Парфин Павел Федорович : другие произведения.

Сувенир для бога

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Повесть о превратностях судьбы, о Неведомом и Волнующем, о Божественном и дьявольском, о любви - к женщине, жизни, о вере в себя и Того, Кто ведет нас.История эта начинается с хлопот для главного героя - молодого рекламиста Вальки Дьяченко. Его заказчик по прозвищу Хек, решивший заняться поставками сувенирной продукции, задает Дьяченко, казалось бы, риторический вопрос: зачем нужна сувенирка. При этом традиционные способы применения Хека не интересуют. Ломающему голову Дьяченко попадает на глаза оригинальный сувенир - бронзовая фигурка единорога. "Вот, кому нужна такая чушь, а? Я даже врубиться не могу, что она значит. Мерин с рогом, а?" - спрашивает Хек, показывая на единорога. Дьяченко незаметно прихватывает миниатюрную статуэтку с собой.От будничного к чудесному - один шаг. Возвращаясь от заказчика, Дьяченко переходит перекресток, его едва не сбивает машина, и... Валька неожиданно попадает не то в другом времени, не то в другом измерении. Черный всадник берет его в плен, Дьяченко оказывается в расположении племени воков - суровых воинов, поклоняющихся богу солнца Хорсу. К ужасу своему человек узнает, что его готовятся принести в жертву... единорогу. А виной тому нежданно-негаданно стал сувенир - бронзовая фигурка единорога, найденная у пленника и принятая воками за знак свыше. Дьяченко бросают в клетку с реальным единорогом, тот ранит пленника, и... Валька оказывается в новом измерении.На берегу моря Юфилодор он знакомится с мудрым ментором Любомиром, его прекрасной дочерью Амелиской и верными подданными - оленеголовыми отроками. Дьяченко становится свидетелем того, как отроки обменивают жертвоприношения воков на души их соплеменников. В этом - священная миссия, возложенная на отроков Богом. Демоны - крысоподобные хлопы, слуги царя Виораха, - пришвартовываются к берегу на подводном судне - тране, в трюмах которого томятся живые души...Судьба забрасывает героя в третий мир - Юфилодор, царство Виораха - повелителя хлопов. В Юфилодоре Дьяченко сталкивается с пленными душами, страдает оттого, что не в силах помочь им. К радости своей встречает прекрасную Амелиску, взятую в полон коварными хлопами. Между молодым человеком и девушкой вспыхивает пламенное чувство... Путь Вальки Дьяченко продолжается. На его глазах владыка ада руководит грозным таинством - превращает жертвоприношения, выменянные у отроков, в новых человеческих богов. Но случается непредвиденное: из сувенирного единорога рождается демон, наделенный свирепым нравом и чудовищной силой. Новое божество, получившее имя Оззо, стремится повергнуть самого дьявола - царя хлопов Виораха. Невольно человек становится защитником властелина Юфилодора, присоединяется к разноликой армии спасателей душ, одолевших новоявленных богов-демонов, а теперь держащих путь в сторону Звена. Звен - огненная река, по которой души возвращаются в родные миры - живые миры.В конце концов и Дьяченко, победив демона-единорога, с честью пройдя все выпавшие на его долю испытания, возвращается в свой мир - родной город, на знакомый перекресток, где его едва не сбивает машина. В офисе заказчика он вдруг узнает, что тот убит неизвестными, разыскивавшими сувенирного единорога.


   Џ Павел Парфин

Сувенир для бога

  
   *1*
  
   - Ну, пока! - рыжеволосая Машка сделала Дьяченко ручкой и прошмыгнула мимо. Хоть и не просто это было - проскочить мимо. Потупив свеженакрашенные очи, как бы невзначай вдохнув мужского духа. Сексуален и чертовски красив Валька Дьяченко.
   - Пока что? - машинально уточнил он. С озабоченным видом Дьяченко застрял на пороге.
   - Ха-ха-ха, совсем заработался! - Машка на миг обернулась. - Говорю: пока, задумчивый! И чей ты такой задумчивый?
   И продефилировала дальше. В меру цокая, в меру виляя, в меру в обтяжку, в меру короткая, в меру дразня. Конец рабочего дня как-никак.
   Смотря для кого. Для рыжей секретарши Машки - да, а для Дьяченко...
  
   Яйца времени.
   Клоны соблазнов.
   Осколки Атлантиды...
  
   Валька морщил лоб, скреб в задумчивости затылок, но так и не смог придумать ничего путного. А заказчик, выйдя из туалета, продолжал наседать с еще большим пылом. Будто он ходил в туалет не освобождаться, а заряжаться.
   - Так на кой хрен мне эта сувенирка? - допытывался Хек, хитро щуря маленькие, заплывшие жиром глазки. Неторопливым, хозяйским взором он прошелся по своему просторному офису и для убедительности развел руками. Повсюду громоздились раскупоренные, раскуроченные коробки, набитые всякой всячиной: шариковыми ручками, брелоками, записными книжками, открывалками для бутылок, зажигалками, чашками, подставками для бумаги, красно-белыми флажками и даже подзорными трубами и дорогими на вид, но неуютными винными наборами. Дьяченко, несколько ошалелым взглядом глядя на все эти сокровища, лихорадочно соображал. Сейчас ему требовалось совершить открытие: додуматься, зачем людям нужны такие бесполезные вещи, как сувениры. Казалось, уже весь мир давно об этом знал, кроме него, Вальки Дьяченко.
  
   Ремиксы счастья.
   Уловки бога.
   Недостающая деталь сознания...
  
   Он наклонился над коробкой и вынул первую попавшуюся вещицу - желто-голубую авторучку.
   - Ну, здесь можно напечатать логотип вашей фирмы, - неуверенно промямлил Дьяченко и совсем уж потухшим голосом добавил: - Адрес и телефон.
   - А на фига? - упрямо гнул свое Хек.
   - Ну, чтобы вас запомнили.
   - Ага, и в случае пожара на мобильный позвонили. Еще версии есть?
   Дьяченко в растерянности пожал плечами.
   - Не знаю, зачем же еще? Можно, конечно, и так пользоваться. Календарик там перекидной, часы настенные, подставка для бумаги и карандашей - всегда к месту. А если на них еще и название фирмы нанести трафаретной печатью, телефоны, имэйл, - по второму кругу начал Дьяченко, но Хек с раздражением перебил: - Было! Все это уже было! Пацаны вокруг по горло сыты этой ерундой!.. К тому же, ответь, кому нужны название фирмы и ее дребаные телефоны?.. Только самой фирме! А вдруг клиента воротит от нее? Что, если клиент еще на заре капитализма кинул ее? Или наоборот - фирма задолжала клиенту? Что тогда, а?.. Ну-ка, дай сюда трубку.
   Дьяченко протянул подзорную трубу пока еще с девственным, не отмеченным никакими рекламными письменами корпусом.
   - Вот презентуешь ты эту трубку, - Хек помахал трубой перед носом Дьяченко. - И что? На кой хрен она клиенту?
   - Так ведь дармовая труба-то, - вяло сопротивлялся Дьяченко. Ему уже было по барабану, будет он заниматься этим заказом или Хек пошлет его к чертовой матери. Валька повторил. - Что ей в зубы заглядывать, если она дармовая?
   - А что ж еще с нею делать?! - с нарочитым удивлением воскликнул Хек. - Только пялиться! На девок где-нибудь на пляже или из окна офиса. Увидел, к примеру, классную телку на улице и тут же звонишь: эй, официант, вон ту бабу мне к обеду! А когда приволокут ее, обалдевшую, трусы стащишь с нее и вместо члена эту же трубу ей в задницу вставишь, чтобы сравнить, черт подери, чем ее жопа от других отличается! Как ты думаешь, в ней есть что-нибудь особенное?
   - А я почем знаю! - вспыхнув, покраснел Дьяченко. - Я ничьи задницы в бинокль не рассматривал.
   - Да что ты все буквально! Вот тормоз! - в сердцах рявкнул Хек. - Вруби свой черепок, пусть в нем мозги твои никудышные перемешаются, как шары в лотерейном барабане. Авось счастливый выпадет... Ну ты же рекламист, Валек! Где твое хваленое во-о-бра-же-ние?
   - Да ничем она не отличается! - огрызнулся Дьяченко. - Жопа она и есть жопа.
   - Вот, - удовлетворенно хмыкнул Хек, - сувенирка, будь она сотни раз такая-разтакая, ничем друг от дружки не отличается. Опостылела всем, понял! Как верная баба, надоела: не подведет никогда, услужит в любую минуту... так, что и не заметишь. Уразумел: не заметишь! А мне надо, чтоб замечали. Даже такую фигню, как эта, в которой нет ни смысла, ни пользы!
   - Зато есть шарм, - зачем-то заступился за сувениры всего мира Дьяченко.
   - Не смеши! О каком шарме ты хочешь втереть мне!
   Подойдя к шкафу, Хек взял с полки небольшую, с две трети ладони фигурку цвета коньяка "Шустов". Коньяка на донышке оставалось в стоявшей рядом рюмке. Дьяченко глянул на фигурку: "Конь что ли? А на морде что? Вроде как рог..."
   - Вот, кому нужна такая чушь, а? Я даже врубиться не могу, что она значит. Мерин с рогом, а? Но раз я решил заняться этой темой, изволь, Валентин, напрячь мозги, поработай-ка головой... или членом - вдруг тебя какая баба вдохновит на правильный ответ. А хошь - возьми Машку, но чтоб завтра... нет, сегодня через три часа ты выложил мне все как на духу!.. Ты понял, чего я хочу от тебя?
   - Да. Типа: на хрена козе баян, если она летать не может, - буркнул Дьяченко и неожиданно зло пнул ящик с дорогущим представительским винным набором.
   - Ну-ну, потише, - беззлобно показал зубы Хек и, наклонившись, похлопал рукой по ящику. - В этой картонке, знаешь, сколько кусков зарыто?.. А вообще я рад, что до тебя дошло наконец, как до мерина. Ладно, вали и спеши шевелить мозгами.
   Уходя, Дьяченко незаметно, пока Хек задумчивым взглядом переходил от одного ящика к другому, прихватил с собой игрушку - ту странную вещицу, что напоминала коня. К этому времени Хек вернул ее в шкаф. Однако, размышлял Дьяченко, какой же это конь, если это... единорог. Таинственный герой древних мифов был сделан из меди, вероятней всего, из бронзы. На кончике его рога загадочно светилась крошечная янтарная бусинка. Дьяченко задержал на ней взгляд - казалось, морской камушек излучает едва заметный, прозрачный свет. Интересно, кому пришло в голову сделать такой сувенир?
   "Глядишь, еще на что-нибудь надоумит", - решил Дьяченко, но, уже стоя в дверях, спросил о другом:
   - При чем тут мерин, а, Иван Степаныч? Обычно говорят: доходит как до жирафа.
   Иван Степаныч, он же Хек, неожиданно разозлился. С чувством плюнул себе под ноги, но попал в левый туфель.
   - Да мне плевать, что говорят! Где твой креатив?! Где твоя ин-ди-ви-ду-аль-ность?! Сказал я так, потому что, если ты не принесешь единственный и верный ответ, я вырублю тебя, как мерина... которого ты стащил из шкафа!..
   Дьяченко ходил в широкополой фетровой шляпе, красивой, цвета морской волны, с карманчиками, в которых прятал деньги и презервативы. Шляпой своей он очень дорожил. В тот день было ветрено, зябко. Правда, несмотря на начало декабря, уличная пыль по-осеннему бесцеремонно садилась на обувь и трещала на зубах, если вдруг Дьяченко с открытым ртом провожал какую-нибудь случайную красотку. Зато руки мерзли, а тело зябло, как от крепкой стужи.
   Валька держал путь к перекрестку, где на одной стороне улицы уживались магазин "секонд хенд", пивной бар "Кэп", булочная "Сумська паляныця" и чебуречная в фургончике без колес, а на другой - ковровые покрытия и шкафы-купе от "Акции-информ" и Ильинская церковь. За метр до перекрестка сильный порыв ветра сорвал шляпу. Она, словно колесо фортуны, покатилась-полетела на другую сторону дороги - точно по диагонали, в направлении церкви, красивой и опрятной, подобно прихожанам, которые придут сюда на Рождество. Дьяченко, высоко подбрасывая колени, не обращая внимания на раздраженные гудки клаксонов, рванул вдогонку за шляпой. Точно по диагонали помчался... Увлеченный, он вдруг пропустил косой удар слева - луч света, отразившись от летящего сбоку лобового стекла, впился в самый зрачок.
  
   *2*
  
   Солнце было похоже на свежий срез ананаса. Остальное Валька видел впервые. Вернее - не видел. "Блин, куда все подевалось? А это еще шо за чучело?! Мент, што ли?"
   На обочине дороги, в седых кустах, еще не отошедших от утренней изморози, безмолвно высился черный всадник. На ветру развевалась красная лента, повязанная на правой руке чуть ниже локтя. За его спиной грозно ощетинился колчан со стрелами. Длинное деревянное копье со стальным наконечником проткнуло грязно-серое брюхо низкого зимнего неба. Бронзово-зеленая трава, пересыпанная, словно солью, зернистым снегом, повсюду тихонько пела и завывала, как натянутая тетива. Или то, может быть, тишина звенела в Валькиных ушах?
   С бесстрастной, чуть надменной печатью на челе всадник рассматривал Дьяченко. Казалось, он обнаружил в нем третий глаз и теперь пытается в него заглянуть. Боясь ступить шагу, Дьяченко беспокойно теребил шляпу. Всадник возник перед ним как из-под земли, когда он поднимал шляпу с пыльного асфальта... С асфальта ли? Валька помнил: от бара "Кэп" он побежал как угорелый за шляпой - наискосок к Ильинской церкви. Еще какая-то старушенция криво усмехнулась ему. Потом - бах! - в глазах сверкнуло, тут же потемнело, к горлу подступил внезапный спазм, как после чрезмерно выпитого... И все же откуда взялся этот мужик? Ну и глазища - как у волка! А вокруг никого, будто вымерло все. Целая улица сгинула, куда там - квартал! Пустая степь одна. Господи, как тихо! Вот как, оказывается, сходят с ума... А тот парень хоть бы хны - не шелохнется, сидит, точно кол, на своей мрачной коняке. Вооружен и выглядит очень реально. Сразу видно, чувствует себя здесь как дома. А степь-то какая - не пощадит никого, ни одну случайно заблудшую сюда душу. Господи, кто объяснит, что все это значит?!
   На воине был высокий кожаный шлем, черная кольчуга и длинная темно-зеленая юбка. Темно-серый, подстать зимнему утру, жеребец нетерпеливо фыркал под седоком, красная лента угрожающе плескалась на ветру... Внезапно всадник припал к конской гриве и резким движением выбросил вперед руку - в следующий миг веревочная петля обожгла шею Дьяченко. Тот не успел по-настоящему испугаться, как страшный незнакомец притянул его к себе: по ледяной соленой траве, сквозь ломкие седые кусты - к пахнущему потом крупу коня. Одним сильным рывком незнакомец оторвал Дьяченко от земли и посадил позади себя. Конь недовольно переступил с ноги на ногу, почуяв дух чужого человека. Не снимая петли, крепко стиснувшей плечи Дьяченко, незнакомец, все так же молча, связал ему руки, а конец веревки привязал к своему поясу. У Вальки, казалось, одеревенел и язык, и сознание - он ни пискнуть не мог, ни признаться себе, что влип по-крупному.
   Незаметно пришпорив коня, черный всадник пустился вскачь.
   Степь пыталась перекричать его звонкий бег, сбить с толку, направить на путь иной - все напрасно. До тех пор, пока на горизонте почти в одно время с несимметричными зубцами леса не показались всадники. Выглядывая из-за плеча черного воина, так и не вымолвившего ни слова, Дьяченко насчитал шесть едва очерченных издали силуэтов. Он не знал, радоваться этому или продолжать молить у Бога помощи.
   Вдруг, резко натянув поводья, всадник встал как вкопанный. Не готовый к такой остановке, и без того разболтанный бешеной скачкой, Дьяченко не удержался в седле и, падая, невольно прижался к спине своего похитителя. И тотчас почувствовал, какой дрожью охвачено его тело. Кто же так растревожил черного воина? Не иначе как те шестеро, будоражащих степь гортанными выкриками, лихо сокращающих расстояние между ними. Кто они - кровные враги его похитителя или шальные убийцы-кочевники?.. Дьяченко не успел как следует поразмыслить над этим - всадник рывком выдернул из-за спины копье и, держа его наперевес, пустился галопом навстречу мчавшимся на него ворогам.
   Великолепной светло-шоколадной масти кони под чужаками выглядели бойчей и выносливей, нежели жеребец черного воина. Зато сами чужаки были ниже ростом, с неприятными круглыми лицами, густо усеянными рябинами, будто побитыми оспой. Их несоразмерно большие головы были защищены нелепыми плоскими шлемами, смахивавшими на тарелки из барабанной установки. Позади собачьими хвостами телепались толстые косы.
   Схватка была неизбежна. Продолжая опираться грудью о спину черного воина, Дьяченко почувствовал, как утихла дрожь, как, налившись новой силой, окаменела спина. Черный воин был готов к неравному бою, взяв в союзницы лишь одинокую волчицу-смерть. Где-то вдали раздался призывный вой. Размахивая кривыми не то саблями, не то мечами, подначивая друг друга, круглолицые набросились на черного всадника. Но тот, изловчившись, первым нанес удар - на полном скаку пробил копьем насквозь ближайшего противника. Мощный удар едва не опрокинул круглолицего на спину, но он удержал-таки равновесие. А черный всадник, тут же позабыв про копье, уже выхватывал из ножен длинный и прямой меч. И пока он, сделав обманное движение вправо, а затем рубанув сверху донизу, от дурацкого шлема до ляжек, разваливал пополам второго круглолицего, первый еще несколько шагов по инерции проехал вперед. Жизнь его неумолимо таяла, вытекая тонкой струйкой пара из перекошенного рта. Схватившись за копье, как за самое дорогое, чем он сейчас обладал, ворог наконец изрыгнул кровавую пену и ничком свалился на степной саван - засыпанную серебристым снегом траву.
   Третьему противнику черный воин тоже не оставил ни единого шанса одержать над ним верх. Уклонившись от удара кривой сабли, буквально на считанные миллиметры поднырнув под нее, черный, не глядя, наотмашь ударил мечом. Как раз на уровне живота круглолицего пришелся удар - и осталась кровавая половинка туловища, без головы и плеч, сидящей в седле. А верхняя часть, продолжая тупо сжимать кривую саблю, рухнула на мерзлую землю, под копыта собственному коню.
   Лицо Дьяченко было залито чужой кровью. Не имея возможности вытереть ее - руки по-прежнему были связаны, - он уткнулся лицом в снег. Перед тем как ринуться с копьем на первого врага, черный всадник неожиданно скинул Дьяченко с коня. Больно ударившись затылком и спиной об угловатую, как камень, землю, Дьяченко выматерил чертова незнакомца. Но затем, став свидетелем кровавого поединка, горячо славил Бога, что до сих пор еще жив. "Он так борется за мою жизнь. Или, может, варвары хотят отбить меня у него? О, нет! У них такие мерзкие хари! К тому же он сильней их. Лучше отдаться сильному, чем этим кругломордым. Но кто он, Господи?! И что ему от меня нужно?" - лихорадочно искал ответа Дьяченко.
   Лежа на боку на холодной колкой земле, в грязном снегу, забрызганном кровью, затоптанном копытами, он с первобытным ужасом, незнакомым современному человеку, наблюдал, как острая сталь разрубает человеческую плоть, как летят в стороны куски этой плоти, с какой невероятной естественностью один человек лишает жизни другого. "Ну на хрена, на хрена я ему сдался?! Куда он меня все-таки вез, мать его?!" - Дьяченко продолжал истерично гадать, переживая, трясясь каждой клеткой своего беззащитного тела за жизнь черного воина.
   Увидев, как пал, разрубленный пополам, еще один их товарищ, остальные три круглолицых были вынуждены отступить, повернувшись к черному воину своими собачьими косичками. Воспользовавшись моментом, черный всадник подлетел к Дьяченко и, быстро нагнувшись, вновь посадил на коня. Впервые улыбнувшись Вальке - сдержанно, одними губами, он коротко гикнул и погнал коня к черневшему вдали лесу, обещавшему защиту и спасение. Но не промчался он и двадцати сумасшедших, изрыгающих копытами фонтаны снега и грязи, шагов, как в его плечи и левый бок впились три стрелы. А потом еще дважды по столько же... Теряя стремительно силы, будто спеша угнаться за душами убитых врагов, черный всадник взмахнул над Дьяченко мечом - Валька в ужасе зажмурил глаза - и одним ударом разрубил узел на веревке, связывавшей руки пленника. Затем, покачнувшись, неуклюже сполз с седла. Раскинув руки, мертвой птицей остался лежать в степи.
   До леса оставалось метров двадцать-тридцать, когда одна из бесчисленных стрел, пытавшихся угнаться за серым, как зимний день, жеребцом, настигла-таки Дьяченко - вошла ему под самую правую лопатку. Вскрикнув, он упал коню на шею и уже на грани беспамятства сжал его жесткую гриву. Сознание утекало от Вальки неведомыми тропами, в последний миг, когда он еще мог мыслить и чувствовать, у него мелькнула слабая надежда, что вот-вот он должен проснуться. Вспыхнула, как искра, и тут же погасла. Связь с миром оборвалась. Все...
  
   *3*
  
   Очнулся Дьяченко от нестерпимого жара, дышавшего прямо в лицо. Конь под ним радостно всхрапывал. Невыносимо болело плечо и правая половина спины - туда вонзилась стрела. Осторожно, с каким-то необъяснимым усилием, будто они были склеены запекшейся кровью, Дьяченко разомкнул веки. Напротив полыхала стена огня. Ночь терпеливо замерла поодаль, как шакал, дожидающийся, когда насытится лев. Скрипнув зубами, Дьяченко оторвал от лошадиной холки тяжелую свою голову. С трудом огляделся - горело кольцо огня. Но еще ближе, маяча черными силуэтами на фоне красно-огненных всполохов, перед ним встали люди - плотным кольцом окружили его. Факелы в их руках казались звездами, упавшими с небес. В дрожащем, неустойчивом свете огня, подвластном каждому порыву ветра, лица столпившихся вокруг людей то и дело меняли черты. Пока Дьяченко смотрел на них, они успели побывать нежноликими юнцами - такими безоблачными созданиями они предстали перед незваным гостем вначале. Потом - солдатами с одной-единственной гримасой на лице, искаженном слепой, обращенной в пустоту ненавистью. Но вот уже смотрели на раненого Дьяченко смиренные, изможденные лица детей сохи и плуга - в их глубоких морщинах, изрезавших впалые щеки, сохли прошлогодние слезы. Потом было все: корчили козьи морды, дразнили обезьяньими ужимками, прельщали ангельской улыбкой, стращали черными глазницами, ввалившимися носами, лунками ртов, вечно хохочущих, орущих песню, в которой сплелись воедино хвала жизни и хула жизни, вызов смерти и призыв сплясать под ее черный бубен.
   Бац-ц-ц-а-а-а! Бубен легок на помине! Легок, да звон его тяжел, будто густая россыпь медяков вдруг ударилась оземь и покатилась под ноги людей, под копыта коней. Бац-а-а-а! Кто-то настойчиво забил в бубен, вторя ему, раздались удары в барабан, низкие и глубокие, как зов преисподней. Сердце Дьяченко невольно застучало им в унисон, беспрекословно подчинившись их первобытной власти. Он вскрикнул, испуганный, обвел больными глазами толпу и обмер, встретившись взглядом с человеком с черной повязкой на левом глазу. Его вид был внушителен и полон неиссякаемой властной силы. Могучего сложения, с плечами широкими, как крылья орла, в высокой черной шапке с золотым наконечником, в великолепной тонкой кольчуге, тесно облегавшей его гордую грудь, огненно-алой в свете факелов, незнакомец неподвижно сидел верхом на лунно-белом красавце жеребце. В первую же секунду Дьяченко понял, что перед ним особенный человек - может, большой военачальник или даже вождь неизвестного ему племени. Валька был потрясен его царственным видом, в особенности взглядом единственного глаза - тот был преисполнен такой необыкновенной внутренней силы, такого величия, что Дьяченко, не смея отвести взор, почувствовал резкую слабость во всем теле и в следующий миг лишился чувств...
   Когда он открыл глаза, то увидел низко над собой лицо прекрасной юной девушки. Глаза ее были добры, они светились чудесным зеленым огнем: казалось, то колышется листва молодого, еще не истерзанного ветрами деревца. Она наклонилась еще ниже. В один миг щеки Дьяченко коснулось теплое дыхание незнакомки и ее светлый локон. Он тихонько вдохнул ее запах, необыкновенно земной и знакомый. В следующее мгновение до Вальки дошло: девушка обнаружила, что он пришел в себя.
   В просторной палатке или шатре с малиновыми стенами и золотым сводом струился сладковатый аромат благовоний и свежих фруктов. Чаша с яблоками стояла справа от изголовья Валькиного ложа, мягкий свет разливали вокруг шесть свечей в высоких черных подсвечниках. Заметив признаки жизни на бледном лице странного человека, явившегося к ним явно из чужого мира, девушка улыбнулась ему и с детской непосредственностью хлопнула в ладоши.
   - Где я? - с трудом выдавил из себя Дьяченко, но, к удивлению, не сразу понял, о чем же он сейчас спросил. Слова, произнесенные им, прозвучали на неизвестном ему языке.
   - Ну наконец-то! - вновь ударила в ладоши девушка. Голос ее, низкий и глубокий, никак не вязался с ее хрупкой, изящной статью. И снова Дьяченко подивился тому, что, не разобрав ни единого ее слова, он понял их смысл - словно незримый переводчик засел в его непутевой голове.
   - Ты жив, незнакомец. Теперь можно позвать Коло-ксая, он уже заждался...
   - Постой! - неожиданно даже для самого себя взмолился Дьяченко. - Кто ты?! Ну кто ты, о Господи?! Где я?!
   Дьяченко было плевать, что он по-прежнему не узнает своего голоса. Девушка прекрасно его поняла. Улыбнувшись, жестом попыталась успокоить его.
   - Отец назвал меня Гойтосирой. А самого его люди зовут Коло-ксаем. Что значит "Солнце-царь". Вот уже двадцать пять лет он правит племенем воков, добиваясь вместе со своим народом славы и расположения богов. Вот уже восемьдесят девять лет в один и тот же день воки приходят сюда. Оставив на время дома и хозяйство, стариков и детей, добро и скот, они проходят две сотни миль, чтобы принести жертвы богу солнца Хорсу. Теперь никто не скажет, кем был заведен этот вечный порядок, которому подчинялись наши предки, которому подчиняемся мы, а в будущем - наши дети и внуки. Никто не знает этого... Но каждый вок, если ты спросишь его, точно скажет тебе, сколько жертв положено принести в дар солнечному Хорсу - шесть. Не больше и не меньше.
   Девушка нежно коснулась пальцами щек и лба Дьяченко, затем опустила указательный палец ему на губы.
   - Тебе выпала большая честь. Одной из шести жертв уготовано быть тебе, вернее крови, омывающей изнутри твое тело.
   - Нет!! При чем тут я?! - заорал Дьяченко. Его бросило сначала в холод, затем в жар; пот и слезы брызнули из глаз, выступили из пор; он задыхался от ужаса, охватившего его; он почувствовал себя безнадежно беспомощным, тонущим в бурном потоке; в безотчетном порыве он отбросил руку девушки, изогнулся всем телом, будто его спину вдруг обожгло невыносимое пламя... Черты лица дочери царя неожиданно посуровели, стали жесткими, утратив очарование юного личика. Гойтосира вдруг схватила руками шею Дьяченко и стала сжимать. Он хрипел, извиваясь, как уж, в ее не по-девичьи сильных руках.
   - Почему я-я-я... Я-я-я не могу... Я-я-я должен...
   Гойтосира разжала пальцы - так же резко, как схватила ими за горло. Дьяченко едва не поперхнулся, жадно глотнув большую порцию воздуха. Закашлял, выпучив глаза. При этом стараясь не упустить из виду опасную девицу. Откуда-то она извлекла обломок стрелы - той самой, Валька узнал ее, которой он был ранен.
   - Тебе спасли жизнь. Теперь ты должник. И если ты не успеешь выполнить долг, твоим детям и внукам придется сделать это - и так до шестого колена... Но даже не это обязывает тебя пожертвовать жизнью и кровью своей. Даже не это, - девушка задумалась. Ее лицо неприятно осунулось, приобрело неживой, свинцовый оттенок. Его вдруг обезобразили старческие морщины: казалось, дотронься сейчас до дряблой, лягушачьей кожи, и она сойдет под руками, как маска... В следующую секунду глаза Гойтосиры вспыхнули пронзительным, сумасшедшим зеленым огнем - изумрудная лава вмиг поглотила черные островки зрачков.
   "Ведьма!" - пронеслось в голове Дьяченко. Он инстинктивно попятился от нее, хотя деваться было некуда - разве что провалиться сквозь ложе. Хлестнув гневным взором, девушка остановила Вальку одним коротким жестом: откуда ни возьмись в ее руке возник игрушечный единорог - мутновато-желтый, с неизменно яркой янтарной бусинкой на кончике рога. Короче, тот самый сувенир из офиса Хека. Гойтосира улыбалась - вновь лицо ее было молодым и прекрасным, губы призывно приоткрылись, снежно-белая полоска зубов влажно светилась. Дьяченко почувствовал, как мгновенно откликнулась его плоть, как улетучился страх, как враждебность и недоверие уступили место жажде - жажде греха. Продолжая таять под ее зеленым всепроникающим взором, Дьяченко уже был готов отдать жизнь за одну-единственную ее любовь. "Ведьма", - с надеждой прошептал он.
   Не отводя взора, Гойтосира улыбалась все шире, на ее верхних клыках мерцали алмазы.
   - Этого медного Оззо нашли в твоих одеждах, - молвила она, поднося почти к самому Валькиному носу бронзового единорога. Но все внимание Дьяченко, вновь напрягшегося, собравшегося в комок, в эту минуту было приковано к другой, правой руке девушки: в ней Гойтосира сжимала роскошную, украшенную щедрой жменей сверкающих камней рукоять ножа или кинжала.
   - Это всего лишь сувенир...- едва слышно прошептал Дьяченко. В его бедном сердце опять поселился страх, рассудок слабыми молоточками забил тревогу - слишком поздно забил.
   - Сувенир? Мне не знакомо значение этого слова. Думаю, ты лжешь, малодушно пытаясь спасти свою жалкую жизнь. Но я не верю ни единому твоему слову! А-ха-ха-ха! Ты послан нам судьбой! Лучшее тому доказательство - эта удивительная медная фигурка! Никогда еще ни одному воку не приходилось держать в руках ничего подобного! Бронзовый Оззо - это знак! Он ясно и недвусмысленно свидетельствует о твоей неизбежной жертвенности, о твоем священном предназначении. Будь мужественным, будь полнокровным, как река в половодье. Твоей крови жаждут тысячи душ воков! Это были отважные воины. Они отдали жизнь за свободу нашего племени: одни сделали это вчера, другие - а их большинство - так давно, что уже никто и не вспомнит. Но все они одинаково нуждаются в твоей защите - защите твоей крови! Ведь души воков-воинов, отправившись в мир иной, стали там добычей отроков - мерзких демонов с оленьими рогами и обманчиво-сладкой, ангельской внешностью. Отроки - о, как я их ненавижу! - крича, Гойтосира распахнула изящный ротик - вдруг с ее правого клыка упала алая капля. Дьяченко вздрогнул, он не мог пошевелить пальцами ног - те внезапно отнялись.
   - Если мы сейчас не поторопимся, - горячо задышала-зашептала Гойтосира,- оленеподобные демоны утопят в Юфилодоре души воинственных и справедливых воков. Если мы не поторопимся, о пришелец с бронзовым Оззо, знаком, ниспосланным нам великим и всемогущим Хорсом, если мы не поспешим, души моих предков навсегда сгинут на дне озера демонов, где тени питаются душами живых, где злые боги прут из влажного, вязкого мрака, точно речной сорняк, где правит бог всех демонов и падших ангелов Хорс!
   - Хорс?! - ошарашенный, воскликнул Дьяченко. Ему показалось, что он ослышался. - Но ты же сама назвала его богом солнца!
   - Ни слова больше! - девушка перебила его, ничуть не смутившись, заткнув ему рот молниеносным, пламенным поцелуем. - Теперь или никогда! - взмахнув правой ногой, как птица крылом, она ловко оседлала тело Дьяченко, безошибочно отыскав его мужское естество, одной лишь волей своей и жаром юного тела заставила его подчиниться своему желанию. Когда Дьяченко, окончательно потеряв голову, утратив врожденную способность к самосохранению, достиг невыносимо нежных глубин и уже был готов щедро поделиться с ними самым сокровенным, что у него было после жизни - своим семенем, - красавица Гойтосира едва не перерезала ему горло. В бешеном ритме двигая неутомимым, как у кошки, телом, жадно глотая стоны и признания молодого пришельца, девушка, вновь по-волчьи оскалившись, занесла над ним исключительной красоты смерть... Но ударить ножом не успела - в шатер царя Коло-ксая ворвался... сам Коло-ксай! Со свитой и верными воинами.
  
   *4*
  
   - О демон! Остановите Гойтосира!! - с порога вскричал царь, и повязка на его глазу надулась, как парус от дерзкого ветра. Бежавший рядом рослый, статный воин в высокой черной шапке и с алой лентой на правой руке - точный двойник черного всадника, пленившего Дьяченко - быстро метнул копье. Короткое тонкое древко с тяжелым железным наконечником пробило чудесную грудь Гойтосиры в тот самый миг, когда по ее юному телу побежала волна экстаза. Черно-красная кровь хлынула на Дьяченко - кончая, тот чуть не захлебнулся в ее холодных душных струях, принесших смрад и горечь преисподней. Он с трудом избавился от стремительно деревенеющего тела. А когда, вытерев рукавом кровь с лица, вновь глянул на Гойтосиру, то обмер от неожиданности, а потом, спустя краткий миг, не в силах совладать с нахлынувшими чувствами, заорал что есть мочи! Подле его ложа, распластавшись на земляном полу, корчилось в смертельных муках чудовище с безобразным обличьем и грудью, поросшей длинной косматой шерстью. "Гойтосира - колдун!!" - ужаснулся Дьяченко.
   - Гойтосир - посланник Виораха, бога хлопов - крысоподобных демонов, - словно прочтя мысли пленника, поправил Коло-ксай. Метнув на пленника быстрый, оценивающий взгляд и тут же, презрительно прищурившись, отведя его, царь воков приказал воину, убившему демона:
   - Порк, немедля веди чужеземца на капище!
   - Нет!! - набравшись смелости, вдруг выпалил Дьяченко. - Сначала объясните, какого черта вы меня здесь держите!
   От неожиданности, от резкого звука чужого голоса царская свита замерла, Порк выверенным движением схватился за меч, а сам царь вновь вперил в пленника испытующий взгляд - на этот раз в его взоре мелькнула искра интереса.
   - По правде говоря, не по нраву мне добыча Оржефара... Но у меня нет другого выбора. Ныне степь оскудела благородными мужами, достойными стать жертвой великому Хорсу. Приходится довольствоваться бродячими, безродными псами...
   - Да пошел ты, тоже мне царь выискался! - ругнувшись, Дьяченко ринулся было на Коло-ксая, но два плечистых стражника из царской свиты, опередив Вальку, схватили его за руки. Боже, что он делает?! На чужого царя руку поднял! Не иначе бес попутал!
   Царь, казалось, пропустил мимо ушей выходку чужеземца. Помолчал, задумчиво глядя поверх его головы, поверх уродливых останков Гойтосира... Затем, видимо, справившись с затаенной яростью, продолжал - голос царя стал тверже и звонче:
   - Лаять попусту - удел невежественных псов. Я без тени жалости отдал бы приказ привязать брехливого пса, присланного нам отважным Оржефаром, к конскому хвосту и выгнать коня в степь. На три дня и три ночи развеять беспутный прах его! Пес!! Я не удостоил бы его даже случайным взглядом, не говоря о чувственной речи, не окажись у него священного знака моего племени - медного Оззо!
   - Да е-мое, дался вам этот единорог! - завелся опять Дьяченко - ну точно демон взбаламутил его душу. Предчувствуя, что так или иначе ему крышка, он вновь полез на рожон. - Сначала мне ваш демон уши прожужжал про какого-то Оззо, теперь царь взялся про то же талдычить!
   - Ну ты, сквернослов! - рявкнул, не выдержав, Порк и ударил плашмя мечом Дьяченко по голове - тот так и рухнул на колени, выпучил очи, беззвучно хватая ртом воздух. Коло-ксай, досадливо поморщившись, поднял руку. Повинуясь знаку, от свиты отделился воин и вылил на голову пленника ковш воды. Порк нехотя спрятал меч.
   - И что же сообщил тебе демон Гойтосир? - впервые обращаясь к Дьяченко на ты, произнес царь воков.
   - Что, что... - невнятно буркнул Дьяченко. От удара мечом голова гудела покруче, чем после самой отчаянной пьянки. Он попытался сосредоточиться - куда там! Царей было двое... или трое. "Чур тебя!" - вспомнив детское заклинание, Валька мотнул головой. Наконец нашел в себе силы, сосредоточился. - А то, что если в нужное время не пожертвовать мою кровь Хорсу, эти... как их... отроки с оленьими башками быстренько упрячут души ваших предков на дне адского озера Уфо... Юфи...
   - Юфилодора! - жестко оборвал Коло-ксай. В его голосе угрожающе зазвучали металлические нотки. - Так зовется царство, которым правит дьявол Виорах. Сатанинское отродье! Ему прислуживают крысоподобные демоны хлопы, но уж никак не отроки. Не тебе судить об отроках, лживый пес! Их чудесные головы и в самом деле имеют поразительное сходство с головами гордых оленей. Но как у тебя, поганого пса, могла возникнуть столь нелепая, преступная мысль: причислить чистейших посланников бога солнца к слугам дьявола?! В каком же конском навозе отковырял тебя Оржефар?
   - Пробачьте, панове, за што купил, за то вам и продал, - поморщившись, Дьяченко на миг потупил взор - страх вперемежку со стыдом не лучшее испытание для мужчины. Затем искоса глянул на царя. - Чем меня ваш демон нагрузил, то я вам и...- он осекся, встретившись взглядом с суровым Порком - его очи готовились испепелить брехливого чужестранца. Улыбнувшись - через силу, аж вспотел! - Дьяченко покачал головой. - Блин, какие вы все ранимые! Короче: Гойтосир выдал мне сказочку, а я вам ее пересказал. Так где здесь моя вина?
   - Вина всегда с человеком. Вопрос лишь в том, кто кого оседлал: ты вину или она тебя, - тихо произнес Коло-ксай. При первых его словах взор его единственного глаза заметно вспыхнул, словно царь сказал или собирался сказать о чем-то важном, но уже спустя миг-другой так же внезапно потух, точно Коло-ксай передумал вещать чужеземцу. Либо обратил взгляд внутрь себя.
   Замолчав, царь повернулся спиной к Дьяченко и так же, не проронив ни слова, вышел из шатра. Свита последовала за своим государем. Лишь Порк и два воина остались с пленником. Грозный помощник царя, видимо, давно дожидался этой минуты. С шумом выдохнув ртом воздух, будто долгое время, не дыша, он находился под водой, а теперь наконец всплыл на поверхность, Порк выдернул меч из ножен. Приставив клинок к шее Дьяченко, в гневе обрушился на него:
   - Как ты посмел дерзить, грязный раб?! Твоего скудного ума хватило лишь на то, чтобы скрыть твой подлый страх! Паршивый пес! Не каждого из нас помнит по имени великий царь! Тебя же, грубый чужеземец, он удостоил своим пламенным чувством! Быть тебе добычей степных волков, если бы не выбор Оржефара! В племени воков с давних пор уважали самого храброго воина, память о доблестном Оржефаре еще долго будет вить гнездо в наших сердцах!..
   - Мне-то что теперь делать? - с напускным безразличием перебил Дьяченко. Ему враз все надоело. Захотелось в сию же секунду, не выходя из шатра, решить свою участь. Хотелось со всем покончить... но от страха подкашивались ноги. Голос предательски зазвенел. - Искупить вину свою, что ли?
   - Уйми гордыню, чужеземец! - вперив в пленника надменный взор, Порк процедил сквозь зубы. - В твоей крови столько скверны и зла, столько песка и камней, столько скрытого темного смысла... Прокаженный милей. Вот что я скажу тебе: очисть свою кровь прежде, чем найдешь в себе силы умереть.
   - Что ты имеешь против моей крови? - завелся вновь Дьяченко. Вцепившись в двух стражников, продолжавших держать его за руки, он вдруг круто изогнулся - выгнул вперед спину, запрокинул голову, поджал под себя колени... В следующий миг, распрямившись, как пружина, Валька нанес в грудь Порку мощный удар ногами. Застигнутый врасплох выпадом пленника, никак не среагировав на его удар, вок упал как подкошенный. Ободренный собственной удачей, Дьяченко попытался вырваться из крепких объятий стражников. Чудом высвободив правую руку, он что есть силы заехал кулаком в глаз одному из них. Но тут же вздрогнул, пропустив сильный удар в голову. В Валькиных глазах потемнело, поплыли, расплываясь, золотые круги, затем и они пропали - свет в его очах потух, и он без чувств рухнул наземь...
  
   *5*
  
   Cквозь строй ожесточенных гримас, озлобленных глаз, расплавленных, как металл, плевков, сквозь леденящий душу гул проклятий и заклятий - гул тяжелый и вязкий, точно стон подводного колокола - волокли Дьяченко. Люди, ряженые, с размалеванными ликами, встали тесным коридором - потеряв голову, они торопили палача. А тот без жалости и без ненависти тащил за собой чужеземца, не оглядываясь, тащил по кочкам и рытвинам - будто и не человека, а сдохшую тварь волок.
   Внезапно бросил пленника, словно ему наскучило это дурацкое занятие. Да еще отвесил тяжелую оплеуху - Дьяченко с глухим стуком ткнулся мордой в холодную и скользкую, как кость, землю...
   Неведомо сколько времени прошло, когда Валька, вновь придя в себя, оторвал от земли искаженный болью взор. Вгляделся сквозь еще неплотную завесу сумерек. Утренних ли, вечерних - а-а, один черт! "Как же больно! Что там еще за херовина маячит? У-у! Мать ее так! Мать! Матерь божия, спаси-помилуй мя!.."
   Впереди, метрах в пятнадцати, встал громадный черный столб. Закусив нижнюю губу, слабеющим взглядом Дьяченко поднялся по столбу. Сверху на него было водружено неправильной, уродливой формы навершие, отдаленно смахивавшее на голову не то зверя, не то неведомого Вальке божества. "Кажись, башка золотая. А там кто его знает". Таинственная голова находилась примерно на уровне четырехэтажного дома. Основание столба скрывал от беспомощных Валькиных глаз невысокий вал, над ним курился сизый дым. Время от времени оживляемый проистекающими внутри волшебными процессами дым начинал переливаться мириадами мельчайших серебристых блесток, словно в него бросили щедрую жменю конфетти или взорвали хлопушку. К валу с трех сторон один за другим стекались люди. Встав на колени, опускали за тыльную сторону вала принесенные дары. Дьяченко удалось разглядеть лишь обезглавленных птиц. Кажется, это были куры. Серо-белые в сумеречном свете, в беглых всполохах огня шарики несколько вытянутой по оси формы запросто могли быть куриными яйцами. Желто-белые лепешки - сыром. А влага, проливавшаяся из случайно накрененных глиняных сосудов, - виноградным вином. С языческой непосредственностью и настойчивостью племя воков стремилось ублажить деревянного бога, пожертвовать ему то, без чего не могла обойтись их собственная плоть.
   Вдруг Дьяченко ощутил резкий укол в правый бок - укол, от которого перехватило дыхание, но одновременно прояснилось сознание. Боль вмиг очистила Валькину голову от наносных, случайных мыслей - до него наконец дошло, что скоро ему конец. Вслед за ударом копья - Дьяченко догадался: били тупым концом - прогремел окрик Порка:
   - Встань, жалкий раб! Царь подал тебе знак. Оззо близок. Он чует твою поганую кровь. Проси, раб, очищения, как ты просишь пощады!
   Дьяченко повернул голову влево - совсем немного, насколько это было возможно лежа на животе. Среди воков, жадным кольцом обступивших земляной вал с черным истуканом в центре, он разглядел одноглазого царя. Коло-ксай восседал на небольшом возвышении, покрытом роскошным ковром - густой темно-серой тенью, падавшей от деревянного бога Хорса. Эта же тень легла на чело Коло-ксая. Лишь белок единственного его глаза сейчас блестел, подобно семени, брошенному в сырой чернозем, выделяясь на фоне неподвижной прозрачной мглы. Но и одного сверкающего, горящего ока царя было довольно, чтобы вдруг понять, какой силой и решимостью наполнен его дух. И Дьяченко, встретившись взглядом с повелителем воков, тотчас сдался.
   Поднявшись, качаясь, на ноги, Валька огляделся, пытаясь разыскать обещанного ему палача - единорога Оззо. Кровь тревожно стучала в левом виске, точно душа в маленький бубен. Словно вторя току крови, за Валькиной спиной внезапно заухали совами барабаны, зазвенели невидимые цепи... Или то ночные цикады, восстав из снега и мерзлой земли, перебивая друг друга, взялись предрекать пленнику скорую его погибель.
   Два стражника - те самые, что схватили Дьяченко в царском шатре - подвели его к походному трону Коло-ксая. Не сводя с пленника единственного глаза, в ту минуту похожего на белый камень с черным отверстием посредине, царь подал знак - неуловимый и непредсказуемый, как смена милости его величества на благородный гнев. И в тот же миг на Дьяченко накинулись пять-шесть человек в грязно-серых плащах до пят, с рваными дырами там, где должно биться сердце, в остроконечных капюшонах, целиком закрывавших их лица. "Ну ни хрена себе! Куклус-Клан, что ли?" - пронеслось в Валькиной голове. Не то жрецы, не то палачи принялись спешно натягивать на Дьяченко какие-то лохмотья. Он не сопротивлялся - слишком нереальным казалось происходящее с ним. Бр-р-р! Передернул плечами, как от случайного прикосновения к гадкому, мерзкому. Замычав, мотнул головой - наваждение не исчезло. Его и не было, наваждения. Одна зловещая неизъяснимая реальность довлела над Валькиным сознанием, потрошила его дух, скоблила сердце. "Да быть такого не может!" - возопил было пленник... но даже шепот не исторгли потрескавшиеся, испачканные засохшей кровью губы. "Добить такого!.." - эхом отозвался страх в его голове. И распахнул ворота. Все, кто был поблизости, ломанулись в них - одноглазый царь, воины-язычники, черная зимняя степь, скупо припорошенная соленым, как кровь, снегом, грозный столб, в пугающих, хищных отблесках огня больше напоминающий ракету, чем непонятное божество.
   Нацепив на жертву ритуальные одежды, умастив ее голову маслом, пахнущим полынью, жрецы увлекли Дьяченко к огню. Громадной рваной стеной костер встал вокруг мира, осью которого был златоглавый идол Хорса. Ощутив близкий жар бушующего, вздымающегося до ночных небес пламени, Дьяченко вдруг заупрямился, напрягся всеми мышцами, принялся неистово сопротивляться, упираться телом и душой. "Получай, сволочь!" - со смаком заехал головой в скулу одному, локтем - в пах другому, перекинул через себя третьего. Аж веселей стало!.. Но уже в следующую секунду получил в ответ мощнейшую затрещину по затылку. Немедленно обмяк, утратил волю к сопротивлению, сдался, беззвучно зарыдал...
   Пленника волокли по снегу, оставляя на нем испачканную кровью борозду. В помутневшем от боли взоре плясали отблески жертвенного костра. Сейчас Вальку бросят в самое жирное пламя, вспыхнут волосы и одежда, сумасшедшая боль раскаленным обручем стиснет голову и сердце, глаза лопнут, как мыльные пузыри... Сейчас...
   Внезапно в сплошной кроваво-оранжевой стихии возник черный проем, словно кто-то разорвал огненное кольцо, проложив в нем спасительный путь наружу. Дьяченко глядел на него отмороженным, бесчувственным взглядом - так не чувствует долгожданного тепла смертельно окоченевшее тело. Над разбитой в кровь головой гасли холодные искры, угасал рассудок, а спасение, казалось, вот оно - его нужно было лишь захотеть... Но спустя еще несколько мгновений-шагов стало ясно: черное пятно, как из-под земли возникшее на кроваво-красном фоне, вовсе не проход за пределы ритуального огня, а одна из стен небольшого, приземистого сооружения. То, что таки разглядел, совладав с болью и равнодушием, Валька, походило на шатер царя воков, разве что имело более непритязательный, убогий вид.
   Два жреца, опередив остальных, продолжавших тащить обреченного пленника, кинулись к строению, о назначении которого можно было только гадать. Жрецы принялись споро скидывать черные шкуры и меха, которыми было плотно накрыто строение. Шкуры, несмотря на кажущуюся легкость, с шумом падали под ноги, поднимая брызги красноватого в отблесках огня снега. Наконец обнажился скелет хижины или шалаша - желто-серый, сплетенный из ветвей некогда живого дерева или костей безымянных зверей.
   Зверь стоял в клетке. Испуганным взором Дьяченко встретил настороженный, выжидательный взгляд зверя - и ноги у человека подкосились. В клетке его ждал единорог. Пытаясь достать незнакомца, он просунул на волю рог, густо усеянный темно-красными, точно наполовину свернувшаяся кровь, каплями. Фыркнув, забил копытом мерзлую землю, поднимая фонтанчики грязного снега. В глазах единорога крепла ненависть к незнакомому человеку. А тот не на шутку струхнул, не смея ни пошевелить рукой, ни о чем-то смело подумать. Невольно на память пришли слова сурового Порка, назидавшего пленника очистить кровь перед смертью... Как вдруг за Валькиной спиной раздались тяжелые, как божья кара, слова:
   - Сейчас, чужеземец, ты предстанешь перед Оззо. Запомни: тебе выпала великая честь возглавить спасение душ благородных воков. Наши славные предки - деды и прадеды - и те, кто лишь вчера отдал жизнь за свободу и святость народа нашего, - ждут тебя, чужеземец! Они зовут тебя из преисподней, о непостижимый моему разуму человек. Но не приведи господь обмануть мои ожидания!.. Для этого есть Оззо. Единорог, что состарился, ожидая тебя, - не кровожадный зверь и не орудие палача. Оззо призван первым испробовать твою кровь. И если она грязна - он очистит ее, отравлена - опять же очистит. Но если твоя кровь проклята и зачарована дьявольским шепотом Виораха, ты поплатишься за это своей душой, человек!
   Коло-ксай смолк, и Дьяченко втолкнули в клетку.
   Если бы не рог с бронзово-красным, словно закаленным в огне, грозным концом, Оззо можно было бы запросто принять за породистого жеребца. Благородного золотисто-медного окраса, с холеной холкой, тонконогий, с чувственными, живыми ноздрями, звероокий единорог одновременно приводил в ужас и восхищал. Но стоило лишь за спиной Дьяченко захлопнуться дверце, как Оззо набросился на пленника. Первым же ударом он едва не лишил Вальку жизни - тот даже не успел закрыть рукой лицо, как был поддет рогом. Единорог в яростном выпаде подбросил человека метра на два от земли. Падая, Дьяченко сильно ударился спиной о клетку и грузно повалился в вытоптанный копытами снег. Слезы брызнули произвольно, глаза залило кровью, сочившейся откуда-то со лба. Единорог фыркнул, почуяв свежий запах крови, вновь кинулся на человека. А в том вдруг проснулся инстинкт самосохранения: защищаясь, Дьяченко машинально выбросил вперед руку, сжимавшую бронзовую копию единорога. Рог разъяренного Оззо был уже на расстоянии двух рук от головы Дьяченко, жаркое дыхание пахло чужой плотью. Последнее, что успел разглядеть Валька, - крошечный янтарный наконечник на роге своего убийцы. Точь-в-точь такой же, как на сувенире, который он продолжал сжимать в вытянутой руке. Из янтарного наконечника Оззо струился светло-золотой свет, полный таинственных теней и мгновенных, как блеск молнии, всполохов.
  
   *6*
  
   Дьяченко медленно привыкал к свету. Неторопливым взором обходил внутренность клетки, скользнул по потному боку Оззо, на миг задержался на его воинственном роге с янтарным секретом, ткнулся в лица дюжины жрецов и воинов, с брезгливыми гримасами рассматривавших его тело - его, Валькино, тело, неподвижно распростертое посреди клетки. Один Дьяченко был мертв или лежал в забытьи, оглушенный ударом единорога. Другой Дьяченко с немыслимым хладнокровием наблюдал за первым. Откуда-то следил со всевозрастающим интересом. Тем временем единорог, храпя и мотая головой, угрожающе рыл правым передним копытом землю. Казалось, Оззо никак не мог осмелиться переступить невидимую межу, отделявшую его от лежавшего навзничь человека. Может, зверя испугала блестящая, нервно вспыхивающая в дрожащих отблесках костров бронзовая фигурка, выроненная жертвой?
   Второй Дьяченко не успел обдумать причину внезапного замешательства единорога. Картинка с клеткой, растерянным зверем, дремучими воками, не способными взять в толк, отчего Оззо до сих пор не добил свою жертву, не выпустил на снег ее поганую кровь, с человеком, скрючившимся на снегу и так похожим на него, живого Дьяченко, - картинка эта вдруг уплыла из Валькиного поля зрения. Теперь Дьяченко видел капище. Вот громадный черный столб, поднявшийся из тленной земли в небеса, проткнувший их, будто рогом волшебного зверя, золотой головой бога солнца. Вокруг деревянного идола вал, за ним продолжали класть требы язычники: опускаясь на колени, воки один за другим отдавали Хорсу все то, в чем себе могли с трудом отказать. При этом они добавляли к пище и драгоценным вещам нечто, о назначении которого смутно догадывались даже жрецы. Великомудрые святейшие старики полагали: знания как пища - обретение одних укрепляет здоровье и дух немногим членам их племени, воздержание от других знаний может удлинить жизнь целому народу. У каждого мудреца свой яд и свой эликсир бессмертия.
   Дьяченко воротило от вида пищи, приносимой воками в жертву их неразборчивому божеству. Обезглавленная, истекающая кровью птица - в основном куры и гуси; птичьи яйца, уже готовая яичница, разложенная на медных и деревянных блюдах; какие-то коренья, связанные в пучки; бесчисленные лепешки - хлебные, сырные и уж совсем неизвестной природы, будто поросшие шерстью или травой; чары с вином или ядом, сладости, фрукты, неживые на вид - бронзовые и сморщенные, точно отрубленные головы; черные вяленые конские ноги, у которых копыта перевязаны алыми лентами... Казалось, все приношения складывались с необыкновенной заботливостью в специально отведенный для этой цели ров, находившийся за внутренней стенкой вала. Казалось, ритуал жертвоприношения был проникнут неподдельной искренностью и верой, но... Но странное дело - Дьяченко внимал ему с брезгливостью, грозившей перерасти в тошноту. С болезненной живостью он представил омерзительную мешанину из языческих сувениров: вот по рву потекли раздавленные куриные яйца, мороженые фрукты, кровь и внутренности жертвенных птиц, вот уже во всем этом ритуальном дерьме закопошились черви... И всю эту дрянь, они надеются, примет от них Хорс, да еще в обмен на души их недоумков предков! Тьфу!! И... и еще они хотели - Дьяченко вспомнил с ненавистью - пролить в ту же помойную канаву его драгоценную кровь! Он пришел в ярость. В следующую секунду перед его гневным, помутившимся взором возникла очень четкая картинка, вытеснившая предыдущую: вновь крупным планом его тело, беспомощно сжавшееся в последней судороге на грязном снегу, и бурая лужица, растекшаяся под его правым боком. Ублюдки, они все-таки убили его!! Дьяченко неистовствовал. Несчастный, он не знал, на ком сорвать злость. Он не знал, жив он или мертв...
   Неожиданно его успокоил вид мирно мерцающих углей. Жрец в непомерно высоком и пышном головном уборе - сложной конструкции из горизонтальных и вертикальных перекладин - внес в центр капища подобие корзины или широкой вазы, покрытой изнутри золотом. "Жертвенник", - сразу догадался Дьяченко, будто раньше был знаком с его описанием. За первым жрецом следовал другой в таком же необычном, нелепом головном уборе, отдаленно напоминавшем оленьи рога. В одной руке второй жрец нес совок с раскаленными углями, зловеще подмигивающими, точно глаза дракона, в другой - пучок трав, обернутый в темно-зеленую ткань. "Травы для воскурения", - решил Дьяченко, продолжая следить за действиями жрецов. Его удивило, что эти двое держались особняком от остальных языческих священников, а те в свою очередь не обращали на них ни малейшего внимания. Да и одета странная парочка была иначе: кроме странных головных уборов, у них имелись еще отличия: вместо длинных серых плащей с капюшонами на обоих жрецах были короткие зеленые или бирюзовые кафтаны или сюртуки и черные облегающие трико. Дьяченко терялся в догадках, чем могла быть вызвана эта разница и кто вообще были те двое, когда случилось такое, отчего мысли в Валькиной голове вдруг встали, как река, закованная льдом.
   А произошло следующее. На небесах по-прежнему было разлито черное вино ночи и боги пили его золотыми устами, обещая захмелеть за миг до рассвета, когда первый жрец в бирюзовом кафтане, более рослый и широкоплечий, нежели его спутник, принялся обходить по кругу вал и ров с приношениями от диковатых воков. В вытянутых руках жрец держал дымящийся жертвенник - то курились опущенные на угли священные травы. Всем видом своим первый жрец выражал великое благочестие и смирение, губы его трепетно шептали неслышные молитвы, что вместе с выдыхаемым паром таяли в студеной мгле. Травы курились все гуще, обнаружив в себе неизъяснимую внутреннюю силу, окутывая волшебным дымом земное и тленное, принесенное в дар богу Хорсу. Воки, наоборот, повели себя непотребным образом. Словно подгоняемые беззвучной командой, бросились лакать на перегонки из больших высоких чар и кривых, как месяц, рогов. Пустые чаши они кидали под ноги, швыряли, не глядя, налево-направо, иногда попадая друг в друга. Скорчив ужасные гримасы, размахивали руками, кричали что есть мочи, пугая ночь и клича злых духов. Нигде не было видно царя воков, но часто выкрикивалось его имя. Вот Порк, охмелев, схватился с мордастым верзилой, у которого вместо привычной высокой шапки торчал над головой бронзовый кулак. Порк, притворившись раненым в бедро, согнулся, но уже в следующую секунду его меч послушно отделил голову обидчика от его могучих плеч. Обезглавленное тело, мгновение поколебавшись, срубленным дубом рухнуло наземь. Наклонившись, удачливый соперник поднял за бронзовую руку голову и, что-то победно выкрикнув, понес ее к черному златоглавому столбу. Переступив вал и ров, Порк неожиданно прошел сквозь жреца, несшего навстречу дымящийся жертвенник. Такого Дьяченко, уже начавший привыкать ко всяким чудесам, еще не видел. Вок шагнул в пах священника, а вышел из его спины! И каждый пошел своей дорогой.
   Как ни в чем не бывало военачальник воков приблизился к идолу. Пока он, едва удерживаясь на нетвердых ногах, приносил в жертву человеческую голову, жрец, не сменив благочестивого выражения на одухотворенном лице, продолжал освящать капище. Дьяченко во все глаза глядел на происходящее. В первый момент он схватился было за голову, переживая увиденное, как вдруг... не обнаружил своей руки. Чудеса продолжались! Боясь следующего открытия, он попытался оглядеть себя - почему эта мысль пришла ему только сейчас? - и вновь не увидел ничего. Его, Дьяченко, не было!! "Боже, я дух, я душа, наблюдающая за людьми и за своим бездыханным телом!" - мгновенно дошло до него. То, что стало им, точнее ощущение себя-нового, сначала замерло в нем самом, затем задрожало, как теплый воздух в морозном эфире. Задрожал и дым, поднимавшийся над жертвенником, заклубился еще гуще и торопливей, скрыв от несуществующих глаз Дьяченко последнюю картинку из той, языческой, жизни: круглую площадку, окруженную медленно затухающим костром, столб, точно кол пронзивший сердце земли, суетливо мельтешащих людей, напрасно бряцающих оружием, напрасно забывших бога и совесть... В какой-то миг Дьяченко почудилось, что он видит толпу незнакомцев в бирюзовых одеждах, в громоздких шапках на голове: вновь явившиеся спешно собирали жертвоприношения, перенося их изо рва в ярко-голубые прямоугольные короба. Но вскоре и эта картинка, задержавшись, может, секунд на 10-15, развеялась, вскоре дым окончательно застлал все ощущаемое душой пространство.
  
   *7*
  
   ...Следующее ощущение пришло во время быстрого бега. Дьяченко несся сломя голову... Он был абсолютно бесплотен, но в памяти души еще оставались разрозненные остатки оценок и определений былых ощущений. Мчаться сломя голову, нестись как угорелый... Ощущение быстрого, энергичного бега освежило душу Дьяченко. При этом он не помнил, что прилагал хоть какие-либо усилия, чтобы достичь такой восхитительной скорости, такой свежести чувств. Вполне возможно, что он стоял на одном месте, опять же не чувствуя его под ногами - не чувствуя под собой ног, а все то, что приводило в восторг и будоражило его душу, само двигалось ему навстречу, летело на зов его души. Вполне возможно, что так и было. Но в тот момент, когда способность к ощущениям вновь вернулась к Дьяченко, он всей душой бросился испытывать их, смаковать, даже не пытаясь хоть как-то осмыслить и проанализировать их. Ощущать во что бы то ни стало! Ощущать без оглядки! И Дьяченко летел, ломился напролом сквозь частокол ощущений, словно смертельно боялся опоздать или, чего хуже, остаться там, откуда вышвырнула его смерть.
   ...Опять были те - с нелепыми этажерками на головах и в куцых бирюзовых кафтанишках в большинстве своем на щуплых плечах. Они терпеливо, точно бомжи, ковырялись в склизких, студенистых, разваливающихся и расползающихся в руках приношениях дремучих воков, складывая отвратительные дары в голубые коробки. Дьяченко едва не стошнило при виде такого мерзкого зрелища, он отвернулся и тотчас встретился взглядом с одним из тех странных созданий. Гордая, величественная осанка, немолодое, но еще полное светлой энергии лицо, взор светло-серых глаз, проникнутый неподдельным величием и чувством собственного достоинства. "Кажись, это тот самый жрец, что расхаживал по степи с дымящимся жертвенником", - тут же попытался угадать Дьяченко. О левую руку незнакомца опиралась молодая зеленоглазая женщина. Ее красота привораживала. Портила лишь все та же дурацкая этажерка на голове.
   - Отвернись, мы еще встретимся, - прозвучал властный голос, и Дьяченко почувствовал, как снова бежит.
   ...Потом появились песочные часы. Сверху они были заполнены голубым небом с белоснежными облаками, снизу - цветущим зеленым лугом, опиравшимся на кусок жирного черного перегноя. Тонкий просвет разделял небо и землю. Не раздумывая, Дьяченко кинулся к нему. Неземной свет сочился сквозь тончайшую щель. Дьяченко не помнил, успел ли он проскочить в нее до наступления конца света.
   ...Потом было существо с заросшим шерстью лицом. Чудовище крутило рукоятку гигантского барабана, похожего на исполинскую кофемолку. Дьяченко было невдомек, чем заправляло чудовище удивительный механизм, но мололо оно золотые звезды. На миг отпустив рукоятку, чудовище сгребло мохнатыми лапами золотую пыль и, поднеся к скрытым шерстью губам, что есть силы дунуло на ладони. Звезды так и разлетелись на все четыре части света, оседая на темно-лиловой чаше небес! Пока чудовище забавлялось, Дьяченко незамеченным проник в чудо-мельницу, но тотчас завяз в звездной пыли. В следующий миг червячный вал, угрожающе скрипнув, начал набирать обороты. Чудом Дьяченко успел проскочить! Вокруг лежали россыпи живых звезд. Божественное сияние разливалось окрест.
   ...Птица Пеликан проглотила его душу. Дьяченко навек остался бы в ее желудке, но у нее, ему во спасение, возникла острая потребность опорожниться. Он освободился через клоаку. Там, куда он ушел, не было смрада. Вставало светозарное утро, слышалось журчание чистых ручьев.
   ...Змей Крез съел его душу. Змею назначено было сторожить человека. Помня о непростительной ошибке птицы Пеликан, Крез закусил собственный хвост, заткнул мордой клоаку. Но змей был существом, способным к продолжению рода. В назначенный час Крез снес яйцо. В том змеином яйце, улыбаясь молодому солнцу, родился заново человек.
   ...Рыба Атуб отыскала-таки его в пучине моря, растерзала на части его соленую душу и каждый в отдельности лоскут проглотила. Когда пришло время метать икру, она терпеливо дождалась того злополучного часа и не успокоилась до тех пор, пока не сожрала свой род до последней икринки. В каждой из них жила частичка души Дьяченко. Рыба Атуб, сытая собственной икрой и чужой душой, легла на дно. Атуб не знала, что любое море можно высушить, превратить дно морское в безводную пустыню или цветущий сад. Жизнь продолжалась.
  
   *8*
  
   - Смерть еще нужно заслужить, - произнес сероглазый незнакомец, собрав душу Дьяченко из икринок рыбы Атуб. Из рыбьего бока торчал золотой гарпун. Перерождение пошло Дьяченко на пользу: словно спала пелена с глаз, очистился слух, прозрела душа. С последней икринкой не только возродилась Валькина душа, но и стал ясен мир, в котором она очутилась.
   Узкую полоску, что сродни песчаной косе, разделявшую адское море Юфилодор и живой мир людей, населяли оленеголовые отроки. Дьяченко стучал себя по лбу - неизвестно, за какую такую заслугу он вновь обрел плоть. Он разводил руками, удивляясь, как сразу не догадался, что громоздкие, нелепые, как ему казалось, конструкции, торчавшие над головой созданий в бирюзовых одеждах, никакие не этажерки, никакие не заумные головные уборы, а обыкновенные оленьи рога. Всего-навсего!
   - Ты видел то, к чему была подготовлена твоя душа, - рассказывал предводитель отроков. У него было древнее славянское имя - Братислав. На левую руку ментора отроков продолжала изящно опираться прекрасная молодая женщина - его дочь Амелиска. Дьяченко, приоткрыв рот, загляделся в ее зеленые очи - она улыбнулась ему в ответ. Тем временем Братислав поучал, цепко следя за каждым движением Дьяченко.
   - Понимание приходит и уходит из человека, отыскивая для этого одному ему известные двери. Понимание - это бог, требующий взамен себя жертв. Не пожертвуешь - так и останешься до скончания века с грузом навязчивых знаний.
   - Скажи, если я пожертвовал душой, как в моем случае зовут полученное знание?
   Вместо ответа юная Амелиска звонко расхохоталась. В ее глазах цвета весенней степи блеснули два паруса и тут же растаяли на горизонте души. С трепетной осторожностью касаясь левой руки девушки, Дьяченко прохаживался с ней по берегу сине-лиловых вод. С другого бока бесконечной стеной, достигавшей самих небес, поднимался мутный, непроглядный туман. Или то продолжали куриться в золотом жертвеннике священные травы?.. Дьяченко со сладкой дрожью в душе любовался Амелиской. Она была чудо как хороша! Девушка не отводила сияющих глаз.
   - Так как же зовут то ужасное знание, ради которого человек даже готов продать свою душу? Может, то знание и есть собственно дьявол?
   Амелиска улыбнулась грустной улыбкой. Теперь зелень в ее глазах стала похожа на листву в таежном непроходимом лесу, куда ни разу не проникал солнечный луч. Девушка ответила нарочно невпопад:
   - Ну что ты, милый друг, Виорахом зовут дьявола - хозяина вон той лужи.
   Амелиска с нарочитой небрежностью кивнула в сторону темнеющего на глазах моря.
   - Лужи, - с трудом оторвав от него взгляд, повторил Дьяченко. - А как в самом деле зовется та мрачная пучина? Бр-р-р! От ее вида у меня по спине мурашки побежали!
   Дьяченко как будто забыл о первом своем вопросе. А дочь предводителя отроков отвечать не спешила. Они вышли на пристань. Здесь кипела работа. Смысл ее был неясен Дьяченко. Сотни оленеголовых созданий, цепляясь рогами за низкое небо, в считанные минуты из высокого светлого свода превратившееся в плоское грязное зеркало, сновали на тесной пристани. Одни беспрерывно подносили, подвозили на простеньких повозках, в которые сами же впрягались, знакомые голубые короба. На пристани другие отроки выстраивали из тех коробов нескончаемые китайские стены. Работой руководил ментор Братислав. В его великолепных рогах била хвостом случайная рыба Удача. Отыскав взглядом в толпе отца, Амелиска переглянулась с ним, словно искала молчаливой поддержки. Потом повернула к Дьяченко прелестную головку.
   - Юфилодор. Море, в котором прячут души воков и многих-многих иных человеческих племен, называется Юфилодор.
   - Души воков?! Так вот оно что!
   - Тебя это так взволновало? Но ты ведь не похож на вока.
   - Да, но мне поручено... Моя кровь была пролита с единственной целью - спасти души предков воков, а также души их павших воинов.
   Девушка, скорчив недовольную гримаску, покрутила головой. Затем, распахнув полу кафтана, показала рукоять меча или кинжала.
   - Спасать души - священное предназначение отроков, - заметила она, пристально вглядываясь в какую-то точку в помрачневшем, как ее юное личико, небе. Словно встревоженный ее взглядом, с моря подул ветер, с каждой секундой становясь все крепче и холодней.
   - Вот и подходит час нашего расставания, - Амелиска снова улыбалась, глаза ее искрились, как два изумруда. Сверкали вопреки приближавшейся непогоде, вопреки смуте, вдруг овладевшей Валькиной душой... Или то блестели слезы? Девушка взяла Дьяченко за руки и нежно пожала их. - Прощай, мой милый друг! Мой новый друг.
   - Погоди, ведь ты не рассказала ни о себе, ни о своем народе! - вновь взволнованно заговорил Дьяченко, сделав отчаянную попытку удержать девушку - пускай на краткий миг, пускай! - Расскажи, как вы спасаете наши души.
   Амелиска, как обычно, не спешила с ответом. Устремила печальный взгляд в морскую даль, где небо налилось сумеречной, свинцовой тяжестью, а волны казались могучими каменными грядами, посланными сокрушить крошечный мирок отроков. Лишь соленые брызги, разлетающиеся по пристани, охлаждали воображение. Амелиска перевела взор на отца - тот молча поднял руку и тут же опустил.
   - У нас есть еще немного времени. Я постараюсь успеть. Пойдем, я покажу тебе кое-что.
   Девушка потянула Дьяченко к голубым коробам, подвела к одному из них близко-близко. Помня, что в нем находится студенистое и разлагающееся, Дьяченко брезгливо поморщился. Ни слова не говоря, Амелиска открыла крышку короба. Дьяченко вздрогнул от изумления. В коробе лежали алые, синие и ярко-зеленые продолговатые кристаллообразные стержни. Они были разной длины и диаметра. Временами они коротко вспыхивали необычным переливчатым огнем. А то вдруг по ним словно электрическая искра пробегала, оставляя за собой ломаный светящийся след. Как зачарованный, глядел Дьяченко. Рука его, подчиняясь внезапному порыву души, потянулась к чудо-кристаллам, замерла в нерешительности на полпути.
   - Балдеж, - восторженно прошептал Дьяченко. - Потрогать можно?
   - У нас мало времени, мой милый друг, - нежное личико Амелиски выражало необыкновенную решительность и собранность. - Извини, я буду говорить только по существу. То, что так поразило тебя, мы называем "эрро", а вы, люди, - дарами, которые приносите в жертву богам. К примеру, воки поклоняются Хорсу, аммиты - Дажьбогу, тамяне - Макоши. Люди жертвуют разным богам то, в чем нуждаются сами, прежде всего свою небогатую пищу: хлеб, сыр, вино, домашнюю птицу. Иногда им приходит в голову принести в жертву какую-нибудь безделицу, за которую они готовы всякого лишить жизни.
   - Да-да, золото-бриллианты, - кивнул понимающе Дьяченко. - Или чужую кровь.
   - Точно. Но при этом важно даже не то, чем они жертвуют, а что они говорят - какие произносят молитвы и заклинания. И тогда случается чудо, мой милый друг. Жертва - обычная тленка, барахло, фетиш или труп молодого язычника - соединяется вдруг с искренним, страстным словом, с пылкой молитвой. Соединяются в удивительный сплав! Вот он, перед тобой. Эрро!
   - Но я же видел обезглавленных кур, грязные лепешки сыра...- не понял вначале Дьяченко. Но тут до него дошло. Он вспомнил слова Братислава, невесело усмехнувшись, покачал головой.
   - Понимаю. Я видел то, к чему была подготовлена моя душа. Ну хорошо, эрро так эрро, один черт. Скажи мне, а на фига оно?
   - Одним таким эрро можно согреть землю в течение человеческого часа.
   - В течение часа? Да ну! Ха-ха-ха!
   - Напрасно смеешься. На растопку печей Юфилодора Виорах тратит десятки тысяч эрро в день.
   - Неужели? И что же Виорах палит в тех печах? Может, он выплавляет золото?
   - Нет, он сжигает в печах души. Такие же непутевые и доверчивые, как твоя, милый друг.
   Вмиг побелевший, как смерть, Дьяченко вытаращил на Амелиску ошалевший взгляд.
   - Виорах сжигает... А что же вы?
   - Мы пытаемся спасти, - горькая улыбка коснулась губ девушки. - Такое наше предназначение. Мне неведомо, кому первому из отроков пришло в голову обменивать эрро на души людей, но другого способа мы не придумали. Раз в месяц Виорах присылает сюда своих слуг - хлопов. От их мерзкого вида воротит даже слепого, - Амелиска закрыла рукой глаза, помолчала, пытаясь справиться с волнением. Затем уже спокойно продолжала. - Сегодня как раз такой день. Хлопы появятся из Юфилодора, как обычно, на тране. Его трюмы будут забиты душами бедолаг.
   - Почему бы вам не напасть на них и не разделаться одним махом? - предложил вдруг Дьяченко. Глаза его загорелись незнакомым огнем, сердце тревожно забилось в предчувствии скорой опасности.
   - С кем разделаться? С хлопами? - Амелиска отрицательно покрутила головой. - Отроки - перевозчики, а не воины. А хлопы - настоящие головорезы. Что и говорить - демоны.
   - Демоны?! - ужаснулся Дьяченко, будто раньше не помышлял, о ком идет речь.
   - Демоны с гадким обличьем крыс.
   Они замолчали. В безотчетном порыве Амелиска прижалась головкой, увенчанной изящными рогами, к плечу человека. Неотрывно она смотрела на темно-лиловую воду, вспученную тысячью волн. Дьяченко попытался проследить за встревоженным взором девушки, но безуспешно. Всякий раз, когда он достигал взглядом ближайшей волны, в глазах его мутнело, он словно проваливался в кипящую воду, и в конце концов ему опять приходилось сосредотачивать внимание на взгляде девушки, с прежней одержимостью устремленном в ревущую пучину.
   - Послушай, Амел, я бы очень хотел вам помочь.
   - Амел? - девушка удивленно повела бровью - так ее не называл даже демон, тайком являвшийся во сне. Чтобы скрыть смущение, с нарочитой резкостью отрезала. - Исключено, Вал! Во-первых, ты всего лишь душа. Нашими стараниями ты обрел на короткое время плоть. Прости, Вал, но это так. Мы постарались сымитировать твое прекрасное тело. Ну и... Мой отец принял твердое решение вернуть тебя в мир живых.
   - Теперь я скажу: исключено! Я должен племени воков...
   - Ты ничего им не должен. Твой приход к ним случаен. Забудь о воках, Вал, - мы вернем тебя в твой мир!
   Атаковавший с моря ветер поначалу стих, а теперь налетел с новой силой. С ужасным грохотом раскололось небо, выпустив наружу из образовавшейся трещины золотое жало. За первой молнией жахнула вторая, третья...
   - Все! - пыталась перекричать шум ветра Амелиска.- Поспеши к отцу! Сейчас здесь появятся хлопы!
   - Погоди! Хотя бы еще минуту! Я хочу подарить тебе свое эрро. Вот!
   Дьяченко протянул девушке бронзового единорога. Амелиска быстро поднесла его к глазам:
   - Что это?
   - Сувенир для бога, новейший источник энергии!
   - Чушь! От него нет никакого прока. Это просто кусок меди. Забери!
   - Тогда есть еще один сувенир, последний!
   - Милый друг, ты мешаешь мне - я уже должна быть в строю!
   Но Дьяченко не слушал девушку. Стремительно наклонившись к ней, взял во вновь обретенные руки чудесную ее головку и поцеловал. Амелиска застыла. На кончиках ее ресниц трепетала соленая вечность, принесенная с моря. Совесть, украдкой улыбаясь, уступала место новому, еще незнакомому, чувству. Была ли совесть в родстве с ним? Спросите о чем-нибудь полегче! Пунцовые цветы расцвели на щеках Амелиски. Был ли это знак любви или цвет молодой, неутолимой жажды жизни?.. Амелиска сладко расплывалась, как Валькино отражение в ее влажных очах. Тем временем ветер крепчал - не для нее. Непогода - не для нее, ведь в душе ее - благодать, в широко открытых глазах зажглись две беспечных зеленых звезды, похолодевшие губы шепчут неумело, бессвязно, точно заново учатся говорить... Амелиска медленно приходила в себя.
  
   *9*
  
   Увы, не все есть любовь, не все есть рай, чем бредит молодая душа. Обняв Дьяченко, девушка еще искала лазейку из добровольного плена, еще удивлялась запаху счастья, вдруг обнаруженному за воротом его рубахи, - она еще искала себя в нем, когда... Когда метрах в двадцати от берега из черной кипящей пучины вынырнуло чудовище - с тупой рубленой мордой, по всему виду механическое, оттого не знающее ни жалости, ни меры.
   - Тран! - загалдели кругом отроки.
   - Тран! Всем занять свои места! - загремели голоса оленеголовых командиров, не оставив панике ни единого шанса овладеть кротким племенем.
   "Тран!" - тут же подтянулась Амелиска - теперь ее душа пела походный марш.
   Расстояние между судном хлопов и берегом стремительно сокращалось. Очертание трана становилось все четче, все угрожающей. Спереди необычный транспорт хлопов был похож на кита или допотопную подводную лодку, как сыпью, усыпанную красными заклепками. Задрав на мгновение морду, тран полез на пристань. Показались восемь громадных колес - сначала лопатя воду, затем круша хлипкие опоры и доски. Следом тяжелое низкое днище с ужасным грохотом утюжило остатки пристани.
   Амелиска, подняв над головой короткий меч, вскоре примкнула к одному из отрядов отважных соплеменников. Девушка навсегда забыла о милом друге. А отроки, сплотив свои ряды, озабоченными, настороженными взглядами встречали посланников дьявола.
   Дьяченко увидел, как Братислав, находившийся слева от пристани, позвал его жестом. Но вместо того чтобы последовать его зову, Валька устремился в самую гущу оленеподобных воинов. Он еще надеялся нагнать Амелиску.
   Тем временем тран, провалив под собой громадный участок настила, наконец замер посреди пристани. Ужасное железное чудовище было вымазано в красно-бурый грунт, за ним волочились пучки рыжих и лиловых водорослей. Наверху с угрожающим скрежетом откинулись люки - их оглушительный лязг острой болью полоснул по Валькиному сердцу. Он вздрогнул: ему почудилось, что на тракторные колеса необычного подводного судна намотаны человеческие волосы и кишки. Бр-р! Зажмурившись, Дьяченко помотал головой, пытаясь поскорей отделаться от чудовищного наваждения. Бр-р! Открыв глаза, вздохнул облегченно: слава Богу, никакие то не внутренности и не волосы, а необыкновенной длины трава, которой сплошь был увешан тран.
   Отроки разделились на три примерно равночисленных отряда. Первый неровным полукольцом обступил стального кита. Второй, построившись в каре, охранял короба с жертвоприношениями людей. Третий отряд затаился в бесхитростном и, по всей видимости, ненадежном оборонительном сооружении с низкими глиняными стенами и единственной башней, сложенной из морских камней. С всевозрастающим напряжением отроки ожидали хлопов. Наконец демоны появились.
   Они выскакивали из распахнутых люков, точно ужаленные. Обличьем своим они напоминали громадных хищных крыс - по крайней мере крысиными были их головы, хвосты и задние лапы. Одеты звероподобные хлопы были в великолепные белые плащи, подбитые пурпурными лентами
   Приземляясь на сильные лапы, демоны лихо стучали по пристани, словно палачи хлыстом, тяжелыми хвостами. Несколько отроков, взвыв, мигом отпрянули - бедолаги угодили случайно под слепую раздачу. Хлопы, видя, как корчатся от боли оленеголовые, прыснули со смеху, вереща противными писклявыми голосами. Ну вылитые крысы!
   Тут же из рядов отроков выступило с полсотни хорошо вооруженных воинов, выставив перед собой лес копий и длинных и относительно широких, диаметром с руку, трубок. Дружиной оленеголовых бойцов командовал Братислав.
   Хлопы, встретив первое сопротивление, недовольно загудели, ощетинились частоколом мечей и увесистых палиц. Они принялись задирать отроков, скаля зубы, выкрикивая непонятные резковатые фразы, продолжая стучать хвостами по мокрому настилу, осыпая противника тучей грязных брызг. Отроки не остались в долгу: отругивались по-своему, даже пару раз пальнули в воздух из диковинных мушкетов. Атмосфера накалилась до предела: казалось, еще миг - и начнется жестокая рубка.
   Дьяченко остановился шагах в тридцати от пристани, не решаясь подойти ближе. Вот странное дело: по словам Амелиски, он был бесплотным созданием, душой, но... но умирать в очередной раз ой как не хотелось! Свежи еще были воспоминания о предыдущей смерти. И кто ему скажет, случись что с ним снова, куда теперь приведет его новая цепочка превращений? Вот уж поистине пути души неисповедимы.
   Дьяченко старался не упускать из виду Братислава. Благо рост ментора делал его заметным издалека. Валька увидел, как голова предводителя отроков быстро заскользила над рогами его соплеменников, устремившись в сторону неприятельских рядов. Братислав крикнул что-то властным голосом, от толпы бранящихся хлопов отделился громила со свирепой наружностью, рыкнул в ответ. Голова у демона была громадной, больше смахивая на голову дикого кабана, чем на крысиную. Вожак хлопов оглянулся было на своих бойцов, будто искал у них поддержки... как вдруг сделал коварный выпад в сторону Братислава - с плеча рубанул мечом. Но ментор ловко парировал, и вот уже его копье замерло в опасной близости от горла свирепого хлопа.
   Противостояние, казалось, стало еще невыносимей, перевалив за новую точку терпения. Казалось, еще один случайный или сознательный жест, выпад, окрик - и столбик взаимной ярости и гнева поднимется на новую отметку. Хотя куда уж выше?
   Враждующие стороны застыли друг против друга, прислушиваясь, кого из них первыми позовет смерть. Очень тихо стало. Даже хвосты хлопов угомонились, скрючились мертвыми гадюками. Зато снова стали слышны свист ветра и хлесткие удары волн о берег. Тишина была похожа на созревший нарыв - вот только кто возьмет на себя смелость проколоть его?
   Не отводя взгляда от соперника, Братислав резко опустил копье. Повернувшись спиной, шагнул к ближайшему голубому коробу. Громадный демон дернулся было за ним, но пронзительный крик остановил его - уж больно неожиданно он раздался. Кричала женщина. Бросившись наперерез вожаку крысоголовых, она кинулась ему под ноги, неловко упала, громила грубым рывком вскинул над головой хрупкое тело девушки. У Дьяченко, наблюдавшего эту невероятную картину, перехватило дыхание: в спасительнице Братислава он узнал Амелиску. Дочь спасла отца! Слишком поздно - только сейчас до Вальки дошло, как же дорога она стала ему...
   Вразнобой загоготало хлопское воинство. Ахнув хором, отроки зароптали, зазвенели оружием, но так и не тронулись с места, видимо, ожидая немедленных указаний от своего предводителя. А тот, ничем не выдав своих настоящих чувств, повел себя так, будто ничего из ряда вон выходящего не произошло. Будто ропот его верных подданных и гнусный смех лютых врагов - всего лишь шум поднявшейся бури. Будто девушка, оказавшаяся заложницей у ненавистных пришельцев - не дочь его кровная. Зато дочь его истинная - неизбывное чувство долга, святая обязанность спасать души людей... Никому не ведомо было, что на самом деле испытал Братислав перед тем, как повелел передать хлопам жертвоприношения людей.
   - Мы приготовили вам дары, посланники Виораха. Эти дары собраны неутомимыми смертными, верующими в богов своих и спасение душ. Мы готовы признать за вами право выбора, но в свою очередь требуем от вас выполнения обязательств, обещанных нам вашим повелителем. Эрро - достойная плата за человеческую душу. Погляди, Ксилл, какие здесь сокровища!
   - Никогда ты так долго не говорил, ментор. Ты словно чего-то боишься, - насупившись, злобно заметил вожак крысоголовых. - Я вижу, тебе безразлична участь твоей дочери, - Ксилл обернулся - несчастная девушка переходила из лап в лапы, пока не оказалась прижатой к испачканному красной глиной колесу трана. При этом Амелиска вела себя, как настоящая дочь царя - ни стоном, ни шепотом, ни жестом не выдала страха, охватившего ее юную душу. А как она хотела позвать на помощь!..
   - Нет, ты явно что-то скрываешь! Может, среди твоих рогатых слуг затесалась живая человеческая душонка, за которую ты не внес выкуп, а, ментор? Душонка с душком, - громила смачно рыкнул, довольный собственной шуткой, за его спиной услужливо задребезжали крысоголовые демоны. Зато у Вальки душа ушла в самые пятки: "Черт, он все знает!" Подозрение вожака хлопов застало его врасплох. Дьяченко тотчас пожалел, что не воспользовался возможностью вернуться в мир людей. Пожалел, но вдруг, к своему ужасу, не смог вспомнить тот обетованный мир, откуда пришел - как будто и не жил в нем никогда. Будто душа его шла дорогой, не имевшей начала. Неужели?.. Что-то смутное промелькнуло в его остывшей памяти, и в тот же миг рассыпалось-разлетелось, словно старая зола. Эх, а может, и в самом деле не жил никогда?..
   Тем временем ментор отроков не на шутку разгневался:
   - Да как ты смеешь сомневаться в моей честности, Ксилл?! Запомни: всякая душа в моем доме желанный гость! Какой бы при этом она ни была заблудшей овцой... В отличие от таких, как ты - дьявольское отродье!
   - Ну-ну, поумерь свой пыл, Братислав! - зарычал здоровяк Ксилл. - Давай, показывай свои петушиные дары. А я еще погляжу, отдавать ли за них грешные душонки... Да, и не забудь, рогатый ментор, что твоя дочь в моих руках! А тебе ли напоминать, как мои воины охочи до рогатеньких самочек. А-ха-ха-ха!
   Братислав молча стерпел оскорбление. В первый момент показалось, что он глубоко подавлен злым намеком Ксилла. Братислав понурил голову, словно раздумывая, что бы ответить демону... Но вдруг, вскинув рога, яростно крутанул головой, спеша избавиться от уныния и слабости духа - его благородные оленьи рога с шумом врезались в густой от брызг воздух. Ш-ш-ш-шахх! Ментор вонзил взгляд в первого, кто попался ему на глаза. По роковой случайности или по велению его сердца весь гнев и ненависть Братислава обрушились на Дьяченко. Не отводя взгляда, тот принял удар. Вздохнул лишь: "Поделом мне. Такую девчонку подставил..."
   По приказу Ксилла хлопы принялись осматривать коробы с жертвоприношениями. Слуги Виораха вели себя бесцеремонно. Хищно копошились, точно корабельные крысы, переругивались противными писклявыми голосами, совали грязно-серые усатые морды в то, что люди с любовью и верой собрали богам своим. Придирчиво перебирая прекрасные эрро, небрежно швыряя их под ноги, пиная, роняя в морскую бездну, хлопы непрерывно задирали кротких отроков - оскорбляли не до конца понятными Дьяченко выкриками, жестами, щелкали мечами по оленьим рогам. Слуги Виораха чувствовали себя хозяевами положения.
   Глядя, как племя отроков стойко сносит унижения хлопских крыс - так Дьяченко в душе прозвал омерзительных посланников дьявола, - он вдруг почувствовал приближение чего-то очень важного, неизбежного для терпеливых спасателей душ и для него самого. Это довольно странное, тревожное ощущение, пока еще не осознанное и неизъяснимое, нашептано было рассудку одним лишь внезапным предчувствием: "Вот явится скоро новая беда, и новый дар обретешь ты со страданием чудным". А потом пришло к Дьяченко совсем уж необъяснимое: "Все, что видел ты и ощущал до сих пор, подобно прелюдии, присказке, разговору вокруг да около. Но совсем скоро все станет на свои места, обретет долгожданную ясность и смысл, и события понесутся, не оставляя времени на раздумья".
   Внимая с открытым ртом и испуганными глазами собственным ощущениям, Дьяченко пропустил момент, когда из люков в тране возникли новые невиданные создания, больше похожие на тени, чем на порождение живой природы. Жемчужно-серые, как пепел, они казались совершенно бесплотными. Они держались друг за дружку с какой-то отчаянной цепкостью. Двигались по пристани неровной дрожащей вереницей. Ветер нещадно трепал их, как веревку с бельем: тех, кто возглавлял и замыкал шествие, то и дело отрывал от земли, силясь унести с собой в штормящее море.
   Волнуясь, отроки взялись пересчитывать пепельных, отводить их в сторону, в безопасное место - подальше от крысоголовых и их ужасного судна. Дьяченко оказался рядом. Ему удалось как следует разглядеть вновь прибывших. Поначалу Вальке показалось, что у пепельных незнакомцев нет лица - лишь серые овалы, гладкие и чистые, точно вечность расчистила их для нового живого письма... Затем, всмотревшись, Дьяченко обнаружил-таки едва уловимые очертания бровей, глаз, губ, едва намеченный рисунок носа. Не лики, а древние письмена или графические заклинания, истертые временем и забвением!.. Вид душ поразил Дьяченко, заставил глубоко переживать - он никак не хотел смириться, что и ему суждено воплотиться в пепел. Да он и был бы пеплом - душой-сырцом или душой-отголоском, кабы не воля Братислава и его славной Амелиски.
   Большую часть душ отроки успели отвести под защиту глиняных стен и башенки, построенной из морского камня. Оттуда послышался странный звук, будто там, недоступные постороннему взгляду, запели деревья - зашелестели украдкой листвой.
   Валька с тоской поглядывал на происходящее. Его уже откровенно достало бездействие, он не находил себе места, но ринуться в самую гущу крысолобых ублюдков... Нет, на это отважиться он не мог. По крайней мере сейчас. "Трусливая душонка, тьфу!" - ругал он себя, при этом понимая, что дело здесь не в трусости, а... в недоверии. Ему вдруг пришла сумасбродная мысль, что обе стороны вздумали разыграть перед ним некое театральное действо. Неясно только было, во что все это выльется - в драму или комедию.
   Неожиданно до Дьяченко донеслись громкие голоса, затем крики и откровенная брань. Между отроками и хлопами начались какие-то разборки. Оленеголовые возмущенно жестикулировали, наставляли на противника рога, будто собираясь преподнести ему долгожданный урок. В ответ хлопские крысы грубо отпихивали отроков, оттесняли от коробов с жертвоприношениями. Наконец раздался звон мечей, тупые удары тяжелых предметов о щиты и латы, сопровождаемые угрозами и проклятиями. Ветер, не стихавший ни на минуту, донес обрывки фраз: "...Здесь не все!.. Где остальные?!" Дьяченко догадался: хлопы наверняка смухлевали, отроки недосчитались положенного числа душ, которых они рассчитывали получить в обмен на эрро, теперь требовали недостачи, а слуги Виораха, видимо, решили откровенно отшить оленеголовых.
   Однако стычка так же быстро погасла, как и вспыхнула - Братислав приказал отрокам отступить. Те беспрекословно повиновались. Заслонив собой спасенные души, ощетинившись копьями, отроки напряженно ожидали новых выпадов со стороны хлопов. Но слуги Виораха, по всему явно довольные трофеями и тем, как они ловко провели незадачливых рогоносцев, не собирались больше меряться силами. По обыкновению угрожающе насупившись, выставив перед собой мечи, подгоняемые рублеными командами своего вожака, хлопы быстро пятились к трану. Вскоре они исчезли в его бесчисленных люках, унося с собой бесценные эрро, уводя в плен прекрасную дочь ментора отроков.
   Братислав проводил Амелиску - до тех пор, пока она не скрылась в трюме ужасного судна, - долгим взглядом. Дьяченко перехватил его, но не прочел в глазах ментора ни боли, ни любви, ни стыда. "Ну что за народ! - Валька был вне себя. - Они готовы пожертвовать родным дитем ради безымянных душ, среди которых, уверен, хватает грешников, неудачников и просто тупиц. Эх, один я чего стою... А ведь действительно, мы ничем не лучше отроков, когда иногда жертвуем чужим и незнакомым людям самым дорогим, что у нас есть, - любовью и свободой".
   Дьяченко слабо-слабо, будто стыдясь собственного поступка, махнул рукой, когда два мордастых хлопа опускали в люк Амелиску. Его Амелиску! На Валькином лице была написана полная безнадега - полный абзац! Дьяченко ненавидел себя за слабость и трусость, за то, что он мало чем отличался от бесплотных, пепельных душ. Да ничем, черт возьми!
  
   *10*
  
   Со стороны трана донесся низкий гул, корпус китообразного судна заметно задрожал, два-три сильных толчка сотрясли его, лязгнув, двинулись тяжелые, словно мельничьи жернова, колеса, с новой жадностью вгрызаясь в тело пристани. Рыкнув еще раз, тран попятился, покачивая корпусом, как обожравшийся зверь - и наконец грузно плюхнулся в море, разбив вдребезги с дюжину волн.
   Дьяченко стало жутко тоскливо, будто он утратил сейчас кусочек души. Впрочем, так оно и было: вместе с нахлынувшей тоской он ощутил с болезненной ясностью, уже в который раз осознал, как сильно привязался к Амелиске. Огляделся, безотчетно пытаясь отыскать взглядом хоть кого-нибудь, кто бы мог развеять его тоску и укрепить дух. Но вместо этого увидел все ту же картину, которую ему пришлось наблюдать с первых минут пребывания в мире отроков. Голый песчаный берег, удивительно резко обрывающийся слева и справа, будто уходящий в небытие. Позади по-прежнему поднимался непроницаемый плотный туман или жертвенный дым, срок которого, казалось, давно уж истек. Вон сиротливая пристань, в центре разрушенная колесами трана. Опрокинутые короба - опустошенные посланниками дьявола. Море и небо цвета сырого цемента. Две бездушные стихии вселяли одинаковый ужас, они силились слиться друг с другом, соединиться волнами-тучами, сродниться бушующей плотью. "О боже!" - Валька тоскливо вздохнул. Ни деревца, ни постройки, кроме потерявшей смысл пристани и убогой глиняной крепости. Только сейчас он обратил на это внимание: ведь по сути негде скрыться в такую погоду!
   Еще минуту бесцельно потоптавшись на месте, он направился к Братиславу. Валька был уверен, что ментор, скорее всего, единственный, кто знал, чем закончится эта невероятно дикая история. Спустившись с пристани, тот отдавал какие-то указания, отроки заново пересчитывали души, разделяя их на небольшие, по 15-20 созданий, группы. Тесно прижавшись друг к дружке, души едва не слились в пепельно-серые кучи, очень похожие на кусты, укрытые вечерними сумерками. Души мерно покачивались из стороны в сторону, тихонько роптали. Их удивительный ропот, как уже успел заметить Дьяченко, напоминал шелест молодой листвы. Он пробивался даже сквозь невыносимый вой ветра. Послушав, как дружно шелестят души, Валька опять вздохнул: хоть бы какое деревце попалось в округе или ветхий домишко на худой конец!
   - Ну и буря! Волны так и рвут пристань. Того и гляди сорвут со свай и унесут в море, - поделился он опасениями. - Неплохо бы укрыться где-нибудь. Есть тут что-нибудь поблизости?
   - От бури спастись можно, от своего предназначения - нет, - молвил в ответ Братислав. Он неотрывно вглядывался в клокочущее будто от злобы море. Дьяченко проследил за его озабоченным взором: ментор смотрел не на взбешенную воду, а на асфальтовое, спустившееся к самому морю небо. Море и небо, одинаково серые, одинаково враждебные человеку. Что из них было истиной, а что - отражением, суррогатом, фантомом? Иль все есть иллюзия, дьявольская забава, навязанная Валькиному рассудку... может, дьяволом и навязанная. "Нет, не верю, не может повсюду властвовать сатана!"
   Чем дольше вглядывался Дьяченко в штормящую даль, не сулившую ему, казалось, ничего, кроме неминуемой гибели, тем сильней крепла в нем уверенность, что то и не небо вовсе, а его, Валькина, дорога. Поменявшаяся вдруг местами с небом дорога, по которой он уже столько прошел и по которой еще Бог знает сколько придется пройти. Асфальтовая дорога жизни - вверху, седое и одряхлевшее небо - внизу... А если небо спустилось, значит, поблизости Бог.
   - Мы не сможем долго противостоять стихии, - продолжал настаивать Дьяченко, почувствовав в себе странное упорство и еще не осознанную до конца волю. - Гляньте: вашим людям нелегко. А как зябнут души, словно их бьет смертельный озноб! Без укрытия нам никак не обойтись!
   - Совершенно напрасный страх, - Братислав скривил губы в ироничной усмешке, все так же пристально буравя асфальтовую даль. - Излишне бояться чужой судьбы и совсем уж глупо заботиться о тех, кто не назначен тебе ни Богом, ни дьяволом.
   - Тогда какого черта вы позволили тем мерзким крысам увести вашу дочь?! - взорвался Дьяченко. Его начала раздражать спесивая мудрость оленеголового предводителя. - Если не вы, то кто же тогда смог бы защитить ваше чадо?!
   Братислав мельком, уголком глаз смерил человека.
   - Не суди о чужих дарах и потерях лишь по своим, человеческим, меркам. Свет не одна лишь жизнь, а ночь не только смерть. И для каждого из нас есть нечто в этой беспокойной вселенной, чья цена выше нашей собственной жизни, а бывает, и дороже жизни тех, кого мы любим больше себя.
   Поучение ментора внезапно было прервано пронзительным криком. Кричал один из отроков. Он одновременно пытался привлечь внимание своего господина и показывал рукой на небо. Дьяченко глянул в том направлении и без труда обнаружил светлую точку - некое знамение, вдруг возникшее на его пути. Валька поклясться мог, что еще минуту назад там и в помине не было ничего похожего!
   При виде загадочной точки Братислав с облегчением вздохнул. Затем зычным голосом отдал приказание: - Кировол, Махро, Амеррат, Пихо, готовьте души дионисов к посадке! Через минуту райбусы будут здесь!
   - Души дионисов? - не сразу поняв, о ком идет речь, повторил Дьяченко и посмотрел вопросительно на Братислава. Однако тот явно не собирался ничего ему объяснять. "Ладно, посмотрим, как будут дальше развиваться события. Рано или поздно все станет ясно", - Валька решил не дергаться раньше времени и вновь уставился на светлую точку. Теперь это была уже не точка, а, скорее, белое яблоко. Да, необычный небесный объект быстро увеличивался в размерах, его очертания становились все четче, все фантастичней, поражая Валькино воображение. Вот неопознанный объект приобрел форму летающей тарелки. Дьяченко тут же захотелось крикнуть: "Быть такого не может!" - но он сдержался. Однако в самом деле: летающая тарелка над их головами - неужели такое возможно в мире, и без того совершенно непостижимом для нормального человеческого разума?
   Еще через несколько секунд летающая тарелка стала похожа... на шляпу - на любимую Валькину фетровую шляпу. "Шиза косит наши ряды!" - обалдел Дьяченко. Но это было еще не все. Когда неизвестный летательный аппарат завис в 15 метрах от узкой полоски земли, он больше всего походил на прозрачную коробку из-под бисквитно-орехового торта "Визит". С той лишь существенной разницей, что у настоящей коробки не было таких широких, опоясывающих по кругу бортов. "Ага, это и есть, наверное, райбус", - помня слова Братислава, сообразил Дьяченко. Запрокинув голову, он еще пристальней вгляделся в очертания чудо-аппарата, но как ни напрягал зрение, так ничего и не смог разглядеть, что скрывалось за прозрачными стенками райбуса.
   Небывалое волнение охватило Вальку, будто по его душу прибыли из немыслимых далей. Боясь сделать неверный шаг, он в то же время торопил события. В глубине души робко молил Бога хотя бы о малом прощении.
   Райбус основательно, подобно грузовому вертолету, завис над песчаной косой. Снизу на его несколько выпуклом днище отворились девять симметрично расположенных люков. Из них показались громадные золотые цилиндры, они стремительно опускались - еще не достигнув земли, они начали излучать яркое ровное свечение. Для Дьяченко было очевидным, что перед ним не опоры летательного аппарата, а девять потрясающих столбов света.
   И в этот момент его отвлек шум - бархатистый и чистый, как духовная музыка. То пепельные существа зашелестели громче, видимо, таким образом выражая свои чувства. "Какое странное имя дал им ментор, - Дьяченко покачал задумчиво головой. - Души дионисов, надо же!"
   Души группами подводили к светящимся столбам, и пепельные одна за другой проникали внутрь. Оказавшись в круге света, души вновь сбивались в кучки. Дьяченко увидел: когда их собралось довольно большое количество, когда душам стало тесно в пределах золотого круга, точно след гигантского прожектора, застывшего на земле, невидимая сила внезапно подняла их к райбусу и скрыла из глаз. "Ух ты, да это ж лифт!" - Валька проводил души восхищенным взглядом. Он радовался тому, что те беспрепятственно попадают на борт летательного аппарата.
   - Далеко им лететь? - улыбаясь, он кивнул в сторону еще не поднятых лифтами душ.
   - Их ждет Амурай - царство света и счастья! Бог встретит их, - произнес Братислав. Вид его был по-прежнему задумчив и строг.
   - А вы? Вы последуете за ними?
   - Никогда, - ментор покачал головой, - никогда отроки не следовали за душами дионисов. Дочь моя говорила тебе: мы перевозчики. Мы призваны освобождать души из плена и помогать им добраться до лучезарного Амурая.
   - Что же вам суждено до конца дней оставаться в этом унылом месте? - почти с ужасом Дьяченко огляделся. Братислав смерил его снисходительным взглядом.
   - Я говорил тебе: не суди обо всем по своим меркам. Здесь, где небо встречается с морем, а жизнь продолжается после смерти, начинается спасение душ дионисов. Не будь этого скудного клочка земли, не будь отроков, вдохновенно выполняющих свое предназначение, не испытать людям чудесного мига перерождения, не пройти спасительного пути от адского моря Юфилодор до божественного Амурая.
   Дьяченко изумился тому, как вдруг преобразился Братислав. Он говорил о спасении душ с необыкновенным подъемом и жаром.
   - Почему вы называете души людей душами дионисов? - наконец решил узнать Валька.
   - Душа, освобожденная от плена, вымененная на жертвоприношения живых соплеменников, - такая душа не может не опьянеть от обрушившейся на нее свободы. Как когда-то плоть, в которой душа обитала, пьянела от виноградного вина.
   - Это здорово! Я счастлив, что вижу столько спасенных душ! Мне посчастливилось быть знакомым с их благородными спасателями, - Дьяченко учтиво склонил голову перед предводителем отроков. Затем вновь пылко воскликнул. - Но как же вы?! Что ждет вас потом? Кто, в конце концов, поведет корабль?
   Взор Братислава снова стал задумчив, потерял вдохновенную ясность и вовсе потух. Будто в поисках ответа ментор обратил взгляд внутрь себя. Возникло тягостное молчание. Наконец Братислав заговорил глухим, словно простуженным голосом:
   - Век отрока недолог. Простившись с последней спасенной душой, мы обязаны покинуть этот берег. Воды Юфилодора зовут нас к себе.
   - Вы что, добровольно собираетесь отправиться к дьяволу?! - Дьяченко вытаращил на ментора ошарашенный взгляд.
   - Мы далеки от губительной мысли воссоединения с Виорахом. Но мы не можем больше оставаться на этой земле. По преданию, там, в неведомой морской дали, неподвластный стихии и гневу дьявола, стоит остров. Не касаются его ни шум ветра, ни удары волн, ни происки извечных врагов отроков - крысоголовых хлопов. На тот остров вскоре отправимся мы. Но и эта земля не останется долго пустой. Ведь все повторяется! Новые души угодят в дьявольские сети Виораха, и Бог пришлет сюда новое племя отроков. С неслыханным рвением и отвагой они примутся спасать души людей.
   - Это жестоко! - Дьяченко невольно схватился за лоб рукой. Затем, справившись с сильным волнением, он напомнил. - Но кто в таком случае доставит спасенные души в Амурай?
   - Это сделаешь ты.
   Услышав такой ответ, Валька мгновенно побледнел, ноги, став ватными, подломились, и он, беспомощно хватая ртом воздух, осел на песок.
   - Это сделаешь ты, - как ни в чем не бывало повторил Братислав - он был обязан огласить судьбу человека. - Всякий раз Бог выбирает одного из вас, живущих в том мире, - ментор махнул рукой в сторону тумана или дыма, продолжавшего подпирать небо. На лице Братислава мелькнула едва заметная гримаса разочарования. - В этот раз Он выбрал тебя. Не мне, разумеется, судить о Его выборе... Теперь твоя святая миссия - стать верным проводником и вопреки всем козням судьбы доставить спасенные души в Амурай.
   - Я готов, - прозвучал ответ - Валька сам не ожидал от себя такого мужественного решения. - Я выполню свой долг, - шепотом поклялся он. Лицо ментора вновь озарилось. В первый момент улыбка вышла такой вымученной, словно он не радовался крепости человеческого духа, а просил пощады. Затем морщины разгладились, страх и недоверие прошли - растворились в робкой улыбке тоска и страх за человека. Зато глаза засветились безграничным счастьем за того, кто совсем скоро попадет в небесное царство Амурай. Улыбаясь, Братислав протянул Вальке руку - рука у предводителя отроков оказалась необыкновенно крепкой, надежной. Он помог человеку подняться.
   Поднимаясь с последними душами в золотом лифте, Дьяченко бросил вниз прощальный взор. Наблюдая за тем, как ментор Братислав решительно ведет своих отроков к морю, Дьяченко не испытал к ним ни горечи, ни сострадания. Мысленно Валька уже был далеко в пути - на подлете к вожделенному Амураю. В ту минуту человек не боялся грозного Бога, а привычного дьявола успел позабыть.
  
   *11*
  
   Изнутри райбус не произвел на Дьяченко должного впечатления. Он больше походил на танцевальный клуб, чем на футуристический летательный аппарат. Вдоль прозрачной стены в корабле-клубе в три ряда были установлены сиденья - ну точно сельские лавки. На тех лавках и вблизи их расположились души дионисов. Их монотонный шелест уже порядком надоел Дьяченко. В центре райбуса, наподобие бара, какие нередко открывают в клубах, находилось небольшое помещение, защищенное непроницаемой круглой стеной. "Скорее всего, это рубка управления полетом", - смекнул Дьяченко. Однако за те недолгие часы, в течение которых райбус находился в полете, из предполагаемой рубки не вышло и не вошло ни одного живого существа или автономного робота.
   Вместе с Дьяченко души дионисов сопровождали девятнадцать отроков. Ими руководил Амеррат - красивый отрок-альбинос с белыми в синеву рогами. Отроки построились вдоль прозрачной стены, встав друг от друга через одинаковое число шагов. Ни на что не отвлекаясь, словно впав в дрему, оленеголовые воины неотрывно следили за воздушной стихией. Переводя взгляд с отроков на души и обратно, Дьяченко не смог сдержать зевка. Вальке стало ужасно скучно среди тех и других, как ему показалось, одинаково лишенных человеческих привычек и страстей.
   Бдительность отроков оказалась напрасной. Внезапно райбус потряс мощный удар. Дьяченко и воинов, проглядевших начало атаки, швырнуло на пол, души дионисов плавно поплыли со своих мест, продолжая беспечно шелестеть о своем. В следующую секунду часть стены корабля была сметена и в образовавшуюся пробоину ворвался поток холодного воздуха и... слуги Виораха. "Хлопские крысы! Откуда они только взялись?! - Дьяченко пришел в ярость. - Как я мог прозевать этих гадов?! Отроки тоже "герои" - заснули под баюканье душ!" Разбираться, кто из них что проспал, было некогда. Валька кинулся в самую гущу врагов. Сейчас это был не тот трусливый студень, что покорно позволил демонам увести его Амелиску. Используя бронзового единорога вместо кастета - была в детстве такая забава! - Дьяченко хрястнул что есть силы первого же хлопа, попавшегося ему на пути. Тот дико взвыл, прижав лапы к развороченной морде. Другой хлоп, бежавший следом, заверещал еще истошней, будто ему отдавили хвост или что-нибудь посерьезней.
   - У отрока медный Оззо!!
   Второй Валькин удар оказался не менее точным, чем первый, - визгливый горлопан с выбитым глазом рухнул под ноги человеку. Вскоре, вооружившись мечом своей первой жертвы, Дьяченко отчаянно бился плечом к плечу с молчаливыми отроками. На какое-то время звон мечей и глухие проклятия заглушили испуганный шелест душ. Но хлопы превосходили их защитников в силе и умении воевать. Голод и дьявольская удача сопутствовали слугам Виораха. Не прошло и часа, как они начали одолевать мужественных отроков, убивая одного за другим. Обезглавленные или разрубленные на куски тела оленеголовых хлопы выбрасывали в рваную пробоину. Оттуда нещадно хлестал ветер, невыносимо несло смрадом, будто небо превратилось в сплошную мертвечину. Было ужасно холодно.
   Дьяченко держался из последних сил. Наконец упал замертво последний его товарищ - красавец-альбинос Амеррат, до самой гибели своей не проронивший ни слова. Теперь Дьяченко, порядком утомленный жестокой рубкой, с ног до головы забрызганный чужой и своей кровью, верил лишь в чудо. Но страх смерти так больше и не посетил его, словно Валька навсегда расстался с ним на той песчаной косе.
   Он осмотрелся мутным от смертельной усталости взором. В эту трудную минуту некому было поддержать Вальку Дьяченко - пали все до единого оленеголовые воины. Очередь дошла до душ дионисов. Хлопы, войдя в раж, разрывали их на части когтистыми лапами, протыкали острыми крысиными мордами. "Ах вы, суки! На кого подняли грязные лапы?! Да это, может, души моих предков!!" Собрав остаток сил, прорубая себе путь сразу двумя мечами, Дьяченко бросился в самое пекло. В тот миг он был одержим единственной мыслью - унести с собой как можно больше мерзких жизней воинов дьявола: "На, получай! Мой дед и не таких гадов бил!!.."
   Как вдруг кто-то оглушил его сзади, ломовой удар, казалось, разнес вдребезги его черепную коробку, и Дьяченко, выхаркнув кровавый фонтан, как подкошенный повалился на пол райбуса.
  
   *12*
  
   Привела его в чувство нестерпимая боль. Такой головной боли Дьяченко еще никогда не испытывал: она была схожа с зубной болью. Будто в черепной кости, так, как это бывает в зубной эмали, образовалась трещина, вмиг нарушилась герметизация и просочились вместе с воздухом и грязным дыханием дурные чужие речи. И, воспалившись, изошел болью, точно зубной нерв, Валькин несчастный мозг. "Ох ты, кто ж меня так саданул? Будто в голову трахнули..." Чуть ли не со скрипом, заправляя стон матом, Дьяченко приоткрыл веки - словно тяжелые ставни отворил. Смачно икнув, как после убойной пьянки, обнаружил себя внутри небольшого замкнутого пространства. Низкий потолок. По всей видимости, железные стены, по периметру усеянные шляпками заклепок, лишь кое-где драпированные куцыми лоскутами ткани или кожи. Ни окна, ни нормального искусственного освещения. Вместо него что-то тусклое, дрожащее, хиреющее прямо на глазах лилось сверху, просачивалось из невидимых пор в потолке, словно это было не освещение вовсе, а несанкционированная утечка света.
   Дьяченко, в который раз издав стон, не вытерпел, схватился за голову, что есть мочи сдавил руками виски. Вдруг пол под ним накренился вперед и вправо. Не удержав равновесия, он растянулся на скользком полу, проехался на пузе метра три и с лету въехал головой в стальную стену. В тот же миг новый, еще более острый приступ боли пронзил его с головы до ног - словно его насадили на невидимый шампур, - и Валька потерял сознание...
   Когда в другой раз пришел в себя, не ощутил ни боли в раненой голове, ни страха перед неизвестностью, ни стыда перед самим собой за то, что позволил провести себя, затянуть в это чертово приключение - запихнуть в железную коробку, мать их так и этак! Дьяченко громко выругался.
   Он по-прежнему лежал на животе, пол под ним приятно покачивало, будто кто-то пытался убаюкать, усмирить обиженного человека. Он лежал, прижавшись щекой к прохладному полу. Наконец решился приподнять голову и... к удивлению своему увидел приоткрытую дверь. Прямо перед ним - открытая дверь! Дьяченко машинально покрутил головой, вспоминая недавний удар. Видимо, именно в эту дверь врезался он башкой. Будь она неладна, хотя... Дверь была прошита заклепками столь же густо, что и стены. Поднявшись, кряхтя, на ноги, Валька высунул голову в дверной проем: там коридор, освещенный так же слабо, как и его стальная темница. Оттого оба конца коридора терялись в дымчатом полумраке. Откуда-то донесся приглушенный свист или шелест, точно где-то ветер запутался в кронах деревьев. "Так стонут души дионисов", - вспомнил Дьяченко.
   Он вернулся в комнату, закрыв за собой дверь. Огляделся, почесав гудящий затылок. "Очень напоминает каюту. Не хватает, правда, иллюминатора и хотя бы элементарных удобств". Оставив в покое затылок, наморщил лоб, с озабоченным видом потер его: "Неужели я в тране?.. Эти мерзкие крысы взяли-таки меня в плен! Вот уроды!" Дьяченко лихорадочно порылся в карманах, пытаясь отыскать какое-нибудь оружие или предмет, которым можно было бы обороняться. "Вот бы какому-нибудь поганому хлопу вспороть живот!.. Ага, есть что-то!" И он вытащил на сумрачный свет своего неразлучного единорога. Так обрадовался ему: "Слава Богу, он со мной!" Даже поцеловал его в крошечный рог. Этот простенький и бессмысленный сувенир был для Дьяченко, может, единственным связующим звеном с тем реальным и уже наполовину забытым миром, из которого Валька вывалился однажды, точно зазевавшийся пассажир из открывшейся дверцы авто. Единорог из обычной бронзы, чуть шершавой, нагретой человеческим телом, стал для человека еще чем-то вроде защитного средства. Без него Валька, наверное, давно бы свихнулся, окончательно уверовав, что все, что сейчас с ним происходит, и в самом деле явь. "В самом деле - явь!" - убеждало все вокруг. Как бы не так! Единорог говорил об обратном, единорог удерживал его на краю... Черт, но, с другой стороны, Дьяченко никак не мог разомкнуть веки, еще шире разомкнуть веки, чтобы очнуться наконец от этого кошмарного, неожиданно затянувшегося сна! Чтобы избавиться от его назойливых ошметков, что лезут сейчас в его глаза, уши, рот, вместе со стонами душ дионисов забивают ему мозги. Мать их! Как он устал! Он не желает больше воспринимать эту дьявольскую реальность! Он сопротивлялся, как мог, упирался, цеплялся когтями за каждую пядь чужой земли, лишь бы сдержать, замедлить свой бег сломя голову! Но эта реальность сродни горному селю, всякий раз она сносит его - вперед и вниз влечет за собой...
   Кто-то резко рванул дверь - и в каюту ворвалось с полдюжины вооруженных хлопов. Командовал шайкой все тот же громила Ксилл. Он осклабился, обрадовавшись встрече с человеком - так палач радуется жертве, предвкушая скорую казнь. Демоны жадно втягивали крысиными носами спертый воздух, тараторили что-то на своем тарабарском языке. К удивлению своему, Дьяченко, может, впервые не смог разобрать их дурной бесовской треп. Вдруг один из них, маленький и злой бесенок, кинулся на опешившего Дьяченко, спеша разодрать когтями его грудь. Валька, взвыв от такого поворота реальности, не растерялся, среагировал правильно: в следующую же секунду вмазал как следует по усатой харе - слуга Виораха, не ожидавший отпора, кубарем покатился по железному полу. Вскочив мигом на ноги, вновь бросился на человека, но Ксилл перехватил коротышку в прыжке. Коротыш вызывающе зыркнул на своего вожака, но смолчал. Зато мордастый босс, построив солдата по стойке смирно, минуты две отчитывал его, мешая слюну с хлесткими, резкими фразами.
   Потом хлопы ушли так же неожиданно, как появились. В захлопнувшейся двери коротко щелкнул замок - Дьяченко заперли. И наступила тишина. Гнетущая. Плетущая судьбоносными, роковыми лапками сети-угрозы. Не отмеренная ни одними часами и предсказаниями. Нарушаемая лишь стуком Валькиного сердца и беспокойным дыханием: а-хх, а-хх, а-хх... Тишина будет вечной, теперь тишина - его новая реальность... бах!! ...смирился было с этим пленник, когда дверь в каюту... бах!! ...сотряс снаружи мощный удар. Дьяченко отшатнулся, будто в него пришелся невидимый удар, машинально попятился в дальний от двери угол. Не отрывая от двери тревожного взгляда, ждал нового нашествия крысоголовых...
   Бах!! Долго ждать не пришлось. Дверь вздрогнула в третий раз, затрещала, снаружи послышалось громкое шипение, из щелей повалил дым, воняющий паленой плотью, словно в коридоре жарили мясо на высоком огне; вдобавок что-то пронзительно звякнуло и тут же оборвалось - там лопнула пружина или тугая струна; и наконец, могучая сила выбила дверь, отшвырнула ее к центру каюты, точно жалкую картонку.
   Тотчас в освободившийся проем ударил столп огня - казалось, били из станкового огнемета, какой Валька видел в одном боевике про Чечню. Огонь, злобно шипя и брызжа красно-золотой слюной, молниеносно пересек пустую каюту и, недовольно урча, пхнулся в противоположную стену. Нестерпимым жаром обдало пленника с головы до ног. "Черт! Вот сволочи! - обхватив руками голову, Дьяченко вжался хребтом в жесткий стальной угол. - Гады, они решили зажарить меня, как барана!" К сердцу накатила горячущая кровь, зато ноги будто примерзли к полу - Валька стоял ни жив ни мертв, глядя на огненный кошмар расширенными от ужаса глазищами.
   Внезапно из тугой огнедышащей плазмы вывалилось двое. "А это еще шо за монстры?!.. Черт - хлопские крысы! Что это они на себя нацепили?.." Демоны были одеты в рыжие скафандры, те никак не вязались с мечами, которые слуги Виораха сжимали в широких рукавицах. Рассекая мечами раскаленный воздух, они бросились к пленнику. Один из них, тот, что был выше и крупней, схватил Дьяченко за руку и потащил к выходу. Поток лавы не иссякал, стена в том месте, куда продолжала бить огненная струя, раскалилась докрасна и, размякнув, поплыла; вокруг красно-бурого ожога торопливо разбежались лилово-фиолетовые круги...
   Нет, Дьяченко не хотел умирать. "Суки, куда вы тащите меня?! Уроды! Я сделаю вас, дайте мне только..." Валька сопротивлялся, из последних сил боролся за жизнь. Вначале упал на колени, затем распластался на скользком полу, пятками, пальцами ног, коленями, животом, грудью, носом, не говоря уже о руках пытаясь сдержать неумолимое скольжение к смерти.
   Пекло приближалось - неслось навстречу. Оно было ужасно, как зев дракона. "При чем тут дракон?!.. Ах, мать твою, кто бы ты ни был!.." Дьяченко продолжал упираться - тупо, бессмысленно. Не желая мириться с судьбой, что вот так, ни за что ни про что должен пропасть, сгореть в этом чертовом огне. "Неужто я и вправду в аду?!" - мелькнула у пленника запоздалая мысль. Он схватился за дверную раму, вцепился в нее, как грешник в крест, несмотря на то что железо налилось малиновым соком... В следующий миг он получил крепкий тумак в спину и с зажмуренными глазами, обращенными внутрь, обратившимися к душе, как к единственному спасителю, влетел в пекло...
  
   *13*
  
   Свет непуганым зверьком ластился к щекам и носу Дьяченко, нежно терся о его брови, все пытался заглянуть ему в очи сквозь тончайшую поросль ресниц. Незнакомый свет возвращал его к жизни. Когда Валька вновь открыл глаза, медленно размыкая ресницы, будто пальцы, некогда сплетенные вместе, свет был первым, кто встретил его в новом мире. И тут же вызолотил его зрачки. У Дьяченко дух захватило от того, что увидел он в первый миг воскресения. Живородящий свет оплодотворял его дух новыми ощущениями. Неужели снова случилось с ним это?.. Да, вот он, вот он, миг перерождения! В который раз его плоть и дух волшебным образом преобразились. Чудо облекло их в иную форму, заставило по-иному взглянуть на мир, открыть для себя невиданный доселе свет.
   Недавний ужас перед адским огнем безвозвратно затерялся в его сознании, забылся, подобно глубокому сну. Дьяченко вдруг оказался во власти неслыханных впечатлений! Поначалу он почувствовал под собой нежное ложе. Безотчетно смял тонкую мягкую ткань. Увидел свои голые ноги... живот... руки... грудь - и вновь почувствовал нежность, с которой ложе приняло его тело. Дьяченко осторожно присел. Чья-то воля уложила его в классную койку - что-то вроде кушетки с золотым изголовьем, заправленной такой же золотой тканью. Дьяченко погладил шелковое покрывало. Потом, томно потянувшись, медленно сполз с кушетки - ноги коснулись холодного гладкого камня. В нем отражался ясный свет, воскресивший человека, отразилось его лицо, смотревшее под ноги, а еще - свод, сложенный из такого же белого камня, напомнившего Вальке метрополитеновский мрамор. На своде тоже отражалось его лицо, и неизвестно, какое было милей - то, что внизу, или сверху.
   Снизу и сверху на него смотрело его лицо. И еще одно, и другое... Десяток... Сотня лиц взирала с пола и потолка на Дьяченко. Не одна сотня чужих глаз пристально наблюдала за человеком.
   - Вы, как мы можем предположить, рассчитывали увидеть геенну огненную? Чертей и грешников, шкварчащих на раскаленных сковородах? И страшного-престрашного сатану?.. Так вот, должен признаться вам, сатана... сатаны здесь нет и не было в помине! А есть я - бог хлопов Виорах.
   Отражения на белых камнях обрели плотское начало и законченную форму. Дьяченко обнаружил себя в окружении сотни незнакомых созданий. Бог - или тот, кто себя за него выдавал - был необычайно высок, под два метра ростом, и приятен лицом. Небольшая шапочка, вышитая красным жемчугом, над высоким белым лбом. Взгляд пытливых серо-зеленых глаз. Строго очерченный рот, ни один раз целованный вечностью... Окружавшие его создания так же, как повелитель, были хороши собой и одеты в длинные белые плащи, по краям отороченные ярко-пурпурными лентами. Ни намека на принадлежность к крысиному роду.
   "Хм, я видел то, к чему была готова моя душа", - к месту вспомнил Дьяченко.
   Внезапно Виорах подал знак, и подданные его, столпившиеся подле человека, послушно раздались в стороны. А взгляд Дьяченко, еще мгновение назад с некоторой опаской блуждавший по лицам незнакомцев, вдруг наткнулся на такое... Неожиданно Валька вперил очи в такое, что сложно было вообразить или предугадать даже после стольких его превращений и мытарств - чудо возникло словно из-под земли или, скорее, спустилось с самих небес. Дьяченко обмер, задержав в легких золотой, точно медовый, воздух.
   Виорах, с нескрываемой иронией скривив рот, наблюдал за человеком. А тот, не замечая больше ни насмешек прекрасноликих хлопов, ни испытующего взгляда их властелина, во все глаза глядел на открывшиеся красоты.
   Казалось, Дьяченко вознесся на вершину мира. За стеной, возведенной из неизвестного прозрачного материала, простирались голубые дали небес. В них парили неведомые птицы, бесконечно долго тянулись караваны белоснежных облаков, солнце строгим оком провожало их. На земле, или, точнее, в том мире, из которого он неожиданно выпал, как выпадает шар из лотерейного барабана, он мог наблюдать эту картину миллионы раз, не обращая внимания на те мелочи, которые сейчас его так восхищали. Но что же происходило на самом деле? Как зовется тот мир, где он вдруг очутился? И чем, наконец, было то, чего, несказанно изумляясь, не мог до конца осознать его ум?..
   Валька перевел взгляд вниз - там гряда скал ощетинилась черно-бурыми пиками вершин, жемчужно-сиреневая дымка заволокла бездну неслыханной глубины.
   Дьяченко ощутил на макушке чье-то дыхание, догадался, что за этим последует. Возвышаясь, как идол, над человеком, Виорах говорил, словно поучал. Не оборачиваясь, Дьяченко представил себе улыбку повелителя хлопов: в ней смешалась брезгливость с жалостью. Так люди нередко смотрят на калек и мертвецов.
   - Все, что перед вами и там, дальше, под пеленой тумана, - рука Виораха простерлась сантиметрах в двадцати над головой человека, - не дар неба, не божья благодать, а работа воли, тщеславия и нечеловеческого упорства. И наоборот - все человеческое нам чуждо. Вы, к примеру... Однако эта вещица, найденная у вас, заставила меня обратить на вас внимание. Всего на краткий миг, пока вы не объясните ее значение. Ну?
   Вмиг растерявшись, Дьяченко напрасно ощупывал карманы. Его бросило в дрожь! Он обернулся, зыркнул снизу вверх затравленным взглядом. На губах Виораха продолжала играть надменная улыбка. Двухметровый красавец вертел в руках Валькиного единорога... Наконец Дьяченко с трудом выдавил из себя:
   - Это источник чистоты. Ходят легенды, что он очищает рогом воду, отравленную ядом змеи. А еще говорят, что единорог способен вернуть девственность деве, искушенной дьяволом.
   - Значит, это то, в чем я давно нуждался. Следуйте за мной!
   Дьяченко настороженно глянул на царя демонов, опасаясь, что тот готовится сыграть с ним злую шутку, заманить в хитроумную западню. Но не успел он толком испугаться, как получил сзади увесистую затрещину, после чего обрел новую реальность. Уже в который раз!
  
   *14*
  
   Они шли бесчисленными коридорами, залами, пустыми и, казалось, искусственными, словно нарисованными. В царских анфиладах было свежо и тревожно. Свет, зыбкий, невнятный, как зов вечности, будто сочился из невидимых пор в стенах и потолке. То вдруг отставал, замирая далеко позади, и тогда хлопы во главе с Виорахом ступали в зону сумерек, отчего-то ассоциировавшуюся у Дьяченко с белой ночью. А то, точно очнувшись, свет вертким сквозняком нагонял идущих и, коснувшись стен, немедленно исчезал, словно впитывался в их идеально обработанные поверхности.
   Природа стен, потолка и пола была неизвестна Дьяченко. Они казались ему абсолютно идентичными - сложенными из одного и того же материала одного цвета, обработанными с одинаковым качеством. В какой-то момент пути Дьяченко внезапно осознал, что сейчас он шагает по... стене, а пол, оказавшись справа, ничем не отличается от стены. Валька едва сдержался, чтоб не вскрикнуть!
   Они прошли, наверное, еще через десяток пустынных залов, разъединенных дверьми, раздвигавшимися при их приближении. Как вдруг Валька почувствовал: пол вновь уходит из-под ног. В следующий миг он увидел себя, точнее, ощутил идущим по потолку. Да-да, какое-то время он шагал вниз головой! Он был уверен в этом на все сто процентов! Волосы безвольно свисали вниз, к голове прилила кровь, дышать стало трудно... Ощущение это длилось секунд двадцать, может, больше - потом Дьяченко уже был не в силах отличить пол от потолка, стены - от пола. Его продолжало мутить, он прикрыл рот, чтобы не застонать, не дай бог выдать панику, овладевшую им. Виорах явно догадывался, что происходит в эти минуты в душе человека. Не замедляя царственной поступи, владыка снисходительно потрепал Дьяченко по плечу - впервые коснулся его.
   - Как видите, здесь отсутствуют такие понятия, как опора, низ и верх. Не существует точек координат. В Юфилодоре нет и привычных для вас источников света. Здесь нет ничего, к чему вы привыкли... там. И наоборот, все, что вы увидите или почувствуете здесь, настолько будет новым для вас, необычным, что вы не сумеете истолковать увиденное по-своему. Кишка тонка, умишко и того скудней! Потому что вы ограничены. Там, откуда вы явились, вы ограничены условностями, от которых я избавил Юфилодор. Прежде всего от единиц измерения чего бы то ни было - пространства, времени, освещенности, совести, зла... По моей воле вы оказались в мире, свободном от всяких условностей и ограничений. Такой мир невозможно измерить, а следовательно, покорить или разрушить. Юфилодор просто обречен на бессмертие!
   - Так у вас тут что-то вроде анархии? - вставил словечко Дьяченко.
   - Анархии?.. Я не понимаю смысл этого слова. Хотя догадываюсь о его значении. В Юфилодоре невозможна никакая другая власть, кроме моей. Только в моей власти освобождать от условностей. Или наказывать. Например, взять и заключить в некую систему координат. А вот еще: какое страшное наказание - открыть правду о самом себе! Такая правда для многих из вас похлеще духовной слепоты.
   - Мы не боимся такой правды, - возразил Дьяченко. - Мы можем покаяться нашему Господу Богу.
   - Богу?! - полыхнув очами, Виорах едва не взревел. - Погоди, скоро ты станешь свидетелем того, как рождаются ваши боги. И тебя вывернет наизнанку от такой правды!
   Спор человека и дьявола неожиданно стих, будто они потеряли друг к другу интерес. Но разве такое возможно?!.. Тем временем впереди замаячил какой-то предмет. Очертания его были расплывчаты, точно рядом с ним струился теплый воздух. Поначалу предмет напоминал дорожный указатель, но чем ближе к нему подходили, тем явственней он обретал очертания дерева, по всей видимости, декоративного, растущего в горшке или прямо в полу.
   При виде одинокого деревца сердце у Вальки радостно заколотилось. Наконец-то на его пути, до сего момента бессмысленном и стерильном, будто щедро вымытом "Фэйри", появилась цель. Та самая условность, о невозможности которой недавно говорил владыка. Теперь у человека есть цель - разглядеть вблизи непонятный предмет. Более того, Валька решил разбить эту цель на несколько задач: подойти вплотную к дереву, рассмотреть его и, мысленно сравнив со всеми известными аналогами, сделать вывод. А там - будь что будет! Дьяченко захватила идея сделать осмысленным этот бездарный, выхолощенный путь в аду.
   Царь хлопов не мог не заметить, как преобразился человек, как просветлело его лицо, запульсировала от волнения жилка на правом виске... То, что произошло потом, на ближайшем отрезке пути, вероятней всего, напрямую было связано с волей Виораха. Да, кому как не дьяволу в силах помешать человеку достичь его цели?.. Однако вполне возможно, что дальнейшие события на самом деле были обусловлены особенностями Юфилодора, освобожденного от любых ограничений - пространственных, временных, моральных... Как бы там ни было, цель Дьяченко исчезла. Пропала с глаз. Хотя по элементарным законам физики при движении в течение некоторого времени с определенной скоростью Дьяченко был просто обязан достичь того чертова дерева. Он должен был достичь своей цели, даже если бы не желал этого, вот как! Но здесь, в стерильном, пресном Юфилодоре, не действовали никакие элементарные законы физики. Здесь вообще не работала никакая логика!
   У-у-у! Подавив в себе злость, Дьяченко бросил косой взгляд на Виораха, ожидая увидеть неизменную усмешку. Но владыка не улыбался. Напротив, на его белолобый лик легла незнакомая печать строгости и тревоги, отразилась упорная, адская работа ума. Царь хлопов словно ждал чего-то, что угрожало изменить его планы. Он все ускорял и ускорял шаг, словно пытался нагнать собственный взгляд, с опаской устремленный далеко вперед - туда, где стены, пол и потолок сходились в одну точку.
   Вдруг впереди опять возник тот странный, как казалось Дьяченко, не поддающийся логике предмет. Увидев вновь одинокое дерево, человек облегченно вздохнул, хлопы, напротив, распахнув полы бело-пурпурных плащей, дружно схватились за рукояти мечей, а Виорах еще строже наморщил лоб. Деревце показалось - его очертания, подрагивая, как кадр в старом кино, продержались секунд десять - и снова пропали. От сердца Дьяченко тотчас отхлынула кровь, сердце тихо защемило, Валька почувствовал, как от невольных слез сыреют глаза. Неужели все пропало? Неужели он никогда не увидит, не дойдет... Переживая так, человек и понятия не имел, чем бы могло оказаться то удивительное, дразнящее воображение деревце - одно на весь ад. Может, оно давно сгнило, засохло или, чего хуже, было ненастоящим, неземным?.. Могло быть все что угодно. Но почему-то в душе Дьяченко с каждой минутой крепла уверенность, что от того противного, капризного деревца, не желающего показаться во всей своей красе или уродстве, зависит его, Валькина, судьба. Короче, он уже в который раз поклялся добраться до того дрянного деревянного маячка и... и... черт бы его подрал, помочиться на него!
   Человек не заметил, как начал сходить с ума. Может, это и есть то настоящее наказание, что уготовано грешнику в аду? Сойти с ума и лишиться возможности осознавать реальность ужасней, чем познавать явь, пусть и сгорая при этом в вечном огне. Так полагал начавший сходить с ума Дьяченко, когда вожделенное дерево вновь замаячило впереди.
   Маячок бесстыже дразнил: то неожиданно появлялся, то так же внезапно исчезал. В какой-то момент человек потерял бдительность и интерес к нему: его глаза устали от непрерывного наблюдения за дорогой. Тогда-то все и случилось. Дьяченко, глядя себе под ноги, безотчетно погрузившись в тягучие, точно кисель, мысли, бесцветные и пустые, как явь вокруг, пропустил миг, когда маячок начал резко увеличиваться в размерах. Не прошло и полминуты, как дерево обрело ясные очертания. Кто-то толкнул в бок Дьяченко, он испуганно вскинул голову и увидел совсем близко, метрах в двадцати от себя, небольшую яблоню.
   Яблоня росла посреди пустого зала, как две капли воды похожего на все предыдущие и, вероятно, на все последующие пространства в этом убогом, выхолощенном мире. Вот налетел порыв ветра, наверное, единственной здесь, кроме дерева, живой субстанции, и листья на яблоне встрепенулись, светлые блики и темные пятна заиграли на них - свет и тень щедро разукрасили деревце. Оно словно расцвело... Чем меньше оставалось до дерева, тем глуше становился свет. Но яблоня, как ни странно, обрела еще большую четкость. Дьяченко разглядел в ее маленьких, как детские ладошки, листьях единственный плод, бледно-красный, подобно раннему помидору. Плотно обвивая ствол дерева, могучий змей протягивал к одинокому яблоку распахнутую пасть. Зубов в ней, маленьких и коричневых, как яблочные косточки, было больше, чем имен, которые помнил Дьяченко. Он передернул плечами, увидев, как змей сомкнул гадкие свои зубки на блестящих нежнокожих боках яблока.
   - Идиот!! Ингэл, ты полный идиот! - вдруг выругался рядом повелитель хлопов. Куда только подевалась его царская заносчивость и надменность! Виорах даже не пытался скрыть дикой ярости, охватившей его. Гнев его, в одно мгновение выдавший бешеный, дьявольский темперамент, был направлен на старого змея, медленно спускавшегося с яблоком в зубах. Дьяченко вздрогнул: на ветке, где только что было сорвано яблоко, возникло новое. "Что за чертовщина!" - Валька машинально сжал кулаки.
   Тем временем Виорах, окончательно отбросив в сторону царское величие и сдержанность, продолжал на чем свет стоит бранить змея:
   - Ползучая скотина! Паршивый родственник сатаны! Змеиная подстилка! Ингэл, ты совсем из ума выжил! Кто надоумил тебя искушать чистые души?! Ты перегадил мне пищу богов, старый остолоп!
   Хлопы, выхватив из ножен мечи, расталкивая друг друга, бросились к яблоне. "Конец змеюке!" - мелькнула у Вальки мысль. Отчего-то ему стало жаль ползучего гада: сейчас его покромсают на куски, того и гляди яблоню зацепят... Но в следующую секунду человеку уже было не до змея. Дьяченко впервые увидел их. Так ясно увидел только сейчас, словно не мог разглядеть их раньше, словно у него третий глаз открылся...
   Души дионисов в несколько колец обступили дерево. Боже, они водили вокруг яблони хоровод! Вздрагивали в такт неслышной мелодии, как могли, извивались бесплотными своими телами. Неожиданно две души вырвались из ближайшего к яблоне круга и кинулись к змею. К этому моменту Ингэл только-только спустился к основанию дерева и застыл с яблоком в зубах. Змей ждал. Души жадно набросились на яблоко, одержимые не то дьявольским наваждением, не то вековой жаждой греха. Они наперебой приникали к нежному плоду - временами яблоко, как пуля, насквозь проходило их пепельные сущности. Дьяченко диву давался, наблюдая за порочной трапезой, поражаясь, с каким вдохновением и страстью души дионисов отдаются греху.
   Наконец яблоко пропало из виду, видимо, поглощенное новоявленными грешницами... Змей, сомкнув ужасные челюсти, мотнув головой, пополз вверх, нежно трясь чешуйчатыми боками о ствол яблони. Ингэл спешил за новым плодом, не видя, как взбешенные хлопы налево-направо кромсают охмелевшие от греха души дионисов, разрывают в клочья, точно сгустки мрака, их бесплотные субстанции.
   Человек продолжал безучастно стоять в стороне, пустым взором наблюдая за бойней. Он будто ждал сигнала извне...
   В нос Дьяченко шибанул запах гнилого яблока. Валька поморщился, покрутил головой, рыская взглядом по возбужденным телам хлопов. Наконец нашел Виораха - тот рвал души наравне со всеми. "Вот сукин сын! С какой же ненавистью ты мочишь беззащитные души! - Валька заводился все сильней. - Что же такого они тебе сделали?! Неужели искуситься грешным яблоком намного ужасней, чем жить слепо, не ведая греха?" Избиение душ дионисов вызвало в сердце Дьяченко настоящий протест: "Наших бьют!" Глаза его вспыхнули нехорошим волчьим огнем, он уже собрался было накинуться на какого-нибудь демона, свалить с ног и завладеть мечом... Как вдруг первым получил удар в ухо. Несильный, но зазвенело в ухе ощутимо! "Черт, кто это меня так?!" - "Не оборачивайся!" - горячий шепот обдал его звенящее ухо - и звон сразу пропал. А шепот знакомый-знакомый, девичий шепот... Его потянули за руку, и Валька, мгновенно подчинившись, не раздумывая, шагнул влево.
  
   *15*
  
   Из зала, где росло дерево греха и где продолжалось избиение душ, под прямым углом вел узкий проход. С каждым шагом в глубь его света и воздуха становилось все меньше, зато все громче билось юное сердце, похитившее человека.
   - Амелиска?! Ты?! - Дьяченко не верил своим глазам, взахлеб разглядывая дочь предводителя благородных отроков. - Я ужасно рад! Ты жива!.. Господи, что они с тобой сделали?
   Он осторожно коснулся коротко обрезанных рогов девушки. С ними она была похожа на молоденького мальчика. Лишь нежный овал лица, лишь чувственные губы и светящийся, искрящийся от избытка чувств взгляд выдавал в Валькином похитителе женщину. Влюбленную женщину. Все время, пока Дьяченко с небывалой жадностью разглядывал ее, Амелиска молчала. Она улыбалась, глядя, каким безмерным счастьем наполнился взор человека. Наконец она встала на носочки и, порывисто обняв Вальку за шею, поцеловала его.
   - Мы вместе, - тихо произнесла Амелиска, но эхо радостно подхватило: "Мы вместе-е-е!.."
   Обнявшись, они стояли посреди помещения, мало похожего на предыдущие комнаты и залы. Вероятно, это был грот. Заброшенный грот со следами очень древней жизни, угадываемыми в основном на ощупь и по наитию - внутри было темно. Кромешную темень, точно голову чернокожего, едва-едва тревожил одинокий пульс - зыбкий огонек в руке Амелиски. Пламя свечи казалось безнадежно слабым, нестойким, чтобы отвоевать у тьмы хоть крохотную пядь светлого пространства. Такой густой была здесь мгла, скопившаяся явно не за один век, не за один милленниум.
   Словно в сердце самого первородного зла завела Вальку девушка-отрок. Дьяченко стало не по себе: он почувствовал, как беспомощно сыреют подмышки. "Блин, куда я попал?! Прямо логово какое-то!.." Тьма обволакивала плоть и дух странников, немо грозясь поглотить их, восполниться светлой энергией их сердец.
   Но вот Амелиска вскинула руку с робкой свечой - и мгла раздалась, будто обжегшись о разлившийся круг света. От неожиданности Валька присвистнул. Еще бы - его взору представились остатки невиданного мира, затерянного в недрах ада! Полуистлевшие ковры под ногами, сухие и потрескавшиеся, как обветрившаяся кожа, полотна на стенах. Допотопная и громоздкая мебель: столы, шкафы, буфеты, кажется, вырезанные из кости, покрытые, словно тонким шерстяным одеялом, слоем пыли. Черно-серые, будто обросшие шерстью, горки примитивной посуды и другой хозяйственной утвари.
   Из всего векового хлама Дьяченко привлек только громадный сундук. Возможно, потому, что он был единственным предметом, на который можно было присесть. Сдув с него, наверное, не меньше килограмма пыли, Валька сел на его массивную крышку и усадил на колени Амелиску.
   - Я был уверен, что уже никогда не увижу тебя, - признался он и в тот же миг обмер - его неосторожное дыхание внезапно погасило пламя свечи.
   - Погоди, я не вижу твоих глаз, - шепнула девушка и выпорхнула из его объятий. Легко и быстро отыскала огниво или что-то наподобие его, будто знала здесь каждый уголок, ловко высекла искру - их лица, вновь освещенные чутким пламенем свечи, стали еще ближе и родней.
   - Я ждала тебя вечность, - она снова сидела у него на коленях, нежно обвив шею руками. - И весь этот театр - для тебя.
   - Театр?
   - Ну да, - Амелиска, улыбаясь, махнула рукой в ту сторону, откуда они пришли.
   - Ту ужасную бойню ты называешь театром?! - Дьяченко напрягся всем телом, почти грубо скинул с плеч руки девушки. - Их там рвут на клочки, как туалетную бумагу, а мы здесь сидим, как последние... Нужно поспешить им на помощь!
   - Кому - им? - будто не понимая, о ком идет речь, спросила Амелиска.
   - Ты что - издеваешься?! - Валькиному возмущению не было предела. - Там слуги дьявола убивают души, а у тебя будто память отшибло! Ведь твой отец - повелитель отроков, бесстрашных защитников душ человеческих!
   - Дурачок, и ты поверил...- она не договорила, расхохоталась звонко, беззаботно - эхо разнесло ее смех под сводами грота... Потом замолчала, свет в ее очах на миг потух... И вспыхнул с новой силой! Она крепко прижалась к груди Дьяченко.
   - Неужели ты мог поверить, что я способна на такое? Бросить в беде души дионисов?.. Это все клоны. Там нет ни одной живой души.
   - Клоны?! - от неожиданности Дьяченко вздрогнул, невольно стиснул нежное запястье девушки.
   - Ну ты, медведь, потише, - вскрикнув, Амелиска выдернула руку. Потом улыбнулась. Покачала головой. - Я знала, что ты придешь. Готовилась к встрече очень тщательно. Прежде всего приручила старого Ингэла. Змей столько душ искусил на своем веку, что сопротивлялся недолго. Ингэл согласился сыграть главную роль в моем спектакле, - словно ожидая от человека вопроса, девушка заглянула ему в глаза - но Валька молчал. Поцеловав его в небритую щеку, Амелиска продолжила. - Следующая задача - нужно было определить жертвы среди душ дионисов. Непростая задача, но... Как ни странно, нашлись добровольцы. Удивительно! Наверное, самопожертвование вообще свойственно человеческой душе, - девушка искоса глянула на Дьяченко и тут же отвела взгляд. - На что вы только не способны, когда хотите выразить свою любовь или преданность... Разумеется, в итоге я отвергла идею принести в жертву настоящую душу диониса. И тогда пришла другая идея - создать клонов пленных душ и пожертвовать ими. Однако и этот план я приняла не сразу. Но, Вал, у меня не было другого выхода!.. А ты знаешь, кто надоумил меня клонировать души?.. Хм, змей Ингэл.
   - Но для чего все это? Театр, клоны душ, ручной дьявол, подыгрывающий девушке-отроку?
   - Ингэл не дьявол. Он змей, в обязанности которого входит искушать души. Их пригнали в Юфилодор даже не как рабов, а как... Но об этом я расскажу тебе позже. А дьявол здесь один - Виорах. Его и бойся. Но не сейчас и не со мной. Не для того я ждала тебя, чтобы ты боялся Виораха и его слуг. Я расскажу тебе о твоей миссии, с которой ты прибыл сюда...
   - Погоди, лучше расскажи подробней о клонах. Честно говоря, не нравится мне это. Слишком уж по-дьявольски звучит: клоны душ.
   - Вал, это совсем не то, о чем ты думаешь. Клоны душ, в сущности, - это их двойники. В жизни людей их встретишь на каждом шагу. Ну, почти на каждом. Скажи, среди твоих приятелей попадались шизофреники?.. Так вот, шизофреник - он же донор и родитель клонированной души. В Юфилодоре, как в любом мире, где обитают души, без душевных болезней никак не обходится. Шизофрения среди них не редкость: души двоятся, троятся... Случается, потерявшись, клоны душ блуждают по аду, словно сомнамбулы. Одним из них представляется, что они уже спасены, другим - что они вернулись в свой мир, но никак не могут отыскать подходящее тело. Третьи, напротив, уверены, что нет ничего слаще доли падшей души. Зачастую и те, и другие, и третьи - клоны одной и той же души.
   - Так это таких двойников ты послала на смерть?
   - Вал, повторяю: у меня не было другого выхода, поверь мне! Лучше душу оставить без ее второго "я"...
   - ...чем мир оставить без единой души, - Дьяченко понимающе кивнул.
   - Я рада, что ты наконец понял меня, - с облегчением вздохнула Амелиска. - Нет жизни в Юфилодоре, этом совершенном аду, созданном мыслью и волей его властелина. Нет в Юфилодоре и смерти. А у меня, Вал, нет тех знаний и опыта, которые помогли бы объяснить тебе то состояние, в котором ты сейчас пребываешь по воле Виораха. Не жизнь и не смерть, а удивительная, непостижимая уму человека реальность. Я назвала бы ее ужасной, безнадежной, беспросветной, если бы не знала, как отсюда... Но об этом расскажу потом. Все - потом. Ведь сейчас... ведь сейчас мы вдвоем, правда, любимый? - Амелиска пригнула Валькину голову и поцеловала в губы. - Я ждала тебя вечность...
   Из сундука она достала жемчужной белизны белье и постелила тут же, в центре древнего грота, сделав грубый сундук изголовьем импровизированного ложа. Пыль и мрак отступили, голоса предков смолкли, над пламенем свечи возник ореол святости и чистоты, и вскоре человек остался наедине с любовью. Любовью, с которой можно встретиться даже в аду.
   Им было хорошо вдвоем. В сумеречном гроте с остатками чужой роскоши. Под милое потрескивание свечи. На простеньком ложе среди наполовину истлевшей утвари. Среди неотступных теней, то отчаянно скачущих к ним из холодного мрака, то на миг-другой цепенеющих в ожидании нового приступа любовной горячки. Любовь горячила им кровь! Сладкая плоть дурманила голову, но до полного ощущения сытости было еще далеко. Ах, разве можно раз и навсегда утолиться любовью! Это все равно что приблизиться к абсолютному нулю или абсолютному совершенству... Раз сблизившись, влюбленные больше не разлучались - не разлучали души, не разъединяли тела. Желали друг друга! Пировали любовью, спешили насытиться ею - и не могли. Удивительно, но с каждой новой любовной порцией ощущение сытости неизменно отдалялось, как земной горизонт, представлялось все эфемерней... Да и некому было оценить-осознать это бесполезное чувство - сытость любовью. Одержимые жаждой любви да не убоятся испить чашу эту до последнего вздоха, до щепоти праха, до горстки могильной земли.
   Колени дрожали, утомленные бешеной скачкой за счастьем. Дьяченко ликовал взахлеб. Амелиска, незаметно краснея, нежно стыдила его: "Тише, дурачок, Виорах услышит!" - "К дьяволу дьявола!!" - хохоча, хорохорился Валька. Потом, на мгновение замолчав, склонившись над ней проложить языком Млечный путь от чудесных грудей до юного лона, смело заключил: "Ад для тех, кто в него верит. А я верю только в тебя... любимая".
   "Лю-би-ма-я-я", - по слогам повторило эхо.
   Еще не раз пускались вскачь их тени, дерзко играя в горелки со смертью. Замирали, скрещивались, мерно покачиваясь в ритуальном танце любви. Еще не раз... Наконец, запыхавшись, истощив стоны и семя, Дьяченко произнес:
   - Я чувствую себя князем тьмы.
   - А я мечтаю о свете.
   - Погоди, выслушай до конца. Я ощущаю в себе небывалые силы. Будто кто зовет меня - я еще не знаю откуда, - и этот зов вдохновил меня... Ты не слышишь его? А я... я готов исполнить любое твое желание! Ну, чего тебе хочется больше всего?.. Ты говорила о свете. В этом мрачном склепе его так же мало, как воздуха. Света и воздуха! Я, князь тьмы, объявляю войну воинам мрака! Своим бывшим воинам. Я чувствую: новые силы пребывают ко мне. Твоя любовь, Амелиска, и этот странный голос из ниоткуда сделали меня бесстрашным и сильным. Еще никогда не ощущал я себя таким. Поверь мне - это впервые! Я готов разогнать мерзкую темень вокруг - как стаю дерзких ворон разогнать! А заодно разорву на мелкие клочья враждебную тишину. Ты слышишь, как она предательски ухмыляется из темных углов? Не бывать тишине, что скрадывает шаги наших врагов! Камня на камне я не оставлю от этого логова смерти!
   - Но что будет потом, мой любимый? - внимательно выслушав страстные клятвы Дьяченко, спросила Амелиска.
   - О-о-о, ты не знаешь, что будет потом?! - Валька вскричал с новым пылом. - Потом начнется такое веселье, какого еще не видело это чертово царство! Море света, огней затопит убогую эту пещеру! А какая музыка будет играть для нас и для тех, кто придет на наше веселье!.. Гляди, Амелиска, я делаю свой первый ход!..
   С этими словами Дьяченко схватил одну из простыней, расстеленных посреди грота, и ловко накинул на себя, подобно тунике. И в тот момент, когда он перебрасывал конец простыни за спину, вокруг вспыхнули сотни, тысячи ярких свечей. В первую секунду Амелиска застыла. Широко распахнутыми очами она озирала внутренность бывшего грота. Да, именно бывшего, поскольку то пространство, которое вырвали из тьмы тысячи волшебных огней, теперь никак не походило на старый грот. Не иначе как роскошный зал в каком-нибудь царском дворце предстал вдруг перед изумленной Амелиской. Она прикрыла ладошкой рот, чтобы не закричать от восторга. Сколько, сколько, сколько вокруг нарядно одетых людей! Боже, она никого не знает.
   Большинство из них сидело за столами, изящно сервированными прозрачными сосудами и кубками, причудливых форм плоскими блюдами, наполненными разноцветными яствами. Повсюду стояли цветы, сияли улыбки и украшения из чудных драгоценных камней. Откуда-то доносилась музыка - то неумолимая, разгоряченная, как августовский полдень, то медленная и воздушная, как тенистый сад. Незнакомцы великолепно танцевали.
   Внезапно все смолкло, остановилось, и люди повернули лица в сторону Амелиски. Она растерялась, не зная, куда обратить смущенный взор, куда девать руки. Безотчетно поднесла их к груди - и вдруг коснулась прохладных камней. Боже, бриллиантовое колье! То самое, что дарил ей отец в день ее совершеннолетия. А какое платье на ней! Боже, боже, боже, как она хороша!.. А где же любимый?
   Дьяченко был сам не свой от таких внезапных превращений. Как он быстро одержал победу над войском мрака и смертельной тишиной! Как быстро и без единой потери... Это одновременно радовало и настораживало. Но... но столько людей выжидающе смотрят на него. Он не имеет права обманывать их ожидания, лишать света и радости. Света - он сам его заслужил! Так долой страх и сомнения! Сегодня он готов жить одним днем, одним часом, одним-единственным мигом!.. Но как же хороша его Амелиска!
   Дьяченко махнул полой длинного белого плаща, подбитого роскошным пурпурным мехом, закинул полу едва ли не за плечо, и... И снова, как по сигналу, грянула музыка, сидящие за столами потянулись к бокалам, ожили танцующие пары, тут и там раздался смех, тотчас смешавшись с счастливым, беззаботным гамом, Амелиску пригласил на танец красивый стройный юноша в изумрудном камзоле и шляпе с золотым пером - пир завертелся с новой невиданной силой. Взирая на всех с нескрываемой гордостью, Дьяченко приятно было сознавать, что осью вращения сегодняшнего пиршества является он - человек.
   Не спеша, решил обойти свои владения. Ах, какие только чувства переполняли его душу - он вовек не испытывал ничего подобного! Гордость, восторг, сумасшедшая радость, неописуемый, животный ужас, шок, от которого смог оправиться далеко не сразу... Валька словно плыл взглядом по волнам искристого, пульсирующего света, накатывавшегося на него со всех сторон. Чудный свет омывал ему очи - и в следующий миг он видел то, чего не замечал до этой минуты. Так повторялось нескончаемое число раз: он замечал и открывал для себя все новое и новое.
   Он вдруг увидел себя во всем своем величии - нечеловеческом, неземном!.. На смену этому ощущению немедленно пришло иное, столь же восхитительное и прекрасное, будоражащее кровь, дразнящее дух. Затем следующее, следующее!.. Дьяченко не переставал поражаться неслыханным превращениям, которые он же сам сотворил с собой и заброшенным гротом.
   Повсюду царила любовь. Красивые женщины и мужчины упивались друг другом. Их взоры говорили о многом, о таком запредельном, к чему Дьяченко не хотел прикасаться. Их губы выстраивали мосты, на которых встречались их души. О, как непросто было потом разлучить души и вернуть в отчий дом! Дьяченко увидел людей, сошедших с ума после страстного поцелуя. Оттого что души их, однажды встретившись на мосту, слившись в пылкое ча, не пожелали вернуться в закутки хозяйских домов. Их было немало - влюбленных, что впадали в вечное блаженство, уже не сознавая, любимы ли, любят ли сами.
   Повсюду лепетали, бормотали, выкрикивали что-то бессвязное, бессмысленное, но звучное и способное усладить любой привередливый слух. Там речи служили неожиданными деталями неподражаемых туалетов людей - заготовленными или импровизированными украшениями из эфира и звука, сувенирами из света и чувств. Сказал меткое слово - и в ту же секунду обогатился бриллиантовой брошью. Не в воображении - наяву! Рассыпался перед дамой в комплиментах и образах - и тут же почувствовал, как отяжелели пальцы от золота - перстней с изумрудом.
   Будто важные вельможи, между столиками степенно расхаживали представительные официанты в ярко-желтых ливреях и масках с черной канвой вокруг глаз. На светящихся зеркальных подносах они разносили сувениры. Дьяченко диву давался: чего там только не было! Обломок массивного канделябра, залитого, точно спермой бога, почерневшим воском; огарок свечи, сквозь который вместо фитиля продета была вена - едва заметно из нее сочилась кровь; осколок черепа, натертый шмелиным медом; зуб, проросший вещей травой; вода живая и мертвая в грудях, отсеченных рыцарем у ведьмы; булатный кинжал с мужским оком, замурованным посреди золотой рукояти - давным-давно это око, до сей поры не истратившее небесной синевы, принадлежало первому хозяину кинжала. Сувениров бессчетное число вылилось в бесподобный парад, одновременно заманчивый и безобразный. Сухое запястье любовницы бога, серебряные грибы, хрустальные орехи, гусиное перо, которым сатана отрекся от небесного престола; ветхая ножка стола, за которым бог распивал последнее в своей жизни вино; скорлупа шаровой молнии, веревка, которой черти связывают руки грешника, перед тем как опустить в кипящий котел; сердце птицы, где спрятаны имена всех неродившихся птенцов и змей; монета, отлитая из божьего гнева; свет зари, наступившей вслед за падением Евы, заключенный внутри янтарного слитка; детский след Каина, запечатленный на песчаной коже земли; пучок лунных волос на гигантском, со слоновий бивень, рубце; холодные угли - единственное, что осталось от сожженной Трои; наконечник стрелы, испеченный князем Владимиром из ржаного зерна; бронзовая чара с вином, бронзовая чаша с вином, бронзовая чарка с вином и стакан чистой воды...
   Официанты с невозмутимым видом раздавали налево-направо бесполезные вещицы - только на беглый взгляд бесполезные: из них, как из деталей конструктора, можно было выложить историю человечества. Обретя дары, люди за столиками замолкали, погружаясь в воспоминания о нездешнем.
   Выхватывая то там то сям необычные сюжеты, Дьяченко увидел Амелиску. Девушка сидела одиноко, позабытая им, ее суженым, ушедшим в бездонные ощущения собственной власти. Вдобавок ее отчего-то обнесли древним сувениром. "Черт! Как я мог!.." - Валька почувствовал невольный укол совести. Пошарив по карманам, он собрался было послать девушке бронзового единорога - пусть сувенир не из дремучего прошлого, зато из гремучего будущего! Как вдруг Дьяченко отвлекло одно необычное обстоятельство. В тот момент, когда он раздумывал, с каким официантом отослать сувенир Амелиске, мимо него прошел официант, не похожий на других - коренастый и невероятно широкий в плечах. Валька машинально глянул из-за его плеча: не занят ли поднос - и обомлел. На подносе, ужасно заляпанном грязными пальцами, Дьяченко увидел роскошный малинового бархата футляр. В нем, точно жемчужина в живой мясистой раковине, забрызганный алой росой блистал золотой "паркер". Долларов на пятьсот, не меньше! Дьяченко, вскрикнув, инстинктивно попятился, коренастый официант тотчас обернулся на крик, поднос в его руках вздрогнул, "паркер" сполз к нижнему правому углу, а в следующую секунду Валька встретился взглядом с... заказчиком. Маленькие, щенячьи глазки Хека смеялись. "Мать твою!" - вырвалось у Вальки, и он тут же проснулся.
  
   *16*
  
   Землисто-серое в невнятном, сумеречном свете, над ним опрокинулось круглое лицо Ксилла. Пугающее, словно луна в полнолуние.
   - Владыка, он очнулся, - ожил рот военачальника хлопов, и тут только до Дьяченко дошло, что он впервые видит Ксилла без крысиной маски. "Как же я узнал его?" - далеко-далеко в сознании человека промелькнула мысль, немедленно уступив место другой - тревожной и взрывчатой, как порох. Лежа на спине, Дьяченко резко повернулся на бок - пусто. Амелиски не было с ним. Черт! Уже суетясь, теряя самообладание, Валька быстро-быстро ощупал руками место подле себя: глухая склизкая стена, какое-то сено или стружки. Пахнет хрен знает чем! Ни простыней, ни пыльного сундука, ни фантастических огней, разряженных господ, дворцового великолепия, манерной музыки, утонченных блюд и таких же утонченных бесед, ни одного сумасшедшего сувенира - ровным счетом ничего! Даже старый грот делся черт знает куда! Будто Дьяченко, пока он спал, насмешки ради перенесли и бросили в этом засранном тупике адского мироздания. На сено, воняющее какой-то дрянью!
   Напротив, встав в трех шагах от него, корчилась от хохота, надрывала глотки хлопская братия. Дьяченко поразился: бесы гоготали, как обычные гопники.
   - Что я вижу, человече! Наша встреча не обрадовала вас? - справившись со смехом, произнес Виорах. Когда он заговорил, свита с почтением расступилась перед ним.
   - Зато как вы нас позабавили! - голос повелителя Юфилодора зазвенел от гнева - смех вокруг тут же стих. - Вы беглец! Вы позорно бежали! И с кем? С этой рогатой дешевкой! Но каждому воздастся - по его глупости и малодушию. Вы променяли шанс стать избранным на человеческую слабость. Вам захотелось любви? Но что есть любовь по сравнению с возможностью обрести бессмертие!.. Ведь вы изначально были не такой, как все. Вам дозволено было знать больше других. Знающий больше других и знающий такое, что положено знать только избранному, - в сотни тысяч раз свободней других! Свободней в мыслях своих, поступках и в возможностях передвигаться. Признайтесь, человече: вы когда-нибудь задумывались, каким образом вам удается перемещаться из одного мира в другой? С какой это стати после всех бездарных скитаний вы наконец оказались в царстве хлопов? В мире, где безраздельно правит могучий бог Виорах! То есть я!!.. Вы молчите? Так я скажу вам: такую удивительную способность к проникновению в чужой мир вы получили вместе с драгоценными знаниями.
   Шагнув к человеку, продолжавшему тупо лежать, не пытавшемуся ни бежать, ни сопротивляться, Виорах наступил на правую Валькину кисть. Дьяченко стерпел внезапную боль - лицо владыки исказила гримаса презрения.
   - Я все больше склоняюсь к мысли, что вы, человече, оказались случайным и незаслуженным носителем тех редких знаний. Но такова уж воля провидения! Перед ней и я бессилен, - Виорах развел руками. Дьяченко показалось, что тот неискренен, что дьявол паясничает - но мало ли что могло показаться в аду. От всех и от каждого человек ждал подвоха. Тем временем властелин хлопов продолжал:
   - Возможно, такой жребий пал на вас, поскольку в тот момент именно в ваших руках оказался великолепный Оззо. Повторяю: абсолютно случайно! Возможно, поэтому вы очутились здесь. Об истинной же причине можно только гадать. Хм, но кем бы вы ни были, священная миссия, возложенная на вас, обязывает меня содействовать вам. Поднимайтесь. Мы продолжим наш путь.
   Дьяченко не верил ни единому слову Виораха.
   - А как же Амелиска? Ведь, если следовать вашей логике, владыка, раз Амелиска встретилась на моем пути - значит, это угодно провидению. Надеюсь, вы не станете это отрицать?
   Виорах изменился в лице. Глубокая вертикальная складка прорезала его холеный лоб. После трехсекундного раздумья повелитель заговорил вновь, неожиданно перейдя с человеком на ты:
   - Хм, а ты не так уж глуп, как я надеялся. Амелиска... Ее предназначение... ее участь предрешена. Скоро ты в этом убедишься.
   И они снова тронулись в путь - Виорах, его сволочная свита и человек. В Вальке крепла уверенность, что, скорее, он тронется умом, чем доберется до чертовой цели, назначенной неведомым ему провидением. Вернее, даст себя довести до нее. Он был железно уверен и в том, что само провидение имело явно небожественную, противную человеческому духу природу. Иначе как объяснить то маниакальное упорство, с которым провидение стремилось увести человека в дебри ада? "Дерьмо!" - скривившись, как от зубной боли, Дьяченко мотнул головой. Увы, легче поверить в демоническую природу судьбы, чем в дьявольскую распущенность и безволие собственного духа.
   Ноги не несли Вальку, сердце громыхало в груди, будто камень в порожней бочке, взор замутился, разбавленный парой-тройкой соленых слез. Навстречу подул световой ветер. Чтобы не ослепнуть, приходилось щурить глаза. Свет чередовался с тенью с немыслимой скоростью. В глазах рябило, к сердцу, возбужденному световой чехардой, прихлынула горячая кровь, но руки стыли, словно ветер не мощные волны света катил, а нес могильный холод. От озноба Дьяченко передернул плечами - страх и холод пытались поделить его тело. "На-ка, выкуси!" - не вынимая руки из кармана, Валька скрутил дулю - как ни странно, тут же стало легче. Эх, куда ж его все-таки ведут? Дьяченко наморщил лоб, краем глаза глянул на властелина хлопов - лицо его было по-царски невозмутимо. Однако и ему приходилось, пригнув голову, заметно подавшись вперед телом, прикладывать усилия, чтобы противостоять напору ветра. Сомнений не было: то, что, по словам Виораха, ожидало их впереди, не так уж радо было их приближению. Эх, мочи больше нет терпеть этот чертов ветер! Лучше грязь в лицо, чем невыносимый, кинжальный свет!
   Пройдя еще метров 30-40 с открытыми глазами, Дьяченко снова был вынужден сощуриться. Невольно замедлил шаг, но грубый окрик в ту же секунду привел его в чувство. Пробирался дальше на ощупь, выставив перед собой руку. Сзади и с боков его жестко опекали слуги дьявола, спереди щеки и опущенные веки жег ядовитый свет. Казалось, они угодили в эпицентр световой бури. Или ядерного взрыва - в те минуты Дьяченко готов был поверить и в такое. Эх, после ада никакой взрыв не страшен, пусть он трижды термоядерный!
   Одному Богу известно или, скорей, его извечному врагу дьяволу, как долго они брели по нескончаемым коридорам Юфилодора, палимые, но не испепеленные, пронизанные, но так и не пронзенные неистовым светом. Мятежным светом, неведомо за какие грехи сосланным в ад.
   Внезапно сильный толчок сзади едва не сбил Дьяченко с ног. От неожиданности он раскинул в стороны руки и, прежде чем успел распахнуть глаза, казалось, сощуренные навек, налетел на что-то живое и упругое, кувыркнулся через него и со всего маху обрушился на ветки дерева, царапая, раздирая ими лицо, круша их своим телом. Дьяченко взвыл от обиды и боли. Его беспомощный вопль на миг заглушил змеиное шипение, раздавшееся вдруг совсем рядом... Наконец Валька открыл глаза. Он полусидел-полулежал, запутавшись в ветвях яблони, а против него на расстоянии чуть больше вытянутой руки замерла... Амелиска. Коротко обрезанные рога ее покрылись серебристой испариной, лицо обезображено синяками и ссадинами, руки, заведенные за спину, по всей видимости, были связаны. Неподвижный ее взгляд отрешен и безжизнен. Медленно-медленно подползал к девушке старый змей Ингэл. Дьяченко машинально пошарил рукой в поисках палки, схватился за сук, попытался сломать его. Привлеченный треском веток, Ингэл на мгновение замер, затем со скоростью молнии метнулся в сторону человека - ужасная морда змея промелькнула всего в десяти-пятнадцати сантиметрах от головы Дьяченко. Но Ингэл и не думал нападать на него: схватив зубами яблоко, висевшее слева от человека, змей подался назад, вновь прицелился в разбитое лицо Амелиски... Дьяченко догадался, что сейчас за этим последует.
   - Амелиска, - тихо позвал он. - Амелиска, - повторил громче. - Амелиска!! - Дьяченко кричал и рыдал от бессилия.
   Змей, недовольно мотнув пастью, продолжавшей сжимать яблоко, кинулся на девушку. Но Амелиска внезапно опередила его. Веки ее вдруг дрогнули, еще раз, поползли вверх, взгляд засветился, становясь все осмысленней, наконец вспыхнул от молодой, еще не растраченной ярости. Девушка пригнула голову, словно хотела скрыть свои чувства, но затем, угадав момент, резко вскинула ее и выбила лбом яблоко из зубов змея. Ингэл, застигнутый врасплох, отпрянул прочь, оцепенел - лишь голова его бессмысленно покачивалась на еще сильном упругом теле... Вдруг, грозно ощерившись, змей снова бросился в атаку, с лету впился в правое плечо девушки. Амелиска заорала не своим голосом! И в тот момент, когда она, пронзенная невыносимой болью, с шумом сделала первый яростный выдох, Ингэл метнулся в ее распахнутый рот. В броске голова змея резко уменьшилась, приняв размеры, немногим большие яблока.
   - Нет!! - раздирая одежду и кожу, Дьяченко летел вниз с дьявольской яблони. Он успел схватить за хвост змея, на полметра торчавший изо рта девушки, и дернул за него что есть силы. Все напрасно! Чертова гадюка уже вовсю хозяйничала внутри несчастной. Закатив глаза, Амелиска покраснела как рак, из ее груди раздался звериный хрип. Дьяченко еще раз попытался вытянуть змея, но тот, вырвавшись из его рук, хлестнув по лицу хвостом, исчез в теле девушки. В тот же миг, лишившись чувств, Амелиска как подкошенная упала Вальке на грудь.
   С трех сторон к нему подскочили воины Виораха. Грубо отняв безжизненное тело девушки, принялись что есть силы мутузить человека, нанося удары в голову и живот. Дьяченко лишь однажды дал сдачи - после его удара один из хлопов, нелепо запрокинув голову, повалился на спину да так и остался лежать неподвижно.
   - Довольно, - наконец остановил избиение Виорах. Все это время, пока его подданные старательно лупцевали Вальку, владыка не проронил ни слова, ни взглядом, ни жестом не выдал своих чувств.
   - Довольно! - требовательным тоном повторил он. - Человече оказался стойким материалом. Он нужен мне для работы. Скоро, совсем скоро, - царь хлопов испытующим взглядом обвел многочисленную свиту, - вы все понадобитесь мне для работы. А он так в особенности.
   С этими словами Виорах небрежно потрепал Дьяченко по щеке, густо испачканной кровью. Уронив голову на грудь, не подавая признаков жизни, человек повис на руках двух дюжих хлопов... Вдруг встрепенулся, блеснул зло глазами. Неужто прикосновение дьявола привело его в чувство?
   - Да пошел ты! - Дьяченко плюнул в лицо Виораху - тот так и стал с застывшим взором, словно поразили его не плевком, а самим божьим проклятием. Обмерли хлопы... Нежданную тишину внезапно нарушил лязг мечей, выхватываемых из ножен. Виорах метнул на воинов взгляд, замутненный не то слепой яростью, не то зримым воспоминанием о схожем позоре. Очами стегнул, но головой покачал отрицательно. Вдруг разразился дребезжащим, противным смехом.
   - Плюнуть в лицо дьяволу! Ха-ха-ха! Такому поступку не предусмотрено ни одно наказание. Еще никто не плевал в дьявола, - Виорах отвел взгляд, словно его поймали на лжи. - Бог не в счет... Человече, я не ошибся в тебе. Теперь я уверен: с твоей помощью я сотворю бога, которого не видывал свет!
  
   *17*
  
   И свита царя Виораха, на добрые полкилометра растянувшись послушной колонной, продолжила путь. Хлопы шли, прислушиваясь к шагам владыки, предвкушая скорые казни, подталкивая в спину потерявшего веру в себя человека, волоча на грязном плаще бездыханное тело прекрасной Амелиски - безгрешной девушки-отрока, искушенной старым яблочным змеем.
   Они шли, не ощущая времени, неспособные отличить новый отрезок пути от уже пройденного. Словно они и не шли вовсе, а маршировали, стоя на одном месте. Лишь световой ветер, временами налетавший из будущего, тревожил им мысли, заботил сердце, ожесточал дух.
   Однажды Дьяченко оглянулся - и не увидел хлопского войска. Бесславного хлопского войска и след простыл! Затерялся. Какая-то жалкая горстка безликих созданий волочилась далеко позади. "Черт знает что!" - без сожаления подивился таинственной пропаже Дьяченко. Виорах заметил маленькую тень, набежавшую на бледное лицо человека. Через минуту тень растаяла.
   - Вас удивляет, что моих людей стало значительно меньше, ведь так? - владыка смерил человека испытующим взглядом - улыбка затаилась в уголках губ Виораха.
   - Нет... то есть да. Впрочем, мне нет до них дела.
   - А я вам все-таки скажу, упрямый вы человече. Ведь может же дьявол открыться первому встречному грешнику, а?.. Я лишь напомню вам, как устроена обычная космическая ракета, и все сразу станет ясно.
   - Хм, вы знакомы с устройством ракеты?
   - Обижаете! Чтобы дьявол не знал игрушек людей?!
   - В самом деле, это было бы странным...
   - Ха-ха-ха, вы напрасно иронизируете. Бог требует от своей паствы веры, я - смелости. А смелость, вам должно быть известно, зачастую идет рука об руку с любознательностью и тягой к открытиям...
   - Тщеславием...
   - Что ж тут плохого, если человек смел и умен? Не будь в роду людей смельчаков, самый первый из них и поныне ходил бы голым, а на пропитание копал бы червей в Эдемском саду... Однако я взялся объяснить вам причину исчезновения моих людей... Вы хотите что-то сказать?
   - С вашего позволения, не людей, а бесов.
   - Ах, вот оно что! Но тут вы тоже не правы. Поскольку слышите то, что способны услышать, а не то, что изрекают мои уста. Ведь и я не дьявол, и подданные мои не бесы. Мы те, чьи имена и природу вам не дано постичь.
   - К черту! Так что же ракета?
   - Ракета?.. Ах да, ракета. Уверен, вы наверняка знакомы с принципом ее движения. Вначале ее разгоняет первая ступень двигателей - и сгорает, затем вторая - и тоже сгорает, третья... Я не знаю, сколько всего ступеней у космической ракеты, выводящей на орбиту мира спутник или такого, как вы, упрямца. Важно другое: каждая ступень двигателей, перед тем как сгореть, успевает сообщить ракете спасительный импульс. И все ради одной-единственной цели - орбиты вокруг земли.
   - Прямо самопожертвование какое-то.
   - Вот именно!
   - Хм, но какая здесь связь между ракетой и вашими слугами?.. Постойте... Вы хотите сказать, что мы продвинулись так далеко благодаря тому, что многие из них пожертвовали собой? Что за импульс в таком случае они сообщили нам?
   - Вы сказали "многие"? Ха-ха-ха! Оглядитесь хорошенько - мы остались вдвоем! Все, все до единого канули в лету! А вот и лестница, что наконец приведет нас к цели.
   За разговором Дьяченко не заметил, как они подошли к каменной лестнице, круто спускавшейся, казалось, в саму бездну. Одним боком лестница обрывалась в непроглядный холодный сумрак, другим упиралась в грубую, будто рубленую топором, стену. Дьяченко прислушался: снизу доносилось не то суровое дыхание земли, не то бездушные стоны грешников. Бр-р! Валька невольно поежился!
   А Виорах, маняще улыбаясь, опустил ногу на первую ступень. Человек в ужасе наблюдал, не разверзнется ли камень под дьяволом, не воздастся ли ему... Ожидание не сбылось. Камень, вернее, брус из гранитной крошки, самый обычный, такой, как в подъезде Валькиного дома, потрескавшийся, истертый несметными стопами бесов и грешников, - этот брус выдержал тяжесть повелителя тьмы.
   - Эта лестница приведет нас к цели, - повторил Виорах. - Но прежде чем вы ступите на первую ее ступень, я отвечу на ваш вопрос об импульсе. Начну издалека... Юфилодор, или ад, как вы его зовете, не пространство в привычном для вас смысле. Скажем так: в нем есть "второе дно". Как в вашей шляпе, где вы прячете деньги и разную мелочь. Второе дно Юфилодора - субстанция психическая, чувственная... По правде говоря, отнести психический Юфилодор ко второму дну, вообще ко дну, хм, не совсем корректно. Точнее, совсем некорректно! Психический Юфилодор - начало начал в моем царстве. Колыбель зла, истинная реальность, вне которой все остальное - пыль, бутафория, грубая или искусная иллюзия. Психический Юфилодор и есть мое царство, достойное самых высоких небес! Когда-нибудь мне удастся поменять их местами - небо и ад, и тогда ваш бог увязнет в жиже забвения, а я воспарю в вожделенной лазури. Это неизбежно случится! Будущее за силой и смелостью, за абсолютным духом, свободным от божьего наследия - смирения и покорности. Будущее за интеллектом, находящим удовольствие от общения только с равным - с самим собой. Я горжусь моим Юфилодором - с него все начнется! Он подобен звездному газу, из которого рождаются галактики и совсем крохотные звездные системы. К примеру, такая, как ваша - Солнечная... Хм, мне самому понравилась эта аналогия...
   - Ну а мне-то зачем все это? - поморщился Дьяченко. - Психический Юфилодор, пофигический Юфилодор - один черт!
   - Ошибаетесь, человече! Ваша связь с Юфилодором так прочна и очевидна, что даже я не в силах разорвать ее. Скажу вам больше: ваш Юфилодор - это ожидание наказания! Грешника оно сводит с ума. А импульс - наконец я подошел к этой теме, - импульс, сообщенный тысячью моих воинов и слуг, верно следовавших за нами, есть не что иное, как терпение. Да-да, не удивляйтесь - терпение! Терпение дождаться наказания или прощения. Прислушайтесь к своему духу. Ничего не чувствуете? Ну же, будьте чутким к самому себе! Чувствуете, как незнакомое тепло растекается по вашим жилам... молоком омывает сердце... баюкает, усыпляет сознание... Вы и не заметили, как успокоились, забыли недавние обиды и... угрызения совести вас тоже не мучат. Вы стали терпеливы, невероятно терпеливы - вы вечность готовы ждать своего приговора! Ожидание - ваша участь.
   - По-моему, это противоречит вашей же философии смелости и свободы.
   - По-моему, тоже, - Виорах ухмыльнулся - он откровенно издевался над человеком. - Сильный может позволить себе быть низким. А иногда - великодушным и щедрым. Сильный может позволить себе позволить... Человече, все, что здесь ни происходит, - происходит только для вас! Мы уже пережили это сотни и сотни миллиардов раз.
   - Аминь.
   - Ха-ха-ха, скоро вам будет не до смеха. Идемте.
   Они стали спускаться по лестнице, каменной спиралью уходящей в бездну. Спуск затянулся на утомительные часы. Человек измерял время ногами, стрелками ему служила пара кожаных туфель производства "Львiв". На обуви потрескалась кожа, заметно сточились каблуки. Время не пощадило обувь, оно не собиралось щадить никого. Подобно земле, время норовило уйти из-под ног, становясь тоньше волоса, зыбче песка, бесплотней пены... Колени дрожали. Время от времени Дьяченко был вынужден останавливаться, чтобы перевести дух, унять дрожь, а главное, снова почувствовать, настроиться на время - единственную спасительную волну, без сбоев передаваемую из прошлого в будущее, отражаемую, транслируемую всеми реальными объектами. Спускаясь в бездну, Дьяченко очень надеялся, что он по-прежнему оставался одним из них - объектом времени.
   Спуск все продолжался - казалось, время не решалось его оборвать. Дьяченко почувствовал, как начали стыть руки и щеки, губы выдохнули первую струйку пара, холодок пробрался под рубашку, и вот по телу пошла нездоровая дрожь, пока едва ощутимая, как далекие-далекие сигналы азбуки Морзе... Теперь с каждым шагом вниз становилось все холодней. Будто после стольких мытарств и блужданий по несчетным коридорам ада они наконец решили спуститься в его студеное сердце - в самую преисподнюю. Пару раз Дьяченко едва не навернулся со скользких обледеневших ступеней. Выматерившись себе под нос, он с ненавистью уставился в затылок шедшего впереди Виораха. У Вальки вдруг мелькнула грешная мысль столкнуть владыку с лестницы: "Што это я раньше не догадался..." Но у дьявола точно третий глаз рос на затылке. Не оборачиваясь, Виорах предупредил Валькин грешный порыв:
   - Что вы замыслили, человече? Убить дьявола - значит, лишить человечество зла. Люди без зла, как вам?.. Чтобы вы могли хорошенько представить масштабы последствий, я проведу всего лишь одну параллель: духовная жизнь без зла равносильна материальной жизни без трения. Вы только представьте: нет больше трения - нет опоры под вашими ногами, нет больше возможности передвигаться. Но это еще не все! Любое, даже самое слабое дуновение ветерка свалит вас с ног и понесет вдаль, как парусник по глади моря... или как мусор по шоссе, отполированному колесами машин. Нет зла - нет трения! Вы станете молиться каждому столбу, каждому кусту, обгаженному собаками, пытаясь ухватиться за него, лишь бы прекратить свое бессмысленное, бездарное скольжение в никуда... Такова будет и жизнь без зла. Оно необходимо вам. Зло - сыворотка против зла чужого. Здоровая агрессия, основа выживаемости любого из вас. Не будь вы злым, человече, съели бы вы хоть ломтик ветчины, сервелата или буженины? А? Кусок мяса, черт подери?! Говорю вам: вы обязательно станете его жрать, недобрый вы мой! Не любовь ваша, а вся жизнь людская - зла. Поэтому вы, человече, до сих пор живы... Даже в аду живы. Вот мы и пришли.
   Вконец опустошенный не то изнурительной дорогой, не то опустошающей речью своего спутника, человек молчал. Он не находил и не искал сил ответить. При этом не испытывал ни малейшего зла - ни к кому! - вопреки соблазнительным суждениям дьявола.
  
   *18*
  
   Они очутились в помещении со слабо различимым потолком и без единого окна. Сумрак хозяйничал здесь. У Дьяченко вдруг закружилась голова, комок подступил к горлу. Валька потерял ориентацию - в какой-то момент ему показалось, что он стоит вниз головой. Фыркнув, Дьяченко покрутил головой, стараясь поскорей избавиться от неприятного наваждения. Бр-р! Глаза упрямо передавали в мозг сигналы "SOS". Куда подевался световой ветер? Ни дуновения, ни намека на спасительный свет. Ведь он являлся им даже на лестнице, безвозвратно уводящей во тьму. Спасительный...Казалось, Дьяченко напрочь забыл или отказывался вспомнить, как ненавидел, как проклинал этот свет - не земной, но и не небесный.
   Очертания стен выглядели столь размыто, расплывчато, будто человек смотрел на них сквозь стекло, по которому беспрерывно стекали грязные потоки воды. Беспрерывно! Слабое освещение ни в силах было разогнать полумрак, точно паутина, забившийся в дальних углах. Оттуда доносились шелест листвы, невнятное бормотание, тихие стоны, урчание каких-то механизмов. Дьяченко почувствовал, как печаль червем гложет сердце, не способная утолить голод: "Боже, вспоминаешь ли меня! Не хочу пропасть как тварь последняя!" Валька испытал просто жуткую, непреодолимую потребность в любви: "Господи, ну хоть кто-нибудь помнит меня?!" Может, так же алкает душа, преданная забвению, не находящая себе места без спасительных "Царство ей небесное" и "Упокой ее душу"? Может и так. Но в тот момент, когда Дьяченко, внезапно пав духом, отчаявшись услышать глас божий, готов был принять любовь самого дьявола, - даже дьявол не пришел к нему. Он готовился повелевать невиданной мистерией. Краем глаза Валька уловил, как напряглись веки Виораха, прищурились холодно очи... Владыка поднял руку - и в тот же миг вспыхнул свет. Ярчайший! Ярче самых светлых воспоминаний.
   От неожиданности Валька ахнул: "Вот это да! Свет!!" Плотный и колкий на ощупь, словно над головой человека внезапно врубили гигантский душ, из которого вместо ледяной воды обрушился едкий, жгучий свет. Защищаясь, Валька инстинктивно закрыл рукой глаза, отступил на полшага. Уже в следующий миг свет стал мягче, словно смилостивившись над человеком. Но ему от этого легче не стало. К ужасу своему, он обнаружил, что стоит посреди узкой площадки, выложенной блестящим полированным камнем. Дьяченко узнал его: такими же плитами был вымощен зал, где он очутился, впервые попав в Юфилодор.
   Размеры таинственного помещения оказались несоизмеримо больше тех, что вообразил себе человек, когда здесь еще царил полумрак. Углов, где, как представлялось Дьяченко, скопилась тьма-паутина, не было и в помине. Противоположная стена отсутствовала полностью: высокий свод далеко-далеко впереди сливался с необозримым полом. Не полом - настоящим полем! Громадной равниной, куда хватало глаз застроенной... Боже, такого Валька еще не видал. Внизу, метрах в пятнадцати под площадкой, начиналось нечто непонятное, чему в первую минуту было трудно подобрать определение. Невероятное скопление маленьких комнат, разделенных небольшими, высотой в средний рост человека, перегородками. Дьяченко показалось, что он наблюдает гигантский цех или, скорее, офис, разбитый на кабинеты-клетушки. Вот-вот начнется рабочий день, и клетушки оживут, заполняясь клерками-близнецами... Комнатки сообщались между собой замысловатой системой коридоров и коридорчиков, созданных словно для того, чтобы сбить с толку чужака, сделать невозможным его путь... Теперь Вальке казалось другое: будто там, внизу, кто-то устроил фантастическую коммунальную квартиру. Правда, жильцов нигде не было видно. "А может, это лабиринт?" - мелькнула еще одна догадка. Устав ломать голову, Дьяченко обратил вопросительный взгляд на владыку, до сих пор сохранявшего молчание. Виорах, слегка приоткрыв рот, улыбался едва заметной ироничной улыбкой... В следующую секунду, словно в ответ на немой вопрос человека, в загадочный лабиринт откуда-то снизу устремились хлопы. Их было тьма-тьмущая!
   Они выбегали, видимо, из дверей, расположенных под площадкой. Одетые все в те же длинные белые плащи, вызывающе подбитые пурпуром, слуги дьявола поначалу слились в единый мощный поток. Будто смертоносный сель обрушился из невидимых вершин и расщелин, сметая на своем пути все живое... Но этого живого как раз и не было - лишь пурпурная жилка витиеватой спиралью прошла насквозь тот безумный поток.
   Дьяченко, вновь подойдя к самому краю площадки, заглянул под нее, насколько это было возможно. Он обнаружил, что двери в лабиринт, а точнее, ворота были одни. Пройдя их, метров через тридцать хлопы разбегались по разным направлениям. Зрелище становилось все более захватывающим, дьявол по-прежнему молчал, украдкой наблюдая за человеком, а тот с головой был увлечен происходящим. Дьяченко вгляделся: каждый хлоп нес предмет, издали смахивавший на спортивный кубок или даже на погребальную урну. Почему на урну? А черт его знает, почему у него возникло такое сравнение!
   Поворот за поворотом, коридор за коридором - и вот хлоп оказывался на пороге какой-нибудь комнатки. Один за другим подданные Виораха занимали места в удивительном лабиринте. Правда, случалось, некоторые из слуг, видимо, избрав неправильное направление, вдруг упирались в глухую стену. Застыв перед ней со странным предметом, прижатым к груди, секунду-другую помешкав, хлоп быстро возвращался к исходной точке, из которой расходились коридоры-пути. И заново повторял свой бег.
   Дальше началось совсем невообразимое. Валька без труда смог рассмотреть то, что происходило вблизи смотровой площадки - практически в самом начале таинственного лабиринта. Очутившись в нужной комнатке, хлоп принимался бегло ощупывать ее тонкие стены. Обнаружив что-то, он рывком распахивал створки - там был встроен тайник. Так же спешно хлоп тыкал пальцами в нечто, скрывавшееся в тайнике. На это уходило минуты две-три, не больше. Закончив странные манипуляции, демон оборачивался, наклонив голову, замирал... Дьяченко догадался, что хлоп всматривается в какую-то точку в полу. Проходило, наверное, пять-шесть утомительных минут, когда посреди комнаты открывался люк. Встав над ним на колени, хлоп осторожно опускал внутрь таинственного углубления, рассмотреть которое человек был не в силах, принесенную урну.
   Снова с минуту-другую вводил какие-то команды на пульте управления - теперь Дьяченко смекнул: в тайнике, за распахнутыми створками, был спрятан такой пульт. Наконец люк опускался, сливаясь с поверхностью пола, и хлоп возвращался тем же путем, что проник сюда. Таким же образом повели себя все без исключения слуги дьявола. Подобно вымуштрованным солдатам, они выполняли одним им известный приказ. Что-то должно было за всем этим последовать - Дьяченко терялся в догадках.
   Он вновь вопросительно посмотрел на Виораха.
   - Так рождаются боги, которым вы поклоняетесь, - царь продолжал улыбаться. Но на этот раз улыбка вышла вымученной, неприятной, будто владыка пытался скрыть боль, внезапно пронзившую его.
   - Я верю в одного Бога, - вспыхнул Дьяченко. Он не испытывал к дьяволу ни малейшей жалости.
   - Хм, это вам только кажется, - не согласился царь. Улыбка его стала мягче, чище - видимо, владыка справился с недугом. - Вы обратили внимание на амфорообразные предметы, которые несли мои подданные?.. Это капсулы, наполненные жертвоприношениями людей.
   - Эрро?! - изумился Дьяченко. Необъяснимое волнение вдруг овладело им.
   - Да-да, той самой чепухой, которую вы, люди, и подобные вам приносят в дар своим идолам...
   - На эрро отроки обменивали души воков. Хм, так вот для чего используются приношения, - думая о своем, пробормотал Дьяченко, - чтобы зарыть их в аду!
   - ...Чего там только нет! - все больше распаляясь, воскликнул Виорах. - Несносная пища, бесполезная утварь, убогие украшения!.. Тем не менее вы абсолютно правы, человече. Безделицы эти, эту боготворимую людьми труху и мертвечину мы вымениваем у отроков - слуг бога, в которого вы, человече, верите, - сей никчемный прах мы меняем на души людей. Души... Ха-ха-ха, этого добра у нас в избытке! Души дионисов, как любят называть их недалекие отроки, поступают в Юфилодор непрерывно! - Виорах широким жестом обвел лабиринт, но Дьяченко при этом не углядел ничего нового, кроме того, что и так имел возможность видеть.
   - Затем эрро - воспользуемся термином отроков, раз он пришелся вам по вкусу - сортируют, раскладывают по капсулам, а те, в свою очередь, помещают в отдельные лукры - своего рода инкубационные камеры, где в дальнейшем, вызрев положенный срок, рождаются... те самые боги. Каково, а? Ха-ха-ха! Из суеверий и страха, из любви и преданности, из бесполезных даров и живой крови мы лепим ваших богов! Они плодятся, подобно бройлерным цыплятам, которых вы обожаете. И вот что любопытно: боги выходят столь же самонадеянными, тщеславными и задиристыми, как и люди, которые им поклоняются. Забавно, не так ли?.. Погодите, скоро вы станете очевидцем самого захватывающего сражения - битвы богов. Почти в один момент они начнут покидать утробы своих искусственных матерей - лукров и устремятся к выходу из лабиринта. Но не к тому, в который вошли мои слуги, - к другому, находящемуся в противоположной стороне, - владыка протянул руку вперед, туда, где вызолоченный светом горизонт соединил свод и дно лабиринта. - Второй вход, да будет вам известно, человече, уводит прямо в ваш мир. И вы могли бы воспользоваться им, но на вашу беду... Поглядите, какими божественными оттенками сверкает его золотая плазма!
   Дьяченко с недоумением уставился на владыку: ну и ну, чтобы дьявол хвалил и восхищался, вспоминая Бога!.. Не уловив насмешки на его лице, Валька перевел взгляд в ту сторону, куда указывал царь
   хлопов - в дальний-дальний конец лабиринта... И, не сдержавшись, вскрикнул от восхищения! На его глазах удаленная часть громадного помещения вдруг опустилась немного, одновременно наполняясь, по всей видимости, расплавленной массой бесподобного золотого цвета. Зрелище завораживало, как удав кролика, притягивало к себе Валькин взор и его непутевую душу. Господи, как это было красиво! Как хотелось немедля ринуться, окунуться с головой в тот расплавленный золотой поток, раствориться в нем, распасться на атомы и вместе с молодыми богами вдруг очутиться в своем мире. Вернуться. Ожить.
   Но что-то было не так. Что-то не складывалось в царстве дьявола. Тревожная тень легла на чело Виораха. Вмиг позабыв, о чем он сейчас так пламенно говорил, царь озабоченным взором встретил бросившегося к его ногам здоровенного хлопа. То был Ксилл.
   Испуганно глянув на владыку, он склонил перед ним голову.
   - Случилось непредвиденное, о мой повелитель! Один из лукров остался незаполненным.
   - В чем дело?! - глаза Виораха гневно сверкнули, зрачки вспыхнули ярче зажженной в ночи сигареты.
   - Недосчитались одной капсулы. Точнее... прошу простить меня, о мой повелитель. Капсула есть, но по неизвестной причине оказалась пустой. Потребуется время, чтобы объяснить исчезновение эрро.
   - Эрро - исчезло?! Как вы смели, Ксилл, допустить это?! Вы поплатитесь головой!! - Виорах неистовствовал. Над его головой показались два кривых рога, два уродливых клыка вдруг обезобразили его благородный рот. Дьяченко невольно шарахнулся: еще никогда он не видел дьявола в его настоящем обличье.
   - Почему я узнаю об этом в последний момент?! Ксилл, мне нужны сразу все четыреста три бога! Вы слышите, Ксилл?! Не четыреста и не четыреста два - а все четыреста три бога!!
   - Да, мой повелитель, - еще ниже склонил голову воин. - Все четыреста три. Но... но у нас исчерпаны запасы избранных эрро. Осталась дрянь, из которой могут родиться разве что низкие духи - домовые, кикиморы и прочая нечисть. Но есть один способ... - Ксилл неожиданно воспрял духом. - Вы знаете...
   - Я знать ничего не хочу!!
   - Без настоящего эрро нам не зачать нового бога. Если только... если...
   - Ну, говори поживей!
   Ксилл, вызывающе вскинув голову, вперил острый, как шило, взгляд в Дьяченко. Валька думал, что умрет тут же от страха.
   - Если только не используем его в качестве приношения. Ведь люди нередко жертвуют людьми.
   - А что, это мысль... - Виорах повернул голову в сторону Дьяченко - душа у того окончательно ушла в пятки. - Как вы считаете, человече? - в тоне царя откровенно звучала злая ирония, в очах сквозила издевка. - Вы, человече, душа и сердце будущего бога. Каково, а? Нет почетней миссии для смертного!.. Кажется, один из вас уже пробовал принести себя в жертву несметному числу человеков - прошлым и будущим. И что из этого вышло, а?.. Но не будем отвлекаться - время не терпит! Четыреста два бога ждут четыреста третьего! Я приказываю, мои слуги!..
   Три хлопа во главе с Ксиллом набросились на Дьяченко - парализованный страхом, он был не в силах ни пошевелить рукой, ни двинуться с места. Ксилл перекинул за могучую спину беспомощное тело человека... Как вдруг о каменный пол что-то коротко звякнуло. Упавший предмет немедленно подхватили с пола, поднесли владыке.
   - А-а, медный Оззо! Как я мог о нем позабыть! - воскликнул Виорах - в его голосе звучала досада. Но уже в следующий миг взгляд его смягчился. Знаком он велел опустить на ноги человека. Царь с интересом вертел в руках единорога. - Какая все-таки неординарная вещица! Что это?
   - Единорог, - едва слышно выдохнул Дьяченко, удивившись, что Виорах спрашивает об этом.
   - Я не об этом, - вновь начал закипать владыка. - Напомни-ка, каково назначение этой бронзовой безделицы.
   - Как бы вам сказать...
   - Ну-ну, побыстрей, если хочешь сохранить себе жизнь!
   - Э-э-это су-у-увенир, ваше величество, - от волнения голос человека стал выше, тонко зазвенел, задрожал - казалось, еще одна порция страха и голос лопнет, как перетянутая струна. - Сувенир... Другими словами - подарок. Смысл его... Я не знаю его смысла. По-моему, у него нет смысла.
   - Другими словами, подарок, - задумчиво повторил Виорах. Прошелся по своему окружению испытующим, враждебным взглядом. - Слышали: сувенир?.. Сувенир для... бога.
   - Сувенир для бога! - дружно подхватили вокруг. Мигом поднялся невообразимый гвалт, словно царь хлопов бросил боевой клич или произнес дьявольское заклинание - и оно тотчас возымело действие. Валька, не понимая, что происходит, скакал глазами по возбужденным ликам демонов. Искаженные приступом ярости и темного, нечеловеческого вдохновения, они были ужасны. Теряя самообладание, Дьяченко сжал руками виски.
   А владыка, не глядя на человека, приказал:
   - Оставьте его. Пусть, если сумеет, насладится зрелищем рождения и битвы богов. Его богов! Я дарую ему еще несколько мгновений его убогой жизни. В обмен на эту странную, потустороннюю вещь, - с этими словами Виорах протянул единорога Ксиллу. - Потом я решу, что с ним делать.
   Никто сразу не понял, кого имел в виду повелитель демонов - сувенир или человека. Смекнув, что, наверное, повелитель тьмы все-таки его пожелал оставить на десерт, Дьяченко облегченно вздохнул. Лишняя минута жизни никогда не помешает - даже в аду.
   Единорога - маленькую бронзовую игрушку - заключили в капсулу, которую Ксилл собственноручно опустил в последний, 403-й лукр. Дьяченко мысленно простился со своим Оззо: "Пока, приятель. Я так и не узнал, что ты за зверь такой..." Ему стало невыносимо тоскливо, будто он провожал в последний путь лучшего друга. Отныне Валька не сможет даже себе доказать, что еще вчера... или позавчера... боже, когда ж это было?! - он жил совсем в другом мире. Согретом терпеливым солнцем. Крещенном небесными дождями и ливнями. Продуваемом земными ветрами. Полном человеческих радостей и чудес - елки-палки, Валька вспомнил, как он умел веселиться! И, наоборот, свободном от дьявольских козней и соблазнов. По крайней мере, хотелось так думать. Даже сейчас и здесь. Дьяченко продолжал стоять на все той же узкой площадке, позади ограниченной глухой стеной, впереди обрывавшейся в бездну, на дне которой находился лабиринт ада. Человек один-одинешенек стоял среди демонов. Как он ни тужился, как ни рвался мысленно вслед за Ксиллом, он не смог увидеть, как произошло погребение его сувенира. "Сувенира для бога", как странно заметил Виорах. "Ну и черт с ними со всеми!" - вздохнув, Валька незаметно сжал кулаки.
   Меньше чем через четверть часа начали рождаться первые боги. В своих крошечных комнатушках, казалось, насмешки ради отведенных им слугами дьявола. В похожих, как близнецы, клетках, расположенных в явном, но непонятном Дьяченко порядке. Точно то были клетки неизвестной периодической системы, а боги, один за другим являвшиеся на адский свет, - ее элементами. У Дьяченко запершило в горле, глухой стон непроизвольно вырвался из его уст - казалось, он вот-вот откроет новый, не предугаданный никем закон. Закон, который обернется миру людей новой верой, внезапным спасением и еще более тяжкими, неотвратимыми проклятиями. Такое нельзя было допустить.
   И тогда он начал молиться. Неумело, спотыкаясь на каждом слоге, человек просил у Него милости и прощения. Оправдывался: "Видит Бог, не хотел я влипать в эту историю". Извинялся за малодушие и трусость, за то, что до сих пор не вмазал по холеной харе Виораха. Все, на что его хватило, это плюнуть в морду дьяволу... Снова каялся, что никогда не верил в Него - сейчас ему было стыдно назвать верой чувство, которое он испытывал к Нему, лишь изредка вспоминая о Нем. Каялся, что забывал ходить в Его церковь, не постился, грешил. Упрашивал Его хоть на миг оторваться от Его небесных дел, глянуть вниз, сквозь толщу туч, сквозь свинцовые волны Юфилодора - в самую преисподнюю глянуть и... И отыскать его, Вальку Дьяченко, там, среди враждебных хлопов, а отыскав человека, трепещущего перед близким дьяволом и Ним, далеким Богом, снизойти в милости Своей до раба Его, Вальки Дьяченко, и внять одной-единственной молитве. Какой?.. Тут Дьяченко запнулся, стушевался, мысли его спутались, как волосы от сильного порыва ветра. Что же он хотел попросить у Бога? Застонав, Валька напряг ум, но мысли не давались, ускользая, как стайка пугливых рыбешек. "Боже, о чем же я хотел Тебя попросить?.. Может, об этом? Нет, это мелочно, второстепенно. Тогда о чем? Ну, быстрей же, быстрей! О чем же?! Вот! Кажется об этом. Сейчас... Господи, дай мне силы остаться верным Тебе. Дай мне силы устоять от соблазна нового и мудрого. Дай мне силы смотреть на свет Твоими глазами и различить врагов Твоих и друзей. Дай силы не роптать на Тебя, Чей голос проходит мимо моих ушей. Но любовь Твоя - я надеюсь, я очень надеюсь - не оставляет меня. Может, не всегда, может, раз в день, или раз в год, или в век Твоя любовь посещает мою душу - как желанный друг, как учитель, как отец родной навещает меня. Не будь этого, я сейчас, наверное, не смог бы Тебя ни о чем попросить. Господи, ни о чем! Но милость Твоя безгранична. И... и если Тебе некогда выполнять мои просьбы, позволь, Господи, я сам разделаюсь с этими сволочами, что лезут один за другим, точно черви из навозной кучи. И прости меня за гордыню и за слабую веру в Тебя..."
   Боги, которых генерировали хлопы, и в самом деле походили на исполинских червей с конечностями не то медведей, не то львов, не то уж совсем фантастических чудовищ. Головой и плечами они выбивали люки, могучим корпусом крушили, сминали хлипкие перегородки, столкнувшись в узких проходах, без предупреждения наносили друг другу удары. От одного такого удара Дьяченко отдал бы душу... Знать бы, кому уже он ее отдал.
   Звериный рык и исступленные крики огласили лабиринт и свод, простиравшийся над ним куда хватало глаз. Сверху вместо неизбежного эха на головы беснующихся богов посыпались ошметки грязно-серого, бесформенного, безобразного на вид вещества. Тут же пространство наполнил птичий гам, торопливый и жалостливый. "Вот уроды вопят! Даже штукатурка с потолка сыплется, - поразился Дьяченко. - Штукатурка... в аду? Нет... Постой, так это ж!.." Предчувствуя неладное, сердце в Валькиной груди заколотилось со скоростью пулеметной очереди. Краем глаза он увидел, как преобразилось лицо Виораха: властелин упивался долгожданным зрелищем. Мыслями и душой - если таковая могла быть у дьявола - он был в эпицентре завязавшейся битвы. Зачарованный той жадностью, с которой царь хлопов наблюдал за происходящим, человек медленно проследил за его взглядом и... оцепенел. Струйка пота холодной змейкой скользнула между лопатками - Дьяченко испытал ужас, которого никогда не испытывал. То, что он принял за штукатурку, вдруг отвалившуюся от потолка, на самом деле оказалось... душами дионисов. "Мать моя женщина, што ж это делается!" - Валька схватился руками за голову. Тысячами невзрачных серых мотыльков, на птичий лад жалующихся на судьбу, души слетались, недолго кружили над лабиринтом и, быстро обессилев, падали в лапы и разверзнутые пасти богов. А боги, на время позабыв о взаимной вражде, спешили насытиться глупыми несчастными душами. Испуганный птичий гам утонул в душераздирающем зверином оре.
   - Мои боги голодны, - негромко произнес Виорах. Очи его сверкали! Через миг-другой он прокричал то же самое. - Мои боги голодны!! Так накормите их! Торопитесь - моя воля не терпит промедления!
   Взор Виораха все распалялся. Дьяволу явно было тесно в человечьем обличье, которое он нацепил на себя лишь для того, чтобы искусить человека. Эта странная мысль заставила Дьяченко содрогнуться. Он вспомнил свои молитвы, просьбы к Богу и в отчаянии застонал: "Черт, все кончено!"
   Ксилла, а с ним еще пять-шесть хлопов как ветром сдуло: они помчались выполнять волю своего властелина. Вскоре внизу, под тем местом, где человек ожидал своей участи, что-то несколько раз лязгнуло, громыхнуло - там отворяли ворота, в которые немногим более получаса назад демоны внесли капсулы с жертвоприношениями людей. Кто сейчас был на очереди? "Гра-гра-гра!" - вслед за металлическим скрежетом, нарастая с каждой секундой, поднялся птичий гам. И в лабиринт, спотыкаясь, падая, проходя друг друга насквозь, хлынули полчища душ. Жалкая армия пленников, рабов и блаженных, приговоренных быть заживо съеденными. Могучая сила овладела их волей, гнала их, точно стадо овец, в зубы волков - и души со слепой покорностью принимали смерть, рвались ей навстречу. Гомоня, как птицы. Полосуя пространство прощальными криками. Проклиная имя своего палача: "Виорах!"
   Человек чувствовал близкое дыхание дьявола, человек знал наперед, что будет с ним и с несчастными душами. "Черт! - Валька сжал кулаки.- Черт! Черт! Черт!" Забыв о Боге, Дьяченко заскрипел зубами. Он задыхался от ярости, он... потерял всякий страх. Неужели, Боже, свершилось? Неужели он наконец избавился от страха? "Ну, черти, вы у меня еще попляшете!!" - человек рвал и метал в недрах ада.
  
   *19*
  
   Боги устроили настоящую бойню душам дионисов: те продолжали добровольно кидаться в объятия своих палачей, точно бабочки в огонь. Необъяснимо, какой только свет усмотрели души в пасынках дьявола?
   Души терзали на части, как старые одеяла, как записи, подлежащие уничтожению. Вскоре куски, клочки серой волокнистой материи витали над всем лабиринтом. Боги, давясь и рыгая, набивали утробы драгоценной, чудесной субстанцией, которую другой и единственный Бог миллиарды лет до рождения человека выращивал на цветущих аллеях Своей души. "Вот гады!" - Дьяченко ненавидел новых богов той чистой, не запятнанной сомнениями ненавистью, на которую способен единственный ребенок Создателя - человек. В Валькиной ненависти не было ни капли фальши, ни капли напускной ярости или расчетливого безумства. Искренность, с которой Дьяченко был готов отомстить за растерзанные души, впечатлила самого Виораха.
   - Не спорю, в новых богах демоническое начало явно преобладает над божественным. Разумеется, не случайно. Ведь новое - это хорошо забытое старое. Кажется, так любят выражаться люди?.. Выживет сильнейший, выживет коварный. Изворотливый, безжалостный и самый кровожадный! На протяжении всей своей истории люди испытывали бессознательное влечение именно к таким богам, понятным и близким человеческой природе. А то, что один из последних богов совершенно не похож на других - бывших и будущих, то, что он задержался у вас свыше двух тысяч лет... Скоро этот феномен утратит свою загадочную противоестественную людской сути ауру. И тогда никто больше не сможет призывать вас к покаянию. Миф единственного бога будет развеян, как ошметки тех несчастных и глупых душ. Никто не в силах помешать этому. Слышишь, человече, никто!!
   Но Дьяченко не слышал. Сердце в его груди вдруг радостно забилось, душа встрепенулась. Переведя взгляд с владыки, все глубже входящего в раж, на лабиринт, Валька заметил в его тесных коридорах и крошечных комнатах нечто новое, необычное. В гуще спешивших на гибель душ, вокруг богов-вандалов как из-под земли возникли третьи создания. Их невозможно было причислить ни к жертвам, ни к палачам. Они... они были бесстрашны! Таинственные пришельцы, как тигры, бились с богами-демонами - отважно бросались на них, размахивая над головой безобидным оружием, вырывая из косматых объятий, из алчных пастей дрожащие, смирившиеся с участью души. Застигнутые врасплох, боги вскоре оправились и с неслыханной жестокостью кинулись уничтожать спасателей душ. "Что же делается?! - от бессильной ярости у Дьяченко помутилось в глазах. - Боже, куда ж ты смотришь?! Забудь мои молитвы, забудь все просьбы мои, лишь помоги этим благородным созданиям!"
   Растерзанные тела безымянных спасателей усеяли бесчисленные проходы и коридоры лабиринта. Но новые силы пришельцев продолжали прибывать, возникая то тут, то там, приводя в бешенство богов, изумляя самого Виораха. Откуда являлись они и кем они были?.. Загадка решилась быстро. Вначале Дьяченко научился различать спасателей между собой. Там были существа с крыльями трех рас: первые похожи на ангелов, вторые вылитые вилы-русалки - девицы с чудесными кудрями и нагими персями, третьих не отличить от грифонов - волшебных созданий с головой дракона и туловищем льва. "Ну, Валек, ты даешь! Откуда ты, блин, все знаешь?!" - Дьяченко диву давался, что может дать имя всему, что попадало ему на глаза. Он вдруг обнаружил в своей непутевой башке источник редких, казалось, неподвластных осмыслению знаний. Цепким взором он продолжал выхватывать из клокочущего, захваченного кровосмешением лабиринта все новых спасателей душ. Там были обезьяны о двух головах, одна из которых непременно спала, ей снился вещий сон, а в нем ответ - как убить бога-демона. Там был бегемот, чья толстая шея густо утыкана жалами железных ос - об эти жала боги рассекали ладони и, зачарованные, пойманные болью в ловушку, глядели на руки, истекающие кровью. Там были бородатые воины, очень схожие с ратными, доблестными киевскими русичами. Бороды у них были заплетены на макушке в тугие косички, сверху на них насажены каменные наконечники от копий и дротиков. В эти наконечники, как в кулак, русичи собрали всю свою благородную ненависть и отвагу, без промаха разили убийц душ, метя бородой в каменное сердце. Там были...
   Вдруг Валька заметил отрока. Произошло это следующим образом. Взор его, возбужденный, разгоряченный видом разгоревшейся битвы, случайно упал на одну душу. Замедлив бег, та неожиданно оторвала себе голову - у Вальки очи полезли на лоб... Нет, конечно, то была не голова, а капюшон пепельного, цвета души диониса, плаща. Так вот оно что! Часть пришельцев, точно спецназ, одетая в маскхалаты, незамеченной проникла в лабиринт. Рассредоточившись в его ближайших коридорах, спасатели уже не боялись открыть свои лица. Бесстрашные, они бросались освобождать души, отчаянно дрались за них, бесследно исчезали, разорванные богами.
   В это самое время отрок, замеченный Дьяченко, окончательно избавился от камуфляжа. На бегу скинул серый плащ и оказался в бирюзово-зеленом камзоле - одежде, характерной для племени отроков. Разве не чудо! Но даже не этот удивительный эпизод всецело поглотил внимание человека. У Вальки дух захватило, когда он увидел, как рассыпались по плечам отрока восхитительные золотистые локоны, как блеснула, играя лучом, роскошная корона... Дьяченко ахнул: не корона то, а оленьи рога, и не простой отрок бежит навстречу смерти, а его драгоценная, ненаглядная Амелиска! Боже, так она жива!!
   В безотчетном порыве Дьяченко сделал шаг вперед и сорвался бы с площадки, не удержи его крепкая рука Виораха.
   - Благодарю вас, владыка, - придя в себя, произнес Дьяченко. Не удержавшись, ухмыльнулся. - Не часто дьявол спасает человека.
   - Ошибаетесь. Моя помощь людям за тысячелетия слилась в неразрывную вереницу спасений. Спасать вас приходится так часто, но чувства благодарности вы лишены совершенно. За что вас только любит бог?.. Однако речь не об этом сейчас. Я вижу, вы чем-то обрадованы? На вашем челе такая сладкая печать, словно вам удалось одновременно отведать все людские грехи... Ну так что же - я прав?
   - Нет... то есть да.
   - Будьте честны, человече. Ведь ваша честность и подкупила меня.
   - В этом нет ничего особенного. Просто я увидел... ту самую девушку...
   - Которая проглотила старика Ингэла.
   - И осталась жива. Значит, не все так однозначно в вашем государстве, владыка? Хм, даже смерти нельзя доверять.
   - Чужой - да.
   Дьяченко сделал вид, что не услышал последнего замечания дьявола. Взор человека заметно оживился, осмелел, он был открыт и светел. На миг Валька словно задумался. Потерев пальцем переносицу, он вскинул на Виораха взгляд - человек едва сдерживался, чтобы не улыбнуться, широко-широко, как он это умел. Особенно в тех случаях, когда чувствовал себя победителем.
   - Что же это? Искусители становятся жертвами. Непобедимые - побежденными. Все смешалось в доме сатанинском?
   - Совершенно верно, - владыка ничуть не смутился. - Именно поэтому я пошел на невиданный эксперимент - заложил в лукр не старье язычников, а уникальную безделицу, необъяснимый фетиш, которому вы в вашем мире поклоняетесь. Я говорю "вы", имея в виду, конечно, не лично вас, а ваших современников. Они придумали такую забавную, бесподобную вещь - сувенир для бога. А-ха-ха-ха! - внезапно Виорах разразился безумным смехом - от него у Вальки начали слабеть ноги, смеяться тут же расхотелось. А дьявол не унимался:
   - Ха-ха-ха! Я рискнул... я поставил на эту штуку ваше будущее, человече... и будущее мое - Юфилодора и тех безмозглых, - скривив презрительно рот, Виорах кивнул в сторону своих подданных, не решавшихся вмешиваться в поединок богов и спасателей душ, - которые не знают, как навести порядок в лабиринте. Но это сделает он, - черты лица владыки ожесточились, он вновь выпустил знакомые рожки и клыки. Затем простер задумчивый взор далеко-далеко над лабиринтом - казалось, за сам горизонт.
   - Но это сделает он, - уверенно повторил дьявол, - новый бог, зачатый от медного единорога.
   - Но это же символ чистоты! - возмутился Дьяченко.
   - Вот именно. Наконец-то до вас дошло, человече. Такого бога сложней одолеть. Практически невозможно. Подобно вашему, а? Ха-ха-ха! Вы только посмотрите, как он мощно выступил!
   Сувенирный единорог породил чудовище. Его выход был поистине ужасен! Затаив дыхание, Дьяченко смотрел, как рождается новый Оззо. "Господи, ведь никто не поверит, если я расскажу... когда-нибудь расскажу, что здесь творилось", - пронеслось в Валькиной голове и тут же забылось. Он глаз не мог оторвать от последнего бога - последнего из четыреста трех.
   Сувенирный бог заявил о себе с первой секунды. Вначале с жутким грохотом сорвало крышку с лукра, в который около полутора часов назад была опущена капсула с бронзовым единорогом. Люк, угрожающе просвистев, точно дисковая фреза, неожиданно встретил на своем пути одного из богов, явившихся раньше. Демону, до этого лихо раскидывавшему налево-направо спасателей, не повезло: люк срезал голову с его косматых плеч и, подобно голове пророка, пронес ее, лупоглазую и носатую, над доброй половиной лабиринта, жахнулся в самую гущу враждующих.
   Вслед за сорванной крышкой из лукра ударил мощный столп огня и дыма - взметнувшись вертикально, пламя не достало какой-то незначительной пяди до свода, под которым, уже измученный битвой, лежал лабиринт. "Во дает! - невольно восхитился Дьяченко. - Из базуки что ли лупит?"
   - Я вижу, вас по-настоящему захватило это неординарное зрелище. Держите, с помощью этого вы станете полноценным свидетелем рождения бога. Хм, бога нового поколения! - одарив человека покровительственной улыбкой, Виорах протянул ему странноватый предмет. Что-то вроде темного стеклышка без видимой оправы. Тем не менее каким-то образом к стеклышку была прикреплена дугообразная спица, согнутая на обратном конце. Заметив недоумение в глазах Дьяченко, владыка пояснил:
   - Наденьте на голову. Зоос должен быть по центру вашего лба.
   Удивительно, но Валька сразу сообразил, что зоос и есть то темное стеклышко. Завел спицу через макушку на затылок, сдвинул зоос к центру лба - бах, что-то щелкнуло в мозгу и загадочная штуковина, казалось, намертво впилась в его голову... Зато Дьяченко увидел такое, что раньше ему, стоящему здесь, было недоступно: прямо перед ним вырос лабиринт ада. С полуразрушенными стенами, на которых можно было запросто разобрать каждую пробоину, каждую трещину, каждое пятнышко крови. С проходами, сплошь заваленными телами раненых и растерзанными трупами. С ликами воюющих, грязными, испачканными в крови, изуродованными сочащимися шрамами, искаженными болью и неиссякаемой яростью. Ужас битвы обнаружился с такой мрачной силой, словно человек не только смог выхватить из громадного кровавого месива каждый разъяренный оскал, каждый клинок и прощальный стон, но и трезво оценить происходящее. Словно открылся в Дьяченко третий глаз, способный одновременно видеть и мыслить. Так и есть - зоос стал его третьим глазом.
   ...Еще не рассеялся дым, не стихли стоны воинов и богов, раненых взрывом лукра, как из него высунулось нечто, больше похожее на перевернутый вверх дном мусорный бак, чем на голову живого существа. Или бога. Голова замерла. Дьяченко, вперившись в нее третьим глазом, догадался, что голова застряла. "Ну и?" - мысленно поторопил бога Валька, поддавшись странному, нездоровому азарту. Ждать долго не пришлось. Сначала задрожал пол под лабиринтом - дрожь мгновенно передалась смотровой площадке, где столпились хлопы. Или то, может, была нервная дрожь, охватившая Валькино тело?.. Вдруг пол, а вслед и смотровую площадку, тряхануло, да так, что Дьяченко, не удержав равновесия, плюхнулся на задницу. Запутавшись в полах длинных плащей, упало несколько хлопов. Один грохнулся в опасной близости от края площадки - перевернувшись через голову, он сорвался вниз. Не успел хлоп оправиться, ощупать сломанные или вывихнутые ноги, как был разорван на части подскочившим к нему богом с клювом трехглазой ехидны.
   Тем временем гигантская голова Оззо продвинулась еще на десяток сантиметров. Новый подземный толчок сотряс лабиринт. Он оказался намного мощней первого - окончательно разворотил искусственную утробу и явил на адский свет последнего бога. Вид 403-го божества оказался более устрашающим, чем остальные. "Камероновский Терминатор, хе-хе, просто отдыхает рядом с Оззо!" - подумал Дьяченко, и какой-то дурацкий, нервный смешок родился в его душе. А ведь было чего бояться, ей-богу! Оззо невероятно смахивал на танк времен первой мировой войны. Вместо ног такие же громадные уродливые гусеницы. Рычаги-обрубки вместо рук - штук шесть-восемь, не меньше. И уже казавшаяся миниатюрной по сравнению с исполинским телом голова-башня. Вместо пушки из бронзовой башки торчал заметно выросший рог. "Вот чертов Буратино, хе-хе! Мать его! - Валька мысленно выругался и опять по-идиотски хохотнул. - Сюда бы гранатомет..."
   Казалось, Оззо совершенно нет дела до того, что происходит вокруг. Какое-то время он стоял, не шевелясь, не решаясь отойти от материнского лукра, не обращая внимания на враждующих, смертным боем бившихся тут же рядом, у его гусениц. Поначалу Оззо не проявлял ни малейшей враждебности. Могло показаться, что он, подобно новорожденному младенцу, еще не способен проявлять ясные чувства, адекватно реагировать на реальность. Его же собратья, кромсая и лязгая, продолжали крушить головы спасателям душ, с дьявольской одержимостью прорубая дорогу к горизонту, туда, откуда манила золотая лава или река. Огненосная и неукротимая, она переливалась сотнями оттенков жизни. Она дышала, пульсировала, звала - звала немедля покинуть мир демонов и обратить свой бег в мир живых. "Идите туда - призывала золотая река, излучая нездешнюю страсть, - и вы обретете несметный урожай человеческих жизней". Дьяченко помнил: где-то там находились врата, единственные врата, ведущие домой.
   Внезапно Оззо вздрогнул всем могучим телом, точно очнулся от короткой спячки, фыркнув, выпустил струйки пара из медного брюха и наконец двинулся... в сторону смотровой площадки. К воротам, в которые вошли слуги Виораха, а затем спасатели душ. Напрасно лава аппетитно пыхала жаром за спиной 403-го бога, напрасно блистала заманчиво золотом. Путешествие в мир людей Оззо явно не привлекало.Поначалу никто из остальных богов не удостоил своего молодого собрата даже беглым вниманием. А что же Оззо? Бог-единорог в свою очередь оставался абсолютно безучастным к происходящему, не выказывая ни неприязни, ни элементарной приветливости. Медленно, но уверенно Оззо приближался к входу в лабиринт. Упрямо бежали его гусеницы, неумолимо сокращая расстояние. Громоздкое тело мерно покачивалось, приседало, точно на рессорах, пыхтело, фыркало, выстреливало тугие струи дыма, подобно танковому двигателю, выбрасывающему выхлопные газы. Дьяченко, не спускавший глаз с чудовища, заметил весьма любопытную деталь: куда бы ни поворачивал Оззо, продвигаясь по извилистым коридорам лабиринта, его голова-башня неизменно смотрела рогом в сторону смотровой площадки. И не куда-нибудь, а - Валька в этом был просто уверен - в ту единственную точку, где замер в задумчивости повелитель хлопов.
   До выхода из лабиринта оставалось, наверное, метров сорок-пятьдесят, когда дорогу упрямому Оззо преградил один из четырехсот двух богов. Скорее, случайно преградил, чем с заведомым умыслом. Дьяченко успел разглядеть лишь золотым плющом увитое тело бога - в следующую секунду Оззо сломал ему шею. С неслыханной жестокостью он оторвал собрату голову, на ходу распотрошил второго бога, так же ненароком возникшего у него на пути. Это случилось так быстро, что вторая жертва не успела даже гребнем повести, алевшим у нее на голове. "Черт, точно не бога, а петуха замочил!" - застонав, Дьяченко машинально прикрыл рукой глаза. Зрелище растерзанных богов было не для слабонервных.
   Краем глаза, сквозь растопыренные пальцы Валька увидел, как сильно изменился в лице Виорах. "Боже, он испугался. Дьявол - испугался! - Дьяченко оторопел. - Может, то сам Господь спешит исполнить последнее свое наказание?" Подумал так - и тут же отбросил столь бредовую мысль. Человек верил: Бог не урод и уродом прикидываться не станет даже для того, чтобы разделаться с дьяволом. Но в таком случае кем же было то чудовище, что сейчас, скинув овечью шкуру, громило все на своем пути? Если дьявол стоял по левую руку от человека, а Господь был слишком могуч и чист, чтобы унизиться до обличья демона-мстителя.
   Вслед за удивлением Дьяченко овладело новое чувство, близкое одновременно к брезгливости и высокомерию. С таким чувством люди нередко относятся к попрошайкам и бомжам... Наконец человеку стало неловко - за свои чувства, за то, что он сейчас думал о царе хлопов: "Как же ему, наверное, дерьмово. Ведь он совершенно один. Вокруг одни подонки, внутри - безграничный ледяной космос. Ужас бесконечного одиночества. Без Бога... Мне легче. Я могу обратиться к Нему, о чем-нибудь попросить. О милости и прощении. А он? Вспоминает ли он хотя бы тайком Его имя? Когда ему плохо, как сейчас, кого он молит о помощи? О снисхождении? На кого надеется дьявол в последнюю минуту? Или для него имя Бога все равно что солнечный луч для вампира? Манит и ранит смертельно..."
   Виораху и в самом деле стало не по себе. Он испугался. Лязг танковых гусениц раздался совсем рядом. Чей-то истошный крик, вдруг резанувший слух, в следующий миг уже слился с нарастающим скрежетом - бог-единорог неуклонно шел к цели. Стараясь не подавать виду, сумев овладеть собой - дьявол он иль тварь безвольная? - Виорах приказал:
   - Это чудовище направляется к нам. Оно хочет жертвы... Так отдайте ему то, что по праву принадлежит ему!
   Хлопы ломанулись к Дьяченко такой густой энергичной толпой, что он даже дернуться не успел. Лишь в ужасе вытаращился на них, не в силах предугадать, что сейчас должно произойти. Ведь жребий быть сброшенным с площадки был уготован не только ему, но и... владыке, вставшему между своими слугами и человеком. "Господи, что будет со мной?.." В следующую секунду кто-то влупил Вальке в солнечное сплетение, кто-то наотмашь врезал по лицу. Дьяченко неуклюже изогнулся, как плохой терминатор перед тем, как рухнуть в печь с расплавленным металлом, беспомощно замахал руками, изо всех сил пытаясь удержать равновесие... Вдруг совсем близко, но почему-то над левым виском услышал голос Виораха, заставивший тут же смириться с участью:
   - Спасайся, человече! И помни: река тебя вынесет. Звен спасет...
  
   *20*
  
   Дьяченко скинули прямо под ноги-гусеницы Оззо. Упав почти с пятнадцатиметровой высоты, Валька не разбился только благодаря горе трупов, будто нарочно наваленной под самой смотровой площадкой. От трупов еще несло потом, гусеницы бога-единорога остро пахли машинным маслом и раздавленной плотью. Чудовище медной клешней схватило человека, дрожащего, кажется, даже наделавшего со страху в штаны, еще не оправившегося от дикой боли в плече: упав, Дьяченко, видимо, вывихнул руку. Оззо поднес Вальку близко-близко к пасти, похожей на пасть кашалота... замер в секундном раздумье, воняя изо рта какой-то дрянью... и в следующий миг грубо откинул в сторону.
   Стеная и охая, шатаясь, как пьяный, Дьяченко поднялся на ноги, да так и стал как вкопанный: в трех метрах от него чудовище мощными рывками расшатывало колонну, на которую опиралась смотровая площадка. Вот она опасно накренилась, вниз посыпались, отчаянно вереща, слуги дьявола, не удержав равновесия, упал на спину Виорах и покорно, даже не пытаясь ни за что хвататься, начал сползать к краю площадки. Из бронзовой пасти Оззо победно сверкнула молния.
   Не желая больше терять время и шанс на спасение, Дьяченко рванул в сторону, где, по его представлениям, находился выход из лабиринта. Валька был не один. Он словно очутился в многолюдном городе, разрушенном войной, охваченном паникой. Воздух стоял затхлый, вонючий, точно рядом разворотили мусорную свалку или помойку. Его беспрерывно сотрясали гневные выкрики и душераздирающие стоны, молящие о пощаде, заклинающие неизвестным человеку именем. Кричали отовсюду, кричали, казалось, сами стены бесчисленных коридоров - сломя голову летел ими Валька Дьяченко. Навстречу поодиночке и мелкими группами попадались хлопы. Вид их был ужасен. Ни следа от былого лоска и высокомерия. Рваные грязные плащи. Испуганно рыскающие по сторонам или безумно выпученные глаза. Бессмысленно поднятые над головой безоружные руки... Дьявол покинул их.
   Вид раненых спасателей душ был еще более удручающ: утомленные нескончаемой битвой лица одних, гримасы боли и отчаяния у других, кровоточащие, наспех забинтованные раны у третьих... Напрасно Дьяченко пытался остановить их, отважно вклиниваясь во встречный поток, силясь докричать до ослабевшего разума, объяснить, что там, куда они держат путь, скоро наступит конец. Там медное божество бьется смертным боем с дьяволом.
   Напрасно человек лез из кожи: речь его была бессвязна, а жесты неубедительны.Правда, кое-кто догонял Дьяченко, примчавшись оттуда, откуда пришел и он. Но попутчик ни сном ни духом не ведал о страшном поединке между Виорахом и Оззо. "Может, там давно уже все кончено? - с опаской гадал Дьяченко. - Но тогда какой из двух дьяволов взял верх? И что теперь станет с Юфилодором? А что если ада больше нет?"
   Он давно потерял счет времени, но лабиринт, с высоты смотровой площадки казавшийся не больше двух городских кварталов, и не думал кончаться. Пару раз, бездумно летя по какому-то проходу, Дьяченко упирался в глухую стену. Схватившись за голову, он бежал из тупика и вновь устремлялся туда, где по его памяти, переливаясь всеми оттенками золотого, плещет спасительная лава. Неведомый Вальке Звен.Однажды, в очередной раз вынырнув из тупика, он вдруг оказался захваченным иной лавой, мгновенно вовлекшей в свой водоворот. Нежданно-негаданно Дьяченко вынесло в довольно широкий проход, вполне напоминающий улицу - такой проход он видел впервые. По нему шли быстрым шагом, почти бежали десятки тысяч спасателей. Наружность их разительно отличалась от тех раненых воинов и обезумевших беглецов, что попадались ему на пути. На лицах, преображенных внутренним, душевным накалом, читалась решимость и воля. Свет вместо боли, воодушевление вместо уныния и тоски! "Боже, какие лица! Да они просто сияют!" - Дьяченко пришел в восторг. Отчего-то и, может, совсем некстати вспомнились первомайские демонстрации. Красные транспаранты и разноцветные воздушные шарики. Нарядно одетые люди. Смех, разговоры ни о чем в праздничной колонне. Снова смех и осознание удивительной краткосрочной первомайской свободы. Полная готовность пропустить мимо ушей шаблонные призывы. Искренняя радость и ожидание неизбежного розового портвейна с дешевыми бутербродами. Нередко до самого вечера...
   Валькина душа, вдохновившись воспоминаниями, воздушным шариком взмыла к своду и оттуда увидела лабиринт как на ладони. В особенности то место, куда направлялось шествие. Там не было ни бюста вождя, ни трибуны, ни почетных гостей, ни праздничного оркестра... там происходило нечто ужасное! Душа дрогнула, напуганная близким будущим, - и в тот же миг опустилась с каменных небес.
   - Куда мы идем? - не на шутку встревоженный нехорошим предчувствием, Дьяченко дернул за рукав соседа - здоровенное существо с оленьими рогами. Отрок, ободряюще улыбнувшись, потрепал человека по плечу.
   - Не дрейфь, парень. Погляди, какая сила вокруг!
   - Но я видел... там... Ничего хорошего там не ждет нас!
   - Повторяю: не трусь. Ты же воин!.. И потом, как ты мог видеть то, что известно лишь провидению? - отрок недоверчиво смотрел сверху вниз.
   - Говорю же: это самоубийство! Мы обречены! - Дьяченко упрямо стоял на своем. У отрока, видимо, лопнуло терпение. Раздраженно мотнув рогатой головой, он легонько толкнул в бок соседа, шагавшего по другую от него руку. Его худенькая, хрупкая фигурка напоминала подростка или совсем юную девушку. Широкий капюшон полностью закрывал лицо. Молоденький отрок шел, казалось, совершенно безучастный к разговору соседей.
   - Эй, подруга! - гаркнул вдруг здоровяк. - Ты не знаешь, откуда взялся этот урод? Он сомневается в нашей победе! Объясни ему, что он должен заткнуться. Иначе мне придется прибегнуть к моему самому весомому средству, - с нарочитой злостью рогатый детина сжал пудовые кулаки... Но уже меньше чем через минуту, не выдержав, расхохотался.
   - Что такое, Владомир? - раздался приятный голос, вне всяких сомнений принадлежащий молоденькой девушке. Видимо, беззаботный смех здоровяка наконец-то вывел незнакомку из глубокой задумчивости. Быстро, немного наклонив набок, она повернула голову в Валькину сторону - и они встретились взглядами.
   - Амелиска, ты?! - радости Дьяченко не было границ. - Боже, вот это встреча!!
   - Ого, так вы знакомы! - громила в недоумении почесал рога. Человек не слышал его, ошеломленный неожиданной встречей.
   - Значит, я не ошибся. Это и вправду была ты - там, в гуще воинов. Но я думал, змей...
   - Ты думал, Ингэл убил меня? Нет, - девушка улыбнулась из-под капюшона. Постаралась сделать это весело, а вышло не очень. - Старый искуситель принес себя в жертву. Он очень любил меня.
   - Но я же видел... Как тебе удалось?
   - То был трюк. Мы придумали его вдвоем с Ингэлом. Змей должен был умереть еще до того, как коснется моих губ. Умереть - и исчезнуть! А то, что видел ты и Виорах, - обман зрения, не больше.
   - Так он все-таки умер? - Дьяченко сам не знал, зачем спрашивает про змея. Дался же ему этот ползучий дед!
   - Да, - неуверенно подтвердила Амелиска. Потом словно передумала. - Не знаю... Сейчас это неважно. Сейчас меня волнует другое... Послушай, Вал, меня смущает одна деталь, - юный лоб пересекла морщина, взор стал жестче, озабоченный невидимой работой ума. - У меня сложилось впечатление, что ты доверяешь только тому, что видишь собственными глазами. Как же в таком случае ты веришь в Него?
   - В Бога? Но это совсем другое дело. Он есть...
   - Хорошо. А что же ты видел - там? - она кивнула в сторону, куда с прежней настойчивостью следовала толпа. Амелиска кивнула, и от этого порывистого движения капюшон слетел с ее чудесной головки. Как она была хороша, его Амелиска! Новые прелестные рога снова выросли у нее. Глаза, немного грустные, излучали знакомый теплый свет, от которого на душе у Вальки неизменно становилось легче. Еще легче! Валькиных страхов как не бывало.
   - Так что же нас ждет? - с мягким нажимом в голосе повторила Амелиска.
   - Не молчи, парень, - Владомир хлопнул Дьяченко по плечу. - Не выбивать же мне из тебя каждое слово.
   Человек глянул на здоровяка, обменялся взглядом с девушкой-отроком.
   - Там идет бой. Кровавая драка. Наши передовые отряды вступили в схватку с чудовищем. Я не успел его разглядеть - уж больно много наших полегло там. Возможно, это один из богов, рожденных из лукров.
   - Так и есть, - подтвердила Амелиска. - Чего он хочет?
   - Ничего. Он просто не пускает к реке.
   - Золотой-золотой и пышущей жаром, как молодое солнце. Река, похожая на спасительную лаву.
   - Откуда ты знаешь? - удивился Дьяченко.
   - Мы будем на той реке, - с твердой уверенностью произнесла Амелиска. - Звен спасет нас.
   - Боже, ведь это слова Виораха! - человек едва не упал, споткнувшись об обломок стены. Амелиска с недоумением уставилась на Дьяченко.
   - Конечно, мы будем там. А как же! - весело рявкнул Владомир, мгновенно разрядив возникшую паузу. - Но прежде мы завалим того засранца. Накинемся всем скопом - и кончим его!
   - Ты с нами? - не спуская с Вальки глаз, строго спросила девушка. Дьяченко растерялся. Но, увидев, какой любовью, каким теплом проникнут ее взгляд, как мягок овал ее губ, задавших столь суровый вопрос, он вновь испытал позабытое чувство коллективной близости и родства. Будто, как встарь, над его головой плещет победоносный кумач, плечом к плечу они шагают вперед, путь незатейлив, а в душе свежо и просторно, в ней нет ничего, кроме беззаботной радости и почти детской уверенности, что так будет всегда...
   Дьяченко огляделся: кругом шли существа, о происхождении большинства которых он не имел ни малейшего представления. Но все они - Валька чувствовал кожей, верил сердцем - охвачены, объединены тем знакомым бесшабашным порывом, о котором сейчас он с такой теплотой вспоминал. Он протянул одну руку Владомиру, другую - девушке. Амелиска осторожно коснулась его ладони тонкими пальцами.
   - То-то же, парень! - гаркнул, довольный, здоровяк-отрок. - А это тебе. Чтобы было чем заняться в бою.
   С этими словами Владомир вручил Дьяченко меч, маленький и изящный, как Валькино представление о душе - маленькой и изящной.
   Безобразные куски плоти, резаные, оторванные конечности, точно щепки, летели в стороны из-под сурового топора бога Корэ-ке. У бога была черная свиная голова с печатью бессмертия вместо звериного рыльца. Он беспрерывно издавал ужасные чавкающие звуки, похожие на простуженный рык, и налево-направо мочил несчастных спасателей душ. Корэ-ке на лету глотал их кровь, подобно тому, как маг глотает живой огонь. Кровь кротко хлестала из сотен ран, добровольно опустошая растерзанные тела, словно речь шла о массовом самоубийстве, а не о битве с титаном. Бог был могуч, как и подобает богу, рожденному из темных суеверий и пороков людей. Теперь спасатели душ дружно расплачивались за чужие грехи. Точно муравьи, ополчились против Корэ-ке, отчаянно обложили его со всех сторон. Клещами вгрызались в его каменную плоть, травили, как ядом, неуемной ненавистью, а сами питались едва различимой, эфирной надеждой. Одни находили в черном мясе бога славу и силу, другие - гибель и забвение, третьи - просто и тупо выполняли свой долг.
   Кровавые куски плоти еще летели из-под громадного топора Корэ-ке, но уже ощущалась усталость и безразличие в точных, выверенных движениях бога. Ряды бесстрашных воинов ежеминутно обновлялись - редели, неся большие потери, и немедленно пополнялись свежими силами, непрерывно прибывавшими с трех сторон. Сквозь гущу спасателей Дьяченко пробился к чудовищу, не долго думая, запрыгнул на громадную, будто слоновья тумба, ногу бога. Цепляясь за косматую шерсть, начал отчаянное восхождение к голове Корэ-ке, почему-то именно там надеясь отыскать его ахиллесову пяту. Шесть раз бог пытался избавиться от человека, точно от назойливой блохи. В последний раз - когда Дьяченко вскарабкался ему на плечо. Обе руки бога были заняты топором, чудовищу не оставалось ничего другого, как схватить человека зубами. Корэ-ке уже наклонил было к плечу голову, нацелившись кабаньим оскалом в Валькину шею, клацнул вхолостую клыками - Дьяченко трижды успел попрощаться с жизнью... Когда вдруг очередной натиск спасателей отвлек чудовище от близкой жертвы, вынудил самого защищаться. Но разве это соперники! Корэ-ке с легкостью отбивал удары, доставлявшие ему хлопот не больше, чем человеку укусы комара. Остановив атаку, бог издал торжествующий рык и бросился в контрнаступление. Его топор опять не знал ни устали, ни пощады, его топор - кусок заточенного железа... Корэ-ке загнал в тесный тупик десятка три спасателей, сломленных и смертельно уставших, готовился устроить кровавый пир, но как раз в этот момент Дьяченко завершил свое восхождение. Целым и невредимым он наконец проник в самую что ни на есть дремучую пещеру: через рваные, поросшие щетиной ноздри бога Валька пробрался в его носоглотку. Впотьмах орудуя коротким мечом, в считанные минуты человек искромсал алое нежное будущее Корэ-ке. Почувствовав внезапную резь в носу, бог неосторожно втянул свиным рыльцем воздух, а вместе с ним - бившую из раны кровь. Вдохнул - и захлебнулся. Бог умер так же стремительно, как возник из безымянного лукра.
   Вымазанный в крови и слизи, Дьяченко не сразу выбрался из головы поверженного им бога. Толпа ликовала, бурно торжествуя победу. Восторгу Амелиски не было предела! Она бросилась Вальке на грудь, боднула молодыми рогами, жадно обвила его шею, прильнула к губам, на которых густо запеклась чужая кровь - кровь чужого бога, и что-то без конца лепетала, несла счастливую чушь. Здоровяк Владомир, дурачась, подхватил их обоих на руки и, визжащих, резвящихся, понес в сторону золотой реки. Спасатели душ расступались перед отроком, пропуская его вперед. Отовсюду тянулся лес рук, лап, совершенно несуразных конечностей. Выходцы из самых разных миров, представители всех известных и неизвестных Дьяченко рас наперебой спешили коснуться его, точно он обладал каким-то необыкновенным животворным началом или, что еще невероятней, оказался вдруг долгожданным мессией. Точно он единственный явился в Юфилодор спасти их всех, спасти души дионисов и души иных разноплеменных созданий, подобно людям, благословенных Богом, отмеченных любовью Его. В эти минуты Дьяченко испытал безграничное счастье, какого не знал никогда. В душе его быстро крепла уверенность, что скоро они выйдут к золотой реке, неведомому Звену, а на берегу ждет их Бог.
  
   *21*
  
   Подобно городской окраине, лабиринт становился все пустынней, запущенней. Там, где сейчас проходило войско спасателей, не попадались больше опустевшие лукры, не было видно следов боев и разрушений. Невооруженным глазом заметно было: жизнь и смерть обходили эти места. Невостребованный, преданный забвению лабиринт вырождался.
   Наконец последний проход вывел их в никуда. В первый момент у Дьяченко захватило дыхание. Насколько хватало глаз, впереди простерлась неприветливая пустыня. Или то степь, поросшая низкорослой, мягкой, как мох, щетиной, легла под ногами.
   Они остановились на получасовой привал. Всем нужен был отдых и пища. Голод утоляли невзрачными на вид, но вполне съедобными, сладкими на вкус корешками. Спасатели душ с рыбьими головами выковыривали удивительную пищу из своих жабр. Заметив, как поначалу растерялся Дьяченко, противясь класть в рот такой корешок, Владомир по обыкновению своему подбодрил человека:
   - Ну вот, опять ты дрейфишь, парень. Это же рач. Вкусная вещь, а главное, силы мгновенно восстанавливает. Погляди, как воспряли духом раненые!
   - Не могу. Не уговаривай. Когда вижу, как рыбоголовые с довольной миной вырывают из себя эту гадость... Меня блевать тянет.
   - Ха-ха-ха, говорю тебе: это не гадость. Другой пищи здесь нет. Почти нет. Если бы не щукони - надо же, ты сравнил их с рыбами! - мы давно бы откинули рога с голоду. Щукони что-то вроде мамок-кормилиц. Они носят рач в специальных бурдюках, устроенных в ушных раковинах. Когда-то племя щукони населяло огненные воды Звена. Они жили дружной семьей, детенышей прятали в ушных раковинах, оберегая от чрезмерного жара.
   - Хм, так вот откуда у них привычка носить все в ушах, - ухмыльнувшись, заметил Дьяченко.
   - Но настал злой час, - выставив вперед рога, будто готовясь к атаке, продолжал Владомир, - пришло время бед и несчастий: демоны выжили щукони из Звена. Долго горемычные скитались по аду в поисках новой родины. Искали, да так и не нашли. Теперь щукони - наши неразлучные спутники, сопровождают нас во всех военных походах. Плохого не скажут и плохим не накормят. Так что, парень, ешь, не ломайся.
   Пересилив брезгливость, Валька попробовал один корешок - самый кончик куснул. Ничего, есть можно. Через минуту, захватив жменю рач, он с аппетитом набивал свою молодую утробу.
   То ли сила волшебных корений, то ли вид счастливой Амелиски, прикорнувшей у него на плече, пробудил в Дьяченко желание. Он поцеловал сонные губы девушки - те немедленно откликнулись на его призыв, в первый миг послушно подавшись, а затем нахлынув страстным солоноватым поцелуем. Заняться любовью сейчас же!.. Но кругом бескрайняя пустошь, мох вместо брачной постели и, главное, тысячи, тысячи посторонних очей. Эх! Взгрустнув, Дьяченко вспомнил фантастическую ночь, проведенную в заброшенном гроте. Как они тогда занимались любовью! Какой нежной и пылкой была Амелиска!.. Девушка, все так же не открывая глаз, притянула Валькину голову и вновь слилась с ним в поцелуе. Дьяченко почувствовал, как у него темнеет в глазах. Так и есть: свет вокруг быстро мерк... таял в очах Амелиски. Теребя ресницы, просачиваясь между опущенными веками, стараясь раздвинуть их, как упрямый любовник.
   Неожиданно девушка поднялась в полный рост, рывком скинула с себя одежды, смело расставила ноги - и свет, словно привороженный, ринулся в ее лоно. Дьяченко с открытым ртом наблюдал чудодейство: Амелиска, точно семя, впускала в чрево свет. Сумерки становились все гуще. Наконец стемнело, как ночью. Вместо звезд во тьме манили блестящие очи красавицы. Отливали серебром ее рога. Амелиска приоткрыла рот, прошептала призывно: "Мы одни..." И тогда птица-желание, больше не в силах сдерживать себя, взмахнула крылами, коснулась чудесной груди Амелиски...
   Привал закончился. Возрожденный свет лучистым горном сыграл подъем. Амелиска прощальным взором поцеловала след на примятом мху. Боясь расплескать, Дьяченко еще возился с чашей блаженства. Но это длилось недолго. В другой раз прогремела команда. Перевязав раненых, вновь призвав в союзники отвагу и мужество, отряд спасателей тронулся в путь.
   - Хочешь? - хохотнув, спросил Владомир и ткнул указательным пальцем вверх. Там, в дальней неизведанной части свода, обгоняя друг друга, мчались тысячи огненных бликов. Дьяченко невольно вздрогнул.
   - Ха-ха-ха, ты не понял. Я и не думал отправлять тебя на небо. Вот что я имел в виду!
   С этими словами здоровяк-отрок, точно пушинку, подкинув Дьяченко, посадил себе на закорки. Тотчас Валька увидел впереди такое, от чего у него захватило дух. Он безотчетно вцепился в рога Владомира и затряс с неистовой силой.
   - Ну-ну, парень, потише. Ты обломаешь мне рога. А безрогий отрок намного ужасней рогатого человека, поверь мне...
   Дьяченко не слышал веселого трепа Владомира. Вцепившись взглядом в горизонт, он теперь боялся отвести от него взгляд, боялся упустить малейшую подробность. Ведь впереди... Впереди, куда хватало глаз, простиралась золотая долина. Подвижная, неугомонная, клокочущая, как расплавленный металл. Веющая в лицо вместо свежести печным жаром. Пышущая огнем, манящая огнем. Никогда еще, казалось человеку, он не видел огонь таким живым, таким родным. Устало вздохнув, Валька подумал, как долго он искал этой встречи. Встречи с огнем-земляком, огнем-землянином. На ум пришла старая детская клятва: "Мы с тобой одной крови".
   Лава звала к себе не только человека. Тысячи, десятки тысяч живых ручейков - Валькин взор мгновенно сбился со счета - стекали к ней. Возбужденно что-то выкрикивая, радостно жестикулируя или, глубоко уйдя в себя, молча переживая в душе утрату или победу, к привольно разлившейся лаве шли и шли спасатели душ. Разноликие, разноязыкие, разноплеменные.
   Дьяченко смотрел на все, открыв рот и выпучив очи, точно рыба, угодившая на крючок, - одновременно со страхом и изумлением... Вдруг что-то заставило его оглянуться. Пораженный фантастической картиной золотой лавы, он, казалось, окончательно лишился способности удивляться. Но... но отсутствие лабиринта и в самом деле было странным. Позади - ничего. Не видать даже расплывчатых, съедаемых горизонтом очертаний. А ведь прошли-то пустяк - каких-то два или три километра. По абсолютной равнине. "Ну и Бог с ним", - вздохнув, Дьяченко вновь обратил взгляд в сторону лавы.
   - Звен, - раздался рядом чей-то взволнованный голос.
   - Звен! Звен! - волной накатило отовсюду.
   - Звен!! - не единожды отозвалось эхо.
   - Звен, - произнес снизу голос, скорее, даже два голоса, наложенных один на другой. Прозвучало это так необычно, что Дьяченко, не удержавшись, немедленно глянул туда, откуда донесся двойной голос. Посмотрел - и еще крепче вцепился в рога Владомира. Юфилодор продолжал изумлять человека. На каких только фантастических созданий ни насмотрелся Валька, но такое видел впервые. Похожее на бабу, кряжистую, полную, но удивительно шуструю, источающую всем своим большим телом тепло и радушие. С лицом, утыканным глазами, будто родимыми пятнами. Одно из очей, кажется, седьмое, вращалось... Растерявшись, Дьяченко не сумел с первого раза сосчитать, сколько было глаз в самом деле. Око размером со сливу, золотисто-желтое, как ее мякоть, непрерывно вращалось вокруг головы двухголосого существа. Точно спутник вокруг светила вращалось... Вдруг глаз замер и бесцеремонно уставился на Дьяченко. От неожиданности тот вздрогнул, потерял равновесие и едва не свалился с плеч Владомира.
   - А-ха-ха! - зазвенел близко знакомый беззаботный смех. - Ты что, никогда не встречал фэзиров?
   Амелиска, незаметно вынырнув из толпы, откровенно потешалась над парнем. Валька же будто воды в рот набрал, продолжая тупо и молча разглядывать странное создание. Ох, и несимпатично оно было Вальке!
   Внезапно седьмой глаз вновь пустился в нескончаемый бег вокруг многоокой головы, и Дьяченко сразу стало ощутимо легче.
   - Звен, - повторило необыкновенное существо. - Мы вышли к Звену. Долгий, как плач моих предков, поход окончен.
   - Но остался еще псирак! - вспыхнул Владомир. Неизвестно, что вызвало недовольство отрока, только тот вдруг, грубо стащив человека с плеч, чуть ли не кинул на землю.
   - Вот, черт! Ты, чудо рогатое, чтоб тебе! - выругался Дьяченко, потирая ушибленную ногу. Ему сегодня явно не везло - то его на руках носят, то швыряют оземь. Ни здоровяк-отрок, ни странный фэзир никак не отреагировали на Валькину реплику. Лишь Амелиска, искренне посочувствовав ему, протянула другу руку. Глянула с укоризной на своего могучего соплеменника.
   - Ты совершенно прав, Владомир, - фэзир моргнул в знак согласия седьмым оком. - Остался псирак. Последний и самый сложный этап.
   - Но мы с честью преодолеем его! Да, приятель? - Владомир с обычным добродушием хлопнул Дьяченко по плечу. Куда только подевалась минутная вспыльчивость отрока!
   - Блин, то ты меня на рогах... тьфу, на плечах носишь, то на землю кидаешь, то опять как ни в чем не бывало трепешься. Что вы за порода такая - отроки? - проворчал обиженно Валька.
   - Ладно, не ной. Ты же человек, да еще воин. Не такое приходится терпеть... Ну извини, если сделал больно. Со мною всегда так. Стоит только заговорить о псираке, как я мгновенно завожусь.
   - Да что же это, черт подери, за чушь такая, из-за которой мне чуть шею не сломали?! Амелиска, хоть ты объясни!
   - Спокойно, Вал, спокойно, - привстав на цыпочки, девушка нежно поцеловала Дьяченко в лоб. - Я сожалею, что Владомир сделал тебе больно. Поверь мне, он не хотел этого. Ведь псирак и в самом деле не просто... Но прежде позволь мне познакомить вас. Вал, это Освенца, наш фэзира-оракул. Освенца, это Вал. Он человек.
   - Постой. Ты сказала: фэзир... ра. Это что же значит... Освенца - женщина?
   - А почему это тебя так удивляет? - улыбнулась Амелиска. В ответ Дьяченко смутился: - Да так. Честно говоря, я уловил небольшое сходство. Освенца похожа на мою покойную бабу Катю.
   Услышав признание человека, Освенца минут на десять развеселилась, смеялась, как и говорила, в два голоса. Двухголосый смех одновременно завораживал и пугал.
   - Человек подкупает своим простодушием! Неужели для Бога так важна эта податливость и способность к легкой вере?
   Занятый собственными мыслями, Дьяченко не понял, что хотела сказать фэзира-оракул.
   - Амелиска, ты так и не объяснила смысл этого... как его... псирака. Что в нем такого страшного, что Владомир потерял над собой контроль?
   Здоровяк-отрок подозрительно уставился на человека: не издевается ли тот. Но Дьяченко было не до смеха.
   - Страшного? С чего ты взял? - фыркнула девушка. - Напротив, псирак - это... Попробую объяснить с помощью привычных тебе понятий. Псирак соответствует высшей ступени духовного роста. Это своего рода испытание, которое предстоит пройти всем душам. Свободным душам. Ну а мы здесь как раз для того, чтобы подготовить их к прохождению через псирак. Да, Вал, ради этого мы добровольно спустились в ад. Все до одного, и ты в том числе, - Амелиска по очереди коснулась рукой Владомира, Освенцы и Дьяченко, - и те тоже, и те, - девушка кивнула, взглядом и жестом показывая далеко-далеко вперед. Дьяченко проследил за ее взглядом и не увидел конца и краю армии спасателей душ. Присвистнул с невольным восхищением:
   - Да вас тут сотни тысяч! Когда вы сражались в лабиринте, мне казалось, вас гораздо меньше.
   - Хм, а ты не думал о том, что такой лабиринт... не один? - в два голоса воскликнула Освенца. - Представь, таких лабиринтов бесчисленное множество и в каждом из них своя армия спасателей. Отроки, фэзиры, клемены, парсизоты, мартироры, грулы, арки - Боже, всех не упомнишь! - бьются отчаянно за души таких, как ты.
   - И что, в каждом лабиринте свой дьявол? - Валька с недоверчивым видом слушал оракула.
   - С какой стати? - наморщила лоб Амелиска. - Ах, да! Как я догадываюсь, ты даже допустить не можешь, что Юфилодором способен управлять еще кто-нибудь, помимо Виораха.
   - Нет, дьявол один, - покрутила головой фэзира-оракул. - И то, что именно ты увидел его и был удостоен чести беседовать с ним... Не знаю, каким твоим грехам или благодеяниям обязан ты встрече с дьяволом.
   - Ты сам-то знаешь, приятель? - Владомир по привычке хлопнул Дьяченко. Удар, правда, пришелся не по плечу, а выше - по затылку.
   - Ну ты, громила! Осторожней! - огрызнулся Валька. В ответ все дружно рассмеялись.
   - Так за что тебя выбрал Виорах? - повторила Освенца.
   - А черт его знает! - Дьяченко почесал гудящий затылок - от души заехал по нему здоровяк-отрок. - Грехи, добродетели... Фигня все это. Нет во мне ничего такого, за что меня должен был бы выбрать дьявол. Или Бог. Разве что... но это вряд ли.
   - Нет уж, договаривай. А то опять схлопочешь! - с нарочитой угрозой надвинулся на Дьяченко Владомир.
   - Что ты лезешь?! Этой вещи у меня все равно больше нет!.. Я отдал ее Виораху, а он приказал сотворить из нее нового бога. Теперь этот бог громит Юфилодор.
   - Так скажи, человек, не таи, что же это за страшная вещь, с которой не справился даже дьявол?! - голос оракула звучал как один.
   - Оззо. Сувенир для бога.
   Спутники Дьяченко не нашлись, что сказать. Наступила тишина. Вернее, все вокруг, казалось, осталось прежним: восторженные, ликующие возгласы продолжали взлетать, вместе с теплым дыханием устремляясь к своду, спасатели душ шумно, взахлеб делились друг с другом счастьем и радостью, неожиданно обретенными в аду. И только Амелиска, Освенца и Владомир настороженно молчали, озабоченные той правдой, которую, сам того не желая, выдал сейчас человек. Дьяченко переводил с одного на другого непонимающий взгляд.
   - Чего я такого сказал, ребята? И вообще... - Валька остановил взор на девушке. - Ты когда-нибудь расскажешь, что такое ваш псирак?
   Девушка переглянулась с оракулом.
   - Хорошо, я скажу, - кивнула Освенца. - Высшая точка в битве за души. Мы ждем наступления псирака, как милости Господа. Когда все души освобождены, остается последний шаг - вернуть их в миры живых. Среди этих миров есть и ваш, мир людей. Не самый, конечно, гармоничный и упорядоченный. Но Господь отметил его особым знаком, особой любовью. Мы обязаны с этим считаться. Бог любит души, живущие в мире людей.
   - И поэтому все мы здесь, - добавила Амелиска. - И души, которые отныне свободны, тоже здесь. Видишь их?
   Девушка указала рукой на розово-сиреневую дымку, нежно стлавшуюся вдоль берега огненной реки. Валька зажмурил и тут же открыл глаза: еще четверть часа назад этой дымки и в помине не было. Невольно засмотрелся на чудесную картину. Освобожденные души сменили мрачноватую пепельную окраску на более светлую и прозрачную. Впереди будто сиреневая аллея зацвела!
   - Боже, они же сгорят сейчас! - в безотчетном порыве воскликнул Дьяченко. - Там жара, наверное, покруче, чем в литейном цеху.
   Седьмой глаз Освенцы замер, внезапно прекратив свой нервный бег. Наверное, впервые он засветился неподдельным интересом к человеку.
   - Так надо. В этом как раз и заключается механизм псирака. Скоро ты увидишь, как происходит возвращение душ, но сейчас... Меня очень, повторяю, очень беспокоит твой рассказ про Оззо. Я пока не знаю, какой вред он может нанести нам, но чувствую: новый демон еще проявит себя. Поэтому нужно спешить.
   - Нужно спешить! - подхватили в два голоса девушка и мужчина отроки.
  
   *22*
  
   Огненный Звен не щадил ни лба, ни щек, иссушивал кончики волос. Кожа на лице Дьяченко мгновенно подрумянилась, потрескалась, теперь и вовсе грозила лопнуть. Как ни странно, боли при этом Валька не испытывал. Он во все глаза наблюдал за подготовкой к псираку. Группами по 20-30 бесконечно любимых Богом созданий сиреневые души сажали в серебристые суденышки, в большом количестве расставленные на берегу. Они походили на корабельные шлюпки - с той лишь разницей, что имели тупые концы с обеих сторон. Дьяченко удивлялся: ни весла, ни гребца. Спустив лодку в огненную реку, стараясь не касаться ее смертоносной лавы, оттолкнув суденышко от берега, отроки, клемены или парсизоты некоторое время молча смотрели, как плывут спасенные души. Пока...
   Когда это произошло в первый раз, от прихлынувшей к сердцу крови Дьяченко думал, даст дуба. А случилось вот что. Лодка с душами, излучавшими сиреневый свет над серебристой палубой, плавно удалялась от берега. Лава то мягко ластилась к ее бортам, то, внезапно забурлив и колыхнув золотою массой, грозилась накрыть ее. Но лодка шла и шла, едва заметно покачиваясь, казалось, абсолютно неприступная для жидкого огня... Как вдруг в мгновение ока суденышко вспыхнуло и, сгорев за считанные секунды, растаяло призрачной дымкой.
   Онемев на доли секунды, в следующий миг Дьяченко завопил что есть силы: - Амелиска, они сгорели!! Что ж вы сделали, изверги?!
   - Успокойся. Человек, ты чересчур эмоционален, - осуждающе покачала головой Освенца. - Слишком несдержан. То, что ты сейчас наблюдал, и есть суть псирака. Пройдя его, душа приобретает, выражаясь вашим, людским, языком, волнообразную природу и мгновенно переносится в ее родной, живой мир.
   - Чушь! Я видел: от них даже пепла не осталось!
   - Ну что ты так кипятишься? Поверь мне: все хорошо, - девушка осторожно прижалась к Дьяченко - ей тут же передался беспокойный ток его крови. - Пока ты так переживаешь, души уже сделали первые свои шаги. Многие из них, уверена, возвратились на землю. Теперь это новые люди, рожденные вашими матерями.
   - Мальчики или девочки? - успокаиваясь, уточнил Валька.
   - И мальчики, и девочки, - Освенца медленно и спокойно, с какой-то затаенной мудростью смотрела седьмым глазом на человека. Но вот она моргнула и наконец отпустила око на любимую орбиту.
   Одна за другой отправлялись лодки с душами в короткое плавание по Звену, одна за другой неизменно исчезали, сгорая...
   - Сколько это еще займет времени? - Дьяченко обратился к девушке. Они помогли спустить в огненную воду очередную лодку. В знак благодарности души обдали их сиреневым паром.
   - Спроси лучше Освенцу. Она как-никак оракул.
   - Не знаю, - в свою очередь призналась фэзира. - Уже спущено сорок три лодки, а души все прибывают. Возможно, нам и завтра придется потрудиться.
   - А лодок-то хватит? - Валька озабоченным взором обежал берег.
   - Лодок достаточно. Но меня беспокоит другое. Цвет Звена. Он неуклонно темнеет.
   - Что это значит? - Амелиска насторожилась.
   - Скорее всего одно: Звен остывает.
   - Что ты несешь, Освенца! - Владомир недовольно тряхнул рогами. - Звен остывает. Ведь это же...
   - Да, это угроза для всех нас. Но прежде всего, конечно, для душ. Остывший Звен не сможет перенести их в миры живых. Псирак прекратится, так и не достигнув последней стадии. Вслед за душами, не выполнив долга, погибнем и мы.
   - Так что ж мы стоим?! - возмутился Дьяченко. - Нужно скорей разобраться, в чем тут дело!
   - Не кричи. Криком все равно не поможешь, - Амелиска, пригнув голову, легонько боднула Вальку в грудь. - Пойдем, Вал, Освенце надо побыть одной.
   Остался и Владомир, вместе с еще пятью отроками готовя к спуску новую лодку. Души, ничего не подозревая, благоухали, как свежераспустившиеся кусты сирени.
   "Чует мое сердце, это козни дьявола", - ворчал на ходу Дьяченко, пытаясь объяснить остывание лавы. "Может, и так, - тихим, усталым голосом продолжала успокаивать его Амелиска. - Потерпи, оракул все скажет".
   Они подошли к довольно многочисленной группе парсизотов. Над их головами замысловатыми раковинами завивались розово-красные наросты. Рассказывали, что хитроумные парсизоты копят в тех удивительных ракушках энергию звезд. В остальном эти удивительные создания мало чем отличались от отроков и людей. Они были прекрасны. Как прекрасен любой, кто способен защитить душу.
   Амелиска поприветствовала вождя парсизотов - маленькое красноликое существо с могучей короной-ракушкой на голове. Екоро - так звали вождя - рассеянно ответил на приветствие небрежным поднятием меча. В эту минуту вождь руководил отправкой необычной флотилии. Наверное, с полсотни суден выстроилось наподобие воинского конвоя: в центре - десятка три лодок с душами, по краям - сопровождавшие их парсизоты. Дьяченко вопросительно посмотрел на Амелиску. Девушка пожала плечами, затем прошептала тихо-тихо, чтобы не услышал Екоро: "Парсизоты невероятно упрямы и недоверчивы. Никто кроме них не решается сопровождать души по Звену. Парсизоты желают знать, что души и вправду возвращаются в свои миры." - "Но как?" - "Спроси сам у них". Дьяченко краем глаза проследил за вождем. Прямо говоря, вид его был неприятен человеку. Вальке расхотелось расспрашивать Екоро.
   Тем временем флотилия уверенно уходила в огненную даль. Провожая ее взглядом, Дьяченко еще мог рассмотреть каждое судно. Самыми необычными были лодки, перевозившие душ. Они разительно отличались от тех лодок, что отправляли в плавание отроки. В самом деле. Суденышки имели девятиугольную форму, в каждом углу... Что было в тех углах, Вальке никак не удавалось разглядеть. "В них каждая из девяти душ спрятала тайну из грехов и воспоминаний о прожитом, - шепотом поведала Амелиска. - Десятая душа, оставшись без своего угла, встала в центре лодки. Видишь, как она беспокойно кружится вокруг своей оси?" Десятая душа беспрерывно кружилась, не находя ни угла, ни покоя, отчего и вся лодка кружилась, покорно вращалась, одновременно удаляясь от берега.
   Лава еще испепеляла дыхание, маковой мукой осыпавшееся Вальке на воротник, опаляла ресницы, заставляла слезиться глаза. Звен журчал, издавая едва слышный колокольный звон. Вдали неслышно вспыхнула и пропала из глаз первая лодка с душами. Тут же донесся счастливый рокот сопровождавших ее парсизотов. Спустя две-три минуты сгорела вторая лодка, затем третья... Души возвращались в родные миры, обретая новую память и новую плоть, забывая груз прежнего опыта в девяти углах сгорающей лодки.
   Парсизоты на берегу одобрительно загудели, разделяя восторг конвоиров, из их головных ракушек пыхнул серебристый дымок. Екоро обратил к Амелиске счастливое и немного самодовольное лицо. "Может, мои страхи напрасны? - застыдился недавних мыслей Дьяченко. - Может, оракул что-то напутала? Звен сейчас такой же, как и час назад. Души сгорают по-прежнему легко и бесследно, как порох. Интересно, в кого они вселились в эту минуту? Наверное, в каких-нибудь хорошеньких девчонок. Беленьких-беленьких, малюсеньких-премалюсеньких! С серыми, нет, лучше с голубыми глазками и золотистыми кудряшками... У меня когда-нибудь будет такая? Души возвращаются, а я застрял в этом чертовом аду!"
   Сокрушаясь и проклиная ад на чем свет стоит, Дьяченко ни с того ни с сего вспомнил русских старообрядцев-раскольников: как они, дружно запершись в своих таежных избах, под молитву сгорали заживо, вместе с дымом спеша в небеса. Надеясь попасть в небеса... "Чушь собачья! - выругался про себя Дьяченко, пытаясь отделаться от дурных сравнений. - При чем тут раскольники? К тому же души-то сейчас не где-нибудь, а в аду. А стремятся они не на небо, а домой. Души хотят вернуться на землю. Вот как получается: всю жизнь меня учили, что душа рвется на небо, в рай. А тут выходит все наоборот: где бы душа ни оказалась после смерти, она не желает долго задерживаться на новом месте и немедленно собирается в обратный путь. Душа любит свой дом. Я тоже. Я тоже хочу домой".
   Тошно и скверно стало у Вальки на душе от таких мыслей, кажется, даже пара-тройка слез выкатилась ненароком. "Амелиска", - позвал было он, но девушки и след простыл. Она вдруг испарилась, как те свободные души. Дьяченко обернулся, в поисках поддержки и сочувствия скользнул влажным взглядом по чужой ему толпе парсизотов... да так и обмер, увидев, как у одного за другим перекашиваются от ужаса лица. Еще не понимая, что происходит, еще не успев испугаться, пораженный догадкой, что в повальном испуге парсизотов виновен он сам, Валька инстинктивно втянул голову в плечи и резко повернулся к Звену... Наверное, так танк вращает башней, спеша первым сделать выстрел. Но человек не выстрелил. Он попросту растерялся, увидев, как гибнут души.
   Прямо на его глазах лодка, шедшая почти в самом начале конвоя, словно напоролась на невидимое препятствие. Вздрогнув корпусом, суденышко замерло на месте. Вышло это так неожиданно, резко, что души, точно воздушные шарики, запрыгали-покатились по дну лодки. Дьяченко к месту вспомнил о подарке Виораха, волнуясь, впился в даль зоосом - своим третьим глазом. Увидел, как по корме и бортам лодки побежала густая сеть трещин... В следующее мгновенье лодка развалилась на тысячи мелких осколков. А души... Боже, что стало с ними! Дьяченко машинально закрыл рукой глаза, чтобы не видеть кошмара, но зоос был строг и непреклонен, как судья. Третий глаз ясно запечатлел, как души, даже не тронутые огнем, тотчас обуглились, подобно сухим кустам сирени, и рассыпались черной пылью. Не прошло и минуты, как беззвучный взрыв - человеку казалось, что он смотрит немое кино - разнес вдребезги вторую лодку, похоронив под обломками еще десять сиренево-розовых созданий.
   Парсизоты возмущенно-испуганно загалдели, вождь их, красномордый Екоро, в сердцах сломал меч о каменистую почву. Борта третьей лодки поплыли, будто восковые, души утратили воздушность, налились чужеродной тяжестью, обрели угловатую форму - и тоже поплыли, словно свечи. Вконец размякли, оплыли...Но вдруг побелели и неуклюже застыли - так же неожиданно, как начали плавиться. Окаменели, с каждой секундой становясь все чище и прозрачней. Не то белый дым, не то последний вздох крошечным облачком взвился над ними... Когда облачко рассеялось, Валькиному взору представилась довольно жутковатая композиция: десять голубовато-белых кристаллов причудливой формы вздымаются над неподвижным заиндевевшим остовом лодки. Бр-р-р! Дьяченко всего передернуло: куда ни глянь, души постигала одна и та же участь - смерть. Еще две лодки не то окаменели, не то превратились в лед: в одной из них замерли мертвые кристаллики душ, в другой - красноватые кристаллы парсизотов, спешивших им на помощь. Чья-то злая и неумолимая воля беспощадно уничтожала флотилию.
   Дьяченко чувствовал, как, начиная с ног, в жилах стынет кровь. "А-а-а!" - он заткнул руками уши, будто из них, а не из глухого рта, рвался беспомощный крик. Диким, совершенно диким взором Валька наткнулся на маленького Екоро - и тут же обжегся о его ледяную стойкость. Собрав волю в кулак, тыча в сторону быстро меркнущего, как огонь в очаге, Звена обломком меча, вождь четко отдавал приказания. Казалось, его приказы бесследно тают в ужасном гвалте, поднявшемся на берегу. Но так только казалось. Поодиночке и группами парсизоты бросились выполнять указания своего повелителя; то тут, то там замелькали их головные раковины, среди которых не найти ни одной похожей. За парсизотами тянулся удивительный серебристый след - то из раковин просыпалась редкая звездная пыль. Оставшиеся невредимыми лодки, словно внемля запоздалым приказам Екоро, повернули к берегу. Одна из них, вмиг расплавившись, тут же заледенела; другая, треснув пополам, сложилась, как мышеловка, и в считанные секунды затонула; еще две развалившись на части, рассыпались, точно игральные кости, по застывшему золотому зеркалу Звена. В двух последних находились отважные спасатели душ.
  
   *23*
  
   Гул на берегу перерос в тяжелый рев. Кто-то потянул Вальку за рукав. Он инстинктивно отдернул руку. Перед ним стояла Амелиска. По губам ее он понял, что она зовет за собой. Он послушно последовал за девушкой. Но не тут-то было. Они не сделали и десяти шагов, как на них набросились разъяренные парсизоты. Вальке тут же поставили синяк под левым глазом, Амелиске мечом снесли веточку рога. Совсем худо пришлось бы им, если бы не подоспевшие вовремя отроки, бежавшие за здоровяком Владомиром. В это же время Екоро, о чем-то яростно жестикулируя, попытался остановить своих воинов, но они же вытолкнули его к краю разгоряченной толпы, где столкнулись два племени. Крики: "Во всем виновата рогатая ведьма!" и "Убейте человека! Он принес нам беду!" - тотчас были заглушены звоном мечей и стуком щитов. Потасовка грозила перерасти в кровавую схватку, когда среди враждующих возникла Освенца из племени фэзиров. Орбита, на которой вращался ее седьмой глаз, увеличилась в диаметре, разрослась до немыслимых размеров, глаз потрясла сильная вспышка - так вспыхивает сверхновая... На миг ослепнув, и парсизоты, и отроки замолчали. В абсолютной тишине раздался голос оракула:
   - Кто скажет, кого нет среди нас?
   В ответ - тишина. Лишь сухое покашливание, короткие стоны раненых и натруженный скрежет лат. Громадное войско спасателей, казалось, застиг врасплох простой вопрос оракула. Так длилось, может, минуту, а может, вечность, когда... Когда живую разнородную массу вдруг прорвало. Из разрозненных рядов спасателей посыпались имена, одновременно почудилось, как зазвенели птичьи голоса, заплескали над головой тугие крылья - точно вся благородная ненависть и глухое отчаяние, владевшие сердцами спасателей, вольной стаей вырвались на свободу.
   - Архэ! - кричали одни.
   - Клипран! - добавляли вторые. - Увы, он мертв.
   - Босхалан! Он спас четырнадцать душ! - спешили сообщить третьи. - Одному Богу известно, где он сейчас.
   - Лаурот, святейший витязь племени грулов. Он один на один дрался с богом Капрохом. Лаурот погиб как герой, а голову Капрохома мы носим с собой.
   - Трамарик! Все девушки-арки любили его. Он был моим мужем.
   - Коскосар! Мой сын, первый воин в войске мартироров. Он рассеял не одну дюжину хлопов. Мой мальчик... Мои глаза болят от слез.
   - Ватаа! Меня до сих пор трясет, когда я вспоминаю, как кричала его оторванная голова. Но, черт подери, Ватаа был не прост, ой, не прост! Ватаа хитрец, он унес с собой жизнь чудовища Собабу!
   - Да что там говорить! Все герои - Крэх, Оратий, Плэску, рыцарь Балкоф, юный царевич Валилак, гвардейцы Митучан и Юхи Порроц!
   Неизвестно, сколько еще горьких минут спасатели называли бы имена отважных соплеменников - воспоминания не на шутку разбередили их души. Но вот оракул подняла руки - и поток таких разных, но до боли родных имен тотчас стих. Будто кто-то в мгновение ока выстроил невидимую дамбу и теперь воспоминания неслышно о нее разбивались.
   Подняв руки, окатив толпу пламенным взором сразу семи глаз, Освенца спросила:
   - Кого нет среди нас... кого вы больше всего ненавидите!
   - Виорах-х-х-ха!! - армия взорвалась десятками тысяч глоток. От мощного рева начавшая было остывать лава вдруг всколыхнулась, заходила ходуном, заплескалась, словно в блюдце кипяченое молоко под слоем пенки. Внезапный всплеск заставил всех обернуться. Завороженными взглядами спасатели наблюдали за тем, как оживает, просыпается Звен. Кое-кто, вздохнув, улыбнулся, у других в глазах блеснула надежда, третьи, потупив влажный взор, ковыряли мечами каменистую землю. Но Освенца, в одиночестве стоя позади толпы, сокрушенно покачала головой:
   - Это ненадолго. То, что вы видите, обман. Чудесный обман, которого хотели ваши сердца. Состояние Звена на самом деле очень серьезно. И с каждым мгновеньем становится все хуже. Звен неумолимо остывает. Рано или поздно он замерзнет, как большая сильная река, уставшая бороться с дьявольски крепким морозом. Да, с дьявольски крепким!
   Седьмой глаз оракула, сделав медленный виток, черканул, подобно лазерному лучу, по лицам спасателей. С напряженным вниманием все ожидали от Освенцы спасительного откровения или безжалостного приговора.
   - Когда Звен окончательно застынет, он покроется пленкой, по прочности превосходящей любой ваш панцирь. Это значит, что тогда ни одна душа не сможет больше покинуть Юфилодор. Души навеки останутся пленниками в аду. И мы вместе с ними. Но ужасней другое. Люди и иные создания, которых Бог одарил душой, не смогут продолжить свой род. Младенцы, едва явившись на свет, погибнут, не дождавшись прихода души.
   - Мы и без тебя знаем, что ждет нас и тех, за кого мы готовы положить свои жизни! - грубо вмешался парсизот, стоявший в шаге от Дьяченко. Невероятно свирепая физиономия воина не обещала ничего хорошего ни врагам, ни союзникам. Валька вздрогнул, вспомнив силу его кулаков. Во время последней драки этот парень подбил ему глаз. Теперь, черт, он неотступно следовал за Дьяченко. Над головой сурового воина, над его грязно-розовой ракушкой взошел кроваво-красный месяц - каменный рог, знак принадлежности к дикому ордену парсизотов-мстителей.
   - Оракул, ты нагло пользуешься нами, ты тратишь время впустую! - продолжал рычать рогатый парсизот. - Ты или безнадежно глупа, Освенца, или враг наш. Я требую... Мы требуем, чтобы ты сейчас же назвала имя той сволочи, из-за которой сдыхает старина Звен! Из-за нее, мать твою, гибнут свободные души! Имя, оракул! Иначе я перережу глотку одному из твоих друзей.
   С этими словами краснолунный воин метнулся к человеку, одной рукой прижал его к могучей груди, другой - приставил клинок к Валькиному горлу. От страха Дьяченко чуть не наделал в штаны. "Держись, Вал, я сейчас!" - сквозь плотные ряды воинов к нему попытался прорваться здоровяк Владомир, но в последний момент его удержала быстрая рука Амелиски.
   - Отпусти человека, сынок, - внезапно раздался голос Екоро. Маленький вождь парсизотов возник как из-под земли. Он встал между оракулом и сыном, продолжавшим упрямо удерживать Дьяченко. Нож, правда, воин опустил.
   - Атреко, не часто я велю тебе, твой царь и отец. Отпусти человека, - в другой раз приказал Екоро и после того, как грозный сын, пыхнув очами, нехотя оттолкнул Дьяченко, добавил. - И впредь слушайся воли оракула так же, как воли отцовской. Ты оказался глух к словам Освенцы, мой сын. Вы все оказались глухи! - царь парсизотов обвел осуждающим взглядом столпившихся вокруг воинов. - Оракул назвала имя врага, решившего погубить Звен, а следом разделаться с душами. Ведь так, Освенца?
   - Именно так, государь, - кивнула Освенца. - Вы все прокричали имя его - Виорах!
   - Дьявол?! Но как он мог?! Откуда ему стало известно о нашем походе?! - вновь взорвалась воинственная толпа - в глазах многих спасателей еще стояла картина ужасной гибели душ. Атреко кричал громче всех: - Виорах слишком далеко отсюда, чтобы нам навредить! А человек - вот он! От человека, как от дьявола, можно ожидать чего угодно!
   - Хорошо, - неожиданно согласилась оракул. - Возможно, в твоих словах есть доля правды. Правда есть в словах каждого, кто здесь собрался. Поэтому... поэтому Атреко отправится с человеком к дьяволу.
   - Что это?! Не слушайте ее, это уловка! Оракул хочет потянуть время! - недовольно загудело войско парсизотов, видимо, наиболее близкое к непримиримому Атреко.
   - Молчать!! - рявкнул Екоро, взгляд его метал гром и молнии. - Молчать! Как вы, благородные спасатели душ, могли заподозрить такое в оракуле?!
   - Тише, братья, - мягко попросила Освенца. - Если человек и вправду виновен, то насколько глубоко он пал, может знать только дьявол. Но если виновен сам Виорах, то добыть правду об этом способен лишь один из нас - человек.
   - Я пойду с ними, оракул! - почти над самым ухом Дьяченко прокричал знакомый голос. Валька немедленно отыскал глазами того, кто вызвался сопровождать его. Человек не скрывал своей радости.
   - Хорошо, Владомир, пусть вас будет трое,- улыбнувшись, молвила Освенца. Ее седьмой глаз, на миг померкнув, засветился добрым чистым светом.
   Валька поцеловал Амелиску, потерся небритой щекой о гладкую поверхность ее изящных рогов, шепнул на прощание: "Не забывай, я люблю тебя" - и три храбреца покинули войско спасателей. Они уже давно скрылись из виду, а спасатели, как зачарованные, все провожали их взглядами. Встревоженными, озабоченными, любящими, благословляющими и ненавидящими - такими разными взглядами.
   До логова дьявола Атреко и Владомир не дошли. В лабиринте ада пришлось им сложить свои буйные головы. Сначала смертельно был ранен отрок. Случилось это, когда они уже пересекли ворота - те самые, из которых, казалось, совсем недавно они покинули лабиринт, спеша к берегам золотого Звена. Владомир шел первым, Атреко, скорчив недовольную гримасу, замыкал их маленькую группу. Шли молча, занятые невеселыми думками. Лишь отрок, на дух не переносивший хандру и уныние, время от времени нарушал тягостное молчание перченой шуткой или совершенно бредовой, фантастической историей. Чаще всего про кого-нибудь из четырехсот трех богов, явленных на адский свет его господином.
   - А знаете, парни, как нашему Валу удалось одолеть бога ... ? - обычно так, сохраняя серьезную мину, начинал травить очередную байку рогатый балагур. Вот и сейчас он спросил без тени улыбки, а сам краем глаза проследил за реакцией Дьяченко. Однако тот поначалу даже бровью не повел. Владомир, проявляя настойчивость, уточнил. - Да-да, Сахавала, того самого монстра, у которого член заместо хвоста?
   Не дождавшись ответа, отрок сам все и выложил:
   - Вал-то парень не промах. Когда бог схватил его за горло, Вал вцепился в его член. "Ты что, засранец, делаешь?" - удивился Сахавала. "Душу тебя", - прохрипел Вал. "Да ну, у меня ж голова в другом месте!" - пораженный выходкой человека, бог разжал пальцы. "Мне лучше знать", - Вал упрямо настаивал на своем и душил, душил... Сахавала и кончил. "Все. Конец тебе. Вон сколько мозгов вылезло", - вынес приговор Вал. А бог, придя в ужас, бросился наутек.
   - И что - это все? - свирепая рожа Атреко выражала неподдельное любопытство.
   - Ну что ты! Ведь самое странное, что Вал не ошибся. То и в самом деле были мозги.
   - Да ну! - окончательно попался Атреко.
   - Я тебе говорю! Слыхал когда-нибудь про астроваров?.. Нет? Эх, да разве можно что-нибудь почуять с такой башней на голове!
   - Ну-ну, потише, - зашипев, Атреко схватился за меч.
   - Значит, не слыхал. А зря. Эти самые астровары еще те чудаки. Наподобие карликов. Рассказывают, они не то в брюхах богов живут, не то, наоборот, сами плодят их.
   - Ну ты, Владомир, разошелся! Знай-то меру, - хмыкнув, Валька покрутил головой. - Чтобы какие-то уродцы рожали богов. Пусть даже с душой демона. Для этого Виорах придумал лукры.
   - Не все так просто, Вал. Но дай мне закончить историю. В конце концов она ж про тебя!.. Так вот. Мало кто верит, но Вал и вправду потянул не за конец бесноватого бога, а за голову астровара. Как раз в эту минуту карлик невесть зачем высунулся из божьего паха, да тут же угодил в ручищи нашего приятеля. Хрясть - мозги-то и повылазили!
   Ухмыльнувшись, Дьяченко беззлобно ткнул кулаком отрока в бок. Атреко, поняв, что его развели, вновь замкнулся в себе, надев на лицо привычную злобную маску.
   Так они дошли до ворот в лабиринт. Но не сделали и десяти шагов по ближайшему проходу, как под ноги им бросились мерзкие твари - жуткая помесь крыс, собак и еще каких-то бродячих созданий. За считанные мгновения воины порубили их на куски, истекавшие вонючей темно-зеленой дрянью. Один такой кусок Атреко зачем-то кинул в свою дорожную сумку. Угрюмый и молчаливый парсизот по-прежнему вел себя недружелюбно к человеку. Даже не пытаясь скрыть своих чувств, он презирал Дьяченко. Однажды Атреко исчез. Пропал в заброшенных, заваленных грудами обломков, костей и прочего мусора коридорах лабиринта. Три дня не было от мрачного парсизота ни слуху ни духу. В это время и случилась беда. На спящих Владомира и Вальку напали. В тот час они мирно посапывали, прижавшись спинами друг к другу, задремав после простого ужина пряными лепешками и корешками рач, захваченными в дорогу заботливым отроком. Дьяченко приснилась его обычная жизнь - та первая жизнь, от которой, как ни странно, он до сих пор не отвык. Он увидел как наяву знакомый перекресток, людей, переходящих улицу, выходящих из церкви, жующих чебуреки, останавливающих маршрутки... Неизвестно, что снилось отроку - ему первому вонзили в бок клинок.
   Несмотря на рану, Владомир нашел в себе силы встать на ноги и биться как лев. Нападавших - созданий с ужасным обличьем, патлатых, косматых, со спутанной шерстью - была тьма-тьмущая! Вновь прижавшись спинами друг к другу, друзья кромсали мечами звероподобных недругов. Неведомо, что те хотели от двух храбрецов: нападавшие издавали лишь нечленораздельные вопли и рычание. Сквозь суматоху боя Дьяченко разглядел: у многих из них головы были... крысиные. Он тотчас вспомнил первых хлопов, крысоголовых, обменивавших души одних людей на жертвоприношения других. "Ах вы ублюдки!!" Отчего-то сходство это еще больше разозлило Вальку, придало ему духу и сил. Позабыв об опасности, он яростно вклинился в самую гущу нелюдей, рубя, рубя, рубя чужие головы, шеи, руки... Кто знает, где была победа - близко ли, далеко ли. Когда однажды против Дьяченко не стало ни одного врага, он не поверил своим глазам. Сердце колотилось как бешеное, легкие натруженно хрипели, точно после десятикилометрового кросса. "Владомир, неужто это все?" - прерывисто дыша, воскликнул Валька, но вместо крика вышел едва слышный шепот. Не счастливый, а смертельно уставший, он обернулся... и увидел скрючившегося на земле отрока. Тот тихонько, словно ребенок, стонал.
   - Матерь божия! - невольно вырвалось у человека. - Владомир!!
   Он кинулся к раненому другу, но добежать не успел - внезапно дорогу ему преградил Атреко. Глаза парсизота жгли нехорошим, змеиным огнем. Правда, других глаз у него человек и не помнил.
   - Откуда ты взялся? - не понял сначала Валька. - Тут такое творилось! Видишь, сколько их. Вон, кажись, Владомира серьезно зацепили. Пойдем поглядим, какая помощь нужна ему.
   - Нет, - как обычно прорычал парсизот. - С отроком все кончено. Он мертв. Теперь пришла твоя очередь.
   - Что?! - вскрикнув, Дьяченко невольно отступил назад. Только сейчас до него дошло. - Сволочь, так это ты... ты... ты подстроил?! Ты прислал этих...
   Одним-единственным ударом кулака Атреко свалил человека с ног. Встал коленом на грудь, вцепился железными пальцами в горло - в глазах Дьяченко тотчас все помутилось, поплыло, жизнь утратила резкость.
   - Я убью тебя, человек! Ты недостоин... Я не знаю, чего ты недостоин, но больше ты не жиле...
   Громадная тяжесть вдруг придавила Дьяченко, горячее и влажное потекло по лицу, остро запахло свежей смертью... Зато как легко стало горлу!
   Владомир, едва удерживаясь на ногах, скинул с Вальки труп парсизота. Он заколол его в спину. У Владомира не было другого выхода. У отрока больше не было никаких сил. Он сел прямо на убитого им Атреко.
   - Прости, Вал, дальше тебе придется идти одному. Я оставляю тебя. Я устал.
   Он так и умер, сидя на мертвом сыне царя парсизотов. Дьяченко похоронил их обоих, сложив над ними из обломков крошечные пирамиды.
  
   *24*
  
   Ко вторым воротам в лабиринт он пришел вконец разбитым и опустошенным. Ворота оказались раздавлены обрушившейся на них смотровой площадкой. Не успел Дьяченко как следует рассмотреть место грандиозного побоища, как вдруг его окликнули. Он тут же поспешил на голос. Повсюду в разных позах застыли трупы хлопов. Многие из них какой-то чудовищной силой были разорваны на куски. "Не иначе Оззо прошелся здесь", - покачал головой Валька. В следующую секунду среди обломков, под рухнувшей колонной он разглядел того, кто его звал. У хлопа отсутствовала нижняя часть туловища. Удивительно, как он еще был жив.
   - Убей меня, - одними губами взмолился хлоп. Дьяченко, как завороженный, уставился на змейку, выползшую из растерзанного живота хлопа. Змейка на мгновение замерла, будто в свою очередь старалась разглядеть человека, - но в следующий миг шмыгнула в расщелину между обвалившимися стенами. Дьяченко, тряхнув головой, занес высоко меч - хлоп закрыл глаза, ожидая удара.
   - Нет. Прежде ты скажешь, где скрывается Виорах. Он нужен мне живым или мертвым.
   - Я не знаю, где он. Возможно, там, наверху, - едва двигая губами, произнес хлоп. - Оттуда долго раздавался страшный шум. Я видел, как Оззо пытался прорваться туда.
   - Оззо?! Так он еще жив?!
   - Жив? Ха-ха-ха, это чудовище не остановить самому дьяволу! - рассмеявшись, хлоп выпустил изо рта кровавую пену.
   - Я хочу видеть его.
   - Что ж, тогда попытайся взобраться по этим обломкам. Думаю, наверху ты разыщешь обоих... Только, прошу тебя, прикончи меня.
   Дьяченко вытер окровавленный меч о грязный плащ мертвого хлопа и, не спеша, стал карабкаться вверх. Метр за метром, раздирая одежду, расцарапывая в кровь руки и тело. От смотровой площадки уцелел лишь небольшой, размером примерно два на три метра, участок. Как раз перед входом на лестницу, по которой однажды Валька спустился сюда. Он вспомнил бесчисленные, бесконечные анфилады ада, насквозь продуваемые волшебным ветром-светом, вспомнил яблоню, восседавшего в ее ветвях старого змея - мастера искушать плодами греха...
   - Где ты, дьявол? - спросил у неизвестности Дьяченко и, мысленно перекрестившись, вошел в черный проем. В нем пахло застоявшимся временем и чужими страхами. На ощупь добрался до первых ступеней, едва-едва посеребренных, словно на них выпал снег. Пригляделся. То свет, пролившись, казалось, с недостижимой высоты, цеплялся за ступени слабым лучом. "Господи, помилуй меня еще раз", - Валька вздохнул и принялся подниматься по лестнице. Однако прошел от силы сорок ступеней, как вдруг наткнулся на чудовище. Исполинская туша его перегородила лестницу, громадные конечности безжизненно раскинулись в стороны, свисая со ступеней. Страх мгновенно сковал Валькины члены. Он встал как вкопанный, с ужасом чувствуя, как струйка мочи стекает по левой штанине.
   В первый момент Дьяченко принял чудовище за поверженного Оззо. Собрав все мужество, человек на носочках приблизился к нему, не дыша, склонился низко-низко, пытаясь разглядеть, живо ли оно... И тут же в ужасе отпрянул, зацепился ногой за что-то позади себя, неловко упал на спину, едва не покатился вниз, чудом успев схватиться за штырь, подпиравший перила. Застонал от боли, но тут же замолк. Почудилось: чудовище вскочило со ступеней и хищно кинулось на него... Слава Богу - всего лишь почудилось. Дрожа весь, человек снова был рядом с ним. Его необъяснимо влекло к нему, как иных притягивает бездна или огонь. Но какая же жуткая харя у монстра! Бр-р! Оззо казался Вальке милей.
   - Не бойся. Подойди ближе, - чудовище внезапно ожило. Голос, который звал Вальку, на удивление был ему хорошо знаком. - Я знаю, что ты узнал меня, человече. Это хорошо. Я очень долго ждал тебя... Так подойди ко мне-е-е!!
   Сила голоса вдруг стала немыслимой. Невыносимой для Валькиного слуха и сердца - сердечко испуганной пичужкой забилось в груди. Виорах был по-прежнему силен и ужасен. Но что это?.. Вслед за страхом к человеку прихлынула волна удивительной бодрости и легкости. Будто и не прошел он десятки кровавых километров, не лишил самолично жизни десяток недругов или просто чужих, не вовремя вставших у него на пути. Дьяченко понял, что вновь поддался очарованию дьявола. Но ведь он сознательно искал с ним встречи!
   Человек подошел ближе к Виораху. Точнее, к тому странному существу, что сейчас говорило его голосом. В который раз пересилив страх, вновь подступивший к сердцу, Валька не отрываясь смотрел на дьявола. И не узнавал. Как день сменяет ночь, как ночь сменяет день, одно за другим Виорах менял свои обличья - одно за другим.
   - Когда я переберу все свои лики, все свои сущности, когда я вспомню все свои имена: сатана, люцифер, дьявол, демон, князь тьмы, Виорах, Воланд... - это будет означать лишь одно: я умер, - снова заговорило с человеком таинственное существо, умиравшее сейчас на ступенях. - С моей смертью кончится все. Кончится сама смерть, но кончится и жизнь. Вернее, жизнь не продолжится. Резко оборвется на какой-нибудь обыденной ноте. Никто и не заметит, как кончится жизнь. Жизнь сольется со смертью. Все рухнет. С моей смертью все сгинет... Так не дай мне перебрать все мои имена! Опереди судьбу, человече!
   Но Дьяченко не отвечал. Не двигаясь, как зачарованный, он наблюдал за фантастическим действом: дьявол, как маски, продолжал менять свои обличья. Валька диву давался: и близко ничего похожего на Виораха - один лишь знакомый голос, один-единственный на всех демонов, скрывавшихся в дьяволе. Как ночь спустя светлый миг сменяет ночь, как один исторический и культурный слой приходит на смену другому, на глазах Дьяченко происходила завораживающая картина невероятных превращений, возможно, впервые случившихся с Виорахом. Тот словно исповедовался перед случайным человеком, отчитывался за дьявольские свои деяния.
   ...Ужасный морской змей, у которого из глаз росли усы, сменил строгое мужское лицо с холодными глазами и красивым ртом, испачканным ярко-алой кровью. Обдав из пасти неземной вонью, змей уступил место морде волка, заканчивавшейся мощным орлиным клювом. На кончике клюва повисла блестящая черная капля, в ней мелькнуло Валькино отражение... Морда мутанта исчезла - на ее месте возникло невинное дитя. Дьяченко, не в силах больше смотреть, отвернулся: он вспомнил опасного "Ребенка Розмари".
   - Нет уж, тебе придется смотреть до конца. Раз ты не желаешь остановить мой распад.
   - Я пришел сюда совсем с другой целью.
   - Знаю. А вот ты не знаешь всего: одно с другим связано.
   Когда Дьяченко повернул-таки голову, он не увидел больше люциферова сына. Теперь на Вальку немо уставилась жуткая старуха, из ее пустых глазниц, ввалившегося носа и рта манили к себе желтые сухие пальцы.
   - Ой ты, Господи, что это?! - вскрикнул он.
   - Только твоего бога не хватало здесь! - разозлился Виорах. В эту минуту он принял облик черепахи. - Забудь о боге и слушай меня. Одно связано с другим, повторяю. Если ты не помешаешь моему распаду, я не остановлю охлаждение Звена. Огненная река остынет, и тогда ни одна душа, из-за которых вы так трясетесь, не покинет ада. Ты слышишь: ни одна душа! Ни один отрок, ни один фэзир, ни один парсизот... Ха-ха-ха, вас здесь больше, чем демонов! Теперь вы в ловушке, вы у меня под колпаком, имя которому - Юфилодор! Я одним махом уничтожу все спасателей, этих назойливых, тупоголовых тварей, помешанных на свободе чужих душ. Человечество неминуемо выродится, задохнется без свежих душ. И вот тогда я смогу наконец прибрать к рукам все мироздание!..
   - Если я не остановлю ваш распад, ваше величество, - не скрывая иронии, закончил тираду Виораха Дьяченко.
   - А-ха-ха! Тонко подмечено!
   - Только я не вижу никакой связи между агонией дьявола и охлаждением Звена. Разве что...
   - Вот именно, человече! Вы улавливаете все с ходу! За это я вас, наверное, и выбрал. Да-да, ты не ошибся, человече: я энергетический вампир, если объяснять сей феномен знакомыми тебе терминами. А если еще проще: я цепляюсь за жизнь так же, как ты, человече, - на Вальку был устремлен мудрый и немного печальный взгляд крокодила с передними заячьими зубами. - Силы мои неуклонно тают, распад длится уже двадцать третьи сутки. Я перебрал великое множество способов, чтобы хотя бы замедлить его. Все напрасно. Тогда я соединился со Звеном. Теперь он мой единственный источник энергии. Но рано или поздно я исчерпаю свои имена, а Звен неизбежно остынет... Поспеши, человече, пока в нем еще теплится огнь. Ведь я не знаю, в кого превращусь после смерти. Вдруг это будет дьявол опасней того, кого ты успел познать во мне?
   - Но что же случилось? Кто встал на вашем пути?.. Оззо?
   - Он самый. Оззо оказался сильней меня.
   - Наверное, это была битва титанов?
   - Вовсе нет, - новое превращение Виораха породило карлика с уродливым личиком, карлик скорчил презрительную гримасу. - Конечно, нет, человече. С той безголовой машиной я не встретился даже взглядом. Меня погубило осознание собственной слабости. Мой совет: никогда глубоко не задумывайся над тем, как ты слаб... Так вот, я всегда знал, что, кроме вашего бога, придет еще один и он окажется сильней меня. И ты, человече, первым принес мне ту страшную весть: должен родиться бог, что сильнее дьявола!
   - Я принес такую весть?!
   - Весть, новость или, лучше сказать, информацию, заложенную в замечательной фигурке единорога. Помню, ты называл его другим именем. Не Оззо... Вот - Сувенир!
   - Чушь! При чем тут сувенир?!
   - Верно, сувенир - всего лишь скорлупа. Сейчас она валяется, никому не нужная, в одном разрушенном лукре. Четыреста третьем по счету... Но вот беда, Оззо - или кто он, твой сувенир? - и в самом деле сильней меня.
   - Где он? - Дьяченко опасливо огляделся по сторонам. Когда вновь вернул взгляд на дьявола, того уже не было - перед Валькой лежал его клиент Хек.
   - Не так далеко, как тебе хотелось бы надеяться. В эту самую минуту, пока ты борешься с собственной слабостью, Оззо готовится сразиться со змеем Ингэлом. Новый бог жаждет овладеть деревом познания...
   - Постойте! Но я знаю, что змея больше нет!
   - Что я слышу! Опять Амелиска! Похоже, она рассказала тебе, как старик издох, после чего она проглотила его?.. Или змей вообще не коснулся ее юного чела? - Хек-Виорах насмешливо скривил губы. О чудо - настоящие губы Амелиски!.. Дьявол продолжал насмехаться над доверчивостью человека. - Хорошенькая, но совсем недалекая девочка. Впрочем, какой и положено быть подлинной искусительнице.
   - Так значит, змей жив и сейчас он сражается с Оззо.
   - Вот-вот сразится, - уточнил Виорах. - На стороне Оззо нездешняя сила, принесенная тобой, человече, из будущего.
   - Из будущего? Я считал, что попал сюда из параллельного мира.
   - Хм, мы опять с тобой об одном и том же. Принимай мир и судьбу так, как тебе удобно. Но не выноси окончательных суждений. Заблуждение смерти подобно... Итак, мощь Оззо непредсказуема. А на стороне Ингэла порядком увядшая мудрость. Эх, давненько я не проводил ей ревизию! Если Оззо убьет змея и вкусит плод познания, наши шансы одолеть бронзового бога сведутся к нулю.
   - Что я должен сделать?
   - Убить Оззо.
   - Я?!
   - И чем быстрей, тем лучше. Не забывай: мой распад продолжается, я тяну энергию из Звена, река замерзает. Подумай, на какую участь ты обрекаешь оставшиеся в аду души.
   - Но...
   - Начни с поиска сувенира, - образ Хека удивительным образом задержался в умирающем дьяволе. - Я уже говорил: его ты найдешь в том лукре, где медный единорог переродился в бога.
   - Где же я его найду?! Вон сколько их, этих лукров, накопано по всему лабиринту! Будто стадо кротов прошло!
   - Избавься от эмоций, а все вопросы оставь себе. Не гоже пытать меня по каждому пустяку. Твои лучшие советчики - рассудок и совесть. Но слушай дальше. Когда найдешь сувенир, не спеши убивать Оззо.
   - Убивать?! Да я не знаю, с какой стороны подойти к нему! Другого такого монстра я еще не встречал!
   - Не преувеличивай, человече, но и не обольщайся. Подумай, с кем ты сейчас так мирно беседуешь.
   После этих слов Дьяченко на минуту замолчал, будто от внезапного укора совести. Потупил очи, почесал затылок, покряхтел смущенно, но нашел-таки силы посмотреть в глаза дьяволу. В это самое мгновение Виорах обернулся белым голубем с двумя хлебными зернами вместо глаз.
   - Ну шо там... конечно... не буду я его сразу мочить, - пробубнил Дьяченко. - Какой же интерес сразу его замочить?
   - В таком случае, что ты станешь с ним делать? - тихо и нежно спросил Виорах. Затем, превратившись в дикобраза с головой речной рыбы, как заорет. - Какого черта ты тогда станешь искать сувенир, если не собираешься ничего делать?! Ты с Оззо заодно!
   Дьяченко снова опешил, губы его заметно задрожали. Дьявол был вне себя! Таким человек видел его впервые... Или хорошенько забыл, что гнев Виораха ужасен. "Боже, что делать?!" - Валька попытался вспомнить хоть одну молитву, хоть на миг привлечь к себе внимание Господа. Но Виорах опередил. Безобразный демон в образе дикобраза сгинул. Нежданно-негаданно уступил место любимому Валькиному созданию - его милой бабушке. Не стало больше колючего, испытующего, испепеляющего взора дьявола, сомневающегося в его, Валькиной, верности!.. Боже, о чем он - ведь он и не думал продавать душу дьяволу! Чур, чур его!..
   Добрейшая Екатерина Федоровна ласкала сейчас взглядом запутавшегося, запуганного, загнанного внучка. Вот уж полных семь лет как покойная Екатерина Федоровна, царство ей небес...
   - Да што ты опять за свое, дитятко неразумное! - взмолилась-осерчала старушка. - Время-то не бисер - раз потеряешь, на ниточку больше не нанижешь. Потому-то, дитятко, поспеши. Пожелай себе главного - смекалки и сноровки, а я уж не забуду, не пропущу мимо ушей. Лети соколом, ищи псом, терзай волком, но отыщи мне тот поганый лукр! А в нем, как в сказочке... Хе-хе-хе, помнишь, небось, дитятко, сказочки? Про старух и кощеев бессмертных? Про смерть, на которой можно нажиться? А, дитятко?.. Так вспомни, дьявол тебя дери! Вспомни и сломай единорогу его калечный рог! Сделай, сделай больно бронзовому Оззо! И тогда он бросит все, он забудет змея и погонится за тобой - за своей болью. Он почти нагонит тебя, он будет готов тебя разорвать... Но ты ведь, дитятко, не промах, а? Я наполню твой дух вековой крепостью, руку - дьявольской силой! Ты успеешь согнуть сувениру рог, вырвать его янтарные глазки, прежде чем Оззо сотрет тебя в порошок!
   Виорах замолчал. Все это время, как Валька узнал в нем покойную бабушку, он слушал дьявола, открыв рот. "Бабулечка моя, как мне тебя не хватает", - сокрушался Дьченко, умирая от страха. Содрогаясь от отвращения. Морщась, размазывая слезы по сто лет не бритым щекам. Плакал и Виорах. Его слезы казались деревянными: с сухим треском они разбивались о его массивную деревянную челюсть. Теперь дьявол смахивал на щелкунчика: такой же деревянный мундир, железный оскал и невесть какая душа. Из несчастливо-злых глаз капали слезы. От старушечьей миловидности, кротости и следа не осталось. Беззащитность уродца пугала. "Эх, баба Катя, баба Катя!" - Дьяченко вздохнул с легким укором, будто покойная бабка и вправду была виновата в том, что он влип в эту чертову историю. В этот момент щелкунчик протянул ему маленький костистый кулачок. Разжал почти перед самым Валькиным носом - на грубо вырезанной ладони лежал орешек - белый, как мел.
   - Это и есть мел, - словно прочтя мысли человека, подтвердил Виорах. - Возьми его и напиши свое имя.
   Валька нерешительно взял из руки дьявола маленький белый камушек. Повертел его в пальцах, не зная, что с ним делать. Ухмыльнувшись, насколько ему позволял частокол зубов, Виорах сунул Дьяченко что-то вроде дощечки или плоского камня. Так быстро пластинка нашлась у него под рукой, будто он держал ее наготове.
   - Теперь напиши свое имя, - вновь потребовал Виорах. - Не спрашивай, зачем. Так нужно.
   - Может, ты хочешь, чтобы я с тобой еще и контракт подписал? - Дьяченко несмело улыбнулся, почувствовав неладное.
   - Пиши!! - клацнул железными зубами щелкунчик. - Оззо не ждет!
   - Да ради бога, - сдался человек и написал имя свое: "ВАЛЕНТИН". Он не успел до конца вычертить вторую вертикальную палочку в последней букве "Н", как дьявол выхватил у него пластинку и с невероятным проворством съел - размолол в пыль железными зубами и проглотил.
   - Я беру твое имя в залог, - как ни в чем не бывало пояснил Виорах. - Имя - пуповина души. Значит, и часть души твоей останется у меня. Так будет надежней. Пока твое имя во мне, я спокоен: ты не сбежишь, ты обязательно сразишься с Оззо. Но и тебе, человече, есть прок от этой сделки. Пока твоя душа греет меня, я на время оставлю Звен в покое. Он снова наполнится жаром, как грудь матери молоком. Лава опять оживет, достигнув должной температуры, и вы, как и прежде, сможете отправлять души в изгнание. В те миры, где когда-то они испытали первую боль, где страдали всю жизнь, лелея надежду, что когда-нибудь начнут жить - после смерти... Смешные, кто просил вас об этом - выдворять души из ада? Кто вложил вам в уста имя, а в руки дал знамя спасателей, кто?
   - Бог. Хоть я ни разу не слышал, как Он со мной говорит.
   - У-у-у, эта пытка длится вечность! - Виорах зарычал, задрожав, его голова начала с ужасным треском раскалываться, железные зубы, как пистолетные гильзы, посыпались в разные стороны. Один зуб глубоко впился в левое плечо Дьяченко - тот, не стерпев боли, взвыл.
   - Терпи. Главная боль впереди. Боль души - твоей, человече, души.
   Перед человеком стоял возрожденный дьявол. В белоснежном плаще, подбитом пурпурной лентой - казалось, то тугая артерия, несущая в себе реку крови, опоясывает его. В золотой крысиной маске, сдвинутой на лоб. С молодым горящим взором, с дерзким оскалом, перед которым меркнет поцелуй змеи.
   - Да ты и в самом деле сатана, - Дьяченко впервые так называл Виораха. До Вальки наконец дошло. - Сволочь, ты провел меня, как последнего лоха!
   Он был в бешенстве. Не размахиваясь и не думая о последствиях, вмазал правой - рука напрасно рассекла воздух в том месте, где мгновение назад, презрительно улыбаясь, красовалось лицо Виораха.
   - Паскуда, черт недобитый, ты дразнишь меня?!
   - Ни в коем разе, - голос владыки раздался над Валькиной головой. Голос был строг и немного взволнован. - Ни к одному человеку я не относился так трепетно.
   Задрав голову, Дьяченко уставился на картинку дьявола. Да, самого Виораха не было и близко - его изображение вдруг возникло на сверкающем потолке, точно на экране гигантского монитора.
   - Прибереги силы для боя. Судьба ада в твоих руках, человече. Рухнет оплот зла - зачахнет очаг добра. Бог опустится и уже никогда не сможет подняться - без прежней опоры под ногами, без новых грехов и покаяний. Не медли! Сразись с медным Оззо! Опереди его, не дай чудовищу одолеть змея и вкусить плод мудрости. Нет ничего ужасней осмысленного хаоса! Поэтому поспеши! Разыщи его лукр - эту грязную рану и выдерни жало!
   - Но что будет потом? Ты ни разу не сказал, что делать потом?! - вскричал Дьяченко. Волнение, с которым обратился к нему Виорах, невольно передалось и ему. - Какого черта ты медлишь?! Не молчи, дьявольское отродье!!
   Валька так и не дождался ответа. Изображение Виораха на потолке-мониторе вдруг задрожало, покрылось мелкой рябью, точно водное зеркало от легкого дуновения ветра; губы дьявола, до этого момента ясно очерченные, внезапно пропали, будто кто-то осмелился их стереть или заткнуть рот Виораху невидимым кляпом... В следующую секунду картинка обрела прежнюю ясность, невероятную четкость - но лишь на краткий миг. Лик Виораха вдруг резко сорвался с места, словно его, балуясь, дернули за веревку, с неслыханной скоростью заскользил по потолку - и в мгновение ока пропал из виду. Дьяченко остался один.
  
   *25*
  
   Над лабиринтом стлался черный дым, удушливый и вонючий, точно вокруг раскинулось не поле брани, к тому же в самом сердце ада, а заурядная городская свалка, где какие-то придурки жгли автошины... Дьяченко пытался развеселить себя, нес под нос всякую белиберду, но держать себя в руках ему удавалось с трудом. Вальке было страшно. Когда шел сюда, когда мог лишь гадать, чем обернется встреча с дьяволом, ему и то не так было страшно. А все этот чертов дым! Он был повсюду, разъедал глаза, лез в нос и рот, вынуждал без конца кашлять и чихать. Настырный, неотвязчивый, вездесущий! Словно это был и не дым, а сам Виорах, одна из его дьявольских субстанций - последняя и оттого самая беспощадная. Дьяченко везде мерещились недобитые боги, злобные хлопы, его взгляд беспомощно метался по развалинам лабиринта, как по останкам книги с незнакомыми письменами. Метался - и не находил выхода-ответа. Будь же проклят этот дым, будь проклят Виорах и то чудовище, что Валька пронес сюда за пазухой!
   Трупов не стало меньше. Осуждающими взорами они встречали и провожали Дьяченко, когда он внезапно натыкался на них в черном смоге, среди почерневших развалин лабиринта. Мертвецы протягивали к человеку одеревеневшие конечности, цепляясь за его одежду и душу, пытаясь остановить его бег. А Валька и впрямь бежал - сломя голову, напролом, не глядя под ноги, казалось, позабыв о цели своего бега.
   На лету сорвал с одного трупа шейный платок, с другого - железную маску, на бегу завязал себе рот, надел на глаза маску - вроде стало легче дышать. У третьего выхватил копье и медный щит... и только тогда заметил, что всю дорогу бежит по странной колее, иссеченной поперек какими-то глубокими зубцами. А рядом такая же параллельно вьется, завлекая в мрачные трущобы, где нет уже ни коридоров, ни комнат, где месиво из обломков, где мертвецы распадаются быстрей, чем сгорит спичка, а тени едят их вместо червей... Боже, это же следы от гусениц Оззо! Значит, неподалеку тот злосчастный лукр, чертов колодец, исток, положивший начало двум зубчатым рекам.
   Дальше Дьяченко стал пробираться чуть ли не на цыпочках, затаив дыхание, вжав голову в плечи... Рука, сделав молниеносный мах, казалось, самопроизвольно метнула копье вперед и влево. Чмяк! Копье насквозь пробило грудь безухому демону. Второго хлопа, одичавшим псом кинувшегося из-за груды камней, Валька оглушил по голове щитом. Фу-ух! Вытер пот со лба. Господи, что еще ждет его впереди? Страх отпустил, как внезапно отпускает долгая боль. В душе тревожно и звонко запела крошечная скрипка. Дьяченко улыбнулся, чувствуя, как волна азарта захватывает его. Скоро он увидит... Земля под ним вдруг разверзлась, и он, беспомощно хватая руками воздух, провалился в бездну.
   Слава Богу, бездна имела дно - со всей дури Валька шмякнулся об него левым боком. "Мать твою!" - вскрикнул от резкой боли, зарычал, замычал, потирая ушибленный бок, ощупывая то место, куда судьба кинула его, как паршивое кошеня. "Темно и тихо, как в гробу", - вполголоса оценил ситуацию. Дно было неровным, наполовину засыпанным острым колким мусором, на ощупь напоминающим яичную скорлупу. Глаза быстро привыкали к полумраку, одновременно пахнущему порохом и разлагающейся мертвечиной.
   Встав на четвереньки, Дьяченко продолжил осторожно изучать руками дно. Колодец был не так уж велик - каких-то неполных три метра в диаметре. "Если это тот самый чертов лукр, - размышлял Валька, - то где-то здесь должен валяться мой Оззо". Перебирая осколок за осколком, ощупывая пядь за пядью, он вдруг наткнулся на что-то продолговатое и мягкое, неприятно чавкнувшее под его рукой. Валька с опаской склонился над находкой - фу, какая ужасная вонь! Так и есть - это чья-то оторванная или отрубленная конечность, наполовину сгнившая, брызнувшая в него какой-то дрянью. В ужасе Дьяченко за доли секунды отлетел к противоположной стенке лукра, дрожа, прижался спиной к холодному камню. Вальку едва не вырвало, когда он вновь представил ту мерзкую руку... Руку. Стоп! В ней была зажата одна вещица, что-то она ему напомнила. Неужели... Поборов брезгливость и страх, подчинившись необъяснимому предчувствию, Дьяченко подкрался к мертвой руке. Скривившись, на мгновение задержав дыхание, попытался разжать склизкие пальцы. Куда там - пальцы крепче стали! Ударил наотмашь мечом, другой раз, третий! Куски мертвой плоти летели в стороны, будто щепки из-под топора. Немалая часть их угодила на одежду, на Валькину кожу. К дьяволу, как все осточертело! Как достал его этот ад с лицедеем сатаной и крысами демонами!..
   Вспышка ярости прошла так же неожиданно, как началась. Опустошенный, разбитый, точно после трехчасовой схватки с живой нечистью, Дьяченко долго не мог отдышаться. Наконец, вытерев о брюки, поднес к глазам то, что сумел отнять у мертвой руки. Сердце радостно забилось. Он! Даже в полутьме его нельзя было ни с чем спутать! Валька почувствовал, как от слез мокнут глаза, дух ликует, - и разразился счастливым смехом. Он нашел-таки своего единорога! Удивительно, он так радовался находке, будто в ней заключался смысл его жизни. Или смерти. Поди разберись, кто он сейчас - живой труп или до сих пор не сдавшийся смерти упрямец.
   Боже, во что только превратили несчастный сувенир! А это еще что?.. Рог погнут, бока обезображены вмятинами и парой глубоких царапин. Но в остальном... Из янтарной бусинки, венчавшей кончик рога, по-прежнему сочился едва заметный, блеклый свет. Но может, это только почудилось Дьяченко?.. А может, чудо происходило на самом деле. Как бы там ни было, он сумел разглядеть крошечного единорога, не упустив практически ни одной детали. Помятый, поцарапанный, с мелкими пятнами на боках. Но главное - с погнутым рогом! Дьяченко, следуя безотчетному порыву, взял да выпрямил рог. В тот же миг высоко над головой, на краю колодца раздался крик - пронзительный и звонкий, как крик ребенка.
   В первый момент Дьяченко обмер, затем, запрокинув голову, уставился в серо-синий зев лукра. Секунд пять-шесть выдержав высокую ноту, крик перешел в кашель, сухой и резкий, точно треск сучьев в огне. В следующее мгновенье что-то длинное и верткое обрушилось сверху - тотчас острая боль обожгла правую щеку и плечо Дьяченко. Невыносимая боль! Валька аж взвыл! Будто ударом тока, его отбросило в сторону, со всей силы шмякнуло затылком о каменную стену - Дьяченко чуть сознания не лишился. Но нет худа без добра: новая боль немедленно вытеснила боль от ожога. Взгляд просветлел, после мощной встряски мозг заработал с невиданной ясностью. Вжавшись спиной в стену, Дьяченко ловко уворачивался от ударов гигантского хлыста.
   Черт знает чем была на самом деле та толстая веревка или канат, брошенный сверху и теперь норовивший огреть Вальку, точным ударом пригвоздить ко дну лукра. Черт знает чем! Может, и не хлыстом, а какой-нибудь диковинной лианой, плотоядной лозой или хищным щупальцем - суть не менялась. Ведь чем бы ни была упругая дрянь, она действовала не сама по себе, а явно управлялась чьей-то рукой, опытной и безжалостной. Дьяченко не удивился бы, если бы в ту же минуту открылось, что засаду наверху ему устроил Оззо или сам Виорах, вновь решивший испытать человека. Сейчас Вальку трудно было чем-нибудь удивить. Казалось, ему абсолютно наплевать, чем хотели его убить и кто был охотник. В тот момент его занимали совсем иные мысли: он непременно должен выстоять, он просто обязан выжить, чтобы... чтобы... "Бллл!!" Как Дьяченко ни изворачивался, кончик хлыста зацепил-таки его левую руку - он завизжал, как раненый щенок, и... выронил единорога.
   "Вот бл..!" - в другой раз выругавшись, Валька попытался ударить мечом чертов хлыст. Куда там! Хлыст был быстр и верток, как жало змеи. "Сука, чем же тебя достать? - Дьяченко лихорадочно соображал. - Кто ты, черт подери?!" Снова рывком выкинул вперед руку с мечом - хлыст вовремя дернулся в сторону, будто был зряч, будто сплошь из змеиных глаз. Лезвие клинка лишь черкануло по нему, зато Дьяченко, потеряв равновесие, растянулся в центре колодца. Краем глаза увидел, как хлыст, вначале сложившись в тугую пружину, вдруг резко распрямился и теперь несся на него с бешеной скоростью, метя в непутевую его голову. "Ах ты, черт!" В считанные секунды в этой непутевой голове пронеслось то, что обычно называют прожитой жизнью. Но почему-то память выбрала, а затем мгновенно сфокусировала мысли на одном-единственном, как ни странно, самом позднем фрагменте: Валька выпрямляет единорогу его бронзовый рог, а вдогонку несется чей-то душераздирающий крик... В следующую секунду, волчком крутанувшись со спины на бок, чудом увернувшись от удара хлыста, Дьяченко ловко подхватил сувенир и со всей силы хрястнул им о каменное дно. И вновь - тот же истошный крик, переходящий в хлесткий кашель. С чудовищным свистом хлыст взлетел и исчез на верху лукра, словно призванный к себе пронзительным криком.
   Дьяченко едва успел проводить хлыст взглядом, как на плечи ему обрушился комок мышц и ярости и в тот же миг впился в шею когтями. Валька заревел! Попытался скинуть незнакомца - тот клещом вгрызся в его спину. От невыносимой боли потемнело в глазах, сердце, казалось, замерло в ожидании смерти. Человек пошатнулся... удержал равновесие... и, собрав последние силы, ударил единорогом о стену. Тотчас знакомый детский крик резанул ему слух! Что-то свалилось с его плеч, упало под ноги, завертелось, закружилось, продолжая вопить и стонать... Вдруг все стихло, и Дьяченко увидел перед собой карлика. У него были больные глаза и непомерно большая голова, похожая на школьный глобус. Вместо материков и океанов на ней было разбросано с полдюжины красно-желто-оранжевых пятен. Пятна непрерывно и вразнобой пульсировали.
   - Твоя взяла, человече, - устало качнул головой карлик и тут же зашелся в кашле, сухом и трескучем. Сейчас голос его был похож на голос простуженного ребенка. Дьяченко растерялся. Он тупо уставился на уродца, не зная, что делать ни с ним, ни со своими руками. В одной он по-прежнему сжимал меч, в другой - уже порядком изуродованный сувенир... Чувство, близкое к жалости, на миг шевельнулось в Валькиной душе, да тут же исчезло. Этот головастик мог запросто задушить его!
   А фрукт попался редкостный - таких прежде Дьяченко ни разу не встречал. Ни в одном из трех миров, где успел побывать.
   - Я хотел убить тебя, но ты оказался сильней, - вновь заговорил карлик. Но, не уловив в глазах человека желания вступать разговор, закашлялся и замолчал. В отличие от Дьяченко, продолжавшего стоять истуканом, незнакомец довольно быстро пришел в себя. Ростом он был с кухонную табуретку, зато с головой с пятилитровую кастрюлю. Поистине головастик! Карлик держался необыкновенно живо и раскованно. Переминался с ноги на ногу, пританцовывал, без конца жестикулировал, подавая одному ему понятные знаки. Одет он был в совершенно несуразную серо-розовую распашонку с расклешенными рукавами, на ногах громыхали просто громадные при его росте лимонно-желтые башмаки.
   - Ты кто? - наконец выдавил из себя Дьяченко и от чрезмерного усилия пукнул.
   - Эрза, - состроив смешную гримаску, представился карлик.
   - Эрза? Хм. Гном что ли?
   Перед тем как ответить, Эрза вновь скорчил потешную рожицу. "Улыбается, - удивился Дьяченко. - Ну и дела!" Добродушное настроение карлика никак не вязалось с его недавним желанием убить Вальку.
   - Гномы, человече, живут лишь в ваших выдумках и фантазиях. Я Эрза. Из рода астроваров.
   - Астро... как, не понял? - у Дьяченко брови поползли вверх. - Погоди, где-то я уже слышал про таких. Ты што... оттуда прилетел? - Валька с многозначительным видом ткнул указательным пальцем в рваный зев лукра, в который был виден неизменный серо-синий свод. - Я говорю, ты со звезды какой прилетел?
   - Астровары - сами себе звезды и та жизнь, что их населяет.
   - Круто закрутил. И все-таки, как это понимать? Вы настолько независимы и ни в ком не нуждаетесь? Зачем же ты тогда хотел меня уби...
   Эрза не дал Вальке договорить. Он стремительно поднял крошечные ручки, широченные рукава немедленно скатились, обнажив до локтя руки и... два хвостообразных конца, торчавших из-за пальцев. "Мать твою! Это ж хлыст! Да не один!" - Дьяченко попятился было назад, да тут же уперся спиной в стену. С резким угрожающим свистом хлысты буквально выстрелили из рукавов карлика и уже в следующую пару секунд туго обвили шею и пояс человека. Тот и пискнуть не успел!
   - Ты меня задушиш-ш-шь, ир-р-род проклятый, - прохрипел Валька. Астровар, не обращая на него внимания, начал втягивать хлысты обратно в рукава. У Вальки от такого зрелища чуть глаза на лоб не повылазили. Живые канатики натянулись, в рукавах на уровне плеч что-то задвигалось, кажется, даже закрутилось, будто там заработали две миниатюрные лебедки. Крепко схваченный хлыстами, Дьяченко с ужасом наблюдал, как медленно приближается к нему раскрасневшаяся, ставшая похожей на переспелую тыкву харя карлика. "Черт, что он собирается со мной делать?!"
   - Я покажу тебе мой мир. Наши миры, - ответил на немой вопрос человека астровар. Он замер, уткнувшись кончиком приплюснутого носа в Валькин нос, упершись тяжелыми башмаками в его грудь. - Гляди, человече! Гляди до тех пор, пока миры не выстроятся в одну ось!
   С этими словами Эрза моргнул. Его пухлые веки, больше похожие на губы ребенка, жадно сомкнулись на правом глазе Дьяченко, будто спешили проглотить его. От неожиданности Валька вскрикнул, но в следующее мгновение увидел такое, что заставило его позабыть об утраченном глазе. Он словно заглянул в чужую душу. В буквальном смысле заглянул.
  
   *26*
  
   Поначалу показалось, что затягивает в воронку. Словно там, куда человек осмелился устремить взгляд, заработала невидимая центрифуга. Р-р-раз - и закрутилась-завелась желто-зеленая масса, отталкивающая на вид, неоднородная, сочащаяся, точно крупно рубленные листья салата с яичным желтком. Глядя на живое подобие пищи, закрученное адским смерчем, молниеносно исчезавшее в маленьком черном зеве, Дьяченко машинально сглотнул слюну. Он вдруг почувствовал, как за салатной массой, быстро набирая скорость, устремилась его душа. Метя в центр - в черный маленький зев! А-а-аа!! Казалось, человека разрывает от крика. Ж-ж-ж-жахх!! Сдирая кожу с несуществующей плоти, Валькина душа влетела в узкий канал...
   Черно-о-оо! Ш-ш-шых! Дьяченко зажмурил глаз от внезапной вспышки света. Ненадолго. Ярчайший и плотный, как стеклоткань, свет раздвинул веки, ураганом пронесся по Валькиному микрокосму. Разомкнул веки, точно отмычкой, - и ворвался внутрь, обласкал неожиданно те участки мозга, которые еще можно чем-то удивить... "Ух ты!" - от восхищения душа Дьяченко развернулась, как парашют, и сладко запарила над цветущей землей. Не-ве-со-мо-ость! Свобода! Раздолье! Сколько вокруг цветов! От многоцветья зарябило в глазу... Вдруг душа, ощутив неприятный холодок, вновь завертелась, закружилась, будто неосторожно угодила на невидимую карусель, где сорваны тормоза. А-а-аа! В правом Валькином глазу все слилось в сплошной мутный ряд, в невнятный угрожающий мазок... И Дьяченко потерял сознание...
   Они были прекрасны! На кого-то очень похожие. На кого? Может, на оживших Принца и Дюймовочку? На мириады принцев и дюймовочек! С такими же изящными хрупкими телами. С большими красивыми глазами, как у героев японских мультяшек. С райскими улыбками, с шелковыми глазами. В снежных париках и великолепных бирюзовых камзолах и рейтузах, в розово-золотистых платьях со шлейфом достоинств и добродетелей позади.
   Они проходили так близко, что Дьяченко мог разглядеть капли влаги и мелкие прыщики на их фантастически юных лицах. Казалось, ему ничего не стоит коснуться их диковинных одежд, потрепать по нецелованным щекам - для этого нужно всего лишь протянуть руку. Подумав так, Валька почувствовал себя неловко: он не знал, где его руки, где вообще он весь. Может, он стоит сейчас совсем голый, а эти невинные создания пялятся на него, как на идиота?.. Охваченный тревожными мыслями, Дьяченко попытался вспомнить, как он здесь оказался. Нервничая все больше, напрягал память, силясь выдавить из нее, словно из выжатого лимона, хоть какие-то воспоминания, пусть даже обрывочные, бессвязные.
   От беспокойных дум Вальку неожиданно отвлекла песня. Совершенно не замечая присутствия чужака, не подозревая о том стыде и волнении, которые вдруг овладели им, юные создания подхватили песенку, начатую одним большеглазым принцем. При этом, поочередно лаская, они передавали из рук в руки маленького зеленовато-черного зверька - не то норку, не то узкоспиную кошку. Когда они дружно запели, Дьяченко удивился их голосам. Несмотря на миловидную, почти детскую внешность местных жителей, в их голосах улавливался заметный треск и грубые, низкие нотки.
  
   Хороший кот, хороший кот!
   Таким он был, поверь, всегда.
   Кот садит райский огород
   И скажет громко грядкам: "Да!
  
   Расти, пырей и сельдерей!
   Расти и ты, мой храбрый Принц!
   Ты победишь за восемь дней,
   Но как убитый рухнешь ниц.
  
   Расти и ты, чей голос зол,
   Но золота твоя душа.
   Не знаю, кто ты - грек, монгол,
   Но без тебя как без ножа.
  
   Расти, Дюймовочка, где тень,
   Где правит балом лебеда.
   Твой срок придет, наступит день -
   Разгонит тень твоя звезда".
  
   Хороший кот, любимый кот -
   Таким останется всегда.
   Взошел на небе огород:
   Взошла удача и беда,
  
   Взошел успех, порок и лень,
   Тщеславие, гляди, вот-вот
   Лозу закинет за плетень...
   В том огороде все растет.
  
   Повсюду кто-то славно прет,
   Корнями небо теребя.
   Садовник кот, любимчик кот
   Благословит росток любя.
  
   Взошел невиданный народ,
   Цвести желая долгий век...
   Но будет суд. И старый кот
   Не всех возьмет с собой в ковчег.
  
   Прекрасные создания пели, пронзенные вдоль и поперек стрелами света - теми самыми, что прежде ослепили и очаровали человека. Пронзенные вдоль и поперек зелеными, нет, изумрудными ростками - назойливыми и вездесущими, подобными лианам и одновременно ужасно смахивавшими на щупальца или хлысты, которыми Эрза пытался убить Дьяченко. Эрза?.. Эрза! Где ты, Эрза, черт тебя подери?! Зелено-черная кошка как сиганет на Дьяченко!
   - Не смей браниться в мире астроваров! - раздался возмущенный голос Эрза. Где-то внутри человека исходил негодованием карлик. - Астровары чище и смиренней любой твоей благородной фантазии. Смотри и запоминай. Смотри и причащайся. Другого такого случая я тебе больше не предоставлю.
   С этими словами Эрза каким-то странным образом развернул правый глаз Дьяченко, так что в первое мгновение все увиденное им вдруг перевернулось с ног на голову. Зато спустя минуту-другую, когда картинка вновь обрела в Валькином сознании прежнюю устойчивость и четкость, перед ним предстал совершенно новый свет.
   Его словно повели по улочкам необыкновенного города, очень похожего на средневековый. С тенями вместо мостов, с тенями вместо тихой реки, с тенями вместо узких, вытянутых по вертикали окон, казалось, абсолютно безлюдных домов. Без джостика и мышки, обладая лишь цепким зрением одного, правого, глаза, Дьяченко свободно путешествовал по незнакомому городу.
   Внезапно ступил на открытую площадь. Как многолюдно! Оживленно. Под ногами клочки и обрывки теней. Еще не разглядел ни одного лица - но как уже утомился от их рассыпчатых и жирных, как восточный плов, речей. Напрягшись, отгоняя прочь рой речей, работая несуществующими локтями, проникал глубже в толпу. Проходу не давали слова и бесцеремонные фразы.
   - На Мастере шапка горит.
   - Мастер - соперник безнадежный.
   - Я предпочитаю молчать, но рок велит высказаться.
   - А я бы хотел выйти наружу. Там горы зла! Кому-то же нужно их разгребать.
   - Это дело рук Мастера. Зло по недосмотру Создателя.
   - У Создателя нет любимой дочки. У Создателя отмирает душа без женской ласки!
   - Создатель слеп, он не видит уродцев, которых плодит Мастер. Они оба в отчаянии!
   - Нет, они даже не пресыщены.
   - У них другие интересы.
   - Нас нужно искать на пыльной полке.
   - Лучше найти выход к юному дьяволу, чем затеряться в кунсткамере бога...
   Наконец увидел их лица. Положительно умные. В меру озабоченные, в меру порочные. На его глазах проделывали разные чудеса. На языке вертелось: "Астровары не шарлатаны, астровары придумали их". На его глазах проникали друг в друга, выходя наружу между лопатками, из правого плеча, из пупка и в паху. Обменивались телами, по-приятельски похлопывая друг друга по плечу.
   Сначала стремительно старели - с шоу, музыкой, громкими стихами, заводными, не воспроизводимыми на человеческий лад песнями, с коралловыми масками, с обнаженными грудями, из сосков которых струился благовонный дым. Достигали порога смерти, счастливо чихали - и начинали в обратную сторону жить. Стремительно молодели, успевая все вспомнить и насладиться прожитыми мгновениями.
   Затем по очереди усыпляли друг друга. Превращали лики друзей в полированное серебро. Гладкое, как зеркало. Гляделись в лики друзей, как в зеркала... И отчего-то видели одного Дьяченко. Но в отражениях он был не такой, каким себя представлял. Он был астроваром. Из его плеча вырастала прекрасная девушка. Иногда в зеркалах проскальзывал Оззо. Не бог-монстр, а величавый конь-единорог. На его спине восседала знакомая девушка, выросшая из плеча Дьяченко.
   Без джостика и мышки человек необратимо сходил с ума.
   Вот астровар коснулся лба соседа, и тот в мгновение ока превратился в вязкую бурую массу. Подобную мокрой глине. Скинув камзол, астровар взялся ваять. Лепил страстно, не соблюдая пропорций, подчиняясь прихотям ветра на площади и собственному безумию. Сырое творенье уже захватывало воображение, уже влекло, уже влюбляло в себя... Пигмалион вызывал на дуэль каждого, кто оказывался рядом. Бился с ним в кровь, но не убивал. Подводил к творению и на глазах неудачливого соперника похотливо гладил глиняную любовь, совокуплялся, а когда кончал, творение вновь обретало обличье соседа. Как ни в чем не бывало тот сообщал некую истину. Пигмалион ее тут же забывал или проматывал, как проматывают отцовское наследство. Или пропивал, выхватив из рук бродячей нищенки кувшин ледяного вина. Утолив жажду и требовательный рок, какое-то время бесцельно бродил по площади. Как сомнамбула, не видя никого перед собой, не вслушиваясь в чужие истины, готовясь отдаться новому приступу созидания...
   Один такой Пигмалион, насильно отлученный от своей мнимой любви, привел Дьяченко к Эрза. На вытянутой вперед руке астровара сидела тень голубя. Еще с десяток теней внизу жадно подбирали крошки.
   - Твоя душа еще трепещет? - не глядя на человека, обратился к нему карлик.
   - Мне холодно, - стыдясь своей слабости, признался Валька.
   - Ты слишком торопишься, человече. Ведь ты не прошел и половины пути.
   - Я в пути? - изумился Дьяченко. От такого открытия его бросило в пот. Астровар увлеченно продолжал кормить тени птиц. Но вот, подкинув одну из теней в небо над площадью, все так же молча подвел человека к астровару. Тот неподвижно лежал на брусчатке. Эрза небрежно перевернул ногой незнакомца на спину. Им... ею оказалась юная девушка с грудью такой неописуемой красоты, что ее могла захотеть даже родная сестра. Надавив крючковатыми пальцами на плечо Дьяченко, Эрза заставил его посмотреть в твердый сосок. Когда сосок впился в правый глаз человека, будто проткнул его насквозь, Валька увидел новый город.
   Город находился высоко в горах. Ни деревца, ни травинки - лишь отборная брань. Город пытались взять штурмом враги. Осыпали его стены, точно отравленным просом, тучей стрел. Били из камнебойных машин. Посылали на смерть птиц и людей, засыпав в их глотки порох, раздав им в руки по зажженному фитилю... Все было напрасно. Город астроваров был уже мертв. Но смерть, сомкнувшая плотное кольцо на зубцах крепостных стен, была неприступна.
   У одной из башен - с алым родимым пятном на стене - терпеливо поджидал Эрза. Наконец, увидев, что на него смотрит Дьяченко, он резким движением изменил направление Валькиного взгляда.
   - Погляди сюда, - приказал Эрза и наклонил его голову к голове мертвого астровара - единственного в городе астровара-воина. И снова человек повиновался. Он приник к остекленевшему глазу мертвеца, око вдруг покрылось пузырьками, кипение усилилось, обожгло правый глаз Дьяченко, и только тогда он смог увидеть третий мир астроваров.
   - Я вижу мир, подобный лабиринту Виораха, - безотчетно чему-то радуясь, доложил человек.
   - Нет, скорее, ваши миры можно уподобить моим органам, конечностям, различным жизненно важным системам.
   - Например, почкам?
   - Ни в коей мере! Почки - это возмутительно! Я вообще настаиваю на том, что ты не имеешь права сравнивать внешние миры и внутренний порядок астроваров! Это привилегия...
   Дьяченко не услышал последних слов карлика. Внезапный порыв ветра, ворвавшийся на крепостную стену, унес их в горы. На мертвой башне пробили часы. Кольцо смерти лопнуло, и в город с четырех сторон хлынули войска ворога. Но это случилось тогда, когда человек был далеко отсюда. Его взгляд по-прежнему опережал смерть.
   ...Они стояли посреди зеленого поля, над которым опрокинулось маленькое голубое озеро. С тростником, росшим сверху вниз, касавшимся макушки Дьяченко. С утками, несшими пестрые яйца на макушке Дьяченко. С цикадами, затеявшими безобидный спор на макушке Дьяченко.
   Проведя рукой по волосам, вспугнув уток, цикад, скинув прочь пестрые яйца, Валька огляделся. Слева, подминая короткую, как трехдневная щетина, траву, пасся единорог. Вид его был спокоен и полон достоинства. Оззо водил рогом по опрокинутому озеру, накалывал на рог красных рыб, а копытами топтал свои и чужие страхи. Глядя на единорога, Валька впервые за долгое время вдохнул полной грудью.
   Наконец Эрза решил открыть карты.
   - Я мог бы заставить тебя видеть меня бесконечно. До конца твоих куцых дней. Рано или поздно ты смирился бы, человече, и признал бы мой порядок за свою единственную, раз и навсегда устоявшуюся реальность. Или за прихотливую вереницу выпавших на твою долю дней и ночей. Я еще не решил, как бы я поступил с тобой. Но сейчас это не важно. Ведь тебе уготована миссия. Мне наплевать, справишься ты с ней или нет. Но я не должен впредь мешать тебе. Хотя, допускаю, другой астровар, окажись на моем месте, возможно, убил бы тебя. Знаешь почему?.. Потому что ты хочешь прикончить моего непутевого братца!
   - Разве? - почти равнодушно возразил Дьяченко, прислушиваясь к голосу воды над головой.
   - Вот именно! - распалялся все сильней астровар. - Разве ты не хочешь убить бога Оззо?!
   - Оззо?! Но при чем тут ты?! - еще не понимая, к чему клонит Эрза, воскликнул Дьяченко.
   - Я его предтеча.
   - Кто?!
   - Я родился перед Оззо. В том же лукре, который ты, человече, обыскивал, как ищейка, как вор. Я на краткий миг опередил бога. Все астровары поступают так: рождаются раньше своих богов. И я не исключение... За это я вобрал всю его грязь! Его родовую злость и ненависть! И широту натуры тоже вобрал. Ничего не оставил. Ха-ха-ха, ты лазил в том колодце, как червь, ты можешь подтвердить: там не осталось ничего, кроме шлака и мусора. Я не оставил Оззо ничего лишнего. Ведь у бога и быть не может ничего лишнего! Непозволительная роскошь носиться, как с писаной торбой, с напрасными переживаниями, сочувствиями и надеждами. Моему богу не чуждо только то, что моей волей оставлено ему!
   - Так это ты породил монстра?! - Валька с трудом сдерживал себя, кровь в его жилах гудела, как ток в высоковольтных проводах. Но Эрза одним строгим взором остудил его пыл.
   - Я предтеча. Я явил тебе истину, которую ты заслужил. И которую тебе придется либо принять, либо уничтожить.
   - Но послушай, прежде чем я решусь на этот последний бой...
   Но Эрза слушать не стал. Отрицательно мотнув головой, незаметно выхватил из-под полы продолговатый тонкий предмет и, не целясь, метнул в Оззо. Единорог, не издав ни единого звука, свалился замертво. Падая, он пропахал рогом по густому тростнику - несколько сырых склизких комьев упало Дьяченко на голову и за шиворот. Отряхнувшись, Валька поднялся на носочки и, дотянувшись до небесного озера, вырвал один молодой стебель. В лунку внезапно заглянуло солнце.
   - Напрасно. Тебе все равно не унести этот тростник, иначе... Я не смогу повернуть твою судьбу вспять, если ты не освободишься от впечатлений и опыта, которые ты получил, наблюдая миры астроваров. Хм, иногда опыт играет с нами злую шутку. Иногда он подобен гарпуну, который невозможно извлечь из жертвы, предварительно не расчленив ее тело.
   Сказав так, карлик уперся тяжелым башмаком в живот единорога и выдернул дротик.
   - А теперь посмотри ему в левый глаз! - приказал Эрза. Дьяченко повиновался. Послушно прижал правый глаз к левому оку мертвого единорога. Он проделал это с той же торопливой жертвенностью, с какой иной отчаявшийся приставляет к виску дуло пистолета. Валька заглянул - и не нашел силы отпрянуть. Он увидел... себя. Анфас. С открытым беззвучным ртом - распахнутым не то для крика, не то для мольбы.
   - Что все это значит?! - не отрывая глаза, закричал Дьяченко. - Миры астроваров иссякли? Или тебе наскучило крутить мне свой фарс?
   - И не то и не другое, человече, - голос Эрза прозвучал высоко и невнятно, заглушаемый шелестом тростника. - Ведь ты же хотел о чем-то спросить меня?
   - Но стоило ли ради этого убивать Оззо?
   - Не отвлекайся, спрашивай.
   - Собственно, это мелочи. Ничего особенного. Мнимые страхи. Мания преследования. Словно я бегу от кого-то... Сдается мне, все эти миры неслучайны. Бесконечные погружения в них, бессмысленные метания, блуждания - и снова бегство. Опять новый мир без единого шанса найти дорогу обратно.
   - Считай, что ты дошел до критической точки. Сел на дно. Хуже - дно опрокинулось над твоей головой. А это значит: тебе некуда больше бежать!.. От кого ты бежишь, я не знаю. И гадать не стану. Ты - бежишь. Вернее, бежал. С этого момента, человече, ты займешься своим возвращением. Возможно, ты вернешься к тому, что все это время заставляло тебя бежать.
  
   *27*
  
   Дьяченко сломя голову бежал к смотровой площадке. Он возвращался к началу лабиринта, к тому месту, где когда-то дьявол сотворил себе палача. Небывалая злость проснулась в человеке, она застлала ему глаза, сделала бесчувственным тело. Он то и дело натыкался на острые углы, штыри, осколки, хрустевшие под ногами тысячами голодных челюстей. Кровь вперемешку с потом и слезами катилась по его растерзанному лицу. Но чем злей и решительней становился человек, тем с большей жестокостью обращался с ним лабиринт. Лабиринт! Он словно восстал против человека, превратился в сплошную непреодолимую баррикаду: за каждым углом, за каждым вторым поворотом поджидал обломок-палач, осколок-палач, колодец-могила...
   Эрза не прекращал задирать Дьяченко: "Что ты ползешь, как сонный грешник? А ну-ка давай поживей, человече! Копуши и трусы - добыча для демонов!" Сам он едва поспевал за семимильными Валькиными шагами. При этом астровар демонстрировал чудеса. Наверное, мало кто, обладая таким же ростом и маленькими криволапыми ножками, мог бы повторить его бег - с той же прытью, по столь же пересеченной и кишащей угрозами местности. "Ну что ты плетешься? Давай, давай добавь страсти к своей холодеющей душе! Поперчи ее чертовой ненавистью! Запеки с черным гневом!"
   Когда карлик наконец выбился из сил, когда язык его, без устали моловший проклятия и заклинания в адрес человека, теперь волочился не быстрей разбитых в кровь ног, когда Дьяченко подхватил его на руки - даже тогда красномордый брюзга нашел в себе наглости поучать Вальку:
   - Давай, давай! Не смей останавливаться! Только вперед! В аду не терпят пораженцев! Да их нигде не терпят! Быстрей, человече! Нам нужно опередить бронзового Оззо! Если мы не успеем, эта чертова машина разорвет на куски старого Ингэла! А если вдобавок чудовище проглотит хотя бы один плод с дерева мудрости - нам конец! Тогда Оззо всесилен! Тогда никто не сможет противостоять его злу! Все станут его рабами!
   - Виорах говорил, - хрипел натруженно легкими Дьяченко, - Виорах говорил, что монстр не устоит перед сувениром!
   - Чепуха! Глупости, тьфу! - плевался с Валькиного плеча астровар. - Как можно с помощью игрушки одолеть чудовище?!
   - Так как же я с ним совладаю?! Отвечай!! Отвечай, черт тебя подери, иначе я вырву у тебя, как у поганой жабы, твои кривые лапки!
   Но карлик, как нарочно, с ответом не спешил. "Заткнулся, сволочь", - Валька в сердцах ущипнул его, но калечить не стал. Наоборот, неожиданно оказал ему прямо-таки трогательную помощь - подсадил как можно выше, заботливо подтолкнул под зад - и Эрза, точно обезьянка, цепляясь за щели и выбоины в стене, ловко вскарабкался на остатки смотровой площадки. Пыхтя и чертыхаясь, следом полез Дьяченко. Наверху поодиночке и целыми грудами продолжало лежать с полсотни мертвых хлопов. Странное дело, трупы здесь не разлагались и не смердели. "Ад. Здесь не должно быть смерти, а они мертвы. Я сам видел, как приходит смерть, сам убивал. Господи, что все это значит?" - Дьяченко тяжело вздохнул. Потом тихонько, чтобы не слышал страшненький Эрза, взмолился: "Боже, помоги мне! Каюсь, я был слаб. Но сейчас... сейчас мне так нужна Твоя сила и мудрость!.."
   - Что ты там бормочешь? - астровар оглянулся, зыркнул подозрительно на запыхавшегося Вальку. - Сколько раз тебе повторять: не останавливайся! Скоро ты увидишь битву титанов! Ха-ха-ха! И гибель одного из них!
   Словно спасаясь бегством от обезумевшего маньяка, Дьяченко ворвался на лестницу, взлетел на дюжину-другую ступеней - лестница, круто завиваясь, поднималась к анфиладам Юфилодора. Валька невольно замедлил бег - где-то здесь совсем недавно лицедействовал раненый дьявол, поучая человека, как справиться со своим соперником... Лишь на миг сдержал бег и снова понесся вверх, прыгая через ступени, как через годы и страхи свои.
   Астровар, нахохлившись и продолжая ворчать, попугаем сидел на левом плече человека. А тот и без понуканий злобного карлика ракетой летел из лабиринта. В глазах рябило от нескончаемых ступеней, змеились, скручиваясь в бесконечную спираль, перила. Случайно схватившись за них, Дьяченко тотчас отдернул руку: перила были охвачены мелкой обжигающей дрожью, будто по ним пропустили электрический ток. "Ох, ни хрена себе!" - Валька охнул - да тут же забыл. Им овладело такое сильное душевное напряжение, что не страшен был никакой ток, никакой рок злосчастный.
   Перепрыгивая через две, а то и три ступени, Дьяченко взбежал, наверное, еще ступеней на триста, как вдруг... Как вдруг в лицо ему ударила шумная тугая струя холодного воздуха, будто кто-то направил на него шланг со сжатым воздухом. Растерявшись, Дьяченко встал как вкопанный.
   - Что это?! Что мне делать, Эрза?! - попытался перекричать шум Валька.
   - Что это? И ты еще спрашиваешь? А-ха-ха! Наконец-то! Наконец это свершилось! Мой братец здесь! Тебе конец, человече! - в первый момент показалось, что у астровара поехала крыша. - Ну хочешь, хочешь, позабавься со свои игрушечным Оззо! Напоследок позабавься с ним!
   - Что ты несешь, мерзкий карлик?!
   - Давай, не медли! - науськивал Эрза. - Согни игрушке рог! Ну же!
   - А черт с тобой!
   Плюнув себе под ноги, Валька скрутил сувенирному единорогу голову. Что тут началось! Лестница тотчас вздрогнула от мощного удара сверху - Дьяченко едва не свалился со ступенек. Эрза дико захохотал, впившись когтями в Валькино плечо. Ветер остро запах вонючей серой. На голову посыпалась какая-то дрянь: пыль, мусор, липкий пепел. На Валькину щеку внезапно упали капли красно-черной вязкой жидкости. "Кровь!! - человека всего передернуло - не то от омерзения, не то от ужаса, крепко овладевшего им. - Будь проклята такая победа! Нема дурных подставлять задницу первому встречному монстру!"
   - Ты что надумал, трусливое отродье?! - словно прочтя его мысли, завопил не своим голосом астровар.
   - Да пошел ты! Предтеча, мать твою! Кесарю кесарево, а с чудовищем пусть Бог разбирается! Или дьявол! Это их работа - демонов на место ставить, понял?!
   - Поздно, человече! Поздно до тебя дошло! Вот он - мой братец!
   Дьяченко грубо скинул с плеча неистовствовавшего карлика - тот мешком шмякнулся о каменные ступени. Но и сам человек тут же был повержен. Не успел углядеть, как разверзся свод над головой, как громадные камни обрушились сверху. Но, о чудо, ни один из них не посмел задеть голову человека - все упали на расстоянии вытянутой руки от него. Камнепад был ужасен, но тень, вырвавшаяся из пробоины, оказалась еще страшней. Словно то была ночь, сжавшаяся в комок, обернувшаяся гигантской летучей мышью - словно то было само зло...
   Нечто мрачное стрелой метнулось сверху, сбило Дьяченко с ног - он кубарем покатился, считая ребрами ступени. "Вот зараза! Кто ж это мне так врезал?!" То же самое быстрое и черное не дало Вальке сломать шею: больно схватив за шиворот, точно сука своего щенка, подхватило, подняло на два метра вверх, понесло-полетело с ним обратно в сторону лабиринта. Вначале ввинчиваясь в почти вертикальный колодец лестницы, затем, достигнув первых ступеней, тяжелым снарядом вылетев вон. Вдогонку несся жуткий грохот рушившихся стен, скрежет и лязг металла и неистовые вопли безнадежно отставшего астровара:
   - Братец, я привел его! Разделайся, разделайся с этой дрянью! Убей человека! Со змеем расквитаешься после!..
   "Предатель! Подлый предатель! Убью гада!" - ругался про себя Дьяченко. Из пасти он пересел на спину змея. Да, не кто иной, как Ингэл, враг всех живых душ, нежданно-негаданно оказался спасителем человека. Охо-хо, он свободен! Пригнувшись, точно заправский наездник, мертвой хваткой схватившись за короткий чешуйчатый нарост, как за лошадиную холку, он с трудом удерживался на скользкой змеиной спине. Ветер хлестал в лицо, рвал волосы, давил на глаза, наполнял легкие неслыханной мощью - Валька летел!
   Были ли у Ингэла крылья? Может, да, может, нет. Какая разница! Ингэл несся по воздуху дай боже! "Во чертова змеюка дает!" - безумная радость и восторг вытеснили страх смерти из Валькиной души. Он ликовал! В эти минуты, насквозь пронзенные оторвой ветром, ему абсолютно было наплевать, на кой черт он понадобился верному слуге Виораха. Наплевать! Потому что он жив! Снова жив! Господи, и где - в самом сердце ада! И медному чудовищу их ни за что не догнать! На-ка выкуси, Оззо!
   Они мчались в сторону огненного Звена. С высоты змеиного полета лабиринт казался бутафорским. Рисованным. Как Санкт-Петербург в старой кинокартине "Табачный капитан". Странное сравнение. Да кому какое дело! Когда сидишь верхом на змее, и не такое может прийти в голову! Ух ты, как ветер свищет! Йа-ха-ха! Ну и скорость! Какой идиот назвал Ингэла старым пнем?!
   Но и бог-единорог был демон не промах. Не желал отставать. Сволочь, он неуклонно сокращал расстояние!
   Ветер бил в лицо с такой силой, что запросто мог скинуть человека со спины одержимого змея. Дьяченко оглянулся лишь однажды. Увидел: танковые гусеницы Оззо молотили воздух покруче вертолетного винта! Возможно, чудовище использовало дополнительные приспособления, обеспечившие ему необходимую подъемную силу и прыть. Кто знает. Обернувшись лишь раз, Валька не разглядел. Но запомнил главное: жуткий металлический оскал на бронированной морде и холодную решимость машины, с которой Оззо спешил убить человека. "Блин, наверное, крылатая ракета убивает с меньшим хладнокровием, - Дьяченко запаниковал. - Будь проклят этот летающий терминатор!"
   - Ну-ка, ну-ка, давай же! Жми на газ! - что попало орал Валька на ухо Ингэла, со всей дури бил его пятками в бока. -Нн-но-о, гадюка, добавь оборотов! Иначе нас пустят на фарш!
   В ответ Ингэл мычал что-то неразборчивое, пару раз вздрогнул длинным телом, будто проглотил на лету не по размеру крупную добычу. Вздрогнул и даже рыгнул огнем.
   - Йес, так ты драконище! Люблю за это! - Валька заорал как резаный. Безумная радость и отвага вновь возвращались к нему. - Куда ж ты бежишь, трусливая тварь?! А ну-ка развернись и покажи этому засранцу! Зажарь его медную харю! Черт!..
   Новая порция огня пронеслась, зловеще шипя, в полуметре от Валькиной головы.
   - Черт, ты совсем спятил! Чем ты там стреляешь?! Задницей что ли?!
   Дьяченко пришел в ярость! Еще чуть-чуть, и этот дурак змей спалил бы ему башку. Человек обернулся в другой раз и... и едва успел пригнуться. Очередной огненный заряд, выпущенный Оззо, был близок к цели.
   - Так это ты... демон... меня... чуть не...- от неожиданности Дьяченко выпустил из рук спасительный нарост на спине змея - ветер немедленно положил Вальку на лопатки. Несколько мгновений он был на волоске от гибели, чудом удерживаясь пятками за чешуйчатые бока. "Я-я-я, умирать, так с музыкой!" Таки изловчился - надулся, напрягся, изогнулся упрямой дугой - и вновь оседлал ретивого змея. "Я-я-я, шиш ты меня получишь!!" Припал, словно к конской гриве, к чешуйчатому гребню, крепче обхватил ногами сильное тело змея - в тот же миг почувствовал резкий укол в левую ногу. "Постой, у меня же есть это. Это! Ну, ублюдок, держись!" Внизу, наверное, в полукилометре от них, начинался золотой Звен. Полки спасателей душ выстроились на его берегу. Заметили ли они летящего к ним змея? "Я-я-я, ребята, это я-я!!" Не отводя взгляда от огненной реки, Дьяченко выхватил из ножен позабытый было меч и, быстро обернувшись, метнул его в Оззо. "А-а-а-о-о!!" Ветер ворвался вначале в глотку, затем в легкие, раздирая и холя нежные ткани. Бац! Беспомощно бряцнул клинок о броню демона и отлетел. Но, кажется, не совсем напрасно Валька кинул в чудовище меч - не напрасно! Рикошетом меч угодил в одну из гусениц и встал в ней колом. В ту же секунду бег гусеницы застопорился, Оззо, как подбитый танк, а вернее вертолет, завертелся вокруг своей оси.
   - Ингэл, я сделал его, сделал!!
   Но уже спустя минуту-другую бронзовый бог выправил ситуацию и с новым рвением бросился догонять. Залп за залпом он принялся методично обстреливать беглецов. Залп за залпом, немного отставая от монстра в скорострельности, как нарочно промазывая, по Оззо открыли огонь снизу. "Черти, они так могут и в нас всадить!" Дьяченко точно накаркал - Ингэл начал резко снижаться. "Идиоты, все-таки попали!!" Змей уже не снижался, а падал. Со страху человек, казалось, вот-вот прорастет в его спину. Он не знал, поспевает ли за ними упрямый демон. Он вообще ничего не знал. Он не знать хотел, а жить! Очень! "О-о-о!!" Ветер по привычке ворвался в легкие, уже не холя, а только раздирая огрубевшие ткани. Жи-и-ить!! Земля была близко, очень близко! Заметив их, торопливо разбегались в стороны спасатели душ - в панике разбегались или спеша освободить им место для посадки. Земля - вот она! Дьяченко, мысленно перекрестившись, зажмурил горящие от ветра глаза... Мягкий толчок. Тишина. Потом оглушительный рев, сродни лихому русскому "ура". Армия приветствовала своего героя.
   - Вал, родной, единственный мой, нельзя медлить!
   Амелиска так быстро оказалась рядом с ним, будто затаилась где-то поблизости. Поджидала его все это бесконечное время, отсчитывающее не мгновения, а капли алой жидкости. Но почему "будто"? Память об Амелиске, подобно единственному дитяти, он заботливо носил в одном из уголков своего сердца. Он с ней никогда не расставался - с любимой своей...
   - Вал, очнись! Что с тобой, Вал?! - Амелиска орала на него, безутешно рыдая. Рыдая, орала... "Господи, да что с ней?" - недоумевал Дьяченко и не находил ответа. Не находил сил пошевелить рукой.
   - Вал, пошевеливайся, черт бы тебя побрал!!
   - Чего ты кричишь? Ведь я вернулся.
   Амелиска устремила на него безмерно счастливый взор: боже, Вал наконец пришел в себя, наконец-то сознание вернулось к нему!
   - Оззо, Вал! Демон над нами!!
   Оззо! Монстр жив! Как он про него позабыл?!
   - Что мне делать, Амелиска?! Я на все готов!
   - Прости, любимый! - девушка кинулась ему на грудь, осыпая быстрыми, жадными поцелуями. Войско, будто по команде, потупило взор. Среди спасателей, Валька знал, было много достойных ребят.
   - Поцелуй ее, Вал, - попросила-крикнула фэзира-оракул, и седьмой глаз ее засветился знакомым теплым огнем. Дьяченко нежно привлек к себе девушку, обнял ее и по-отцовски поцеловал в лоб.
   - Ну что ты, родная?
   - Вал... Прощай, Вал, и... и... Не медли, Вал, покончи с ним, Вал, спаси души, Вал!!
   А-а-а! Черт! Дьяченко, оттолкнув Амелиску, поцарапался о ее рога, сломя голову бросился к берегу. Целясь в точку, быстро увеличивающийся в размерах предмет, очертаниями схожий на лодку. Так и есть - лодка! Блин, до нее метра два огнедышащей лавы. Как допрыгнуть? Допрыгнуть!! Валька зайцем сиганул, плашмя упал на дно лодки, расквасил нос. Фигня! Главное - он в лодке! Теперь грести, грести, грести, чтобы поскорей увести за собой монстра. Подальше - туда, где хозяйничает один лишь адский огонь. Нет! Наоборот - живой первородный огонь! А значит, от Бога.
   Однако Оззо и не думал преследовать человека. Виток за витком он кружил над полками спасателей, поливая огнем, сбрасывая на их головы что-то вроде бомб. Землю рвало, подбрасывало, выворачивало наизнанку - комья земли, осколки камней, ошметки плоти летели в стороны. "Ну, подлюка, я заставлю тебя обратить на меня внимание. Получай, фашист, гранату!" Дьяченко выхватил бронзового единорога и, не медля, утопил его рог в плазменной волне. В тот же миг эхом донесся ужасный рев Оззо - эхом на ожог, полученный сувенирным двойником. Раненый демон угрожал! Раненый демон кинулся вдогонку. Неистовствуя, металлической громадиной упал с искусственных небес - тех самых, что скрывались под сводами Юфилодора. Фонтанчики огненных брызг взметнулись один за другим вдоль невидимой линии, словно кто-то швырнул жменю крупных семян. "Ага, ты хочешь меня подстрелить? Тогда поспеши, пока я не поджарил твои медные кишки!"
   Дьяченко яростно греб от берега, дышал огненным перегаром, глядел на огонь слезящимися глазами и время от времени окунал сувенир в Звен. Угроза смерти больше не досаждала Дьяченко. Угроза смерти бесследно растаяла в плотном дыму, поднимавшемся с поверхности огненной реки. Страх прошел, несмотря на то что медный демон подлетел совсем близко, отчетливо лязгал гусеницами за спиной беглеца, скрежетал, скрипел, щелкал механизмами, будто натруженными костями. Валька греб, не оглядываясь. Силы у него были на пределе - машина зла, казалось, устала не меньше. Вальке от этого было не легче...
   Когда он понял, что больше не в состоянии грести, когда мозоли на руках запахли горелым мясом, он в последний раз опустил сувенир в лаву и, не дожидаясь, когда он остынет, одним рывком скрутил единорогу голову... и с опаской глянул вверх. Еще находясь в воздухе, Оззо начал разваливаться на части. Был ли шум или распад чудовища происходил в абсолютной тишине? Человеку это было неведомо - он мгновенно оглох. "Ну что - взял?!" - дико хохоча, заорал Дьяченко - и не услышал своего голоса. А уже в следующую минуту громадная волна живого огня, поднятая рухнувшим в реку чудовищем, с головой накрыла человека...
   С невиданным воодушевлением спасатели возобновили проводы душ. Звен перестал остывать. Напротив, его температура быстро поднялась до первоначальной отметки. Лава благодарно клокотала! Оракул предвещала душам счастливый путь. Спасатели усаживали души в лодки в прежнем порядке, больше не опасаясь ни Оззо, ни какого другого чудовища. Все были уверены, что такие демоны, как бронзовый Оззо, приходят лишь однажды. Даже в аду. О человеке как будто забыли.
  
   *28*
  
   Сознание вернулось к Дьяченко не сразу. Вначале он ощутил себя шаром, огненным шаром, насквозь пронзающим миры, подобно тому, как пушечное ядро проходит сквозь ряды неприятеля. Затем последовала цепочка и вовсе неразборчивых превращений. Смутная тревога овладела им, комком встала в горле: что с ним? Лихорадочные воспоминания, судороги, тщетные попытки обрести почву под ногами, солнце, которое светит прямо в глаза, аромат забвения, шорохи, плеск невидимой реки - в жилах ее текла настоящая вода... В какой-то из следующих моментов, когда разум, однажды затеплившись, теперь уверенно оживал, точно огонь в очаге, Дьяченко увидел Юфилодор. Таким, каким он запомнился ему до погружения в него, - озером или океаном. Светло-пепельным, темно-пепельным, свинцовым... Только-только в Юфилодоре улеглась буря. Морщины волн постепенно разглаживались. В озере Дьяченко разглядел остров. Даже грязно-пепельный туман или смог, поднимавшийся с утомленных бурей вод, не мог затмить восхитительной первородной зелени острова. К нему держали курс судна Братислава и его верных отроков. Блеснув над ними звездой, огненный шар мигом исчез. Человек продолжил путь домой.
   В другой раз в чувство Дьяченко привели нестерпимо яркие всполохи пламени и столь же невыносимый жар - стена огня совсем близко, почти впритык подошла к клетке. Чувствуя, как страх отбирает у него рассудок и волю, человек мотнул головой, спеша избавиться от грозного наваждения. Нет, это был не сон и не причуды больного воображения! Черт бы побрал его! Он снова в клетке, в которую его бросили фанатичные воки. Обезумевший единорог метался тут же рядом. Дьяченко, вжавшись лопатками в грубые прутья клетки, с ужасом наблюдал, как сходит с ума благородный Оззо. "Придурки, неужели вам все равно?! Будьте вы прокляты! Боже, помогите хоть кто-нибудь!" - прохрипел пленник, посылая проклятия наобум, не ведая, кого звать на помощь. Слепую мольбу его неожиданно оборвала шальная стрела - бесшумно впилась в левое плечо. "У-у, сука!" - закусив от боли губу, Дьяченко медленно сполз на колени. Снаружи бушевал огонь. Снаружи шанс на спасение был еще меньше. Над степью стоял нескончаемый рев и звон, лязг металла. Казалось, то кричат не люди, кромсающие друг другу потную плоть, то кричит сам огонь. Войско воков смешалось с неприятельскими рядами. Чьи головы сейчас слетали под окровавленные копыта коней, разобрать было невозможно. Битва была в самом разгаре, степь раненой волчицей стенала от огня и горя.
   Единорог едва не вышиб Вальке мозги, лязгнув копытом меньше чем в полуметре от его головы. Вот Оззо, как мог, разогнался в зажатом, замкнутом решеткой пространстве и... вышиб лбом стенку. На миг замер, чутко поводя ушами, тревожно зыркая умным глазом... затем встал на дыбы, заржал и вылетел стрелой в горящую степь. Он мчался, волоча за собой привязанного к копыту человека. Тот истошно орал и выл от беспрерывной боли - ушибы и раны сыпались на него как из черного рога изобилия. Как никогда дьявол был щедр к нему. Он позаботился о человеке на свой излюбленный лад... Пот и кровь мутной пеленой застлали Вальке глаза - до смерти напуганные, казалось, не увидящие впредь ничего, кроме горелой травы, промерзшей костлявой земли, кое-где припорошенной не то грязным снегом, не то холодным пеплом, кроме мертвых тел и голов, кроме единорога, которого дьявол гнал в никуда. Боже, неужели это будет длиться вечно?
   Чудом на Дьяченко не наступали разгоряченные кони. Две конницы, схлестнувшись в кровавом поединке, продолжали топтать истерзанную степь. Бой шел не на жизнь, а на смерть - не на чужую, так на свою. Мечи и дротики вдруг обрели силу единого языка, владевшего миром до падения библейской башни. Теперь никому не было дела ни до алчных богов, вымогающих у людей жизнь и смерть, ни до скудных приношений им. Может быть, впервые стало ясно Коло-Ксаю, одноглазому царю воков, в эти минуты заколовшему девятого варвара, что судьба жертвы никогда не будет доступна пониманию человека. Никогда.
   Дьявольской рукой гонимого единорога вынесло в глубь степи. Позади, заглушенные шумом огня, падали кони и люди. Здесь уже хозяйничала мертвая тишина. Трава выгорела, небо набухло от слез, жирные вороны искали в пустых глазах убитых и раненых семя правды. Бока Оззо мирно дымились - так зимой парует хлев, в котором заснула сытая скотина. Остановившись на мгновение, чтобы перевести дух и высечь копытом из земли ледяную искру, единорог помчался дальше. А Дьяченко, последний раз вскрикнув, забылся в беспамятстве. Лопнула веревка, связывавшая его с безумным миром нечеловеческих превращений.
   ...Вальку шатало из стороны в сторону. Когда он наискосок переходил перекресток, его едва не сбила машина. Чуток задела за плечо боковым зеркалом. Взвизгнув, мгновенно затормозила. Замер на полпути и Дьяченко - его продолжало мутить.
   - Эй ты, алкаш гребаный! - крикнул ему водитель, поленившись выйти из кабины. - Пойди в "Шабо" и опохмелись, чертов сын!
   С этими словами он швырнул Вальке под ноги смятую купюру. Машина, газанув, резко сорвалась с места.
   "Шабо" так "Шабо". Хотя "Кэп" ближе. Но там сильно накурено. Эх, скрипнув костями - наверное, все в округе слышали этот скрип, - Дьяченко поднял пять гривен и повернул обратно. Прошел метров сорок, все так же пошатываясь, косясь виновато на крест Ильинской церкви. В баре совершенно тупо и без удовольствия выпил пару бокалов пива. И только тогда, когда лизнул взглядом голое дно бокала, дошло до него: "Блин, я же опаздываю! Хек убьет меня! Что ж ему сказать про эти чертовы сувениры? Будь они неладны!"
   Всю дорогу, пока учил ноги заново ходить прямо и без дрожи в коленях, Валька бубнил под нос себе разную белиберду: "Сувениры - родинки Адама. Или лучше так: фисташки тщеславия..." Спустя примерно четверть часа, готовый к самому безжалостному разгону, он вдруг обнаружил в офисе клиента полный разгром и кучу ментов. Такой поворот событий застал Вальку врасплох.
   Рыженькая секретарша, уронив голову на руки, сидела в директорском кресле. Ее худенькие плечики заметно вздрагивали, огненные, отливающие новехонькой медью волосы беспризорно рассыпались по черным подлокотникам и краю стоявшего тут же стола. "Ну и ну - Машка! Что она здесь делает? - удивился Дьяченко. - Рабочий день черт-те когда конч..." Он осекся, случайно переведя взгляд на часы, висевшие слева на стене, как раз напротив стола директора. Стрелки с привычным благодушием отмеряли новое время - 18.49. "Не может быть! - Валькины брови полезли вверх. - Выходит, меня не было меньше часа! Как же тогда..."
   Машка мгновенно среагировала на его голос: слетев с кресла, кинулась ему на шею.
   - Валечка-а-а!! - зарыдала, захлюпала носом, глотая слезы и звуки. Младший лейтенант, командовавший обыском, попытался было остановить ее:
   - Гражданка, не положено!
   Но Машка прямо послала его: - Да пошел ты!
   А потом обратила к Дьяченко полные слез глаза: - Валечка, Ивана Степаныча убили! У-у-у, гады! На моих руках бедняжка умер!
   - Да погоди, не реви! Что было-то? - испуганно озираясь, спросил Дьяченко.
   - Откуда ж я знаю, Валечка! Что было!! А-а-а! Я ведь не видела, когда это с ним... А он сказал...
   - Что он сказал?!
   - Последние слова его: "Маша, где мой единорог?" А мне откуда знать? Искали, Валь, единорога! А он как сквозь землю провалился! Не знаешь, кто мог взять единорога? Валь, искали ведь единорога...
   От горя секретаршу зациклило. Дьяченко, больше не смея взглянуть ей в глаза, нащупал в кармане изувеченный сувенир. "Бессмыслица какая-та. Не верю, чтобы из-за него убили Степаныча... Ну в чем, в чем его смысл?!" - тяжко вздохнув, Дьяченко быстро провел по глазам рукой, будто спеша избавиться от страшного наваждения. Убрал руку - а перед ним все те же заплаканные, цвета разбавленной марганцовки глаза. "Нет, кроме смысла жизни, искать что-нибудь другое - пустая трата времени", - решил Валька, поворачиваясь к выходу. Но в последний момент его остановил властный окрик:
   - Гражданин, как я догадываюсь, вы лично знали покойного?
   Дьяченко, не оборачиваясь, так и встал как вкопанный: голос явно не младшего лейтенанта. Точно не его. "В каком-то мире я его уже слышал", - попытался вспомнить Валька.
  
   декабрь 2002 - июль 2003 г.

Сувенир для бога

  
   59
  
  
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"