А упав, не расплылась, а, наоборот, как-то съёжилась. И тут же, чуток попрыгав на месте, словно собралась с духом, и стремительно, как на санках с горы, помчалась вниз, прочерчивая бледную мерцающую полосу по густому южному небу.
- О, Миха, звёздочка упала.
Худощавый, высокий блондин в камуфляже оторвал взгляд от окошка, заплетённого частой решёткой, и обернулся к товарищу.
- В натуре упала? - зевнув, проговорил "Миха" - сидевший на соломе темноволосый здоровяк, так же одетый в камуфляж.
- В натуре.
- Ну желание загадай. И, слышь, курить оставь. Не увлекайся.
Светловолосый сделал ещё одну жадную затяжку и протянул Михе то, что осталось от сигареты.
- Уже загадал.
- Хм, молоток. Я даже знаю, какое.
Блондин невесело улыбнулся.
- Ладно, спать давай, всё равно сегодня ни черта не решится.
Но сильно выспаться им не дали. Потому что через пару часов - уже под утро - снаружи послышались шум, ругань, какая-то возня, и спустя несколько мгновений четверо громил, здорово смахивающих на боевиков (впрочем, они и были боевиками), швырнули в приоткрывшуюся дверь какой-то куль.
Куль оказался живым. Мигом сорвав с головы мешок, распутав многочисленные верёвки и вытащив изо рта кляп, девушка (девушка! - мужчины в лёгком недоумении переглянулись), живо вскочила на ноги и метнулась к захлопнувшемуся перед ней выходу.
- Мерзавцы! Мерзавцы! Мерзавцы! - она яростно заколотила в дверь.- Откройте немедленно! Выпустите меня! Кто у вас старший?! Позовите его! Вы не имеете права! Я - представитель гуманитарной миссии! Я везла медикаменты! Бинты! Продукты! Вам везла! Скотам! Скотам! Скотам...
Последнее слово было произнесено почти шёпотом. Девушка разжала кулаки, которыми только что нещадно барабанила в дверь, и без сил опустилась на утоптанный земляной пол.
Двое мужчин, сидевших около противоположной стены, переглянулись повторно.
- Успокойся,- прохрипел тот, которого звали Миха.- Никто тебя не услышит...а если и услышит, то...- Он закашлялся, махнул рукой.- Никому ты не нужна. Пока...
Девушка не ответила. Только бросила неприязненный взгляд в сторону говорившего.
- Тебя как зовут? - не подумав обидеться, продолжил брюнет.
- Мы что, на брудершафт пили?! - зло огрызнулась она.
- А плен - это почти, как пьянка, - усмехнулся камуфляжник.- Я уж не говорю про войну. Сначала бодрит, а после надоедает. И противно становится. Да так, что сил нет.
- Ингрид, - отрывисто бросила девушка. - Моё имя Ингрид.
Она произнесла это с вызовом.
- Бергман? - вставил второй военный - светловолосый.
Девушка вновь промолчала. Мотнула лишь головой. Надоели ей, видимо, с этой "Бергман".
- Красивое имя, - заметил блондин.
- Да, да. И, главное, редкое, - раздражённая банальностью, добавила девушка.
- А я - Михаил, - отрекомендовался тут же атлет. - Будем знакомы... А это Александр.
- Саша,- поправил белобрысый. - А по-русски ты шпаришь!.. Или ты русская? Ничего что на "ты"? Не обижайся.
- А ну тебя,- вдруг, неожиданно для Александра, совершенно беззлобно отмахнулась Ингрид.- Как же мне не "шпарить", если я почти русская. Мама у меня русская. Папа в консульстве работал. Я полжизни в России.
- А папа откуда? - спросил Михаил.- Из Швеции?
- Из Дании. Я - подданная Датского Королевства.
- Не всё спокойно в Датском королевстве...
Наверное, не к месту Саша вспомнил Шекспира. Потому что Ингрид опять вскочила на ноги, ударила пару раз в дверь и прокричала:
- В Датском королевстве всё спокойно! Можете не сомневаться! А вот в вашей долбанной России!.. Вечно что-нибудь!
- Э, ты полегче! - рявкнул Михаил.- Про Россию полегче. Не посмотрю, что девушка. Воткну кляп обратно.
А Ингрид вдруг отвернулась к стене и спрятала лицо в ладонях.
- Да какая она "ваша"? - донеслось приглушённо.- Наша она! Наша! Господи! Да за что же? Что я ...не так? Ведь...как лучше... Гуманитарку...этим козлам...
- Ин... Ты успокойся, - подходя, произнёс Александр. - Вот, платок. Чистый. Я не успел...Только в карман положил. Отглаженный. Мама гладила.
То ли фраза о маме, то ли спокойный тон - сложно сказать, что именно подействовало на девушку, однако она перестала вздрагивать, платком промокнула глаза и затихла.
- Ин, ты присядь. Расскажи-ка лучше, как ты сюда попала? Что случилось? Везла ты гуманитарку и?..
- Да, что "и"? - передразнила Ингрид. - Три машины. От Евросоюза. Для этих ублюдков. Ваши...то есть, наши, конечно, наши БМП сопровождали до границы. Там миротворческий пост. Раньше был. Теперь полоса отчуждения. Как называется? Демаркационная? Вот. А потом мы ушли дальше. Нас ещё лейтенант русский спросил, мол, не сопроводить ли? Туда, до места. Вдруг чего... А я ему...
Она запнулась и сдержанно всхлипнула.
- Ну-ну? - подбодрил её Александр.
- А я ему...говорю, что...- отрывисто заговорила Ингрид,- что, нет, не надо. Они нас ждут... Там же помощь...
- А потом?
- Они...с горы...из автоматов. Из гранатомётов... Всех убили. А я живая...
- А, чёрт!- буркнул Михаил.
- Мне в туалет нужно,- тихо сказала девушка. - А они не разрешают...
Михаил встал, подошёл к окошку.
- Эй, боец,- лениво пробасил он, разглядев охранника, сидевшего чуть поодаль, около тлеющего костра, - девушке выйти надо. Если боишься, мы отойдём... В туалет девушке надо, андестенд?
Ингрид услышала, как тот что-то недовольно проворчал, но всё ж, зазвенев ключами, встал и направился к сараю.
- Эх, Миха, где наша не пропадала? - одними губами произнёс Александр.
Но Михаил покачал головой.
- Не сейчас. Назад, - прошептал он.
И когда заросший щетиной стражник, повторно загремел замком, водворяя Ингрид обратно, они были готовы.
Девушка успела увидеть немногое, но поняла. Один из русских (кажется, Александр), рывком втащил боевика в сарай, сходу врезал ему под дых, а второй - Михаил - обрушил на согнувшегося удар локтем. Или двумя.
Что-то хрустнуло, треснуло, бандит тяжело упал, навалившийся сверху Михаил начал его душить, а тот... Тот не сопротивлялся. А лишь улыбнулся и раскинул руки. В правой его ладони лежала граната, а в левой чека...
Удар, осколки, грохот! "И громы и великий град..." И душный аромат смерти. В ушах стоит неумолчный звон, словно колокола на пасху. А она взлетает вверх. И с удивлением смотрит.
Она - внизу. На боку. Неуклюже. Как будто живая, только уснула. А вот Михаил. У него разорван живот. И он корчится от боли, но молча, лишь губы в крови. Это осколок угодил ему в рот. А Александр? Александр неподвижен. Убит. "И я мертва",- приходит тихая, умиротворённая мысль. - Но зато я могу летать! Ой, как глупо! Умерла - и радуюсь. Чему ж радоваться?! Вечно была сумасбродкой. И смерть ничему не научила!"
Алой искоркой, беззаботной божьей коровкой пролетела она над лагерем боевиков. Поглядывая вокруг, замечая, как просыпаются птицы, как солнце расправляет нежные лепестки лучей и то... И то, что, чёрт побери, в лагере кроме них никого нет! Абсолютно! Оказывается, у них был всего лишь один охранник. А значит можно было не набрасываться на него, а... Вернее, набрасываться, но... Эх, если б знать! Может, никто б тогда не погиб?! Кроме бандита. Да и его убивать вовсе не обязательно. Связали б, и никакой крови!.. Жаль, что ребята не знали. Как их зовут-то?..
- Очнулась! Очнулась!
Ингрид открыла глаза. Робко и осторожно. Свет был приглушённым, тёплым, но всё равно - по глазам полоснуло. Больничная палата, что-то торчит из руки. Из вены. Она скосила глаза. Конечно, - иголка! И трубочка такая прозрачная - в капельницу. Ух, живая!.. А кто кричал? О том, что очнулась? Осторожно поводя взглядом, она обнаружила справа низенького, толстого, почти квадратного доктора. С улыбкой до ушей и шикарными пушистыми усами. То есть, это она, конечно, догадалась, что - "квадратный" - именно доктор. По белому халату и стетоскопу, залихватски перекинутому через плечо. Настоящий, истинный, прожженный доктор. И стетоскоп у него, прям, как аксельбанты у гусара. Или у гусар не было аксельбантов? Хотя, какая разница! "Опять глупости!" - одёрнула она себя.
- Очнулась, очнулась,- теперь уж гораздо тише проговорил "гусар".
- Сколько я здесь? - выдавила из себя девушка.
- Так, почитай, третьи сутки.
- А ребята? Они что: погибли?
- Нет, нет,- сразу засуетился доктор,- все живы. Вы успокойтесь, вам волноваться не положено. По статусу не положено. Вы больная, а больным... Я вам сейчас медсестричку подошлю,- он нажал на кнопку, которая одиноко торчала на тумбочке, как первый весенний грибок.- Она вам укольчик вкаляет и всё будет хорошочко. Ага?
Что-то заставило девушку насторожиться. Может, странная суетливость? Хотя - нет. Скорее: посторонние звуки, какой-то невнятный "бубнёж".
Она приподнялась на локте и наткнулась взглядом на экран телевизора, в котором двое - с видом весьма учёным - вели оживлённую, и явно научную беседу.
- Допустим, - говорил один из них, - что в закрытом ящике находится кошка. Там же есть счетчик Гейгера, баллончик с ядовитым газом и радиоактивная частица. Если последняя проявит себя как корпускула, счетчик радиоактивности сработает, включит баллончик с газом и кошка умрет. Если частица поведет себя как волна, счетчик не среагирует, и животное, соответственно, останется в живых...
- И что можно сказать в этом случае о кошке, глядя на закрытый ящик? - перебил его первый собеседник, - ведь с житейской точки зрения кошка либо жива, либо нет.
- В том-то и дело! - очевидно невероятно довольный тем, что обнаружил взаимопонимание, отозвался первый.- Законы квантовой физики предполагают, что кошка и жива, и мертва одновременно с вероятностью 0,5! И такое ее странное состояние будет продолжаться до тех пор, пока какой-нибудь наблюдатель не снимет эту неопределенность, заглянув в ящик. Шредингер, надо заметить, и сам был не рад, когда запустил в оборот такую абстракцию. Потому что своей необычной теорией переполошил весь учёный мир.
- Выходит - и человек может быть наполовину жив - наполовину мертв, или, наполовину здесь - наполовину там?..- как бы взвешивая свои слова, промолвил второй.- Однако тогда, в начале двадцатого века, специалисты сошлись на том, что законы микромира не стоит переносить на большой...
- Что за бред?- поморщилась Ингрид, устало опускаясь на подушку.
- А вот и не бред! - воскликнул доктор, так же отрывая взгляд от экрана. - Хотя некоторую зашоренность этим умникам устранить бы не помешало. Потому что, я вот, к примеру, думаю - человек сам творец своей судьбы. И сам определяет: жив он или... Да вы лежите! Лежите!
Ингрид закрыла глаза.
- Зачем укольчик? - буркнула она.
- Как зачем? Успокоительное. Поспите. Сил наберётесь. А там - бульончику. И - домой.
Вошедшая медсестра - немолодая, с безучастным лицом - деловито набрала в шприц какую-то бурую жидкость, молча протёрла предплечье спиртом и вонзила иглу...
- Ох! - только и смогла выдохнуть Ингрид...
...в сарай её швырнули довольно бесцеремонно.
Да что там: "швырнули"?! А от машины вели - с кляпом во рту, что: церемонно?!
Девушка яростно освободилась от мешка и кляпа, брезгливо вытерла губы, ринулась к двери. И остановилась.
- Де. Жа. Вю, - произнесла она по слогам.
- Мих,- услышала она за спиной. - Не я один с катушек слетел. Вон - и Инка тоже.
Ингрид обернулась. "Слететь с катушек", действительно, было немудрено. Тот же сарай, те же Миша и Саша. Но всё сначала.
- Привет, - сказала она.
- Привет, - в один голос откликнулись мужчины.
- Постараемся не сойти с ума.
- Ты присаживайся, - проговорил Александр. - Или тебе выйти надо?
- Потом.
- Потом, так потом. Дело хозяйское,- сказал Михаил.- Ты что перед этим видела?
- Как нас всех убили.
Ингрид сама удивилась, как буднично она это произнесла. Ну, мол, убили? И что?
- А! - вспомнила она. - Я после взлетела. Там - в лагере - никого через пять минут не будет. Один этот останется.
Она покосилась на дверь.
- Один, говоришь?
Михаил поднялся, выглянул в окно.
- Подожди, - Ингрид придержала Михаила за рукав.- Пока мы вместе - хоть адреса скажите, телефоны. Вдруг выберемся...
Телефоны записать было нечем, да их никто не помнил, а адресами обменялись.
- Да!..- опять воскликнула Ингрид. - И, всё-таки, что это было?
- Ну, Инка! Нашла у кого спросить! - хмыкнул Михаил.- Я тебе, что: квантовый физик? Или психиатр какой? Я - военный. Мы вон с Саней, как в том кино. Видала? "Два капитана" называется. Я - капитан. И он тоже. Или ты в своей Дании совсем от жизни оторвалась?
- Кино не видела. Книжку читала. Но тут, скорей, не Каверин. Тут целый Лев Толстой получается. Жилин и Костылин - вот вы кто.
- Ты и Толстого читала? - удивился Михаил. С уважением в голосе.
- Я знаю, - неожиданно и как-то не к месту вставил Александр.
- Что? - чуть не хором откликнулись Ингрид и Михаил.
- Я знаю, что происходит, - повторил Александр.
И, видя, что его не перебивают, продолжил:
- Я статью одну читал в Интернете. Там такая фигня называлась "транссёрфинг реальности". Ну, типа, каждый может управлять реальностью по своему усмотрению. Кто-то из нас, выходит, очень сильно хотел, чтоб мы тут не сдохли. Вот и повернул реал в обратную.
- Круто! - воскликнула Ингрид.
- Хорош трепаться, - бросил Михаил.
- Почему, трепаться? - возмутился Александр. - Я серьёзно.
- Если серьёзно, то... - Михаил встал, подошёл к окошку, - Эй, боец...
И тут же всё завертелось. Однако в этот раз со стражником обошлись техничнее. И гранату отобрали, и связали, и кляп нашли - в дело употребили. Чтоб, как очнётся, своим не докричался.
А, как управились, - бегом. Да только не далеко. Потому как напоролись прям на боевиков.
- Стреляй, Миша! Стреляй!
Из отобранного автомата Михаил успел уложить одного. Но двое других открыли огонь в ответ...
Вновь беззаботная душа Ингрид парила над лагерем. Разглядывала восходящее солнце, которое первыми несмелыми лучами расталкивало сонные облака; капли росы, сияющие в траве; взъерошенных заспанных птиц.
"Зря мы сюда побежали,- думала она, - вправо следовало. Вон и дорога..."
Она поднялась выше, вволю напилась прохладного утреннего ветра. "А там - дальше... Что это? Да ведь!.."
По дороге двигалась колонна - машины, танки, люди. А вдали - она не увидела, но ощутила - сюда, прямо на неё, раздвигая гулким рокотом и без того просторное лёгкое небо, шли страшные горбатые вертолёты. Российские. С пушками и ракетами.
"Туда! Нужно было туда!" - безмолвно закричала душа.
И Ингрид проснулась.
"Хорошо: Сашку не разбудила! - пронеслось в голове.- Сама не сплю и ... Да что ж такое? Значит - всё сон?! Дурацкий сон, глупый! И Сашка там, как чужой. Офицер какой-то. Капитан, видите ли! Ой, нет, он же и был капитаном! И всё это было, но так давно! Или не было?"
Она не знала. Она не помнила. Оттолкнувшись рукой от кровати, Ингрид встала. Пошлёпала босыми ногами на кухню.
"А как в очередной раз проснусь, - подумалось тут довольно ехидно, - кто моим мужем будет? Миша, что ли?"
Присев на краешек стула, Ингрид взяла из вазы яблоко, ножом срезала кожуру (это самое вкусное - на "потом"), откусила.
. "А может я - на самом деле в психушке? Лежу привязанная, в смирительной рубашке. И всё это - глюки?"
Подобная мысль (вкупе с воспоминаниями об усатом докторе), не обрадовала. Поэтому девушка щёлкнула выключателем и осмотрелась. Она явно находилась дома. Несомненно. Папа купил эту квартиру незадолго до того, как уехать в Данию, чтобы там, как он говорил: "жить спокойно на пенсию, разводить розы, нянчит внуков".
"И внуки, - Ингрид задумалась, - как раз-то в Дании. У деда. Что ж, хоть это помнит. Уже хорошо. Но что за сон такой идиотский? Откуда? С какого, как говорится, "перепуга"? Или, правда, с перепуга? Хотя, сон ли? Скажем о транс... Как там? "Транссёрфинге" прежде и не слыхала, а теперь знает. И о "кошке Шредингера"...
"Это-то как объяснить? Вероятно, услышала где-нибудь да забыла? Внимания не обратила? Наверное..."
Выключив свет, Ингрид поплелась в спальню. Сашка спал, посапывал. И не подозревал, какие приключения во сне переживает его половинка. "Разбудить его, что ли? Рассказать? Пожалиться? А то я тут с ума схожу, а он дрыхнет без задних ног. Ещё и похрапывает".
Но будить мужа Ингрид не стала. А, завалившись к нему под бок, тут же согрелась и уснула. Так и не заметив, что её пальцы продолжают сжимать кухонный нож.
Ей снилось, что она - легкокрылая стрекоза; что она летит над разноцветным полем, над лесом; что на ветвях умытых дождём деревьев просыпаются птицы; и что глубокий и ясный воздух наполнен запахом трав. И что под лучами встающего, слегка заспанного солнца ползут по дороге тяжёлые чёрные танки, так похожие на грязные берлинские тучи...
...Ральф встал, прошёлся по комнате. Сделал шаг к креслу, в котором уютно расположилась Ингрид, в нерешительности остановился.
- Ингри...- Это был почти шёпот.- Ингри... Тебе обязательно лететь в эту... - Он замялся,- в эту Россию?
- Это моя работа.
Ральф вздохнул, развернулся на каблуках, подошёл к окну. Небо над Берлином быстро темнело. С севера, наседая друг на друга, плыли нескончаемым ватным потоком, неуклюжие чёрно - лиловые тучи. Может это помешает ей улететь?
- Как красиво!
Ингрид неслышно приблизилась сзади, обняла за плечи. Прижалась.
Ральф качнул головой.
- Тучи... Вот-вот дождь начнётся.
Он побоялся сглазить, проговорить вслух свою несчастную, такую жалкую надежду на отмену рейса.
- Ну и что? Дождь - это здорово! - Губы Ингрид легонько коснулись его уха - чуть щёкотно и невероятно приятно.
"Как лента алая губы твои..."
- И, смотри: где-то солнышко, - продолжила девушка.- И небо вокруг розовое. Это эмо идут по улице. Или фламинго взлетели - отражаются в озере...
Ральф усмехнулся. Вокруг неё всё было живым, неожиданным. И светлым. В то время, когда он видел наступающую грозу, её грезились парящие над озером птицы и...
- Ингрид,- перебил он себя.- Ингрид...- Он обернулся, взял её за руки.- Не улетай! Останься!
- Нет, Ральф, не могу. Ты же знаешь: не могу. Всё договорено. Меня ждут.
- Там...опасно, - вновь попробовал - прекрасно понимая, что это бесполезно - уговорить её Ральф,- там война!.. Поезжай лучше в Аргентину, в Австралию, куда угодно...
- Роличка, - она перешла на русский,- не обижайся, но я должна.
Она бросила взгляд на часики. И здесь же во всём её облике проступила строгость и деловитость. И вместо той, которую он любил, вместо беспечной, "блистающей, как заря, прекрасной, как луна, светлой, как солнце", явилась холодная и упрямая, и совершенно безликая чужая женщина. Та ипостась Ингрид, которую он не понимал. Та, которая приводила его в отчаяние. Та, которую он едва ли не ненавидел.
"Кто тебя ждёт? К кому ты летишь?" - чуть не сорвался с его языка наивный и уничтожающий всё вопрос. Ведь даже если и к "кому-то", всё равно не ответит - отшутится. А если на самом деле - "работа", то только всё испортишь. Всё и навсегда.
- Будем прощаться? - с ноткой вины в голосе, произнесла девушка.
Шершавый краб безнадёжности выполз из страшных снов, из тёмных ущелий, из того лабиринта, который люди привыкли называть своим разумом. Сомкнул ледяную клешню на его сердце.
- Ингри...- борясь с внезапным головокружением и боязнью показать её свою слабость, прошептал Ральф,- Ингри... О, дьявол!.. - молодой человек судорожно сглотнул.- Ингри... - Он порывисто потёр подбородок, - ты пойдёшь за меня? По-настоящему. С венчанием? Захочешь: по-православному...
Он торопился сказать. Боялся, что она засмеётся, сделает ему больно.
Ингрид подняла глаза.
"Ох, как сложно! Как сложно с мужчинами!"
- Ральф, - начала она, как можно мягче, - я как-то... Как-то неожиданно это... Но... кажется я не готова. И ты - ты замечательный! И я горжусь тем, что нравлюсь тебе, -добавила она быстро, - но я не могу сказать, что люблю тебя. Пока - не могу. Может, потом... Со временем... И я... я, ведь, совсем не идеальна. Со мной трудно. Я бываю груба, несдержанна. И бывает, что я вру.
- Мне не нужна идеальная женщина, - преодолевая терпкую горечь, промолвил Ральф. - Мне не нужна картинка с обложки. Мне нужна живая. Которую я мог бы любить.
- И у тебя жена, - с невероятным облегчением от того, что такую верную, отличную причину для отказа даже не нужно придумывать, сказала Ингрид.
- Я разведусь, - твёрдо ответил Ральф. - Я уже развожусь. Мы с ней разные люди. И... И если ты не согласишься, я всё равно найду ей замену. Хотя б, чтоб попытаться забыть тебя. Только это вряд ли получится.
- И кто она - претендентка на замену?- против воли поинтересовалась девушка.
- Мишель.
- Эта рыжая?
- Эта рыжая, - обречённо кивнул Ральф.
- Удачи!
И мигом - ножки в туфельки, телефон - в сумочку, и - в спасительную, так кстати, незапертую дверь... Лишь каблучки по паркету...
- Созвонимся,- услышал он.
"Созвонимся" - гулко отозвалось где-то внутри.
Она шла по улице и не могла сдержаться. Первый раз за всю жизнь. Хорошо - дождь. И слёз не видно.
"Почему я такая дура? Господи, ну почему?!!"
А Ральф сидел в пустом - умершем - гостиничном номере. Окаменевший, потерянный. С полным бокалом виски в руках и разорванным пополам сердцем. Ему не хватало воздуха. И он не знал, зачем ему дальше жить.
Тучи над Берлином, между тем, слегка потолкались, понадували важно лоснящиеся бока, а потом, очевидно, придумав себе какие-то другие, более интересные, а может, весёлые дела, раздумали зависать над городом и рассеялись. И рейс на Москву вылетел без задержек.
- ...занять свои места и пристегнуться...
Ингрид открыла глаза.
- ...наш самолёт совершает посадку...
"Так что там Сашка говорил?"
Эта мысль разбудила её окончательно. Хорошо, что пристегнуться успела, а то б, верно, вскочила на ноги и...
"Куда я лечу? И откуда?!"
Её охватила лёгкая паника. "Что сказала стюардесса? В каком аэропорту приземляемся?"
- Опять "транссёрфинг"?- произнесла она вслух.
- Простите? - обернулся к ней сосед - коренастый бюргер с пышными усами.
- Нет, нет. Ничего, - торопливо ответила девушка.
"Значит, снова! Ну ладно!"
Она нахмурилась. Попыталась сосредоточится. Память нагло рассмеялась, но смилостивилась - совершила кувырок, и тут же всё встало по своим местам.
Это совсем не тот самолёт, на который она убежала тогда от Ральфа! Господи! Ведь два года прошло! И чего только с тех пор!.. Плен этот ужасный, Сашка... И их чуть не убили. Или убили?!! О, Господи, Господи! Нет же! Не убили, конечно! Живая же! И потом Сашка нашёл её. Через миссию. И перезванивались... И пару раз встретились. О, что это были за встречи! Яркие, неповторимые!.. А вчера она написала ему в "личку", что летит в Москву. Вернее, через Москву. В Киргизию. А в Москве эшелон формируют. И она его - этот груз - в Бишкеке встречать будет...
А Сашка ей уже в аэропорту позвонил. Когда на регистрацию шла. Сказал: встретит.
Самолёт чиркнул шасси по полосе, спустя мгновенье опустился уверенней, покатился; до слуха донёсся рокот турбин; кто-то с облегчением вздохнул.
А Сашка... Да, он сказал: встретит. И ещё: что "увидеться нужно очень". "Очень нужно". Зачем?
Она включила телефон на трапе. И тот немедленно запел, заиграл, засветился. А следом и Ингрид засветилась и расцвела. Ведь это счастье, что в её жизни есть он - нежный и всё понимающий...
- Да, Сашенька, привет... прилетела... Хорошо, иду. Но у меня мало времени...
Сашка стоял несколько позади толпы. С букетом роз. Улыбался.
- Привет.
- Привет. Это тебе. - Он наклонился. Она подставила губы. То есть, не "подставила", - отозвалась на его поцелуй. Каждой клеткой, каждым атомом! Всем своим существом! И так легко стало на сердце! Как в детстве!..
- Ой, Саш, мне их деть некуда. - Она покосилась на цветы.- Хотя, знаешь, меня тут машина ждёт. Пойдём, проводишь.
"Чёрт, не хорошо как-то,- пробежала едкая мысль.- Он меня с букетом, а я...Вот я чёрствая баба! Неблагодарная!"
Но если Александр и обиделся, то вида не подал.
- Пойдём, - непринуждённо откликнулся он. - Заодно поговорим. Мне пяти минут хватит.
- Что-то серьёзное?
- Очень. Просто чертовски серьёзное.
Звучало, как шутка, но тон... Ингрид остановилась.
- Говори.
- Ин... - Александр побледнел, замялся - прямо, как Ральф - тогда. - Ин, - он посмотрел ей прямо в глаза, - ты выйдешь за меня? По- настоящему. Официально. С белым платьем?
Такое чувство - как в прорубь!
Ингрид подняла взгляд. Да, действительно - "чертовски серьёзно"!
- Саш,- мягко проговорила она - "Ох, как сложно! Как сложно с мужчинами!" - Я как-то... Как-то это неожиданно... Я...наверное, не готова. Просто - не готова. Ты хороший... Нет! Я не то!.. Ты - самый лучший! И я... то есть... Я не могу сказать, что люблю тебя. Не могу, как бы...впустить в душу. И со мной...трудно. Я эгоистка. И всё делаю наперекор... И ещё: я иногда вру.
- Ты говорила. Я помню, - сказал Александр, не отводя взгляд. - Я помню.
- И, вообще, я не монашка. У меня были разные влюблённости... Я ведь не знала... Я ведь не ждала принца на белом коне.
- Меня это не пугает,- упрямо произнёс Александр. - И мне не нужна монашка. Мне нужна ты. Настоящая. И живая. Со всеми недостатками. И даже... Даже если будешь "иногда врать".
Ингрид зажмурилась, сжала губы. "Ну почему так сложно!" Нежданно на неё навалилась усталость, тяжесть. Всё сбилось в кучу: досада - на себя и на него, и нежность - к нему, и злость - на себя. И вечное желание сделать всё наперекор - ненужное, бессмысленное желание... "Я - кошка. Кошка, которая гуляет сама по себе. И не как у этого Шредингера, а как у Киплинга. Меня на поводке не удержишь..."
- Саш, мне нужно идти. Прости.
И, как бы в подтверждение этих слов, затрезвонил мобильник.
- Ингрид? Это водитель. Я на стоянке. Жду вас. Времени в обрез. Ещё на базу ехать. Там вас шеф ждёт.
- Саш, мне пора.
Александр будто оцепенел.
- Да, конечно, - буркнул он.- Но, ведь, Ин, я не тороплю. Ты подумай. И... вот, я хочу, чтоб ты знала: ты единственная женщина, которую я когда-либо по-настоящему любил. И я буду тебя ждать. Сколько нужно. Всегда.
Он робко, словно не уверенный в том, что имеет на это право, поцеловал её. Она ответила порывисто, кратко. Потому что всеми мыслями была уже там - в разрушенном городке - в пятистах километрах к югу от Бишкека...
- Ничего, Толик, мы и вдвоём справимся! - бодро воскликнула Ингрид, с тайным ужасом глядя в бездонное чрево грузовика - до отказа забитого водой и палатками.
- Вы смелая девушка,- восхищённо проговорил водитель. - И сильная! Прямо - железная!
- А то!.. Лезь в фуру и подавай. А я снизу принимать буду. И складывать.
Помочь было некому. Все трудоспособные работали на завалах. И около здания администрации постепенно росла груда "гуманитарки". Второй день подряд Ингрид что-то таскала, грузила, бегала взад-вперёд, согласовывала, распоряжалась, топала в гневе ногами - наталкиваясь на тупоголовие местной бюрократии, подписывала бумаги... И улыбалась. Сквозь слёзы и наперекор всему.
"Она идёт по жизни смеясь", - твердила она себе. А вечером, за секунду до сражающего наповал сна, ей хотелось завыть. Завыть в голос. Как воет волчица, в своей звериной тоске, как воет от одиночества ветер, летящий над снежным полем. Но... Но никто и никогда не должен видеть её слёз! Никто и никогда!
- Ингрид, вы слышите меня?
Водитель что-то кричал.
- Что? Извини...
- Кажется, снова толчки. Вам не показалось?
Она не успела ответить.
"...И солнце стало мрачно как власяница, и луна сделалась как кровь..."
- Черепно-мозговая...
"Снова пышноусый толстяк..."
- Да наладьте кто-нибудь свет, мать его!..
- Что ты уставилась?! Крови не видала?!!
- Так, теперь корнцанг... Давай, говорю!..
Отдельные кадры... Эпизоды...Фрагменты...
Мысли путались, громоздкие и несуразные - словно больные, будто раненые - загипсованные и перебинтованные. Саша, Ральф, плен, боевики, "транссёрфинг", "кошка Шредингера", "гуманитарка", самолёты, автобусы, дороги...
Но одна мысль - всплывшая над горизонтом - отодвинула остальные.
"Фрагменты... Человек, вообще, живёт от фрагмента к фрагменту. От события к событию. Всё остальное... Наверное, оно по-своему и нужно и без него не обойтись - без того, что называется просто жизнью. Работа и дом. Заботы и хлопоты. Да, конечно, как без этого? Но жизнь - настоящая, "всамделишная" - это именно "кадры". И ради них следует побороться!" У неё хватило сил на улыбку.
И сознание - так что и дух захватило - кануло в бездну...
В Москве всё пошло как обычно. Лёгкий флирт с генеральным представителем Сергеем: "Серёженька, рада тебе". - "О, Ин, ты - чудо! Может, сходим куда-нибудь?" Далее, кокетливый взгляд на Диму - начальника отдела. "Оба они не прочь затащить меня в постель... Не знаю... Возможно... Потом... Почему бы и нет? Впрочем, обойдутся. Кобели. Обаятельные, но - кобели! Мачо, блин!" Далее - рейс на Мин-Воды; "вертушка" - чартер на Владикавказ; глазки - красавчику - лейтенанту. И всё. Далее - работа.
Однако сбыться её планам было не суждено. Потому что когда, три часа спустя, они вошли в глубокое, влажное от бесчисленных водопадов ущелье, в котором и небо - как ни запрокидывай голову - казалось петляющим между скал ручейком, мир замер. И разом ударило всё. Вздрогнули скалы, сталь заскрежетала о сталь. И огонь расколол угасающий день.