Парфёнов Юрий Павлович, 1940, член Союза журналистов СССР с 1967 года. Публиковался в журналах "Дальний Восток", "Полярная звезда"( Якутск), "На севере дальнем"(Магадан), "Земля сибирская, дальневосточная"(Омск), "Советские профсоюзы", "Болгарские профсоюзы", "Советский воин", "Морской флот", газетах "Известия", "Труд" ( спец. корр. на БАМ, Бурейскую ГЭС, порт Восточный ), краевой газете "Красное знамя". Автор книги "ХХ век. Земля дальневосточная.(Штри -хи к портрету)" - рецензия на неё в третьем номере журнала "Дальний Восток" за 2011 год. Работал помощником машиниста электровоза, служил в рядах ВМФ, был председателем профкома управления ДВ пароходства, заведующим международным отделом Приморского крайсовпрофа.Живёт во Владивостоке.
ЮРИЙ ПАРФЁНОВ
CЛУЖИЛИ ТРИ ТОВАРИЩА...
Документальная повесть в формате киносценария
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ВОЛЕСОВ ГЕРМАН ИВАНОВИЧ, владелец нефтетранспортной фрмы, писатель, живёт в Москве;
НАВРОСЬ НИКОЛАЙ ЕВСЕЕВИЧ, художник, выпускник Владвостокского инсти -тута искусств (ныне академия), Московского высшего художественно -промышлен -ного университета (бывш. Строгановское) Народный художник РФ, живёт во Владивостоке;
ПАРФЁНОВ ЮРИЙ ПАВЛОВИЧ, автор, выпускник факультета журналистики ДВГУ 1970г., живёт во Владвостоке.
КОММЕНТАРИИ(голос за кадром): БОРИС МАНОЙЛЕНКО , брат автора, замредактора "Биробиджанской звезды" (светлой памяти), НЕСОВ ГЕННАДИЙ ИВАНОВИЧ, судомеханик, выпуск -ник ДВВИМУ им. Г.И.Невельского (ныне Морская академия),Заслужен ный работник транспорта РФ.
Ч И Т А Т Ь В А Р И А Н Т - 111К, дополненный,изменённый
Г Е Р М А Н
РОБИНЗОНЫ. Курилы. Остров Матуа.М етеорологичес -кий пост Военно-морского флота N55. Семь матросов и мичман. На другом берегу ост -рова, Охотском - такой же пост пограничников. Больше на острове Матуа никто не живет. Домик моряков, конечно же , "кубрик". Раннее утро. Туман. На деревянное крылечко вы -шел стройный матрос.Белокурый чубчик, припухлые губы, светлые глаза и ямочки на щеках. На плечи накинута матросская роба с двумя лычками - старшина 2-ой статьи. В синих трусах и в рабочих ботинках "на босу ногу".Роба белая. Долго стирают, превращая из зелёной, - не салага, старослужащий! Матрос прошлёпал по ухоженной тропинке, обра млённой треугольничками красного кирпича, к деревянному "скворечнику" с буквой "М" на дверях. Моряки в шутку приписывали рядом "Ж" - командир стирал. Не положено. Ост -ровитянин вышел из "М", глянул вверх.После недельного шторма на небе появились светлые окна голубеющего неба.
- Добро...- сказал моряк. Миновал слева кубрик, вышел к отвесу скалы, на которой стоял пост.
Далеко внизу шумящий прибой накатывал на чёрные скалы. Океан до горизонта укутан светло-зелёным туманом. Под ногами вправо-влево-вверх-вниз проносились чайки альбатросы, бакланы и прочие обитатели шумного "птчьего базара"...
Он стоял выше моря, выше скал и выше птиц!
ИЗ ПИСЬМА ДРУГУ ЮРИЮ:
(голос за кадром комментирует видеоряд)
жизнь на острове, как тельняшка: толи белая в синюю полоску, толи синяя в белую. Прислали смену радиометристу. Изучаем нового человека. А мне даже обещанного салагу из учебного отряда не прислали. Опять один на круглосуточной вахте.
А Курилы могут и радость дарить. Стоит чудная погода. Особенно хорош рассвет. Хочется говорить, нет, кричать стихами. Всё-таки тут красиво! (КАДР)
...Все спят. Выскочу к обрыву над морем. Внизу, в шестидесяти метрах пена прибоя, а вверху - только небо. И я кричу: "Люблю-ю-ю... жизнь люблю-ю-ю...люблю-ю-ю!" Под ногами чайки встревожились, а я выше птиц, моря и солнца. И только скалы всё тянут: "Люблю-ю-ю...". Если бы так жизнь мне отвечала, но это только эхо...обыкновенное эхо...(КАДР)
Завтра отправлю это послание. К соседям-пограничникам прилетел самолёт.Сбро -сил почту и шмат мяса. Праздник!( КАДР: лёгкий ИЛ кружит над скалой,птичьим базаром и над буквой "М")
В свободное от вахты время брожу по острову. Он оказывается хранит много тайн . Как-то на огромном поле за горой собирал шикшу-ягоду. Она, кстати, здесь много крупнее и слаще, чем на Камчатке. Ягоды прячутся в зелёном ковре. Раздвинул его поглубже и обомлел. Под покровом в заросшем кустарнике была плотная, идеально гладкая плита, впритык - другая...Это взлётно-посадочная полоса, о которой мои сослуживцы "понятия не имели".(КАДР) На политзанятиях нам говорили, что на острове во время войны был японский гарнизон. В августе 1945-го доблестные краснофлотцы освободили бывший вулкан. Но для чего воинам Микадо был нужен аэродром на содрогающемся острове и как его строили - загадка.
Я бросал бусинки ягод в рот и размечтался...С тобой бы побродить по этой взлётной полосе. Мы бы насочиняли разных историй...(сгинь, сгинь, сгинь, наваждение. Я трижды плюнул через левое плечо, чтобы тебя миновала участь попасть на мой гиблый и прекрасный остров). А тайны...пусть они останутся до лучших времён.
СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО.Голубые глаза моряка чуть затуманились...Туман над океаном светлел, из него призраком выплывала улица на берегу озера Ханка, что в Приморском крае.Разноцветные домики под железными и тесовыми крышами, палсадники с сиренью , черёмухой и смородиной. Улица спускалась к берегу озера. И сверху казалось, будто она уходит под воду, поднимающуюся к горозонту. В середне улицы, справа, бабушкин дом, оббитый "вагонкой" под голубой краской. Слева летняя кухня под охраной дворняжки Зорика. Внутренняя калитка - в огород с десятком овощных грядок, прощупанных, приглаженных. прополенных бабушкиными пальцами...Он вдыхает благоухающий запах осеннего сада.
Свежесть поздних гладиолусов и георгинов смешивалась с горьковато-пряным ароматом хризантем и каких-то цветов с причудливыми названиями. Было тихо. Выплывший из-за дальних сопок месяц осветил верхушки деревьев. По озеру Ханка до самого горизонта пролегла сверкающая лунная дорога. На душе спокойно и легко.
В палисаднике на лавочке бабушка с внуком. Моряк приехал на побывку. На формен -ке ещё только одна лычка - старший матрос.
- А помнишь, бабуля , этот дом был не под тёсом и шифером, а маленькой мазанкой?
- Та як же ж нэ помнить...Хатка ця ще от дида моёго, переселенца с Украины, с пид города Николаева, нам досталась...
- Я на чердаке любил играть...
- Отож тяжолэ було время.
ПЕРЕБИВКА КАДРА.Вспоминает внук. Тот же палсадник зимой. Землянка с побеленными стенами под соломенной крышей.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ, Та, первая послевоенная зима была на редкость сурова. В ханкайских степях бушевали метели. Жизнь в поселке замирала. И только на стальных путях рабочие вели "снегоборьбу", пропуская составы из Уссурийска на границу.
В глинобитной землянке гвалт и шум. Метель не затихала неделю. Съедены все припасы. Эта "жуть" во мне всю жизнь. Голод. Не книжный. Не киношный. Настоящий, реальный голод.
Концентрат, заваренный в кастрюле с картофельными очистками, "был ужином всему нашему кагалу". Так по крупице, по зёрнышку, кормили свой выводок наседки - бабулечки. Четыре бабушкиных сестры с семьями. А "по зёрнышку" - это буквально.
После метели мы пошли по полям Астраханского колхоза. Бабушка знала, что "у стэпу за линией" стоят скирды соломы. Обмолоченные осенью стебли пшеницы хранили остатки жухлого зерна. Мы с сестрёнкой Зоей носили бабушке Агаше охапки соломы, она перетирала их ладонями и ссыпала на платок. За полдня насеяли кучку мелкой, как просо, пшеницы. И случилось то, что бабуля каждый раз ждала и боялась. Из - за скирды показались три всадника.
- А ну, стоять! - закричал один в мохнатой шапке.
А мы и так стояли. Бабушка, согнувшись до земли, прижимала к себе узелок с зерном.
- Государственный хлеб воровать?
Шапка свесилась с седла, выхватила узелок, рассыпав по снегу нашу добычу. Мы завыли в отчаянии.
- Молча-а-а-ть! - и всадник замахнулся на нас батогом. Это был колхозный бригадир Крашан.
Меня до слёз поразил вид моей бабушки. Не было обиды на откровенное хамство всадников. В сгорбленном облике была покорность - овечья покорность раба в тоталитарном государстве. Или это был единственный вариант защиты: дует ветер - повернись спиной.
Я знал бригадира, потому что с его сыном Серёгой, учился в одном классе. Но сын за отца не ответчик. .
НАРОДНЫЙ РОМАН, А жизнь шла чередом. Меня часто брали в поездки "за компанию". Как то мы возвращались из Уссурийска. Порожняк стоял на дальних путях. Мы "поднырнули" под пять составов, пока вышли к нему. Впереди бабушкина сестра, 32-летняя грудастая красавица. За ней наш сосед Фома Хмель. Украинский цыган по прозвищу "Конокрад". Коренастый, кривоногий, с черной бородой вместо лица. Давно оседлый стрелочник и коней-то с детства не видел. Он отец моих ровесников Сереги и Жаника, да ещё шестерых "мал-мала меньше".
Мужик лихо забрался по скобам к верху полувагона. В таких возили уголь и лес.
- Залазьтэ сюды, пульман чистый...
- Та я ны зализу...
- Перелазь, я тэбэ знызу зловлю, - из черной шевелюры фонариками сверкнули глаза. Красногубый рот осклабился.
Она пыталась поднять ногу на высокую ступеньку. Юбка задралась, открыв темно-синие "семейные" рейтузы.
- Ну чого вылупывся? Сигай уже вниз. Я лизу...
Перекинула ноги через борт вагона и упала в узловатые руки.
- Ото ж казала, ны зализу...Бачь як тут чисто. Як у купэ.
- Та отпусты ж ты мэнэ...
Поправила юбку и прошла в угол вагона. Собрала разбросанные клочки сена.
- И то - як в купе...
Вагон дрогнул и застучал колесами. Ехать нам часа три.
- Та вся Астраханка знае, шо ваш первачь крепше спирту.
- Доставай, шо у тэбэ е...
Сняла с головы платок, накрыла им клочок сена. Извлекла из холщовой сумки круглый каравай.
- На, ломай рукамы.
Появился шмат разрезанного пластинками сала и четыре яйца.
- Сало агашино...С чесноком.
- Ото гарно...Ну, давай по едыной. Кружка у нас одна.
- Цэ ты богато мэни налыв...
- Та ничого...давай...
Выпила до дна, крякнула.
- Ух, пробирае...
- Ну, за тэбэ...
И смачно жевали душистое сало.
- Ну, давай еще по одной.
- Ой, да мэни уже хватэ. И так у голову вдарило.
- Та давай...ничого...
Хватанули ещё из кружки.
- Я така голодна...
- Та давай ото...жуй!
Она раскраснелась и сняла телогрейку ("фуфайку", как мы говорили). Вытянула затёкшую ногу. Из холщового чулка высунулась розовая коленка. Он вздрогнул и схватил её узловатыми пальцами.
Ты чого?...
-Та ничого...
-Чого хватаешь?
-Та ничого, - и рука пошла выше по ноге.
-Ну, ны балуйся... Ты ж уже старый...
-Ага, старый... Дывысь, як шаровары выпирае...
-Ого!
А рука продвигалась всё выше по шершавым ляжкам.
-Та шо ж ты зо мною робышь, Хмелю? Та я ж пять годочков мужика ны знала...як на Алексея похоронку получила...
Рука скользнула под резинку трусов...
-Ну, шо ж цэ такэ... шо ж цэ такэ, Хмелюшка...
Он спустил залатанные шаровары.
-О-о-о!
-Ну давай, зирка, давай...
-Та як же це так...
Он поставил её на колени, пригнул голову и забросил на спину холщёвую юбку. Сдёрнул жёсткие трусы. Блеснул белок мощных ягодиц. Руками залез под кофту и обхватил "груди", будто тыквы.
-Ой-ой-ой...Та ты лифик порвав...
-Ничого...ничо-о-о-го...
Она застонала:
-Та, Хмелю...Давай, мий Хмелю. О-о-о!
-Та ничого-о-о-о!
-Шо ж ты робышь...Ты ж в мэнэ спустыв...
-Ничого-о-о...
-Шо ж цэ такэ...Шо ж цэ будэ?
Она выскользнула и натянула трусы
-Та як же воно так?
-Ото ж воно так...
-Цэ ж я ны знаю...Шо скажуть люды, як забрюхатаю, сёстры мэнэ убьють...
-Та ничого, цэ воно ничого.
-Будэ тоби "ничого", як пидкыну Хмелихе дэвъятого...
Ремарка из сегодня. А я, шестилетний, был с ними. Сидел "скрюченный" в другом углу вагона. Для них, по простоте душевной, меня просто не было. Я мало что понимал и подробности восстановил уже сейчас, готовя ремарку.
Молодая бабуля потом долго меня кормила, пряча от ребёнка счастливые глаза.
Разве мог я подумать, что зимой у неё родится чернушка Галка, ещё одна моя тётка. И няньчить её, по бабушкиной системе, выпадет мне.
А летом было хорошо. Мы с бабулей дежурили на мосту. Это близ Камень-Рыболова - железнодорожный мост через речку Мо. Здесь мы построили землянку с печкой и неделями жили, как на даче. Бабушка охраняла мост в четыре пролета. А я лазал по мостовым фермам, рыбачил в мутной речке.Довелось столкнуться с осколками ГУЛАГа.
Как-то летом к мосту подвели тупик (временную колею). Поставили жилые "теплушки", где обитали мостостроители - рабочие Передвижной механизированной колонны (ПМК). Они прибыли из-под Советской Гавани и меняли пролёты нашего моста. Коллектив из расконвоированных сидельцев ГУЛАГа превратил мою тихую округу в подобие зоны.
По вечерам вдоль насыпи пылали костры. Там шумела фуфаечная толпа, а на треногах висели просмоленные чайники с "чифирем". И чей -то хриплый, веселый голос выводил:
"Не успели мы убраться
дзынь - дзынь - дзынь,
А легавые тут, как тут,
и дзынь - дзынь - дзынь.
За жопени нас берут,
драла - фу - драла - я,
И в милицию ведут, да - да - да".
И так до ночи дзынь - дзынь подыгрывал себе певец на воображаемой гитаре.
В нашей землянке проживала Геля Саевич, по кличке "Скрипка" с сыном Броней-моим ровесником.
Мы любили смотреть, как она готовила обеды. Засыпала крупу, открывала две банки тушонки. Их с удовольствием вылизывали мы с Броней.
В печи пылала щепа из шпал. Остроносое лицо поварихи раскраснелось и черный шар жёстких волос светился на солнце. Бабушкин цветной платок опоясывал тонкий стан.
К обеду приходил плечистый, с залысинами мужик в "кирзачах". Он проходил к столу и говорил всегда одну и ту же фразу:
- Какой у нас, мадам, приварок?
Это был главный в отряде мостовиков - "бугор". Говорили, что он прошел пять "пересылок". Я потом в "Архипелаге ГУЛАГ" узнал, как гибли люди в этих пересыльных пунктах.
Он хмуро глянул на нас и шутлво-грозно "рыкнул":
-А ну, едят твои мухи, пошли отсюда!
Эта фраза, не имеющая отношения к мухам, была прозвищем бригадира ( "кликухой", "погонялой", как говорили его товарищи) Мы с Броней сторонились мрачного зека и, увидев его,толкали в бок друг друга:
- Бежим..., Едяттвоимухи идёт!
После я узнал, что фраза бригадира - тактично переделанное сочетание известного матерного выражения "е...уттвоюмать".
"Бугор" обедал, а мы быстро " выметались на улицу". Дверь защелкивалась на крючок, окно закрывалось коричневым одеялом. Мостовики у костра гоготали:
- Гелька у Бугра сосёт, чтоб не отправил на зону...
- Не-е, это он смычком на скрипке играет, - подхохатывал другой.
А мы с Броней следили за пробегавшими поездами. У мальчишки уникальная способность. Составы с углём и лесом везли мощные паровозы. За поворотом они давали гудок. И Броня называл их шестизначные номера. И никогда не ошибался. Такой слух был у гениального мальчишки. Если б выжил, стал бы великим музыкантом.
А вечерами мы взбирались на мостовую ферму и смотрели на Ханку. Долина реки спускалась к берегу озера,как моя улица. Вокруг - благоухание шиповника и резеды. Выплывший из-за сопок месяц разогнал темноту ночи. По озеру до самого горизонта светилась лунная дорожка. Дышалось легко и свободно.
ПЕРЕБИВКА КАДРА. Остров Матуа. Моряк возвращается со скалы в кубрик. Мичман Не -чепа улыбается, глаза с утра блестят. Успел "спиртиком протереть аппаратуру".
- Одеть брюки, товарищ старшина!
- Есть, надеть штаны, товарищ мичман...
- Приступить к утреннему кофе!
- Есть! - и у моряка глаза радостно сверкнули.
ИЗ ПИСЬМА ДРУГУ ЮРИЮ:
ЛОШАДИНАЯ ИСТОРИЯ ... мы сидели за столом и принимали "кофий в постелях", а в окне проплыла "агромадная" тень. Не человеческая! Мы выскочили и увидели... лошадь.(КРУПНЫЙ ПЛАН) Представьте наше удивление. Кругом - океан - и живая лошадь. Наверное, соседи-пограничники свою живность погулять отпустили...
Кому-то в голову пришла мысль использовать лошадиную силу на перевозке воды. Вспомнили про хомут.Он висел в нашем "М" и напоминал, что на острове не было источника пресной воды. И мы раз в неделю, составив вшестером одну лошадиную силу, катили бочку на тележке, дружно напевая пассакалию Генделя. Катили к скале, где скапливалась дождевая вода. Я некстати ввернул кавалерийское словечко "взнуздать" и приговорил себя к обязанностям конюха. Пришлось расставлять товарищей на исходные позиции. Двоих поставил сзади, двое держали лошадиную голову. Я с командиром нацеливал хомут. Подавал невпопад команды "засупонь", "рассупонь", чем окончательно расстроил дело. Чувствуя, что падаю в своих глазах, я их закрыл и с хомутом двинулся вперёд. Справа "пыхнуло" перегаром - командир, слева натужное сопение - наш кок. Значит, прямо - лошадь. Я резко сунул вперёд хомут, лошадь в испуге мотнула головой, и хомут проскочил на шею.(КАДР) Я гордо оглядел всех, картинно отряхнул руки и, шагнув назад, склонил голову, оглядывая работу, как художник завершённую картину. Кто-то вспомнил, что нужна ещё и дуга. Дуги на острове не могло быть... Прикрепили оглобли прямо к хомуту. Бочку водрузили на тележку, и лошадь, кося глазом на мешавшие ей оглобли, тронулась с места. Мы двинулись к далёкой скале.
На полпути у лошади стали заплетаться ноги. Сжатая оглоблями, она норовила рухнуть на землю. Но до воды добрались. Командир, закурив, дал команду разнуздать лошадь, чтобы и она покурила. Как только кок выполнил недальновидное распоряжение, она "дала стрекача", задрав хвост и по-жеребячьи разбрасывая ноги. Больше часа рысака ловили, но снять с шеи злополучный хомут не смогли. Не было на это ни сил, ни умения. Привязали мы лошадь к тележке и с пустой бочкой вернулись назад.
Я в предчувствии сиганул в кусты. Ибо стрелочником в неудаче признали меня, как самого умного. По уставу объявили трое суток без берега, хотя увольнений и стрелок на пустынном острове не бывает.
Поздно вечером услышал из дальних кустов голос:
- Товарищ старшина! Вас в Питер отзывают! - сердце зашлось от удивления...
ВОЗВРАЩЕНИЕ РОБИНЗОНА. ПЕРЕБИВКА КАДРА. Радиоцентр камчатской военной флотилии. Стометровая одноэтажная казарма из шлакобетона - "кубрик". Стоит вдоль берега Авачинской бухты на невысоком плато. Слева двухэтажное бетонное здание - "вахта", где круглосуточно дежурят радисты на главной радиовахте флотилии. К ней ведёт дорожка из бетонных плит.Вдоль неё стадион с футбольными воротами без сеток. Он утоптан до блеска.На нём наш герой проходил "курс молодого матроса". Месяц с утра до вечера вышагивал "на-пра...!, на-ле...!, кру-гом!"Моряки до конца службы "не врубаются", зачем эти мучения радиотелеграфистам. Устав! КАДР: взвод молодых матросов в зелёных брезентовых робах ( ныне у моряков робы синего цвета из ХБ) вышагивает под командой приземистого старшины 1-ой статьи. ПЕРЕБИВКА КАДРА:
К радиоцентру, вдоль мощного забора из тёса и колючей проволоки ведёт автодорога. За поворотом- КПП. К нему подошёл вернувшийся в родную часть "робинзон" с острова Матуа.Узнал солдата из охранного взвода
- Привет, ефрейтор Шатравко!
-Здравия желаю...
-Узнал?
-Покажите командровочное предписание.
-На,смотри.
-Порядок.. Тут вас уже ждут, товарищ старшина 2-ой статьи. - По пригорку от "вахты" шёл невысокий, худощавый моряк в одежде по форме три: синяя форменка, тёмносиние брюки, на груди треугольник тельняшки, обрамлённый яркоголубым гюйсом с тремя белыми полосками по краям. Тоже с двумя лычками на квадратиках погон. Друг Юрий, адресат писем островитянина.
-Привет, дружще...
-Здравствуй, как я рад вернуться домой!
-Пошли,представимся командиру.
-Я слышал - новый...
-Старый-новый. Капитан первого ранга Пиастро. Ты улетал - он был замом.
-О! Наш человек...Радист классный!
-Да, он ещё юнгой в войну стучал на ключе.
- Может, не забыл меня за полтора года?
-Как же. На каждом занятии рассказывает,как ты лихо на флотских соревнованиях принял 200 знаков буквенного.
-Ну, добро. А то я напрягся уже... ПЕРЕБВКА КАДРА:
Из резных дверей "вахты" на бетонное крыльцо с парапетом вышли те же.
-Ну что сказал командир?
-Зачитал приказ о назначении меня в сборную флотилии по радиоспорту под командование мастера спорта СССР мичмана Брыля.
-Он уже здесь. В ДНСе дали комнату.Радиокласс с двумя трансмиттерами в его распо -ряжении.
-Во потренеруемся!
-Будто ты не натренровался по суткам на вахте...
-Мичман Брыль - это другое... До взрыва в ушах будем сидеть в наушниках...А я приём на пишущую машинку подзабыл.Придётся начать сначала.
-Всё будет окей...
-А как вообще жизнь на флотах?
-Тяжеловато. Осенью назревают какие-то передряги на Кубе. И уже сейчас тревога за тревогой. Недавно месяц жили в готовности "раз". Не снимали противогазы, несли вахту шесть через шесть часов. Об увольнении на берег забыли.
Вышли на плац.За воротами гимнастические брусья и перекладина на растяжках. Сели на садовую скамейку.
- А помнишь, как мы прибыли, и ты в зелёной робе и тяжёлых ботинках вскочил на турник и стал крутить "солнце"...Весь гарнизон выбежал смотреть, что молодой вытворяет.
-Я и сейчас могу...- отстегнул гюйс.Стянул через голову форменку.Чёрные суконные брюки застёгнуты ремнем с медной, начищенной бляхой, лёгкие уставные ботинки. Тельняшка-майка. Не по уставу, но старослужащие рукава обрезают. КАДР: Моряк делает три больших оборота на перекладине, соскок - сальто прогнувшись - и, глубоко вздохнув, стойку на руках на брусьях.
-Видно, что не потерял спортивную форму какдидат в мастера...
-Н острове был турничок. Крутил на нём каждый день...
Моряки помолчали, не сговариваясь глянули вдаль.От стадиона по распадку - огромное антенное поле. 20 гектаров "ромбов", "штырей" и "параллелей", сплетённых, как паути -ной, проводами. Вокруг них заросли и чистые ручьи, стекающие с вулканов. А они, оба питерских красавца буквально нависли над радоцентром.
-Вулканы - первые натурщики нашего Коли Наврося.
-Художник...А нас и без тебя всё ещё "троицей" кличут.
-Как он?
-Всё рисует. Ему угол в красном уголке выделили.Сейчас что-то морокует ко Дню Военно-морского флота...а вот и он - лёгок на помине.
-О, кто это с ним?
-Девушки-радистки...
-Ты в эфире намекал кодами, что в центре появились девушки...
-Да, три месяца назад наш кубрик перегородили стеной и поселили полсотни матросов... матросок... фу-ты, запутался ...
-О, вижу вживую.
-А я у них - старшина "команды в юбках". ПЕРЕБВКА КАДРА:
Ю Р И Й ВИДЕОРЯД, РЕПОРТАЖИ, ГОЛОС ЗА КАДРОМ.
КРАХ КАРЬЕРЫ КАДР: светлая, убогая палата Владивостокской "тысячекоечной" больницы.Высокие панцырные кровати, тумбочки под шаровой краской, треснутая водосточная раковина.
ГОЛОС ЗА КАДРОМ: ГЕННАДИЙ НЕСОВ, СУДОМЕХАНИК:
Юрий Павлович Парфёнов 20 лет руководил Международным отделом Приморского крайсовпрофа.В ноябре 1989 года он придумал и провёл первый в стране коммерческий круиз вокруг Японии в обход монополиста Госкоминтурист и комиссии по выездам за границу, решавшую тогда кого "пущать за рубеж" кого "не пущать".Беспрецедентное для того времени нарушение. За что на заседании бюро Приморского крайкома КПСС ли -шился партбилета и должности. В январе 1990-го об этом писали ВСЕ газеты страны. Сама партийная верхушка через три месяца стала никем после отмены 6-ой статьи Конституции.Но загнать на больничную койку непослушных успела... ПЕРЕБИВКА КАДРА. ГОЛОС АВТОРА:
... Нас пятеро в светлой и убогой общественной палате. Врач на обходе сказал, что этажом выше лежит искалеченный "афганец". Пишет стихи. И организаторы сайта "Творчество ветеранов последней войны" организовали его выступления в палатах тяжелобольных.
Лежим. Ждем. Открывается дверь. Вкатывают инвалидную коляску. В ней скрюченное тело без ног, большая голова, горбом сросшийся позвоночник и огромные глаза. Они смотрели на нас исподлобья. И отражали глубинную человеческую тоску.
Коляску установили на возвышении. И он начал говорить хрипловатым голосом:
НЕМЫЕ не могут кричать яростно,
СЛЕПЫЕ не могут глядеть гневно,
БЕЗРУКИЕ не могут держать оружие,
БЕЗНОГИЕ не могут идти вперёд.
Но...слепые могут кричать яростно!
Немые могут глядеть гневно!
Безногие могут держать оружие!
Безрукие могут идти вперёд!
... Я был потрясен. Я не видел коляску. Не видел искалеченное взрывом тело. Я видел только глаза. Они не просто горели. Они пылали огнем душевного восторга. У меня мурашки побежали по спине.
В те минуты я нашел своё оружие. И попросил своих близких принести писчей бумаги.... ПЕРЕБИВКА КАДРА.
СЧАСТЛИВОЕ ДЕТСТВО -2 Украина. 1942 год. Полустанок Людмиловка под г.Николаевом. Землянка с побе -ленными стенами. Двор обнесён плетнём - забором из сучьев. В центре колодец, ворот с железной ручкой, отшлифованной руками водоносов.На крюке цинковое ведро на цепочке Распахивается калитка плетня. Во двор въезжает зелёный трёхколёсный мотоцикл. В нём два немецких солдата в матово-серых касках. За рулём унтер-офицер в зелёной форме.Вы -сокий, худой, длиннорукий.Перебросил ногу через сиденье мотоцикла и сбросил каску в прицеп. Блондин, лицо не свирепое, улыбчивое. Мы зажались на маленьком крылечке. Впереди бабушка Агафья. За ней моя мама, 22 года , тётя Юля, мама Бори, 18 лет. На ру -ках - мы двухлетние.
... "И слава богу, что не гестаповцы в чёрном...", - крестились истово наши мамы, вспоминая страшные дни. Солдаты "шастали" по двору.
- Матка, курка-яйка...курка-яйка...
Открыли деревянный сарайчик. Там поросенок "для хлопчиков на зиму". Схватили его за ноги, животное заверещало. Бабуля, обезумев от горя, кинулась с граблями на врагов. "Тож слава богу, шо булы в руках не вилы". Немцы уклонялись от ударов старухи и хохотали. "А могли и стрельнуть, как в соседку Глашку". Я написал "старухи", а ведь бабульке Агафье было только 46.
А вот еще картинка. И уже не по рассказам старших. Эту сцену не видел никто. Мы с Борей стояли в коридоре. Направо - кухня с русской печкой, налево - спальня. Там на постое жили 4 немца. Они сидели за столом. С ними три веселые тетки. Одна из них, с перевязанными платком волосами, наша соседка Тося. Девушки смеялись и пели "гостям" украинские песни
Один из немцев, конечно, же, Ганс, поманил нас пальцем:
- Киндер, ком...ком...
Мы подошли. Он подал нам на ноже по кружочку красного мяса из консервной банки:
- Эссен, киндер, эссен...
Так мы впервые в жизни попробовали сосиски. Они были сказочно вкусными.
Мы жевали, а в комнату вошла тетя Юля, Борина мама.
- О, фрау Улья...фрау Улья, зитцен зи зих...
Но в спальню гусыней влетела наша строгая бабуля. Схватила нас с Борей под мышки, зыркнула недобро на веселую компанию и потеснила к двери маму Юлю:
- А ну, геть до хаты...-и вытолкнула нас в сени. Мы с братиком юркнули на лежанку русской печи. Туда же взобралась "баба Агаша". Мы прижались к ее теплым бокам и затихли. А мамы лежали "валетом" на топчане вдоль окна. Тетя Юля что то шептала и обе громко смеялись. Ведь одной 19, другой 23.
А за дверями слышны звуки губной гармошки и веселый голос: