Аннотация: В маршрутке пересекаются пути совсем разных людей. Получилось вместо байки описание двух кусочков жизни очень старого человека.
Если мне приходится мотаться по городу без машины, то я предпочитаю маршрутки. Они помогают сберечь время и нервы, которые пришлось бы потратить на поиск места для парковки. Вот и в этот раз я ехал на маршрутке к метро после встречи на работе. На остановке в салон вошли две невероятно старенькие бабушки и сели в проходе напротив друг друга. Я поменялся с одной из них, и парочка уютно устроилась рядышком, как два взъерошенных воробья на ветру. Сам я уселся напротив, даже не обратив внимания на благодарность, усталость давала знать. Однако разговор бабушек невольно привлёк внимание. Я изменил их имена, мне показалось, что это будет правильно, хотя они и не просили. Сидевшая у окна бабуля, которую будем звать Марией, была одета аккуратно, но чувствовалась, что одёжке почти полвека. Самое замечательное, что на ней был мужской пиджак, ушитый и с подрезанными рукавами, что само по себе не вызывало эмоций, но на груди были две боевые медали времён Отечественной войны. И это вызывало чувство лёгкой досады - некому позаботиться о человеке, прошедшем ту войну. Старушка была жизнерадостная, несмотря на то, что ехали они с кладбища. На вид она была удивительно хрупкая и абсолютно седая. Вторая бабуля - когда-то была красивой и статной женщиной. Но возраст сделал своё дело - она сгорбилась и поправилась. К тому же у неё явно был не здоров правый глаз, и она сидела в пол-оборота и видела только собеседницу. Ей подошло бы имя Лина, поэтому так и буду её дальше величать.
Прежде чем пересказывать их беседу, тем более что она продолжилась после поездки, хочу сказать, что кроме бытовой забавной байки я услышал историю жизни человека, прожившего длинную и трудную жизнь.
За те десять минут, что мы тряслись в маршрутке, бабушки успели обменяться новостями, а Мария начала рассказывать, что у неё произошло за полтора месяца, которые она не появлялась ни в церкви, ни на кладбище. История мне показалась забавной и, выйдя из машины, я подошёл к бабушкам и спросил, - Вы так здорово рассказываете, можно мне записать Ваш рассказ и опубликовать его?
У бабушек загорелись глаза, чувствовалось, что они не избалованы вниманием. Старушка, которую я назвал Линой, по-деловому осмотрелась и, и, показав рукой на небольшой скверик, сказала, - вот туда пойдёмте, присядем и поговорим, а то в ногах правды нет, да и силы тоже, - и улыбнулась. Мы прошли в сквер, там была одна свободная большущая лавочка, на которой мы и разместились.
Подслеповатая Лина села справа, чтобы всех видеть, Марию посадили, как главную рассказчицу посередине, ну а я устроился так, чтобы видеть и слышать их обеих. Лина как тамада начала разговор, - Мы с Машей знакомы давно, у неё, как и у меня на том кладбище родная могилка. Мы одинокие старые бабки, но вот видите, живём и другим того желаем. Машенька не появлялась уже больше месяца, мы с подружками уже начали беспокоиться.
- Чего беспокоиться-то. У меня всё в порядке, - вставила словечко Мария.
- Как это чего? А вдруг приболела или вообще померла, дело обычное. Увидев мой удивлённый взгляд, она усмехнулась, - Вы, молодой человек не смотрите так, мы уже давно привыкли к мысли, что завтра может не наступить. Проснулась утром, послушала себя, ага, там болит, здесь ноет, не забыть таблеточку проглотить. Значит жива, ну и слава богу. Вечером ложишься спать и думаешь, надо же, день прошёл, всё хорошо, интересно, проснусь утром? Ну ладно, я отвлеклась. Так вот мы уже стали беспокоиться, прибрали Машину могилку, тьфу, ну ту, за которой она ухаживала всегда, и тут видим - появилась.
- Что ты разговорилась, Линочка, меня хотели послушать, а ты слова вставить не даёшь. Я не просто так где-то гуляла, у меня важное дело было. Внук вернулся. Вся жизнь, можно сказать, изменилась.
- Ох, - встревожилась Лина, - он тебя не обижает? А то вон у Танечки, которая переехала к нам на кладбище в живой уголок, сын тоже вернулся. Сразу отнял пенсию, нашёл похоронные и всё пропил. Женщину - соцработника чуть не изнасиловал и последними словами изругал. Вот Таня и скрывается у нас теперь, а то мало ли чего случится. Женщина, что за ней от собеса ходила, её в церковь привезла и все документики от квартиры батюшке отдала на хранение, а то продаст и пропьёт, гад. Ой, а чего Вы на меня так смотрите?
- Да я не понял про живой уголок, - осторожно сказал я и почесал в затылке, - не привычно как-то на кладбище.
- Э, мил человек, не на кладбище, а при храме, а говорить так стали после чьей-то дурацкой шутки. Живут там бабушки, брошенные роднёй, сторож и так, просто потерявшиеся люди. А Вы что себе представили, наверно змей, черепах разных, - выпалила на одном дыхании Лина и они обе рассмеялись.
- А ведь точно, - вдруг заметила Мария, - и змея у нас есть. Ой, и черепаха тоже. Танечка совсем как черепашка со шваброй по храму бегает целыми днями.
- А что дальше-то будет с ней? Не может же она до смерти в храме жить, - не выдержав паузы, спросил я.
Лина потрясла головой, - конечно, либо её сыночка упекут ещё на несколько лет, и она вернётся домой, либо батюшка устроит Танечку в дом престарелых. Он так уже многим нашёл место для житья, кто к храму на время прибивался. Так, а ты чего молчишь, тебя послушать хотели, а ты сидишь глазами хлопаешь.
- Так ты же слова сказать не даёшь, я жду, когда ты устанешь, и можно будет спокойно рассказать свою историю, - мягко проговорила Мария и выразительно посмотрела на подружку. Та опустила глаза и изобразила смирение всем своим видом.
Кашлянув для солидности, Мария поведала, - Ну, в общем, ты Лина знаешь, а молодому человеку надо рассказать, как всё было. Внук мой, хороший парень, спортивный и умный, пошёл работать к школьному другу охранником в ресторан. Ресторанчик так себе, ему папочка прикупил, чтобы сынок при деле был и не шлялся где попало. Ну вот, работал мой Миша и на тебе. Явились бандиты к шефу, деньги требовать стали. Чуть не убили. Ну, если бы Мишенька не вступился, то может не убили бы, но уж точно покалечили. Так вот и зашиб он насмерть одного из бандюков, который на него дубинкой замахнулся. Следователь, сытый такой, наглый, как положено дело на Мишу завёл, а не на бандитов. Даже папочка друга не смог помочь, посадили моего внука аж на восемь лет. Друг тоже старался, адвоката нанял - не помогло. Дочь с горя после суда слегла и не поднялась. Ну вот, а я что, одна осталась, прикрепили мне соцработника, хотя я пока вполне справляюсь, жила, ждала. Очень хочется на правнуков посмотреть. Шеф, как они все его называли, приличный человек оказался, а никакой не буржуй, даже в колонию к Мише ездил. Ко мне заезжал, интересовался, не нужно ли чего, гостинцы привозил. А жили мы в коммунальной квартире, она и сейчас такая, не удивляйтесь. Одна комната моя, вторая дочки, а третья подлеца Гаврилы. Он, пока внук жил с нами тихий был, а как посадили мальчика, обнаглел, как-то обманом оформил на себя комнату дочки, не знаю я, хитрый, гадёныш, оказался. Явился с участковым, типа, давай ключи бабка, а то дверь сломаем, и вещички забери - всё равно выкидывать. Ну, я поплакала, забрала всё, что смогла к себе. А он, переехал к жене своей, а две комнаты сдавать стал. В свою-то комнатушку паразит, поселил двух девушек - студенток, а в дочкину - уголовника страшного. Тот у меня всю посуду с кухни перетаскал, а когда я ворчала на него, говорит тебе ни к чему столько тарелок и ложек, всё равно жрать нечего и вообще зажилась бабуля.
- Ага, студентки, на Ленинградке университет у них, - проворчала Лина.
- А ты не перебивай, может и не студентки, но они тихие и добрые, мне всегда тортик или печенюшки в воскресенье приносят, домой денежку отправляют, - продолжила Мария, - ну вот сбила с мысли старуху. Ага, так вот этот бугай-уголовник на меня внимания не обращал, пил сильно, пачкал туалет. А вот Гаврила, так тот, как придёт, так обязательно постучится, поинтересуется как здоровье, ждёт не дождётся, когда же я помру, наконец.
- Да уж, вот повезло с соседом, а жаловаться не пробовали? - спросил я и удивился собственной глупости.
- Ага, разок попробовала, не сама, правда, а соцработник. Так пришёл участковый и на меня наорал, протокол хотел написать за то, что в коридоре шкафчик оставила, который в комнату не поместился. Ну вот, так время и шло. День ото дня не отличишь. Вдруг, утром звонок в дверь, да три раза. Это значит ко мне. Я вышла, а там Миша. Чуть не умерла от радости. Ну, затащила его в комнату, смотрю и радуюсь, крепкий такой, загорелый. Настоящий мужчина. Глаза голубые и имя - всё как у деда. Ну, он мне поведал, что вчера отпустили его досрочно, шеф адвоката какого-то дорогого нанял, тот всё порешал. Ночью меня не захотел беспокоить, у друга переночевал и утром пораньше явился. Ну, я ему, конечно, чаю налила, что было в холодильнике, на стол поставили, сели. Он чай пьёт, а я сижу и не могу наглядеться. Красавец, да и только. Ну, говорит, бабуля, я уже определился, мне шеф место смотрящего за персоналом год берёг в своём новом ресторане, не очень далеко отсюда. Говорит, что больше кулаками махать не придётся, для этого дуболомы найдутся. Хвастался, что там у него официантки на подбор, красавицы, жену подберу, рядом жить будем. Ну, тут я ему и рассказала, что нету у нас больше его комнатки. Он аж почернел, говорит, как это, пойду и разберусь, всё вернём, не волнуйся. А как не волноваться - Гаврила пройдоха тот ещё, а в комнате настоящая страшная горилла прижилась. Не сдюжим. Ну, тут внучек со стула вскочил, как это не сдюжим, ты чего бабуля, за то воевала, чтобы сволочь всякая плодилась и тебя со света сживала. А лицо стало, ну как у бойца перед тем, как из окопа в атаку рвануть. Сейчас говорит, и решим вопрос. Ну, я, конечно, просила его не связываться, но порода в нём деда, не свернёшь, если чего решил. Велел он мне сидеть тихо и пошёл к бугаю выяснять, когда он съедет. Я за дверью притаилась, в щёлку смотрю, Миша сказал, чтобы я не вмешивалась. Постучал в дверь, тихо так, культурно. Вылез этот паразит, голый по пояс в наколках и спрашивает Мишеньку - чего тебе надо, мужик. Ну, внук спокойно так, вежливо объяснил, что это его комната, он хочет тут жить и просит жильца исчезнуть минут через десять. Тот ухмыльнулся, и послал Мишу к черту и даже дальше. Ну, Мишенька огорчился, говорит, третий раз повторять не буду - испарись, и чтоб духу твоего не было, десять минут даю, не захочешь в дверь - всё равно на улице через десять минут окажешься, но уже через окно. Сказал, отвернулся и ко мне идёт. А жилец его за плечо схватил и замахнулся. Кулачище-то как трёхлитровая банка. Я испугалась, схватила щётку и выскочила в коридор, а там Миша стоит и улыбается, - "я же тебе говорил, бабуля не высовывайся, мало ли чего, старенькая ты воевать". Посмотрела, а бугай странно так у двери туалета стоит, голова там, внутри. Филенку насквозь пробил, а тело снаружи и руками по стенкам скребёт. Ужас просто.
- Ой, ну ты натерпелась, - поддакнула Лина, - а дальше что было.
- А дальше, так. Открыл Миша дверь туалета, а там голова. Внучек так, ласково ему говорит, я мужик, восьмерик по статье с каким-то номером, не запомнила, отсидел, шутить разучился, ты понял? Глаза у того стали белые, страх прямо ручьём течёт. Филёнка из фанерки, старая, раз двадцать красили, в щепки почитай, а из щепок занозы с карандаш величиной в щёки и шею врезались, назад башку не вытащить ни за что. Ужас и есть ужас. Миша целый, невредимый меня за плечи приобнял, улыбается, спрашивает, верю я, что он с персоналом справится. А я как дура со щёткой в коридоре стою и глазами хлопаю, не знаю, что и делать. Девочки из комнаты на шум вылезли, посмотрели, хихикнули, постреляли глазками на Мишеньку и спрятались от греха. Я отошла, спрашиваю, что с этим бугаем делать будешь, не оставлять же так его без помощи. А тот уже мирный такой, ласковый стал, просит выковырять его из двери, больно уж очень. Ну, Миша, человек добрый, говорит, выну я тебя из двери, но десять минут на сборы никто не отменял, ты понял? Тот мычит, не могу, говорит съехать, я Гавриле за три месяца вперёд заплатил, денег нет вообще. Миша мой душевно так, говорит, ладно, придётся тебе времени добавить, звони Гавриле, пусть идёт сюда и деньги тебе вернёт. Тот воет, как же я позвоню, руки с одной стороны, голова с другой, вынь меня отсюда, я спокойно себя вести буду, клянусь. Ну, Мишенька ловко так вышиб фанерку изнутри. Так смешно было смотреть, здоровенный полуголый мужик, на шее фанерная розочка как во французских фильмах о мушкетёрах, а в глазах тоска смертная. Я даже рассмеялась. А Миша подошёл к мужику и говорит, ну что освободить? Не будешь буянить? Тот кивает, говорить боится. Ну, внучек фанерку хрясть напополам и кинул в угол, - "Теперь звони и не тяни кота за хвост". Жилец шмыгнул в комнату, принёс телефон и спрашивает, а что сказать-то, ведь мы же договорились и деньги у Гаврилы, небось, давно кончились. Миша ему талдычит, главное чтобы приехал, тут и поговорите, вон внизу вторая филёнка есть, если с изнутри забить, то клиент в аккурат при параше окажется, а с этой стороны девочки его покормят. Я встревать не буду, не мой вопрос, но дверь могу подержать. Ну, жилец и позвонил, слово за слово, так под конец только матом, я даже ушла к себе, неприятно как-то стало. Приехал быстро Гаврила, как будто ждал звонка, а Миша мой в комнату зашёл, не хочу говорит, в чужом базаре участвовать, пусть сами разберутся. Почти час они разбирались. Жилец Гаврилу по всей квартире гонял, обещал в параше утопить, жуть какая-то. Потом, когда затихло, вышли мы с Мишей, ну прямо Бородино по всей квартире - мой шкафчик на мелкие кусочки расколотили, дверь в туалет оторвали, девочек насмерть перепугали, стекло в кухонной двери разбили. У Гаврилы морда пятнами, глаз не видно, смотреть страшно. Жилец наш умучился бить хозяина, сам весь в крови своей от филёнки и Гаврилиной. Серьёзно поговорили, по мужски. Сидят на полу напротив друг друга в коридоре и волками смотрят. Тут Миша Гавриле и говорит, документики на комнату верни, а если чего незаконно натворил, лучше сам поправь. Я тут теперь жить буду, это комната моей матери, а кто тявкнет - порву в клочья. Понял? Гаврила, конечно, всё понял, жить-то любой твари хочется, даже такой подлой. Обещал через месяц оформить и принести самолично. Вот вчера и принёс, вежливый стал такой. Улыбаться, правда до сих пор не может после той беседы с гориллой. Их тогда обоих Мишенька отнёс в машину Гаврилы с глаз долой.
Чувствовалось, что она очень устала, переживания переполнили её донельзя. Лина это тоже поняла и продолжила, - Вот и, слава богу, что всё обошлось. А чего это ты сегодня так рано пришла, молилась даже, как мне показалось.
- Эх, тут дело такое, Миша привёл за несколько дней комнату в порядок, шеф ему аванс на мебелишку и ремонт подкинул, у меня часть старья выкинули, ну кроме того, что мы ещё с его дедом покупали. Но вижу, что грустный он какой-то. С тюрьмы вернулся, крестик на шее, покрестился, говорит, сам, добровольно. Спрашиваю, Мишенька, тебя что-то гложет, расскажи. Может, я помогу тебе. Он долго молчал, потом говорит, что ему убиенный во сне приходит все эти годы, просит за него помолиться, не принимают его душу. Слегка помешался внучек, но ведь это не самое страшное. Вот я и пообещала, что буду молиться, чтобы душу покойничка приняли, он, хоть и бандит был, но человек всё-таки, даже детей двое осталось. Вот я и выполняла в церкви своё обещание внуку. Он, кажется, поверил, что я смогу помочь - поспокойнее стал.
- Да уж, повезло ему с другом, столько лет, не забыл, и работу хорошую дал, - осторожно промямлил я, чтобы поддержать разговор. По всему видно было, что бабушки страшно устали. Попросив их посидеть, я сбегал в киоск, взял несколько булочек выпечки и три бутылки чистой воды. Мы быстро съели и выпили купленное, в глазах бабушек проснулась жизнь. Посмотрев ещё раз на Марию, я понял, что меня смущало, и осторожно спросил, - бабушка Маша, а почему у Вас только две боевые медали, а памятных нет, ведь их ко всем круглым праздникам ветеранам вручали?
- Да что Вы, конечно, памятных медалей целый мешок дома лежит, только зачем их надевать, что они значат? Только то, что прожил после войны много лет? Вот муж мой покойный, только одну памятную успел получить, так что он хуже меня? Воевал он, как мог, правда, совсем недолго. И она замолчала, глядя куда-то перед собой в пустоту. Мы сидели молча, понимая, что ей хочется выговориться.
Через пару минут, она осмотрелась и заговорила. Голос был совершенно другой, моложе, что ли.
- Я вот что поняла, когда Миша вернулся. Он как две капли воды стал похож на деда, моего мужа, царствие ему небесное. Те же глаза, голубые как небо. Я их с первого взгляда на всю жизнь запомнила. Ладно, расскажу, если не Вы утомились, молодой человек, - глядя на меня спросила старушка.
- Давайте, это наверняка интереснее, чем о соседе будет, если Вы не очень устали, - ответил я и откинулся на спинку скамейки.
- Так вот, Лина, конечно, знает моё прошлое, ничего, пусть ещё разок послушает. Я попала на фронт в 43-ем, когда война развернулась на запад, и мы чувствовали, что должны победить. Было мне всего-то семнадцать, взяли санинструктором сразу после окончания школы. Я была маленькой, но крепкой девчонкой. Нас троих определили в часть, которая была на передовой. До нас там было несколько девчат, но их всех повыбила война. Пару месяцев перед этим учили, как делать перевязки, как выяснять, жив раненый или нет, как тащить в зависимости от ранения. Но это теория, а жизнь куда страшнее. Три боя подряд, каждая из нас вытащила к своим, надрываясь, трёх бойцов и они все оказались мёртвыми. Мы плакали по ночам, а утром помогали сёстрам и врачам в медсанчасти. И тут нас к себе позвал наш командир, который, кажется, ещё в прошлом веке стал фельдшером. Он достал четыре стаканчика, четвертинку хлеба и, порезав хлеб, налил всем по чуть-чуть спирта. Мы говорили несколько часов. Он сказал, что наблюдает за нами всё время, что мы молодцы и из нас выйдет толк. Но, нужно понять главное в нашей работе, помогать надо тем, кому эта помощь действительно нужна. Всех не вытащить, а что важно, не всякого можно тащить на себе или плащ-палатке, он ведь от болевого шока может умереть по дороге. Кому-то надо оказать первую помощь, остановить кровь, оттащить с линии огня в сторону. Бой закончится, и за ними придут с носилками и вынесут, если, конечно, будет возможно. Кому-то надо успеть сказать доброе слово, последнее. Как выбрать, кого надо скорее в медсанчасть, а кто подождать может - вы сами должны чувствовать. Душой, нутром, а не по каким-то признакам. И ещё, запомните, себя надо беречь, каждая из вас может спасти несколько десятков, а то и сотню человек, воевать ещё долго нам. А это чьи-то мужья или отцы, да и себе, глядишь, кого подберёте. Первую ночь на фронте мы тогда крепко спали. А потом, ну опять солдатики в атаку, а мы следом. Вижу, лежит раненый, тихо, спокойно на небо смотрит. Глаза голубые как небо. Спрашиваю, ты как, потерпишь или плохо дело. На вид совсем целенький. Он еле-еле прошептал, иди сестричка, помогай другим, мне, кажется, помирать пора. Мина прямо под ногами сработала, всё внутри отбито. Я посмотрела, а воронка аж в пяти метрах, так далеко его отбросило. А душа говорит - тяни его, выживет. Ну, я его на плащ-палатку перекатила и потащила к своим. Долго волокла, несколько раз смотрела, жив ли. Он только улыбался и смотрел в небо. Метров за десять до окопов потеряла сознание от усталости. Очнулась только на следующий день. Спрашиваю, как мой солдатик. Фельдшер сказал, что он жив, его осмотрели, ощупали и тут же с оказией в госпиталь отправили, операция нужна тяжелейшая и не одна. У подружек тоже дело на лад пошло. Стали живых притаскивать. Хорошо, хоть не как в первые годы войны, когда кроме раненого надо было и винтовку тащить обязательно, страшно не хватало оружия. Ну вот, полгода так дело шло, мальчики воюют, мы надрываемся, их выносим. Даже привыкать стали. Новых девчат в часть прислали, а те с кем я пришла на фронт, уехали по домам, одну ранило, вторая надорвалась. И тут выхожу во двор медсанчасти за бинтами, вижу, стоит у ворот с палочкой мой первый спасённый солдатик. Как узнала, сама не знаю, почувствовала, наверное. Я к нему, а он улыбается, смотрит голубыми глазами и говорит, - "Маша, выходи за меня замуж". Я чуть не померла на месте от неожиданности. Еле на ногах стоит, а нашёл ведь часть нашу, как отказать-то можно. За полгода мы с фронтом полтыщи вёрст отмахали. Я успела вот эти две медали получить. А у Миши только одна, он её ещё 42-ом заслужил, но только в госпитале получил. Наш фельдшер откуда-то взялся, сам хитрый как старый змей, а в руках бумажка - моё отпускное. Я, конечно, вернулась через месяц, так до конца войны и работала на передовой, а Миша остался в Москве, ему как инвалиду комнату дали и какую-то работу даже подобрали. Прожили мы с ним чуть больше десяти лет, он много болел, потом умер. Хорошо хоть дочка получилась, я после двух лет на фронте думала никогда не рожу, лечилась всё время. Теперь вот они вместе с отцом, а у меня остался только внук Миша. Или я у него, так наверно, вернее будет.
Мы сидели тихо, боясь спугнуть созданный путаным рассказом старушки мир. Вокруг было пусто, а на часах, висевших у входа, стрелки показывали десять часов вечера.