Парменова Ксения : другие произведения.

Под небом Олимпа

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
Оценка: 4.29*13  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В ее сухих намозоленных ладонях теплится сила вероломного Бога войны, и отныне Зоя - Хранительница Ареса. Она не одна такая - этот голодный город, эта медленно умирающая страна находятся под покровительством Богов, и у каждого из них есть свой Хранитель. Рано или поздно их силы должны были объединиться против власти, которая намеренно губит государство. И они объединяются. Именуя себя повстанцами, Хранители выдвигаются в поход за переделы города - в кишащий чудовищами Скотос. Им предстоит встретиться с буйными кентаврами, сразиться с кровожадными гарпиями, увидеться с покойными семьями, почти сдаться, почти сломаться, почти умереть.
    А потом узнать, что на самом деле все не так, как кажется...
  ПОД НЕБОМ ОЛИМПА.
  
  
  
  ГЛАВА 1.
  
  
  Все замирают на мгновение, а затем беспокойно поворачивают головы, вслушиваясь в бархатистый юношеский голос, вещающий, что Его Величество Монарх Артур Фортис прибудет через двадцать минут - не больше и не меньше; голос смолкает, и толпа начинает оживленно перешептываться, периодически бросая боязливые взгляды в сторону сцены. Внезапно воздух прорезает раскат грома - тихий и оглушительный одновременно; толпа замолкает и рассасывается. Люди, словно заранее зная каждый собственное место, выстраиваются вокруг небольшой овальной сцены, оставляя подобие живого коридора - от мэрии и до подмостков. По этой выложенной белым мрамором дорожке пойдет сам Монарх вершить кровавое правосудие над подданными.
  Пять минут, и порядка десяти идеально ровных живых колец окружают мраморную сцену. Первые три кольца занимают мужчины и женщины в возрасте - их осунувшиеся лица, глубокие морщины и серебристая проседь в туго забранных волосах выдают в них людей от пятидесяти и старше - один из них сегодня будет принесен в жертву якобы Богам. В остальных кольцах нет закономерности - тут женщины и мужчины, юноши и девушки, дети, даже малыши совсем. Все эти люди сейчас похожи друг на друга - не одинаковыми серыми тогами и потертыми сандалиями, а страхом, который ощутимыми волнами исходит от каждого, поднимается в воздух и виснет над головами, словно острие огромной гильотины.
  Они все ждут его - Монарха. Они все ждут его - Жертвоприношения.
  Их ждет и она - совсем юная девочка в четвертом кольце от сцены. Она стоит в нескольких шагах от живого коридора, сжимает кулаки и зубы, исподлобья смотрит на подмостки - и взгляд совсем не напуганный, а сосредоточенный, решительный. В правой руке она стискивает меч, который - она знает - оружие не убийства, а самоубийства.
  Второй удар грома - молний не видно, как и прежде; люди ежатся и вжимают головы в плечи, словно испуганные птицы. Девочка даже не вздрагивает - а грудь давит от кашля - простудилась на днях, мурашки бегут лишь от порывов прохладного ветра.
  Она не боится совсем. Не боится. Не боится. Не боится.
  ― Зоя, ― раздается шепот слева, ― все хорошо.
  Не в силах пошевелиться, девочка стоит и понимает, что те две молнии никуда не делись - они ждали момента, чтобы ударить, да как можно сильнее. Зоя, словно безжизненная каменная статуя, стоит и смотрит на сцену, но не видит ее. Ничего не видит. Она поражена голосом, которого не должна была услышать сегодня. Больше никогда. А голос сухо продолжает:
  ― Мы начали это вместе, и мы закончим это вместе.
  Решимость стремительно покидает тело, словно крыса тонущий корабль; губы предательски дрожат, а ноги такие ватные, что сейчас не выдержат, и Зоя упадет на землю.
  Вдруг она чувствует, что левую ладонь сжимают чужие намозоленные пальцы - эти пальцы словно пробираются внутрь и сдавливают не руки, а колючий ком страха. Сдавливают с такой силой, что он не выдерживает и взрывается, а потом и вовсе покидает организм.
  И больше совсем не страшно.
  Зоя набирает в грудь больше воздуха, прикрывает глаза и протяжно выдыхает через округленные губы - приходит в себя, кажется. А потом поворачивает голову влево и встречается взглядом с синими радужками полупрозрачных глаз. Таких знакомых. Таких родных.
  ― Иванка, что ты здесь делаешь? ― шепчет сквозь зубы, ― я же...
  ― Молчи, Захар, ― красное от жары лицо Иванки трогает сухая улыбка, ― ты же не надеялась, что я куплюсь на такой дешевый фокус? Сон-трава. Ха.
  Зоя тихо цокает языком, вспоминая вчерашний вечер.
  ― Действуем по старому плану, ― властно распоряжается Иванка.
  ― Слушаюсь, Иван, ― теперь и Зоя сдавленно улыбается.
  Они обе поворачивают головы в сторону сцены, вглядываясь в мраморный алтарь, украшенный золотом и серебром, красными, голубыми и зелеными драгоценными камнями. Жертвенник так красиво переливается в мягком светло-желтом свете дня, что Зоя очаровывается - всего на мгновение - и любуется сказочной игрой солнечных зайчиков. А потом резко одергивает себя - что это она, в самом деле, не за этим сюда пришла.
  ― Боги на нашей стороне, ― шепчет Иванка, исподлобья глядя на сцену.
  ― Боги верят в нас, ― глухо окликается Зоя. Она смотрит на подругу, которая уходит вправо - ближе к живому коридору, чтобы отвлечь внимание Стражей и первой напасть на Артура.
  Еще минута, и третий удар грома разрежет небо. Тогда по дорожке пойдет Монарх.
  И падет. Вместе с империей.
  ― Боги не верят в тебя. Не сегодня, ― отвратительный голос, похожий на скрежет старых половиц, раздается над ее головой; Зоя на быстром выдохе поворачивается - видит бардовую ткань тоги и блестящий серебристый протез, чувствует зловонный запах гнилого сыра и кислого молока.
  Больше она ничего не успевает заметить, потому что удар слишком сильный и приходится куда-то в висок.
  
  
  ***
  
  
  Не открывая глаз, Зоя подносит тяжелую руку к голове и медленно потирает лоб - как же больно, невыносимо больно и громко - словно в череп кто-то старательно вбивает ржавые гвозди.
  Или в крышку гроба.
  Страшная мысль о напрасной смерти вспышкой прорезает сознание; Зоя резко распахивает веки и сразу об этом жалеет - яркий свет ударяет по непривыкшим глазам. Где она? Что за белый тоннель?
  Зоя щурится и часто моргает, пытаясь придать контуры расплывчатому изображению, и со временем понимает, что над ней синее небо с медленно плывущими по нему серыми облаками.
  На мгновение она успокаивается, но очередная вспышка заставляет Зою быстро сесть на земле и оглядеться в поисках подруги.
  И хорошо так становится, тепло и спокойно, когда Зоя встречается взглядом со светлыми кучерявыми волосами. Иванка дремлет всего в полуметре от Зои.
  И Зоя дремала.
  А теперь проснулась на родной поляне, усыпанной душистым клевером и беспечными ромашками. Слабый южный ветер едва слышно шерстит резные темно-зеленые листья кипарисов, которые окружают лужайку, словно неприступные стражи. Где-то вдали слышится неспокойное журчание горного ручья, а в небе насвистывают упоительные свирели маленькие птички.
  Колыбельная песня природы - не иначе. Неудивительно, что девочки заснули.
  ― Я думала, что ты до вечера проспишь, ― хриплым ото сна голосом говорит Иванка. Она безмятежно лежит на лопатках и пустым взглядом мажет по небу. ― Ты можешь, я знаю.
   ― Кошмар приснился, ― оправдывается Зоя, поворачиваясь в сторону подруги. ― О том, что нас схватили еще до того, как Фортис вышел в толпу.
  Иванка глухо цокает языком.
  ― Ты боишься?
  ― Не за себя, ― не колеблясь, отвечает Зоя. ― Слушай, если я нападу на Монарха одна, то убьют меня. Если мы нападем вместе, то убьют меня, тебя и серьезно накажут твою семью, ― девочка смотрит в сторону подруги. ― Я хочу все сделать одна. Мне будет спокойнее не только сегодня и завтра, но и в тартаре.
  ― Нет, ― Иванка поворачивает голову в сторону подруги, ― я тебя втянула в собственную ненависть к Фортису. И не брошу.
  ― Твоя семья...
  Иванка на глухом выдохе резко поднимается и сгибается пополам, обхватывая руками колени. Она смотрит в глаза подруге с такой сердитостью (ах, если бы взглядом можно было убивать!), что Зоя не выдерживает и смиренно опускает голову, делая вид, что трава под ногами намного интереснее Иванки.
  ― Мы начали это вместе, ― цедит белокурая девочка, ― и мы закончим это вместе.
  Зоя замирает на мгновение, даже вдох сделать не может. Она слышала это где-то, определенно слышала, но где?
  Впрочем, неважно. Дежавю - не больше.
  От Иванки не ускользает отрешенный взгляд подруги, и девочка на сочувствующем выдохе берет сухую ладонь Зои в свою. И сжимает пальцами так крепко, что сомнения Зои растворяются быстро, как кубик сахара в горячем чае.
  ― Завтра в полдень мы умрем, Зоя. Но уже к вечеру крестьяне будут шептаться о том, что какие-то глупые невзрачные девчонки не побоялись и бросили вызов Фортису. К ночи они будут говорить об этом громче, не боясь быть услышанными. А утром закричат, и их крики сведут с ума Фортиса, разрушат его мир.
  Зоя внимательно слушает речь подруги, словно впервые - а ведь слышала уже не раз. Она очаровывается не только блестящими в ласковых лучах южного солнца кучерявыми волосами, но и уверенными словами - сильными, бьющими не в бровь и даже не в глаз, а куда-то в грудь. В сердце.
  ― Боги верят в нас, да? ― шепчет Зоя.
  Красное от жары лицо Иванки трогает сухая улыбка. Она кивает.
  Девочки молчат с три минуты: Иванка поднимает голову и подставляет румяные щеки солнцу, а Зоя задумчиво накручивает длинную зеленую травинку на палец.
  ― У меня есть для тебя подарок.
  ― Прощальный? ― горько усмехается Зоя и сразу жалеет об этом - взгляд подруги такой сердитый, что Зоя невольно ежится, представляя, что ее в очередной раз отчитывают в гимназии за невыполненное домашнее задание.
  А Иванка встает с места и уходит влево - к апельсиновому дереву, плоды с которого на той неделе съела Зоя, не поделившись даже с подругой. Потом извинялась, конечно, очень долго, мол, забылась совсем - ну, с кем не бывает? А Иванка и зла не держала, наоборот, окажись у нее хоть сто килограммов этих фруктов - она бы все отдала Зое.
  Ведь Иванка знает, как Зоя любит апельсины.
  Кучерявая девочка тяжело возвращается - в руках у нее меч.
  ― Не будешь же ты нападать на Артура с кулаками.
  Зоя ловко поднимается на ноги и без слов забирает блестящий в ярком свете солнца меч. А он не такой тяжелый.
  ― С ума сойти, ― только и может прохрипеть Зоя. Она всегда мечтала о мече.
  ― Мы и сходим.
  Зоя вновь усмехается, но теперь без горечи. Она смотрит на меч, не в силах оторвать зачарованного взгляда. Подумать только! - она всю жизнь работала в кузне, но только сегодня, за день до смерти, получила собственное оружие.
  ― Нравится? ― Иванка нарушает тишину.
  ― Очень.
  ― Клинок в шестьдесят пять сантиметров - твой размер. Эфес без всяких узоров и рисунков, как ты и любишь. А вот там ножны - тоже без бабочек и цветочков, ― она кивает за спину.
  Зоя медленно поднимает глаза и смотрит в лицо подруге.
  ― Как ты все это запомнила?
  ― А я и не забывала.
  Зоя, в очередной раз впечатленная удивительностью девочки (Зоя лишь один раз проговорилась о неприязни к вычурной витиеватости на оружии, и то было год назад!), улыбается и ловко занимает оборонительную позу, выставляя руку с зажатым мечом вперед.
  ― С таким подарком я обязана отрезать Фортису хотя бы уши.
  Иванка глухо смеется - ее худые костлявые плечи дрожат как будто не от смеха, а на ветру.
  ― У меня для тебя, Иван, тоже есть подарок.
  ― Да ладно? ― Иванка наигранно удивляется - Зоя ни разу не делала ей подарков.
  ― Угу. Я пару месяцев подрабатывала на другой плантации, чтобы устроить небольшой пир, ― Зоя осторожно откладывает меч в сторону и уходит вправо, откуда возвращается с небольшой поклажей. Из старой, местами рваной сумки она извлекает несколько черствых пшеничных лепешек, грамм триста козьего сыра и полкило жареной курятины с толчеными бобами.
  На дюжину секунд ей становится невыносимо грустно - неужели это все, ради чего она горбатилась целых два месяца?
  ― Это же недельный запас еды на целую семью, ― Иванка садится на траву и прикрывает глаза, с удовольствием внюхиваясь в несвежий аромат мяса.
  ― Нет, сегодня это наш ужин.
  Две минуты, и обе девочки уплетают еду за обе щеки: Иванка жадно впивается зубами в жареную курятину, а Зоя жует лепешки с сыром.
  ― Мы изменим этот мир.
  ― Уже завтра.
  Два десятка минут, и Иванка, сонно зевая, осторожно ложится на лопатки - проваливается в сладкую дремоту. Говорит, что давно так не ела, да еще и жарко ужасно - разморило совсем. Сейчас поспит пару часов и проснется обязательно.
  Зоя понимающе кивает, натянуто улыбается, зная, что подруга проснется не раньше, чем Зоя уснет навсегда.
  Просто она не допустит, чтобы Иванка погибла тогда, когда можно этого избежать. Зоя не допустит, чтобы была наказана семья Иванки - такая добрая и гостеприимная, любимая. Просто Зоя в силах все сделать сама.
  И она сделает.
  Она готова.
  
  ― Так вот как все было, ― незнакомый голос как гром среди ясного неба разрезает воздух. Зоя подскакивает на месте и судорожно оглядывается, пытаясь понять, кто говорит и откуда доносится голос. ― Ясно. Заканчивай.
  Мгновение, и пейзаж вокруг смазывается сверху вниз - словно свежую картину поливают водой. Разноцветные густые струи, которые когда-то были небом, солнцем и кипарисами оседают на земле, и земля теперь не земля, а сплошная черная гладь. Зоя испуганно вертит головой и замирает, наблюдая, как Иванка превращается в одно пестрое расплывчатое пятно.
  Совсем скоро Зоя в одиночестве остается посреди черной пустоты. Как будто в космосе, только без звезд, луны и солнца.
  ― Пошли к ней Макса, как придет в себя, ― последние слова Зоя почти не слышит - они тонут во мраке тягучего черного воздуха.
  Не от слабости, а словно от тяжелого удара в висок, Зоя падает ничком. И отключается.
  
  
  
  ГЛАВА 2.
  
  
  Не открывая глаз, она подносит тяжелую руку к голове и медленно потирает лоб - как же больно, невыносимо больно и громко - словно в череп кто-то старательно вбивает ржавые гвозди.
  На рваном судорожном выдохе она вдруг понимает, что испытывала подобные ощущения вчера. Или сегодня. Или час назад. Или...
  Зоя быстро распахивает глаза и щурится, но теперь не от солнечных лучей, а от темноты, сквозь которую ничего невозможно разглядеть. Проходит не менее минуты, прежде чем Зоя цепляется взглядом за первый четкий контур.
  Над ней не небо с серыми облаками, а тяжелый потолок, больше похожий на крышку гроба. По сторонам - отсыревшие черные стены, выложенные крупным камнем, а между камней, в землистых щелях, гнездится темно-зеленый мох; справа - одно маленькое окошко, через которое едва проникает тусклый желто-серый свет, слева - дверь с прямоугольным проемом, намертво забитым ржавой решеткой.
  Собираясь с силами, Зоя тяжело поднимается на локтях и кашляет сразу - кашель такой сухой и раздирающий, что, кажется, грудь сдавливается колючей проволокой и кровоточит. Еще минута, и Зоя, превозмогая невыносимую боль во всем теле, идет к двери. Голова раскалывается ужасно, тело ломит, спину тянет и ноги ватные - еще шаг, и Зоя упадет, ей Богу. Кажется, в самый последний момент она успевает схватиться пальцами за решетку в двери и прохрипеть:
  ― Кто-ни...будь.
  Она выдыхает и опускает голову, морщась из-за поступательной боли в теле; собирается с силами, чтобы вновь крикнуть в никуда, но кому-нибудь. А когда поднимает голову, то встречается взглядом с синими глазами - почти такими же, как у Иванки.
  Зоя даже не вздрагивает - сил нет, но ей страшно, невыносимо страшно и тоскливо, ведь по ту сторону решетки стоит совсем не Иванка, а кто-то намного выше и мужественнее. Тогда что случилось с Иванкой?
  Вопрос застывает на потрескавшихся губах.
  Нельзя спрашивать про подругу сейчас - нужно немного потерпеть. Вдруг они схватили только Зою, и она своим необдуманным вопросом выдаст Иванку?
  ― Выпусти меня.
  ― И куда ты пойдешь? За стенами этого дома тебя ждет казнь.
  ― А в стенах?
  Молодой человек отводит голову в сторону, выдерживая паузу. И говорит:
  ― В стенах у тебя есть шанс выжить.
  ― Объясни мне.
  ― Всему свое время, Зои, ― он опускает голову, и теперь девочка может разглядеть его растрепанные светло-русые волосы и длинные ресницы; снизу доносится звон ключей, а затем долгожданный "щелк". Дверь с пронзительным скрежетом отпирается лишь на несколько сантиметров. ― Прежде, чем выйти отсюда, пообещай, что не будешь пытаться сбежать.
  Зоя недовольно хмурится, сдвигая густые брови. Раздражение кроет ледяной колючей волной и впивается острыми иголками в кожу - с чего она должна давать обещания недругу!?
  На сердитом хрипе Зоя отдаляется и делает шаг вправо - встает напротив щели в дверях; заносит руки и обхватывает ладонями железную поверхность, а затем с силой дергает на себя. Дверь, оглушительно шаркая по каменным плитам пола, отворяется целиком.
  Зоя делает шаг вперед - на свободу, но теперь путь преграждает мускулистая рука, решительно упирающаяся в железный косяк.
  Молодой человек не выпустит ее, пока не получит желаемое.
  ― Почему я должна давать тебе такое обещание? ― чеканит сквозь зубы она, не поворачивая головы в сторону юноши.
  ― Потому что любая попытка закончится смертью. Напрасной, ― он выдыхает, и Зоя чувствует на собственных щеках запах мяты.
  Юноша продолжает:
  ― Сейчас я тебе не враг, Зои, ― тихо говорит он, внимательно вглядываясь в лицо пленницы. ― Но если ты попытаешься сбежать, то стану им.
  ― Потрясающе. Я все поняла.
  ― Отлично, ― он опускает руку, ― раз тяжести толкаешь, значит, и идти сама сможешь.
  ― Смогу.
  Он запирает дверь на ключ, огибает заложницу стороной и уходит вперед; Зоя едва ступает за ним, шатаясь из стороны в сторону, словно одинокий куст скумпии на сильном ветру. Она несколько раз останавливается и, опираясь рукой на стену, сгибается пополам в попытках сфокусировать зрение и восстановить дыхание.
  Зря она копытом била, ей Богу, зря. Не нужно было проявлять чудеса непокорности и тягать железные двери.
  ― Помочь тебе?
  Зоя тяжело поднимает голову и видит, что юноша стоит метрах в пяти - руки его скрещены на груди, светлые брови нахмурены, синие глаза смотрят внимательно, но беспокойно.
  ― Нет, ― она выпрямляется, упрямо сжимает зубы и идет.
  Молодой человек не произносит ни звука - отворачивается и продолжает шагать по узкому коридору, лишь иногда бросая настороженные взгляды через плечо.
  Через несколько минут, которые кажутся Зое целой вечностью, юноша останавливается посреди коридора и отворяет одну из многочисленных дверей.
  ― На время это твоя новая комната. Отдохни, приведи себя в порядок. Через пару часов к тебе придут врачи - подлатают. Вечером загляну я - принесу горячий ужин.
  Ужин. Громкое урчание голодного желудка тонет в гладко выкрашенных стенах светлого коридора; Зоя сглатывает и растерянно опускает глаза.
  ― Ну, или раньше приду, ― губы молодого человека трогает едва заметная доброжелательная улыбка.
  Пытаясь не встречаться с юношей взглядом, Зоя делает шаг в комнату - светлую такую, залитую мягкими лучами полуденного солнца. Не в силах вдаваться в детали, она отмечает лишь, что комната большая - метров десять в длину, наверное. В ней есть огромное окно, выходящее на перелесок, мягкая кровать, комод и стол. Мебель, как и комната, в идеальном состоянии - все новое, нетронутое.
  ― Зои, ― он тихо окликает девушку, ― не смей бежать.
  Ответом служит громкий удар - Зоя с силой захлопывает перед носом юноши дверь.
  Она хочет сходить в душ, чтобы смыть с себя кровь, пот, грязь и пыль, но ноги сами несут ее к кровати. Опускаясь на непривычно мягкие перины, Зоя закрывает глаза и мгновенно погружается в царство Морфея.
  
  ― Другие хоть помыться удосужились, а эта... на чистую кровать в грязных сандалиях! Ой, свинья! Поросенок! ― визгливый голос заставляет Зою открыть глаза и вглядеться в белый потолок. Она уже и забыла, если честно, что находится не в родной полуразвалившейся хибаре, а в новенькой свежей комнате. И на дворе уже вечер, кстати.
  Зоя растерянно поднимается на локтях и вглядывается в незнакомое лицо - землистое такое, рябое, усыпанное глубокими морщинами. Большой острый нос, тонкие дрожащие от старости губы и бесцветные глаза, некогда бывшие серыми - перед Зоей старуха, облаченная в белую тогу. Она - Владелица плантации.
  ― Вы убьете меня?
  ― Если бы ты на моей перине так уснула, то убила бы, ― жмет плечами старуха, ― простыни не мои, поэтому живи. Я здесь, чтобы подлечить тебя.
  Старуха усаживается на кровать, заставляя Зою ощутимо подвинуться - женщина такая объемная, что занимает собой почти половину постели. Бабка небрежно сжимает лицо девочки в руке и вертит им в стороны, вглядываясь в ссадины. Затем задирает тогу и надавливает пальцами на синяки, вызывая в Зое протестующие хрипы.
  ― Не ной - не баба, ― рявкает старуха. ― Жить будешь. Крепенькая.
  Старуха отдаляется, тяжело встает с кровати и достает из сумки бинты, какие-то лекарства, травы и отвары - небрежно вываливает все на стол.
  ― Я не могу тебя сейчас перевязать, потому что ты грязная, как подзаборный хряк. Вымоешься и сама себя подлатаешь. Вот этой жидкостью помажешь все ссадины, особенно ту - возле виска. Голову забинтуй обязательно. А вот этот отвар, ― она тыкает жилистым пальцем в баночку с мутной желтой жидкостью, ― пей три раза в день по два глотка, ― с этими словами старуха разворачивается и, глухо кряхтя, двигается в сторону двери.
  ― Другие помыться удосужились, ― тихо повторяет Зоя слова старухи, ― кто это - "другие"?
  ― Мое дело осмотреть тебя, девочка, ― старуха даже не поворачивается, ― а не отвечать на дурацкие вопросы, ― громко хлопая дверью, она уходит.
  В комнате виснет тишина.
  Морщась, Зоя садится на кровати, а потом и вовсе встает на ноги. Оценив собственное состояние как удовлетворительное, она приходит к выводу, что может помыться, не лишившись при этом сознания. Скидывая грязную серую тогу - окровавленную к тому же, Зоя заходит в уборную комнату и с дюжину минут просто лежит под прямыми прохладными струями воды, с силой бьющими по давно огрубевшей коже. Кусок душистого хвойного мыла скоро оказывается в сухих ладонях - Зоя промывает тело, каждую ссадину, голову. И жалеет, что нет возможности промыть голову изнутри.
  Мокрая, она с характерными хлюпающими звуками идет по деревянному полу к комоду в надежде отыскать чистую одежду. Первый ящик, второй, третий - и везде лишь бардовые тоги. Она теперь, что, одна из Стражей? Лишь они имеют право носить бардовый цвет.
  Делать нечего, и Зоя быстро натягивает на себя одеяние.
  Она замирает на мгновение, ловя собственное отражение в зеркале. И вроде ничего в ней не изменилось - такая же высокая, мускулистая; волосы прямые и длинные - темно-каштановые, глаза каре-зеленые - какого-то вязкого болотного цвета, тонкие губы, густые черные брови и щеки, усыпанные веснушками. Ничего в ней не изменилось и изменилось как будто все.
  Она вздрагивает - не от страха, а от неожиданности, когда в дверь стучатся.
  ― Да.
  Дверь с ноги отворяется, и в комнату входит взъерошенный молодой человек с большим подносом в руках.
  ― Неплохо выглядишь, ― он проходит к столу и ставит на него ужин. Зоя не отвечает - молчит, внимательно разглядывая юношу. В мягком свете комнатной жаровни он выглядит совсем не отталкивающим - высокий и поджарый, с растрепанными светло-русыми волосами и белозубой улыбкой, а еще с синими глазами, как у Иванки.
  И Зоя одергивает себя, отводя голову в сторону. Иванка.
  ― Ешь, ― он кивает на поднос, ― почему тебя не перевязали?
  Зоя не отвечает - ее рот уже занят тщательным пережевыванием горячей еды.
  ― Ладно, сама перевяжешься, ― отмахиваясь, он поворачивается в сторону выхода.
  ― Ш-ш-штой, ― борясь языком с куском обжигающего мяса, хрипит Зоя. ― Объясни мне все.
  ― А, да, ― он разворачивается и задумчиво скрещивает руки на груди. ― Я скажу только то, что могу сказать. Остальное узнаешь потом и не от меня, ― юноша не сводит взгляда с лица Зои - она это чувствует. ― Не одна ты отважилась напасть на Фортиса во время Жертвоприношения. Еще трое. Все сейчас в этом доме. Вы нужны для одного... ммм... дела.
  Зоя перестает жевать, поднимает голову и вопросительно смотрит на юношу.
  ― Для какого дела?
  ― Позже узнаешь. И не от меня.
  ― И это все, что ты можешь мне сказать? ― Зоя вдруг чувствует, как костлявые пальцы отчаяния сжимаются на горле, перекрывая кислород. Не хватает воздуха.
  ― Да. А все, что ты можешь сейчас сделать - набраться сил и выспаться.
  Отчаяние мгновенно перерастает в гнев. Зоя с силой откидывает недоеденную куриную ножку на стол; кулаки сжимаются сами собой прямо на деревянной поверхности - от злости и безысходности; от того, что остается лишь ждать - а ждать она ненавидит.
  Юноша на тяжелом выдохе разворачивается - Зое на мгновение кажется, что он немедленно хочет уйти из этой комнаты, но вместе с тем - уходить не хочет.
  ― Меня зовут Макс. Если понадоблюсь - ищи на первом этаже.
  ― А я на каком?
  ― На втором.
  Она больше не произносит ни слова, а он уходит, почти неслышно прикрывая за собой дверь. Зоя остается наедине с недоеденным ужином, вечерним шелестом листвы за окном и головокружительной каруселью собственных мыслей.
  Какое-то время она сидит на стуле, откинувшись на спинку и задрав голову; стеклянный взгляд бестолково мажет по белому потолку. Она пытается разобраться в раздражающем пазле вязких мыслей. Все началось, кажется, позавчера - когда они с Иванкой сидели на поляне и в последний раз обсуждали план нападения на Монарха. Потом Иванка съела мясо, в которое Зоя подложила сон-траву. Вчера, когда Зоя уже готовилась нанести решающий удар по Фортису - появилась Иванка, видимо, она разгадала план с сон-травой, и это неудивительно - подруга всегда отличалась острым умом. Как только они решили действовать по старому плану - Зою огрели по голове. И пока она была без сознания, ей приснился сон - такой реальный сон о подготовке к нападению. Сегодня Зоя проснулась в камере, а минуту назад ей сказали, что она и еще трое слабоумных храбрецов находятся в этом доме - ждут чего-то. Чего? Казни?
  Казни. Все верно. Ее отмыли и подлатали - чтобы казнь выглядела пристойно, красиво и зрелищно - как всегда. И только что Макс принес ей последний ужин.
  Все до раздражения просто. Но от этого не легче.
  На выдохе Зоя опускает голову и замечает, что за нескончаемым мысленным потоком умудрилась доесть весь ужин и даже тарелку вылизать. Что ж, теперь нужно поспать, если она сможет, конечно.
  Смогла.
  
  ― Почему ты не перевязалась? И отвар не выпила? ― ее будит уже знакомый юношеский голос. Зоя открывает глаза и видит перед собой взъерошенного Макса. ― Это очень опрометчиво, Зои.
  Еще не отошедшая ото сна, Зоя лениво садится на кровати; пытаясь сфокусироваться, она трет ладонью глаза и рассеянно смотрит на Макса.
  ― Ладно. Пойдем, тебя хочет видеть Энзо.
  Роковое имя заставляет проснуться так быстро, как если бы ведро ледяной воды на голову вылили.
  ― Мэр? ― хриплым ото сна голосом переспрашивает Зоя, ― так мы в мэрии?
  ― Все верно.
  На этих словах у Зои начинает предательски сосать под ложечкой - мэр Канема, если верить слухам, очень жестокий человек, хладнокровный и беспощадный. И то, что он хочет поговорить с Зоей, совсем не радует, а наоборот - пугает до дрожи.
  Но Зоя не дрожит. Она делает глубокий вдох и встает с кровати.
  Медленно она ступает за Максом по светлому узкому коридору. Юноша не спешит совсем, а девочка раздражается этой неторопливостью - ведь она так ненавидит находиться в неведении.
  ― Дверьми перед ним не хлопай, ― советует Макс, кивая в сторону темного помещения. Она снова спустилась в подвал - туда, откуда едва вышла вчера.
  В камеру пыток.
  
  
  
  ГЛАВА 3.
  
  
  Каждый тяжелый шаг отдается в висках треском погребального костра - ее костра. Зоя совсем неуверенно входит в темную, нет, в черную комнату и останавливается в центре. Короткий взгляд по сторонам: мрачные стены, выложенные большими потрескавшимися камнями, выцветшие багровые пятна и брызги крови, мягкий темно-зеленый мох, чьи-то почти сгнившие кости, ржавые цепи и мятая алюминиевая кружка. И ни одного источника света - ни масляного светильника, ни жаровни, ни окошка.
  Макс действительно привел ее в камеру пыток. В камеру, где люди медленно умирали, моля Богов о скорейшей смерти.
  Боги не слышали.
  ― Зоя Вагнус, ― голос доносится сзади, и она резко разворачивается. В дверях стоит высокий мужчина - крепкий, смуглый, темноволосый. На его запястьях и шее - толстые железные браслеты, больше похожие на кандалы. И глаза такие черные, словно в них сама смерть. ― Ты планировала покушение на Монарха. Это так?
  Зоя стискивает кулаки, исподлобья глядя на мэра. Неописуемое чувство облегчения легкими крыльями бабочки гладит сжимающиеся стенки живота - Энзо сказал "ты", а не "вы". Они не схватили Иванку. Иванка в безопасности.
  Ликующая внутренне, Зоя сохраняет сосредоточенное напряжение внешне.
  ― Я повторяю вопрос, ― глухо почти рычит мэр, делая шаг вперед. Дверь за ним закрывает Макс - Зоя перехватывает беспокойный взгляд юноши.― Ты действительно хотела напасть на Монарха?
  ― Да, ― она поднимает глаза и как можно смелее смотрит на Энзо, ― я готовила покушение.
  ―Ты одна? ― мэр ухмыляется, и это выглядит устрашающе. Он словно знает правду, но хочет услышать ее от Зои.
  Легкие крылья бабочки мгновенно превращаются в распотрошенное осиное гнездо - осы жалят снова и снова - невыносимо больно и страшно. Зою мутит от мысли, что она рано обрадовалась, и на самом деле Иванка сейчас мучительно умирает где-то в этом доме.
  ― У меня есть информация, что ты была не одна, ― черным взглядом мэр прожигает в девочке дыру, ― кто был с тобой?
  ― Я была одна.
  ― Ложь, ― он делает широкий шаг вперед. Зоя машинально отходит назад, мысленно благодаря Богов за то, что до стены еще далеко. Быть загнанной в угол мышью ей совсем не хочется. ― Ты была не одна. Мне нужно имя сообщника.
  ― Я была одна, ― безапелляционно.
   Губы мэра вновь вздрагивают в устрашающей ухмылке; Зоя едва сдерживает отчаянный хрип, предательски вырывающийся из груди.
  ― Ты расколешься. В этом месте все раскалываются, ― он кивает влево - на стену, забрызганную кровью. ― Как только решишь назвать имя сообщника - свистни.
  Хмурясь, Зоя наблюдает за мужчиной - ждет, что он развернется и уйдет, оставив ее наедине с костями, которые когда-то так же стояли и с силой сжимали зубы. Но Энзо не уходит. На гортанном хрипе он резко подается вперед, заносит массивный кулак и ударяет ее в живот; на секунду, которая тянется целую вечность, Зое кажется, что она сейчас умрет от нехватки воздуха. Задыхаясь и кашляя, девочка сгибается пополам и падает к ногам мэра. Резкая боль в очередной раз пронзает тело - Энзо коленом ударяет ее - такую беспомощную и беззащитную - куда-то в область подбородка. Зоя по инерции откидывает голову назад, врезаясь затылком в холодный камень. Жадно глотая воздух, она вдруг понимает, что голова не падает - ее волосы зажимает в кулаке Энзо и тянет вверх, заставляя смотреть в глаза.
  ― Не вспомнила имя?
  ― Я была одна, ― хрипит Зоя, чувствуя в горле железный привкус.
  ― Я загляну вечером. Надеюсь, память к тебе вернется.
  
  Он действительно возвращается через несколько часов, и все повторяется. Тот же вопрос о сообщнике, те же сильные удары и кровь - ее кровь, омывающая черные стены. Зоя не издает ни звука, только повторяет, словно в забытье: "я была одна, я была одна". Когда мэр уходит - девочка переворачивается на лопатки и, надрывно дыша, беззвучно плачет.
  
  На третий день кто-то отворяет небольшое окошко в двери и кидает ей, словно собаке, черствую лепешку и бутылку воды. Едва собираясь с силами, Зоя подползает к подачке и за несколько мгновений съедает все. Через дюжину минут у нее скручивает живот, к горлу подступает склизкая тошнота, но вскоре общее состояние улучшается. Опираясь спиной на холодную стену, она садится на каменный пол и ждет, когда придет мэр. Теперь ей совсем не страшно - ей безразлично, и взгляд такой пустой - безучастно мажет по железным дверям и сырым стенам. И даже чужие кости, которые когда-то так же сидели возле этой стены и равнодушно глядели на ржавую дверную ручку, больше не пугают ее.
  Дверь отворяется - теперь совсем не громко. Зоя медленно поднимает голову и видит мэра.
  ― Кто тебе помогал, девочка? Назови имя, ― он подходит к Зое вплотную и приседает на корточки, ― я не буду казнить тебя и сообщника. Вы нужны для дела.
  Она не верит ни единому слову, поэтому лишь осклабляется в лицо напротив:
  ― Гори в Тартаре.
  Не скрывая раздражения, Энзо резко хватает Зою за горло и рывком заставляет подняться на ноги. Массивным кулаком свободной руки он ударяет девочку в висок и замирает, понимая, что пленница успевает поставить блок - удар приходится на скрещенные перед ее лицом руки.
  Он ничего не говорит - только смотрит как-то странно - так на нее однажды смотрела Иванка, когда Зоя сама вызвалась помочь с покушением на Монарха.
  На коротком выдохе мэр разжимает руку, и Зоя падает вниз.
  ― Я добьюсь правды. Не сомневайся.
  
  Еще два дня смазываются не то в целую вечность, не то в ничтожное мгновение.
  С утра ей кидают черствую лепешку и воду; приходит мэр и задает все те же вопросы, на которые получает все те же ответы. Кровь - ее кровь, уже не брызжет и даже не струится, а медленно стекает на пол в черную лужу. Зоя мужественно терпит, с каждым стоном железной двери готовясь к казни.
  Она молит Богов о скорейшей смерти.
  Боги не слышат.
  
  ― Зои, ― знакомый голос раздается над головой; девочка с трудом разжимает заплывшие глаза, но ничего не видит, ― все позади. Ты в безопасности.
  Глаза закрываются сами собой - от бессилия и слабости; Зоя лишь чувствует, что обмякшее тело подхватывают чьи-то сильные руки и уносят прочь из этого мира.
  В новый мир.
  В лучший ли?
  
  
  
  ГЛАВА 4.
  
  
  ― Двое остались - она и парень. Остальные не выдержали - один наложил на себя руки, второй помер от потери крови, ― равнодушно произносит женский голос.
  ― Зоя Вагнус, 16 лет. Крестьянка. С плантации Гефеста, помощница кузнеца, ― будто читая, тянет омерзительный мужской голос, похожий на скрежет старых половиц. Зоя этот голос уже слышала. ― А второй?
  Слышится шелест бумаги.
  ― Марко Хаст, 20 лет. Чиновник. С плантации Артемиды, охотник, ― голос выдерживает паузу, ― у этого больше шансов.
  Виснет тишина, которую слабым голосом нарушает Зоя:
  ― Шансов на что?
  ― Побереги силы, малявка, ― рявкает голос, и Зоя чувствует отвратительный запах кислого молока, ― они тебе пригодятся.
  И вновь она проваливается в глубокий сон.
  
  Когда девочка в следующий раз открывает глаза, то обнаруживает над собой гладкий белый потолок. Приподнимаясь на локтях, она оглядывается - вокруг желтые стены, залитые розовым светом заката. Зоя хмурится, пытаясь понять, где она и что случилось - воспоминания острыми иголками впиваются в стенки мозга, заставляя едва ли не стонать от отчаяния. Лучше бы она и вовсе ничего не помнила.
  Она садится на кровати и с нескрываемым удивлением отмечает, что тело не болит - раны и ссадины, синяки - от них не осталось и следа.
  Через несколько минут Зоя уже бредет по знакомому коридору в надежде отыскать того, кто все ей объяснит. Она ничего не понимает, и это раздражает.
  И Иванка. Она до сих пор не знает, что с подругой.
  Круглая лестница, первый этаж. Огромная кухня, гладкие стены и овальный стол, ломящийся от разнообразных яств. Как вкусно пахнет!
  Опоминается Зоя лишь тогда, когда все уже съедено. Поглаживая живот, девочка с каким-то смутным удовлетворением отмечает, что ей совсем не стыдно, да и вообще - так им и надо - иродам этим, которые заперли ее в темнице и избивали до полусмерти.
  Но почему она до сих пор жива?
  И этот разговор сквозь сон... "Двое остались", "У этого больше шансов", "Побереги силы".
  Неопределенность выводит из себя.
  ― О, ты очнулась, ― звучит знакомый юношеский голос, ― и поужинала уже... очень плотно.
  Зоя поднимает голову и видит Макса - опершись загорелым плечом на косяк, он расслабленно стоит в дверях.
  ― Как видишь.
  Не говоря ни слова, юноша проходит в кухню, останавливается возле столешницы и присаживается на ее поверхность, скрещивая руки на груди.
  ― Спрашивай.
  ― Объясняй.
  Юноша беззлобно усмехается, приподнимает голову и исподлобья смотрит на Зою.
  ― Мы - повстанцы, Зои. Мы все хотим уничтожить Фортиса, ― он делает паузу, давая время переварить информацию. ― И у нас есть план, но для его исполнения не хватает одной ключевой фигуры. Храброй фигуры, отчаянной и готовой пойти на все - даже на собственную смерть - ради уничтожения Фортиса.
  В воздухе виснет напряженная пауза.
  ― Если ты имеешь в виду меня, то я и пальцем не пошевелю ради смерти Фортиса.
  ― А ради спасения подруги? ― третий голос мерзким скрежетом ржавых петель прорезает воздух; в кухню, хромая, входит неприятный мужчина лет сорока - грязный, потный, неопрятный. Его темно-русые волосы, отдающие медью, выглядят так, словно не были мыты лет десять. Звучно стукая протезом по паркету, мужчина проходит к столу и бухается на обитый бархатистой тканью стул. Незнакомец задумчиво причмокивает и показательно закидывает ногу и протез на белую скатерть, впиваясь желтыми зубами в нечищеный апельсин. Липкий сок стекает по его грязным пальцам. Незнакомец не сводит пронзительного взгляда с девочки.
  Именно этот мужчина ударил ее на площади.
  ― Что это значит?
  ― Твоя подруга отдана Фортису и сейчас ожидает суда в Аквеле, ― хрипит мужчина, смачно чавкая фруктом, ― два месяца будет ожидать. Ты сможешь помочь ей, если пройдешь Испытание и станешь одной из нас.
  Он говорит об этом так спокойно, словно на кон поставлена не человеческая жизнь, а крысиная.
  Зоя чувствует, как внизу живота зарождается тревога и мгновенно перерастает в ярость. В бешеную, безудержную, безумную ярость, которой просто необходимо дать выход, иначе она сожжет все изнутри.
  Зоя подскакивает так резко, что стул отлетает назад. А затем летит и стол - на мужчину. Металлический звон столовых приборов, треск бьющихся тарелок и разлетающихся на осколки глиняных амфор сливаются с разъяренным гортанным хрипом и неистовыми проклятьями. Наступает тишина, которая нарушается глухим ударом ноги по деревянной поверхности - мужчина пинком скидывает с себя тяжелый стол. Выпрямляясь, он идет прямо на Зою, а в горящих ненавистью глазах читается желание уничтожить дерзкую девчонку сию же минуту.
  Зоя поджимает губы и тяжело сглатывает, исподлобья глядя на мужчину. Не двигается.
  Она не боится его. Не боится. Не боится.
  А коленки подкашиваются от слабости.
  ― Хватит, ― между ними откуда ни возьмись вырастает Макс, и Зоя с облегчением выдыхает. ― Ганс, уходи. Я разберусь.
  ― Надеюсь, ты сдохнешь во время Испытания, одноклеточное, ― сквозь зубы шипит незнакомец.
  Он еще несколько дюжин секунд стоит напротив Зои и ненавидяще смотрит ей в глаза. Его грудь бешено вздымается от глубоких вдохов и выдохов. На гортанном рыке он тяжело разворачивается и медленно уходит, напоследок кивая Максу. Звонкий стук протеза скоро стихает.
  ― Какого тартара ты устроила? ― почти рычит Макс, и Зоя тяжело отводит голову. Она вдруг понимает, что Макс - единственный человек, которого она совсем не хочет злить.
  ― Он сам виноват.
  ― Детский сад, ― строго чеканит юноша, наклоняя голову и встречаясь взглядом с девочкой. ― Послушай, твою подругу действительно забрал Фортис, но только потому, что она сама подставилась - видимо, решила спасти тебе жизнь. И то, что ты сейчас поступаешь, как избалованная восьмилетняя девчонка, не делает тебе чести. И ей не помогает.
  ― Сама подставилась?.. ― словно эхом, переспрашивает Зоя.
  ― Да. Нужно было объяснить, чем вызвана паника на площади.
  Молчание.
  Зоя пытается что-то понять, но не получается - мысли такие вязкие, что предательски сливаются в какое-то непроходимое болото.
  Зоя встряхивает головой.
  ― Зачем тогда меня в камере избивали?
  ― Это первое Испытание - проверяли тебя на прочность и на гнилость. На что ты готова пойти ради подруги, ― Макс строго смотрит в глаза напротив. ― И ты прошла его. Еще одно Испытание, и ты станешь одной из нас - повстанцем. Ты сможешь спасти подругу и разрушить империю Фортиса.
  ― Плевать мне на Фортиса, ― подчиняясь новой волне раздражения, огрызается Зоя, ― я просто хочу вернуть Иванку.
  ― Вернешь, если будешь слушаться меня, ― громче говорит Макс, ― во всем.
  Тяжело сглатывая, Зоя смотрит в синие глаза напротив с таким недоверием, что Макс невольно кладет руку ей на плечо.
  ― Доверься мне.
  Легче сказать, чем сделать.
  
  Они сидят на заднем дворе, под широкими ветвями старого дуба, вслушиваясь в вечерний шелест резной листвы. Откинув голову на шершавый ствол, Макс смотрит на перистые облака - бледно-фиолетовые в мягком свете розового заката. Зоя вглядывается вперед - на площадку, усыпанную мелким желтым песком. На площадке юноша, облаченный в бардовую тогу, старательно натягивает тетиву лука и запускает стрелы в мишень. Все они попадают в цель. Рядом с ним высокая женщина, чьи густые рыжие локоны забраны в аккуратную прическу. Прическа украшена павлиньими перьями.
  ― Кто они? ― нарушает тишину Зоя.
  Макс неспешно поворачивает голову в сторону площадки.
  ― Женщину зовут Мадэлейн - она одна из повстанцев. Парнишку вроде Марко звать - он, как и ты, прошел первое Испытание и готовится ко второму.
  ― А, ― совсем сухо окликается Зоя, ― это у него шансов больше, чем у меня.
  Макс хмурится, и Зоя рассказывает, что сквозь сон слышала разговор повстанцев.
  ― Я думаю, что ваши шансы равны, ― Макс вновь поднимает голову и вглядывается в облака. ― Он сильнее тебя физически - парень же. Но он - Чиновник, а ты - крестьянка. Ты намного закаленнее, чем он.
  ― А почему мы не тренируемся?
  ― Это пустая трата времени, ― Макс лениво потягивается и зевает.
  Зоя хочет что-то ответить, но не успевает - внимание привлекает юноша с луком, который покидает площадку и с энтузиазмом подбегает к дубу. Ловко закидывая колчан за спину, молодой человек останавливается напротив Зои и смотрит на девочку сверху вниз.
  ― Наконец я могу познакомиться с моим главным и единственным соперником, ― он улыбается, и в этой улыбке ясно читается превосходство. В мыслях юноша давно победил Зою и занял место среди повстанцев, ― Марко Хаст.
  ― Зоя Вагнус, ― без восторга окликается она, отмечая, что этот худощавый молодой человек с большими карими глазами, маленьким ртом и острыми скулами чем-то напоминает рыбу.
  ― Вагнус, ― зачем-то повторяет Марко, ― говорят, от тебя много неприятностей.
  Пауза.
  ― Так и есть, ― огрызается она, ― поэтому не связывайся со мной, если не хочешь проблем.
  Тонкие губы Марко растягиваются в надменной ухмылке.
  ― А яйца у тебя есть, ― он смотрит в глаза напротив, ― тем интереснее.
  ― Как бы ты своих не лишился, ― раздраженно фыркает Зоя.
  ― Хаст, шел бы ты в мэрию, ― Макс устало кивает в сторону мраморного здания.
  ― О, а я тебя и не заметил, ― Марко наклоняет голову в сторону, желая перехватить взгляд Макса. ― Опять расслабляешься, Феррет?
  Зоя хмурится, отмечая, что Марко ей противен. И сердится, потому что у него действительно больше шансов стать одним из повстанцев - хотя бы потому, что он этого по-настоящему хочет - это чувствуется.
  ― Марко, идем. Ужин стынет, ― его окликает Мадэлейн, не приближаясь к дубу.
  Зоя с каким-то смутным удовлетворением отмечает, что ужина сегодня не видать никому - она об этом позаботилась.
  ― До встречи, Вагнус. Не забудь, как дышать.
  Зоя фыркает, но ничего не отвечает.
  А слабый ветер все так же шерстит резные листья старого дуба.
  ― И каким Богам молиться, чтобы он не прошел Испытание, ― устало выдыхает Макс, неспешно поднимаясь на ноги. ― Идем.
  ― Что он за рыба? ― Зоя поднимается вслед за Максом.
  ― Он - сын Владелицы плантации Артемиды, ― ступая по вымощенной плиткой дорожке, говорит Макс. ― Говорили, что его отца принес в жертву Фортис год назад. С тех пор Марко решил, что убьет Монарха во что бы то ни стало. Мы едва успели его обезвредить - он хотел застрелить Фортиса из лука.
  ― Почему вы просто не дали ему убить Артура?
  ― Артура не убить, ― Макс на секунду останавливается, а затем продолжает шаг. ― Не спрашивай. Потом сама все поймешь.
  Раздраженная очередной неясностью, Зоя звучно цокает языком.
  ― Марко придурок, конечно, ― тишину нарушает Макс, открывая парадную дверь мэрии и пропуская Зою вперед, ― но сильный придурок. И сообразительный. Будь с ним настороже.
  ― Не убьет же он меня ночью.
  Макс не отвечает, чем пробуждает в Зое волнующее чувство беспокойства. И нечто еще - такое навязчивое и сильное, впивающееся железным крюком под ребра и не отпускающее.
  Она вдруг понимает, что должна стать повстанцем во что бы то ни стало.
  
  
  
  ГЛАВА 5.
  
  
  Тихий топот неуверенных шагов тонет в гладких стенах коридора; Зоя подходит к отведенной ей комнате и заносит руку, чтобы отворить дверь. И замирает, ясно чувствуя тяжелый взгляд справа. Она поворачивает голову и видит юношу - он голый почти, только бедра обмотаны белым полотенцем. Со светлых волос стекают редкие капли воды, большие карие глаза в тусклом свете сверкают особенно нагло. Он стоит возле соседней двери, плечом опершись на косяк. Только из уборной комнаты, видимо.
  ― Мы еще и соседи, ― безрадостно хрипит Зоя, нажимая на дверную ручку.
  ― Естественный отбор в действии, ― он жмет худощавыми плечами.
  Зоя хмурится, не понимая, что имеет в виду Марко. Но спрашивать не решается.
  ― Я, кстати, очень голодный, ― он делает несколько медленных шагов в сторону Зои, ― по твоей вине. И повстанцы тоже очень голодные и очень недовольные.
  ― Меня это не волнует, ― она с силой отворяет дверь и хочет зайти в комнату, но путь преграждает рука Марко, ладонью врезающаяся в косяк. Зоя сердито сжимает зубы, глядя на синие вены, просвечивающие сквозь тонкую белую кожу.
  ― Вагнус, давай начистоту, ― юноша даже не думает убирать руку, ― ничего личного. Но я должен стать повстанцем. Я должен стереть с лица земли этого ублюдка. Понимаешь?
  Зоя тяжело поворачивает голову и угрюмо смотрит в глаза напротив.
  ― А я должна спасти подругу. Понимаешь?
  Марко на озлобленном выдохе подается вперед, и Зоя по инерции вжимается спиной в стену; юноша ладонями упирается по обе стороны от ее головы. Он часто дышит - тяжело так, словно только что пробежал марафон.
  Зоя прикрывает глаза и приподнимает подбородок, заставляя себя не бояться. И почему-то ждет удара под дых.
  ― Я спасу твою подругу, ― цедит он сквозь зубы. ― Твою подругу, гори она в тартаре, спасу я. Когда я выколю этому ублюдку глаза, пересчитаю зубы и переломаю ребра - все пленники бегут. Я лично возьму твою подругу, будь она трижды проклята, за руку и приведу к тебе.
  Зоя ждала удара, но не думала, что он окажется настолько сильным.
  Марко этими словами, переполненными ненавистью и отчаянием, бьет куда-то в самое сердце, да с такой мощью, что ноги подкашиваются. Не в силах сделать вдох, Зоя стеклянным взглядом смотрит на глубокие морщины на лбу юноши.
  Она не знает, что делать.
  ― Что ты предлагаешь? ― наконец шепчет она.
  Он поднимает голову - зубы его сжаты, желваки на скулах ходят, глаза горят всеми огнями тартара.
  ― Уйди с дистанции, Вагнус. Дай мне пройти Испытание.
  Протестующий выдох машинально слетает с ее губ, и на этом протест заканчивается. Хмурясь, Зоя отводит голову в сторону и, нагибаясь, протискивается под рукой Марко. И скрывается в стенах собственной комнаты.
  Запираясь на ключ, она устало вжимается спиной в дверь. Откидывает голову и прикрывает глаза, касаясь затылком деревянной поверхности.
  И слышит, что с той стороны двери Марко проделывает то же самое.
  
  
  
  ГЛАВА 6.
  
  
  Эмоциональный разговор с Марко выбивает Зою из колеи, и девочка всю ночь не может уснуть. Мысли - такие вязкие, липкие и тяжелые - предательски не отпускают, а тянут вниз - в какое-то непроходимое болото, из которого невозможно выбраться. Любые попытки сопротивления заканчиваются тем, что Зоя уходит в гущу мыслей все глубже. Она почему-то очень хочет помочь Марко и раздражается собственной опрометчивостью - дураку понятно, что Хаст просто с ней играет. Не зря Макс предупреждал, что нужно быть с Марко настороже - он силен, умен и коварен. Но, Тартар возьми, его взгляд! В нем было столько отчаянной ненависти, что Марко, должно быть, великолепный актер...
  А если не играет?
  А если играет?
  А если не играет, но Иванку не спасет?
  А если играет, и пройти Испытание - дело принципа?
  Пытают ли Иванку в столице?
  Почему у Ганса нет ноги?
  Почему Фортиса нельзя убить?
  Почему крестьяне мрут от голода, когда в мэрии стол от еды ломится?
  В Скотосе действительно есть слоны?
  Почему все так сложно?
  Хочется спать - глаза даже слипаются, но мысли - тягучие предатели - не уходят.
  Засыпает Зоя только под утро, и спит короткими нервными урывками.
  
  На следующий день Марко таинственно пропадает, и Зоя, хоть ей и стыдно ужасно, но с облегчением выдыхает. Пропадает, кстати, не только Марко, но и все обитатели дома, кроме Ганса - потного и грязного, периодически ворчащего и стучащего по паркету протезом ювелирной работы. Зоя старательно обходит его стороной, но в обед все-таки пересекается с мужчиной за столом.
  ― Где Макс? ― она сама нарушает тишину, потому что напряженное молчание становится невыносимым.
  Ганс, не поднимая головы, вскидывает густые рыжие брови и смотрит на Зою так, словно недоумевает - как эта малявка смеет с ним говорить, да еще и в таком тоне?
  Хмурясь, Зоя рассеяно поджимает губы и теряется.
  ― Я не хотела опрокидывать на тебя стол.
  Ганс заинтересованно отводит щетинистый подбородок чуть в сторону, словно ожидая продолжения.
  ― Извини, ― бубнит Зоя себе под нос.
  ― Чегой?
  ― Извини!
  ― Не-а.
  Зоя вопросительно сдвигает брови - она что, ослышалась?
  ― В смысле? ― девочка теряется, недоверчиво глядя в серые глаза напротив.
  ― Ты мне не нравишься, ― он пожимает плечами, подносит глиняную амфору к губам и делает ровно пять глотков, сопровождая действие характерными глотательными звуками. Что-то Зое подсказывает, что пьет он далеко не ромашковый чай.
  ― Потому что тебе нравится Марко, и ты хочешь, чтобы он прошел Испытание? ― почему-то именно эта причина кажется Зое основной и даже единственной.
  ― Марко? ― задумчиво переспрашивает Ганс, метко закидывая в рот большой кусок козьего сыра, ― кто, кентаврись он тремя драконами, такой Марко?
  Зоя растерянно постукивает пальцами по столу.
  ― Он претендует на место среди повстанцев, ― неуверенно отвечает она.
  ― А! ― вскликивает Ганс, и пережеванный кусок сыра падает ему на тогу, ― это высокомерное недоразумение из-под хвоста сатира?
  Зоя утвердительно кивает, а затем спохватывается и растерянно опускает глаза, чем вызывает приступ гомерического хохота у Ганса. И на этой упоительной ноте Ганс, подхватывая амфору и большой кусок сыра, неуклюже поднимается со стула и лавирует к дверям. Любые призывы Зои обратить на себя внимание мужчина старательно игнорирует, а скоро и вовсе скрывается в коридоре.
  Девочка так и остается без ответов на вопросы.
  
  На следующее утро она просыпается очень поздно - в десять часов утра.
  Непривычно мягкая и чистая постель вместо набитого соломой матраца, гладкий белый потолок вместо почти сгнившей от сырости крыши, светло-желтые бетонные стены вместо изъеденных насекомыми деревянных брусьев и запах свежести, а не затхлости - все располагает к крепкому и здоровому сну. Все, кроме того, что Зою здесь держат ради Испытания, а Иванка схвачена и ждет суда в Аквеле.
  На сонном выдохе Зоя садится на кровать и сразу принимает решение - нужно наведаться к семье Иванки. Они будут рады ее видеть. Они не будут обвинять Зою в случившемся с Иванкой. Не будут.
  Не будут?
  Решимость испаряется, словно теплое дыхание на холодном ветру. Девочка рассматривает собственные ноги, думая, однако, совсем не о ногах. Что будет, если родители Иванки обвинят во всем Зою? Что, если Анна, едва сдерживая слезы, бросится на Зою с кулаками? Что, если Колин посмотрит так строго, что Зоя испугается и убежит, жалея, что не может провалиться сквозь землю? Что, если они выгонят ее, назвав неблагодарной девкой, предательницей?
  Зоя просто не переживет еще одной потери.
  Страх пожирает ее изнутри, жадно вгрызаясь в органы.
  Встав с кровати, девочка неуверенно бредет к двери - нужно позавтракать и выпить ромашкового чая, чтобы прийти в себя. Она выходит в коридор, а спустя какое-то время обнаруживает себя напротив хлипкой деревушки - хибары семьи Парра. Здесь когда-то жила Иванка и здесь частыми вечерами пропадала Зоя. Дом - старый и почти развалившийся, когда-то казался Зое нерушимой крепостью. Сейчас это просто дом - непривычно унылый в тусклых лучах солнца, едва пробивающихся сквозь ватные тучи.
  Крепостью был не дом, а Иванка.
  Зоя тяжело сглатывает и на протяжном выдохе отворяет дверь. Сейчас порядка двенадцати часов - время обеда. Все должны быть в сборе.
  ― Привет, ― шепчет Зоя, понимая, насколько глупо это звучит. Она на негнущихся ногах входит в дом, огибает одну из комнат и останавливается напротив массивного деревянного стола в кухне. Они все сидят за столом и смотрят на нее.
  Восемь пар глаз смотрят на нее, и Зоя хочет провалиться сквозь землю.
  ― Я просто... ― теряясь, она хмурится и опускает голову, а затем протягивает большую поклажу, ― принесла вам еды.
  Анна - одна из тех больших высоких женщин, которых в народе ласково называют "бабами", отодвигает тарелку и отворачивается. Колин - смуглый мужчина с густыми черными усами, смотрит на Зою, нет, он смотрит сквозь нее. И два пацаненка - те еще сорванцы - не сводят глаз с незваной гостьи.
  ― А Иванка с тобой? ― с нотками радостной надежды в голосе спрашивает мальчишка.
  Зоя виновато опускает голову.
  ― Нет.
  ― А когда придет?
  ― Петро, ― грозно рявкает отец, и Зоя вздрагивает. ― Замолчи.
  Они винят ее.
  Костлявые пальцы отчаяния сжимаются на горле, не давая сделать вдох; Зоя чувствует, что уходит с головой в это холодное море немых обвинений. Невыносимо тяжело и тоскливо.
  Она хочет сказать "ведь я ни в чем не виновата". Хочет и не может, потому что чувствует себя виноватой.
  ― Там и лепешки свежие! ― кто-то дергает ее за руку и, кажется, забирает поклажу, ― и мясо даже есть! И сыр! О! И молоко!
  Зоя, словно очнувшись от долгого сна, открывает глаза и поднимает голову.
  Возле нее сидят Петро и Калеб - они нетерпеливо перебирают продукты; Анна беспокойно смотрит Зое в лицо, а Колин, хмурясь, пинает ногой стул - тот самый, который был отведен девочке при первом знакомстве. Стул отодвигается от стола, словно приглашая Зою сесть.
  Она садится.
  ― Что произошло, Зоя? Кто забрал нашу дочь и куда? ― строго спрашивает Колин.
  Зоя неуверенно поднимает голову и вглядывается в смуглое лицо напротив - правильно ли она понимает, что родителям Иванки никто ничего не объяснил?
  Впрочем, ничего удивительного - крестьянам никогда ничего не объясняют.
  ― Иванка в Аквеле. Ее схватили тогда, когда мы хотели напасть на Фортиса, ― Зоя и сама удивляется, как спокойно звучит ее голос, ― она будет ждать суда на протяжении двух месяцев. Я спасу ее и верну домой.
  Слышится грохот - Зоя вздрагивает и поворачивает голову в сторону источника звука - это Анна ударяет массивным кулаком по столу.
  ― Нападение на Фортиса!? Этого стоило ожидать! Наша дочь, тартар ее возьми, решила отомстить за сестру! И тебя втянула! Дурная девка! И ты такая же! Отомстить! ― вскрикивает она, ― из-за этого сопливого желания мы лишились дочери!?
  ― Не лишились, ― Зоя почему-то раздражается, ― я верну ее домой.
  ― Как!? - вскрикивает Анна. ― Через Скотос пойдешь в Аквелу - помрешь! Через полгода нападешь на Фортиса - помрешь! Бред сумасшедшей менады!
  ― Я верну ее, ― сквозь зубы повторяет Зоя.
  ― Глупые, глупые девки!
  ― Замолчи, ― теперь по столу ударяет Колин: Зоя вновь вздрагивает, а Анна покорно замолкает. ― Вы поступили очень глупо и опрометчиво. Но не взду...
  Колин не успевает договорить - входная дверь с грохотом распахивается; в дом входят три Стража, облаченные в синие тоги, - крестьяне с плантации Ареса, следящие за порядком в городе. Минута, и они хватают Зою под руки и тащат к выходу.
  ― Какого тартара вы тут устроили? ― почти рычит Колин, медленно поднимаясь со стула. Большой и высокий, несомненно сильный, Колин наводит ужас не только на Стражей, но и на Зою. Хмуро сдвигая густые брови, Колин огибает стол и встает напротив Стражей.
  ― Приказ сверху - доставить Зою Вагнус в мэрию, ― равнодушно и совсем без страха отвечает один из Стражей.
  ― Что за тартарщина!? ― Колин строго смотрит на девочку.
  Зоя решительно вырывается из хватки Стражей и выпрямляется.
  ― Я сама могу идти, ― рявкает Зоя людям в синих тогах; она поднимает голову и смотрит сперва на мальчишек, потом на Анну и наконец на Колина, ― я верну Иванку. Обещаю.
  Не в силах смотреть на родителей, девочка опускает голову, разворачивается и, сопровождаемая Стражами, уходит из дома.
  Из дома, который скоро вновь станет крепостью.
  
  Она ступает на порог мэрии, заходит в коридор и сразу ловит на себе цепкий зеленый взгляд. Высокая рыжеволосая женщина - Мадэлейн - стоит в нескольких метрах и смотрит так гневно, словно Зоя убила ее любимую ручную обезьянку.
  Зоя хочет обойти Мадэлейн стороной и скрыться в собственной комнате, но женщина не дает - она с размаху отвешивает Зое звонкую пощечину, да такую сильную, что девочка не удерживается на ногах и падает на пол.
  ― Кто тебе разрешил покидать мэрию?
  Зоя трясет головой - проверяет, на месте ли мозг.
  ― Ты оглохла?
  Девочка, пошатываясь, поднимается на ноги и мутным взглядом мажет по лицу Мадэлейн.
  ― Еще раз уйдешь из дома без разрешения, и я тебе глаза выцарапаю.
  И она уходит, оставляя за собой приятный аромат муската и миндаля, но Зоя чувствует лишь тошнотворный запах невыносимой обиды.
  
  Следующие дни Зоя почти не выходит из собственной комнаты - разве что на несколько минут спускается в кухню, чтобы забрать еду и воду. Она бестолково лежит на кровати, смотрит в потолок, спит и ест. И чувствует, что морально разлагается.
  
  В какой-то из дней Зоя слышит топот копыт со двора. Она быстро встает с кровати, идет к окну и видит небольшую повозку из красного дерева. Какое-то радостное чувство облегчения приятным теплом разливается по телу, когда Зоя видит знакомую растрепанную макушку - Макс приехал. В повозке, кроме Макса, сидят Мадэлейн и Ганс, а еще незнакомый мужчина - большой, высокий и темноволосый.
  Не колеблясь, Зоя покидает комнату и выбегает на крыльцо мэрии.
  Словно молнией пораженная, она останавливается и с ужасом наблюдает за тем, как Макс и незнакомый мужчина вытаскивают из повозки окровавленное тело Марко. Хаст выглядит так, словно его зверски избивали целую неделю - страшные синяки и ссадины, разбитые губы и нос, глубокие раны по всему телу.
  Он мертв?
  Макс и незнакомый мужчина, ухватив Марко подмышки, тащат тело в дом. На крыльце они останавливаются, и Макс медленно поворачивает голову в сторону Зои:
  ― Марко не прошел Испытание.
  
  
  
  ГЛАВА 7.
  
  
  Никто ничего ей не говорит, не объясняет. Мадэлейн нервно поджимает губы, тяжело отводит голову и смахивает со лба блестящие капельки пота, стараясь сохранять невозмутимый вид. Она не отходит от Марко ни на шаг и сразу злится, едва замечает Зою в поле зрения. Ганс, хрипя и кряхтя, удаляется в кухню, усаживается на стул и с особой алчностью глотает вино и жует сыр. Макс пропадает куда-то, не сказав ни слова. Незнакомый мужчина, чье мускулистое тело и смуглое лицо покрыто ужасающими шрамами и ожогами, угрюмо уходит в комнату.
  Зоя - напуганная и раздраженная собственным страхом - убегает во двор, устраивается под знакомым дубом и прикрывает глаза. Думает.
  Марко забрали пять дней назад, и все пять дней назад он проходил Испытание. Не прошел, и теперь он в мэрии - израненный, побитый и едва живой, если вообще живой. Каким зверским пыткам его подвергли?
  И что предстоит пройти Зое?
  Внезапно страх, словно по команде, уходит на второй план; на первый выходит решимость.
  Она распахивает глаза, поднимает голову и смотрит в небо так, словно хочет увидеть Богов, словно хочет им что-то сказать.
  Что ждет Зою? Она станет повстанцем.
  Во что бы то ни стало она станет повстанцем! Слышите?
  Теперь не только ради Иванки, но и ради Марко, пусть он и высокомерный засранец.
  
  ― Зои, просыпайся, ― она открывает глаза и смотрит в беспокойные глаза напротив, ― твоя очередь.
  Странно, но ей не страшно. Или она уже настолько привыкла жить в страхе, что и вовсе не замечает его.
  Зою плотно кормят, поят, а затем усаживают в повозку, запряженную белыми лошадьми. На дне повозке еще видны следы крови Марко.
  Ее передергивает.
  Макс садится рядом, чуть поодаль устраивается Ганс, а место извозчика занимает мужчина со шрамами. Мадэлейн остается в доме с Марко, и Зоя этому рада - рыжеволосая дамочка нравится ей даже меньше, чем мерзкий Ганс.
  ― Мне спрашивать, что меня ждет или бесполезно? ― наконец нарушает тишину Зоя.
  ― Бесполезно, ― рявкает Ганс, прикладываясь губами к амфоре.
  Зоя смотрит на Макса - тот отводит голову в сторону, подтверждая ответ мужчины.
  Дальше они едут в тишине.
  Спустя почти час пути повозка останавливается; задремавшая Зоя поднимает голову и оглядывается. Они подъехали к большому полуразрушенному стадиону. С трех сторон стадион окружен густым непроходимым лесом.
  Все спрыгивают с телеги, и Зоя делает то же самое.
  ― Этот стадион был построен до потопа, ― ни к кому конкретно не обращаясь, говорит Макс.
  ― Ага, а потом был стерт с лица земли вместе с теми, кто его построил, ― гаденько ухмыляясь, подхватывает Ганс.
  Все неторопливо ступают по сухой земле в сторону стадиона, и Зоя идет за ними.
  Большие камни, бетонные плиты, некогда бывшие частью трибун, булыжники - все валяется под ногами и заметно усложняет движение. Зоя несколько раз спотыкается и едва не падает, но удерживается на ногах. Наконец все останавливаются в центре арены.
  На протяжном выдохе Зоя отмечает, что уже устала и хочет обратно в прохладную комнату мэрии. Слишком уж жарко.
  ― Испытание начинается, Зои, ― Макс делает шаг вперед и останавливается в метре от девочки. ― Никаких правил. Просто выживи.
  ― Потрясающе, ― Зоя раздражается от того, что ничего не понимает.
  ― Руку дай, ― строго просит Макс.
  Хмурясь, Зоя выполняет требование.
  ― Твой меч, ― он протягивает оружие, подаренное Иванкой.
  Внезапная радость накрывает мягким покрывалом, и Зоя не сдерживает сухой полуулыбки - она и не рассчитывала увидеть подарок подруги вновь. Зоя прячет меч в ножны, ловко закидывает за спину и с нескрываемым чувством благодарности смотрит на Макса.
  ― Вот еще, ― его голос заметно смягчается, ― возьми.
  В протянутой руке Макса, на ладони, лежит искусно сделанная шкатулка из красного дерева. Она открыта. Зоя делает шаг и всматривается в безделушку, которая находится внутри - это небольшой медный медальон в виде головы волка. В пасти злобного зверя зажат окровавленный меч; глаза волка красные - рубиновые.
  Зоя определенно видела этот медальон раньше, но где?
  ― Что-то не так? ― спрашивает Макс.
  ― Да как будто видела раньше, ― отмахивается Зоя. Страшный мужчина с ожогами недовольно сдвигает брови, и Зоя берет медальон в руки, не желая больше тянуть время.
  ― Это оберег, ― ухмыляется Ганс, но никто не разделяет его веселья.
  ― Помни, ради чего ты здесь. Точнее, ради кого, ― через плечо бросает Макс.
  Они все уходят, оставляя Зою наедине с развалинами стадиона, жгучим полуденным солнцем и медной штуковиной, рубиновые глаза которой, кажется, смотрят прямо в душу. Сомнительной красоты побрякушка, если честно.
  На коротком выдохе девочка натягивает медальон на шею и прячет под тогу, чтобы не потерять и чтобы не мешался.
  Зоя стоит посреди арены еще минут пять, а потом, вспотев и перегревшись, уходит в тень одного из булыжников. И присаживается, опершись спиной на прохладную каменную поверхность - решает приберечь силы до поединка, сражения или чего там.
  Внезапно воздух прорезает невыносимо громкий жужжащий звук; Зоя морщится и быстро зажимает уши ладонями, но это не помогает - звук становится громче и настойчивее, словно кто-то берет большую дрель и просверливает в черепе дыру, нет, сотню дыр. Жужжащий звук оглушает, и девочке кажется, что вот-вот от напряжения лопнут барабанные перепонки. Надавливая на уши сильнее, Зоя стискивает зубы и падает на землю, сгибаясь пополам. Пряча голову в колени, она бьется, словно выброшенная на землю рыба, и глотает слезы, моля Богов, чтобы это мучение прекратилось.
  И звук резко стихает. Раз, и тишина.
  Боги услышали?
  Не разгибаясь, Зоя осторожно убирает локоть и приоткрывает глаза, которые тут же расширяются от ужаса. Напротив Зои... шмель. Обычный шмель - небольшой, мохнатый шмель. Он спокойно сидит на желтой земле, даже не подозревая о том, что едва не убил человека.
  А потом он взлетает, и оглушительное жужжание заставляет Зою дернуться, да с такой силой, что затылок впечатывается в камень.
  И она теряет сознание.
  
  В следующий раз она открывает глаза вечером или ночью - над ней черная бездна неба, усыпанная молочной дорожкой переливающихся звезд. И месяц, прекрасный в собственной таинственности, рассыпается тусклым серебристым ковром на землю, освещая разрушенные трибуны.
  Зоя лежит на лопатках и почти не шевелится - тело страшно ноет.
  На сдержанном хриплом стоне она приподнимается на локтях, а затем садится. Рукой девочка касается разбитого затылка - кровь уже запеклась, волосы на месте ссадины слиплись.
  Что это, тартар побери, было!? Почему жужжание шмеля едва не прикончило ее?
  И что это за омерзительный запах?
  Зоя замирает на несколько мгновений, прикрывает глаза и внюхивается. Что это? Вонь такая, словно кто-то разложился прямо у нее под ногами. Зоя хмурится и, покачиваясь, встает, осматривается - под ней пусто. Она приподнимает голову и вновь внюхивается - кажется, запах исходит справа. Поддавшись интуиции, она несмело идет на вонь - первый ряд трибун, второй, третий. Она и не замечает, как ловко лавирует между камнями и разбитыми плитами. Четвертый ряд, пятый, шестой, седьмой. Кажется, где-то здесь, только нужно отойти метров на шестнадцать влево.
  Она останавливается, когда находит искомое - свежий труп маленькой полевки лежит под одним из сидений.
  Зоя медленно разворачивается и ужасается - невероятно! - она учуяла труп мыши, находясь как минимум в ста пятидесяти метрах от него!
  Это... ненормально.
  Она хмурится и медленно опускает голову, чувствуя неприятное чувство внизу живота. Еще запах. Еще. Еще. Еще и еще - они все собираются в густой ядовитый туман и с силой ударяют по чувствительному обонянию. Зоя через рот захватывает больше воздуха и задерживает дыхание, зажимая губы и нос ладонями. Это не помогает, и девочка вновь падает на колени. Она дышит через рот и дышит часто, а совсем скоро ее тошнит от обилия омерзительных запахов.
  И вновь она теряет сознание.
  
  Полдень. Она с силой разлепляет глаза и сразу морщится от нестерпимо ярких солнечных лучей, которые едва не прожигают глаза. Чувство такое, что кто-то стоит над ней и с завидной периодичностью вдавливает в глазные яблоки раскаленное железо.
  Больно. Невыносимо больно!
  Кто-то явно издевается над ней, желая мучительной смерти!
  Не дождется.
  Наверное.
  На ослабленном хрипе девочке переворачивается на живот и вжимается лицом в шершавую каменную поверхность - щеки от трения начинают кровоточить. Согнутыми в локтях руками она закрывает голову, чтобы спрятаться от раскаленных лучей. Зое кажется, что ее скрутили и кинули в огонь - с такой нестерпимой болью горит каждая клеточка ее тела.
  Она лежит и думает о том, что скоро, наверное, потеряет сознание - и будет легче.
  Но она не отключается. Зоя лежит в одной позе, пряча глаза от солнца до наступления темноты.
  
  Она неуверенно поднимается на ноги и бредет к центру арены, осторожно поглядывая на усыпанное звездами небо. Про себя Зоя отмечает, что живот больше не мутит и от запахов не выворачивает - нет, она не перестала их чувствовать - просто успела к ним привыкнуть. Как и к звукам, кстати, - чайки в небе перебирают крыльями совсем не громко. Осталось только с солнцем разобраться - бешеным, сжигающим каждую клеточку тела. И ослепляющим.
  Нужно все обдумать. Откуда такие ведения? Все происходит в действительности или Зоя просто спит? Может, это галлюцинации?
  ― Эй, ― чей-то голос, словно оглушительный удар грома, разрезает тишину и врывается в мысли; Зоя резко оборачивается и видит перед собой повстанца с ожогами. Его рука с зажатым в ладони серпом взлетает вверх, указывая на Зою и словно бросая ей вызов.
  Не колеблясь, Зоя быстро достает из ножен меч.
  Его губы трогает сухая ухмылка; мужчина срывается с места и бросается на девочку, целясь серпом в горло. Зоя на секунду замирает и не может пошевелиться - ужас овладевает ей при виде устрашающего противника, но тело словно само знает, что делать: девочка нагибается и ловко уходит от удара. Она быстро отдаляется на безопасное расстояние, останавливается, опускает голову и хмурится, пытаясь понять, что только что произошло и каким образом.
  Ее тело... им словно кто-то управляет. Эти движения - стремительные, точные и быстрые - движения опытного воина, а не девчонки с плантации.
  Повстанец на гортанном хрипе тяжело поднимается на ноги (промазав, он потерял равновесие и упал) и оглядывается в поисках девочки. Найдя цель, он решает воспользоваться ее растерянностью - мужчина стремительно приближается и заносит серп над ее головой.
  Оружие опускается прямо на Зою.
  Звонкий лязг металла сотрясает воздух, и Зоя морщится от громких звуков. Она успевает поставить блок, и меч встречается с серпом буквально в нескольких сантиметрах от ее лица.
  Мужчина тяжело и часто дышит, и порывы несвежего дыхания лобызают израненные щеки Зои; он надавливает на серп сильнее, почти вжимая девочку в землю. Если меч не выдержит такого напора, то ей конец.
  Зоя сжимает зубы и исподлобья вглядывается в глаза неприятного болотного цвета; эти глаза сейчас горят всеми огнями Тартара.
  Девочка собирается с силами и на протяжном гортанном крике напирает на меч, а затем резко подается вперед - мощным порывом она откидывает мужчину от себя. Он падает на землю; серп приземляется в нескольких метрах от него.
  Откуда в Зое столько силы?
  Некогда думать.
  Девочка делает широкий шаг вперед, подхватывает серп и с силой запускает его в полет - куда-то за трибуны. Она слышит, как оружие приземляется за пределами стадиона.
  Внезапная боль - резкая и мучительная - пронзает тело; Зоя взвывает и подается вперед, но предательски падает, потому что левая нога на каждое движение откликается сумасшедшей болью. И неудивительно - в икру глубоко всажен нож. А рядом лежит повстанец и сухо улыбается.
  Она отвлеклась и поплатилась за это. И чтобы не допустить подобной ошибки, девочка с силой ударяет мужчину в висок рукояткой меча.
  Он теряет сознание.
  ― Отличная работа, ― голос, до боли знакомый голос в очередной раз прорезает воздух, и Зоя морщится. ― Хоть с этим проблем не будет.
  Девочка оглядывается, сидя на земле. Под ней чернеет лужа крови.
  Слева слышатся шаги. Она поворачивает голову и всматривается в темноту, и глаза ее вновь расширяются от ужаса. По коже бежит дрожь, и в этот раз далеко не от ветра, а от страха. Под ложечкой сосет.
  Она видит Фортиса, который тащит за собой, по земле, тела Макса и Ганса. За ними остаются мазаные дорожки крови.
  
  
  
  ГЛАВА 8.
  
  
  Он останавливается в паре метров от Зои и с силой швыряет тела на землю.
  ― Повстанцы, ― усмехается он, ― жалкие крысы.
  Зоя, словно цепями скованная, сидит на земле и не шевелится. Она даже не чувствует боли - все эмоции уходят в нечеловеческий страх.
  Фортис неспешно приседает возле Зои на корточки и обольстительно улыбается. Его белая кожа оттеняется черной тогой и кажется мертвецки-бледной, мраморной, неживой. Светлые глаза, обрамленные густыми бесцветными ресницами, насмехаются над бестолковой девчонкой, попавшей в его ловушку. Тонкие губы складываются в кривую надменную ухмылку.
  ― Твоя подруга звала тебя, когда мои люди вставляли ей иголки под ногти.
  Знакомое чувство обжигающей ярости зарождается внизу живота, но в этот раз ярость какая-то другая - абсолютно животная, бесчеловечная, неуправляемая. Бешеная злоба стремительно растекается по телу и захватывает каждый орган, каждую часть тела; Зоя чувствует, что ноги, руки, губы - ничто больше не принадлежит ей. Все принадлежит тому, кто ранее помогал ей уходить от ударов повстанца.
  ― Да у тебя, глаза кровью наливаются. Злишься? ― он улыбается, нет, осклабляется ей в лицо. ― Правильно, злись. Твоя подруга тоже сейчас злится. И кричит, ах, как она жалобно кричит, зовя тебя на помощь.
  Зоя ничего не чувствует и ничего не понимает. Даже голос Монарха отдается лишь приглушенным эхом, а в глазах все мажется, словно в тумане. Как будто все чувства и мысли ушли куда-то вниз живота - в ком, где гнездится животная ярость.
  Вот-вот, и этот ком взорвется, и Зоя набросится на Монарха с кулаками.
  Набросится и будет убита... а ей нельзя умирать. Нельзя, потому что Иванка жива. Она кричит, она кричит прямо сейчас. Ей больно, значит, она жива.
  Иванка. Жива. Иванка. Жива. Иванка. Иванка. Жива.
  Жива.
  Словно заклинание, Зоя повторяет эти слова мысленно. И ярость - бешеная, безудержная животная ярость - нехотя отступает. Зоя опускает голову и медленно выдыхает через округленные губы. Девочка приходит в себя.
  Не тут-то было. Фортис, явно разозленный неудачной провокацией, подается вперед и обхватывает рукоятку ножа ладонью. Маниакально улыбаясь, Монарх с силой вдавливает нож в ногу глубже, и Зоя, не в силах терпеть, кричит от смертельной боли. Слезы брызгают из глаз, когда Фортис начинает двигать ножом из стороны в сторону, причиняя еще больше невыносимых мучений.
  Она сжимает кулаки и зубы, пытаясь держаться в сознании. Ей нельзя отключаться, иначе Артур убьет ее, а потом Иванку. Но организм, увы, не слушает голову, и Зоя предательски проваливается в бессознательную темноту.
  
  Тусклый свет исходит от одинокой жаровни, разливаясь по комнате бархатистым ковром всех спектров радуги; мерное потрескивание горящей стружки и сухих дров отдается неприятным эхом в барабанных перепонках. Зоя лежит на лопатках и боится оглядываться - а вдруг увиденное ей не понравится?
  Она жива еще, значит, Фортису что-то нужно. Скорее всего - информация о повстанцах, которой у Зои нет. Значит, жить она будет недолго.
  Уютный и уже не раздражающий треск дров нарушается тяжелыми вдохами и выдохами, хрипами. Прикрывая глаза, Зоя настораживается и вслушивается в, кажется, знакомые стоны; и подскакивает, словно ужаленная, - ведь это Иванка хрипит!
  Мгновение, и Зоя уже в коридоре - голова ее поднята, глаза закрыты, губы поджаты - она вслушивается, определяя направление. Стоны доносятся снизу, и девочка бросается к лестнице.
  И врезается в чью-то грудь, так и не добравшись до ступеней.
  ― Быстро очнулась, ― совсем безрадостно говорит знакомый голос.
  Тяжело сглатывая, Зоя медленно поднимает голову; их взгляды встречаются, и девочка едва удерживается на ногах - не от страха - от изумления.
  Перед ней Энзо. Живой и невредимый.
  Она смотрит по сторонам, и только сейчас замечает, что ее окружают знакомые стены мэрии.
  ― С почином, ― сухо бросает мужчина, ― идем.
  Зоя осторожно выглядывает из-за плеча мэра и всматривается во мрак подвала - в то страшное место, где находится огромное количество темниц и пыточных камер.
  ― Идем, ― она выпрямляется и смотрит на мэра.
  Она не скажет Энзо о том, что слышала стоны Иванки. Во-первых, он может счесть ее сумасшедшей, что не так далеко от истины - Зоя слышит слишком много необъяснимых звуков. Во-вторых, если Иванку действительно прячут, то скажи Зоя об этом - и подругу переведут в другое место. Зоя лучше вернется позже и сама все проверит.
  Не произнося ни звука, Энзо обходит девочку стороной и скрывается в коридоре. Бросив последний взгляд во мрак подвала, Зоя разворачивается и медленно ступает за мэром. Скоро они оказываются в кабинете. Кивком головы Энзо приглашает Зою сесть - девочка подчиняется. Она опускается в кожаное кресло и, беззвучно сглатывая, оглядывается по сторонам. Мэр привел ее в просторную темную комнату с высоким потолком и без окон. Стены, как и весь кабинет, выдержаны в бардовых оттенках - под цвет одеяния Стражей. Несмотря на то, что окон в кабинете нет - здесь есть позолоченные карнизы, и на них висят тяжелые бархатные портьеры. По углам расставлены прекрасные глиняные кашпо - в них растут кудрявые темно-зеленые плющи, выходящие за пределы всех горшков и жадно окутывающие стены кабинета, карнизы, стол и кресла, потолок даже. Возле стены, напротив двери, стоит тяжелый стол из красного дерева. На столе разбросаны бумаги, карты и даже портреты, среди которых Зоя узнает лицо Макса. Напротив стола громоздятся мягкий диван и два кресла. Есть еще книжный шкаф - почему-то пустой и большая картина на полстены, привлекающая внимание красотой и загадочностью. На картине изображена мраморная статуя в виде сильного мужчины, с алчностью пожирающего младенца. Над статуей вместо неба - вода, в которой безмятежно плавают рыбы. А под ногами не земля, а черепа и кости.
  ― Ты прошла Испытание, ― вдруг говорит Энзо.
  Зоя замирает на мгновение, а затем медленно поднимает голову и внимательно вглядывается в глаза напротив. Она не понимает - мэр смеется над ней?
  Ужасные шутки, если это так.
  ― Медальон у тебя на шее, ― он указывает пальцем на еегрудь, ― талисман Ареса. Он обостряет пять чувств, увеличивает силу и скорость. Когда ты надела его на стадионе, то начала сходить с ума - звуки оглушительные, солнце ослепляющее - вспоминай. Потом привыкла, и поэтому прошла первую часть Испытания, ― мэр откидывается на спинку кресла, но не дает опомниться. ― Эту часть проходили все кандидаты, и Марко в том числе. Вторая часть Испытания - бой с Орестом. Его проходили не все, но вы с Марко справились. А вот на третьей - на встрече с иллюзией Фортиса - ломались все.
  ― И я сломалась, ― она хмурится.
  ― Сломалась, ― мэр сухо кивает, ― на то и был расчет. Фортис тебя провоцирует, и ты, не в силах сдержать животную ярость, бросаешься на него с кулаками. Твоим телом управляет кто-то другой: ты ничего не понимаешь и не осознаешь, ничего не видишь и не слышишь; ты хочешь лишь броситься на Фортиса, вырвать ему глаза и зубы, переломать все кости, попробовать на вкус его мясо. Знакомо?
  Зоя, тяжело сглатывая, кивает.
   ― Талисман обостряет все чувства, но особенно - животную жажду убийства. Ее почти невозможно контролировать, ― мэр исподлобья смотрит в глаза Зое, ― но тебе удалось. За четыре года ты единственная, кто не поддался жажде и не набросился на Фортиса.
  На словах "ты единственная" Зоя испытывает необычайный прилив гордости, но сразу спохватывается и вновь внимательно смотрит в смуглое лицо мэра.
  ― Что ж, ― мэр поднимается со стула, обходит стол и останавливается напротив Зои, ― теперь ты не только повстанец, Зоя. Ты - Хранительница Ареса. Добро пожаловать, ― он протягивает руку, и девочка, колеблясь с дюжину секунд, жмет ее.
  Сделка. С мэром? С другом? С дьяволом?..
  ― Макс и Ганс живы? ― неуверенно спрашивает она.
  ― Да.
  ― Они тоже Хранители?
  ― Все повстанцы Хранители, ― мэр присаживается на стол, ― я - Хранитель Крона, Макс - Хранитель Гермеса, Ганс - Гефеста, Мадэлейн - Геры, Орест - Деметры. И все мы - сильные Хранители. Тебе придется постараться, чтобы соответствовать, ― Энзо, словно по команде, поднимает голову и смотрит на дверь. Через две секунды она распахивается; Зоя чувствует знакомый запах мяты. ― Ты вовремя, ― Энзо опускает голову и кивает Зое, мол, свободна.
  Зою уговаривать не нужно - она и рада покинуть мэра и его кабинет.
  По коридору они идут в тишине - Макс впереди, Зоя чуть поодаль.
  Кухня, овальный стол в которой ломится от ароматных яств.
  И вновь Зою уговаривать не приходится - она с жадностью вгрызается в жареную говядину, в пшеничные лепешки с козьим сыром, в ароматные куриные ножки и заедает все апельсинами.
  ― Ты молодец, ― нарушает тишину Макс, и Зое на секунду становится и смешно, и стыдно - он хвалит девчонку, чье чавканье заглушает даже ворчание Ганса в гостиной комнате; чье лицо сейчас измазано сыром и куриным жиром.
  Зоя сдавленно улыбается, исподлобья глядя на Макса. Тот улыбается в ответ. И смеется - весело так, искренне.
  ― Ну, стала я повстанцем и Хранителем. Что дальше? ― она вытирает лицо и руки полотенцем.
  ― Фортис тоже Хранитель, ― Макс делает паузу, ― сильнейший из существующих Хранителей. Его Покровитель - Зевс. У Энзо - а он Хранитель Крона - отца Зевса, есть план, как уничтожить Фортиса, и мы должны сделать все, чтобы этот план осуществился.
  ― И Хранитель Ареса - неотъемлемая часть этого плана?
  ― Все верно.
  ― Ты расскажешь мне об этом плане?
  ― Да, но позже.
  ― Почему не сейчас?
  ― Потому что сейчас ты весь пол кровью заляпаешь, ― он кивает под стол, и Зоя недоверчиво нагибается. Прямо под раной на ноге - густая кровавая лужа. И бинт, кстати, уже не белый, а темно-красный.
  А она и забыла о ране.
  ― Не очень приятно, ― Зоя выпрямляется.
  ― Иди в комнату, ― распоряжается Макс, ― я пришлю врача.
  ― Ответь на еще один вопрос, и я уйду.
  Макс кивает.
  ― Почему Боги вдруг решили поделиться силой с обычными людьми?
  ― Я не знаю, ― юноша жмет плечами, ― я задавал этот вопрос Энзо. Он сказал, что Боги решили помочь людям заново построить цивилизацию на острове. А Ганс сказал, что Богам просто стало скучно - они хотят хлеба и зрелищ.
  ― То есть для них все это просто спектакль?
  ― Да. Только для них это комедия, а для нас - трагедия.
  Хмурясь, девочка неспешно поднимается со стула и уходит из кухни. Неловко хромая, она поднимается по круглой лестнице, бредет по коридору и останавливается возле отведенной ей комнаты. Зоя заносит руку, чтобы отворить дверь. И замирает, ясно чувствуя чей-то тяжелый взгляд справа. Не поворачивая головы, она закусывает губу и прикрывает глаза - только не он, пожалуйста, только не он и только не сейчас.
  Никогда.
  ― Вагнус, ― недобро хрипит молодой человек, ― от тебя действительно много неприятностей.
  
  
  
  ГЛАВА 9.
  
  
  ― Я проиграл сражение, но не войну, ― Марко опирается плечом на косяк, не сводя пронзительного взгляда с девочки, ― так что запирай двери на ночь. Если ты вдруг сдохнешь, то у повстанцев не будет выбора, и талисман достанется мне.
  Зоя раздражается - и этому парню она хотела помочь во что бы то ни стало?
  В следующую секунду Зоя раздражается еще больше - она хочет помочь ему и сейчас. Несмотря ни на что.
  Она сошла с ума, наверное.
  ― На войне все средства хороши, да? ― она поворачивает голову в сторону юноши и смотрит ему в глаза.
  ― Все верно.
  Зоя сглатывает и, отворяя дверь, скрывается в стенах собственной комнаты.
  Слышится звучный щелчок замка.
  
  Через несколько часов приходит уже знакомая женщина - грузная старуха с острым носом и полупрозрачными глазами; она ворчит, что Зоя завалилась в сандалиях на чистые простыни, что паркет комнаты заляпан кровью. Угомонившись, старуха перевязывает рану и снабжает Зою отварами и травами.
  ― Вы с плантации Асклепия? ― спрашивает Зоя.
  ― Да, я Владелица плантации.
  ― Почему Вы приходите сами, а не посылаете крестьян?
  ― Мэра и элитных Стражей я обслуживаю лично, ― говорит она не без гордости, а затем грузно поднимается и, кряхтя, уходит из комнаты.
  Зоя забрасывает в рот какие-то травы и откидывается на кровати. Прикрывает глаза и вслушивается в чужие голоса, вдохи и выдохи, хрипы. Надо же, если сосредоточиться, то из общего гамма можно вырвать нужного человека и слышать только его. Сейчас, например, Зоя слышит как Ганс звучно глотает вино, находясь на кухне. Невероятно.
  То же самое происходит с запахами. Главное - сосредоточиться.
  Остается лишь одна проблема - солнечный свет. Но сейчас на дворе вечер, поэтому девочка разберется с этим завтра.
  
  Ночью Зоя, стараясь не шуметь, спускается в подвал. Темно, сыро и мрачно, а еще вонь гнилья, рвоты и крови ударяет по чувствительному обонянию. Девочка, едва сдерживая тошноту, быстро проверяет камеры - пленники есть, их много, но среди них нет Иванки. И запаха ее нет. Зоя ошиблась.
  Энзо говорил, что при контакте с талисманом обостряются все чувства. Воображение, видимо, тоже.
  Внезапно воздух прорезает свистящий звук; Зоя стремительно поднимается по лестнице и останавливается в коридоре первого этажа. Прислушивается. Звуки доносятся с улицы, и девочка идет в гостиную комнату к большому окну за диваном. Она осторожно отодвигает тяжелую штору и видит, что на улице Марко - он стреляет из лука. Каждая стрела попадает в цель.
  Так паршиво становится на душе, словно кто-то запускает туда сотню кошек и заставляет скрести, скрести и скрести, да с такой силой, что в и итоге от души остаются маленькие разодранные и окровавленные клочья.
  ― Твоей вины в этом нет, ― голос доносится сзади, и Зоя оборачивается, ― этот парень поддался ненависти, и она его сожрала.
  Орест - высокий и сильный мужчина, чье лицо и тело до неузнаваемости изуродованы ожогами и шрамами, неспешно подается вперед и грузно опускается в мягкое кресло. В его руках книга, которую он скоро начинает читать, приятно шелестя пожелтевшими страницами.
  ― Если моей вины нет, то почему я чувствую себя виноватой? ― она не отходит от окна.
  Орест поднимает голову.
  ― Потому что ты хороший человек.
  Виснет пауза. Орест уходит в книгу, а Зоя не сводит глаз с Марко.
  ― Что с ним будет?
  Без малейшего намека на раздражения Хранитель Деметры вновь отрывается от чтения.
  ― То же самое, что было на стадионе: либо он победит ненависть, либо она его.
  ― Он ненавидит меня. Ему надо победить меня.
  ― Это ты так думаешь. И он. На самом деле он жалеет себя, и это первое, что ему нужно понять, принять и преодолеть.
  ― Наверное.
  Молчание. Слышатся тяжелое дыхание Ореста и умиротворяющий шелест старых страниц.
  ― Тебе сейчас не о нем нужно беспокоиться, а о себе.
  ― В смысле? ― Зоя выпускает из руки штору, и занавеска закрывает окно.
  ― Неизвестно еще, сколько лет у тебя попросит Калев взамен на жертвы.
  Зоя непонимающе хмурится - какие жертвы? Какой Калев? Орест продолжает:
  ― У него дурной нрав, но сейчас он единственный, кто действительно может помочь. Придется пожертвовать собственной жизнью.
  У Зои от этих слов перехватывает дыхание, но она старается не подавать вида - молчит, иногда даже поддакивает, желая узнать больше.
  ― Как правило, он берет от пяти до семи лет за технику. Думаю, у тебя он возьмет не больше.
  В голове каша, и Зоя злится.
  ― Макс сказал, когда назначено?
  Она не сразу соображает, что Орест задал вопрос, который требует полного ответа, а не податливого "ага".
  ― Еще неизвестно, ― сердито сжимая кулаки и зубы, девочка двигается по направлению к дверям, ― мне пора.
  ― Добре, ― кивает Орест и вновь углубляется в книгу.
  
  Разрастающееся пламя гнева - неконтролируемое с первого взгляда - обуздать можно: пощечина, игнорирование, леденящее хладнокровие - ведро воды, словом. Но если рядом с огнем зарождается ветер обиды, на глазах перерастающий в ураган, то пламя с жадным треском будет пожирать все, что попадется на пути: птиц и животных, стариков и детей. Спастись не удастся никому, и неважно, что бешеный танец стихий происходит лишь в голове человека.
  В голове Зои.
  Она злится. И ей обидно.
  Словно буря, она врывается в комнату Макса и, не помня себя, бросается к его кровати. Секунда, и юноша предплечьем вжат в матрац; дыхание не перекрыто - Зоя надавливает ему на грудь лишь для того, чтобы не рыпался.
  ― Что ты делаешь? ― а он и не рыпается. Макс строго смотрит в горящие огнями Тартара глаза напротив и, кажется, совсем не боится. ― Зои, что ты делаешь?
  Она напирает сильнее, и Макс сдавленно кашляет.
  Ему больно, но не страшно.
  А Зоя хочет, так хочет, чтобы он боялся.
  ― Зои, ― хрипит юноша, ― Зои.
  Всего на мгновение она приходит в себя.
  ― Ты говорил, что я могу тебе довериться, ― гортанно рычит Зоя, ― что мы вернем Иванку, если я буду во всем тебя слушаться, ― она надавливает на грудь сильнее, желая причинить больше боли, ― мертвой я ее не верну!
  Макс непонимающе хмурится.
  ― Отпусти меня, Зои, и мы поговорим.
   Бездействие.
  ― Зои.
  Бездействие.
  ― Зои.
  Вбирая больше воздуха в легкие, она медленно отдаляется.
  ― А теперь излагай.
  Она хрипит, рассказывая все, что слышала несколько минут назад в гостиной - некий Калев, техники и жертвование собственной жизнью.
  Макс внимательно слушает - он не удивлен ни капли.
  ― Боги, Зои, ― он устало выдыхает, утомленно потирает ладонью лоб, а потом рассеянно улыбается, ― если бы ты подождала до утра, то все бы узнала. Вечером я был занят, вот и отложил этот разговор.
  ― Разговор о том, что на днях я помру? ― она вновь вспыхивает.
  ― Нет, ― отвечает строго, ― разговор о том, что тебе и мне придется отдать несколько лет взамен на Божественные силы.
  
  
  
  ГЛАВА 10.
  
  
  ― Ты можешь подождать до утра - оно вечера мудренее.
  Зоя решительно мотает головой, мол, нет - говори сейчас, и садится к Хранителю Гермеса на кровать - на самый краешек, чтобы не стеснять.
  ― Тогда слушай меня внимательно, ― Макс тоже садится на кровати и опирается спиной на стену, ― повторять не буду. Помнишь сон, который тебе приснился после провала на площади?
  Зоя кивает.
  ― Это был не сон. Это была техника, с помощью которой Энзо просмотрел происходившие с тобой события, как киноленту. Узнал, что тебя подвигло напасть на Фортиса и насколько серьезно ты была настроена.
  Зоя задумчиво закусывает нижнюю губу.
  ― А теперь вспоминай, как Фортис ранил тебя на стадионе. Это был не Артур, конечно, это была иллюзорная техника.
  ― Да что такое эти техники?
  Макс смотрит с укором, и Зоя замолкает.
  ― Техники - это силы, которыми Покровители делятся с Хранителями. Не просто так, а за жертвы, ― Макс делает паузу, ― я приношу Гермесу в жертву три яблока, и могу развивать скорость до двухсот километров в час. Я быстрее гепарда.
  Она хочет громко изумиться, ругнуться даже, мол, чего ты тут врешь, но сдержанно молчит.
  ― Ганс приносит Гефесту в жертву змею и может управлять огнем. Мадэлейн приносит Гере в жертву голубя и может два раза ударить молнией, ― Макс поднимает глаза и смотрит на Зою, словно предупреждая, что сейчас будет сказано нечто очень важное, ― а что ты можешь?
  ― Я могу завалить Ореста, ― шутит девочка и, судя по взгляду юноши, неудачно.
  ― Если бы он использовал техники - не смогла бы.
  ― Ладно. Ты знаешь, что у меня нет техник.
  ― Они есть, просто не открыты.
  ― И как их открыть?
  ― Нужно знать, какая жертва необходима Покровителю, ― предугадывая следующий вопрос, Макс продолжает, ― эти знания либо передаются по наследству, либо открываются случайно.
  ― С наследством все ясно. Что насчет случайности?
  ― Когда я собирал яблоки, то порезал руку и брызнул на фрукты кровью. Гермес принял это за жертву и - совершенно случайно - я открыл технику.
  ― Такие случайности очень редки, наверное.
  ― Очень.
  Макс молчит, а Зоя пальцем разглаживает складку простыни.
  Интуиция подсказывает, что самые ужасные слова еще впереди.
  ― У каждого повстанца должны быть открыты как минимум две техники, чтобы план не провалился.
  Интуиция не ошиблась.
  ― Пошли брызгать кровью на все подряд, ― фыркает Зоя.
  Макс не обращает внимания.
  ― Есть человек, который может заглянуть в прошлое и сказать, какие жертвы приносили Хранители до нас. Цена высока.
  "Как правило, он берет от пяти до семи лет за технику", - эхо в голове вторит голосом Ореста.
  ― Этот человек заберет наши годы?
  Макс ничего не говорит - только сухо кивает.
  Зоя чувствует, что юноша ждет реакции - всхлипа, тяжелого выдоха или даже слез; именно потому, что Макс ждет - девочка не реагирует - из вредности ли, из гордости ли - она и сама не знает. Не реагирует.
  ― Потрясающе.
  Совсем не тяжело она уходит из комнаты и бредет по коридору, совсем не тяжело ложится на собственную кровать. Совсем не тяжело закрывает глаза и сжимает зубы. Ей не больно вроде, ей не грустно и даже не обидно - она ничего не чувствует.
  Ей пусто.
  
  Теплое дыхание махровым полупрозрачным пятном оседает на зеркале и сразу исчезает; Зоя, завернутая в белое полотенце, опасливо вглядывается в собственные глаза - покрасневшие от раздражения. Контакт с солнцем прошел не так хорошо, как хотелось бы, но еще пара дней и, наверное, будет легче.
  Еще пара месяцев, и будет легче точно.
  Усталая, она убирает недосушенные волосы в высокий конский хвост и надевает тогу, хотя предпочла бы надеть одеяло. Но Мадэлейн строго сказала, что сегодня какой-то важный вечер - пропускать нельзя. И девочка неохотно спускается на первый этаж, внюхиваясь в аппетитный аромат жареной курятины, сыра и апельсинов, перемешанный с запахом духов Мадэлейн и кислой вонью Ганса.
  ― Каждую среду мы собираемся в гостиной и общаемся, едим и пьем, играем в настольные игры, ― деловито говорит Хранительница Геры, и Зоя отмечает, что хоть Мадэлейн и стерва, но организаторские навыки в ней есть - даже в голосе слышится претензия не лидерство. А еще она красивая очень, хоть это и неприятно признавать - высокая и статная, с длинными руками и ногами, с бархатистой кожей персикового оттенка и копной рыжих волос - интересно, это ее натуральный цвет или она красится? И как ей удается выглядеть хорошо всегда, независимо от времени суток, погоды и настроения?
  ― Так как у нас пополнение, то мы играем в правду или действие, ― подхватывает Макс, лениво растекаясь по дивану.
  Мадэлейн смотрит на Макса строго - явно хочет сделать замечание за то, что смеет перебивать ее; но Макс гладит бестолковым взглядом потолок и не видит ничего, кроме медленно ползущего по нему жука. Мадэлейн лишь хмыкает.
  Зоя недоверчиво хмурится, стараясь не встречаться взглядом с Марко, а тот наоборот не сводит с девочки глаз.
  Это явно не та компания, перед которой хотелось бы изливать душу.
  ― Начинаем, ― Мадэлейн хлопает в ладоши, обозначая начало.
  К бутылке на невысоком деревянном столе тянется Орест, и сразу получает по руке от недовольного Ганса.
  ― Это моя, ― рявкает Хранитель Гефеста и быстро забирает бутыль со стола, словно переживая, что кто-то ее отнимет.
  Орест устало закатывает глаза и тянется за другой бутылкой - пустой, кладет ее горизонтально и раскручивает. Горлышко останавливается, указывая на Марко.
  ― Правда или действие?
  ― Правда, ― не колеблясь, отвечает Марко, глядя в глаза Зое.
  Ей становится не по себе - увы, но чувство вины проточной водой не смоешь. Зоя не находит другого выбора, кроме как погрузиться в еду - девочка нагибается к столу, деловито берет пшеничную лепешку и заворачивает в нее сочный кусок жареной курятины. Впиваясь в импровизированный бутерброд зубами, Зоя отмечает, что еда - отличный способ снять стресс и напряжение.
  ― Добре, ― кивает Орест, ― давно хотел узнать, где сынишка Чиновника научился так стрелять из лука. Аристократы - бездельники, это все знают.
  Марко хмыкает - недовольно и горделиво одновременно.
  ― Меня одна девчонка с нашей плантации - крестьянка - на слабо взяла, сказала, что никогда не смогу управляться с луком лучше ее. Ну, я ей и показал, где горгоны зимуют.
  ― Влюбился в нее чтоль? ― Ганс запивает вопрос вином.
  ― В Горгону? ― смеется Макс, и его подхватывают повстанцы.
  И Зоя хихикает, но только для того, чтобы незаметно увидеть непривычно отрешенный взгляд Марко. Взгляд собаки, которую не то побил, не то бросил хозяин.
  ― Давай, ― Мадэлейн толкает Марко локтем.
  Марко, как ни в чем не бывало, усмехается и крутит бутылку. Горлышко показывает на Макса.
  ― Правда или действие?
  ― Правда, ― отмахивается Макс, неохотно откидывая голову на спинку дивана.
  ― От тебя я другого и не ожидал, Феррет, ― почти раздосадовано хмыкает Марко, ― как такой увалень попал к Повстанцам?
  Зоя прикусывает губу - ей почему-то неудобно ужасно, хотя неудобно должно быть явно не ей. А виновник ее растерянности даже головы от спинки дивана не отрывает - он явно не осознает тяжести собственного преступления.
  ― Фортис принес с жертву мать. Через полгода убил отца, а заодно забрал моего брата, которого я не смог спасти. В одно мгновение я лишился всех близких людей. Остальное, как во сне - Ганс, мэрия, Испытания, талисман, повстанцы.
  Все молчат: Ганс, опустив голову, крутит в руках почти полную бутылку, рассматривая глиняные неровности; Мадэлейн изучает собственные ногти, Орест и Марко исподлобья глядят на Зою, а Зоя - единственная, кто смотрит на Макса, не в силах оторвать взгляда.
  Хранитель Гермеса, наверное, часто рассказывает эту историю, раз голос его ни разу не дрогнул - привык уже.
  Но разве можно к такому привыкнуть?
  На ленивом выдохе Макс тянется к столу и крутит бутылку, а потом снова откидывается на спинку дивана. Горлышко показывает на Зою.
  ― Действие, ― сразу говорит она.
  ― Ссыкунья, ― хмыкает Марко.
  Мадэлейн едва заметно улыбается, приподнимая уголки алых губ.
  ― Ну, ― Макс мажет взглядом по потолку, ― я даже не знаю, что тебе загадать. Хотя нет, знаю. Завтра приберешься в моей комнате.
  ― А ты мне нравишься все больше и больше, Феррет, ― прыскает Марко. Впрочем, кажется, решением довольны все, кроме Зои, которая багровеет прямо на глазах - от злости и смущения.
  Ей хочется немедленно вскочить и опрокинуть стол на радостных повстанцев, бутылкой разбить окно и почесать кулаки о довольные физиономии, но... но нельзя. Ей с ними работать и жить под одной крышей, ей с ними спасать Иванку. В конце концов, некоторые из повстанцев только и ждут ошибки Зои - чтобы передать талисман Марко.
  Нет, она не окажет им такой услуги.
  На коротком выдохе девочка безмолвно крутит бутылку, которая указывает на Макса.
  ― Правда, ― он вновь откидывает голову на спинку дивана.
  Она хочет отмщения, и на выдохе спрашивает:
  ― Что случилось с твоим братом?
  Макс сглатывает, прикрывая глаза. Зоя сыплет соль на раны юноше, и знает это. Ведь если бы ее спрашивали про Иванку...
  Макс точно не будет разговаривать с ней несколько дней, да и плевать - он сам виноват.
  ― Майло задумал напасть на Фортиса после Жертвоприношения, и Артур собственными руками его схватил. Брата казнили уже, наверное, в Аквеле.
  А голос вновь не дрожит.
  Зоя тяжело наклоняет голову и принимается рассматривать узоры на паркете - ей стыдно ужасно, ведь они с Максом так похожи - он лишился брата, а она - почти сестры. Они похожи - они должны быть вместе, заодно то есть, но Зоя - бестолковая девчонка! - собственными руками делает Максу больно, а потом с силой отталкивает его от себя из чувства детской обиды.
  ― Мне жаль, ― хрипит она куда-то в гладкую поверхность паркета.
  Макс не отвечает - он крутит бутылку. Горлышко показывает на Ореста.
  ― Правда или действие?
  ― Правда.
  ― Расскажи, откуда все эти шрамы и ожоги.
  Орест делает два глотка апельсинового сока прежде, чем дать ответ.
  ― Несколько лет назад на одной из плантаций случился пожар. Почти все силы города были брошены на борьбу со стихией - я тоже был задействован. Я пытался спасти из дома одну семью, но не смог. Слышал, как кашляют дети, как они задыхаются и умирают. Я и сам думал, что вот-вот умру, но меня вытащили Хранители. Иногда я думаю, что лучше бы не вытаскивали.
  ― Пожар на плантации Гефеста, да? ― глухо спрашивает кто-то, и только потом Зоя понимает - вопрос задала она.
  Орест поднимает голову, хмурится, глядя на девочку, и сухо кивает.
  Кажется, повстанцы чего-то ждут - пояснений, но Зоя молчит. И смотрит так решительно, что становится понятно - продолжения не будет.
  В следующий раз горлышко бутылки показывает на Мадэлейн.
  ― Правда, ― она смотрит на Ореста.
  ― Давно хотел узнать - это твой натуральный цвет?
  Все замирают на мгновение - думают, что ослышались, да и правда, такой простой вопрос явно не вписывается в топкое болото предыдущих каверзных и зачастую злых вопросов.
  Удивление Ганса отдается приглушенным хрипом - мужчина давится вином, подается вперед и пытается откашляться; Зоя морщится и отводит голову, не желая наблюдать за вылетающими внутренностями Ганса. Слышится приглушенный смех - это Макс, конечно же, улыбается куда-то в потолок.
  ― Натуральный, ― хлопает глазами Мадэлейн, накручивая рыжую прядь на указательный палец.
  ― Добре, ― Орест кивает на бутылку, горлышко которой указывает на Марко.
  ― Правда, ― смело парирует Хаст.
  ― Что ты будешь делать, если не получишь талисман?
  ― Буду искать пути обхода, чтобы уничтожить Фортиса, ― он вновь смотрит на Зою, ― потому что без меня вам все равно его не убить.
  Никто не реагирует - только Орест устало закатывает глаза, а Ганс цокает языком.
  Марко крутит бутылку.
  Зоя.
  Она переводит взгляд с бутылки на Марко и смотрит ему в глаза. Хаст ухмыляется - высокомерно и с явной претензией на какую-то неясную победку.
  ― Правда или действие, Вангус?
  Кажется, повстанцы ждут ее ответа не меньше, чем Марко.
  ― Правда.
  
  
  
  ГЛАВА 11.
  
  
  ― Даже жаль, ― он театрально жмет плечами, ― я хотел заставить тебя чистить конюшни на плантации Ареса.
  Шутку оценивает лишь Мадэлейн - уголки ее алых губ медленно ползут вверх.
  ― Расскажи нам, Вагнус, как ты смогла пройти Испытание.
  Зоя не удивляется ни капли - она почему-то знала, что этот вопрос ей зададут обязательно.
  ― О чем ты думал, когда увидел Фортиса на стадионе?
  Марко кривит губы - недоволен, что Зоя вместо ответов задает вопросы.
  ― Ты думал о том, чтобы разорвать его на части. А я думала о том, как спасти Иванку. Вот и весь секрет.
  ― Так просто? ― в высоком голосе Мадэлейн слышится неприкрытое раздражение.
  ― Да.
  ― А что ты хотела, подруга? ― вмешивается Орест, ― на роль адепта Ареса мы всегда брали человека, который настолько ненавидел Фортиса, что шел на самоубийство. Жертвенность в этом деле, конечно, хорошо, а вот ненависть - плохо.
  Молчание. Долгое молчание - тяжелое такое, напряженное.
  ― У меня вино кончилось, ― рявкает Ганс, ― обслужите мне рот, ироды!
  Макс тихо смеется, а Зоя отмечает, что Ганс способен не только масло в огонь подливать, но и наколенную до предела атмосферу разряжать.
  Марко ловко перегибается через подлокотник дивана, берет с паркета бутылку и протягивает ее Хранителю Гефеста.
  ― Даже от тебя польза есть, ― говорит "спасибо" Ганс.
  Они играют еще час - не больше. Еда стремительно убывает, а новые детали о повстанцах прибавляются. Ганс, например, всю жизнь хромал, как и его Покровитель - поэтому мужчина сам избавился от ноги и поставил самодельный протез - так удобнее и не больно. Орест не всегда был Хранителем Деметры - до этого у мужчины был другой талисман, какой - он не сказал и даже разозлился на повышенный интерес к этому вопросу. Любимый цвет Мадэлейн - красный, а Марко всегда хотел жить на плантации Посейдона - пусть даже крестьянином - лишь бы возле моря. Макс в гимназии был безответно влюблен в девушку - дочь Чиновника, которая погибла при загадочных обстоятельствах. Зое пришлось признаться в том, что в гимназии она была троечницей, что одноклассники прозвали ее "Кремень" и что семьи она лишилась в глубоком детстве. Уже под конец выяснилось, что Ганс любит белок, что у Ореста аллергия на орехи, а Макс поджег в гимназии шторы; Марко без ума от сладкой кукурузы, а Мадэлейн некогда была замужем и еще она ненавидит детей.
  ― Поздно уже, ― вякает Ганс, ― идите в люльки, а то башка от вас раскалывается.
  Никто и не против, кажется, хотя игра и вошла в нужное русло - последний десяток минут задавались непринужденные вопросы - интересные, легкие и совсем не каверзные.
  
  Она ворчит, словно старая бабка, сидя посреди комнаты и перебирая раскиданные вещи. Тога, еще тога, порванная сандалия, недоеденное яблоко, нетронутое яблоко, тога, кусок хвойного мыла, заколка для волос, колье, золотые серьги... Зоя случайно не перепутала комнаты? - содержимое этой слабо походит на жилище двадцатилетнего парня.
  А вот, кстати, пропавшая на той неделе резинка. Серьезно? Макс украл у нее резинку для волос?
  ― Ты бы объяснился, а то я дурно о тебе думать буду, ― хмыкает Зоя, когда на пороге комнаты вырастает Макс. Левой рукой девочка показывает на женские украшения, а пальцами правой руки крутит собственную резинку.
  ― Тебе от Ареса досталась жажда убийства, а мне от Гермеса клептомания, ― жмет плечами Макс, ― так что если что пропадет - сразу иди ко мне.
  ― Нелюбовь к порядку у тебя тоже от Покровителя?
  ― Не, ― отмахивается Макс и проходит к заваленному столу. Он невозмутимо роется в книгах и бумагах, в тарелках и чашках, карандашах и фруктах - почти все валится на пол и там остается. Спустя дюжину секунд юноша что-то сует в карман тоги и поворачивается лицом к Зое.
  ― Заканчивай, через пятнадцать минут выезжаем.
  ― Добре, ― отвечает Зоя и сразу мотает головой - не хватало еще понабраться непонятного лексикона.
  Улыбаясь, Макс садится на кровать и кладет скрещенные в замок руки на колени. Он подается слегка вперед - ближе к Зое.
  ― Ты не хочешь поговорить об этом?
  ― О твоей клептомании?
  Улыбаясь шире, Макс опускает голову. Зое кажется, что Хранитель Гермеса не может и не хочет смотреть на нее - ему страшно. За себя? За нее? За обоих?
  Да какая в тартар разница.
  ― Мы же не умрем, ― она натягивает резинку на запястье, ― просто немного постареем.
  ― Ну да, вернемся сюда тридцатилетними.
  ― Или сорокалетними.
  ― А ты неплохо утешаешь, ― усмехаясь, Макс поднимает глаза.
  Всего на мгновение их взгляды пересекаются, и Зоя сразу отводит голову - боится, наверное, что Макс поймет ее страх.
  А ей страшно, ей ужасно страшно. Не за себя.
  А вдруг Калев их обманет? Вдруг что-то пойдет не так, и они вернутся в мэрию девяностолетними стариками? А вдруг он откажется помогать?
  Вдруг?..
  Вдруг?..
  Вдруг?..
  Со двора слышится топот копыт, и Зоя поджимает губы. Они встают оба и, не говоря ни слова, уходят из комнаты. Узкий коридор, лестница, прихожая. Дверь.
  И путь, который длится не больше минуты - кажется вечностью.
  ― Мерзкий тип этот Калев, ― слышится голос со стороны гостиной, и они поворачивают головы на звук, ― вредная, напыщенная задница, ― фыркает Мадэлейн, прикрывая глаза. Хранительница Геры опирается плечом на косяк двери, а за ее спиной, в гостиной, повстанцы - кто стоит, кто сидит, но все они беспокойно смотрят на Зою и Макса. ― Не раздражайте его, иначе он откажется помогать.
  ― Да просто будьте собой и не выдраконивайтесь, ― фыркает Ганс, впиваясь зубами в мягкий кусок сыра, ― хотя ты, малявка, лучше собой не будь. Иначе точно уйдете ни с чем.
  Марко слишком тихо усмехается в ответ на эти слова, и Зоя понимает - время для шуток кончилось. Она сухо кивает повстанцам и первая уходит на улицу; Макс нагоняет ее через мгновение. Они забираются в повозку, которая сразу трогается с места.
  Минут десять они едут в тишине - позади остается плантация Ареса - плантация, отвечающая за порядок в Канеме. Говорят, крестьяне там с самого рождения воспитываются в спартанских условиях - нет, слабых детей не сбрасывают с обрыва - слабых детей там делают сильными. Но испытания и тренировки настолько суровы, что слабые дети просто не выживают - на этой плантации самый высокий процент смертности. А с шестнадцати лет юноши и девушки отправляются патрулировать город - охраняют спокойствие каждого дома, устраняют нарушителей и бунтарей, но самым ответственным делом считается охрана стен Канема. За стенами - Скотос - опасный и непроходимый, кишащий чудищами и монстрами. И слонами.
  Ей становится тоскливо, когда она видит плантацию Гефеста - родную такую, усыпанную двумя дюжинами кривых неуклюжих домов - старых, полусгнивших, почти развалившихся. И только в центре плантации возвышается прекрасный трехэтажный особняк - белокаменный, с блестящей в лучах солнца красной крышей. Там со своей семьей живет Эрнест - Чиновник - бессердечная скотина, если честно. Впрочем, говорят, не он виноват в том, что мебель в его комнатах золотая, а в доме столы ломятся от еды, когда крестьянам нечего есть. Виноват в этом Фортис, который, придя к власти, запретил крестьянам жить хорошо, мол, недостойны.
  Ей всегда было интересно, как Фортис выбирает достойных.
  Зоя замечает знакомую тоску в глазах Макса, когда они проезжают мимо плантации Деметры. Так вот где раньше жил Макс - на плантации, отвечающей за сельское хозяйство.
  ― А правда, что крестьян на вашей плантации клеймили раскаленным железом, если они попадались на воровстве еды?
  Макс ничего не отвечает - только отодвигает край тоги, обнажая грудь. Зоя неуверенно сглатывает, глядя на круглую метку - в диаметре сантиметров пятнадцать-семнадцать. В черной окружности выжжена птица - кричащая ворона.
  ― Это жестоко - заставлять умирающих с голоду крестьян работать с едой, ― хрипит Зоя, глядя в глаза Максу.
  ― У Майло было три таких клейма - два на груди и одно на запястье, ― Макс закидывает голову на бортик телеги и прикрывает глаза. Слабый ветер шерстит его и без того растрепанные волосы.
  ― Макс, ― почти шепчет, ― мне жаль твоих родителей и брата.
  Хранитель Гермеса не отвечает, а девочка поворачивает голову и отмечает, что они проезжают мимо гимназии - общей как для крестьян, так и для чиновников. При виде одноэтажного серого здания Зое вновь щемит в груди - ведь еще месяц назад она засыпала на уроках, а Иванка настойчиво толкала ее в бок, когда мимо проходил мудрец. Зою отчитывали в гимназии постоянно, ругали, говорили, что она бестолковая совершенно - не то что Иванка - брала бы пример с подруги. А Зоя вместо того, чтобы обижаться - радовалась за Иванку - это же надо, какая она умная и собранная всегда. Зоя радовалась за успехи Иванки, а Иванка огорчалась за неудачи Зои - ругалась даже, мол, бери себя в руки, тряпка. А потом они вместе бежали наперегонки до плантации - Зоя всегда побеждала, а Иванка нередко спотыкалась и падала.
  И все это в прошлом. Иванка больше не будет толкать Зою в бок при виде мудреца, а Зоя не будет радоваться за отличные оценки Иванки.
  Они выросли уже, и слишком быстро.
  Время - бессердечное ты животное - хищное, зубастое, убивающее.
  Уничтожающее.
  ― Зачем Фортису надо, чтобы крестьяне так страдали?
  Макс молчит с минуту, а потом спокойно отвечает:
  ― Чтобы был порядок. Крестьяне боятся остаться без еды, поэтому работают до изнеможения. Крестьяне боятся быть изгнанными в Скотос, поэтому не бунтуют. Крестьяне боятся и еще раз боятся, и поэтому подчиняются, а Фортис каждые полгода подливает масла в огонь, принося в жертвы Богам наших родителей. Страх - вот что правит нашей страной и нашим городом.
  ― Но ведь Хранители есть и среди крестьян, разве нет? Почему они не поднимают восстание?
  ― Нет, талисманы выдаются только специально отобранным людям - охране города, Стражам, иногда Чиновникам. Каждая выдача талисмана строго контролируется мэром.
  ― У него целая шкатулка таких талисманов, наверное, ― нервно усмехается девочка.
  Макс качает головой.
  ― Каждый талисман должен быть в работе. Если Богу не приносить жертвы - он слабеет. Техники тоже.
  ― Потрясающе.
  Зоя хочет спросить еще что-то, но телега останавливается, и вопрос застывает на приоткрытых губах. Они ловко спрыгивают на землю, и Макс показывает рукой в сторону залитого блестящими лучами солнца перелеска:
  ― Нам нужно пройти метров шестьсот, и будет жилище Калева.
  ― Я думала, он живет на плантации.
  ― Нет, ― Макс ступает вперед, и Зоя идет за ним, ― Калев - очень сильный Хранитель, он может одним движением руки забрать все твои годы, и ты умрешь. Его сторонится не только Энзо, но и сам Артур. Поэтому, когда Калев изъявил желание вести отшельничий образ жизни - все только обрадовались.
  ― Я даже не знала, что у нас в городе есть отшельники.
  ― У нас их три - один их них Калев. Зои, он очень своенравный, поэтому, ― Макс останавливается, и Зоя дышит ему в спину, ― пожалуйста, держи рот на замке. Если он нам откажет, то все пропало.
  ― Да поняла я уже, ― она сердится.
  Макс трогается с места, руками убирая тонкие ветки, лезущие в лицо.
  ― Он живет второе или третье столетие, ― говорит Макс, наверное, потому что не хочет идти в тишине. ― За счет таких, как мы с тобой, он продлевает себе жизнь.
  ― Неплохо устроился, ― хмыкает Зоя; одна из тонких ветвей прилетает со стороны Макса и больно бьет по щеке, оставляя красный след. ― Ты не можешь придерживать ветки? ― раздражается девочка.
  ― Прости, ― он жмет плечами, ― я немного растерян.
  Да и правда, Тартар возьми, они целенаправленно идут отдавать собственные годы - стареть, а, быть может, умирать, а Зоя тут ругается, что ветки больно по щекам бьют.
  ― А ты его видел?
  ― Калева? Нет, не видел.
  Макс останавливается, и Зоя не сильно врезается в его спину, а затем, потирая переносицу ладонью, обходит стороной.
  ― Пришли, ― шепчет Макс.
  Зоя поднимает голову и замирает на мгновение - от удивления.
  ― Если честно, я думала, что увижу особняк с золотыми унитазами, ― хрипит Зоя.
  ― Я тоже, ― признается юноша, не сводя изумленного взгляда с одноэтажного деревянного дома.
  Перед ними - полуразвалившаяся избенка - старая, местами гнилая и отсыревшая. На стене, возле двери, висят большие круглые часы - ржавые, старые - явно из прошлого века. Их стрелка показывает на шесть часов вечера. Единственное окно разбито, а дверь едва держится на петлях. И петли такие ржавые, что, кажется, им лет сто точно. В широких щелях между бревнами гнездится темно-зеленый мох, а под крышей, кажется, свили гнезда птицы.
  К избе не протоптано ни одной тропинки и даже трава у двери не примята. Если бы Макс сказал, что ошибся, и они случайно пришли к заброшенному дому, то Зоя ни капли не удивилась бы.
  ― Ну что, идем? ― Макс кивает на дом и делает несколько широких шагов вперед. Он отпирает дверь, входит, и мрачные локти необитаемых холодных стен смыкаются на его теле, забирают целиком.
  На беспокойном выдохе Зоя ступает на порог и поглощается той же недружелюбной тьмой.
  Она останавливается в коридоре и сразу воротит нос от неприятных запахов сырости, древности и затхлости. Еще и пыль витает в воздухе едва не клочьями - и Зоя три раза звучно чихает.
  ― Будь здорова, ― дрожащий от старости незнакомый голос разрезает тишину.
  Ни Макс, ни Зоя не вздрагивают - они переглядываются, кивают и идут на голос - в гостиную комнату.
  ― Темно, хоть глаз вырви, ― ворчит Зоя, и сразу получает немой выговор от Макса - юноша смотрит так строго, что девочка немедленно замолкает.
  Они останавливаются на пороге в комнату - такую же темную и мрачную, как весь дом. Зоя успевает разглядеть смутные очертания кресла-качалки и человека, сидящего в нем.
  ― Так вы, ребятишки, задумали уничтожить Фортиса? Знаете, сколько он мне золота отсыплет за головы бунтарей?
  
  
  
  ГЛАВА 12.
  
  
  Зоя сжимает кулаки и зубы, хмурится, исподлобья глядя на Хранителя Хроноса, который продолжает мерно покачиваться в кресле. Девочка и растеряна вроде, но не напугана - что-то внизу живота, какое-то необъяснимое чувство вселяет уверенность, что все будет хорошо; все идет так, как нужно.
  Макс лишен, наверное, этого чувства, поэтому начинает не то злиться, не то бояться - колючая волна раздражения исходит от него и накрывает с головой даже Зою - настолько эта волна сильна. Макс бросится сейчас на старика с кулаками, ей Богу, бросится.
  Нет, это же Макс, он не может совершить такой ошибки.
  Или может?
  Нет времени на догадки.
  Зоя сдавленно выдыхает и решительно делает шаг вперед, останавливаясь между стариком и Максом. Из-под прищура она строго смотрит на мужчину, чувствуя на затылке рваное дыхание Хранителя Гермеса. Она открывает рот, чтобы завязать беседу, но Калев берет инициативу в собственные руки:
  ― Талисманчик по наследству перешел, да, девочка?
  Ей требуется минута или даже две, чтобы смысл слов дошел. Но он все равно не доходит,
  хотя и плавает где-то на поверхности.
  ― Что ты имеешь в виду?
  ― Я не разрешал тебе обращаться ко мне на "ты".
  Зоя тяжело сглатывает и протяжно выдыхает, чувствуя, как сосет под ложечкой; старик продолжает мерно покачиваться в кресле, старательно не обращая внимания на гостей. Иссохшими кривыми пальцами он гладит большие темно-зеленые листья комнатного растения, старый глиняный горшок которого стоит у него на коленях.
  ― Простите, ― выдыхает девочка, поджимая губы и послушно склоняя голову. Она чувствует, что с ней равняется Макс, делая несмелый шаг вперед.
  Теперь они стоят бок о бок, рука об руку - стоят и ждут момента, когда неопределенность очертится определенностью.
  А Зоя так ненавидит ждать, кто бы знал, как она ненавидит ждать.
  ― Как братишка поживает?
  Да где же таких ублюдков штампуют!?
  ― Вы нам поможете или можно идти домой и ждать Фортиса на чай? ― вспыхивает Зоя, и готовится сразу получить от Макса подзатыльник или хотя бы сердитый взгляд, но юноша ничего не делает - он смотрит на старика и ждет ответа.
  Кресло перестает скрипеть - Калев больше не раскачивается.
  ― Ты мне не нравишься, ― аккуратно обхватывая ладонями горшок, он поднимается с кресла и уходит в сторону, откуда возвращается уже без растения. Калев медленно подходит к повстанцам - его скрещенные в замок руки убраны за спину, острый подбородок высокомерно вскинут, спина изогнута вопросительный знаком, а на длинном костлявом носу в тусклом свете сверкают круглые очки - сама деловитость, тартар его возьми. Он идет, не сводя пронзительного взгляда тусклых зеленых глаз с повстанцев; слышится шарканье истертых подошв о шершавый занозливый пол. И это шарканье такое громкое, словно Калев специально проверяет терпение Зои на прочность. Терпение, кстати, натянуто до предела, словно гитарная струна, и в любой момент может не выдержать и с силой ударить кого-нибудь по лицу. ― Поэтому с тебя я возьму двенадцать лет, а с парнишки пять. Я бы и вовсе сотрудничать с вами не стал, но выбора, увы, нет. Да и время в моем случае куда ценнее золота. Ведь такие изменения грядут - ух, и не выживешь, наверное, без божьей помощи.
  Она не понимает еще - радоваться или огорчаться, но скорее радоваться - ведь Калев не отказал, не выгнал - значит, план Энзо будет осуществим, значит, Иванка будет спасена.
  Но почему Зое совсем не радостно?
  ― На колени, ― властно приказывает Калев и сразу отдаляется. Он уходит влево - к стене, которая от пола и до потолка завалена книгами и журналами, бумагами и газетами, рукописями и письменами, словом, пережитками прошлой цивилизации.
  Зоя с Максом безмолвно переглядываются и выполняют приказ. Очень неприятно, если честно - деревянный пол жесткий, шершавый и весь в занозах, и занозы больно впиваются в колени, которые сразу начинают саднить.
  Калев возвращается через несколько минут - в руках у него ножницы. Старик подходит сперва к Максу и отрезает с его головы внушительную прядь светлых волос, которую мгновенно прячет в пробирку, а пробирку убирает в карман трухлявой тоги. То же самое он делает с Зоей. Мямля что-то неясное себе под нос, старик кладет правую ладонь на голову Зое, а левую - Максу. И Калева начинает трясти, словно в припадке.
  Трясти начинает и Зою, а потом кружить - да так сильно, что сейчас вытошнит. К горлу поступает завтрак, все запахи вдруг собираются в одно ядовитое облако и с силой ударяют по обонянию, звуки невыносимо громкие - барабанные перепонки не выдерживают и начинают кровоточить, а свет мучительно яркий - он сжигает глазные яблоки. А еще боль - резкая боль, колкая - словно кто-то берет ржавые гвозди и старательно вбивает их в каждую клеточку тела.
  Больно.
  Больно.
  Больно!
  Безразлично.
  Что-то очень холодное касается пальцев ног, живота, ключиц, подбородка, а затем накрывает с головой. Это вода, но такая морозная - с царапающими кусками льда и снега. Зоя ежится от холода и слабо вскрикивает, когда вода попадает в кровавые ссадины - соленая, видимо. Тело немеет и, кажется, синеет; по коже еще бегут мурашки - совсем не приятные, а как будто предсмертные. Холод костлявыми пальцами впивается в руки и в ноги - обездвиживает, а затем в горло - душит, душит, душит. И Зоя барахтается, кашляет, задыхается - сотни красивых полупрозрачных пузырьков вырываются изо рта и идут вверх. А Зоя идет вниз. И не одна, а вместе с сотнями незнакомых людей, с жадностью держащимися пальцами за слитки золота. Если бы они это золото отпустили, то всплыли и выжили бы. Но они не отпускают.
  Безразлично.
  Больно.
  Больно.
  Больно!
  Говорят, ты живешь, когда чувствуешь боль.
  А если тебе безразлично - ты существуешь.
  Зоя резко распахивает глаза и подается вперед - садится на полу и сгибается пополам, откашливается. Ее словно топили, но она выбралась, выжила то есть, и сейчас пытается оклематься и отдышаться. Проходит три минуты, прежде чем Зоя вновь выпрямляется и оглядывается - вокруг мрачная комната, пыльная и до потолка заваленная книгами и рукописями. Еще не пришедший в чувства Макс лежит в метре от Зои. Слышится тихий скрип кресла - в нем сидит старик и мерно покачивается из стороны в сторону, ласково гладя пальцами круглые листья растения.
  ― Десять лет, и я расскажу тебе, кем на самом деле был твой отец, ― предлагает Калев, с любовью глядя на растение. ― Тебе понравится, обещаю.
  ― Нет, ― не колеблясь, отвечает Зоя.
  И дело даже не в том, что цена слишком высока, а в том, что жертвовать будущим ради прошлого - идиотизм чистой воды.
  ― Пять лет.
  ― Нет.
  Калев раздосадовано хмыкает.
  ― Три года.
  ― Если хочешь рассказать - рассказывай. Платить я не буду.
  ― Э, нет, девочка. В этом мире за все нужно платить, а уж за знания - и подавно.
  ― Иногда лучше оставаться в неведении.
  ― Не в твоем случае, ― он поворачивается, и глаза его хитро сверкают в тусклом желто-сером свете, едва пробивающемся сквозь тяжелые трухлявые шторы.
  И девочка начинает сомневаться, ведь три года - совсем немного, если подумать, зато Зоя узнает что-то важное об отце, которого и не помнит почти. Калев замечает ее сомнения, поэтому медленно поднимается с кресла и осторожно, словно завидевший добычу хищник, подходит к Зое. И подпрыгивает на месте от неожиданности и испуга, когда в себя приходит Макс, громко кашляя.
  Зоя быстро подползает ближе к Хранителю Гермеса, оставляя за собой мазанные кровавые дорожки - ссадины на коленях будут ныть еще долго, но Зоя подумает об этом позже. Девочка неуклюже помогает Максу перевернуться на спину, а затем отдаляется, чтобы не мешать.
  Калев - явно раздосадованный провалом, вновь покачивается в кресле и заботливо гладит листья растения.
  ― Мы живы? ― едва хрипит Макс.
  ― Да.
  ― Это радует, ― опираясь локтями на пол, он приподнимается, а затем и вовсе встает с пола. Зоя следует его примеру. ― Что с жертвами?
  ― А, чуть не забыл, ― откликается Калев, ― тебе нужно принести в жертву крысу, ― он без интереса смотрит на Макса, ― а тебе, ― поднимает глаза на Зою, - листья огненной травы и ящерицу.
  ― Ясно, ― сухо кивает Макс и сразу разворачивается в сторону выхода, ― идем, Зои.
  ― Ты знаешь, где меня найти, ― хрипло бросает на прощанье Калев.
  Макс хмурится, пропуская Зою вперед.
  ― Ты тоже видел этих людей с золотом? ― на выходе спрашивает Зоя.
  ― Да. Говорят, цивилизацию, которая была до нас, погубила жадность. Боги нас предостерегают от повторения их ошибок, наверное.
  
  ― Тебя втянули в опасную игру, девочка, ― слышится дрожащий от старости голос уже на улице - Калев говорит с ней из дома, зная, что Зоя его услышит. ― Вы разрушите целый мир. И когда ты будешь думать, что все закончилось, знай, все только начинается.
  
  
  
  ГЛАВА 13.
  
  
  Склонив голову, Зоя медленно ступает по сухой землистой дорожке, окруженной, словно стражами, густыми высокими кипарисами. Девочка внимательно рассматривает собственные ноги, следы от колес недавно проехавшей телеги, редкие темно-зеленые травинки и иногда больших коричневых жуков, попадающихся по пути. Но думает она совсем не о жуках, а о словах Калева, с такой серьезностью брошенных в спину. Зоя почему-то уверена, что старик не врал - он хотел предупредить ее, а заодно заманить обратно в дом. Но она не пойдет в этот дом. Во-первых, она пообещала не ходить туда Максу, когда отпрашивалась прогуляться до мэрии пешком; во-вторых, это страшно. И, в-третьих, Зоя может согласиться на предложение Калева и вернуться к повстанцам немощной старухой - и тогда она уже никому не поможет.
  На дорожке попадается небольшой камень, и девочка пинает его, а потом снова и снова, играя в одинокий футбол, и это позволяет ей отвлечься от мыслей - таких вязких и тягучих, как топкое болото. Она играет с камнем до тех пор, пока не доходит до отворотки на поляну - их поляну. Не колеблясь, девочка сходит с дороги на узкую тропинку, а затем и вовсе пропадает в зарослях терновника.
  Поляна, усыпанная клевером и ромашками - родная такая, но теперь далекая. Обволакивающее чувство тоски заставляет девочку рвано выдохнуть и с трудом сдержать слезы, сжать кулаки и зубы - она впервые чувствует обиду на Иванку. Почему она сдалась Фортису? Ясно, конечно - чтобы спасти подругу. Но разве нельзя было обойтись без этого? Будь сейчас Иванка рядом, и Зоя бы горы свернула.
  Или наоборот - и пальцем не пошевелила бы.
  Иванка все правильно просчитала - знала прекрасно, что будь она рядом с Зоей - и Зоя не рискнула бы зайти так далеко. Но выбора нет, и Зоя пойдет до конца.
  Девочка несмело обходит апельсиновое дерево, плоды с которого не так давно съела Зоя, не поделившись с подругой. Потом извинялась долго, мол, забылась со всем - с кем не бывает? А Иванка, кажется, и зла не держала - наоборот, еще и яблоко потом подкинула.
  А вот и горный ручей, в котором однажды чуть не утонула Иванка. Глупая ситуация тогда получилась - подруга пошла утолять жажду, но поскользнулась на мокрых камнях и упала, сильно ударилась головой и потеряла сознание. Хорошо, что Зоя услышала и вытащила подругу, даже откачала как-то, хотя и напугалась страшно.
  Зоя неуверенно ступает по плоским мокрым булыжникам, приближаясь к воде - умыться бы, а то жарко ужасно. Шаг, еще шаг, шаг - она не упадет и даже не поскользнется - слишком ловкая для такой оплошности. Девочка садится на истертые колени, едва касаясь воды, вглядывается в собственное отражение и только сейчас замечает, что не изменилась ни капли. И ведь Макс тоже не постарел, не повзрослел даже. Это какая-то ошибка?
  Нет, Калев не похож на того, кто совершает ошибки.
  Хмурясь, девочка поджимает губы, набирает в ладони прохладной воды и плескает на разгоряченные щеки. И еще.
  Ей нравится этот ручей - сверкающий в блеске солнца, громко журчащий и разбивающийся о камни, а еще опасный. Смертельно опасный.
  
  Ее резко хватают за волосы, убранные в густой конский хвост, и с силой толкают в ручей. Растерянная, она подается вперед и падает в воду плашмя, разбивая нос и губы о каменистое дно - вода вокруг окрашивается в красный цвет, но сразу очищается - стремительное течение уносит кровь, но, увы, не уносит боль. Зоя чувствует, что кто-то упирается ей в спину коленом, да с такой силой, что не пошевелиться. А еще ей нечем дышать, тартар возьми, ей нечем дышать! Она обездвижена, она паникует, и поэтому не может собраться и спасти себя, спасти Иванку.
  Девочка судорожно барахтается, дергает руками и ногами - все для того, чтобы сбросить с себя недруга. И лишь сильнее кашляет и задыхается.
  Нет, нельзя действовать так. Нужно собраться, срочно нужно собраться. В ее руках теплится сила Бога войны - нужно просто правильно ей воспользоваться.
  Мгновение, и Зоя чувствует, что чья-то ладонь шарит возле груди, периодически ее сжимая.
  Ее хотят изнасиловать?
  Она не сдохла от руки Энзо, она выжила после встречи с Орестом, она не сломалась под ударами Артура и - тартар с два - она помрет от руки жалкого извращенца!
  Стискивая зубы, девочка упирается ладонями в острое каменистое дно и пытается подняться, несмотря на вес, который пригвождает ее к булыжникам. Ладони саднят -
   вода вновь окрашивается в красный; рыча и хрипя, Зоя собирается с силами и резко подрывается вверх, чувствуя, что недруг не удерживается и падает.
  Тяжело и часто дыша, Зоя грузно переворачивается на спину, чтобы увидеть ублюдка.
  Видит. Смотрит в глаза. И впервые за долгое время она не может сдержать слез - соленые ручьи медленно стекают по щекам, смешиваются с кровью и падают в воду. Зое кажется, что капли разбиваются невыносимо громко - она сейчас оглохнет просто.
  Напавший на нее человек не хотел изнасилования, он хотел получить талисман - искал его. А сейчас стоит в пяти метрах от Зои, на каменистом берегу, и целится в нее из лука.
  Марко.
  
  
  
  ГЛАВА 14.
  
  
  Она только что выбралась из воды, но не может сделать вдоха - воздуха не хватает. А еще ее словно цепями сковали - тяжелыми, железными и раскаленными.
  ― Ничего личного, Вагнус. Но ты зашла слишком далеко, ― он целится прямо в сердце - не понимает еще, что самую сильную боль уже причинил.
  ― Не делай этого, ― хрипит, словно в забытье, мотая головой. Крупные капли воды падают с ее волос и разбиваются о бешеное течение.
  ― Я предлагал тебе сойти с дистанции добровольно.
  ― Не делай этого.
  ― Иначе что? Ты сдохнешь, я получу талисман и стану Хранителем Ареса, а потом сотру Фортиса с лица земли, ― он стискивает зубы, ― видишь, Вагнус, как все хорошо складывается с твоей смертью.
  ― Не делай этого, Марко.
  Хаст натягивает тетиву.
  ― Я сдержу свое слово - выведу твою чертову подругу. Но ты с ней не увидишься.
  Она не понимает, она ничего не понимает - только сидит в ручье, сжимая пальцами камни, только глотает слезы, которые уже закончились - она даже прореветься не может нормально, а ведь говорят, что после рыданий становится легче.
  Не легче. Ей никогда не станет легче - знает ведь, что сегодня один из них умрет.
  Звук спущенной стрелы отдается в голове треском погребального костра - не ее костра. Резкая боль пронзает левую руку - Зоя успевает увернуться, и стрела попадает в бицепс. Невыносимая, нестерпимая боль, мучительная боль стремительно разбегается по телу, жадно вгрызаясь в каждый орган - голова словно раскалывается на сотню маленьких осколков. Зоя забывает саму себя от этой боли.
  И что-то щелкает в мозгу.
  Осклабляясь, она, словно раненное животное, тяжело встает на ноги. Голова опущена, глаза смотрят на воду под ногами, окрашенную в цвет крови.
  Она вдруг понимает, что хочет окрасить весь мир в этот цвет.
  На протяжном гортанном рыке девочка вытаскивает стрелу из руки, а потом легко разжимает ладонь - стрела падает в воду и уносится течением.
  Пронзительный звук выстрела в очередной раз разрезает воздух - стрела летит в лоб, и прямо у лба Зоя стрелу перехватывает - ловко и быстро, совсем не как человек.
  Учащенное сердцебиение Марко - музыка для ее ушей.
  Очередное громкое рычание сотрясает округу и даже заглушает журчание ручья; Зоя с животного прыжка бросается на Марко, валит его на лопатки, а затем с силой всаживает в его грудь стрелу, которая должна была убить ее.
  А убивает его.
  ― Я промазал, ― слабо хрипит он, растерянно глядя в кроваво-жадные глаза Зои. ― Промазал.
  А Зоя осклабляется, словно раздразненный хищник, - она хочет доставить еще больше боли своей жертве, прежде чем попробовать на вкус ее мясо.
  ― Нет, нет, ― слышится голос со стороны, но Зоя не обращает внимания. Она вдавливает стрелу в грудь глубже, наслаждаясь предсмертными хрипами.
  Зоя хочет, чтобы Марко кричал громче, чтобы глотал слезы, чтобы задыхался и умолял о скорейшей смерти, поэтому с силой дергает стрелу на себя - вытаскивает из груди, вслушиваясь в звук разрывающихся органов. А потом вздрагивает, но не вскрикивает - какая-то белая вспышка - молния - ударяет по глазам, и Зоя машинально жмурится. И боль - неприятная, заставляющая содрогаться, усыпляющая.
  
  С трудом она разлепляет глаза и обнаруживает под собой короткую светло-зеленую траву, а не бешеное течение ручья. Голова раскалывается, ноги и руки ватные, но в целом самочувствие хорошее - ей все приснилось?
  Хоть бы приснилось, пожалуйста, хоть бы это был дурной сон. Пожалуйста.
  Она тяжело поднимает голову и видит перед собой Макса - он сидит напротив, на корточках, и обеспокоенно смотрит ей в глаза. И вдруг Зоя понимает - это же проверка, очередная проверка - хорошо ли она управляется с жаждой убийства.
  Она эту проверку, конечно, завалила - но лучше так, чем смерть Марко.
  ― Это было очередное Испытание?
  Макс закусывает нижнюю губу и тяжело опускает взгляд.
  Ее начинает трясти - она все понимает, но не хочет принимать; не хочет верить.
  ― Зои, Зои, тише, ― Макс подается вперед, кладет руку ей на плечо, ― Зои.
  А ее трясет еще сильнее, и заботливый голос Макса - он не спасает, а наоборот - топит, топит, топит, душит. Ему жалко ее, безумно жалко, и она сейчас тоже начнет жалеть себя. Лучше бы он отвесил ей пощечину, ударил или отругал, но только не жалость, только не жалость, пожалуйста.
  Истерика зарождается внизу живота и острыми иголками расползается по телу. Она подступает к горлу и перекрывает дыхание - Зоя кашляет и не может сделать вдох.
  ― Я его убила, ― дрожащие губы двигаются сами. ― Я убила его.
  Девочка широко открывает рот и, словно выброшенная на берег рыба, пытается захватить больше воздуха. Она пододвигает согнутые в коленях ноги к груди, хватается пальцами за шею и машинально покачивается взад-вперед. И повторяет, словно в забытье:
  ― Я его убила. Я его убила. Убила.
  ― Зои, Зои, тише, не ты его убила, ― Макс, явно растерянный, смотрит на Зою и не понимает, что нужно делать.
  ― Она его убила! ― кричит Мадэлейн из-за спины Макса. ― Это ты его убила, тартар возьми, ты! Ты!
  Зоя жмурится, закрывает уши ладонями и сильнее раскачивается из стороны в сторону. Она раскачивается до тех пор, пока кто-то не запрещает ей это делать - кто-то, чьи сильные руки совсем неуверенно обхватывают непослушное тело и с каждой секундой смыкаются на спине решительнее; Зоя впервые за долгое время чувствует себя в безопасности.
  ― Я его убила, Макс, ― она хрипит ему в шею, а сама смотрит на окровавленное тело Марко, возле которого сжимает кулаки, едва сдерживая слезы, Мадэлейн.
  ― Да, убила, ― и добавляет тише, ― нам нужно идти.
  ― Нет, ― Зоя быстро отдаляется и судорожно мотает головой, ― я не могу вернуться в мэрию. Я... Я... Я не могу... Не могу.
  Макс хмурится, кладет руки ей на плечи и строго вглядывается в глаза.
  ― Ты не просто можешь, ты должна, ― говорит Макс, а Зоя чувствует раздражение на слове "должна", ― не беснуйся. Ты не хуже меня это знаешь.
  Да, Зоя знает - поэтому и раздражается.
  ― Ты же все видел, Ганс! ― вскрикивает Мадэлейн и сразу переходит на шипение, ― ты все видел. Он не промахнулся бы с такого расстояния, если бы сам этого не захотел.
  ...не промахнулся бы с такого расстояния, если бы сам этого не захотел.
  ― Она увернулась, ― хрипит Ганс.
  ...если бы сам этого не захотел.
  Зоя открывает рот, чтобы сделать вдох - и не может - кислород застревает в легких, словно вязкая темно-зеленая тина, которая вот-вот вырвется наружу - девочку тошнит. Зоя смотрит на труп Марко, окруженный повстанцами; смотрит и не видит. В глазах все плывет, губы дрожат, словно от холода, ноги и руки ватные, а голова тяжелая.
  Марко не хотел ее убивать?
  Лучше бы он убил ее.
  ― Тише, Зои, ― Макс заставляет посмотреть ему в глаза. ― Тише.
  ― Она права, ― рвано выдыхает Зоя, ― он не мог промазать.
  ― Мы этого никогда не узнаем. Пойдем.
  Макс поднимается и протягивает Зое руку, цепляясь за которую, девочка неуверенно встает. Ее качает из стороны в сторону, да и ноги, кажется, вот-вот не выдержат столь тяжелого тела, на плечи которого свалилась неподъемная ноша, но она идет. Не думая, бредет за Максом - уже совершенно неважно, куда лежит путь, лишь бы подальше от ручья, в который раз омытого кровью - собственной и чужой.
  
  У него не было шансов выстоять против Зои, но он все равно бросился на нее с кулаками - а ведь Хаст не дурак, чтобы поступать опрометчиво. Он целился в грудь, скрипел зубами и тяжело дышал, свято обещая спасти Иванку. И промахнулся, находясь в пяти шагах от цели. Не сходится. Ничего не сходится. Раздражает.
  Зоя злится на себя, злится на Марко и вновь на себя - какой-то сумасшедший замкнутый круг, по которому девочка безуспешно бродит вот уже три битых часа, а то и больше. Сердясь, она резко поднимается с кровати и уходит куда-то в темный двор мэрии - хочет отвлечься от самобичевания и хоть на минуту вынырнуть из тягучего болота мыслей. Говорят, когда чувствуешь себя паршиво - нужно заняться делом - выкрасить дом, прибраться в гостиной, приготовить обед на две недели вперед или поохотиться на горного льва. Горных львов, увы, по близости нет, но ведь есть тренировочная площадка - можно выпустить пар; девочка ловко крутит в правой руке нож, выходя на залитую лунным светом лужайку. И замирает сразу - а потом хмурится и тяжело сглатывает, не в силах оторвать взгляда от стрел, всаженных в мишень. Стрел Марко.
  Она стоит еще с полминуты, а потом, словно разозлившись, быстро подходит к мишеням. Резким движением руки девочка вытаскивает стрелу из "яблочка" и с силой всаживает в "молоко" - в белое поле, за попадание в которое на уроках общего физического воспитания не дают очков.
  ― Промазал, ― хрипит Зоя, вспоминая последние слова Марко. ― Ты промазал.
  Она тяжело опускает голову и протяжно выдыхает, прикрывая глаза. И стоит так минуты две или даже четыре, а может все десять. И сама не замечает, как ее рука вонзает ту же стрелу обратно в "яблочко" - потому что Марко не промазал - Марко попал в цель.
  Марко попал туда, куда целился. В сердце.
  Да объясните ей кто-нибудь, объясните, почему так паршиво? Почему чувство вины душит, душит и убивает - а ведь она просто защищалась?
  ― Хватит, ― рычит она на саму себя, ― не ной.
  На сжатом выдохе она вытаскивает одну из стрел и с силой отламывает наконечник, который сразу кладет в карман. И отходит от мишени к дубу - тому самому, где Марко пожелал ей не забывать как дышать. Сжав зубы, Зоя ножом режет собственную ладонь и капает кровью на землю, точнее на крупные листья травы - коричневые во мраке ночи. Она прикрывает глаза всего на секунду, и листья исчезают. Арес забрал жертву.
  Минута, две, пять - ничего не происходит; заскучавшая Зоя уходит к мишеням и, не целясь почти, метает ножи.
  Минута, две, десять, двадцать - надоедает; девочка слышит неясное копошение в комнатах мэрии и думает, что наверняка разбудила повстанцев внеплановой ночной тренировкой. Нужно скорее ретироваться в комнату, пока не поймали с поличным. Оставляя ножи в мишени, девочка медленно бредет к парадному входу и резко останавливается, слыша едва уловимый запах... опасности.
  Она закрывает глаза и поднимает голову, вслушиваясь - шорох исходит со стороны перелеска. Не колеблясь, девочка поворачивается и идет к густым темно-зеленым кустам, откуда на нее смотрят два больших ярко-красных глаза. Ей страшно - вон, даже мурашки по коже бегут и ноги подкашиваются, но она идет - сама не знает почему.
  Кто-то, чьи глаза налиты кровью, тоже двигается - неспешно выходит из зарослей; его длинная черная шерсть завораживающе блестит в белом свете луны.
  Шаг, еще шаг. Животное скалится и озлобленно рычит, не сводя кровавого взгляда с лица Зои. А она приглушенно вскрикивает, когда запинается о брошенный на площадке лук; падает.
  ― Зои!
  ― Тише.
  Ловкости хватает, чтобы скооперироваться и упереться ладонями в землю, предотвращая перелом носа. И вот она стоит на четвереньках, чувствуя на щеках горячее дыхание зверя. Всего несколько сантиметров разделяют лицо от морды, и Зоя тяжело сглатывает, боясь пошевелиться. Спустя мгновение девочка все-таки поднимает голову, вглядываясь в красные - как будто рубиновые - глаза зверя. И тут же понимает, что видела уже эти глаза на медальоне, что висит на ее шее.
  
  
  
  ГЛАВА 15.
  
  
  Зоя, не моргая, смотрит в налитые кровью глаза и видит не глаза, а кровь. Кровь, которая хлестала ручьями во время бесчисленных сражений и жестоких битв; видит мучительные смерти непонимающих за что сражались мужей и пролитые реки слез жен и детей, матерей. Она смотрит и видит гноящиеся раны, оторванные руки и ноги, зловонные разлагающиеся трупы; она видит вшей, кишечные отравления и диарею.
  Она видит войну.
  ― Кто ты? ― дрожащим голосом спрашивает Зоя, не в силах отвести взгляда от глаз напротив - так она ошеломлена увиденным. ― Отвечай.
  Ответа нет и не будет, ведь перед Зоей зверь - большой черный волк с разодранным правым ухом и кровавыми глазами.
  Волк, которого Зоя больше не боится.
  ― Это техника, ― слышится голос мэра, и Зоя неспешно поворачивает голову, ― ты принесла жертву и получила в распоряжение верную спутницу Ареса - волчицу.
  Девочка оглядывает повстанцев - всех по очереди - они стоят на крыльце и смотрят то на Зою, то на волчицу. Кто-то удивлен, кто-то напуган, кто-то недоверчив - только лицо Ореста не выражает эмоций
  Зоя садится перед зверем - зверь садится тоже.
  ― Подчини ее своей воле, и она отдаст за тебя жизнь, ― с этими словами Энзо уходит в дом, а за ним все, кроме Макса и Ганса.
  ― Весь дом на уши подняла, одноклеточное, ― рявкает Хранитель Гефеста, сонно почесывая рыжую щетину на подбородке, ― тише кентаврись по ночам, а то отхватишь по ушам. А псина интересная, однако.
  Зоя хмурится и переводит взгляд на Макса - тот жмет плечами.
  ― Не псина, ― замечает Зоя, ― волчица.
  ― А воняет, как псина, ― отмахивается Ганс, ― и шерсть теперь на обед будем жрать.
  ― Тебе-то что беспокоиться? У тебя ежеминутная дезинфекция организма, ― она кивает на амфору с вином.
  Прикрывая глаза, Ганс опускает уголки губ и цокает языком.
  ќќ― Из всех одноклеточных, ― Ганс тыкает пальцем в девочку, ― ты - самая неприятная и гадкая, ― он морщится и уходит, топая по мрамору протезом.
  А Зоя невольно улыбается - Хранитель Гефеста вроде и оскорбил ее, но девочке совсем не обидно, смешно даже. А еще ей кажется, что это одна из тех перепалок, после которых люди становится пусть не друзьями, но хотя бы товарищами.
  ― Что мне с ней делать? ― Зоя смотрит на Макса.
  Юноша медленно сходит с крыльца и встает рядом с девочкой.
  ― Ни у кого из повстанцев нет техник призыва, поэтому дельного совета тебе не дадут.
  ― Потрясающе, ― выдыхает Зоя, поворачивается к волчице и зачем-то кладет ладонь ей между ушей. ― Приятно познакомиться, ― думает секунду, ― я буду звать тебя Кирк.
  Макс тихо усмехается.
  ― Странное имя. Но мне нравится.
  ― Мне тоже, ― она сухо улыбается и с какой-то преданной нежностью глядит в волчьи глаза, ― пойдем, Кирк. Утром разберемся.
  Они уходят в комнату; девочка засыпает прямо на полу, прикрыв одеялом себя и волчицу. Зое так мягко, тепло и уютно, словно рядом не незнакомое животное, а друг, которого девочка знает не первый десяток лет. Утопая в мягкости пушистой шести, она погружается в царство Морфея. И спит так крепко, как ни разу не спала после потери Иванки.
  
  ― Одноклеточное, ― дверь с ноги распахивает Ганс, ― вставай и вперед на подвиги.
  Зоя неохотно открывает глаза и сразу спохватывается - где волчица?
  ― Кирк пропала, ― беспокойно шепчет девочка, поднимая глаза на Ганса.
  ― Еще одна твоя подружка?
  Зоя сердится.
  ― Волчица, ― скидывая с плеч одеяло, Зоя встает.
  ― Я знал, что ты наитупейшее из одноклеточных, ― Ганс медленно разворачивается, ― но не думал, что настолько. Техника действует в среднем шесть часов. Шесть часов проходит, и зверюга исчезает. Приносишь жертвы, и появляется снова, ― Ганс прикладывается губами к амфоре, ― сбор в гостиной. Сейчас. Шевели бананами.
  ― Да поняла я, поняла, ― устало выдыхает девочка.
  Она спускается по лестнице и выходит в просторную светлую комнату, где повстанцы ждут только ее. Макс сидит на полу по-турецки и рассеяно постукивает пальцами по золотому кулону в форме крыльев на браслете; Мадэлейн, поджав губы, пытается прожечь в груди Зои дыру убийственным зеленым взглядом. Ганс звучно бухается в кресло и, громко зевая, закидывает в рот маленькие красные фрукты, похожие на яблоки, а Орест, поднимая глаза, захлопывает тяжелую книгу. Энзо стоит перед повстанцами - как всегда хмурый и строгий, суровый. Зоя проходит в центр и садится на диван - между Мадэлейн и Орестом - на единственное свободное место.
  ― План по уничтожению Фортиса, ― Энзо тяжело поднимает черный взгляд и смотрит на каждого по очереди, ― речь пойдет о нем. Начнем с того, что на сегодняшний день Фортис неуязвим - каждые полгода он приносит в жертву трех крестьян - по одному из каждого города, чтобы продлевать зеркальную технику. Это значит, что все направленные на него атаки отражаются на атакующего. Ты ударишь его молнией, ― Энзо смотрит на Мадэлейн, ― Артур останется цел и невредим, а вот ты поджаришься. Ты запустишь в него ножом, ― он смотрит на Зою, и девочка тяжело сглатывает, ― и будешь ранена сама. По этой причине Фортис непобедим. Но есть Оружие, которое способно обойти зеркальный барьер. Достать Оружие могут лишь Хранители Геры, Гермеса и Ареса - все вместе, в определенный день, который я называю Затмением. До этого дня остался месяц - именно столько нужно времени, чтобы добраться до места, где Оружие спрятано, ― Энзо скрещивает сильные руки на груди и задумчиво проводит языком по нижней губе. ― Сегодня в три часа дня вы отправляетесь в Скотос на поиски Оружия. Ганс и Орест -телохранители. Задача вашей тройки - найти оружие и принести мне. Карта у Мадэлейн.
  Зоя хмурится и закусывает нижнюю губу, пытаясь переварить информацию.
  ― Вопросы?
  У Зои есть вопросы, у нее тысяча этих вопросов, но она не может собрать мысли в кучу, не может ничего сформулировать, поэтому молчит. Да и ладно, наверное, потом все разложит по полочкам Макс.
  Пользуясь тишиной, мэр продолжает:
  ― Я обращаюсь к вашей тройке: Мадэлейн, Макс и Зоя, ― он смотрит на каждого по очереди, ― Ганс и Орест прошли весь этот путь для того, чтобы доставить вас живыми до Оружия. Если они подставятся под удар, чтобы спасти вас - уходите, пока не поздно.
  ― Бросить их? ― недоверчиво переспрашивает Зоя.
  ― Да, ― безапелляционно отвечает мэр. ― Проблемы с этим?
  Зоя вспыхивает: щеки краснеют, зубы и кулаки сжимаются сами собой, желваки на скулах ходят от раздражения. Она не понимает двух вещей: как можно бросить своих товарищей и как можно говорить об этом так спокойно.
  Но никто не торопится ее успокаивать.
  ― В пути к вам присоединится третий телохранитель, ― мэр нарочно не замечает ярости Зои, ― и не забывайте, что Затмение повторится лишь через тринадцать лет. Достаньте оружие во что бы то ни стало.
  ― У меня вопрос, ― Макс неохотно поднимает руку, ― мы возьмем Оружие, ты свергнешь Фортиса. Что дальше? Раньше ты не хотел посвящать нас в свои планы, но теперь мы имеем право знать.
  Энзо понимающе кивает.
  ― Я разрушу империю и на ее обломках построю новое государство, где все будут равны. Никаких крестьян и Чиновников, никаких работ до потери пульса, никаких глупых законов. Три загнивающих села будут объединены в один великий город.
  Сглатывая, Зоя смотрит на мэра и понимает - он это сделает. Кровью собственной и чужой, потом и слезами, но он добьется цели. И это воодушевляет.
  ― А что будет с нами? ― Мадэлейн накручивает рыжую прядь на указательный палец.
  ― Я сделаю все, чтобы вы жили хорошо.
  Ему верят все, им воодушевляются все - Зоя это чувствует.
  ― Раз вопросов больше нет - идите собираться. Берите с собой как можно больше оружия. И переоденьтесь - у вас в комнатах другая одежда.
  Энзо уходит из гостиной первым - повстанцы провожают его взглядом и сразу поднимаются с насиженных мест, расходятся. Зоя шагает в собственную комнату, отмечая, что что-то очень неприятно бьет по ноге. Это же наконечник, который девочка зачем-то отломала с одной из стрел Марко прошлым вечером и спрятала в карман. На память, наверное. Или просто поддалась сиюминутному чувству сентиментального отчаяния. Так или иначе, но уже в комнате Зоя неуклюже обматывает наконечник толстой белой нитью и надевает на шею, пряча под тогу - рядом с талисманом. А потом девочка стягивает с тела бардовую тогу и накидывает такую же, только короче немного, плотнее и темно-зеленого цвета.
  ― Чтобы слиться с местностью, ― поясняет Макс. Он стоит в дверях, опираясь плечом на косяк.
  ― Давно ты тут?
  Макс усмехается, но не отвечает; Зоя растерянно отводит голову в сторону и с наигранным интересом принимается разглядывать брошенное на кровать бардовое одеяние.
  ― Когда мне открывать вторую технику?
  ― В дороге.
  ― Тебе тоже?
  ― Нет, я вчера открыл, ― юноша проходит в комнату, прикрывая за собой дверь. Он по-хозяйски садится на кровать, куда с таким интересом смотрит Зоя. ― Теперь могу передать тебе свои мысли на расстоянии.
  ― А мои прочитать?
  Макс мотает растрепанной головой из стороны в сторону, мол, нет, и Зоя с явным облегчением выдыхает. Юноша подается чуть вперед, кладя скрещенные в замок руки на колени. И улыбается.
  "А тебе есть что скрывать?" ― голос раздается в голове Зои, и девочка невольно вздрагивает.
  ― Не очень приятное чувство, ― она хмурится, глядя Максу в глаза, ― как будто мозги на палку наматывают.
  Он исподлобья смотрит на Зою, улыбается.
  "Ты не ответила на вопрос".
  ― Хватит, ― недовольно рявкает Зоя, отходя к окну.
  ― Ладно, ладно, ― Макс расслабленно откидывается на кровать, забрасывая руки за голову, ― не кипятись.
  ― Я и не кипячусь, просто неприятно, ― фыркая, Зоя разворачивается и присаживается на подоконник. Скрещивая руки на груди, девочка смотрит на Макса.
  ― А ты не боишься совсем, да? ― юноша смотрит в глаза Зое.
  ― Нет.
  ― Я поражаюсь тебе с первого дня.
  Она не смущается вроде, но взгляд отводит.
  ― Кремень, ― Макс чешет затылок, ― не зря тебя так прозвали.
  ― Я была единственной из группы, кто сумел развести огонь подручными средствами на уроках выживания.
  ― Я думаю, это не основная причина.
  Молчание, но не тяжелое совсем.
  ― Что из оружия ты будешь брать? ― паузу нарушает Зоя.
  ― Ничего, ― Макс жмет плечами, ― я не пользуюсь оружием.
  ― А как быть с жертвами? Мне в мешок запихивать сотню ящериц?
  ― Не сотню, но штук десять возьми с собой. В Скотосе запасы пополнишь.
  ― Ты был там? В Скотосе?
  ― Да.
  ― Как ты выжил?
  ― Я же быстрый - даже кентаврам за мной не угнаться.
  ― А слоны?
  ― Слонам тем более не угнаться.
  ― Точно, ― Зоя кивает и добавляет чуть позже, ― у нас все получится.
  ― Конечно, ― Макс сухо улыбается.
  На сжатом выдохе Зоя сходит с подоконника и достает с полки четыре ножа, которые собирается взять в поход. Меч, конечно, хорошо, но он слишком заметен.
  ― Мне уйти?
  Девочка не отвечает - она берет со стола бинты, которые оставила вечно недовольная Чиновница с плантации Асклепия. Разматывая белую ткань, Зоя плотно бинтует обе ноги выше колена - почти у бедер, а потом пытается запихнуть в самодельные карманы по два ножа, и это у нее получается.
  ― Неплохо, ― Макс одобрительно кивает. Зоя молчит. ― Пошли перекусим, и можно будет трогаться в путь.
  
  Они все стоят во дворе мэрии, переглядываясь и перекидываясь сухими фразами; со стороны дороги слышится топот копыт, и повстанцы трогаются к только что подъехавшей телеге. Первым в повозку запрыгивает Орест, потом Макс - они помогают забраться Гансу и Мадэлейн, а Зоя с другой стороны ловко запрыгивает сама.
  ― Нас довезут до отворотки в лес по дороге, ведущей в Аквелу, ― зачем-то поясняет Орест, хотя это все знают.
  На сдержанном выдохе Зоя поворачивает голову и оглядывает белокаменные стены мэрии как будто в последний раз.
  ― Мы вернемся еще, ― ее взгляд замечает Макс.
  ― Да, ― она сухо кивает, и телега трогается.
  А Зоя чувствует, что не вернется. И Макс чувствует то же самое - она знает.
  
  
  
  ГЛАВА 16.
  
  
  ― Приехали, ― кто-то толкает задремавшую Зою в плечо, и девочка сонно открывает глаза - телега стоит на сухой узкой дорожке, вокруг - густые темно-зеленые леса, а над головой безоблачное голубое небо. ― Вываливаемся.
  Повстанцы сходят: кто сам, кто с чужой помощью. Телега разворачивается и лошадь, мерно постукивая копытами по землистой дорожке, уносит повозку обратно в Канем.
  ― Приносим жертвы, ― командует Мадэлейн, и повстанцы, отходя друг от друга, выполняют приказ. ― Первый привал через шесть часов. Идем, ― Хранительница Геры кивает в сторону леса - темного и мрачного, недружелюбного. Высокие деревья - почерневшие и местами обуглившиеся, иногда лысые - без листьев то есть, медленно покачиваются из стороны в сторону, поддаваясь слабым порывам ветра и словно нашептывая, что гостям здесь не рады.
  Зоя сглатывает и поправляет рюкзак. На словах ей было совсем не страшно, а сейчас этот лес пугает - девочке хочется догнать телегу и вернуться в город, спрятаться под одеялом в теплой кровати.
  Все настораживаются и хватаются за оружие, когда слышат шелест листьев со стороны леса и с облегчением выдыхают, видя черную волчицу с красными глазами.
  ― Двигаемся как можно тише. Макс, ты идешь первым, ― Мадэлейн кивает Хранителю Гермеса, ― Орест, ты замыкает колонну.
  ќ― Раскудахталась, ― ворчит Ганс, ― пошли уже.
  Мадэлейн уязвлено поджимает губы. И идет.
  
  Первые шесть часов проходят без приключений - повстанцы неспешно ступают по влажной коричневой земле, усыпанной листьями и хвоей, перепрыгивают через пни и буреломы, удивляются наглости местных животных, которые так отвыкли от человека, что и вовсе не боятся его. И на заходе солнца от Ганса поступает предложение сделать привал - отдохнуть, перекусить и принести жертвы. Да и вообще - темнеет уже, лучше остановиться на ночлег здесь - на открытой лужайке - неизвестно ведь, попадется ли по пути еще такое хорошее место. Все соглашаются и с облегчением скидывают тяжелые рюкзаки, устраиваясь возле деревьев.
  ― Эй, молодежь, ― рявкает Ганс, ни к кому конкретно не обращаясь, ― сдраконьтесь за дровами, чтобы я костер развел.
  ― Я схожу, ― предлагает Зоя - все равно почти не устала.
  Она почему-то ждет, что Макс вызовется идти с ней, но он молчит, задумчиво роясь в собственном рюкзаке; девочка уходит в лес одна, ловя себя на мысли, что с ее топографическим кретинизмом только и гулять по непролазным чащобным просторам.
  Не проходит и десяти минут, как Зоя возвращается на лужайку с охапкой веток.
   ― А от тебя есть польза, одноклеточное, ― почти дружелюбно рявкает Ганс, умело собирая бревна в кострище. Он ударяет камнем о камень, и мягкий желтый свет освещает его морщинистое лицо. В следующую секунду пламя не затухает, а увеличивается, подчиняясь движениям руки Ганса. Огонь принимает форму шара и летит по воздуху, опускаясь на бревна - мгновение, и свет озаряет поляну.
  ― От тебя тоже, ― тихо отвечает Зоя, заворожено глядя на оранжевые языки пламени.
  Ганс усмехается и прикладывается губами к амфоре. Зоя с жадностью впивается зубами в пшеничные лепешки.
  ― Что-то не так, ― девочку словно замыкает. Интуиция. ― Быстро приносите жертвы.
  
  
  
  ГЛАВА 17.
  
  
  Она и сама сиюминутно достает из рюкзака свежие листья огненной травы и окропляет их кровью. Поджимая губы, Зоя медленно поднимается на ноги и почти не дышит, пытаясь понять, откуда исходит опасность.
  ― Слева, ― приглушенно шепчет девочка.
  ― Кто там? ― беспокойно спрашивает Мадэлейн, но Зоя не отвечает - она убирает нож обратно в самодельный карман и достает меч. Сильнее обхватывая рукоятку ладонями, девочка тяжело сглатывает. И ждет.
  Ждут и другие повстанцы: Орест хмуро оглядывается по сторонам, сжимая в руках серп, а Ганс настороженно пожевывает собственные губы, стискивая левой ладонью большой тяжелый молот. У Мадэлейн и Макса нет оружия - они тревожно вглядываются во мрак ночного леса - туда, куда, не моргая, смотрит Зоя.
  ― Что-то он не торопится, ― себе под нос ворчит Ганс. ― А ты не нажралась грибов, малявка, когда за дровами ход...
  Ганс еще что-то говорит, но Зоя не слышит: девочку едва ли не оглушает топот копыт - кто-то стремительно приближается к повстанцам слева. С каждой секундой топот становится громче, громче и громче, и Зоя стискивает зубы, с силой зажимая уши ладонями. И в одно мгновение грохот стихает.
  На сжатом выдохе Зоя открывает глаза и поднимает голову - на поляне стоят полулюди-полулошади - кентавры. Трое. Все они с искренним удивлением оглядывают повстанцев - один, который поменьше, часто моргает и мотает головой, словно не веря собственным глазам. Стоящий в центре полуконь издает странный звук, похожий на повелительное ржание, и кентавры срываются с места - все, кроме неверующего. Он шепчет:
  ― Уходите, смертные, ― и убегает вслед за товарищами.
  Кентавры поглощаются ночным мраком леса. Топот копыт стихает.
  Молчание.
  ― Укентаврились, ― Ганс первым нарушает повисшую паузу.
  ― Что это было? ― взмахивает головой Мадэлейн.
  Макс и Орест переглядываются, рассеяно пожимая плечами.
  ― Это не все, ― Зоя подбирает меч и забрасывает его в ножны, ― они спасались от кого-то. И я чувствую, что оно приближается к нам. Нужно уходить.
  Повстанцы не возражают - все безоговорочно верят ее интуиции, поэтому быстро подхватывают рюкзаки и убегают в лес. В этот раз Зоя замыкает колонну, иногда бросая беспокойные взгляды через плечо и проверяя наличие преследователей.
  Они бегут полчаса или даже час.
  ― Не хватит еще? ― борясь с недостатком кислорода, кашляет Мадэлейн.
  ― Нет, ― безапелляционно отвечает Зоя, стискивая зубы.
  Она ничего не понимает: интуиция бьет тревогу, но если в случае с кентаврами было ясно направление, то сейчас опасность словно витает в воздухе и с каждым шагом подбирается лишь ближе. Зоя ничего не понимает, но знает точно, что нужно бежать.
  ― Что-то не так, да? ― с ней равняется Макс.
  ― Да, ― признается Зоя.
  ― Тормозим, ― командует Хранитель Гермеса.
  ― Нет, нужно бежать, ― Зоя протестующе дергает Макса за локоть.
  ― Тише, Зои, ― он смотрит так, словно знает, что делает, и девочка успокаивается. ― Что ты чувствуешь?
  Повстанцы равняются с Максом и Зоей, образовывая круг.
  ― Опасность, ― хмурится девочка, ― но не такая, как прежде. Когда к нам приближались кентавры - я знала, что они идут слева. А сейчас ощущение, что от опасности не укрыться - она как будто витает в воздухе.
  ― Это может быть связано с тем, что кентавры загоняют нас в ловушку?
  Опуская голову, Зоя хмурится.
  ― Не знаю. Возможно. Да, это было бы логично. Наверное.
  ― Исчерпывающий ответ, ― раздраженно фыркает Мадэлейн.
  ― От тебя вообще пользы нет, ― вспыхивает Зоя.
  ― Заткнулись обе, ― злобно рявкает Ганс, ― что нам делать? Я не хочу сдохнуть в первый же день. Совсем позорно.
  ― Я схожу на разведку, ― предлагает Макс, ― с моей скоростью это займет минут пять.
  ― Это опасно, ― протестует Мадэлейн.
  ― Меня опасности не догонят.
  ― Она права, ― вмешивается Орест, ― ты быстр, но в этом лесу есть вещи, от которых не убежишь.
  Сбитая бешеными воплями собственной интуиции, Зоя непонимающе хмурится и на сжатом выдохе медленно поворачивает голову в сторону - смотрит через плечо. Ее глаза расширяются от изумления, а рот открывается сам собой в попытке вобрать больше воздуха - паника стремительно зарождается внизу живота и подступает к горлу, сжимая на шее костлявые пальцы. Краем уха Зоя слышит, что повстанцы прекращают не только говорить, но и дышать - видят, наверное, то же, что видит девочка.
  Нет, кентавры не пытались загнать их в ловушку. Они действительно спасались бегством. Спасались от едва заметного тумана, который сейчас стремительно сбивается в кучу, образовывая плотный темно-серый силуэт. Проходит всего несколько секунд, и силуэт окаймляется размытыми контурами - голова, шея, длинные руки и ноги, толстая талия. Спустя мгновение вырисовываются глаза, нос и губы, пальцы. И вот, перед ними стоит обнаженная женщина с золотистой россыпью блестящих в редком свете луны волос и темно-синими, словно аконит, глазами. Незнакомка ласково улыбается, глядя на Макса.
  ― Пойдем со мной, ― ее нежный голос похож на весенний перезвон колокольчиков. Она протягивает руку в сторону Макса, и тот делает шаг ей на встречу.
  Все повстанцы моментально подрываются с места и преграждают товарищу путь. Зоя встает прямо перед Максом.
  ― Он под гипнозом, ― шепчет Мадэлейн.
  ― Как привести его в чувства? ― Зоя не сводит взгляда с незнакомки.
  ― Сперва нужно разобраться, с кем имеем дело, ― подхватывает Орест.
  Ганс делает два протяжных глотка вина, и спешно убирает пустую амфору в рюкзак. Похоже, шутки кончились.
  ― Она похожа на Ламию, ― Хранитель Гефеста задумчиво чешет рыжую щетину на подбородке, ― чудовище, что по ночам охотится на парней.
  Незнакомка торжественно улыбается.
  ― Иди же ко мне, ― ее голос звучит еще приторнее, и Макс делает очередной шаг, несильно врезаясь грудью в плечо Зои.
  ― Как от нее избавиться? ― сквозь зубы шипит девочка.
  ― Нужно выколоть ей глаза, ― отвечает Орест.
  Мысленно Зоя благодарит Богов за то, что хоть кто-то не прогуливал лекции по Древнегреческой Мифологии.
  ― Я обездвижу, ― тихо шепчет Ганс, ― потом - как на тренировках.
  Повстанцы коротко кивают друг другу, занимая позиции.
  Дальше все происходит быстро и точно, как в хорошо отрепетированном спектакле: стискивая зубы, Ганс выбрасывает сжатую в кулак руку вперед, и незнакомка замирает на месте, не в силах пошевелиться. С места, как самая быстрая после Макса, срывается Зоя - ее позицию занимает Орест, предотвращая глупости со стороны Хранителя Гермеса. На резком выдохе девочка выхватывает из карманов ножи и всаживает их в глазные яблоки. И удивляется собственной безжалостности.
  Удивление сменяется неподдельным изумлением: Ламия соблазнительно улыбается и медленно проводит языком по верхней губе, с наслаждением слизывая густую кровь.
  Зоя на быстром выдохе отдаляется на безопасное расстояние.
  ― Что-то не так, ― хрипит девочка, исподлобья глядя на женщину.
  С окровавленного лица Ламии не сходит блаженной улыбки даже тогда, когда ладонями она обхватывает рукоятки и медленно вытаскивает ножи из глаз. Ласково улыбаясь, незнакомка подносит острие одного из ножей к губам и слизывает с него капли крови.
  ― Она должна была сдохнуть, ― непонимающе рычит Ганс.
  ― М-а-альчик, ― нараспев тянет незнакомка, выбрасывая ножи на землю, ― иди ко мне.
  Макс врезается в спину Ореста.
  ― Отпусти мальчика, он мне нужен.
  Орест стискивает зубы и хватает Макса за руку, чтобы не рыпался.
  ― Отпусти мальчика, ― в голосе слышатся нотки раздражения. ― Хочу мальчика. Если мальчик не придет ко мне, я сама приду к мальчику.
  И она идет.
  
  
  
  ГЛАВА 18.
  
  
  Идет. Мягко ступая босыми ногами по влажной земле, усыпанной низкой травой, размякшей хвоей и почерневшими листьями, незнакомка грациозно выходит из тени старой ели. Она прикрывает глаза и морщится, словно довольная кошка, подставляя белоснежные щеки серебристым лучам луны, таинственно струящимся во мраке ночи. Слабый южный ветер, играя с резными листьями кипарисов и молодых дубов, шерстит пшеничные пряди ее волос, медленно уводит их в сторону и возвращает обратно на широкую грудь. Женщина приоткрывает исцелившиеся синие глаза и неторопливо осматривает каждого повстанца по очереди, задерживая взгляд на Максе.
  Зоя хмурится, ни на секунду не очаровываясь неземной красотой, в отличие от других, - а все потому, что от женщины смердит тухлым мясом. Человеческим.
  Незнакомка делает шаг вперед, и Зоя машинально отходит назад, сразу мысленно ругая себя за трусость.
  ― Отдайте мне мальчика, и я вас не трону, смертные.
  Женщина делает еще два неспешных шага и останавливается возле Зои - так близко, что на мгновение их плечи соприкасаются. Девочка тяжело сглатывает, но упрямо не шевелится, чувствуя бегущую по коже дрожь страха. Белоснежное лицо женщины растягивается в торжественной полуулыбке.
  Сильный порыв ветра, и длинные волосы незнакомки, подчиняясь дуновению, неприятно ударяют Зою по щекам. Девочке едва хватает терпения, чтобы не схватить мерзкие пакли и не оторвать их к тартаровой матери. Сжимая кулаки и зубы, Зоя делает глубокий вдох, пытаясь усмирить бушующий ураган чувств.
  ― Ее тень! ― разрезая настороженную тишину, взвизгивает Мадэлейн, ― смотрите на ее тень!
  Зоя на быстром выдохе опускает голову и внимательным взглядом шарит по темной земле, окружающей девицу; взгляд останавливается на черном силуэте, и девочка непонимающе хмурится - что это такое? Голова, шея, плечи, грудь, талия, бедра - все в порядке. Но ее ноги совсем не человеческие, а...
  ќ― У нее ослиные ноги, ― недоверчиво шепчет Орест.
  Зоя медленно сглатывает. Незнакомка закусывает нижнюю губу, сохраняя невозмутимый вид.
  ― Я знаю, что делать, ― приглушенно хрипит Ганс, ― задержите эту стерву, ребятки. А мы с Мэдс вернем Макса.
  ― Есть, ― в унисон отвечают повстанцы.
  ― Мальчика не отдадите? ― огорченно осведомляется женщина, грустно склоняя голову набок. Зоя делает три шага назад, вставая в одну линию с Орестом. Теперь ни оба смотрят девице в лицо и стискивают в руках оружие, готовясь к защите или к нападению.
  ― Я первый. Не отставай, ― Хранитель Деметры быстро, но осторожно лобызает намозоленную ладонь острием серпа и на стремительном полуприседе вжимает ее в землю. ― Давайте, друзья мои. Не подведите, ќ― тихо шепчет себе под нос, не поднимая головы и не открывая глаз. Орест сосредотачивается, и от напряжения на его виске выступает вена; лоб покрывается испариной.
  Не шевелясь и почти не дыша, Зоя исподлобья смотрит на незнакомку - деревья над ней оживают и их тонкие ветви, словно десятки рук, смыкаются на белом теле. Несколько толстых сучьев сжимаются на запястьях, ахилловых сухожилиях и шее и поднимают женщину в воздух - на полметра над землей, не выше. Женщина, хоть ветви и душат ее, не реагирует - кажется, ей все равно.
  На мгновение Зое мерещится даже, что незнакомка слабо улыбается - от удовольствия.
  ― Зоя!
  Девочка резко встряхивает головой, выкидывая ненужные мысли, и метко - совсем не как человек, запускает нож в женщину. Острие с характерным звуком вонзается в живот; незнакомка вскрикивает и морщится. Зоя на этом не останавливается - она с силой запускает второй нож, который тут же врезается в горло незнакомки.
  Протяжно выдыхая через округленные губы, Зоя смотрит вперед и невольно ужасается картине: стянутые гибкими сучьями ноги и руки женщины разведены в стороны, голова бессильно опущена, лицо спрятано за слипшимися от крови волосами. Сейчас незнакомка напоминает безвольную тряпичную куклу, которую пытались порвать на клочья не одни сутки подряд. Становится не по себе, и Зоя сглатывает, тяжело отводя голову в сторону.
  Справа слышится выдох облегчения Ореста, и ветви размыкаются на стройном окровавленном теле, отправляя женщину в свободный полет. Она падает, но мягко приземляется на ноги. Медленно поднимая голову, женщина расправляет плечи и с наслаждением проводит языком по верхней губе, слизывая кровь.
  ― Осторожно, ― приглушенно шепчет Орест, и Зоя забрасывает руку за спину, чтобы достать меч, но не успевает - женщина быстро подается вперед, вызывая в девочке протестующий хрип отчаяния. Что-то необъяснимое происходит в следующую секунду. Незнакомка словно растворяется в воздухе, и воздух вокруг Зои вдруг становится таким холодным, что дыхание перехватывает. По коже бегут мурашки, колени подкашиваются, зубы стучат сами собой и губы синеют - Зое кажется, что теплую кровь в ее организме подменили на леденящую воду с царапающими кусками снега и льда. Ей так холодно, что мысли путаются, внимание не концентрируется, дыхание замедляется. А еще она сильно дрожит, но с внезапными долгими остановками.
  Через две секунды, которые Зое кажутся вечностью, все проходит. Лишь срывающиеся с губ рваные клубы теплого пара напоминают о том, что только что было невыносимо холодно.
  Щурясь, Зоя вглядывается в лежащие у ног окровавленные ножи - ее ножи, минутами ранее всаженные в тело незнакомки. И тут же понимает, что произошло: женщина, обратившись бесплотным приведением, прошла сквозь Зою. А это значит, что она сзади и может атаковать в любую секунду; девочка в ловком прыжке отдаляется от незнакомки на несколько шагов и разворачивается.
  А женщина стоит в паре сантиметрах от Макса, тяжело дышит ему в лицо и сладко улыбается, и у Зои вновь подкашиваются колени, только теперь не от холода.
  ― Какого тартара вы ничего не делаете? ― рычит девочка. Она быстро достает меч и готовится с прыжка вонзить оружие в спину женщины, защищая друга.
  Ганс осклабляется и медленно мотает головой, словно говоря "нет, не делай этого", и Зоя сердито сдвигает брови, ничего не понимая. Но ждет, надеясь на то, что эта пауза входит в обещанный план Хранителя Гефеста.
  Тишина.
  ― Катись в Тартар, тварь, ― Макс резко выплевывает слова в лицо незнакомке, пытаясь вложить в них как можно больше сил и агрессии. Но голос звучит слабо и безжизненно.
  После яростных слов Хранителя Гермеса начинает трясти, а Зоя растерянно смотрит на Ганса - это и есть его план?
  План, кстати, действует - незнакомка, обиженно поджимая губы, отвешивает Максу звонкую пощечину; юноша, не в силах удержаться на ногах, бессильно падает на землю. Женщина, разражаясь громким истерическим "Иаааа", обрастает едва заметной серой шерстью и на ослиных ногах уносится прочь с поляны. С каждым шагом она становится прозрачнее, а скоро и вовсе растворяется в воздухе.
  Зоя и хочется спросить, что только что произошло, но Макс... он бьется в бешеных конвульсиях, задыхается и хрипит. Сейчас не время для расспросов, и девочка подрывается к юноше. Все повстанцы садятся вокруг него.
  ― Это нормально, ― Мэдс беспокойно облизывает пересохшие губы.
  ― Что нормально!? ― вспыхивает Зоя.
  ― Все нормально, ― раздраженно огрызается Мадэлейн, ― все.
  Захватывая ртом как можно больше воздуха, Макс резко подается вперед - поднимается с лопаток и так же резко падает обратно на спину. Его не перестает трясти. Трясти начинает и Зою. От страха. За Макса.
  ― Он был под гипнозом ослоногой, ― хрипит Ганс, спокойно садясь по-турецки. Задумчиво пожевывая собственные губы, Хранитель роется в грязном рюкзаке и достает бутыль, ― Мэдс перебила ее гипноз своим. Обе тянули сознание мальчишки в разные стороны - одна говорила идти, вторая приказывала стоять. Как думаешь, малявка, ― Ганс прикладывается губами к бутылке и смотрит на Зою, ― с чего его так драконит?
  Зоя недоверчиво поджимает губы и молчит, глядя на Ганса.
  ― Проспится и придет в себя. И мы должны поспать.
  Никто не возражает, и через несколько минут повстанцы устраиваются плотной кучкой под ближайшими деревьями. Прикрытый пледом Орест полудремлет под густой елью - его изуродованное ожогами лицо иногда освещают тусклые лучи луны; завернутая в одеяло, словно в кокон, Мадэлейн почти беззвучно грызет яблоко, полулежа возле лениво потягивающего вино Ганса. Зоя сидит напротив них и настороженно смотрит на Макса, укрытого двумя одеялами - юноша лежит рядом с Зоей и все еще бьется в судорогах.
  ― Кто это был? ― Зоя поворачивает голову и смотрит на Ганса.
  ― А в гимназии тебя чему учили? ― рявкает Ганс. Вино тонкой струйкой стекает по его шершавому подбородку и темно-зеленым пятном оседает на тоге.
  ― Манерам, ― огрызается девочка.
  Орест тихо усмехается, неспешно приоткрывает глаза и говорит:
  ― Эмпуса.
  Зоя прикусывает нижнюю губу и отводит голову в сторону - она не знает, что это такое.
  ― Приведение с женским телом и ослиными ногами, ― терпеливо поясняет Хранитель Деметры, замечая растерянность девочки, ― может принимать любое обличье. Ночами она охотится на юношей, соблазняет их, а потом пьет кровь.
  ― Не только на юношей, ― перебивает Ганс, ― на девок тоже. Не знаю, почему в этот раз она решила ограничиться мальчишкой.
  Орест сухо кивает, кутаясь в плед. И продолжает, чем оказывает Зое большое одолжение - не нужно позориться и задавать глупых вопросов:
  ― Надо ее оскорбить, чтобы прогнать. Проблема в том, что оскорбить ее должна жертва, которая загипнотизирована.
  ― Миссия невыполнима, ― подводит итог Ганс, поднимая бутыль вверх, словно в тосте.
  ― Так это же невозможно, ― хмурится Зоя.
  ― Поэтому Эмпуса такая толстая - голодает редко, ― осклабляется Ганс и сразу серьезнеет, ― нам повезло, что у Мэдс есть доведенная до идеала техника гипноза, и она смогла перебить чары ослихи.
  Мадэлейн не реагирует - спит уже, наверное, а Зоя вдруг ощущает, что проникается к Хранительнице Гере странным теплым чувством, которое не может объяснить и назвать.
  ― Ясно, ― она выдыхает, ― спите, я на стреме. Через пару часов смените меня.
  Через три часа пост занимает Орест, и Зоя засыпает под его пледом.
  
  Становится невыносимо жарко, и девочка, заботливо укутанная двумя одеялами и пледом, просыпается. Она смотрит по сторонам и видит, что повстанцы уже давно проснулись и сейчас сидят возле костра, с аппетитом жуя лепешки и вяленое мясо, фрукты и овощи. До обоняния доносится терпкий аромат апельсинов, и Зоя нетерпеливо облизывается, сонно поднимаясь на ноги и скидывая с себя одеяла. Только сейчас она замечает, что их куда больше, чем было на момент погружения в царство Морфея. Шелестя опавшими листьями, Зоя неспешно ступает по земле, приближаясь к повстанцам. А они оборачиваются и смотрят на нее так, словно перед ними не Зоя вовсе, а невиданное животное.
  ― Что такое? ― она глядит на здорового Макса, а он, непонимающе хмурясь, поджимает губы. Ганс, не скрывая удивления, вскидывает брови и делает шесть глотков вина вместо привычных пяти; Мэдс щурится, задумчиво накручивая рыжую прядь на указательный палец. Орест остается невозмутимым, но и в его глазах проблескивает любопытство.
  ― Ну?
  
  
  
  ГЛАВА 19.
  
  
  Все внимательно смотрят на нее, но не отвечают. Наконец к костру отворачивается Мадэлейн - дамочка в одно мгновение теряет всякий интерес к Зое.
  ― Вот и ясненько, ― мычит Ганс.
  Скоро и другие повстанцы, кроме Макса, погружаются в предыдущие дела - жуют лепешки, хрустят свежесобранными овощами и фруктами, пьют ромашковый чай. Зоя, негодующая и явно раздраженная, быстро выхватывает из ножен меч, чем вновь привлекает всеобщее внимание. Повстанцы бдительно наблюдают за ее действиями, а Зоя подносит блестящее в мягком свете утра острие к лицу и вглядывается в собственные глаза, используя меч, как зеркало. Брови, глаза, нос, губы, щеки - все в порядке. Что тогда насторожило повстанцев?
  На помощь приходит Макс - юноша поднимается с места и приближается к Зое, ловя на себе недоверчивый взгляд девочки. Двумя пальцами Хранитель Гермеса поднимает меч выше ее лица, чтобы Зоя в отражение увидела собственные волосы.
  И Зоя видит.
  ― Ясно, ― сухо выдыхает, поджимая губы.
  Ее темные, почти черные волосы усыпаны заметной серебристой проседью, но не по всей голове, а возле висков. Кажется, появись еще сотня белых волосков с обеих сторон, и у нее будут целые цветные пряди. Как будто отдельно выбранные локоны взяли и вымазали белым мелом.
  Словно и не случилось ничего, Зоя закидывает меч обратно за спину и смотрит на Макса, а потом на его волосы. Нет, с ним все в порядке. То ли еще будет?
  ― Теперь понятно, что техника Калева действует со временем, а не сразу, ― говорит он, глядя девочке в глаза. Зоя отводит голову.
  ― Я есть хочу, ― она обходит его стороной, случайно задевая плечом. Макс тяжело сглатывает, и девочке кажется, что он винит себя за что-то. Но Зоя слишком голодна, чтобы разбираться, поэтому садится возле костра по-турецки, заворачивает вяленое мясо в лепешку и жует. А потом пьет чай, заедая апельсином.
  Через пару дюжин минут они двигаются в путь, следуя выбранному маршруту. Зоя идет первой - её поставил в начало Ганс, рявкнув, что девочка интуицией сможет уберечь повстанцев от неприятностей. Рядом с Зоей верно ступает Кирк, подозрительно глядя по сторонам и иногда на хозяйку.
  
  Несколько суток они бредут по лесу без приключений, делая редкие привалы. Запасы еды стремительно убывают, но в этом нет ничего страшного - из Зои и Макса, да и из других повстанцев в случае чего могут сделаться неплохие охотники. Зоя с дюжины метров способна попасть ножом или самодельным копьем в оленя, Макс может завалить некрупное животное на бегу, а Ганс в силах обездвижить жертву. Словом, голодать повстанцам не придется. Намного хуже обстоят дела с Хранителем Гефеста и его запасами вина - судя по недовольной физиономии и постоянным проклятьям, пойло на исходе. А трезвый Ганс - страшный Ганс, невыносимый, несносный. Хотя, куда хуже? Но Макс сказал, что хуже может быть всегда. Очень оптимистично.
  Под вечер повстанцы делают очередной привал и разводят костер, который через два десятка минут тушится холодным дождем, медленно переходящим в сильнейший ливень. Пронизывающая до костей недружелюбная стихия заставляет повстанцев ютиться под двумя густыми елями, стоящими друг напротив друга в десятке метров. Макс, Зоя и Мэдс сидят кругом под первым деревом, Ганс и Орест под елью напротив. Ганс, смиряя всех недовольным взглядом исподлобья, ворчит и проклинает мир, делает пять глотков вина и снова искренне желает всем провалиться под землю. Макс весело комментирует речи Ганса, чем вызывает у повстанцев улыбки и тихий смех. У всех, кроме Ганса, который ворчит еще громче и периодически пытается отвесить Хранителю Гермеса подзатыльник тростью. Трость, кстати, несколько часов назад была обычной палкой, но благодаря умелым движениям золотых рук Ганса стала настоящим произведением искусства. Орест, кутаясь в одеяло, совсем скоро заливается храпом; Мэдс старательно расчесывает длинные рыжие волосы, а Зоя, вновь изъявившая желание дежурить первой, метает ножи. Девочка выбирает мелкие цели - опавшие листья, иногда жуков и сорванные ветром ветви - и пытается в них попасть. Она успешно занимается увлекательным делом вот уже полчаса, прежде чем чувствует на собственной спине взгляд.
  ― Расческу сломала? ― не поднимая глаз, хмыкает Зоя.
  ― Ничего себе, ― наигранно усмехается Мэдс, ― не думала, что ты знаешь такие слова.
  Зоя сердито поджимает губы и молчит, с силой запуская нож в толстую ветвь.
  ― А пользоваться не пробовала?
  ― Да что ты ко мне привязалась? ― вспыхивает Зоя. ― С первого дня не даешь покоя.
  ― Я была куратором Марко, которого ты убила. Если вдруг забыла.
  Зоя втягивает больше воздуха через ноздри, словно разгневанный бык, перед мордой которого трясут красной тряпкой.
  ― Макс был моим куратором, но он не вел себя как последняя стерва по отношению к Марко.
  Теперь вспыхивает Мадэлейн, и Зоя опускает глаза, слыша запах жареного, которым в одно мгновение пропитывается влажный воздух под елью. И чувствует вдруг, что цепкие пальцы Мадэлейн смыкаются на локте, да с такой силой, что синяки точно останутся. Чем Хранительница Геры думает? Знает же, что Зою нельзя злить.
  ― Отвали, ― сквозь зубы шепчет Зоя, поворачивая голову в сторону Мэдс.
  Мерный шум лесного дождя, барабанящий по влажной земле, нарушается внезапным звуком пощечины, за которым мгновенно следует приглушенное грудное рычание.
  С каждой секундой Мадэлейн сжимает ее локоть сильнее.
  ― Отвали, ― повторяет Зоя, чувствуя, что щека неприятно горит, что сердце колотится бешено, что внизу живота зарождается ярость.
  ― Я хочу, ― сквозь зубы шипит Мадэлейн, сбиваясь на частое тяжелое дыхание, ― чтобы ты сдохла! ― она вскрикивает и подается вперед, занося руку для очередной пощечины. Зоя ловко перехватывает тонкое запястье в полете и с силой дергает на себя - Хранительница Геры на протестующем выдохе оказывается совсем близко к Зое. На три секунды их взгляды пересекаются, и в этих горящих глазах Зоя видит все самые низкие чувства: ярость и обиду, гнев. И что-то еще - знакомое такое; Зоя видит животную жажду убийства.
  ― В себя приди, ― почти рычит девочка, сжимая чужое запястье сильнее.
  Мадэлейн до скрипа стискивает зубы, осклабляясь. На каком-то зверином рыке она обхватывает ладонью голову Зои и толкает к дереву, да с такой силой, что девочка виском впечатывается в шершавый ствол. На коре остается кровавый след. Зое требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя: девочка протяжно выдыхает через округленные губы, часто моргает и трясет головой, проверяя, на месте ли мозг. А Мэдс тем временем набрасывается на Зою, валит на спину и обхватывает руками шею - душит. Мгновение, и Зоя ловко переворачивается - теперь Мэдс лежит на сырой земле, а Зоя сидит сверху, впиваясь пальцами одной руки в ее лицо, а другой пытаясь разжать железную хватку на собственной шее.
  Зоя чувствует, что звереет. Еще несколько минут, и она сорвется.
  Нельзя. И ей нельзя всерьез сражаться с Мэдс, иначе она просто убьет Хранительницу Геры.
  Мэдс не сдается - она сжимает пальцы на шее сильнее, не давая Зое сделать вдох. А Зоя на мгновение замирает - щурится, пытаясь сквозь дождевую стену рассмотреть глаза Хранительницы. Они красные как будто. Как у Зои, когда она в ярости.
  Мадэлейн пользуется секундным замешательством и быстро выхватывает из самодельного кармана Зои нож. Нож, острие которого в следующее мгновение полощет горло. В последний момент Зоя успевает отдалиться, и глубокая ссадина приходится не на шею, а на расстояние между ключицами. Неприятно, но и не смертельно.
  Разозленная неудачей Мэдс резко подается вперед, ударяя Зою лбом в лоб. На секунду девочке кажется, что мозг все-таки вылетает из головы. В ушах звенит, в глазах все плывет, в животе крутит. Она не может дышать. А Мадэлейн так и вовсе лежит без сознания в неглубокой, но грязной луже с окровавленным лбом и разбитым носом.
  Зоя с облегчением, но тяжело валится рядом, на лопатки. Усталым взглядом она мажет по коричневым ветвям и темно-зеленым листьям, прогибающимся под сильными струями холодного ливня. Крупные капли бьют ее по щекам, губам и ссадине на вздымающейся от частых вдохов груди. И эта боль помогает ей справиться с неистовой жаждой убийства.
  На слабом хрипе Зоя поднимается на локтях и оглядывается - оказывается, в борьбе они здорово отдалились от повстанцев. И сейчас Зоя не сможет отыскать их по запаху - дождь перебивает даже вонь Ганса. Придется переждать стихию и только тогда трогаться в путь.
  Девочка встает и, беря Мэдс подмышки, тащит бессознательное тело под ближайшее дерево. И садится рядом сама.
  
  "Зои, ты меня слышишь?" ― голос Макса врезается в дремлющее сознание.
  
  
  
  ГЛАВА 20.
  
  
  "Зои. Зои".
  Девочка сонно открывает глаза и медленно оглядывается по сторонам - утро уже, вон, сияющие светло-желтые дорожки солнечных лучей едва пробиваются сквозь заросли дубов, кипарисов и лиственниц. На мгновение Зоя очаровывается причудливым танцем пушистых пылинок, витиевато летающих в мягко-желтом воздухе; завораживается звонким пением птиц и умиротворяющим жужжанием насекомых. И запах - Боги! - какой прекрасный запах в лесу после дождя. Зоя и представить себе не могла, что утро может быть таким волшебным.
  "Зои, если ты меня слышишь, то подай знак, чтобы мы вас нашли".
  Девочка неохотно поворачивает голову и смотрит на Мадэлейн - она без сознания еще. Непривычно видеть ее такой - грязной, окровавленной, со спутанными рыжими волосами и разбитым лицом. Похоже, их взаимная антипатия после ночи выйдет на новый уровень.
  "Зои, мы нашли ваши следы. Оставайтесь на месте".
  Она рада даже, что не нужно ничего придумывать - а то голова болит, мозг совсем не работает. И неудивительно - после такой-то встряски.
  "Ганс недоволен. Готовься получить пару подзатыльников тростью", ― Зоя не видит Макса, но чувствует, что он улыбается. И ей становится легче.
  "Мы нашли твой нож, на нем кровь. Мне это не нравится".
  "Кажется, мы подходим. Это ты волокла Мэдс по земле или она тебя?"
  ― Одноклеточное! ― скрипучий голос доносится слева, и Зоя медленно поворачивает голову, ― у тебя есть минута, чтобы все объяснить. Мой царский посох уже соскучился по смачным подзатыльникам.
  Зоя сухо смотрит на приближающихся повстанцев, сидя под деревом. Спиной девочка опирается на шершавый ствол, отмечая про себя, что невыносимо ноет ссадина на груди. В метре лежит бессознательное тело Хранительницы Геры.
  ― Дайте воды, ― хрипит Зоя, глядя на Макса. Бутыль протягивает Орест. ― Спасибо.
  Зоя медленно пьет, смакуя каждый глоток, а потом рассказывает все по порядку, начиная внезапным бешенством Мэдс и заканчивая сумасшедшим ударом лоб в лоб.
  ― Я не знаю, с чего она взбесилась, ― подводит итог она.
  ― Я знаю, ― говорит Макс, и все повстанцы вопросительно смотрят ему в глаза, ― догадываюсь. Я достал твой нож из хвоста ящерицы, ― он демонстрирует оружие и возвращает его Зое, ― ты метала ножи и, думаю, попала в зверюшку. Арес принял жертву и дал тебе силу.
  ― Вчера был такой ливень, что я могла перепутать ветку с ящерицей, ― задумчиво шепчет Зоя. ― Какая-то странная сила.
  ― Ничего странного, ― вмешивается Орест, скрещивая руки на груди, ― ты сама страдаешь от жажды убийства, поэтому вполне логично, что можешь заставить страдать других. Думаю, со временем и контролировать чужую жажду научишься.
  ― Интересненько, ― Ганс почесывает рыжую щетину на подбородке. ― Ладно. Разобрались. Теперь надо привести курву в чувства, ― он кивает на Мэдс, ― да и тебя подлатать.
  Мадэлейн под нос подсовывают баночку с травяной настойкой, острый запах которой ударяет по обонянию даже Зое, и девочка, морщась, спешно отводит голову. Мэдс требуется порядка десяти секунд, чтобы прийти в себя и сразу разразиться громкими ругательствами - голова болит, в глазах все плывет, тошнит и в горле пересохло. Самое интересное наступает тогда, когда Хранительница Геры признается, что ничего не помнит с момента, как перестала расчесывать волосы. И Зоя с каким-то смутным облегчением выдыхает - так лучше даже. На вопросы о синяках и разбитом лице повстанцы говорят, что на нее напало дикое животное, после удара тяжелой лапой которого Мадэлейн потеряла сознание. Она не верит, кажется, но почему-то не допытывается истины. Чувствует, наверное, что повстанцы лгут ей неспроста.
  ― Я могу помочь, ― шепчет Макс, и Зоя поднимает голову. Юноша сидит на корточках в полуметре от девочки и с беззлобной усмешкой наблюдает за неуклюжими попытками обмотать бинт вокруг груди.
  ― Я сама, ― движения как на зло становятся непутевее, и Макс на коротком выдохе подается совсем близко. Поджимая губы, Зоя тяжело сглатывает и смотрит на ресницы юноши, тепло подсвечивающиеся в свете утреннего солнца. Ей становится жутко неудобно, ведь его лицо всего в нескольких сантиметрах, а Макс как ни в чем не бывало забирает из ее рук бинт и умеючи отматывает длинную полоску. Пытаясь зубами перекусить ткань, юноша невзначай поднимает глаза - на мгновение их взгляды пересекаются, и Зоя, словно застуканная за проказой шестилетняя девчонка, краснеет и спешно отводит голову в сторону, чем вызывает у Макса приглушенный смех.
  А Зоя, раздражаясь, поджимает губы и молчит.
  ― Иди сюда, ― она упрямо не двигается, и Макс сам опускается на колени перед девочкой. Он вжимает сложенный в несколько раз бинт в промытую ссадину и закрепляет его какой-то липкой лентой крест на крест. А Зоя бы и не догадалась так сделать - она хотела обмотаться вся, пропустив бинт подмышками и выйдя на ключицы. У Макса все получилось намного проще, удобнее и быстрее.
  ― Спасибо, ― тихо хрипит, с наигранным интересом рассматривая тонкую травинку между пальцами.
  ― Не за что, ― он на выдохе улыбается, и Зоя чувствует знакомый запах мяты на собственных щеках.
  ― Закончили, голубки? ― рявкает Ганс. Он стоит в трех метрах, чешет затылок и с какой-то издевательской ухмылкой смотрит на ребят.
  ― Закончили, ― мягко отвечает Макс, поднимаясь на ноги. Зоя встает за ним.
  ― Тогда идем, ― Ганс кивает в сторону леса.
  
  Через сутки пути Зоя прикрывает глаза и внюхивается - чувствует вдруг, что воздух становится другим - солоноватым как будто. Девочка уходит вправо и останавливается возле густых кустарников, осторожно раздвигает в стороны темно-зеленые ветви с крупными красными ягодами и видит, что за этим кустарником лес заканчивается. Перед ней расстилается широкая береговая линия, усыпанная мелким серым песком и гладкими камнями, редкими пучками тусклой травы и причудливыми ракушками. А там, где песок заканчивается - начинается море - серое и беспокойное в порывах прохладного ветра.
  ― Шевели бананами, ― рявкает Ганс, грубо толкая тростью девочку в спину. Зоя подается вперед и выходит на берег; за ней ступают повстанцы.
  ― Впервые вижу море, ― Макс заворожено смотрит на буйные волны, белой пеной разбивающиеся о булыжники.
  ― И я, ― соглашается Зоя.
  ― Дальше пойдем по...
  ― Давайте искупаемся? ― перебивает Ганса Мэдс - и она очарована морским шармом.
  ― Плохая идея, ― Орест прячет серп за пазуху, ― в море соленая вода, а вы ранены.
  ― А вот мы можем искупаться, ― жмет плечами Ганс, вызывая у Мадэлейн обиженный выдох протеста. И все трое, кроме Мэдс и Зои, стремительно уходят к морю. Оставляя оружие и сандалии на безопасном от буйных волн расстоянии - чтобы течением не снесло, повстанцы входят в воду. Возле оставленных вещей усаживается Зоя, а рядом с ней по-хозяйски выхаживают чайки, словно недоумевая - что за чудище пожаловало на их территорию. Чайки летают и в небе, разражаясь истошными птичьими воплями.
  ― Плевать, ― хмыкает Мэдс, ― я тоже хочу купаться. Не буду нырять - вот и все, ― она ловко скидывает сандалии и уходит к морю. Первые несколько минут Хранительница осторожно ходит по тонкой линии, разделяющей море и сырой песок, а потом, словно убедившись, что волны не ядовиты, входит глубже - по грудь.
  ― Эй, ― из воды внезапно выныривает Макс. Выплевывая соленую воду изо рта, юноша запускает пятерню правой руки в мокрые волосы и заглаживает их назад, чтобы не лезли в лицо. ― Ты чего какая угрюмая?
  ― Просто, ― она опускает глаза, ― просто думаю, есть ли что-нибудь там, за этим огромным морем? Земля? Другие люди?
  ― Думаю, там есть такие же острова-государства.
  ― Почему люди оттуда не приплывают к нам? Или мы к ним?
  ― Может, и приплывают, ― Макс жмет плечами, ― но не доходят до городов, ведь нужно пробраться через Скотос.
  ― Ну, да. Особенно страшно иметь дело со слонами.
  ― Да, ― он смеется, ― особенно со слонами. Давай, иди ко мне.
  ― Не, ― она мотает головой, ― не люблю боль.
  Макс улыбается.
  ― Не ныряй, просто ноги помочи.
  ― Ладно бы на ней тога была белая, ― из воды внезапно выныривает Ганс и сразу откидывается назад - на лопатки. Раскинув руки, ногу и протез в стороны, мужчина расслабленно болтается на воде. ― А так - никакого интереса.
  И тут же его накрывает волной - Ганс, пуская мелкие пузырьки, уходит под воду. Макса волна несильно ударяет в спину, и юноша подается вперед, беспокойно оглядываясь в поисках Хранителя Гефеста.
  ― Всплывет, ― сухо утешает Зоя, указательным пальцем рисуя незамысловатые узоры на мокром песке, ― такие, как Ганс, не тонут.
  Макс смеется, краем глаза глядя на всплывающего Ганса, беззаботно выпускающего изо рта фонтанчики. И сразу смолкает, настороженно наблюдая за тем, как меняется в лице Зоя - хмурясь, девочка щурится и закусывает нижнюю губу, внимательно вглядываясь в небо. Макс недоверчиво поворачивает голову и тоже смотрит в небо - со стороны горизонта к ним приближается стая из трех чаек. Очень больших чаек. Огромных чаек. Чаек размерами с человека. С женскими лицами и грудями.
  Одна из чудовищных птиц на секунду виснет в воздухе, как колибри, и с силой взмахивает крыльями. Порыв ветра, который образуется от бешеного удара по воздуху, провоцирует волну, да такую мощную, что у берегов она достигнет четырех метров в высоту как минимум.
  ― Выходите из воды! ― кричит Макс, а Зоя быстро извлекает из рюкзака листья огненной травы и брызжет на них кровью. ― Быстрее!
  ― Уходим в лес, ― на бегу хватая сандалию и рюкзак, командует Ганс. Почти бесшумно постукивая по песку протезом, он уходит вперед.
  А чудовища тем временем уже парят над головами повстанцев. Какие быстрые! И уродливые. Зое даже щуриться не нужно - девочка видит, что это огромные птицы с женскими головами и грудями. Перья у птиц иссиня-черные, а кожа иссушенная, мертвенно-серого цвета. На лапах крепкие когти - острые, как копья. Словно стервятники, птицы кружат над берегом, желтыми глазами наблюдая за повстанцами.
  Зоя с досадой отмечает, что до леса еще бежать и бежать - скрыться в чаще успеет разве что Макс, но он не бросит остальных.
  ― Все равно бегите как можно ближе к лесу! ― орет Ганс.
  ― Сзади! ― вскрикивает Зоя, предупреждая Хранителя Гефеста об опасности. Ганс быстро разворачивается и осклабляется, встречаясь взглядом с уродливым женским лицом. Чудовище в стремительном полете набрасывается на Ганса, целясь острыми когтями в глаза, но Хранитель Гефеста падает на песок и перекатывается, уходя от удара. Оказываясь на лопатках, он выбрасывает сжатую в кулак руку вперед, и чудовище замирает в воздухе, не в силах пошевелиться.
  Не сдаваясь, чудище бьется, словно пойманная в сеть рыба, пронзительно визжит и беснуется, из-за чего кулак Ганса ходит ходуном. Кажется, еще чуть-чуть, и Хранитель Гефеста не выдержит и отменит технику. Не колеблясь, Зоя достает из самодельного кармана нож и с силой запускает оружие в лицо чудовищу. Острие вонзается в глаз; птица разражается оглушительным визгом и падает на землю.
  Ганс, не колеблясь ни секунды, подрывается с песка и бежит к лесу. Краем глаза Зоя видит, что в одну линию с ним двигаются и другие повстанцы. Сама девочка остается чуть позади - наблюдает за атаками чудовищ. Приближаясь к поваленной птице с раненным глазом, Зоя с прыжка всаживает в ее обнаженную грудь меч.
  Чтобы не мучилась. И не кричала, а то у Зои голова болеть начинает.
  Второе чудище с ловкого разворота ранит серпом в грудь Орест, и птица взлетает выше, окропляя черной кровью головы повстанцев. А потом, словно теряя контроль над крыльями, падает на землю.
  ― Кирк, добей ее! ― приказывает Зоя волчице, бегущей неподалеку.
  Остались две проблемы: последнее чудовище и волна, которая через пару минут с разрушающей силой ударит по берегу. Нужно отойти еще на три сотни метров как минимум, чтобы не попасть под катастрофическую мощь стихии.
  Внезапно Зоя ударяется лбом обо что-то твердое - на мгновение ей кажется, что на пути выросло дерево, и девочка вписалась в ствол. Отдаляясь, Зоя на удивленном выдохе отмечает, что перед ней выросло не дерево, а Орест. Он поджимает губы и смотрит ей в глаза с таким ужасающим изумлением, что Зоя теряет дар речи и пугается даже.
  ― Уходим, ― она подталкивает Хранителя Деметры к лесу.
  Орест не реагирует. Он тяжело смотрит ей в глаза, а потом медленно поворачивает голову и смотрит на Кирк. Хранитель Деметры выглядит так, словно увидел чудо света. Даже на чудовищ он смотрел адекватнее.
  ― Зои! Орест! ― беспокойно кричит Макс.
  Их накрывает волной.
  
  
  
  ГЛАВА 21.
  
  
  Вода, вода, кругом вода.
  Зоя распахивает глаза и понимает, что не видит ничего - море темное, почти черное. Она не может сделать вдох, она не знает, куда плыть - остается только поддаться течению и ждать, пока ее не прибьет к берегу.
  Тартар с два она будет ждать! Она ненавидит ждать.
  Замирая на мгновение, Зоя пытается дать волю интуиции, чтобы определить направление. Интуиция молчит, и девочка, упрямо сжимая зубы, плывет просто вверх. Через несколько минут, когда пребывать без кислорода уже нет сил, Зоя видит смутные очертания неясного солнца.
  И выныривает, жадно хватая ртом воздух.
  ― Вон! Вон она! ― где-то вдалеке кричит Макс, и девочка, выплевывая соленую воду и морщась от боли в груди, поворачивается на голос. Теперь она знает, куда плыть. Дело за малым - преодолеть дистанцию в пару-тройку километров. Это еще неплохо - ее могло отбросить намного дальше.
  На половине пути Зоя вдруг чувствует знакомое покалывающее чувство, зарождающееся внизу живота и стремительно расползающееся по телу. Интуиция. Опасность.
  "Зои, под воду. Быстро!" ― мысленно командует Макс, и девочка подчиняется.
  "Держись. Еще пару десятков секунд".
  Проходит минута.
  "Выныривай".
  Девочка всплывает и, тяжело дыша, оглядывается. Одно из чудовищ парит над морем, внимательным взглядом желтых глаз высматривая жертву.
  "Гарпия решила за тобой поохотиться. Просто плыви к нам и уходи под воду, когда я буду давать тебе команду. Все получится, Зои".
  Зоя выбрасывает вверх руку со сжатым кулаком, обозначая, что все поняла. И что будет бороться до конца.
  "Умница. Плыви, гарпия далеко".
  И Зоя плывет, активно работая руками и ногами, захватывая ртом как можно больше воздуха и меньше воды. Метров триста девочка решительно движется вперед, прежде чем в голове вновь звучит знакомый голос:
  "Под воду!"
  Приказ исполняется немедленно.
  "Не выныривай".
  "Держись, она не уходит".
  "Тартар возьми, Зои, она не уходит. Держись. Держись, Зои".
  "Держись. Держись. Держись!"
  "Зои. Зои? Зои!"
  А девочка вновь выныривает, но теперь на двести метров ближе к берегу. Это расстояние Зоя проплыла под водой, скрываясь от внимательных глаз чудища.
  "Я почти успел поплакать", ― Зоя чувствует, что Макс улыбается.
  "Ганс говорит, что еще метров четыреста, и он сможет ее обездвижить".
  Зоя с облечением прикрывает глаза.
  "Летит. Уходи под воду!"
  Она покорно уходит на два метра вниз. Аккуратно, но быстро Зоя плывет на глубине, задерживая дыхание и стараясь не выпускать изо рта и носа кислород, который искрящимися пузырьками на поверхности может выдать ее местоположение.
  "Зои, она как будто берет разгон".
  "Она точно берет разгон. Уходи под воду как можно глубже!"
  "Она бросается на тебя!"
  "Зои, держись. Помни, ради кого ты здесь".
  "Я вижу кровь. Зои. Зои. Зои, отзовись, подай знак, Зои".
  Из последних сил девочка всаживает гарпии в глаз нож - оказывается, сражаться под водой очень непросто. Гарпия взвывает - из ее рта вырываются сотни полупрозрачных пузырей и поднимаются вверх, окрашиваясь черным цветом чудовищной крови. Вслед за пузырьками поднимается и ослепленная на левый глаз гарпия. Она вырывается из воды и с истошным криком взмывает к небу.
  Захлебываясь, девочка следует примеру чудища и всплывает на поверхность. Вбирая в легкие как можно больше воздуха, Зоя едва перебирает руками и ногами, мечтая поскорее выбраться из воды. В момент, когда сил не остается даже на дыхание, ее обмякшее тело ловко подхватывают чьи-то сильные руки и выносят на берег.
  ― Ну, как ты? ― Зоя открывает глаза и видит обеспокоенное лицо Макса. Юноша почти нависает над ней, упираясь ладонями по обе стороны от девичьих плеч. С его светлых волос, потемневших от воды, стекают крупные капли и разбиваются о щеки Зои.
  ― Потрясающе просто.
  ― Главное, что не подохла, ― почти одобряет Ганс.
  ― Недолго отдыхай, ― говорит Орест, и Зоя на сжатом выдохе поворачивает голову в его сторону. Он сидит на одном колене и, щурясь, смотрит на горизонт, словно ничего не произошло; словно не по его вине Зою чуть не сожрало чудовище.
  И вдруг так обидно становится.
  Поджимая губы, девочка резко поворачивает голову и вновь встречается взглядом с Максом. А потом медленно щурится, всматриваясь в серое небо за его спиной. Её глаза расширяются от ужаса, а с губ срывается отчаянный хрип - это все, что успевает сделать Зоя, прежде чем в плечи Макса впиваются острые когти одноглазой гарпии.
  Юноша выгибается и вскрикивает от боли, а Зоя машинально хватает Макса за руки. Гарпия, невыносимо громко визжа, тянет Хранителя на себя, но Зоя не сдается - несмотря на минутное оглушение, девочка не ослабляет хватки на его запястьях.
  ― Сгинь, ― сжато шипит Орест. Мужчина быстро заносит серп и в широком прыжке лобызает им пернатое горло чудища. В последний момент гарпия успевает отдалиться - удар не сносит ей голову, но глубоко царапает шею. На душераздирающем вопле чудовище разжимает когти, и Макс падает на Зою. Девочка невольно обхватывает его тело руками. Крепко-крепко.
  Слух возвращается, и Зоя слышит отменные ругательства Ганса. Он с силой сжимает кулак, и гарпия виснет в воздухе. Кричит, беснуется, но улететь не может. В следующую секунду чудовищная голова слетает с плеч и приземляется в двух шагах от Зои. Девочка нерешительно смотрит в мертвецки-серое лицо, искаженное гримасой ужаса, а желтые глаза с вытянутым в форме ромба черным зрачком невидяще смотрят на Зою.
  ― И от тебя польза есть, ― хрипит Ганс в сторону Ореста.
  ― Добре, ― безрадостно отвечает Хранитель Деметры, ― нужно уходить. Макс, ты как?
  Юноша, хоть ему и больно ужасно - это и дураку понятно, медленно поднимает руку и сжимает ладонь в кулак, словно говоря, что все хорошо; что он готов идти.
  Уже в лесу Макса усаживают на поваленное дерево и оказывают посильную помощь. Мадэлейн осторожно - чтобы не причинить еще больше боли - спускает с его плеч разодранные рукава тоги и бережно промывает глубокие ссадины. Позже она обрабатывает раны пахучим травяным настоем и умело перевязывает их чистыми бинтами. Зоя наблюдает за действием со стороны и невольно поражается искусными движениями Мэдс - девица так старается, что от усердия высовывает кончик языка. А Макс мужественно терпит - он не издает звука даже тогда, когда Хранительница Геры случайно задевает рану острым ноготком.
  ― Разобьем лагерь здесь, ― Ганс звучно зевает и за ним, как это всегда бывает, зевают остальные. Он делает пять глотков вина и смотрит на Зою. ― Сгоняй за дровами, малявка. Я костер разведу.
  Ее уговаривать не нужно - Зоя только и рада быть чем-то полезной. Заодно хоть определится, как вести себя с Орестом - она на него обижена ужасно, но не знает, стоит ли это показывать. И если показывать, то как?
  Тяжело ступая по опавшей листве, девочка собирает хворост и изредка смотрит на звездное небо, просвечивающее сквозь еловые ветви. Едва заметный южный ветер шерстит кроны деревьев, подталкивая Зою в спину, и девочка идет, неуклюже роняя собранный хворост на землю. Она останавливается и захватывает сухие ветви удобнее, сверху напирая на них подбородком. Идет. И вновь у нее все валится.
  Подходя к лагерю с уже заметно опустевшей охапкой, девочка настороженно останавливается между старыми дубами и из-под прищура вглядывается в прохладную ночную темноту. В двадцати шагах от нее стоит Макс - Зоя видит его широкую спину и перебинтованные плечи. Макс не один - кто-то нежно смыкает руки на его шее. Зоя закусывает нижнюю губу, слыша тонкий аромат муската и миндаля.
  Это запах Мадэлейн.
  Зое не обидно вроде - а пальцы сами собой сжимаются в кулаки, ногтями впиваясь в ладони. На сдавленном выдохе девочка закрывает глаза и убеждает внутреннее "я", что это абсолютно нормально, что нет ничего особенного, что нужно просто уйти и не мешать.
  Стараясь не шуметь, девочка разворачивается и делает шаг вперед - и застывает, словно молнией пораженная. Ее глаза расширяются от изумления и ужаса, рот открывается сам собой, пытаясь вобрать в легкие больше воздуха, чтобы сделать вдох.
  Бесполезно. Зоя не может дышать.
  ― Я просто макияж смыла, ― фыркает Мадэлейн, уязвленная страхом Зои.
  Но если Мэдс перед ней... то кто тогда с Максом?
  
  
  
  ГЛАВА 22.
  
  Сухие ветви вываливаются из рук на землю, и Зоя на беспокойном выдохе быстро разворачивается в сторону Макса. Сквозь мрак ночи девочка пытается разглядеть черты незнакомого силуэта, но, не выдерживая напряжения и того, что Макс может погибнуть в любую секунду, нервно вскрикивает:
  ― Макс!
  Юноша, словно молнией ударенный, вздрагивает и замирает. Он медленно поворачивает голову и смотрит на Зою, не веря своим глазам. А Зоя не верит своим - из-за плеча Макса, хищно облизывая губы, выглядывает... Зоя.
  ― Какого тартара.... ― сквозь зубы шипит Мэдс.
  Зоя молчит, глядя в знакомое лицо - ее лицо. И быстро взмахивает головой, пытаясь вернуть явно поехавший мозг на положенное ему место. Мозг не возвращается.
  ― Очередное чудовище, ― хмурясь, шепчет Мадэлейн. Похоже, она единственная, кто способен соображать сейчас, ― Макс, быстро уходи к Гансу. Зоя, мы...
  Хранительница Геры договорить не успевает - ей приходится быстро отойти назад, потому что Зоя, словно летя по воздуху, бросается на другую Зою. Они падают на землю и сходятся в нешуточной схватке. Каждая пытается задушить другую в суматошном перекатывании по земле. Они катятся до тех пор, пока одна из девочек не врезается спиной в шершавый ствол дерева. И обе одновременно - ловко и быстро - поднимаются на ноги.
  У одной из девочек разбит затылок, у второй - нижняя губа.
  Они стоят друг напротив друга и тяжело смотрят в глаза.
  ― Кто ты такая? ― сквозь зубы цедит Зоя с окровавленным затылком.
  ― Я? ― вспыхивает девочка, ― это ты кто?
  ― Ты знаешь, кто я.
  ― Очередное чудовище, ― огрызается.
  ― Это уже слишком, ― она поджимает губы, ― я выбью из твоей головы всю дурь.
  Вторая девочка хмурится, сжимая кулаки. Кажется, она совсем не хочет драться.
  Справа доносится возня - кто-то ступает по опавшей листве.
  ― Их действительно две, ― слышится голос Ганса, и обе девочки поворачивают головы на звук. ― А я так надеялся, что Мэдс последние извилины кентаврам скормила и свихнулась. Уж лучше так, чем терпеть двух малявок.
  ― А я говорила, ― хмыкает Мадэлейн.
  Повстанцы осторожно, но стремительно окружают девочек. Они внимательно разглядывают новоиспеченных двойняшек, словно пытаясь найти отличия между ними и выяснить, кто настоящий, а кто лишь подделка.
  ― Они идентичны, ― ни к кому конкретно не обращаясь, шепчет Макс. ― Ладно. Как зовут твою волчицу, Зоя? ― он смотрит на обеих по очереди.
  ― Кирк, ― сухо отвечает девочка с ссадиной в затылке.
  Повстанцы переводят подозрительные взгляды на вторую девочку.
  ― Это ничего не доказывает, ― защищается Зоя, стискивая разбитые губы. Она чувствует привкус железа на языке, ― она могла подслушать, если следила за нами.
  ― Справедливо, ― жмет плечами Ганс. Он не выпускает из рук бутыли с вином, значит, все под контролем. ― Я предлагаю обеим отрубить головы. Кто выживет - тот не Зоя, ― Хранитель Гефеста разражается гомерическим хохотом, перемешивающимся с визгливым хрюканьем. Но его никто не подхватывает.
  ― У кого есть на примете еще дельные вопросы? ― Макс не сводит внимательного взгляда с девочек.
  И как это всегда бывает - никто и слова сказать не может. Нужная информация всегда вылетает из головы, когда она нужна.
  ― Я задам вопрос, ― не только девочки, но и все повстанцы с нескрываемым удивлением смотрят на Ореста. А он, решительно сжимая в руке серп, поднимает голову и сурово смотрит на двойняшек. И в этом взгляде читается... надежда? ― Назови свое настоящее имя.
  Обе девочки замирают и не шевелятся. И воздух на поляне становится таким горячим, что, кажется, коснись его пальцем - и обожжешься.
  ― Назови имя, Зоя, ― требовательно повторяет Орест. В его голосе впервые слышится раздражение.
  ― Рейзе, ― выдыхает девочка с разбитой губой. Она не шевелится - только грудь едва вздымается от слабого дыхания. Зоя смотрит на Ореста так, словно перед ней не Орест вовсе, а приведение.
  Орест невольно вздрагивает, когда слышит роковое имя. До скрипа он сжимает зубы, до хруста - кулаки. И смотрит на Зою с разбитыми губами так, словно ненавидит ее. Или себя.
  В следующее мгновение он подрывается с места и лобызает серпом по шее девочки с окровавленным затылком. Ее голова, словно мяч, падает на землю и перекатывается, пока не ударяется о ствол дерева. Следом приземляется и тело, а потом все части копии растворяются в воздухе.
  ― В следующий раз с нами посоветуйся, прежде чем сносить башку повстанцу, пусть и поддельному, ― ворчит Ганс, искоса наблюдая за Зоей и Орестом, пристально смотрящим друг другу в глаза. ― Мне кажется, они сломались. Почините их, нам надо кентавриться отсюда. Чудище скоро вернется, ― Ганс разворачивается и, прикладываясь губами к бутыли, вразвалочку уходит в сторону лагеря.
  ― Откуда тебе известно?.. ― глухо спрашивает Зоя, прекрасно зная ответ. Она смотрит на Хранителя Деметры, глубокие шрамы на лице которого тускло освещает лунный свет.
  Орест медленно отводит голову и молчит. А Зоя слышит, как на затворках ее подсознания раздается звучный "щелк" - это последняя часть мозаики находит свое место.
  Лишь три человека могли догадаться, что "Зоя" - ненастоящее имя. Имя, данное после пожара на плантации Гефеста.
  Три человека. Ее мать, сестра.
  И отец.
  
  
  
  ГЛАВА 23.
  
  
  ― Ребята, я плохо понимаю, что здесь происходит, но Ганс прав - нужно уходить, ― неуверенно начинает Макс, бессовестно врываясь в мысли Зои.
  ― А я бы послушала, ― беззлобно хмыкает Мэдс, ― люблю такие моменты.
  ― Уходим, ― Макс настойчив как никогда.
  Мэдс обиженно цокает языком и показательно закатывает глаза.
  Не говоря ни слова, Орест разворачивается и делает шаг вперед - к лагерю. За ним ступают Макс и Мэдс, а Зоя держится позади, потерянным взглядом царапая широкую спину Ореста. Хорошо, что сейчас они далеко друг от друга, что не нужно разговаривать и смотреть в глаза. Но когда-нибудь путь закончится - да что там, буквально через три минуты. И как Зое себя вести? Что говорить? Что не говорить?
  Она не знает. Она ничего не знает. Не понимает.
  ― Мне спрашивать, что случилось? ― Макс, замедляя шаг, равняется с Зоей.
  ― Нет, ― тихо, но решительно шепчет девочка.
  ― Ты всегда можешь со мной поговорить, знай.
  Закусывая нижнюю губу, Зоя тяжело молчит. И замечает, что они уже вышли на поляну, где Хранители хотели развести костер.
  ― Я собрал все вещи, ― Ганс исподлобья смотрит на каждого повстанца, задерживая взгляд на Зое. ― Сваливаем, ребятки.
  Зоя на все еще негнущихся ногах подходит к лиственнице, возле ствола которой валяется ее грязный, местами порванный рюкзак. Совсем неловко девочка подбирает поклажу и забрасывает за спину. Выпрямляясь, она перехватывает беспокойный взгляд Мэдс - Хранительница Геры смотрит через плечо Зое; девочка резко разворачивается и видит знакомую картину: плотный серый туман стремительно сгущается и образовывает силуэт. Женский силуэт.
  "Эмпуса - приведение с женским телом и ослиными ногами, ― голос Ореста звучит в памяти, ― может принимать любое обличие".
  Вот кто притворялся Зоей.
  ― Уходим, ― сквозь зубы командует Ганс, глядя на туман.
  ― Мы же можем прогнать ее, ― протестует Мэдс.
  ― Сейчас не можем. Она не применяла гипноз, ― огрызается Хранитель Гефеста, ― сваливаем быстро.
  Вопрос застывает на приоткрытых губах - девочка понимает, что не время и не место для расспросов. Она подрывается и чувствует знакомое ощущение холода. Тело откликается неприятными мурашками, и девочка понимает, что Эмпуса вновь прошла сквозь Зою.
  На выдохе, сопровождающимся клубом рваного пара, Зоя поднимает голову и встречается взглядом с собственными глазами. Эмпуса в облике Зои. Ее лицо в нескольких сантиметрах, и на собственных бледных щеках Зоя чувствует дыхание со смердящим запахом гнилья и тухлого мяса. Человеческого мяса.
  ― Здравствуй, ― соблазнительно улыбается чудовище.
  Мгновение, и Эмпуса ловким движением руки выхватывает из-за спины Зои, из ножен, меч. Машинально девочка отдаляется на несколько шагов и видит, что Эмпуса вовсе не заинтересована в Зое. Чудовище, медленно проводя языком по верхней губе, поднимает глаза и нежно смотрит на Макса.
  ― Если мальчик не будет моим, ― Эмпуса легко взлетает в воздух, ― то он не достанется никому! ― слишком быстро, чтобы среагировать, чудовище бросается в сторону Хранителя Гермеса.
  В следующее мгновение громкий лязг металла сотрясает округу. Зоя с позором ловит себя на мысли, что ее глаза зажмурены - так она испугалась. Не за себя - за друга.
  ― Приди уже в себя, ― рычит Орест, стискивая зубы. Он блокирует удар чудовища серпом, и сейчас сердито смотрит на Зою, выглядывая из-за плеча чудовища. За его спиной стоит растерянный Макс.
  ― Вы что, еще не поняли? ― сладко тянет Эмпуса, ― мне скучно, и я просто с вами играю. Хотела бы убить - давно убила. Хотя бы одного, ― она игриво подмигивает Оресту и, роняя меч на землю, молниеносно подается вперед. В следующее мгновение ее рука вонзается в грудь Ореста. Входит плавно, словно острие ножа в мягкий кусок свежего сыра. Зоя слышит, как на мгновение сердце Ореста перестает биться.
  ― Моя техника не действует, ― едва ли не взвывает Ганс, сжимая кулак. Если бы в его руке был камень - он давно раскрошился бы - с такой силой Хранитель Гефеста стискивает пальцы.
  ― Я попробую, ― Мэдс прикрывает глаза, сосредотачивается, и от напряжения на ее лбу выступают блестящие капельки пота. Она звучно хлопает в ладоши - молния разрезает небо и ударяет в Эмпусу, проходя сквозь нее. Земля под ногами чудовища дымится.
  ― Все бесполезно, ― отрешенно хрипит Макс. Он уже стоит рядом с Зоей.
  ― Уходите, ― сквозь зубы шипит Орест, ― я задержу ее. Уходите. Ганс, уводи их.
  Предсмертный рык умирающего животного вырывается из груди Хранителя Деметры; мужчина до скрежета стискивает челюсть и обхватывает материализованное запястье женской руки собственной ладонью - сухой и намозоленной. И сжимает так крепко, что Эмпуса кривит губы от невыносимой боли. Чудовище пытается вырваться, но не может - на несколько коротких секунд она прирастает к Оресту, не в силах сделать шаг.
  ― Послушай меня, ― слабо выдыхает Орест, зная, что его услышит только Зоя. ― Мне осталось минуты две от силы. Не пытайся меня спасти: мертвым уже не поможешь, помогай живым. Прости меня за то, что был паршивым отцом до пожара, а после сдался и даже не пытался тебя найти. Я был слабым Хранителем Ареса - даже ни одной техники не освоил, а после катастрофы и вовсе сошел с ума. Рейзе, не повторяй моих ошибок - никогда не сдавайся. Будь предельно осторожна - не все повстанцы те, за кого себя выдают. Боги не просто принимают жертвы и дарят силы - они наблюдают и даже участвуют. Им нужна наша вера. Хранителя Хроноса можно обмануть. Не все повстанцы те, за кого себя выдают. Кирк умирала на моих руках... Она была так похожа на мать... А ты на меня... Почему я променял семью на Ареса... Не повторяй моих ошибок... Они наблюдают... Никогда не сдавайся... Не сдавайся...
  Добре.
  Тук-тук. Тук-тук... Тук... Ту-к... Ту...
  Зоя едва приходит в себя от того, что сильный порыв ветра ударяет в лицо. Она бежит, и бежит уже давно - минут десять, наверное. Впереди мелькают спины Макса и Мадэлейн, сзади стучит протезом по рыхлой земле Ганс.
  А Орест... они его оставили. Он умер с огромной дырой в груди, не подозревая даже, что оставил такие же дыры в грудных клетках повстанцев. Эмпуса вырвала его сердце и, мурлыча от удовольствия, съела. Не целиком, нет, а смакуя каждый маленький кусочек.
  Вот и ясно, откуда этот омерзительный запах гнилого мяса.
  Человеческого.
  
  
  ― Привал, ― громко рявкает Ганс, ― оторвались.
  Повстанцы, словно по команде, сгибаются пополам и опираются руками на колени, пытаясь отдышаться. Они бежали не меньше двух часов - вымотались. Зоя не исключение - девочка тяжело и надрывно дышит, царапая взглядом траву под ногами.
  Удар!
  Кто-то с силой мажет кулаком по челюсти, и Зоя валится на землю. В глазах все плывет, во рту - привкус железа. На гортанном рыке девочка поднимается на локтях и с удивлением отмечает, что над ней возвышается Ганс.
  Расстроенный Ганс.
  Донельзя озлобленный Ганс.
  ― Орест сдох из-за тебя, ― шипит сквозь зубы Хранитель Гефеста.
  А Зоя и ответить ничего не может - только тяжело дышит.
  ― Орест погиб, защищая меня, ― надрывно хрипит Макс, вырастая перед Зоей. Он стоит в нескольких сантиметрах от Ганса и смело смотрит ему в глаза.
  ― Она должна была учуять опасность в самом начале, ― Хранитель Гефеста наклоняет голову и смотрит на девочку, ― она - воин. Машина для защиты и атаки, машина для убийств. Если бы она не ушла в себя, то Орест был бы жив.
  ― Эмпуса обманула меня. Если бы я не сглупил...
  На раздраженном выдохе Ганс, не давая Максу договорить, разворачивается и уходит к дальнему дереву. Опираясь спиной на ствол, мужчина усаживается под тенью и, отворачиваясь от повстанцев, прикрывает глаза. И пьет. Пьет, пьет и снова пьет.
  ― Они друзьями были, ― Мэдс смотрит в спину Гансу, ― это Ганс вернул Ореста к жизни после пожара, когда тот сходил с ума. Настучал по голове, взял за руку и привел к Энзо.
  ― Это не повод обвинять меня, ― взрывается Зоя. Ей потом будет стыдно за такие слова, а сейчас... сейчас она не может жалеть кого-то. Сейчас она хочет жалеть только себя. В конце концов, она заслужила хоть каплю жалости, гори все в тартаре!
  Порываясь с места, Зоя на мгновение встречается взглядом с Максом и сразу уходит к дереву - к самому дальнему от дерева Ганса.
  
  ― Макс, ― она легко толкает в бок спящего молодого человека. ― Ма-а-акс, ― он не шевелится, а Зоя не сдается. ― Макс! ― она толкает его сильнее.
  Хранитель Гермеса вздрагивает, словно от удара молнией, открывает глаза и вертит головой, явно не понимая, где он и кто он. Зоя ждет минуты две - пробуждение Хранителю Гермеса дается очень нелегко. Наконец юноша поднимает голову и сознательно смотрит на Зою из-под сонного прищура.
  ― Я уснуть не могу, ― признается она, ― поэтому решила, что и ты спать не будешь.
  Девочка улыбается, но горько как-то. Макс понимающе кивает.
  ― Хочешь поговорить? ― заботливо. Она судорожно кивает, поджимая губы.
  И от этой заботы - искренней, настоящей - у Зои перехватывает дыхание. Внизу живота как будто мурашки ползут и ноги такие ватные, что девочка не выдерживает и опускается на землю рядом с Максом. На горле смыкаются костлявые пальцы отчаяния. Невыносимо больно. Очень хочется броситься Максу на грудь и громко разрыдаться, захлебываясь слезами и жалостью к себе. Она хочет жалеть себя. Она хочет, чтобы он жалел ее. Она хочет, чтобы весь мир жалел ее. Хотя бы на секунду.
  Возьми себя в руки, тряпка!
  ― Орест был моим отцом, ― признается, пустым взглядом гладя траву под ногами.
  ― Я так и думал.
  А Зоя и не удивлена ни капли - если кто и мог догадаться, то только Макс.
  ― Расскажи мне о нем. О себе. О вас.
  Зоя не колеблется даже.
  ― Мы на плантации Гефеста жили. Мать, отец, сестра и я. Нашим воспитанием мать занималась, потому что отца никогда не было дома - все пропадал где-то, приходил только поздними вечерами. Я помню, что редкими ночами он склонялся надо мной и целовал в макушку. От него пахло потом. И как будто железом. Теперь ясно, чем он занимался - пытался стать Хранителем Ареса. И ясно, почему талисман, ― Зоя сжимает медальон под тогой, ― показался мне знакомым. Я не помню, сколько мне было лет, когда случился пожар, но в гимназию я еще не ходила. Самое интересное, знаешь... я не знаю, кто меня спас. И спасали ли меня вообще. Быть может, я просто ушла гулять. У меня привычка была - я постоянно сбегала из дома. Не знаю. Просто помню, что пришла в себя в приюте, на плантации Гестии, когда мне сказали, что моя семья сгорела. Я приняла это как должное. Поревела, конечно. Год ревела. И стала жить дальше.
  Зоя замолкает на мгновение, слыша неясное копошение в стороне - то Ганс, звучно чавкая во сне, переворачивается на другой бок.
  ― Мы с Орестом похожи больше, чем внешне. Даже оба имена сменили после трагедии. И... нам обоим сказали, что семьи погибли - и мы поверили. Сдались, не пытаясь бороться, не пытаясь найти. А Орест и вовсе сошел с ума. И я его понимаю - сложно не попрощаться с мозгами, когда люди вокруг тебя умирают, и ты винишь себя в их смерти. Я его не осуждаю. Но мне обидно. И я сама не понимаю, на что обижаюсь.
  ― Мне тоже было обидно. Не на кого-то конкретно, а на жизнь, ― шепчет Макс, и Зоя, хмурясь, поднимает голову. И сразу стыдит себя - она и забыла, что Макс прошел через все то же самое. Он потерял девушку, в которую был влюблен, а потом семью. Не потерял - их у него забрали.
  Наверное, все повстанцы стали повстанцами не от большого счастья.
  ― И я тоже сходил с ума. Хотел сбежать в Скотос. Я бы даже вызвался добровольцем на Жертвоприношение, если бы не Закон о возрасте. А потом пришел Ганс и дал мне цель. К чему я все это, ― Макс заглядывает девочке в глаза, ― Зои, ты не одна. Мы все несчастны - из-за Артура. У Ганса Фортис отнял двух сыновей, у Мадэлейн - жениха. Она тогда была беременна и потеряла ребенка. У тебя Артур отнял подругу. Я паршиво утешаю, наверное, потому что ты хочешь, чтобы я тебя пожалел. Я не буду тебя жалеть - не хочу. Жалеют слабых. Жалеют тех, кто не может справиться.
  ― А я могу, ― в никуда шепчет девочка.
  ― Именно.
  Они молчат минуты три: Макс закидывает растрепанную голову вверх, опираясь затылком на шершавый ствол дерева, а Зоя наблюдает за медленно ползущим по сухой коричневой ветке жуком.
  ― Кстати, ― Макс задумчиво вытягивает губы, роясь в кармане тоги, ― держи, ― он протягивает девочке книгу - небольшую совсем, карманную. ― Я украл ее у Ореста. Случайно, естественно. Думаю, тебе она больше пригодится.
  ― Спасибо, ― Зоя кивает, забирая книгу. Мифология Древней Греции - этакое пособие по выживанию в Скотосе. Хорошая вещь. Полезная. И страницы такие старые, пожелтевшие, но приятно шелестящие в тишине ночи. Неповторимый запах, способный без каких-либо жертв и техник перенести в другой мир - волшебный, чарующий и захватывающий. В мир, где все плохо начинается и хорошо заканчивается.
  Сглатывая, девочка вдруг понимает, что с этого дня обязательно будет много читать. Так делал Орест - ее отец. И так будет делать она - его дочь.
  ― Рейзе, значит? ― вдруг спрашивает Макс.
  Зоя взмахивает головой.
  ― Нет. Зоя.
  
  
  
  ГЛАВА 24.
  
  
  ― А ты еще кто? ― голос Ганса врезается в спящее сознание, и Зоя сонно открывает глаза. Надо же, она и не думала, что сможет спать после всего, что произошло.
  ― Спокойно-спокойно, не паникуйте, ― иронично отвечает незнакомый мужской баритон. Девочка поворачивает голову на звук и видит невысокого, но крепкого молодого человека с белыми кудрявыми волосами, убранными в низкий хвост. Юноша одет в тогу болотного цвета и обычные сандалии; чуть выше правого локтя у него толстый кожаный браслет с серебристой гравировкой в виде нечеткого человеческого силуэта с львиной головой. ― Я не собираюсь убивать вас, ― и, ухмыляясь, добавляет, ― по крайней мере, сейчас.
  ― Да у тебя и сил не хватит, ― хмыкает Мадэлейн, высокомерно поднимая подбородок.
  ― Мне бы и пальцем шевелить не пришлось, да, ― саркастично отмахивается незнакомец.
  ― Да ты кто, кентаврись троянским конем, вообще такой!? ― нетерпеливо вспыхивает Ганс.
  ― Позвольте представиться, дамы и господа, ― он в каком-то театральном жесте наклоняет корпус тела вперед, прижимая правую руку к груди, ― меня не зовут. Я сам прихожу.
  На поляне, окруженной колючими соснами, виснет неудобная пауза.
  ― Да ладно вам! ― незнакомец выпрямляется и всплескивает руками, ― хорошая же шутка!
  ― Нет, ― закусывая нижнюю губу, мотает головой Макс.
  ― Отвратительная шутка! ― громко вскрикивает Ганс, ― у тебя совсем нет чувства юмора.
  ― Это неправда! ― обижается незнакомец, скрещивая руки на широкой груди. ― Маме мои шутки нравятся, да.
  ― Потому что она твоя мама, ― вскидывает брови Мэдс. ― Ей и прическа твоя, наверное, нравится.
  ― Ничего вы не понимаете! ― незнакомец отводит голову в сторону. ― Нормальная прическа...
  ― Я тебе глаза выцарапаю, если ты не скажешь, кто ты и что тебе нужно, ― раздражается Мадэлейн. Легким движением руки она поправляет перья в рыжих волосах.
  ― Ой, боюсь, боюсь, ― наигранно восклицает молодой человек, поднимая руки вверх, словно обозначая поражение.
  ― Он меня бесит, ― обреченно выдыхает Хранительница Геры. ― Можно я его убью? ― вопрос риторический, конечно, и задан только для того, чтобы показать насколько незнакомец ей наскучил.
  А вот Зое этот парень даже нравится. Есть в нем что-то притягательное, но главное - простое.
  ― Меня зовут Сонни. Я - отшельник, а по совместительству Хранитель Фобоса. Вы зашли на нашу территорию, ребята.
  ― Отшельник? ― эхом переспрашивает Зоя.
  ― Территорию? ― хмурится Макс.
  ― Катись в тартар, ― подводит итог Ганс.
  Очередная пауза виснет в нагретом утренним солнцем воздухе.
  ― Я не знаю, что вы забыли в Скотосе, но уходите хотя бы из этого леса. Если старейшины узнают, что на территории деревни были чужаки, они прикажут вас схватить.
  ― Старейшины?
  ― Деревни?
  ― А с чего бы тебе нас просто так отпускать? ― подозрительно щурится Ганс.
  Сонни радостно улыбается.
  ― Во-первых, я милашка, ― он прикрывает глаза и отводит голову в сторону, словно давая повстанцами возможность полюбоваться собой. ― Во-вторых, я не дурак - мне не справиться с четырьмя Хранителями, да.
  ― Как ты узнал, что мы Хранители?
  ― Смертным в Скотосе не выжить, если они не с нами.
  ― Ясно, мы уйдем, ― кивает Ганс, ― прямо сейчас. Спасибо, что предупредил.
  ― Ай, да не за что, ― весело отмахивается Сонни, ― кстати, видел ваших друзей. Они отстали километров на шесть.
  У Зои перехватывает дыхание. У остальных, кажется, тоже.
  Первой приходит в себя Мадэлейн - девушка строго смотрит на Сонни, не моргая и почти не шевелясь.
  ― Сколько их? Как они выглядели? Ты с ними поговорил?
  И пусть Боги благословят Мэдс за сообразительность и такие правильные вопросы.
  Сонни на мгновение теряется.
  ― Ну, эм, ну, я с ними не говорил. Их было двое, да. Молодой парень и лысая женщина. И, ― он задумчиво вытягивает губы уточкой, ― какой там был еще вопрос?
  ― Во что они были одеты? ― на взводе повторяет Мэдс.
  ― Так в тоги, ― ничего не понимая, жмет плечами Сонни.
  ― Цвет, ― настаивает Мадэлейн.
  ― Так как и у вас - зеленый. Только у них на спинах золотистыми нитями был вышит орел. Я бы и не заметил, но так красиво рисунок переливался в лучах солнца, вах! Залюбовался прямо, да.
  ― У нас проблемы, ― сразу отвечает Мадэлейн, поворачиваясь к повстанцам. Все, кроме Зои, сухо кивают - они насторожены и, кажется, взволнованы. ― Уходим.
  ― Спасибо, Сонни, ты нам помог даже больше, чем думаешь, ― дружелюбно улыбается Макс, хлопая юношу по плечу.
  ― Да не за что, ― растерянно кивает Сонни.
  ― Шевелим бананами, ребятки, ― Ганс подхватывает рюкзак и уходит вперед. ― Бежим как можно быстрее, ― бросает он через плечо.
  За ним уходят Макс и Мадэлейн, только Зоя медлит. Она подходит к Сонни и тихо, чтобы услышал только он, шепчет:
  ― Ты мне ничего не обязан, но можешь выполнить одну просьбу?
  Сонни с подозрением косится на Зою и кивает, мол, говори, а там посмотрим.
  ― В двух часах бега на север мертвый человек. Мы не успели его похоронить...
  ― Я все понял, ― перебивает Сонни, и Зоя с искренней благодарностью смотрит в его загорелое лицо, ― похороню.
  ― Спасибо.
  ― Не за что. Ты мне сразу понравилась, да, ― юноша расплывается в теплой улыбке, и Зоя, краснея, быстро отводит голову.
  ― Одноклеточное, кентавром тебя драконь! ― орет Ганс, и Зоя, на ходу хватая рюкзак, скрывается из поля зрения Сонни.
  "Зои, люди, которых видел этот парень - приспешники Артура. Фортис знает о нашем плане", ― Макс врывается в мысли Зои.
  Она спотыкается и едва не падает - настолько неожиданны слова Хранителя Гермеса.
  "Думаю, они очень сильные Хранители, раз их всего двое".
  Зоя нервно сглатывает, понимая, что из оружия у нее остались лишь три ножа.
  "У нас осталось только восемь дней, чтобы добраться до места".
  Что!? Восемь дней? Всего?
  А Зое казалось, что в Скотосе они пробыли максимум неделю.
  "Скоро все закончится, Зои. И мы будем свободны".
  Зоя на несколько мгновений теряется и замедляет бег, невзначай вспоминая слова Калева - Хранителя Хроноса. Его дрожащий от старости голос вдруг звучит на затворках подсознания: "И когда ты будешь думать, что все закончилось, знай, все только начинается".
  
  
  
  ГЛАВА 25.
  
  
  ― Привалы по три часа два раза в сутки, ― Ганс, сжимая руки в замок за спиной, важно, словно индюк, обходит сидящих тесным кругом повстанцев, ― утром и вечером - самое безопасное время для сна. Ночью, сами понимаете, дрыхнуть опасно - все чудовища выползают из своих нор. Сожрут, а мы и не заметим. Ну, а день - это день - солнышко там, облачка, все дела. Малявка, ― он поворачивается в сторону Зои и строго смотрит ей в глаза, ― всегда будь начеку. Мы подходим к Оружию, а это значит, что опасностей будет еще больше. Макс, Мэдс - вы все сами знаете.
  ― А что с хвостом? ― спрашивает Мадэлейн.
  ― Ничего, ― рявкает Ганс, ― думаю, они следят за нами с помощью техники. Если это так, то мы бессильны. Будем следы заметать - только время потратим.
  ― Можно устроить засаду, ― тихо предлагает Зоя, растерянно разглядывая крупные красные ягоды на толстых зеленых стеблях.
  ― Никаких засад, ― огрызается Ганс, ― моя задача доставить вас живыми до Оружия. А после хоть по главной площади Аквелы с голыми задницами кентавритесь.
  ― Ладно, ладно, ― Зоя выдыхает, устало прикрывая глаза.
  ― Сейчас что-нибудь чувствуешь?
  ― Нет. Все чисто.
  ― Тогда завтракаем и уходим.
  
  Они останавливаются и тяжело дышат, опираясь ладонями на колени. Первой голову поднимает Зоя и, пораженная, замирает, не в силах отвести завороженного взгляда от живописного пейзажа. Она впервые видит горы - целую цепь неровных гор. Такие высокие - они плавно уходят в синее небо; их заснеженные верхушки жадно поглощаются плотными белыми облаками. Снизу горы прикрыты, словно теплым махровым пледом, густым темно-зеленым лесом.
  ― Придется карабкаться, ― не разгибаясь, говорит Мэдс. Она кивает на вершину.
  ― Копытом ударилась!? ― взрывается Ганс, ― мы сдохнем от старости, пока будем на них взбираться.
  ― Они действительно очень высокие, ― задумчиво тянет Макс, выпрямляясь.
  ― Все под контролем, ― Мэдс невозмутимо прикрывает глаза и присаживается на колени. Она достает из рюкзака карту и раскладывает ее на траве. ― Мы пойдем этим путем, ― Хранительница Геры ведет пальцем линию, помеченную красным, ― пройдем через горы и выйдем к озеру. Возле озера есть пещера. Именно там и спрятано Оружие.
  ― Уже так близко, ― тихо шепчет Зоя.
  ― Да, ― кивает Мэдс, поднимая голову. ― Осталось недолго.
  ― А нам хватит на все про все шести дней?
  ― Да. Даже с хорошим запасом.
  ― Тогда идем, ― рявкает Ганс, прикладываясь губами к последней амфоре, ― чего расселись? Жертвы принести не забудьте.
  Никто не обращает внимания, когда со стороны леса слышится приглушенный топот, ведь Зоя только что принесла жертвы и призвала Кирк. Кирк действительно выходит, только с совершенно другой стороны. Повстанцы, не произнося не звука, занимают оборону.
  А из леса выходит вороной конь - красивый, но с ужасающим шрамом на длинной шее. Его гладкая черная шерсть завораживающе блестит в ярких лучах солнца. На спине у коня поклажа. Послание? Грива и хвост на удивление чистые, почти не спутанные - только мелкие листья и сухие ветви шерстятся между густыми прядями. А его глаза... неужели у лошадей бывают такие глаза? Зеленые.
  ― Наконец-то, ― не то ржет, не то говорит конь, оборачиваясь молодым человеком лет двадцати пяти. Юноша стоит обнаженным перед повстанцами и совсем не стесняется своей наготы. Он явно чем-то недоволен. Похоже, это его привычное состояние. ― Надоело вас выслеживать, олухи.
  Зоя хмурится, недоверчиво разглядывая незнакомца с черными, как смоль, волосами, в свете солнца отливающими не то синим, не то фиолетовым. Юноша высок и крепок - впрочем, как и любой другой человек, вынужденный выживать на этом острове. У него непривычно бледная кожа - оливковая. На остром лице сидят два кошачьих зеленых глаза, один из которых небрежно прикрыт густой темной челкой. Внимание привлекает еще и уродливый шрам, тянущийся от скулы и до ключицы. На обнаженной груди болтается медальон в форме вставшего на дыбы коня.
  ― Ты долго будешь меня рассматривать? ― невозмутимо осведомляется юноша, и только сейчас Зоя замечает, что повстанцы либо отвернулись, либо опустили глаза - лишь девочка не сводит внимательного взгляда с обнаженного незнакомца.
  Краснея, она быстро жмурится, а потом и вовсе закрывает лицо ладонью.
  Слышится негромкое копошение, которое совсем скоро стихает. Зоя несмело открывает глаза - поклажа, что болталась на спине у коня, теперь гнездится за плечами незнакомца. Он, кстати, одет в тогу - такую же, как и у повстанцев. И Зоя сразу вспоминает слова Энзо о том, что в дороге к ним присоединится еще один телохранитель.
  ― Надоело за вами бегать, ― говорит он, глядя на каждого по очереди. ― Где Орест?
  Ответа не следует, и молодой человек раздосадовано поджимает губы.
  ― Ясно. Идем.
  Никто не задает вопросов, никто не теряется. Повстанцы подхватывают рюкзаки и собираются двинуться в сторону гор, но Зоя упрямо стоит на месте, чем вызывает общее недоумение, стремительно перерастающее в раздражение.
  ― Откуда вы знаете, что это не Эмпуса? ― тихо спрашивает она.
  Все замирают на мгновение - а затем медленно поворачивают головы в сторону новоявленного повстанца. Тот непонимающе хмурится.
  ― Проверяйте, ― он скрещивает руки на груди.
  ― Идентифицируй себя, ― предлагает Макс.
  ― Байрон Ли, Хранитель Фобетора, правая рука Энзо.
  ― Маловато, ― хмыкает Ганс.
  ― Я тебе однажды задницу надрал, когда ты...
  ― Это он, ― всплескивает руками Ганс, поворачиваясь к повстанцам, ― как вы, изверги, могли сомневаться?
  Байрон надменно усмехается.
  ― Идем тогда.
  ― А не хочешь ли ты часом меня верхом прокатить? ― вкрадчиво, с явной хитрецой в голосе и глазах, осведомляется Ганс.
  Бледные щеки Байрона мгновенно заливаются смущенным румянцем. Он поджимает губы и теряется, а потом, взрываясь, мажет кулаком Гансу по ушам. Ганс в ответ заливается гомерическим хохотом и, показательно довольный, шлепает в сторону гор.
  ― Как дети малые, ― выдыхает Мэдс, трогаясь в путь. За ней идет Байрон, а замыкает колонну Макс и Зоя.
  
  ― Ты не видел приспешников Фортиса? ― хрипит Ганс, искоса глядя на Байрона. Они уже час как поравнялись и разговорились.
  ― Видел, ― кивает Байрон, и Зоя прислушивается, ― парень и женщина. Я потратил немного времени на них, поэтому и пришел к вам так поздно.
  ― Ты просмотрел их сны?
  Зоя задумчиво сдвигает брови - так вот кто проник в ее сознание и вызвал такой реальный сон о подготовке к покушению на Фортиса.
  ― Да, но все смазано. Они очень сильные Хранители - даже я едва пробился в их головы.
  ― Что ты видел?
  ― Артура. Он отдавал приказ обезвредить трех Хранителей, ― Байрон на мгновение замолкает, ― ты знаешь каких.
  ― Не трудно догадаться. Что еще?
  ― Фортис знает не только об Оружии. Он знает о времени и о месте.
  ― Что!? ― Ганс резко останавливается возле дерева и сжимает кулаки. ― Откуда, тартар дери, ему известно!? ― он злится, и в следующее мгновение его сжатая рука с силой врезается в ствол молодого дуба. Ганс тяжело дышит, но быстро остывает.
  ― А ведь это могла быть нимфа, ― как бы невзначай подмечает Байрон.
  Ганс раздраженно цокает языком.
  ― Ты понимаешь, что он заявится на пир? ― цедит Хранитель Гефеста.
  ― Во время чумы, ― ухмыляется Байрон и сразу серьезнеет, ― мы справимся.
  ― Надеюсь. Я не могу ждать еще тринадцать лет.
  ― Никто не может. А у некоторых, ты знаешь, этого времени просто нет.
  Значит ли это, что Зое и Максу отведено куда меньше тринадцати лет?
  ― Ладно, ― выдыхает Ганс, ― с тобой у нас хорошие шансы. Так что не сдохни раньше времени.
  Байрон горделиво усмехается.
  ― Этот Байрон, ― тихо спрашивает Зоя, поворачивая голову и вопросительно глядя на Макса, ― чем он так хорош?
  Хранитель Гермеса зевает, запуская пятерню в растрепанный затылок.
  ― К своим небольшим годам он освоил три техники. Сам. И эти техники очень сильные.
  ― Он может рыться в чужих воспоминаниях через сны и обращаться в лошадь - это я поняла. А что еще?
  ― Не только в лошадь - в любое животное. Еще он может усыпить противника.
  Усыпить противника - вот какая техника подарит шансы на успешную добычу Оружия.
  ― Ясно.
  Они идут в тишине, которую вновь нарушает Зоя:
  ― Почему он не был с нами с самого начала?
  Макс жмет плечами.
  ― Понятия не имею. Он и в мэрии редкий гость.
  ― Это я заметила.
  ― Эй, шевелите бананами, ироды! У нас тут проблемка.
  Через несколько мгновений повстанцы выстраиваются в линию возле "проблемки" - мрачной пропасти, разделяющей лес и горы. Пропасть настолько глубока, что дна не видно, но Зоя слышит неистовое журчание бешеного ручья. В ширину овраг метров семь-десять - не перепрыгнешь.
  И, как это всегда бывает, срабатывает закон подлости. Зоя нервно сглатывает, чувствуя знакомое ощущение внизу живота - интуиция бьет тревогу. Она оглядывается, но никого не видит, и неудивительно - их окружает густой лес.
  Она не видит, но слышит. Прикрывая глаза, девочка быстро ложится и припадает ухом к земле.
  ― К нам приближаются два человека. Они бегут. Четыре километра.
  ― Тартар дери! ― гневно вскрикивает Ганс. ― У нас есть пятнадцать минут, не больше.
  ― Думаем, думаем, думаем, ― шепчет Макс, приседая на корточки и прикрывая глаза.
  Думаем.
  
  
  
  ГЛАВА 26.
  
  
  ― Ты же можешь превратиться в птицу, которая перенесет нас на ту сторону, ― неуверенно шепчет Зоя. Она лежит на земле возле сидящего на корточках Макса и, хмурясь, смотрит на Байрона.
  ― Думаешь, самая умная? ― раздражается Хранитель Фобетора. Желваки на его лице ходуном ходят, и теперь раздражается Зоя - от того, что Байрон ее ни во что не ставит.
  ― Я хотя бы что-то предлагаю, ― огрызается она.
  ― Ни одна птица не в силах унести человека, ― тихо поясняет Макс, не открывая глаз.
  Зоя сглатывает и замолкает, прикладываясь ухом к земле.
  ― Три километра, ― шепчет она.
  ― Гипноз, молнии, огонь, обездвиживание, передача мыслей, скорость, волчица и жажда крови, ― вслух перебирает варианты Мадэлейн. Она стоит, закинув голову вверх. Смотрит на небо и сосредоточено думает. Ее лоб покрывается испариной от напряжения. ― Боги, как не хватает Ореста! ― вдруг вскрикивает она, опуская голову. Рыжие пряди падают ей на глаза и закрывают их. ― Его деревья перенесли бы нас на ту сторону.
  Зоя сжимает кулаки и зубы, чувствуя, как все сжимается внутри. Ей невыносимо обидно и больно, ведь повстанцы вспоминают об Оресте лишь тогда, когда нужны его способности. Не он сам, а именно способности. Девочка и хотела бы обвинить повстанцев в эгоизме, но не может - она и сама старается не думать об Оресте, не вспоминать о нем.
  Когда-нибудь потом, когда все это закончится, Зоя целый вечер будет сидеть у окна под мерный шум дождя и рисовать в воображении портрет отца - его темные глаза, шрамы и ожоги, тонкие губы и подбородок с ямочкой. Потом. Сейчас она не может о нем думать.
  ― Два с половиной километра, ― говорит она.
  ― А у нас нет ни одного варианта, ― осклабляется Ганс. За десять минут он ни разу не приложился губами к амфоре с вином.
  ― Насколько ты сильная? ― Байрон смотрит на Зою.
  ― Не настолько, чтобы повалить дерево.
  Байрон сухо кивает - Зоя правильно поняла его мысли.
  ― А если я обращусь в слона и помогу тебе?
  ― Только не в слона, ― на испуганном выдохе говорит она.
  ― В гориллу?
  Зоя на мгновение замолкает - думает.
  ― Это сработает. Ты вырвешь дерево, а я задам направление, чтобы ствол не свалился в пропасть, ― она быстро кивает, ― два километра.
  ― У вас есть минут пять, ― рявкает Ганс, ― шевелите бананами.
  Зоя ловко занимает вертикальное положение и уходит за Байроном, который бросается на поиски подходящего дерева. Постоянно подгоняющие повстанцы только мешают сосредоточиться, поэтому Зоя не выдерживает и сердито рявкает, после чего в воздухе виснет гробовая тишина. И в этой тишине Зоя слышит нечто странное, что вновь скручивает низ живота. Точнее, она не слышит ничего, хотя должна слышать быстрые шаги. Не произнося ни слова, девочка быстро припадает ухом к земле и прислушивается.
  ― Они побежали в обратном направлении.
  ― Что?
  Сосредотачиваясь, Зоя шикает на повстанцев и закусывает нижнюю губу.
  ― Они остановились. Как будто ждут чего-то.
  ― Неважно. Валите дерево, ― командует Ганс.
  Когда Зоя поднимается на ноги в следующий раз, то невольно вздрагивает - перед ней возвышается большая мохнатая обезьяна. Шерсть у обезьяны черная и короткая, блестящая в свете солнца. На шее шрам - такой же, какой был и у коня. И глаза - зеленые.
  Так вот как выглядят гориллы. Зоя про них только читала.
  Обезьяна на нечеловеческом рыке обхватывает сильными лапами некрупный ствол и напрягается, пытаясь вырвать дерево с корнями. Не получается, и тогда на помощь приходит Ганс - молотом он четырежды ударяет по стволу, и дерево с надрывным треском падает. В полете его подхватывает Зоя и, целясь, перекидывает через пропасть.
  Получается.
  ― Уходим, ― командует Ганс. Ложась на ствол шириной сантиметров в двадцать, мужчина, подобно червяку, двигается вперед, и делает это так ловко и быстро, словно протез ему и вовсе не мешает. Дерево под ним прогибается, но выдерживает.
  Все повстанцы поочередно следуют его примеру. Последним переползает Байрон, находясь уже в человеческом обличье. Ступая на землю, он скидывает дерево в пропасть.
  Невыносимый ор вдруг прорезает горный воздух. Со стороны леса доносятся дикие вопли чаек, коршунов и сов, крики лис, рысей и бурых медведей. Их голоса, сливаясь в один оглушительный рев, перемешиваются с треском ветвей и хрустом поваленных деревьев. Животные, словно подчиняясь бешеной панике, спасаются от кого-то или от чего-то. И спасение они хотят найти у оврага. На его дне.
  Зоя стискивает зубы, зажимая уши ладонями - невыносимо громко, она оглохнет просто. Барабанные перепонки сейчас взорвутся, и девочка останется без сознания. Ноги подкашиваются - Зоя теряет ориентацию и едва не падает, но тело подхватывают чьи-то руки и уносят прочь. Звуки медленно стихают, и Зоя слышит, как тяжелые тела животных по очереди разбиваются о камни на дне пропасти.
  
  Мягкий желтый свет костра жадно лобызает отсыревшие черные стены пещеры, освещая их и грея прохладный горный воздух. Замерзшая Зоя сидит напротив Байрона и несмело разглядывает редкие коричневые травинки под его ногами. Израненный Макс полулежит рядом, опираясь лохматым затылком на холодную стену; Ганс, кряхтя, разделывает тушу крупной птицы. Мадэлейн - ее руки по локоть в глубоких ссадинах - по памяти пытается восстановить карту, аккуратно выводя тонкие линии гибкой ветвью на пыльной земле.
  ― Я думаю, что это была техника, ― говорит Байрон, задумчиво облизывая разбитую нижнюю губу. ― Приспешники Фортиса натравили на нас животных, зная, что впереди пропасть.
  ― Теперь неважно, ― нервно огрызается Мадэлейн, ― мы потеряли все свои вещи. Я потеряла карту, ― Хранительница Геры, сердито поджимая губы, смотрит на Зою.
  Зоя опускает глаза - девочка и не виновата вроде, но вину чувствует. Когда она почти потеряла сознание из-за оглушительных звуков и не смогла бежать самостоятельно, повстанцам пришлось отбиваться от бешеных птиц собственными силами. Все шло неплохо до тех пор, пока не налетели неистовые коршуны. Хищные птицы впивались острыми когтями в рюкзаки и плечи, и повстанцам пришлось бежать, оставив разодранные в клочья сумки на произвол судьбы.
  ― Я помню карту, ― хрипит Макс, сдувая с глаз упавшую челку.
  ― Я тоже, ― хмыкает Мадэлейн.
  ― И чего тогда причитаешь? ― вспыхивает Зоя.
  Хранительница Геры и хочет что-то ответить, но ее перебивает Ганс:
  ― Ужин выщипан, ― он демонстрирует лысую тушку птицы, ― молодежь, скентаривтесь за водой.
  ― Я схожу, ― вызывается Зоя. Ей уже надоело сидеть в пещере и дышать затхлым пыльным воздухом и дымом.
  ― Я с тобой, ― вызывается Макс.
  ― А ты не сдохнешь на половине пути? ― почти заботливо осведомляется Ганс, глядя на Макса и его раны.
  ― Я сдохну, если здесь останусь. Меня уже тошнит от дыма.
  ― Ладно, драконься, ― отмахивается Ганс. Он словно отпускает сына на вечернюю прогулку с друзьями.
  ― Нет, ― отрезает Байрон, ― я схожу. Один. Вы оба сидите тут - в безопасности.
  ― Да ничего с ними не случится, пусть валят, ― не сдается Ганс.
  ― Нет.
  Зоя медленно отводит голову в сторону, не в силах сдержать улыбки. Краем глаза она видит, что плечи Макса едва заметно дрожат от тихого смеха.
  ― Что смешного? ― недовольно сдвигает брови Байрон.
  Девочка на мгновение теряется.
  ― Просто вы... ― она замолкает, пытаясь подобрать слова.
  ― Выглядите как старые сварливые супруги, ― подхватывает Макс, больше не сдерживая веселого смеха.
  Ганс и Байрон переглядываются - первый заливается громким гомерическим хохотом, а второй багровым румянцем.
  ― Втроем сходим, ― идет на компромисс смущенный Байрон.
  
  Случайный поворот не туда спустя час путешествия по горам.
  ― Мне не хватит сил усыпить их всех, ― шепотом цедит Байрон, ― нам нужно уходить, пока нас не заметили.
  Зоя и Макс беззвучно кивают. Все трое как можно тише пятятся назад, настороженно глядя на открытую поляну, окруженную горами. В центре поляны разведен огромный костер - метра три в высоту. А вокруг костра разгорается сумасшедшее гульбище.
  Повстанцы пятятся до тех пор, пока Макс не останавливается - не по своей воле, а потому что спиной врезается в чью-то волосатую грудь.
  Их заметили.
  
  
  
  ГЛАВА 27.
  
  
  ― Смотрите, ребята! ― вскрикивает владелец кудрявых волос на груди, и все повстанцы быстро поворачивают головы в его сторону, ― к нам закуска сама пожаловала!
  Зоя испуганно сглатывает и невольно делает шаг назад - в страхе отдаляется от мужчины с козлиными ногами и рогами. Этого парня способна идентифицировать даже она - перед повстанцами сатир. У сатира доброе лицо с редкой козлиной бородкой и темными глазами, большое волосатое пузо и шерстяные ноги, переходящие в черные копыта.
  Он выглядит очень даже дружелюбно, вот только слова о закуске настораживают.
  С поляны, которая находится за спинами, слышится громкое полупьяное улюлюканье. Среди стонов, воплей и громкого гогота Зоя различает призывы скорее вести "закуску" к столу.
  ― Пойдемте уже, ― говорит сатир, расплываясь в доброжелательной желтозубой улыбке. Он подается вперед и, закидывая волосатые руки на плечи Максу и Байрону, в обнимку увлекает их за собой на поляну. ― И ты не отставай, девонька! У меня только две руки, но я могу протянуть тебе кое-что намного интереснее.
  Зоя мгновенно краснеет, отводя голову в сторону. И тут же натыкается взглядом на блестящие в свете яркой луны копыта - другой сатир, играя бровями, по-дружески закидывает Зое на плечо руку и уводит к костру.
  ― Вы нас съедите? ― глухо спрашивает Зоя, глядя себе под ноги.
  Сатир разражается высоким козлиным хохотом. И не отвечает.
  
  ― А-а-а, ― задумчиво тянет один из сатиров - Кастор, что устроился по-турецки напротив Зои, ― так вы не из этих? Как их там. Отшельников!
  Девочка сидит на поваленном дереве, на самом его краю, спиной к костру. В ее руках неуклюжая амфора с ароматным вином и гроздь винограда - все это ей впихнули сатиры. Макс полулежит на другом конце дерева - он разговаривает с тремя сатирами и четырьмя полуголыми нимфами, а Байрон устраивает полупьяные кулачные бои возле костра. За шуточным сражением наблюдают порядка двадцати полукозлов, свистя, хлопая и делая ставки. Победители получают самых красивых нимф.
  Повстанцы договорились, что не будут злить сатиров и проведут пару часов с ними, а потом, когда полукозлы уснут, быстро ретируются.
  Зоя полупьяным взглядом мажет по молодому лицу сатира, пытаясь найти на нем глаза.
  ― Не.
  ― А из каких? ― искренне удивляется Кастор.
  ― А других ты не знаешь?
  ― Ну, еще эти, как их там... неприкасаемые!
  Зоя растерянно вскидывает брови.
  ― Неприкасаемые?
  ― Ну, за стенами живете. Нам за них не пройти.
  ― А, да, ― кивает Зоя, ― за стенами.
  ― Ты пей, пей, а то остальные воспримут это как неуважение и заставят раздеться, ― сатир кивает на других полукозлов, которые из-под внимательного прищура наблюдают за Зоей. Только и ждут, стервятники. ― В целом, мы - сатиры, парни неплохие. Разгульный образ жизни у нас в крови. Покутить любим. Всегда.
  Зоя делает два мелких глотка, понимая, что еще один, и ее стошнит.
  ― Не халтурь.
  Она пьет. Ее не тошнит.
  ― А что там, за горами? ― Зоя старается говорить как можно внятнее.
  ― Понятия не имею, ― Кастор равнодушно жмет костлявыми плечами. ― Мы там не были.
  ― И вам не любопытно?
  ― Не очень. К тому же, пересекать горы - смертельно опасно. Мы, сатиры, слишком нежны для таких приключений. Хотя, будь я не так труслив и ленив - сходил бы.
  ― Идем с нами.
  ― Предложение заманчивое, конечно, ― саркастично отвечает Кастор, ― но я, пожалуй, выпью еще пару амфор и посплю.
  ― Всю жизнь проспишь. И пропьешь.
  ― Она у меня не такая короткая, как у вас - смертных.
  ― Наша жизнь измеряется не годами, а воспоминаниями. А твоя?
  Кастор складывает губы уточкой и задумчиво закатывает глаза.
  ― А твоя глотками, ― сама отвечает Зоя, пожимая плечами.
  ― И количеством соблазненных нимф! ― возмущается сатир.
  ― Потрясающе. Будет, что детям рассказать.
  Кастор молчит; обиженно отводя голову в сторону, он прикладывается тонкими губами к горлу амфоры и жадно пьет. Пьет. И снова пьет.
  
  ― Видела, как ловко я надрал задницу этому рогато-копытному? ― напротив Зои, на землю, шлепается Байрон, и вино из его амфоры плескается в разные стороны.
  ― Нет, ― жмет плечами девочка, полупьяным взглядом гладя румяные щеки Хранителя.
  ― Это было красиво.
  ― Ясно.
  Байрон прикладывается губами к амфоре и делает ровно пять глотков.
  ― А ты неплохо держишься, ― он поднимает бутыль, словно в тосте, ― как заядлый алкоголик.
  Зоя хмурится и только сейчас замечает, что многие сатиры и нимфы уже давно храпят вокруг костра.
  ― Арес, наверное. Я выносливая.
  ― Я заметил, ― он ухмыляется и неуклюже валится боком на примятую траву. Упершись правым локтем в землю, кулаком этой же руки он подпирает щеку и внимательно глядит на Зою. Девочка сидит напротив и безразлично смотрит в глаза Байрона.
  ― Хочешь узнать, откуда у меня этот шрам? ― он наклоняет голову, демонстрируя страшную ссадину на шее.
  ― Мы все здесь в шрамах.
  Байрон молчит с две секунды, а потом, склонив голову, беззлобно усмехается.
  ― Это верно.
  ― И откуда же? ― чуть помедлив, спрашивает она.
  ― От Фортиса. Я родом из Аквелы.
  Девочка открывает рот, чтобы задать вопрос, тысячу вопросов, но слова не складываются в предложения - настолько она растеряна.
  ― Его собаки мне неплохо мозги промыли, ― Байрон облизывает нижнюю губу и прикладывается к амфоре, ― каша в голове до сих пор. Помню, что его люди повязали меня просто так - не понравилось, как я на них посмотрел. Фортис меня публично выпорол - чтобы крестьяне не забывали о том, что они лишь насекомые. Такие шрамы у меня по всей спине - чтобы и я не забывал. И я помню. Потом он бросил меня в тюрьму. И каждый день его люди приходили и пытали меня. Пытали мои мозги. Сейчас я понимаю, что они оттачивали на мне ментальные техники.
  ― Ты был подопытным кроликом?
  ― Да. И не я один. Там было много пленников.
  У Зои перехватывает дыхание.
  ― Как ты бежал?
  ― Ко мне зачастила одна девушка - кажется, она переживала за меня. Относилась по-человечески, кормила и очень любила рассказывать одну сказку, ― он мягко улыбается, предаваясь воспоминаниям. ― Она была Хранительницей Фобетора.
  Зоя сглатывает, наблюдая за тем, как темнеют глаза Байрона.
  ― Она сама отдала тебе талисман?
  ― Нет.
  Девочка закусывает нижнюю губу, а Байрон смотрит на землю под собой.
  ― Потом провал в памяти, еще один. И я просыпаюсь в стенах мэрии, в другом городе, с неистовым желанием стереть Фортиса с лица земли.
  ― Зачем ты все это мне рассказываешь?
  ― Я пьян, ― Байрон безразлично мотает головой, ― да и потом, я считаю, что повстанцы должны знать, какой ублюдок правит нашим государством. Я думал, что в других городах лучше, но это не так. Фортис внимательно следит за тем, чтобы крестьяне дохли с голоду, а Чиновники мылись в золотых ваннах. В каждом городе есть стукачи, и если они видят нарушения, то нарушители пропадают при загадочных обстоятельствах.
  Как гром среди ясного неба. В голове вдруг проносятся слова Макса о том, что девушка, в которую он был влюблен в гимназии, пропала без вести. Она хотела помочь Максу, и была наказана. И он знает об этом. Он винит себя в этом.
  Тяжело выдыхая, Зоя медленно поворачивает голову и через плечо смотрит на спящего Хранителя Гермеса.
  ― А еще мне говорили, что ты равнодушна к Фортису, ― Байрон переворачивается на спину и смотрит в небо, ― надеюсь, теперь нет.
  Теперь нет.
  
  
  
  ГЛАВА 28.
  
  
  ― Эй, ребята, мы еще двоих привели! А то они скитались, бедные, не знали, куда себя приткнуть, ― высокий мужской голос разрезает раскаленный воздух, пропитанный алкоголем, потом и развратом.
  Задремавшая на дюжину минут Зоя приподнимается на локтях и щурится, пытаясь разглядеть вновь пришедших. Свои? Не свои? Щурится и никого не видит, потому что в глазах все плывет. Девочка бухается обратно на землю, опираясь головой на поваленное дерево. И безразлично смотрит в небо, пытаясь сосчитать звезды, которые, кстати, тоже плывут, сливаясь в одну молочно-белую спираль. Слева доносится монотонный храп Макса. Байрон сидит в стороне и тихо разговаривает со старым сатиром.
  ― Какого тартара тут происходит!? ― рычит Ганс, хватая девочку за грудки и приподнимая вверх. Он смотрит ей в глаза, но Зоя не может сфокусировать взгляд на его лице.
  ― Вс-с-е под контр-р-ролем, ― едва произносит девочка. Боги, как она пьяна!
  На озлобленном выдохе Ганс с силой встряхивает Зою, желая вернуть расквашенный алкоголем мозг на место. Мозг не возвращается, зато зарождается знакомое чувство ярости. В конце концов, почему Ганс во всем винит Зою!? Они все! - все повстанцы всегда и во всем винят лишь ее. Даже сейчас - а ведь неподалеку бодрый Байрон и спящий Макс. Почему винят не их!?
  Гортанно рыча, Зоя подрывается вперед и отталкивает от себя мужчину так сильно, что Ганс падает на лопатки. Не теряя времени, девочка седлает его и нагибается ниже, надавливая предплечьем на мужскую грудь.
  ― Хочешь подраться? ― скрипит зубами Ганс.
  Зоя молчит, и в следующее мгновение ее сжатый кулак с силой мажет по челюсти Хранителя Гефеста. Она готовится ударить его еще раз, но занесенную руку в полете перехватывает Мадэлейн.
  ― Хватит с тебя, ― угрожающе шипит Хранительница Геры.
  ― Отпусти.
  ― Нет, ― Мэдс сжимает запястье сильнее, ― не вынуждай меня применять гипноз.
  На сдавленном выдохе Зоя вырывает руку и подается назад, сваливаясь на землю рядом с Гансом. Хранитель Гефеста протяжно выдыхает - как будто с облегчением.
  ― Меня раздражает, что вы во всем и всегда вините меня, ― хрипит девочка, чувствуя, как к горлу подступает тошнота от выпитого алкоголя.
  ― А что в этом странного? ― сонно зевает Кастор - все это время он с интересом следил за перепалкой, но даже не думал вмешиваться. ― В тебе есть что-то неприятное. Ты отталкиваешь.
  Подавляя тошноту, Зоя поворачивает голову в сторону сатира и теперь смотрит на него. Кастор продолжает:
  ― В нашей местности люди - диковинка. Мы искренне рады смертным - стараемся всегда их развлечь, напоить и накормить. Но к тебе никто, кроме меня, не подошел. И я не хотел, но любопытно стало, почему ты такая... неприятная.
  В голову вдруг ударяют все воспоминания: слова Калева о том, что Зоя ему не нравится; показательная неприязнь Марко и Мадэлейн, да что там - всех повстанцев, кроме Макса. Гарпии, что, не сдаваясь, охотились на девочку и даже Эмпуса, решившая доставить проблемы, обернувшись Зоей. И все началось с того, что она стала Хранительницей Ареса. До талисмана у нее не было проблем с общением. Впрочем, тогда и общение ограничивалось лишь Иванкой и ее семьей.
  ― Эта нелюбовь ко мне может быть связана с Аресом?
  Тишина.
  Мгновение, и Ганс звучно щелкает средним и большим пальцами.
  ― Точно. Ареса ненавидели почти все Боги, а мы не любим тебя.
  ― Потрясающе, ― фыркает Зоя, ― а Макс?
  Хранитель Гефеста задумчиво замолкает, и Зоя чувствует, что его теория рушится на глазах.
  ― Гермес освободил Ареса, ― хмурясь, тянет Ганс. ― Богам так надоела кровожадность Ареса, что они скинули беднягу с Олимпа и тринадцать месяцев держали в плену у великанов. Гермес его спас, ― на последних словах Ганс торжественно щелкает пальцами в честь долгожданной разгадки.
  Зое вроде и должно быть легче, но не становится - ведь это значит, что талисманы искажают саму суть человека. Макс говорил, что он легко располагает к себе людей из-за Гермеса - поэтому Зоя и испытывает к нему такие теплые чувства. А какой он на самом деле - этот Макс? Такой ли хороший, уютный? Мадэлейн стервозна, и это наверняка из-за Геры. А какая она на самом деле - без талисмана? Какой без талисмана Ганс? Он не любит Зою, потому что Арес в свое время увел у Гефеста жену - Афродиту.
  Значит ли это, что Зоя и вовсе не знает повстанцев?
  Это неважно. Неважно сейчас. Потом, когда все это закончится - Зоя обязательно вернется к нормальной жизни и увидит товарищей без масок.
  Лишь бы маски не оказалась намордниками.
  ― Ясно, ― выдыхает Зоя, опуская голову. ― Я очень хочу спать, ― девочка, приближаясь к Гансу, шепчет ему на ухо, что повстанцы договорились проснуться чуть раньше рассвета и уйти, пока сатиры еще будут храпеть и страдать похмельем. Ганс согласно кивает и ворчит, мол, от Зои воняет сильнее, чем от мокрой собаки, искупавшейся в плохом вине. Он уходит к Байрону, а потом еще долго бродит по лужайке, допивая недопитое и сливая остатки вина в большую глиняную амфору. Мадэлейн вяжет из брошенных лоскутьев ткани поклажу и складывает туда припасы - те, которые можно взять в дорогу. Совсем скоро все повстанцы погружаются в царство Морфея. Зоя спит крепко, но через несколько коротких часов просыпается от холода и тихих голосов, таинственно перешептывающихся где-то в стороне.
  Шатаясь, девочка поднимается на ноги и неуклюже, на каком-то необъяснимом автопилоте, бредет на звуки. От выпитого алкоголя в глазах все плывет и живот тошнотворно крутит. И каждый шаг отдается в висках режущей болью.
  ― Ты тоже это слышишь? ― ее нагоняет Макс. Девочка медленно поворачивается и видит, что все повстанцы просыпаются и смотрят в ту сторону, куда ступает Зоя.
  ― Да. Но не понимаю, что именно.
  ― Голоса. Знакомые голоса.
  Вдруг Макс, как ужаленный, срывается с места и бежит на источник звука. Зоя теряется на секунду, но быстро приходит в себя и бросается вслед за Максом. И резко останавливается, словно вкопанная.
  ― Рейзе, ― хрипит знакомый голос. Родной голос. ― Рейзе.
  Ее зовет Орест.
  
  
  
  ГЛАВА 29.
  
  
  Головой она понимает, что это ловушка или даже хуже, но ноги сами несут девочку на голос. То же самое происходит с Максом и другими повстанцами. И у всех одинаковые взгляды - потерянные; взгляды брошенных детей, которых вдруг зовет блудная мать.
  ― Я иду, ― на бегу надрывно шепчет Мэдс, ― не уходи.
  Они бегут еще километра три, и с каждым шагом голоса становятся отчетливее и громче.
  ― Мама! Отец! ― вскрикивает Макс, скрываясь за поворотом. Зоя быстро уходит за ним и останавливается - видит небольшую белую поляну, окруженную горами. Мягкий пушистый снег высокими сугробами лежит на лужайке, в центре которой ютится идеально круглое озеро. Кристально прозрачное. Замерзшее.
  Возле озера растет всего одно тоненькое дерево - красивое, окутанное снегом и инеем, будто серебром.
  Согнувшись, Макс стоит на коленях и отрешенно смотрит в воду, словно там, в озере, кто-то есть. Или что-то.
  ― Рейзе, ― и Зоя бросается к озеру, из глубины которого доносится голос Ореста.
  Опускаясь на колени, Зоя проводит ладонью по льду, смахивая тонкий слой снега. Нагибается ниже и видит в воде Ореста. Его смуглое лицо, изуродованное ожогами; темные глаза и подбородок с ямочкой. Орест подается выше и прижимает ладони к кристальному стеклу - Зоя делает то же самое, и пальцы их рук соприкасаются через толстый слой прозрачного льда.
  ― Уходи отсюда, ― шепчет он одними губами, ― живым здесь не место.
  Словно околдованная, Зоя смотрит в глаза напротив и не может отвести взгляда.
  ― Где "здесь"?
  ― В царстве мертвых.
  От удивления Зоя открывает рот, пытаясь вобрать в легкие больше воздуха. Бесполезно - она не может дышать.
  ― Но ты меня звал.
  ― Нет. Твое сердце звало. И мое.
  ― Я могу как-нибудь тебе помочь, освободить тебя?
  ― Нет. И не надо. Уходи и уводи остальных. Это место опасно для живых.
  Зоя поджимает губы и судорожно кивает.
  ― Умница. Ты умница. Уходи, Рейзе. Ты не должна это видеть. Добре.
  ― Что видеть?
  В следующее мгновение Орест быстро подается вперед. Его лицо обезображивается гримасой ужаса; темные глаза невольно расширяются от невыносимой боли. Вода вокруг окрашивается в красный цвет - цвет крови.
  А из-за его плеча, соблазнительно улыбаясь, выглядывает Зоя, только что вырвавшая из мужской груди сердце.
  Все так же, как было в лесу, когда от руки Эмпусы погиб Орест.
  ― Нет, ― Зоя часто и надрывно дышит, невольно подаваясь вперед. Трясущимися руками она раскапывает лед, врезается в него пальцами и ногтями, царапает, с силой бьет кулаками. И кричит, кричит, чтобы Эмпуса отпустила Ореста, чтобы не причиняла ему боли. Она не понимает, что Оресту безразлично уже; что боль Зоя причиняет лишь себе.
  Ведь мертвым не может быть больно.
  Больно живым из-за мертвых.
  Она замирает на мгновение - а потом нервно щурится, вглядываясь вправо. А там ее мать и сестра, охваченные неистовым огнем, кричат и задыхаются. Зоя видит, как плавится их кожа и дымятся волосы.
  Слезы солеными ручьями брызгают из глаз. Зоя раздирает глотку, чувствуя на языке вкус железа, с треском ломает ногти и разбивает в кровь кулаки, пытаясь добраться до семьи, пытаясь им помочь.
  ― Хватит, ― кто-то напирает на нее сверху, пригвождая весом собственного тела. Кто-то перехватывает ее дрожащие руки и прижимает к бешено вздымающейся груди. Кто-то рвано дышит ей в затылок и упирается подбородком в макушку, обездвиживая. И кто-то невыносимо больно сжимает запястья. Эта боль помогает прийти в себя.
  Через дрожащие округленные губы Зоя протяжно выдыхает и оглядывается.
  Сгорбившийся вопросительным знаком Ганс упирается лбом и локтями в лед. Его лицо закрыто волосами, но Зоя видит сжатые зубы. Ганса трясет, как только что трясло Зою. Он судорожно дышит, и крупные слезы, стекая с морщинистых щек, разбиваются о гладкую поверхность.
  Мадэлейн, словно раненная птица, лежит на боку. Ее глаза едва приоткрыты, как и рот. Она почти не дышит, не моргает. И не живет.
  Макс бессильно лежит на лопатках, пустым взглядом мажет по серому небо. На его щеках виднеются соленые дорожки высохших слез. А ветер как ни в чем не бывало треплет взъерошенные светлые волосы. Только это и отличает Макса от холодного бездушного камня.
  ― Я думал, что ты убьешься, ― в затылок шепчет Байрон, ослабляя хватку и отдаляясь.
  Зоя бессильно падает на живот, но сразу переворачивается на лопатки. Часто и глубоко дыша, она садится на лед и невидящим взглядом смотрит на Байрона.
  ― Что? ― он опускается напротив девочки, ― мне не на кого там смотреть. В этой войне я потерял лишь себя.
  
  
  
  ГЛАВА 30.
  
  
  ― Нам надо привести их в чувства и убираться отсюда, ― сжато шепчет Байрон. Он смотрит на Зою и тревожно хмурится.
  А кто приведет в чувства Зою?
  Она тяжело прикрывает глаза и невольно вздрагивает от того, что Байрон подается к ней непростительно близко. Не скрывая тревоги, Хранитель Фобетора подносит руку и берет в ладонь толстую прядь длинных волос. Седых волос. Их стало в три раза больше.
  ― Мы все постарели лет на десять, ― безразлично хрипит девочка. Седые волосы, старость и смерть не пугают ее. Никогда не пугали, а теперь и подавно.
  Байрон сухо кивает, выпуская густые волосы из ладони.
  ― Зоя, если ты сейчас замкнешься в себе, то я не справлюсь, ― он смотрит девочке в глаза, ― вспомни, ради кого ты здесь.
  Зоя жмурится, едва сдерживая слезы. Ей так надоело быть сильной, ели честно, ей так хочется быть слабой - хотя бы пару часов. Разве это так много?
  ― Ты выносливая, ― говорит он, кладя ладонь ей на макушку. ― А теперь идем. Нужно починить наших друзей.
  А кто починит Зою?
  Сегодня никто. И завтра, наверное, тоже.
  На рваном выдохе девочка опускается возле Макса на колени и совсем нерешительно берет обе его ладони в собственные руки. И сжимает так крепко, что Макс невольно кривит губы - от боли.
  ― Я не буду тебя жалеть, Макс. Жалеют слабых. Жалеют тех, кто не может справиться, ― Зоя в точности до интонации повторяет слова Макса. И ждет, что он ответит так же, как ответила она после смерти Ореста.
  "А я могу", - должен сказать Макс. Но он молчит, пустым взглядом гладя небо.
  ― Зои, ― слабо шепчет он, ― я не ты.
  ― Это к лучшему, ― она сжато почти улыбается.
  ― Не сегодня.
  Подозрительный хруст, доступный только Зое, слышится где-то в небе - между плотных серых облаков. Девочка настораживается и прислушивается к интуиции, которая молчит.
  ― Я видел их смерть, Зои, ― отрешенно хрипит Макс, и Зоя закусывает нижнюю губу. ― Она была еще ужаснее, чем я себе представлял. Это больно.
  Ей тоже больно, невыносимо больно. Если бы Макс сейчас смотрел не на небо, а на Зою, то увидел трясущиеся руки, с силой сжатые в кулаки, дрожащие губы, до боли стиснутые зубы и мокрые глаза. Она хочет разрыдаться прямо у него на груди, но понимает, что нельзя. Нельзя. Нельзя. Нельзя.
  Нельзя.
  Она же кремень, в конце-то концов.
  ― Нужно уходить, ― безразлично чеканит она. Обхватывая ладони Макса сильнее, девочка тянет на себя, заставляя юношу подняться.
  ― Да, ― он подается вперед.
  Хруст в тяжелом сером небе становится все отчетливее; Зоя настораживается. И слышит глухой удар сзади. Она быстро оборачивается и видит, что Байрон и Ганс сцепились в нешуточной хватке. На протестующем выдохе девочка подрывается с места, но запястье неожиданно перехватывает Макс, из-за чего Зоя поскальзывается на льду и падает плашмя, больно ударяясь щекой.
  ― Прости, ― Макс виновато жмет плечами и осторожно, чтобы не повторить участь Зои, подползает к ней на коленях, ― они всегда так проблемы решают. Не стоит вмешиваться.
  А Зоя лежит на животе и усердно жмурится - боится открыть глаза, потому что знает, на чье лицо наткнется под водой.
  Но ведь не может она лежать вот так, в вечном страхе, всю жизнь?
  Не может. Наверное, и хочет, но не имеет права.
  "Помни, ради кого ты здесь", ― этими словами девочка живет, нет, выживает последние два месяца. На рваном выдохе она открывает глаза и сразу щурится, вглядываясь в лед, который стремительно идет по швам. Она бы не увидела столь мелкие трещины, если бы не вмазалась щекой в холодное прозрачное стекло.
  Они бы все умерли, если бы она сейчас сдалась.
  ― Уходим! ― кричит Зоя, подскакивая на месте. ― Уходим! Лед трогается!
  Словно по команде, все повстанцы замирают и поднимают головы, вслушиваясь в едва различимый треск. И быстро подрываются с места, поскальзываются и падают, поднимаются снова и пытаются уйти с озера, лед на котором, подчиняясь закону подлости, расходится с невероятной скоростью. Но все уходят. Даже Мадэлейн, которая до последнего отказывалась вставать, быстро поднимается и на четвереньках уползает в безопасное место. И все повстанцы, стоя по колено в колючем снежном сугробе на берегу озера, настороженно наблюдают за глыбами прозрачного льда, стремительно уходящими под воду. Мгновение, и водоем превращается в самое тихое и спокойное место на земле.
  ― Вот и починились, ― хмыкает Зоя. Она первая уходит с берега озера, снег на котором тает и, сверкая в лучах дневного солнца, неспокойно стекает в водоем. ― Вы идете?
  ― Ты поразительно безразлична, ― с какой-то обиженной злобой фыркает Мадэлейн, и Зоя едва сдерживает желание съездить Хранительнице между глаз.
  Легко судить о чувствах, когда ты о них ничего не знаешь.
  ― Долго нам еще в горах бродить? ― спрашивает Макс.
  ― Нет. Нам осталось обойти этот утес и спуститься по реке.
  ― Сколько времени это займет?
  ― Дня полтора, если без приключений.
  ― Идем тогда, ― выдыхает Макс и, равняясь с Зоей, шагает вперед. Девочка не отстает.
  Повстанцы идут часа три - без разговоров, без тяжелых вздохов и лишних телодвижений. Каждый роется в себе, каждый уходит в себя, пытаясь найти способ зализать ноющие раны - не снаружи, а где-то внутри. Раны кровоточат и болят, безжалостно терзают тело и душу - словно внутри сидит голодный хищный зверь, впивающийся острыми, как сотня ножей, зубами и когтями в органы и ткани с единственной целью - разодрать, разорвать.
  Уничтожить.
  Как жаль, что единственное лекарство от этой боли - время.
  Ведь у кого-то времени нет.
  ― Нам нужно поохотиться, ― долгую тишину прерывает Байрон.
  ― Не помешало бы, ― в кой-то веки соглашается Ганс.
  ― Это будет намного сложнее без техник, ― говорит Макс. Он останавливается, разворачивается и смотрит на повстанцев.
  ― Кстати, да, ― вспоминает Ганс, ― нужно еще поискать жертвы. С рюкзаками все пропало.
  ― Решено. Мы с Зоей пойдем на охоту, а вы трое добудьте хоть какие-нибудь жертвы, ― властно распоряжается Байрон.
  Ганс кивает, и все трое уходят в сторону небольшой поляны, где есть возможность найти нужные травы, цветы и коренья, мелких животных и птиц.
  ― Как ты собираешься охотиться? ― Байрон приближается к Зое.
  ― Без Кирк мне будет сложно поймать кого-то крупного, ― девочка задумчиво опускает глаза, ― я могу сделать ставку на меткость и попробовать убить пару птиц. Только я не разбираюсь в них, поэтому не факт, что туши окажутся съедобными.
   ― Я разбираюсь. Поэтому и пошел с тобой.
  ― А. Ну да.
  Не говоря ни слова больше, Байрон огибает Зою стороной и уходит вперед; девочка разворачивается и идет за ним, вглядываясь в широкую спину, едва прикрытую разодранной когтями бешеных птиц тогой. На его лопатках и так было немало шрамов, а теперь добавились новые - свежие, страшные. А сколько еще впереди?
  ― Иди со мной, ― почти приказывает, ― не люблю, когда дышат в затылок.
  Из какого-то смутного чувства упрямства ей хочется остаться сзади, на здравый смысл побеждает неясные желания, и девочка равняется с Байроном.
  ― А почему я тебя в мэрии не видела? ― после небольшой паузы спрашивает Зоя.
  ― Тебе что за печаль?
  ― Не люблю, когда иду на равных, а равной себя не чувствую.
  Байрон едва заметно ухмыляется лишь уголками губ.
  ― Как думаешь, где я могу быть полезен с техникой обращения в любое животное?
  ― Не знаю, ― она жмет плечами, ― шпионаж?
  ― Да.
  ― Так ты шпионил за Фортисом?
  ― Не только за ним. Я шпионил за всеми тремя городами - за Аквелой, Стеллио и Канемом. Искал людей, которые ненавидят Фортиса и желают стереть его с лица земли.
  ― И нашел?
  ― Да, найти их оказалось не так сложно. Я убедил их присоединиться к Энзо.
  ― То есть у него есть своя небольшая армия в каждом городе?
  ― У нас. У нас есть армия.
  Углубляясь в раздумья, Зоя невольно останавливается, но почти сразу приходит в себя и второпях равняется с Байроном. Щурясь от ослепительных лучей дневного солнца, девочка с удивлением отмечает, что повстанцы вышли на утес - серый, каменистый; невыносимо унылый и безжизненный. Ни единой травинки - лишь камни и булыжники лежат на земле. И даже мягкий светло-желтый свет полудня не придает этому месту живописности.
  ― А эта армия - они Хранители?
  ― Хранители есть, но их не так много. В основном смертные.
  ― И как они помогут в сражении?
  ― Энзо пообещал дать им силу.
  ― Он и это может? ― Зоя пытается скрыть удивление и недоверие в голосе, но не получается. ― Впрочем, я вообще не знаю, на что Энзо способен.
  ― Никто не знает. В целях безопасности Энзо не демонстрирует свои способности.
  ― Не совсем понимаю.
  ― У каждой техники есть слабое место, ― слегка раздражаясь, объясняет Байрон, ― не знаешь техники - не знаешь слабого места.
  ― А от нас зачем это скрывать? ― она игнорирует недовольство Хранителя, глядя ему в лицо.
  ― Чтобы избежать предательства.
  Она хочет задать еще вопрос, нет, сотню вопросов, но ее отвлекает звон тяжелого металла. Зоя поворачивает голову и щурится, вглядываясь в высокую коричневую скалу, в каменную поверхность которой с силой всажены старые цепи и кандалы. Если бы не темно-рыжая ржавчина, то оковы смело можно было назвать свежими - так хорошо они сохранились.
  ― Возьмем цепь, она пригодится, ― Байрон кивает в сторону высокой скалы.
  ― Попробуем взять, ― флегматично откликается Зоя, ступая следом.
  Истошный человеческий крик вдруг оглушает утес, и девочка невольно жмурится от неистовых воплей. На несколько секунд она теряется даже - так громко, невыносимо громко кто-то ревет. Со временем бешеный рев стихает, и только тогда Зоя понимает, что кричал Байрон.
  На беспокойном выдохе девочка срывается с места и стремительно подскакивает к Хранителю Фобетора. А он с трудом поднимает руку и едва скрипит зубами, пытаясь что-то ей сказать. Чтобы услышать, Зоя бежит еще быстрее, а затем, словно пораженная мечом в самое сердце, резко останавливается на месте и падает на колени. И взвывает так же, как только что вопил Байрон.
  Нестерпимая, невыносимая боль, безжалостная боль пронзает верх живота - словно острые железные когти вонзаются в мягкие ткани печени и беспощадно отрывают от нее целые куски. Зоя с силой жмурится, истошно кричит до пропажи голоса - и только тогда дикий рев стихает, превращаясь в предсмертный хрип раненного животного. Голоса больше нет, но есть боль - все та же мучительная, и Зоя, до крови сжимая кулаки, молит Богов о скорейшей смерти. Лишь бы не терпеть эти муки.
  Они оба лежат на каменной земле, на боку, поджимая колени к груди - так легче терпеть боль. Оба хрипят и тяжело дышат, с силой жмурят глаза, из которых слезы катятся сами собой. И, кажется, оба готовятся к смерти.
  Кто бы мог подумать, что их убьет не Фортис и не его приспешники.
  Кто бы мог подумать, что их убьет утес в горах.
  ― Зои! ― тревожный оклик Макса приглушенным эхом звучит где-то на подсознании, и девочка проклинает весь мир за то, что воображение так жестоко над ней издевается, когда она на смертном одре. ― Зои! ― голос звучит громче.
  Вдруг девочка понимает, что это не игра подсознания. Это Макс. Настоящий Макс, который бежит сюда, чтобы помочь. Но он не поможет, если попадется в ту же ловушку.
  На надрывном хрипе девочка едва разгибается и поднимает руку, скрипит зубами, пытаясь предостеречь друга. Она делает то же самое, что делал Байрон, пытаясь остановить Зою. А она и не поняла.
  Не понял и Макс.
  Не поняли и Ганс с Мадэлейн.
  Все трое истошно кричат, бешено колотят кулаками твердую землю, жмурятся и снова кричат, раздирая голосовые связки в кровь. А потом падают и хрипят, стонут, молят не о спасении, а о смерти.
  ― Мы выживем, мы должны выжить. Слышишь? ― бессильно шепчет Байрон. Он больше не жмурится, не сжимает кулаки и зубы - он медленно закрывает глаза.
  И умирает?
  Через несколько минут Зою настигает та же участь. Боль не уходит, нет, куда там. Это похоже на действие сон-травы при открытом переломе. Больно и хочется кричать, но ты засыпаешь, потому что какая-то необъяснимая сила свыше сладким голосом напевает колыбельную песню на ухо.
  Глаза закрываются сами собой. Ласковые объятия Морфея гладят плечи и руки, уютным теплым пледом обволакивают тело.
  И ты засыпаешь.
  
  
  
  ГЛАВА 31.
  
  
  Она не может заснуть.
  Она не может умереть.
  Не сейчас. Не сегодня. Никогда.
  Не смерть ее пугает, а напрасная жизнь. И если она сейчас сдастся, то все усилия, старания, обещания - все окажется тщетным. Она дала слово родителям, что вернет Иванку, да и тартар с ними - с родителями.
  Она дала слово себе, а это куда важнее. Она не может слово нарушить.
  Слишком много дорог пройдено, гор свернуто и океанов иссушено, чтобы Зоя сдалась вот так просто, проиграла какому-то утесу и предала себя, свои убеждения и стремления. Она слишком сильная, чтобы перестать дышать. Слишком сильная, чтобы умереть. Она должна жить. Она должна спасти всех.
  Она должна.
  Должна.
  Должна?
  Никому она ничего не должна. Она ничего не должна этому миру, который предательски лишил ее семьи в раннем детстве и издевательски убил отца, лишь только Зоя его узнала. Не должна стране, которая заставляла ее вставать в пять утра и сразу идти в кузницу, работать там до семи и бежать в гимназию, обедать черствыми лепешками и снова в кузницу - до потери пульса. Ничего не должна городу, который забрал из приюта в двенадцать лет, выделив хрупкую избушку с протекающей крышей, гнилыми стенами и жирными крысами. Ничего не должна мэрии, стены в которой отливают золотом в мягком свете розового заката, а столы ломятся от еды. Ничего не должна Энзо, Максу, Мэдс, Гансу и Байрону. Ничего не должна Марко и Оресту. Ничего не должна Иванке.
  Она ничего не должна этому миру, как и мир отказался быть должным Зое.
  "Помни, ради кого ты здесь".
  Ради кого? Ради Иванки? Но Зоя ей ничего не должна.
  Ради Марко? Макса? Нет.
  Ради кого?
  Ради себя?
  Ради себя.
  Ради себя и будущего - не своего, а будущего страны, города, мэрии. Ради великого будущего Макса и Байрона, Мэдс и Ганса. Ради будущего Энзо.
  И в будущее всего лишь нужно открыть глаза.
  А в прошлое - закрыть.
  ― Открой глаза, ― вторит голос на затворках сознания. ― Открой.
  Открой глаза и живи, дыши. Дай будущее - если не себе, то им.
  ― Открой глаза.
  Открой глаза и живи, спаси. Не себя, а их. Страну. И город.
  ― Открой глаза.
  И она открывает, жадно хватая ртом воздух и суматошно оглядываясь. Где она? Что она? Зачем, почему и когда?
  ― Добро пожаловать обратно. Не забудь, как дышать, ― саркастично хмыкает высокий мужской голос, и Зоя на мгновение думает, что перед ней Марко. Но нет, конечно, Марко мертв. А перед Зоей молодой сатир - Кастор.
  ― Ты... Ты? ― она еще не может собраться с мыслями.
  ― Я.
  ― Спас нас?
  ― Да.
  ― Но ведь...
  ― Решил, что пора жизнь измерять не глотками и нимфами, а воспоминаниями.
  Зоя глухо усмехается и сразу морщится от колющей боли в области печени. К горлу вдруг подступает склизкая тошнота, и девочка отворачивается в сторону темно-зеленых кустарников, где ее долго тошнит. А потом говорит:
  ― Этот момент ты запомнишь надолго.
  Теперь усмехается Кастор, а Зоя настороженно спрашивает:
  ― Сколько мы пробыли без сознания?
  ― Сутки.
  ― Потрясающе, ― огрызается девочка, ― нужно растормошить остальных.
  ― Их состояние хуже, чем твое. Особенно плох зеленый.
  ― Зеленый?
  ― Ага. Я назвал вас цветами, чтобы не запоминать имен. Не люблю имена. Ты, кстати....
  ― Неважно, ― перебивает, ― где они?
  ― Да вот же, за кустами.
  Осторожно, чтобы не спровоцировать новую боль, Зоя поднимается на ноги. Ее качает из стороны в сторону, да и колени подкашиваются от слабости, но она идет - не без помощи Кастора, который предусмотрительно держит девочку за локоть.
  ― Почему с нами это случилось? ― вдруг спрашивает Зоя.
  Кастор задумчиво вытягивает губы.
  ― Вы попали в олимпийскую зону.
  ― Что это?
  ― Объяснить довольно сложно, ― он хмурится, ― вы угодили в место, где мучился Протей, когда орел клевал его печень. Печень у вас никто не клевал, но ощущения вы испытали те же.
  Зоя его уже почти не слушает - смотрит на едва живых повстанцев. Они лежат на спинах, головы бессильно повернуты на бок; рты приоткрыты и с трудом вбирают в себя воздух. И все бледные, почти синие - если бы Зоя не видела слабо вздымающиеся груди, то сочла бы их трупами.
  ― А есть зона, которая их вылечит? У нас очень мало времени.
  ― Не знаю. Нам никто список не предоставлял.
  ― И что делать? ― она раздражается.
  ― Да я понятия не имею, ― сердится Кастор.
  ― Как ты меня в чувства привел?
  ― Да просто потряс тебя за плечи.
  Ясно. Она сама пришла в себя, но от этого не легче, и Зоя нервничает с каждой секундой больше, сильнее. Стиснув зубы, она подходит к Мадэлейн, садится возле нее на колени и, тяжело глядя ей в лицо, легонько бьет ладонями по щекам.
  ― Достань воду, ― сухо просит сатира, ― у Ганса должна быть.
  ― У меня есть, ― он кидает девочке тяжелую глиняную бутыль, которую Зоя ловко, с характерным хлопком, перехватывает рукой, даже не поворачиваясь. Мгновение, и прохладная струя воды льется Мадэлейн на лицо.
  ― Давай, не вздумай помирать. Иначе Ганс тебя из Тартара достанет, чтобы убить собственными руками, ― шутка вроде, а голос почему-то дрожит. ― Делай то же самое с остальными, ― распоряжается Зоя, не глядя на сатира. ― Если мы не приведем их в чувства, то ты этого никогда не забудешь и будешь молить Богов, чтобы забыть, ― девочка говорит это Кастору, но обращается к себе. Она никогда не забудет. Она будет молить Богов, проклиная весь мир и себя.
  Кто-то сухо кашляет сзади, и девочка на резком выдохе быстро поворачивает голову. Потерянным, безжизненным взглядом по земле шарит Макс - юноша явно не понимает, кто он, что он, где и зачем. От радости Зоя забывает саму себя и приходит в чувства только в слабых объятьях Хранителя Гермеса. А она его обнимает крепко.
  ― Сутки, ― тихо шепчет ему на ухо, ― мы пробыли в отключке сутки.
  ― Я тоже рад, что с тобой все в порядке.
  ― Какой-то неправильный порядок, ― она отдаляется и смотрит ему в глаза.
  ― Это точно, ― он пытается улыбнуться и сразу разражается сухим раздирающим кашлем. Через несколько секунд его тошнит, а девочка возвращается к Мадэлейн.
  Проходит где-то полчаса, и в себя приходят все, кроме Байрона.
  ― Он и есть зеленый. Ему хуже всех, ― неуверенно говорит Кастор.
  ― Он попался в ловушку раньше других, ― Зоя смотрит на Ганса, жадно, словно в последний раз, глотающим то воду, то вино.
  ― Выкарабкается, ― хмыкает Мэдс, ― он и не из таких переделок выкручивался.
  ― Так на тебя эти зоны не действуют? ― спрашивает сатира Макс.
  ― Действуют, ― Кастор чешет редкую бородку, ― но не так сильно, как на вас, видимо.
  ― Тогда ты идешь с нами, ― безапелляционно заявляет Ганс.
  ― А мое мнение никого не интересует? ― несерьезно возмущается Кастор, и в ответ получает несколько твердых "нет" и коротких "неа". ― Ну и ладно.
  А тем временем в себя приходит Байрон - он едва открывает глаза и хрипит, пытаясь дышать, сухо кашляет и бездыханно падает обратно на лопатки. Быстро, словно по команде, ему на помощь приходит Мадэлейн - она с силой давит ему на грудь и целует, снова давит на грудь и целует. Зоя ничего не понимает, но отчего-то смущается.
  Байрон, жадно хватая ртом воздух, приходит в себя.
  ― А я так хотел сплясать на твоей могиле, ― с наигранным расстройством говорит Ганс.
  ― Инвалиды, ― слабо ухмыляется Байрон, лежа на спине, ― не танцуют.
  ― Зоя постоит в сторонке, ― разражается гомерическим гоготом Ганс, и почти все повстанцы показательно закатывают глаза.
  Минут пятнадцать они еще разговаривают, выясняя причины почти смерти и невероятного спасения - везения, обсуждают дальнейшие планы и действия, пьют воду и с жадностью вгрызаются в ягоды и фрукты. Кого-то периодически тошнит.
  ― Эй, идите сюда, ― подзывает Макс - он стоит на самом краю утеса и вглядывается вдаль. С ним равняются повстанцы, в том числе и Зоя, у которой перехватывает дыхание от вырастающей перед глазами картины. С высоты птичьего полета она видит девственные темно-зеленые леса - густые, как будто мягкие. Деревья и кустарники сверху напоминают клубы свежей шерсти остриженных овец - разве что другого цвета. Леса уходят в невысокие горы, со склонов которых в тусклом свете вечера серебрятся быстрые горные ручьи, впадающие в центральное озеро - необычное в идеальной овальности и странное в отсутствии волн, а ведь ветер сильный. Озеро окружает не песок, а невысокая трава, кусты и деревья. Сразу за безмятежным водоемом возвышается мохнатый зеленый берег, и на этом берегу, отбрасывая в зеркальную гладь точное до каждой линии отражение, стоит невысокая каменная пещера, если это можно назвать пещерой - скорее некое прямоугольное строение, плавно уходящее вверх. Пещера, словно ковром, завешана кудрявыми зелено-коричневыми листьями. А за пещерой начинается как будто пустыня - цвет земли резко меняется с зеленого на какой-то ржаво-оранжевый.
  ― Нам нужно к этой пещере, там вход, ― говорит Мэдс.
  ― Надеюсь, там нет слонов, ― задумчиво шепчет Зоя.
  ― Идем тогда, ― кивает Макс. ― Кстати, разбирайте жертвы. Это все, что мы смогли достать до того, как услышали ваши крики, ― Хранитель вываливает из карманов в основном растения и травы; Зоя находит листья огненной травы для себя и сразу призывает Кирк.
  ― Так ты с нами или как? ― она смотрит на сатира.
  ― Ну, я в любой момент могу убежать, оставив вас помирать, ― жмет плечами Кастор, ― так что пока с вами.
  ― Потрясающе, ― хмыкает Зоя. И радуется, если честно, что сатир идет с повстанцами.
  
  ― У нас совсем не остается времени. Придется бежать, ― хмурится Мадэлейн, прижимая ребро ладони ко лбу и ища взглядом пещеру, которую у подножья гор и не видно вовсе.
  ― Так подраконились, ― хмыкает Ганс, прикладываясь губами к амфоре с вином. Алкоголь он честно выкрал у сатиров, пока те, ничего не подозревая, спали.
  Повстанцы недовольно сдвигают брови и опасливо поджимают губы, наблюдая за тем, как Зоя стремительно ложится на живот и прижимается ухом к земле - ведь это значит лишь то, что вновь появился хвост. Или что хуже.
   ― Это они, ― неуверенно шепчет девочка, ― только теперь трое. Шаги третьего очень легкие - как будто женские.
  ― Наверное, они попали в ту же ловушку и были спасены.
  ― Подозрительное совпадение, ― хрипит Ганс.
  ― Нам нужно уходить, ― Зоя поднимается на ноги.
  ― Так уходим.
  Они бегут еще сутки, делая редкие привалы и останавливаясь только для того, чтобы выловить нужные жертвы или принести их в дар Богам. По пути им встречаются лисы и зайцы, медведи даже, но животные не обращают никакого внимания на людей, словно и вовсе их не замечают. Странные разноцветные цветы и кустарники, которых повстанцы дотоле не видели нигде, кружат голову и поднимают настроение, заставляют безудержно смеяться и невыносимо хотеть спать, словом, обладают необъяснимыми свойствами, как-то влияющими на организмы. Но повстанцам некогда останавливаться и изучать их, поэтому они бегут, подчиняясь интуиции Зои и ее приказам - закрыть глаза, задержать дыхание, переступить, перепрыгнуть. Им встречаются обнаженные нимфы с золотистыми волосами и суровые кентавры, дикие лошади и неописуемо красивые коровы, прекрасные сады. Наконец они добегают до озера, огибают его по непротоптанной траве мохнатого берега и поднимаются по пологому склону вверх. Порой так хочется затормозить и рассмотреть внимательнее, полюбоваться дикой природой хотя бы пару минут, но нельзя - нужно бежать, бежать, бежать!
  Прибежали.
  
  
  
  ГЛАВА 32.
  
  
  ― В этой пещере нам и нужно найти проход? ― ни к кому конкретно не обращаясь, спрашивает Макс, приближаясь к высокой каменной стене, завешенной, словно плотной шторой, густым плющом. Макс осторожно кладет руку на листья и пытается пробраться между ними, чтобы пальцами коснуться каменной поверхности. ― Ничего себе.
  ― Что такое? ― настороженно спрашивает Мадэлейн.
  ― Она ребристая. И круглая.
  Кажется, Максу никто не верит, потому что уже в следующее мгновение все повстанцы запускают руки под заросли и пытаются нащупать стену.
  ― А я чувствую что-то очень гладкое, словно мраморное, ― с сомнением выдыхает Мадэлейн.
  ― Нам нужно найти проход, ― безэмоционально напоминает Байрон, хотя и он, кажется, удивлен не меньше других.
  ― Как мы будем это делать? Сквозь плющ не пробиться. Вон, даже руки едва дотягиваются, ― протестует Кастор. Он пытается достать руку из плюща, но та застревает, путается и с трудом выходит. ― Плохое, плохое растение! ― он грозит указательным пальцем листьям.
  ― Нужно что-то придумать, ― задумчиво шепчет Макс. Он щурится и внимательнее разглядывает листья, ― сжечь?
  ― Не получится. Листья свежие и почти целиком состоят из воды, ― режет Байрон. ― Сколько времени у нас осталось?
  Мадэлейн закусывает губу и поднимает голову к небу. Щурясь, она всматривается в синее небо, явно пытаясь что-то понять.
  ― Скоро шесть. Минут двенадцать есть у нас, ― отвечает она.
  Вдруг внимание повстанцев привлекает Кирк - волчица пронзительно взвывает, приближается к пещере, принюхивается и, взмахнув головой, уходит влево. Ни секунды не колеблясь, Зоя бросается за ней, игнорируя предупреждающие и угрожающие возгласы товарищей. Пробежав совсем немного, Кирк останавливается и рядом с ней тормозит Зоя.
  ― Здесь есть что-то, ― задумчиво шепчет девочка, приближаясь к стене, ― ты тоже чувствуешь?
  Волчица молчит; поджав губы, Зоя несмело касается пальцами листьев и хмурится.
  ― Ганс обещал догнать тебя и натянуть глаза, ну, ты знаешь на что, ― говорит Макс, равняясь с Зоей. Она поворачивается в его сторону, но завораживается красотой отражения в озере, открывающегося с этой местности.
  ― Я думаю, что не зря Кирк сорвалась - она, то есть мы обе, нужны для того, чтобы отыскать проход. А какие-то ваши техники необходимы для того, чтобы его открыть, ― быстро говорит она, не замечая, что ее нагнали и слушают все повстанцы.
  ― А в этом есть смысл, ― кивает Байрон.
  ― Даже если так, ― хмыкает Мадэлейн, ― что делать дальше?
  И все смотрят на Зою - а она растерянно жмет плечами.
  ― Я не знаю. Я вообще только предположила.
  ― Гипнотизируй стену, ― ухмыляется Ганс.
  ― Очень смешно, ― Мэдс осклабляется.
  ― Ударь молнией.
  ― Куда? ― Хранительница Геры раздражается.
  А времени остается все меньше и меньше.
  ― Ударь в самое высокое место, ― вдруг предлагает Байрон.
  Опасливо глядя на Хранителя Фобетора, Мадэлейн еще несколько секунд не решается, но взвесив все "за" и "против", все-таки прикрывает глаза, сосредотачивается и хлопает в ладоши. Мгновение, и дневное небо прорезает яркая вспышка молнии, ударяющая в самое высокое место пещеры. Верхушка дымится, и плотное полотно плюща стремительно съезжает вниз, словно шелковая ткань. Повстанцы быстро отдаляются, чтобы не попасть в плен зеленых стеблей и листьев.
  ― Это Храм, ― изумленно шепчет Макс.
  На удивленном выдохе Зоя поднимает голову и вглядывается в строение - в высоту оно метров пять, в ширину - где-то десять. Строение идеально мраморное - без единой трещинки. Мрамор через каждые два метра чередуется с высокими белыми колоннами. Сверху крыша, плавно уходящая в небо.
  Храм скучный, абсолютно неинтересный - но почему они не могут отвести от него глаз?
  И почему нет ни окон, ни дверей? Как туда пробраться?
  ― Дальше-то что? ― нетерпеливо спрашивает Кастор.
  Ответом служит напряженное молчание.
  Тем временем Зоя звучно сглатывает - внизу живота зарождается чувство волнения - интуиция. Девочка поворачивается и, щурясь, вглядывается в склон озера, поросший травой и кустарниками.
  ― Они рядом, ― беспокойно говорит девочка.
  ― Тартар всех вас дери! ― взвывает Ганс. ― Эй, ты все жертвы принес? ― он смотрит на Байрона.
  ― Да, ― коротко кивает Хранитель Фобетора. ― Ищите вход, а мы отвлечем собак.
  ― Мм-ме, ― вдруг вырывается у Кастора, ― простите. Я слегка напуган, ― он тут же принимает наигранно деловитый вид, а Зоя видит, что его мохнатые коленки дрожат.
  ― Все нормально будет. Ищите. Скоро встретимся, ― решительно командует Байрон.
  Они отворачиваются от Храма, делают пять шагов вперед и останавливаются на самом краю спуска.
  Внезапно в стену - буквально в трех сантиметрах от щеки Макса - врезается копье. Звонко ударяясь металлом о мрамор, оружие падает на землю.
  ― Почти, ― на рваном выдохе хрипит Макс, с облечением склоняя голову.
  ― Вход, где вход, ну же, ― судорожно шепчет Мадэлейн; на ее лбу выступают блестящие капельки пота. Ладонями она касается прохладных плит мрамора и колон, пытаясь нащупать подсказку.
  Зоя быстро подбирает копье с земли - пригодится ведь.
  ― Стойте! ― со стороны озера доносится незнакомый женский голос, и все трое машинально поворачивают головы, но сразу спохватываются и погружаются в мысли.
  Где вход? Где вход? Где вход?
  Где же?
  ― Может, с разбегу в стену? ― предлагает Зоя и сразу жалеет об этом - взгляды Макса и Мадэлейн такие сердитые, что девочка хочет мгновенно провалиться сквозь землю.
  ― Что, если ты не открыл нужную технику? ― Мадэлейн поворачивается к Максу; Хранитель Гермеса поджимает губы и сдвигает брови, уже начиная винить себя.
  ― Может, мысли стенам передать? ― несмело предлагает Зоя, но ее никто не слушает; девочка сердится. ― Вдруг кто-то есть внутри? ― говорит она уже громче.
  Макс и Мадэлейн задумчиво переглядываются, безмолвно соглашаясь с тем, что попытка не пытка и попробовать стоит. Уже в следующее мгновение Макс подается к стене, прикладывает ладонь к мраморной поверхности и закрывает глаза - сосредотачивается. Его губы двигаются - Макс что-то говорит, но Зоя не понимает, что именно.
  ― Не дайте им уйти! ― вновь кричит незнакомый женский голос.
  Зоя сглатывает и видит, что в стену возле Макса врезается нож - в полете он разрезает ухо юноши. Хранитель Гермеса не обращает внимания, а девочка ловко нагибается и подбирает оружие, приземлившееся между листьями плюща.
  И тут ее осеняет. Плющ в ее руках такой же, как был в кабинете Энзо. И это не совпадение - она уверена. Девочка подносит оружие к лицу и задумчиво вглядывается в отражение собственных глаз - вспоминает нереальное отражение храма в озере. А нереально оно потому, что в водоем стекают десятки быстрых горных ручьев, а озеро остается безмятежным - ни волн, ни течения.
  Озеро! Картина в кабинете Энзо! Вместо неба на ней была нарисована вода.
  ― Вход через озеро, ― на выдохе вдруг шепчет Зоя, поднимаясь на ноги. ― Кирк привела нас сюда, потому что отсюда храм идеально отражается в воде. Сами смотрите, ― она кивает через плечо, и Макс с Мэдс внимательно всматриваются в озеро. ― Нужно нырять. Я чувствую.
  Раздумывать больше некогда, ведь за спинами Байрон и Ганс уже сошлись в схватке с приспешниками Фортиса. Кастор стоит чуть поодаль, но искренне переживает и болеет за повстанцев, изредка помогая им бестолковыми советами.
  ― С разбегу, ― кивает Макс.
  ― Вперед, ― Мэдс закрепляет перья в прическе.
  ― Да.
  И все трое, разбегаясь, стремительно идут вниз по склону. И с головой ныряют в воду.
  ― Нет, остановитесь! ― кричит все тот же женский голос. ― Вы поги..! ― голос кричит еще что-то, но Зоя не слышит - девочка уже под водой.
  
  
  
  ГЛАВА 33.
  
  
  И вновь вода, вода, кругом вода.
  Зоя открывает глаза и видит перед собой Макса и Мадэлейн, умело перебирающими руками и ногами. Они плывут вперед, и Зоя двигается за ними.
  Они плывут минуты три - в темноте и холоде. Рядом трутся большие и маленькие рыбы, серебристые и пестрые, с острыми плавниками и без плавников вообще. Какие-то неизвестные существа, похожие на маленьких русалок и осьминогов проплывают мимо, не обращая никакого внимания на незваных гостей.
  Наконец черная вода голубеет; Макс уходит вверх, и Зоя следует его примеру. Жадно хватая воздух ртом, она выныривает. Пытаясь отдышаться, девочка отчаянно быстро хлопает глазами, а потом выплывает на берег - не песчаный, а мраморный.
  Отдохнув с полминуты, Зоя поднимается на ноги и оглядывается. Повстанцы в замкнутом помещении. Вокруг - мраморные стены - гладкие, без единой трещинки. Возле одной из стен круглый водоем, больше похожий на искусно сделанный бассейн - единственный вход и выход из помещения. Напротив бассейна...
  ― Это алтарь, ― сглатывая, неуверенно шепчет Макс.
  Такой же алтарь, на каком Фортис приносил в жертву невинных людей. Но есть одно отличие - этот жертвенник изящно окутан тонкими стеблями плюща и его зелеными листьями.
   Больше в светлом помещении ничего нет.
  ― И что? Нам этот алтарь нужно в Канем притащить? ― раздраженно шипит Мадэлейн, всплескивая руками.
  ― А ведь все сходится, ― Макс медленно поднимается на ноги и опасливо подходит к алтарю, ― мы в храме, а в храмах всегда приносят жертвы. Наверное, мы должны возложить дары Богам на этом алтаре, чтобы Фортис погиб.
  ― Какие жертвы, Макс? У нас ничего нет, ― растерянно жмет плечами Хранительница Геры.
  Вдруг воздух просторной залы разрезает звук медленных аплодисментов. Из тени, словно из ниоткуда, выходит человек и медленно, какой-то осторожной хищной походкой, подходит к алтарю.
  Это Энзо.
  У Зои перехватывает дыхание; внизу живота зарождается волнительное беспокойство - интуиция, бьющая бешеную тревогу. Еще никогда Зоя не испытывала настолько сильного чувства опасности. Ее ноги подкашиваются, по коже бежит дрожь; невыносимо сосет под ложечкой.
  ― Все верно. Мы в храме Крона. Мы сами его построили, ― невозмутимо говорит Энзо, скрещивая сильные руки на груди. ― Затмение наступит через три минуты, и я принесу жертвы на этом алтаре. Тогда Фортис лишится всех своих сил. И умрет.
  Макс тяжело сглатывает, непонимающе хмурясь. Мэдс сжимает кулаки и зубы, а Зоя задерживает дыхание, пытаясь собрать все части мозаики в одну общую картину. Энзо безмятежно продолжает:
  ― Это моя самая сильная техника. А за каждую технику, как вы знаете, нужно платить, ― мэр смотрит на каждого повстанца по очереди, задерживая взгляд черных глаз на Мадэлейн. ― В этот раз жертва - вы трое. Любимый сын Зевса - Гермес, ненавистный сын Зевса - Арес, любимая и то же время ненавистная жена - Гера. Умрете вы, и умрет Фортис.
  Зоя не замечает даже, как падает на колени. Словно раненное животное, она беспомощно сидит на холодном мраморе и отупелым взглядом - из-под едва открытых глаз - шарит по смуглому лицу Энзо.
  ― Полторы минуты, ― улыбается мэр.
  ― Все это было просто подготовкой к твоей технике? ― слабо шепчет Макс.
  ― Именно.
  ― Почему нельзя было просто притащить нас сюда за шкирку? ― вспыхивает Хранитель Гермеса.
  ― Одно из главных условий техники - жертвы должны прийти к алтарю по собственному желанию, ― отмахиваясь, шепчет Энзо, ― не берите в голову. Думайте лишь о том, что сегодня, через двадцать секунд, ваша кровь прольется во имя великого будущего. Моего будущего. И будущего государства.
  ― Сделка с Калевом - тоже условие? ― едва слышно шепчет Зоя.
  ― Нет, ― Энзо равнодушно жмет плечами, ― это моя инициатива на тот случай, если вы двое вдруг выживете. Ведь тогда вас добьет время.
  ― Двое? ― переспрашивает Макс, непонимающе глядя на Мадэлейн.
  ― Пятнадцать. Четырнадцать. Тринадцать, ― считает Энзо.
  Нет. Нельзя сдаваться так просто.
  Вбирая больше воздуха через нос, Зоя выхватывает нож из самодельного кармана и, почти не целясь, запускает в горло мэру. Энзо быстро выкидывает руку вперед, и оружие, словно наткнувшись на невидимую стеклянную стену, брякается и падает на мраморные плиты пола.
  Десять. Девять. Восемь.
  Макс до скрипа сжимает зубы, до хруста - кулаки.
  Три. Два. Один.
  Энзо блаженно улыбается. Вновь он выкидывает руку вперед, и Мадэлейн, подчиняясь невидимой силе, взмывает над плитами пола. Не шевелясь и почти не дыша, она спокойно плывет по воздуху и останавливается ровно над алтарем.
  Зое на мгновение кажется, что бледные губы Мадэлейн трогает едва заметная улыбка облегчения.
  Громкий удар разрезает тишину зала - это Энзо резко опускает руку вниз, и на алтарь падает тело Хранительницы Геры. И приземляется с такой силой, что Зоя слышит пронзительный хруст ее позвоночника.
  Вязкая кровь багровыми струями - в цвет тоги Стражников - стекает по белому мрамору алтаря. Длинные рыжие волосы спадают вниз, безжизненно струясь по мертвым рукам. В неровную лужу крови на полу опускаются павлиньи перья из ее прически.
  И это все? Вот так просто? Был человек - и нет человека?
  Слишком быстро. Нереально.
  "Вспомни, ради кого ты здесь".
  "Вспомни".
  Только со смертью Мэдс Зоя приходит в себя - девочка звучно сглатывает и протяжно выдыхает воздух через округленные губы.
  Словно раненное, но еще не убитое животное, она тяжело встает на ноги. И принимает решение, что будет сражаться до конца.
  Ей потребовалась целая смерть, чтобы это понять.
  
  
  
  ГЛАВА 33.
  
  
  ― Ты ничем не лучше Фортиса, ― гортанно рычит девочка, и ее глаза стремительно наливаются кровью. ― Гори в тартаре.
  Энзо усмехается лишь уголками губ. Он совсем не боится.
  ― Прости, но тебя нужно принести в жертву Крону последней. Сейчас Гермес, ― мэр неспешно заносит руку, и Зоя пользуется моментом - девочка быстро вытаскивает нож из кармана и, целясь, с силой запускает в сторону Энзо. Нож острием вонзается в его запястье. Мэр через сжатые зубы взвывает - с его руки стекает вязкая кровь.
  ― Получай, ублюдок, ― Зоя осклабляется, бросается в сторону и вырастает перед растерянным Максом, как он не раз вырастал перед ней, защищая от гнева повстанцев.
  ― Глупая девочка, убирайся с моей дороги, ― озлобленно шипит Энзо, и белки его глаз окрашиваются в черный цвет.
  Зоя сглатывает и решительно не двигается.
  Но у нее больше нет оружия.
  ― Нам нужен Гермес, ― рычит Энзо, но не своим голосом, а каким-то другим - более грубым, животным, почему-то оглушительным. Короткий взмах мужской руки, и Зоя взлетает в воздух, резко уходит в сторону и с силой врезается в мраморную стену. По ней же она съезжает вниз и оседает на полу.
  Девочка суматошно мотает головой, проверяя наличие мозга. На выдохе она поднимает глаза и видит, что Макс, слабо сопротивляясь и почему-то совсем не борясь, плывет по воздуху.
  ― Нет, ― рычит она и сразу подрывается с места. Словно разъяренный бык, Зоя бросается на мэра и сбивает его с ног. Энзо падает на лопатки, и девочка быстро его седлает, слыша, что сзади приземляется Макс, врезаясь затылком в камень.
  ― У нас нет времени на тебя¸ ― рычит Энзо, ― убирайся, ― он выкидывает раненную руку вперед, и Зоя отлетает к потолку, ударяется спиной о гладкую поверхность и стремительно падает на пол. На гладких белых камнях под ней растекается лужа крови - кажется, девочка сломала нос и еще какие-то кости.
  Больно. Темно. Где она? Что она? Боги, помогите не потерять сознание. Зоя еще должна бороться за жизнь - не за свою - за жизнь Макса. Ведь она так много не успела сказать другу.
  Она оглушена невыносимой болью, но слышит странные булькающие звуки. Собираясь с силами, девочка упирается ладонями в пол и едва поднимает голову. В глазах все плывет, но Зоя видит, что Макс висит над алтарем.
  ― Макс, ― дрожащим шепотом стонет Зоя. ― Макс, пожалуйста.
  Булькающие звуки становятся громче, и девочка чувствует, что кто-то обхватывает ее тело, быстро поднимает и уносит к стене. Часто моргая, Зоя пытается придать четкость плывущему изображению и видит перед собой Байрона. С ним Ганс и двое незнакомых людей - парень и лысая девушка.
  ― Мы разберемся дальше, ― Байрон кладет ладонь ей на макушку.
  ― Поздно, ― с нетерпением улыбается Энзо. Он опускает руку, и Макс стремительно падает на алтарь.
  "Я рад, что не увижу твоей смерти. Хотя бы в тартаре я не буду сходить с ума", ― Макс врывается в ее сознание в последний раз.
  Удар. Хруст его позвоночника.
  Ему не больно совсем.
  Зато больно Зое.
  Она не может дышать, она сейчас задохнется, помогите, нет, не помогайте, просто дайте ей умереть, пожалуйста. Боги, если вы слышите, если вы видите, просто убейте ее здесь и сейчас, она не может больше жить. Она не может больше выживать.
  Убейте ее. Пожалуйста.
  Она снова хочет соревноваться с Марко, слушая его издевательские шуточки, хочет уходить от пощечин Мэдс и наблюдать за тем, как Хранительница Геры, обольстительно улыбаясь, накручивает прядь огненных волос на палец; она хочет слышать поощряющее "добре" Ореста и крепко обнимать за шею Макса, умиляясь подсвечивающимся в утренних лучах длинным светлым ресницам. Пусть Зоя будет делать это в Тартаре - неважно совсем. Она хочет снова быть с ними.
  Она нужна им, нет, они нужны ей.
  Отпустите ее, пожалуйста.
  Убейте ее, пожалуйста.
  Слезы катятся по щекам, перемешиваясь с кровью. Она не кремень, не сегодня, никогда. Она обычная шестнадцатилетняя девчонка, которую ругали в гимназии за неуспеваемость, которая так любила апельсины и запах мяты, которая так боялась слонов. Которая просто хотела спасти подругу и немного - спасти целый мир. Мир в ответ ее сломал, безжалостно швырнув с высоты птичьего полета о мрамор. И вот она - разбитая, убитая, едва живая - сидит возле стены, не дышит почти - уже не живет.
  Так за что ей все это?
  За что?
  Объясните же.
  Зоя приходит в себя над алтарем. На полу возле жертвенника лежит Макс - его растрепанные волосы больше не шерстятся ветром, и никогда не будут. В полуметре от Макса лежит Мадэлейн, и кровь погибших во имя эгоизма Энзо повстанцев сливается в одну бесформенную липкую лужу. Белый мрамор, мертво-синие глаза Макса, огненно-рыжие волосы Мэдс и кровь, много крови.
  Это конец.
  Зоя видит, как Энзо с силой опускает руку, и девочка летит вниз. Жмурится, мужественно готовясь принять смерть.
  Боги услышали ее молитвы. Она умрет. Сейчас. Сегодня.
  Это хорошо - она все равно больше жить не сможет.
  И выживать не сможет тоже.
  Стены вокруг рушатся. Глаза слепит белый свет.
  Это и есть смерть?
  Летящее камнем вниз тело кто-то решительно перехватывает; Зоя слабо поднимает голову и щурится, вглядываясь в знакомый гладко выбритый подбородок.
  ― Нет, ― она слабо сопротивляется, вырывается, бьется, словно бабочка в липкой паутине, ― выпусти меня, ― едва хрипит, ― убей меня.
  Ее спаситель медленно опускает голову; у Зои перехватывает и без того слабое дыхание, ведь она видит над собой безразличное лицо Артура.
  Что с этим миром не так? Когда все успело перевернуться с ног на голову?
  ― Неважно, ― рычит Энзо, стоя среди развалин мраморного храма, ― техника запущена. Я убью девчонку, и ты сдохнешь.
  ― Займитесь им, ― отдает холодный приказ Артур, глядя на вновь прибывших приспешников.
  Губы Энзо складываются в кривую тонкую полоску. На резком выдохе он сжимает кулак и растворяется в воздухе, а через мгновение появляется прямо перед Монархом. Зловеще ухмыляясь, он смотрит в полупрозрачные глаза Артура, а затем медленно опускает голову и все теми же глазами, застланными черным мраком, глядит на Зою.
  ― Впрочем, я просто заберу ее талисман, ― он ухмыляется и быстро срывает с ее шеи медальон. И вместе с ним он растворяется в воздухе.
  
  
  
  ГЛАВА 34.
  
  
  Вот уже третий день подряд она лежит на жесткой постели в темной комнате с небольшим окошком в стене, через пыльное стекло которого едва пробивается тусклый желто-серый свет. Девочка редко шевелится, едва дышит и почти не живет, не существует даже. Ее стеклянный взгляд - бестолковый, потерянный - отупело мажет по шершавым доскам потолка. К кровати намертво привязаны руки и ноги - говорят, за последние полгода в этом госпитале она самая буйная пациентка. Еще говорят, что она не выкарабкается - сама не хочет.
  К ней приходят люди. Они разговаривают с ней, улыбаются вроде, иногда касаются рук, плеч, щек; заботливо убирают густые темные пряди за ухо. Кто-то кладет ей ладонь на макушку, кто-то крепко сжимает пальцы, кто-то тыкает в ребра тростью. Они улыбаются, шепча, что все будет хорошо, что все наладится, что придет новый день - и снова захочется жить. И так каждый день.
  Они неуверенно заходят в комнату, садятся на край кровати или на стул. Надрывно вздыхают, жалеют, укоризненно качают головой, мол, как так - ведь такая молодая еще. Рассказывают истории, мифы и сказки, даже песни поют. И уходят.
  Зоя не видит их, не слышит, не чувствует - не хочет. С каждой минутой она все больше замыкается в себе, отдаляясь от мира и от людей - они есть, они ходят, говорят и смеются, но за каким-то плотным стеклом. Стекло не пропускает звуков и света. И оно с каждым днем становится все темнее и толще.
  Так бывает с людьми, которые пытались быть сильными слишком долго; которые молчали о боли, когда хотелось кричать. Тихие люди всегда ломаются слишком громко.
  
  Вновь кто-то заходит в комнату - Зоя даже не поворачивает головы.
  ― Они почему-то решили, что я могу тебе помочь, ― голос мужской, низкий, приятный - бархатистый как будто. До боли и слез знакомый. Юноша вольготно садится на кровати, заставляя девочку ощутимо подвинуться - насколько это возможно в ее связанном состоянии. ― Меня зовут Майло.
  Впервые за несколько дней Зоя чувствует, что дышит - точнее, почти задыхается. Внизу живота как будто бегут мурашки; под ложечкой сосет. Она сдвигает брови и медленно поворачивает голову, угрюмо вглядываясь в незнакомое лицо.
  ― Покажи запястье, ― слабо хрипит она, не узнавая собственного голоса - так он осип.
  Майло хмурится и неохотно выполняет просьбу.
  ― Другое.
  Юноша вытягивает левую руку, и у Зои предательски перехватывает дыхание. Не в силах отвести взгляда, девочка смотрит на мужскую руку и видит черное клеймо - кричащую в выжженной окружности ворону. В необъяснимом порыве девочка хочет подняться, чтобы отодвинуть тогу и оголить юноше грудь, чтобы увидеть еще два клейма - и не может, ведь она связана.
  Перед ней покойный брат Макса.
  ― Ты же умер, ― растерянно шепчет девочка.
  ― Энзо заставил всех так думать.
  На выдохе Зоя приоткрывает рот и закрывает глаза.
  ― И что это значит?
  ― Мы не разобрались во всем до конца - не хватает сведений - твоих в том числе. Факт в том, что Энзо вводил в заблуждение целый город, вызывая у крестьян ненависть к Фортису.
  ― А Иванка?
  ― Я понятия не имею, кто это, ― фыркает Майло.
  Ясно. Она должна встать, найти Ганса или Байрона и спросить у них.
  ― Развяжи меня.
  Майло неспешно поворачивает голову и недоверчиво смотрит девочке в глаза; нагибается ближе и развязывает. Зоя замечает неясную торжественную ухмылку на его губах и чувствует знакомый запах мяты на собственных щеках. Дыхание перехватывает.
  ― Где мне найти Байрона или Ганса? ― она неловко садится на постели и, морщась от неприятной боли, потирает красные запястья.
  ― Я позову, ― Майло поджимает губы и неспешно поднимается с кровати. Уже возле двери он останавливается и, не разворачиваясь, тихо, но с явной претензией на какую-то мелкую победку, спрашивает:
  ― Неужели мой глупый младший брат был настолько тебе дорог, что только я смог привести тебя в чувства? Невероятно. Я проиграл спор.
  Зоя сглатывает, а Майло уходит.
  ― Она ваша, ― слышит девочка небрежные слова, брошенные кому-то на пороге.
  В темное помещение заходит не Ганс и даже не Байрон; в комнату заходит Артур, и девочка невольно вжимается спиной в шершавую стену. Хранитель Зевса невозмутимо садится на стул возле кровати.
  ― Что?..
  ― Я буду говорить, ― властно перебивает Монарх.
  Зоя прикрывает глаза и тяжело кивает.
  ― Энзо вводил в заблуждение целый город, желая разжечь ненависть ко мне. Он говорил вам, что каждые полгода я приношу людей в жертву, чтобы продлевать зеркальную технику - это не так. Я убивал людей для того, чтобы продлевать технику защиты городов от чудовищ.
  ― Но стены?..
  ― Камень не остановит гарпий, сирен и Минотавра.
  Зоя хмурится, вспоминая вдруг, что Кастор называл жителей города неприкасаемыми - потому что они живут за стенами, сквозь которые не пробиться. Значит, речь шла не о стенах, а о технике.
  ― Три дня назад Энзо принес в жертву двух Хранителей из трех - поэтому я все еще жив. Я жив, но остался без техник. И города защищать больше не могу.
  Артур замолкает, скрещивая руки в замок.
  ― Все города уже разрушены чудовищами, ― холодно продолжает он.
  ― Разрушены? ― эхом переспрашивает Зоя, не отдавая еще отчета в словах, ― все убиты?
  ― Нет, убиты не все. Пока. Люди двигаются в сторону Аквелы, потому что лишь ее стены еще способны держать оборону. И там Энзо, пообещавший дать беженцам защиту, ― Монарх медленно поднимает голову и холодно смотрит девочке в глаза, ― взамен на мою голову. Или твою.
  ― Причем здесь я? ― нервно вспыхивает девочка, ― он забрал мой талисман.
  ― Нет.
  Зоя хмурится, опускает голову и медленно подносит руку к груди - нерешительно касается пальцами медальона под тогой. Талисман на месте.
  ― Энзо забрал наконечник стрелы Марко, ― на выдохе шепчет девочка.
  ― Это спасло нас всех.
  В темном помещении виснет тяжелое молчание.
  ― Спасло? Кого спасло? ― судорожно хрипит Зоя, сжимая намозоленными пальцами жесткое одеяло, ― люди вокруг меня постоянно умирают. Я убиваю все, что мне дорого. Я разрушила страну, я убила тысячи жизней, ― ее трясет, ее качает вперед-назад, как сумасшедшую.
  Она и есть сумасшедшая.
  ― Пока ты жива, пока я жив - мы все исправим, ― равнодушно говорит Артур. Он неспешно встает со стула, но на повороте вдруг замирает и, словно понимая нечто важное, подается обратно к кровати. Опираясь ладонями на жесткий матрац, он нагибается к Зое и заносит руку, осторожно берет седые пряди ее волос в ладонь и сжимает.
  ― Откуда это? ― он знает ответ, прекрасно знает, но хочет услышать опровержение роковой догадки от Зои.
  Девочка смотрит в его голубые, словно лед, глаза, поджимает губы и едва сдерживает слезы. Опровержения не будет.
  ― Хранитель Хроноса, ― слабо шепчет она.
  Артур все понимает. Он до скрежета сжимает зубы - через тонкую полоску его губ вырывается отчаянно-озлобленный выдох; стиснутый кулак с силой врезается в стену возле ее виска и пробивает бревно насквозь.
  Зоя медленно поднимает голову и закрывает глаза. Рваное дыхание Артура лобызает ссадины на ее шее, светло-русые волосы на макушке касаются подбородка.
  Ей страшно. Она и не думала, что сможет когда-нибудь вновь бояться.
  Он уходит. На израненные плечи спадают жесткие седые пряди.
  Даже если ее не убьют - она погибнет от преждевременной старости.
  Истерика зарождается внизу живота и стремительно расползается по телу, захватывая каждый орган, каждую клеточку. Зоя невольно поджимает колени к груди, зарывается в них лицом; руки сами собой обхватывают шею и волосы, дергают пряди в разные стороны, почти вырывают с корнями. Ей совсем не больно, не больно. Из глаз брызгают слезы, и девочка взрывается громкими рыданиями.
  
  ― Тише, ― она приходит в себя в крепких объятьях Байрона. Он сжимает ее в руках так же, как сжимал там, в горах, на проклятом озере, ― мы все исправим.
  Слышится громкое копошение Ганса и пять звучных глотков.
  ― Здесь ничего уже не исправить, ― грубо рявкает Хранитель Гефеста, ― жги все в Тартар, малявка. Ты же Кремень.
  
Оценка: 4.29*13  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"