя со всей серьёзностью мечтала о карьере артистки или даже фотомодели, пока позволяла молодость и свежесть. Она не была честолюбива и с раздражением осознавала свой социальный уровень, недолюбливая малооплачиваемый труд, не позволявший уехать в Чехию к музею Кафки или в Каталонию - к любимому (хоть и была привязана к какому-то местному).
  У неё была обыкновенная внешность и, возможно, привлекательные глаза, но к ней прочно прилипал иной скользящий взгляд и застывал. Что-то с ней было не так, что-то заставляло наблюдать за её общим видом, манерами, телодвижениями и по-актёрски выразительной мимикой, и когда она шептала, то голос её был вовсе не приятен, но притом почему-то склонял дослушать до конца каждое слово и букву. Возможно, стань она действительной актрисой, мир обогатился бы ещё одной Ингрид Бергман, только тоньше и значительно темнее. Когда-то в старину у Дали была казанская Елена, а у Альфы, несоизмеримо мелкой и пакостной, без спросу и представлений явилась вот загородная Дельта.
  
  Пока на улице бушевал дождик, Альфа стеснялась и глупела, обдумывая нежные слова и теребя связку ключей в брючном кармане. Она приехала напиться и насытиться, потому передвигалась на такси или пешком. Для пролога она заказала пол-литра тёмного Krušovice, а когда начала подступать хмельная храбрость - то ещё пол-литра. Мощная эйфория кружила голову и, будто нарочно, заплетала язычок. Некоторая часть Альфы стояла в сторонке и гадко ухмылялась, наблюдая беспомощность и растерянность части большей. Она безостановочно анализировала противоестественную информацию и намеревалась понять, как возможна любовь с первого запаха к существу неприметному и анатомически близкому, а потому не отступала и только подначивала.
  
  Посвежев от умывания, Альфа дерзнула наконец заговорить, но Дельта не узнала её и очень удивилась. Ей была чудна эта нелепая и очевидно пьяная фигура, лепечущая обыкновенные глупости о собственной бетонной квартире без ремонта и силе дофамина. Когда Альфа кое-как вывалила ключи на барную стойку, Дельта начала понемногу прислушиваться и вспомнила что-то о метро и утренней шишке. Она подняла ключи на уровень глаз и широко улыбнулась, показывая неправильный прикус и мелкие зубки:
  - Это не мои ключи, верно не мои, но брелок хорош.
  - Это муравей... - отважилась Альфа, но Дельта её резко осадила, от чего та залилась слабым румянцем:
  - Да, я знаю, - она с какой-то тоской отбросила связку от себя. - Спасибо за участие, можете забрать обратно.
  - А давай на "ты"?
  - Этого у нас нельзя.
  - А вы выпейте со мной на брудершафт, - невозмутимо предложила Альфа, - и, кроме того, брелок при себе оставьте. Не думаю, что я в нём нуждаюсь больше, чем вы.
  
  Несколько повелительный и даже нахальный тон уколол Дельту, и она согласилась, заставив ожидать прилежную Альфу окончания своей смены. Тёмное пиво и приятная уборная были её собеседниками, и она от тоски уснула, а проснулась уже от толчков и намёков. Они разместились тут же, за пустующим ночным столиком, Дельта зло сверкала глазами и закурила что-то мерзкое, нагло пуская дым в некурящую Альфу:
  - Ну, рассказывай! - насела она.
  
  Вспоминая первый Дельта-вечер, Альфа недоумевала: она помнила, как окинула Дельту, возившуюся у барной стойки за краном, мимолётным нетрезвым взглядом, и с презрением рассудила, что в эту-то никчёмную девицу она бы никогда, будь мужского мяса, ни за что бы не влюбилась. И влюбилась. И уже не находила для себя самой ни места ни покоя, чему не нашлось разумных объяснений, и отыскаться не могло. Пребывая в нервной компании недоверчивой Дельты, Альфа наслаждалась покоем и освобождением от себя - чувствами, которые в необъятной плоскости мезолимбического пути не могли обеспечить ни амфетамины, ни каннабиноиды, ни даже опиаты. Хотя...
  
  10. Фильм
  
  Альфа не любила кошек. Не то чтобы не скрыто и откровенно - просто была безразлична к любой живности сортом жиже человеческого. Потому для своих режиссёрских нужд в час подъёма аматорского духа она выбрала бездомного кота - ветерана дворового выживания, которого заприметила намедни. Кот чуял недоброе и всячески отпирался четырьмя крепкими лапами, состоящими из мышц и когтей, и протестовал единственным уцелевшим зелёным глазом. Он шипел, стонал, кричал, но миска свежего мяса, сдобренного куриным яйцом, на время утихомирила его боевой пыл. В машине он не боялся, а только приник у пассажирского сидения, а в обнажённой квартире, состоящей из бетонных стен и неровного пола, быстро отыскал самоё тёмное и укромное место, тихое и безопасное.
  Расставив камеры и подготовив всячески "съёмочную площадку", Альфа запустила съёмку.
  
  За бытовой работой дни сменялись быстро, жесткие диски с 64 Мб кэш-памяти форматировались и наполнялись заново. Вэб-камеры работали исправно, а интернет - бесперебойно. Альфа не посещала больше квартиру, оставив животное один на один с вместительной миской воды из-под крана, запертыми дверями и духотой глухих окон. От непрестанного мяуканья у Альфы начался звон в ушах, после недолгих размышлений на техническую тематику она дала коту-оборванцу уместное имя - Мякало. А потом и вовсе редактировала записи без звука, благоразумно рассудив, что в итоге можно заняться ими отдельно.
  После двух недель относительного покоя и бесцельных метаний животное начало быстро слабеть. Несколько раз оно робко вылизало и без того чистую миску из-под мяса. Требовательные крики сменились хрипами, а затем и тишиной. Кот, словно в тумане, переставлял лапы от покрытой какой-то органической плёнкой воды к двери и обратно.
  В итоге добраться до воды он уже не мог, а просто лёг уставший на пыльный бетон с открытой пастью и перестал жить и думать, крепко зажмурив единственный уцелевший глаз.
  
  Теперь Альфа могла не спешить, и не распыляться, чего не умела, а строго и отчётно посещать обнажённую квартиру и вести статистику.
  
  Она оставила всего одну камеру над иссохшей тушкой. Незаметно от неё отделились жадные блохи, ускакав восвояси, а через пару дней тушка снова пополнела, наполнившись природной газообразной силой. Альфе очень хотелось воткнуть пару иголок в растолстевшее брюшко, но она не отважилась портить картину томного существования. По мере натурального распада стойкие связки вывернули шею и разверзли проголодавшуюся пасть. За неимением в бетонных стенах природного хозяйства всяческой утилизирующей силы, труп раскладывался собственными внутренними резервами, медленно и сухо.
  В основном работа была выполнена. Видео смонтировано и укрыто классической музыкой, вырывающей душу вслед за смятием сердца. Алмазным венцом стала фотография высокого разрешения мумифицированного мученика и бессмертная цитата Антуана де Сент-Экзюпери на чёрном фоне: "Мы всегда будем в ответе за тех, кого приручили". Видео было пущено в сеть под нелепой фамилией и не вызвало никакого резонанса.
  
  Утилизировать кошачий труп не составило труда, а вот вытравить из бетона отходы производства оказалось намного сложнее, хотя тлетворный запах и перестал быть его частью. Непонятные чёрные подтёки на месте гибели, казалось, въелись в пол. И только упорный труд и вложенный в него чистый женский пот смогли одолеть почти все пятна. Да и неважно это было - всё равно в каком-нибудь будущем следы невинного жертвоприношения должны были скрыться под слоем будущей бетонной стяжки и дорогого дубового паркета.
  
  В целом, Альфа сочла работу неудовлетворительной, неполноценной и бессмысленной. Вычистив бетон до блеска, она забыла на некоторое время о нищей жилплощади.
  
  11. Ночь
  
  Они сидели в дешёвом общепите и уминали утренний омлет с холодной картошкой и куриным битком, запивая еду порошковым пивом. Они расположились у огромного окна, выходившего на какую-то историческую площадь города, с кособоким памятником и вяло просыпающейся неформальнымой ребятнёй под ним. Работники общепита сонно протирали слипшиеся веки и зевали прямо на тёплую еду, бессистемно снуя между туалетом и рабочим местом.
  
  - Знаешь, за что я люблю тебя прочнее всего? - Альфа придвинулась к тонкому носу Дельты.
  - Боюсь спросить.
  - За твою шёрстку, - выпалила Альфа и была грозно отправлена в баню.
  Альфа не сдержалась и скрепила признание поцелуем.
  - Нет у меня никакой "шёрстки", - отметила Дельта.
  - У всех есть, но ты - мой любимый пушистый человек.
  Дельта находилась в неактивном настроении, потому просто ткнула Альфу вилкой в мякоть бедра. Отвлёкшись на укол, Альфа раскрошила себе зуб о столовый прибор и тихо ойкнула.
  
  Им нелегко далась высота стереотипного поведения, полученная из нечистых на руку внешних источников. Поначалу они натянуто играли под прессом сумятицы и смущения, изображая нечто вместо чувства. Но постепенно оно ушло. Они на двоих дошли до восприятия на уровне осязания и обоняния. В тёмной пустой квартире они не видели друг дружку, но ощущали влажную и невысказанную близость. Чувство истомы и спокойного умиротворения. С трудом и неверием, Дельта преодолела себя, и заставила прохладную симпатию пробиться на поверхность. Мелкими шагами и красивыми жестами Альфа приблизилась к девушке в упор и сделалась её подругой. А затем, в момент эмоциональной пропасти, подоспевшей очень кстати, - единственной поддержкой и утешением. Ничто так не вдохновляло Альфу, как некачественная близость её возлюбленной. Она медленно проникала в быт и во внутренние несогласованности, и больно давила на нездоровые семейные мозоли. Дельта сохранила брелок с муравьём Дали и приняла приглашение остаться на ночь в необустроенной квартире, из обстановки в которой был только новый ортопедический матрац и неоправданно мощный лэптоп, лежащий прямо в строительной пыли.
  
  Присев утром у головы посапывающей Дельты, Альфа зажевала себе палец. Её мучили похмелье, неизвестное чувство стыда и осознание двух непреложных и почти что противоположных истин: первое, она поняла, что не испытывает физиологического влечения к женской плоти. И второе - она любит теплеющую у её светлой ноги девушку ещё сильнее, жарче и самоотверженнее, чем когда-либо. Ей казалось, она утопает в густом, опьяняющем чувстве, и начинает понимать Оскара Уалда. У ней перехватило дыхание и завертелось в голове, прямо за глазами, щёки покрылись розовым, а губы растянулись в глупой, ничего не означающей, улыбке.
  
  Альфа была бесконечно счастлива, и это комплексное счастье действовало мощнее любой дряни, с которой приходилось иметь дело её печени. Мозг сам затягивал на себе пагубную петлю удовольствия от любви к человеку. И Альфе хотелось зарыться носом в Дельту, как в плотное облако счастья, поглотить её, и сделать частью себя, чтобы ощущение религиозного блаженства никогда не заканчивалось. Дельта была одновременным источником невероятного удовольствия, и невероятной же муки, стоило только подумать, что её смышлёная головка и слабое сердце вмещают в себя ещё кого-то лишнего и тревожного.
  
  Альфа поцеловала спящее ухо, прошептав в него какую-то милую гадость и, зевая, принялась за утренний туалет. Умытая и освободившаяся, она вернулась к спящей любовнице и что-то вспомнила:
  - Можно, я буду любить тебя, а ты будешь молчать? - спросила она.
  Дельта промолчала.
  - Спасибо.
  Альфа улыбнулась сама себе и легонько потрусила Дельту за плечо, предлагая завтрак в близком дешёвом общепите, куда они и отправились.
  
  12. Дисфория
  
  Достоверно продвинутые воздыхатели обыкновенно посвящали любимым буквы или социальный пакет. Она же обязалась посвятить любимой счастье. Натуральное, конденсированное и неразделимое. Ничто не могло заставить мозг находиться в состоянии вечного блаженства без ущерба, но люди же как-то уживались вместе, преодолевали барьер конкуренции и несовместимости, и находили приют друг в друге. Подо всем должна была существовать клейкая связующая основа.
  
  Иногда Альфе казалось, что её мать ненавидит вообще всё, на что распространяется человеческая эмоциональная сфера. Кроме её обожаемого и вечно отсутствующего отца. Она боготворила своего мужа и вдвойне ненавидела всё то, к чему неравнодушен был он, включая собственную дочь. Эта необъяснимая и парадоксальная ревность, похоже, передавалась по наследству: первое, что ощутила Альфа внутри себя, после отхода свежей эйфории любви на обыденный план, - испепеляющую ревность. Она осознавала, что не имеет никакого морального права на это обескураживающее чувство, но одно только представление, что её возлюбленная вступает в какой-либо физический контакт не с ней, вызывало мгновенное повышение нательной температуры, выброс пота и учащённое сердцебиение. Альфа гневно сжимала слабые кулачки и оставляла в ладонях сильные пятна, но облегчения не следовало. Ей казалось, что она ощущает нечто, похожее на боль, но не снаружи или внутри, а где-то на стыке и по всему телу, особенно остро оно ощущалось в районе бывшей пуповины. Потому во времена чрезмерной жары она спрашивала у любимой, как её слабое сердечко, стучит ли, помнит ли и за какую правду продолжает сопротивляться. Безразлично умилялась обыкновенно глупым ответам, она продолжала хранить себя в состоянии свежей влюблённости, которая чётко позволяла мозгу развенчать саму себя, и прилежно документировала субъективное в блокнот. Сильнее прочего она желала быть верной себе: не поддаваться, не оставаться, а сжать за глотку диктатора Природы и выдавить ей глаза трудами о неправоте и неправомерности. Альфа знала, что счастья не существует и универсальное счастье - миф, но книжки по медицинской психиатрии убеждали в том, что нет границ и ничто не истина.
  Иногда Альфа думала или была уверена, что мать хочет её отравить, и незаметно подсыпает в еду разные вещи, отчего вкус у еды портится и становится неестественным. Альфа яростно отчитывала себя за паранойю и ревность, и часто обещала своему фотографическому изображению употреблять поменьше всяческих ингибиторов обратного захвата дофамина. Безрезультатно. Глобальные идеи облаками из труб преследовали Альфу во всех начинаниях. Она мастерила в извилинах планы и кровью поклялась в "Истории одного конфликта", что выведет итоговую формулу человеческого счастья и обеспечит им источник своей неразрывной эйфории ещё до конца её конечной жизни.
  
  13. Что? Где? За что?
  
  Со дня первой постели (или, вернее, матраца) Альфа и Дельта старались разграфить труд таким образом, чтобы отобрать у быстротечной недели хотя бы один день для совместности. Они встречались по средам, которые незатейливо нарекли "днями Аида".
  Случалось так, что день-деньской они не выходили из обнажённой квартиры, питаясь вином, твёрдым сыром с хлебом, примитивным кинематографом и друг другом. Или, напротив, от рассвета до рассвета проводили на улочках вечно недовольного города, бесцельно скитаясь по паркам и культурным заведениям. Несколько раз им посчастливилось выехать в живой загаженный лес под мельницы на уставшем автомобиле Альфы, и устроить там милые пикники с муравьями, клещами и осами.
  В один из дней нехорошей жары и домоседства речь зашла о наболевшем и неприятном.
  - О чём же молчит твоя любимая? - потребовала Дельта.
  - Любимая? - не поняла Альфа.
  - Биология.
  - Я люблю тебя, и это искреннее и неподдельное. Наверняка, своего рода извращение инстинктов, но тут я бессильна, - Альфа опустила голову, грустно потрогав живот.
  - Я не извращение, - твёрдо отсекла Дельта.
  - Ну так-то оно так. Если посмотреть от лица молекулярной биологии и эмбриологии, "врожденный" гомосексуализм - как и при аутизме, одна из альтернатив развития человеческого мозга и, соответственно, сексуальности. Прочее - от масс-медиа, естественно, - она притворно засмеялась. - Смешно, конечно, истинные чувства могут направиться и к мёртвому дереву и неживому пластику. Чувство одно, а дороги к нему и точки применения - разные.
  Дельта недовольно хмыкнула, отпив остывшего кофе, словно от того решалась что-то важное:
  - Я вижу, тебе очень хочется говорить, и понимаю, что малой кровью, хоть и менструальной, от тебя не отделаюсь, а потому просто обязана спросить: и что же у нас?
  Альфа отложила в сторону лэптоп и взялась за холодные ноги Дельты, упорно заглядывая в карие глаза и мелкие веснушки:
  - У меня к тебе любовь.
  Дельта откинулась на спину, забросив руки за голову, и упёрлась ступнёй в стену, она не была удовлетворена и была немного расстроена:
  - Я ненавижу тебя, Альфа! - неприятно процедила она. - А дальше как? Свадьба, дети? Очередная сирая история с трагическим финалом?
  
  Альфа уже вытащила из-под матраса ножницы-кусачки и взялась за ногти, пока на тусклом мониторе передвигалась медленная полоса загрузки. Дельта настойчиво провела ладонью по выпирающим позвонкам и рёбрам подруги и вопросительно промычала. В ответ Альфа поднесла свою ногу прямо к лицу и внимательно осмотрела большой палец с дефектным ногтем:
  - Есть несколько моделей поведения, - не оборачиваясь, проворчала она: - В нашем случае, лучше всего отдаться течению. Пол не имеет значения, чувства не имеют значения. Не для нас, но не имеют. И это не очень здорово, так как мы не можем причислить себя к какому-либо течению, детерминировать свой статус и перенять отлаженную механику. Ни твоя, ни моя сторона этого не примут. Я не публичный человек, но кое-кто с радостью ухватится за предка. А горе-жених твой...
  Дельта попросила её замолкнуть и добавила, намереваясь сменить тему:
  - Не умничай. На каждый мой вопрос ты смешно щуришься, а очков не носишь...
  - Видимо, потому, что у меня стопроцентное зрение, хоть и слабое сердце, - беспристрастно ответила Альфа, заканчивая последний ноготь и принимаясь следом за ноги Дельты. - Вот если бы кто внимательно читал работы Моллиса, мужской род можно было бы уже полностью упразднить...
  - Зачем? - испугалась Дельта. - Они полезны, и территорию смешно метят.
  - Они - обреченные носители разнообразия и бесплатное приложение по охране и добыче. Они милы и я питаю к ним искреннюю симпатию, но, по Моллису, они не являются необходимым звеном для репродукции при современном порядке вещей, а потому - у них комплексы и травля слабого пола, и войны, конечно же.
  - Ты прямо тот доктор Джекилл - на всё имеешь препарированный ответ! И почему же они сразу обреченные?
  - Заметь, - Альфа напряженно свела брови, - я говорю не о каком-нибудь библейском партеногенезе, при котором рождаются женские клоны. Конечно, пока природа любит резать вены бритвой Оккама, мы используем мужской материал. Но в любое будущее время имеем право безвозвратно отказаться от него. В этом наше преимущество. Любой красивый ооцит можно будет оплодотворить искусственно выращенным сперматозоидом любимой девушки, и возлюбленная взвалит на себя полновесный груз отца семейства...
  
  Альфа выползла на жаркий балкон, разогретый под далёким солнцем, задумчиво посмотрела вниз и выбросила откушенные ногти. Дельта крикнула ей вслед:
  - Ты рассуждаешь... Чёрт... Ты слышала о современном поколении брутальных феминисток? - и засмеялась непонятно чему.
  
  Насладившись чувством собственного тела, разнежившись на влажном матраце, Дельта вышла следом и случайно поцеловала угловатую лопатку Альфы. Посмотрев на вялый спальный район, она закурила и помычала какую-то мелодию, после чего и вывалила мучивший вопрос, беспокоивший её конечности некоторое время:
  - И пол не имеет веса?
  Альфа перехватила сигарету изо рта Дельты и выбросила вниз на чью-то голову, но ответила мягко и по-своему нежно, хотя снизу ярко и экспрессивно закричали:
  - Абсолютно не имеет. Пол - довольно сложная штука, половое определение - головная боль честных биологов, занимающихся человеком. Если говорить просто, нет никакой разницы: мы все слеплены из одного куска теста...
  - Небось, прокисшего, угадала? - вставила Дельта, но Альфа даже не обернулась:
  - А хромосомные различия не играют столь уж существенной роли, как бы того хотелось некоторым радикальным личностям. Но играют гормоны и внешняя среда. Из детского XY-организма может разрастись идеальная, хоть и бесплодная, девушка, равно как и наоборот. Гендер или же социальный пол в обществе важнее: даже среди непримиримой швали, организмы с полным синдромом нечувствительности к андрогенам считаются полноценными девушками, в них влюбляются, ими восхищаются, они желанны и востребованы. У некоторых общеизвестных актрис CAIS. А мальчики с синдромом Суайра способны выносить и родить здоровенного ребёнка. Если на планете останется только женский кариотип, можно будет сохранить и фенотипическое и социальное разнообразие...
  Дельта слушала в пол-уха и небрежно почесала раздражённый лобок:
  - Полная несуразица. Это всё равно что китайская грамота. А что утверждает нас, нормальных?
  - Ежемесячная кровь и яйцеклетки.
  Дельта начала о чём-то догадываться, на что Альфа угрюмо кивнула. Дельта молчала, но, не выдержав, объявила:
  - Сбылась мечта миллионов: Дария изнасиловала Джейн и начала с её мозга...
  - Ты это о чём?
  - Ладно, проехали, - Дельта осмотрела свои кисти в поисках сигареты и ушла за ними в комнату.
  Альфа даже сморщилась и прокричала в тёмный прямоугольник комнаты:
  - Каким же монстром ты меня считаешь? Я не хочу нравоучений и морализаторств! Мерзкие. Мерзкие. Мерзкие, - она повторила слово ещё три раза, затихая и как-то отстраняясь от сущего, и прикрыла лицо прозрачными пальцами. - И лекций не хочу, утомилась от них бесконечно, они меня нервной сделали, - она закричала, резко бросив руки вниз и напрягая связки, чем напугала редкого соседа. - Отстань ты от меня!
  - О, так ты и лекции читала... - Дельта выглянула наружу, словно из норки, но была отброшена вглубь слепящим солнцем и криком.
  - Непременно читала, - тихо проскрипела Альфа и затянула свои жидкие белые волосы в тугую косу.
  С другой попытки Дельта всё же выбралась под всё более беспощадный свет и бросила в лоб, смеясь открытым чёрным глазом с блеском:
  - И сколько же тебе лет?
  Альфа ответила сколько.
  - Ба! Да ты у нас совсем старушка и руина! - не сдержала хохота Дельта, от которого и сама старушка вдруг заулыбалась.
  Внизу раздраженно сновали горячие автомобили и полуголые мокрые люди, вверху умирали от перегрева мелкие птицы. Дельта вытянула руки и поскребла ногтём бетон поручня, закуривая:
  - Идём в клуб?
  Альфа насупилась и сделала ямочку на левой щеке:
  - Зачем это?
  - Ну, - Дельта уселась на подоконник, подставляя тонкое тело солнцу, - думаю, нам сейчас скучно, а от скуки совокупляются только женатые или разочарованные.
  - Никаких клубов, - наотрез отказалась Альфа, обдумывая какой-нибудь поход. - Давай просто пойдём, куда глаза глядят?
  Дельта расхохоталась и прижалась сухими губами к Альфа-руке.
  
  Прогуливаясь за руку по кишечнику подземного торгового комплекса с запрещённым, но сладким мороженым, они остановились у яркой витрины, и в головы им пришла одна и та же знаковая идея. Они накупили полный рюкзак разноцветных баллончиков с краской и радостно повезли нажитое в нору.
  
  14. История одного противостояния. Красота.
  
  У Альфы начались тягостные головные боли. Убийственные дозы метамизола натрия притупляли сознание, но не мигрень. Альфа пересматривала множества статей, кинолент и фотографий. Но стройный и грамотный ответ ускользал от неё.
  
  Если красота - эволюционное мерило, то почему не наблюдается никакой явной корреляции с физиологией? Она точно знала: у желанных красоток определяется широкий спектр неприятных отклонений: подбитое сердце, хлипкий иммунитет, безостановочные неурядицы с пищеварением и почками вплоть до хромосомных аномалий и бесплодия. Остальное неприятное наскоро приобретается в процессе познания широкодоступных прелестей жизни. Здоровые, словно только с конвейера, образины остаются в неудовлетворённом одиночестве, а лицеприятные руины - идут нарасхват. Мерилом рассуждений, как обычно, выступала сама Альфа:
  
  "Где же прослеживается эволюционная ловушка? И что такое красота?
  
  Несмотря на неоднородное восприятие этого непростого слова в различных культурах и временных отрезках, определение уродства даётся проще. Есть некоторые общие черты, прекурсоры красоты, протянутые через века и континенты.
  Например, квази-симметричность. В природе, в общем-то, симметрия является своеобразным фетишем: многое стремится к симметричности, но никогда её не достигает, в основном, благодаря стохастическим процессам, и даже то, что снаружи может показаться симметричным, не обязательно является таковым вовне. Совершенно симметричное человеческое лицо вызывает внутреннее чувство неприязни и неприятия. Оно сбивает с толку и смущает. Но в то же время полностью ассиметричное лицо вызывает отвращение и даже отторжение. Как и непропорциональные конечности. Функциональная симметрия опорно-двигательного аппарата человека тоже является неполной. Но есть и ещё что-то. Все отклонения в ту или иную сторону всегда имеют определённые рамки. Получается, гармония - проявление усреднённого. А идеал - недостижимая и, наверняка, неприятная середина.
  
  Природа требует максимальной точности от реализации генетического материала, но сама же гнушается её, используя математические отмазки. А критическое для социума формообразование - для природы - и вовсе процесс второстепенный. Функциональность, оказывается на первом месте. Не существует плохих, некрасивых особей, плохи лишь те, кто плохо функционирует. Возможно ли, что в прошлом вполне обоснованное понятие о не функциональности редукционировало до уровня нынешнего восприятия красивого, когда малейшие отступления от усреднённого вызывают неприятие?
  Или же всё дело в эволюционно развитом анализаторе, способном различать ужасающе сложные формы, разнообразные размеры, цвет и правильно оценивать расстояние. Возможно ли, что побочным эффектом от эффективного труда такого анализатора является щемящее чувство гармонии и красоты? Стремление к геометрически правильному? Если человек - ошибка, может ли он создать безошибочное и воспринимать непостижимое?"
  
  Альфа часто рассматривала человеческие черепа в университете, и не нашла ни одного идеального. Верно, что люди древности прочно уверовали в богов, созерцая останки побратимов. Благодаря множественным неровностям, выпуклостям и впадинам легко представить, что черепа были слеплены вручную, большими и узловатыми любящими пальцами. При особом желании, можно даже всмотреться в стёршиеся отпечатки несуществующего верховного творца, в которого и поныне верят все, кроме исключений.
  
  С точки зрения Альфы Дельта была красивой. У неё были заострённые черты лица с выдающимися скулами, где-то возле них располагались большие карие глаза, а над ними - мягкие каштановые волосы, которые она обыкновенно собирала в тугой хвост, оставляя несколько свободных прядей. Альфе нравились её длинные ухоженные пальцы и худощавая фигура, и она не могла думать об узких и едва алых губах без волн сдержанного обожания. Она не до конца понимала природу своего восхищения, так как к изобразительному искусству не имела даже отдалённого отношения, а о физиологической тяге к тому часу не могло уже быть и речи и молвы.
  
  В отличие от любви, в которой многое было интуитивно понятно и предсказуемо, с красотой дела обстояли значительно сложнее. А учитывая, что сложная красота является неотъемлемой спутницей и составной простой любви, мозг Альфы наотрез отказывался разбираться в этом вопросе.
  
  Со временем Альфа стала обращать внимание на странное. Во снах и в повседневности ей мерещились чувственные вспышки - она наблюдала эмоциональные Дельта-черты повсеместно и к каждой испытывала что-то, похожее на чувство. Она взглядом набрасывалась на незнакомых ей людей и исступлённо насиловала их и была ими изнасилована. Её невыносимо распирало изнутри: каждая симпатичная мордашка была приятна и желанна. Каждый свежий запах молодой плоти вызывал потоотделение и дрожь. Фенотипов, казалось, непозволительно ограниченное количество и люди, при всей своей непохожести, похожи, как две-три капли воды.
  Словом, её любовь начала крошиться и рассыпаться, словно многоэтажный дом, прибивающий обитателей чистой яростью в час крушения. Заполнив целиком тельце Альфы и все его щели, любовь не прекратила шириться и расти. Для погашения внутреннего невыразимого жара одной Дельты было уже недостаточно. Требовались инородные вливания плоти и переживаний, мест действий и, конечно же, запахов.
  Альфа бралась за волосы и долго стояла в исступлении. Ей была необходима новая система самоорганизации и самоконтроля, чтобы не впадать в блуд от проросшей любви к одному человеку. К её Дельте.
  Постепенно и болезненно её удивительный дар перерос в проклятие и бремя, от которого Альфе хотелось освободиться как можно быстрее и эффективнее. Она стала задумчивее, молчаливее и нелюдимее, чем обычно. Она никогда не представляла себе будущего, и вот, представив, смутилась, и ей сделалось гадко от собственной глупой недальновидности.
  
  15. Изнанка.
  
  В семье у Дельты появилось незначительное эмоциональное напряжение. Она продолжала исправно работать и терять сознание от жары, от работы и от людей, ведущих тяжелые беседы ни о чём. Обслуживать скот, хоть богатый и разжиревший, ей было не в радость, а в грусть. Вокруг неё образовались невидимые трещины, в которые уверенно просачивалась Альфа. Ей было непросто, её славный жених, сцепив жёлтые зубы, встречал её дома с разогретым ужином и популярным бесплатным фильмом. Он инстинктивно чуял неладное, но был верным псом и на ходу учился доверять. Его крохотный мирок был в шаге от безучастного уничтожения реальностью. Он был неконкурентноспособным жалким мужичком, всецело погруженным в невыгодную работу, и любимую невесту. Его призрак будущего семейного счастья, которому он ежеминутно отдавал здоровье, молодость и силы, становился прозрачнее с каждым молчаливым ответом Дельты. Ему нечего было противопоставить женскому изяществу и полноценности. Он не знал врага в лицо, не знал ни о его статусе, ни о половой принадлежности, ни о его наличии, но продолжал преданно верить.
  Дельту тяготило неравномерное расположение сил, ей было искренне жаль жениха, и она пыталась утешить его, как умела, но совсем сухо: без чувства и возбуждения. Постороннее влечение с каждой встречей, день ото дня, становилось сильнее и весомее, вытесняя даже репродуктивные позывы. И она вовсе не сопротивлялась этому влечению. За недолгую жизнь она успела испить тяготы отцовского алкоголизма, священного материнского ора, выгоняющего на улицу без права на возврат, тяжесть неудовлетворительной работы, приносящей хроническую усталость, но почему-то не деньги, ответственность за гулящую младшую сестру и невыносимость бесполезной борьбы против распространения наркотической зависимости среди её друзей и любимых. Одним словом, Дельта уже пребывала за шаг до раскола личности и согласия с забытьём. И Альфа с её безбедной простотой жизни, нежным ароматом тела, мимолётными невинными ласками, вниманием и по-сестрински понимающим молчанием была желанной и своевременной отдушиной, выходом из липкого водоворота рутины и бесперспективности. Несмотря на очевидные морально-этические противоречия, Дельта была готова отдаться ей целиком и насовсем. Но чувство настоящего, беспощадная реальность окружения с его насущными и всегда важными проблемами, не отпускали её.
  После отвратительного ужина, Дельта нежно целовала жениха в лоб и плелась спать, на ходу закрывая глаза. А он оставался на ночной кухне размышлять об иллюзорном будущем и немытой посуде.
  
  16. Трещины
  
  Спустя два месяца с днями, их организмы эффективно синхронизировались. Впрочем, они встречались чаще положенного, поскольку Альфа проведывала Дельту, а Дельта принимала и обслуживала Альфу. В отличие от кокаина, Альфа никогда не стеснялась алкоголя и любила быть пьяной, хотя у неё это дурно получалось, и она могла перепить даже самых стойких.
  Подобрав под себя ноги, они употребляли фисташковое мороженое из картонных ведёрок и смотрели очередное профильное кино.
  Альфа только фырчала:
  - Женскому не место в таком кинематографе. А мужчины, при очевидном желании, в упор не хотят рецепта человечности.
  Дельта приподняла бровь и уставилась на подругу.
  - Сама посуди, каждая секунда лжива! Они пластиковые, искусственные. Словно ожившие куклы в голове озабоченного подростка. Слащавая романтика без оттенка возможного быта. Обязательная трагедия, лишенная саспенса. Или мужской род целиком выставляется в негодном свете, что в корне неверно, и я о том говорила. Все люди плохи - они завистливы, слабы и, как правило, малодушны, но и здесь кроется некоторое изящество и красота. Безо всяких разделений на пол. Кому нужна эта порченная киноплёнка?
  - Но мы же зачем-то смотрим, - заметила Дельта.
  - А ты права, знаешь...
  Альфа ухватилась за живот, тихо застонав. Она обернулась к Дельте и натянуто улыбнулась:
  - Моя разумная подруга, медик, грозилась когда-то сотворить привычный ибупрофен... И ты его не купила, хоть я и просила. Дважды.
  
  Дельта вздохнула и про себя решила, что находится точно в том же текущем положении, только хуже из-за слабой менораггии. Безо всякой прелюдии, Альфа разломала диск с третьесортным кино, и вытащила из горки сваленных в кучу коробочек чёрную:
  - Будет Бертолуччи, - триумфально бросила она.
  - Можно подумать... И вообще, мне надоели твои итальянцы, - огрызнулась Дельта. - А вот я люблю Софию и Кэтрин, и довольно с меня твоего неумного важничанья. У всех разные вкусы.
  Пока шла навязанная реклама чего-то и всячески угрозы и предупреждения, Альфа успела возразить:
  - Кэтрин - возможно, но она со стальными яйцами... А София... София посредственна во всём, начиная с отца.
  - Ладно, - Дельта вошла в азарт, - Марина де Ван?
  - Красотка, - Альфа загадочно ухмыльнулась, а Дельта нахмурилась:
  - А Джордан?
  - Скажу так: я вложила бы ей даже свою путанную биографию. Именно п...
  Но их разговор бесцеремонно прервал Бертолуччи. Немножечко живой и настоящий.
  
  Дельта лежала пластом на задумчивой Альфе. Чуткие подушечки пальцев ощупывали любимую, создавая тактильный образ в недрах головы. Альфа вступила в отчаяние. Она добилась от единственного важного человека всех уровней интимной близости, она разделяла с ней кровать, мысли и вероятное будущее. Но она так и не насытилась. Возникло гадкое ощущение, что её обманули, а Дельта - подставная актриса из дешёвой оперетты. Ощущение ирреальности постепенно обволакивало её светлую голову и лёгким тремором отражалось в её нестабильных зрачках, словно тонкие пальцы, оторванные от кистей, бежали по её лицу, оставляя горячие вмятины. Дельта сопела, и Альфа видела её странные поры, неаккуратные катышки туши, свалявшиеся на тонких ресницах, морщинки, неприятно напоминающие о неминуемом распаде и увядании. Альфа ощущала новые запахи, преступно укрывавшиеся до того под полами расстояния и не близости. И ей не нравились эти запахи. А нежные рёбра, впившиеся в её грудь, были похожи на кожаный мешок, набитый костьми.
  
  Накануне состоялся обидный диалог, в котором Дельта, со свойственной ей простотой, обмолвилась, что с Альфой ей хорошо и интимно, но жениха она любит. И не собирается его оставлять обнажённым перед жизнью.
  
  Альфа почувствовала приступ дурноты и рассмотрела себя вселенским глазом, пробивающим все слои вещества и его энергий. Она увидела своё малозначительное тельце, распластанное под хрупкой тушей неприятного чужого человека, вбитое в грязный матрас посреди одинокого бетона.
  
  - Дельта? - она потормошила любимую за плечо. - Дельта, мне в туалет нужно ...
  Стоя перед бетонной стеной над пластиковой мусорной корзиной, Альфа тряслась от безудержной рвоты и жалости к себе, она немо рыдала и отдавала душу вместе с небогатым алкогольным содержанием желудка. Упаковав свои чувства в свинцовый контейнер, Альфа присела на унитаз и задумчиво похрустела лодыжками:
  - Интересно, какой срок годности моего покалеченного организма? - вслух спросила она у своих продуктов, но те равнодушно промолчали.
  
  Через пару недель, вытряхивая забытое содержимое мусорной корзины, она с удивлением обнаружила, что на рвоте пышно разрослись мохнатые грибы. Тут же она вспомнила, за что так преданно любит природу и не разбивает её на Домены.
  
  "ДНК победила. Среди всех возможных форм записи и передачи данных в известной органической вселенной на пьедестал взошла именно она. Так уж устоялось, что в условиях настоящей реальности и всех её непостижимых законов, именно ДНК выиграла грант по созданию чего-то человекообразного. Природа всячески обработала, изучила и при необходимости модернизировала технологию хранения данных на вирусах. Если принимать во внимание мифологическое существование РНК-мира - предтечу нынешнего - вирусы приятно зарекомендовали себя и там. Формы записи данных на примере вирусного генетического аппарата поражают своим богатым и последовательным разнообразием.
  После нескольких этапов принудительного отбора под вирусами и мутациями, под катаклизмами и под агрессивной конкуренцией, сметающей любые чувства и мораль, был небрежно сформирован наш милый паразит - человек..."
  
  17. Дом человека
  
  Приглушенная Альфа легко приняла приглашение на чай после работы, её преданный университетский товарищ и гласный почитатель считался безобидной скотиной, хоть и неприятной на вид. Ростом он был едва ли выше самой Альфы, а телосложением - слаб и рыхл. Большая голова устало болталась на худой шее, забрызганной редкой щетиной, а бледные глаза постоянно щурились, будто подозревая всё сущее в нечистых намерениях.
  Но он был прост душой и немного слаб умом, отчего попросту не мог быть расположен ко всяким злым или хитрым вещам, однако только нечаянное упоминание о нём посреди доброй компании могло спугнуть настроение. Альфа относилась к нему по-доброму. Не из милосердия, а из-за того что не видела в нём зла и не любила разбираться в людях. Приглашение на чай, которое далось ему не без сердечного трепыхания и чуть более характерного, чем обыкновенно, заикания, она приняла и даже слабо улыбнулась.
  
  Квартира имела скудную начинку, но обладала приятным запахом, отдающим чем-то сдобным и глубоко забытым. Эпсилон аккуратно расставил приборы и согрел чайник на блине электроплиты.
  
  После чаепития с творожными сочниками и просмотра чего-то смутного на потрёпанном VHS, она утомилась. Её мозг устал от постоянного контраста настроений и неблагополучной обработки редких знаний. Он требовал небрежного забытья и слабой эйфории. Альфа культурно извинилась и вышла на балкон покурить заготовленную трубку успокоительного. На маленьком балконе с побитой плиткой она почувствовала себя лучше.
  
  Из бесчувственной глубины начал выкручиваться вопрос: откуда в мире так много сволочи? Механическую подоплёку появления человека Альфа знала существенно, а вот какие тропинки топчет новообразованная нейронная сеть - ей было неизвестно. Если даже древесному клещу - организму никчёмному и бездумному - хватает мощностей, чтобы проделать сложные аэродинамические расчёты, то каким же эволюционным чудом и неотъемлемым социальным элементом должна быть единоличная человеческая сволочь?
  Альфа перегнулась через потрескавшиеся перила и втянула носом густой запах влажного лета. Внизу беззвучно наполнялись красками вишни и абрикосы, а против ржавых гаражей печально согбенная шелковица пятнала бугристый асфальт спелыми ягодами.
  Альфа начала чувствовать, что человек - это ненормальное животное, существующее иллюзией жизни. Иначе как можно объяснить истязание невинных и безответных, паразитирование на глупых и медленных, и дофаминовый приз после планомерной процедуры унижения слабого?
  
  На балкон вышел Эпсилон, держа в руке бокал холодного красного вина:
  - Уже закат, - удивился он.
  - Извини, Эпсилон, - тихо сказала Альфа и беззлобно вытрусила отработанное спокойствие вниз на роящихся голубей.
  Он насупился и осторожно поставил бокал на подоконник:
  - За что?
  Альфа прошла мимо него в коридор и проворно натянула босоножки. Эпсилон стоял рядом, растерянный и опьяневший. Альфа пожала его сухую руку и ответила:
  - Мы с тобой больше никогда не увидимся.
  После безмолвного прощания с Альфой, Эпсилон уселся за стол доедать не начатый торт. И, сам не зная отчего, тихо зарыдал.
  
  Нельзя сказать, что на этот раз это особо её впечатлило, если впечатлило вообще. Теребя лабораторный халат в сумке, чтобы не уснуть, Альфа спускалась на засыпающем эскалаторе, и по мере спуска ей всё больше открывался труп мужчины сорока пяти или пятидесяти лет, кое-как укрытый чёрной плёнкой. Над трупом стояли двое уставших и безразличных слуг народных: бесцветная девушка и отречённый парень. На пару они заполняли какие-то пожелтевшие бумаги, и никому из людей не было дела до мёртвого тела, лежащего у их ног. На перроне всё так же смеялись или молчали, слушали музыку и целовались. Альфа пожала плечами и пошла к поезду, ей вспомнилось, как подруга её детства спаривалась в морге напротив препарированного тела с каким-то мимолётным мужским элементом.
  
  Жизнь всегда проторит себе тропинку - таков был посыл этого неуместного тела.
  Исподтишка наблюдая за людьми, Альфа пришла к выводу, что люди ведут себя вовсе не так, как должны бы. Они не пугаются мертвого, а рассматривают его с любопытством, они окружают раненых, но не помогают им, в ответ на выстрелы они набрасываются всей массой на обидчика, сминая его в мясо, и почти никогда не спасаются бегством. Двигаясь к одной цели, они способны перемолоть упавших детей, и не остановиться. Люди примитивнее, чем хотят быть, но сложнее, чем кажутся. Сегодня был вечер Аида, значит, Дельта должна была ждать её дома с бутылкой красного вина и несущественными историями. Но Дельта беззащитно сопела на матраце, и напряжение попеременно формировалось и рассеивалось на её бледном личике: в последние недели её одолевали смутные сны и кошмары. Альфа поцеловала её холодный лоб и прошептала:
  - Нет, в смерти нет ничего страшного. Только безразличное.
  
  18. История одного противостояния. Обезьяны и черепахи
  
  Чаще, чем того хотелось, Альфа наблюдала крестные ходы по современному асфальту за окном. Толпы хмурых и бездумных лиц молчаливо топали от Лавры вниз, на площади, к ненормальным людям, неся по горбам тяжеленные кресты и в голодных руках - свинцовые иконы. Альфа сочувствовала полым марионеткам, просвещённым духовно своими бездушными пастырями от православия. Ей хотелось нежно обнять каждое существо, подвести к кирпичной стенке арсенала и безболезненно расстрелять. Всех до одного, а детей - распределить по буржуазным бездетным семьям. Желательно, однополым.
  Когда организм работает вполсилы и в мозгу недостаточное давление мыслей - всё кажется мистическим и невозможным. Альфа размышляла над тем, сколько нейронов перегорело в её маломощной костяной коробке, словно крохотные лампочки органической гирлянды. Подлежит ли её мозг восстановлению или локомотив деменции уже потерял всяческие тормоза. Возможно ли ещё компенсаторное восстановление, сможет ли она снова притворяться человеком, имея успех у людей. Она разрывалась между любовью, зависимостью и безверием.
  "Ты не знаешь, что тебе делать и чем заняться. В тебе есть энергия, которую некуда направить. Ты входишь в ступор или занимаешься непристойностями. Но у тебя нет ответов на плешивые вопросы. Извращённый центр прикосновения к божественному на уровне физиологии опошляет любую веру. Блаженство, испытуемое от обрядов, молитв и песнопений - реакция мозга на раздражитель. Любое удовольствие, умиротворение и чувство защищённости - коктейль химически несложных вещей, а здоровая паранойя - вещей попроще.
  Исполосованные извилины, подбитые многолетней интоксикацией и дефицитом, - источник самых ценных артефактов для виртуальной системы - человеческого сознания. Слова бессильны, они слишком слабы и ущербны, чтобы взять на себя вес описания действительности, с которым не справляются даже монолитные цифры, а философы - несчастливые онанисты, насилующие мозги почём зря. Чего мы добиваемся, повышая статус или поддерживая иррациональность? Путь саморазрушения, путь отказа от самой себя - подобность спасению от многоликости окружения.
  Религиозным людям проще всего - они наиболее восприимчивы к сказкам, а потому живут блаженно. У такого извращения, как религия, изначально существует неравное преимущество, так как нарождается оно на прочной физиологической почве.
  У религии есть небитый козырь - даже в современности, приоткрывающей мелочно основы мироздания, у неё нет полноценной альтернативы. Ничто сейчас не заменит человеку очищающего и благотворного подмывания мозга.
  А потому ничто не способно преодолеть религии. Даже разум. Потому что разум - источник её..."
  
  Под конец сезона отпусков Альфе стало тоскливо, отовсюду возвращались люди и срочно бежали сдавать анализы, смущаясь и с пониманием смотря на участников живой очереди в кожно-венерологическом отделении клиники.
  В обеденный перерыв Альфа вышла за кофе и застала окончание целой семейной драмы, когда после разобщённого отпуска в клинике случайно столкнулись муж с женой. Катастрофа разыгралась колоссальная, и были даже невинно пострадавшие от импульсивности супругов. Пикантности ситуации добавил мясистый священник, с бородой и лоснящимся лбом, попытавшийся увещеваниями наставить пару на путь истинный, за что и поплатился расцарапанной щекой. Многие смеялись.
  
  19. Оргазм
  
  Альфа очистила себя от принципов предыдущей жизни и стала бытовой. Её попытки отречься от своей ненормальности и сосредоточиться только на Дельте и каком-то будущем, с каждым уставшим взглядом Дельты слабели и увядали. Она безропотно ненавидела свою работу, свою жизнь, своё образование и прошлое, свою семью, семью возлюбленной и неутолённую жажду перемен и освобождения. Она перестала быть интересной, а из рутины выхватывали только дронабинол, кокаин и рабочие сплетни. Она быстро истощалась, быстрее, чем ожидала. Эксперимент незаметно и без явных признаков провалился: её возлюбленная по-прежнему оставалась обыкновенной несчастной, и сама Альфа заразилась от неё этой обыкновенностью и несчастьем.
  
  Прохладной осенью Дельта без повода пригласила Альфу в своё семейное гнездо, почти разорённое и разломанное, впервые за всё время тесного знакомства. Обреченного жениха не было - он отмечал чьё-то рождение во дворах.
  
  Это была двухкомнатная квартирка с большими окнами между туалетом, ванной и кухней. В зале стояли старые кресла прошедшей эпохи и журнальный столик между ними, о который Альфа со всей осторожностью споткнулась, а в спальне - скрипучая кровать и поломанный стол с устаревшим компьютером. Обстановка была уютной, хоть и небогатой. Подле кровати были разбросаны грязные носки и салфетки, а у изголовья - развешены тусклые мужские вещи. Альфе не понравился запах: нездоровый, кисловатый и одинокий.
  - Знаешь, - начала Дельта, - мы уже некоторое время не спим вместе. Я ложусь спать в зале на кушетке. Может, всё это и к лучшему. У меня нет своей квартиры, а домой я возвращаться не хочу, да и вряд ли смогу.
  Альфа обняла её и они вместе повалились на нестиранную кровать и тихо лежали в одежде, дыша друг на дружку.
  - Дельта...
  - М?
  - Ты счастлива? - Альфа не знала почему, но к её глазам подступила влага.
  Дельта тяжело вздохнула и рассеяно погладила лицо подруги:
  - Я не знаю, Альфа. Не знаю... - она помолчала. - Факториал сегодня вряд ли появится, а если и будет, то едва ли на ногах и в сознании.
  - Ты на что-то намекаешь?
  - Возможно... - Дельта озорно ухмыльнулась.
  - Хм. Тогда мне нужно в туалет, и я вся твоя.
  
  Пока Альфа с трудом справляла нужду, Дельта совершила сознательное преступление: из любопытства или от отчаяния, она ловко извлекла из Альфа-портмоне и съела весь пакетик кокаина. И когда измождённая Альфа вернулась, ощутила эффект.
  В комнате было темно и Альфа заподозрила неладное не сразу, её сперва напугало ускоренное сердцебиение и более резкие, чем обычно, движения и просьбы, но только ей удалось раздеть донага подругу - раздался звон ключей и в квартиру ввалился трезвый и чем-то опечаленный хозяин.
  Дельта вскочила как ошпаренная и пламенно попросила Альфу собраться и ускользнуть, сама же выбежала в коридор, схватила и повела ошарашенного жениха на кухню и умостилась на столе:
  - Я хочу, чтобы ты сделал это здесь, - сухо сказала она и чуть ли не силой усадила одетого Факториала на колени перед своими худыми раздвинутыми ногами.
  Её глаза неестественно блестели, а растрепавшиеся волосы колыхались от мелкого дрожания.
  - Дельта, я... - начал жених и не закончил - Дельта сама прижалась к нему своим естеством и притворно захрипела.
  Она была жаркой и густой, словно чуждая болезнь проросла в её не мощном теле и заставила его разогреться. Дельта шептала благодарности вперемешку с проклятиями и неразборчивыми словами.
  
  Приоткрыв тихо дверцу, на кухню тихо просочилась Альфа и застыла как была. Она не сразу поняла, что происходит, но звуки вернули её в реальность. Она поняла, что кстати пришлись бы все мощные человеческие чувства: негодование, ярость, ревность, зависть - что угодно, но не безразличие. Альфа не испытывала ничего, кроме вполне оправданного любопытства, и это напугало её.
  Дельта расплылась в блаженной улыбке, выглядящей на её остроконечном лице точно оскал, и протянула Альфе свою правую ногу, крепко удерживая голову Факториала за волосы в двух руках.
  Альфа колебалась мгновение - и поцеловала Дельта-пальцы от мизинца до большого и обратно. Дельта непонятно застонала и целиком распласталась по столу, открываясь двоим родным, любимым и объединённым. И в этот момент что-то надломилось в Альфе и прорвалось наружу. Ей стало мерзко.
  
  Она набросилась на Факториала с немым криком и больно впилась ему в спину короткими ногтями. Факториал закричал от неожиданности и нечаянно стукнул Альфу по скуле локтём, сбрасывая девочку головой о пол, а Дельта, пребывая в мире неясных иллюзий, рассмеялась. Поднявшись на нетвёрдые ноги, Альфа схватила со стола нож и злобно пригрозила Факториалу расправой, она растирала ударенное место и нижняя её челюсть дрожала от адреналина и обиды.
  - Вы, - она выронила нож и быстро хватала ртом воздух, - вы... вы сдохните, вы ничто...
  Факториал в изумлении уставился на незнакомку, его только-только проросшая страсть угасла, и он неловко натянул домашние штаны обратно. В полутьме перед ним тряслась миниатюрная девчушка, а за глазами - проскакивали тысячи мыслей и догадок.
  - Вы кто? - тихо прорвал он гнетущую тишину.
  Дельта жалобно заскулила за его спиной и сбросила пепельницу, она гладила себя по ухмыляющимся губам испачканными пальцами и просила тепла и больше языков.
  - Дельта... - Альфа с негодованием и некоторой болью посмотрела на лежащее тело, вырвалась из хозяйской хватки Факториала, когда тот намерился её остановить, и выбралась из квартиры к ступеням.
  Факториал стоял в дверном пролёте и не знал, куда и к чему себя применить. Он вдруг очень разозлился на фигурку, медленно опускающуюся на пролёт ниже.
  - Да кто ты, чёрт возьми, такая?! - яростно закричал он во всю мощь лёгких, распугав гадящих котов и соседей.
  Альфа остановилась у грудки испачканных шприцев, её недобрый взгляд был обращён куда-то вовнутрь, она растянула губы и спокойно ответила, негромко, но слышимо:
  - Она кокаина наелась. Промой ей желудок чем-то неприятным и накорми диазепамом, если есть, и парацетамолом.
  Оставшись одиноко на столе, Дельта шептала во мрак сквозь слёзы, температуру, безумие и тошноту:
  - Прости, прости...
  
  20. Абстиненция неизбежна.
  
  "Нужно купировать любой ценой. Человеческая нервная система - маятник. Чуть большая амплитуда его колебаний приводит к наркомании и смерти. Неподвижный маятник - золотой баланс, невозможный в условиях развивающегося мира и неизбежного ответа на него. Организм путём слабых подачек поощряет верную модель поведения: сытное разнообразное питание, своевременная дефекация, мочеиспускание, удовлетворение посылов на продолжение рода, субъективно хорошо выполненная работа - всё сопровождается милыми мелкими поощрениями. Доброе слово и кошке приятно, собака, испытывает восторг от хозяйской похвалы, а человеческий организм, путём комбинирования нехитрых стимулов, вырабатывает приемлемую модель поведения. Поэтому воспитание рабского народа - дело времени, как и развитие наркомании..."
  
  Каждый вздох и каждый пик на кардиограмме были под строгим контролем, всё шло по намеченной схеме, но однажды проснувшись в объятьях галлюцинации, Альфа поняла, что контроль потерян безвозвратно, а мозг необратимо повреждён.
  
  Несколько недель к ряду Альфа воздерживалась от кокаина и подавляла любовь и обиду доступными транквилизаторами и трициклическими антидепрессантами.
  Она стала вялой и безразличной и молчала на обозлённые мольбы Дельты, но что-то внутреннее взволновало её и бросило на ласковые жернова качелей. Нечистый на руку торгаш обыденно снизил моллярность активных веществ, и только потому Альфа не умерла от передозировки или отказа болеющего сердца и потревоженной печени.
  
  Она не помнила как, но вокруг образовалась пустота и стало душно, Альфа пыталась подняться, но несколько раз больно ударилась головой о мокрый бетонный потолок.
  Она склонила голову и сгорбилась, расставить руки в стороны не получалось - по бокам сжимали холодные стены. Тогда Альфа встала на колени и нащупала промозглую землю. Она спокойно начала делать подкоп у ближайшей стены, разрывая рыхлый и едва пахнущий грунт пальцами, нисколько не беспокоясь о ногтях. Она всецело сосредоточилась на подкопе и не заметила даже, как невольно обмочилась. Стена, казалось, подходила к основанию коробки, пока ногти не упёрлись в тот же бетон. Альфа была заточена в крохотном кубе не по размеру, и не её вина была в том, что она слишком велика для этого неуютного жилища. Будь она бактерией или микроскопическим насекомым, бетонный куб мог бы оказаться не таким уж и плохим местом обитания, к тому же, не обязательно постоянным. Но Альфа с каждым вдохом и выдохом планомерно убивала себя. Она определённо не могла быть виноватой в том, что оказалась слишком большой для этой могилы, но определённо была виновна, что очутилась в ней.
  Иллюзия разрушалась постепенно и фрагментарно, куски стройного делирия крошились и отпадали, оголяя ничто - обезличенную пустоту. Альфа сжималась во всё меньший комок, пока пустота безостановочно расширялась, захватывая обломки воспоминаний и мыслей.
  Альфа очнулась на рассвете в собственных жидкостях, рвоте и испражнениях на земле покинутой детской площадки. Она лежала, как в гнезде, между стареющих массивных корней и уснувшими ветками. Её трясло, тело было будто нашпиговано миллиардами иголок, так что она еле могла двигаться, в голове медленно и шатко пульсировало, и мир казался бескрасочным и тусклым, хотя каждая порция света больно резала по глазам и приводила к кратковременному затмению. Начался мерзкий ледяной дождик.
  Альфа сняла всё исподнее и оставила на месте ночлега. Пересчитав оставшиеся деньги и осмотрев телефон, она заказала такси и поехала домой, не обращая внимания на протестующее недовольство таксиста и его нелестные комментарии по поводу вида и запаха пассажирки. Всю дорогу её немыслимо тошнило, и она едва держалась, чтобы не провалиться в забытье.
  
  21. Ж+
  
  Башня из слоновой кости продвигалась внутрь и обратно. Альфа мучилась от ненасытности и ненасыщенности. Её естество изнемогало и требовало порции удовольствия, хоть самого паршивого и беспорядочного.
  
  Она сняла с себя штаны с исподним и подошла к свежему трупу с простреленной головой. Аккуратно усевшись на безжизненное лицо, она начала ритмично его шевелить, растирая ещё тёплую кровь по своим ногам и животу. Чем ближе она подбиралась к пику высвобождения, тем более яростными становились её движения, и более глубоким - отчаянье. Труп Алгоритма медленно застывал, члены под воздействием ионов кальция становились неподвижными, обратимо коченея.
  Волна освобождения мелко пробежалась по её телу. Физиологически акт можно было считать завершённым, но Альфа не насытилась и на пятую часть. Негодуя, она уселась голым местом на паркет и отшвырнула бесполезный труп к стене.
  В дверь тихо постучали, не дожидаясь ответа, в комнату вошёл Алгоритм, бесцеремонно прервав съедобную фантазию. Альфа грязно выругалась, поднимаясь с кровати.
  - Я, наверное, не вовремя... - залепетал неожиданно кроткий.
  - О нет, ты очень вовремя! - запротестовала Альфа, вплотную приближаясь к вероятному жениху и почему-то добавила: - Милый.
  Она припечатала его к стене и провела рукой, где неприлично. Алгоритм испугался и беспомощно запротестовал. В опьяняющей полутьме он увидел перед собой не объект детского обожания, а неконтролируемого демона, вырвавшегося из бесстрастных оков Сатаны.
  - Альфа, что ты...
  Его пальцы, ведомые нечистой силой, наткнулись на жидкую разогретую плоть и в рефлекторном порыве отвращения смялись о стену.
  - На колени! - грозно зашипела Альфа.
  Запуганный Алгоритм не дрогнул и во все свинячьи глазки вытаращился на сладострастный оскал. Альфа захохотала, но несколько истерично, увидев пустую реакцию. Она сама тут же рухнула на пол и с визгом потянула приличные брюки Алгоритма книзу.
  Алгоритм в панике запищал что-то немыслимое и беззащитное, часто отрывая липнущие к его штанинам ручки, и вмиг вовсе ретировался, шумно захлопнув за собою двери. Его мужское было застигнуто врасплох, а оттого уничижено. Не зная как быть, он уехал в питейное заведение, где напился всласть сухим джином.
  - От бабы и то проку больше, - посетовала Альфа, обращаясь вновь к Башне.
  Вскорости она достала из рюкзачка окровавленную опасную бритву, ей мерещились страшные и непозволительные вещи, она была убеждена, что немотивированно убила милого незнакомца, раскроив ему шею, и скрылась от обвинителей в потной массе. Ей грезилось, что она подсыпала в семейный алкоголь жидкий кофеин и что своими слабыми ручонками она отломила толстую ветвь от страдающего Древа Жизни, и навострила из него убийственное копьё.
  Она видела себя графиней, содержащей Алгоритма придворным псом, проживающим между пегих охотничьих собак, что ублажает хозяйские взоры ежедневным генитальным лобызанием. В целом, температура её плоти не соответствовала утверждённым нормам, и была неприемлемой.
  
  На фоне безразличия и тишины в ответ на требовательные звонки и сообщения, Альфа целенаправленно разогревалась. Она запивала ацетаминофен добрым вином, не беспокоясь более ни о чём.
  Забившись между подушек, она слушала прохладную темноту комнаты и далёкий, несуществующий голос Энтони Кидиса. Когда жар переборол барьер в 41 градус по Цельсию, Альфа потеряла сознание, а очнулась под чутким взором обеспокоенных докторов, задающих нелепые вопросы. Её трясло, раскалённая докрасна кожа не высыхала от безостановочного пота, но внутри разрасталась безмолвная глыба льда, обжигающая холодом лёгкие и прочие прилежащие органы. На ней ничего не было и от неё пахло чем-то медицинским. Её зрачки при обращении к свету почти не сужались, а изо рта шла одна горячая сухость. Её тело неохотно погибало и ничуть не думало о продолжении себя и существовании личности.
  Через какое-то несущественное время, после госпитализации, некоторой прочистки и принудительной печёночной протекции, Альфа пошла на поправку, хотя её бездушное состояние только усугубилось. Подхватив у ночи непростую лёгочную инфекцию, Альфа раскрыла перед докторами не только пристрастие к определённой химии, но и цветущий желтизной острый гепатит С, полученный от стоматолога при починке сколотого зуба. Самодеятельная седация тоже сыграла добрую шутку, не позволив нечистой смеси героина и кокаина целиком захватить мозг, частично ослабив воздействие.
  
  Всё это время восстановленная Дельта тщетно пыталась прорваться к гибнущей Альфе, завалив почтовый ящик электронными письмами, а телефон - длинными короткими сообщениями и не отвеченными вызовами. Но она спасовала перед неприступной линией обороны, состоящей из ненавидящих глаз Альфа-матери, позволивших себе лично оскорбить неприличную гостью.
  
  Для себя Дельта уже решила переехать в уютную нору, разделить с Альфой жизнь и бренные тяготы, а прошлое - безжалостно растолочь и сжечь. Отбросив мелочные сомнения, она, кажется, рассмотрела мираж глобального будущего полотна. Развернувшись под напором брани и оскорблений, Дельта крепко сжала ключ от убежища Аида, и убедила себя терпеливо ждать выздоровления любимой в их совместной обители.
  
  22. Прекрасные вещи.
  
  Вялое воссоединение окончилось вынужденными телодвижениями и усталостью. Дельта не боялась вирусов, но объятья уже казались притворными, а поцелуи - вынужденными. Засыпая хмельными после сырного ужина, они слушали обоюдную кишечную симфонию и втихую хихикали над ней.
  
  Однажды Альфа проснулась, когда катастрофа была неотвратима, и более того - уже в полную силу расширилась в загаженной головке милой Дельты. Её разбудило странное ощущение около ключицы справа, или сразу же под ней. Альфа прошлась по бетону, сделала разминку, но ощущение не исчезло. Оно усилилось и обеспокоило, и было похоже на несвоевременную эрекцию, о которой Альфа и знать не могла в силу отличительной физиологии, но сразу во всём теле. Оно дразнилось и не давало покоя. Альфа внимательно присмотрелась к Дельте, и впервые её спящий образ вызвал буйное раздражение. Альфе захотелось смять сопящую любимую неподъёмной свинцовой плитой, чтобы та не сопела и не существовала. После этого каждый раз она просыпалась с ощущением там, где его не должно было быть. Альфа под разными предлогами начала избегать встреч, а неспокойные дни Аида превратились в эмоциональную пытку.
  
  Очередное утро разыграло перед Альфой, употребившей дозу, истерику и почти ссору, когда Дельта, оправившись от кошмаров, заговорила, и заговорила непозволительно дерзко и повелительно.
  
  - И что же, ты видишь смысл в кокаине и этих наркотиках?
  - А ты видишь его в чём-то другом? - огрызнулась Альфа. - Посмотри, - она деланно расставила руки к стенам из расписанных краской шлакоблоков, - какой мир нам оставили, и какой по себе оставим мы. Мир, в котором нечем кормить младенцев, где в молоке нет молока, где чистую воду нужно покупать в комплекте с антибиотиками, где курить полезнее, чем дышать городом, где грызня не останавливается ни на мгновение, а трущобы производят отборных головорезов со своей извращённой философией. Возможно, ты и видишь в этом смысл, но не я.
  Дельта недовольно промолчала, но Альфа уже не останавливалась, хотя и очень того хотела:
  - Посмотри сама, что остаётся: ресурсы уходят на свалки, богатые богатеют, бедные беднеют, престиж и элита построены на бесчестных рабских костях. И пускай они ласково называют это экономикой и прикрываются мифом о равноправии, фактически же принцип сохранения энергии остаётся в силе. Невозможно выстроить вечный двигатель блаженства для большинства. Только меньшинство - сладкая верхушка будет жить удовлетворённо, хоть и недолго. Благополучие одних всегда состоит из неблагополучия жалких. Биосфера шокирована надругательством, и наша многострадальная территория, экзальтированно зовущаяся государством, заискивает перед тугодумами, хотя по-прежнему не перешла от феодализма хоть к какому-нибудь строю. Ради удешевления производства и сверхприбылей братья травят друг друга добрыми канцерогенами, и слепо верят в безоблачное будущее своих нездоровых отпрысков. Идеологически верная теория эволюции деликатно умалчивает, что Homo Sapiens - не прогрессивная, а тупиковая ветвь, выращенная ошибочно и подлежащая отсечению. И некого в этом винить, а если бы и было - то незачем. Всё случайно, всё не обтёсано. Человек не создал ни одной работающей системы, что была бы настолько же простой, как и любая ничтожно ядерная клетка в его организме. А если и создаст - то нахрапом и по случайности. Хотя нет, человек уже гордится и надул щёчки. Ты думаешь, мне бы не хотелось румяных детей и простого бабского счастия, жить в объятьях и думать токмо о мелких дрязгах потомства? О, ещё как хотелось бы! И более остальных! Но что после, Дельта? У меня ущербный геном и всепланетарная катастрофа где-то рядом. Неужели ты не видишь, что мы уже близко, что пульсирующее забвение поглотит очередную цивилизацию, и мы окончательно захлебнёмся в крови и безумии, эпидемиях, голоде и каннибализме, как происходит там, где мы не желаем знать? Мы каждый год делаем мир лучше - и с каждым годом он становится только паршивее! Может, мы что-то не так делаем?
  - Говоря твоими словами, моя Альфа, - Дельта была зла. - Конец Света перманентен. Он был, он есть и, вероятно, будет. Сколько существует человек, столько продолжаются Апокалиптические видения и точные прогнозы. И ни один чёрт не изменился, и ничего новенького у нас нет.
  - Ядерное оружие, нет? Биотерроризм? Зоман? Может, VX?
  Дельта только усмехнулась:
  - И что же удерживает тебя от грани?
  - Прекрасные вещи! - радостно пролепетала Альфа.
  - Что-о?
  - Да-да, милые прекрасные вещи. Прекрасная музыка, прекрасный видеоряд или идея, прекрасная геометрия мыслей и воплощённых образов. Узоры на небе и безразличное упорство членистоногих. Гёссе и немножечко Достоевский, и процессоры, основанные на грубом 28-нм технологическом процессе, - подумав, добавила она. - В общем, многие прекрасные вещи, от которых спокойно. Знаешь, когда курочки набиваются в бутики и что-то чистое играет в их пустых головах - непреодолимое желание владения ненужными, но прекрасными вещами. Тут прекрасен и процесс овладения и сами эти вещи. Я накапливаю разнородный хлам, и он с некоторой радостью примиряет меня.
  - И производное экгонина?
  - Возможно.
  - Но почему именно кокаин? Почему не марихуана или, я не знаю, ЛСД?
  - Единственная альтернатива для меня - амфетамин, - серьёзно ответила Альфа. - Мне нужен чистый психостимулятор, действующий просто и известно, я не ищу удовольствия. Я хочу видеть окружение отчётливее, без пресса депрессии и заторможенности. Я должна здраво мыслить, держаться в тонусе и быть готовой, когда придёт время.
  Дельта сделала резкое движение рукой, а по её лицу прошло что-то странное и до того же неприятное, она пошла в отчаянное наступление:
  - Что же против небывалой катастрофы организовала ты, кроме упадка духа? Какая твоя борьба, вклад? Рассуждения ни о чём, кокаинизм? Проще опуститься, чем воспрянуть, да? Я из-за тебя одной, Альфа, покинула всю свою жизнь и разобщила прекрасных людей. Но как мне быть с тобой, когда ты никогда не бываешь на этой твёрдой земле? Рядом со мной! Я столько наворотила и разрушила, я от любимого собираюсь бежать, как бегут подожженные собаки...
  - Ты - мой вклад и моя борьба, - с грудным вздохом шепнула Альфа. - Я выдумала тебя и ты - моя лучшая выдумка. Я всегда старалась держаться прекрасных вещей, пропитывать ими себя и отдаваться нуждающимся, но ты - ты лучшее, что я сумела. Ты прекрасна, Дельта, и я полюбила тебя, как любят в книжках... Но яростно расточая прекрасное, я уничтожила всё, что мне так нравилось и прельщало. Ты изменилась ... И не хочу больше борьбы. Ты - лишь выдумка, живущая настоящей жизнью, потому я и прошу предоставить меня на моё усмотрение и содержание. Уходи. Я справлюсь, я много знаю и нуждаюсь в одиночестве. Но будь осторожна с операциями, у тебя псевдохолинэстераза неактивна.
  
  Альфа не ждала бури и буря не явилась. Настроение скатилось в пошлую паршивость, мозг дожимал последние крохи дофамина для поддержания работоспособности, но на остальное ему не хватало мощностей. И тут её будто перемкнуло.
  
  - А за чью ширму прячешься ты? - набросилась вдруг Альфа. - Твои друзья и непостоянные любимые? Они благоразумнее тебя. Твоя нынешняя резкость - следствие того невинного времени громких слов и нелепых обещаний, где под каждым ковром - богатая драма или сочная сплетня, где нет строгих обязательств и есть относительная вседозволенность. Без якоря, обвитого вокруг твоей лодыжки, твоё плавание окончится плачевно. Твои друзья обзаведутся тёплыми и замедляющими семьями, и забудут каждое обязательство, данное в алкогольном угаре или из чувств, твои родственники истлеют и отделятся от тебя, как от прохудившихся платьев. Друзья отвернутся от тебя, как от прокажённой, потому что ни одна здоровая обезьяна не променяет собственное кровное счастье на твоё. И ты останешься в пугающем одиночестве, когда все кривые лживые лица оголят бронированные спины, и больше всех ты будешь желать их недостойного внимания, пресмыкаясь и заискивая. Ты будешь бросаться на худшие варианты, потому что для мягкого человека, а ты человек, откровенно, мягкий, нет худшего страха, чем страх одиночества. Ты будешь стоять одна посреди руин прошлого, холодная, затасканная, без будущего, без тёплых детских комочков и без смердящего, но родного, мужского плеча. Ты будешь изолирована и впадёшь в жалость к себе. И после наступит тяжелая болезнь - жизнь. Без громких слов и нелепых обещаний, но с неукоснительными обязательствами и системой жестоких наказаний. Ты, вероятно, добьёшься всего, и прежде всего финансовой независимости. Но останешься ни с чем.
  Альфа замолчала, её затрясло, хоть она и опиралась о холодную стену, и та служила ей оправданием и охладителем. Дельта сложила руки на едва существующей груди и недовольно хмурилась, но что-то честно оголилось в ней.
  - Кто ты мне такая? Кто вообще дал тебе право хоть в чём-то меня отчитывать?
  - Ты, - бросила Альфа.
  - Я? - Дельта опешила и даже не пыталась во что-то оформить своё состояние.
  - Ты, Дельта! Именно ты. Ты позволяешь мне зачитывать тебе ноты и с недовольной миной слушаешь их. Но моё порицание, и ты знаешь это лучше меня, - твоя радость. Ты хочешь моих порицаний, как дразнящей игрушечной плётки, и точно знаешь, что и как я тебе скажу. Ты стремишься к разрушению самой себя и я - твой верный индикатор конечной остановки твоего разрушения. Тебе неприятно от моих слов, но тебе необходимо их слышать и упиваться ими! Мои слова - твоё оправдание поверхностной натуры и уверенность, что действия твои трезвы и выверены.
  - Ты заговариваешься, сестрица. Неужель ты думаешь, что я живу жизнь, чтоб держать перед тобой отчёт? А не подумала ты хоть один разок, что я хочу выбора и правды? Что выбор между опустившейся наркоманкой, смотрящей на мир скорбными глазами, и постоянно нетрезвым ревнивцем, что тот петух демонстративно распускает перья, придумывая поводы для безосновательного рукоприкладства - не мой выбор, и уж точно не то, чего я хочу? Что бедность - хоть и не порок, а развращает. Что весь мой труд и синяки в разных местах - не имеют ни малейшего значения ни для одной вонючей душонки на всём земном шаре, кроме меня самой. А в жизнь мою ты лезешь, потому что сама одинока и несчастна, и хочешь перебросить часть одиночества на меня и мою свободу, потому что и со всем миром у ног - ты несвободна.
  Альфа потеряла счёт времени, оно будто и вовсе остановилось.
  - А чего хочешь ты? Игрушки разбросаны сзади, в прошлом. Тут ничего такого нет. Только семья или работа, подменяющая семью. Свободы хочешь? Такая же абстракция, как и прочее. Даже с моим капиталом ты так и останешься неуверенной пустышкой, с которой будет играть дурной характер изменчивых волн - из стороны в крайность, и обратно. В тебе нет определённости и ответственности нет. И не было никогда. Тебе безразлична судьба твоего тельца - а после - ты, словно бешенная, уже не чувствуешь боли соседних сердец за твоё благополучие. Наплевав на будущее, ты щебечешь о свободе. Но когда приблизишься к краю, там не будет ничего, и свободы, о которой тебе грезится, не будет. Будет свалка надежд и впустую потраченного времени. Ты одинокой руиной осмотришь мириады упущенных возможностей и бесцельных телодвижений. Тебе не станет от того весело. - Альфа выпустила какую-никакую слезу, застилая голубые радужки.
  - О ком ты говоришь, моя любимая Альфа? Не о себе ли? - с нехарактерной проницательностью заметила Дельта, она дышала часто и неспокойно.
  - Дельта! - одёрнула её любовница. - Я намерено пустила себя под откос. Я знала, чем всё закончится ещё до самого начала, и я сознательный выбор начертила, и, будь такая возможность, пустила бы жизнь под откос сотню, тысячу раз. Такие, как я, не выживают! Мы стираемся, нас вычёркивают, мы непригодны. Я хотела, коль уж сама обречена, твоих здоровых детей, твоего счастья. Ты была моим последним символом веры в человеческое. Тебя бросало на острые прибережные камни, но ты выживала и изворачивалась, ты оставалась и двигалась бесцельно, но продолжала дышать. А теперь ты поломана и окончательно испорчена, и уже ничего не стыдно и не страшно. И будущего, хоть абстрактного, хоть глупого, уже не будет. Ты стала такой же, как и я. И меня это впервые испугало. Ты чем-то загорелась, но этот огонь сжёг тебя и не согрел ни одной жизни. Дельта, я повторю, что полюбила тебя, как человек может любить человека. И это ушло, как и появилось. И теперь...
  - Альфа, замолкни, пожалуйста! - чуть не вскричала Дельта.
  - И теперь ты мне безразлична. Во мне не осталось даже прежнего презрения к твоей глупости и распущенности. В тебе пока что есть только оболочка, но и она никогда не наполнится содержанием.
  Дельта побледнела, и на её коже отчётливо проступили неровные веснушки и тёмные быстро пульсирующие сосуды.
  - И всё-то ты о себе, Альфа, хоть бы слово от меня услышала. Я живой человек, Альфа, и тоже умею говорить! Услышь меня, пожалуйста!
  - О себе? - эхом исказила Альфа. - Уж нет, у меня и оболочки-то никогда не было. Даже скорлупы не было. Меня родили от нежелания, и протоптанных мною троп не существует.
  - Альфа, - проговорила Дельта с наивной серьёзностью, хотя испила туманного сознания многочисленных друзей сполна, и знала некоторое о наркоманской участи, - ты понимаешь, что я не смогу так? Я даже выбора тебе предоставить не могу, и ничего не могу... - она опустила плечи и руки.
  
  Альфу бесило, как Дельта пыталась петь песни, не зная слов наверняка, и делала некрасивые глаза, когда запиналась. Дельта была всеядным меломаном, и её вполне устраивало небрежное отношение к музыке. В противовес ей, Альфа с музыкой, как и с кинематографом, была чрезмерно строга и требовательна: она не терпела фальшивых нот и бессмысленных текстов, а от некачественной популярной музыки у неё начиналась мигрень. Она не могла петь, а её голос, звучащий в детстве как колокольчик, с годами огрубел и понизился, и она винила алкоголь и частые простуды. Её возлюбленная могла петь, и пела, чаще чем того хотелось Альфе, потому что постоянно фальшивила или не знала слов. А бессмысленные гортанные завывания, сопутствующие целиком неизвестной песни, раздражали Альфу до белого каления и она бранилась с Дельтой или уходила в себя. Её слишком многое раздражало в Дельте, чтобы держаться подле неё, в её тонкой тени. И сейчас малозначительные обиды прошлого и накопленное раздражение скопом набросились на память Альфы и вырвали из неё гнев:
  - Уходи, - спокойно повторила Альфа, садясь на пол.
  Она осталась совершенно одна и когда просила Дельту уйти - та ушла, а могла остаться: проявить твёрдость или просто не скрывать голод по чувствам. Но от её боевого духа остался смердящий рутинный прах. У неё не было сил противоречить и отпираться. Дельта неожиданно разревелась и сделала себе глаза грязными от туши, сказала несколько слов о боли и вышла вон, без сопротивления, оставив по себе шлейф нежного женского аромата и горечи.
  Альфа осталась сидеть без слов у двери, и вновь что-то страшное пробудилось в ней и зашептало. Она опять была влюблена, втихую и без огласки, и состояние шока было ей свидетелем. Откуда, как, зачем организм изыскивал средства на поддержание чувств, она не знала. Ей было стыдно, а неестественная связь становилась от того только прочнее.
  
  23. Цитрус
  
  Спустя определённое время с привычным скрипом, сулящим очередной всплеск дофамина, разошлись створки затемнённого лифта. На Альфу уставилось сухое лицо с погонами на плечах, за спиной лица маячили синие люди и кто-то приглушённо бранился.
  - Ну? - зло спросила Альфа. - Вы спускаетесь?
  Лицо медленно, но отрицательно покачало собой, будто внимательно изучая её хрупкую фигуру. Недовольно пожав плечами, Альфа прижала кнопку спасительного первого этажа и выдохнула только на улице, ускоряясь от места преступления. Невредимая, при деньгах, но без кокаина.
  
  Альфа пыталась изолировать чувство стыда. Мы все - только тела, - твердила она своему мозгу, но мозг продолжал изнывать, разгоняя сердце и румяня бледные щёки. Анализируя давние фотокарточки, нашлепанные кем-попало, Альфа пришла к неочевидному выводу, что состояние её кожных покровов, волос и ногтей резко ухудшилось. Она выглядела измотанной и нездоровой, кожа отдавала всеми оттенками серого, а без того жидкий белый волос предательски поредел.
  Её организм, едва оправившийся от аутоиммунной пытки, должен был столкнуться с очередным беспощадным ударом, и Альфа боялась его более остальных.
  
  Она умоляла умеренный алкоголь и случайные гениталии подарить ей утерянный покой. Узор бесконечных связей на время освобождал, а смесь грубых веществ - забивал мысли нулями. Альфа со скандалом, обещающим последствия, уволилась из лаборатории, оторвалась от сущего и окуклилась, по-человечески надеясь, что позор уйдёт по течению времени, но он только креп, словно нарочно преследуя. Разные нездоровые идеи навязчиво стучались изнутри, пульсируя в висках требованиями и параноидальными настроениями. Более Альфа не была уверена ни в чём: ни в реальности происходящего, ни в ирреальности прошедшего. Она не доверяла никаким чувствам и ощущениям, а интеллект, подавленный нечеловеческими дозами разного, противился искать выход, сопротивляясь только некоторой печеночной болью.
  
  Испытывая панический (в некотором роде, даже религиозный) страх перед кокаиновой абстиненцией, Альфа отважилась искать альтернативные, но верные источники её купирования. Она перекопала дневники, освежила некоторые былые знакомства и условилась о встрече в одном из бесконечных ночных клубов на отшибе Города.
  
  Получив в лапки чистую и легковесную порцию порошка, Альфа поспешила в туалет и удовлетворила ленивые претензии организма на свежую дозу ингибитора обратного захвата через стерильную трубку аппликатора. И воспарила.
  Из уборной она вышла уже в добром расположении духа: каждая мелочь виделась ей бесконечно важной и несущественной. Её внимание привлекли две неприметные фигурки, кротко сидящие на диванчике за завесой из неопрятно движущихся тел, и Альфа, схватив за локоть официанта и прокричав на ухо названия алкоголя, бесцеремонно направилась к ним.
  
  Облокотившись на стеклянный столик, с противоположных сторон молчаливо сидели мальчик и девушка, внимательно следя друг за другом и методично струшивая пепел на грязный пол.
  Мальчик обладал выдающейся болезненной бледностью и худобой, на его птичьем лице, над тёмными кругами и под жидкой чёлкой, выделялись два огромных чёрный глаза, невнимательных, но будто бы цепких. Видно было, что чувствовал он себя скверно и не в своей тарелке и горел желанием быстрее отступить. Потому Альфа поздоровалась сначала с ним, дружелюбно протягивая ладошку и называясь.
  Мальчик внимательно посмотрел на свою компаньонку, поджал губы и ответил на приветствие безвольным рукопожатием, не приподнимаясь с дивана.
  - Ноль, - представился он.
  А девушка...
  Да, эта была хороша собой, даже красива. Ростом она выдалась не выше Альфы, а фигурой - во многом лучше. У ней была треугольная мордочка, тоже как бы птичья, укрытая безупречной матовой кожицей, а за очками в тонкой квадратной оправе темнели робкие, но властные треугольные глаза. Она и вся была будто нарочно сдержана и неприступна, хотя, возможно, искала над собой только развратной власти. К радости Альфы, девушка первой подала руку для прочного скрепления знакомства и сжато улыбнулась, выпуская струйку дыма:
  - Мнимая Единица. Рада знакомству, Альфа. Не составишь нам компанию?
  Мальчик в этот миг весь подобрался, бледнея сильнее прежнего, он был чем-то напуган и зол.
  - Меня ждут, - с этими словами он вытянулся из-за стола и оказался долговязым и нескладным, но в приличном платье, полном официоза.
  Мнимая Единица силой наклонила его к себе и пылко поцеловала в губы, а когда он развернулся уходить, не глянув даже в сторону лыбящейся Альфы, лягнула его по бедру.
  - Кавалер? - в Альфе что-то взыграло, а Мнимая Единица на то звонко расхохоталась и попыталась сдержать смех ладонями. Отсмеявшись и утирая радостные слёзы, она всё же ответила в спокойной и взвешенной манере:
  - Брат. Мнит себя человеком, который разрушил мир, - и что-то настолько нечеловеческое и безумное на одно мгновение проскользнуло в её прилежном взгляде, что тут же прочно засело в Альфа-сердце и зацепило искренностью и животной непорочностью.
  - Твой брат - очень напуганный человечек.
  - Да, - согласилась Мнимая Единица, - возможно.
  Поднесли бокалы со знатной бехеровкой и прочими закусками. Мнимая Единица не была занята и занялась тщательным осмотром существа Альфы. Разговорились, выпили, нашли точки соприкосновения - им обеим было неприятно находиться в гибнущем ночном клубе и обе они не терпели неупорядоченности.
  - Альфа, у тебя, кажется, кровь носом пошла...
  - Кровь?
  - Красное, густое, течёт из носу, похоже на кровь, - пьяно разъяснила Мнимая Единица. - Погоди, я дам тебе платочек.
  И правда, она достала из нагрудного кармана своей рубашки хлопковый кружевной платочек и протянула Альфе.
  Альфа как-то на то отреагировала, уже успев растереть хлыщущую кровь на пол-лица:
  - Здесь воздух без влаги, слизистая быстро пересыхает... Давай уйдём отсюда и направимся гулять?
  
  Наутро Альфа сидела на матрасе и чистила апельсин, окрашивая коротко остриженные коготки желтым.
  Она задумчиво жевала мякоть и растирала набухшие виски, голову заполняла неясная пустота и безразличие. Под её немытыми ногами шевелилась Мнимая Единица, издавая тихий треск статики. Альфе захотелось как можно быстрее спровадить гостью, потому она принялась громко будить и расталкивать сонное тельце. Но, проснувшись и докрасна растерев глаза, Мнимая Единица не на шутку перепугалась, её пришлось успокаивать увещеваниями, попутно скармливая заготовленные для собственного похмелья фруктовые дольки.
  Пока Мнимая Единица приходила в себя, Альфа неслышно напела что-то вроде:
  
  I'll sell my soul, my self-esteem
  A dollar at a time for one chance, one kiss
  One taste of you my Magdalena
  
  Нетрезвые, они ночью ввалились в гнёздышко Альфы, хоть Альфа и не с первой попытки отомкнула замок. Света не было, так как не было ламп и выключателей, и Альфа повела Мнимую Единицу за руку, освещая путь карманным фонариком. Напротив спальни весела бесстрастная и пугающая Луна, сверх меры заливающая комнату холодным светом.
  Опьянение быстро рассеивалось, и Альфа почти полностью восстановила контроль над мозгом:
  - Надеюсь, свет не помешает тебе уснуть.
  Мнимая Единица пыталась говорить слова, но только вздыхала или улыбалась. Альфа усадила гостью на матрац и попросила подождать её и не засыпать. Она вернулась через пару минут с чашкой холодного крепкого чаю с сахаром и лимоном:
  - Держи, постарайся выпить всё.
  - Ал... - Мнимая Единица обрела часть речи после второго глотка. - В туалет...
  - Тем лучше, - серьёзно ответила Альфа.
  Когда Мнимая Единица допила чай, Альфа отставила её чашку на пол и вплотную приблизилась к засыпающей гостье. Она аккуратно сняла с Мнимой Единицы очки и взялась за её руки, чутко заглядывая в чёрные пропасти вместо глаз. В полутьме против света близорукость Мнимой Единицы казалась сосредоточенной и направленной прямо в геометрический центр черепа Альфы, она обезоруживала и снимала любые секретные грифы с мелких грешков. Веки Мнимой Единицы были приспущены, и она плохо соображала, тяжело дыша от кофеинового жара. Затаив дыхание, Альфа погладила её лицо и провела пальцем по короткому ровному носу.
  - Ты очень красива, Мнимая Единица...
  Но собеседник из неё был никудышный, она только задумчиво и отрицательно покачала головой, не поняв не слова:
  - Что... т... собира...
  Альфа впилась в её приоткрытый рот, едва не задушив, и принялась раздевать, повалив на постель. Мнимая Единица была не помытой, а потому пахла разным, но Альфу это нисколько не беспокоило: она впервые действительно насиловала человека, и это доставляло ей удовольствие. Она истязала чужую плоть пальцами и зубами, она обращалась с Мнимой Единицей будто с куклой, заставляя её безвольные члены подчиняться, а аккуратный нос - ублажать. Третируя и измываясь, Альфа довела Мнимую Единицу до едва различимого оргазма, который окончательно отключил её нервную систему. Из глотки у Альфы вырвался какой-то животный рык, наполненный разочарованием и болью. Она закончила самостоятельно и оставила гостью отдыхать в тряпье, умостивши свою голову у спящих ступней.
  
  - Да у тебя тут целая галерея! Ты художница? - прерывая смутные воспоминания Альфы, восхитилась Мнимая Единица, рассмотрев в упор разукрашенные женским творчеством стены. - Ночью меня твои картины напугали... Все эти лица... А где у тебя туалет? Ты очки мои не видела? Я без них слепа, как котёнок.
  Альфа подала очки и указала, где ванная комната.
  - Стой, у тебя даже двери нету?
  - Зачем же, я наблюдать люблю. Шучу, не смотри на меня так.
  Мнимая Единица выглядела несвежей и помятой и её, вероятно, мучила головная боль, она с трудом опустилась на унитаз и обхватила голову руками. Альфа заглянула к ней и счастливо улыбнулась:
  - А ты, я смотрю, вместительная девочка... Кофе будешь?
  Мнимая Единица смутилась и сжала ноги сильнее прежнего, но ответила вежливо:
  - Да, пожалуйста.
  Когда Альфа зашла в ванную, держа на ладонях по чашке кофе - Мнимая Единица чистила зубы её зубной щёткой, и Альфа только провела языком по своим не очищенным.
  
  - Мне пора ехать, - выпив кофе, скушав таблетку метамизола натрия и собрав все детали туалета, сообщила Мнимая Единица.
  - Я могу тебя подкинуть.
  - Нет, не стоит... Я найду дорогу, - она пристально посмотрела на Альфу. - Я не знаю, что говорят в подобных случаях... Была рада знакомству и... Спасибо за прекрасную ночь.
  
  Мнимая Единица мокро поцеловала Альфу в щёку и ушла. На матраце Альфа отыскала бумажный клочок с номером телефона и именем, но у неё закончилось настроение, потому она просто вышвырнула контакт в окно. Всю ночь ей снилась Дельта.
  
  24. Генезис
  
  Мнимая Единица дала о себе знать очень скоро. Альфа проявила странную небрежность - оставила нетрезвой незнакомке номер свежего телефона ещё в клубе, о чём благополучно забыла. Мнимая Единица обладала (редкой среди женщин) превосходной топографической памятью, и была готова приехать к Альфе на дом в любое удобное для обеих время. Она прислала многократно смущающееся сообщение: "Может, повторим?", в то время как Дельта сидела напротив в подвале кофейни и недовольно грызла пластиковую палочку. Под её длинными пальцами выжидающе лежала связка ключей с брелоком в форме муравья.
  Альфа попросила Дельту о встрече, чтобы расставить некоторые точки над "i". Они сидели порознь и были не знакомы друг другу, а о прошедшей размолвке не сказали и слова, только пили кофе и тяжело думали.
  
  - Ты не боишься забеременеть от Факториала? - продолжила Альфа. - А потом сожалеть, что родила выродка и неприкаянно носиться с ним по миру?
  - Нет, не боюсь.
  - Понятно...
  Дельта закурила, и Альфа ей не помешала, и даже не поморщилась.
  - Помнишь, ты сказала, что хочешь моих детей?
  - Да... что-то такое было...
  - Я стерильна, Альфа, - сухо сказала она. - Бесплодна. Потому и не боюсь.
  - И ты, конечно же, ничего мне не сказала, - Альфе хотелось конфликта, она никак не могла совладать с неприятным желанием.
  - А что изменилось бы? Мне нужна операция, и вероятность успеха невелика.
  - И Факториал, несмотря ни на что, до сих пор тебя любит?
  - Во-первых, он не знает. Во-вторых... - Дельта осеклась. - Ты же меня полюбила.
  Альфа промолчала, возможно, слишком долго. Дельта прищурилась и выпустила дым через ноздри:
  - Получается, ты никогда и не любила меня, так?
  - Не говори так, - Альфа получила желаемое - она обозлилась. - Это не правда.
  - Нет, а что тогда?
  - Послушай, со мной никогда прежде такого не было, и я не знаю, как оно называется и что это было...
  - Значит, было... - Дельта несколько раз кивнула головой своему внутреннему.
  - Не перебивай, - осадила Альфа. - На какое-то время ты заполнила мою жизнь смыслом, я полностью растворилась в тебе и не хотела выпадать в осадок, хоть как-то отделяться от тебя или делить. Я была счастлива и свободна только рядом с тобой и обязалась жизнью наполнить тебя счастьем. И если я не любила, то найди мне любое другое подходящее определение, потому что я не знаю. Ты снишься мне, Дельта, практически каждую ночь, и я до сих пор не сменила бельё на нашей кровати.
  - Но? - предугадала Дельта, на что Альфа усмехнулась:
  - Но... я не знаю, что случилось. И что с этим делать. Тебе не кажется, что мы очутились в очень странной, хоть и предсказуемой, ситуации?
  - Знаешь, Альфа, - Дельта закурила следующую сигарету, её руки незаметно дрожали, - в тебе есть какой-то бесёнок, какая-то мелкая лживая тварь, обманывающая и тебя саму и окружающих. А ведь мне казалось, что я смогу полюбить тебя, и даже разделить с тобой существование. Пока тебя откачивали от твоей наркотической глупости, я места себе не находила и убежала от Факториала в нашу пустую нору. Без вещей, но с намерениями. А теперь вернулась. Я понимаю твою чушь о любви, и, наверное, ты права: я ничего сильного к Факториалу не испытываю. После трёх лет совместной жизни я им пресытилась, а ты была прекрасным светлым пятном, моей наградой и отдушиной. Но, знаешь... Мне с ним удобно. И я буду с ним, пока меня не подберёт что-то более перспективное и удобное. Или пока я не влюблюсь, как ты говоришь.
  - О, ты непременно влюбишься, даже не сомневайся. Ты у меня вообще влюбчивая барышня. Вся жизнь - сплошная череда любовных драм, это я уже изучила, - Альфа сжала зубы и отвернулась.
  Дельта злобно уставилась Альфе в спину:
  - О чём ты думаешь?
  - Я думаю о том, что близорукость, как и болезненность, придают человеку некоторую загадочность...
  Не объясняя простого, Альфа накинула символичную одежду, забрала ключи из тёплой Дельта-руки и ушла растворяться.
  
  Мнимая Единица приехала быстро, отыскала и парадное и этаж, и громко постучала в дверь, лишенную звонка. Она выглядела немного иначе, более формально: длинная чёрная юбка, белая блуза, туфли на каблуках и педантично уложенное каре, на плече у неё болталась прямоугольная чёрная сумочка.
  Альфа открыла дверь и жестом указала гостье войти, хотя с трудом верила в подобное преображение. Тот податливый кусочек плоти, над которым она произвела воздействие позапрошлой ночью, был на полголовы выше и выглядел, словно цепкий юрист, мечтающий о блистательной карьере и громких делах.
  - Ты не по сезону одета, - заметила Альфа, уходя на импровизированную кухню за чаем.
  Мнимая Единица разулась и вымыла руки, она сразу пошла в спальню и уселась на матрац, рассматривая ускользнувшие детали. Вошла хмурая Альфа и неприветливо уставилась на Мнимую Единицу.
  - Знаешь, - вкрадчиво произнесла та, - я ведь могу и раздеться.
  Не спрашивая разрешения или о предпочтениях, через минуту Мнимая Единица была обнажена и сладко потягивалась на нестиранном белье. Играя, она протянула руки к Альфе и улыбнулась на правую сторону:
  - Иди сюда.
  
  Альфа была апатична, её белокурую голову мучил рой вопросов и вероятностей, потому Мнимая Единица несколько разочаровалась в результате и, очевидно, не получила желаемого, хоть и сохранила удивительную приветливость.
  - У нас с тобой неконструктивные диалоги получаются, - заметила Альфа.
  - А что тебя гложет? Мы взрослые люди, понимаем, что, как и почему происходит, или тебе нужно несколько месяцев пустой болтовни и робких объятий? Могла бы просто не брать трубку. У меня есть потребности, у тебя есть потребности. И ты мне нравишься. Сразу понравилась.
  Альфа расхохоталась:
  - А ведь и правда, в тихом омуте черти водятся. Ты со странностями, Мнимая Единица, пожалуй, что-нибудь у нас и выгорит.
  - Я надеюсь, у тебя нету ВИЧ? - не к месту обеспокоилась Мнимая Единица и испуганно натянула простынь, закрывая губы и нос. Альфа отрицательно покачала головой, а потом и нужную бумажку показала, достав её из портмоне и выронив часть денег на пол.
  - А кем ты работаешь?
  - Я никем не работаю, - удивилась Альфа.
  - А живёшь здесь как?
  - Одиноко живу. А если по делу: я не бедная девочка... Да мне много и не надо. А надо будет - у меня имеются некоторые наклонности и связи.
  - Да я вижу... - Мнимая Единица потянулась и подскочила, словно в ней сработала пружина. - Хочу гулять. У тебя так много места! Тут можно сделать что-то уместное. Например, выставку современного искусства или картинную галерею, или, - она широко раскрыла глаза, - студию звукозаписи. У тебя очень красивые стены, - она ходила из комнаты в комнату, казалось, без всякого порядка.
  - Альфа! - вдруг закричала она.
  - А? - Альфа приходила в себя, всё так же сидя в спальне и потягивая остывший чай.
  - У тебя в кровати чёрные волосы и они не мои, свои я знаю: они короткие, прямые и тонкие. Чьи это волосы?
  - Тебе нравится роспись на стенах?
  - Да, я в восторге! Столько цветов и форм, это так необыкновенно. И совсем-совсем нет мебели.
  - Это волосы той, кто стены расписал. У меня нет ни малейшего живописного или какого ещё таланта.
  - То-ой? - растянула Мнимая Единица. - Постой, ты что, лесбиянка? - она снова перепугалась неведомо чего и замерла, втянув шею.
  - Нет, я не лесбиянка.
  - Хорошо. Вы поссорились, да? Я знаю, что у каждого человека есть какой-то свой талант. Вот у моего брата, например, он гениальный придумщик, хоть и мрачный почти всегда. Но какие смешные истории он выдумывает, может заставить рассмеяться любого горемыку. Возможно, ты просто не знаешь, какой у тебя талант, но он у тебя обязательно есть. У всех есть. А можно мне закурить?
  - Нет, мы не поссорились, мы расстались. Можешь закурить, пепельница на балконе, только оденься, пожалуйста, а то простынешь. И... Мнимая Единица, ты хоть когда-нибудь замолкаешь?
  Мнимая Единица подбежала к своим вещам и закурила, не выходя на балкон, но ответила почти сразу же и без обиды:
  - Только когда сплю или в объятьях.
  - Тогда... дай, я тебя обниму! - привстала улыбающаяся во все зубки Альфа.
  
  Альфа мало времени проводила дома, всё больше - в убежище АиДа, с Мнимой Единицей. Альфа-мать заводила привычные несчастные скандалы по поводу увольнения и пристрастия Альфы ко всякой дряни. И она отчего-то была жестко убеждена, что Альфа всё свободное время впустую проводит у какого-нибудь кавалера или на гуляниях, но не занимается ничем полезным. Впрочем, Альфа-мать и предположить не могла, что у великовозрастной дочери имеется собственная квартира на отшибе Города, и даже постоянная любовница без эмоциональной связи. Несколько раз Альфа-мать намекнула, что Альфа похожа на определённый опустившийся слой, готовый торговать своим мясом за разделанное мясо животных и овощи. Альфа не стремилась развенчать чужие убеждения, только меняла вещи и опять исчезала.
  
  В это время Мнимая Единица вела себя осторожнее, чем обычно: отказывалась от любого алкоголя и перестала потреблять табак. Она убедила Альфу доводить её до оргазма только под Kosheen, и сменить постельное белье на новое, магазинное. Чистота и чрезмерная гигиена стали её заразным культом. Альфа не сразу поняла, что в Мнимой Единице такого притягательного, кроме внешности и лёгкого сумасшествия, а когда выяснила - немало удивилась: от вымытой начисто кожи Мнимой Единицы едва уловимо пахло ванилью. И какими духами или антиперспирантами она бы не пользовалась, этот запах всегда находил точки выхода. После очередного удовлетворения, Альфа попросила любовницу показать, где и как она живёт, в надежде раскрыть источник загадочной физиологической особенности, на что Мнимая Единица поджала губы:
  - Не надо к нам, небезопасно у нас... Ну, знаешь, погибают люди, потому я стараюсь почаще бывать в Городе.
  - Люди погибают всегда и везде, - отрезала Альфа.
  - Да, но... у нас они погибают странно и неправильно.
  - То есть как?
  Мнимая Единица вся как-то смутилась и сжалась:
  - Разное было... Сначала от отравления несколько семей перевелось, потом лихорадка геморрагическая народ побила. Городок в опале, люди трясутся, а корней не видно. Служба безопасности даже приезжала, советовали бдеть... а ты, что же, - подобралась вдруг Мнимая Единица, - новостей не смотришь, что ли? О нас все ведущие говорят и боятся за нас.
  - Нет, новостей я не смотрю и не слушаю, я от них болею. А террор - это любопытно и для лихорадки чужая полоса. Тут без человека не обошлось, - верно заключила Альфа. - Но я должна быть у вас, иначе неправильно.
  - Хм. А это вообще возможно? - вдруг переменила тему Мнимая Единица.
  - Что именно? - не поняла Альфа.
  - Ну, разрушить мир, стереть в пыль цивилизацию...
  - О, - Альфа приободрилась и вроде даже ожила, - это ещё как возможно, особенно сейчас!
  - Вот и брат мой твердит о том же, день и ночь только о том и грезит и пророчествует. Он, правда, такой несчастный, да? Мне больно иногда на него смотреть. Такой угнетённый и нелюдимый. Возится со своими отвратительными друзьями, мне его очень не хватает. А что ты говорила о разрушении?
  - Тут достаточно, - пустилась в рассуждения Альфа, - всего только одной целенаправленной ошибки. А дальше, учитывая, сколь крохотной для человека стала планета, она распространится самостоятельно и без помощи, и проникнет в каждый уголок.
  Мнимая Единица зевнула, испуганно прикрыв рот ладошкой, но Альфа уже уцепилась за близкую тему, перескакивая с пятого на десятое, и обратно.
  - В теле человека несколько десятков триллионов клеток, большая часть из которых несёт генетический материал. На планете нас больше 6 миллиардов. Наш геном почти на половину состоит из ретротранспозонов - мобильных элементов, обладающих высокой гомологией к геномам ретровирусов.
  - Ух ты, - грустно заключила Мнимая Единица, - я состою из вирусов...
  - Понимаешь, достаточно небольшой мутации, спонтанной или индуцированной, или рекомбинации между каким-нибудь агрессивным ВИЧ и ретротранспозоном, чтобы получить нечто предельно новое и непобедимое.
  - Прости, Альфа, я стараюсь, но не понимаю.
  - Представь, если ВИЧ будет передаваться воздушно-капельным путём...
  - Но есть же лекарства, вакцины, это невозможно, правда? Да? - Мнимая Единица начала часто дышать и её глаза увлажнились.
  - Почему невозможно? Тропность вируса можно изменить, расширить или сузить, как и его устойчивость в окружающей среде. К тому же, ретровирусы нынче активно исследуются в качестве высокоточной альтернативы при лечении разных форм рака. Но если создать прецедент - его уже невозможно будет контролировать. Наиболее эффективные убийцы те, что разрушают системы защиты изнутри. Это хорошая метафора, кстати, легко применима к человечеству. Против гриппа можно бороться, против аденовирусов можно бороться, против вирусов, поражающих иммунитет, бороться практически бесполезно. Не все умрут, процент или два останется, но о какой-либо цивилизации можно будет забыть. И это не учитывая последствия массового человеческого мора: сопутствующие эпидемии, разрушение инфраструктуры, экологические катастрофы...
  - Не говори мне этого, пожалуйста, - Мнимая Единица почти что разревелась, но сдержалась, сопя носом. - Знаешь, родители уехали в командировку, а Ноль не появляется дома, а если и появляется, то ведёт себя очень странно. Мне кажется, он меня совсем разлюбил. Может, ты и права и тебе стоит поехать ко мне. Мне одной страшно. Наверное, я потому так к тебе и привязалась. Ладно, собирайся. Я покажу дорогу.
  И Мнимая Единица для чего-то очень крепко сжала руку Альфы.
  
  25. Перелом. Тень Альфы.
  
  Ближе к вечеру стало прохладно и свободно, оголевшие деревья смущённо перешептывались, предчувствуя раздражение грозы. Альфа возвращалась от Мнимой Единицы в хорошем расположении духа, впервые за огромный ломоть времени. Она ни о чём не думала и ощущала только воздух, переполненный озоном. Путь к остывшему автомобилю преграждала пологая песочная насыпь и покойная фигура на ней.
  Альфа подобралась ближе и рассмотрела в песке утомлённого юношу с кровоподтёками на губе и глазами на мокром месте, его лицо напоминало землю, взрытую бомбометанием. Она встала над ним, обдавая ванильным, едва уловимым запахом Мнимой Единицы, и осведомилась, не требуется ли ему какая-либо помощь. Он казался ей чем-то знакомым и тёплым, а потому - приятным. Юноша растёр пригоршню песка по клочкам рыжей бороды и разразился гневной тирадой на отборном арго отверженного класса, хотя одет был прилично и даже с некоторым вкусом. Альфа в ответ безразлично пожала плечами и зашагала к машине, утопая в песке и отбивая ключами звон церковных колоколов. Вслед ей посыпался предсмертный кашель, хрип и отчаянные рыдания, лишенные вектора и смысла, но их заглушил накативший гром.
  Автомобиль Альфы сохранял важное молчание, в то время как стоявшие рядом корыта заорали от страха птичьими голосами. Альфа с облегчением уселась за руль и в этот миг по крыше забарабанили капли, дающие зелёному жизнь и хороший тургор. Впереди была недолгая поездка домой, через Город и его обитателей, потому Альфа решила заглянуть в обветшалые сады ВДНХ, покормить оставшихся уток крошками и промокнуть до нитки под холодным дождём...
  Мать Альфы скончалась от умственных переживаний, хотя в бумажках было сказано, что её определила сердечная недостаточность. Ничего удивительного в том для Альфы не было, она прекрасно осознавала риск отворённого настежь овального окна для активно потребляющего гадость организма.
  Альфе не требовались усилия, чтобы осознать произошедшее. В тот момент, когда перед широкой лестницей их семейной резиденции она заметила карету скорой помощи, всё было уже решено и расставлено по полочкам. Альфа вежливо постучала в дверь водителю скорой помощи и без слов подарила ему пухлую пачку швейцарских сигарет, украденных у Мнимой Единицы.
  В доме было тихо, сумрачно и неприятно. Ходили незнакомые люди в халатах и бледная служанка трогательно рыдала в платочек. Альфа отпустила её домой и попросила в эту неделю не приезжать, а приехать после для расчёта, на что служанка зарыдала громче и ещё трогательнее.
  Отец не появился на похоронах по политическим соображениям, а после похорон, когда Альфу успела припечатать неподъёмная хандра, безутешный прилетел, долго плакал и сокрушался на тщедушном дочернем плече. Через два дня он удалился обратно, в адское лоно экзотических стран, оставив Альфе всё хозяйство и ещё одну пластиковую карточку. Укатил по-джентельменски - не прощаясь и не объясняя толком ничего. Всё юридические тонкости и формальности уладила пара объявившихся жуликов в костюмах и при постных минах, на вид казались чуть-чуть за пятьдесят, поскольку Альфа была крайне слаба в юриспруденции. Позже открылось, что эти двое - личный юридический штаб её хитрого отца, который помимо государственной службы обладал некоей сверхприбыльной, хоть и мутной, конторой.
  Альфа обрилась наголо. Без работы у неё было много времени, много средств, много доброй химии и ни малейшего желания функционировать, ни рационально, ни как-либо ещё. Она не хотела настойчивой Мнимой Единицы, у неё не было Дельты и жажды познания. И не то чтобы её слишком утомила муторная подготовка к похоронам или возня с многочисленными и неприятными родственниками, притворно сожалеющими и просящими ласково денег, Альфа была физически и морально сломлена ещё до этого малоприятного события, и дополнительные телодвижения не шли ей на пользу.
  Семейный особнячок со всеми прилегающими территориями с этого времени находился в её ведении, как и прочее хозяйство. Оставив его под надёжной охраной, запечатав всё, что можно запечатать и накрыв всё, что накрывается, Альфа заняла у него только автомобиль и окончательно перебралась в свою уютную нору с платной подземной парковкой.
  Не было больше никакой видимой или невидимой преграды на пути к счастью, но его уже не хотелось ни для себя, ни для некогда любимых.
  Всё раздражало. Она натянула красную рубаху с чёрным узким галстуком и направилась в гости.
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"