Пантюхин Дмитрий Владимирович : другие произведения.

Малолетка

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Каково оно - оказаться за решёткой?

  "Масть твоя - это как печать. Не отмоешься вовек. Скажем, нельзя босиком по хате ходить, по голому полу. Почему? Из соображений гигиены. А если кому на эту гигиену плевать? Вот тебе масть - "пешеход"! Не моешься, зубы не чистишь, да не потому, что зубной щетки или пасты нет, просто не приучен, воняет от тебя, от твоей одежды - лови масть "чёрта". Стираешь за кем-то одежду или белье - "прачка". Трешь спину за сигаретку - "массажист". И так далее. Раньше, помню, на малолетке тот, кто тридцать мастей схватывал, автоматически переводился в "опущенные". Переборы, конечно, были. Например, нельзя было собственный член трогать руками, даже в душе или туалете. Пошел на парашу - цепляй член крючком и справляй нужду. Теперь этого нет. И масти многие забылись. Но зэк жил, живет и будет жить по своим законам, по понятиям..."
  
  МАЛОЛЕТКА
  
  Основано на реальных событиях.
  По воспоминаниям арестантов,
  дожидавшихся суда в следственном
  изоляторе Љ1 г. Екатеринбурга
  
  
  Глава 1
  
  В тускло освещенной прокуренной камере, куда конвоир втолкнул Алексея, воняло, словно в привокзальном сортире. Запахи немытых тел, грязного белья, дешевых папирос и испражнений дополняли и усиливали друг друга, создавая обычную для тюрьмы атмосферу. Затянутое густой сеткой маленькое окошечко под самым потолком не пропускало внутрь помещения ни свежего воздуха, ни солнечного света. Одинокая голая лампочка устало боролась с темнотой, освещая непритязательную обстановку камеры: двухярусные нары вдоль стены, на которых развалились арестанты, да обитый железными уголками деревянный стол. За столом сидел здоровый парень, обнаженный торс которого был густо усеян татуировками. При виде новенького он бросил на стол карты, встал и пошел к Алексею, поигрывая накачанными мышцам:
  
  - Прикинь, братва, какого фраерка к нам подкинули, - здоровяк недобро усмехнулся. - От него еще волей пахнет.
  Алексей все еще стоял у двери. От страха у него ослабли ноги, и чтобы не упасть, он крепко ухватился за железные прутья решетки. С нар "фраерка" буравили несколько пар насмешливых глаз. Во взглядах - ни капли сочувствия, лишь желание развлечься.
  Верзила, рисуясь перед публикой, вплотную подошел вплотную к Алексею:
  
  - Ты знаешь, урод, куда попал?
  
  Алексей молчал.
  
  - Ты, чувак, в пидорню попал. Здесь пидоры сидят. А раз ты здесь, значит, за тобой что-то есть.
  
  Алексей невольно дернулся назад, уперся спиной в дверь. Сердце словно провалилось куда-то, кровь забила в висках так громко, что заглушила последние слова верзилы.
  
  - Ты что, догоняешь? Раздевайся, говорю. Нет, пацаны, он не врубается совсем. Надо ему помочь.
  
  С ближних нар на зов сорвались две человеческие фигуры. Под одобрительные смешки уставших от безделья арестантов они выволокли Алексея на середину камеры, сорвали с него рубаху, стали стягивать брюки. Сопротивляясь, Алексей впился зубами в руку одного из насильников. Тот завопил от боли и ударом в живот уложил жертву на пол. Минуты две Алексея избивали ногами. Затем верзила подал знак своим "шестеркам", и те отошли в сторону.
  
  - Ну что, сучонок, - здоровяк довольно усмехнулся, - получил свое? По-хорошему не захотел, так мы с тобой можем и по-плохому.
  
  Сквозь кровавую пелену в глазах Алексей с ужасом наблюдал, как стоящий над ним человек расстегивает ширинку на своих штанах.
  
  - Отходи, братва, я этого урода сейчас со своим "шлангом" знакомить буду. Пусть немного охладится.
  
  Алексей понял, что это конец. В лицо ему ударила теплая струя мочи. Алексей зажмурился... и проснулся.
  
  Его любимец, коричневый доберман-трехлетка, уже стащил с кровати одеяло, а теперь теплым, шершавым языком облизывал хозяину ухо.
  
  - Спасибо, Бой, - Алексей потрепал пса по загривку. Если бы не ты, дружище... Он вспомнил ночной кошмар и облегченно вздохнул. Начитался перед сном рассказов о "братве", и вот - результат.
  
  Хотелось еще немного понежиться в постели, но Алексей знал: Бой не даст, не позволит хозяину расслабиться, начнет жалобно поскуливать, звать на прогулку. Поэтому он не стал испытывать терпение своего четырехлапого друга, быстро поднялся, заправил кровать и отправился умываться. Горячей воды опять не было, но к этому Алексей давно привык, сполоснул лицо холодной. Чистить зубы не стал - решил, что лучше это будет сделать после завтрака.
  На кухонном столе Алексей обнаружил записку от мамы. Все как всегда: работы много, домой придет поздно, обед на плите, ужин в холодильнике.
  
  Алексей тяжело вздохнул. Со дня трагической гибели отца прошло чуть более двух лет. Мама, чудом выжившая в той страшной автомобильной аварии, осталась единственной кормилицей в семье. После выхода из больницы она устроилась на вторую работу. Теперь после окончания занятий в школе, где мама преподавала русский язык и литературу, ей приходилось еще несколько часов стоять за прилавком в книжном магазине. Подобное совмещение позволяло кормить и одевать двух своих сыновей: старшего Алексея и младшего Павла. Разница в возрасте между ними составляла всего полтора года. Сейчас Алексею было почти восемнадцать, он недавно окончил школу и планировал куда-нибудь устроиться на работу, чтобы помогать матери. А вот Паша...
  
  Алексей еще раз тяжело вздохнул. Павел уже полгода находился в тюрьме. В пятнадцать лет брат "подсел на иглу", но ни денег, ни вещей из дома не брал. Средства для приобретения наркоты он добывал, грабя пьяных прохожих на улицах. Дождавшись, когда жертва окажется в безлюдном месте, подростки набрасывались на мужчину, сбивали его с ног, забирали деньги и ценные вещи, а после бежали в разные стороны. Спустя 10-20 минут награбленное уже сбывалось по дешевке скупщикам, а на вырученные деньги приобретался белый порошок.
  Ни мать, ни Алексей даже не догадывались, что Павел был наркоманом. Его поздние приходы домой, перепады настроения, отсутствие аппетита - все это объяснялось близкими как особенности переходного возраста. А потому таким неожиданным и непонятным стало известие о том, что Пашу арестовали.
  
  Обычно мужчины, которые подвергались нападению, активного сопротивления малолетним грабителям не оказывали, потому как находились в сильном подпитии. Но однажды Пашкиной компании не повезло. Очередная жертва оказалась полицейским в штатском. Мужчина выхватил табельный Макаров, выстрелил в воздух и под дулом пистолета отвел незадачливых грабителей в ближайшее отделение. Перепуганные мальчишки даже и не подумали о возможном бегстве. Теперь все четверо находились в следственном изоляторе. Фотографии малолеток были показаны по телевизору, пошли отклики, число доказанных эпизодов составило почти два десятка. В общем, даже с учетом смягчающих обстоятельств, срок Пашке светил немалый...
  
  От тяжелых воспоминаний Алексея отвлекло тихое поскуливание добермана. Бой сидел возле дверей, сжав зубами поводок, и преданно глядел на хозяина.
  
  - Хорошо. Пойдем, прогуляемся, - сказал Алексей.
  Он облачился в спортивный костюм и старые стоптанные кроссовки. Перед выходом на секунду задержался у трюмо, бросив взгляд в зеркало. Высокий, широкоплечий, симпатичный. Улыбнувшись своему отражению, Алексей отправился на традиционный утреннюю пробежку.
  
  Он и предположить не мог, что домой вернется ой как нескоро...
  
  
  Глава 2
  
  Для своих сорока лет Светлана Андреевна Виноградова выглядела молодо. Невысокая, хрупкая, она походила скорее на девушку-студентку, чем на мать двоих совсем уже взрослых сыновей. И лишь присмотревшись повнимательнее, можно было заметить мелкие морщинки вокруг глаз. Только они, да еще несколько седых волос у виска молчаливо свидетельствовали о перенесенных этой женщиной страданиях.
  
  А как все счастливо начиналось! Выпускница педагогического университета, она приехала в этот небольшой городок по распределению и тут встретила Его. Володя оказался ее соседом по общежитию, куда поселил молодую учительницу. Днем они работали: она в школе, он на стройке, а вечером гуляли по расположенному рядом с общежитием парку. Незаметно дружба переросла в любовь. Накануне ноябрьских праздников сыграли свадьбу. А через девять месяцев на свет появился первенец - Алексей. Забеременев повторно, Светлана обрадовалась: уж очень ей хотелось родить дочку. Оказалось, еще один пацан. Больше Виноградовы решили судьбу не искушать. Так и жили вчетвером.
  
  Ребята порастали, радовали родителей, иногда огорчали. Володя устроился в строительную фирму, благодаря организаторским способностям сделал успешную карьеру, прилично зарабатывал. Соседи поглядывали на них с завистью. Еще бы: и машину приобрели, и на море каждое лето всей семьей ездят, и дача своя за городом. Вот и дозавидовались, сглазили.
  
  Однажды, оставив детей дома одних (мол, вы уже взрослые, а мама с папой тоже должны иногда отдыхать), Светлана с Владимиром поехали на природу. Володя, обычно спокойный, немногословный, был в этот раз неудержим: шутил, балагурил, осыпал жену комплиментами, рассказывал анекдоты и всякие разные истории. Когда навстречу их "Жигулям" из-за поворота внезапно вылетел грузовик, муж успел лишь крутануть руль вправо, подставив под удар свою сторону машины. Владимир погиб мгновенно, Светлана чудом осталась в живых. Когда ее окровавленную удалось вытащить из кучи металлолома, некогда бывшего автомобилем, мало кто верил в счастливый исход дела. Но медицина творит чудеса. Переломы срослись, спустя несколько месяцев Светлана уже могла ходить. Пока она была в больнице, в доме хозяйничал Алексей. Он практически ежедневно навещал мать, стирал и готовил для нее. Павел заходил реже, примерно раз в неделю. Видимо, тогда он и пристрастился к наркотикам, будучи предоставленный самому себе.
  
  Страховка за машину оказалась копеечной. Чтобы оплатить лечение, ей пришлось продать дачу. Сбережений у Виноградовых не было, в их семье не привыкли копить и откладывать деньги "на черный день". А потому Светлана сразу после выхода из больницы стала подыскивать возможность дополнительного заработка. Когда появился вариант с книжным магазином, долго не раздумывала - надо ведь ставить на ноги сыновей.
  
  Верно в народе говорят - беда одна не ходит. Не успела еще Светлана прийти в себя после гибели мужа, как произошла новая трагедия - арестовали младшего сына. Когда участковый милиционер сообщил ей эту страшную новость, Светлана едва не потеряла сознание. Последовавшие за этим события напоминали какой-то кошмарный сон: допросы в милиции, признания сына в совершенных преступлениях, обыск в присутствии понятых (ими были те самые соседи, еще недавно завидовавшие ее счастью), поиск денег для оплаты услуг известного в городе адвоката. Заливаясь слезами, собирала она первую передачу в тюрьму: теплые вещи, фрукты, сладости. Как же он там один, ее кровинушка, ее Павлушенька...
  
  Вот уже скоро полгода, как Павел находится в следственном изоляторе. Следствие по делу подходит к завершающей стадии. Скоро состоится суд. Адвокат говорит, что на условное наказание надеяться не стоит. Скорее всего, срок будет реальный - два или три года. А там, глядишь, и какая-нибудь амнистия выйдет...
  
  - Светлана Андреевна, вас директор вызывает.
  
  Тонкий голосок девочки-пятиклассницы вырвал учительницу из плена тягостных воспоминаний. Оставив на столе стопку тетрадей с еще непроверенными сочинениями, она закрыла кабинет на ключ и отправилась "на ковер" к начальнику. Не то, чтобы она боялась - претензий по работе к ней никогда не было, - просто не любила лишний раз общаться с Эммой Константиновной. До ареста Павла директор практически не обращала на Светлану никакого внимания, а после того, как все узнали о случившемся, стала потихоньку "доставать" учительницу, рассчитывая на то, что она не выдержит и уволится. Видимо, учительница, имеющая сына-преступника, в представлении Эммы Константиновны считалась профнепригодной. Однако работала Светлана хорошо, повода для увольнения не давала, уходить же из школы из-за директрисы-самодурки ей и в голову не приходило. Хватало, как говорится, и других проблем.
  
  Перед дверью с табличкой "Директор" Светлана замерла на секунду, постучала и, не дожидаясь разрешения, вошла в кабинет. Эмма Константиновна была не одна, на одном из стульев сидел грустный человек лет пятидесяти.
  
  - Светлана Андреевна? Здравствуйте. Я из милиции. Гончаров. Следователь Гончаров.
  
  Еще не зная, что произошло, Светлана поняла, ощутила материнским сердцем - случилась беда со старшим сыном, с Алексеем.
  
  Следователь поддержал ее за локоть, подвел к стулу, помог сесть.
  
  - Лешенька, сынок, что с ним? - спросила она внезапно охрипшим голосом.
  
  Гончаров положил ей на плечо тяжелую ладонь, помедлил секунду, подбирая слова:
  
  - Вы сильная женщина, Светлана Андреевна. Держитесь. Ваш сын убил человека...
  
  Глава 3
  
  В отличие от младшего брата Алексей никогда не имел конфликтов с правоохранительными органами. Его представления о преступном мире складывались из прочитанных книг типа "Братва", "Воры в законе", "Собор без крестов", да еще из на шумевших в свое время фильмов "По прозвищу Зверь", "Беспредел", "Криминальная Россия".
  
  Как и все порядочные, законопослушные граждане Алексей считал, что там, в тюрьмах и зонах, сидят нелюди - злые и беспощадные. А потому, сидя на жесткой скамейке в камере предварительного заключения, он никак не мог понять, что же все-таки произошло. Почему он, обаятельный парень, заботливый сын, стал убийцей, которого держат под замком в этой вонючей бетонной коробке?
  
  Серые шершавые стены, привычные к человеческому горю, подавляли своим равнодушием. Казалось, время остановилось, повисло в тусклом свете электрической лампы. Было странно сознавать, что на воле жизнь не прекратилась, что там по-прежнему шумят деревья, светит солнце, гуляют по улице люди, ездят машины. Вместе со свободой Алексей потерял все - надежду, любовь, мечту. Теперь он отверженный, преступник, убийца...
  Этим утром он совершал обычную разминку в парке. Бой сайгаком скакал между деревьями, безуспешно гоняясь за воробьями. Алексей уже заканчивал серию упражнений, когда неподалеку раздался истошный вой добермана. Послышалась чья-то грозная матерная ругань.
  
  - Бой, фу, назад, ко мне! - Путая команды, Алексей бросился выручать своего любимца. Из ближайших кустов навстречу ему вывалились двое: мужчина и женщина, типичные бомжи, грязные, в рваной одежде, с опухшими от пьянки лицами. Видимо, Бой случайно наткнулся на них и отчего-то невзлюбил. Обычно в эти утренние часы в парке бы малолюдно, и Алексей не стал надевать на собаку намордник. Теперь он очень жалел об этом. Бой успел тяпнуть женщину за руку. Бомжиха размахивала окровавленной кистью, злобно материлась и предлагала своему кавалеру "разобраться с этой сукой".
  
  Алексей растерялся. Он знал, что Бой никогда не укусит человека просто так, без причины. Однако времени разбираться не было. Мужчина схватил толстую суковатую палку и обрушил ее на спину добермана. Раздался жалобный визг раненого животного. В голове у Алексея словно что-то взорвалось. Не помня себя от ярости, он схватил лежавший под ногами камень и швырнул его в бомжа. Брошенный изо всех сил метательный снаряд угодил мужчине прямо в затылок. Бомж упал лицом вниз рядом с издыхающим псом. Казалось, внезапно наступившая тишина длилась вечность, затем раздался нечеловеческий крик женщины. Ноги у Алексея вдруг ослабли, он опустился на колени. Потом его вырвало.
  
  На допросе в милиции бомжиха клялась и божилась, что "этот бандит" специально натравил на них своего бешеного пса, а когда Николай, ее сожитель, выступил на защиту испуганной женщины, произошло хладнокровное убийство. Следователь, мужчина в годах, брезгливо отворачивал лицо от источающей смрад бомжихи, но, тем не менее, выслушал ее внимательно. Затем дал подписать протокол и отпустил, убедительно попросив женщину никуда не пропадать. Алексея следователь допрашивать не стал. Во-первых, парень был явно не в себе, во-вторых, ему еще не исполнилось восемнадцати лет. Это означало обязательное присутствие на допросе адвоката и кого-нибудь из родителей. Так Алексей оказался в КПЗ...
  
  Усатый сержант защелкнул на запястьях Алексея наручники, проводил вниз, сдал с рук на руки молодому лейтенанту. Тот приказал вынуть из карманов все вещи, вытащить шнурки из кроссовок. Плохо соображая, Алексей сделал все, что от него требовалось, ответил на стандартный набор вопросов - "Фамилия? Имя? Отчество? Где проживаешь? Где учишься?".
  
  - Куда его? - наконец, спросил у лейтенанта сержант-конвоир.
  
  - Давай в третью.
  
  Пока решалась его дальнейшая судьба, Алексей равнодушно осматривал служебное помещение. Ничего особенного: стол, два стула, скамья для задержанных, шкаф с ящиками для изъятия вещей, телефон.
  
  "Как странно, - вдруг подумал Алексей, - такая обычная вещь, как телефонный аппарат, стала чем-то недостижимым. Я уже не могу, как нормальный человек, просто снять трубку, набрать номер, услышать знакомый голос. Я уже не могу распоряжаться собой, делать то, что хочу. Но что произошло? Разве я стал другим, нежели был вчера? Конечно. Ведь сегодня я убил человека. Но я не хотел этого, все произошло случайно. И, тем не менее, я арестован. Значит, виновен. Меня будут судить. Бедная мама..."
  
  - Встать! Руки за спиной! Вперед! - Голос сержанта вывел Алексея из ступора. Выходя из кабинета, он заметил на двери приклеенный скотчем лист бумаги: "Входи тихо, говори четко, проси мало, уходи быстро!" Мир, где он оказался, жил по своим законам.
  
  Камера, в которую сержант привел Алексея, была пустой. Парень облегченно вздохнул, как только обнаружил это. Перспектива оказаться среди преступников его мало устраивала. Конечно, он понимал, что убийство человека - это не кража ведра картошки, но в глубине души надеялся, что следователь во всем разберется, поймет, что Алексей не хотел никого лишать жизни, что он не готов провести в тюрьме все свои молодые годы. Сидя на жесткой узкой скамье, он ждал, что придет мама, объяснит, какой он хороший сын, и заберет его домой. Пусть все будет, как прежде...
  
  Время замерло. Биологические часы внутри Алексея подсказывали, что он просидел в этом каменном мешке не более двух-трех часов, а ему казалось - уже целую вечность. Откуда-то издалека доносились чьи-то голоса, клацанье замков, попискивание раций. Жизнь шла своим чередом, а он, Алексей Виноградов, убийца, все сидел на жесткой неудобной скамье и размышлял о своей не сложившейся судьбе...
  
  Его думы прервал противный скрежет дверного замка. В камеру ворвался поток хоть и теплого, но свежего воздуха. На пороге стоял сержант: не тот, усатый, что привел Алексея сюда, а другой, помоложе, лет двадцати пяти, на нем и форма милицейская сидела как-то молодцевато. Покручивая в левой руке резиновую дубинку, конвоир отрывисто бросил: "Выходи".
  Алексей вышел в коридор и, подгоняемый тычками в спину, побрел впереди сержанта, однако, не туда, где была дежурная часть, а в противоположную сторону. Там, судя по специфической вони, располагался туалет. В помещении вошли вдвоем. Милиционер прикрыл за собой дверь, посмотрел на арестованного, хитро прищурился. "Либо будет бить, либо заставит мыть туалет", - подумал Алексей. Он еще не решил, что предпочтительней, как вдруг сержант сказал:
  
  - Иди, отлей. Давит, небось.
  
  Алексей понял, что действительно "давит". Справлять нужду в присутствии постороннего человека было неловко, однако выбирать не приходилось. Через минуту, сполоснув руки под тонкой струйкой воды, бегущей из проржавленного крана, Алексей был готов к возвращению в камеру.
  
  - Погоди, - остановил его милиционер. Есть хочешь?
  
  Алексей вдруг вспомнил, что в последний раз ел почти сутки назад. Странно, но чувства голода он почему-то не испытывал. Только сухость во рту. Пить теплую, дурно пахнущую воду из-под крана Алексей побрезговал. Поэтому сказал:
  
  - Нет. Мне бы воды. Холодной, - и запнулся.
  
  Сержант воспринял просьбу арестанта без удивления.
  
  - Ладно, - сказал он, методично постукивая дубинкой по облупленной стене туалета, - договорились, воду получишь. У тебя ведь деньги есть. Может, еще что купить?
  
  Алексей вспомнил, как вместе с "неположенными вещами" у него забрали 500 рублей, что выдала мама на продукты еще вчера вечером. Понял, что сержант не играет в благотворительность, хочет лишь немного заработать. Сам Алексей не курил, но из книг и писем брата знал, как ценится хороший табак у заключенных. Поэтому попросил две пачки сигарет. Милиционер молча кивнул и проводил арестованного обратно в камеру.
  
  Спустя час или полтора, когда Алексей уже было разуверился в своей договоренности с сержантом, дверь, наконец, громыхнула замком и приоткрылась.
  
  - Держи, - парень сунул ему в руки запотевший полиэтиленовый пакет с какой-то темной жидкостью. - Будешь уходить, вместе с вещами получишь две пачки "Петра". Денег у тебя не было, понял?
  
  Алексей согласно кивнул головой. Дверь с грохотом захлопнулась. Осторожно, чтобы не расплескать ни капли, он присел на скамейку, пригубил из пакета. Ударили в нос пузырьки, знакомый вкус освежил горло. "Кока-кола", - понял Алексей. Утолив жажду, он аккуратно перевязал пакет ниткой и прислонил к стене.
  
  "Молодец, сержант, не обманул", - пронеслось в голове. Впрочем, насчет людской доброты Алексей не обнадеживался. Общая стоимость напитка и сигарет, купленных милиционером, едва ли превышала 150 рублей. Мент "заработал" 350. Но теперь Алексею было плевать на деньги. Они для мальчишки потеряли всякое значение.
  
  К исходу дня его, наконец, вызвали на допрос к следователю. В присутствии молодого парня, назвавшегося адвокатом, и пожилой женщины, в которой Алексей с ужасом узнал свою мать, он подробно ответил на все вопросы, словно в этой самой откровенности скрывался ключ к его освобождению. Но надеждам не суждено было сбыться. С трудом вникая в сухую процессуальную речь следователя, Алексей осознал, что домой он сегодня не пойдет. Как, впрочем, и завтра. И послезавтра. И вообще неизвестно, когда он снова окажется в родной двухкомнатной квартире.
  
  "Избрать в отношении обвиняемого, Виноградова Алексея Владимировича, меру пресечения в виде заключения под стражу..." - слова следователя молоточками стучали в висках, и Алексей, ничего не соображая, словно робот простился с матерью, протянул руки для наручников, зашагал вниз по лестнице, в вонючую камеру, где просидел, не шевелясь пару часов. Здесь, в одиночестве стесняться некого, и Алексей беззвучно ревел, оплакивая свою неудавшуюся жизнь, страдания матери, гибель любимой собаки, смерть несчастного бомжа. Наконец он успокоился, обтер краем футболки лицо, допил остатки колы, уже теплой и безвкусной. И неожиданно для самого себя уснул.
  
  
  Глава 4
  
  Всякий зэка, ныне отбывающий или бывший, до мельчайших подробностей помнит день своего ареста. Куда ходил, с кем говорил, во что был одет, что ел и пил, наконец, какая в этот день была погода, что за фильм показывали в соседнем кинотеатре, почем продавали пиво за углом - обо всем этом осужденный готов до бесконечности беседовать с корешами. Светлана Андреевна Виноградова также до мелочей помнила те дни, когда арестовали ее сыновей - сначала Павла, затем - Алексея. Вот только излить душу, выговориться было некому.
  После ареста старшего сына отношение к Светлане со стороны коллег-учителей значительно изменилось. Даже те немногие, что после трагедии с Пашей старались ее как-то поддержать, помочь хоть не делом, так словом, сейчас отошли в сторону, прикрылись от горя матери натянутыми словами сочувствия. Когда Светлана Андреевна заходила в учительскую, все разговоры разом обрывались, у педагогов, только что развлекавших друг друга светской болтовней, тут же находилось множество неотложных дел, и спустя пару минут в комнате становилось пусто. Со временем и сама Светлана начала сторониться коллег - в учительскую заходила по мере надобности, разговоры старалась не заводить. При встрече преподаватели виновато опускали глаза, а за спиной "непутевой мамаши" вели нескончаемые беседы о нравственности и воспитании. Один лишь Семен Исакович Кромм, умный и интеллигентный мужчина лет сорока, обучающий школьников ОБЖ, повел себя в сложившейся ситуации достойно.
  Через несколько дней после ареста Алексея майор в отставке пришел в один из пустых классов, где Светлана проверяла домашние задания учеников, и, помявшись пару секунд, изложил свои мысли по-военному прямо и четко.
  - Значит так, Светлана Андреевна. Горю твоему не поможешь. Но и раскисать, я так думаю, не надо. Что пацаны твои, кто по недосмотру, кто по случайности, в тюрьме оказались, конечно, плохо. Но то, что живы, и есть шансы на скорое возвращение домой - это, конечно, облегчает ситуацию. Поверьте, Светлана Андреевна, "там", - Семен Исакович махнул куда-то за спину широкой, словно саперная лопата, ладонью, - там тоже люди сидят. Разные, но люди. И если сыновья твои будут вести себя по-мужски, все будет хорошо.
  - Спасибо, - искренне сквозь набегавшие слезы прошептала Светлана. А когда майор, неловко повернувшись, вышел из кабинета своей знаменитой медвежьей походкой, она не выдержала и разрыдалась. "Вести себя по-мужски..." - вспомнила Светлана прозвучавшие только что слова. Но как? Ведь ее сыновья еще мальчишки...
  А еще через пару дней произошел еще один, на этот раз неприятный разговор. Инициатором его выступила директор школы Эмма Константиновна Никонорова - дама, как уже отмечалось выше, чопорная и высокомерная, занявшая свое нынешнее место еще в советские времена. В 57 лет она выглядела значительно моложе, внимательно следила за своей внешностью, ходила всегда с прямой спиной и высокоподнятой головой. Волосы, выкрашенные в рыжий цвет, Эмма Константиновна традиционно укладывала в сужающийся к вершине кокон, за что получила от своих подчиненных прозвище "Осиное гнездо". А некоторые из педагогов, кого директриса совсем уж достала своими придирками, "ласково" величали начальницу "Эммочкой-людоедочкой" по аналогии с известным персонажем книги Ильфа и Петрова "12 стульев".
  Директор вызвала Светлану Андреевну после завершения занятий. На этот раз в кабинете, кроме них двоих, больше никого не было. Эмма Константиновна предложила ей присесть, потом, без подготовки, приступила к главному:
  - Светлана Андреевна, вы, безусловно, знаете, как я к вам отношусь. Вы прекрасный человек, опытный педагог, вас любят дети, но... Знаете, меня очень беспокоит ваше поведение в последнее время...
  - Простите, Эмма Константиновна, а в чем, собственно говоря, проблема?
  - Поймите меня, пожалуйста, правильно. У нас, Светлана Андреевна, образцовая школа, мы пользуемся уважением в гороно, имеем репутацию в определенных кругах. Ну, вы меня понимаете... А вы, простите, совсем перестали следить за собой. Приходите на работу черт знает в каком виде, с коллегами не разговариваете, работаете без вдохновения, снижаете показатели...
  Светлана, уже не слушая директора, поднялась и подошла к зеркалу. Ничто так не задевает женщину, как замечание по поводу ее внешности, особенно если оно сделано другой женщиной. В иное время Светлана была бы как минимум огорчена словами Эммы Константиновны, но не сейчас. Она равнодушно осмотрела свое отражение. После ареста старшего сына прошло чуть больше недели. Она же, казалось, постарела на десяток лет. Кожа лица приобрела неестественный серый оттенок, из-за бессонных ночей глаза воспалились, под ними легли черные круги. Блузка выглядела несвежей и мятой. Светлана попыталась вспомнить, когда она в последний раз стирала и гладила белье, но не смогла.
  - Спасибо, Эмма Константиновна, - повернулась она к директорскому столу. - Я приведу себя в порядок.
  "Эммочка-людоедочка" ожидала чего угодно - истерики, криков, слез, хлопанья дверями, но не этих простых, спокойных речей. Опомнившись, она сказала:
  - Учтите, Светлана Андреевна, мне уже намекнули оттуда, - и она демонстративно ткнула палец в потолок, - что мать двоих детей-преступников вряд ли может быть хорошим учителем. Вы здесь работаете исключительно из моего к вам хорошего отношения. Идите и подумайте об этом.
  Светлана вышла из кабинета директора и сразу забыла о только что состоявшемся разговоре. По сравнению с бедами сыновей ее собственные проблемы казались мелочными и надуманными. Остаток дня прошел в привычных хлопотах - отработать в книжном магазине, позвонить адвокату, собрать передачу старшенькому, написать письмо Пашеньке... И лишь поздним вечером, точнее, уже ночью, ложась спать, она вспомнила свой разговор с "Осиным гнездом", поняла - эта дама не успокоится, пока ее не уволит. "Это мы еще поглядим, кто кого...", - устало вздохнула Светлана и провалилась в тревожный материнский сон.
  
  Глава 5
  Второй и третий день своего заключения Алексей провел в изоляторе временного содержания (сокращенно - ИВС). Сюда со всех райотделов милиции привозят обвиняемых, в отношении которых избрана мера пресечения в виде заключения под стражу. Следующая остановка - СИЗО, следственный изолятор. Об этом Алексея с видом знатока проинформировал лопоухий пацан лет шестнадцати, оказавший рядом во время поездки на автозаке. Пока спецмашина кружила по городу, собирая арестантов, они успели познакомиться и даже разговорились.
  - Тебя за что взяли? - поинтересовался Михась (так представился новый знакомый).
  Алексей в нескольких словах обрисовал суть дела.
  - Да, - вздохнул пацан, - бывает. У меня кореш был, так с ним такая же фигня приключилась. Отчим по жизни козел был, мать евоную избивал. Ну, Серега, это кореша так зовут, однажды у подъезда отчима подкараулил, когда тот пьяный домой шел, и доской его. Хотел проучить, а вышло насмерть. Теперь вот сидит.
  - Сколько дали? - спросил Алексей, потихоньку осваивая специфическую речь заключенных. Услышав ответ, похолодел.
  - Девять лет. Да ты не менжуйся, у него это вторая ходка была. Прокурор говорит, мол, умышленно Серега на "мокруху" пошел. Ну, судья и повелся у него на поводу. А с тебя что взять? Первоход, не привлекался, убил случайно, да и мать осталась одна. Если повезет, года на четыре упрячут.
  Разговор дальше не клеился. Михась переключил внимание на соседа с другой стороны, все спрашивал о чем-то, искал общих знакомых. Алексей молчал и думал о своем.
  Спецмашина еще минут десять покружила по засыпающим улицам. Наконец, приехали.
  Мальчишек "принимали" по-взрослому. Конвоиры выстроились в два ряда, образовав узкий коридор. "Быстрее! Руки за спиной! Шевелись, падла! Не разговаривать, ... твою мать!" Кто-то из арестантов замешкался, тут же получив чувствительный тычок резиновой дубинкой по ребрам, охнул от боли. Яростно, не умолкая ни на секунду, лаяла сторожевая овчарка. "Гонят, как скот на бойню", - мелькнула мысль в голове Алексея. Он видел в одном из фильмов про зэков такую картину. Но одно дело - жевать чипсы и смотреть кино по телевизору, совсем другое - быстрым шагом, не поднимая головы, передвигаться между двумя рядами злых, раздраженных конвоиров.
  Вновь прибывших разместили в небольшой комнате с привинченными к стенам лавками. Алексей старался держаться спокойно, осмотрелся. Парни вели себя по-разному. Одни старались не привлекать к себе внимания, молчали, ни с кем не общались. Сразу было видно - первоходы. Другие, наоборот, демонстрировали свою бывалость, громко разговаривали, травили анекдоты, подначивали оробевших.
  Зашел кто-то из охраны, приказал раздеться до трусов, собрать вещи и ждать вызова. Алексей не жаждал оказаться быстрее в камере, поэтому пошел на "шмон", то есть обыск, в числе последних. В помещении, похожем на дежурную часть милиции, ему пришлось впервые пройти унизительную процедуру личного осмотра. Сержант равнодушно командовал: "Сними трусы! Подними яйца! Повернись! Наклонись! Раздвинь ягодицы! Одевайся!". На мнение арестанта менту было совершенно наплевать. Такая уж у него работа - рассматривать чьи-то задницы.
  Пока Алексей с покрасневшим от стыда лицом отвечал на вопросы усатого майора о том, кто он и откуда, сержант ловко "прошмонал" одежду арестанта, распотрошил пачки с сигаретами. Не найдя ничего запретного, бросил вещи на пол: "Забирай, в камере оденешься".
  Покрывшись гусиной кожей (то ли от холода, то ли от нервов), Алексей под конвоем поднялся на второй этаж изолятора. "Направо. Прямо. Стоять. Лицом к стене", - механическим голосом командовал сержант. Алексей украдкой огляделся. Широкий, метра в четыре, коридор. Яркий свет ламп. Безнадежно унылые серые стены. Зеленые прямоугольники дверей. За каждым из них - свой мир. Сержант поковырялся ключами в замке. Громыхнул засов. Массивная дверь бесшумно открылась: "Заходи".
  Алексей заставил себя сделать несколько шагов, нырнул, словно в прорубь, в холодящий душу дверной проем, замер у порога. Как здороваться при входе в "хату" он не знал, а у Михася спросить постеснялся. Поэтому брякнул первое, что пришло в голову: "Привет, пацаны!" И не торопясь, стараясь выглядеть спокойным, начал одеваться.
  - Здорово, коль не шутишь, - улыбнулся навстречу Алексею невысокий темноволосый парень. Кроме него, в камере находились еще двое. Один, в адидасовском спортивном костюме и фирменных кроссовках, спал, отвернувшись к стене. Другой, пацаненок лет шестнадцати, щуплый, лопоухий, в рваной рубашке и грязных штанах, приютился почему-то под нарами, хотя спальных мест в камере было четыре - два нижних и два верхних яруса. Воздух в помещении был спертый, прокуренный, но туалетом, несмотря на наличие дырки в полу, не воняло. Пока Алексей одевался, он обратил внимание на то, что в камере было достаточно чисто. Обувь арестантов стояла у дверей. Поэтому свои кроссовки Алексей поставил здесь же, нерешительно прошел вперед, ожидая, что будет дальше.
  Тем временем поприветствовавший его темноволосый парнишка встал с нар и, подойдя к Алексею, протянул руку.
  - Лесник, ты что, не признал меня?
  Лешка вздрогнул. Так его уже давно никто не называл. Пару лет назад он гостил в деревеньке Мостовке, что под Екатеринбургом. Однажды пошел в лес с местными пацанами, отстал и заблудился. К жилью смог выбраться лишь через день, голодный и искусанный комарами. За это приключение местные остряки и прозвали его Лесником. Сейчас перед Алексеем стоял один из бывших деревенских приятелей - Сашка Чумаков по прозвищу Чумак.
  - Привет, Санек, - улыбнулся в ответ Алексей. - Ты как здесь?
  - Как все. На такси привезли, с телохранителями.
  - А если серьезно?
  - Да что там рассказывать. - Санек присел на нары, шлепнул ладонью по деревянной скамье. - Падай рядом, слушай. Ты помнишь Аленку Истомину?
  Алексей присел около Сашки, согласно кивнул. Чумак, однако, не торопился продолжать. Взял сигарету, покрутил в пальцах, прикурил, глубоко затянулся.
  - Полюбил я ее, втюхался по самые уши. Мы же с Аленкой учились вместе, с первого класса на соседних партах сидели. Короче, стал с ней ходить. А прошлым летом к нам в деревню приехал один... Весь из себя, при деньгах, родаки ему бабок давали без меры. Стал он к моей Аленке клеиться. У меня-то было серьезно, а он - так, побаловаться. Ну, я день терпел, два, а потом не сдержался, отделал чувака. Сотрясение мозга, пара сломанных ребер, челюсть набок. Батяня у него крутой оказался. Из новорусских. Приехал со своими быками разбираться. Я прятался полгода в соседней деревне у родственников, а когда все успокоилось, решил вернуться. К тому времени моя Аленка за того парня, что я избил, замуж вышла. А меня, как только объявился, участковый повязал. За нанесение тяжких телесных...
  Сашка замолчал, аккуратно затушил окурок сигареты, вздохнул. Алексей тоже молчал, не зная, что говорить в таком случае. Потом, чтобы разорвать тишину, спросил, кивнув на приткнувшегося под нарами пацаненка.
  - А он чего там? Места не хватило?
  - Его туда Димон загнал, - махнул рукой Чумак в сторону все еще спавшего обладателя фирменных кроссовок. - Говорит, что пидорам только там и место. А этого пацана он еще по воле знает, утверждает, что грешок за ним есть: мол, хороший "насос".
  - Кто? - не понял Алексей.
  - "Насос". Ну, тот, что в рот берет у другого мужика. А если кто любит бабе между ног лизать - тот "дельфин". Тоже стремная фигня. Если за кем-то слушок такой пойдет - считай, что опетушат. Я тебя по воле знаю, ты вроде пацан нормальный, но если что, лучше признавайся сразу, не гасись. Все равно выяснится, хуже будет.
  Алексей нервно передернул плечами.
  - Да, ну и порядочки у вас...
  - Уже не у вас, а у нас, - усмехнулся Чумак. - Привыкай, теперь тебе многое предстоит узнать.
  - А этот почему в кроссовках спит? - Алексей кивнул в сторону Димона.
  - Крутой потому что. Второход, считай, что ему все можно. Меня не трогает, знает, что могу сдачи дать. А этого, что под нарами, совсем достал. Шпыняет, почем зря, заставляет по двадцать раз на дню толкан драить. Так и живет. Скучно здесь, надоело уже. Может, завтра-послезавтра этап будет в тюрьму. Там веселее, сам скоро увидишь.
  Лешку не прельщала перспектива оказаться поскорее в тюремной камере со множеством народа, но он почему-то согласно кивнул. Не хотелось показывать свой страх перед будущим.
  В этот момент проснулся Димон. Мельком бросил взгляд на новенького, прошел к огороженному бетонной стеной отхожему месту, включил воду (как потом объяснили Алексею, делать это необходимо по двум причинам: и воняет меньше, и психологически легче справить нужду при посторонних), сходил по-маленькому, сполоснул руки, вернулся обратно на нары. Закурил не торопясь. Димон вообще все в жизни делал спокойно, обстоятельно. Считая себя потомственным вором (дед сгинул в сталинских лагерях, отец отбывал свой срок где-то под Вологдой), он предпочитал уличному "гоп-стопу" заранее спланированное ограбление какого-нибудь небольшого магазинчика. С удивительной для его семнадцати с небольшим лет расчетливостью Димон продумывал всю операцию, включая пути отхода, поэтому попался в руки правосудия всего лишь второй раз. Да и то особых улик против него у следователя не было. Поэтому он был спокоен и ленив, как толстый домашний котяра.
  - За что взяли? - спросил он у Алексея, раскурив сигарету.
  - Бомжа убил, - удивляясь своему спокойствию, ответил Лешка. И добавил для полной картины: - Случайно.
  - Бывает, чего там. - Все еще сонные глаза Димона выражали полное безразличие к проблемам собеседника. - Как зовут?
  - Алексей.
  - Погоняло есть?
  - Что?
  - Ну, прозвище.
  - Есть. Лесник.
  - Ну ладно, Лесник, давай что-нибудь похаваем. Чумак, глянь, что у нас там есть.
  Санек достал с верхних нар сумку, вытащил оттуда хлеб, сало, палку колбасы. Порезал аккуратно на развернутой газете.
  Алексей вдруг почувствовал сильный голод. "Еще бы, почти два дня без пищи", - мелькнуло в голове. Поднес было бутерброд ко рту, но замер, поймав голодный взгляд из-под нар. Пацаненок с жадностью смотрел на еду. А глаза... Эти глаза напомнили Алексею его любимца Боя, погибшего под ударом бомжа. Доберман часто сидел на кухне возле стола, выпрашивая лакомый кусочек. Но ведь это не собака, а человек... Лешка непроизвольно протянул кусок хлеба с колбасой.
  - Ты чего? - взвился Чумак. - Нельзя, он же на положении.
  - Хочешь быть добреньким? - Лениво, но со скрытой угрозой в голосе произнес Димон. - Смотри, Лесник, можешь сам под шконарем оказаться. Этому "насосу" твой хлеб - что корове соломина. Вот подожди, сейчас баланду принесут, сам увидишь. А пока сиди, жуй и не выделывайся.
  Алексей старался не смотреть под нары, съел пару бутербродов. Отчего-то было стыдно: то ли за проявленную жалость к отверженному, то ли за то, что не смог возразить второходу. Нет, он не испугался, просто в какой-то момент понял - здесь свои правила, если не знаешь их, лучше не играть.
  Что-то скрежетнуло о двери с другой стороны, хлопнула кормушка. Раздался глухой мужской голос.
  - Хавку брать будете?
  Чумак метнулся к дверям, принял булку хлеба, четвертую часть отломил выползшему из-под нар пацану. Тот подошел к кормушке, протянул навстречу половнику полиэтиленовый пакет.
  Санек толкнул Алексея в бок: - Смотри, сейчас посмеемся. Анаконда вату не катает.
  - Кто? - не понял Лешка.
  - Анаконда. Это у него погоняло такое. А почему, сейчас узнаешь. - Чумак уселся на нарах поудобнее, словно приготовился смотреть интересный фильм. А картина на удивление оказалась впечатляющей.
  С пакетом, наполненным перловой кашей чуть ли не до самого верха (четыре порции, это не шутка), Анаконда присел у параши и стал жадно есть. Вместо ложки он использовал корку хлеба. Каша стекала по подбородку, пачкала одежду, и без того грязную, но Анаконде на это было наплевать. Его челюсти двигались без остановки, тело подрагивало от наслаждения. Свою порцию и порции трех сокамерников пацан съел за считанные минуты. Алексею стало не по себе от увиденного, он даже отвернулся, чтобы не быть свидетелем превращения человека в жующее тупое животное.
  Когда Анаконда доел, Димон заставил его снять рубашку и встать боком. Набитый кашей живот выпирал, как у беременной женщины на девятом месяце.
  - Он себе желудок растянул еще по первому сроку, - пояснил Димон. - В семье восемь детей, жрать нечего было, он на помойках кормился. Попался на карманной краже, оказался на "малолетке". От еды совсем крыша поехала. Стал жрать - не остановишь. И вот результат. За лишнюю пайку готов сделать что угодно, хоть в рот взять, хоть задницу подставить. Мразь, короче...
  Димон сплюнул на пол, заставил Анаконду вымыть пол в камере, потом отправил чистить толкан.
  Алексей залез на верхний ярус, попытался уснуть, но сон не шел. В голову лезли разные мысли - о маме, брате, Анаконде. Впечатлений, что и говорить, было достаточно. Да, к нему вроде относились нормально. Но на душе все-таки было неспокойно: кто знает, что будет дальше. Так, проворочавшись на жестких досках больше часа, Алексей, наконец, уснул.
  Следующие два дня оказались до одурения скучными. Арестанты валялись на нарах (один - под нарами), травили анекдоты, вспоминали разные забавные истории из жизни. Первоходы внимательно слушали рассказы бывалого Димона о зоне и ее законах. Однако разговоров хватало лишь на несколько часов, все остальное время подростки маялись от безделья. Читать в камере было нечего, настольных игр тоже не было. Единственным развлечением для Алексея за эти два дня стала "игра на пианино", как назвал Димон процедуру снятия отпечатков пальцев.
  От безделья все устали неимоверно. А потому, когда стало известно об этапе в СИЗО, арестанты (включая Алексея) вздохнули с облегчением.
  
  
  Глава 6
  - Простите, вы не могли бы показать мне вот этот том Чейза...
  Приятный мужской голос вырвал Светлану Андреевну из плена тяжелых воспоминаний. Обычно в книжном магазине, где она подрабатывала после занятий в школе, было немноголюдно: народ, пользовавшийся некогда славой самого читающего народа в мире, отдавал все большее предпочтение видео. Немногочисленные посетители бродили между полок с книгами, листали страницы, выбирали, но покупали единицы, да и то в основном не для себя, а для детей или в подарок знакомым. Поэтому особой нагрузки Светлана не испытывала. Ранее она "убивала время" за прочтением очередного шедевра ее любимого Шелдона. Но с недавних пор, когда посадили Алексея, читать расхотелось. Светлана просто сидела, положив ладони на колени, словно девочка-первоклассница, смотрела куда-то вдаль и молчала. Коллеги ее не тревожили, понимали, что ничем помочь не смогут, наоборот, словами утешения причинят матери еще большую боль.
  Светлана как раз вспоминала события уходящего дня: "В школе спокойно, даже очень спокойно, Эмма Константиновна подозрительно любезна, не иначе готовит какую-то гадость, ну и черт с ней. Получила письмо от младшенького, Паши. Пишет, что все у него хорошо, просит выслать деньги - 300 рублей. Где же их взять, до зарплаты еще неделя осталась. Интересно, зачем ему в тюрьме деньги? Пишет, что в магазине отоваривается. Да я же ему и так все высылаю. Ну, да ладно, просит, значит, надо послать. Может, у Любы перехвачу.
  От Алексея пока вестей нет. Что с ним там? Встретилась с адвокатом, хороший парень, но молодой больно. А вдруг поможет? Заплатила ему на той неделе полторы тысячи, договор подписали на пять, надо где-то деньги искать. Да и Бог с ними, был бы толк. Может, работу поменять? Пойду в киоск, там в два раза больше, чем здесь, получать буду..."
  Светлана горько усмехнулась, представив себя, человека с высшим образованием, профессионального педагога, сидящей в тесной будке с окошечком: "Эй, народ, налетай, кому "Сникерсы", кому "Баунти", разбирай, подешевело!" Да, жизнь...
  - Извините, что отвлекаю...
  - Да, да, конечно, какой вам том Чейза? - она поднялась навстречу покупателю, непроизвольно, по-женски окинула его взглядом. Рост чуть выше среднего, в костюме, лицо открытое, приятное, волосы светлые, уложены аккуратно, глаза серо-голубые, смотрит оценивающе, на губах - еле заметная улыбка. Не красавец, но симпатичный. На вид - лет сорок пять.
  - Вот этот, пожалуйста, - мужчина протянул правую руку.
  "Без кольца", - машинально отметила Светлана. Обернулась в указанном направлении, нашла нужную книгу, подала покупателю. Тот, даже не посмотрев на обложку, сунул томик с детективами знаменитого англичанина под мышку, достал кошелек, расплатился. Однако уходить не торопился, стоял и молча, с улыбкой смотрел на Светлану.
  - Что-нибудь еще? - сухо спросила она.
  Незнакомец хотел было что-то сказать, но неожиданно смутился и, пробормотав извинения, ушел.
  - Ну, ты, Света, даешь... - подошла к ней Люба Волкова, чей отдел с книгами для детей располагался рядом. - Чего ты мужика-то испугала? Он сюда уже третий день ходит, все косится на тебя, наконец, решился подойти, а ты...
  - Ты же знаешь, Люба, мне сейчас не до мужиков.
  - Знать-то я знаю, да не век же тебе одной куковать. Мужчина видный, интеллигентный. Да и деньги вроде водятся.
  - Да, Любаша, о деньгах. Ты уж извини, что я опять к тебе с просьбой. Займи рублей пятьсот до получки. Ты же знаешь, я отдам.
  Люба, конечно, заняла. У нее самой все в жизни было, как она считала, хорошо. И муж любил, причем не за красоту, которой толстушка Любаша, скажем прямо, не блистала, а за доброту и понимание. И дети, мальчишка-пятиклассник с дочкой четырех лет, любили маму. И даже огромный сиамский кот Бархан любил хозяйку, только величаво не показывал вида. Поэтому Люба жалела Светлану, свою почти что сверстницу (разница в пять лет не в счет), желала ей всяческого добра, счастья, любви. Вот и незнакомца первая приметила, обратила внимание на то, какими глазами мужчина смотрел на Виноградову. И до конца смены уговаривала подругу не быть с покупателями столь суровой.
  На следующий день мужчина пришел снова. Элегантный, уверенный в себе, с обаятельной улыбкой на губах, в руках - букет цветов. Не обращая ни на кого внимания, подошел прямо к Светлане.
  - Прошу меня извинить за свой вчерашний неожиданный уход. Просто я собирался пригласить вас в ресторан, а без цветов делать это было как-то неудобно.
  Света автоматически взяла протянутый ей букет, почувствовала, что краснеет, кинула взгляд в сторону подруги ("Люба, выручай!"), но та улыбалась во весь рот и тайком, из-под стола, показывала ей кулак с поднятым вверх большим пальцем. Она выглядела такой довольной, словно только что выиграла в лотерею миллион долларов.
  - Не хотелось бы навязываться, - продолжал тем временем незнакомец, - но я был бы рад, если бы вы согласились сегодня со мной поужинать.
  Светлана твердо решила отказаться от предложения, вернуть обратно цветы и вообще попросить этого обаятельного наглеца больше не появляться в магазине без уважительной причины. Но вместо этого лишь согласно кивнула головой.
  
  Глава 7
  В СИЗО новеньких первым делом остригли налысо и помыли. Последняя процедура совершалась в одном из многочисленных боксиков, расположенных в подвале изолятора. Здесь было мрачно, сыро и холодно, однако горячая вода, шумно бьющая из душевых отверстий, приятно согревала тело. Ни мыла, ни полотенец у арестантов, разумеется, не было, но даже такая пятиминутная помывка пошла всем на пользу. На лицах у пацанов появились улыбки, послышались шутки и подначки. Кто-то из бывалых успел договориться с "рабочкой" (осужденными, отбывающими срок наказания на хозработах в тюрьме), сыпанул чаю за услугу, и сразу после помывки расторопный парень лет двадцати в черной робе организовал чифирь.
  Алексей часто читал в книжках про зэков об этом удивительном напитке, и вот пришло время его попробовать. Десяток полуголых пацанов присели в круг, кружка с крепким, очень крепким горячим чаем пошла по рукам. Каждый делал по два глотка, как здесь говорят, хапки и передавал чифирбак соседу. Дошла очередь до Алексея. Он осторожно прикоснулся губами к обжигающему краю кружки... Казалось, терпкая вязкая жидкость в одно мгновение заменила собой кровь в сосудах. Чифирь ударил в голову, достиг кончиков пальцев, заставил сердце бешено забиться. Однажды в деревне местные пацаны угостили Алексея самогоном. Он выпил тогда четверть стакана, эффект был примерно таким же.
  Алексей посмотрел на окружающих. Многие из арестантов, похоже, также словили кайф: глаза заблестели, движения стали резче, голоса - громче. Парень с наколотым на всю руку драконом рассказывал, энергично жестикулируя:
  - Меня один строгалик как-то раз такой байкой приколол. Сидел у него в хате однажды старичок. Тихий такой, безобидный. Ну, мужики чифирь заварили, позвали его на пару хапок. Штрибан отказываться не стал, но, говорит, у меня сердце слабое, я лучше кусочек сахара в кружку помакаю, а вы уж чифирите.
  Димон, знакомый Алексея, видимо, знал этот прикол, хохотнул. Остальные заинтересованно слушали. Рассказчик продолжал.
  - В общем, штрибан кусок сахара в чифирбаке промочил, в рот закинул, сидит и балдеет. А мужики кружку по кругу пустили - раз, другой, а кайфа все нет. Последнее добили - нет балдежа. Тут кто-то поумнее сообразил, что старик кусочком сахара снял сверху всю пленку, в которой главный кайф. Хотели мужики хитрого штрибана на кулак намотать, но строгалик, знакомый мой, беспредела не допустил. Умнее, говорит, будете. А штрибан тот третий десяток по лагерям мотается, знает что делать...
  Дружный хохот арестантов гулко отозвался под приземистыми сводами помывочного бокса. Конец веселью положил "зеленый" (так арестанты называют сотрудников изолятора за носимую ими форму защитного цвета). Конвоир отвел пацанов на второй этаж, запер в камере, где арестантам предстояло провести несколько дней. В этом изоляторе новеньких встречали еще десяток парней. Начались обычные в таких случаях расспросы, поиски друзей, знакомых, земляков.
  Когда разговоры чуть поутихли и арестанты расселись кто куда, Алексей вдруг заметил, что в камере, помимо малолеток, находится взрослый мужчина. На вид ему было лет сорок с лишним, худощавый, жилистый, с седым бобриком на голове, глаза серые, уши чуть оттопыренные. Взросляк сидел, поджав под себя ноги, на обтянутом белой простыней матраце. Больше всего Алексея поразила именно эта простынь: неестественно чистая, она чужеродным элементом смотрелась в камере, где воняло грязным бельем, сигаретами и потом.
  Мужчина спокойно дождался, пока шум в камере поутих, затем, не повышая голоса, сказал:
  - Так, малолетки, слушай сюда. Меня зовут Сергей Николаевич. Теперь я ваш папа. Если кто накосячит, базарить не буду, зубной состав сразу уедет. Первоходы могут задавать глупые вопросы, - мужчина еле заметно усмехнулся, - я объясню, какие на тюрьме правила.
  Алексей наклонился к Димону:
  - Почему он говорит "на тюрьме", правильно же "в тюрьме"?
  - Не знаю, как правильно, а говорят так: "на зоне", "на тюрьме", "на хате", - ответил Димон и, понизив голос, шепнул Алексею на ухо, - вообще-то это заподляк.
  - Что?
  - Да заподляк взросляку с малолетками сидеть Он тут за нами присматривает, чтобы беспредела не было, значит, администрации помогает, а нормальному зэку это западло.
  Алексею показалась немного странной логика Димона, но спорить с ним было бесполезно, у второхода были свои принципы, требующие уважения, равно, как мнение любого другого человека.
  В камере тем временем царила обычная суета. Любители почифирить уже закинули в кругляк самодельный бульбулятор (кипятильник), кто-то рылся в баулах, разбирая вещи после шмона, несколько человек присели рядом со шканарем Сергея Николаевича, который пояснял что-то насчет "понятий", пара арестантов завалились на широкие железные нары и пытались заснуть.
  Алексей почувствовал, что хочет пить. На самодельной деревянной полке в углу он заметил несколько кружек, подошел, взял одну из них.
  - Крыса! - раздался за спиной хлесткий, словно удар бича, окрик.
  
  Глава 8
  Есть на свете вещь, которая в состоянии вывести из себя любого нормального человека. Это тупая, неумело сделанная реклама. Особенно от нее почему-то страдает далеко не самая худшая часть интеллигенции - учителя. Какими только их не изображают в рекламных роликах - глупыми, ограниченными, ненавидящими учеников. Нагляднейший пример - молодая стерва в роговых очках, готовая дать линейкой по голове несчастному тинэйджеру только лишь за то, что тот осмелился скушать во время урока пару конфеток "ЭМ энд ЭМС".
  Светлане Андреевне Виноградовой больше всего не нравилась ну совсем уж доставшая своим цинизмом реклама супа быстрого приготовления. Помните? Школьник, этот милый мальчик, беспокоится о здоровье своей учительницы: "Марь Иванна, бутерброды для желудка вредны, возьмите лучше "Доширак". И педагогичка, опять-таки в пресловутых огромных очках, благодарно принимает подачку от пацана, который балдеет в окружении сверстников: "По биологии - пять!". Оказывается, вон, как легко подкупить "училку". А то, что у нее зарплата маленькая, а дома - парочка маленьких детей, которых нужно поить-кормить-одевать, да муж-алкоголик, так это все остается за кадром. Ну, не из-за нужды Марь Иванна таскает бутерброды в школу, а исключительно по глупости своей. Однако новое поколение жизни научит. И ее, и всех телезрителей. Тоска...
  Едва на экране началась очередная рекламная пауза, Светлана сразу же выключила телевизор. Достали! Надоели со своими шампунями, прокладками, сникерсами и прочей фигней. Даже фильм, который Светлана ждала чуть ли не неделю, потерял всю свою привлекательность. Интрига затерялась где-то между краской для волос и колготками, а любимые актеры померкли на фоне героев рекламных роликов.
  Выключила телевизор - и накатило. Опять мысли, мысли, мысли. В первую очередь, о сыновьях. На днях от обоих получила письма. Вроде бы ни на что не жалуются, живы и здоровы ее мальчики. А сердце бьется тревожно, на душе неспокойно. Вчера разговаривала с одной женщиной, у нее сын сидит в колонии для несовершеннолетних, так она такие страсти рассказывала, жутко и вспомнить. Ее пацана в тюрьме "опустили", использовали как женщину. Зверье! Вот уж где видно, как недалеко человек ушел от обезьяны. В стаде "братьев наших меньших" самцы насилуют более слабых сородичей, тем самым демонстрируя свое физическое превосходство: мол, я круче, сильнее, а ты дерьмо, сиди и не вякай, держись подальше от самок. Вот и в тюрьме, видать, нравы такие же. У той женщины сын хотел себя жизни лишить, вены резал, да ничего не вышло, откачали. Сейчас он в колонии, скоро условно-досрочно освобождается. Как жить будет после всего того, что пришлось пережить, никто и не знает. Зато мать рада - она сына готова принять любого, лишь бы вернулся домой поскорей.
  Светлана еще спросила, за что парня-то посадили, ответ женщины ее поразил. Оказалось, шестнадцатилетнего мальчишку упрятали за решетку на три года за кражу домашних заготовок (вареньев и соленьев) из подвалов. Конечно, пацан заслуживал наказания, но такого ли строгого? Вон, по телевизору недавно показывали: один деляга нахапал имущества Родины на миллионы долларов, перевел "бабки" за границу, да только вот на чем-то прокололся и попал под суд. И что? Четыре года условного наказания, причем без конфискации имущества, которое, впрочем, явно записано на подставных лиц или на дальних родственников. Так там - целое состояние, а тут - банки с вареньем. Несопоставимо как-то... Женщина рассказала, что когда ее сына судили, одна из потерпевших - бабуля лет восьмидесяти - такую речь закатила про разгул подростковой преступности, что даже судья за голову схватился. Наверное, под впечатлением пламенной речи старой революционерки слуга закона и припаял реальные сроки мелким воришкам. Вот она, сила общественного мнения!
  Хорошо, что Михаил ее понимает. Он вообще замечательный мужчина - внимательный, заботливый, умный, сильный, красивый. Просто идеал. Но это и радует, и тревожит одновременно. Почему он появился в ее жизни? Зачем? Отчего среди многих других женщин выбрал именно ее, Светлану? Вечер в ресторане не дал четких ответов на эти вопросы. Цветы. Музыка. Изысканный ужин. Красное вино. Война...
  - Вы, Михаил, наверное, очень занятой человек? - навскидку выстрелила она после того, как ее спутник в очередной раз коротко и односложно пообщался со своим сотовым телефоном.
  - Дела могут и подождать, гораздо приятнее провести этот вечер в обществе красивой умной женщины, - пригнулся он, спрятался в окопе, но тут же выпустил прицельную очередь. - Надеюсь, вы не откажитесь отдохнуть со мной вместе в ближайшую субботу...
  - Спасибо за приглашение, если вы не против, я подумаю над вашим предложением, - укрылась она за броней танка, долбанула из пушки. - Простите за любопытство, Михаил, а где работаете?
  Он обезоруживающе улыбнулся:
  - Моя сфера деятельности - общение с людьми.
  - Журналист? Страховой агент? Менеджер? Директор банка? - ритмично бил ее гранатомет.
  - Всего понемногу, - голубоглазый спрятался в доте. - В следующий раз, быть может, расскажу. Какие у вас отношения с Эммой Константиновной?
  Баста, карапузики. Прямое попадание. Светлана умерла на секунду.
  - А вы разве с ней знакомы?
  - Ну, что вы, просто у знакомых дочка раньше училась в вашей школе, поэтому о достоинствах Эммочки-людоедочки я наслышан.
  - Да, конечно, кто же о ней не слышал... - это уже было похоже на занятие круговой обороны: неизвестно, откуда последует новая атака.
  - Кстати, у Павла скоро день рождения. Если соберетесь к нему на свидание, то я, пожалуй, с удовольствием отвез бы вас...
  - Мне, право, неловко. Поймите, Михаил, мы еще слишком мало знакомы, чтобы просить вас о таком одолжении... - все, оборона прорвана, защищать позиции некому, враг торжествует, Светлана растеряна.
  - Но я прошу пока лишь подумать о моем предложении, - Михаил пощадил пленных. - Может, потанцуем?
  Они танцевали, шутили, смеялись. Пожалуй, за последние несколько лет это был один из самых счастливых дней в жизни Светланы Андреевны. Сейчас же, одиноким вечером, она поминутно вспоминала свой ужин с Михаилом и, наконец, пришла к неутешительному выводу: ее неожиданный ухажер знает о ней много, пожалуй, даже слишком много. И это, признаться, пугало...
  
  Глава 9
  Исследователи пещер - спелеологи - неоднократно ставили следующий опыт: человек поселялся глубоко под землей, без часов, без связи с внешним миром. И что же? Очень быстро сутки затворника начинали удлиняться. В них оказывалось не двадцать четыре часа, а тридцать и даже тридцать шесть. Этот цикл все остальное время пребывания в пещере четко выдерживался. Человек дольше спал, дольше бодрствовал, дольше работал.
  Камера тюремная - та же пещера. Только в ней всегда светло: лампочка под потолком борется с темнотой круглосуточно. Часов нет, радио нет, о телевизоре можно только мечтать. Из развлечений - только карты, шашки и шахматы (разумеется, самодельные). Да еще разговоры ни о чем. Вот и растягиваются сутки сами собой. Арестанты, словно спелеологи, теряют ощущение времени. Вечер на воле или глубокая ночь - а кто его знает? - одни просыпаются, достают припрятанный стос (колода карт), другие только-только укладываются на нары. И всем наплевать, который час, каждый живет в соответствии с собственным биологическим будильником.
  Алексей Виноградов был из тех, кто пытался заснуть. Не получалось. От долгого лежания на жестких железных нарах болело тело. Да и мозг, разгоряченный событиями минувшего дня, не спешил дать организму команду "Отбой!". Снова и снова Алексей прокручивал в памяти стычку с одним из арестантов и последовавший затем разговор с "взросляком".
  ... - Крыса! - прозвучало за его спиной в тот момент, когда Алексей, собираясь напиться воды, взял с полки одну из кружек. В первое мгновение он даже не понял, что этот окрик имеет отношение к нему. Удар по спине впечатал Алексея в шершавую стенку. Из разбитой губы на подбородок скатилась струйка крови.
  Вне себя от возмущения Алексей развернулся. Перед ним, нагло улыбаясь, стоял один из второходов. Татуировки, украшающие обнаженное по пояс тело, наглядно свидетельствовали о бывалости молодого зэка: все они - от "перстней" на пальцах до дракона на плече - словно бы говорили: "Отступи! Ты же видишь, кто перед тобой. Заткни пасть и не вякай!". Алексей, готовый было броситься на обидчика, внезапно стушевался. Парень же, ощущая свое превосходство, наступал:
   - Ты что, фраерок, не знаешь, что чужое без спроса брать нехорошо? Это твоя кружка? Твой чепларик, спрашиваю?
  Алексей отрицательно мотнул головой. Ему было и больно, и стыдно, и обидно. Он понимал, что сделал что-то не по правилам, а потому будет наказан за свой проступок. Со всех сторон на него уставились арестанты. Никто не вмешивался, все ждали дальнейшего развития событий. Второход тем временем наседал. Буравя Алексея злобным взглядом, он подошел к "фраерочку" вплотную, дыхнул в лицо смрадом из прогнившего, прочифиренного рта.
  - Так вот, урод, для таких тупых, как ты, я повторяю: это моя вещь, а ты взял ее без спроса, значит, скрысить пытался. Пацаны, - парень окинул взглядом камеру, - смотрите, у нас крыса объявилась, серая, с хвостиком...
  - Акула, отстань от пацана, - вдруг раздался в звенящей тишине спокойный голос "взросляка". Сергей Николаевич, до этого хладнокровно взиравший на происходящее со своей шконки, решил, наконец, вмешаться. - Ты же знаешь, что он первоход, в тюремных правилах не сечет. А по незнанке, как известно, не канает...
   - Николаич, брось, он точно крыса, сукой буду, ты только на его заточку посмотри, - не унимался второход. Левой рукой он жестко ухватил Алексея за челюсть, повернул его лицо в сторону "взросляка".
  Этого Алешка уже не стерпел. Ярость поднялась в нем горячей волной, лишила разума и инстинкта самосохранения. Отбив руку второхода в сторону, он изо всех сил толкнул Акулу в грудь. Ежедневные утренние занятия дали о себе знать: второход пролетел метра два, прежде чем рухнуть на пол. Ошарашенный, ослепленный болью, он несколько секунд приходил в себя, потом опомнился и с криком: "Убью, падла! Порву суку!" - бросился на Алексея.
  Настоящая драка жестока и быстротечна - так учил в свое время Владимир Виноградов своих сыновей. Это только в кино, даже не в пресловутом индийском, а в нынешних голливудских блокбастерах, главные герои могут по десятку минут мутузить друг дружку чем попало без каких-либо определенных результатов. Ну, пойдет иной раз у негодяя кровь из носа, и за то киношникам спасибо. В жизни же все по-другому.
  Едва Акула приблизился к Алексею на расстояние удара, как сразу все и закончилось. Сначала носком кроссовка Виноградов-сын от души пробил по ноге противника чуть ниже коленной чашечки. Через мгновение, когда второход согнулся от нестерпимой боли, Алексей рубанул Акулу ребром ладони по шее. Соперник упал на пол. Все, нокаут. Чистая победа.
  Арестанты ошарашено молчали, не веря своим глазам. Затем молча разошлись по камере, занялись своими делами. Кто-то поднял Акулу с пола, плеснул в лицо водой. Второход очнулся, окинул камеру бессмысленным взглядом.
  "Слава Богу, хоть этого не убил", - подумал вдруг Алексей. Почувствовал, как от пережитого напряжения тело пробивает дрожь. Качнуло. Чтобы не упасть, присел тут же, возле стены.
  Так, в забытьи, прошло то ли несколько минут, то ли час - Алексей не помнил. Очнулся, когда его растолкал посланец от Сергея Николаевича. "Взросляк" приглашал на беседу.
  Собственно, беседой их общение можно было назвать лишь с большой натяжкой. Расспросив Алексея, кто он и за что попал в СИЗО, Сергей Николаевич расслабленно откинулся на подушку. Дальше говорил в основном он.
  - Насчет Акулы ты не переживай. Он на всю голову дурной, хотя парень-то, в принципе, неплохой, бродяга по жизни. Ты молодец, оскорбление кровью смыл. А схавал бы, менжанулся, сейчас бы сидел возле параши, а не со мной рядом. Но на будущее запомни - чужую вещь в хате или еще где нельзя брать без спросу. Надо что - так спроси. А не то быстро масть крысы схватишь. Ферштейн?
  Алексей кивнул головой. Николаич тем временем продолжил "урок".
  - Здесь люди живут не по закону, а по понятиям. Закон что? Он завсегда на стороне богатых и власть имеющих. Предположим, сын мэра вашего городка убил бы твоего бомжа, так же случайно. Посадили бы его? Да хрена с два! Ходил бы сейчас по подписке о невыезде, пиво жрал да телок за задницы щипал. А на суде, где все давно куплены, адвокат произнес бы пламенную речь о неопытной юности, ошибках молодости, искреннем раскаянии подсудимого. Всего-то и делов. Результат - условные два-три года. И никого бы это особо не удивило.
  А с тебя-то что взять? Вот тебе и закон. Вся страна разворована, а в лагерях да тюрьмах сидят те, кто крал по мелочам да попался. Крупная рыбка на воле плещется. Понятия же, паря, это совсем другое. Это наш, зэковский закон. Его не обойти, не переступить. Здесь, на тюрьме, человека насквозь видно, гнилой он или стоящий, сука или честный бродяга. Для того правила существуют, чтобы беспредела не допустить. Вот, предположим, сегодня ты чужой чепларик взял без спроса, завтра в баул к соседу залезешь, послезавтра пайку у кореша стыришь, а потом к куму стучать побежишь на своих же братанов, зэков. А не бывать тому! Вот тебе масть крысиная, полезай под шконку, не мешай жить хорошим людям.
  Масть твоя - это как печать. Не отмоешься вовек. Скажем, нельзя босиком по хате ходить, по голому полу. Почему? Из соображений гигиены. А если кому на эту гигиену плевать? Вот тебе масть - "пешеход". Не моешься, зубы не чистишь, да не потому, что зубной щетки или пасты нет, просто не приучен, воняет от тебя, от твоей одежды - лови масть "черта". Стираешь за кем-то одежду или белье - "прачка". Трешь спину за сигаретку - "массажист". И так далее. Раньше, помню, на малолетке тот, кто тридцать мастей схватывал, автоматически переводился в "опущенные". Переборы, конечно, были. Например, нельзя было собственный член трогать руками, даже в душе или туалете. Пошел на парашу - цепляй член крючком и справляй нужду. Теперь этого нет. И масти многие забылись. Но зэк жил, живет и будет жить по своим законам, по понятиям...
  Пытаясь заснуть, Алексей продолжал размышлять над словами бывалого арестанта. Понятия? Табу? Запреты? Зачем они нужны? Для чего люди, оказавшись в столь тяжелых условиях, еще больше усложняют свою жизнь? Нельзя, предположим, ходить на парашу, когда кто-нибудь ест. Ну, это понятно. А если кто-то, когда ты ешь, бзданет, испортит воздух? Надо, оказывается, отложить ложку в сторону и три раза сказать: "Я не бобер!". В чем смысл? Брать чужие вещи без спросу нельзя. Это нормально. А вот помидоры зэку есть не пристало. Почему? Да ведь они же красные, а красный цвет - табу. А то, что кровь красная? Ну, тут уж ничего не поделаешь...
  Много позже, уже на зоне, Алексей нашел ответ на эти вопросы в замечательной книге Михаила Веллера "Все о жизни", в следующем отрывке:
  "...Именно в этом усложнении себе жизни собака и зарыта. Зэк не может костюмчиков накупить, музычку послушать, модной машиной похвастаться, ни такси, ни метро он не пользуется, и социум, в котором он существует годами, прост и примитивен до ужаса: ну, пахан, блатные, мужики, опущенные, феня, кум, татуировки, и изо дня в день, из года в год одно и тоже. И он придумывает и создает себе более сложную жизнь, условности в нее вводит, и значение им придает. И через это жизнь его делается полнее и интереснее, разнообразнее, забот у него больше, поводов для переживаний больше... Короче, его центральная нервная система получает больше ощущений, для того она поводы к ощущениям и придумала...".
  Но тогда, проводя свой первый день в тюрьме, Алексей еще многого не знал. А потому ворочался на нарах, переживал, размышлял, искал ответы и не находил их. Ровному течению мысли мешали доносившиеся отовсюду звуки тюремной жизни - разговоры, пение, смех, шлепки карт, разборки вполголоса по мелочам, журчание воды, протекающей из ржавого крана. Откуда-то со стороны соседнего корпуса доносились крики: "Четыре два! Четыре два!", и ответное: "Говори!" - арестанты из разных камер переговаривались друг с другом "по воздуху". А еще била по натянутым нервам песня "татушек" "Нас не догонят, нас не догонят...". Зэки тут же переделали ее на свой манер, получилось "Нас не нагонят, нас не нагонят..." (нагнать - освободить из-под стражи).
  Под этот калейдоскоп звуков Алексей, наконец, забылся в тревожном сне. И он уже не видел, как со своего шконаря в углу за ним из-под полуприкрытых век наблюдает, злобно усмехаясь, Акула...
  
  Глава 10
  Алексей провел в карантинной камере неделю. Время, с одной стороны, тянулось медленно, с другой - пролетело незаметно. За эти несколько дней Алексей обыграл в шахматы всех местных арестантов. Однако в карты он не играл - боялся. Еще свежи были в памяти страшные сюжеты из книг "про зону", где неопытные новички проигрывались в пух и прах, ставили на кон квартиры, машины, даже своих женщин. Пару дней Сергей Николаевич присматривался к нему, потом подозвал:
  - Слушай, Лесник, ты почему в карты не играешь, западло, что ли?
  - Да нет...
  - Ну, так садись. Не хочешь на интерес, так и скажи, тебя любой зэк поймет. Только не говори никогда: "Сыграем без интереса". Без интереса - это значит, что тебе все равно, на что играешь. Тебя в итоге сделают, а потом заставят задницей расплачиваться. Поэтому, если у тебя нет желания на интерес играть, говори: "Сыграем не на интерес". Понятно? Ну, что, сыграем?
  - Не на интерес...
  - Молодец, хорошо учишься.
  За игрой Сергей Николаевич рассказал немного о своей судьбе:
  - Первый раз я сел по малолетке. С корешами отрабатывал "по квадратам" (квартирам - прим. авт.). Я тогда щуплый был, в форточки лазил, да на стреме стоял. Засадили на два года. Только вышел, опять за дело. Так и пошло: несколько лет в лагере, пару месяцев на свободе. Последний раз вообще смешно получилось. Только я вышел из СИЗО (адвокат отмазал за недоказанностью), сразу забежал в кафешку, хряпнул с радости граммов триста водяры под пельмешки, взял еще баночку джина и двинул по городу. Скоро вижу - идет дамочка, вся в рыжье, как витрина ювелирного магазина. Ну, у меня рефлекс. Я к ней. Подхожу сзади, беру нежно за волосы, заточку - к горлу. Вокруг - никого, бояться некого. Снимайте, говорю, гражданочка, свое золотишко. Пока дамочка от испуга маму потеряла, я рыжье-то с нее посдергивал, и на ногу. Мне бы, дураку, дворами уйти, а я дальше по трассе шурую. Это все водочка - в голову ударила.
  А дамочка та не дурой оказалась, у нее в сумочке сотовый телефон был, она в ментовку и позвонила. И ты представь картину. Иду я по тротуару, в карманах - золотишко, настроение - супер. Мимо проезжает УАЗик, заворачивает за угол. Иду дальше. Навстречу из-за этого угла выходят двое. С виду - просто бухие мужики. Одному даже плохо стало, он остановился, пытается проблеваться. Ну, я-то, душа добрая, подхожу, предлагаю похмелиться. И вдруг - оба на меня, ставят рачком, браслеты надевают. Короче, менты оказались. Вот и верь потом людям. Давай, сдавай...
  Акула делал вид, что Алексея в природе просто не существует. Сергей Николаевич на следующий день после разборки о чем-то пошептался с второходом на своем чистом, аккуратно заправленном шконаре. Видимо, профилактическая беседа возымела должный эффект. Но Алексея не оставляло тревожное чувство, что на этом в его отношениях с Акулой ставить точку еще рано. Пытаясь отвлечься, он общался с другими, более дружелюбными арестантами, травил анекдоты.
  - Сидят, значит, в камере два зэка, один молодой, другой - бывалый, - начал очередную историю Макс по прозвищу Кузнец, отличительной чертой которого являлся неистощимый оптимизм. - Сидят, хавают. Тут выбегает крыса, хватает кусок хлеба и бежать. Молодой, недолго думая, бросает в нее башмак. Наповал. Тут пожилой зэк и говорит: "Крыса хлеб украла, значит, вор. А ты ее замочил. К утру не придумаешь отмаз, я сам тебя завалю". Ну, молодой думал-думал, а утром держит ответ: "Крыса, конечно, нашей, воровской масти. Ну, так что, ей западло было с корешами за одним столом посидеть?"
  Камера содрогнулась от смеха...
  Миновала неделя. Новеньких повели в обычные камеры. Повсюду решетки, локалки, колючая проволока, замки. Несвобода. Стены давят, стирают личность в порошок. Второходы пока шли, шутили и улыбались. Для них тюрьма - дело привычное. Те же, кто оказался здесь впервые, чувствовали себя иначе. Шагали молча, подавленные увиденным.
  Конвоир вел арестантов не спеша, то и дело останавливал группу напротив нужной камеры, сверялся со списком, называл фамилии. Конвейер. Один за другим пацаны исчезали в прокуренном нутре следственного изолятора. Дошла очередь и до Алексея.
  - Виноградов! Кузнецов!
  "С Максом будет веселее", - мелькнула шальная мысль. Стало чуть спокойнее.
  Дверь под Љ 402 распахнулась. Алексей вошел в камеру первым, осмотрелся. Обстановочка убогая, что и говорить. Слева от входа - толчок, чуть дальше - раковина, за ней - шесть шконарей в два яруса. Напротив дверей, у дальней стенки - стол с приваренной к нему лавкой, на стене - шкаф с посудой. Несколько потрепанных книжек, иконки. В хате - с десяток человек народу. Один из арестантов, высокий мускулистый парень, поднялся из-за стола, подошел к новеньким:
  - Привет, пацаны! Вы откуда будете?
  - Из карантина.
  - Ну, тогда раздевайтесь...
  
  Глава 11
  Алексею с Максом отвели место на одном из верхних шконарей. Улеглись "валетом", положив под головы свои же вещи - вместо подушек. В хате, считая новеньких, находились десять человек. На четырех шконках арестанты отдыхали "дуплетами", еще два спальных места "в одного" занимали смотрящий и "взросляк".
  За хатой смотрел Санек по прозвищу Толстый - невысокий коренастый парень, обритую голову которого "украшал" большой рваный шрам ("Батя по пьяни мне обухом топора чуть черепушку не раскрошил" - хвалился Санек). Умом Толстый не блистал, все его образование составляли три класса начальной школы. Хоть и было ему почти восемнадцать, читал Саня по слогам, а писать и вовсе не умел, письма и малявы под его диктовку строчили другие. Как потом убедился Алексей, смотрящий пользовался в хате определенным авторитетом, он легко мог убедить других арестантов в своей правоте при помощи кулака, но верховодил все же не Толстый, а "взросляк", он же - "батя", он же - Серега Уфимцев. Впрочем, "батей" его величали в силу сложившихся на малолетке традиций - Сергею самому совсем недавно исполнилось двадцать лет. Однако пацаны относились к своему "взросляку" уважительно. Мог он и по душам с парнями поговорить, и посоветовать чего в сложной ситуации, и по шее дать, если было за что.
  Именно он, Сергей, встретил вновь прибывших из карантина арестантов пугающей фразой "Ну, раздевайтесь...". Алексею тут же, до мельчайших подробностей, вспомнился кошмарный сон, приснившийся в ночь перед убийством бомжа. В голове зашумело, заломило в висках. Ноги внезапно ослабли. Чтобы не упасть, Алексей оперся плечом о стену. Взгляд упал на выложенный кафельной плиткой пол. Сейчас его опрокинут вниз, растопчут ногами, а потом... "Нет, только не это!".
  - Ну что встали, пацаны? - улыбнулся подошедший к ним парень. И то ли от этой приветливой улыбки, то ли от спокойствия, сквозившего в голосе незнакомца, Алексею вдруг стало легче. Он внезапно понял - ничего страшного не произойдет, сон оказался не вещим.
  - Скидывайте шмотки, парни, надо вас на вшей пробить, а то в хату затащите, потом замучаемся выводить. - Парень повернулся к ближайшему шконарю. - Муха, займись ими.
  Маленький худенький пацаненок с лицом, густо осыпанным веснушками ("Тебе словно мухи всю рожу обосрали", - сказал при знакомстве с ним Сергей, отсюда и погоняло такое - "Муха") не заставил себя ждать, спрыгнул с верхнего шконаря, взял вещи новеньких и начал охоту на "животных". Гнид он пробивал тщательно, внимательно осматривая каждый шов, однако вшей не обнаружил. "Чисто", - сказал он минут через пятнадцать.
  - Ну и хорошо, - искренне обрадовался "взросляк". - А то ведь бывают порой такие пассажиры, у которых гнид, как у дурака фантиков. Одевайтесь, пацаны. И проходите, знакомиться будем.
  Оставив обувь у входа, Алексей с Максом прошлепали по чистому кафелю к столу. "Батя" дал команду приготовить чифирь. Пока "взрывался" чифирбак, новенькие ответили на несколько традиционных вопросов - кто такие, откуда, по какой статье идут, кого из авторитетов знают. Стриженные наголо лопоухие пацаны присели рядом, словно воробьи. На новеньких смотрели доброжелательно, но - оценивающе: мол, мы еще посмотрим, что вы за птицы. Кружка с горячим крепким чаем пошла по кругу - раз, другой. Уже изведанное чувство легкого опьянения накатило на Алексея. Он окончательно расслабился, осмотрелся. "А что, везде люди живут. Они могут, и я смогу, ничего страшного". Тем временем неунывающий ни при каких обстоятельствах Кузнец уже травил очередную байку:
  - Сидят, значит, в хате два зэка. Один, представьте, зоофил. Ну, это тот, который животных любит больше, чем баб, - специально для Толстого пояснил Макс. - Другой еще не лучше - пидорас. Ну, день сидят, два. Потом зоофил не выдерживает: все, мол, нет никакой мочи терпеть, готов сейчас хоть муху оттрахать. А пидор тут же начинает руками, словно крыльями, махать, да приговаривать "Жу-у-у, жу-жу-жу-у-у...".
  Когда все просмеялись, тему подхватил Сергей:
  - Не знаю, поверите или нет, но мне один строгалик рассказывал, как он на самом деле муху вместо женщины использовал.
  Пацаны заинтересованно притихли.
  - Поймает строгач муху, да побольше, крылья у нее оборвет, чтобы никуда не улетела. Сам сядет в тазик, член из воды немного высунет, головку обнажит, а на самый верх - муху. Та начинает бегать, а никуда не денешься, кругом вода. Так и мечется, пока строгалик не кончит. Говорит, кайф обалденный. Хотя, может, и по ушам проехал...
  Так, за разговорами и анекдотами, прошло часа два. Потом, заметив, что Алексей начал клевать носом, Сергей дал команду арестантам потесниться, освободить один из верхних шконарей для новеньких. Алексей уже начал засыпать, когда почувствовал, как на шконку залезает Макс. Пришлось потесниться. Лежать на боку было не очень-то удобно, однако выбирать не приходилось. И встревоженный было сон скоро вернулся, накрыл Алексея уютным одеялом небытия...
  На следующий день Сергей вместе с Толстым объясняли вновь прибывшим "правила игры".
  - Беспредела в нашей хате нет. Живем не то, чтобы дружно, но без конфликтов. - "Батя" говорил негромко, но уверенно. - Порядок наводим сами, обходимся без нянек. Есть так называемые выборные должности. Это "общаковый", "роботной" и "коневой". За "общак" - Сергей постучал по деревянной поверхности стола, - у нас в данное время отвечает Бабука (услышав свое погоняло, в их сторону обернулся упитанный, широкоплечий парень, через секунду понял, что его не звали, и вернулся к шахматной игре). В его обязанности входит получение хлеба и хавки у баландера, а также наведение порядка на "общаке". Ну, шлюмки там помыть, да со стола вытереть. За "роботного" сейчас Муха, вы его уже знаете. Его задача - находиться у "робота", то есть, у дверей, наблюдать за тем, чтобы "зеленый" незаметно не подошел и "коневого" не спалил.
  - А "коневой" - это кто? - поинтересовался Макс.
  Сергей затянулся с видимым удовольствием, пустил дым колечками.
  - Ну, это самое интересное. На тюрьме между хатами связь есть, так называемая "дорога". По ней ходят туда-сюда "груза" - еда, сигареты, чай, вещи, малявы. Переправляют все это при помощи специальной веревки - "коня". Отсюда и название такое - "коневой". Скоро подачи (передачи) поднимут, увидите, как все происходит.
  Батя оказался прав. Спустя час с небольшим после обеда "роботной" сообщил, что на продоле (коридоре - прим. авт.) появилась "рабочка" в сопровождении работников изолятора. На этаж принесли передачи - в большинстве своем набитые под завязку мешки из-под картошки. Сгрудившись возле дверей, арестанты прислушивались к звукам, доносившимся из коридора. Переговаривались шепотом: "В три-семь есть передача, в три-восемь нет, в три-девять есть две". Дошла очередь и до камеры 402, среди арестантов именовавшейся по-старому "четыре-ноль".
  - Виноградов!
  - Есть такой! - Откликнулся Сергей, подтолкнул Алексея к открывшейся "кормушке". - Иди, принимай.
  "Зеленый" уточнил у Виноградова Алексея Владимировича, как зовут его мать и где она проживает, затем сверил данные со своим списком и только после этого разрешил принять передачу. "Кормушка" выдала "на гора" чай, конфеты, сгущенное молоко, мясные и рыбные консервы, лапшу быстрого приготовления, две большие шоколадки, пряники, несколько крупных яблок, а также вещи - спортивные костюм, свитер, зубная паста, зубная щетка, бритвенный станок, мыло (хозяйственное и туалетное), смена белья, две пары носков, несколько конвертов, два рулона туалетной бумаги, небольшая спортивная сумка. Что и говорить, мама, наученная горьким опытом, знала, что в первую очередь понадобится ее сыну в тюрьме. Алексей твердо решил, что сегодня же напишет ей большое доброе письмо.
  Арестанты сгрудились возле передачи, осматривали вещи, обменивались впечатлениями. Царило всеобщее оживление, словно каждый из пацанов только что получил привет с воли. Конец "базару" положил Толстый. Он прикрикнул на расшумевшихся парней, Сергей красноречивым взглядом подтвердил правильность слов смотрящего. Разговоры чуть притихли.
  По толстой трубе отопления, проложенной у дальней стены, за "общаком", камеры переговаривались друг с другом.
  - Четыре-ноль! Четыре-ноль! - глухо доносилось откуда-то.
  - Толстый, выйди на связь. - Сергей скорее не предложил, а приказал. - Скажи, что дачка новенькому зашла, вещевая. - И добавил, обращаясь к Алексею. - Не затрахают, так замучают, честное слово. Надо сразу хвосты резать, чтобы по порожнякам груза не рассылать.
  Толстый упал на скамейку рядом с "общаком", прижался ухом к трубе, руку сложил лодочкой и приложил к губам. Получилось что-то вроде рупора.
  - Говори!.. Какая хата?.. Да, это я, Толстый... Нет, передача вещевая зашла, на новенького... Нет, ничего нет, ни чаю, ни сигарет... Ладно, передам...
  Толстый присел на скамье, обратился к Сергею:
  - Тебя Петруха просил собрать необходимого, по возможности.
  - Ладно, сделаем...
  "Взросляк" позвал Алексея за стол, чуть понизил голос.
  - Значит, так. Я тебя не заставляю, но правила есть правила. Надо тебе будет с дачки скинуться в "общее", сколько не жалко. Насчет вещей не беспокойся, их у тебя никто не отнимет. Можешь, конечно, подарить кому-нибудь, или на что-нибудь обменять. Это твое дело.
   Алексей молча кивнул, подошел к шконарю, где лежало содержимое передачи, и упаковал вещи в сумку. Продукты выложил большой кучей на стол.
  - Чего так много? - удивленно вскинул белесые брови Сергей.
  - Что ж мне, в одного давиться? - в свою очередь удивился Алексей. Сама мысль о том, что он будет сидеть и лопать консервы с одиночку, была для него по крайней мере странной.
  - Короче, вот это убирай в баул, - Сергей разделил продукты на две равные кучи, подвинул одну из них к Алексею. - Это мы потом употребим. А вот это, - он кивнул головой на оставшееся, - это мы разгоним по хатам, нуждающимся... Дорога!
  - А я уже давно готов, - отозвался со своего места "коневой" по прозвищу Береза.
  - Давай, собирай груза...
  
  Глава 12
  Педсовет состоялся в понедельник. Вечером, после занятий, преподаватели собрались в актовом зале. И хотя официально никто никого о теме предстоящего заседания не уведомлял, практически все знали - речь пойдет о дальнейшем пребывании в школе учителя русского языка и литературы Виноградовой Светланы Андреевны. С самого утра ее не просто обходили стороной, словно чумную (к этому, впрочем, за последнее время она уже привыкла), но еще и провожали взглядами различной степени сочувствия. Светлана, конечно же, тоже догадывалась о том, что вскоре станет предметом всеобщего обсуждения, однако это ее почему-то нисколько не тревожило. Она спокойно отрабатывала урок за уроком, беседовала со школьниками о роли Пушкина в развитии русской национальной культуры, о нравственных терзаниях Достоевского, о трагической судьбе Маяковского.
  К шести вечера, проверив домашние работы учащихся, она спустилась на первый этаж. В актовом зале было оживленно. Педагоги, пользуясь предоставленной возможностью, обменивались впечатлениями о минувших выходных. Однако, едва лишь Светлана вошла в помещение, разговоры затихли. Невольно поеживаясь под обращенными на нее со всех сторон взглядами, она прошла к свободному месту. Присела, держа спину неестественно прямо, привычно положила руки на колени, словно девочка-первоклассница.
  Постепенно сошедшие было на нет разговоры возобновились. Шум стих лишь с приходом Эммы Константиновны Никоноровой. Директор, сопровождаемая завучем, чинно прошествовала к столу президиума. Речь свою начала сразу, без подготовки. Говорила ровным, механическим голосом, смотря поверх голов собравшихся.
  - Уважаемые коллеги! Сегодня я попросила всех вас собраться, чтобы обсудить ситуацию, сложившуюся в нашей школе. Вы все прекрасно знаете, что наше учебное заведение по праву считается одним из лучших в районе. Однако в последнее время мы начинаем терять доверие к нам как со стороны руководства гороно, так и со стороны родителей. Примером тому может послужить вот это письмо, поступившее в адрес городского отдела народного образования на прошлой неделе. Письмо, сразу же скажу, анонимное, однако факты, изложенные в нем, требуют принятия надлежащих мер. Зачитаю отрывок.
  Эммочка-людоедка водрузила на нос очки, достала из папки сложенный вдвое листок бумаги, развернула его и все тем же деревянным голосом продолжила в абсолютной тишине: "В средней школе Љ15 работает учительница Виноградова С.А. Мы, родители, возмущены до глубины тем, что образование наших детей поручено женщине, у которой двое детей отбывают наказание за преступления, грабежи и убийство. Чему она может научить наших мальчиков и девочек? Их тонкая психика может быть неисправимо разрушена при общении с этой дамой, не способной даже своих собственных детей воспитать достойными людьми. Мы считаем, что таким людям не место в общеобразовательной системе. Более того, учитель Виноградова в ущерб своей профессиональной деятельности подрабатывает еще в нескольких местах. Естественно, это отражается на ее профпригодности. Мы убедительно просим руководство гороно рассмотреть вопрос о соответствии гражданки Виноградовой занимаемой должности. Подписываться не будем по той лишь причине, что боимся мести со стороны Виноградовой по отношению к нашим детям, учащимся данной школы...".
  Эмма Константиновна убрала письмо в папку, сняла очки и оглядела собравшихся с высоты сцены.
  - Вот такое письмо. Следует отметить, что я давно уже говорила со Светланой Андреевной о том, что в гороно не очень довольны сложившейся ситуацией. Она, к сожалению, никак не отреагировала на мое замечание. И вот - результат...
  - Простите, а как она должна была отреагировать? - Это поднялся со своего места Семен Исакович Кромм. Встал, положил тяжелые ладони на спинку впереди стоящего стула. - Это же не по ее вине сыновья оказались за решеткой.
  - Как не по ее вине? - Искренне удивилась Эммочка-людоедка. - А воспитание? А работа с детьми? В нормальных семьях мальчики на большую дорогу не выходят, людей не убивают...
  Кромм возмущенно перебил ее.
  - Еще как выходят, и еще как убивают. Преступники выходят и из богатых семей, и из бедных. Вы как будто не знаете, как Алексей бомжа того убил. Случайно ведь, так карта легла. А все эти писульки липовые, анонимки хреновы... Грош им цена!
  Эмма Константиновна поправила прическу, улыбнулась снисходительно, словно разговаривала с маленьким ребенком.
  - Вы бы успокоились, Семен Исакович, не на базаре находитесь. Анонимное письмо или нет - не важно. Главное, что общественность возмущена, и, как мне кажется, не без причины. Руководство - она ткнула пальцем в потолок, - дало четкую установку: разобраться, принять меры, затем доложить о проделанной работе. Вас никто в официальные защитники не выбирал, так что вы лучше присядьте. У кого есть ПРАВИЛЬНОЕ мнение по данному вопросу?
  Семен Исакович, красный лицом, медленно сел, опустил голову. Остальные молчали...
  - И что было дальше? - поинтересовался Михаил.
  Они сидели в маленьком уютном кафе "Лига чемпионов". Сюда после недолгих уговоров согласилась прийти Светлана - но не ужинать, аппетита у нее совсем не было. Просто хотелось выговориться, что называется, кому-нибудь поплакаться в жилетку. Ее рассказ о состоявшемся всего лишь два часа назад педсовете Михаил слушал внимательно. И вот теперь, когда она замолчала, он не удержался, поторопил ее своим вопросом.
  - Дальше? - Светлана горько улыбнулась. - А дальше я не могла больше сидеть с этими людьми. Такое ощущение, будто меня помоями принародно облили - стыдно, противно, обидно... Я встала и ушла. Потом заперлась в кабинете и полчаса ревела. Когда успокоилась, пошла домой. Тут меня Кромм догнал, Семен Исакович, который за меня заступиться было хотел. Один хоть порядочный человек нашелся. Рассказал, что людоедка наша с пеной у рта добивалась моего увольнения. Народ молчал. Ни да, ни нет. И директрису все боятся, за место свое переживают, и против меня голосовать не хотят. В общем, она решила взять всю ответственность на себя. Постановила: уволить, нельзя помиловать. А так как меня не было, решила перенести эту увлекательную процедуру на завтра. Господи, мне даже на работу идти не хочется. И куда я теперь? Меня же ни в одну приличную школу не примут...
  Михаил положил свою ладонь на ее руку.
  - Ничего, я думаю, все будет хорошо. Поверь, никогда не знаешь, откуда придет помощь. Надеюсь, к завтрашнему дню Эмма Константиновна изменит свое мнение...
  - Навряд ли... - Усмехнулась Светлана. - Ты ее совсем не знаешь. Года три назад она также взъелась на одну учительницу, чем-то она ей не приглянулась. Так ведь нашла предлог для увольнения - мол, любовник у нее есть при живом-то муже. Грязь эту вытащила на всеобщее обозрение, всем противно было, а своего она все же добилась, убрала строптивую девчонку.
  - И на старуху бывает проруха... - В голосе Михаила не было ни капли иронии. Наоборот, в его взгляде промелькнуло что-то жесткое, опасное. Как будто акула проплыла рядом.
  Светлане вдруг стало не по себе. Ей почему-то подумалось, что она практически ничего не знает о своем новом знакомом. Он уходил, не договариваясь о новой встрече, а появлялся всегда внезапно. В гости, как истинный джентльмен, не напрашивался, довольствовался тем, что подвозил Светлану на такси до подъезда и целовал в щечку на прощание. Михаил всегда был при деньгах, а кроме того - хорошо одет, чисто выбрит. От него приятно пахло французским парфюмом. Люба Волкова, напарница Светланы по книжному магазину, была от этого мужчины без ума. "Вот бы мне такого!" - не раз говорила она подружке, хотя всем было известно, что своего муженька она ни на какого супермена не поменяет. Каждый раз, после очередного свидания, Любка интересовалась у Светланы: "Ну, как?". "Да никак", - пожимала плечами она. О чем говорить, если она даже не знала, чем ее ухажер зарабатывает на жизнь.
  - О чем задумалась, красавица? - Перед Светланой сидел привычный Михаил, белый и пушистый. - Может, потанцуем?
  Света хотела было отказаться (какие уж тут танцы, не до веселья), но обаяние этого мужчины, очевидно, не знало границ. Спустя несколько минут они уже стояли, обнявшись, в центре зала. Под звуки музыки она отрешилась от происходящего вокруг, поэтому не сразу заметила, отчего ее партнер вдруг напрягся. Беспокойство Михаила передалось ей. Кинула взгляд по сторонам. Вот оно! В нескольких шагах от танцующих, возле стойки пара, сосали пиво из кружек два стриженых "быка", телосложениями напоминавшие профессиональных борцов. Крутые парни (все при них - кожаные куртки, мобильники, перстни на пальцах, золотые цепи) в упор рассматривали Светлану и Михаила, отпуская при этом неприличные шуточки.
  - Ты смотри, у мужика скоро песок из задницы посыпется, а туда же, телок клеит.
  - Чувак, может, ты нам свою подружку на этот вечерок уступишь, мы ей устроим праздник секса...
  Светлана покраснела до корней волос, опустила голову вниз. В наши дни хамство со стороны качков-бандитов - явление, к сожалению, не такое уж и редкое. Попробуй возразить - лежать тогда смельчаку на полу, корчась под ударами тяжелых ботинок. Перспектива навещать Михаила в палате реанимации Светлану совершенно не устраивала.
  - Пойдем отсюда... - попросила она. Подняла глаза, наткнулась на взгляд своего мужчины. Тот улыбнулся жестко, одними губами.
  - Подожди меня, пожалуйста.
  - Миша, не надо, не связывайся...
  Но его уже было не остановить. Светлане пришлось сесть за столик. Михаил подошел к "быкам", которые при его приближении заулыбались в ожидании очередной "развлекухи". Играла музыка, поэтому Света не слышала, что сказал ее мужчина тем наглым отморозкам. Однако с каждой секундой улыбки на их толстощеких физиономиях становились все меньше. Не прошло и минуты, как "быки" уже стояли перед Михаилом, словно нашкодившие ученики, с виновато опущенными головами. Светлана не верила своим глазам. А уж когда качки подошли к ее столику и попросили "у прекрасной дамы" прощения за свое свинское поведение, она попросту растерялась.
  Всю дорогу до дома, в такси, она промолчала, лишь изредка благодарно (и в то же самое время - с опаской) поглядывая на Михаила. Тот делал вид, словно ничего и не произошло. Традиционно чмокнул Светлану в щеку и уехал. А она полночи прокручивала в голове эту сцену в кафе и ничегошеньки не понимала. Кто же он, ее Михаил?
  Утром, настроившись на тяжелый разговор с Эммой Константиновной, она пришла в школу и, не откладывая дела в долгий ящик, сразу пошла к директорскому кабинету. Постучала - раз, другой. Тишина. И двери закрыты.
  - Светлана Андреевна, а вы разве не знаете...- за спиной остановилась завуч. В голосе Розы Петровны было что-то тревожное.
  - А что случилось?
  - Эмма Константиновна в больнице. Утром шла на работу и попала под машину. Перелом бедра, сотрясение мозга. Состояние очень тяжелое.
  И тут почему-то Светлане вспомнилось вчерашнее: "И на старуху бывает проруха"...
  
  Глава 13
  "Дорога" оказалась крайне интересной штукой. Алексей с интересом наблюдал за действиями "коневого". Береза, чувствуя повышенное внимание к своей скромной персоне, выделывался перед новенькими. Под руководством Сергея он формировал груза. В полиэтиленовые пакеты аккуратно, чтобы получилась не слишком толстая "колбаса", Береза упаковывал чай, конфеты, пряники. Чтобы груза не промокли, он каждый завернул еще в два пакета, затем тщательно обвязал нитками. Получившиеся "коконы" должны быть герметичными, чтобы ни одна капля внутрь не просочилась. А все потому, что "дорога" между камерами пролегала через ... туалет. Этому Алексей очень сильно удивился. Еще бы, ведь параша считается нечистым местом, возле нее обычно селят "обиженных". Если, не дай Бог, что-то упадет на толчок (скажем, кружка или зубная щетка), то такие вещи считаются "гашеными". Если их использовать, можно угодить в категорию отверженных. А тут - продукты, чай, сигареты... Но, как объяснил Сергей новеньким, герметично упакованный груз не считается гашеным. Если промокнет по вине "коневого" - тогда провинившийся должен расшибиться в лепешку, но потерю восполнить. С другой стороны, за хорошую работу "коневому" часто перепадает патрон сигарет (10 штук) или чаю на одну-две "замутки". Так что овчинка выделки стоит.
  После того, как груза один за другим исчезли в отверстии параши и дошли до места назначения, Сергей предложил передохнуть и чего-нибудь пожрать. Алексей достал из баула пару мясных консервов, беспомощно завертел в руках.
  - Чего задумался? - хитро усмехнулся "взросляк".
  - Да вот, не знаю, чем банки открыть. Открывашка есть?
  Пацаны заржали. Алексей обиделся.
  - Ты не дуйся, давай банки Бабуке, он откроет.
  "Общаковый" взял у Алексея тушенку и ... поставил ее на бетонный пол. Затем встал на банку одной ногой и стал двигать ступней влево-вправо. Было чему удивиться. Спустя пару минут Бабука поднял тушенку, показал Алексею - металлическая кромка была совершенно стерта. Один удар краем банки по железному углу стола - и все, результат достигнут, крышка отошла без проблем. Ее сразу отдали Мухе на заточку. Еще несколько минут - и остро отточенной пластиной можно было резать все что угодно, хоть хлеб, хоть горло.
  Алексей сразу же вспомнил эпизод из старой кинокомедии "Спортлото-82", где один из главных героев здорово намучился с консервной банкой, но так ее и не смог открыть, а потому расплющил и выкинул. Ему бы знать этот секрет!
  Поели плотно, запивая бутерброды с тушеным мясом сладким горячим чаем. Покурили, вспомнили пару анекдотов, посмеялись. Когда стало скучно, Толстый предложил новеньким поразгадывать тюремные загадки. Алексей с Максом, поломавшись для приличия, согласились. И началось...
  Забегая вперед, следует отметить, что ни на один вопрос новенькие так и не смогли дать правильный ответ. Оказалось, обычная логика в данном случае никакой роли не играет. Впрочем, судите сами. Сколько углов в хате? Думаете, четыре? А вот и нет. Угол - это уголовник. А в хате десять арестантов, значит, столько же углов. Кто в хате самый лысый? Лампочка, конечно, это же элементарно, Ватсон. Что в хате сделано нечеловеческими руками? Паутина, ее паук сделал. А вот еще вопросик - в жопу дашь или мать продашь? Думай хоть час, хоть два, а правильный ответ не найдешь, коли не знаешь - жопа не дается, мать не продается. Из той же оперы: пику в глаз или в жопу раз? Вот сиди и думай, что предпочтительней. А все, оказывается, проще простого. Надо лишь сказать: я от пики увернусь, жопой к стенке повернусь. Такой он, малолетний оптимизм. Или еще загадка на сообразительность: едешь на машине, тормоза отказали, а на дороге стоят родители твои и рядом - кореш. Кого давить будешь? Разумеется, дружбана своего. Почему? А потому что сегодня он - кент, а завтра он - мент. И так далее, и тому подобное. В-общем, пока Алексей с Максом мучились в поисках правильных ответов, пацаны над ними вдоволь поржали. Но безобидно, по дружески. Под чифирь и конфеты вприкуску.
  Вечером Макс залез на шконарь к Алексею, пристроился рядом.
  - Слушай, Лесник, у меня к тебе дело...
  - Говори.
  - Я тут стишок накропал, может, посмотришь. Первый, так сказать, опыт.
  Алексей взял протянутый ему лист бумаги, вырванный из обычной школьной тетради. По клеткам бежали неровные строчки:
  
  Ты знаешь, мама, я в тюрьме
  И это, право, не вопрос
  Прости, родная, что тебе
  Седых добавил я волос
  Не знаю, свидимся иль нет,
  Вернусь, когда минует срок,
  А через сколько это лет -
  Не знает даже мудрый Бог...
  
  Ты знаешь, батя, я в тюрьме
  И длинный ни к чему рассказ
  Да не волнуйся обо мне
  Ведь так уж было, и не раз
  Пришли любимых сигарет
  И чаю, чтобы заварить
  А если вышлешь и конфет
  Здесь, батя, тоже можно жить...
  
  Жена, ты знаешь, я в тюрьме
  Тебе сейчас весь свет не мил
  Ах, если б знать все наперед
  Тебя б тогда всю ночь любил
  Я знаю точно, будешь ждать
  А не дождешься - порешу...
  Да, впрочем, что тут угрожать
  По человечески прошу...
  
  Братва, я, знаете, в тюрьме
  Ну, вам ли это объяснять
  Не забывайте в зону мне
  Подробные малявы слать
  Судья нормально окрестил
  Он это сделал не со зла
  Свое он дело полюбил
  Убил бы старого козла...
  
  Эй, воля, а ведь я в тюрьме!
  Сижу на нарах, вшей кормлю
  И хоть невесело здесь мне
  Но жизнь по-прежнему люблю
  Здесь, в ожидании "касатки"
  Названию ищу причину
  Где я? В тюрьме распутной Катьки
  Или святой Екатерины?
  
  - Ну, как?
  Алексей смутился. Некоторые строчки ему показались забавными, но обижать друга он не хотел.
  - Знаешь, мне нравится.
  Макс довольно улыбнулся: - Я еще напишу, потом дам прочитать.
  В тесной камере, заполненной людьми, было жарко. Алексей, обливаясь потом, долго не мог заснуть. Толчок в плечо разбудил его глубокой ночью. Пацаны, развалившись на нарах, спали. Все, кроме "бати" и Толстого. Сергей шепотом, чтобы не разбудить остальных, позвал Алексея за стол. Еще толком не проснувшись, он все же заметил некоторые изменения в поведении тюремных "авторитетов". Они почему-то отводили глаза в сторону, и вообще, выглядели как-то ошарашено.
  Первым нарушил молчание Сергей. Зло затушил сигарету, словно она была в чем-то виновата. Спросил негромко:
  - Ты, Лесник, вчера насчет брата своего интересовался. Ну, чтобы пробили, где он...
  Алексей напрягся. Сна как не бывало. Выдохнул: - Нашли?
  - Нашли. Здесь он, на корпусе. В пидорне...
  
  Глава 14
  В тот день, когда случилось несчастье с Эммой Константиновной, Светлана Виноградова провела лишь несколько уроков. Затем, сославшись на плохое самочувствие, отпросилась у завуча домой. Роза Петровна отнеслась к просьбе нелюбимой учительницы без особого энтузиазма, однако перечить не стала: мол, топай с глаз долой, и без тебя проблем хватает.
  Не успела Света собрать вещи, как ее отыскала профсоюзный лидер школы, рыжеволосая маленькая Наталья Викторовна - женщина любвеобильная, общительная, сентиментальная. В свои тридцать лет она успела два раза побывать замужем, причем оба раза - по любви. Однако личная жизнь не сложилась. Детей Наталья не могла иметь по состоянию здоровья. А потому она с головой ушла в жизнь общественную.
  Ворвавшись в кабинет русского языка и литературы, рыжая бестия затараторила от порога:
  - Свет, ты куда? Домой, да? Голова болит? Да, я понимаю... После того, что было вчера...Ты представляешь, мы все так за тебя переживали. Ой, и не говори. А тут еще такое несчастье с нашей Эммой. Знаешь, мы тут в профкоме решили сходить сегодня, проведать Эмму Константиновну. Собираем по пятнадцать рублей - на цветы, фрукты. Ты как, участвуешь?
  Светлана молча достала кошелек, подала Наталье Викторовне две десятки. Та вернула пятерку сдачи, но уходить не торопилась.
  - Вот ведь, я всем говорила, что ты, Света, человек порядочный. Другая бы на твоем месте обиду затаила, не то что пятнадцать рублей, но и пятнадцать копеек бы не дала. А ты молодец, держишься. Ты, если что, приходи в профком, мы поможем чем-нибудь...
  - Хорошо, Наталья Викторовна, как-нибудь зайду, - Света прошла к двери, демонстративно посмотрела на часы. - А теперь извините, мне действительно пора.
  - Да, конечно, разве я не понимаю, - профсоюзная лидерша передернула худенькими плечиками, с укоризной взглянула на коллегу (мол, я к тебе со всей душой, а ты...), потом вдруг хлопнула себя по лбу. - Елки-палки, чуть не забыла... Свет, ты не могла бы зайти к нашему Кромму. Он тут рядом живет, тебе по пути.
  - А что с ним?
  - Никто не знает. Его с утра в школе не было. Не звонил, никого не предупреждал. Зайди, Свет, а...
  Светлана записала адрес и, кивнув Наталье на прощанье, торопливо покинула школу. Находиться в некогда уютных и родных стенах сегодня было невыносимо.
  К ее удивлению, Семен Исакович проживал не в обычном жилом доме, а в расположенной поблизости от автовокзала общаге, имевшей весьма дурную славу. Здесь регулярно происходили пьяные драки, иногда кого-нибудь убивали. Пожары в общежитии тоже были не редкость. Во многих комнатах вместо выбитых стекол хозяева вставили картон. В незанятых помещениях не было даже рам, оконные проемы зияли пустыми глазницами.
  В подъезде, куда вошла Светлана, воняло, словно в сортире. На площадке второго этажа валялся мужчина, по всей видимости, бомж, в рваном пиджаке и спортивных штанах. "Господи, как тут люди живут?" - подумала Светлана. Она нашла нужную комнату, осторожно постучала.
  Дверь ей открыл сам Семен Исакович. Но не тот бодрый подтянутый офицер, которого привыкли видеть в школе и педагоги, и ученики. Перед Светланой стоял усталый, осунувшийся мужчина, с потухшими глазами и щетиной на щеках. Кромм молча посторонился, пропуская учительницу в комнату. Она вошла. Замок за ее спиной негромко щелкнул.
  Они присели оба на стулья. Помолчали. Света окинула взглядом маленькую комнатушку. Шкаф, книжная полка, черно-белый телевизор в углу, рабочий стол, служащий одновременно и как обеденный, старый потрепанный диван, в небольшом закуточке - раковина и полка с посудой.
  - Вот так я и живу, - усмехнулся майор в отставке. - Не ожидали, наверное?
  Света пожала плечами:
  - Я пришла проведать вас, Семен Исакович. В школе беспокоятся, что с вами случилось.
  - Со мной, Светочка, ничего не случилось. Ничего... - Кромм сидел, сгорбившись, положив свои тяжелые ладони на стол. В глазах - пустота и боль. - Со мной, дорогая, все в порядке. Сын у меня умер в колонии. От туберкулеза. Сегодня утром телеграмму принесли. Вот такие дела.
  - Да как же так? - выдохнула Светлана.
  - Я знал, что рано или поздно этим все и закончится, - Кромм говорил глухо, уставившись в крышку стола, словно пытался объяснить что-то сам себе. - Он ведь у меня единственный был, любимый. Жена умерла, когда Сережке не было и пяти. Так я его и вырастил, а вот воспитать, видимо, не смог. А жаль...
  Семен Исакович вскинул голову, в упор посмотрел на Светлану.
  - Ты, наверное, думаешь, что я всю жизнь вот так, здесь... - он окинул взглядом стены комнаты. - Нет, Светочка, и квартира у меня была, и жил я по-человечески. Сын у меня одно время на заводе работал, потом подался в бизнес. Вместе с неким Вячеславом Говорковым они фирму создали еще тогда, в начале девяностых. Кооперация, мать ее... Занимались строительством, потом торговлей, затем перешли на куплю-продажу жилья. В общем, денежки водились. Формально мой Сережа являлся директором фирмы, а фактически всеми делами заведовал Говорков. Кто он и откуда - я до сих пор не знаю. Года четыре они квартирами торговали. Пока не арестовали моего сына... Оказалось, за спиной Сережи этот самый Говорков такие махинации проворачивал... То бомжа какого опоит и заставит квартиру продать, то бабушке поможет на тот свет отправиться, а прежде ее жилье на себя перепишет. Короче, беспредел.
  Сергей, конечно, догадывался, что не все так чисто в работе фирмы, но конкретно ничего не знал. Однако как директор за все и ответил. Десять лет с конфискацией. Вот так мы всего и лишились - и денег, и квартиры, и машины. Я оказался здесь, сын - в колонии. Там тубик и подхватил...
  - А этот... Как его? Говорков - его тоже посадили?
  Кромм устало махнул рукой.
  - Нет, Света, сбежал он. Такие вот дела... - Семен Исакович тяжело поднялся, улыбнулся виновато. - Ты прости, мне бы одному побыть. Пойдем, я тебя провожу до подъезда. У нас здесь, в общаге, молодым симпатичным женщинам одним ходить не пристало.
  В это время раздался негромкий телефонный звонок. Кромм удивленно вскинул брови - в его комнате аппарат не был установлен.
  - Это мой, сотовый, знакомый подарил, - сказала, словно оправдываясь, Света. Достала телефон из сумочки. Конечно, это был Михаил. Справился о житье-бытье, о здоровье, выразил сочувствие по поводу случившегося с Эммой Константиновной (Господи, подумала она, об этом уже весь город знает), предложил подбросить Светлану до дома. Она назвала адрес общежития.
  Семен Исакович постоял с ней у подъезда несколько минут в ожидании такси. Оба молчали - каждый о своем. Наконец, показалась "Волга" с шашечками на боках. Михаил, держа в руках букет любимых Светланой хризантем, вылез из салона, не спеша, с достоинством подошел, вручил ей цветы.
  - Ну, я пойду...
  Кромм хотел уже было развернуться, но Света его остановила.
  - Семен Исакович, я, конечно, не совсем вовремя, но это тот самый Михаил, мой знакомый. А это, Миша, наш самый обаятельный мужчина, настоящий полковник, Семен Исакович Кромм.
  - Приятно познакомиться! - Михаил улыбнулся дружелюбно, протянул руку. Кромм машинально пожал ее, вскинул глаза на Светиного друга и внезапно посерел лицом.
  - Не может быть... Ты?.. - Семен Исакович охнул, схватился рукой за сердце, прислонился к двери, чтобы не упасть.
  - Что с вами? - кинулась к коллеге Светлана. - Вам плохо? Сердце?
  - Ничего, все в порядке, сейчас пройдет. Просто показалось... - Кромм помассировал грудную клетку, пару раз глубоко вздохнул. - Вот и все, нормально. Езжайте, не беспокойтесь за меня.
  Только убедившись, что за здоровье отставного майора действительно можно не волноваться, Светлана отправилась домой. Однако уже по дороге она несколько переиграла свои планы.
  - Давай заедем в ГАИ, меня одна знакомая просила уточнить кое-что насчет сроков техосмотра, - она соврала Михаилу, наверное, первый раз за все время их знакомства. Но на то были причины. Ей почему-то захотелось узнать подробности о трагедии, случившейся с Эммой Константиновной. Чушь, конечно, но где-то в глубине души она была уверена в том, что к этому несчастью каким-то образом причастен ее нынешний ухажер.
  - Наша Эмма оказалась в ненужный час на ненужном месте, - бывший Светин ученик, а ныне лейтенант милиции Алексей Куренев поведал ей детали дорожно-транспортного происшествия. - Переходила дорогу на зеленый свет светофора, а тут из-за угла выскочила "девятка". Даже не тормознула. Машину потом нашли на соседней улице. Оказалось, она в угоне. Видимо, пацаны баловались, хотели покататься, а когда сбили женщину, испугались и убежали. Наркоманы, чтоб их...
  Света решила, что на сегодня впечатлений у нее больше, чем достаточно. Позвонила в книжный магазин, попросила Любашу подменить ее на один вечер. Та, понятное дело, согласилась, не удержавшись от ехидного замечания: "Наверное, опять со своим Михаилом в кабак собираетесь?".
  До дома доехали молча. Обычно веселый и общительный, в этот раз Михаил был непривычно задумчив. На вопрос Светланы, что случилось, пояснил коротко: "На работе заморочки, а так все нормально".
  Проверив домашние задания и поужинав в одиночестве, Светлана легла спать пораньше. Она решила назавтра еще раз сходить в общежитие, проведать Семена Исаковича, а заодно и спросить, с кем он спутал ее Михаила.
  Разумеется, она не знала, что отставной майор в этот вечерний час лежит на темной лестничной площадке общежития в луже собственной крови, вытекшей из распоротого живота...
  
  Глава 15
  Примерно в шесть часов утра (арестантам в тюрьме иметь часы не положено) баландер привез завтрак. Бабука, он же смотрящий за общаком, был вырван из сладких объятий сна ударом черпака (ложки) по лбу. Это Толстый не преминул продемонстрировать, кто в хате хозяин. Потирая ушибленное место, покачиваясь спросонок, 17-летний толстокожий увалень подошел к распахнутой кормушке и получил у баландера две булки хлеба плюс несколько слипшихся кружочков масла. Безвкусное нечто, гордо величаемое кашей из сечки, заполнило собой емкость маленькой алюминиевой кастрюли. В другую посудину баландер плеснул чаю. Приторно сладкий, тягучий, словно сироп, этот напиток перед употреблением разбавлялся кипятком по вкусу. В принципе, чай да хлеб - такова обычная пацановская еда на тюрьме. Естественно, в дни получения "дачек" рацион арестантов существенно расширялся. Но изобилие обычно длится недолго, консервы и пряники быстро поглощаются изголодавшими по вольной жрачке мальчишками.
  Управившись со своими обязанностями, Бабука снова завалился на нары - досматривать прерванный утренний сон. В СИЗО парень находился около двух месяцев. Посадили его по так называемой "наркоманской" статье - 228 УК РФ. Причем, что самое интересное, Бабука не то что колоться, даже курить ни разу не пробовал. Жил сам по себе спокойный, спортивный пацан, серьезно занимался вольной борьбой, в учебе особо не преуспевал, но и в тупых не числился. Однажды гулял с приятелем, пил пиво...
  - Дружбан мой, - рассказывал потом на тюрьме Бабука, - давно уже сидел на игле. Но я об этом не знал, мы с Жентосом особо не корешились. Он мне говорит: надо зайти к парню одному, забрать кое-что. Ну, зашли... Женька какой-то бумажный пакетик забрал, сунул мне: мол, убери себе пока, у меня карманы дырявые, боюсь потерять. Ну, я в задний карман джинсов этот пакетик положил. Мне что, жалко? (Рассказ сопровождался дружным хохотом арестантов). Только выходим из подъезда, нас менты принимают. Мордами в асфальт, прикладами по почкам. Барыга, оказывается, нас подставил, чтобы себе срок скостить. Сдал со всеми потрохами. У него Жентос брал "белый" - и себе, и своим корешам. За счет продаж лавэ имел нормально. В общем, отмазаться у меня не получилось, пошел "прицепом". Адвокат советует пойти по части первой 228-ой статьи, как потребитель наркоты. Тогда можно будет надеяться на условный срок...
  Пацаны от души потешались над горе-наркоманом. За физическую силу в хате Бабуку не то чтобы уважали (на тюрьме и в зоне вообще мускулы не главное), просто относились к нему доброжелательно, обидно не подкалывали и на ссору не нарывались.
  Алексей еще не знал, что в его дальнейшей зэковской жизни Бабука сыграет одну из значимых ролей. А пока он равнодушно наблюдал за тем, как сокамерник ворочается на шконке, пытаясь лечь поудобнее. Его мысли были совсем о другом. Он думал о брате...
  Рядом, за общаком, сидели "взросляк" и "смотряга". Сергей докурил очередную сигарету, ткнул окурок в переполненную пепельницу, которой служила банка из-под тушенки, вздохнул тяжело. После секундной паузы сказал негромко:
  - Ты, Лесник, не гони. Рано или поздно о том, что твой брат сидит ТАМ, узнают все. Но брат за брата здесь не в ответе. У тебя своя жизнь, у него - своя. Мы сейчас с Толстым отпишем маляву Ежику, он смотряга в ТОЙ хате. Ежик сообщит подробнее, что и как произошло. Ответ придет после обеда. А пока отдыхай...
  Жизнь в камере тем временем шла своим чередом. Арестанты просыпались один за другим, справляли естественные надобности, умывались, завтракали. После утренней проверки любители поспать завалились на нары, остальные занялись убиванием времени - играли в нарды и шашки, читали, чифирили. Около полудня "робот" противно лязгнул и подвинулся в сторону, пропуская внутрь камеры новенького. Высокий нескладный парень, испуганно осматриваясь, осторожно вошел и остановился на пороге. В руках он неловко мял маленькую холщовую сумку. Пацан выглядел "стильно": застиранная мятая футболка, пузырящиеся на коленях, едва доходящие до щиколоток спортивные брюки, стоптанные кроссовки на босу ногу. Лепота! Не приколоться над таким "пассажиром" было невозможно. А потому вся камера, включая Алексея, невольно замерла в ожидании развлечения. Первым стебаться начал "взросляк".
  - Привет, брателла! Ты откуда такой нарисовался?
  Вновь прибывший смутился еще больше, прижал сумку к груди и покраснел.
  - Из 207-й я...
  Серега удивился:
  - Лыжник, что ли?
  Алексей уже знал, что "лыжником" на тюрьме называют того, кто по какой-то причине "выламывается" из хаты. Предположим, человека там обижают, унижают, над ним издеваются, вот он и решил дать деру - на проверку вышел с вещами и попросился у дежурного опера перевести его в другую хату. Разумеется, опер проведет с таким "лыжником" соответствующую работу: расспросит у него, кто в камере чем занимается, кто у кого вещи отбирает, кто с кем живет, куда прячут арестанты запрещенные вещи - карты, резки, "коня", закваску для бражки и так далее. А потом, выжав из "лыжника" всю нужную информацию, опер закрывает его в другую камеру. У арестантов отношение к "любителям лыжного спорта" соответствующее - таких рано или поздно переводят в разряд "обиженных".
  Пацаны, затаив дыхание, ждали, как ответит новенький на вопрос "взросляка".
  - Нет, я из хаты не выламывался, просто в камере с народом перебор, опер решил раскидать несколько человек по корпусу. Меня вот к вам перевели....
  Всеобщий выдох облегчения.
  - Звать-то как?
  - Серега. Серега Петухов.
  Камера вздрогнула от смеха. Ну, Серега попал... Хуже для зэка может быть только фамилия Сидоров, к примеру, только если первую букву заменить на "П".
  - Петухов, значит... - "взросляк" задыхался в приступе веселья. - А ты что, Петухов, так вырядился? Прикид на тебе - просто отпад.
  - Это не мои вещи.
  - А чьи? У кого отобрал?
  Пацан не ответил, покраснел еще больше и опустил голову. И без слов было ясно, что раздербанили его какие-нибудь второходы еще в боксике или на карантине. С такой фамилией, со своей нескладной внешностью и совершенной неприспособленностью к тюремной жизни у Сереги Петухова не было ни малейшей возможности избежать нападок со стороны более агрессивных сверстников. Впрочем, на сей раз ему все-таки повезло: в камере Љ 402 беспредела не было, было только желание развлечься и поприкалываться.
  - Где тебя поймали, Петухов? - вступил в разговор Толстый.
  - Дома...
  Раздался новый взрыв хохота.
  - Наверное, банк грабанул?
  - Нет. Машину угнал, потом магнитолу снял, продал, девушке цветы купить хотел...
  Не чувствуя по отношению к себе особой враждебности со стороны новых сокамерников, Петухов немного расслабился, даже попытался улыбнуться.
  - Ну, ты и пентюх, Петухов. - Толстый покачал головой. - Давно сидишь-то?
  - Не... Неделю всего.
  - Прописку проходил?
  - Еще нет.
  - Ну, тогда готовься...
  Арестанты мигом оживились. "Прописка" на малолетке - обычай давний, но сильно подзабытый. Раньше эта процедура была достаточно жестокой по отношению к новеньким, порой она сопровождалась нанесением телесных повреждений различной степени тяжести. Как, к примеру, "посвящение" в армии, когда доблестные российские солдаты от дурости своей и жестокости лупят друг друга по задницам табуретками и бляхами на кожаных ремнях. Теперь же по большей части "прописка" на малолетке превратилась в своеобразный аттракцион, некий набор веселых (но лишь для зрителей) конкурсных заданий.
  Несколько минут ушло на приготовления. И шоу началось...
  Петухова усадили за общак, поставили перед ним кружку с водой. Толстый, на правах "смотряги", объявил:
  - Угадай, какой цвет на светофоре. Не угадаешь - пьешь до дна.
  Пацан посмотрел в кружку, словно на дне надеялся увидеть правильный ответ.
  - Зеленый?
  - Нет, неправильно.
  Петухов легко выпил воду. Кружку наполнили снова.
  - Желтый?
  - Неверно.
  Вторая кружка далась Петухову с большим трудом.
  - Тогда красный! - радостно объявил он, нисколько не сомневаясь в правильности ответа.
  - Не угадал, - обаятельно улыбнулся "взросляк". - Пей до дна...
  Петухову пришлось еще четыре раза называть разные цвета и пить воду - до того момента, пока рвотный позыв не бросил его в сторону толкана. Когда пацан, освободивший желудок от водной массы, вернулся за стол, ему, наконец, объявили правильный ответ: "никакой". Никакого цвета нет на светофоре. И то правда. Загляните сами в кружку - разве дно у нее зеленое или красное?
  После "Светофора" Петухову пришлось сыграть в "Звездочета". Парень улегся на пол, лицо его укрыли старой курткой так, чтобы в рукав, словно в подзорную трубу, Петухову был виден потолок.
  - Считай, сколько звезд на небе, - приказал Толстый.
  Петухов забубнил: "Один, два, три, четыре...". Когда счет "звездам" пошел на второй десяток, по подсказке "смотряги" Бабука вылил в рукав куртки воду из большой литровой кружки. Петухов захлебнулся, закашлялся. Арестанты засмеялись.
  Следующая игра называлась "Китобой". Петухов присел на толкан. Ему завязали глаза, сунули в руку скомканные бумажки.
  - Бросай в кита!
  Петухов бросил бумажные снежки перед собой один за другим. После каждой попытки арестанты восторженно орали: "Не попал!", а когда в ход пошел последний "снаряд", Петухова облили водой из тазика. "Попал! - объявил торжественно "смотряга". - Это кит хвостом ударил, тебя водой облил".
  Следующая задачка была на сообразительность. Мокрого с ног до головы Петухова, который едва успел вытереть лицо полотенцем, поставили на расправленную по полу газету.
  - Сможешь сойти с ума? - поинтересовался Толстый.
  - Это как?
  - Ну, ты подумай, а мы "купца" попьем...
  Пока заваривали крепкий чай в литровой кружке, Петухов растерянно топтался на газете. Та от воды, стекающей с одежды новенького, стала совсем мокрой и вскоре разошлась на несколько обрывков.
  - Ну, ты как, Петухов, догадался? - спросил "смотряга", прихлебывая обжигающий губы напиток.
  Арестант отрицательно замотал головой.
  - Дурында ты, Петухов. Сойти с ума - это значит сойти с газеты. Она же умом сделана, - довольно рассмеялся Толстый. - Ладно, на сегодня хватит. Одежду выжми, повесь сушиться. А потом садись к нам, поговорим, купца дербанешь, согреешься...
  Ответная малява от Ежика пришла, как и обещал Сергей, после обеда. Всех арестантов Толстый отправил на традиционную часовую прогулку. В хате остались трое - Сергей, Толстый и Алексей. "Взросляк" протянул записку: мол, читай сам.
  Алексей взял протянутую ему бумажку, облизнул вмиг пересохшие губы, впился взглядом в строчки, написанные мелким почерком. Прочитал раз, другой. Потом поднял глаза на "взросляка" и произнес хриплым от волнения голосом:
  - Сергей, я знаю, что ты можешь выполнить мою просьбу. Попроси опера, чтобы он перевел к нам брата - хотя бы на день. Это очень важно...
  
  Глава 16
  Хоронили Семена Исаковича Кромма при большом стечении народа. Гроб с телом покойного был установлен не возле общаги, в которой он прожил последние свои годы, а у входных дверей школы, где учительствовал отставной майор. По решению педсовета занятия в этот день следовало закончить пораньше, детей распустили по домам, остались только старшеклассники. Им позволено было проститься с любимым педагогом.
  Педагоги, школьники, представители военкомата, соседи Семена Исаковича, его немногочисленные родственники, близкие, знакомые, просто те, кто знал покойного при жизни, почетный воинский караул - с каждой минутой к скоплению народа примыкали все новые и новые люди. Звучали негромко торжественные речи. Кто-то плакал. В задних рядах переговаривались случайные зеваки (их тоже хватает на мероприятиях подобного рода).
  Гроб несли на руках. Звучала рвущая душу погребальная музыка.
  О том, что произошло в минувший вторник, говорили вполголоса. До Светланы Виноградовой, медленно шагающей в тесных рядах похоронной процессии, со всех сторон доносились обрывки фраз, из которых постепенно складывалась общая картина случившейся трагедии.
  - Говорят, случайно мужик погиб, практически ни за что...
  - Шел домой из магазина, выпивши был, нарвался на молодняк. Ну, слово за слово...
  - И в живот ему кто-то нож воткнул. Несколько раз...
  - Врач сказал, что могли человека спасти, если бы вовремя "скорую" вызвали. А ведь там, в этой общаге, где телефон возьмешь...
  В принципе, досужие разговоры лишь подтверждали то, что уже было известно Светлане. Тем вечером Семен Исакович действительно отправился в расположенный рядом магазин, купил бутылку водки и закуску. Очевидно, хотел утопить свое горе в стакане. Не успел... В подъезде он нарвался на молодых парней (по свидетельству очевидцев, убийц было трое, раньше никто их в общаге не видел). Схватка длилась не больше минуты. Выглянувшие на шум соседи увидели только тело на полу да убегающие фигуры. Ни денег, ни водку убийцы не взяли. Наверное, поторопились сбежать с места преступления...
  Прозвучал трехкратный прощальный залп из автоматов. О крышку гроба стукнули первые комья земли. Прощайте, Семен Исакович...
  В школьной столовой учителя помянули своего коллегу. Светлана опрокинула стопку, закусила. Водка помогла снять напряжение последних дней. В животе приятно зажгло, по венам побежало тепло, собственные проблемы отошли ненадолго на задний план... В этот момент зазвонил телефон. Извинившись перед коллегами, Света под завистливыми взглядами вышла из столовой, нажала кнопку "Ответ". Разумеется, это был Михаил. Ее Михаил, пропавший на пару дней (впрочем, это за ним водилось и раньше), спокойный, сочувствующий, приносящий искренние соболезнования коллегам Семена Исаковича.
  - Тебя подвезти сегодня домой?
  - Конечно, - после небольшой паузы ответила она. - Подъезжай к школе, я скоро выйду.
  У нее появился план.
  Через несколько минут у дверей школы, почти на том месте, где совсем недавно находился на табуретках гроб с телом Кромма, притормозило такси. Вышел Михаил, поцеловал ее в щечку, помог сесть. Само обаяние.
  - Миша, у меня к тебе просьба. - Света волновалась, но старалась выглядеть вполне естественно. - Давай заедем еще раз в ГАИ, я забыла там блокнот, надо забрать.
  - Разумеется, - улыбнулся ее кавалер.
  Спустя четверть часа Светлана уже беседовала со своим бывшим учеником Алексеем Куреневым. Задав пару ничего не значащих вопросов о сроках прохождения техосмотра (так, для отвода глаз), она приступила к главному, ради чего, собственно, и приехала к молодому лейтенанту.
  - Леша, у меня к тебе одна деликатная просьба. Знаешь, я в магазине подрабатываю, так моя коллега, Любка, увлеклась одним мужчиной. Ну, общаются они, по кино и кафешкам ходят. А дальше-то что?
  - Что? - непонимающе вздернул брови Алексей.
  - Ну, ты пойми, - начала входить в роль озабоченной подруги Светлана. - Любе нужны долгосрочные отношения, в идеале - свадьба и так далее. А если этот мужик уже женат, ей просто голову морочит? Ясно теперь?
  - Не совсем...
  Света взяла лейтенанта за руку, подвела к окошку, осторожно выглянула из-за шторки.
  - Вон там, в такси, этот мужчина сидит. Ты не мог бы под каким-либо предлогом проверить у него документы. Ну, чтобы узнать, женат он или нет. Леша, пожалуйста, очень надо...
  Куренев почесал затылок.
  - Ладно, Светлана Андреевна, что-нибудь придумаю. У вас есть телефон, куда можно будет вечером перезвонить?
  Светлана назвала номер домашнего телефона.
  - Спасибо, Леша, я твоя должница...
  - Да что вы... - лейтенант смутился, на щеках внезапно выступил румянец. - Вы же у меня любимая учительница были в школе...
  Такси, в котором ехали Михаил и Светлана, на въезде в город остановил патруль ГИБДД. Невысокий усатый сержант, перепоясанный крест накрест белой портупеей, лихо козырнул и представился.
  - Предъявите, пожалуйста, документы.
  Водитель покорно полез в бардачок. Сержант обратил свой взор на Михаила.
  - Прошу прощения, и ваши документы тоже...
  Михаил внимательно посмотрел на милиционера, удивленно пожал плечами, но перечить не стал и вытащил паспорт из внутреннего кармана пиджака. Сержант лениво просмотрел протянутые ему документы - и водителя, и пассажира. Козырнул:
  - Все в порядке! Проезжайте!
  По дороге Михаил рассказывал Светлане о новом фильме в кинотеатре, предлагал поужинать вместе как-нибудь на днях. Она рассеянно кивала головой, соглашаясь на все: да, сходим, да, поужинаем. Наконец, приехали. Традиционный поцелуй в щечку, подъем по лестнице, свет в прихожей, туфли в угол, кресло возле журнального столика, телефонный аппарат, дрожь в коленях. Ожидание...
  Спустя час раздался звонок.
  - Алло! Светлана Андреевна, это Алексей звонит. Все в порядке, можете сказать своей подруге, что ей не стоит беспокоиться. Не женат ваш Говорков!
  Трубка выскользнула из обессилевших рук Светланы...
  
  Глава 17
  На следующий день после появления в камере Љ 402 арестанта по фамилии Петухов состоялась вторая часть шоу под названием "Прописка". За минувшие сутки Серега уже немного освоился в новой хате, а потому на предложение Толстого сыграть в "Хитрого соседа" согласился неожиданно легко. Впрочем, "смотряга" иного ответа и не ожидал.
  В "соседа" играют двое, поэтому для Петухова был выбран партнер - худенький шестнадцатилетний пацаненок, заехавший в хату на прошлой неделе, а потому еще не успевший "прописаться". Бывалые арестанты, которые уже знали, в чем суть, заранее начали прикалываться над участниками шоу. Со всех сторон сыпались шуточки - остроумные и не очень.
  Игроков усадили друг напротив друга. Каждому дали шнур длиной в метр и предложили один конец привязать к своему члену. Когда Петухов и его партнер по прозвищу Пила (от фамилии Пилаев), краснея под направленными на них взглядами, справились с этой задачей, в дело вступил Толстый. Он завязал игрокам глаза, чтобы они ничего не могли увидеть. Потом взял свободные концы веревок и просунул их в дужку от кружки. Крест накрест.
  - Вот тебе веревка, которая привязана к члену Пилы, - Толстый сунул бечевку в руку Петухова. Затем повернулся к его "соседу". - Вот тебе веревка, которая привязана к члену Петуха. Теперь вы можете тянуть так, как считаете нужным. Только смотрите, яйца друг другу не оторвите...
  Веселый смех арестантов сопроводил его последние слова. Суть прикола состояла в том, что каждый из игроков держал в руках веревку, привязанную к собственному половому органу. И когда Петухов слегка потянул за бечевку, он сделал неприятно себе, а не "соседу". Однако, не зная этого, он продолжал дергать веревку - все сильнее и сильнее, постепенно зверея от боли. Стараясь отомстить "соседу", который, по его мнению, натягивал шнур слишком сильно, он на самом деле мучил сам себя. Такие же ощущения испытывал Пила. Зато арестантам было очень весело. Вдоволь насмеявшись, Толстый прекратил мучения "соседей". Те, раскрасневшиеся, яростные в праведном гневе, чуть было не набросились друг на друга с кулаками. А когда им объяснили, в чем дело, сами над собой прикололись. Только как-то невесело.
  Когда все успокоились, Петухову пришлось сыграть в "Свадьбу". Снова его усадили за общак, снова поставили перед ним кружку с водой.
  - Представь, что ты на свадьбе, - обрисовал условия игры Толстый. - За кого пить будешь?
  Петухов замялся, не понимая, в чем подвох.
  - Ну, наверное, за невесту.
  - Молодец, пей.
  Петухов выпил, хотел подняться, но Толстый положил ему ладонь на плечо.
  - Не торопись из-за стола уходить. За кого еще пить будешь?
  - Ну, за жениха...
  Когда Петухов одну за другой выпил по кружке воды за жениха, за родственников невесты, родственников жениха, за друзей, тамаду, за музыкантов и даже за водителя, ему чуть не стало плохо. Проблевавшись над толканом, Петухов, бледный, с испариной на лбу, снова сел за "свадебный" стол. Толстый, наконец, решил сжалиться над новичком.
  - Дурында ты, надо было сказать: "Одним разом за всех сразу!". Выпил бы тогда одну кружку и все - свободен!
  Петухов устало вздохнул.
  - А давай мы сейчас проверим, мужик ты, или нет, - не унимался Толстый. - Парни, дайте иголку.
  Кто-то протянул ему самодельную иголку, выточенную из обычного гвоздя. "Смотряга" воткнул ее в общак острым концом вверх, продемонстрировал Петухову, что за конструкция получилась, потом завязал измученному Сереге глаза.
  - Смотри, Петух, пройдешь испытание - дадим тебе реальную кликуху, как у настоящего пацана. А нет - будешь Петухом зваться до конца срока.
  Серега вздохнул. Лицо его побледнело еще больше. Худые плечи с выпирающими ключицами передернулись.
  - Что надо сделать?
  Голос его звучал глухо. Толстый взял руку новичка, поднес ладонью к острию иголки, направленному вверх. Легко уколол. Петухов вздрогнул.
  - А сейчас подними руку и ударь ладонью по общаку. Или боли боишься?
  Арестанты притихли. Испытание было не для слабых. Многие из новичков боялись нанести удар по игле, уводили руку в сторону, чтобы не пораниться. Лишь немногие, наплевав на предстоящую боль, наносили удар туда, куда требовалось по правилам игры.
  - Ладно...
  Петухов поднял руку вверх, на секунду задержал ее в воздухе, а затем решительно опустил вниз. Удар! Ладонь звонко шлепнула по дереву. Иголки не было - Толстый предусмотрительно убрал ее со стола. Ведь это всего лишь игра, проверка на вшивость.
  - А ты реальный пацан, Петухов! Завтра запросишь себе кликуху. А пока отдыхай, - "смотряга" серьезным взглядом обвел сокамерников. - Если кто обзовет Серегу Петухом, сам получит такое погоняло, что в жизни не отмоется. Всем понятно?
  Пацаны согласно закивали головами.
  
  Глава 18
  - Да достал ты меня, Лесник! Пойми, ну, не могу я этого сделать, не могу!
  Серега Уфимцев психовал, и было отчего: вот уже вторые сутки к нему приставал новенький по имени Алексей со своей безумной просьбой затянуть в хату 402 брата Пашку из пидорни.
  Вообще-то переводы арестантов из одной камеры в другую являются на тюрьме делом обычным: кочуют по корпусу в поисках лучшей жизни "лыжники", второходы встречаются со старыми корешами и образуют новые "семьи" (так называют себя сокамерники, живущие вместе, словно братья - прим. авт.), "взросляки" затягивают к себе из других хат малолеток, регулярно получающих от родни большие передачи, и так далее. Все подобные вопросы "бати" запросто решают через сотрудников оперативной части изолятора.
  Сергей был у кума на хорошем счету, но не потому, что "стучал" или сдавал от случая к случаю запрещенные для хранения в камере предметы. Просто в его хате всегда было спокойно, никто из малолеток режимным требованиям активно не сопротивлялся, морды друг другу пацаны не били и вены себе не резали. А что еще от "взросляка", кроме порядка, требуется? Так что Уфимцев был уверен на все сто процентов: стоит ему поддаться Лешкиным уговорам и отправиться к оперу с просьбой о временном переводе подследственного Виноградова Павла в хату 402, как уже в тот же день братья смогут увидеть друг друга. Но он не собирался этого делать. В первую очередь, из-за Алексея. Пацан ему чисто по-человечески нравился - спокоен, немногословен, рассудителен не по годам. Но одного не понимает - его брат сейчас находится там, куда любой нормальный арестант не хотел бы попасть никогда в жизни. Лучше карцер, одиночка, штрафной изолятор, но только не пидорня. С представителями касты "опущенных" (или "обиженных") нельзя здороваться за руку и вообще как-то соприкасаться, нельзя брать от них что-либо, нельзя пользоваться их посудой и так далее. Иначе сам окажешься "законтаченным". Уфимцев пытался было объяснить это новенькому - осторожно, боясь оскорбить лишним словом. Но Алексей не унимался: "Ну, батя, ты же можешь, я знаю...". И тогда в приступе раздражения Сергей рубанул спертый воздух камеры хлестким: "Не могу!"
  На несколько секунд в хате воцарилась тишина. Арестанты (кто удивленно, кто - с тревогой) обернулись на "взросляка". Разумеется, они были уже в курсе того, что у новенького, у Лесника, родной брат находится в "обиженной" камере. Однако отношение к Алексею не изменилось: здесь брат за брата не в ответе. Тему обсудили (потихоньку, не привлекая внимания Алексея), да и забыли. Мало ли у кого какие проблемы, у каждого хватает своих забот. Вот и сейчас, обернувшись на раздраженный голос Сереги, пацаны уже через несколько секунд вернулись к своим делам. Оно и правильно - излишний интерес на тюрьме не в почете.
  Уязвленный резким отказом, Алексей залез на нары и отвернулся лицом к шершавой серой стене. Примерно с полчаса он лежал, погруженный в свои мысли, ничего вокруг не замечая. Затем сквозь пелену тяжелых раздумий до его сознания стали доноситься звуки обычной камерной жизни: кто-то резался в шашки "на приседания", кто-то стирал белье, кто-то общался по "удаву" (труба отопления - прим. авт.) с соседней хатой.
  На соседней шконке примостились Толстый с Петлюрой. Сережка Петухов, в награду за выигранное пари получивший от "смотряги" новое прозвище, пытался найти ответ на очередной каверзный вопрос уровня "прописки" - кто в хате самый сильный? Перебрав всевозможные варианты, Серега, наконец, догадался. "Робот!" - радостно воскликнул он, ткнув пальцем в сторону двери.
  Толстый снисходительно улыбнулся:
  - Ладно, это легко. А вот ответь мне: без чего не может быть построен дом?
  Ободренный первым успехом, Петлюра стал загибать пальцы:
  - Без досок, без раствора, без кирпича, без шифера...
  - Не канает, - перебил его Толстый. - А если, к примеру, дом из стекла? Что тогда?
  На этот раз Петлюра задумался надолго. Когда Толстому надоело ждать, он сам подсказал ответ:
  - Без шума, дурында. Без шума ты ни один дом не построишь!
  Алексей, которого поневоле увлек этот никчемный разговор, грустно усмехнулся: да уж, как тут догадаться...
  "Смотряга" тем временем продолжал прикалываться. Доброжелательно, как старого друга, он приобнял Петухова за плечи.
  - Слышь, Петлюра, классный ты парень, оказывается. Кстати, ты фрукты любишь? Я, например, от винограда балдею. А ты?
  Серега смущенно улыбнулся. Лицо его приняло выражение влюбленного идиота - глупое и мечтательное:
  - А я больше яблоки люблю...
  - А ты вот сколько бы, например, тюремных яблок съел? - все так же доброжелательно спросил Толстый.
  - Ну, три бы съел...
  - А тюремных мандаринов?
  Петухов помолчал немного, прикидывая, видимо, есть ли в словах "смотряги" какой-то подвох, однако лучезарная улыбка Толстого располагала к доверию. И Сергей все с тем же мечтательным выражением лица пробурчал:
  - Ну, парочку бы, наверное, съел.
  Толстый, наконец, дал волю смеху, до этого с трудом сдерживаемому в груди. Вместе с ним заржали и другие арестанты, слышавшие весь разговор. "Смотряга" махнул рукой Мухе: мол, давай, неси. Вскоре перед несчастным Петлюрой лежали три луковицы и две головки чеснока. Толстый подвинул их ближе к Петухову:
  - Вот тебе, любитель витаминов, тюремные яблоки и тюремные мандарины. Кушай на здоровье!
  Под восторженные возгласы сокамерников Петлюра почистил "фрукты" и стал есть их один за другим, заедая припасенной с утра (хоть в этом повезло) пайкой хлеба. То и дело он припадал к кружке с холодной водой, пытаясь хоть чуть-чуть унять бушующий во рту огонь. Лицо его побагровело, дыхание сделалось тяжелым, глаза лезли из орбит. Однако на этом Сережкины мучения не закончились. Не успел он дожевать последнюю дольку "мандарина", как раздался серьезный голос "взросляка":
  - Слушай, Петухов, говорят, ты жопу свою за ботинки ставил. Это правда? Засухариться хотел?
  Петлюра замер. Челюсть его, сжимавшая наполовину пережеванную дольку чеснока, отвисла, взгляд бессмысленно уперся в "батю", а красное лицо мгновенно побледнело.
  - Я?.. За какие ботинки?.. Да вы что, пацаны... Я никогда...
  "Взросляк" выдержал долгую паузу и, насладившись произведенным эффектом, расхохотался.
  - Не бзди, Петухов. Ты на толкан ходил? Ходил. Приседал посрать? Приседал. Вот так ты жопу свою за ботинки и ставил.
  Арестанты от души посмеялись над испугом этого длинного нескладного парня с торчащими из головы ушами-лопухами. Что поделать, таков закон: в любом коллективе рано или поздно находится свой "козел отпущения", над которым все прикалываются. В камере 402 таким оказался Серега Петухов.
  - Петлюра, не хочешь еще раз сыграть в "Китобоя"? - с хитрой улыбкой поинтересовался "взросляк".
  "Любитель витаминов", тяжело дыша широко раскрытым ртом, отрицательно замотал головой: мол, хватит, наигрался. И тут в голове Алексея мелькнула шальная мысль...
  - А какие еще бывают игры? - неожиданно спросил он у "взросляка".
  Уфимцев глянул на Алексея удивленно, но от ответа не уклонился.
  - Да разные... Вот, например, "Поход в киоск за сигаретами". Игрок садится на корточки возле стены, а на ней выше наклеены пустые пачки из-под курева. Задача игрока, у которого, кстати, глаза завязаны, - подпрыгнуть и коснуться рукой какой-нибудь пачки. А потом его спрашивают: ну, что, какие сигареты купил?
  - И в чем прикол?
  - А прикол в том, что над игроком, когда он сидит на корточках, незаметно поднимают пустой тазик. Человек прыгает и бьется башкой о дно. И так несколько раз, пока на вопрос: "Какие сигареты купил?", игрок не догадается ответить: "Космос".
  Алексей посмеялся над этим тупым приколом, но только из вежливости. Его интересовало нечто другое.
  - А есть еще игры типа той с иголкой на "общаке"? - он мотнул головой в сторону Петлюры, напоминая о том, как Петухов смог избавиться от обидного погоняла "Петух".
  "Взросляк" настолько увлекся своей ролью "бывалого арестанта", что не заметил таившейся в вопросе Алексея ловушки.
  - Конечно, есть. Самая убойная игра - "Парашютист". Вообще, насколько я знаю, в нее давно уже не играют. Это реальная проверка "на мужика", вот только выдержать ее могут немногие.
  Алексей подался вперед, превратившись в само внимание. Сергей тем временем продолжал:
  - Суть игры проста, как все гениальное. Человеку завязывают глаза и он должен со второго яруса нар упасть вниз на спину. Разумеется, можно надеть на себя всякие мягкие вещи, скажем, шапку, телогрейку. Но все равно страшно. Думаю, в нашей хате на такой полет никто не согласится...
  Арестанты на некоторое время притихли, представляя, каково это лететь вниз с двухметровой высоты, рискуя сломать спину или проломить голову о гладкий кафельный пол. Вдруг в тишине раздался негромкий, хрипловатый от волнения голос Лесника.
  - Сергей, а ты уверен, что в нашей хате никто не сможет так прыгнуть?
  "Взросляк" посмотрел в глаза сидящего напротив Алексея. И сразу все понял. Он только сейчас заметил ловушку, которую соорудил для него этот крепкий широкоплечий парень. Теперь отступать было уже поздно.
  "Эх, пацан, а я ведь тебя предупреждал. Ну, что ж, ты сам выбрал свой путь...", - подумал Сергей, а губы сами по себе, на автомате, пробормотали: "Уверен". И тогда прозвучал вопрос, который он уже готов был услышать.
  - Если я прыгну, ты выполнишь мою просьбу насчет брата?
  Сергей почувствовал по той решимости, что прозвучала в голосе Алексея - этот парень действительно прыгнет.
  - Это опасно.
  - Я понимаю.
  - Ты можешь сломать себе шею и остаться на всю жизнь инвалидом. Ты этого хочешь?
  Сергей заметил, как внезапно побледнело лицо Алексея, как в его глазах промелькнуло что-то похожее на... нет, не на страх, а скорее, на неуверенность в своих силах. "Может, обойдется...", - подумал Сергей.
  Я прыгну, а потом увижу Пашку, - твердо сказал Алексей. И полез на верхний ярус нар.
  
  Глава 19
  ...Мужчина подхватил Светлану на руки и понес в спальню, на ходу осыпая ее лицо и шею страстными поцелуями. Она постанывала от наслаждения, ощущая себя в сильных руках незнакомца маленькой девочкой. Мужчина положил ее на кровать и стал раздевать - неторопливо, нежно, красиво. Один за другим исчезли в полумраке комнаты юбка, блузка, колготки и ажурные трусики. Умелые руки ласкали податливое женское тело. Не помня себя от возбуждения, Света рванула на груди мужчины рубашку. Горохом посыпались на пол с корнем вырванные пуговицы, но ни он, ни она не обратили на это ни малейшего внимания. Мужчина навалился сверху приятной тяжестью, стал нежно целовать ее полузакрытые глаза, пылающие жаром щеки, доверчиво подставленную шею... Она вздрогнула от прикосновения сухих горячих губ к напряженным соскам и тихо застонала, когда язык незнакомца прочертил влажную дорожку на ее еще по-девически крепком животике. Не в силах сдерживать себя, она запустила пальцы в густые светлые волосы мужчины, прижала его голову к себе и...
  Светлана проснулась, тяжело дыша, вся в горячем поту. Под легким одеялом ей почему-то было очень жарко. С трудом приподнялась, оперлась спиной на подушку. Тело казалось избитым: ныли от усталости мышцы рук и ног, беспокоила непонятная тяжесть внизу живота, голова раскалывалась.
  Света бросила взгляд в сторону будильника. Так и есть, стрелки показывают шесть часов утра. Привычка вставать рано утром в одно и то же время выработалась у нее за долгие годы работы в школе. Вот и сейчас, несмотря на вчерашнее, приученный организм вернулся в бодрствующее состояние вовремя.
  Несмотря на вчерашнее... Она неожиданно отчетливо вспомнила события минувшего дня, точнее, вечера, потому как днем ничего особенного в ее жизни не произошло. Нельзя же, к примеру, рабочие будни назвать чем-то из ряда вон выходящим. А вот вечером... Вечером опять появился он - Михаил... Сотовый телефон в ее сумочке, молчавший уже несколько дней, вдруг ожил и на всю мощь своих электронных легких заявил о своем существовании. Светлана, в этот момент подававшая припозднившемуся покупателю новый бестселлер Дарьи Донцовой, от неожиданности вздрогнула и чуть не уронила книгу. Растерянно посмотрела на подругу. Люба многозначительно улыбнулась: мол, твой хахаль объявился.
  О своих страхах и сомнениях Светлана подруге так и не рассказала. Боялась, что Любаша поднимет ее на смех. Это в лучшем случае. А в худшем - вызовет бригаду врачей из психушки. В общем, Света промолчала и о своем последнем разговоре с Семеном Исаковичем, и о его внезапно посеревшем лице при виде Михаила, и о сдавленном "Не может быть... Ты?" А тут еще организованная ею проверка показала, что фамилия у Михаила - Говорков. Совсем как у того Вячеслава, что подставил когда-то Кромма-младшего, засадил его в тюрьму, а сам избежал наказания. Было от чего кругом пойти голове. А с другой стороны, разве не могут разные люди носить одну и ту же фамилию? Вон, сколько в России Ивановых, Кузнецовых и Федотовых. Между прочим, Говорков - тоже весьма распространенная фамилия. И спутать Кромм мог ее Михаила с кем угодно. Мало ли на свете похожих людей. А то, что убили его в тот же день, - трагическая случайность, и не более. И незачем оскорблять надуманными подозрениями невинного человека...
  Все это промелькнуло в голове у Светланы за считанные секунды. Но телефон не стал ждать. Обиженно звякнув на прощание, он замолчал. Света облегченно вздохнула и, вспомнив о покупателе, пожелала ему приятного чтения.
  Люба бросала в ее сторону удивленные взгляды. Поймав один из них, Света успокаивающе улыбнулась: не беспокойся, подруга, все в порядке. И... обмерла, потому что в этот момент в магазин вошел Михаил. Улыбнулся обаятельно, по-дружески кивнул Любе, вручил Свете традиционный букет хризантем.
  - Извини, что не появлялся так долго. Дела... - Михаил перегнулся через прилавок и чмокнул Светлану в щеку. - Я, кстати, звонил тебе только что, хотел предупредить, чтобы ты подготовилась.
  - К чему? - машинально спросила она.
  Михаил загадочно усмехнулся:
  - Тебя ждет сюрприз. Надеюсь, приятный. Так что собирайся, у тебя уже смена закончилась.
  Света посмотрела на часы - да, действительно, девять вечера, пора закрывать магазин. Она попыталась было придумать какую-нибудь причину не ехать с Михаилом, беспомощно посмотрела на Любу, но та восприняла ее взгляд по-своему. Миг - и вот она уже рядом, щебечет мило: мол, иди, Светочка, я тут сама управлюсь.
  Михаил воспользовался моментом, быстро помог Свете собраться и вывел на крыльцо. Здесь она опять замерла - второй раз за последние несколько минут. И было от чего. Вместо привычного шашечного такси возле магазина величаво ожидал пассажиров блестящий черный лимузин. Заметив Михаила и его спутницу, из машины с достоинством вылез водитель в синей униформе, обошел хромированную громадину спереди и приоткрыл заднюю дверцу.
  Светлана машинально посмотрела на свою одежду, она явно не годилась для праздника.
  - Не переживай, - отметил Михаил ее замешательство, - для моего сюрприза парадная форма не требуется.
  И добавил уже более торжественно:
  - Прошу, мадмуазель, карета подана!
  Светлане еще никогда в жизни не приходилось ездить в таком шикарном автомобиле. На мягком кожаном кресле в просторном салоне лимузина она чувствовала себя превосходно. Из ведерка со льдом ее спутник достал шампанское: не обычное "Советское", к вкусу которого Светлана была привычна, нет, это была красивая матовая бутылка из черного стекла с золотыми вензелями на красном фоне этикетки. В приятном полумраке салона раздался негромкий хлопок, содержимое бутылки, интимно шурша пузырьками, медленно перетекло в высокие хрустальные бокалы.
  - За тебя! - произнес тост Михаил. - Чтобы тебе всегда было так хорошо и легко, как сейчас.
  Светлане действительно было хорошо. Не зря ведь кто-то мудрый в свое время сказал: "Бытие определяет сознание". Попивая замечательное французское шампанское в уютном кресле шикарного лимузина рядом с мужчиной, который не мог не вызывать к себе симпатии, Света вдруг позабыла обо всех своих проблемах. Ей просто захотелось быть счастливой - прямо здесь, сейчас, а не когда-нибудь, в отдаленном будущем. Ей захотелось быть любимой, почувствовать нежную силу мужских рук, горячее дыхание жадных губ... Но тут же устыдившись своих тайных желаний, она повернула раскрасневшееся лицо к стеклу. За тонированной гладью проносились мимо редкие одно-двухэтажные домики, березовые рощицы, просторные луга. Эти места были Светлане незнакомы.
  - А куда мы едем? - чуть встревожено спросила она.
  Михаил ободряюще улыбнулся:
  - Сейчас увидишь. Еще пара минут - и будем на месте.
  Действительно, вскоре лимузин остановился. Михаил помог Свете выбраться из автомобиля. Опираясь на руку спутника, она ступила туфельками тридцать восьмого размера на асфальтовое полотно, выпрямилась и ... в третий раз за вечер замерла в изумлении.
  Перед ней, материализовавшись из детских снов и волшебных сказок, возвышался настоящий замок - с башенками, флюгерами, вытянутыми вертикально узорчатыми окнами и массивной железной дверью. Лишь присмотревшись внимательней, Света поняла, что это обыкновенный двухэтажный коттедж, которому неизвестный архитектор просто придал немного сказочного шарма. Впрочем, это открытие ее нисколько не расстроило.
  - Нравится? - с гордостью поинтересовался Михаил. И, не дожидаясь ответа, продолжил. - Это и есть мой сюрприз. Со вчерашнего дня я хозяин этого замка. А сегодня... - он сунул руку в карман, достал оттуда большой блестящий ключ и протянул его Светлане. - Сегодня я предлагаю вам, Светлана Андреевна, стать полноправной хозяйкой в моем доме. Навсегда...
  Наверное, если бы в этот момент с небес спустилась на землю летающая тарелка, а из нее, торжественно раскачиваясь, вылезли пучеглазые зелененькие человечки, то, наверное, этому Света удивилась бы гораздо меньше, чем предложению Михаила. Конечно, он ей нравился, даже очень. Ей, как любой другой женщине, хотелось любить и быть любимой. И даже в самых смелых своих мечтах она не могла себе представить, что заурядное, в принципе, предложение выйти замуж может быть обставлено с таким шармом. Ей захотелось сказать "да"...
  - Миша, мне надо подумать... - прошептала она, что в переводе с женского на русский означало: конечно же, я согласна, но нельзя же так сразу...
  Михаил, очевидно, хорошо знал женщин, потому как нисколько не расстроился, наоборот, улыбнулся шире обычного и приглашающе протянул руку в сторону "замка".
  - Пойдем, посмотрим поближе...
  В уютной гостиной Михаил угостил свою гостью ароматным коньяком. Света, забравшись с ногами в большое кресло, чувствовала себя превосходно. Невпопад отвечая на вопросы хозяина, она думала о своем: "Это мой дом, это мой мужчина, это все для меня, это все со мной. Навсегда..."
  Как ни силилась Светлана, она так и не могла припомнить точно, что же было дальше. Кажется, потом они танцевали. Да, играла медленная, приятная музыка, они стояли, обнявшись, в центре гостиной. Потом... Они ехали обратно на лимузине и допивали французское шампанское - уже без бокалов, прямо из горлышка. Пузырьки смешно щекотали нос. Было весело... Затем Михаил вызвался проводить ее до квартиры, она согласилась и все боялась, что он заметит беспорядок в прихожей. А потом... Что было потом? И этот сон...
  Света покачала ноющей головой, пересилила себя, поднялась и отправилась в ванную комнату. Там, под контрастным душем, она немного пришла в себя и, обернувшись полотенцем, вернулась в гостиную. Присела на диван, собираясь с мыслями. Происшедшее вчера казалось сном, но Света понимала: сон - это незнакомец, с которым она занималась любовью, все остальное - лимузин, загородный дом, шампанское - было по-настоящему. Все это так же реально, как вот этот телевизор, шкаф, абажур, журнальный столик... У Светланы перехватило дыхание. На журнальном столике рядом с ее сумочкой лежал отливающий сталью уже знакомый ей ключ от волшебного "замка". А рядом, сбившись в стаю, матово поблескивали вырванные с нитками пуговицы от мужской рубашки.
  
  Глава 20
  Сказать, что Алексею было страшно - значит, сказать очень мало. Слова "взросляка" о возможных смертельных увечьях при совершении прыжка вызвали у семнадцатилетнего парня волну панического ужаса. Она захлестнула Алексея с головой, заставила руки трястись противной мелкой дрожью. Сердце ухнуло в область живота, колени ослабли. Не в меру услужливое воображение рисовало картины - одну страшнее другой. Вот он летит вниз, миг - и вместо живого молодого человека на полу, словно тряпичная кукла, валяется полудохлый инвалид с переломанным позвоночником. Или так: голова жестко бьется о кафель, череп не выдерживает и раскалывается будто грецкий орех. Серые комочки мозга, смешанные с розовой кровью, вываливаются наружу...
  Алексей замотал головой, отгоняя кошмарные видения. Подписавшись на спор с "батей", он сжег за собой все мосты. Впрочем, еще оставался один путь к отступлению, а точнее, к позорному бегству: сказать пацанам, что он просто пошутил, что Серега прав, на такой прыжок никто в хате не подпишется. Но тогда получится, что он, Алексей Виноградов, фуфло двинул, струсил, менжанулся. И что тогда будут говорить о братьях Виноградовых? Один - фуфлыжник, за свой базар не в состоянии ответить, другой вообще в пидорне сидит...
  Вспомнив о брате, Алексей, наконец, смог взять себя в руки. Собравшись с духом, он залез-таки на верхнюю шконку, присел на ее краю спиной к проходу и хрипло выдохнул, борясь с охватившей тело противной слабостью:
  - Я готов. Завязывайте глаза.
  - Погоди, - "взросляк" предпринял последнюю попытку остановить "парашютиста".
  - Может, передумаешь?
  Алексей посмотрел на "батю" свысока, отрицательно мотнул головой.
  - Ну, смотри, - Сергей обернулся к "смотряге". - Толстый, у нас есть что-нибудь для этого камикадзе, ну, фуфайка, например?
  Через минуту из баулов на свет божий были вытащены толстая стеганая телогрейка и шапка-ушанка. Облачившись в защитную амуницию, Алексей почувствовал себя немного уверенней. Но едва черный шарф лег ему на глаза, страх новой волной поднялся из середины живота к горлу, перехлестнул дыхание, заставил сердце работать на предельных оборотах. Судорожно сглотнув слюну, Алексей присел на краю шконаря, обхватил руками дрожащие колени и как можно теснее прижал их к груди. Позади - он ощущал это всем телом - зияли два метра пустоты. А потом пол...
  Режущие слух звуки вдруг донеслись откуда-то снизу. Алексей понял, хоть и не сразу, что это кто-то из арестантов бьет посудой по кафельным плиткам. Чтобы напугать. Сквозь этот раздражающий ритмичный стук он уловил непонятные шорохи. Пацаны о чем-то перешептывались, кто-то еле слышно захихикал.
  "Ну, сейчас посмеетесь", - неожиданно вскипел Алексей и, втянув голову в плечи, нырнул спиной вперед - туда, в пугающую пустоту. Но вместо ожидаемого жесткого удара о кафель он вдруг почувствовал, как свалился на что-то мягкое и упругое. Неведомая сила подбросила Алексея вверх, а затем снова поймала и плавно опустила на пол. Раздался взрыв хохота. Сорвав с глаз повязку, он увидел вокруг довольных, смеющихся пацанов.
  - Ну, ты мужик! - хлопнул его по плечу "взросляк". - Честное слово, до последнего момента не верил, что ты прыгнешь. Я ведь когда про "парашютиста" рассказывал, не успел выложить, в чем прикол. Фишка в том, что до пола никто не долетает. Игрока ловят или на руки, или, как тебя, на растянутое одеяло.
  Сергей секунду помедлил, потом серьезно добавил:
  - Завтра выйду на беседу к оперу или воспиту, попрошу насчет твоего брата. А сейчас пошли чифирнем, парашютист!
  Алексей с трудом поднялся с распластанного под ним казенного шершавого одеяла, облегченно выдохнул. Со всех сторон к нему тянулись руки: каждый хотел хлопнуть смельчака по плечу, сказать ободряющее слово.
  "Взросляк" с усмешкой смотрел на малолеток:
  - Ну, ты посмотри, прямо как дети. Улыбки до ушей, хоть завязочки пришей. А то, что без телевизора остались, так на это всем насрать с колокольни...
  Алексей непонимающе посмотрел на "батю".
  - Я же хотел к куму идти, чтобы в нашу хату телик затянуть, - пояснил Сергей. - Хотя бы на несколько дней. А теперь придется за тебя хлопотать.
  - Да хрен с ним, с телевизором, - подал голос Толстый. - Лесник пари честно выиграл. Так ведь, пацаны?
  Арестанты, довольные увиденным шоу, поддержали "смотрягу".
  На следующий день "взросляк" вызвался к оперу на беседу. Вернулся, преисполненный собственной значимости, глянул в сторону Алексея, сделал несколько глотков давно остывшего чая и лишь потом соизволил буркнуть: "Вечером..."
  Всю вторую половину дня Алексей не находил себе места. Мысль о том, что через несколько часов он сможет увидеть родного брата, бередила душу, не позволяла спокойно сидеть на месте. Алексей то лежал на шконаре, то бродил по камере, то чифирил без конца. В памяти всплывали картинки из прошлой, вольной жизни. Вот они с Пашкой на рыбалке. Брату жалко червяка и он, скривив рожу, наблюдает, как Алексей насаживает скользкую тварь на крючок. А вот они, еще маленькие, вместе с отцом в осеннем лесу собирают грибы. Паша показывает свой "улов" - одни поганки. Зато какая гордость в глазах! Еще был случай в школе, когда на брата наехали "старшаки", хотели забрать деньги, которые мама выдала на обеды. Алексей вступился, в драке порвал куртку. Мама тогда расстроилась сильно, эта обновка обошлась в половину ее учительской зарплаты. Эх, если бы знать, что та проблема окажется сущим пустяком по сравнению с нынешними бедами...
  Сквозь пелену согревающих сердце воспоминаний до Алексея донеслись обрывки камерных разговоров. Прислушавшись, он с неприязнью отметил, что "взросляк" и "смотряга" инструктируют остальных арестантов, как надлежит вести себя при появлении в камере "положенца": не здороваться с ним за руку, не пользоваться его посудой, не принимать от него какие-либо вещи и так далее.
  "Плевать я хотел на все эти запреты", - со злостью подумал Алексей. Он уже твердо решил для себя, что когда "взорвется робот" и в хату войдет Пашка, надо будет обязательно обнять его - крепко, по-братски. А потом они будут вместе пить чай из одной кружки, назло всем, и разговаривать обо всем: о воле, о маме, о том, как оказался в тюрьме Алексей, и о том, что произошло здесь с Павлом. И никто этому не в силах будет помешать. Никто и ничто...
  Однако Алексей ошибался. Судьба так и не предоставила братьям возможность встретиться в этот день.
  Наступил вечер, но в хату 402 так никого и не перевели. Алексей то и дело бросал в сторону "бати" вопросительные взгляды. Сергей в ответ недоуменно пожимал плечами: мол, сам в непонятках. А ближе к полуночи тюремная почта доставила две мульки (записки - прим. авт.) для Лесника. Обе из "обиженки". Одна от Пашки, другая - от Ежика. Непослушными пальцами Алексей развернул записку от брата, сразу узнал его ровный мелкий почерк.
  "Часик в радость тебе, братишка! Вот уж не думал, что окажемся мы оба под замком. Я-то ладно, непутевый рос, а тебя как угораздило? Впрочем, что там говорить, от тюрьмы не зарекаются.
  Знаешь, я поначалу даже рад был, что меня закрыли. Сам с иглы слезть не мог, хоть и пытался пару раз. А здесь насухую перекумарил. Тяжело, конечно, было, но то, что случилось со мной после, оказалось тяжелее во сто крат. Только тебе, братишка, как на духу, могу рассказать об этом.
  На тюрьму я заехал нормально, с пацанами ладил, жил мужиком. Вскоре понял - следак хочет на меня повесить не только мои дела, но и чужие эпизоды. Ему за раскрытие - премию, а то и звездочку еще одну на погон. А я что, дурак, чтобы за других сидеть? Короче, иду в отказ. Знал бы, чем все кончится, сознался бы во всех смертных грехах, хоть в убийстве Кеннеди... Короче, перевели меня в пресс-хату. На корпусе, чтоб ты знал, есть такая. Одних пацанов там "перевоспитывают", воровскую романтику выбивают, других, как меня, раскручивают "на эпизоды". Сидят там три отморозка. Главный у них - Крот. Он "взросляк", но оперу здесь нужен. Беспредельщик полный. Когда откинется, проживет не больше часа, стольким пацанам он жизнь поломал.
  Короче, я продержался двое суток. Спать мне не давали, хавать тоже. Все время заставляли мыть пол и толкан. Потом на кулак намотали, а когда поняли, что так просто не сдамся... В общем, братишка, опустили меня по беспределу. Зверье они, Лешка. Не дай Бог тебе пережить такое...
  Ну вот, теперь ты все знаешь. Спасибо, что не отвернулся от меня, когда узнал, что я в "обиженке". Такое, брат, не забывается. Сегодня "смотряга" сказал, что меня должны перевести в твою хату на пару дней, по твоей просьбе. Спасибо, братишка, но я так не могу: ни руку тебе пожать, ни почифирить вместе, ни посидеть спокойно...Ты же в курсе - стоит тебе со мной полоснуться, и все, пацаны тебя поставят на выяснение, а потом станешь положенцем, изгоем. Жизни тебе нормальной больше не будет, уж я-то знаю... Так что прости, увидимся когда-нибудь. Матушке передавай от меня привет. С искренним арестантским приветом к тебе, твой братишка Пашка".
  Алексей раз за разом вчитывался в ровные, твердой рукой выведенные строчки. Сердцем понял - случилось что-то непоправимое. Предчувствуя беду, развернул мульку от Ежика. "Смотряга" "обиженки" в несколько фраз уложил страшную весть: не желая подставлять брата, Паша избежал перевода в другую хату самым простым способом - он вскрыл себе вены.
  
  Глава 21
  Скрыть что-либо от взгляда внимательной женщины невозможно. Стоило Светлане Виноградовой появиться в вестибюле родного учебного заведения, как тут же рядом возникла Наталья Потапова - бессменный профсоюзный лидер школы. Скользнув по лицу Светланы Андреевны своими зелеными глазищами, она сразу все поняла. И, разумеется, не удержалась от соблазна поддеть старшую по возрасту коллегу.
  - Что, Светочка, тяжелая ночь выдалась? То-то я смотрю: под глазами круги, лицо от недосыпа бледное, а по щекам, гляди, румянец гуляет, - ехидно протараторила "рыжуха". Но, видимо, побоялась перегнуть палку, и перешла к ничем неприкрытой лести. - Завидуя я вам, Светлана Андреевна... В ваши годы так хорошо выглядеть дано не каждой. Дай Бог, мне лет через десять хоть в чем-то походить на вас, так же мужиков с ума сводить...
  Света хотела было дать зарвавшейся молодухе достойный отпор, и с языка уже рвались обидные слова, но... Посмотрев внимательно в Наташины глаза, вдруг поняла: за ехидством этой маленькой рыжеволосой женщины скрывается огромная тяга к простому человеческому счастью. Гнев тут же улетучился, уступив место светлой печали. Она лишь ласково улыбнулась своей тридцатилетней коллеге и пошла дальше по коридору, приветливо кивая в ответ на доносившееся отовсюду детское: "Здрасьте, Светанадреевна!"
  Странно, но после неприятной встречи с Потаповой настроение Светланы значительно улучшилось. Свернувшееся холодной змейкой в груди ощущение того, что ее просто-напросто грязно использовали, исчезло. Действительно, Наташе есть чему завидовать. Она хоть и моложе и, наверное, симпатичнее, однако не ездить ей в шикарном автомобиле, не пить дорогущее французское шампанское из горлышка, не входить королевой в сказочный замок. Что ж, не каждой женщине выпадает в жизни такой шанс...
  Рабочий день Светлана провела в приподнятом настроении. Глаза ее светились, с губ не сходила лукавая улыбка, походка обрела былую легкость. Перемену в поведении учительницы отметили все ее коллеги. И словно рухнула та стена отчуждения, что возникла между ними в последнее время. Преподаватели улыбались Светлане Андреевне в ответ, мужчины даже позволяли себе делать осторожные комплименты, а женщины выражали искреннюю обеспокоенность судьбами Павла и Алексея.
  Света нежилась в волнах позабытой уже людской доброты, наслаждалась общением с близкими людьми, ведь со многими из педагогов она отработала в одной школе больше десяти лет. Но как бы ни были они близки, рассказывать коллегам обо всех своих тревогах и радостях Светлана не спешила.
  Этой чести удостоилась только Люба Волкова. Во второй половине дня Света, уже находясь за прилавком в книжном магазине, поведала подруге обо всем. Люба внимательно выслушала историю знакомства Михаила с Кроммом, со смехом восприняла факт проверки документов строгим гаишником, томно закатила глазки, узнав про вчерашнюю прогулку на лимузине. Рассказывая о ночных событиях, Светлана неожиданно для самой себя густо покраснела, сбилась с мысли и завершила свое повествование растерянным: "Ну, вот, и я не знаю, что дальше делать..."
  - Ждать надо! - резюмировала подруга. - Мужики - это народ такой, куют, пока горячо. А жарче уже некуда... - и добавила, заметив смущение Светланы. - Дуреха ты пуганная. Не сегодня-завтра Михаил твой объявится, будет сюськи-масюськи про любовь разводить. Так ты у него прямо и спроси: кто такой, да откуда. А сидеть так просто и гадать - это, Светик, последнее дело. Уж поверь, я-то знаю. Смотри только, не спугни мужика, а то проворонишь свое счастье....
  Как и предсказала Любаша, вскоре Михаил дал о себе знать. На следующий день посыльный - молодой улыбчивый парень в джинсовой униформе - доставил Светлане прямо в школу корзину с огромным букетом белых хризантем. Между стебельками она обнаружила кусочек картона с незамысловатой, но приятной надписью: "Даме моего сердца". Света поставила цветы на стол в учительской. Женщины восхищенно ахали и смотрели на коллегу завистливыми взглядами, мужчины же делали бесстрастные лица, одновременно прикидывая в уме, во сколько обошелся таинственному кавалеру столь красивый жест.
  Вечером объявился сам Михаил. Обнял Свету за плечи (чуть более интимно, чем обычно - отметила она), нежно поцеловал в подставленную щеку и пригласил в ресторан. "Заодно и поговорим", - сказал он, внимательно посмотрев в глаза женщины, словно прочитал в них тайное желание Светланы узнать, наконец, всю правду.
  Ужинать поехали в небольшой ресторанчик под сказочным названием "Багира". Несколько столиков, малое количество народа, тихая приятная музыка - это было именно то, что сейчас требовалось Светлане.
  Заказав закуски, Михаил попросил официантку принести бутылку хорошего красного вина. Через минуту, подняв наполненный бокал, он улыбнулся одними уголками губ и вдруг неожиданно спросил, весело и отчаянно:
  - Тебя что-то волнует, правда?
  И она, словно бросаясь в пропасть, испуганно выдохнула:
  - Миша, ты бандит?
  
  Глава 22
  - Лесник, отгадай загадку, - "взросляк" тормошил ушедшего в себя Алексея. - Вот, представь, снится тебе сон: идешь ты с другом по пустыне. Вдруг тебя в ногу кусает ядовитая змея. Друг быстро сообразил, что к чему, и отсосал яд из твоей ноги. Идете вы дальше, и тут змея кусает твоего кореша за член. Что будешь делать? Отсосешь яд? Или дашь другу умереть?
  - Проснусь... - угрюмо проворчал Алексей. - Отстань от меня со своими тупыми приколами.
  - Да ты что, Лесник, я же тебя развеселить просто хочу...
   Сергей явно чувствовал себя виноватым в том, что случилось с Пашкой. Себя он казнил за то, что не смог остановить Алексея в его желании повидаться с братом и тем самым невольно способствовал происшедшей затем трагедии. Но вида старался не подавать, наоборот, поддерживал новенького как мог. А потому и приставал к нему с вопросами-приколами, пытаясь привести Алексея в нормальное состояние.
  - Лесник, спорим, ты не знаешь, сколько животных в хате?
  - Да какие тут животные, - огрызнулся Алексей, - одни клопы, спасу от них нет.
  - А вот и неверно! - "взросляк" явно обрадовался тому, что его собеседник хоть как-то отреагировал на вопрос. И стал перечислять, загибая пальцы на руках. - "Конь" - это тонкий канат, по которому идет "дорога". "Черепаха" - тазик. "Жираф" - кран в раковине. "Удав" - труба отопления. "Червяк" - шнурок, на котором висят занавески на шконарях. "Корова" - большое ведро для мусора. "Клоп" - кнопка на стене, при помощи которой я, "взросляк", или любой малолетка может в экстренном порядке вызвать "вертухаев". Скамейка, приваренная к "общаку", - это "Слоник". Есть еще несколько животных, но я сейчас всех не вспомню.
  - Дурдом какой-то, - Алексей покачал головой. - Куда не глянешь, одна феня. Стол - "общак", кружка - "чепларик", тарелка - "шлюмка", ложка - "весло". Так и свихнуться недолго. Хотя, наверное, человек ко всему привыкает...
  - Это точно! - "Взросляк" охотно подхватил тему разговора. - Я, например, когда сюда заехал, подумал: все, полный дрындец, тубик мне обеспечен. Ведь в хате дым коромыслом стоял, хоть топор вешай. Пришлось наводить порядок. Организовал куреху в три смены. Во время прогулок просил корпусных, чтобы они "робот" оставляли открытым для проветривания. Теперь хоть дышать стало можно...
  Заметив, что Алексей ненадолго отвлекся от занимавших его в последнее время тяжелых мыслей, Сергей, как бы между прочим, вполголоса сказал:
  - Ты, Лесник, не парься. Брательник твой правильно поступил, по совести. Не захотел тебя подставлять. И вены резанул правильно, не до смерти, а так, чтобы на больничке оказаться. Даст Бог, свидитесь, но не здесь, а на воле... А хочешь, я тебя научу "фикус" делать?
  Последнюю фразу "взросляк" произнес уже по-другому, громче и с бодрой интонацией.
  - Что за "фикус"? - заинтересовался Алексей.
  - Это такая полезная вещь. Предположим, в хате нет ни спичек, ни зажигалки. А курить хочется. И тогда делается вот что...
  Сергей выдрал из матраца небольшой кусочек ваты, скомкал его, потер о влажный кусок хозяйственного мыла, затем - о гладкую поверхность железной стойки шконаря. Получилась небольшая пирамидка с ровным намыленным основанием.
  - Ну и что дальше? - не удержался от вопроса Алексей.
  Серега загадочно улыбнулся. Поднявшись на второй ярус нар, он аккуратно положил пирамидку гладким основанием на бок горящей под потолком лампочки. Подождал с полминуты, а когда "фикус" задымился, быстро снял его и подул на тлеющие огоньки. Те ярко вспыхнули.
  - Все, можно прикуривать! - торжественно объявил "взросляк" и, подтверждая свои слова, воспользовался "фикусом" по назначению.
  "Век живи - век учись", - философски заключил Алексей и благодарно взглянул на Сергея: спасибо, мол, за науку и поддержку.
  Вскоре выяснилось, что возвращение в реальность оказалось сопряженным с не очень приятными вещами: ужасно чесалось все тело, особенно живот, внутренняя поверхность бедер и промежутки между пальцами рук. "Смотряга", к которому Алексей обратился за консультацией, поставил диагноз за несколько секунд - чесотка - и посоветовал обратиться к врачу.
  - Не ты первый, не ты последний, - "успокоил" Толстый. - Через это, считай, все проходят. В хате душняки, кожа потеет, выскакивают водянки. Их расчешешь, грязь занесешь - вот тебе и чесотка, и язвы по всему телу.
  "Смотряга" был прав: практически каждого из арестантов, просидевших в камере больше недели, "украшали" истекающие гноем болячки. Эти ранки на ежедневных утренних проверках смазывала зеленкой равнодушная хамоватая медсестра. ("Страшная, как моя жизнь", - как-то раз оценил ее неунывающий Макс). Зеленка помогала пацанам так же, как утопленнику - прививка от гриппа. Арестанты гнили потихоньку, останавливая нашествие болячек лишь приемом крайне дефицитных на тюрьме антибиотиков.
  Алексей решил не затягивать с лечением и завтра же обратиться к врачихе - пусть вызывает на медосмотр. Но его планам в очередной раз не суждено было сбыться: на следующий день опера раскидали "второходов" с малого продола по хатам, где живут "первоходы". Так, в камеру 402 заехал Акула.
  
  Глава 23
  Какое это все-таки блаженство - лежать, пресытившись страстью, рядом с любимым мужчиной, ощущая по отношению к нему такую нежность, что по своей силе сравнима лишь с нежностью матери, кормящей новорожденного ребенка. Пересилив себя (как говорится, сила воли плюс характер), Светлана осторожно, чтобы не разбудить Михаила, поднялась с кровати и стала торопливо собираться на работу. Вопреки обыкновению, она проснулась не в шесть часов утра, а без пятнадцати семь, поэтому приходилось спешить, дабы не опоздать на первый урок. Наскоро приведя себя в порядок, Света черкнула несколько ласковых слов на листке бумаги и положила записку на свою подушку, рядом с головой все еще спящего Михаила. Задержалась на несколько секунд, любуясь его широкими плечами и правильными чертами лица, хотела было дотронуться нежно кончиками пальцев до чуть припухших от бешеных поцелуев красивых мужских губ, но отвела уже протянутую руку: а вдруг проснется?.. пусть немного поспит...
  Да, она уже не боялась этого мужчины. Вчерашняя беседа в ресторане поставила все точки над "i" в их отношениях. Сидя на жестком сиденье дребезжащего автобуса, Светлана отстранено улыбалась пролетающим за окном деревьям, людям, киоскам и раз за разом прокручивала в голове фрагменты столь важной для нее беседы.
  Как же искренне рассмеялся Миша, когда она, страшно смущаясь, попыталась узнать, бандит ли он! Именно в этот момент Света поняла, что все ее обвинения надуманны, а страхи - беспочвенны. Покраснев до корней волос от собственной глупости, она, нервно комкая салфетку в руках и то и дело отводя взгляд в сторону, поведала Михаилу о своих подозрениях. Он уже не смеялся, слушал ее сбивчивый рассказ внимательно, не перебивая, выражая свое отношение к происходящему то строгим прищуром серо-голубых глаз, то легкой улыбкой, то удивленным вздергиванием брови.
  Когда Света, наконец, замолчала и жадно припала губами к бокалу с красным вином, дабы промочить пересохшее от волнения горло, заговорил Михаил - негромко, едва перекрывая звучащую в ресторане тихую музыку.
  - Начнем по порядку. Тот случай в "Лиге чемпионов", когда "быкам" пришлось перед тобой извиняться за свое хамство, - просто я знаю, как разговаривать с людьми такого сорта. И, что немаловажно, я немного знаком с теми, кто стоит над этим быдлом.
  Заметив испуганный взгляд Светланы, Михаил поспешно добавил:
  - Нет, я не бандит. Просто в нашей стране коммерция и преступность неразлучны, как сиамские близнецы. Так что приходится изредка кое с кем общаться. Что касается Эммы Константиновны, - он печально вздохнул, - то это, конечно же, нелепая случайность. Как и трагедия с учителем, как его фамилия... Кромм, кажется, если я не ошибаюсь? Поверь, Света, я и сам был очень удивлен, когда Семен Исакович узнал во мне кого-то, ведь я видел его первый раз в жизни. Разумеется, сейчас, когда ты мне рассказала о роли Вячеслава Говоркова в судьбе его сына, я все понял. Да, я Говорков, но не Вячеслав, а его родной брат-близнец Михаил. Мы с ним очень похожи. Я, правда, брата не видел уже несколько лет, с тех пор, как его объявили в федеральный розыск. Конечно, мне это сходство доставляет немало проблем. Специально для встреч с милицией приходится носить с собой документы. Пожалуйста, взгляни на паспорт...
  Светлана вспомнила, как вчера в ресторане, еще не веря услышанному, машинально взяла протянутый Михаилом краснокорочный документ, развернула. Так и есть - Говорков Михаил Лаврентьевич. Замечательно. Дата рождения... Ему уже сорок семь лет, а выглядит как Светланин ровесник. Тоже неплохо. Закрыла паспорт, подержала в руке, словно взвешивая, затем протянула владельцу:
  - Простите, Михаил, все так глупо получилось...
  Да брось ты! - пресекая переход на "вы", примирительно улыбнулся мужчина. - У меня и не такие ситуации бывали. Однажды закрыли в ментовку, думали, что я Славка. И, как на грех, ксивы, ну, документа никакого с собой не было. Целые сутки продержали. А когда отпустили, хоть бы один извинился. Ладно еще, что не били, и на том спасибо. Так что, я тебя, Светочка, прекрасно понимаю. И нисколько не сержусь. Пойдем, потанцуем?
  Больше Светлана никаких вопросов не задавала. Осознав свою неправоту, она боялась лишним словом спугнуть ту атмосферу интимной близости, что возникла между ними благодаря (а может быть, вопреки) ее неожиданной откровенности. Остаток вечера прошел замечательно. Они танцевали, выпили бутылку вина, затем под прекрасное жаркое - вторую. Михаил рассказывал анекдоты, она - забавные истории из жизни школьной учительницы. А потом была потрясающая ночь...
  К несчастью, Светлана, одурманенная небольшой дозой алкоголя и безмерным Мишиным обаянием, не заметила пару странных моментов в рассказе своего кавалера, а именно: будто бы позабыв фамилию Семена Исаковича, Михаил с легкостью вспомнил его имя-отчество, а в истории о своем пребывании в милиции ввернул довольно необычные для законопослушного гражданина словечки - "ментовка и "ксива".
  Поверив, наконец, в свою неожиданную удачу, Светлана Андреевна Виноградова твердо решила связать свою дальнейшую судьбу с этим потрясающим мужчиной. Она ехала в автобусе на работу, улыбалась утреннему солнцу и, разумеется, не видела, как в это время проснулся Михаил. Обнаружив рядом послание от "дамы своего сердца", он со странной улыбкой прочитал наспех начертанные строчки. Встал. Подошел к окну. Скомканный лист бумаги вылетел в открытую форточку. Михаил проводил его злобным взглядом. Потом закурил. Пальцы его дрожали.
  
  Глава 24
  Первый день совместного проживания "второходов" с "первоходами" запомнился Алексею надолго. Взорвался "робот" и один за другим в камеру зашли, волоча за собой огромные баулы, стриженые пацаны.
  - Как звать? - поинтересовался "взросляк" у того, кто шел впереди.
  Высокий красивый парень протянул руку:
  - Учитель.
  - В школе преподавал? - с надеждой в голосе спросил Алексей. Было приятно встретить здесь, на тюрьме, одного из маминых коллег.
  - Нет, училку убил, - не переставая улыбаться, радостно объявил парень.
  Позже Алексей узнал, что Учитель около года сожительствовал с молоденькой преподавательницей пения. Она была всего на два года старше своего любовника. поначалу все было неплохо - цветы, стихи, прогулки под луной, жаркие ночи. Однако "служебный роман" быстро утомил девушку. Когда она призналась кавалеру, что желает расстаться с ним, парень схватился за кухонный тесак для разделки мяса. На теле убитой патологоанатом насчитал пятьдесят одно ножевое ранение...
  Среди вновь прибывших был еще один убийца по прозвищу Баран. Семнадцатилетний переросток вместе с корешами развлекался на воле тем, что в родном Уралмашевском районе Екатеринбурга по пятницам регулярно выходил "на охоту". Парни избивали случайных прохожих, отбирали у них деньги и ценные вещи. Трех человек отморозки забили палками и ногами до смерти...
  Кроме убийц, среди "второходов" был мелкий, но бойкий парнишка по прозвищу Рэппер. Свое погоняло он получил за странную любовь к Децлу и его творчеству. Рэппера обвиняли по самым "отстойным" среди заключенных статьям - за мужеложство и изнасилование. Сам он утверждал, впрочем, что подросток, над которым поиздевались таким страшным образом сверстники, был дауном и к тому же законченным пидором: "Он сам хотел, чтобы его трахнули, поэтому мы и решили его проучить. Навалили за щеку, потом сунули палку в задний проход и заставили облизать грязный конец. Так он, урод, еще и кайф словил. А мать его на нас заяву написала".
  Несмотря на желание Рэппера выглядеть правым, поддержки со стороны других арестантов он не находил. Его сторонились, словно пацан был "на положении", а вечером отправили спать на пол. Рэппер не противился - на матрацах, раскинутых по кафельным плиткам, ему составили компанию несколько "чистых" парней из "первоходов", которым не хватило авторитета и наглости завоевать места на шконарях.
  Пока "второходы" были заняты обычными хлопотами новоселов (делили спальные места, вешали шкафчики, облагораживали шконки занавесками, украшали стенки фотографиями знакомых девчонок и постерами со "звездами", знакомились с новыми соседями и так далее), Акула делал вид, что не знает Алексея, но то и дело бросал в его сторону злобные взгляды: мол, попал ты парень, теперь-то я с тобой разберусь...
  Со слов Учителя, кратко представившего "взросляку" вновь прибывших, Алексей узнал, что Акула (он же Николай Акульев) первый свой срок получил в шестнадцать лет за серию уличных разбоев. Отсидев полтора года, Коля попал под амнистию, но лишь оказался на свободе, снова взялся за старое. Итог - новый срок.
  Впоследствии Алексей услышал немало интересных историй об Акуле непосредственно от тех, кто сидел с ним вместе на малолетке. Оказалось, по первой ходке его чуть было не "опустили" в пересыльном боксике за слишком длинный язык: Коля по незнанке послал какого-то "пересидка" по известному адресу. Акулу спасло от справедливого наказания лишь появление "вертухая". Потом на малолетке, заматерев и обнаглев, Николай Акульев развлекался тем, что "дербанил" новеньких, отбирал у них вещи и продукты питания. Когда один из "трамваев" попытался дать отпор, мародер применил силу - жестоко избил пацана, да так, что у того оказалась сломана челюсть. Коле удалось избежать нового срока за нанесение тяжких телесных повреждений. Во сколько это обошлось его матери - одному адвокату известно. Но дело замяли.
  За свою неуемную тягу к "дербаловке" и жесткую хватку (что нравилось Николаю, он любым способом добывал) кореша окрестили его поначалу Пираньей. Но это погоняло не прижилось, зато другое прозвище - Акула - прилипло навечно, тем более что и фамилия у Коляна была подходящей...
  Макс Кузнецов, единственный в хате, кто был свидетелем стычки Алексея с Акулой, старался держаться ближе к своему приятелю. Выждав, когда поблизости никого не оказалось, Кузнец жарко прошептал Алексею прямо в ухо:
  - Узнал этого, Леха? Смотри, теперь Сергеича рядом нет, заступаться за тебя будет некому. Дело пахнет жареным. Ну, ежели что, я впрягусь, помогу. Только ты сам на рожон не лезь, может, еще обойдется...
  Алексей благодарно кивнул. Выяснять отношения с кем бы то ни было он не собирался. Но догадывался: характер у его недавнего "спарринг-партнера" довольно злобный, значит, стычка на карантине еще будет иметь свои безрадостные последствия. К сожалению, он не ошибся...
  
  Глава 25
  Если кто-то скажет вам, что тюрьма - самое романтическое место на планете, не верьте. Тюрьма - это камеры, пропахшие потом, дерьмом, несвежим бельем, дешевыми сигаретами и ... страхом. Страхом перед неясным будущим, страхом за свое здоровье, страхом перед возможностью оказаться в касте "опущенных". Это чувство осязаемо. Оно всевластно. Это чувство - страх - заставляет сердце то бешено колотиться, то стучать еле-еле, оно делает ладони потными и противно-липкими, а ноги - дрожащими и ватными. Страх вынуждает идти на предательство. Страх медленно убивает...
  Никогда в жизни Алексей не боялся так, как сейчас. Страх вполз в его душу в тот самый день, когда в хате появился Акула. Казалось, "второход" знал об этом. Иначе, зачем бы он медлил? Зачем оттягивал минуту мести? К чему эти косые взгляды в сторону Алексея, многозначительные ухмылки, демонстрирование собственного превосходства над "первоходами"?
  Первой жертвой Николая Акульева стал Бабука. На следующий день после переезда Акула, не выпуская изо рта "финтевую" (с фильтром) сигарету, примостился поудобнее на нижней шконке. Затянулся с видимым удовольствием, пустил дым в потолок, потом наклонился и заглянул под нары. Выбрал баул, что побольше, подтянул его к себе. Бабука (а это была его сумка) с тревогой наблюдал за действиями "второхода".
  - Это чье будет? - лениво поинтересовался Акула.
  - Мое...
  Бабука встал рядом. Акула смерил взглядом крупного (на голову выше его) парня, заметил и нервозность в движениях, неуверенность в голосе и страх, спрятавшийся в глазах. Заметил и осознал: перед ним лох. Ловким движением расстегнул молнию, заглянул внутрь баула.
  - О, братан, да ты совсем забарахолился. Смотри-ка, курточка новая, ботинки зимние, кроссовки неплохие, шорты, спортивный костюмчик "найковский", носочки смотри-ка, еще ненадеванные, мыло "финтевое", конверты... думаю, мне пригодятся, - с издевкой комментировал Акула "разбауливание" сокамерника. - Ты ведь знаешь, пацан, какой здесь закон: тюрьма разденет, тюрьма оденет. Делиться надо. Мне эти вещи нужнее, чем тебе. Мне еще лет десять зону топтать, а тебя, глядишь, скоро домой отпустят, к мамкиной титьке. Да ты не боись, кое-что оставлю, я ведь не беспредельщик какой...
  "Лох" медленно бледнел, наблюдая за тем, как "второход" спокойно, по-хозяйски уложил большую часть его вещей в свой баул. Взамен новой, еще неношеной одежды, что недавно прислала ему в передаче мать, Бабука получил от Акулы старые стоптанные кроссовки и потертую кожаную куртку.
  Алексей обратил внимание на то, что пацаны, ставшие свидетелями беспрецедентной по своей наглости "дербаловки", делали вид, что ничего необычного в хате не происходит. Все продолжали заниматься своими делами. И боялись... Боялись, как и Алексей, нарушить вечное тюремное правило - кто сильнее, тот и прав. Сильнее не в физическом смысле, нет. Если бы Бабука захотел, он бы, наверное, с легкостью скрутил своего невысокого противника. Но разрядник по вольной борьбе спасовал перед воровскими замашками и арестантским опытом "второхода". Значит, Акула оказался сильнее.
  На следующее утро от жестокой шутки Акулы пострадал Береза. "Коневой" получил такое прозвище потому, что сам был из города Березовского. Однажды в компании сверстников он спьяну похвастал, что знает, как ограбить родную школу. Слово за слово - и вот, вооружившись папиным охотничьим ружьем, он повел братву "на дело". Пацаны, насмотревшись западных блокбастеров, действовали грамотно. Тормознули машину, связали водителя, заткнули ему рот скотчем - и в багажник. Подъехали к родному учебному заведению, в стенах которого провели не один год. Нацепили маски. Угрожая оружием, связали сторожа и закрыли его вместе с водителем в кладовке. Нашли ключи от кабинета информатики и учительской. Добыча порадовала: несколько компьютеров, два аудиомагнитофона, одна видеодвойка и несколько тысяч рублей, найденных в директорском столе. Технику отвезли к Березе домой, а деньги решили пропить в ночном баре. Здесь их и задержали. "Прокололись" подростки элементарно. Дело было зимой, в легкий снегопад, и машину грабителей милиция легко нашла по оставленным ею свежим следам на дороге...
  Среди сокамерников Береза пользовался заслуженным уважением. Статья у парня достойная - вооруженное ограбление, к тому же характер нормальный, никого не цепляет, понты не гнет. В "коневые" вызвался сам, потому как долго просидеть без дела не мог. А тут - постоянная "движуха": груза туда, груза обратно.
  Неизвестно, с чего Акула вдруг невзлюбил этого безобидного во всех отношениях парня. Но невзлюбил... И стал потихоньку доставать: то словечко поганое бросит, то вопросик задаст, вроде безобидный, но имеющий небезобидный подтекст. Например: "Если член положить тебе на спину, белым лебедем взлетишь?" Береза аж покраснел, пытаясь достойно отреагировать на слова "второхода". Конечно, "смотряга" и "взросляк" наверняка знали правильный ответ ("Я не лебедь и не птица, член мне в крылья не годится"), но помогать Березе не спешили. Таково еще одно "справедливое" правило тюремной жизни - не лезь, каждый сам за себя.
  А утром произошло следующее. Все арестанты проснулись, кроме Березы, который полночи провел на "дороге". Этим и воспользовался Акула. Гадливо улыбаясь, он приложил указательный палец к губам (мол, тише будьте), набрал в рот воды и встал возле шконаря, на котором спал "коневой". Все притихли, ожидая, что будет дальше. Холодея, Алексей наблюдал за тем, как Акула вытащил свой член из трусов. Миг - и струя жидкости из вонючего (в чем уже имел возможность убедиться Алексей) рта "второхода" ударила в скуластое, покрытое крупными веснушками лицо Березы. Тот сразу проснулся, подскочил на шконке, очумело замотал головой, разбрызгивая капли воды по сторонам. Акула радостно заржал. Несколько пацанов его поддержали.
  - Ну, что, рыжий выродок, теперь скажешь? - "второход" потряс своим членом перед ошалелым Березой. - Я на тебя нассал, понял! Теперь ты "на положении".
  Акула убрал "мясо" (половой член) обратно, повернулся к "смотряге", подмигнул (мол, поддержи прикол), потом обратился к другим арестантам.
  - Слышали, парни, с ним теперь полоскаться нельзя. Всем ясно?
  Парни промолчали: "первоходы" - испуганно, "второходы" - одобряюще. Еще бы, такая прикольная шутка...
  Весь день Береза ходил как в воду опущенный. Никто с ним не разговаривал, да он и сам не напрашивался на беседу. Когда пришло время обеда, бывший "коневой" (парня, как "положенца", отлучили от "дороги") сел хлебать баланду не за "общак", а на шконаре. Ел он безучастно, опустив глаза с длинными девичьими ресницами. Сполоснув шлюмку и убрав ее не на общую полку, а в свой баул, Береза присел на корточки в угол рядом с "роботом" и уткнул лицо в острые коленки.
  Алексей бросал взгляды то в сторону Березы, то на Толстого. "Смотряга", казалось, и не думал прекращать издевательство над сокамерником: пил чифирь, смеялся, о чем-то разговаривал с Бараном. "Взросляк" резался в шахматы с Учителем. По всему было видать, что им обоим до лампочки все то, что происходит с Березой. Несколько раз Алексей порывался встать, подойти к страдающему от душевной боли парню, объяснить ему все, сбросить камень с сердца, вернуть к нормальной жизни. Но в последний миг не решался, выжидал - ведь рано или поздно каждой шутке должен прийти конец.
  Наконец, дождался... Вечером, перед отбоем, когда Береза собирался лечь спать не на шконарь, как обычно, а на пол, "смотряга" под веселый гогот арестантов объявил сокамернику, что тот "чистый". И неизвестно, кому в этот момент стало легче - Березе, ошалевшему от столь радостного известия, или Алексею, принявшему чужую боль, как свою собственную.
  Но на этом Акула не успокоился. Ему, видимо, доставляло наслаждение унижать тех, кто слабее. И следующий день отметился новым приколом.
  - Ты ведь дырявый, Петлюра! - заявил "второход" обалдевшему от этих слов Сереге Петухову. Тот как стоял, согнувшись, с половой тряпкой в руках, так и замер. Глаза, затравленные, как у старой дворняги, уставились непонимающе на Акулу.
  - Что смотришь? Или я не прав? Давай проверим.
  Дело было утром, "первоходы" как раз наводили порядок в хате после завтрака. Услышав разговор Акулы с Петлюрой, арестанты бросили свои дела и уставились на Петухова. Серега неуклюже выпрямился, обессилено опустил руки. С тряпки стекала на пол мутная струйка воды.
  - Я не дырявый, пацаны...
  - А вот это мы сейчас посмотрим, - Акула подал команду Рэпперу. Тот, видимо, уже был посвящен в планы "второхода", потому что быстро, без лишних вопросов набрал в тазик теплой воды. Акула довольно кивнул. - Теперь, Петухов, снимай трусы, садись в тазик голой жопой. Если дырявый, вода покраснеет, если нет - останется чистой.
  Серега обречено посмотрел по сторонам. Пацаны молчали. Никто не спешил прийти на помощь. Тогда, тяжело вздохнув, Петлюра спустил трусы до колен и с негромким плеском опустил задницу в тазик. Немного воды вылилось на пол. В воцарившейся тишине были слышны звуки вольной жизни - шум проезжающих мимо СИЗО автомашин, вяканье клаксонов, новый музыкальный шлягер группы "Виа Гра". Все это было там - за решетками, за высоким забором, за колючей проволокой. А здесь - спертый воздух, скученность полураздетых мальчишечьих тел, волчий интерес в глазах: ну-ка, посмотрим, что дальше...
  Петухов сидел в тазике, низко опустив голову. Он не видел, как тенью скользнул за его спиной Рэппер и что-то вылил в воду из небольшого пузырька. Алексей не успел еще сообразить, что произошло, как прокуренный воздух камеры взорвался восторженным криком Акулы.
  - Пацаны! Смотрите, он дырявый! Вода красная!
  Петлюра встал резко, спешно прикрывая срамное место трусами. Обернулся - бледный, с вытаращенными глазами - и, не обращая внимания на стекающие по ногам розовые капли, впился взглядом в тазик. Вода в нем была темно-красного цвета. Арестанты заволновались, раздались недоуменные возгласы: "Да как так?! Петлюра, ты что, засухарился?". Впрочем, обеспокоенными выглядели одни "первоходы", более опытные пацаны лишь улыбались очередной проделке Акулы. "Второход" же продолжал втаптывать Серегу в грязь.
  - Ну, я же говорил, что ты дырчатый. На воле, небось, знатным "насосом" был. Может, и у меня тоже отсосешь? - Акула сделал несколько неприличных движений бедрами. - Смотри, может, нам ширму на шконарь повесить, развлечемся приватно, никто не увидит. Один раз, как известно, не пидорас!
  Алексей сжал кулаки и сделал шаг вперед...
  
  Глава 26
  Вечер. Ресторан. Столик на двоих. Цветы в изящной вазе. Бокалы с шампанским. Негромкая музыка. Ее любимая песня из фильма "Титаник". Он в импозантном сером костюме, потрясающе красивый, обаятельный и торжественный. Предлагает кольцо с бриллиантом, а в придачу - руку и сердце. Она в элегантном черном платье, недурна собой, улыбается смущенно.
  - Михаил, прости... Может, не стоит торопиться? Извини, что спрашиваю, но хорошо ли ты все обдумал? Ведь у меня два сына, и ты их совсем не знаешь...
  Светлана говорила одно, а думала совсем другое: "Дура! Полная дура! Да кто же отказывается от такого счастья?! Мужчина предлагает тебе все, что у него есть, тащит под венец, а ты еще спрашиваешь, хорошо ли он все обдумал...Вспомни, что говорила Любаша, не спугни его!" Но губы упрямо бормотали свое:
  - И потом, Миша... Мы еще так мало знаем друг друга...
  "Господи, что за бред! Мы знакомы целую вечность! Я знаю о нем все: как он спит, как он ест, как смеется... Я знаю, что у него внизу живота есть маленький шрам , оставшийся после удаления аппендицита. А это уже немало".
  - Может быть, нам... стоит... подождать? Хотя бы месяц...
  "Дура! Какой месяц?! Ты и дня без него не можешь прожить! Ты влюблена в этого человека по уши, а просишь отсрочки, словно капризная девица. Ты мечтаешь провести с ним эту ночь, ощущать его силу, его нежность, но вместо ласковых слов бормочешь что-то нечленораздельное. Полный идиотизм!"
  Светлана окончательно смутилась и густо покраснела. Михаил несколько секунд (ей показалось - целую вечность) смотрел на нее с легкой всепрощающей улыбкой, как на нашкодившую любимую дочку. Потом достал из обитой бархатом коробочки золотое кольцо. Света невольно вздрогнула от прикосновения прохладных мужских пальцев к ее руке. На короткий миг возникло неприятное ощущение, будто змея скользнула по коже. Но это чувство сразу исчезло, потому как тепло желтого металла обволокло чарующей негой и тело, и душу.
  - Знаешь, Светик, я уже все давно обдумал. - Михаил говорил в присущей ему манере - негромко, но уверенно. - Согласись, мы уже давно не дети. Нам не нужно годами присматриваться друг к другу, чтобы выяснить, кто есть кто. Я люблю тебя. И, надеюсь, для тебя я тоже небезразличен. Тогда к чему все эти условности? Я готов все сделать для того, чтобы ты была счастлива. И твоим сыновьям попробую помочь по мере сил.
  Света благодарно кивнула. Миша за последнее время сделал немало для ее детей - привез кучу продуктов и одежды, чтобы она собрала две передачи в тюрьму, оплатил полностью услуги адвоката Алексея, пообещал подключить знакомых юристов к делу Павла.
  - Не хочу тебя ни к чему принуждать, - мягко надавил Михаил, - но, как мне кажется, вопрос о нашем совместном проживании в качестве мужа и жены не более чем формальность...
  Светлана была вынуждена с этим согласиться. Действительно, Михаил уже прочно обосновался в ее квартире. Практически все вечера и ночи они проводили вместе, а днем разъезжались по своим делам. В сказочный загородный домик, ключ от которого Света хранила в шкатулке с документами, они больше не ездили. По словам Миши, он затеял в коттедже небольшой косметический ремонт - "специально для молодой семьи".
  - Мне в этой жизни больше ничего для счастья не нужно, просто скажи "да"...
  Михаил умоляюще посмотрел на нее влюбленными глазами. И Света не смогла устоять.
  - Да... Я согласна быть твоей женой...
  Проснулась Светлана по привычке в шесть утра. Михаила рядом уже нет: бывали дни, когда ему приходилось уезжать на работу раньше нее. "Хлеб менеджера по продажам - нелегкий хлеб", - любил иногда приговаривать Миша, и Света согласно кивала, не вдаваясь в подробности, что именно продает ее мужчина.
  Потянулась с удовольствием, наслаждаясь ощущением приятной истомы во всем теле. Со сладостным стоном припомнила события ночи. Вытянула из-под легкого одеяла руку, полюбовалась на игру света в бриллиантовых гранях. Жутко не хотелось идти на работу, но Света пересилила себя. Наскоро прибралась в комнатах, позавтракала, привела себя в порядок. То и дело бросала взгляд на кольцо. Хотелось петь от радости.
  Вниз по лестнице спускалась, словно девочка, подпрыгивая на ступеньках. На площадке первого этажа задержалась. Здесь кто-то в очередной раз выкрутил лампочку (а может, она просто перегорела, но какая, в принципе, разница), идти пришлось в темноте, на ощупь. Осторожно, чтобы не споткнуться, Светлана сделала несколько шагов и вдруг почувствовала за спиной странный шорох. Она даже не успела испугаться: удар по голове лишил женщину сознания.
  
  Глава 27
  Алексей сделал по направлению к Акуле шаг, другой... "Не лезь! - вопил внутренний голос. - Заткнись! Оно тебе надо? А вдруг Петухов на самом деле дырявый? Мало тебе своих проблем?". Борясь с внезапно охватившей все тело волной слабости, Алексей сделал третий шаг. Взгляд его случайно упал на тазик, в котором, подобно маленькому атомному взрыву, грибообразно расплывалось темно-красное пятно. Что-то знакомое почудилось Алексею в этой картине. Миг - и память услужливо подкинула сознанию сценку из прошлого: мама растворяет в воде щепотку марганца, чтобы этим раствором промыть свежие царапины на Пашкиной коленке. От внезапного открытия Алексея бросило в жар. Он обернулся, отыскал глазами Рэппера. Тот стоял за спинами арестантов, по-прежнему сжимая в руке маленький пузырек. И счастливо улыбался...
  Акула тем временем вошел в раж. Завалив на шконарь практически не сопротивляющегося Петухова, он стал пристраиваться к его заднице, словно кобель к сучке.
  - Пацаны, давайте опетушим этого сухаря! - радостно заорал "второход".
  Кто-то из арестантов схватил Петлюру за руки, еще один обхватил "первохода" за талию. Послышались ликующие возгласы, улюлюканья. "Взросляк", осознав, что шутка зашла слишком далеко, хотел было вмешаться, но Баран пресек его попытку подняться со шконаря. Надавил на плечо тяжелой, недетской ладонью, усадил на место, дыхнул в ухо: "Погоди, пусть Петухов сам выкручивается".
  Но выкрутиться Петлюре самостоятельно не удалось. Он, почувствовав неладное, брыкался в руках недавних сокамерников, а теперь - насильников. Рвался, напрягаясь всем телом, грязно матерился, угрожал, умолял. Потом заплакал. Крупные слезы катились по его багровому от натуги лицу, скатывались по щеке за вырез ветхой футболки. Добровольные помощники Акулы, среди которых Алексей с удивлением обнаружил интеллигентного Учителя, скрутили руки Петухова за спиной. Акула, блаженно оскалясь, сдернул с Сереги трусы. "Не-е-е-ет!" - взвыл пацан обречено...
  - Да вы что, охренели?!
  Вышедший из ступора Алексей бросился на помощь Петлюре, отбросил Акулу в сторону, врезался в клубок тел, насевших на "первохода", стал отрывать жесткие пальцы от потного, испуганного тела жертвы. Те неохотно, но поддались. Петухов, почувствовав свободу, забился в угол, затравленно бросая взгляды по сторонам.
  - Уроды! Вас же накололи! Посмотрите, это же марганец, а не кровь! - Алексей показал рукой на тазик. - Петлюра не дырявый. Рэппер, покажи пузырек.
  Поклонник ДеЦла посмотрел на Акулу. Тот пожал плечами: мол, делай, как знаешь. Рэппер будто съежился под взглядами арестантов, стал еще меньше, чем обычно. Помедлил несколько секунд, потом протянул руку. Алексей не ошибся: на ладони паренька действительно лежала маленькая стеклянная колба с порошком характерного медного цвета внутри.
  - Ты че, Лесник, взбеленился? - угрожающе произнес Кабан в наступившей тишине. - Тебе че, больше всех надо? Это же прикол просто.
  - И опетушили бы пацана тоже по приколу?
  - Да ты точно офигел! Мы же не беспредельщики, в конце концов. Поприкалывались бы немного, потом отпустили "трамвая". Ему урок на всю жизнь, нам - развлекуха.
  Алексей устало махнул рукой: да делайте вы все, что хотите, достали. Вспышка ярости сменилась чувством глубокой апатии ко всему. Провожаемый взглядами сокамерников, он отошел к дверям, присел на корточки и закрыл глаза. Никого не хотелось видеть, ни с кем не хотелось говорить. Но от воспоминаний уши не заткнешь...
  Однажды Алексею уже пришлось стать свидетелем примерно такого же "просто прикола", приведшего к трагическим последствиям. Среди его одноклассников был некий Артур - вечный троечник, лопоухий тихоня, объект постоянных насмешек со стороны сверстников. Никто к нему серьезно не относился. Дружбу с ним не водили: да и кому он нужен, шибздик недоделанный, у которого нет ни родаков богатых, ни сестры длинноногой, ни компьютера навороченного. Короче, лох. Как-то раз лох влюбился. И не в кого-нибудь, а в первую красавицу класса Свету Елисееву - голубоглазую блондинку с прелестной родинкой над верхней губой а-ля Монро. Неизвестно, чем Артурик смог очаровать взбалмошную девчонку, но факт остается фактом: Светка неожиданно благосклонно приняла робкие ухаживания одноклассника, между ними завязались, как принято говорить, теплые дружеские отношения.
  Большинство пацанов восприняли это спокойно: вон еще сколько нормальных "бикс" вокруг. А вот школьный отморозок по прозвищу Бык, уже имевший в свои шестнадцать лет условный срок за нанесение телесных повреждений средней тяжести, не смог отказаться от Светки-конфетки, за которой безрезультатно ухаживал долгое время. Нет, он не избил Артура, он поступил гораздо изощреннее и подлее. Встретив будто бы случайно Артура после занятий, Бык предложил пацану "закорешиться": мол, ты нормальный чувак, и все такое, надо выпить за это дело. Артур постеснялся отказаться. А может, просто испугался. Пристроились в каком-то подвальчике, на голых матрацах. По рукам пошли пластиковые стаканчики с разведенным спиртом. С непривычки Артурик быстро опьянел и уснул.
  Этого Бык и дожидался. Приятели помогли ему раздеть "лоха" догола, потом один из них стал имитировать акты гомосексуального насилия над спящим Артуром, а другой запечатлевал все происходящее на фотопленку. Разумеется, всерьез "потушить" парня никто и не собирался, это был "просто прикол". Через пару дней снимки с горячей "порнухой" разошлись по всей школе. А еще через день родители Артура обнаружили своего единственного сына мертвым: не выдержав позора, парень повесился в туалете...
  Поток воспоминаний был грубо прерван чувствительным тычком по голени. Алексей открыл глаза, взгляд его уперся в надпись "Мы устали ходить под конвоем", вытатуированную на ступнях стоящего перед ним арестанта. Алексей знал, чьи эти ноги. Поднял голову - так и есть, Акула...
  Алексей с трудом, пересиливая слабость в ногах, поднялся. Понял - пришла его очередь. То, что издеваться над собой он не позволит, Алексей решил уже давно. Лучше быть избитым, чем униженным. И приготовился драться - так, как учил в свое время отец: колени чуть согнуты, руки опущены вниз, при этом левая защищает пах, а правая - живот, плечи расслаблены и готовы в любой момент развернуть тело, увести с линии атаки.
  Видимо, Акула почувствовал боевой настрой "первохода", потому как не торопился стереть недавнего обидчика в порошок. А может, просто растягивал удовольствие. Стоял, странно усмехаясь одними кончиками губ, глаза при этом смотрели серьезно, но без злобы, скорее, удивленно, словно Акула увидел перед собой неизвестную ему ранее разновидность червяка.
  Так, в противостоянии взглядов прошла секунда, другая, третья... Первым не выдержал Акула. Ощерился зло:
  - Че зенки вылупил? Глаза-то пообломаешь. Или у тебя зубы лишние?
  Алексей хотел послать "второхода" куда подальше, но сдержался. Акула воспринял его молчание по-своему, презрительно усмехнулся:
  - Зассал, значит... Конечно, при Сергеиче ты храбрее был. А хочешь, я тебя бить не стану? Ты только прощения попроси, чтобы все видели. И гуляй на все четыре...
  Не дожидаясь ответной реакции Алексея, "второход" обратился к настороженной хате:
  - Пацаны! Этот фраер на карантине хотел мой чепларик скрысить. "Взросляк" тогда вмешался: мол, "трамвай" еще необъезженный, понятий не знает, а по незнанке и спроса нет. Мы сейчас с Лесником по душам поговорили, он хочет прощения попросить за тот случай. И чтобы видели все...
  Алексей исподлобья наблюдал за реакцией арестантов. Заметил, как напрягся Макс, готовый в любой момент прийти на помощь. Отметил торжествующую улыбку на лице Кабана. Поймал встревоженный взгляд "взросляка" (еще бы, "малолетки" бесятся, а отвечать-то ему). Остальные же... К разочарованию Алексея, большинство сокамерников отнеслись к предстоящей разборке как к очередному бесплатному представлению: вон как вылупились, боятся пропустить что-нибудь интересное. Будто лягушки на болоте... Алексею даже показалось, что он чувствует зловонный запах зеленой тины. Сглотнул слюну, облизнул сухие губы:
  - Я не зассал...
  Слова прозвучали негромко, но их услышали все.
  - Че ты сказал?.. - Акула подошел к Алексею вплотную, как тогда, на карантине, дыхнул смрадом из оскаленного рта. - Ну-ка, повтори!
  - Я не зассал. И прощения у тебя просить не собираюсь. Пусть кто-нибудь другой... - Алексей кивнул головой в сторону "первоходов", - тебе пятки лижет, если хочет. А я не такой...
  У Акулы аж челюсти свело от такой наглости, поэтому он какое-то время не мог и слова выговорить, лишь бешено вращал осоловевшими от чифиря глазами. Наконец, "второход" взял себя в руки. Да, запугать "фраера", судя по всему, не получилось, а ввязываться в драку, помня о стычке на карантине, Акуле не очень-то и хотелось: в своей победе он был неуверен. На чью-то помощь рассчитывать тоже не приходилось, ведь эта разборка - его личное дело, никто другой подписываться не станет. И тогда он решил хотя бы унизить Лесника. Широко улыбнулся, продемонстрировав ряд черных, полусгнивших зубов, наклонил бритую голову и провел по ней ладонью - от темечка до лба. Спросил громко, так, чтобы все услышали:
  - Ты что мне втираешь, Лесник? Я что, на лоха смахиваю?
  Этот прием обычно действовал безотказно. "Трамвай" автоматически отвечал "да" и тем самым признавал, что именно он тот самый лох, на которого "смахивают" перхоть с головы. Трюк старый, проверенный временем. Это и подвело Акулу.
  Алексей знал правильный ответ. Конечно же, он понимал, что лучше всего в данной ситуации промолчать. Довольствоваться, если пользоваться спортивной терминологией, "ничейным результатом". Но как же часто в нашей жизни эмоции берут вверх над разумом! Победно усмехнувшись, Алексей четко произнес нужные слова:
  - Нет, Акула. Ты на него похож!
  
  Глава 28
  - Светлана Андреевна, здравствуйте! А я к вам. Вот, гостинчики принесла, это от всех нас. Ешьте и пейте на здоровье сок, фрукты, пирожки. Еще горячие, между прочим. Вы не стесняйтесь, уж я-то знаю, как в этих больницах кормят...
  - Спасибо, Наташа... - Светлана благодарно взглянула на профсоюзного "босса" школы. - Не стоило так беспокоиться. У меня есть все, что надо. Миша позаботился...
  Последние слова она произнесла с неприкрытой нежностью: Михаил, неотлучно находившийся возле ее койки больше суток, лишь час назад, убедившись в том, что со Светланой все нормально, ушел "по важным делам".
  Наталья Викторовна с завистью посмотрела на коллегу.
  - У нас в школе все только и говорят о вас. Чего только не придумали. Володя-физрук даже предположил, что похитить вас собирались чеченцы, в рабыни взять. А я думаю, все проще. Хотели вас ограбить, да не успели. Может, испугались чего. Народ-то сейчас, сами знаете, какой пошел. Все норовят поживиться. Бандиты совсем распоясались. Я бы этих преступников... - разошлась Наташа, но тут же прикусила язык, сообразив, что сболтнула что-то лишнее.
  - Ничего, все в порядке, - Светлана ободряюще улыбнулась. - Спасибо, что навестили. Передавайте всем от меня большой привет.
  - А как самочувствие-то?
  - Ну, можно сказать, что легко отделалась. Врач говорит, у меня сотрясение мозга, да шишка на голове. Придется несколько дней побыть здесь, под наблюдением.
  - Ага... - Наташа замолчала, словно пытаясь вспомнить что-то, потом колыхнула рыжей копной волос. - Вы ведь не знаете, наверное... Эмма Константиновна рядом с вами лежит, в соседней палате. Тяжелая еще, нога в гипсе. Но идет на поправку. Вы бы зашли к ней. Позже, когда станет чуть легче. Вам, как мне кажется, есть о чем поговорить...
  Света устало вздохнула:
  - Хорошо, Наташа, я зайду...
  Поняв, что ее миссия выполнена, Наталья Викторовна посидела у постели больной еще пару минут для приличия, затем попрощалась и была такова.
  Светлана тяжело откинулась на подушку, прикрыла глаза. На затылке, куда пришелся удар, разрослась большущая гематома. Кружилась голова, немного поташнивало, но в целом состояние было терпимым, гораздо лучше, чем в первые часы после нападения. Наблюдая сквозь ресницы за действиями медсестры, которая пришла поставить ей капельницу, Света вспомнила день минувший.
  ...Когда она пришла в себя, через пару часов после случившегося, рядом с больничной койкой уже сидел на табуретке встревоженный Михаил: не такой, как обычно - импозантный и уверенный в себе, - а какой-то растрепанный, с всклокоченной прической и съехавшим набок галстуком. Заметив, что Светлана очнулась, он нервно схватил ее ладонь, поднес к губам, стал целовать - жадно, горячо, как никогда раньше. "Светочка, родненькая моя ... Слава Богу, все в порядке. Все будет хорошо...", - шептал он. А потом заплакал...
  Появившийся ближе к вечеру сотрудник милиции задал пострадавшей несколько вопросов. "Нет, никого не видела... Никого не подозреваю... Было темно... Ничего не пропало...", - бормотала она, пересиливая головную боль. Она говорила правду, но солгала в одном - пропало золотое кольцо, что подарил ей накануне Михаил. Солгала по его просьбе: мол, кольцо стоило ему больших денег, пришлось одалживать у знакомых. А начнется следствие, придется давать показания: например, откуда такие средства у простого менеджера по продажам. Не сообщишь ведь, что зарплата идет "черным налом", что имеет место быть уклонение от налогов и так далее. Михаил объяснял ей все это, краснея от смущения, то и дело запинаясь. Но она поняла. И не обиделась. Разве можно обижаться на такого мужчину? Поэтому и солгала следователю. Все равно кольцо не найдут, так зачем подставлять мужа...
  Муж... Светлана невольно улыбнулась, покрутила на кончике языка это слово, осмотрела с разных сторон, обсосала, словно вкусную конфету. Муж... Ее мужчина, ее защита, ее опора и надежда...
  Несколько лет назад, после трагической гибели мужа в автокатастрофе, Света всю свою нежность, всю свою любовь отдала детям. Со временем она привыкла к мысли о том, что так и доживет свой бабий век в одиночестве, без мужчины. Володя - ее первая и, как она думала, последняя любовь - был своего рода эталоном, с которым Света сравнивала не редких при ее внешности воздыхателей. Конечно, за долгие годы совместной жизни Света узнала Володю, как облупленного, и любила со всеми его достоинствами и недостатками. Да, случались ссоры, бывало, что она ждала мужа долгими ночами, не зная, где он и с кем. А когда тот приходил после очередного загула, обижалась и не разговаривала с ним несколько дней. Но продолжала любить. И постоянно чувствовала, что любима. Теперь плохое забылось, осталось в памяти только хорошее.
  Вот по какой мерке Светлана оценивала ухажеров. И всегда не в их пользу. Один оказался глупцом, с которым можно было говорить только о футболе и ни о чем больше. Другой, как выяснилось, был еще тот скряга: поспорил в ресторане с официанткой из-за десяти копеек, а потом полчаса бахвалился перед красной от стыда Светланой, что его принципиальность помогла накопить денег на подержанную "четверку". Третий был сексуально озабоченным подростком сорока пяти лет с лысиной на голове - один интим на уме. Четвертый с пеной у рта доказывал, что место жены - на кухне, причем женщина должна быть обязательно босой и беременной. Ну, насчет беременной Света не стала спорить, а вот босой-то зачем? Кавалер обиделся и ушел, забыв оплатить счет.
  И вот теперь - Михаил. Совсем иной тип мужчины. Почти эталон... Рядом с ним Светлана впервые после смерти мужа почувствовала себя женщиной. Любимой женщиной. Все эти цветы, ухаживания, красивые слова, рестораны... И в глазах его такая нежность.
  Отлежавшись под капельницей, Светлана почувствовала себя значительно лучше и даже пообедала, съев пару еще теплых пирожков - из тех, что утром принесла Наташа. Задумалась, чем заняться дальше. Михаил обещал навестить ее вечером, поэтому Света решила не терять времени даром, а пойти проведать Эмму Константиновну. Прихватив с собой пару яблок и апельсин, она осторожно отправилась в путь.
  
  Глава 29
  Еще миг - и Акула бросился бы в драку. Лицо его покраснело от злости, кулаки сжались. Он сделал шаг вперед, но... В этот момент проскрежетал ключ в замочной скважине, дверь со скрипом отворилась. На пороге, отгородясь от малолетних арестантов прутьями "локалки", стоял человек в зеленой униформе. Воспитатель.
  Алексей беседовал с ним однажды, когда Сергей Борисович, двадцативосьмилетний капитан, провел с вновь прибывшими профилактическую беседу. Говорил что-то о том, как надо себя вести в СИЗО - порядок не нарушать, в пререкания с работниками изолятора не вступать, воровских традиций не придерживаться и так далее. "Воспит" строгим взглядом окинул напрягшихся пацанов:
  - Что, в задницах свербит? Опять конфликтуешь, Акульев?
  - Да вы что, гражданин начальник, - искренне возмутился Акула. - Чуть что, опять Акульев. Я, Сергей Борисович, давно уже встал на путь исправления.
  "Второход" настолько хорошо исполнил роль "возмущенного несправедливым обвинением законопослушного арестанта", так уморительно скорчил физиономию, что даже Алексей, несмотря на всю серьезность прерванного "воспитом" конфликта, невольно прыснул в кулак от смеха.
  - Ладно-ладно, знаю я, на какой путь ты встал. Зона по тебе явно плачет, причем давно.
  Акула пытался было возразить, но "воспит" уже сменил тему.
  - Короче, так, граждане подследственные. Сейчас по корпусу экскурсия пойдет. Ну, журналисты там, защитники прав человеческих. Если есть какие-то жалобы - на питание, на режим содержания, еще на что, - лучше скажите мне сразу. Я разберусь. Но не дай Бог кто-нибудь вякнет во время обхода, сгною в карцере. Все меня поняли?
  "Граждане подследственные" дружно закивали стрижеными головами.
  Не успел захлопнуться "робот", как пацаны заговорили - все сразу, громко, возбужденно перебивая друг друга.
  - Прикиньте, там же бабы будут!
  - Надо порядок навести, а то скажут, что здесь черти живут.
  - А адресок у журналистки можно будет взять?
  - Надо дать им баланду попробовать, пусть потом напишут, чем нас кормят.
  - Тебе "воспит" пропишет: дубинкой по спине - и в карцер...
  - Как думаете, зажигалку можно будет попросить?
  - Ага, а сигарет финтевых не хочешь?
  Началась обычная в таких случаях суматоха. Арестанты засуетились, стали приводить себя в порядок: кто-то схватился за бритву, кто-то полез в баул за свежей футболкой. По указанию Толстого "первоходы" дружно в считанные минуты прибрались в хате. О конфликте, имевшем место быть до прихода "воспита", никто уже и не вспоминал. Так, ничего особенного, рядовая ситуация. Даже Акула, с ненавистью посмотрев на Алексея и прошипев сквозь стиснутые зубы: "Ну, сука, считай, что тебе повезло. Еще поговорим....", отправился умываться. Как-никак, прибывали вольные гости, что случается далеко не каждый день.
  Спустя полчаса послушался шум на продоле. "Идут! Идут!" - радостно завопил Муха. Пацаны притихли, ловя каждый доносившийся из-за дверей звук - женские голоса, стук каблучков, бряцание ключей, скрип открываемых дверей. "Робота" взрывались все ближе. И вот, наконец, делегация дошла до камеры 402.
  Первым в дверном проеме показалась фигура "воспита". А за ним... Прямо за ним затаившие дыхание парни узрели неземное создание - девушку лет двадцати, хрупкую, невысокую, с собранными в пышный хвостик светлыми волосами, в джинсовом сарафанчике до колен. Обомлев от вида синеглазой гостьи, подследственные замерли, как актеры в последней сцене спектакля "Ревизор". Хлопая длинными ресницами, девушка смущенно застыла на пороге, теребя в руках блокнот с перекидными страничками. "Журналистка", - подумали арестанты. "Зэки", - подумала журналистка. Следом за ней к камере 402 подошли еще пять человек: две толстых тетки, еще одна женщина, очкастая, тощая и длинная, а также хорошо одетый мужчина средних лет и парень лет восемнадцати.
  Тетки негромко переговаривались друг с другом, видимо, обменивались впечатлениями от увиденного. Мужчина в костюме внимательно осматривался по сторонам, будто не понимая, что же он здесь делает. Парень с нескрываемым интересом разглядывал толпу из двух десятков бритых наголо ушастых сверстников. "Словно в зоопарк пришел", - подумал с неприязнью Алексей. Одна лишь женщина-жердь проявила какую-то активность, свойственную статусу делегации. Она поинтересовалась у Сергея Борисовича, можно ли задать подросткам несколько вопросов. Получив разрешение, обратилась к арестантам:
  - Ребята!
  "Ребята", отвыкшие от подобного обращения, только хмыкнули. Но слушали внимательно. Женщина интеллигентно поправила очки:
  - Мальчики, скажите, у вас есть какие-нибудь жалобы?
  Дружное "Не-е-ет!" вырвалось из прокуренной камеры. "Воспит" довольно усмехнулся.
  - А кормят вас как? Хватает всем?
  - Кормят как на убой, - авторитетно заявил Бабука, продемонстрировав журналистам, в первую очередь, блондинке свое крупное тело. Ну, не объяснять же, тем более в присутствии "воспита", что баланду жрать практически невозможно, что суп вонючий, а каша, когда остывает, прилипает к тарелке. Выручают только передачи с воли...
  - А вас здесь не обижают? - неожиданно спросила девушка.
  Ответом ей послужил громкий хохот. Конечно, откуда девушке знать, что "обидеть" на тюрьме и на зоне означает "опустить". Блондинка смутилась еще больше, покраснела и опустила глаза. Вот ведь, кокетка...
  Тетки, перестав, наконец, базарить между собой, обратили свое внимание на подростков.
  - Имеете ли вы возможность пользоваться библиотекой, есть ли в камере журналы, газеты? - спросила одна из них, сверкнув золотой фиксой.
  "Малолетки" молчали. Да и что ответить: из книг в камере была только Библия, да и та - в весьма потрепанном состоянии. "Взросляк", вспотев под строгим взором воспитателя, принял огонь на себя.
  - Конечно, есть. Но в данный момент... - последовало секундное замешательство, - в данный момент мы отдали книги на обмен. Вот, Сергей Борисович в курсе.
  "Воспит" довольным кивком головы подтвердил истинность довольно правдоподобной лжи "взросляка".
  - А что читаете? - не унималась фиксатая тетка. - Наверное, все больше детективы да боевики?
  - Достоевского читаем, - неожиданно для самого себя ляпнул Алексей. Он увидел, с каким интересом взглянула на него молодая журналистка, и, воодушевившись, стал вспоминать школьную программу (недаром мама преподает литературу!). - А еще Пушкина, Есенина, Блока, Чехова...
  - Какие молодцы, - умиленно вздохнула тетка. Сокамерники, многие из которых перечисленные Алексеем фамилии слышали впервые, вздохнули тоже, но ошарашено.
  Солидный мужчина в костюме поинтересовался у воспитателя, когда в камере последний раз проводился косметический ремонт. Услышав ответ: "Три месяца назад", одобрительно закивал головой. Толстый, который сидел в хате почти год, аж покраснел от возмущения: на его памяти никаких ремонтных работ в камере не проводилось.
  Другая толстая тетка, подруга "фиксатой", оказалась представителем уполномоченного по правам человека.
  - Ребята, мы здесь с вами сейчас поговорим начистоту, - предложила она, - и вы ничего скрывать не будете. Договорились?
  "Ага, как бы не так", - подумали ребята.
  - Мне хочется знать, унижают ли вас работники изолятора? - продолжала тетка-правозащитница, - Применяют ли они по отношению к вам пытки? Говорите, не стесняйтесь. Я обещаю, что вас никто не тронет. Ну, что же вы молчите?
  Алексею вдруг захотелось выйти вперед, рассказать женщине о том, что в пресс-хате беспредельщики "опетушили" его брата, и что тот вскрыл себе от отчаяния вены... Но тут же осознал, что толку от этого не будет никакого. Он только сделает хуже и Пашке, и себе. А потому Алексей промолчал. Как, впрочем, и другие арестанты, многим из которых, в принципе, было что рассказать о нарушениях прав человека в следственном изоляторе. Боязнь прослыть "стукачем" закрывает рты куда сильнее, чем страх перед карцером.
  Воспитатель, как никто другой, хорошо понимал, чем вызвано молчание подростков. Но, широко улыбнувшись, объяснил правозащитнице: "Ну, вы теперь видите, все у нас в порядке". Затем, обернувшись к другим членам делегации, Сергей Борисович вежливо попросил:
  - Если нет больше вопросов, пройдемте дальше...
  Подростки, не обращая внимания на остальных "вольных", проводили симпатичную блондинку жадными взглядами. "Робот" захлопнулся. Все, сказка кончилась... Девчонка... Всего пару минут она стояла рядом - такая красивая, свежая, невинная. И ушла, запав в душу каждого из арестантов - от беспредельного Коли Акульева до забитого Сереги Петухова. Какое-то время в камере царила тишина. А потом - взрыв эмоций.
  - Вот это девочка! Мне бы сейчас такую!
  - Красотка, да? У меня на воле была - точная копия...
  - Ага, ты фотку покажи, тогда поверю.
  - Жалко, адресок не спросил...
  - Да, она тебе так сразу и дала, конечно.
  - А что, и дала бы, только "воспит" рядом стоял, мешал. А так бы...
  - Пацаны, надо пар выпустить. Кто будет чифирить?
  - Нет, парни, пора мастерить ширму...
  Последнее предложение, прозвучавшее из уст Толстого, было воспринято на ура. Не прошло и десяти минут, как на веревке, протянутой возле отхожего места, повисла старая простынь. Образовалось что-то вроде кабинки, куда мог войти любой желающий и вручную снять сексуальное напряжение. Мероприятие это именовалось "сходить в общагу". Первым, прихватив парочку картинок с обнаженными женскими телами, "в общагу" отправился "смотряга". Остальные, дожидаясь своей очереди, занялись обычными делами.
  
  Глава 30
  Они беседовали уже более двух часов - две женщины, волею судьбы встретившиеся в больничной палате. Одна лежала на кровати, бледная, исхудавшая, с ввалившимися усталыми глазами. Другая сидела рядом, по привычке выпрямив спину, щеки ее раскраснелись от оживленного разговора, руки, лежащие ладонями вниз на коленях, то и дело приподнимались, словно их хозяйка пыталась успокоить собеседницу. Со стороны могло показаться, что это две давние подружки свиделись после нескольких лет разлуки и все не могут наговориться. И никто бы не поверил, что всего полмесяца назад та, что в постели с загипсованной ногой, собиралась уволить (нет, выгнать с треском!) ту, что принесла два яблока и апельсин и сидит спокойно рядышком, приветливо улыбаясь.
  Да если бы Светлане самой кто-нибудь сказал, что она сможет после всего случившегося так запросто болтать с Эммой Константиновной, этой "Эммочкой-людоедкой", этой "Мисс Осиное гнездо", она бы ни за что не поверила. И в палату к директрисе она заходила неуверенно, намереваясь просто оставить фрукты на тумбочке и побыстрее убраться прочь, на свою кровать, показавшуюся вдруг такой мягкой и уютной. Не вышло. Прежде всего, потому что Эмма Константиновна встретила ее на удивление приветливо: улыбнулась, может быть, чуть растерянно, но все же от души, предложила "посидеть рядом минутку". После взаимных приветствий, приличествующих случаю, наступила минута напряженной тишины. Света чувствовала себя неловко, смущенно мяла в руках взявшийся откуда-то носовой платок, бросала взгляды по сторонам. В палате, кроме Эммы Константиновны, лежали еще две женщины: у окна - с перевязанной рукой старушка лет семидесяти со сморщенной как пергамент кожей лица, а в противоположном углу - молодая красивая девчушка лет восемнадцати. Старушка лежала тихо, словно покойница, ей ни до кого не было дела, девушка тоже не обратила на Светлану никакого внимания, ее глаза, не отрываясь, смотрели на присевшего рядом молодого человека (друга? брата? жениха?), неловко державшего в руках букет ярко-красных роз. Света невольно залюбовалась завораживающей красотой алых лепестков...
  - Люди, как розы...
  Светлана вздрогнула. Может, послышалось? Нет, тонкие губы директрисы растянулись в иронической улыбке и снова прошептали.
  - Люди, как розы... Растут, распускаются, кого-то радуют красотой, кого-то жалят шипами, а потом... Потом сохнут в чьей-то вазе и оказываются на помойке...
  Эмма Константиновна перевела взгляд на Светлану.
  - И я когда-то была молода, и я любила... Как ты... Ох, как завидовала я твоему счастью, Светочка. За то Бог, наверное, и наказал, за зависть черную, ничем не прикрытую. Думаешь, я одна такая была? Нет, вся школа тебе завидовала, все хотели такого мужика, как твой Володя... У меня был один, тоже мужчина видный, Славиком звали. Ох, и сохла же я по нему! Кошкой ходила следом, от каждого прикосновения млела. Сказал бы - удавись, коли любишь, - не задумалась бы ни на секунду. Да видно, правду говорят: в каждой паре один любит, другой позволяет себя любить. Он, значит, позволял... Пока не надоела... А ведь тоже иногда цветы приносил, такие же розы...Нагадил в душу, лишил всего. Ни машины, ни дачи - все продала по его просьбе, дуреха. А он все деньги забрал и ушел. Словно и не было его... Предал, растоптал, унизил. Будто не женщина я, а туалетная бумага. Подтерся и выбросил. Попользовал и бросил... Я с тех пор словно озверела. Если счастливая баба - значит, враг она мне. И тебя ненавидела, потому как... У меня же ни детей, ни мужа. Буду лежать, как та старуха, - директриса кивнула головой в сторону окна, - и медленно, медленно засыхать...
  Светлана слушала Эмму Константиновну и понимала, что ее слова не позерство, не бред, не оправдание. Это просто откровение уставшей от одиночества женщины, которой внезапно захотелось перед кем-нибудь выговориться. И неожиданно для самой себя Света положила свою ладонь на горячую исхудавшую руку недавней непримиримой соперницы.
  - Ну, что вы... Не переживайте так, все будет хорошо...
  Света почувствовала, как вздрогнули сухие тонкие пальцы директрисы. На секунду она вспомнила, как эти самые пальцы уверенно держали письмо-анонимку "от возмущенных родителей". Вспомнила... и отогнала видение прочь.
  Эмма Константиновна благодарно улыбнулась, моргнула несколько раз, неловко, по-девичьи смахнула пробежавшую по щеке слезу.
  - Да, что я все о себе, да о себе. Ты сама-то как, Света? Как ребята?
  И Света рассказала все. Об Алексее, который старается даже оттуда, из тюрьмы, поддержать мать. О Паше, который оказался в больнице: пишет, что ничего страшного, просто загрипповал немного. После недолгой паузы (а стоит ли?) Светлана рассказала и о своих отношениях с Михаилом. Эмма Константиновна слушала внимательно, улыбаясь легкой, все понимающей улыбкой. Иногда она задавала вопросы, и Светлана осознавала (не умом - сердцем), что это не дежурный интерес старшей по возрасту коллеги, а искреннее желание узнать поближе ее жизнь, жизнь новой подруги. В том, что после этого разговора они с Эммой станут если не подругами, то уж точно хорошими знакомыми, Света не сомневалась.
  Два часа пролетели, словно несколько минут. Молодой парень, оставив розы в трехлитровой банке с водой, уже давно ушел. Его девушка, немножко поскучав у окна, отправилась бродить на костылях по коридору. Бабушка по-прежнему лежала неподвижно, уставившись мигающими глазами в потолок. Пришла медсестра, обмыла старческое тело, поправила матрас, взбила подушку. Лежите, бабушка, лежите... А Света, раскрасневшись от неожиданно долгого разговора, продолжала сидеть рядом с "Мисс Осиная голова". Вот бы удивились коллеги, увидев такую картину, вдруг подумалось ей...
  - Виноградова!.. Где Виноградова?..
  В приоткрывшуюся дверь палаты заглянула круглая мордашка дежурной медсестры. Из-под белой шапочки с красным крестом на лбу выбился озорной светлый завиток. Мордашка довольно улыбнулась.
  - А, вот вы где... А там вас молодой человек обыскался...
  Дверь распахнулась шире. Вежливо отодвинув медсестру в сторонку, вошел Михаил. В одной руке - букет хризантем, в другой - пакет, судя по округлым выпуклостям, с фруктами. Обладательница симпатичной мордашки бросила на красавца-мужчину исполненный страстью взгляд, потом с завистью посмотрела на Светлану, вздохнула высокой грудью и упорхнула по своим дежурным делам.
  - Познакомьтесь, Эмма Ко...
  Света осеклась. На кровати лежала совсем другая женщина. Не добродушная подружка, нет. Гадюка, приготовившаяся к атаке, скорпион, направивший на врага ядовитый хвост, огромный мохнатый тарантул - вот кем была сейчас Эмма Константиновна. Глядя на остолбеневшего в дверях Михаила, исполненное ненавистью чудовище просипело негромко, сквозь зубы:
  - Слава... Ты?! Как ты мог меня так... предать?
  
  Глава 31
  Алексей, стараясь не обращать на Акулу никакого внимания, сел за стол, положил перед собой лист бумаги и задумался. Он уже несколько дней собирался написать письмо маме, сообщить ей о том, что случилось с Павлом, однако никак не мог решить, с чего начать. Наконец, изрядно поломав голову над этой непростой задачкой, понял, в чем кроется загвоздка: он вовсе не хотел огорчать маму подобной новостью. "Ей и без того сейчас приходится тяжело, - рассуждал Алексей, - а тут я еще со своими новостями..." В итоге он написал стандартное письмо: мол, у меня все нормально, ты не волнуйся, еды хватает, с ребятами живу дружно, ни в чем особенном не нуждаюсь и так далее.
  Вечером Акула затеял очередную игру.
  - Что-то скучно сидим, - объявил он во всеуслышание. - Надо, наверное, какого-нибудь лоха попытать...
  Взгляды арестантов автоматически направились в сторону Алексея. Но, как видно, Акула решил отложить разборку с Лесником на потом. В качестве очередной жертвы он выбрал приятеля Алексея - Макса. Случайно или нет, но именно Кузнец был свидетелем обидного поражения "второхода" в карантинной камере. Очевидно, этого Акула простить ему не мог. Завязав глаза Максиму черным шарфиком, он приставил ложку черенком к переднему зубу побледневшего Кузнеца и задал вопрос: "Хату сдашь или зуб отдашь?" Алексей знал, в чем суть прикола, а потому особо за приятеля не переживал. Достаточно сказать: "Зуб отдам", после чего удар следует не по ложке, а по лбу игрока. Такая вот проверка "на вшивость". Макс не дурак, должен догадаться...
  - Зуб отдам! - хрипло проговорил Кузнец.
  Акула как-то странно взглянул на Алексея, хищно усмехнулся и ... изо всей силы врезал по "веслу". Макс заорал от дикой внезапной боли, упал на колени, прижал руки к лицу. Изо рта между ладонями побежала тонкая струйка крови, тяжелые красные капли забарабанили о кафельные плитки.
  - Ты, тварь! - яростно выдохнул Алексей и бросился на Акулу.
  На этот раз ярость сослужила Алексею плохую службу. Позабыв о собственной защите, он бросился на Акулу и тут же нарвался на прямой удар в челюсть. Ошалев от боли, Алексей попытался достать противника ногой, пнул наугад и не попал. Где же враг? Болезненный удар в грудь... Внутри как будто что-то хрустнуло... Алексей, жадно хватая воздух ртом, согнулся. Как тяжело дышать... Вот он! Краем глаза он поймал-таки Акулу. Тот стоял сбоку, совсем рядом. Словно в замедленном кино, Алексей наблюдал, как правая нога "второхода", та, что со словами "Они устали ход...", поднимается вверх и приближается прямо к его лицу. Он даже успел заметить, что в слове "ходить" неизвестный мастер тату сделал детскую ошибку и вместо буквы "о" сначала нарисовал "а". "Неграмотные ни разу", - подумал бы по привычке Алексей, но не успел. Ступня Акулы врезалась ему в лицо. Светло... Вспышка света в глазах. А потом темнота...
  Чувствуя, как через прижатые к носу пальцы побежала, запузырилась теплая липкая жидкость, Алексей упал на колени рядом с постанывающим от боли Максом. Должно быть, это была интересная картина: два стриженных пацана с окровавленными мордами, стоящие на коленях. По крайней мере, "второход" не смог удержаться от довольного смешка.
  - Что, суки, получили свое? Будете знать, на кого пасть разевать. Может, еще хотите? Я вам устрою сладкую жизнь... Думали, в сказку попали? Будете у меня собственное говно жрать вместо баланды. Под нарами сгною, падлы!
  Акула разошелся, грязные слова лились из его рта мутным потоком. Брызжа слюной, он подходил к поверженным противникам все ближе и ближе, а последние слова выплюнул прямо в ухо Максу. Но странное дело: чем больше разорялся "второход", тем уверенней чувствовал себя Алексей. Постепенно спала черная пелена с глаз, предметы приобрели прежние четкие очертания, чувство ярости ушло, на смену ему пришел холодный расчет. Даже боль, растекающаяся от разбитого носа по всему телу, немного притупилась.
  Алексей встал медленно, держась за шершавую стенку, оставляя на ней кровавые разводы. Встал и посмотрел в бешеные глаза Акулы. Тот дернулся, словно его ужалила оса. И ударил снова. Как-то коряво, несильно, словно опасаясь чего-то. Алексей устоял на ногах. Усмехнулся.
  - Сам ты... говно...
  "Второход" скривился, как будто эти слова причинили ему физическую боль. Оглянулся, ища поддержки, на сокамерников. Те молчали, внимательно наблюдая за дальнейшим развитием событий. В наступившей тишине было слышно, как жужжит под потолком, запутавшись в паутине, толстая навозная муха. А потом с негромким всхлипом поднялся и встал рядом с приятелем Кузнец. Набрал в грудь воздуха, плюнул под ноги Акулы кровавым сгустком.
  - Сам ты сука...
  "Второход" размахнулся, хотел ударить, но не смог. Не решился. Съежился как сдутый мяч, отступил на шаг назад. Поддержи кто - и возрадовалась бы подлая душа, обнаружился бы прежний кураж, нашлись нужные слова. Но поддержки не было. Даже со стороны своих, таких же, как и он, "второходов". И побледневший Акула нервно передернул плечами.
  - Да ладно, пацаны... Я же пошутил...
  После вечерней проверки Алексея и Макса доставили к оперу на беседу. Не сговариваясь, они заявили, что подрались между собой "по причинам личного характера". Уставшему за день куму разбираться с "малолетками" не хотелось, потому он просто перевел Кузнеца в другую камеру - от греха подальше. А на следующий день Алексея, у которого врач при медосмотре обнаружил пару сломанных ребер, этапом отправили в больницу.
  Областная больница для лиц, содержащихся под стражей, находится на территории одной из колоний общего режима - совсем рядом от СИЗО, в пяти минутах езды. Проверка, шмон и погрузка заняли гораздо больше времени. Вот, наконец, приехали. Лай собак, окрики конвоиров, лязганье замков - и синее море неба над головой, с легкими перышками облаков, непривычно большое, без закрывающей всю эту красоту корявой металлической решетки прогулочного дворика...
   После недолгого, но уже порядком опостылевшего пребывания в тесной вонючей камере Алексей старался как можно глубже, насколько позволяли сломанные ребра, вдыхать свежий утренний воздух. Солнце, приподнявшись над колючей проволокой забора, опоясывающего взрослую зону, ласково прикоснулось теплой ладошкой к щеке. Алексей зажмурился и блаженно улыбнулся...
  - Что оскалился? Весело тебе, что ли? Смотри, как бы потом плакать не пришлось...
  Ворчливый голос шагающего рядом мужчины спустил Алексея с небес не землю. Он оглянулся. Группа из пяти подследственных, отконвоированных из тюрьмы в больницу, растянулась на несколько метров. Арестанты шли, с интересом оглядываясь по сторонам. Осталось позади тускло освещенное нутро шлюза, через который автозак заехал на территорию зоны. За высоким забором виднелись верхние этажи близстоящих "вольных" домов, а здесь, внутри периметра, расположился отдельный городок - трехэтажные административные здания, длинные производственные цеха, ангары, гаражи... Удивленный Алексей даже приметил возле автомастерской фонтан в виде играющего дельфина.
  - Цивилизация, блин... - буркнул идущий рядом угрюмый мужик. Усеянные "перстнями" и другими татуировками прокуренные дожелта пальцы выдавали их владельца как человека, немало лет просидевшего в неволе. - Пионерский лагерь, а не зона...
  Мужик подавился надсадным грудным кашлем, с трудом продышался, сплюнул на асфальт. Сопровождающий - высокий капитан с надвинутой на глаза фуражкой - немедленно отреагировал. Над головами арестантов раздался его зычный командирский бас:
  - Не плевать, не курить, не сорить! Подтянулись! Не растягиваться! Почему отстаем?
  Алексей невольно оглянулся. Ковыляющий позади колонны хромоногий старик, почувствовав раздражение в голосе "гражданина начальника", чуть ли не в припрыжку побежал догонять остальных.
  Странно, но капитан оказался единственным "зеленым", который вел колонну подследственных к больнице. "А, впрочем, куда здесь убежишь", - подумал Алексей. Замотал головой, осматривая местные достопримечательности. Ему все было в диковинку.
  Еще бы, по книжкам и фильмам он представлял себе колонию совсем иначе: грязь под ногами, полусгнившие деревянные бараки, угрюмые лица заключенных, злобные взгляды исподлобья... Здесь же все было по-другому. Асфальт - безупречно чистый, ни окурка, ни бумажки. Из распахнутых настежь окон побеленного двухэтажного здания вкусно пахло свежеиспеченным хлебом. Попадающиеся навстречу зеки в одинаковых черных робах отличались предельной вежливостью: все, как один, дружно здоровались с кивающим в ответ капитаном, а затем со странными улыбками оглядывали разношерстную компанию, бредущую через плац. Ни угрюмости в глазах, ни злобы, лишь интерес, смешанный с небольшой долей ехидства: мол, с приездом, гости дорогие, только вас здесь и не хватало...
  
  Глава 32
  В больнице всем новеньким предложили переодеться в когда-то белое, а теперь пожелтевшее и пахнущее хлоркой нательное белье. Все вещи, включая продукты питания и сигареты, пришлось переписать для порядка, сложить в баулы и отдать на хранение. С собой завхоз (парень-зэк в отглаженной белой рубашке с маленькой зеленой биркой на груди) разрешил взять только предметы личной гигиены, книги, газеты, ручку с бумагой и конверты.
  Наконец, когда все формальности были соблюдены, этап развели по палатам. Придерживая рукой то и дело сползающие на задницу кальсоны (размера на два больше, чем нужно), Алексей шагал по блестящему линолеуму коридора между двумя рядами стеклянных дверей. За каждой из них, вылупив зенки, торчали по несколько стриженых голов. Привлекая к себе внимание, больные стучали пальцами по стеклам:
  - Откуда этап?
  - Сколько человек на наш продол?
  - Парень, курить есть?
  Алексей делал вид, что не слышит глухо доносящиеся из-за дверей голоса. Завхоз предупредил новеньких еще по приезду - переговариваться с больными, содержащимися в других палатах, запрещено. "Нарушение влечет наказание", - ухмыльнулся зэк, почему-то внимательно посмотрев именно на "малолетку".
  Вступать в конфликт с местными "блатными" Алексею не хотелось. С другой стороны, игнорировать вопросы коллег по несчастью было как-то не по себе. Клубок противоречий разрешил сопровождающий его санитар, невысокий худощавый парень лет двадцати пяти с таким недовольным выражением лица, будто его только что оторвали по мелочи от любимого занятия. Вышагивая сзади, он, должно быть, заметил колебания новенького. Рявкнул злобно:
  - Не разговаривать!
  Ну, на нет и суда нет...
  В палате, где Алексею предстояло провести некую часть своей арестантской жизни, его встретили двое - интеллигентного вида мужик в очках и высокий парень лет двадцати пяти. Встретили доброжелательно, без придирок и насмешек. И напрягшийся было сначала Алексей (как никак, хата не для "малолеток" - здесь свои правила и законы) понемногу разговорился. Его соседи задавали традиционные вопросы: кто, откуда, за что посадили, сколько отмотал, с кем встречался на этапах и так далее. Удовлетворив свое любопытство, интеллигент продолжил чтение отложенной ненадолго увесистой книги. Беседу поддержал тот, что помоложе, назвавшийся Михаилом. Раскинувшись поудобнее на кровати, явно соскучившийся по общению арестант продолжил тему:
  - Вот ты, Лесник, говоришь, что не хотел того бомжа убивать. А я думаю, чему суждено случиться, то обязательно произойдет. Это, значит, судьба у тебя такая. Возьми, к примеру, Геннадия Михалыча... - Михаил кивнул в сторону соседа (тот привычным жестом поправил очки и кивнул: мол, будем знакомы), - он в недавнем прошлом руководил фирмой, дела шли исправно. И что же? Партнеры, которые должны ему кучу бабок, решили подставить человека. Сообщили, куда надо, о нарушениях. А где сейчас без них? Чем больше бизнес, тем больше соблазнов. Правильно я говорю, Михалыч? (Мужчина загадочно усмехнулся и снова кивнул, не отрываясь от чтения). Теперь вот здесь парится, а бывшие друзья на Канарах телок тискают. Жена на развод подала. Другой на его месте, все потеряв - и бизнес, и семью, - руки бы опустил, а наш Геннадий Михалыч решил отмерянные ему судьей четыре года потратить на образование. Вон, гляди, умные книжки читает. И говорит, что всем доволен. Освободится - ему уже под полтинник стукнет. И снова бизнесом собирается заняться. Голова... А я вот читать не очень...
  Миша замолчал, внезапно задумавшись о чем-то. Почувствовав, что пауза неприятно затянулась, Алексей спросил:
  - А вас... тебя, Михаил, за что арестовали?
  Тот стряхнул оцепенение, оживился:
  - Меня-то?.. Я, знаешь, раньше кикбоксингом занимался. Считай, лет пять, не меньше. И успехов реальных добился, даже на чемпионате области третье место взял. Меня и в сборную обещали взять, на сборы. Да не вышло, - Михаил вздохнул. - По дурости все произошло. На дискотеку пришел с корешами, чуть поддал, а тут - драка. Я даже не знал, кто с кем бьется, махались все. Ну, и я встрял, по пьяни... Одного рукой завалил, второго коленом достал. Вдруг появилась милиция. Я в горячке не разобрал, кто меня сзади огрел, и с разворота - пяткой в грудь. Потом этого мента полчаса откачивали. Я уж подумал: все, хана, убил пацана при исполнении. Слава Богу, тот оклемался. Ну а мне, чтобы неповадно было, судья пять лет впаял. Я уже четвертак на тюрьме отбыл, в хозобслуге, так что скоро домой.
  - А почему по УДО не ушел?
  Михаил усмехнулся:
  - Меня обещали в хозбанде досрочно освободить еще год назад. Потом попросили: задержись, мол, Миша, поработай еще полгодика, и тогда наверняка домой отпустим. Ну, я и согласился. А что, условия там зашибись: своя комнатушка на двоих с соседом, телевизор, холодильник, магнитофон. Короче, все путём. Отработал - пришел на кухню, пожарил картошки с мясом. Мама живет рядом с тюрьмой, в двух шагах. Каждую неделю приходила, горячие пельмешки приносила. Чем не житуха? Короче, полгода я еще отпахал, собираюсь домой. Мать принесла дачку - там вольные кишки (одежда - прим. авт.), костюм с галстуком за 50 баксов, мне его друзья подарили, шапка норковая, дубленка. Я-то надеялся к Новому году освободиться. А тут такой случай: замначальника тюрьмы пригоняет к нам в автомастерскую свою раздолбанную четверку. Говорит, надо починить, чтобы бегала, как новая. Ну, я возьми и ляпни: сколько можно из говна делать конфетку, при ваших-то возможностях купили бы давно иномарку и не жмотились бы, да за счет зэков не выезжали... Короче, накипело. Мы же там на самом деле, как проклятые, вкалываем, а нам бы хоть кто спасибо сказал... Короче, никакого мне УДО, перед самым Новым годом говорят: мол, собирайся на этап. И сюда меня. В каптерке все вещи пришлось оставить, не положено. Выдали взамен старую телогрейку. Ну и черт с ним, со шмотьем! Главное, что скоро домой. Еще четыре с половиной месяца осталось...
  Михаил замолчал, с мечтательной улыбкой на губах уставившись в побеленный потолок. Алексей с завистью вздохнул украдкой, чтобы не выдать своих чувств. Когда ему еще придется вот так же, с радостью в голосе, произнести: "Еще четыре с половиной месяца осталось"? Судя по всему, еще не скоро...
  - Есть то хочешь? - вдруг спросил Геннадий Михайлович. - Скоро обед принесут, подожди немного.
  Алексей благодарно кивнул. Потом осторожно, чтобы не потревожить сломанные ребра, улегся на кровати. Задумался... Действительно, мир не без добрых людей. Даже здесь, в неволе, где он ожидал столкнуться с озлобленными недочеловеками, часто можно встретить нормальных людей. Конечно, есть и такие, как Акула. Но их, как правило, меньшинство. Просто они всегда на виду, как уродливые бородавки на гладкой коже...
  
  Глава 33
  Сквозь зелень тополиных листьев в больничную палату робко пробился первый лучик восходящего солнца. Светлана равнодушно наблюдала за светлым пятном, медленно сползающим с потолка на стену. Пустота... Пустота внутри, словно мясник вырезал внутренности. Состояние, когда не хочется ни двигаться, ни думать, ни существовать. Свете хотелось умереть или хотя бы уснуть, ведь сон - самое близкое к смерти состояние человека. Но не спалось... Стоило ей закрыть глаза, и в памяти возникала страшная картина: Эмма Константиновна, беззвучно шевелящая скривившимися от ненависти губами, и Михаил в прямоугольнике дверей - застывший в нерешительности, с непривычным выражением растерянности в серо-голубых глазах.
  Почему-то именно этот момент запомнился Светлане больше всего. Наверное, из-за первоначальной, ничем не объяснимой реакции Михаила. Потом все изменилось. В глазах мужчины исчез испуг, лицо приобрело обычное вежливо-спокойное выражение. Михаил улыбнулся:
  - Простите, но вы, видимо, ошиблись. Мы с вами незнакомы.
  И, не дав Светлане опомниться, он вывел ее из палаты, где, глотая воздух, словно выброшенная на берег рыба, осталась директриса.
  Светлана не помнила, как оказалась в своей кровати. Очевидно, сознание оставило ее еще в коридоре. Очнулась ночью. Рядом - никого, только на соседней койке ворочалась, заходясь в глухом кашле, соседка - женщина лет пятидесяти, которую избил, не получив денег на похмелку, родной сын.
  На тумбочке, среди крупных зеленых яблок, покатых груш и дерзко-желтых бананов, лежала записка: "Прости, Светик, я не смог быть около тебя долго. Нужно идти. Увидимся завтра. Выздоравливай. Твой Миша". И ни слова о вчерашнем инциденте, как будто ничего особенного не произошло.
  А затем потянулись минуты, медленно, словно гусеницы, ползущие по дереву. По полутемному коридору бродил кто-то, шаркая тапочками, слышалось сдавленное хихиканье дежурной медсестры. Видимо, не спалось не только Светлане. Она терпеливо ждала, когда рассветет, когда поползет по потолку первый солнечный луч. Дождалась...
  Хотелось умереть, хотелось уснуть. Но еще больше ей хотелось узнать, что все-таки происходит? Почему? Почему ей так не везет? Только-только поверила в нежданное счастье, и вот - очередное испытание. Сколько может так продолжаться? А может, это наказание ей за грехи? За то, что не смогла уберечь сыновей от беды, не спасла, не защитила?
  Светлане внезапно вспомнилась бабуля из соседнего подъезда. Та часто ходила в церковь, была очень набожной. Умерла в прошлом году от рака, Царство ей небесное... Однажды, глянув строго, женщина сказала ей: "Запомни, девочка, Бог все видит, от него ничего не скроешь. И если согрешишь, наказание неотвратимо...". Тогда Светлана, в прошлом пионерка, комсомолка и атеистка, мысленно отмахнулась: проблем невпроворот, а тут прямо фанатизм какой-то - грехи, наказание, неотвратимость... Теперь же она поняла, что была не права. Поняла и покрылась холодным потом. Съежилась, вжалась в ставшую вдруг маленькой кровать, будто попыталась спрятаться от чьего-то внимательного и строгого взгляда.
  Солнечный зайчик соскользнул со стены на дверь. В коридоре зашуршало ногами, зазвенело посудой, заговорило на все голоса обычное больничное утро. Пора...
  Светлана медленно, боясь расплескать заполнившую черепную коробку боль, поднялась, накинула халат. До соседней палаты - всего лишь несколько шагов. Каждый давался с невероятным трудом.
  Рядом прогромыхал костылями высокий симпатичный мужчина. Улыбнулся доброжелательно, хотел сказать что-то, но передумал и заковылял дальше. Молодой доктор, еще совсем мальчишка, важно прошествовал по коридору, словно вельможный князь в апартаментах родового замка. Миловидная женщина в гостевом белом халате поверх строгого серого костюма пронесла мимо наполненную до краев утку. Светлана почувствовала острый запах мочи, невольно поморщилась и отвернула голову. Здесь у каждого своя жизнь, свои проблемы, свои заботы...
  Она остановилась у соседней палаты. Осторожно приоткрыла дверь. Тихая старушка у окна, улыбающаяся девчушка на фоне еще свежих роз, на третьей кровати... Третья кровать была пуста - ни матраса, ни одеяла, одна лишь голая панцирная сетка.
  - Вы, наверное, к тете Эмме, да? - продолжая глупо улыбаться, поинтересовалась девушка. И, не дожидаясь ответа, возбужденно затараторила. - Так это... вчера еще, после вашего ухода... когда мужчина вас увел, ее и увезли.
  - Куда? - не слыша своего голоса, прошептала Света.
  - Так в реанимацию же... Врач сказал, у нее с сердцем плохо стало. Ой, да что это с вами?
  Потеряв сознание, Светлана рухнула на пол.
  
  Глава 34
  После обеда, оказавшегося довольно приличным по арестантским меркам, Алексея привели на беседу к завхозу больницы. В небольшой комнатенке было уютно: шкафчик с книгами, цветной телевизор, электрочайник, магнитофон - все эти обычные в вольной жизни вещи выглядели сейчас в глазах "малолетки" чуть ли не пределом роскоши.
  - Что стоишь, в ногах правды нет, - парень подвинул к Алексею табуретку, сам устроился напротив, развалившись на небольшом, но с виду очень удобном диванчике. - Куришь?
  Алексей отрицательно мотнул головой.
  - Молодец. А я вот иногда покуриваю, - завхоз убрал пачку "Marlboro" в карман белоснежно чистой рубашки. - Сам понимаешь, работа нервная, с такими людьми иной раз приходится дело иметь... Кстати, как тебе новые соседи?
  От неожиданности Алексей вздрогнул. Пожал плечами:
  - Да так... Нормально...
  - Это ты молодец, что языком трепать не привык. Сам-то кто по жизни будешь? Правильный пацан?
  Алексей не ответил. Завхоз воспринял его молчание как согласие.
  - Так и держись по жизни. Меня вообще-то Алексеем звать, как и тебя. Тезки, значит, - парень с удовольствием затянулся, пустил дым колечками.
  Показная доброжелательность нового знакомого насторожила Алексея. Он наблюдал за кольцами дыма, медленно поднимающимися к потолку, и кожей ощущал, что приветливые нотки в голосе завхоза могут в любой момент улетучиться, как этот дым. Все зависит от того, как Алексей будет реагировать на дальнейшие вопросы.
  - Значит, так, тезка... Я надеюсь, ты в тюрьме не забурел и в воровских традициях не погряз, а потому предлагаю тебе посотрудничать. Да ты не напрягайся, - успокаивающе поднял руку парень, заметив, как Алексей непроизвольно приподнял плечи. - Ничего страшного в этом нет. Мне просто твоя помощь нужна. У тебя там сосед есть - Геннадий Михайлович. Ох, и ушлый мужик, я тебе скажу... Постарайся к нему потихоньку в доверие войти: так, мол, и так, "малолетка" я, необученный, к жизни неприспособленный. Расскажите, дядя Гена, как бизнес делать. А сам интересуйся, с какими фирмами он работал, какие махинации проворачивал. Я понимаю, что тебе многого не понять, да и не надо. Главное - разговори мужика, да запомни побольше, а я уже здесь рассортирую информацию. Понятно?
  Алексей чувствовал себя жуком, нанизанным на острый взгляд прищуренных серых глаз завхоза: ни встать, ни пошевелиться. Слова собеседника доносились до него как будто издалека, он едва улавливал их смысл, а уловив, похолодел: неужели он, Алексей Виноградов, похож на стукача? И ему вот так, запросто, можно предложить пойти на предательство? Жаром обдало лицо, уши запылали от стыда. Надо подняться, надо уйти... Но, опустив голову, Алексей продолжал сидеть. В глубине души порхала, словно бабочка, мысль-надежда: может быть, этот странный парень с тонкими, как лезвия, губами, проверяет его? Очередная проверка на вшивость? Так это ерунда, не такое проходили...
  - Раз молчишь, значит, понятно, - продолжал тем временем завхоз. - Не гони, не ты первый, не ты последний. А надумаешь в отказ пойти, случится какая-нибудь неприятность. На, посмотри...
  Алексей с трудом оторвал взгляд от белоснежной рубашки, где на тонкой зеленой бирке еле читались маленькие витиеватые буквы "Выдавалов А. Ю., отряд 18", и взял протянутую ему тоненькую пачку фотографий.
  - Это для служебного пользования, - зловеще усмехнулся тезка. - Так сказать, для наглядности. Чтобы такие пацеки, как ты, особо не выделывались...
  На полироидных снимках были запечатлены арестанты - подростки и молодые люди. Все наголо стриженные, с выражением странного равнодушия на лицах. Большинство одеты в какие-то желтые комбинезоны. Точнее, полуодеты: у некоторых спущены штаны до колен, у других задраны куртки. Обнаженные места - спины, животы, ягодицы, бедра, руки - были раскрашены в темно-синий цвет. И лишь присмотревшись внимательнее, Алексей осознал - это следы от побоев. Пальцы, держащие фотографии, дрогнули...
  Завхоз, явно довольный произведенным эффектом, хмыкнул:
  - Вот так-то, тезка. Ладно, полюбовался, давай обратно, - он забрал из ослабевших рук Алексея снимки, сунул в нагрудный карман. - Здесь зона "красная", здесь свои законы. Если кто прет по "черной" (придерживается воровских традиций), у того сразу всю дурь выбивают, вместе с мозгами. Так что, иди и постарайся через пару дней принести мне в клювике что-нибудь интересное.
  Очевидно, завхоз нажал на невидимую Алексею кнопку. Бесшумно вынырнул откуда-то шнырь (слуга), заставил новенького, который будто прирос к стулу, подняться, сопроводил его в палату...
  
  
  Глава 35
  
  Алексей, сгорая от стыда под обращенными на него взглядами соседей, лег на кровать. "Они наверняка знают, зачем вызывал меня завхоз! Какой позор!" - думал он, кутаясь в казенное одеяло. Отвернулся к стене. Тело трясло, будто в лихорадке.
  Подошел Михаил, приложил холодную ладонь ко лбу "малолетки". Красноречиво взглянул на Геннадия Михайловича:
  - Придется долбиться...
  Через полчаса настойчивого постукивания в закрытую снаружи на щеколду стеклянную дверь появился вечно недовольный санитар. Огрызнулся зло: мол, чего разорались, не помирает ведь никто, но за медсестрой все-таки сходил. Пожилая толстая женщина в роговых очках на удивление не больно уколола Алексея в ягодицу. Вскоре озноб прошел, и Алексей погрузился в тяжелый глубокий сон.
  Следующие два дня Алексей привыкал к больничной жизни. По сравнению с тюрьмой условия здесь были гораздо лучше: кормежка приличная, у каждого - своя кровать с матрасом и одеялом. Режима нет практически никакого. Утром и вечером - проверка, во время которой даже подниматься с кровати необязательно. В течение дня - обычные лечебные процедуры: перевязки, уколы, капельницы, таблетки, кому что. Все остальное время свободное. Хочешь - спи, хочешь - читай или пиши письма. Короче, лепота. Теперь-то Алексей понял, почему многие из "второходов" неоднократно выражали желание "отвиснуть на больничке".
  Впрочем, из разговоров с Михаилом стало ясно - такой "отдых" ему уже надоел:
  - Понимаешь, чувства притупляются. Сидишь здесь, в четырех стенах, заняться нечем, время идет медленно. Михалычу хорошо, он читать любит, да и вообще мужик головастый. А я, кроме сканвордов, ничего не перевариваю. Да уж разгадал все. Лежу как балласт, жирком обрастаю. И как это я умудрился на ровном месте ногу сломать? Уже два месяца здесь парюсь, достало все...
  Алексей сочувственно поддакивал, но в слова собеседника почти не вдумывался, голова была занята собственными мыслями. Скоро, возможно, даже сегодня, его опять приведут на беседу к завхозу. И что он скажет? Прости, тезка, но я не стукач, найди кого-нибудь другого? Красиво, конечно, но бессмысленно. Сам же видел фотографии...
  Не боли Алексей боялся, нет. Боль можно перебороть, с ней можно справиться, сжать зубы и вытерпеть. А вот унижение... Тебя бьют, словно собаку, а ты не можешь дать сдачу. Как раб, которого наказывает злой хозяин. Униженно ждать, когда тебя пнут или стукнут дубинкой, - это труднее выдержать, чем обыкновенную боль. Получить в нос во время драки гораздо приятнее, чем бессловесно размазывать самоуважение кровавыми соплями по собственному лицу. Значит, надо бороться. Но как?
  Он украдкой посмотрел в сторону Геннадия Михайловича. Мужик, по всему видать, серьезный. Высокий, широкоплечий, в прошлом, наверное, занимался спортом. Лицо серьезное, волевой подбородок выпирает кирпичиком. Ладони широкие, тяжелые. Увесистый том с длинным и малопонятным Алексею названием кажется в таких ладонях детской книжкой. В общем, нормальный, во многом даже приятный человек. И это его надо будет предавать и обманывать?
  Почувствовав на себе взгляд "малолетки", мужчина поднял голову. Посмотрел внимательно сквозь толстую гладь очков, усмехнулся:
  - Какой-то ты не такой, парень. Вижу, что-то беспокоит...
  Алексей густо покраснел, пробурчал под нос что-то неразборчивое (мол, ничего, все нормально), отошел к окну. За крышей соседнего барака, где проживали осужденные, виднелся небольшой кусок воли - улицы, дома, деревья, люди, машины. Он мог стоять здесь часами, наслаждаясь обычной картиной свободной жизни, но опасался, что соседи по палате примут это за проявление слабости. Постоял пару минут, успокоился, а когда почувствовал, что жар сходит с лица, обернулся. Выяснилось, что Михалыч все это время продолжал внимательно наблюдать за ним.
  - Знаешь, врать нехорошо, - мужчина отложил книгу в сторону. - Я людей чувствую превосходно. Ты после разговора с завхозом пришел сам не свой. Случилось что?
  Алексей напрягся, но промолчал. Вспотели ладони, и он машинально вытер их о белье.
  - Не хочешь говорить? Ну, тогда я предположу. Угадать несложно. Всех новеньких здесь, в свое время и меня, и Михаила, - Геннадий Михайлович кивнул в сторону внимательно прислушивающегося к разговору соседа, - принуждают к сотрудничеству. Кого-то убеждают, что стучать - это нормально: мол, зона "красная", и это в порядке вещей. Кому-то угрожают либо избить, либо опетушить. А задание простое - слушать, расспрашивать, запоминать. Так?
  Стриженая голова "малолетки" опустилась, остались видны лишь алеющие уши.
  - А вы... вы отказались, да? - глухо спросил Алексей.
  - Надо быть умнее. Иногда против силы хорошо использовать слабость. Мягкое побеждает твердое. Как в дзюдо. Я рассказал только то, что посчитал нужным. Чтобы, не дай Бог, не навредить хорошим людям. Здесь многие так делают, чтобы от них отстали и не мешали нормально жить.
  - А что делать мне?
  - Думай сам... Что ему было от тебя нужно?
  Алексей разглядывал трещинки на покрывающем пол линолеуме. Соврать? Притвориться, что ничего не было? Но ведь это не выход... Наконец, он решился. И рассказал соседям обо всем - о разговоре с завхозом, об угрозах, о показанных фотографиях.
  Его выслушали внимательно. Потом Михаил присвистнул:
  - Дела... Это тебе показали снимки тех, кто в ШИЗО сидит. Там с отказниками разговор короткий - дубинкой по жопе, и порядок. И другим показывают, чтобы неповадно было. Ты не гони, к тебе этого применить не могут, ты же "малолетка", да к тому же подследственный еще, не осужденный.
  - Избить, может, и не изобьют, но жизнь человеку могут сильно попортить, - Геннадий Михайлович снял очки, помассировал пальцами переносицу. - Ты, Алексей, не переживай. Если я им нужен, так они меня и получат. В общем, слушай внимательно и запоминай...
  
   Глава 36
   Светлану выписали из больницы через несколько дней - бледную, осунувшуюся, похудевшую. Михаил, несмотря на свое обещание, так и не появился. Часами стояла она у окна, рассматривая широкую площадь перед зданием ЦГБ, выглядывая среди аллеи знакомую мужскую фигуру. Нет, не пришел...
  Собственная квартира показалась ей чужой, какой-то заброшенной и неуютной. И хотя в гостиной было достаточно тепло, Светлана замерзла. Прилегла на диван, поджав ноги, накрылась пушистым пледом.
  Тикали негромко настенные часы, зашумел и тут же затих кран где-то у соседей, между оконными рамами зажужжала растерянная муха - заметалась, бестолково забилась в невидимую стену. Светлана горько усмехнулась: вот и она, как эта муха, не знает, как выбраться...
  Пролежала бездумно с полчаса, чуть не задремала, убаюканная разлившимся по телу теплом. Очнулась, повела вокруг осоловевшими глазами. Надо заняться делом. Нельзя так просто лежать и ждать неизвестно чего.
  Дел, как обычно, накопилось невпроворот. Это в заграничных мыльных сериалах главные героини могут позволить себе страдать. Причем их нравственные мучения выражаются в бесцельном шатании по богато обставленному дому и закатывании сцен в присутствии испуганных служанок. В России же слабому полу особо переживать некогда. Светлана тут же наметила себе программу действий: протереть пыль, пропылесосить ковры, помыть полы, постирать белье, написать письма, собрать передачи и отвезти их в тюрьму детям. И сразу почувствовала себя значительно лучше: от сердца отлегло, мысли в голове перестали водить хороводы. Ушло, может быть, и ненадолго, но все ж таки ушло мучавшее ее в последнее время неприятное ощущение собственной никому ненужности, заброшенности...
  Спустя несколько часов, покончив с домашними делами и пробежавшись по магазинам, Светлана отправилась в областной центр - повезла передачи ребятам. За пыльным окном междугороднего автобуса мелькали покрытые изумрудами деревья, проносились, разгоняя воздух, резвые иномарки, за березовыми рощицами мелькали то и дело остроугольные крыши коттеджей. Может быть, где-то здесь стоит и тот дом, в который когда-то привез ее на лимузине Михаил, и в котором она больше ни разу не появлялась, несмотря на то, что в шкатулке с немногими драгоценными вещами все еще лежит, дожидаясь своего часа, блестящий стальной ключ.
  Рассматривая проносящиеся за окном придорожные картинки, Светлана размышляла о превратностях судьбы. Слишком много непонятного и таинственного случилось с ней в последнее время. Раньше, с Володей, жизнь ее была похожа на широкую протоптанную тропинку в лесу: да, иногда хлестали по лицу колючие еловые ветки, и запинаться приходилось о кочки, но она всегда знала, куда идти, с кем и зачем. Теперь тропинка кончилась. Куда не глянешь - нехоженые места, где так легко оступиться, заблудиться, пропасть...
  Областной центр встретил Светлану привычным многолюдьем. Море народа выплескивалось из вокзальных дверей, чтобы речками, ручейками растечься по городским улицам. Попав в струю, Света легко (всего-то несколько остановок на трамвае) добралась до следственного изолятора. Пристроилась в хвост длинной очереди, выстроившейся возле окошка приема передач. Стараясь никого не обидеть излишним вниманием, украдкой огляделась: а вдруг окажется рядом кто из знакомых. Нет, лица чужие, хмурые. Одинаковые какие-то лица, словно общая беда приложила к ним свою печать. И разговоры тоже об одном:
  - Говорят, амнистия должна вскорости выйти...
  - Да, говорят... От наших депутатов дождешься. Сидят себе в Москве, жируют, миллионы хапают, а здесь люди сидят за копейки. Как же, жди!
  - Нет, я сама слышала, ко Дню Победы обещали отпустить тех, кто легкие преступления совершил, много не наворовал и впервые сел.
  - Дай-то Бог. Мой, например, и мухи никогда в жизни не обидел. А тут выпил с друзьями, да видать, не хватило. Отобрали деньги у прохожего. Не сумма - так, тьфу. А он в милицию сразу. Вот их всех и заарестовали...
  - Это что, мужик у меня вообще ничего не украл, никого не избил. Шел с работы мимо гаражей. Видит - знакомые возле гаража открытого трутся. Ну, думает, соображают на троих, надо бы присоединиться. Подошел, закурил. Те, оказывается, колеса у машины снимают: мол, поменять хотим. Мужик мой, вместо того, чтобы домой идти, еще и помогать вызвался. Тут - наряд милицейский. Оказывается, машина-то чужая была, да и гараж тоже. Знакомые у него, пропойцы, решили вскрыть гараж и колеса снять для продажи. Говорила я ему, не связывайся с этими забулдыгами...
  Светлана старалась особо не прислушиваться к громкому шепоту соседей. Хватает с нее и своих проблем, нечего примерять на себя чужие беды. Так и простояла отрешенно, пока не подошла ее очередь. Сунулась в окошко, протянула два пакета. Усталая молодая женщина в форме раздраженно бросила:
  - Чего в один не положили?
  Света молча показала ей две заполненных описи - на Павла и на Алексея Виноградовых. Приемщица прикусила накрашенную губу. Потом все же нашла, к чему придраться:
  - А почему печенье в пачках, нераспечатанное? Я что ли за вас разворачивать должна?
  - Да уж, пожалуйста, потрудитесь, - раздался за спиной у растерянной Светланы знакомый до боли голос. Она обернулась.
  - Я знал, что ты будешь здесь. Здравствуй! - сказал Михаил.
  
  Глава 37
  
  На третий день после отбоя, когда "зеленый", сопровождаемый услужливыми санитарами, отправился восвояси, Алексея повторно доставили к завхозу больнички. Выдавалов покручивал в тонких длинных пальцах четки и радостно улыбался:
  - Ну, привет, тезка, давненько мы с тобой не виделись. Чаю хочешь?
  Алексей не успел и рта раскрыть, а проворный шнырь уже поставил на стол поднос с двумя чашками крепкого дымящегося чая и вазочкой, доверху наполненной шоколадными конфетами.
  - Да ты не тушуйся, угощайся, - завхоз сел, как и в прошлый раз, напротив, закинул ногу на ногу, прищурился хитро. - Небось, уже думал, что я позабыл про тебя? Нет, тезка, всему свое время. Сегодня пришло твое...
  Алексей попытался унять внезапно возникшую дрожь в руках, взял чашку, отхлебнул крепкого ароматного напитка:
  - Хороший чай...
  - Плохого не держим, - поддакнул парень, - ты конфеты-то ешь, не стесняйся...
  И тут же, без всякого перехода:
  - Кстати, как там наш Геннадий Михайлович?
  Горячая жидкость плеснула волной и обожгла Алексею пальцы, но он даже не почувствовал боли. Попытался сосредоточиться. Перед глазами как вспышка - картинка из минувшего дня: мужчина в очках перечисляет названия фирм, указывает имена руководителей, расшифровывает секреты проворачиваемых махинаций. "Наполовину это полный бред, - пояснил тогда Михалыч, - другая половина афер имела место, но эти люди заслуживают наказания, причем некоторые даже больше, чем ты. Так что можешь спокойно сдать их с потрохами и не мучиться угрызениями совести. С волками жить - по-волчьи выть...".
  - Короче, так, - Алексей поставил испачканную коричневыми разводами кружку на поднос, отодвинул ее от себя. - Не получилось у меня ничего... Поначалу вроде мужик разговорился, но все как-то не по теме. А потом, видать, почувствовал что-то. Даже спросил: зачем мне это надо? Мол, еще сопливый такими делами интересоваться...
  Завхоз уже не улыбался. Выслушал "засланного казачка" внимательно, обжигая испытующим взором сощуренных серых глаз. Алексей выдержал, не отвел взгляда в сторону. Растянулись в вечность несколько томительных секунд...
  - Вот ведь ушлый гад! - не выдержал Выдавалов. В первое мгновение Алексей подумал, что речь идет о нем, но потом сообразил: завхоз говорит о Михалыче. - Вот ведь тварь какая! Осторожничает, значит. Ну-ну... Ладно, разберемся с ним. А этот, как его там... кикбоксер... что интересного рассказывает?
  - Да этот вообще ничего не говорит, - с воодушевлением продолжал врать Алексей, - лежит на шконаре и о своей нелегкой жизни плачется: так-то и так, я не я, и лошадь не моя...
  Выдавалов поднялся рывком, нервно прошелся по комнатушке - три шага туда, три обратно, - потом остановился перед новеньким, навис над ним белоснежным айсбергом:
  - Вот что, тезка. Сейчас пойдешь обратно в палату, никому о нашем разговоре не докладывай. Если спросят, зачем вызывали, ответишь, что насчет вещей в бауле, опись переписывал. А сам сиди спокойно и слушай. Может, чего выяснишь стоящего, так сразу через санитара сигналь: надо, мол, к завхозу на беседу. Ясно?
  Алексей кивнул задранной кверху головой.
  Через минуту аудиенция была закончена. Топая впереди шныря по затемненному на ночь коридору, Лешка чувствовал себя более чем превосходно. Счет в поединке "Виноградов - Выдавалов" стал 1:0 в пользу "малолетки". И это не могло не радовать...
  Впрочем, умудренные жизненным опытом соседи участвовать в праздничных торжествах отказались. Геннадий Михайлович, поблескивая в сумраке палаты стеклами очков, проворчал: "Надо было все рассказать так, как мы договорились. И себя бы обезопасил, и никому бы не навредил. Зря я, что ль, вчера перед тобой распинался?". Миша выразился еще конкретнее: "Зря ты так... Завхоз не дурак, если догадается, что ты его за нос водишь, может жизнь сильно осложнить...". Но, несмотря ни на что, впервые за последнее время Алексей заснул спокойно, без лишних волнений и раздумий.
  На следующее утро после привычных лечебных процедур Михаил принялся посвящать "малолетку" в расположенный за окном мир "взрослой зоны":
  - Колония здесь образцово-показательная. Многие говорят - "красная", но это не совсем так. Да, администрация такого наворотила, просто охренеть можно. Во всех отрядах созданы различные секции. Каждый вновь прибывший обязан вступить в любую из них. За отказ сажают в изолятор. Секции разные - бытовой санитарии, пожарной безопасности, досуга, внештатных корреспондентов и даже поддержания правопорядка. Члены последней - СПП - ходят по "пятаку" (по плацу - прим. авт.) с "косяками", то есть, с нарукавными повязками. Их задача - записывать нарушителей: скажем, у кого-то пуговица верхняя расстегнута, кто-то одет не по форме, кто-то курит в неположенном месте и так далее. "Блатных", конечно, это не касается. Информация о нарушителях уходит в оперчасть. Если человек провинился незначительно, опера могут ограничиться профилактической беседой. Если нарушение допущено неоднократно, зека наказывают выговором, в серьезных случаях - сажают в ШИЗО на срок до 15 суток. Для непонимающих процедура повторяется "через матрас".
  - Это как? - не удержался от вопроса Алексей.
  - Очень просто. По закону зека нельзя в ШИЗО держать больше 15 суток. Как подходит срок, его отпускают на барак, там он ночь отлежится на матрасе, а поутру его опять закрывают. Скажем, за то, что он вслух матюгнулся. Это здесь называется "выражался нецензурной бранью". Вообще способов испортить человеку жизнь на этой зоне существует множество. Вот, например, закусился ты с другим арестантом. Обычное дело, своя разборка. Так ведь нет, "козлы" сразу "тычкуют": создание конфликтной ситуации. Выговор обеспечен. А если у тебя выговор в личном деле, ты уже не можешь рассчитывать на условно-досрочное освобождение, да и на облегченные условия тебя тоже не переведут. Я уже не говорю о расконвойке. Сиди и не вякай, пока три месяца не пройдет. Только потом суетись, снимай взыскание. Некоторые плюют на все, облепятся выговорами, как ежик иголками, и тянут срок до конца. А иные из кожи вон лезут, поощрения зарабатывают, чтобы год-полтора им скостили. Люди-то разные...
  - Слушай, я, наверное, не понял. Ты вроде бы сказал, что зона "красная", но не совсем...
  Михаил заерзал на подоконнике, глянул вниз, где тесной толпой стояли укутанные сигаретным дымом заключенные. Показал пальцем:
  - Вон, видишь, в сторонке трое стоят. Это "козлы" с соседнего барака. Понаблюдай, как одеты, как себя ведут.
  Алексей присмотрелся. Действительно, эти трое на порядок отличались от рядовой серо-черной массы: одеты цивильно, ботиночки начищены, сигареты в зубах "финтевые", смеются громко, на остальных поглядывают свысока.
  - Просек? - выждав пару секунд, спросил Михаил. - Да, администрация диктует свои законы. Но диктует не напрямую, а через "козлов" - завхозов, председателей секций, других активистов. "Зеленые" заставляют их работать на себя. А взамен "козлы" получают различные льготы - от досрочного освобождения до лишней передачи или дополнительного свидания. Но самое главное в другом. Активисты получают власть над рядовым зэком. И часто бывает так, что председатель, какой-нибудь дебилоидный "петушара", измывается над нормальными пацанами: достает их всяческими способами, заставляет мыть туалеты, отслеживает каждый шаг, чтобы записать очередное нарушение. Короче, мрак...
  - И что, против этого ничего нельзя сделать?
  - А ты что предлагаешь? Устроить бунт? - Мишка нервно хохотнул. - Много сюда приезжало ребят "режим шатать". Да только их самих так ушатали... Не поверишь, но я столько пацанов знаю, что поначалу шли "по черной", а теперь числятся в активе. Я их понимаю: чего зря о стенку бить головой, когда можно легко все получить - и власть, и льготы.
  - А ты... - Алексей помолчал немного, обкатывая языком каждое слово будущего вопроса. - Ты... в активе, да?
  Михаил посмотрел на "малолетку" так, словно увидел его впервые: внимательно и испытующе. Покрытые недельной щетиной щеки порозовели.
  - Понимаешь... Мне мать жалко. Я у нее единственный. Когда в тюрьме сидел, видел ее почти каждую неделю... - Парень опустил голову вниз, передернул острым кадыком. - Она прямо на глазах у меня постарела. А когда меня сюда направили вместо УДО, матушка совсем сдала. Короче, я наплевал на все и записался в секцию досуга председателем. Зла никому не делаю. Наоборот, стараюсь жизнь парням разнообразить. Ну, соревнования там разные, по шахматам, по футболу. Кого в клуб пристрою, кого в библиотеку. Так ведь и срок быстрее идет...
  Алексей понимающе кивнул, глянул вниз. Подгоняемые злыми окриками "козлов", осужденные образовали тесно спрессованный строй. Прилипли друг к другу, дыша в затылки стоящих впереди. Затем колонна, получившая когда-то от оставшегося безызвестным лагерного острослова характерное название "Пися к попе", неспешно двинулась к еле заметному из больничного окна зданию столовой. Заколыхались покрытые фесками головы...
  - Болото... - обронил негромко Михаил. - Основная масса - тупые, ни к чему не стремящиеся людишки. Одно только желание - хавкой брюхо набить, да выспаться.
  Неожиданно разговор поддержал молчавший до этого Геннадий Михайлович. Отложил в сторону книгу, покачал стриженой серебристой головой:
  - Верно говорят: хороших людей тюрьма делает лучше, плохих - хуже. Если хочешь здесь остаться человеком, должен идти против массы. Только вот хлопотно это. Болото, как выразился Миша, оно затягивает. Надо стержень внутри иметь, чтобы не согнуться, чтобы и с тряпкой в руке, на любой грязной работе душу чистую сохранить. Причем это везде так - и на зоне, и на воле. Одна и та же ситуация...
  Представители трех поколений ненадолго замолчали. В наступившей тишине стало отчетливо слышно, как где-то на продоле громко переговаривались между собой санитары. Мишка прильнул к дверному стеклу:
  - Оп-пачки, этап пригнали. Кого-то ведут. И вроде как к нам...
  Так и оказалось. Новенький, прижимая к груди свернутый матрас, неловко протиснулся в палату. Алексей встретился с ним глазами и улыбнулся:
  - Здорово, Бабука!
  
  Глава 38
  Бежевая "девятка" резво неслась по трассе, с каждой минутой все дальше и дальше удаляясь от областного центра. В машине было жарко. Светлана опустила стекло, подставила под упругий теплый ветер ладонь. Разговаривать с Михаилом, который сосредоточенно крутил баранку, ей не хотелось. Не потому, что было не о чем поговорить, наоборот, вопросов у нее в очередной раз накопилось более чем достаточно. Просто обстановка не располагала к доверительной беседе. За все время они перебросились лишь парой-другой ничего не значащих фраз: "Как дела?" - "Нормально". - "Как себя чувствуешь?" - "Ничего..." Вот и поговорили.
  Светлана осторожно посмотрела на Михаила. Какой-то он странный сегодня. Замкнут в себе, неразговорчив. Впрочем, это с ним бывало и раньше: уйдет в себя, закроется так, что не подступиться. А через день-два уже весел, обаятелен, любит ее и хочет быть любимым. Ну, что поделать, таков внутренний мир этого человека... Светлана вдруг вспомнила разговор Маленького принца с Лисом. Рыжий спросил: "А на этой планете есть куры?" - "Да, конечно!" - ответил принц. "А охотники?" - не унимался Лис. И снова прозвучал ответ: "Да". Тогда Лис горько вздохнул: "Ну, нет в жизни совершенства..." Так что, Светлана Андреевна, сказала она сама себе, придется тебе смириться с существующим положением вещей...
  - ... нравится?
  Света вздрогнула. Задумавшись, она пропустила мимо ушей вопрос Михаила.
  - Что?
  - Я спрашиваю, машина тебе нравится? - повторил мужчина, не отрывая взгляда от дороги.
  Она неожиданно заметила, что даже голос у Михаила меняется в зависимости от настроения. Сейчас он прозвучал не то чтобы грубо, а как-то резковато.
  - Хорошая машина, - осторожно сказала Светлана. - Это... твоя, да?
  Михаил с нежностью погладил рукой по рулевому колесу:
  - Да нет пока, к сожалению. Это транспорт одного моего корешка. Я себе такую же хочу. Не поверишь, коплю деньги на тачку уже лет пять. И все какой-то малости не хватает. Знаешь, не могу себе иногда отказать в удовольствии получить прямо сейчас то, что хочу. Поэтому и уходят деньги то на еду, то на выпивку, то на развлечения. Накопил - потратил, потратил - накопил. Просто замкнутый круг какой-то получается! Хотя, если рассудить, зачем человеку машина? Денег жрет без меры - бензин, запчасти, ремонт и прочее. Как говорится, если у тебя нет проблем - купи автомобиль, и проблемы у тебя обязательно появятся... Кстати, как ты смотришь на то, если мы с тобой распишемся?
  Убаюканная обычным мужским трепом об автомобилях, Светлана даже не осознала поначалу значения последней прозвучавшей фразы. Потом вздрогнула, с недоверием посмотрела на Михаила: не показалось ли? Не показалось. Машина съехала на обочину, остановилась. Мотор негромко прорычал и затих. В салоне "девятки" воцарилась тишина.
  Михаил повернулся к спутнице, улыбнулся:
  - Как говорили в одном замечательном фильме, вы обаятельны, я чертовски обаятелен. Так отчего бы нам не соединить свои судьбы? Ты как думаешь?
  Светлана растерялась. Она просто не знала, что ответить, поэтому брякнула первое, что пришло на ум:
  - Знаешь, а мне Эмму Константиновну жалко...
  Михаил рассмеялся нервно, потом грустно вздохнул:
  - Вот ты о чем... Да это Славка все, мой брательник. У меня такое ощущение, что он половине человечества жизнь испоганил. Ты просто не представляешь, сколько мне из-за него гадостей приходится выслушивать... Я же заезжал сегодня в больницу, хотел тебя проведать. Кстати, прости, что не появлялся так долго, шеф отправил в срочную командировку, отказаться было ну никак невозможно. Так вот, я пришел, а тебя уже выписали. Тогда навестил директоршу твою, она уже оклемалась, из реанимации ее перевели в обычную палату. Разговор, конечно, получился тяжелым. Но зато все прояснилось. Вячеслав действительно ее предал, подставил сильно. Но я-то здесь ни при чем. Поэтому разошлись мы с Эммой-людоедочкой полюбовно. Так что по этому поводу можешь не переживать.
  По трассе проносились в обе стороны машины - большие и маленькие, дорогие и не очень. В замершей на обочине бежевой "девятке" сидели два человека и решали свою общую дальнейшую судьбу:
  - Ну, так как, Света, ты согласна? Поехали, распишемся.
  - Прямо сейчас?
  - А почему бы и нет? Нам ведь ничто не мешает.
  - Но у меня... у меня даже кольца обручального нет. Ты ведь знаешь... Там, в подъезде...
  Михаил хитро прищурился, сунул руку в нагрудный карман пиджака, раскрыл на ладони маленькую красную коробочку. Утопая в бархате, сверкало гранями бриллиантов украденное недавно у Светланы кольцо.
  - Держи, это твое.
  Ее глаза увлажнились. Не выдержала, уткнулась Михаилу в плечо, всхлипнула:
  - Ты... как смог? Знаешь, Мишка... Ты такой скупердяй... Умудрился одно и то же кольцо мне два раза подарить.
  А потом радостно, облегченно разревелась.
  
  Глава 39
  Алексей искренне обрадовался при виде увальня Бабуки. Широко улыбнулся, протянул руку недавнему сокамернику:
  - Привет, скелет! Какими судьбами?
  - Попутным ветром! - в свою очередь расцвел Бабука и добавил, продемонстрировав перевязанную руку: - Долетался, блин...
  История его болезни оказалась до банальности простой. В одну из ночей Бабука рухнул на пол со второго яруса нар и сломал в кисти неудачно подвернувшуюся руку. По счастью, перелом оказался несложным: по словам доктора, выписать "летчика" он собирался уже через пару недель. Обколотая обезболивающими препаратами кисть болела уже не так сильно, как после падения, а потому обычно замкнутый и немногословный парень разговорился:
  - Ну, ты, Лесник, понаделал шуму! Уже после того, как тебя в больничку отправили, опер стал разборки устраивать. Из нашей хаты выдернули всех на беседу. И кто-то, видать, стуканул, как все было на самом деле. Акулу - сразу в карцер, "взросляка" нашего - в другую камеру, взамен его какого-то сорокалетнего лоха подсадили. Абзац полный! Вот уж второходы над ним поприкалывались, оборжаться можно. То обольют водой ночью, то в чай соли сыпанут, а однажды вообще в "хитрого соседа" посадили играть. Умора! Я чуть в трусы от смеха не нассал... Довели лоха до того, что он полез на локалку, "клопа" надавил. Прибежали "зеленые", нас всех - на продол, дубинками давай по спинам лупить. Потом кто-то увидел листок на стене. Ну, тот, где Толстый свои спортивные достижения записывал. Вот уж мы пропотели! По полной программе - приседания, отжимания, накачка пресса и так далее. Обратно, на свой этаж, пришлось подниматься гусиным шагом. После такой физзарядки у всех пацанов мышцы еще долго болели.
  - И что, второходам тоже попало?
  - Да, причем даже больше, чем нам. За то, что пытались огрызнуться. Учитель что-то ляпнул про нарушение прав человека, так его тут же - дубинкой по жопе. Он потом сидеть мог только на одной "булке". Кстати, второходов на следующий же день раскидали по продолу. Толстый сразу заматерел, давай из себя "смотрягу" строить: мол, я в хате главный. Береза его приколол: если ты, говорит, "смотряга", то почему беспредел допустил со стороны Акулы. Толстый аж позеленел весь. Схватил первое, что под руку попало, а это кружка была, и швырнул в Березу. Тот как раз на втором ярусе сидел, в шахматы с Мухой играл. Успел чуть наклониться, кружка мимо пролетела - и в сторону толкана. Ладно еще одна бы только она туда упала, невелика потеря. Так нет, отскочила от стены и врезалась прямо в полку, на которой наши мыльно-рыльные принадлежности лежали. Ну, ты помнишь, щетки там, пасты зубные, мыло... Короче, все это разлетается в разные стороны: на пол, в раковину, в толчок. У трех человек щетки на параше загасились, пришлось в пидорню отправлять. И туда же - кусок мыла-финтевки, туалетное мыло, два бритвенных станка и одну зубную пасту. Гуманитарная помощь, блин... Как мы тогда на Толстого базлали, можешь только себе представить...
  Слушая рассказ Бабуки, Геннадий Михайлович иронично усмехался, повторяя то и дело: "Ну, "малолетки"! Ну, чудят!" Алексей попытался взглянуть на события в камере Љ 402 с позиции взрослого мужчины, умудренного жизненным опытом. Действительно, какая-то бестолковая малолетняя суета...
  - Пацаны тебе привет передавали, особенно Макс. Он к нам достучался по "удаву", просвистел через выбитый зуб, что у него все нормально. Оклемался. Говорит, что еще легко отделался, Акула мог ему ложкой горло проткнуть... - Бабука замолчал, поежился невольно, видимо, вспоминая недавнюю разборку в хате. Потом хлопнул себя ладонью по лбу. - Чуть не забыл! Толстый оставил тебе долю с "общего", приедешь, не забудь забрать.
  - Какая доля? - удивился Алексей.
  - А ты не слышал? Вся тюрьма об этом говорит. Братва с Таганского рынка грев прислала - и "взрослякам", и "малолеткам". На одну только нашу хату досталось семьдесят пачек чая, пять килограммов конфет, сто пятьдесят пачек "Примы" плюс зубная паста, щетки, мыло. Прикинь, как круто! Мы большую часть поделили на всех поровну, остальное отложили про запас. Так что сейчас ни с чаем, ни с куревом в хате душняков нет.
  Мишка завистливо вздохнул:
  - Эх, мне бы сейчас хоть табачку... Уши уже опухли, так курить охота...
  - Так за чем дело стало? - "малолетка" улыбнулся загадочно, посмотрел на продол, нет ли поблизости санитара, понизил голос. - Я с собой прихватил патрон "Примы", покурим...
  Отвечая на немой Мишкин вопрос, Бабука достал из пакета большой кусок хозяйственного мыла, подкинул на ладони:
  - Серединку мне Береза выдолбил, он в таких делах мастер. Внутри - патрон папирос, а снаружи обмылком заделано, чтобы видно ничего не было. Только вот жаль, спички при шмоне отмели...
  - А вы "фикус" скрутите, - вырвалось у Алексея.
  Михаил красноречиво посмотрел на висящую под потолком лампу дневного света. Да, об такую "фикус" не зажжешь...
  Простучали по "удаву" соседние палаты. Осторожно, опасаясь санитаров и стукачей, поделились своим богатством, затем поинтересовались, нет ли огонька. В ответ - сосредоточенное сопение: мол, сами не знаем, от чего прикуривать.
  - Значит, будем катать вату, - констатировал Мишка..
  Вату катали ночью, после двух часов, когда большая часть больных уже спала. Спал, по всей видимости, и дежурный санитар, убаюканный рвущимся из магнитофона "Владимирским централом". По крайней мере, он уже достаточно долго не бродил бледной тенью по коридору. Проявив железную выдержку, Михаил с Бабукой подождали еще с полчаса, потом взглянули друг на друга: "Пора!"
  Геннадий Михайлович, завязавший с куревом примерно десять лет назад, от участия в добывании огня отказался. "Вы молодые, вам и дерзать", - благословил он однопалатников на трудовой подвиг и вскоре задремал. Алексей нужды в табачном дыме также не испытывал, но, в отличие от взрослого зэка, решил понаблюдать за действиями товарищей. Благо зрелище того стоило.
  Как выяснилось, ни Мишка, ни Бабука вату катать не умели. Каждый из них слышал что-то о таком способе добывания огня, но на практике свои немногие знания им применять не приходилось. Разумеется, по этой причине первая попытка не увенчалась успехом. Свернув кое-как кусочки ваты с вложенной в них известкой (которую пришлось соскабливать с побеленных стен), Михаил энергично раскатывал их палкой. Палку, кстати, еще днем принесли из туалета, спрятав под бельем.
  Полчаса титанического труда прошли даром. Ватка не то чтобы тлеть - даже разогреваться не собиралась. Бабука, сменив уставшего Мишу, потратил впустую еще полчаса. Потом замены стали производиться чаще. Ватка то и дело вылетала из-под палки, известка просыпалась на пол, иногда работу приходилось останавливать из-за подозрительных звуков на продоле. У обоих "огнедобытчиков" выступил обильный пот на лбу и подмышками, но желаемого эффекта добиться так и не удавалось.
  Наконец, горе-курильщики, уставшие и раздраженные, в изнеможении присели на кровать. Разбуженный их кряхтением Геннадий Михайлович посоветовал "молодым людям" не маяться дурью:
  - Сами не знаете, как это делать, так спросите у кого-нибудь.
  Легко сказать: "Спросите у кого-нибудь" в четвертом часу ночи, сделать это гораздо труднее. Однако желание покурить помогло перешагнуть через рамки приличия. Перебудив соседей, выслушав массу нелицеприятных слов в свой адрес, Михаил нашел-таки нужного "специалиста". Какой-то штрибан (пожилой человек - прим. авт.) за сигаретку поделился бесценным опытом. Оказалось, "огниво" надо готовить так: сначала берется тонкий слой ваты, на него так же тонко насыпается известка, все это скручивается в трубочку. Затем берется другой тонкий слой ваты вместе с известкой и оборачивается вокруг уже готовой трубочки, но в противоположную сторону. Полученный ватный свиток укатывается палкой. Под воздействием силы трения известка сильно нагревается, передает энергию ватке, и та начинает тлеть. Остается только раздуть тлеющие огоньки и прикурить.
  У опытных зеков вся эта достаточно сложная процедура занимает от силы минут пять, не больше. Мишка с Бабукой провозились чуть дольше. Какие же у них были счастливые лица, когда из-под палки сыпанули на пол первые искры! Присев под раскрытым окном, они по очереди, чтобы сильно не надымить, покурили. Блаженные улыбки на физиономиях, закатанные в экстазе глаза... Стоящий "на стреме" Алексей, увидев такую картину, негромко рассмеялся.
  - Что прикалываешься? - обиделся Мишка. - Знал бы, как уши в трубочку сворачиваются без курева, так не ржал бы...
  Алексей смутился:
  - Да знаю я. Видел, как в прогулочном дворике пацаны из "шубы" (шершавого покрытия стен - прим. авт.) бычки выковыривали... Когда мне было двенадцать, отец сам предложил закурить: на, мол, затянись. И протянул "беломорину". Я сдуру втянул дым в легкие, потом еле прокашлялся. Урок вышел хороший, меня потом ни разу закурить не тянуло...
  Утром пришел санитар с ведром и шваброй - наводить порядок. Посмотрел на подозрительно довольных арестантов, шмыгнул конопатым носом, принюхался:
  - Вы что, курили?
  Больные, как один, дружно замотали головами:
  - Да ты что?! Откуда у нас табачок? С улицы, наверное, дымком пахнуло.
  Видимо, ответ не удовлетворил санитара. Так толком и не помыв пол, он побежал куда-то. Наверняка докладывать.
  К завхозу вызывали по очереди. Лешка "отморозился": мол, спал всю ночь, ничего не видел. За "взросляков" он не переживал: знал, что тоже промолчат. А вот Бабука... Того держали дольше других. Видимо, склоняли к сотрудничеству, как совсем недавно Алексея.
  С тревогой поглядывал на двери Михаил. Ночной эйфории как не бывало. Лицо серьезное, взгляд напряженный. Парень сначала молчал, потом высказал вслух то, что беспокоило:
  - Не дай Бог, расколется "малолетка", мне тогда точно выговор влепят. А с ним - какое УДО? Придется тогда еще полгода здесь горбатиться. Что я тогда матери напишу? Покурил, называется...
  - Не гони волну, - попытался успокоить его Геннадий Михайлович, - может быть, еще все обойдется.
  Но не обошлось...
  Бабука в палате так и не появился. Пришел санитар, забрал его вещи и матрас. Унес в другую палату, наискосок по продолу. Потом в дверном проеме возник сам Выдавалов - довольный, холеный, в ослепительной белой рубашке. Окинул арестантов равнодушным взглядом, усмехнулся. Алексей невольно отвел глаза в сторону: было стыдно, что его все-таки поймали на вранье.
  - Что, Антеев, доигрался? - Завхоз крутанул в пальцах четки. - Собирайся с вещами, залежался ты у нас, пора размять косточки в ШИЗО...
  Побледневший Михаил стал молча сворачивать матрас.
  
  Глава 40
  Михаил Говорков и Светлана Виноградова расписались без особых проблем сразу же по прибытию в город. Сначала заехали в модный бутик, подобрали подходящее для данного случая платье для невесты - неброское, но хорошо подчеркивающее ее стройную фигуру. Здесь же Светлана уговорила жениха приобрести элегантный серый костюм. Затем отправились в салон красоты, привели себя в порядок, потом - в ювелирный магазин за кольцом для Михаила и только после этого - в городской отдел записи актов гражданского состояния.
  Необходимые формальности были улажены Мишей быстро благодаря тоненькой пачке сторублевок, которыми он расплатился "за услугу" с заведующей отделом ЗАГС. Росписи в бланках, недолгое ожидание свидетельства о заключении брака - и вот уже новоиспеченный муж целует молодую жену в губы прямо на улице, на глазах у заинтересованно оглядывающихся прохожих.
  - Ну, что, Светлана Андреевна, где мы будем отмечать наше первое семейное торжество?
  Захмелев от счастья и выпитого в загсе шампанского, Света с нежностью прильнула к мужу:
  - Там, где захочешь. Знаешь, я на все согласна.
  Обычно деньги портят людей. Большие деньги очень портят. Но, к счастью, Михаил представлял собой приятное исключение. Получив, по его словам, приличную премию в баксах за срочную командировку, он не стал уподобляться пресловутым "новым русским", для которых главное - понтануться покруче. Наоборот, проявил сдержанность и утонченный вкус.
  Свадебный ужин состоялся в небольшом уютном ресторанчике на окраине города, где готовили вкусно и обслуживали быстро. Светлана с Михаилом устроились в отдельной кабинке, чтобы никто не мог помешать их общению.
  - Знаешь, мне уже давно не было так хорошо, - прошептала она, смущенно ковыряясь вилкой в салате. - С тех пор, как... Поверь, я даже не думала, что когда-нибудь опять выйду замуж. А тут ты... как снег на голову. Закружил, околдовал...
  Он поднял бокал. Сверкнуло искрами в пузырьках шампанское.
  - За тебя! Ты мне послана Богом. Не знаю только, за какие заслуги. Наверное, мне просто повезло, и кто-то перепутал бумажки в небесной канцелярии. Мне на счастье... За тебя, жена!
  Светлана поправила с улыбкой:
  - За нас!
  Зал ресторана постепенно заполнялся посетителями, но молодожены ни на кого не обращали внимания: пили, закусывали, танцевали, веселились, строили планы на будущее. Домой приехали далеко за полночь, вместе сполоснулись под душем и улеглись на кровать - еще мокрые, разгоряченные, распаленные страстью...
  В первое семейное утро Михаил приготовил Светлане приятный сюрприз. Пока она спала, он немного похозяйничал на кухне: сварил кофе и поджарил яичницу с беконом. Принес поднос с чашками и тарелочками прямо в постель, и тут вид разморенной сном супруги неожиданно возбудил в нем аппетит иного плана. Свете пришлось выбирать - либо горячий секс, либо горячий завтрак.
  Пресытившись любовными утехами, они утолили жажду уже остывшим кофе и развалились на кровати, крепко обнявшись.
  - Да, Свет, у меня к тебе просьба...
  - Говори, - устало отреагировала она, не открывая глаз.
  - Не подумай ничего плохого, я, в первую очередь, забочусь о тебе. Знаешь, мне кажется, что твое кольцо... оно слишком бросается в глаза. К сожалению, я не смогу быть с тобой постоянно, а отморозков на наших улицах хватает. Давай сделаем так: ты его уберешь куда-нибудь в безопасное место, а когда мы будем вместе - будешь носить...
  Света вспомнила случай в подъезде, вздохнула и еще крепче прижалась к мужу, ласково провела рукой по плечам, груди, животу. Шепнула:
  - Наверное, ты прав. Оно такое красивое... Я согласна.
  Через полчаса Михаил стал собираться на работу. Она с нежностью смотрела на то, как он одевается. Потянулась томно, игриво ухватила мужа за полу пиджака:
  - Уже пошел? А поцеловать?
  Михаил наклонился, целомудренно чмокнул ее в лоб:
  - До свидания, женушка. Когда разделаюсь с делами, появлюсь.
  И ушел. А она еще долго лежала на кровати, вспоминая его слова, его страсть, нежные поцелуи, его сильное мускулистое тело. И, уже погружаясь в утреннюю дремоту, неожиданно вспомнила: почему-то на животе у Михаила она не почувствовала под своими пальцами небольшого шрама от аппендицита. Значит, тут же успокоила она себя, не там гладила...
  
  Глава 41
  На вторые сутки после "катания ваты" в палату, где коротали время за чтением Алексей и Геннадий Михайлович, подселили сразу двух новых соседей. Один из них, брюхатый "малолетка" с косыми глазами, вызывал по отношению к себе смесь жалости с отвращением: он жадно глотал больничную баланду, без стеснения выпрашивал у санитаров дополнительную порцию, а набив брюхо, валялся на кровати и с тупым выражением лица рассматривал потолок. Ко всему прочему, он оказался "на положении", в чем признался сразу по прибытию на новое место жительства. Признание это в устах Косого прозвучало так же просто, как, например, фраза: "Не волнуйтесь, у меня насморк, и это не заразно". Паренька брезгливо сторонились, но общаться с ним, тем не менее, приходилось: палата небольшая и разбежаться по разным углам при всем желании не получалось. Во время ознакомительного разговора Косой начал было плести сказку о том, что "опустили" его по беспределу. Но вскоре проговорился сам, что первый раз взял член за щеку за банку сгущенки: "Уж больно сладкого хотелось".
  Второй новенький оказался гораздо интересней. Парню было лет девятнадцать. Ненамного старше Алексея по возрасту, он намного превосходил его по опыту арестантской жизни. Горбатый (свое прозвище он получил соответственно внешности) отбывал уже третий срок. Первые два пришлись на "малолетку": сначала полтора года "до звонка", потом еще год - "до амнистии". Себя парень называл потомственным вором, так как родной отец отбывал свой очередной "пятерик" где-то на Сахалине.
  Горбатый гордился своим происхождением. Воровал он в одиночку, чтобы подельники не сдали в случае чего. Тащил все, что плохо лежало, - от банок с вареньем и мокрого белья с веревок до велосипедов и мотоциклов. Все тело парнишки было разрисовано татуировками. Сам он придерживался воровских традиций и даже здесь, на "красной" зоне, где инакомыслие, как уже осознал Алексей, преследовалось жестко, умудрился остаться в "оппозиции": дерзил "козлам", отказывался от работы и уборки, принципиально не участвовал в общественной жизни, неделями не вылезал из штрафного изолятора.
  - А что мне эти красные суки могут сделать? - с юношеской горячностью произносил Горбатый и бил себя кулаком по впалой груди. - Изобьют? Ну и пусть. А я потом бумагу на них - пусть начальство разбирается и выговорами обвешивает "козлов". Они меня и так уже боятся, стараются не связываться...
  На вопрос Геннадия Михайловича о том, как бумаготворчество в стиле "жалоба" состыкуется с воровскими понятиями, Горбатый ответил просто: "С волками жить, по-волчьи выть".
  Новенького просто обуревала жажда деятельности. Едва появившись в палате, он тут же простучал соседние хаты, узнал, кто там сидит, нашел многочисленных знакомых, отправил им "мульки". К вечеру Горбатый уже обзавелся парой сигарет и дефицитными спичками. Узнав, что Профессор (такое уважительное прозвище получил Геннадий Михайлович за очки, толстые книги и умный вид) и Лесник табачком не балуются, он искренне огорчился: "Для себя одного, что ли, старался?.." Алексей деликатно намекнул на то, что курить в палате запрещается, и рассказал про недавний случай с Мишкой. Горбатый выслушал внимательно, парой крепких выражений прошелся в адрес Бабуки, но от возможности сделать пару "хапок" не отказался.
  - Если ты, лахудра дырявая, - сощурив глаза, посмотрел он на Косого, испуганно сжавшегося на кровати, - сдашь меня "козлам", я отпишу "маляву" на зону, откуда ты родом, тебе там такую жизнь сладкую устроят - ходить всю жизнь нараскарячку будешь...
  На следующее утро Косого вызвали к завхозу. "Малолетка" пришел обратно красный и вспотевший, словно побывал в бане. Не будучи человеком большого ума, он с блаженной улыбкой рассказал сокамерникам о том, как "сдал" всех тех, кто ехал с ним в больничку одним этапом: один, мол, сигареты в задницу "запатронил", другой "малявы" со строгого режима вез, третий хотел карты в туалетной бумаге пронести и так далее. Горбатый тут же простучал соседние палаты, хотел предупредить братву, но оказалось поздно: получив информацию, завхоз продержал у себя стукачка лишних пятнадцать минут, а сам за это время организовал точечный шмон, в ходе которого все запрещенные предметы были изъяты.
  В течение дня Косого выводили на беседу еще несколько раз. "Малолетка" рассказал завхозу о тех своих делюгах, что остались до сих пор нераскрытыми, попутно взял на себя пару чужих преступных эпизодов и заложил оставшихся на воле подельников. Надо думать, опера остались довольны.
  - Информация из него льется, как говно при поносе, - не без ехидства прокомментировал ситуацию Горбатый.
  - А ты не боишься, что он и тебя сдаст? - спросил Алексей.
  Пересидок лишь махнул рукой:
  - Брось ты, у него кишка тонка. Был бы я в другой хате, он бы тут же меня впалил. А так, куда он денется? Ты еще увидишь, я его приболтаю, он у меня сегодня ночью отсосет.
  Вечером Горбатый присел на кровать к "малолетке", обнял его за плечи разукрашенной татуировками рукой, что-то зашептал на ухо. Косой несколько раз смущенно хихикнул, покраснел и кивнул согласно головой. Несколькими часами позже сквозь ночную дремоту до Алексея донеслись какие-то странные чавкающие звуки. Открыл глаза, присмотрелся. На соседней кровати под одеялом возились двое. "Осторожней зубами, а то выбью", - раздался громкий шепот Горбатого. Потом в течение нескольких минут - ни слова, только сопение, стоны, причмокивание... Наконец, вздох облегчения, и погрубевший, осипший голос пересидка: "Не сплевывай, глотай, а не то всю простынь уделаешь". Через несколько секунд из-под одеяла выскользнул обнаженный "малолетка". Придерживая рукой напрягшийся член, бросился к раковине, стал усердно споласкивать рот. Алексей повернулся к стене и притворился, что спит...
  На следующий день была баня. Вернее, душ. Один раз в неделю (на тюрьме - один раз в десять дней) арестантам давали возможность помыться и привести себя в порядок. Пока Геннадий Михайлович скоблил тупой бритвой недельную щетину, его соседи, еще не отягощенные такой исконно мужской необходимостью, радостно плескались под струями воды. Алексей где-то читал, что организм человека на 80 процентов состоит из жидкости. Наверное, так оно и есть, иначе, откуда такое неуемное желание слиться воедино с этим пьянящим, расслабляющим, нежным горячим потоком...
  Переодевшись в чистое белье, разомлевшие арестанты минут пятнадцать посидели на скамейке в предбаннике душевой. Разговаривать не хотелось. Такие минуты блаженства - редкость в обычной жизни подневольных людей, и растрачивать их на пустопорожний треп не гоже.
  Будучи уже в палате, Алексей поинтересовался:
  - Горбатый, а что это за наколки у тебя?
  Парень, довольный проявленной к его персоне вниманием, улыбнулся, показал костяшки пальцев на руке:
  - Это перстни. Я их по второй ходке наколол. Каждый имеет свой смысл, в зависимости от раскраски. В подробности вдаваться не буду, тебе ни к чему. Только названия перечислю: "Привет ворам", "Гоп стоп", "Проход через "малолетку", "Вся жизнь колесом", "Полжизни здесь, полжизни там". Есть и другие: "Черная жизнь", "В кругу друзей", "Несчастливое детство", "Безотцовщина" и так далее.
  - А этот восход что обозначает? - ткнул Алексей в кисть собеседника, где солнце поднималось из-за горизонта, освещая морские волны и маленькую лодку с надувшимся парусом.
  - Солнце светит вору, а не прокурору! - с пафосом воскликнул Горбатый и добавил: - Есть еще одно значение: "Люблю свободу, как солнце воду!"
  Войдя во вкус, пересидок скинул рубашку и выставил на всеобщее рассмотрение картинную галерею своего щуплого тела:
  - Вот, смотри. Этот скрипичный ключ означает статью, по которой я отбывал первый срок, - кража. Татуировка "НЕ..." означает: "Не забуду мать родную, не подам руки ментам". Буквы "ЛХВС" расшифровываются так: "Легавым - Хрен, Ворам - Свободу", или, как на "малолетке": "Люблю Халву, Варенье, Сахар". Слово "ЛОРД" - "Легавым Отомстят Родные Дети". Слово "БОСС" - "Был Осужден Советским Судом". Меня судил российский, но я так наколол для понта...
  Горбатый поведал Алексею еще немало интересного. Оказалось, наколотые карточные масти - вини, буби, крести, черви - переводятся как фраза: "Выйду, Буду Красть Червонцы". Знак доллара колют себе любители денег, а слово "КЛЕН" расшифровывается довольно-таки романтично: "Клянусь Любить Ее Навеки". По словам Горбатого, много раз получал он резиновой дубинкой по спине за аббревиатуру "СЛОН", что в переводе с зековского на русский означает: "Смерть Легавым От Ножа". Четыре точки в виде квадрата и еще одна посередине - "Один в четырех стенах" - отметка тех, кто побывал в карцере. Необычные знаки на костяшках пальцев - черточка, черточка, крестик и четыре палочки в виде решетки - знающим человеком читаются как предложение: "Ловили, ловили, поймали, посадили". А паук, ползущий по руке вверх, - знак неисправимого арестанта.
  - Я себе на тюрьме хотел купола наколоть, да не успел, меня сюда перевели. А здесь, сам понимаешь, никто не колет, краснопузые все под себя подмяли... - Горбатый печально вздохнул. - Я когда на карантине оказался, подумал, что в концлагерь попал. По бараку передвигаться только бегом, голову держать вниз, личное время - полчаса в день, не успеваешь даже спокойно на толчок сходить, огромная очередь выстраивается. Все злые, дерганные, друг дружку сдают без зазрения совести. Днем - изучение правил внутреннего распорядка исправительного учреждения, да марширование строем. Если "козел" заметит, что ты кемарнул слегка, сразу бросает на пол с тряпкой в зубах. Я один раз попытался отказаться от уборки, меня так отметелили, что потом целую неделю мочился одной кровью. Ничего, оклемался...
  Минуло несколько дней. Тепло попрощавшись с Алексеем и Горбатым, покинул палату Геннадий Михайлович. "Профессор, держись! Дай Бог, еще свидимся!" - презирая всяческие запреты, орал в открытую форточку неугомонный пересидок. Санитары морщились как от зубной боли, но связываться с нарушителем спокойствия не захотели.
  Завхоз, казалось, забыл о существовании Алексея. А может, ему хватало и той информации, что исправно делился с ним другой "малолетка". По крайней мере, на беседы вызывали только Косого. Тот исправно брал на себя чужие грехи, поправляя статистику раскрываемости преступлений, а по ночам делал Горбатому минет, после чего жадно пожирал честно заработанную пайку хлеба.
  Здоровье Алексея значительно улучшилось, и лечащий врач уже стал поговаривать о скорой выписке. Но перед тем как вернуться обратно в тюрьму, Алексею суждено было пережить еще одно испытание. А началось все с того, что ему в коридоре случайно попался на глаза Бабука...
  
  Глава 42
  Алексей встретил Бабуку в коридоре. Бывший сокамерник стоял возле кабинета медсестры, ожидая своей очереди получить в задницу заряд болючего витамина В-6. Весь его внешний вид представлял собой живую копию какой-нибудь средневековой картины "Раскаянье грешника": мальчишка горбился, голова его была опущена, руки безвольно свисали вдоль похудевшего тела. Заметив подошедшего Алексея, Бабука вздрогнул, отшатнулся, словно рассчитывая спрятаться, избежать презрительного взгляда недавнего приятеля. Но бежать было некуда.
  Это понимал и санитар, сопровождавший Алексея. Оставив больных наедине, он задержался позади шагах в пятнадцати, флиртуя с молодой симпатичной врачихой.
  Лешка остановился рядом с Бабукой. Тот тяжело вздохнул:
  - Лесник, поверь, я не хотел... Меня прессанули по полной программе. Сначала я в отказ шел, а потом... Завхоз отвел в туалет, лицом в толчок сунул... Говорит, если не будешь сотрудничать, я тебя зачморю и слух пущу, что ты "на положении"...
  Пацан замолчал, то ли собираясь с духом, то ли надеясь услышать что-то в ответ. Но Алексей не произнес ни слова. Он смотрел на Бабуку, а перед глазами стояла совсем иная картина - бледный Мишка, нервно сжимающий обескровленные губы.
  Бабука кинул быстрый взгляд в сторону стоящего неподалеку санитара и почему-то перешел на быстрый шепот:
  - Я не стукач, поверь. Так вышло... Любой бы сломался... Я не хочу весь срок "на положении" провести. Здесь ведь каждый сам за себя отвечает. Если спалился - сам виноват, нечего на других пенять. Был бы ты на моем месте...
  - Заткнись! - жестко оборвал Алексей сбивчатую речь мальчишки. - Ты ведь струсил, да? Признайся честно...
  Бабука не успел ничего ответить. Подкравшийся незаметно санитар огрел Алексея по спине кулаком:
  - Что раскудахтались, "малолетки"? В сказку, что ли, попали? Ну-ка, быстро хавальники позакрывали!
  Санитар был ростом примерно с Алексея, но чуть толще в боках. На вид - лет двадцать, не больше. Коротко стриженный рыжий чубчик торчал хохолком, холеное лицо горело здоровым румянцем, толстые губы кривились в злобной усмешке. Из-под воротника застиранной белой рубашки по шее ползла вверх вытатуированная искусной рукой ящерица. "Эх, дать бы сейчас по этой наглой рыжей морде", - подумал Алексей.
  Парень заметил его оценивающий взгляд, напрягся:
  - Что вылупился? Проблем хочешь?
  В другой ситуации Алексей обязательно бы промолчал: ни к чему встревать в ненужные разборки. Но в этот момент заметил ничем не прикрытую горькую иронию в глазах Бабуки. Тот словно говорил: "Вот видишь, сам-то не лучше меня, такой же трус...".
  - А пошел ты на ...
  В послеполуденной тишине больничного коридора Лешкины слова прозвучали отчетливо и громко, словно пистолетный выстрел. Санитар опешил. И без того красное лицо его совсем побагровело. Казалось, еще чуть-чуть, и запылают уши. Сжав кулаки, парень угрожающе двинулся на Алексея.
  - Да я тебя...
  Боковым зрением Алексей уловил движение в конце коридора. Мелькнула белая рубашка. Наверное, кто-то из работников больницы, заприметив неладное, уже спешил на помощь коллеге. "Сейчас начнется", - мелькнуло в голове. И почему-то сразу стало легче, как бывает всегда, когда наконец-то делаешь выбор после долгих мучительных раздумий.
  Санитар попытался ухватить Алексея за ворот рубашки. Перехватив его руку, Лешка спокойно, как на тренировке, ушел в сторону с линии атаки. Противник по инерции сделал пару шагов, и в этот момент Алексей резко закрутил ему кисть. Прием айкидо, когда-то разученный вместе с отцом, и на этот раз подействовал безотказно: санитар охнул и, кувыркнувшись через плечо, рухнул на вычищенную до зеркального блеска дорожку линолеума.
  Подбежал второй санитар - тот, что вечно чем-то недоволен. Остановился в нескольких шагах от места происшествия, непонимающе уставился на вышедших из-под контроля больных:
  - Вы чего это?.. Обалдели совсем, что ли?..
  Он первый начал, - уже спокойно ответил Алексей.
  "Как-то совсем по-детски получилось", - подумал он. Азарт схватки улетучился. Хотелось просто посидеть спокойно, унять противную дрожь в коленях.
  Рыжий санитар медленно поднялся с пола, бросил в сторону "малолеток" взгляд, исполненный ненависти:
  - Да я вас, уроды, сейчас порву на британский флаг...
  - Попробуй! - раздался голос позади Алексея. Бабука, стоявший до этого неподвижно, шагнул вперед и встал плечом к плечу с бывшим сокамерником. - Попробуй, - повторил Бабука еще раз, и в голосе его, сдавленном от волнения, почувствовалась гордость за себя, любимого, преодолевшего-таки липкое чувство страха.
  Санитары растерянно переглянулись между собой. Было видно, что они впервые оказались в подобной ситуации и просто не знали, что делать. Заметив их нерешительность, Алексей миролюбиво произнес:
  - Мужики, хватит! Погорячились, и хватит... Давайте забудем все, что произошло, и будем считать это просто небольшим недоразумением.
  Рыжий хотел возразить, но другой санитар одернул коллегу. Они отошли в сторону и стали о чем-то спорить, то и дело поглядывая в сторону "малолеток".
  - Я и не надеялся, что ты вмешаешься, - негромко сказал Алексей. - Спасибо!
  Бабука нервно передернул плечами:
  - Не за что...
  Оба почему-то избегали смотреть друг другу в глаза. Так и простояли молча, разглядывая агитационные плакаты на стенах, пока решалась их дальнейшая судьба. Спустя несколько томительных минут рыжий с угрюмым пришли к консенсусу. Первый, придерживая ушибленное плечо, гордо удалился, второй подошел и отрывисто бросил:
  - Ладно, проехали, он сам виноват...Но чтобы никому ни слова. Понятно?
  Больные согласно закивали головами. Убедившись в том, что конфликт исчерпан, угрюмый ткнул пальцем в грудь Алексея:
  - Я, кстати, за тобой пришел. Завхоз вызывает...
  - Зачем? - глупый вопрос вырвался невольно. И без того ясно, что нужно Выдавалову. Наверное, опять какая-нибудь информация.
  - Пошли, там узнаешь, - как-то странно усмехнулся санитар. И, не удержавшись, добавил: - Тебя там сюрприз ждет!
  Бабука протянул руку:
  - Держись, Лесник!
  Алексей помедлил секунду. "А кто ты такой, чтобы осуждать другого человека", - неожиданно подумал он и пожал сухую широкую ладонь мальчишки. Улыбнулся ободряюще: мол, сам держись, уж я-то как-нибудь выкручусь. И, сам себе не поверив, двинулся следом за санитаром.
  До кабинета завхоза - рукой подать: два пролета вниз по лестнице, поворот, несколько шагов по коридору... И вот она, обитая коричневым дерматином дверь, за которой притаилась пугающая Алексея неизвестность.
  "Давай, Леша, соберись, - подстегнул он себя. - Не раскисай, держись уверенно. Как там, у классика: "Тварь я дрожащая, ими право имею?" Кажется, это совсем по иному поводу было сказано, но в тему".
  Санитар легко подтолкнул его в спину. Набравшись духу, Алексей постучал в дверь и, услышав знакомый голос завхоза, вошел в кабинет.
  Со времени его последнего визита в комнате ничего не изменилось, разве что окурков в пепельнице было сегодня чуть больше, чем обычно. Выдавалов выглядел, как всегда, при параде - гладко выбрит, стильно одет. Даже показалось на миг, что воздух пропитан запахом хорошего одеколона, но, по всей видимости, это сказывалось действие ароматизатора воздуха.
  Завхоз приветливо улыбнулся:
  - Ты где так драться научился, тезка?
  Алексей опешил. Как узнал? Откуда? Но тут же сообразил, что рыжий, должно быть, уже успел доложить об имевшем месте инциденте.
  - Хорошо у вас здесь стучат, быстро...
  Выдавалов поморщился:
  - Не стучат, а сообщают. Я по определению должен знать обо всем, что происходит вокруг. А иначе, какой из меня получится завхоз? Так, простая видимость... Ты чего в дверях-то встал, проходи, садись.
  Не понимая, чем вызвано такое доброжелательное отношение к своей персоне, Алексей присел на диван. От предложенной ради вежливости сигареты отказался, а от стакана воды не смог - так хотелось промочить пересохшее от волнения горло.
  - Санитар сказал, что меня здесь какой-то сюрприз ждет, - сказал он, утолив жажду. Оглянулся кругом, словно этот самый пресловутый сюрприз мог оказаться где-то за спиной.
  - Не суетись...
  Завхоз опустил руку под крышку стола. Там, как уже было известно Алексею, спряталась кнопка вызова. Шнырь не замедлил появиться. Вошел неслышно, мягко ступая тапочками по ковру, замер почтительно перед хозяином.
  - Привел?
  - Да.
  - Через минуту заводи.
  На этом разговор с не понятным для Алексея смыслом закончился. Слуга растворился, словно его и не было. Барин лениво потянулся:
  - Даже и не знаю, чего это я такой добрый сегодня... Запомни, тезка, что я сегодня для тебя сделал. И не говори потом, что ты передо мной не в долгу... Ладно, вот и обещанный сюрприз...
  Дверь распахнулась, и в кабинет вошел худощавый арестант в больничной робе.
  - Пашка! - вскрикнул Алексей и бросился навстречу брату.
  
  Г лава 43
  - Светлана Андреевна, вас там какая-то кудрявая дама дожидается, - соседская девчонка, размахивая сумочкой, пронеслась мимо, к хихикающим около подъезда подружкам.
  "Молоденькая совсем, а уже такая глазастая, - подумала Светлана. - Ну, все заметит, ничто от ее шальных зеленых глаз не скроется. Вон ведь уже какая невеста выросла, скоро от женихов отбоя не будет. А ведь еще совсем недавно вместе с Пашей в песочнице ковырялась..."
  Света вздохнула и зашагала вверх по лестнице. Действительно, "кудрявая дама" поджидала ее возле дверей квартиры. Неожиданный визит незнакомой женщины озадачил Светлану, но в силу врожденного чувства вежливости она не стала задавать лишних вопросов. Пригласила гостью на кухню, налила чаю.
  Дама представилась как Марина Вениаминовна. Впрочем, женщины быстро перешли на "ты" и на обращение друг к другу по имени.
  - Понимаешь, Света, - отставив чашку в сторону, рассказывала Марина. - я живу совсем рядом, в соседнем дворе. Ну, как у нас слухи да сплетни расходятся, ты и сама знаешь. Поэтому я была прекрасно наслышана о том, что где-то поблизости живет бедная учительная, у которой оба сына в тюрьме сидят. Я, конечно, охала и ахала, но почему-то думала, что не суждено мне пережить такое. Только вот правильно говорят - не зарекайся... Оболтус мой, старший, которому на днях восемнадцать исполнилось, попался на квартирной краже. Я как узнала об этом, сначала и не поверила. Зарабатываем мы с мужем нормально, я в магазине, а он на заводе. Младший сын, Женька, так тот все за книжками любит время коротать. А старший все по друзьям. Но я ничего такого и не думала... Деньги на карманные расходы ему всегда выдавала. Да он и не просил особо. Оказалось, сам себя обеспечивал - квартиры обворовывали с приятелями. И попались... Эпизодов, говорят, преступных много, поэтому под подписку Максима выпускать отказались. Мол, убежит еще. А куда он денется от мамкиной юбки, ведь дите еще... Я и к судье ходила, и к прокурору, все без толку. Я уже все слезы выплакала...
  Марина всхлипнула, потерла ладонями покрасневшие глаза, высморкалась в носовой платок. Светлана терпеливо ждала окончания монолога, размышляя, чем, собственно, она может помочь в данной ситуации. Марина, словно угадав ее мысли, продолжила:
  - Я ведь зачем пришла, Света, по делу. Не знаю, что сыну своему в передачу положить. Хватаюсь за все подряд, да руки опускаются. И все думаю: а вдруг чего не отправлю, будет мой сыночка там маяться... Посоветуй, что ему надо в первую очередь. Ты ведь знаешь больше меня...
  Светлана вспомнила, как в свое время так же мучительно размышляла над тем, что положить в передачу младшему сыну. Уже потом, из писем Павла, да из разговоров с родителями, чьи дети также оказались в "местах не столь отдаленных", она составила для себя список необходимых в тюрьме вещей. Этот опыт, к несчастью, пригодился ей, когда посадили старшего, Алексея. Ну что ж, придется вспомнить еще раз...
  Будучи учительницей по призванию, Светлана попыталась изложить необходимую информацию четко, по пунктам:
  - Возьми большую сумку, чтобы Максиму было удобно переносить вещи. Ребят там часто гоняют, то из одной камеры в другую, то на этап, поэтому пакеты не годятся, они легко рвутся. Положи предметы гигиены - два полотенца, зубную пасту, щетку, несколько кусков туалетного мыла и пару - хозяйственного. Если сын бреется, не забудь отправить набор безопасных станков и крем после бритья. Ну и туалетную бумагу, разумеется...
  - А там что, не выдают? - изумленно вскинула брови Марина.
  Светлана с улыбкой покачала головой:
  - Откуда?.. Так, слушай дальше. Для приема пищи ему понадобятся чашка и кружка. Ложка должна быть либо деревянной, либо алюминиевой. Если есть кипятильник, тоже положи. Только магазинный, а не самодельный. Не забудь про постельное белье, но чтобы ткань была крепкой и не порвалась быстро. Нитки положи на всякий случай - черные и белые. Одежду попрактичнее, лучше спортивный костюм и куртку. Смену белья - носки, трусы...
  - Он у меня любит в плавках ходить, - не поднимая головы от разрастающегося списка, обронила Марина.
  - В тюрьме ходят в трусах, - пояснила Светлана, - а плавки считаются женской одеждой. Обязательно отправь трусы и шорты. Сейчас в камерах жарко, все ходят раздетые. Отправь тапочки домашние. Да, и резиновые сланцы не забудь, чтобы он в душе какой-нибудь грибок не подхватил.
  - Это все?
  Света махнула рукой - мол, пиши дальше:
  - Конверты положи, штук десять. На первое время хватит. И подпиши сразу свой обратный адрес. Тогда конверты у сына твоего уже не выпросят. Ну, ручки там, пасты запасные, тетрадки... Купи бумагу писчую, пригодится для всяких заявлений и жалоб.
  Марина побледнела:
  - Каких жалоб? На кого?
  - Да не волнуйся ты. Для кассационных жалоб, чтобы приговор отменили или меру пресечения иную избрали. Так, что еще?... Да, про лекарства не забудь - обезболивающие препараты, антибиотики, витамины.
  - А из продуктов что послать? Я ему хотела вареников налепить с картошкой, сыночка их так любит...
  Света устало вздохнула:
  - Да какие там вареники... Положи самое необходимое, чтобы без излишеств: несколько банок консервов - рыбных и мясных, да еще сгущенки. А самое главное - чаю побольше, десять-пятнадцать стограммовых пачек в целлофановой обертке. И карамели килограмма полтора-два, чтобы без фантиков была, а то заставят каждую конфетку разворачивать... Максим у тебя курит?
  - Вроде бы нет...
  Все равно положи пачек десять "Примы" и пачек пять сигарет с фильтром, лучше всего - "Балканской звезды". Пусть с сокамерниками поделится, к нему отношение станет лучше, друзей заведет. Жадных в тюрьме не любят... И еще книжек интересных отправь, чтобы время быстрее летело, да газет разных. Пусть не чувствует себя оторванным от жизни, читает новости. Это очень поддерживает...
  Марина еще час с лишним провела в квартире Светланы. За это время женщины нашли и обсудили немало общих тем. Расстались если не подругами, то хорошими знакомыми -безусловно. Всплакнув напоследок, неожиданная гостья отправилась собирать передачу по наспех набросанному списку. Светлана же, поставив посуду в раковину, прошла в гостиную. Открыла шкаф, достала альбом с фотографиями. Разговоры пробудили в ее душе массу воспоминаний...
  Негромко хлопнула входная дверь. Наверное, Михаил вернулся в работы. Так и есть - вошел в комнату, обнял поднявшуюся навстречу жену, нежно поцеловал в губы.
  - Привет, Свет! Как дела?
  - Хорошо. Есть будешь?
  Он обхватил ее за талию, оторвал от пола, закружил под неслышимую музыку. Зарычал по медвежьи:
  - Обязательно! Ужасно хочу есть. Но сначала перекушу... тобой, если ты не возражаешь...
  Оба упали на диван, сплелись в единое целое и пришли в себя спустя полчаса - усталые, но счастливые.
  - Разогревать будешь сам... - томно закатив глаза, прошептала Светлана. - Сам виноват, я теперь просто не встану...
  - Угу... - промычал Михаил. С трудом поднялся и, пошатываясь, отправился в ванную комнату. Под шум воды Света незаметно задремала.
  Проснулась и не поняла - утро на дворе или вечер. Откинула одеяло, заботливо подоткнутое под горло, накинула халат, прошлась по квартире. Никого. На часах - 21:45. Значит, еще вечер. На кухонном столе обнаружила записку: "Дорогая! Вызвали по неотложному делу. Когда управлюсь, появлюсь. Целую. Спасибо за все. Твой Михаил".
  Светлана печально вздохнула. Давно пора бы уже привыкнуть к неожиданным отлучкам супруга, но каждый раз она почему-то воспринимала Мишино отсутствие как трагедию. Вот и сейчас стало как-то пусто на душе. Были бы дети рядом, но...
  Она вернулась в гостиную, подняла с пола оброненный нечаянно фотоальбом, перелистнула несколько страниц. На глаза ей попался пожелтевший конверт. Света давно в него не заглядывала, но знала, что в этом конверте - фотографии, которые ее первый муж, Владимир, делал у себя на работе. Большую часть Володиных сослуживцев она не знала. Остальных видела изредка. Кто-то даже навещал ее в больнице, где Светлана провела несколько месяцев после той страшной автокатастрофы. Но потом всяческие связи со строительной фирмой, в которой Владимир сделал блестящую карьеру - от рядового мастера до заместителя директора - оборвались. Впрочем, она и не настаивала на их возобновлении. Вместе с гибелью Володи для нее перестала существовать та часть его жизни, что была посвящена работе.
  Непонятно зачем она раскрыла конверт, вытащила из него пачку черно-белых фотографий. С трудом вспоминала бывшие когда-то такими знакомыми лица. С этим усатым она вроде бы танцевала на дне рождения Володи. А эта женщина в строгом деловом костюме - бухгалтер, у нее все разговоры неумолимо сводились к дебету и кредиту. Вот идет Владимир по стройке - на голове каска, в руках какие-то чертежи. Ни дать, ни взять, настоящий прораб. Света невольно улыбнулась воспоминаниям. Первый муж никогда не чурался грязной работы, даже когда стал одним из руководителей фирмы. Если надо было - сам выезжал на строительные участки, месил грязь сапогами, матерился с мастерами, договаривался насчет стройматериалов. Домой возвращался поздно, уставший, как собака, иной раз даже засыпал за кухонным столом, так и не дождавшись, пока жена разогреет ужин... Конечно, он и зарабатывал неплохо, нужды их семья ни в чем не испытывала. Еще бы, ведь сколько элитных коттеджей под городом было воздвигнуто при его непосредственном участии...
  Внезапно Светина рука, державшая очередную фотографию, дрогнула. Нет, этого не может быть... Но она не могла ошибиться: на дальнем плане снимка виднелись оригинальные шпили сказочного домика, ключ от которого до сих пор хранится у нее в шкатулке, вместе с украшенным бриллиантами кольцом. Но не только это заставило сердце бешено забиться. Впереди, обнявшись по дружески, неизвестному фотографу с улыбками позировали двое мужчин в строительных касках. Один из них был ее первый муж - Владимир. Другой - ее нынешний муж, Михаил.
  
  Глава 44
  Первые несколько минут братья говорили, перебивая друг друга, поспешно, словно их вот-вот снова разлучат: как мама? что пишет? когда суд? что следак говорит? Потом одновременно остановились, посмотрели в глаза друг другу и рассмеялись.
  - Ну, ладно, вы тут побеседуйте немножко, а я пройдусь по своим владениям, - завхоз лениво поднялся из-за стола, с улыбкой посмотрел на молодых арестантов. - Только чур, без фокусов, а не то...
  Едва за Выдаваловым захлопнулась дверь, братья тут же забыли о его существовании. Обнялись крепко.
  - Да, братишка, ты что-то совсем похудел... - улыбнулся Алексей.
  - Похудеешь тут, - в тон ему ответил Пашка. - Ни ананасов, ни рябчиков, кормежка - говно.
  Лешка внимательно оглядел брата. Точно, похудел. Причем очень сильно. Когда-то был упитанным живчиком, хоть и пропадал день и ночь на улице с друзьями. Теперь перед ним стоял худенький подросток с впалыми щеками. Одни лишь глаза - большие, синие, пронзительные - смотрели ясно и бодро, как и раньше, в другой, вольной жизни.
  - Давай, рассказывай...
  Пашка усмехнулся:
  - Да чего уж там... Ты же знаешь, я тебе писал. Такая вот жизнь. Правда, ты самого главного не знаешь...
  Алексей напрягся: что там еще ему предстоит узнать?
  Пашка, не смущаясь, достал из забытой завхозом на столе пачки "Marlboro" сигаретку, закурил, привычно выпустил струйку дыма в потолок.
  - Это я еще на воле курить научился, - ответил он на немой вопрос брата. - Просто скрывал, чтобы мать не расстраивать.
  - Куда уж больше, - хмыкнул Алексей.
  Пашка не выдержал и тоже улыбнулся:
  - Да, действительно, куда уж больше. Курение по сравнению с нашими нынешними выкрутасами просто ангельский проступок...
  Помолчали немного.
  - А ты повзрослел, - вглядываясь в лицо брата, сказал Алексей. - Вон, взгляд какой серьезный стал. Жизнь-то помотала... Кстати, что ты там о главном говорил?
  - У меня ВИЧ.
  Алексея словно окатили ведром ледяной воды:
  - Не понял...
  - ВИЧ у меня, - все так же спокойно произнес Пашка. - По-другому сказать, СПИД. Это я еще на воле подхватил, когда кололся. А узнал про то, что болен, совсем недавно, уже на тюрьме. Да ты не смотри на меня как на прокаженного, эта болезнь не так заразна, как про нее говорят. Передается только через кровь, при половом акте, да еще когда одним шприцом вставляются. Герыча тут нет, а спать я с тобой не собираюсь, так что не бзди, останешься здоровым.
  Лешка покраснел. Да, он сразу внутренне напрягся, узнав о страшной болезни брата. Испугался, сам не зная чего. Устыдившись своего внезапного страха, он отрывисто, почти зло бросил:
  - Сам не бзди. А то как дам в глаз...
  И тут же, осознав глупость сказанного, горько усмехнулся.
  Пашка докурил сигарету, затушил окурок в пепельнице и все так же спокойно продолжил:
  - Врачиха сказала, что у меня первая стадия СПИДа. Их вообще-то три, так что мне еще повезло. Первая стадия - примерно до года. Вон, смотри, на коже всякие болячки высыпали, так это из-за болезни. Потом вторая стадия пойдет, начнутся расстройства кишечника, всяческие инфекции полезут, одна лучше другой, голова будет побаливать и так далее. А потом - третья стадия. Иммунная система полетит к чертям собачьим, любая простенькая болезнь навроде гриппа сможет меня запросто уложить в могилу. Такие вот дела. Ну, я уже не говорю о таких пустяках, как цирроз, об этой славной штуке, когда из тебя куски печени вылазят вместе с говном и ты загибаешься от боли, превратив последние дни своей жизни в настоящий кошмар для своих родных и близких. Или еще...
  - Перестань, - взмолился Алексей, - хватит, я уже все понял... Мать-то знает?
  - Нет, я ей ничего писать не стал. Ни к чему это... И ты не сообщай, не надо. Ей и так тяжело.
  Паша вздохнул облегченно, словно скинул с плеч тяжелую ношу:
  - Знаешь, давно уже хотел с тобой на эту тему поговорить. Мне врачиха сказала, что я еще проживу немного. Ну, в лучшем случае, лет этак пять-шесть. Я как узнал об этом, чуть с ума не сошел. Мне ведь едва за двадцать к этому времени стукнет. Жить-то хочется... И потом, на волю не успею выйти. Так и сдохну в зоне, как последний туберкулезный зэчара. Потом успокоился. Думаю, сам виноват во всем, и винить следует только себя. Меня же никто на иглу не сажал, самому хотелось попробовать, испытать новые ощущения. Вот и допробовался... Сейчас читаю книжки о загробной жизни, Библию вот недавно осилил. Не все, конечно, понял, но все же... Говорят, есть какая-то реинкарнация, в том смысле, что рождаешься потом, с следующей жизни, чтобы начать все по новой. Глядишь, мне в другой жизни повезет больше, чем в этой...
  Алексей не нашелся сразу, что сказать, а когда на ум пришли вроде бы как правильные слова (хотя какие можно найти правильные слова в такой ситуации?), в комнатку вошел Выдавалов.
  - Ну, что, тезка, - подмигнул он Алексею, - встреча прошла успешно? Обо всех проблемах переговорили?
  По ехидной усмешке завхоза Лешка понял, что тот все это время простоял за дверью и наверняка слышал, о чем они только что разговаривали. Он с ненавистью посмотрел на Выдавалова. Эх, если бы ненависть могла продлить их общение с братишкой, тогда они смогли бы разговаривать вечно... Но белоснежная рубашка уже привычно устроилась за столом. Серые узкие глазки уставились на Алексея:
  - Скажи спасибо своему корифану, у которого погоняло Бабука. Это он мне проболтался, что у тебя братан лежит в больничке. Остальное было делом техники. Нашел Павла Виноградова, устроил вам свиданку. Не за бесплатно, конечно...
  Алексей вопросительно посмотрел на брата. Тот слабо улыбнулся, пожал плечами:
  - Да ничего особенного, Леш. Просто обещал взять на себя парочку-другую чужих эпизодов. Мне-то уже все равно. Ну, добавят пару лет, так мне какая разница - пять или семь, все равно помирать...
  Братья обнялись на прощание. Минута - и вот уже Алексей идет, спотыкаясь, по длинному больничному коридору. Кто знает, быть может, он видел своего родного брата последний раз в жизни...
  
  Глава 45
  Минуло несколько дней с того момента, как Светлана обнаружила в пожелтевшем конверте заставившую ее вздрогнуть старую фотографию. Поговорить о ней с нынешним мужем было пока невозможно: Михаил уехал в очередную длительную командировку, изредка позванивал, интересовался ее делами, но не обсуждать же дела давно минувших дней по телефону... Наконец, Света не выдержала и решилась совершить то, что давно уже планировала сделать. В один прекрасный солнечный день она отправилась на поиски двухэтажного особняка, хозяйкой которого когда-то попросил ее стать Миша. Достала из шкатулки отливающий сталью длинный ключ, сунула его в сумочку и, не оглядываясь и не останавливаясь (вдруг передумает?), отправилась на поиски "сказочного замка".
  Поначалу эта задача казалась ей сложной, почти невыполнимой. Да и как, скажите, она сможет отыскать в пригороде типовой в принципе коттедж, ненамного отличающийся от своих двухэтажных собратьев?
  Светлана стала вспоминать мельчайшие подробности той замечательной поездки на лимузине: отправились они от магазина в сторону автовокзала, потом через старую часть города с невысокими деревянными домишками и картофельными плантациями выехали на междугороднюю трассу. Значит, надо следовать по этому маршруту, а там будет видно, куда свернуть. На том она и порешила. Поймала такси, объяснила усатому водителю (путаясь в деталях, почти что на пальцах), куда ей надо попасть. Тот покачал головой укоризненно: мол, дорогу надо знать, гражданочка. Однако от выгодного заказа не отказался. Тронулись в путь.
  Как только их потрепанная "Волга", скрипя и покряхтывая, выползла на бетонку, Светлана буквально прилипла к ветровому стеклу. Вглядывалась до рези в глазах в окружающий ландшафт, надеясь увидеть какую-нибудь подсказку. Мимо проносились деревья, поля, садовые участки, деревянные домики, копошащиеся на огородах люди, но ничто не казалось Светлане знакомым. Обычный российский пригород, каких в стране тысячи. И ни намека на волшебный замок, ключ от которого притаился в боковом кармашке ее замшевой сумочки.
  Водитель достался ей неразговорчивый. Всю дорогу просидел букой, старательно управляя своей "боевой подругой". И лишь спустя полчаса безуспешных поисков, не выдержав, угрюмо поинтересовался:
  - Гражданочка, а что мы вообще ищем-то? Может, подробнее объяснишь...
  Светлана растерялась. Рассказать постороннему человеку о своих ощущениях при виде коттеджа? Это очень личное... Но иначе он не поймет... И тут вспомнила о том, что захватила с собой фотографию - ту самую, с коттеджем на заднем плане. Сунула ее шоферу. Ткнула пальцем - вот он, этот домик.
  Водитель хохотнул в усы:
  - Что ж ты сразу не сказала? Мы так по трассе можем еще сутки проездить. А этот район справа минутах в десяти езды.
  Эти десять минут повеселевший от своей наблюдательности водила посвятил рассказу о том, как однажды пару лет назад отвозил в эти места припозднившегося пьяного клиента. Тот был не в состоянии самостоятельно вылезти из машины, поэтому пришлось тащить мужика на себе прямо к порогу дома, где стояла, приготовив "пару ласковых", молодая холеная жена. Вот именно тогда обратил он внимание на характерные шпили нового двухэтажного коттеджа неподалеку. Еще подумал тогда, что архитектурный стиль какой-то не совсем обычный...
  Светлана не обращала внимания на болтовню водителя. Смотрела вокруг: да, действительно, это та самая дорога. Вот и поворот с большим старым дубом на обочине... И, наконец, их с Михаилом дом.
  Расплатившись с водителем, она попросила его подождать минут пятнадцать:
  - Если не выйду к этому времени, езжайте.
  Усатый согласно кивнул головой и тут же уткнулся в какую-то потрепанную книжку.
  Внезапно озябнув от волнения, Светлана неторопливо подошла к входной двери, повернула ключ в замке. Железная дверь бесшумно отворилась. Хозяйка осторожно вошла в дом... второй раз в жизни. Но не успела она сделать и пары шагов, как кто-то невидимый обхватил ее сзади, крепко зажал рукой рот и жарко выдохнул в ухо:
  - Хочешь жить - не дергайся!
  
  Глава 46
  После того как двухнедельный курс лечения был благополучно завершен, Алексей Виноградов вернулся обратно в тюремную камеру. Здесь его встретили доброжелательными приколами типа: "Ну, ты и отожрался в больничке, в "робот" с трудом пролазишь!" Лешка искренне обрадовался при виде знакомых лиц: Серега-"взросляк", Толстый, Береза, Муха и переведенный обратно Кузнец - все они казались ему родными и близкими людьми. С возгласами негодования арестанты выслушали его рассказ о порядках и нравах, царящих в больнице: как "прессуют" там нормальных пацанов, как "козлы" заставляют больных стучать друг на друга и так далее.
  Лешка прихлебывал горячий чифирь из железной кружки, катал во рту сладкую карамельку и блаженно улыбался: все ж таки приятно, когда к тебе относятся с уважением.
  Познакомился с двумя новенькими, что появились в хате за время его отсутствия. Шестнадцатилетние лопоухие воришки, уже наслышавшись о его подвигах, смотрели на Алексея как на полубога. Что и говорить, в этом возрасте два года - большая разница. А потом Лешка вспомнил о своем младшем брате, и настроение его сразу испортилось. Сославшись на усталость и головную боль, он лег на шконарь и до самого отбоя провалялся, делая вид, что спит, а на самом деле, размышляя о превратностях судьбы: его возможный срок не шел ни в какое сравнение с реалиями смертельной болезни. Господи, как же будет переживать мать, когда узнает всю правду о Пашке...
  В последующий месяц ничего особенного в жизни Алексея Виноградова не произошло. Лишь однажды вызвали к следователю, чтобы закрыть 201-ю статью УК. Теперь Алексей из подследственного стал обвиняемым, по закону, в течение 45 дней его должны были осудить. А потому практически все его разговоры с сокамерниками сводились к одной теме - российский суд, каков он есть.
  - Если судья придет с жестокого похмелья, - заявил однажды Толстый, - он даже в уголовном деле разбираться не будет. Осудит - и все. Или жена ему не даст с утра, так он вообще окрестит не по-детски. Он же, в первую очередь, человек, а уже потом лицо государственное. И ничто человеческое судьям не чуждо. Хотя и среди них нормальные люди встречаются...
  - Говорят, что нельзя приходить на суд наголо бритым, - вступил в разговор Макс-Кузнец. - Это считается проявлением неуважения к закону. Нельзя шутить, смеяться, тем более, материться. А к судье необходимо обращаться исключительно на "вы", при этом добавлять "ваша честь". И когда тебе предоставят право произнести последнее слово, надо быть кратким и говорить по существу.
  Со второго яруса нар свесил белобрысую голову Береза:
  - Мне пацаны рассказывали, что иногда на суде перед вынесением приговора обвиняемый передает записку судье: мол, так и так, я серьезно болен туберкулезом или СПИДом, или меня в тюрьме изнасиловали, или...
  - Это зачем? - перебил его Толстый.
  - Ну, чтобы судья прослезился и понял - обвиняемый уже наказан серьезным образом, поэтому следует проявить к нему некоторое снисхождение.
  - И что, срабатывает?
  - Иногда...
  Толстый поморщился:
  - Нет, лично я бы ни за что такое не написал. Прикиньте, судья кому-нибудь проговорится, или записка попадет в чужие руки. Тогда все, веселая жизнь обеспечена. Уж лучше свой срок законный получить, зато совесть будет чиста.
  Лешка невольно хмыкнул: да уж, у зэков свои представления о совести...
  Разговоры о судебном произволе, ожидаемой изо дня в день амнистии, девчонках, футболе и машинах сменялись играми, как в привычные шашки, нарды и шахматы, так и в доморощенные, тюремные. Одна из них особо понравилась Алексею. По специально расчерченному полю волею выпавших на кубиках очков передвигались фишки. Задача - доставить до финиша первым все свои фишки, попутно захватив как можно больше фишек соперника. Некоторые клетки на поле имели свое специфическое значение. Например, "карцер" - значит, надо пропустить три хода. Или "ШИЗО" - пропускаешь пять ходов, "передача" - дополнительные два хода. И так далее. Вскоре Алексей так поднаторел в этой игре, что стал неофициальным чемпионом камеры.
  Чтобы убить время, "малолетки" придумывали себе разнообразные занятия. Серега-"взросляк" несколько дней возился с длинным гвоздем: обточил его, потом проковырял ушко, и в результате получилась столь дефицитная на тюрьме иголка. Используя ее, Толстый пошил себе длинные, ниже колен трусы (чем длиннее, тем моднее и престижнее). Береза из двух маленьких сумок смастерил себе большой баул с множеством карманов. Муха из старых газет слепил недурственную колоду карт, на тюремном языке - "стос". Кузнец не пожалел свою запасную простынь, которая вскоре превратилась в три занавески, украсивших нары. В принципе каждый мог при желании найти себе занятие по душе и возможностям. Про разрисованные розами, крестами, решетками и колючей проволокой письма на волю (родным, близким, "заочницам" - девчонкам, с которыми знакомятся по переписке, то есть заочно) можно даже не упоминать - такое творчество присуще практически всем "малолеткам".
  Когда сокамерникам надоедало болтать, играть, самодельничать или подкалывать друг друга (разумеется, особенно доставалось новеньким), они разминали кости. Кто-то "качался", используя в качестве грузов полутора литровые бутылки с водой, другие просто приседали и отжимались, а во время прогулок фанаты играли в футбол самодельно изготовленным мячом.
  По ночам, когда в камере становилось прохладнее, Толстый организовывал генеральные уборки - арестанты до блеска натирали полы, мыли посуду, скоблили деревянный "общак" крышками из-под консервов. Тех, кто выделывался и отказывался брать тряпку в руки, "смотряга" быстренько перевоспитывал и отправлял драить старой зубной щеткой отхожее место. После наведения порядка пацаны снова варили чифирь и вели нескончаемые разговоры о вольной жизни...
  
  Глава 47
  Светлана испуганно сжалась, забравшись с ногами в большое кожаное кресло - то самое, в котором она когда-то (Господи, неужели это было?) непринужденно сидела и с наслаждением отпивала глоточками замечательный коньяк. Перед ней, как и в прошлый раз, стоял Михаил. Но он ли? Похожий на ее супруга как две капли воды, этот человек был все же совершенно другим - чужим, страшным, опасным.
  - Миша, - простонала она, - прошу, не пугай меня...
  Прищурив голубые глаза, мужчина довольно рассмеялся:
  - Не узнали, значит, Светлана Андреевна? А я-то уж подумал, если вы сюда приперлись, значит, моя карта бита. Надеюсь, легавых за собой не привели. А то ведь я в кошки-мышки играть с вами не буду. Пришью - и делу конец...
  Отреагировав на испуганный женский вскрик легкой, всепонимающей усмешкой, мужчина неторопливо прошел к бару, плеснул себе в рюмку коньяку, закурил. Устроившись в кресле напротив Светланы, закинул ногу на ногу и продолжил как ни в чем ни бывало:
  - Как же так, Светлана Андреевна? Встречаться одновременно с двумя мужчинами и не догадаться об этом - это, простите, просто неприлично. Тем более при вашей-то работе.
  Он повысил голос:
  - Как такая сука, как ты, может учить детей? И чему?
  Потом заорал:
  - Выродков своих сплавила в тюрьму, а сама трахаешься как кошка!
  Рюмка просвистела над головой женщины, ударилась о стену и осыпалась на ковер стеклянным дождем. Втянув голову в плечи, Светлана разревелась. Происходящее казалось ей страшным сном. Когда-то, еще в детстве, она придумала свой способ бегства из ночных кошмаров: надо прямо во сне зажмурить глаза, а потом открыть - и вот ты уже проснулась, лежишь в теплой постели, и рядом никаких монстров, крыс или маньяков. Света зажмурилась...
  - Глаза открой, стерва! - ударил ее резкий голос человека, так похожего и одновременно непохожего на славного, милого, обаятельного, ласкового Мишу. - Когда подо мной корчилась от страсти, вот так же глазки закатывала. Ох, и ненавидел же я тебя в эти моменты! Пару раз хотел придушить. Трахаю тебя, а сам прикидываю - вот сейчас накрыть лицо подушкой, да подержать пару минут. И все, нет больше Светланы Андреевны Виноградовой, только одна могилка на кладбище да фотка на памятнике. Если, конечно, трупик нашли бы...
  Широко открытыми глазами Светлана смотрела на изрыгающего проклятия мужчину. Смутная догадка, родившаяся в ее раскалывающейся от боли голове, пронзила сердце будто шилом. Поджав колени к груди, она прошептала непослушными губами:
  - Нет, не может быть... Ты ведь не... ОН?
  Мужчина нервно затянулся. Рука его чуть дрогнула, пепел с конца сигареты просыпался на лацкан пиджака, но он этого не заметил. Произнес, четко разделяя слова:
  - Да, я - это тот самый ОН.
  - Вячеслав?..
  - Позвольте представиться, - с издевкой усмехнулся мужчина, - Слава, брат Михаила, этого тюфяка, который оказался неспособным довести до ума даже такое простое дело, как запудривание мозгов рядовой училке.
  Светлана постаралась взять себя в руки. По крайней мере, теперь она знала, с кем имеет дело. И хоть это обстоятельство мало чем могло помочь в сложившейся ситуации, женщина почувствовала себя чуть лучше. Главное, подумала она, это сохранять спокойствие, не впадать в панику, попытаться выиграть больше времени, разговорить этого человека, а там будет видно, что к чему. Встряхнула волосами, через силу улыбнулась:
  - Ну отчего же? У него, насколько я понимаю, очень даже получилось вскружить голову бедной вдове. Только вот одного я понять не могу: зачем вам понадобился весь этот маскарад с ресторанами, цветами, кольцом и бракосочетанием?
  Вячеслав по-звериному оскалился и голосом Волка из сказки про Красную Шапочку прорычал:
  - А это чтобы больнее унизить тебя, девочка! - и добавил презрительно: - Идея была моя. Жаль вот только, что до конца операцию провести не удалось. Не повезло - братишка-то мой в тебя по-настоящему втюрился. Я же говорю - лох неспособный...
  Рядом с домом скрипнули тормоза. Хлопнула дверца автомобиля. Вячеслав подошел к окну, раздвинул жалюзи:
  - А вот, кстати, и он. Легок на помине. Ну, что ж, красавица, придется тебя куда-нибудь припрятать на время...
  И, схватив за руку ничего не понимающую Светлану, мужчина потащил ее за собой вверх по лестнице.
  
  Глава 48
  В темной кладовке, куда Вячеслав затолкал наспех связанную Светлану, было пыльно и сухо. При падении на пол она ударилась плечом обо что-то твердое и, похоже, содрала кожу до крови. Но физическая боль не шла ни в какое сравнение с болью душевной. В ее голове все перемешалось. Чему верить? Словам Вячеслава? Но если все то, что он наговорил, было правдой, то как с этим жить дальше?
  Где-то внизу, на первом этаже, приглушенно звучали мужские голоса. Разобрать слова Светлана была не в состоянии, но по интонациям и резким окрикам поняла: там происходит что-то серьезное. Попыталась развязать руки, но веревка еще больнее врезалась в кожу. Наконец, оставив робкие попытки освободиться, она кое-как приподнялась, оперлась спиной на что-то большое и мягкое (похожее на мешок с сахаром или мукой) и принялась ждать своей участи.
  Прошло минут пятнадцать. Голоса внизу стихли. Некоторое время до Светланы не доносилось ни звука, потом кто-то закричал - страшно, нечеловечески. Зазвенела разбитая посуда. И снова тишина.
  Затем послышались шаги. Кто-то поднимался вверх по лестнице. Светлана сжалась, превратилась в небольшой сгусток из плоти, крови, пота и страха. Шаги стихли возле кладовки. Ударив скрипом по натянутым нервам, отворилась дверь. Поток дневного света ворвался в маленькую комнатку. Светлана впилась глазами в лицо стоявшего перед ней мужчины: кто ты - друг, враг, муж, маньяк?
  Михаил (на этот раз это был именно он, она не могла ошибиться) размазал ладонью по щеке тоненькую струйку крови, бегущую из разбитой брови. Наклонился, помог Светлане встать на ноги. Буркнул, не глядя в ее глаза:
  - Все в порядке... Пойдем, я тебе помогу.
  По гостиной словно торнадо прошелся. Еще совсем недавно здесь было уютно и чисто, теперь же повсюду валялись останки кофейного сервиза, одно из кресел было перевернуто, подушки с дивана оказались раскинутыми в беспорядке по всей комнате. Рядом с камином лежал, странно раскинув ноги, Вячеслав. По его волосам темным сгустком расползлось кровавое пятно. Светлана испуганно вскрикнула.
  - Не бойся, - поспешил успокоить ее Михаил. - Живой он, только без сознания. Слава Богу, не взял я грех на душу...
  Присев на краешек дивана, Светлана стала машинально растирать затекшие запястья. Михаил опустился на колени рядом, согнулся в три погибели, опустил голову вниз.
  - Зачем ты... Зачем ты предал меня... так? - чужим, сдавленным голосом спросила Светлана. И тут же вспомнила, как однажды такой же вопрос ее Михаилу задала в больнице Эмма Константиновна. "Неужели и я выгляжу также убого?" - подумала Света. А потом решила, что сходит с ума, потому что в гостиную вошла, осторожно ступая по осколкам посуды, сама директриса. Увидела распростертое на полу тело, охнула, и, держась рукой за сердце, тяжело опустилась в глубокое кожаное кресло.
  - Ну вот, теперь все в сборе, - глухо обронил Михаил. - Настало время раскрыть карты. Я знаю, Светик, что ты меня не простишь. Такое не прощают... Но, прошу тебя, выслушай. Я не знал, что все получится именно так. Я, как выяснилось, вообще многого не знал...
  Он усмехнулся горько, достал из внутреннего кармана пиджака пачку сигарет, закурил. После недолгой паузы продолжил:
  - Да уж, судьба... Мы со Славкой похожи... были похожи друг на друга, как левая рука - на правую. Нас даже родители часто в детстве путали. Только вот характерами разошлись: он-то всегда заводилой был, а я тихоня, книжный червяк. Такая же история и с женщинами: он бабник и ловелас, а я больше склонен к длительным отношениям. Романтик, в общем... А эта история с тобой... Началась она, как ни странно, давно, еще когда ты жила с Володькой. Да-да, не удивляйся. Тебя-то я в то время не знал, зато с твоим мужем общаться приходилось: он, кстати, помог построить этот дом. Я тогда работал в смежной строительной компании, поэтому нередко с Володей встречался и по работе, и по другим делам. Тебя-то он в них не посвящал и правильно делал. Да и я про события давно минувших дней помалкивал, ни к чему эти разговоры... Помнишь его ежемесячные отлучки, когда твой Вовчик уезжал по так называемым "делам" то на два, то на три дня? Ну, командировки там, сдачи объектов и так далее. Смею тебя заверить, без саун и без девочек у нас ни один порядочный заказ не обходился.
  - Как ты смеешь?! - вскинулась Светлана.
  Но Михаил продолжал, как ни в чем не бывало:
  - Вот за что я Вовчика уважал, так это за его сознательность: он всегда знал меру, много вольностей себе не позволял, пошалил - и домой. Я еще подкалывал его: небось, жена строгая. Не думал, что когда-нибудь... Впрочем, не о том сейчас речь. Славка сошелся в то время с Эммой. Верно ты говорила, любовь меж ними была. Братан души в твоей директрисе не чаял. Я все удивлялся: вроде и бабник, а прикипел к одной юбке, на других женщин и смотреть не хотел. Поговаривали они уже о свадьбе, да только вот конфуз небольшой вышел - захотелось однажды бабе другого мужика. Житейская, в общем, история. Дело было на 8 Марта, у вас в школе как раз вечеринка состоялась. Помнишь, ты тогда с мужем пришла? А помнишь, как Володька посреди праздника куда-то запропастился? То-то же. Потом они еще несколько раз встречались. А когда Славка узнал про это дело, отомстил: обобрал некогда любимую женщину до нитки да и сгинул в неизвестном направлении.
  Светлана бросила изумленный взгляд на директрису. Та сидела неподвижно, уставившись безжизненными черными глазами на распростертое на полу тело.
  Примечательно, - тут в голосе Михаила проскользнула нотка грустной иронии, - что наша правильная Эмма Константиновна до последнего времени даже и не догадывалась, что об ее предательстве давным-давно известно. Короче, с тех пор Славку словно заклинило. Пустился он во все тяжкие - одна махинация за другой. Любимым его развлечением стало влюблять в себя женщин, а потом оставлять их ни с чем. Это он так всему бабскому роду мстил. А уж как радовался, когда Володька попал в аварию, ты и представить не можешь! Я надеялся, что после этого он успокоится, но, как оказалось, ошибся.
  Однажды мы с ним проезжали мимо книжного магазина. Тут брательник проговорился, что нашел себе очередную жертву для "обработки". Я из чистого любопытства зашел, чтобы посмотреть, кто эта женщина. И, знаешь, ты мне сразу понравилась. Я смутился тогда, растерялся как пацан и ушел, а Славке сказал, что положил на тебя глаз. Попросил брата, чтобы он нашел себе другой объект для "экспроприации". Тот почему-то очень легко согласился. Только сегодня я понял, почему... Ну, вот, а на следующий день я пригласил тебя в ресторан. Когда узнал, что ты была женой того самого Виноградова, насторожился. Но Славка мне пообещал, что тебя не тронет, и я ему поверил... И верил. До сегодняшнего дня...
  Светлана положила свою ладонь Михаилу на колено. Мужчина вздрогнул, но не встал, не отошел, не убрал руку. Вздохнул устало:
  - Прости меня, Света... Прости! Я ведь не знал, что так получится...
  - И ты... не знал, что он... со мной? - с трудом выдавливая из себя каждое слово, спросила она.
  Михаил отрицательно покачал головой:
  - Даже и не думал, что он на это способен. Когда встречались, всегда интересовался нашими отношениями. Даже кольцо однажды принес: на, мол, подаришь своей зазнобе, вроде как подарок на свадьбу. А потом сам же... тебя... Это же он тебя там, в подъезде, по голове ударил. Кольцо забрал, а спустя некоторое время принес мне обратно. Сказал, что через братву пробил, нашел грабителя.
  - Но зачем ему это надо было?
  - Не знаю. Некоторые Славкины поступки вообще трудно объяснить. Мне кажется, после того как брат стал числиться в розыске, у него крыша поехала. Как-то раз заявил мне: мол, бабы всю жизнь испоганили, готов им всем глотки перерезать. Потом засмеялся как-то странно, сказал, что пошутил не слишком удачно. А сегодня признался, что по его заказу машина сбила Эмму. Да и Кромма в общаге завалили тоже с его подачи. Все, кто имел маломальское отношение к прошлой истории, должны были пострадать. Такова его месть.
  Светлана нервно пожала плечами.
  - Знаешь, - сказала она, - а ведь он действительно способен на убийство. Если бы ты не появился... А как ты догадался, что я здесь?
  - Врать не буду - ехал к брату. Мы здесь иногда встречались, я ему помогал деньгами и продуктами. Подъезжаю к развилке, смотрю, а от моего... от нашего дома такси тронулось навстречу. Я водителя тормознул, тот мне и рассказал, что привез симпатичную женщину. Не дождался, поехал обратно. Я к брату: мол, где Светлана? Поначалу Славка отпирался, а потом выложил все начистоту: и про то, что с тобой... и что уже документы на твою квартиру оформил через знакомого нотариуса. Осталось только с хозяйкой разобраться... Но сперва он хотел унизить тебя, втоптать в грязь. Чтобы ты помучилась, как он в свое время. Когда Славка мне все выложил, я чуть с ума не сошел. Кинулся на него, чуть не прибил. Хорошо, Бог уберег...
  Света покосилась на Эмму Константиновну:
  - А она зачем здесь?
  Михаил покраснел, засопел носом. Нехотя ответил:
  - Помнишь тот случай в больнице? Эмма тогда меня за Славку приняла, истерику устроила. Я-то в лицо ее не знал, только по рассказам брата. Потом, когда объяснились, она стала просить меня устроить встречу с Вячеславом. Случайно или нет, но именно сегодня я поддался уговорам. Вот они и свиделись...
  Сидевшая до этой минуты неподвижно директриса поднялась с трудом и, сгорбившись по-старушечьи, шаркающей походкой подошла к Вячеславу. Опустилась на колени рядом, уткнулась лицом в окровавленные волосы, глухо зарыдала.
  - Поехали отсюда, - предложил Михаил. - Нам здесь больше делать нечего...
  Всю дорогу до Светиного дома они молчали. Казалось, напряженность в их отношениях вот-вот материализуется в виде каменной стены между мужчиной и женщиной. Но вот пришел конец утомительной поездке. Фыркнув удовлетворенно, машина остановилась возле подъезда. Прошла минута, другая...
  - Что дальше? - спросила, не выдержав, Светлана.
  Михаил покосился на нее, достал из кармана сотовый телефон, набрал двухзначный номер:
  - Алло! Милиция? Сообщаю о местонахождении Говорова Вячеслава Лаврентьевича, находящегося в федеральном розыске...
  
  Глава 49
  Однажды утром "зеленый" прокричал в "кормушку" несколько фамилий. Одна из них - Виноградов. Алексей напрягся: что там еще случилось? Построив "малолеток" в две колонны, конвоир сопроводил их на третий этаж. Здесь-то все и объяснилось. Оказывается, в тюремную комнату-церковь приехал священник, будет крестить всех желающих, для этого всех некрещеных и собрали в одну кучу. Трое пацанов нерусского происхождения, сославшись на иное вероисповедание, от участия в процедуре отказались. Остальные к возможности крещения отнеслись положительно. С шутками и прибаутками выстроились перед иконами. Гундосым голосом поп читал что-то из Библии. Потом "малолеткам" раздали свечи. У Алексея она зажглась только с третьей попытки. "Дурной знак", - подумал он, но постарался отбросить нехорошие мысли. С неудовольствием отметил, что соседи, кривляясь и строя из себя крутых, спрятали половинки свечей в карманы. Да уж, эти нигде не пропадут...
  Между тем обряд крещения шел своим чередом. Мало что понимая в происходящем, Алексей бродил вместе с другими пацанами вокруг алтаря, крестился на святые иконы, поворачивался спиной к дьяволу, произносил клятвенное "Аминь!"
  Дурные обычаи "малолеток" проявили себя даже здесь. Так, во время обряда омовения некоторые из арестантов, живущие "конкретно по понятиям", отказались пользоваться общим полотенцем, мотивируя это тем, что среди новообращенных находятся двое "положенцев".
  - Мы с пидорами полоскаться не будем! - сказал, как отрезал, второход по прозвищу Мудя. Священник попытался было вразумить мальчишек, но все его слова не произвели на арестантов ни малейшего впечатления. Пришлось выдать еще одно полотенце.
  Схожая проблема возникла в самом конце процедуры крещения, когда новообращенные один за другим должны были подойти и поцеловать святую икону. Алексей отметил, что Мудя и его приятели к стеклу демонстративно не прикоснулись, побрезговали.
  "Ну и черт с ними!", - мысленно отмахнулся он. Здесь у каждого своя жизнь, не хватало ему переживать из-за прихотей всяких приблатненных "второходов"...
  Между тем 45-дневный срок потихоньку истекал. Вот уже прошло 42 дня после закрытия 201-й статьи, 43 дня, 44...
  На сорок пятый день Алексей решился побрить обросшую волосами голову - так и легче, и гигиеничнее. Оказалось, поспешил. На следующее же утро "корпусной" выкрикнул с продола его фамилию.
  - Куда этап, командир? - поинтересовался "взросляк".
  - На суд, - угрюмо буркнул не выспавшийся усатый конвоир. - Через час чтобы был готов.
  Началась обычная в таких случаях суматоха. Этап на суд - дело особенное, это любой арестант знает, ведь в этот день решается дальнейшая судьба человека. А еще, что не менее важно, в зале, помимо родственников, присутствуют друзья, знакомые, у многих - любимая девчонка. Поэтому каждый старается выглядеть на суде прилично.
  Серега с Толстым забросили приевшиеся за ночь нарды в сторону, растолкали арестантов. Из-под нар на белый свет сокамерники вытащили свои баулы. Через полчаса Алексей был экипирован по полной программе: черные брюки от "взросляка", белая рубашка от Березы, начищенные ботинки от Толстого, кепочка от Кузнеца.
  - Тюрьма разденет, тюрьма оденет, - философски заключил "смотряга", с довольным видом рассматривая приятеля. - Только смотри, Лесник, чтобы тебя в боксике "второходы" не раздербанили. А теперь давайте чифирнем на удачу.
  Сели в круг, пустили горячую кружку по кругу.
  - Волнуешься? - дружески положил руку на плечо Макс.
  - Есть немножко, - ответил Алексей.
  - Ничего. Дай Бог, чтобы по-человечески (нормально - прим. авт.) окрестили.
  Проводили Алексея традиционно - пинком под зад. Это чтобы обратно в хату не возвращался. Хотя все прекрасно понимали: Лесник привезет срок, и немаленький.
  Подпрыгивая на жесткой лавке автозака, Лешка помолился. Сначала прочитал вызубренные назубок строчки "Отче наш, сущий на небесах...", потом заговор, что прислала в одном из писем мама: "Иду на суд, три Бога несу. Один зубы заговаривает, второй - рот закрывает, а третий - язык проглатывает. Аминь! Как косяки немые - стенки глухие, так и судьи: будьте немые и глухие. Как топну ногой - судьи все под столом. Аминь! Пришел на суд раб Божий Алексей как в гости. Тело мое - как кости, кровь моя - как смола. Судить судьям меня нельзя. Руки бы у них не поднимались, уста не разевались. Отними, Господь, судьям руки, ноги и язык. Во имя Отца и Сына, и Святого Духа. Аминь!"
  В здании суда Алексея и еще двух "малолеток" посадили отдельно от взрослых. Своей очереди пришлось ждать довольно долго, несколько часов. Первоначальный мандраж вскоре был побежден ощущениями голода и усталости. Подпирая спиной шершавую бетонную стенку, Лешка мечтательно произнес: "Сейчас бы домой", и внезапно поймал себя на мысли, что под словом "дом" в данном случае подразумевает не комнату в родной вольной квартире, а прокуренную тюремную камеру.
  - Ага, там сейчас макароны дают, - поддержал его сосед, вор-домушник по прозвищу Орел, получивший свое прозвище за характерный кавказский профиль.
  Шутка была не из самых удачных, но посмеялись над ней от души: надо же как-то взбодриться. Конечно, макаронами в тюремном меню и не пахло, но от кружки горячего сладкого чая с пайкой хлеба Алексей сейчас бы не отказался...
  Взрослые арестанты, сидящие в камере напротив, поначалу отпускали в адрес "малолеток" едкие шуточки, потом, когда в здание суда привезли зэчек, обратили все свое внимание на них. Молодые женщины за решеткой - такое противоестественное зрелище Алексей наблюдал впервые. Красивые, хорошо одетые, накрашенные... Этим бы девушкам гулять с любимыми по ресторанам и кинотеатрам, а вместо этого они маются в тесной клетке, вяло переругиваются с конвоирами, строят глазки взрослым арестантам, кокетливо улыбаются "малолеткам".
  Наконец, одного из их троицы - второхода Гришу по прозвищу "Косяк" - вывели на суд. Вернулся он спустя час взмокший и весь какой-то потерянный. Понятно, что его "наркоманская" 228-я статья (да еще по части хранения и распространения) не сулила ему ничего хорошего. Однако приговор - девять лет - ошарашил парня, который надеялся перебить статью на одно лишь "употребление" и отделаться тремя-четырьмя годами. Бедняге посочувствовали, но не более того - у каждого свои проблемы.
  Следующим отсудили Орла. За серию квартирных краж он схлопотал пятерик, чему был весьма рад. "Отсижу полсрока, а там по УДО - и домой", - поделился он своими оптимистичными планами с Алексеем. Тот из вежливости улыбнулся. Сейчас! Вот и его фамилия - Виноградов! Значит, пора!
  Конвоир привычным жестом защелкнул металлические браслеты на запястьях "малолетки": "Вперед!" Тщетно пытаясь справиться с предательской дрожью в коленях, Алексей вошел в зал судебных заседаний. Взгляды присутствующих - тревожные, испытующие, безразличные, внимательные - устремились на арестованного. Алексей заметил среди присутствующих одноклассников, дворовых приятелей, соседей. Тут же находились совсем незнакомые ему люди - видимо, зеваки, которых приводит на судилище нездоровое любопытство. Растерявшись от присутствия такого множества народа, Алексей не сразу увидел свою маму. Сердце подпрыгнуло в груди, забилось бешено. Мама...
  Он смотрел в ее такие родные, такие красивые, такие измученные глаза и мысленно просил прощения за все то горе, которое причинил. За все свое непослушание, за ненужные споры и никчемные обиды, за вырывавшиеся порой обидные слова, за то, что оставил ее одну, наедине со своими бедами и заботами. И по ответному взгляду понял: мама его простила, мама будет его ждать, несмотря ни на что. И от этого стало легко на душе.
  Только потом Алексей заметил сидящего рядом с мамой мужчину. Он был не просто ее случайным соседом, нет. Свою ладонь мужчина положил на мамину руку, безмолвно утешая и поддерживая. А этот взгляд... Незнакомец смотрел на Алексея спокойно, без ненужного сострадания. Он словно говорил: "Держись, парень! Позаботься о себе, а я позабочусь обо всем остальном". И ему хотелось верить.
  Держа спину неестественно прямо, в зал заседаний вошла секретарь - симпатичная молодая девушка, наверное, чуть старше самого Лешки. Уложила бумаги аккуратной стопочкой на столе, машинально заправила за ушко непослушную русую прядь. Посмотрела (вроде бы как сочувственно, отметил Алексей) на подсудимого, затем строгим взором окинула всех присутствующих. И красивым, свободным голосом торжественно объявила:
  - Всем встать! Суд идет!
  
  Вместо эпилога
  Алексей Виноградов был приговорен к шести годам лишения свободы. Отбыл четыре, после чего за примерное поведение и активное участие в общественной жизни колонии был освобожден условно досрочно.
  Светлана Андреевна Виноградова, осталась жить с Михаилом. Заработок мужа позволил ей оставить работу в школе и книжном магазине и полностью заняться общественной деятельностью - она организовала и возглавила попечительский совет в той исправительной колонии, где отбывал наказание ее старший сын.
  Павел Виноградов не дожил до своего восемнадцатилетия. Он умер от СПИДа в больнице для заключенных. Официальный диагноз - цирроз печени.
  Вячеслав Лаврентьевич Говорков сознался во всех своих преступлениях и был приговорен к двенадцати годам лишения свободы с отбыванием наказания в исправительной колонии строгого режима. Эмма Константиновна ждала его два года, после чего вышла замуж. За кого? Согласитесь, это неважно.
  Акула на взрослой зоне был одним из самых беспредельных "козлов". Жил хорошо, но до поры до времени: в первые же сутки после освобождения его "замочил" один из тех, кому Акула здорово насолил во время отсидки.
  Геннадий Михайлович, он же Профессор, отбыл два года и ушел по УДО. Но насладиться свободой в полной мере не получилось: врачи выявили у него рак желудка, прооперировали, назначили строгую диету. Не помогло...
  Береза за "голливудский" разбой получил восемь лет.
  Толстый отбывает свою "десятку" в образцово-показательной исправительной колонии. Здесь бывший "смотряга" ударно вкалывает на производстве - вяжет сетки под картошку и другие овощи.
  Бабуку, как ни странно, освободили: адвокату удалось доказать, что парень торговлей наркотиков не занимался.
  О дальнейшей судьбе остальных героев данной повести автору ничего неизвестно.
  
  Конец.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"