Панфилов Виктор Сергеевич : другие произведения.

Способ протеста

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  Не прощаясь (повесть)
  
  Часть 1
  
  Вот девушка с газельими глазами
  
  Выходит замуж за американца...
  
  Зачем Колумб Америку открыл?
  
  Н. С. Гумилев 1917
  
   Май уже подходил к концу, и расстройство сна переросло из разряда временного неудобства в разряд серьезных неприятностей. Ночи проводились в сражениях с собственным организмом в попытке отключиться. Были перепробованы все известные средства борьбы с недугом, но положительного результата даже и не намечалось. А там не за горами лето, и это вызывало ещё большую нервозность, потому что - памятуя опыт нескольких прошлых лет - летом бессонница достигала наиболее внушительного размаха.
   Аркадий Герасимов за свои тридцать пять лет никогда не был чрезмерно избалован роскошью и всегда довольствовался от жизни самым малым, самым необходимым. Но недавно, переехав в свой собственный дом из очередного съемного угла, первым делом купил двуспальную кровать. Чувствовал себя при этом сибаритом и эпикурейцем, очень долго не решался подойти к продавцу в мебельном магазине, стыдясь непонятно чего. Сколько себя помнил - всегда спал на узких койках и мечтал однажды приобрести этакое лежбище. Мечта осуществилась, но Аркадий так и смог себя приучить использовать все кроватное пространство для сна. Что-то в этом казалось ему нерациональным, вызывающим, показушным. Постыдным, в общем. Так и спал на краешке, меняя простынь в два раза реже, чем обычно - просто перестилая её нетронутой стороной на используемое для сна место.
   На другой же половине кровати поселилась коллекция подушек, которую Герасимов приобрел, также ругая себя гедонистом, и также краснея и смущаясь ужасно. Правда, подушки использовались все. Три подушки предназначались для головы и менялись поочередно в течение ночи - от большей к меньшей. Одну из нескольких, в зависимости от настроения, Аркадий, обнимая, прижимал к торсу. Одну располагал между ногами, а самые маленькие служили подставкой под ступни, или зажимались между щиколотками. И ещё одну можно было подоткнуть под бок или спину для максимального удобства.
   Но ни обилие подушек, ни в меру мягкая и упругая огромность и необъятность кровати не способствовали хорошему сну. Иногда даже казалось наоборот - полночи продолжалась возня со всем этим хозяйством, искалось максимально удобное место и комфортное положение. И неизменно утром половина подушек оказывалась на полу, сброшенная беспокойным хозяином в моменты кратковременного забытья. И задремать получалось с трудом, когда уже ночь переваливала далеко за середину. Хоть и хотелось заснуть до одури, но забытье не наступало, а напротив: дурные мысли, и мрачные фантазии, и самые черные воспоминания гонялись друг за другом по кругу, временами приобретая невообразимо уродливые и отвратительные виды и формы. Нескончаемый, нудный, выматывающий кошмарный полубред к утру сменялся неожиданно ярким сном. И сны эти утренние, для контраста со всенощным бдением были наполнены такого покоя, такой беспричинной радости, такого незамутненного счастья, что, просыпаясь, хотелось выть от тоски по ускользнувшему миражу.
   А наступающим летом, возможно благодаря этим счастливым, но таким коротким снам, откуда-то из непонятных глубин памяти и души вылезла на свет давно, казалось бы, забытая ностальгия. А может и ненормально малый отдых рассудка её провоцировал. К чрезмерно сентиментальным личностям Аркадий не относился, и оттого с неприязненным удивлением констатировал у себя очередную напасть. Откуда взялась эта грусть и печаль по давным -давно оставленной родине, детским впечатлениям, благополучно забытым, но когда-то близким и дорогим людям?
   Ностальгия накатывала резко и неудержимо, как рвота, и полностью подчиняла себе, заставляя забыть обо всем на свете. Спровоцировать её могло все что угодно - случайная фраза, забытый запах или вкус, кадр из телепередачи, вид какого-либо предмета. А могло и беспричинно нахлынуть. В такие моменты Аркадий продолжал совершаемые действия на автомате, даже поддерживал разговор, если в этот миг разговаривал с кем-то, но только вид его становился отсутствующим и рассеянным. Приступ погружения в прошлое проходил, оставляя после себя сожаление и ощущение измотанности и опустошенности. Чем сильнее расцветало, воцарялось лето, тем чаще случались такие вот флэшбэки, и тем дольше они растягивались во времени.
  
  Глава 1
   Обычно ещё до звонка будильника Аркадий понимал, что уже просыпается и судорожно цеплялся за уходящий сон. Но яркие, чудные картины тускнели, размывались, ускользали прочь. Несколько минут после этого приходилось справляться с желанием что-нибудь разбить или сломать. Успокаивала всегда музыка: в доме она играла постоянно. Да и на работе тоже. Может это реалии возраста, может черты характера - но из всех человеческих страстей и увлечений, к четвертому десятку сохранились только любовь к литературе, музыке, живописи, к искусству в целом.
   Под музыку Герасимов вставал, заправлял свою безразмерную кровать, закуривал. Под музыку шел в душ, приводил себя в порядок, одевался, собирался на работу. Вкусы и предпочтения были разнообразными, зависели от настроения, состояния здоровья, погоды и ещё многих факторов. Вот уже полмесяца, пока лето завоевывало город, наиболее востребованной была музыка, ассоциирующаяся с морем. Море же неизменным атрибутом входило во все сны, мечты и воспоминания.
   К восьми часам утра Аркадий уже был готов отправляться на работу. Он наливал себе чашку кофе, выходил с ней из дома в сад и смаковал напиток под неизменную сигарету на лавочке у крыльца. Прямо отсюда, оставляя на скамейке пустую кружку, он уезжал на приходящей за ним машине.
   Александр - коренастый, суровый, неболтливый дядька лет пятидесяти - числился у Герасимова водителем, экспедитором, грузчиком, начальником службы безопасности и вообще являлся универсальным сотрудником. Простой и надежный как пассатижи, он был старым товарищем Аркадия. Они когда-то вместе работали на одного подрядчика в строительстве, и спустя годы Саша стал работать на приятеля, открывшего свое дело.
   Утром на личной тойоте он собирал на остановках города сотрудников, и за Аркадием заезжал в последнюю очередь, потому что шеф жил ближе остальных к промзоне, где располагался офис и склад. Там Саша пересаживался с личного авто на "Песца" и уже на нем развозил заявки по магазинам и заказы по адресам. Рабочее авто было вообще-то полугрузовым "Соболем", но водитель всегда упрямо называл его Песец. Потому что по его словам "это песец, какая хорошая машина". Или: "Это не соболь, а песец какой-то".
  ***
   - Здраааавствуйте, Аркадий Владииииимирович! - нестройным хором протянули сотрудники. Это они так подкалывали шефа. Знали, что Герасимов смущается от таких шуток, и ловили его на этом. Здоровались как первоклассники с учителем. А ещё с недавнего времени перестали называть его по имени, обращались только на "вы" и с отчеством. Аркадий всегда наплевательски относился к церемониям и этикету в компании. Своих людей он знал давно, с ними он уже много пережил и никак не мог привыкнуть к такому официально -вежливому обращению. И как вернуть (и стоит ли возвращать) панибратское общение не знал и всегда стеснительно розовел от пиетета подчиненных.
   - Здравствуйте, ребята, - подыграл он, забираясь в автомобиль. - Ну вот, меня забрали, можем ехать.
   Женщины возобновили прерванный с появлением Герасимова разговор о присмотренном Ксенией в магазине платье. Юрка вставлял шпильки по поводу чрезмерного веса некоторых дам и несоответствия их габаритов выбранным платьям(совершенно зря, кстати, потому что фигурка у Ксюши - просто загляденье, ничего лишнего), за что получал периодически шутливые подзатыльники. Саша, выруливая на основную дорогу, поглядывал украдкой на директора и, наконец, решился спросить:
   - Как дела? Выглядишь, честно говоря, не очень. ...
   - Да чертовщина какая-то, слушай. Спать не могу по ночам. Собственно, я и днем не могу спать - так, полчаса-час, от силы. Но днем меня хотя бы в сон клонит, а ночью просто валяюсь и уговариваю себя безрезультатно. Я уже и утомлять себя пробовал, и ванны с солью, и прогулки по вечерам на природе. Не хочу до алкоголя опускаться, подсесть боюсь. И медикаментов не хочу - слабые не помогают, а для сильных надо на учет становиться у психиатра. Вот и маюсь уже сколько дней... У тебя такое было когда-нибудь?
   - Нее, такого не было, - ответил Александр, ёрзая в поисках более удобного положения на сиденье. - Было дело после армии - кошмары донимали. Вот тогда боялся засыпать, ждал очередного сеанса ужастиков. Пил тогда, чтоб забыться посильнее, но - ты прав, не вариант это совсем. Ну а потом я женился, и прошло все. Сначала просто реже стали сны приходить. А потом кутерьма началась: моя залетела, родила, и привет. Тут уже вынужденная бессонница. Если повезет заснуть, то просто как в яму темную упал. И единственный шухер - когда малой завопит. Вот тебе, кстати, хороший рецепт.
   - Нет, спасибо - это слишком уж как-то кардинально. Я ещё к такому не готов. Уж лучше невысыпаться от придури организма, чем от детских криков. И все эти пеленки сраные, детские болезни, и капризы жены и её же истерики на ровном месте... Нафиг такую радость. - Аркадия заметно передернуло, когда он представил себе семейную жизнь. Он поспешил перевести разговор:
   - Как малой, кстати? Школа закончилась, нет?
   - Экзамены пока, - помрачнев, ответил Александр. - Воюем. Тройки сплошные, а тут он ещё вбил себе в голову, что ему для нормальной жизни хватит училища. Хочет вместо института в какой-нибудь колледж пойти.
   - А ты ему, что на это отвечаешь?
   - А я ему ремня. И на себя пальцем показываю, это уже после ремня. Тоже так думал в свое время: хватит училища и армии. А много ли в этом радости - всю жизнь в мазуте по уши, крутишь баранку, и ремонт через каждые сто километров, в жару и в холод валяться под этими рыдванами. Смотреть на нормальную жизнь только из окошка очередного допотопного драндулета. И никакой гордости за профессию. Только нервы и болячки всякие. Ревматизмы с геморроями. Нет, нет, нет. Пусть в институт идет, не хрен тут финтить.
   - Ну, он-то тобой гордится. Хочет на тебя похожим быть. - Аркадий тактично попытался утешить приятеля.
   - Похвально это, но неумно. Пусть лучше он на тебя старается быть похожим, я не против. Мне наоборот - только спокойнее будет, если он в начальнички выберется, пусть хоть маленькие, но все же. А, между прочим, - Александр оживился, и, собравшись с духом, продолжил, - возьми его к себе, то есть к нам на фирму подработать на лето, а? Ну, если возможно такое в принципе, - уже совсем устыдившись просьбы закончил он. Видно было, что в вопросе трудоустройства сына он переступает через себя - и в правду, какой из пацана работник?
   - Аркадий потрогал в раздумье бровь:
   - Ну, на бумажную работу я его не возьму, сам понимаешь. Да и продавцом - тоже вряд ли. Молодой он еще, страшно мне. Там ошибешься где - и по миру пойдем. Пусть, вон, грузчиком попробует. Он у тебя спортивный парень. Если ты за него поручишься, что он не сбежит через два дня, и если ему самому не зазорно на такой непрестижной должности будет.
   - Да что ты, Владимирыч, самое то, - облегченно вздохнул Александр. - Я о таком и надеяться не мог, думал - откажешь. Реально, возьмёшь?
   - Да почему бы нет? Подкачается чуток, глядишь. Деньгам цену узнает. Важности прибавит себе, ответственности. Если что - мы поможем, где тяжело будет. Да как раз Юрика в отпуск отправим.
   - Эй, Юрка, - крикнул Аркадий назад в салон.
   - Здеся, - придуриваясь, отозвался Юра. - Я всё слышал. Нашли мне замену, значит?
   - Ага. На время отпуска. Ты же мне месяц мозги проедаешь, что устал, что отдохнуть надо. Так вот - сбылась она, мечта твоя. Подрючишь Сашкиного малого недельку, погоняешь по складу. Да заодно и порядок наведёшь и фуру примете с товаром ("Что-то уже до фига получается", - критично пробормотал в сторону Аркадий). Ну и всё - пару месяцев балдей, катайся по курортам, отсыпайся.
   - Так точно, шеф. А денег вы мне дадите каких-то там на отпуск?
   - Как же без этого? - удивился Аркадий. Отпускные. Премию, насколько получится, из собственного кармана добавлю, если что. О чём речь-то?
   - Да чёрт его знает, повеселел Юрка. - Я же неофициально работаю, как бы. Так вроде мне и не положены такие ништяки, как отпускные и то-сё...
   - Ну, будешь борзеть - и не будут положены, - с напускной строгостью сказал Аркадий.
   Ксюха с Натальей Анатольевной, прислушиваясь к беседе мужчин, улыбались и перемигивались. Настроение у всех было приподнятым. Аркадий, закрыв глаза, откинул голову на подголовник кресла и выпал из дальнейшей шутливой пикировки сотрудников. "В очередной раз показал себя добрым дядюшкой", - думал он. " Придется теперь горбатиться за грузчика, помогать Санькиному отпрыску. Хотя... Может это и к лучшему. Чтоб жиром не зарастать, да и к народу поближе. Хуже, если Анатольевна в отпуск запросится. Тут и Ксюша, и я взвоем сразу, как уже бывало. Пока проще ей переработку и компенсацию платить. Ладно, выкрутимся, не впервой..."
   Пока сотрудники проверяли контрольки на замках, расписывались в журнале у дежурного ЧОПовца, открывали офис - Аркадий оглядывал территорию. Каждый раз по утрам он несколько минут просто осматривался вокруг, словно не веря тому, что всем этим хозяйством заправляет он. Хотелось бы поделиться с кем-нибудь своей гордостью: смотрите мол, это все мое, я сам всего этого добился! Жаль, что некому рассказать, и никто из близких не оценит проделанных трудов. Для родителей предпринимательство сына как было изначально, так и осталось подозрительной и авантюрной затеей. Младший высказывался скептически и презрительно: "Базарная баба, торгаш". Аленка из принципа не хвалила: боялась сглазить, боялась внезапного краха, банкротства, стихийного бедствия, разграбления, национализации и ещё тысячи причин потерять нажитое тяжким трудом.
   А трудов и действительно было вложено немало. Независимый и свободолюбивый, домовитый и хозяйственный парень всегда мечтал о собственном деле. О предприятии в котором не будет всегдашнего российского бардака, наплевательства, воровства, разгильдяйства. пренебрежительного отношения к обязанностям и людям. И самодурства вышестоящих начальников.
   Эта мечта появилась во время студенческой подработки и производственной практики. И закрепилась во время работы на многочисленных стройках.
   Аркадий шел к реализации планов не один год. Пришлось повкалывать для достижения заветной цели. Были ещё многие объекты, где нарабатывались необходимые умения и приобретались нужные знания. Завязывались полезные связи и знакомства. Долгие годы приходилось откладывать и экономить, ловчить, оказывать левые услуги, подворовывать даже. Самоограничение и аскетизм - парень перебивался с хлеба на воду, отказывал себе в развлечениях и удовольствиях, досконально продумывал структуру своей будущей фирмы, схемы товарно -денежных отношений. Не гнушался подработок, не знал выходных, отпусков и праздников. Кроме стартового капитала заработал, попутно, благодаря плохому питанию и нервной работе две тяжелые желудочно -кишечные язвы. Немногие близкие знакомые и приятели восхищались его упорством и целеустремленностью, но никто не верил в то, что его планам будет суждено сбыться.
   Зато теперь у Аркадия бизнес, приносящий стабильный доход. Два магазина строительных материалов и оборудования: один - в центре, другой - в поселке железнодорожников, в двадцати километрах от города. А также склад, теплый гараж и офис на промзоне. Ну и конечно автомобиль с шофером, как признак успешности. Пусть плохонький и грузовой - но автомобиль. А самое главное - свой дом. После скитаний по общежитиям, коммуналкам, съемным комнатам - домик, пусть маленький, зато без шумных соседей и в тихом малолюдном месте; рядом с городом, но без городской суеты. Чем не повод для гордости и удовлетворенности собой?
   Аркадий подождал, пока все сотрудники втянутся внутрь, и вошел последним. Офис расположился в одноэтажном строении. Здание делилось на несколько комнат. Кабинет директора, кабинет бухгалтера, который Наталья Анатольевна делила с Ксюшей, маленькая мужская раздевалка, и совмещенный с душевой санузел. И самой главной, самой большой и светлой была комната отдыха. Она же служила столовой и кухней и залом собраний. В комнате основное место занимал огромный мягкий уголок, возле него располагался крепкий и не менее большой журнальный стол, вокруг стола расставлены несколько мягких легких кресел. Напротив этой обеденно -спальной зоны стоял самодельный шкаф, умещающий в себе большой телевизор, видеопроигрыватель и игровую приставку. Незанятые техникой полки женщины заставили всевозможными безделушками и сувенирами. В уголке комнаты отдыха, под полкой с посудой уместился ещё один маленький разделочный столик, на котором жили микроволновка и чайник.
   Юрка сразу занял, развалившись, целый диван и по -хозяйски завладел пультом от телевизора. Этот легкомысленный весельчак большую часть свободного времени проводил именно так: полулежа у телевизора, по возможности поглощая что-нибудь съестное. Хотя, если нужно было потрудиться - вкалывал за семерых; работы не боялся и другим спуску не давал, невзирая на возраст и положение.
   На меньшей части мягкого уголка, предварительно придирчиво оправив покрывало, примостилась Наталья Анатольевна, главный бухгалтер фирмы. При её невзрачной и простецкой внешности у пятидесятилетнего главбуха была поистине королевская стать и неожиданно цепкий и умный взгляд. Аккуратистка и педант, она держала в уме все договора, расчеты и денежные перемещения, знала, где лежит любой документ и помнила все, что проходило в бумажном виде через её руки. Можно сказать, что они с Герасимовым и создали и раскрутили эту фирму; ни одного просчета, ни одной ошибки, ни малейшей накладки не допустила она за все время работы. Аркадий молился на эту женщину и справедливо считал, что без нее никогда не было бы такого безупречного порядка в делах. Помогала Наталье Анатольевне Ксения - молоденькая миловидная брюнетка, с весьма покладистым и добрым нравом, исполняющая попутно обязанности кладовщицы и секретаря. Ксюша моментально вызывала к себе теплое отношение, будучи девушкой отзывчивой, заботливой и коммуникабельной, но при этом весьма скромной и застенчивой. Только переступив порог, она тут же начала суетиться: включать везде свет, проветривать помещение, ставить чайник, мыть кружки и блюдца. Присела Ксения только когда чай был подан на стол. При этом заняла такое место, чтобы в любой момент можно было вскочить и выполнить любое поручение начальника или старших товарищей.
   Аркадий сел во главе стола и подождал, пока все разберут чашки. После, на правах директора начал ежедневное совещание.
   - Итак, позвольте поздравить всех с новой трудовой неделей. Рассказывайте: как дела, что нового?
   - Очередной неинтересный понедельник, - пожал плечами Юрка.
   Саша увлекся каким-то эпизодом в телеящике, пытаясь расслышать комментатора и одновременно показывая оттопыренным большим пальцем, что у него все в порядке. Ксюша улыбчиво и внимательно смотрела на Аркадия, явно желая что-то сказать, и выбирая для этого походящий момент.
   Наталья Анатольевна откашлялась и начала по порядку:
   - Мне нужно пару выходных в середине недели. Желательно подряд. Это раз.
   - Без проблем, - согласился Герасимов. - Надо - значит идите, попробуем справиться без Вас. Дальше...
   - Ксюше нужен аванс. Она хочет новое красивое платье, - высказалась Анатольевна за Ксению. - Это два.
   Видя, что Саша поднял руку, повернулась к нему. - Александр?
   - Мне тоже аванс не повредит, - присоединился Саша. - Малого надо на выпускной одеть, да денег дать на праздник.
   - Это три, - посчитала Наталья Анатольевна. - Юра, вы что-нибудь желаете?
   - Желаю не работать и много денег получать, - с невинным и мечтательным лицом высказался Юрка.
   - Ну, это просто! - откликнулся Аркадий. - Иди к нам директором! Что-то вроде того и получится.
   - Вы так считаете? - Юра изобразил глубокую задумчивость. - Ну, не знаю, не знаю. Это надо обмозговать, обсудить с моим адвокатом, с психологом, а уже потом, после отпуска я вам сообщу о своем решении. А, кстати, - куда старого директора денем?
   -Выгоним, - строго ответил Герасимов. - Или до грузчика понизим, надо будет посмотреть на его поведение.
   - Не надо выгонять! - пискнула Ксения. - Он хороший...
   - Ладно, - подвел итог Аркадий. - Итак: Ксюша хочет аванс, Саша хочет аванс, Наталья Анатольевна хочет выходные, Юра хочет все вышеперечисленное - сразу и много. Отсюда вывод - Анатольевна, выдавайте всем авансом ползарплаты. По работе есть что-то срочное? Ксюша?
   - Фура будет в четверг -пятницу, я созвонюсь еще, уточню. Сегодня заявки заберем с магазинов, как обычно, завтра их отправим, как обычно, послезавтра порядок наводить будем на складе, как всегда, в общем...
   - Понятно, опять бездельничаем весь день. Зря выходили только в такую рань, - задумчиво пробурчал Аркадий. - А, нет, не зря вышли, аванс же получим!
  ***
   Многим хороша работа индивидуального предпринимателя. Не надо прогибаться под начальство, отчитываться о планах и достижениях - удобный график, самостоятельность и независимость. Но для человека равнодушного к деньгам, человеку, лишенному коммерческого азарта такая деятельность может показаться скучной. Герасимов считал предпринимательство занятием незначимым, неинтересным и малополезным. Даже студенческая практика в БТИ, даже работа на стройке казались ему более увлекательными. Когда нужно изобретать какие-то нестандартные пути, решать постоянно возникающие задачи; когда видишь, в итоге, результат применения сил и ума - вот тогда работать интересно. А покупать и перепродавать... Аркадию повезло с сотрудниками, многие задачи они решали за него и решали, надо заметить, быстрее и лучше. Фирма была заработком, вложением средств и времени, но никак не души. Поэтому Герасимов обычно тихо скучал на работе. Занимался рекламой, закупками, искал возможности развития, или просто имитировал рабочее рвение и лез во все дела, выполняемые сотрудниками. То помогал Саше чинить Песца, то устраивал перестановки на складе, то пытался вникнуть в тонкости бухгалтерского учета.
   А иногда заняться было совершенно нечем.
   В своем кабинете Аркадий открыл окно и впустил в помещение свежий воздух. Полюбовался открывающимся видом: гнилые поддоны составленные стопкой в углу огороженной территории, автомобильная стоянка, чахлый газончик, будка охранника у ворот. Пейзаж был скучным, как предстоящий день. За стенкой, в соседнем кабинете увлеченно болтали Ксюша с Анатольевной, в большой комнате играл в приставку Юрка. Саня разгадывал кроссворд, и изредка, громко задавал всем загадки оттуда. Всем было чем заняться. Никому не было скучно.
   Аркадий включил музыку на компе и стал лениво листать на экране фотографии. Снимков было много. Некогда заботливо отсканированные, многократно скопированные и сохраненные на нескольких разных носителях фотографии всех членов семьи. Самая большая папка содержала изображения сестры, и именно эти файлы Герасимов просматривал чаще всего, несмотря на то, что они виделись с сестренкой частенько. Тут были фото, начиная с детских лет - черно -белые, нерезкие, затертые. И совсем новые, нынешние - качественные, красочные, цифровые. Один из поклонников -любовников Алены, профессиональный фотограф, постоянно устраивал ей фотосессии, и однажды по просьбе Аркадия слил ему весь немаленький архив целиком. Частенько, когда Герасимову становилось особенно скучно, он рисовал портреты сестры с этих подаренных фотографий.
   Аркадий не воспринимал себя всерьез как художника. В детстве он, если верить педагогам, подавал большие надежды. Маленький Аркаша бредил рисованием, не расставался с карандашами, ходил в школу искусств и художественную студию. Но после рождения младших сестры и брата времени стало катастрофически не хватать и занятия пришлось бросить. Некоторое время он ещё рисовал для себя - но переезд через полконтинента в другой город, окончание школы, поступление в институт, работа...
   Но тяга к рисованию осталась навсегда. Та сила, что заставляет поэтов писать стихи, музыкантов браться за инструмент - вкладывала в руки Герасимова карандаш. Душевный порыв, - не самовыражение, нет - Аркадию некому и незачем было выражать свои чувства. А тяга к прекрасному, попытка подпрыгнуть над собственной серостью и ограниченностью, желание прикоснуться к чему-то надматериалистическому, к чему-то неуловимому, необъяснимому... К Богу, может?
   В занятии этом было успокоение и отвлечение от навязчивых мыслей и неисполнимых желаний. Пусть все рисунки и пропадали потом в безвестности: терялись, выкидывались; забывались, вложенные в книги и журналы. Но главное-то для Аркадия состояло в том, что он творит! Пусть не всегда получается у него, пусть это только для себя, но в своем увлечении Герасимов иногда видел больше смысла, чем в повседневной деятельности.
   Ведь уже сейчас видно, что некогда неординарный и талантливый парень поистаскался, поистрепался в беготне за материальными благами; он оскотинивается, превращается в заурядное, беспросветное ничтожество, в филистера, ещё чуть -чуть - и идеалов и стремлений не останется совсем. Ладно, ещё пока он пытается развиваться духовно, уже через силу, со скрипом; старается сохранить в себе стремления к творчеству, чувство вкуса, тягу к прекрасному, упрямое желание самосовершенствования, а дальше? Уютное отупение, пролеживание дивана под глупые сериалы, и, как апофеоз падения - гордость какими-нибудь ну уж совершенно сомнительными достижениями. И дикая зависть к тем, кто сумел сохранить в себе Божью искру, а то и не просто сохранить - но и раздуть из нее костерок, от которого тепло и светло другим, уже обыдлевшим...
   Десятки, сотни почти неразличимых штрихов ложились на белизну бумаги, намечая контуры родного лица. Милые, дорогие черты: тонкие брови, лукавые складочки во внешних уголках глаз, аккуратный прямой носик, изогнутые в хитрой усмешке губы, решительный острый подбородок, вечный затейливый беспорядок прически. Нужные пропорции находились не сразу - приходилось подтирать, поправлять рисунок. Бережно затирая неудачные линии, Аркадий недовольно кривился, а иногда и вовсе откладывал в сторону карандаш. В такие моменты он шепотом ругался с воображаемым Создателем. "Боже" - жаловался рисовальщик, - "ну что за фигня?!! Почему ты дал мне способность понимать прекрасное, но не дал таланта это прекрасное создавать? Почему одним все дается легко, играючи, а у меня все через жопу? Почему, например, Младший, шутя, осваивает любой музыкальный инструмент; Стрекозка легко воспроизводит любой ритм и воссоздает невообразимые позы, прыжки и пируэты в танце? А мне таким трудом дается всё, за что бы не взялся? Знаешь ли ты, как хреново быть заурядной, бесталанной личностью в обществе одаренных сотоварищей? Как тяжело все чувствовать, но не уметь что-либо создавать? Жестокий ты парень, Боже..."
  
  ***
   Щебетание за стенкой внезапно смолкло. Послышался незнакомый звучный баритон. Через мгновение дверь в кабинет Аркадия приотворилась и в щелку заглянула Ксюша.
   - Аркадий Владимирович, там к Вам... посетитель...
   И тут же была вежливо, но твердо отодвинута властной мужской рукой. В открывшуюся шире дверь вдвинулся - тут Аркадий не поверил собственным глазам - поп. Или батюшка. То есть, в иерархии церковной Аркадий не разбирался совершенно, но посетитель был действительно священнослужителем, в черной рясе, в бороде и усах, с большим желтым крестом на груди. И зачем-то при барсетке. Молитвослов в ней, наверное, прятал или библию?
   Вошедший размашисто перекрестился, затем щедро перекрестил хозяина кабинета и дальний угол, где в избах верующих обычно располагаются иконы. Никаких икон там не было; полускрытый шкафом с документами висел календарь с приморским пейзажем. Священника это совершенно не смутило.
   После совершенных манипуляций, так же уверенно, слуга Божий подплыл к заинтригованному и приставшему с кресла Аркадию. Протянул ему приветственно руку, но не как для рукопожатия, а как для поцелуя, по -женски, ладонью вниз. Другой рукой зачем-то погладил Спасителя на кресте.
   Аркадий намек проигнорировал. Тремя пальцами аккуратно потряс вверх -вниз поповскую длань, как если бы пожимал протянутую собачью лапу.
   Священника это заметно покоробило, однако он быстро справился с собой и, как ни в чем не бывало, уселся в кресло для посетителей напротив Аркадия. Вытянул ноги и жестом показал Аркадию, что тот может, в принципе, присесть.
   Тот смущенно покашлял в адрес любопытно блестевших глаз и растопыренных ушей в дверном проеме:
   - Ксюша, солнышко, будь любезна, изготовь, пожалуйста, парочку чаёв с печеньками, если не сложно.
   И, переключив внимание на необычного гостя поинтересовался, присаживаясь за стол:
   - Ээээ... уважаемый гражданин батюшка... не знаю как к Вам обращаться... Собственно, здравствуйте. Чем могу быть полезен?
   - Меня зовут отец Алексий, - представился посетитель. Из церкви преподобного Серафима Саровского. - И многозначительно замолчал.
   - Очень приятно. А я Аркадий Герасимов, предприниматель, - в свою очередь представился Аркадий, и тоже замолчал, несколько смущенно.
   Возникла неловкая пауза. Впрочем, гость никакой видимой неловкости не ощущал. Спокойно и оценивающе оглядывал интерьер кабинета, потом полез в болтающуюся на руке барсетку и стал копошиться там, что-то искать и перекладывать из кармашка в кармашек. Остановил внимание на извлеченной записной книжке и сосредоточенно листал её послюнявленным указательным пальцем. Перстом, то есть.
   Аркадий, воспользовавшись этим, украдкой разглядывал ответно отца Алексия. На отца он тянул мало. Только объемами, разве что. А так - приблизительно ровесник Аркадия, рыжеватый, среднего роста, полный. Поболее начальственного лоска, вальяжности, самоуверенности. И все это при вполне заурядной внешности. Добавлять внушительности должна была растительность на лице, но с этим у батюшки дело не задалось. Тонкая, прямая, редкая, растущая пучками была эта растительность. Вполне впору пришлась бы монаху Шаолиня, а не православному священнику.
   Тем временем Ксюша принесла поднос с чаем, конфетами и печеньем, и засуетилась, расставляя угощение на столе.
   - Прослышал я, сын мой о твоих благих делах, - так начал разговор Алексий, после того как Ксюша удалилась. И благословил, перекрестив, чай, печенье и конфеты. - И вельми тобою заинтересовался, - закончил он, вкусно захрустев печенькой.
   Аркадий удивленно поднял брови.
   - Это торгашество - благое дело?
   - Да нет же, - досадливо поморщился батюшка, разворачивая конфету. - Одна наша престарелая прихожанка поведала о том, как ты, сын мой, сделал ей бедной пенсионерке ремонт и ни грошика с нее не взял...
   Аркадий напряг память.
   - Наша фирма, было дело, помогла нескольким малоимущим с материалами и инструментами для ремонта. Но самим ремонтом мы не занимались никогда. Нет у нас такой опции. Все думаю открыть это направление, но никак "руки не доходят".
   - А вы займитесь, - разрешил батюшка, и засунул в рот очередную конфету. - Церковь и я лично вас на это благословляю.
   - И Вы за этим приехали утром на промзону, чтобы благословить меня? - Аркадий никак не мог сообразить, что хочет от него святой отец.
   - Не только и не столько за этим. Мы проводим работу с населением. Привлекаем в ряды истинной веры тех, кто невольно отдалился от церкви. Вот ты, сын мой, веруешь ли ты в господа нашего?
   Тон у священнослужителя оставался таким же благодушным, игривым даже. Однако появилась в нем некая вкрадчивость, скрытая угроза даже. Как у кагэбэшника или милиционера в фильме (В жизни Аркадий с ними не пересекался ни разу и не жалел нисколько).
   - Ну, я крещен, если вы об этом, но...
   - В церковь ходишь? Молишься? - продолжал допрос Алексий.
   - Нет, - честно признался Аркадий. - Не хожу и молюсь редко. - Про себя же подумал, как оправдываться за такое невнимание к церкви.
   - Это плохо, - огорчился батюшка.
   "Неисправим. Расстрелять. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит..." - так это увиделось Аркадию. Его вообще сбивала с толку манера общения его собеседника. Он спокойно переходил с "вы" на "ты", то представая просителем, то обвинителем, то добрым другом. Многообразная личность, думал про себя Аркадий. Сто личин и ни одной настоящей.
   - Впрочем, для тебя, заблудший сын мой, и для таких как ты, я провожу семинары. Специальные. Чтобы спасти души погрязшие во грехе от геенны огненной. Согласись, мирское останется на земле; богатство не то, что шелестит в кошельке, а то, что в душе носишь. Дела благие, что свершил во славу церкви и братьев и сестер во Христе. - Тут батюшка снова истово перекрестился. Он вообще, судя по всему, любил это дело - креститься.
   Аркадий потихоньку начал приближаться к пониманию интереса со стороны церковной администрации. Но все же решил подстраховаться и переспросить, уточнить для себя, верно ли он понимает ход мысли батюшки.
   - Ну а вам-то какой резон от этих семинаров?
   - Ну как же!!! - Отец Алексий всплеснул руками и поглядел на Аркадия как на скорбного разумом. - Мы оказываемся полезными друг друга. Церковь и я в её лице спасаем твою бессмертную душу. Открываем тебе путь к спасению. Совершаем полезное дело. Ну а ты, соответственно, можешь помочь как-нибудь церкви, совершить богоугодный поступок.
   - Стройматериалов подбросить для ремонта? Инструментов? Рабочих? - прикинулся дурачком Аркадий.
   - Нет, с ремонтом, пока, слава Богу (тут батюшка в очередной раз перекрестился) все в порядке. Хотя и это бывает нелишне. Но у церкви и много других нужд. Просветительская деятельность у нас хромает. Недостаточно бывает средств, для правильной работы с населением. Нужды обители монастырской, также, хоть и скромны, но, тем не менее, есть. И сколько разных мелочей, незаметных глазу, но таких нужных, мы не можем себе позволить из -за недостатка финансирования. Вот и приходится напрямую обращаться к прихожанам, с просьбами посильной помощи. Дабы не прозябать в сирости и убогости.
   - Даже Ваша помощь малоимущим, - продолжил батюшка, справляясь с волнением с помощью ещё одной конфеты, - она, конечно благо, но... Но кто, скажите мне, знает нужды прихожан лучше, чем их духовный наставник? Кто может рассудить, кому помощь нужнее в данный конкретный момент? Как пример, могу привести вам вышеупомянутую мной Прасковью Федоровну, которой вы столь любезно помогли. Знаете, что эта милая старушка сделала с избытком материалов? Я скажу. Она продала их по -дешевке нехристям -соседям, а вырученные деньги принесла, опять -же, в храм. У нас есть фонд помощи остро нуждающимся, так что, спешу вас успокоить, средства эти даром не пропали. Но все же надо отдать Богу - Богово, а кесарю - кесарево, если вы понимаете, о чем я. Мы можем и просто обязаны быть друг другу полезными.
   От такой долгой речи у батюшки на лице выступила испарина. А может от чая горячего, кто его знает. Отец Алексий промокнул пот рукавом сутаны.
   Аркадий сидел молча. Внимал усердно. Молчание его батюшкой было воспринято как положительная реакция. Поп внедрился почти по локоть в барсетку и положил на стол перед Аркадием визитку. Герасимов придвинул её по столу к себе поближе ногтем. На визитке изображен был стилизованный храм, напечатаны несколько телефонов, адрес электронной почты, и номер банковского счета. Счетов, вернее. И, собственно, название организации: "храм им.пр. Серафима Саровского, РПЦ". И адрес. Скромно и со вкусом. Ничего лишнего.
   Как-то сразу священнослужитель засуетился, вспомнил о пастве и неотложных делах высочайшей важности. На прощание опять развесисто перекрестил Аркадия.
   - Жду тебя, сын мой, на семинаре. Мы собираемся по вторникам и пятницам в семнадцать часов в центральной городской библиотеке, - многозначительно и строго глядя в глаза новообретенного прихожанина, напомнил батюшка. Подавать руку при прощании не стал; дождался герасимовского вежливого "До свидания, святой отец Алексий", и удалился, не менее помпезно, чем прибыл.
   Аркадий закурил и повернулся в кресле к открытому окну. Задумчиво выпускал дым, наблюдая, как батюшка усаживается в джип "Grand Cherokee". Сколько он интересно топлива ест? - вот что думал Герасимов. Красивая машина, вместительная и смотрится хорошо, думал Аркадий. А за его спиной Ксюша убирала следы чаепития и вопросительно сверлила взглядом затылочную кость начальника. Наконец не выдержала и спросила:
   - Что он хотел, Аркадий Владимирович?
   - Приезжал благословить мое начинание. Будем новый вид деятельности осваивать. Наберем бригаду мастеров, и ремонтами будем заниматься. И, возможно, строительством. Бухгалтерия разрастется. Деньги лопатой будем загребать...
   - Серьезно? - спросила Ксюша и тут же сама себе ответила, - ну конечно нет. Откуда ему знать о Ваших планах? Тогда зачем он приезжал на самом деле?
   - Спонсорской помощи он хотел. Добровольных, так сказать, пожертвований.
   - Не слабо, - протянула Ксения. - А вы что? Послали?
   - Где бы я был, если б всех подряд посылал? Подумай сама. Сколько их таких ходило разных из всех государственно -криминальных контор, вспомни.
   - Тогда что? Будете кормить ещё и этих? - Ксюша показала весьма презрительной гримаской, каких именно "этих".
   - Где б я был, если бы всем без разбора отстегивал? Нет уж, бросьте. Наша благотворительность - наше личное дело, так? Однако насчет нового вида деятельности - я не шутил. И он, надеюсь, тоже не шутил, когда благословлял. Так что поеду я в администрацию и в налоговую скатаюсь, поузнаю что и как. Крутитесь тут без меня, как умеете. Заодно конфет вам и печеньев с пирожными куплю к чаю, а то мы все сожрали.
  ***
   В Налоговой ничего толком узнать не получилось. Все знающие сотрудники были в отпусках. С населением работала молоденькая задерганная девчушка, видимо недавняя выпускница ВУЗа. Неопытная и некомпетентная она постоянно кому-то звонила и что-то спрашивала и уточняла. Герасимову она тоже ничего по существу сообщить не смогла. Посоветовала изложить его вопросы на бумаге и обещала перезвонить, когда она разберется в данном предмете. Аркадий немножко позлился на девочку, немного пожалел её, описал интересующий его момент.
   И побрел себе долой, но на лестничной клетке столкнулся со старым - студенческим ещё - приятелем, с Валькой Маковецким. Валентин учился на юриста, и, защитившись, отправился покорять Москву. Неожиданно было встретить его здесь - потолстевшего, повзрослевшего, дорого и стильно одетого.
   - Аркадий, чертяка! Сколько лет, а ты ничуть не изменился! - Валька мял и крутил товарища в объятиях. С нынешними его габаритами вполне можно было себе такое позволить. - Нет, ну надо же, как здорово мы встретились! Это надо срочно отметить. Пойдем ко мне. - И потянул Герасимова вверх по лестнице.
   - А ты как здесь оказался - ты же вроде в столице должен быть? И куда ты меня, собственно, тащишь?
   - Сбежал я из столицы, Аркашка. Злой и нервный город. А теперь тут работаю. В этом самом здании. Сейчас покажу тебе.
   И показал -таки, после очередного поворота дверь со скромной табличкой "Нотариус". За дверью простирался отнюдь не скромный кабинет. Огромный стол, дорогие диваны и кресла, дипломы, свидетельства, награды на стенах. Кондиционированный и увлажненный воздух с ароматами дорогого парфюма, кофе и многозвездного коньяка. Кабинет настраивал на серьезные деловые беседы облеченных властью и влиянием людей. Никакого сравнения с офисом Герасимова. На несколько порядков солиднее.
   - По коньячку, а, Аркаш? За встречу?
   - Разве что в кофе, Валь, - вежливо отказался Аркадий.
   - Легко! - Валентин щелкнул кнопкой кофеварки. - А я выпью пару капель.
   Мужчины расположились с напитками за столом. Несколько минут оглядывали друг -друга, сверяя нынешний облик с тем, более чем десятилетней давности.
   - Слушай, как же это тебя занесло сюда?
   - Да вот, пришел выяснять, как из ИП ООО сделать. Я же в коммерцию подался, представляешь? А ты что же? Вижу - важная птица. А вообще, в быту, в личной жизни как дела?
   - Да все ровно. Женат, детки растут - мальчишки, два и четыре годиков. Тружусь потихоньку, обеспечиваю им счастливое детство, понимаешь. А ты молодец. Рад за тебя. Сам-то нормально? Женился, нет?
   - Не, пока не нашел ещё никого.
   - Не беда, подыщем. А что с бизнесом? Помощь, может, какая нужна по моей части? Я для тебя могу быть полезным как-нибудь?
   Аркадий воспользовался поводом, чтобы перенести разговор о личном в отдаленное будущее, до лучших времен. И начал вдохновенно выдумывать, чем может оказаться полезным Валька.
   - А вот что, например... Вот смотри: у меня хозяйство, значит. Пара магазинов, склад, машина, товар, активы. Дом. Личные сбережения. Можешь ты завещание помочь составить, чтобы, в случае чего, это в указанных долях моим родственникам досталось? К примеру: родителям - дом, брату - бизнес, сестре - денежные накопления?
   Валька озадаченно воззрился на Герасимова.
   - Да не проблема, конечно составим, если хочешь. Только чего это ты вдруг? У тебя правда все нормально? Не болеешь, случаем? Или враги, вдруг, досаждают?
   - Да что ты, все здорово! Ни врагов, ни болезней. Просто внезапно в голову взбрело. Вот я задумался нечаянно: человек смертен! Но это ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! Вдруг мне на Бронной свалится на голову кирпич...
   - Тьфу ты... Напугал меня. - Валя расслабился и тоже припомнил Булгакова. " - Кирпич ни с того ни с сего никому и никогда на голову не свалится. В частности же, уверяю вас, вам он ни в коем случае не угрожает." - Но завещание, если ты так хочешь, оформим тебе. Если тебе так спокойнее. Копии документов скинешь мне и всех делов...
   - Да ладно, просто у тебя кабинет и профессия твоя к таким вещам располагают. Трудно о чем-то постороннем общаться. А давай в выходные у меня соберемся?!! Хватай своих - и ко мне в гости. Я дом купил за городом, на "Дачах". Шашлык пожарим на свежем воздухе, выпьем, отдохнем, поговорим, вспомним молодость. Как ты?
   - Отличная мысль! Давай контакты, цифры, созвонимся, спишемся, договоримся. Я тебя хотел сауну предложить, но твоя идея интереснее. Сто лет не был в деревне на пикнике!
   Мужчины обменялись визитками и расстались довольные нечаянной встречей и строя планы совместного отдыха. Валька остался в прохладе пить коньяк, а Аркадий, выходя на улицу, улыбался пришедшей в голову мысли. "Вот забавно всё -же: написать такое завещание и сдохнуть. Как интересно поведет себя Младший, если он невзначай станет хозяином моего дела? Дела, которое он искренне считает недостойным и позорным... Отличный способ подшутить над братиком!"
  
  ***
   Солнечное тепло обволокло, словно навязчивая ласка бесцеремонной подружки. Сразу же заслезились и заболели глаза. Аркадий повертел головой, в поисках машины и заметил её в тени, метрах в десяти от крыльца. В знойном воздухе казалось, что не идешь, а проплываешь по улице сквозь лучистый, бледно -желтый туман. Саша безмятежно дремал в прохладном салоне.
   - Вези -ка меня, братец домой, вот что... А лучше - нет, подожди. Поехали, очки мне купим солнцезащитные. Буду их носить постоянно теперь, а то из глаз течет, а это несолидно - плачущий начальник. И конфет в контору надо взять, я Ксюше обещал...
   Александр покатал начальника по магазинам, а потом отвез домой. Впереди у Герасимова был некончающийся мелкий ремонт, одинокий холостяцкий вечер, скромный ужин, и отдых с книжкой в любимом кресле -качалке. И очередной сеанс борьбы с бессонницей.
  
  
  ***
   Ночь овладевает городом, растворяет в себе звуки и наполняет воздух свежестью и прохладой.
   Ночь застает Аркадия лежащего в темноте на кровати, с сигаретой во рту, с глазами, устремленными на световое табло электронных часов. Для мужчины это привычный ритуал - подсчитывать часы и минуты до того времени, когда придется подниматься. Он тушит докуренную сигарету. Закрывает глаза. Максимально расслабляется. Усталостью наполнено тело, мысли беспорядочны и обрывочны. Сна - ни в одном глазу.
   Через некоторое время, Аркадию начинает казаться, что он не накурился. Сигареты и пепельницу приходится искать на ощупь, но руки прекрасно выучили этот маршрут. Зажигалка разбрасывает чересчур яркие искры. Машинально брошен взгляд на часы. Времени на сон остается на полчаса меньше.
   Неспособность уснуть вызывает чувство досады и тоскливой обреченности. Аркадий проговаривает в пустоту комнаты, непонятно для кого, усталым, хриплым шепотом:
   - Не могу спать. Не могу спать. Не могу спать, Боже, не могу спать, не могу, боже, не могу так больше, не могу... Ну за что мне такое?..
  Глава 2
   Заходя утром в свой кабинет, Аркадий подумал: зачем он тут вообще нужен? Просто для того, чтобы работники не расслаблялись? Толку от его ежедневных поездок на работу было чуть. Организм компании большую часть времени прекрасно обходился без его, Аркадия, участия. Все сотрудники прекрасно знали свои обязанности. Для решения рабочих вопросов достаточно было созвониться или списаться по электронке. По всему выходило, что вполне можно было бы возиться с ремонтом у себя дома. Или заниматься каким-нибудь хобби. Или предаваться неге и лени. Вероятнее всего, рассуждал про себя Аркадий, работа нужна ему для самодисциплины и самоорганизованности. Только ежедневное участие в делах фирмы не давало ему заскучать, пустить все на самотек и потерять контроль над делами. И потом - он слабо представлял себе, куда девать такую прорву свободного времени.
   Согласно привычному распорядку, переоделся, аккуратно разложил на столе бумаги, оживил радио. Включил комп, законектился. Просмотрел почтовый ящик, после взялся проглядывать рекламу и каталоги товаров крупных компаний. От монитора моментально заслезились глаза. Веки сами собой опустились; Аркадий позволил себе, поудобнее откинувшись в мягком кресле, бездумно вслушиваться в еле слышное бормотание приемника. В соседнем кабинете приемнику Аркадия подпевало на той же волне радио у Ксюхи и Натальи Анатольевны. Убаюкивающие, тепло и по -домашнему звучали приглушенные тонкой стенкой голоса женщин: какие-то милые, плохо различимые, смешливые сплетни.
   Незаметно мужчина начал проваливаться в теплый обволакивающий покой. На миг привиделось: он на родине в старом родительском доме, дремлет перед телевизором; на дворе лето, впереди - каникулы, а на кухне молодая мать и (странно, как это всегда во сне) повзрослевшая Аленка пекут пироги. Видение было настолько правдоподобным и ярким, что чуть сосредоточившись, Аркадий расслышал, как Алена рассказывает какую-то историю богемной жизни местных звезд. Насмешливо, с присущей ей шутливой пародией важных шишек. Интонации неподдельные и такие реальные, что стало просто интересно: что это за новые шутки разболтанной психики? Аркадий стал вслушиваться в голос сестры, в историю о любовнице мэра и пробовал между делом отыскать какие-нибудь логические несостыковки, позволяющие определиться, в какие закоулки завел его нечаянный сон. Но повествование было складным и предельно правдоподобным, в конце даже не удержался от смешка - такими забавными оказались злоключения заместительницы первой леди города. Это убедило Аркадия что он, похоже, не спит и - о, чудо! - Аленка здесь, в его офисе. Заскочила по пути к брату в бухгалтерию, поздороваться с женщинами и сейчас мимоходом развлекает Анатольевну и Ксюшу.
   Через минуту она уже ворвалась в кабинет директора. Встала в дверях, руки уперты в бока стройной мальчишеской фигурки, нога отбивает такт туфлей с избитым носом. На губах кривоватая проказливо -насмешливая ухмылочка, выдающая её неугомонную озорную натуру.
   - Братаааааан!!! - громко и дурашливо закричала Алена и в два стремительных прыжка оказалась на коленях у Аркадия. Схватила его за уши впечатала в нос громкий смачный поцелуй. После демонстративно сплюнула, и так же резко переместилась на гостевое кресло. Причем залезла на него с ногами, с грохотом сбросив туфли. Поерзала, устраиваясь, и распорядилась:
   -Кофе. Растворимый, вонючий кофе, из жестяной банки с надписью "Нескафе". Два сахара. И начинай уже здороваться со мной, а то сидишь как буратина.
   - Я просто никогда не могу привыкнуть к твоим стрекозляческим налетам. - Как всегда выбитый появлением сестры из колеи, Аркадий поставил чайник. Достал чашку и насыпал сахар и растворимого "Нескафе" из жестяной банки. - Ну, привет, сестренка.
   - Привет, Муравьишка. Ты все трудишься?
   - Нет, балдею. Я нынче муравьиный трутень. Или как у них называются особи, которые ничем кроме секса и жрачки не занимаются? - Аркадий подал чашку и старательно сдерживал смех, наблюдая за тем, как Алена в преувеличенном отвращении морщит от запаха кофе нос. - А ты как? Порхаешь?
   - Ага. Отвратительный кофе у тебя... Порхаю. Пою, танцую. Лето же, красное, ты заметил? Да и вообще работа у меня такая. А ты мне всё врешь. Вид у тебя такой, будто ты суток пять подряд без перекуров вагоны разгружал. Или ты заболел?
   - Да нет же! - Аркадий попытался сделать вид пободрее - Как у тебя дела, рассказывай. А то ты со своей любовью совсем меня забросила. Как там Мать -его -Френсис?
   - Он не "Мать его", а Мэтью. Хватит обзывать жениха моего. Уехал к себе, в Забугорию. Ждет, пока я тут с делами расправлюсь, уволюсь, соберусь. Билеты на руках, наряды почтой отправлены. Осталось самой упаковаться и в путь. Замуж. В счастливую новую нездешнюю жизнь.
   - Не могу сказать, что для меня это неожиданность. - Аркадий тем не менее выглядел потрясенным. - К тому все и шло. Вы же все так и планировали, да, я знаю, вы предупреждали, что поженитесь и переедите туда. Но почему-то я гнал от себя эти мысли и до последнего не верил, что это произойдет. Что-то такое случится и твой переезд отменится. И мне бы порадоваться за тебя, а я раздавлен и врасплох застигнут. Ты действительно уезжаешь?
   - Я улетаю, так будет точнее. Да, братик. Сматываюсь. Эмигрирую, дезертирую, бегу. Смирись, родненький, ты же знал, что я свалю из этой страны; у меня ведь с детства такое желание было. Не зря же я языки учила. И вот дождалась наконец -таки. Я почему и зашла сейчас. Неплохо бы нам напоследок покутить немножко. Погуляем по ресторанам? Я угощаю. Прощальные ужины, душещипательные разговоры, коньяк со слезами и так далее... Как тебе?
  
   Не то чтобы Аркадий недолюбливал Мэтью Френсиса, но относился все же к нему с недоверием и настороженностью. Какой-то хрен из -за бугра. Сорок лет, взрослый ребенок от первого брака. Возможно Аркадий не исключение, может быть все братья неприязненно относятся к женихам сестер. К таким вот забугорным особенно.
   Аленка познакомилась с этим американцем на Мальте. Там она со своей шарагой танцевала толи на конкурсе, толи на фестивале. И как-то засеклись, нашли общие интересы. Хотя тогда до постели не дошло. Алена потом откровенно призналась, что даже и не думала ни о чем таком. Так себе, легкий флирт: посидели пару раз в ресторане, прогулялись по улице. Для иностранца Мэтью довольно хорошо разговаривал по-русски. Говорил, что интересуется российской культурой, не скрывал, что и девушки его привлекают русские. В гости набивался. Но не на такую напал. Алена вежливо отшила ухажера.
   И здорово было бы, если бы все на этом закончилось, но Мэтью уже серьезно запал на русскую танцовщицу. Это понятно, на Алену трудно не клюнуть, их таких очарованных столько уже было - не счесть. Только этот нерусский черт оказался настырнее всех. Нашел девушку в интернете. Между ними завязалась долгая переписка. И тут уже чем-то американец Алену привлек. Через год они встретились в Болгарии. Самое обидное - встретились не без помощи Аркадия, он сам сестренке эту путевку подарил. А та вскользь упомянула в общении с иностранным френдом, что едет отдыхать в Болгарию. И Мать его Френсис уже летит через океан "джаст встретиться, провести тайм, пообщаться". И "договорились" до того, что Алена пригласила его в гости. Проверить чувства. Присмотреться друг -к -другу, попробовать себя в серьезных отношениях.
   Аркадий до последнего считал, что это баловство, случайный романчик. К интрижкам сестры он относился снисходительно: каждый имеет право на личную жизнь.
   Теперь, когда отъезд Алены стал очевидным, пренебрежительно -неприязненное отношение к американскому Матьегофренсису сменилось ненавистью. Аркадий считал для себя невозможно -подлым вставать между влюбленными, мешать их браку, но - бог ты мой - как же это оглушительно и сногсшибательно... Паскудный иностранец собрался похитить самого нужного и близкого человека. Не просто в другой город переехать с Аленкой, ни в другую область - а вообще в недостижимые дали, на другую сторону планеты! Не утешало даже то, что там лучше, комфортнее, безопаснее, благополучнее, чем здесь. Даже если у жениха с невестой все будет замечательно - ему-то, Аркадию как жить дальше? С кровоточащим обрубком души, в опустевшем, разом, городе. Как прикажете жить, зная, что единственный человек, который его понимает, больше не зайдет в любой момент в гости, не позвонит когда вздумается, чтобы уютно посопеть в трубку, не потащит на очередное сумасшедшее мероприятие?
   Это даже не одиночество, это кома... пустота... ваккуум...
   - Похоже, плакать я начну прямо сейчас... - Алена обошла стол и присела на столешницу напротив Аркадия. - Братик, ну пожалуйста, не делай такое лицо. Ты же не первому встречному меня отдаешь. Все будет хорошо. Я никуда не денусь, только видеться будем реже. Надоедать тебе буду меньше...
   - В том-то и дело. - Аркадий старательно пытался состряпать радостную гримасу, но она съезжала по лицу куда-то вниз и вбок. - Мне будет не хватать твоих надоедливых визитов.
   - Брехня, - возразила Алена. - Ты уже от меня устал, признайся. А потом - я ведь часто буду тебе звонить раздражающе. Первое время мне там скучно и непривычно будет, так что я тебя заколебаю по телефону и скайпу. А когда освоюсь - я тебя к себе вызову. Погостишь, осмотришься, а потом, может быть, и насовсем переедешь. Так что не куксись; давай, оптимизируйся уже.
   - Погоди -ка, постой, - опомнился мужчина. - Это когда, получается, ты... улетаешь?
   - Еще три или четыре недели, не помню точно число, надо глянуть в билетах - ответствовала Алена. - Еще успею крови твоей попить. Пока с работы уволюсь, пока все бумаги в порядок приведу, много разных "пока".
   - Так это мне надо же... помочь. Повозить тебя на машине, просто рядом где-то побыть на подхвате... - засуетился Аркадий. За внешней деловитостью он пытался скрыть свою растерянность.
   - Не кипишуй, братка, все схвачено, - в Аленкину манеру общения вернулись всегдашние насмешливость и подковырка. Когда мне понадобиться твоя компания - а это по вечерам, скорее всего, - я позвоню тебе и тогда договоримся, где встретиться. А постоянно висеть над душой у меня не надо. Не превращайся в истеричную наседку.
   - Ты родителям позвонила уже, рассказала, что уезжаешь? - Аркадий немного помедлил, перед тем как задать скользкий вопрос.
   - Нет. - Голос сестры стал жестче. Резче, холоднее. - Не позвонила. И не позвоню. Ты им сам расскажешь. Но потом уже, после, не сейчас. А то они мне последние дни тут испортят.
   - Как-то это нехорошо, огорченно пробормотал Аркадий. - Как-то неправильно...
   - И вдруг я вспомнила, что мне, оказывается, надо срочно убегать, - свернула разговор девушка. - Arrivederci, fratello. Вечером я за тобой заскочу, часиков в восемь. Не пропадай никуда. Целую.
  ***
   Известие об отлете сестры пошатнуло привычный мир Аркадия. Шок, неприятие, горечь - на миг вытеснили надоедливую ностальгию и желание забыться сном. Нужно было скрыть свое опрокинутое состояние от подчиненных. Герасимов торопливо попрощался с сотрудниками и попросил Александра отвезти его домой.
   Саша, тем не менее, отлично сознавал: с шефом что-то произошло из ряда вон выходящее. Даже не зная, чем тут можно помочь он опасался оставлять Аркадия одного. Неприятно было думать о том, что товарищ будет сидеть в пустом доме, заниматься самоедством, растить и лелеять депрессию.
   - Слушай, может мне с тобой остаться? - предложил Александр.
   - Зачем? - удивился Аркадий.
   - Ну, мало ли... Мне всегда не по себе немного, как представлю, что ты тут совсем один... Это ведь как-то дико: приходить домой, а тебя никто не ждет, никто не встречает. Пустые стены и словом перемолвиться не с кем. Может тебе горничную заиметь какую-нибудь? Если уж жениться не хочешь...
   - Да я уже привык. Достаточно нормально и одному. Но я подумаю над твоим предложением, Саш, спасибо ...
   Это напомнило Аркадию один разговор, случившийся пару лет назад. Тогда сестренка пришла с какого-то мероприятия поздно вечером, навеселе, с бутылкой вина под мышкой. Ей не понравилась компания, но было настроение добавить. Они пили вино, сидя в темноте напротив распахнутого в теплую ночь окна, и тогда, в порыве пьяной фамильярности Алене захотелось доверительных бесед с братом.
   Трезвой она бы постеснялась лезть с такими расспросами. Не позволила бы присущая ей деликатность. Но тут сама атмосфера располагала к тому.
   - Братик, а почему ты все один и один? Я понимаю, ты работаешь много, не хватает времени на всякие удовольствия... Но ведь это же непорядок, что ты, такой молодой, такой симпатишный, и совсем -совсем без подружки! Как там?... Человеку нужен человек, кажется так говорится... Я знаю, что эскорт услугами ты не пользуешься - слишком брезгливый, но ведь мог бы просто девушку завести постоянную, чтобы не так скушно было.
   Знаешь, сколько девчонок хотели бы оказаться в роли твоей сожительницы? Ты же такой классный! Такой... идеальный парень, в общем... Как же так получается, что ты до сих пор не только не окольцованный, но и даже не прикормленный?
   Аркадий хотел привычно отшутиться. Или пропустить вопрос мимо ушей и "съехать с темы". Но потом все же ответил. Тоже атмосфера поспособствовала, не иначе.
   - Видишь ли в чем дело... Когда я только приехал в город, был нищим студентом, восторженным юношей с кучей амбиций и надежд - вот тогда я очень нуждался в подружке. Время такое - гормоны, да и тяжело одному в незнакомом месте. Любви хотелось, взаимопонимания, участия. Помню - ходил по городу, любовался встречными красотками и влюбленными парами, думал вот бы мне хоть какую-нибудь более -менее симпатичную девочку, хоть какие-то отношения. Но как назло, такой, каким я был тогда - я был для слабого пола не очень интересен. Девочки-то тоже с амбициями, им подавай обеспеченных, да посолиднее, да со связями... Серьезные отношения тогда прошли мимо, меня не коснувшись никаким краем.
   Я чуть -чуть вырос и стал нищим специалистом, все ещё с амбициями, но уже слегка разочаровавшимся в жизни и в романтике. Все силы и средства были нацелены в будущее, я имел цели, и планы реализовывал, правда медленно, но все же... Но и тогда я никого не заинтересовал; никто из моих симпатий не имел желания связать со мной судьбу или просто иметь постоянный интим, никто в меня не верил особо. Девушки не желали ждать пока я стану (да и стану ли?) солиднее, приобрету лоск и положение в обществе. Я на тот момент уже попривык к невостребованности женщинами, поуспокоился - гормонов меньше стало, вероятно, да и просто жизненные установки поменялись. Но все ещё хотелось, чтобы кто-то близкий и любимый был рядом, верил в меня, тянул вверх, поддерживал, подбадривал, утешал. Чтобы было с кем поделиться, ради кого преодолевать всяческие колдоёбины, перед кем хвост распускать... Но - не судьба, не нашлось такого человека, то есть такой: спутницы, подруги, сподвижницы. Со мной спали из жалости, по -пьяни, из прихоти, из любопытства, но это всё не то. Душевного ничего не было. Была одна только подходящая по описание - помогала, поддерживала, мотивировала, - но это была ты, поэтому не считается.
   Аленка грустно улыбнулась и ободряюще потыкала в плечо кулаком: мол, "понимаю, тебя, брат". Спросила, чуть помедлив:
   - Ну а потом?
   - А потом, - продолжил Аркадий, - я окончательно вырос, почти полностью разуверился во всей и всяческой романтической бреди, и настолько привык к одиночеству, что полюбил его. И менять самостоятельность и уединение ни на что не хочется. Хотя теперь вполне достаточно вариантов, но это не то. Совсем не то. Немного стыдно: видно это мелочность моя, или месть, или обида детская - однако, я смотрю на тех, кто ко мне сейчас проявляет интерес, а вижу девочек, которые хотят без всяких усилий обеспечить себе (не достаток, но) уверенное положение на уровне крепкого среднего класса. Вот так, только благодаря одной внешности, не блистая умом и талантами, не сделав в жизни ничего полезного, ничего самостоятельно не добившись - раз и в дамки. Зачем расти вместе с избранником, делить с ним тяготы и лишения, если можно сразу подходящего захомутать? Хочется спросить их - где вы были все, когда я так в вас нуждался? Так что эти варианты я отвергаю сразу. А такую, которая сама по себе понравилась бы - умную, оригинальную, самодостаточную, своеобразную... Близкую, короче, к моему идеалу - такую искать долго, неинтересно и безуспешно, наверное, да и зачем?
   Сестра тогда крепко задумалась, а Аркадий поспешил поменять тему. Но Алена дала понять, как важна и лестна для нее откровенность брата. И, насколько Аркадий знал сестру, у нее появилась куча вариантов обустройства личной жизни любимого братика, учитывая те сложности, о которых она вызнала. Это означало, что неугомонная затейница будет подбирать собственных кандидаток для Аркадия. Только вот он сомневался, что найдется девушка, похожая на его идеал...
  
   Наконец Саша отстал, уехал. А на Аркадия навалилась усталая обреченность. Она уезжает. Она уходит из его жизни. Уходит, скорее всего, навсегда, потому как за время, которое Алена проживет в другой стране, среди чужих людей, порядков и нравов - она станет совсем, совсем другой. Невыносимо больно отпускать ее, жутко представить жизнь без нее, а еще...
  
   А самая обидное, самая горькая, непостижимая, невозможная, противоестественная истина состояла в том, что ко вполне понятной братской родственной любви Аркадия к Алене примешивалась, и подчас чуть ли не затмевала её - любовь, какую испытывает мужчина к женщине. Любовь эта, впрочем, никак не выражалось физически. Но, хоть мужчина и пресекал всякие вольные мысли, запрещал себе физиологическое влечение, но не мог не признавать - будучи хотя бы с самим собой откровенным - Алена сочетала в себе те особенные, уникальные черты, в обладательницу которых лишь только и мог влюбиться Аркадий. Эта жестокая правда, осознание того, что идеал женской привлекательности какого-то черта забрался в его сестру вызывало у Герасимова мучительное недоумение и досаду. И дело тут совсем не во внешности, хоть и внешность именно такого типа больше всего и привлекала. А тут сочетание всех особенностей характера в неповторимое очень самобытное и гармоничное целое, то, что делало Алену выделяющейся из десятков и сотен тысяч, а может и миллионов женщин.
  
   Если людей сравнивать с музыкой, то Алена - это джаз. Ритмичный, насмешливый, живой, переменчивый, разный. В то время, как все девушки и женщины, попадавшиеся Аркадию на жизненном пути редко дотягивали до рок -н -ролла, обычно - попса, разной степени вульгарности. Или примитивный шансон. И бездарное КСП. Невольно он сравнивал случайных подружек с сестрой и сравнения эти, увы, были не в их пользу.
  
   Можно было мириться с отсутствием счастья в личных, интимных отношениях. Бог с ним, с браком, с постоянным сексуальным партнером - все это неважно и не нужно , и можно обойтись, что и происходит в конечном счете. Главное - Алена рядом, им постоянно есть чем заняться, есть о чем поболтать, они прекрасно понимают друг -друга, они скучают, если долго не видятся; их тянет друг к другу нечто большее, чем просто семейные привязанности, дружба и совместные интересы. Это совпадение биоритмов и аур, или как ещё можно объяснить такую связь? Но это взаимопритяжение дарит эйфорию, как наркотик, и от этого, как от самого тяжелейшего наркотика, нельзя отказаться добровольно. Только лишиться разве, вот так внезапно, в одночасье.
  
  
  Глава 3
  
   Забирать начальника очередным утром Александр приехал не на личной легковухе, а на служебном Песце, чем слегка озадачил. Когда Аркадий залез в нутро полугрузовика, он увидел, что количество сотрудников увеличилось на одного человека. Сашкин малой сидел с независимым, деловым и слегка испуганным видом с краю, у окошка. Одет новый сотрудник был в чистую спецовку, в руках нервно мял рабочие рукавицы и явно тяготился новым статусом. Хоть и был он знаком со всеми, но из просто коллег отца присутствующие превратились для него в руководителей и теперь подросток не знал, как себя вести. Ксюша пыталась растормошить Саныча(так они шутливо называли парнишку между собой за его постоянно независимый и важный вид), но тот, несмотря на её усилия, пребывал в непривычной скованности.
  
   - Привет всем! - директор фирмы демократично подал юному Санычу первому руку для пожатия, чем смутил его ещё сильнее. - Саш, - обратился Аркадий к водителю, - будь друг, по пути останови у продуктового, на перекрестке, на пять минуток. Надо взять кой-чего.
  
   В магазин пошли вместе с Ксюшей. Ей было поручено набрать всяческих сладостей к чаю и чая к сладостям. Сам же в это время в соседнем отделе приобрел большой торт.
   - Будем нового сотрудника обмывать, - пояснил Аркадий для Ксении. - Ты уж с ним постарайся поласковее. Не зверствуй сильно.
   - Да я разве!.. - возмутилась было Ксюша, но, сообразив, что начальник шутит, закончила:
   -Хорошо, сразу не съем. Так, покусаю маленько...
   - Вот и ладушки. И, если будет что-то тяжелое - не напрягай его таскать. Пока Юрка здесь - его заставляй работать. А как Юра в отпуск уйдет - нас зови с Сашей. Лучше поднатаскай его в экселях, вордах и прочих ваших компутерных заумностях. В приказном порядке, причем. То есть, если он тебя слушаться не будет, устоит перед твоей неземной красотой - скажешь это распоряжение злого директора. Ему в институт поступать, оно там нелишнее будет. Короче, разберешься.
  
   Рабочий день начали чаепитием. Аркадий покупкой торта и импровизированной церемонией вступления в должность Сашиного сына создал празднично-расслабленную атмосферу. Напутственные слова и инструкция по ТБ свелись к пожеланию не опрокидывать на себя тяжелые предметы с полок, и не надрываться, перетаскивая крупные грузы.
   - Помните Сергей Александрыч, пока вы не оформлены официально, вы просто мой младший товарищ, любезно помогающий мне в моей работе. Случайно зашел, немножко подсобил. Никто не заставляет тебя сильно напрягаться. Два или три раза в неделю нужно отправлять в магазины машины с товаром, и, соответственно там их разгружать. Остальное время - Ксюше поможешь с програмками компьютерными по бухучету, а то она совсем не шарит в этом. Ну и если свободен - пей, танцуй, играй в рулетку, спи, ешь, отдыхай. Веселись, короче, как умеешь. Вон - в приставку компьютерную с Юркой сражайся. Разберешься.
   Перевел внимание на Юрия:
   - Юра, перед отпуском марафет мне наведи. Чтобы не икалось тебе там, когда Ксюша тебя здесь будет матерными словами вспоминать. И - ты же до отъезда увидишь своих приятелей студентов? (Утвердительный кивок рабочего) Пусть те, кто на лето никуда не уезжает и подшабашить желает - Ксюше отзвонятся. А то фуры с кем-то надо же разгружать. И ещё один момент рабочий. Со следующей недели наши компаньоны будут оставлять нам дерево на реализацию под процент. Как в прошлом году: приезжают, отцепляют нам фургон с дровами своими под складом и порожняком за следующим прицепом. Нужно будет бегущую строку на ТВ пустить и будет наша Ксения всем этим заниматься. Четверть навара - наша.
   - Все, выговорился, полегчало. - Аркадий выдохнул и закончил "планерку". Пойдем Саша, ещё кое -что перетрем с тобой, остальные - делайте что хотите, я сегодня добрый.
   У себя в кабинете Аркадий закурил и предложил курить Александру. Усадил водителя на директорское место, а сам, прихватив одну из пепельниц упал на псевдокожанный "гостевой" диван и устало прикрыл глаза.
   - Спасибо, Аркаш... - Саша позволил себе обратиться к начальнику неофициально.
   - Пока не за что, - устало ответил ему предприниматель. - Сань, не в обиду... Ты вот что... Там бумага на столе. Напиши что-то типа расписки. Что сын твой находится с тобой вместе на территории нашей фирмы в качестве гостя. Что ты о возможных травмоопасных случайностях предупрежден, и несешь за него личную ответственность. А сам ты оказываешь мне дружескую помощь в качестве водителя. Как-то так... Может оно и ненужно, может и глупо... Но мне так спокойнее будет. Ты только пойми меня правильно...
   - Не вопрос, конечно же. - Александр нашел бумагу и ручку и принялся старательно писать расписку.
   - Я Ксюшу предупредил, продолжил Аркадий, - чтобы она его не утруждала слишком. Но и ты поглядывай за ним. Мало ли чего.
   - Ничего, пусть работает, ему полезно. Я в его годы, - начал было Александр, но, видя, что товарищ полулежит с прикрытыми глазами; наблюдая его измученный вид, серое от усталости и затаенных личных переживаний лицо - осекся и замолчал. Некоторое время, будучи уверенным в том, что Аркадий задремал, Саша разглядывал приятеля с сочувствием и тревогой. Потом взял недописанный документ, на цыпочках вышел из кабинета и тихонько притворил за собой дверь.
   И, хотя Аркадий не спал, ему стало ощутимо легче, когда он остался в одиночестве. Мужчина открыл покрасневшие от недосыпа глаза и вперил в потолок неподвижный, пустой взгляд.
  ***
   Будучи студентом, мечталось - вот бы уметь подолгу не спать. Это сколько времени остается на всякие полезные дела! На учебу, на подработку, на примитивные телесные удовольствия... Вот мечта и сбылась. Только с незначительным, как выяснилось, изъяном. Освобожденное время было занято только мечтами о сне. Безвозвратно канули в лету внимание и сосредоточенность, а на смену им пришли отупение, апатия, рассеянность и усталость. Все валилось из рук, делать даже простую, повседневную, не требующую особого ума работу абсолютно не получалось. О какой-либо серьёзной деятельности вообще приходилось только мечтать. Хорошо получалось только лежать, пялиться в одну точку и проклинать себя за бездействие. Приходилось собирать в кулак всю волю, заставлять себя заниматься делами.
  
   Несколько дней вместе с Александром восстанавливали и возобновляли старые рабочие контакты. Обзванивали знакомых мастеров: каменщиков, штукатуров, плотников, плиточников, сантехников. Вербовали народ в создаваемую бригаду, где - пользуясь напором и обаянием Герасимова, где - авторитетом Александра. Знакомые кадры, опытные мастера должны были составить костяк строительно -ремонтного коллектива, в усиление им предполагалось набрать охочих до подработки студентов. Между делом, Аркадий объяснял Наталье Анатольевне и Ксюше как предположительно должны выглядеть сметы, как будут производиться расчеты, как будут разделены заработанные средства. Даже несмотря на хроническую усталость и нападающий порой нервный тик (иногда начинало дергать веки то одного, то другого глаза) глава фирмы умудрялся воодушевлять своих единомышленников и заражать их своей увлеченностью.
  
   В рутинных заботах Герасимов периодически приглядывался к новому сотруднику. Санькин малой освоился и влился в коллектив. Сначала он робел и жался к отцу и Ксюше. Потом - только к девушке. Ксения помогла парнишке на первых порах преодолеть зажатость и он, ожидаемо, стал льнуть к ней как к человеку, взявшего парня под дружескую опеку. Проявлял всяческую благорасположенность и учтивость. Рассказывал несмешные детские анекдоты, неуклюже подшучивал, развлекал неинтересными детскими историями скучных приключений. Ксения терпеливо принимала эти знаки внимания. Все -таки она очень вежливая девушка.
   Не сразу Герасимов понял, что за шутливым заигрыванием, за товарищескими подначками и робкими прикосновениями стоит что-то большее, чем благодарность за первоначальный прием. Что-то большее, чем дружба. Мать твою, да тут дружбой и не пахнет ни разу... Парень-то втрескался по уши! Занятый собой и делами, Аркадий пропустил момент зарождения любви.
   Кошмар...
   Однажды, ближе к вечеру Герасимов отправил Сергея на склад собрать целый список товаров, якобы нужных ему для ремонта. Материалы действительно нужны были Аркадию, и ремонт по -мелочам в доме не прекращался, но сейчас - это был только повод поговорить с Ксенией наедине.
   Девушка с готовностью согласилась посекретничать с шефом за закрытыми дверьми. Хоть недолго побыть друзьями, а не начальником и подчиненным. Лишний раз в неформальной обстановке полюбоваться красивым(как она считала) лицом, усталым и вымученным прищуром, послушать хриплый голос обращенный только к ней одной, почувствовать что только на ней одной в данный момент сосредоточены его мысли. Но Аркадий разочаровал девушку. Он повел речь о вещах не очень приятных.
   - Слушай, Ксюшенька, это, конечно не моё дело... Но меня волнует Саныч. Ты видела, как он на тебя смотрит?
   - Да я уже не знаю, куда от него прятаться, - пожаловалась Ксения. - Похоже, он в меня слегка втюрился...
   - Слегка? Да от него искры сыплются, когда ты рядом! Я, честно говоря, побаиваюсь. И его. И за него. И за тебя. Ты же не имеешь на него видов каких-нибудь?
   - Да ладно вам, Аркадий Владимирович! - возмутилась помощница. - О чем вы?!! Постыдились бы такие вещи вслух предполагать...
   - Вот и славно, - удовлетворенно кивнул Герасимов. - Точнее - совсем ни хрена не славно! Надо каким-то образом ему намекнуть чтобы и он на тебя особых планов не строил. А то подростки они такие... Чем дольше девушка не разъясняет своих позиций, тем больше парень укрепляется в мыслях о том, что у него есть шансы. Чем позже ты его "бортанешь", тем сильнее он будет страдать. Это - если из моего опыта исходить...
   - А может, вы с ним поговорите? - робко предложила Ксюша. - Вам, парням легче между собой такие вещи обсуждать...
   - Нее, бесполезно. Меня он слушать не станет. Я же для него соперник! Хотя бы потому, что я твой начальник. И Саша с ним не будет на эту тему общаться, боюсь. Да и Саша для него тоже не авторитет в таком щекотливом деле. Надо тебе самой как-то.
   Ксюша съежилась и ушла в себя. Похоже, перебирала способы отставки кавалеров, без нанесения им моральной травмы. Аркадий не давил на нее, сочувственно кивал и мял в пальцах сигарету.
   Он мог только предложить самый тривиальный вариант.
   - Ну, скажи ему, что у тебя уже есть парень. У тебя же есть парень?
   - Есть, - еле слышно и очень сокрушенно подтвердила Ксения. - Только он об этом не догадывается...
   Отметая лишние и нежизнеспособные советы, девушка решительно встала и направилась к выходу. На пороге она понуро и обреченно обернулась.
   - Хорошо, я с ним объяснюсь. Не уверена, что у меня получится, но я постараюсь сделать это как можно мягче. А вы с Сашей поговорите, чтобы он за ним приглядел. А то, как бы малой не натворил что-нибудь от обиды. Совсем мрачно будет если меня ещё и Саша возненавидит, за то, что я его сыну мозги набекрень свернула...
   - За это не переживай. Саня, он прямолинейный, конечно, и резкий. Но не дурак же. Поймет.
  ***
   Лето с каждым днем становилось все жарче, делать что-нибудь по хозяйству было лень и неохота. Вечера проходили на улице: здесь хотя бы ветер освежал. Можно было пить извлеченный из холодильника квас или пиво, болтать о погоде с проходящими мимо соседями, любоваться закатом, пока комары и мошкара не загонят домой. Дома - легкий ужин, открытые настежь окна, тлеющая спираль от насекомых, переписка с приятелями и просмотр новостей в интернете. А ещё Аркадий отыскал в Паутине фотографии города, в котором вырос; скачал и частенько просматривал их на большом экране сверхплоского телевизора в режиме слайд -шоу под соответственную музыку. Сеансы погружения в былое заполняли ночи печалью вместо сна, но и в них можно было отыскать некую прелесть. Да, уже ничего нельзя вернуть или повторить, но - сколько было в жизни простых ненадуманных радостей, сколько незатейливых, но таких замечательных событий! Под старые аудиозаписи, на кадрах памятных мест Аркадий восстанавливал милый волшебный детский мирок, в котором не было горя, бед, неприятностей и потрясений, грязи, страха и боли. Где всё было так ясно и правильно, интересно и захватывающе. Мальчишеские проделки, гонки на велосипедах с приятелями, игры и посиделки во дворе... Походы на рыбалку с отцом, море, солнце; эйфория, которая внезапно охватывала и затапливала всё существо так, что хотелось кричать, задыхаясь от беспричинного восторга... Школьные мероприятия, смешливая светлокосая девчонка Олька из соседнего подъезда и соседнего же класса, в которую был без памяти влюблен в пятнадцать -шестнадцать лет... На сменяющиеся экранные картинки накладывались эти реминисценции, и Аркадий отчаянно скучал по прожитому, скучал без удрученности и нервотрепки - тихо, светло и умиротворенно. Но это по ночам и дома, где можно позволить себе расслабиться, не оглядываться на окружающих, быть собой. А днем Аркадий презирал себя за мягкотелость. "Нет реальных жизненных трудностей - так выдумал печаль, чтобы казаться себе несчастным страдальцем, нытик, баба, с жиру бесишься..." Проклинал эту слабость, но то и дело проваливался в ностальгические ямы, и, с замирающим сердцем терпеливо ждал, пока схлынет очередное наваждение.
  Глава 4
   Кафе, в которое Аленка привела брата, пряталось в глухом микрорайоне, застроенном старенькими трехэтажками и густо засаженном зеленью. Аркадий никогда не был большим любителем ресторанов и баров. Случалось бывать в таких местах - деловые встречи, Алена, опять же, вытаскивала для компании - но специально, целенаправленно, места общепита и соцкультбыта Герасимов не посещал. Не любил есть и пить на людях, считая эти процессы очень частными. И найденный сестрой ресторанчик его порадовал. Заведение походило на место, в котором расположилось: тихое, скромное, уютное и безлюдное. В зале негромкая, спокойная музыка не заглушала голоса; кроме персонала никого, несмотря на вполне подходящий час, не обнаружилось. И даже несмотря на очевидное безлюдье, Аркадий попросил столик в самом дальнем от входа углу, да ещё и отгороженный от всего зала разлапистой пальмой в огромной кадке.
   - Я специально такое место присмотрела, где тебе будет комфортно, - похвасталась находкой Алена. - Случайно с подругой обнаружили. Тут всегда так, даже странно, как они не разорились ещё с такой посещаемостью. В основном местные ходят - очень пристойная и спокойная публика. Ну, ещё и те, кому шумные и разухабистые питейно - танцевальные учреждения не нравятся. Цени заботу, Муравьишка...
   - Ценю. Только предупредила бы, а то я вырядился как на прием к президенту. Сама-то - вон в каких удобных шмотках, а я в галстуке. - Алена действительно оделась вольно - в джинсы и бесформенный свитер. Аркадий стянул с шеи через голову галстук и заарканил им сестру. - Вот тебе, в наказание, носи его теперь весь вечер.
   - Ага, теперь я, значит, как дурочка буду. И что мне с этим делать, как в этом ходить?
   - Как хочешь, так и ходи. Как вздумаешь - так и пользуй. Можешь им лицо вытирать, если в еде испачкаешься. А вообще, тебе идет. Не моги снимать.
   Пока девушка крутила на шее галстук подошла официантка с меню и пепельницей. Зажглась маленькая настольная лампочка. Гости поздоровались, сделали заказ, устроились поудобнее.
   Аркадий мялся, не зная как начать разговор, и Алена взяла инициативу на себя.
   - Вижу, Муравьишка, тебе вздумалось обсудить мой предстоящий отъезд?
   - Только не знаю, как этой теме подобраться получше, - подтвердил Аркадий.
   - А никак. Не будем мы это обсуждать сегодня, я запрещаю, - непререкаемым тоном сообщила Алена.
   - Ну как же?.. Нам же надо будет обговорить кое -какие мелочи. Да и я думал, что мы по этому поводу торжественный выход устроили. А то могли бы и дома посидеть...
   - Мы ещё до моего отъезда раз пять куда-нибудь ещё сходим. И о моем отбытии наговоримся. А вообще, я больше о тебе сегодня хотела потолковать...
   А я то что? Это же не я уезжаю замуж в США. У меня все прозаично и предсказуемо.
   - А какие у тебя вообще планы, братик? Ну, что дальше? Рост профессиональный, там, или экономический, или что вообще?
   Совсем недавно на работе Анатольевна как раз расспрашивала Герасимова о целях, приоритетах и Смысле Жизни. Вроде шутя, но слушала внимательно. Тогда удалось отделаться расплывчатыми определениями. Сейчас Аркадию стало понятно, кто подбил Анатольевну на этот разговор, с чьей подачи такое внимание к его скромной персоне появилось. Вот откуда: сидит, ресницами невинно хлопает, подбадривающе коленкой толкает.
   - А у тебя? - Аркадий хотел перевести стрелки на сестру. Но Аленка на провокацию не повелась.
   - Да у меня все просто, как у всех девчонок. Выйти замуж, нарожать гаврюшек, и нянчиться. Ну и мужа любить и приглядывать, чтоб налево не ушел куда. Но речь не обо мне. Что ты намерен предпринимать в дальнейшем? Неужели так и дальше будешь жить?
   - Да почему бы нет? Меня все устраивает.
   - А как же продолжение рода, наследник, семья?
   - Да что вы все, девушки помешались на семье? Все у вас к этому сводится. Почему я не могу жить так, как мне нравится?
   - Ну, потому что в этом смысл всей жизни: построить дом, посадить дерево, родить сына. Или не так?
   - У меня не так. Я для себя смысл бытия по -другому сформулировал. Причем уже давно и пока не разубедился.
   - Серьезно? Поделись! - Алена заинтересованно подалась вперед, положив на стол локти.
   - Да тут вроде, все просто. Это не моя мысль, я её когда-то где-то прочитал, но я с этим совершенно и категорически согласен. Мы, человечки - часть эволюции. Часть процесса усложнения организации. Вселенная растет, развивается, усложняется и мы должны расти и развиваться с ней и всячески помогать ей в этом. Мы начали с волосатого примата с дубиной и дошли до использования энергии атома. Придумывали колесо, цемент и пластик, электронику и механику, химию и генную инженерию. Мы приходим в этот мир, чтобы делать его сложнее, интереснее. Созидание, понимаешь? Вот она цель и смысл. Сначала - собственное развитие, а потом и привнесение чего-то нового в окружающий мир.
   Другое дело - мало кто это осознает и ещё меньше тех, кто воплощает. Казалось бы, что тут думать: живи, расти духовно и умственно, делай мир вокруг себя чище, красивее, занимательнее, но нет - все заняты извлечением личной выгоды, а после - всякой совершенной херней. У кого-то нет возможности, кому-то не хватает мотивации, кому-то просто лень. Зачем что-то изобретать, создавать, если и так все хорошо? Зачем замахиваться на сверхзадачи, если в твоем стойле тепло и достаточно корма ? Кайфуй себе, хрюкай - жри, сри, спи, трахайся - простые животные радости. Вот это и проблема. Моя, его, их - большинства людей. Я должен был строить чудесные, вечные здания - пирамиды, колизеи, таджмахалы и саградафамилии. А стал мелким лавочником и променял мечту на личную независимость и благоустроенность. Ты должна была придумать новое направление в хореографии - но уезжаешь рожать карапузов юэсэйскому примитивному мужлану. Младший...
   - Ни слова о Младшем, - перебила Алена, но Аркадий упрямо продолжил:
   - Младший должен был сочинять дивную музыку и создать собственный музыкальный стиль, благо у него все данные для этого есть. Но он занят поисками себя, своего предназначения...
   - И что ты должен, согласно этому мировоззрению, делать? - перебила Алена брата. - Какой должна быть жизнь? Какие планы, действия, надежды?
   - Знаешь, - признался Аркадий, - я должен был умереть тогда, восемь лет назад. Меня еле откачали с моей прободной язвой, ты сама видела, помнишь, как все было тухло...
   Алена передернулась от воспоминаний. Именно тогда у нее появились седые волосы. Именно она вызывала неотложку брату, хотя он до последнего запрещал ей это делать, уверяя, что у него все в порядке. Обострилась язвенная болезнь, так уже бывало. " Отлежусь, мол, и все само собой пройдет..." И - да, она помнила, как плохо было Аркадию, как он блевал кровью и корчился от невыносимой боли, как суетились над ним встревоженные врачи, как он чуть не умер, как она караулила у операционного блока. Как долго он лежал в реанимации, приходя в себя. Хотела бы Алена, чтобы этих воспоминаний у нее не было.
   - А скольких я видел более легких больных, пока я лежал в больнице, и кого не смогли спасти? - продолжил Аркадий. А сколько моих знакомых умерли нелепо, скоропостижно, да попросту глупо... И вот тут я понял, что нужно что-то делать - руками, умом, талантом, чем угодно - чтобы не напрасно было потрачено отпущенное время, чтобы что-то осталось на Земле ПОСЛЕ. Какой-то след. Какая-то память. Вот и следовательно мои цели - самореализация, созидание, благоустройство окружающей среды, благотворительность. Ну, ты же с Анатольевной общаешься, она тебе что-то докладывает обо мне, иначе с чего она то же самое недавно спрашивала?
   Алена слегка смутилась. Как раз принесли заказ, и девушка усердно начала ковырять вилкой в тарелке, пригубила вино, потеребила в руках салфетку. Словно разговаривая сама с собой отметила:
   - Ты рисовать начал, как она говорит... Молодец, я так рада этому!
   Тут уже Аркадий смутился и покраснел так, будто его за рукоблудием застали.
   - Рисование - это так, для себя, - промямлил он. Чуть погодя продолжил более уверенно:
   - Я закопался в учебники, занялся черчением и расчетами, готовлю пару проектов. И очень хочу надеяться, что они дальше бумаги и макета пойдут. Вот это было бы воистину замечательно. Этим я бы гордился. Представь себе: здание музыкальной школы, например, по моему проекту. Реальная польза и память от моего существования. Вот чего мне хочется.
   - Так тем более! - снова воодушевилась притихшая собеседница, - тем более кто-то должен быть рядом, близкий, с кем делиться радостью. Не будешь же ты в одиночку праздновать свои победы?
   - Да я уже радости, как таковой не испытываю. Удовлетворение от хорошо и правильно сделанного дела - да. А восторгов давно никаких нет. Старею, может? Как и нет такой уж необходимости чьей-то поддержки и сочувствия. Понимаю, это тебя огорчает, но я так привык, мне так нравится.
   - Ну хорошо, твоя позиция мне понятна. Замнем этот разговор. Лучше пойдем, попляшем под эту прекрасную и печальную песню. - Алена как всегда неожиданно переключилась на другое, чем, как обычно, застала Аркадия врасплох.
   - С ума сошла? Какие пляски? Я же не умею!!!
   - Давай -давай, не придумывай отговорки, - Аленка упрямо тянула упирающегося брата в центр зала. - Ты же танцевал со мной на руках. Когда мне лет пять было... - привела она "железный" аргумент.
   Пришлось танцевать. Точнее топтаться вокруг грациозной партнерши, стараясь не отдавить ей ноги.
   - Знаешь, - доверительно сообщила девушка, откидываясь назад, чтобы лучше видеть кавалера, - это так здорово: танцевать без затей и правил, по -молодежному, по -плебейски. Когда никто не поправляет, не кричит, что ты неправильно двигаешься, когда не надо это делать на публику. Как вот сейчас: тупо, как утки с ноги на ногу переступать, обнявшись...
   - Тебе с высоты хореографической практики может это и забавно. А я себя совершеннейшим идиотом ощущаю, - признался Аркадий.
   - А вот еще... Пока не забыла мысль... - Алена прижалась покрепче и понизив голос говорила уже в самое ухо. - Я ещё маленькая и неопытная. И думаю пока ещё писькой. А лезу тебя жизни учить. Время все расставит на места и покажет - кто из нас прав. Просто я хочу тебя попросить, чтобы ты хотя бы наотрез не отказывался от возможности заиметь с кем-нибудь нормальные отношения, если представится такая возможность. Вдруг и я чуть -чуть права тоже, а? Страшно мне, что ты можешь настолько втянуться в одиночество, что перестанешь пускать в него хоть кого-нибудь.
   Аркадию было трудно одновременно танцевать и внимать партнерше. Он то и дело спотыкался и сбивался с ритма. Девушка сама вела его - непринужденно и легко, не прекращая монолога. Медленная плавная блюзовая композиция сменилась ритмичной сальсой, но Алена не размыкала рук, так они и стояли, обнявшись, пока девушка не высказалась полностью.
   - Я всегда ЗА тебя, в любых твоих начинаниях. Я всегда буду поддерживать тебя во всем. Пусть у тебя все получается. Но если вдруг что и не выйдет, знай - ты уже изменил мир к лучшему минимум для одного человека. Спасибо тебе за это, муравьишко...
   В знак признательности за такие приятные слова, а так же чтобы немного разбавить некоторую торжественность сказанного, Аркадий шутливо расцеловал любимую рожицу. К тому же, что он давно хотел это сделать, только вот повода подходящего не представлялось никак. А так вот - с шутками и кривлянием - ничего, очень даже мило получилось.
   Они вернулись к столу и больше эту тему уже не поднимали. Вместо этого Алена завела разговор о прошлом, о том, что соединяло их крепче всяких кровных, родственных уз. О разных проделках, о совместных приключениях, о разделенных на двоих сильных эмоциях. А помнишь?!! - взволнованно восклицала она, припоминая какую-то лохматой давности историю. А помнишь?!! - и лицо её озарялось мечтательной улыбкой. А помнишь?..
  ***
   Конечно же, он помнил. Так получилось, что Алена стала для родителей нежеланным ребенком. И росла бы как сорная трава, если бы не брат. Сначала Аркадий как мог, помогал матери - в тех аспектах ухода, в которых только мог быть задействован. Не отцу же с мамой, уставшим после работы, возиться с деятельной и капризной малявкой? Потом, когда кроха доросла до горшка и детсада, родители постепенно спихнули на Аркадия все заботы связанные с сестрой полностью.
   Приходилось проводить с маленькой Аленкой все свободное время. И даже когда ходил гулять - брал её с собой. Друзья во дворе вечно подтрунивали над Аркадием, называли нянькой, очень досадовали, что необходимость присматривать за ребенком лишает друга возможности участия в дворовых забавах и играх. Но постепенно, глядя на товарища исполнялись к нему молчаливого уважения. Всем импонировали и серьезная, взрослая ответственность Аркадия и его искренняя любовь, и забота о маленькую непоседе. А у девчонок эти качества вызывали восторг и преклонение. Если ко всем остальным пацанам относились с предубеждением и слегка презрительной насмешкой, то Аркадию благоволили, даже частенько забирали Аленку в свою "взрослую" компанию, давая парню возможность погонять в мяч или заняться ещё какими-нибудь мужскими делами. Но даже и в этом случае парень находил время убедиться в том, что с сестренкой все в порядке и она вполне довольна обществом старших подружек.
   Так они и были всегда вместе. Неразлучная парочка. Нельзя сказать, что Аркадий сильно радовался положению вечной няньки. Но сестренка-то шага не делала без него, особенно - чувствуя нейтрально -равнодушное отношение со стороны родителей. Потом родился Младший - и вот он-то стал самым главным сокровищем для родителей. Вот с ним как раз и связывались у родителей все восторги и надежды. Аленка вообще отошла на задний план, оказалась предоставлена заботам старшего брата. У них уже неплохо получалось ладить между собой. Невнимание родителей ещё сильнее привязывало Аленку к Аркадию. И тот, видя столь неподдельную преданность, не мог не платить сестренке взаимностью.
   Уже будучи студентом, приезжая к родителям в гости - Аркадий замечал, как оставленной малышке тяжело без него. Как тоскливо и одиноко, как она, бедная, страдает от несправедливого обращения. Если Младшему прощались все шалости и выполнялись все мыслимые капризы, то с сестрой никто особо не церемонился. Из -за этого отношения между ними не складывались, и состояние полуприкрытой вражды и соперничества было вполне нормальным для младших детей явлением.
   После школы Алена сразу же сорвалась к старшему брату. Поступила она сразу же, куда и планировала - на кафедру хореографии института культуры. Сбылись сразу все главные мечты девушки - учиться любимому делу, сбежать от родителей и Младшего и быть поближе к старшему брату. Мать с отцом исправно посылали Аленке деньги на жилье, но и только. Для них такое положение стало наиболее подходящим: дочь под присмотром, родительская забота в виде дензнаков проявляется, все формальности и условности соблюдены. И все довольны.
   Аркадий, все немногое свободное время проводил с повзрослевшей сестрой. И с приятным удивлением отмечал то, как Алена превращается из обиженного, диковатого подростка в прекрасную девушку. Она росла - духовно, умственно, морально - хорошела и преображалась. Конечный результат всех этих метаморфоз приковывал всеобщее внимание и вызывал невольное восхищение. Девушка пленяла и поражала наповал, ей ничто не стоило очаровать любого своей красотой, поразить живым, острым умом, подчинить своей харизме. Тем приятнее было Аркадию, что при всеобщей к ней любви и обожании, Алена выделяла его как самого близкого друга. Брат остался для нее самым непререкаемым авторитетом, самым избранным и почитаемым советчиком и помощником.
   Он и о Младшем никогда не забывал. Несмотря на вредный характер, избалованность, некоторую подлость, эгоизм и высокомерие брата, несмотря на все ссоры и обиды Аркадий исправно посылал ему открытки к праздникам, всегда проявлял внимание к его делам и участие в его судьбе. Но за все годы, которые они не виделись, ни разу не дождался ответа ни на одно письмо, не услышал благодарности за подарки и проявленное к Младшему внимание. Мать по телефону передавала от него приветы, благодарила за поздравления с важными датами, днями Рождения - но это были скорее её инициатива и её слова, чем братика. Тот недостатком общения со старшим не страдал, и вероятно, вспоминал о существовании Аркадия, только когда тот приезжал к родителям в гости.
  ***
   Возможно он и в самом деле что-то значил для сестры, потому как она рассказывала о своих детских впечатлениях с такой нежностью... Поневоле попадая во власть её живой речи, следуя за выпуклыми образами Аркадий сам стал проваливаться в прошлое - туда, на пару десятков лет назад, полностью теряя связь с настоящим. И поэтому не сразу осознал, что Алена уже который раз окликает его, взволнованно и недоуменно.
   - Эй, Аркаша, ты где, ау!
   -Извини, стрекозка. Отвлекся.
   - Слушай, а с тобой точно все ОК? Ты правда не болен? Ты какой-то изможденный и подавленный, на тебя смотреть тягостно. Что с тобой?
   - Просто плохо сплю последнее время, только и делов, - поморщился Аркадий.
   - Враки, - обиделась Алена. - Тут не только плохой сон, я же вижу. Ты о чем - то переживаешь, что-то тебе покоя не дает, что-то гложет. Я понимаю, что это не мое дело...
   Еще только не хватало испортить такой чудесный вечер обидами и недомолвками. Герасимов глубоко вздохнул и принялся "каяться" дальше.
   - Да понимаешь, какая забавность... Меня в последнее время ещё и ностальгия мучает. Прям наваждение какое-то, честное слово. Эдакая задумчивая грусть -печаль. Saudade, одним словом. Не знаю чем отвлечься от этого, неотступно меня преследует. А ты тут как раз в воспоминания ударилась. Вот и я потек, расслабился. Я больше так не буду.
   - Ой, прости. А у тебя эта ностальгия твоя она по кому-то? Или по чему-то? По местам, или по людям, или по моментам каким-нибудь?
   - По всему сразу, вот что обидно. И по родине. И по приятелям из детства -юности. И по самому детству, по тем ощущениям, по тогдашним радостям и покою, и вообще по всему. Скучаю. Тоскую. Трудно объяснить...
   - Бедный ты мой несчастный браааааатик... - сочувственно протянула Алена. - Слушай, а чего бы тебе не махнуть на отдых? На море, на родину? Мы ведь как переехали - ты же так там и не был ни разу. Я понимаю - раньше не было возможностей: Ты сначала учился, потом ты копил на свое дело, работал на износ. Но сейчас-то уже, наверное, полегче? Ты же сам говорил - все работает, твое участие минимально, прибыль идет. То есть и время есть и деньги есть. Так прокатись, отдохни, доставь себе удовольствие. А то ты совсем зачахнешь так.
   - Долго я думал - что мне мешает сейчас уехать на родину, пожить недельку другую в тех краях? Или просто махнуть хоть куда - на курорт, в санаторий, в путешествие какое... И так и не нашел никакой помехи. И в то же время - не могу. Какое-то расстройство психики. Комплекс или фобия, или что там, в психике, расстраивается. Я себе напоминаю заключенного, который настолько привык к своей темнице, что уже и не стремится на волю. Неохота на волю: в этой ограниченности и замкнутости все привычно, предсказуемо, ОДИНАКОВО. А большой внешний мир уже настолько непонятен, так пугает, что уже нет желания жить в нем, хоть ещё и сохранились счастливые впечатления от него...
   Вот и у меня так. Может привычка. А может мне просто страшно - приехать туда и обнаружить места моего детства неузнаваемо измененными временем. Ведь уже почти два десятка лет прошло. Все изменилось. И дом наш - уже не наш дом. А это означает - ютиться в гостинице, гостем, чужеземцем, изгнанником. И товарищи мои, и знакомые, кто ещё не помер за это время - чужаки... Другая власть, другой народ, чужая страна. Я, видимо, сильно этого боюсь. Вот и не еду. Говорят же: никогда не возвращайся туда, где был счастлив. Лучше уж никак, чем так, - туманно и непонятно закончил он свою исповедь.
   - Как у тебя все сложно... - по Алене было видно, что она ничего не поняла. - Как знаешь, не буду давить на твои мозоли. Давай я лучше отведу тебя домой, напою теплым молоком и положу спать. И сама у тебя останусь, высплюсь, мне завтра с утра никуда не нужно.
   Они отправились домой на такси. Перед поворотом на поселок, за километр от дома, Алена попросила водителя остановиться. Ее осенила очередная идея: прогуляться по ночному проселку, чтобы легче было засыпать. Она это, видите ли, где-то когда-то читала в серьезной медицинской литературе. Аркадий не сопротивлялся - надо так надо.
   Расплатившись с таксистом, они пошли по обочине пустого шоссе, под редкими тусклыми фонарями, наслаждаясь ночной тишиной и лесной свежестью. Как-то само -собой получилось, что рука притихшей задумавшейся девушки оказалась в руке брата. Подзабытое для обоих прикосновение простодушной доверчивости к самозабвенной опеке и покровительству. Как в детстве, когда в брате сосредотачивалась опора, поддержка и защита в огромном и зачастую пугающем мире, так и сейчас, автоматически Алена сунула теплую маленькую ладошку в крепкую большую ладонь Аркадия.
   И, наверное, хорошо, что она в этот момент не видела его лица.
  ***
   Около трех часов утра, когда уже подходила к концу начатая вечером пачка сигарет, в комнате Аркадия появилась Алена. Тихая как призрак, она остановилась возле кровати брата. Расслабленное лицо, устремленный в никуда пустой взгляд - потусторонний вид, подчеркнутый полумраком комнаты.
   Девушка постояла несколько мгновений, будто прислушиваясь к чему-то недоступному обычным смертным. Потом сноровисто забралась под одеяло к брату. Обняла его поудобнее и с тихим скулящим звуком выдохнула, уткнувшись носом Аркадию в плечо. И сразу же задышала ровно, слегка посапывая, горячо и уютно.
   В детстве Аленка пугала всех припадками лунатизма. Трудно было привыкнуть к её неожиданным походам во сне, к этому пустому взгляду; страшно было разбудить ее; но наблюдать безучастно за перемещениями сомнамбулы было ещё страшнее. Девочку водили по врачам, по бабкам -ведуньям, поили таблетками и травяными сборами. Лунатизм не прошел, но родные привыкли, смирились с этими приступами снохождения впечатлительного и нервного ребенка. Чаще всего эти ночные путешествия заканчивались тем, что маленький лунатик выбирал себе более подходящее для сна место. Как правило, место это находилось в кроватях старших - либо между недовольными родителями, либо под боком у любимого братика, хотя иногда по утрам малютку обнаруживали в необычных положениях и совершенно неожиданных уголках. С годами это странное Аленкино недомогание сошло на нет, но иногда, при сильных переживаниях случались рецидивы, пугающие тех, кто имел возможность их наблюдать.
   Нынешний приступ был, похоже, вызван предстоящим отъездом и связанным и с ним треволнениями. Аркадий сперва немного оторопел с непривычки, но потом, когда сестра благополучно устроилась в его постели и глубоко уснула - расслабился. Внезапно стало так хорошо и спокойно, так упоительно хорошо и благодатно, как уже давно не было. Аркадия с головой захлестнула глубочайшая, всепроникающая нежность к сестре, смешанная с желанием спрятать её в объятьях, лелеять и баюкать, и никуда от себя не отпускать; и сохранять, не прекращать этот миг трогательной близости. Одно только царапало душу Герасимова, разъедая исподволь - это ощущение НЕПРАВИЛЬНОСТИ нахождения сестры с ним рядом, в такой опасной близости. Аркадий боялся расслабиться и погрузиться в умиротворяющий покой и сон. Опасался (отнюдь не беспочвенно), что в забытьи не удержит либидо, и к невинной родственной ласке примешается - а то и полностью её вытеснит - обожание и пристрастие уставшего в поисках взаимной симпатии неприкаянного одиночки. Это было бы катастрофой.
   Поэтому Аркадий с затаенным сожалением выгнал себя из теплой постели и Аленкиных объятий. Кресло -качалка у кровати заскрипело, укачивая хозяина. Еще долго Аркадий разглядывал в призрачном свете обеззвученной телевизионной плазмы черты родного лица. И именно это лицо в итоге прогнало навязчивые еженощные дурные мыслеобразы и беспричинное беспокойство.
  Глава 5
   После ночи проведенной в кресле ломило и тянуло спину. Это не добавляло плюсов к уже устоявшемуся мрачному настроению. При каждом повороте или наклоне корпуса в спине что-то хрустело и щелкало. Аркадий мечтал о массаже, о нормальном профессиональном лечебном массаже, а не его карикатурном подобии, продаваемом в сауне с девушками в нагрузку. Если бы только были знакомые мануальные терапевты Герасимов без раздумий и, невзирая на расходы, отправился на такую желанную сейчас процедуру. А так, при мысли о том, что надо куда-то ехать, договариваться, записываться, стоять в очереди - оставалось только тяжело вздыхать. В распоряжении мужчины было, однако, одно проверенное средство, которое было доступно в любой момент. Аркадий переоделся в спецовку, переложил в карман робы сигареты, зажигалку и маркер и пошел собирать подчиненных.
   - А ну, лентяи, за работу! Пошли заявку на городской магазин собирать. Анатольевна - остаетесь за главного. Ксюша бери свои бумажки, гроссбухи и магнитофон. Начальник вам сейчас на складе дискотеку устроит.
   Дискотеку он и действительно устроил. Не сразу, а постепенно, "с раскачкой". Сначала было очень непросто и болезненно. Но чуть погодя организм смирился с нагрузкой, и стало полегче. Веселее побежала по венам кровь, мышцы разогрелись и наполнились упругой силой. Тело послушно отзывалось на команды головы, из которой на время ушло все лишнее. Аркадий сосредоточенно передвигал и таскал к машине коробки, ящики, мешки и тюки. Временами он приседал, иногда подтягивался на стеллажах; носил поклажу на вытянутых или поднятых вверх руках. Спина больше не хрустела и не скрипела - наоборот хотелось больше движения, больше усилий. Юный помощник Сережка был отодвинут в сторону, чтобы не путался под ногами. А Саша в кузове машины не успевал за начальником, укладывая подаваемые в Песца товары. Они загрузили заявку на магазин, навели порядок, сделали кое -какую переброску внутри склада. Ту, что обычно делалась из под палки и с большой неохотой. Аркадию и этого показалось мало, и он изъявил желание прокатиться с Александром и разгрузить машину. Заодно проверить - все ли в порядке в его владениях, как идет работа на местах, какие пожелания у заведующей магазином. Ну, мало ли что...
  ***
   Заведующая, а по совместительству и старший продавец встретила их лично. Так положено - она лично контролировала разгрузку и размещение товара, она же составляла заявки. Аркадий даже и не пытался вмешиваться, безропотно ставил и укладывал груз туда, куда укажут. Он мог только посоветовать, как размещать ассортимент на прилавках, чтобы эффективнее его продать. А уж как все лежит на складе - не его дело. Он только вслух сообщал: что именно и в каких количествах он привез. И старался не отвлекать заведующую, пока та принимает всю эту утварь по накладной.
   Вот уже после разгрузки они сели там же на складе, в специально отведенном закутке попить чаю и поболтать. После непременных расспросов о делах и здоровье подчиненной, Аркадий поинтересовался делами. Продажами и доходами.
   - Лето, Мария Александровна. Лето: люди ремонтируют что-то, что-то строят, самое наше время. Почему же так вяло торговля идет? В поселке столько же продали за май. Но ведь то поселок, дыра, безлюдье. А тут город, центр и такое положение. Непорядок. Эдак мы разоримся. Может что-то спрашивают такое, чего у нас нет?
   - Нет, Аркадий Владимирович. Никаких таких претензий. Просто не хотят покупать почему-то. Походят, жалами покрутят - и на выход. Хотя и выбор отличный и цены приемлемые. Не знаю я, в чем дело...
   - Вот и я не знаю. Ладно, вы тут пока брак и лом в машину загрузите. А я пойду по залу пройдусь, поглазею. - И как был, в грязной спецовке прошел в торговый зал.
   В зале между стеллажами и витринами прогуливалось несколько человек. За ними с пренебрежительной гримасой наблюдала Инга, недавно принятая молоденькая продавщица. Аркадия она не видела: он был скрыт от нее вертикальной стойкой, густо обвешанной ножовками, полотнами, и дисками для болгарок. А вот сама девушка Герасимову видна была хорошо. Она запомнилась ему при устройстве на работу заискивающей покладистостью и готовностью быть полезной. Это подкупило Аркадия, он понадеялся, что быстроглазая остроносая брюнетка будет такой же в обслуживании покупателей. Да и видно было по соискательнице, что язык подвешен, что умеет уговорить кого угодно, и выгоды не упустит. Сейчас Герасимов смотрел на нее и не узнавал. Куда делась предупредительная и вежливая девушка? За кассой сейчас стояла надменная скучающая барыня, всем своим видом показывающая, как ей надоели эти ничтожные посетители, как ей неприятно находиться в их обществе. Как большое одолжение она вяло сцеживала ответы на задаваемые ей, изредка, покупателями вопросы. Даже Герасимов почувствовал себя на секунду грязным бомжом, приперевшимся в шикарный особняк - униженным и жалким просителем себя ощутил. Таким же, как, видно, сейчас чувствовал себя сутулый работяга в засаленном комбинезоне, который у прилавка пытался что-то узнать у Инги.
   - Девушка, извините пожалуйста, вы мне не подскажете ...
   Инга окатила рабочего холодной волной презрения и неприязни, отчего тот ссутулился ещё сильнее. И ответила не сразу. Далеко не сразу.
   - Что вам?..
   - Мне бы это... Мне бы такую хр... штуку надо... Как она называется, забыл... Ну, короче, такая штука, чтобы деревяшки держать, чтобы пилить ровно под углом нужным... На "С" как-то...
   - Струбцина? - наморщила лоб Инга.
   - Да нет, вроде. Ну это вот такая фигня... - И мужчина, не найдя слов, начал показывать на пальцах.
   - Мужчина, я вас не понимаю. Вы сначала выучите, как называются ваши штуки, а потом идите и покупайте. Я что, ясновидящая, по -вашему, или телепат - чтобы сходу определить, что именно вам такое нужно?
   Герасимова покоробило на его наблюдательном пункте. А простяга -мужичок только тяжело вздохнул, дернул кадыком и зашагал на выход. У самой двери Аркадий догнал клиента и придержал его за рукав.
   - Прошу прощения, уважаемый. Тысяча извинений, просто девушка у нас совсем недавно работает, ещё не освоилась толком. (Ага, как же. Похоже, чересчур даже освоилась.) Я, кажется, знаю, что вам нужно, пойдемте, я покажу, где это. - И Герасимов повлек оторопевшего мужчину вглубь помещения. Вот это Вы ищете? - он извлек на свет столярное стусло, заваленное в выставочной корзине рубанками.
   - Да, именно. Спасибо, это то, что нужно. Теперь запомню, как называется. Сколько оно стоит?
   - Возьмите в подарок. - Аркадий вручил клиенту приспособление, с названием которого тот испытывал затруднения. - Надеюсь, так мы решим возникшее недоразумение и загладим нашу оплошность. Обещаю, этого больше не повторится. Приходите к нам еще.
   Приятно обрадованный неожиданным подарком, а ещё больше - обходительным обращением, работяга отказывался принять дар и вяло пытался вручить Герасимову деньги. Но уступил вежливому напору и, в конце концов, рассыпаясь в благодарностях, покинул магазин с нужным ему приспособлением в руках.
   - Мария Александровна, пройдите, пожалуйста, за кассу! - позвал из подсобки заведующую Аркадий. А сам показал Инге на выход из торгового зала в склад. Инга послушно засеменила за директором. Ее заносчивость и пренебрежение улетучились как по волшебству.
   - Аркадий Владимирович, простите, я себя, может быть, недостаточно правильно вела. Но ведь невозможно же, как я устала от таких дурачков! Я не знаю как с ними. Сами не представляют, что им нужно, а я потом во всем виновата.
   - Я вижу, что ты ведешь себя неправильно. - Аркадий был рад тому, что ещё не успел оформить девушку на работу нормально, с записью в трудовой книжке. Тем проще было сейчас избавиться от провинившейся сотрудницы.
   Герасимов оставил проштрафившуюся продавщицу под присмотром Александра и вернулся в зал. По пути он прикинул, какая зарплата причитается девушке за отработанное с последней получки время. На кассе уведомил Марию Александровну о расчете Инги и приказал выдать ему из выручки причитающиеся девушке средства. Не преминул укорить при этом заведующую.
   - Что же вы так, Александровна? Неужели вы считаете, что такое обслуживание должно быть в порядке вещей? Неужели вы не видите, как возмутительно она себе ведет с покупателями? Девчонка, она вам в дочери годится, неужто не могли одернуть ее? Короче, её я увольняю, а вам - устное предупреждение. И теперь буду особенно контролировать вашу работу.
   - А как мне на нее было повлиять? Вы же её сюда поставили, а не я. Да она иногда резковато отвечала, и я замечания делала ей несколько раз, а толку?
   - Надо было звонить мне сразу, и докладывать. Да и какая разница - я её взял на работу, или Анатольевна, или Ксюша, или глава администрации её сюда поставил. Если продавец не умеет правильно вести себя с клиентами - нечего ему в торговле делать. Гнать таких надо, невзирая ни на что. Надеюсь, вы для себя выводы сделаете соответствующие. А впредь, если такое повторится, можете без моего участия и штрафовать и выгонять.
   Инга в подсобке кусала губы и мялась с ноги на ногу, потупив взор. Всячески показывала, как ей стыдно за неподобающее поведение. Когда Аркадий вернулся из зала после короткого разговора с заведующей, девушка ещё раз попробовала разжалобить директора.
   - Аркадий Владимирович, ну что вы, в самом деле, - плачущим голосом начала она. - Я все осознала, каюсь, не буду так больше...
   - Не надо ничего говорить, - оборвал продавщицу Герасимов. То, как ты себя показала - просто немыслимо, недопустимо и непростительно. Я не для того столько горбатился, чтобы какая-то выскочка из глупой прихоти и гордыни мне все разрушила. Мне моя репутация дороже твоих извинений и слез. Твое дело - продать товар, быть внимательной и вежливой с клиентами, а не показывать насколько ты лучше их. Это они делают одолжение, тем, что покупают в нашем магазине, а не ты им - тем, что продаешь. И вообще, воспитанный человек никогда не покажет интеллектуального, или иного превосходства в общении с другими людьми. Не нравится общаться с простолюдинами - нечего было устраиваться сюда на работу. Так что - вот твой расчет, спасибо за все и прощай.
   Поняв, что решение начальника окончательное, обжалованию не подлежит и мольбы тут ничем не помогут, Инга моментально сменила модель поведения. Слезы разом высохли, и через миг перед Аркадием была уже не испуганная раскаивающаяся просительница, а надменная и жесткая хищница. Уволенная продавщица не считая сгребла деньги; сняла и демонстративно бросила на стол перед директором рабочий фартук.
   "Хорошо, что на стол, а не в лицо", - подумал Аркадий. "Не так неприятно".
   - Вы ещё пожалеете, - зло прошипела Инга на прощание.
   - Я уже жалею, - пробормотал Аркадий вполголоса, глядя на закрывшуюся за ушедшей девушкой дверь. - Не надо было брать тебя такую. Жаль, сразу не разглядел натуру твою, сейчас бы этой сцены не случилось бы.
   Старшей на прощанье сказал просто:
   - Придется вам, Александровна одной справляться, пока не найдем замену. Разрешаю раз в два часа технологический перерыв делать. И объявление приклейте на дверь о том, что продавец требуется. Если есть кто-нибудь на примете из знакомых - ведите. Если нет - будем со стороны брать. Хотя, конечно, лучше кого-то из приятелей, за кого поручиться можно.
   - А как же ревизия? А если недостача какая-нибудь выплывет?
   - Да вряд ли. Да этого же все нормально было. Ну а если и будет что-то такое - спишем на боевые потери.
   - Лихо вы... - Но в интонациях заведующей не слышалось осуждения, наоборот - облегчение и одобрение чувствовалось в голосе.
   Саше пришлось успокаивать начальника весь оставшийся день.
   - Да правильно ты поступил, что ты переживаешь так? Поделом стервозе, будет знать как себя вести с людьми. Уволил и правильно, и нечего нюни распускать.
   Аркадию казалось, что он погорячился. Сорвал зло на подвернувшейся под горячую руку девчонке, можно было наказать, ограничиться внушением и предупреждением и не выгонять вот так, скоропостижно. Весь день он хмурился и был явно недоволен. Собой, Ингой. Глуповато -набыченным - уже два дня - видом Санькиного Серёжи недоволен был заодно.
   А ещё появился страх. Пугали странные порывы, резкие смены настроения. Ко всему прочему утомленный рассудок, словно издеваясь, подкинул очередной "подарок". Уже несколько раз за неделю Аркадий замечал, что в некоторые моменты он словно раздваивается. Будто в нем одновременно существуют две личности - он сам и ещё кто-то темный, мрачный, пугающий. Герасимов рассматривал происходящие события с двух позиций - своей и этой другой, скрытой доселе части сознания. Вторая личность состояла из скепсиса, равнодушия, цинизма и расчётливости. Альтер эго видело мир во всей его реальной неприглядности и находило как изъяны и пороки окружающих, так и слабости и недостатки самого Герасимова. Аркадий боялся, что это шизофрения, что он начинает сходить с ума от недосыпа и морального напряжения. И поступки, которые не вписывались в обычное поведение, были лишним тому подтверждением. Сегодняшний поступок, к примеру. Так ли была виновата Инга, чтобы её выгонять с работы?
  
  Глава 6
   Вакансия продавца в городском магазине оставалась открытой недолго. Буквально через пару дней после увольнения Инги в кабинет Герасимова вошла Ксюша. Голосом школьницы -отличницы проинформировала:
   - Аркадий Владимирович, к вам посетитель.
   Аркадий задрал подбородок, выпятил нижнюю губу и поинтересовался важно и слегка сварливо:
   - Какой такой посетитель? По какому такому делу?
   Он прекрасно знал, как Ксюше нравится, когда он разыгрывает из себя Большого Начальника. Наблюдая за тем, как дурачится директор, Ксения и сейчас не могла удержаться от озорной улыбки.
   - Девушка. ДЕВУШКА, - повторила она, заговорщицки подмигивая. - Кажется, по поводу работы.
   - Что ж... Изволь позвать эту девушку, раз уж она пришла.
   Появившаяся в кабинете незнакомка оказалась стеснительна до крайности: говорила тихо, постоянно краснела, непрестанно теребила ремешок сумочки. Миловидная, с неплохой фигурой, лет приблизительно двадцати пяти. Первое впечатление производила благоприятное, но Герасимов памятуя недавно уволенную продавщицу не сильно склонялся к тому, чтобы верить первому впечатлению.
   - Итак. Вы желаете работать у нас в магазине. Вы от кого-то из знакомых о нас узнали?
   - Нет. Я объявление прочитала, на дверях. Подошла к продавщице, а та меня сюда отправила, по этому адресу.
   "Плохо. Значит со стороны. Неизвестно чего ждать от нее..."
   - Где до этого работали?
   Девушка протянула трудовую книжку и паспорт.
   Из документов следовало - её зовут Дарья, ей двадцать четыре, разведена, есть ребенок трех лет. Работала уборщицей в школе и сторожем там же.
   Аркадий бережно отодвинул документы на край стола в направлении соискательницы. Тяжело вздохнул.
   - То есть, если я правильно понимаю, опыта работы в торговле у вас нет... Кассовый аппарат вы не знаете, слово ревизия для вас просто слово, курсов вы никаких не заканчивали; решили просто попробовать себя в новой специальности и всем тонкостям обучиться на месте...
   Это звучало довольно пессимистично. После такого оставалось сказать: "Спасибо, вы нам не подходите". Или немного помягче: "Оставьте нам ваш номер телефона, мы вам позвоним".
   Предвидя это, девушка заговорила с некоторым отчаянием, пытаясь задобрить Герасимова:
   - Я действительно могу обучиться работать с кассовым аппаратом. И все названия и цены смогу запомнить. И во все нюансы смогу вникнуть. Если вы мне дадите такой шанс.
   Аркадий молчал, и она продолжила тихо, почти про себя:
   - А ещё мне очень нужна работа. А ЭТА работа была бы совсем кстати. И я на очень многое пошла бы, чтобы ...чтобы вы меня взяли.
   Тут Аркадия начало "двоить". Будто со стороны он вдруг услышал свой голос - голос своего циничного, холодного, равнодушно -насмешливого "Второго Я":
   - Это значит - вы согласитесь, если я вам сейчас предложу романтический ужин и не менее романтический вечер в моей компании?
   - Да, - отчаянно краснея, согласилась Дарья. И была прелестна в своей решимости. Настолько, что можно было залюбоваться ею. Хоть и заметна была её застенчивость и робость.
   - То есть вас, Даша, это совсем не шокирует и не смущает?
   - Нет. То есть смущает, конечно. Но не кажется чем-то таким отвратительным и предосудительным. Я слышала о вас как о человеке достаточно порядочном и честном. Да и как мужчина вы вполне привлекательны.
   - А вот я возьму и предложу... - задумчиво пробормотал Аркадий.
   Даша молча качнула головой. Руки её крепко вцепились в сумочку, лицо заливал румянец, взгляд устремлен в пол.
   - А давайте вот что - прямо сегодня вечером и встретимся? Познакомимся поближе, обсудим все спокойно, да и просто - приятно время проведем? Если не передумаете, то тогда я буду вас ждать на площади, напротив ресторана "Маяк", в семь часов. Нормально будет? Я никакие ваши планы не нарушу?
   - Я приду, - утвердительно сказала Дарья. - Обязательно. И никаких планов у меня нет.
   - Ну, вот и здорово. - Аркадий дал понять, что разговор можно считать оконченным. И, кстати, знаете, за что я уволил предыдущего продавца?
   - За что?
   - За наглость, хамство, спесь, пренебрежение и двуличность. Это просто информация, которой, мне кажется, вы должны владеть. А ещё я не терплю вранья, жадности, воровства. Это тоже так, к слову.
   - Я запомню, - пообещала Даша.
   - Ну, тогда до вечера. Буду рад, если вы придете.
   - До свидания.
   За соискательницей закрылась дверь, а Герасимов обхватив руками голову начал раскачиваться в кресле.
   Что со мной творится? Я схожу с ума? Что я делаю вообще? Как я вообще додумался до такого? Предлагать работу через постель... Это уже вообще черт знает что. Во что такое я превращаюсь, бля?
   Открытый, любопытный и доброжелательный мальчишка, который последнее время так часто выглядывал из детских воспоминаний Герасимова, был огорчен и испуган.
  
  
   Однако, если уж взялся за что-то, то нужно идти до конца. Пусть даже это и противно. Такое вот жизненное правило. А сейчас ещё глупее и комичнее он представится, если повернет назад и сбежит со свидания, которое сам же и назначил.
   Оставалась хиленькая надежда, что Даша сама пойдет на попятный, и на встречу не явится.
   Она пришла, и пришла даже раньше назначенного часа.
   Аркадий извинился за то, что не купил цветов (цветы могли его скомпрометировать). Извинился, что выбрал для свидания скромное кафе, а не пафосный кабак где-нибудь в центре. Появление в таком месте могло навредить его репутации. Не то, чтобы он так сильно волновался из -за досужих сплетен по поводу своей личной жизни, но сальные, грязные слухи могли ударить и по его спутнице, и по бизнесу, если уж на то пошло. Даша оказалась девушкой понятливой и извинения приняла (а если бы и нет, что тогда?).
   И было бы им гораздо легче, если бы Аркадий перед встречей проштудировал какое-нибудь "Пособие для начинающих ДонЖуанов". Или книжку о том, как вести себя с девушкой на первом свидании, или тому подобную литературу. Или - если бы мужчина почаще ходил на эти самые свидания. Или - девушка была бы не настолько скованной. А так - Герасимов совершенно не знал, как держаться, о чем говорить и что делать. За первые полчаса рандеву, кроме скучно -банальных общих фраз, единственным достижением было только переход на "Ты". Следующие полчаса они обсуждали еду, которую потребляли (Ах, какое вкусное блюдо, просто пальчики оближешь, я тоже так могу приготовить, но никогда не готовлю...). При этом мужчина больше внимания проявлял к спиртному, чем к еде, уповая на то, что алкоголь развяжет язык, и раскрепостит, и придаст недостающей уверенности в себе. Еще через полчаса натужного соблюдения этикета хмельное питье подействовало и раскрепощенный и уверенный в себе Аркадий потянул спутницу прочь из заведения.
   - Вот что! А давай сбежим из этого места, - с киношной развязностью предложил он, - в мое скромное жилище? Будем смотреть старые комедии, пить вино и есть фрукты. - И нескромно добавил:
   - А ещё ты мне уже нравишься, и мне хочется тебя поцеловать и потрогать наедине...
  ***
   Пока Аркадий мыл и резал фрукты, открывал вино и разливал по бокалам, Дарья осматривалась в доме. Видно что-то замеченное охладило её решимость продолжать вечер в том же ключе. Что-то её напрягло.
   - Мне думается, твоя подружка будет сильно расстроена, если узнает, как ты проводишь досуг... - как бы ненароком обронила девушка.
   - Какая подружка, ты о чем?
   - Ну, откуда мне знать, какая у тебя подружка? Какая-нибудь, вероятно есть. В ванной полно всякой дамской косметики. В прихожей зонтик женский и шляпка, и кеды маленького размера. Меньшего, чем твой.
   - А, это... Это сестрички моей вещи. Она у меня частенько в гостях бывает. Я даже комнату ей выделил наверху, но она переехать отказалась, снимает с товаркой квартиру в городе.
   -Ух... Отлегло... - выдохнула Даша. - А то я, признаться напряглась немного. А она не будет против того что я здесь?
   - Да ну, вряд ли. Уж сегодня-то она точно не явится - у нее с подружками какая-то вечеринка на всю ночь. Я звонил, интересовался. Так что нам никто не помешает, расслабься. Пойдем, я тебе покажу мою комнату, мою гиперкровать и коллекцию подушек...
   И комнату, и кровать Даша оценила.
   - Надо же, - удивлялась она, - такой с виду маленький неказистый домишко, а внутри так просторно, так чисто, такая отделка качественная. И посуда хорошая, новая, и мебель отличная, и техника дорогая... Ты, похоже, богатый человек?
   - Разве это богатство? - отмахнулся хозяин. - Это все так... мишура, показуха. Вот раньше у меня были сокровища! Велосипед, маска с трубкой для ныряния, самострел, футбольный мяч, магнитофон "Весна", надувной матрас, спиннинги с инерционными катушками, перочинный нож с ложкой, открывашкой и двумя лезвиями... Вот тогда я был богатым... - Аркадий перечислял предметы, а сам детально представлял себе места и события с ними связанные.
   Его опять "накрыло". Подросток Аркашка нырял с надувного матраса в таинственную зеленую глубину, поднимая наверх, на этот матрас, мидий и рапанов. Ловил спиннингами кефаль с пляжей и обрывов, и бычков закидушками с парапета набережной, причала морвокзала или разбросанных в море обломков скал. Гонял с пацанами мяч на школьном поле и лузгал семечки, сидя на лавке в теплой компании друзей. Тенистые дворы, простор моря, прохладные подъезды старых домов, школьные коридоры... Запахи: кожаного мяча, отцовского одеколона, выжженной солнцем степи, теплого хлеба в булочной, рыночных рядов, огородных растений; соли и рыбы - от старого рюкзака ... Вкусы мороженного, и газировки с сиропом, и пресных лепешек, и рачков, и пирожных с заварным кремом, и вяленой рыбы, и бочкового кваса...
   Аркадий еле вынырнул из воспоминаний, возвращаясь к привычному миру и девушке, смотрящей на него, как на блаженного.
   "Что-то я опять не то нагородил, - мелькнуло запоздалое осознание. Зачем я все это ей рассказываю?"
   - Надо выпить, - решительно распорядился мужчина. - За дружбу и не только.
   Хмель все настойчивее брал верх, и условности, предрассудки и комплексы облетали как шелуха. "Ну и что с того, что это против моих правил? И почему я укрепился в том, что женщину надо сначала узнать, потом испытать искреннюю симпатию, а потом уже спать с ней? Раньше мне ведь таких сложностей не требовалось? Зачем я, взрослея, придумал какие-то ограничения, ведь секс - это же так естественно..." Вместо обещанных комедий был поставлен диск с клипами группы Enigma. Самое подходящее видео и музыка, которые только нашлись в коллекции: эротичные, настраивающие на нужный лад. Свет был притушен до минимума. Благовония заменила тлеющая антимоскитная спираль. Время на заигрывания, ненужную болтовню, долгие прелюдии Аркадий больше решил не тратить, а сразу начал подталкивать свою пассию к тому, для чего собственно и затеивался этот вечер.
   Целуясь и ласкаясь плавно переместились в постель. Вот тут-то и случился облом. Похоже, как мужчина Аркадий не сильно возбуждал девушку, потому как её влагалище было сухим и напоминало скорее сжатый рабочий кулак, чем манящий и сочный плод. Незадачливый любовник приложил множество усилий в попытке расшевелить подругу, пробудить в ней желание, но не преуспел. Девушка проявляла взаимность в ласках (старательно подыгрывала?), но смазки так и не появилось. Тут мог бы помочь кунилингус, но Аркадию претили оральные ласки по отношению к малознакомым дамам. Он вообще прохладно относился к оральному сексу, да и при всем желании не смог бы ничего - от волнения во рту пересохло. И просто растерялся Аркадий - с ним такое впервые произошло. А пока он усердствовал, пытаясь расколдовать свою партнершу, его собственное возбуждение ушло восвояси. Озадаченный, раздосадованный, огорченный - Герасимов отстранился от девушки. Даша враз поскучнела, притихла, съежилась, спрятала лицо в подушку.
   "Ой как неудобно получилось..." Он даже иронично посмеялся над этой ситуацией в мыслях. А заодно и над собой поглумился, и над всем своим убогим, несуразным и бестолковым опытом сексуальных отношений. "Надо же так опростоволоситься, - думал Аркадий, - "развести" девушку на секс и облажаться так эпически".
   Чтобы скрыть смущение и расстройство Герасимов закурил и отвернулся. И не глядя на Дарью максимально нейтрально произнес:
   - Сдается мне, я переоценил свои силы... Возраст, болезни, стресс, - с кем не бывает? И вообще зря я все это затеял. Сам оскандалился и тебя в глупое положение поставил. А чтобы как-то достойно выйти из этого казуса - предлагаю сделать вид, что ничего интимно -эротического с нами не происходило сегодня. Представь себе, будто мы старые товарищи: встретились, посидели, выпили, посмотрели кино и легли спать. Хорошо?
   - Это все из -за меня, да? - чуть слышно прошептала девушка. - Я, правда, старалась...
   - С тобой все в порядке. Не бери в голову. Просто мы с тобой друг -другу не подходим по гороскопу... Давай спать, лады?
   - Как скажешь. - Даша вздохнула (с видимым облегчением, как показалось Аркадию) и, придвинувшись поближе, положила руку мужчине на грудь.
   Минут через пятнадцать дыхание девушки стало размеренным и глубоким. Можно было только позавидовать тому, как легко у нее получилось заснуть в незнакомой обстановке и подобной ситуации. Аркадий мешало последовать её примеру непонятное неудобство. Мешало Дарьино дыхание, её присутствие, её тепло. Ее прикосновение вызывало скованность и неприязнь. Вечером, под воздействием эротического волнения, прикосновения и ласки казались вполне расслабляющими и уместными - сейчас же легкая девичья рука давила на грудь как наковальня, мешая дышать; волосы нахально и навязчиво щекотали лицо и даже само биополе Герасимова, казалось, протестовало против вторжения чужого человека.
   Ночь, между тем, становилась прохладнее и свежее. Порывистый ветер трепал и дергал занавеску, и стоило бы закрыть форточку, чтобы не выстудить к утру комнату. Это было вполне веским аргументом для побега из собственной постели. Предпочтительнее было провести остаток ночи в кресле -качалке, замотавшись в плед и закинув ноги на мягкий пуфик.
  ***
   Дарья была принята на работу с испытательным сроком. То есть, по выражению старшей продавщицы, Марии Александровны: никаких ограничений, та же зарплата что и у полноправного сотрудника, только выделываться и качать права - не смей. Провальное свидание, досадный инцидент в постели - ни она, ни Герасимов больше не упоминали. Неизвестно как у девушки, а у несостоявшегося любовника и работодателя остался неприятный осадок от неудачной ночи, хоть он его никак не показывал. Старался только, без нужды в магазине не появляться, отправлял развозить заявки Александра с Серёжкой. И попросил у Ксюши интересоваться по телефону - как дела у нового продавца. Заведующая неизменно сообщала: Дарья справляется, ведет себя безупречно, очень старается. Аркадию этих сведений было достаточно. Можно было бы углубиться в обдумывание своего "облома", но в жизни было уже столько унизительно -постыдных моментов в отношениях со слабым полом... Проще попробовать забыть. К тому же не случившийся секс несколько оправдывал Герасимова: он не воспользовался директорской властью для исполнения личных прихотей. Не суть важно, в итоге - не смог или не стал. Главное что Даша не расплачивалась телом за трудоустройство.
   От осечки в "амурных" делах отвлек Валька. Старый приятель, у которого слова не расходились с делом, дозвонился и сообщил, что готов и очень желает встретиться в выходные. Это было как нельзя кстати. Аркадий приготовил дом и двор к посиделкам, накупил продуктов и выпивки и встретил друга радушно и гостеприимно. Познакомился с его женой Кристиной - сухой желчной блондинкой и порадовался про себя, что детей гости оставили на попечении няньки. Для детишек у Герасимова не нашлось бы ничего интересного, он не знал как себя с ними вести, как развлекать; что им нравится, а что - нет.
   Вечер выдался чудесный: теплый и солнечный. Шашлык удался, спиртного было вдоволь, но пили в меру.
   Валентин рассказал о том, как познакомился с женой, о счастливой семейной жизни, об отпусках на морских курортах, о растущих детях, о больших планах на будущее. Кристина в разговор почти не вмешивалась, только изредка поправляла мужа, когда тот завирался или чересчур приукрашал что-нибудь. Если убрать налет важности и набранные килограммы, Валька почти не изменился - тот же весельчак и болтун, бахвал и задира. Аркадий искренне радовался его успехам, с интересом и вниманием выслушивал байки из его столичной жизни.
   Правда выпивка все же подействовала. Ближе к ночи, когда вся закуска была съедена, а Кристина устала и ушла в дом смотреть телевизор, Валя отяжелел и помрачнел. И истории его жизни в Москве стали такими же мрачными. Пока мужчины допивали остатки, Валентин поведал о том, сколько ему горя пришлось хватить там, сколько неприятностей и опасностей выпало на его долю, пока он не решил вернуться обратно. Тогда Аркадий резко и отчетливо ощутил - как много он имеет, и как же мало он ценит то, что у него есть. Вот этот милый дом, долгожданное летнее тепло, личная свобода, обеспеченность всем необходимым. Это ведь так много, если вдуматься. Это ведь, если разобраться - счастье, которое так приелось, что не ощущается почти. И дома хорошо и отрадно, и на работе(пока вроде бы) все в пределах нормы, и больные внутренности уже год работают без сбоев. У родителей тишь и спокойствие и у сестры сбывается её давняя мечта. Чего ещё желать? И сон восстановится, когда замаячит на горизонте осень, с её дождями и пейзажами угасающей, замирающей природы. И задуманные планы воплотятся непременно, надо только работать и не бояться провала, можно даже не торопясь работать, вполсилы, никто же не гонит...
   Он продолжал думать об этом часов до четырех утра, пока Валентин совместно с женой расшатывал кровать в гостевой комнате на втором этаже, над головой у хозяина.
  
   Прощаясь с Маковецкими, договорились встречаться почаще. Все остались довольными друг -другом, выходные были признаны удавшимися, Валентин обещал любую помощь, какая только от него может потребоваться. Условились созваниваться время от времени и устраивать совместные походы и посиделки.
  ***
   На работу в понедельник Герасимов вышел веселый и отдохнувший, хоть и спал не больше обычного. Сказались свежие впечатления и общение с ещё не успевшими надоесть людьми. Проснулась жажда деятельности, стремление к каким-то новым достижениям. Аркадий то часами просиживал за чертежами, то блуждал по территории, нащупывая идеи, которые только ещё пытались оформиться у него в мозгу. В эти дни он почти не принимал участия в будничных занятиях и беседах коллектива, не устраивал совещаний и планерок, и не сразу заметил, что что-то не так с Сашиным отпрыском.
   Похоже, Ксюша все -таки поговорила с Сергеем, потому что внезапно у того поменялось поведение, он стал загадочно молчалив и максимально отдалился от всех. С Герасимовым старался совсем не общаться. Говорил тихим, подчеркнуто печальным голосом и, когда выпадала возможность, бросал на Ксению взоры полные отчаяния ( наверняка считая, что от одного только этого печального образа должно расплавиться сердце недостижимой возлюбленной). Ну, это ему казалось, что украдкой. На деле-то он гипнотизировал Ксюшу постоянно, если она попадала в поле зрения, а взгляды были довольно таки бараньи. Серега часто вздыхал, замирал, шевеля губами; принимал картинные позы и вообще вел себя как актер индийского кино. Или как молодой поэт. Кстати - да, он и стихи писать начал; завел тетрадь и корпел, сгорбившись над столом, заполнял страницу за страницей. И несколько раз словно бы случайно оставлял тетрадь на шкафу над телевизором, возможно надеясь, что объект его страсти, вытирая пыль найдет эту поэтическую тетрадь, прочитает, и... И?
   Наткнулся на тетрадь Аркадий. Почитал и... востошнился. Убогая лексика, куча штампов, слабые (и очень редкие) рифмы, отсутствие ритма и размера, короче - поток незрелого сознания. Обычное дело. Первая любовь. Точнее сильнейшая убежденность что это и есть любовь.
   Герасимов наткнулся, почитал и аккуратно положил тетрадку на место, понимающе и задумчиво покачав головой. Что тут сделаешь? Остается только посочувствовать. Случается... Кто-то пишет стихи, кто-то рисует портреты, кто-то покупает платья, кто-то едет в Америку. А со стороны все выглядит наигранно и немного абсурдно, как в принципе и многое другое, из того, что связано с сердечными пристрастиями. Масштабы только меняются, и возможности, и подходы. Надо не забыть намекнуть Саше, чтобы приглядывал за сыном, поговорил с ним по -мужски, поддержал; а, впрочем - пусть, ну его, - всё и так пройдет со временем. Обидно лишь, что первая любовь у парня такая нежизнеспособная, такая заранее неудачная. Что поделаешь - влечет зачастую не к тем, с кем реально могли бы сложиться узы взаимного чувства...
  
  Часть 2
  Глава 7
   Двадцать пятое число июня месяца Аркадий позже закрасил в висящем на холодильнике календаре черным маркером. Вечером позвонила мать. Обычно они созванивались по воскресеньям и на праздники. И звонил чаще Аркадий. А тут мать позвонила среди недели, в четверг, и это не могло не вызвать удивления. Аркадий только зашел в дом, приехав с работы, и прямо в обуви протопал в кухню, чтобы успеть ответить на звонок домашнего аппарата.
   Сначала мама звучала вполне нормально: сухой и строгий учительский голос, обычная безупречная дикция. Потом в трубке появились непонятные шумы, из которых Аркадий, с удивлением заключил, что мать плачет. Спустя несколько долгих и неловких секунд, она справилась с собой и выдала новость.
   - Аркаша, у папы нашли опухоль на почке. Злокачественную. Ты можешь приехать? Ты нам очень нужен сейчас... - Конец фразы растворился в рыданиях и всхлипываниях.
   Аркадия, привычно уже, раздвоило. Одна часть его, подчиненная, пассивная, ведомая - продолжила разговор с матерью, выясняя подробности, вставляя необходимые ахи и охи, успокаивая и подбадривая. Темное эго - холодный, расчетливый трезвый Аркадий - прикидывал перспективы, составлял прогнозы и рассчитывал предстоящие затраты. Придется ехать, выруливать ситуацию на месте. А для этого сначала нужно позаботиться о делах фирмы, проинструктировать персонал, назначить заместителя, обналичить какое-то количество денег - все эти расчеты происходили параллельно с выяснением обстоятельств болезни отца.
   Матери пообещал прибыть в ближайшее время. И ещё долго стоял, прижав бибикающую трубку ко лбу, собираясь воедино в цельную личность. Аркадий ожидал, что когда объединение двух сторон его сознания произойдет - наступит подавленность, заторможенность, шок. Но ничего такого не случилось. Единственной и совершенно неуместной эмоцией была обида на то, что не удалось отдохнуть после рабочего дня. Ладно, потом ещё будет время поддаться чувствам, а пока нужно было срочно заняться делами - организовать поспешный отъезд и как-то оформить свое отсутствие. Герасимов несколько раз нажал рычаг телефона и начал набирать номер Александра.
   Саша отвез на вокзал и подождал, пока Аркадий купит билет. Купейных мест, к сожалению, не было, а так хотелось сейчас побыть хотя бы в относительном уединении. Зато поезд отправлялся всего через сорок минут и был скорым, если верить расписанию. Мужчины вышли на перрон.
   - Вот ключи от сейфа рабочего и от квартиры. - Аркадий передал Александру ключи. В сейфе печать и деньги. Анатольевне вдруг понадобится. Пусть она рулит, пока меня нет. Я постараюсь скоро обернуться. Лично к тебе просьба будет - созвонитесь с Аленой: ей нужно кое -какие вещи перевезти ко мне. Помогите ей, пожалуйста.
   - Да не вопрос, Аркаш. Все сделаем в лучшем виде. Может, что ещё нужно?
   - Да нет, Сань, спасибо. Мне сейчас только Господь Бог поможет. Держитесь, смотрите чтобы всё в порядке было, надеюсь на вас.
  ***
   Аркадий не стал брать постельное бельё. Уснуть на твердой полке плацкарта, в компании громких попутчиков и пахучих продуктов, когда дома в огромной и мягкой кровати, заваленной множеством подушек, в тишине и темноте - не удается? Помилуйте, какой вздор, право слово... Но, на всякий случай все же попросил проводника разбудить перед нужной станцией. Для лучшего взаимопонимания дал уставшему работнику ж/д пару денег, и, заодно купил себе десяток пакетиков чая и несколько упаковок сахара. Прихватил стакан в подстаканнике и пошел искать свое место.
   Соседи по плацкарту как раз уселись за поздний ужин. Громко хрустели и шелестели пакетами, пахли копченостями и растворимыми китайскими супами, хлюпали жидкостями и чавкали едой. К счастью, несколько боковых мест было свободно. Аркадий поздоровался с едоками, извинился и определил личную кладь на свою верхнюю полку. Судя по голодному виду ужинающих, ждать окончания трапезы придется долго. Чтобы скоротать время, Аркадий заварил двойной чай и присел на пустую боковушку. Теперь можно было немного расслабиться и, неспешно прихлебывая горячий напиток, обдумать сложившееся положение и дальнейшие шаги.
   Медленно уплывал в темноту город, похожий на спутанную и брошенную на пол в темной комнате елочную гирлянду.
   Поезд уверенно мчался сквозь ночь, стук колес отдавался в теле, тускло светили лампы в проходе. Под плавно льющуюся из плеера в уши музыку Аркадий пытался вернуться в прошлое и разобраться в своих чувствах к отцу; понять почему сейчас, узнав об опасной, возможно неизлечимой болезни отца, он не чувствует страха за близкого человека. Почему внутри словно все насквозь промерзло и одеревенело.
  
  ***
   Первым отчетливым чувством по отношению к отцу был, почему-то страх. Постепенно страх перешел в почтительную боязнь, в подчиненную, уважительную опаску, но так и прошел до окончательного взросления через все этапы становления личности. Сложно сказать, откуда взялась эта боязнь. Отец никогда не давал повода опасаться его: никогда при Аркадии не выказывал агрессии, не конфликтовал ни с кем. Замкнутый и молчаливый, этот человек всегда был загадкой для окружающих. Невозможно понять, какое у него настроение на данный момент, что ему нравится, а что - нет. Поэтому все держались от него на почтительном расстоянии, благо и Герасимов старший к близкому общению ни с кем не стремился.
   Аркадий боялся и матери тоже, ведь воспитывала его больше она - и в наказаниях была изощренной, и в моральном унижении знала толк. Но материнский гнев переносился несравненно легче. Отцовский же хмурый, напряженный, сумрачный взгляд подавлял, заставлял сжиматься в испуге и раскаянии и лишал всяческой воли. Отец просто спрашивал, как так получилось, и ждал ответа. А провинившийся Аркадий уже сам себя растаптывал и уничтожал виной и стыдом, и готов был на все, лишь бы отвязаться от этого внимания в такие моменты. Примечательно - физически, телесно глава семьи наказал сына всего лишь раза три - четыре, если не считать подзатыльников, оттянутых ушей и фофанов. Но и то за дело, а значит оправданно. Сейчас Аркадий, вспоминая те случаи, полностью соглашался с действиями отца. Более того - на месте родителя он истязал бы за такое намного сильнее.
   Один раз порка была за то, что вместе друзьями дразнил глухонемую девчонку из дома напротив. Пацанва корчила рожи и подражала тем звукам, которые пыталась издавать больная девочка. Мальчишки довели беднягу до слез, но оказались замечены бдительными бабками, сидящими возле одного из подъездов, и уже вечером были дружно пороты родителями.
   Еще один случай детской жестокости, в которой был уличен Аркадий - избиение палками дворняжки Борзика, "прописанного" у них во дворе. Псина была страшна, как бес, и характера дурного и вздорного. Борзика никто из детворы не любил - он норовил облаять любого ребенка, который к нему приближался, напугать, сделать вид, что собирается куснуть. Ну и тяпнул однажды, себе на беду. Несильно и заслуженно - кто-то пнул пёсика мимоходом от великой неприязни, а тот в ответ огрызнулся. Но тут же собралось четверо активистов с наскоро обломанными палками - отомстить за товарища, а заодно и проучить подлую дворнягу. Этим прутом и гнал Аркадия домой отец, а после драл в хате, после того, как увидел в окно расправу над собакой. Хорошо, что палка была не очень толстая. Плохо - она была зеленая и оттого очень прочная. Было больно тогда.
   Несколько раз отрок получал за беззастенчивое вранье, за дерзость и неуважение к старшим, за демонстративное непослушание. Все эти подростковые перехлесты прекрасно вылечились с помощью ремня и прочих подручных средств. Даже сейчас вспоминать давние наказания было неприятно - но не потому, что так уж больно и обидно было тогда, а потому что очень уж противно сознавать свои недостатки, детский протест, вопиющую глупость. Еще и поэтому Аркадий не хотел иметь детей - не знал он, не умел и не желал их воспитывать, да и вообще претила ему неразумность ребячья.
   Рука у папани была всегда тяжелая, а экзекуции - болезненные и беспощадные. После тех, давних взбучек, долго проходили ссадины синяки и кровоподтеки. Разозлить отца было страшно. Но не только страх за какие-то грешки вечно жил в мальчишке. Просто отец - это некая природная, жестокая сила, воплощенная в человеке - так привык для себя считать Аркадий. И шутки с этой силой не очень то пошутишь. Себе дороже.
   Но ведь были ещё и уважение, и некоторое преклонение перед этой силой, и гордость. Потому что привык считать, что отец - это ось, на которой все держится - центр всего и непогрешимая истина. Любое начинание требовало согласия и одобрения отца, без отца не делалась никакое серьезное дело. Он был везде и во всем. А теперь предстояло взглянуть на этого человека глазами не ребенка, а взрослого мужчины.
   До шести лет Аркадий отца толком и не видел. Папа гонялся по заполярью за длинным рублем. Приезжал ненадолго на свободные вахты - огромный, бородатый, пугающий чужеземец. И уезжал обратно, прежде чем сын успевал к нему привыкнуть. Забота о ребенке лежала на бабке с дедом, живущим по соседству, в то время как мать, учитель, пропадала в школе.
   Когда Аркадию исполнилось шесть лет, отец решил осесть. Вернулся домой, устроился работать электриком на судоремонтный завод. Первое время было непросто привыкнуть к постоянному присутствию отца. Даже мать отвыкла от него, что уж говорить об Аркадии, который родителя и не знал толком. Первые года полтора -два прожили как незнакомцы, случайные соседи.
   Постепенно отец начал предпринимать некоторые шаги по сближению с отпрыском. Стал проводить с чадом больше времени, частенько брал его с собой на работу(почему-то начальник и мастер закрывали глаза на присутствие ребенка на территории); на праздники водил на карусели, в тир и кафе. На выходных они на целый день, а иногда и с ночевкой выбирались на рыбалку. "Лед тронулся". В отношениях все ещё присутствовала почтительная боязнь, но Аркадий все больше доверял отцу и даже находил у него какие-то черты характера и поведения, которые неосознанно копировал.
   Нельзя сказать, что глава семьи проявлял много внимания к сыну. Просто держал рядом, присматривал, одергивал, если было нужно. Юному Аркашке хватало и этого. Отец не развлекал его, не баловал, не задабривал подарками, не приставал с проявлениями симпатии. Даже заговаривал редко. И то - не для того, чтобы рассказать интересную историю, а для того, чтобы дать какой-либо важный совет, или преподать жизненный урок. И если у малыша получалось этот урок усвоить, если удавалось что-то самостоятельно достичь - скупо хвалил. Такое случалось очень редко, и в такие моменты Аркадий был на седьмом небе от счастья и переполнялся гордостью за себя и странной, придушенной нежностью и благодарностью к бате. Надо ли упоминать, что мальчишка изо всех сил старался заслужить одобрения и благосклонности?
  
   Уважение, боязнь, почтительность, поклонение, послушание - все это Аркадий испытывал по отношению к отцу. Но складывалось ли все это в любовь? Сейчас, пока поезд деловито постукивал колесами по стыкам рельс, человек, всегда довлеющий над Аркадием, страдал от тяжелого заболевания, возможно даже умирал. А мужчина до сих пор не находил в себе никакого отклика на осознание опасности, повисшей над родителем. Только страх от незнания, как себя вести с тяжелобольным главой семейства. И пугающее огорчение от невозможности и неспособности проявить какие-либо эмоции, полагающиеся любящему сыну. Как дать понять отцу, что дорожишь им, что волнуешься за него, и на все для него готов - если в душе ничего подобного нет? Да, Аркадий на все пойдет, чтобы помочь, - но только из чувства долга и сохранения текущего положения вещей, а не из -за глубокой сыновней привязанности.
   Это убивало. Позволив себе быть честным с самим собой, Аркадий ужаснулся тому, каким он оказался черствым и равнодушным человеком. Может его темная сторона, которая под влиянием бессонницы все чаще вылезала наружу и есть настоящая его личность? А то, что он привык считать собой - лишь образ, слепленный из условностей и вбитых воспитанием в подкорку представлениями о морали и правильности?
   Чем меньшее расстояние оставалось до родительского дома, тем беспокойнее становились раздумья, тем тягостнее делались воспоминания. Аркадий вдруг поймал себя на том, что всерьез рассматривает возможность "нечаянно проехать", "проспать" нужную станцию. Чтобы собраться с духом, понадобилось выйти в тамбур и взахлеб выкурить несколько сигарет подряд. Утренняя прохлада взбодрила, в занимающемся свете нового дня ночные раздумья представлялись пустыми и ребяческими. Приходилось признать: попытки самоанализа и ковыряния застарелых комплексов ни к чему ни привели. "Хреновый из тебя психолог", - ехидно заключил Аркадий, заваривая двойной чай. К моменту, когда проводник сообщил о скором прибытии, мужчина уже был собран и сосредоточенно составлял план предстоящих дел.
  
  Глава 8
  
   Ветер крутил по перрону мелкий мусор. Очередной порыв бросил в лицо пригоршню пыли; пришлось останавливаться, отплевываться и протирать глаза. Обгоняющие хмурые и сонные пассажиры больно били по ногам сумками и тележками. Отвергая назойливые ухаживания таксистов, прибывший пересек привокзальную площадь и углубился в жилой массив. Ходу до дома родителей отсюда было минут двадцать -двадцать пять спокойным шагом. Герасимов специально шел медленно, оттягивая неизбежное. Периодически налетающий ветер толкал обратно к железнодорожным путям, лязганью сцепок и свисткам локомотивов. Мужчина оглядывался по сторонам, выискивая ориентиры и отмечая произошедшие со времени последнего приезда изменения.
   В этом небольшом городишке Аркадию пришлось прожить чуть больше года. Это воспринялось как злодейский удар судьбы, когда Герасимов старший принял решение о переезде семьи на Северный Урал. Всю жизнь Аркаша провел на юге, возле моря, и не представлял и не желал для себя никакой другой участи. Пусть и выяснилось, что глава семьи не прогадал с переездом. Разваливался Союз и папаня предусмотрительно укрылся от экономических, политических и общественных потрясений в глухих сибирских краях. Благо он объездил почти весь север России вахтовым методом. Нашлась и работа, и с жильем проблем не возникло. И мать с младшими детьми быстро привыкли к новым условиям. Один Аркашка оказался не в состоянии приспособиться.
   Это место так и не стал хоть сколько-то родным. Здесь Аркадию пришлось заканчивать последний класс школы, и это время выдалось очень нелегким: непривычный уклад, людской быт, манеры общения, речь - все чужое и незнакомое. В школе подросток сразу стал изгоем, источником придирок и козлом отпущения для сверстников. Физический отпор, который попытался оказать Аркадий ничего не давал. Это, наверное, только в кино так бывает: подрался, показал характер - и сразу тебе почет и уважение. На деле же постоянные избиения (в случае сопротивления - толпой), синяки, ссадины и не закрывающийся, постоянно распухший рот. Ежедневное посещение школы превратилось в пытку страхом и отвращением. Поступление в институт в другом городе походило на паническое бегство, куда угодно, лишь бы подальше. Тут уж было не до осознанного, вдумчивого выбора будущей профессии: подошла бы любая специальность, которой не обучало местное училище.
   Да и в институте первое время тоже было не сладко. Но тут хотя бы Аркадий оказался не одинок. Парень крепко сдружился с несколькими такими же иногородними студентами. В компании товарищей трудности казались преодолимыми, и, если не на конкретную помощь, то уж на сочувствие точно всегда можно было рассчитывать. А это - немало. Сейчас, уже более десяти лет с момента выпуска связи между друзьями хоть и ослабели, но не прерывались, ведь многие остались жить в том же городе.
   Ну а сюда, в новый родительский дом, в нелюбимый город Аркадий приезжал редко и с неудовольствием. В последний приезд произошла неприятная, постыдная склока, что на несколько лет отбило желание приезжать в гости.
   Аленка тогда только-только получила диплом. И нужно было показаться родителям, даже невзирая на сложные отношения в семье. Хотя бы соблюсти видимость приличий. Официально подтвердить взрослость: серьезная, самостоятельная дочь отучилась, готова работать, родительские обязанности по отношению к ней можно считать исполненными, спасибо, пишите письма. Но одна Алена ехать наотрез отказалась, не помогали ни уговоры старшего брата, ни голос разума, ни стоны совести. И пришлось Аркадию бросать все и сопровождать свою любимицу на встречу с мамой и папой. С мамой, папой и нелюбимым Младшим, так правильнее. Главным образом из -за Младшего Алена не желала ехать одна: у братца всегда был поразительный талант доводить Аленку до нервных срывов, истерик и глубоких депрессий. Старший же брат умел гасить или сглаживать конфликты, иногда даже ценой переключения агрессии и раздражения на себя. Такой семейный громоотвод.
   А у Аркадия на тот момент гора забот могла соперничать с Эверестом: парень только открыл магазин. Работал он тогда, бывало, и за продавца, и за рекламного агента, и за грузчика, и за уборщицу, и за сторожа. Страшно было бросать все на Наталью Анатольевну. Но и оставить сестру в нелегкий момент парень не мог. Пришлось привлекать людей дополнительно. И, хоть в сотрудниках Аркадий был уверен, но все равно болел душой за оставленное хозяйство.
   Планировалось уехать на неделю. За это время вряд ли получилось бы сильно надоесть друг -другу и разругаться. Вроде и не виделись давно, и повод для встречи радостный. Только Аркадий, мыслями находящийся в делах своей фирмы, не учел несколько незаметных нюансов. Знал бы, что все так обернется - не поехал бы сам и Аленку бы не пустил.
   Праздника не получилось. Встреча была скомканной и натянутой. Аленкин диплом каких-то особых восторгов не вызвал. Ну, доучилась, профессию получила и молодец. Хотя, что это за профессия - ногами махать? - не преминул цинично поинтересоваться Младший. Сам он только что вылетел из института и сидел дома. Перебивался случайными заработками и планировал восстановиться в следующем году. Отец быстро напился и погрузился в себя. Только пытался казаться трезвее, чем есть - напуская на себя серьезности. По словам матери, последнее время отец часто стал заливать за воротник, хотя за все детство и юность Аркадий видел папу подшофе считанные разы. Сейчас словно что-то надорвалось в нестаром ещё родителе, он стал неряшливым, прекратил следить за внешностью; присущая ему энергичная деятельность сменилась ленивой, безвольной расслабленностью.
   Известие о том, что Аркадий вбухал все отложенные за годы сбережения, да ещё и взял кредит на открытие магазина воспринялось матерью как вопиющее безрассудство и вызвало ещё более едкие колкости брата. Отец, кажется, вообще пропустил новость мимо ушей, находясь в алкогольном оцепенении. Ну, мать понятно - перестраховщица, консерватор, коммунист. Для нее любой коммерсант, частный делец - это вызов её представлениям о честном труде. Что-то постыдно -аморальное она находит в этом, - так приблизительно понял её отповедь Аркадий. Вся затея заведомо провальна, сын просто не впишется в рыночные отношения, слишком уж неприспособлен к реальной жизни. Съедят его более ушлые и скользкие деляги, и останется он у разбитого корыта с кучей долгов. И раз уж он так опрометчиво выкинул столько трудовых накоплений в дурную и опасную затею, даже не посоветовавшись с матерью - так пусть и не ждет от нее родительского благословения и утешения в случае неминуемого провала.
   Братец ехидно напирал на то, что торгашество не к лицу мужчине, это бабское занятие. "Я с вас умиляюсь!", - потешался он. "Сестра отучилась на рукомаха и ногодрыга. Теперь ей предстоит замечательная карьера ресторанной танцовщицы. Или учительницы танцев у деток богачей. Прелестная перспектива бесполезной профессии. Братец возомнил себя крутым " бизьнесьменом" и надеется прыгнуть выше головы, подняться до небывалых высот на финансово -экономическом поприще. Как будто мало таких желающих сколотить капитал и жировать себе ничего не делая, эксплуатируя других и обчищая карманы третьих. Как будто там, в мире богатых и процветающих, место зарезервировано для отважного спекулянта Аркадия, все ждут не дождутся когда же он пополнит их ряды миллионеров. " Ну и далее в таком же аспекте - шуточки про "Лопату -для -Денег" и "Танец -На -Бис".
   Алена сидела оскорбленная и взвинченная. Младший пил и все больше хмелел. Он тоже злоупотреблял горячительными напитками, как отец, только пили они в разных местах и вели себя по -разному. Отец, напиваясь, уходил в себя и стремился к одиночеству. Младший же любил пить в компаниях, где можно было красиво подать себя, так, чтобы им восхищались и всячески превозносили его таланты. Его чувство юмора, обаяние, несомненную музыкальность, сексуальную привлекательность и так далее.
   - Я в отличие от тебя поступила сама на бюджет и денег на мое обучение не расходовали. И я закончила учебу, в отличие от некоторых, а не вылетела со второго курса. И достижения у меня какие-то, в отличие от некоторых, есть - дипломы, награды, всякое такое. Аркадий тоже для того чтобы свое дело открыть трудился и шел к этому не один год. Тебе бы его целеустремленности и усердию позавидовать - у тебя точно такого нет, и не будет никогда. Только и можешь, что других грязью поливать и высмеивать. А сам-то чего добился? Хорошо критиковать направо и налево, сидя жопой в тепле, у родителей за пазухой. Ты, поди, даже и посуду-то помыть не можешь, все за тебя мама с папой делают. А сам ни учиться ни работать не умеешь. - Тут же, пародируя Младшего, произнесла с театральным пафосом: - Я слишком талантлив для простых, приземленных вещей. Я человек творческий, мне нужно постоянно искать вдохновения для подпитки моей гениальности, а не размениваться на всякие пустяки. Моя тонкая натура не выносит обыденности и серости. Я ещё не нашел себя в этом мире убожества и суеты, но когда найду - воссияю над всеми вами, и вы все ещё будете считать за честь, если я обращу на вас божественное внимание. А пока посижу -ка я у родителей на шее, побухаю, да поиграю в компьютер. А работают в поте лица пусть лохи всякие, вроде моего брата с сестричкой. Здорово будет посмотреть, если у них не все будет гладко в жизни - они ведь такие глупые, прямо напрашиваются на обломы и различные неприятности...
   После такого нормальный диалог был невозможен в принципе. Алена задержалась только на одну ночь, а утром уехала обратно. Аркадий сослался на срочные дела и сложности на работе и укатил вместе с ней. С тех пор в гости к родителям Герасимов выбирался только пару раз, кратковременно и всегда один - Алена отказалась посещать семью наотрез, всякий раз припоминая тот вечер. В основном общение велось по телефону, и, как правило, созванивались Аркадий с матерью.
  ***
   Дверь открыл Младший. Рядом с крепко сбитым парнем, на десять сантиметров выше его, Аркадий выглядел школьником. За то время, что братья не виделись, последыш прибавил веса. Но веса нездорового, отечного. Одутловатое лицо, грязного цвета кожа - такое впечатление, будто это не у отца проблемы со здоровьем, а у Младшего.
   - О, глядите -ка, явилось, - недружелюбно выдавил из себя братец вместо приветствия. - Кашенька приехал, удостоил -таки вниманием. - И пошлепал большими плоскостопыми ногами в кухню.
   - А я-то как рад тебя видеть, - пробормотал в направлении кухни Аркадий. Он напряженно ждал, когда на звук его прибытия покажутся в прихожей родители, но в доме стояла тишина, никто встречать гостя не торопился. Пришлось "чувствовать себя как дома". "Блудный сын" разулся и прошел на кухню.
   - Где родители?
   - На дискотеке, ёпть... Что за вопросы гениальные? В больнице, где же еще. - Младший явно не был настроен к дружескому общению. Однако, немного погодя он уже более любезно поинтересовался у Аркадия:
   - У тебя пара -тройка сотен есть? Мне надо срочно...
   Получив просимое, братик быстро засобирался из дома.
   - Устраивайся на диване в зале. Ключи запасные - здесь на вешалке, если куда соберешься.
  
   В пустой квартире было мрачно и бесприютно. Аркадий с отвращением наблюдал во внутреннем убранстве следы упадка. Потертая мебель, скрипучие полы, жирный налет на потолке и стенах, отстающие кое -где обои, порванный и неаккуратно подклеенный линолеум...
   "Неужели они не могут хоть мало -мальский косметический ремонтик сделать? Того, что я им посылаю, хватило бы на обои и краску. Помощник тоже есть - вон, какой бугай вымахал - меня в два раза больше. Не отвалились бы руки у такого марафет в квартире навести. Что же с ними стало, пока меня не было? "
   Аркадий совершенно не представлял, чем ему заняться в пустой родительской квартире. Бродил по комнатам, пытаясь вызвать хоть какие-то приятные ассоциации с этим местом. Не выходило, хоть убей. В комнате, которую они когда-то делили с Младшим, не осталось ни одной вещи Аркадия. Там царил бардак: замусоренный пол, разбросанные вещи, запах грязной одежды, прокисшего пота и перегара. Ничего, что связало бы Аркадия с его прошлым. Дом словно отвергал его, не желая признавать даже хозяйским другом, а уж тем более родственником. Самым нейтральным местом была кухня, там и пришлось коротать часы до приезда родителей. Пить заваренный из пакетиков, оставшийся с дороги чай и настраиваться на нелегкую встречу.
   Но как не готовил себя внутренне Аркадий, а встреча все равно получилась неважной. Едва родители вошли в дом, заготовленная речь встала у старшего сына в горле комом. Никак не мог он ожидать, что мать и отец настолько изменятся. Настолько постареют, подурнеют, настолько сдадут. Не могло одно только время так исковеркать близких людей. И болезнь отцовская тоже не главное - она только недавно дала о себе знать. И нужда ни при чем - Аркадий посылал достаточно, чтобы на еду хватало, да и мать ещё пока работала. Тут что-то ещё - тайное, неизвестное Аркадию оказало влияние на семью. Что-то, о чем мать не говорила по телефону, и вряд ли скажет и при непосредственном контакте. Пока сын пытался скрыть своё потрясение, родители прошли на кухню.
   - Ну, здравствуйте, что ли, - заставил себя заговорить Аркадий. - Мам, пап... Я приехал...
   Мать поздоровалась сдержанно и немногословно. Однословно, если можно так выразиться, поздоровалась. Сказала: "Привет", и начала суетиться по хозяйству. Отец уселся за стол и молча уставился на сына.
   - Ну как ты, пап?
   Герасимов старший не отвечал. Смотрел на Аркадия, а тот пытался понять, что же означает отцовский взгляд, что в нем зашифровано. Насмешка? Упрек? Или, может быть, страх? Разгадать не получалось. И сохранять непринужденность не получалось. Как себя вести Аркадий не представлял себе. Почти умоляюще обратился к матери.
   - Мам, ну что там врачи говорят? Что с лечением?
   - Врачи говорят - новообразование. ( Понятия рак, онкология, злокачественная опухоль во всех последующих разговорах избегались. На них наложили негласное табу, чтобы лишний раз не нервировать больного, да и самим так было легче: вроде и ничего такого - просто болезнь.) - Пока обследуют все досконально. На дневной стационар вот положили. Собираются в онкоцентр отправить в область по квоте, но пока согласования, уточнения и тому подобные проволочки... Ждем...
   Вот и все... Разговор расклеился не начавшись. Ни одна из сторон не могла поддержать хотя бы видимость вежливой беседы. Аркадий не знал, какую тему поднять, чтобы не затронуть отцовское состояние. И без того было видно, что состояние это, мягко говоря, неважное, чтобы лишний раз его обсуждать. Отец просто замкнулся в своей болезни, в переживаниях о своей болезни, в страхах своей болезни, в испытываемой боли. А у матери не было сил делать вид, что все может наладиться только приездом Аркадия. Мать не скрывала усталости и глубокой задумчивости. Все трое разыгрывали сцену обычного семейного утреннего чаепития. Только без звука. Без диалогов и лишних жестов. Все происходящее со стороны выглядело как-то не по -людски - но у них ведь не обычная семья, не такая, как у среднестатистического большинства. Да и причина для странного поведения имелась веская.
   "Хорошо: вот я приехал", - размышлял Аркадий, выпивая третью по счету кружку чая. " Мать, которая с плачем звала меня срочно домой, теперь полна безразличия. Отца вообще невозможно "прочитать". Зачем я здесь? Что от меня ждут? Что я могу сделать? Я приехал помогать в первую очередь, делом помогать, а не вздохами и грустным видом. Хотя оттого, что я не рву на себе волосы меня воспринимают как чужака. А чем я могу помочь реально? Нужно отправлять папу в более цивилизованную клинику, к более квалифицированным врачам. А для этого нужно попасть к его лечащему доктору, добиться перевода, направления, что там положено... Нужно что-то делать, черт с ним, пусть думают что хотят, пусть считают меня бездушной тварью, буду делать все возможное для отцовского лечения, и будь что будет. Сейчас это главное".
   - Я завтра с вами пойду в больницу, продолжая мысль, проговорил вслух Аркадий. - Вы ведь завтра пойдете, да?
   - Да, пойдем. - Мать подозрительно посмотрела на Аркадия. - А ты зачем?
   - Поговорим с врачом. Поторопим с направлением. Надо же что-то делать...
   - От того что ты станешь надоедать доктору, лучше не будет, - воспротивилась мать. - Ему лучше виднее как направлять и куда, без твоих подсказок. А ты может наоборот - хуже сделаешь.
   - Куда уж хуже, мам?!! - это был тот случай, когда нужно было проявить настойчивость и пойти против материнского авторитета. - Хуже будет если ждать непонятно чего. Время против нас сейчас работает. Да и подойду я аккуратно. С подарками и со всевозможным почтением. Получится ускорить процесс - хорошо. Не получится - поедем своим ходом и будем прорываться любыми путями самостоятельно в эту клинику.
   - Не знаю, не знаю... - Мать подалась настойчивости сына, но было полна недоверия к его затее.
   - Вот завтра и узнаем, - подытожил Аркадий. И тут же нашел повод сбежать из дома. Ему нужно было побыть одному, подумать, прийти в себя.
   - Я пойду, прогуляюсь немного. Что-нибудь купить домой?
   - Может, ты в аптеку зайдешь? Тут отцу на дневной стационар прописали лекарства колоть, а в больнице их нет. Говорят - приобретайте сами, если есть возможность...
   - Конечно, давай, само собой, схожу. - С рецептом, выданным матерью, Аркадий поспешил покинуть дом.
   В аптеку - значит в аптеку. Куда угодно, в общем-то, лишь бы подальше отсюда. Подальше от родителей, с которыми не знаешь, как себя вести. И от этой странной домашней обстановки, когда кажется, что отец уже умер и его оплакивают, хотя он и сидит с тобой за одним столом.
  ***
   Возле подъезда обнаружился Младший в обществе двух молоденьких девушек и трёх подозрительных особей мужского пола. Компания распивала пиво из пластиковых бутылок, хрупала семечки и мусорила вокруг себя. Парни словно перенесли Аркадия в прошлое, он тогда часто с такими сталкивался. Возраст от восемнадцати до двадцати пяти, спортивные костюмы, бритые головы, гнусавые голоса. Мягко говоря, не самый любимый Герасимову типаж. Зато девочки на их фоне выглядели просто чудо как хорошо. Сексуальные, задорные. Хотя (судя по поведению), как и кавалеры - далеки от высшего образования и хороших манер. Не тянули девочки на воспитанных и порядочных. По мнению Аркадия, порядочные девочки не пьют пива в начале двенадцатого, да к тому же из горла пластиковой бутылки, да ещё и в компании подобных мутных типов. И не смеются так тупым и сальным шуточкам этих самых, человекообразных.
   Сначала Герасимов хотел было поздороваться с друзьями брата. Но врожденная скромность пересилила приобретенную вежливость. Сказалось ещё то, что субъекты пялились на него крайне неприязненно и откровенно издевательски, а Младший - старательно игнорировал. Делал вид, что они как будто и незнакомы вовсе. Да и, честно говоря, не сильно хотелось Аркадию здороваться с такими гнилыми, как ему виделось, людишками. Случившуюся заминку он замаскировал прикуриванием сигареты. И, стараясь смотреться внушительно, независимо и уверенно, направился к выходу со двора. Предпочтя не вслушиваться в обидную (в этом он не сомневался ни капли) шуточку, произнесенную в его спину кем-то из "отдыхающих".
  ***
   Город не изменился. Как был, так и остался скучным, грязноватым, унылым скоплением бетонных коробок без намека на стиль или архитектурный изыск. Тут и там распустилась яркая разноцветная плесень коммерческих палаток, ларьков и магазинчиков, да отовсюду настырно лезла в глаза реклама: баннеры, растяжки, плакаты. Встречные прохожие, как и город, были мрачно -озабоченными и неприветливыми.
   Аркадий пешком добрался до центра. Нашел банкомат, снял крупную сумму наличных. Несколько пятитысячных купюр сразу спрятал под обложку паспорта - между обложкой и внешней стороной самого документа. Остальные деньги, разделив на несколько частей, схоронил в носках и внутренних карманах одежды - на всякий случай. Посетил центральную аптеку и закупил нужные лекарства. В принципе - теперь можно было возвращаться, но чем бы он занялся в родительской квартире? Он ещё от утреннего приема не опомнился. Еще не придумал, как вести себя обществе матери, и - главное - отца. Единственный человек, который понял бы его неопределенность - это сестра, но грузить её семейными проблемами не стоило. И без того ей сейчас непросто - предстоящий переезд натянул все нервы. Добавить к этому ещё известие о том, что отец болен раком и все - до срыва рукой подать. Но стоило позвонить Алене хотя бы затем, чтобы она не искала внезапно исчезнувшего брата. И просто поболтать пару минут, голос её послушать. Аркадий нашел пустое кафе, заказал стакан сока и набрал Аленкин номер.
   - Привет.
   - Привет, - сонно прогудела Алена. - Ты чего в такую рань меня будишь?
   - Полдень уже давно, - хмыкнул Аркадий. - Соня.
   - Бу -бу -бу, - отозвалась соня. - Сам ты... Говори, чего хотел и сбрасывай меня, а то я от зевоты сейчас челюсть вывихну.
   - Хорошо, попробую покороче... Меня не будет пару дней. Не теряй меня. Ключ у тебя есть. Холодильник полный. Если что - можешь с подружками ко мне забуриться, устроить посиделки.
   - А ты где? - сонная ленца испарилась из голоса сестры.
   - Я у родителей. Мать вызвала срочно, нужно помочь им тут кое -чем. Как управлюсь - тут же обратно. Постараюсь как можно быстрее. У тебя на какое число билеты? Скоро тебе отправляться?
   - Еще дней пять. Или шесть. Не помню - в голове куча - мала. А что там случилось у них, у родителей, что без тебя обойтись никак нельзя?
   - Долго объяснять. Потом расскажу. Не теряйся, буду тебе звонить периодически.
   - Хорошо. - Алена звучала озадаченно и нервно. - Только про меня им ни слова пока, понятно?
   - Как скажешь. Все до связи, рад был тебя послушать. - Аркадий отключился. Беседовать с сестренкой в таком настроении, какое ему представилось по её голосу, было бесперспективно. Главное же он ей сказал.
   После Аркадий бесцельно шатался по центру, убивая время. Заходил в магазины, но почти не обращал внимания на выставленные товары. Посещал кафе, закусочные и бистро, но ничего не ел, ограничиваясь соком или кофе. Прогуливался по улицам, по которым ежедневно ходил когда-то в юности, но не находил в душе никакого отклика. Он давно сбросил себя этот город, как змея сбрасывает шкуру, и теперь все эти улицы для него были безликими и неживыми декорациями.
   В самом финале этой долгой, утомительной прогулки Аркадий, в ближайшем к дому универмаге купил огромную груду продуктов. Покупки пришлось упаковывать в несколько больших пакетов. С оттянутыми тяжестью руками и с тяжестью на душе мужчина возвращался домой.
  
   У подъезда он застал утреннюю компанию. С незначительными изменениями. Добавилось несколько девушек и парней - таких же, как и их друзья - развязных, вульгарных, наглых и неприятных. А ещё Младший обзавелся гитарой, и теперь услаждал слух (а есть ли у них слух и чувство вкуса вообще?) товарищей музицированием. Но вот только это было не обычное дворовое блямканье под три блатных аккорда. В изящном переборе слышалась замысловатая и красивая, волнующая и печальная мелодия. Кто-то из известных композиторов, кажется. Лауро, Таррега или Пьяццоолла, Аркадий не мог сказать точно, но он уже слышал эту музыку раньше. Брат исполнял композицию на профессиональном уровне, самозабвенно и погружённо; и был несказанно хорош в своей сосредоточенной увлеченности. Аркадий, не доходя до подъезда, со стороны невольно залюбовался и заслушался. И не он один. Красотка с тонкими нежными чертами лица и причудливо окрашенными волосами тоже неотрывно наблюдала за Младшим, подавшись в его сторону всем телом. Кажется, она и утром так же проявляла особенное внимание к брату. И было нечто особенное в её взгляде, что-то личное. Аркадий вдруг отметил про себя, что так смотрит на него Ксюша, его помощница, когда он позволяет себе проявлять заботу и расположение по отношению к ней.
   Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Младший завершил этюд эффектным аккордом и стал частью толпы его окружающей. А толпа цедила пиво, плевалась, сорила окурками, веселилась и расслаблялась. Свора равнодушна была к качеству исполнения, ей проще и понятнее были тюремные или, на худой конец, армейские мотивы. Из уважения, на время они притихли, но, только затих последний звук, тут же возобновили привычный базар.
   "На что ты себя размениваешь, малыш?" - думал Аркадий, проходя мимо. "На кого ты себя тратишь?.."
   Младший опять, как и утром, брата проигнорировал . Даже не повернулся в его сторону, что-то увлеченно начав втолковывать своей (поклоннице? Девушке?) подружке. Аркадий, как и утром, не решился показывать их с Младшим родство.
   "Пусть уж игнорирует, раз он меня стыдится. Правильно - я совсем не из их галактики. И даже не из соседней. Печально, но нам нечего сказать друг -другу за пределами родительских стен. Он хотя бы честен. Не лицемерит, не изображает привязанности и расположения".
  ***
   Вечером произошла стычка с матерью. Приход Аркадия она пропустила - принимала ванну. Однако когда в квартиру ввалился хмельной и расхристанный Младший, и мать принялась собирать ему ужин - натолкнулась на заполненный битком холодильник. Почему-то именно это и вызвала её возмущение.
   - Что это? - выкладывая на стол продукты, сварливо поинтересовалась она у Аркадия. Старший сын сидел на кухне с книжкой и не сразу понял, о чем речь, и в чем, собственно, дело.
   - Еда, - флегматично ответствовал Аркадий, наблюдая, как Младший завладел ветчиной, и нарубает толстые шматки для бутерброда.
   - Я вижу что еда. Зачем?!! - опять непонятно для Аркадия спросила мать.
   - Чтобы есть, для чего же еще.
   - Зачем ты набрал всего этого? Ты думаешь, мы настолько беспомощные, что сами не в состоянии сходить в магазин? Или, что мы совсем обнищали здесь? Зачем ты так нас унижаешь?
   Аркадий был сбит с толку.
   - Мама о чем ты? Я просто купил еды на стол, при чем тут эти глупости?
   - В этом весь наш Кашенька, - с полным ртом прочавкал Младший. - Сраный коммерс. Главное - красиво выпендриться, а то, что он этим обидеть может - ему плевать.
   - Да что вы, в самом деле? Что за обиды дурацкие? - Аркадий уже и сам начал заводиться.
   Мать, видя с каким аппетитом Младший наворачивает за обе щеки лежащую на столе снедь, машинально стала нарезать и подкладывать ему на тарелку всего понемногу. УХАЖИВАТЬ за ним начала. И бросила в сторону старшего уже тихо и горько:
   - Ты стал совсем другим, Аркадий. Ты стал черствым. Бездушным, холодным, расчетливым, равнодушным. Разве мы таким тебя воспитывали? Ни слова в поддержку, ни полслова сочувствия...
   "А каким вы меня воспитывали?" - хотелось кричать Аркадию, но из прорвы толпящихся на языке слов он затруднялся подобрать правильные, необидные, не ранящие. "Если уж так вам нужны были мои сочувствие и умиротворяющее кудахтанье, почему меня встретили как досадного чужака? Почему я не увидел в ваших движениях, не услышал в ваших речах, не почувствовал в вашем отношении ко мне ни намека на близость, на любовь, на желанность моего присутствия?!!"
   Аркадий понимал, что матери просто нужно на ком-то сорвать плохое настроение. Выместить накопившуюся злость - злость на врачей, чиновников, долгие очереди, бесконечную больничную сутолоку, туманные и расплывчатые прогнозы и неясное положение. Многое довлело над ней, многое изводило ее, многое побуждало опустить руки. Сейчас её недовольство и огорчение находило выход в ссоре. Но обидно было то, что крайним оказался он. А ещё и Младший старался за компанию ранить побольнее:
   - Воспитывали человека, а вырос деляга. И эгоист. Что ему наши неприятности? Так, легкое неудобство. Приехал, купил пожрать, может получится с лечением помочь чем-то. Лишь бы отъе... отстали лишь бы. А по большому счету - похрен, что мы тут с ума сходим. Шлюху -сестру ещё лучше воспитали: той не то, что приехать - ей даже позвонить западло. Крутит сейчас, небось, жопой на дискотеках, да по всяким шалманам себе мужиков снимает...
   - Не смей так говорить о сестре, - угрожающе приказал Аркадий.
   - А то что? - с вызовом поинтересовался Младший.
   - Ничего. - Аркадий понимал, что все, чтобы он сейчас не сказал - все будет извращено и использовано против него. Он бросил на подоконник книгу, которую все это время бессознательно прижимал к груди и вышел из кухни. В пустой гостиной не включая света упал на диван. Плотно зажмурился и начал представлять себе далекий бой большого колокола. Обычно это помогало изгнать из мыслей удержанный в себе, невысказанный гнев. За стеной ворочался, скрипел кроватными пружинами, тяжело вздыхал и кряхтел отец. Слышал ли он их перепалку на кухне? А если слышал - почему остался в стороне? Может быть, из -за болезни недосуг было участвовать в домашней сваре. А быть может, он молчаливо поддерживает мать и брата?
   Мать зашла чуть позже и бросила в ноги постельное белье. Но заправлять постель не было ни сил, ни желания. И без того Аркадий чувствовал себя слишком незащищенным; раздеваться - означало ещё более усилить эту уязвимость.
  Глава 9
  
   Утром Младший, как ни в чем не бывало, попросил денег. Немного: рублей триста -четыреста, - сказал он, - надо кое -что уладить. Ещё не встали родители, а братец уже поднялся и шатался мрачный и угрюмый по квартире, нигде не находя себе места. Аркадий дал не раздумывая. Это хорошо что он попросил, - подумал про себя при этом, - мог бы и просто из кармана взять . Значит совесть в нем ещё обретается, значит не все плохо. Воодушевленный подачкой, брат тут же оделся и даже не позавтракав ушел. Видимо - улаживать.
   Чуть позже поднялась мать. Сыну она даже доброго утра не пожелала, занялась домашними обязанностями так, словно того и рядом не было. Пришлось напомнить, для чего он приехал.
   Договорились встретиться возле регистратуры поликлиники, пока отец будет лежать под капельницей на дневном стационаре. Уже оттуда планировалось посетить онколога и главврача.
   В примеченном ещё вчера магазине было куплено несколько бутылок дорогущего элитного алкоголя, черная и красная икра, кофе и конфеты в вычурных цветастых коробках, ещё какая-то недешевая "закусь" - все, что выглядело достаточно представительно для подарка. Провизию по просьбе клиента тщательно упаковали в два непрозрачных пакета, переложив стеклянную тару бумагой, чтобы не звякала при переноске. Можно было вручать "гостинцы" и аккуратно договариваться с врачами о направлении в онкоцентр. Мать встретила, как и обещала в фойе больницы и по дороге к кабинету доктора назойливо наставляла как правильно вести себя с врачом.
   - Мам, я сам разберусь, - терпеливо отзывался Аркадий. - Я столько раз давал взятки, договаривался и улаживал скользкие вопросы, что мог бы на эту тему учебник написать. Ты только не мешай мне, а лучше вообще не заходи со мной вместе в кабинет. Чем меньше людей - тем лучше.
   Пока ожидали приема в небольшой очереди, Герасимова придирчиво и скрытно исследовала содержимое подарочных пакетов. "Это ж сколько такое может стоить?" - читался в устремленных на сына глазах вопрос. Сын эти взгляды старательно "не замечал".
   Презент настроил онколога на миролюбивый и доброжелательный лад. Доктор поведал - положение серьезное, пораженный орган надо удалять. После ещё потребуется долгая терапия, чтобы остановить рост метастазов в соседних областях. Лечение нужно проводить срочно, но вот места в онкоцентре...
   В этом месте рассказа, среди медкарточек, разложенных на столе, волшебным образом появилась стодолларовая бумажка. Доктор стал более покладистым.
   - Направление мы напишем, и место выбьем, только нужно с главврачом поговорить. Он посодействует скорейшему решению вопроса...
   Ободренный поддержкой онколога, Герасимов отправился к главному врачу и там повторил простой фокус с гостинцами и зеленой купюрой. Главврач обещал лично проконтролировать устройство больного. Единственная загвоздка - придется подождать до понедельника: впереди выходные и местное начальство сейчас вряд ли получится застать. Но в понедельник к обеду наверняка все уже будет решено, останется зайти за направлением и медицинскими документами.
   Это уже можно было считать за серьезное продвижение. Герасимов поспешил обнадежить мать, что все, вроде бы, налаживается. Пока забирали из терапии отца и ждали на остановке автобус, пересказал беседу с каждым из врачей. Единственное о чем он не упомянул - это о щекотливой финансовой стороне договоренности. Да и на вопрос матери, сколько же было потрачено на продуктово -алкогольные наборы, прямо не ответил. Не хватало им узнать, что одна только бутылка, из шести подаренных, стоит около четверти совокупной родительской пенсии. Это если не считать прочей приятной мелочевки.
   Порядком удручала необходимость ждать начала новой недели, когда определится все связанное с отправкой отца в областной медцентр. Вынужденная задержка означала, что придется ещё минимум два дня провести с родителями. Терпеть выпады малого и недовольное брюзжание матери; терзаться от того, что ничего пока не можешь сделать для отца и скучать от того, что делать-то здесь больше, по сути, и нечего. Как-то надо будет проживать, протягивать через себя как колючую проволоку эти дни, зная, что их можно было потратить на общение с сестрой, на проводы её в новую жизнь.
   Аркадий, как мог, настроился на ожидание. Составил себе программу, чтобы поменьше бывать дома. По утрам он безропотно выдавал Младшему просимую сумму (каждый раз все больше) и уходил в пеший поход по округе. Посетил все общественные места города. Обошел все торговые стройцентры, сравнивая ассортимент, цены и качество обслуживания с тем, что имелись в его магазинах. Чтобы не есть дома, питался в маленьких забегаловках и кафешках. Дремал вполглаза в кинотеатрах на дневных сеансах.
   Визит к родителям подстегнул память. Теперь воспоминания рушились на Герасимова каскадом. Мужчина бесцельно и праздно перемещался по одинаково -безликим улицам в калейдоскопе выплывающих из глубин сознания образов.
   И самым невыносимо -утомительным бременем были вечера, когда приходилось возвращаться в родительскую квартиру, минуя братца с его воинственно -тунеядствующим окружением. Долгие тоскливые часы на кухне проводились за отвлекающими занятиями. Аркадий старательно набрасывал в блокноте чертежи различных конструкций, рассчитывал прочность перекрытий и толщину фундамента, и так далее. Прикидывался, будто очень усердно над чем-то работает. Так он отгораживался от домашней обстановки куском своего мира.
   Пару раз пробовал заговорить с отцом, но тот, погруженный в себя только отмахивался или просто игнорировал сына. Разговоры с матерью сводились к выражению ей недовольства всем на свете, а в особенности неблагодарными и равнодушными детьми. И чем пробить эту стену изо льда, непонятно как и кем возведенную между семьей и им, Аркадием? Да ещё и Младший ежедневно приходил под мухой и с деланным интересом начинал расспрашивать о жизни и делах старшего брата и "потеряшки -сестры" а после ядовито разглагольствовал об услышанном.
   "Крепись, держи себя в руках, не давай гневу брать верх над рассудком. Осталось ещё немного. В конце -концов - это твоя самая ближайшая родня, а ты их часть, их отпрыск, их единственная подмога и надежда, хочет этого кто или нет..."
   В семье не было принято говорить или как-либо выказывать привязанность друг другу. То есть подразумевалось, что все друг -друга любят и лишний раз упоминать или показывать это считалось дурным тоном и бестактностью. Уже лет с семи Аркадий перестал приставать к матери с "телячьими нежностями", а к бате он и тем паче не лез никогда. Но у детей эндорфинов вырабатывается с избытком, и малышу достаточно было всего лишь знать, что родители его любят. А с тем, что они строгие, можно и смириться. И теперь, когда от Аркадия требовалось проявить сыновние чувства - ничего совершенно не выходило. Ну не умел он, не мог, не находил в себе достаточно сил дарить родным душевную теплоту и участие: да и похоже что не желал уже. Было так горько осознать, что он не понимает и не знает в сущности этих людей, и никогда не понимал и не знал этих людей, а то, что он принимал за любовь к ним - было лишь слепым преклонением, почтительностью и преданностью. А теперь уже и этого не осталось. Только раздражение и утомленность, и желание побыстрее развязаться с делами и вернуться к единственному человеку, который для него что-то значит; вернуться к Алене, для того чтобы тут же её потерять.
  ***
   Понедельник наступил как избавление. В больнице сообщили, что вопрос с областным онкоцентром улажен. Пока мать получала от лечащего врача инструкции и оформляла медицинские документы, Аркадий с копиями родительских паспортов на такси мчался на вокзал брать билеты. Поезд отправлялся следующим утром. Удалось выкупить все четыре места в купе, чтобы родителям никто не мешал, хоть там и ехать-то было часов десять -одиннадцать. Себе мужчина присмотрел ночной поезд, но билет покупать не стал, решил, что успеет взять место за час до отправления.
   Нужно было как-то провести ещё один день. Но Аркадий, настроенный на скорое возвращение домой, считал, что этот день пройдет быстро. Чувствовалось некое освобождение: он сделал то, что от него требовалось, а остальное зависело от медиков окружного онкоцентра и денег, которые он оставит родителям на лечение. Сейчас больше беспокоило то, что никак не получалось дозвониться до сестры. Контакт отсутствовал, и это тревожило и выводило из себя. Герасимов боялся, что приедет слишком поздно и проведет с Аленкой преступно мало времени перед её отлетом. Родным он об эмиграции сестры пока ничего не сообщал, и решил, что и не будет до поры ничего говорить. Зачем? Потом когда-нибудь. При более подходящих обстоятельствах, в более подходящее время.
   Вручив родителям билеты, мужчина отправился на порядком уже опостылевшую ежедневную прогулку. Чтобы не путаться под ногами при сборах, да и потому еще, что хотел в одиночестве обдумать: как решить возникшие между ним и родителями недосказанность и напряженность. Нельзя же было расстаться, даже не попытавшись наладить хотя бы видимость нормальных взаимоотношений. Особенно, учитывая тяжелое состояние отца и полную неизвестность впереди. Ведь если допустить самый пессимистичный прогноз - встреча с папой может запросто стать последней. Хотелось поколотить себя за такие мысли, но ведь всякое случается... Аркадий совершал променад, выбирая полюбившиеся за эти дни безлюдные маршруты, и мысленно репетировал разговор с отцом, матерью, и Младшим заодно. Разговор этот даже в мыслях не складывался, что уж тут о реальной беседе мечтать. Новые километры ложились под уставшие ноги в истоптанных ботинках, а нужные фразы так и не приходили на ум. И, возвращаясь в темноте, Аркадий молил воображаемые Высшие Силы о том, чтобы кто-нибудь из родителей начал разговор по душам первым. А там уж он как-нибудь найдет, что ответить. Наверное.
  ***
   Все также возле подъезда собрались прожигатели жизни и убиватели времени. Только в этот раз компания была малочисленная и какая-то поскучневшая. На одной скамейке развалился Младший. На другой, напротив, сидели две девчонки: из постоянных, ежедневных, примелькавшихся. В проходе между лавочками, друг напротив друга расположились на корточках двое бритоголовых юношей призывного возраста. Так расположились, что заходящие в подъезд вынуждены были пробираться между ними по заплеванной дорожке.
   Этот вечер был необычным. Наконец, на Аркадия соизволили обратить внимание. Только он достаточно приблизился, последыш подобрал мощное, хоть и порядком оплывшее тело, и принял сидячую позу на скамейке. Друзья и подруги тоже проявили легкую заинтересованность.
   - О, Каша вернулся! - немного нервно и слегка громче, чем нужно для рутинного приветствия воскликнул парень. - Здорово, братик! Как прогулка, как настроение? - в обычной своей слегка издевательской манере пропел Младший.
   - Спасибо, все без изменений. Прогулялся, вот, подумал о том, о сем...
   Как же, как же... - неопределенно протянул Младший. - Ну посиди с нами, отдохни, устал ведь... Или тебе с нами в западло посидеть? Проходишь вечно нос задрав, не поздороваешься даже... Или мы рожами не вышли, чтобы на нас внимания обращать?
   Под конец в голосе парня послышались угрожающие нотки, хоть при этом впечатление он производил такое, будто его сейчас стошнит.
   - Почему же, вовсе не в западло, как ты выразился, - Аркадий подсел на скамейку к девчонкам. - Просто не хотел вас отвлекать, у вас тут свои развлечения.
   Мужчина чувствовал, что оправдывается в том, в чем себя виноватым не считает, да ещё и перед кем? Стало стыдно, и он умолк, ожидая, что ещё выскажет брат. Но тот молчал, зябко ежился и передергивался. Младшему явно было муторно и нехорошо.
   - А ты - правда его брат? - без интереса спросил тот из парней, что был ближе к Аркадию. И сплюнул рядом с его ботинком.
   - Ага, - лаконично ответил Аркадий. И убрал подальше ногу. - Вроде бы.
   В разговоре образовалась дыра. Друг Младшего продолжил оплевывать пространство в опасной близости от ботинок Аркадия. Девчонки курили и поглядывали по сторонам. В домах понемногу зажигались окна, у кого-то из автолюбителей в соседнем дворе на всю улицу орал рэп. Надо было идти в дом и собираться в дорогу. Но, как только Аркадий собрался распрощаться с молодежью, брат встряхнулся и возобновил разговор.
   - Ты же уезжаешь сегодня, я правильно понял, да?
   - Уезжаю, - подтвердил Аркадий.
   - Слышь, брат, оставь мне бабок. Тысяч тридцать - сорок. Пока я на ноги не встану. У тебя ведь есть, я знаю. И прямо сейчас пару сотен отслюни - мне тут надо долг кое -кому отдать ...
   Аркадий немного помедлил с ответом. Не тот это разговор, который можно было вести при посторонних, пусть хоть какими закадычными приятелями их считает братец. Наконец с усилием старший брат заставил себя ответить.
   - Ты знаешь... Извини, но - нет. Ни сейчас, ни вообще.
   - Жалко, да? - с недобрым оживлением спросил Младший.
   - Жалко. Жалко не денег, а тебя. Проку тебе от этого не будет. Пробухаешь. Возможность появится ещё какое-то время сидеть дома, не работать и пить. И так уже - посмотри, в кого ты превращаешься. Тебя же колошматит, ты без дозы алкоголя на человека не похож. Завяжешь с пьянкой, возьмешься за ум - звони, приезжай, поговорим. Нужны будут финансы на какое-то серьезное дело - найдем, если я буду уверен, что ты не просрешь их. А делать из брата паршивого алкаша - ещё более конченого, чем уже есть - нет уж, извини.
   - Значит я алкаш, по -твоему? - Младший был зол и сейчас старался разозлить себя ещё больше. Неясно пока зачем.
   - Алкаш, - подтвердил Аркадий. - Я же вижу тебя по утрам. Ханурик. Одно желание - найти денег, купить пузырь и вмазать. На тебе это как на рекламном табло написано. А дальше будет только хуже.
   - Я значит алкаш, а ты, значит, весь такой хороший, чистенький и правильный, - все больше свирепея, с болезненным надрывом уточнил Младший. Его дружки зашевелились, радуясь бесплатному представлению.
   - Значит так. И я никаким образом не виноват в том, что ты так опустился. Хоть ты и привык во всех своих бедах других обвинять.
   - Значит, я - дерьмо, а ты не хочешь пачкаться об меня, так?! - братика "несло" все дальше и дальше.
   - Ты сам уж реши для себя кто ты там - дерьмо или человек, - устало ответил Аркадий.
   - Ну, я тебе сейчас покажу, чистоплюй хуев, паскуда, какое я дерьмо, - исполненный злой решимости последыш подался навстречу старшему брату. - Я сейчас, сучья тварь, из тебя самого все говно повыдавлю...
   Аркадия всегда интересовало, сможет ли Младший поднять на него руку.
   Дождался. Узнал.
   Неуклюжий бросок брата он встретил ударом ноги в живот. Не ударом даже, а толчком: драться не хотелось совершенно. Но и подставлять себя вместо груши - удовольствие то еще... Но вышло так, что противостояние Аркадия не утихомирило Младшего. А даже наоборот.
   Пока нападающий готовился к новому наскоку, Аркадию справа прилетело в голову пустой бутылкой. Что примечательно - удар пришел от девушки. Подружки Младшего, или кто -она -ему -там. Барышне не хватило силы или решительности - бутылка не разбилась, и Аркадий сознания не потерял, но на некоторое время оказался дезориентирован. Этого времени хватило, чтобы подскочившие дружки Младшего заломили Аркадию руки за спину. У братика появилась возможность маневра, чем он не преминул воспользоваться. И все же Аркадий успел встретить первый удар лбом, тем местом, об которое десантники бьют кирпичи и стеклотару в свой профессиональный праздник. Это совсем ненадолго сбило агрессора с толку - он быстро "пристрелялся" и избиваемому стало не до ухищрений. Да и расхотелось сопротивляться почему-то. Аркадием овладела апатия и безразличие просто небывалых доселе масштабов. Единственное, чего очень хотелось - поскорее вырубиться и не участвовать больше в этой дурной забаве. Удары сыпались один за другим, а в голове у Аркадия играл духовой оркестр, лился торжественный вальс, кружились одетые в белое легкие и грациозные пары, на фоне темно -синего неба вспыхивал разноцветный салют. И под конец, прямо напротив, близко -близко - появилось очень дорогое, внимательное и сочувственное лицо под спутанной копной волос, и прохладная ладонь закрыла глаза.
  ***
   Кто-то невидимый тряс, теребил и хлопал по щекам. Лицу от этих похлопываний было больно, и Герасимов поднял руки, чтобы закрыться.
   - О, пришел в себя, вроде... - продребезжал старческий голос.
   С трудом получилось открыть левый глаз. Правый тоже открылся, но позже: его залило кровью и ресницы от этого склеились. Открывшемуся глазу предстал пожилой дядька, отцов ровесник, примерно. Именно он тормошил и приводил в себя лежащего в беспамятстве мужчину.
   Аркадий машинально запустил руку в карман за сигаретами. В карманах не оказалось ни сигарет, ни зажигалки. Как, впрочем, и наличности, и мобильника, и плеера. Хорошо хоть носовой платок остался. Им пострадавший попытался хоть немного вытереть от крови лицо и одежду.
   - Долго я тут... дрыхну? - несколько шепелявя разбитыми губами спросил он участливого соседа.
   - Как драться и шуметь начали, я в форточку крикнул, что милицию вызову - они и разбежались. Затихло все. А я потом, минут через десять -пятнадцать вышел - а тут ты лежишь. Ты же Герасимовых сынок, верно?
   - Ага. Спасибо, что шуганули их. Надеюсь, в милицию-то не звонили, нет?
   - Да что я, больной что ли? Себе дороже. - Видно у "доброго самаритянина" были свои резоны не привлекать к делу МВДшников. - Давай я тебе помогу домой подняться. А там уже как знаешь: хочешь скорую вызывай, хочешь нуль -два звони.
   Герасимову удалось подняться на нужный этаж, не прибегая к соседской помощи.
   Мать при виде Аркадия всплеснула руками.
   - О, Господи! Что с тобой? Тебя избили? Кто, где?!!
   - Хулиганы. Возле подъезда. - Аркадий с трудом стягивал обувь. Для этого приходилось держаться за стену обоими руками.
   - Подожди, не разувайся, - суетилась мать. - Я сейчас накину что-нибудь и пойдем в милицию, заявим на негодяев. Ты хоть запомнил, как они выглядят?
   - Запомнил, угу. Одного точно. Как же я брата-то не запомню? - Аркадий сардонически ухмыльнулся. - А что, давай, пойдем, напишем заявление. Вот он обрадуется! Сколько ему засветит по совокупности? Хулиганство, нанесение вреда здоровью, ограбление... Группой лиц, по предварительному сговору, в состоянии опьянения...
   - Так это что получается - он тебя так? - недоверчиво переспросила мать.
   - Да, получается так. С небольшой помощью товарищей. "Отоварил", так сказать, по -братски.
   - Что же ты не образумил его? Что же ты сдачи не дал, чтобы он прекратил приставать к тебе?
   - Да вот как-то не получилось, как видишь. - Аркадия порядком утомил и разочаровал этот разговор. Матери было совершенно наплевать - из -за чего произошел конфликт, прав или нет младший, сильно ли пострадал старший... Вот за любимчика она переживала, как бы он не попал в беду из -за этой драки. Как бы не случилось кому-то на него донести. А инициатор инцидента конечно старший, кто же еще...
   - Сам виноват. Не мог малолетнего охламона приструнить. А, наверное, ещё и специально разозлил его. Видишь, он весь на нервах, и ещё и дразнишь.
   - Да, мам, ты как всегда права, я сам виноват. Как отец?
   - Спит. Таблеток наелся и дремлет.
   - Ну, оно и к лучшему...
   Аркадий отправился в ванную комнату. Нужно было оценить ущерб, и попробовать привести себя хоть в относительный порядок.
   После получаса водных процедур, после того как была отмыта кровь, стало понятно - все не так и плохо. Вовремя вмешался сосед, молодчина, спасибо ему. Ничего не пострадало катастрофически. Вывеску попортили, это да. Лопнула и надулась бровь, лоб взбугрило несколько шишек, к распухшему, сломанному носу невозможно было прикоснуться, под глазами разлились сине -черные полукружья, щеки и губы изнутри порвались о зубы, да и сами зубы пошатнулись изрядно. Тело украсилось синяками разных форм и размеров. Выяснилось, что терпеть все это можно. Самая главная помеха - головокружение и тошнота. Сотрясение мозга, судя по всему, произошло в голове. Ну, да и это мелочь тоже - неудобство, но не трагедия.
   Следующее, что нужно было проверить - оставшиеся дома документы и наличность. И тут - порядок. Паспорт на месте, карточки и спрятанные под обложкой деньги в наличии. Значит - ничто не мешает собраться и попрощаться с гостеприимным родительским кровом. Свое предназначение Аркадий выполнил: направление в онкоцентр получено, билеты на руках, осталось там договориться насчет операции и терапии. Ну, тут мать должна справиться. Должна справиться при наличии средств. Только бы этих средств хватило.
   Оставалось одно только, самое главное дело. Уже одетый Аркадий зашел на кухню. Мать вглядывалась в окно; вид у нее был обеспокоенный и жалкий, но сейчас, как никогда ранее, старшему сыну было наплевать на её тревоги.
   - Вот, мама, тут деньги. - На стол легла кредитка, извлеченная из паспорта. - В сбербанке, в любом банкомате сбербанка можешь снять. Дай -ка свой мобильник... Я тебе под именем Аркаша К. код от карты забью. Трать на лечение без раздумий. Надо взятки - давай взятки. Нужно платную операцию - делайте. Нужны медикаменты - не экономь. Если нужно будет ещё - звони, будем думать, где взять.
   Вот и все, кажется. Я поеду, пожалуй. Отцу привет. Пойдем, закроешь за мной.
   За все это время мать не проронила ни звука. На лицо её опять вернулась неизменная маска недовольного, скорбного уныния, с углубившимися морщинами, упрямо поджатыми губами и нахмуренными бровями. Так она и стояла перед глазами Аркадия, спускающегося к прибывшему такси - безмолвное изваяние в бесформенном домашнем халате, со сложенными на груди руками, в мутном грязно -желтом свете прихожей.
  Глава 10
   Обратный путь промелькнул не в пример быстрее, хоть и поезд был не скорый, а вполне обычный.
   Скорченный на твердой полке плацкарта, с ноющими потрохами, с простреливаемым болью лицом, он сам себе напоминал больного слона, который, чувствуя близкую гибель, идет умирать на слоновье кладбище.
   Младший с дружками, побоями невольно оказал ему услугу. Всю дорогу Герасимов провел в беспамятстве. Болезненное полузабытье, череда полуобмороков - это не полноценный сон, но хоть какой-то отдых. "Надо было раньше до этого додуматься" - иронически хмыкнул путник, после того как очнулся в очередной раз и обнаружил, что почти уже приехал. Не спится - устрой себе сотрясение мозга... В следующий раз будут трудности со сном - вдарюсь башкой обо что-нибудь посильнее". И курить не так хотелось как обычно - тошнило. Сплошные плюсы...
   Поезд прибывал в четыре пополудни. Еще не поздно было съездить на работу. Да и на автобусе удобнее с вокзала было добраться до промзоны, чем до дома. Ближе.
  ***
   Внезапным появлением в офисе Герасимов вогнал сотрудников в легкий шок. Всяким они в последнее время видели начальника: задумчивым, рассеянным, расстроенным, натужно -веселым, подавленным... Но не избитым. Это уже было из ряда вон...
   Тихо охнула Анатольевна, озадаченно присвистнул Александр. Молодой Сергей Саныч так вообще застыл в немом изумлении - в его представлении не укладывалось то, что взрослые солидные начальники могут попасть ситуацию с рукоприкладством.
   Но более всех вид герасимовских синяков и ссадин потряс Ксюшу. Девушка выскочила из -за стола, вскинула было руки к лицу начальника, но бессильно уронила их; тут же потянулась снова. Руки самым натуральнейшим образом дрожали. Дрожали также и губы и голос.
   - Как же так... Кто же посмел?.. Да как такое может быть-то... - Влажные глаза выражали непонимание и неприятие увиденного.
   Аркадий поспешил успокоить подчиненных.
   - Господа и дамы, все в порядке. Маленькая неприятность... - глава фирмы старался говорить разборчиво, пусть это и причиняло дополнительные страдания.
   Никто не успокоился, а Ксюша так и вовсе приготовлялась заплакать. Аркадий был смущен такой реакцией сотрудницы. Пришлось притянуть преданную девушку к себе, ласково потрепать по голове. А после переключить внимание на другое.
   - Кто-нибудь угостил бы начальника чаем что -ли...
   Пока Ксения, шмыгая носом, занималась чаем, Александр все же уточнил для порядка:
   - Мстить будем? Стрелки -терки, то -се...
   - Нет, говорю же, все в порядке, я уже со всем разобрался. Вы вот лучше что... Давайте -ка рассказывайте, что тут нового стряслось, пока я отлучался...
   - Все в порядке, - ответил за всех Александр, пока женщины охали над разбитым фасадом директора. - Аленку проводили вчера, вещи её перевезли и сложили в комнате наверху, ключи вот твои, возвращаю...
   - Постой, погоди, как проводили? Без меня? Она же должна была позже...
   - Вчера вечером, - подтвердил Саша. - Она звонила тебе. И мы тебе звонили - без толку. Абонент выключен. Она просила передать, что напишет тебе на имейл, когда доберется...
   - Я потерял телефон, растерянно и немного жалобно объяснился Герасимов. - Надо будет новый купить, - продолжал он автоматически, чтоб хоть что-нибудь говорить, не молчать, не выдавать того, как он огорошен. - И симку восстановить, а то как же...
   - Аркадий Владимирович, вам плохо?!! - подскочила Ксюша. - Может врача?!! Саша, что вы стоите, заводите ваш драндулет скорее, поедем в больницу...
   - Успокойся, Ксюш, не суетись. Сейчас пару таблеток выпью и буду как огуречик. Да, вот что... Поедем, Сань, купим мне телефон новый.
   Нужно было каким-либо образом бежать от женской опеки и заботы.
   Съездили с Сашей в салон сотовой связи. Там Герасимов приобрел новый телефон и восстановил сим -карту. Катаясь с начальником по магазинам, Саша расспрашивал, как дела у отца, в надежде немного растормошить Аркадия. Тот отвечал вяло и невпопад. Не хотелось думать о родных, не хотелось о них лишний раз вспоминать и рассказывать. Не хотелось и всё тут. Да вдобавок сильно раздражало любопытство окружающих к внешнему виду. Неплохо было бы скрыть глаза за темными стеклами, но очки отказывались натягиваться на распухший нос. А ещё из -за отбитых ребер и внутренностей приходилось ходить чуть согнувшись - это было утомительно и немного стыдно. Аркадий расслабился только когда очутился в своем кабинете, задернул шторы, упал боком в кресло и полуприкрыл глаза.
   Из этого состояния его вывела Ксюша уже в конце рабочего дня.
   - Аркадий Владимирович, поедемте домой, мы все вас ждем.
   Герасимов прокашлялся и ответил хриплым и совсем больным голосом.
   - Езжайте без меня, Ксюшечка. Я тут посижу ещё немного. Заказ составлю, документы разберу, закрою всё...
   - Может... - замялась Ксения, - может тогда мне тоже остаться? Вдруг что-то помочь нужно будет или ещё что-то?
   Легкая улыбка на миг мелькнула на лице директора.
   - Нет, благодарю тебя, но лучше не надо. Тогда юный Саныч меня уже наверняка добьет. Не переживай, мой цветочек, я совсем недолго. Полчасика, а потом на такси домой. - И сделал вид, что что-то ищет в компьютере.
   Несколько секунд Ксения ещё топталась на пороге не решаясь уйти и не решаясь остаться. Пока от входной двери не позвала Анатольевна.
   Из окна было видно, как отъезжает Санькина машина, и приникшее к стеклу задней двери Ксюшино лицо, и её вскинутую прощально руку.
   Компьютер писком возвестил приход электронного письма. Обещанное послание от Алены дошло до адресата.
   Привет, милый мой братик. Я добралась до места. Устала чертовски. Сидим в кафе. Здесь доступ бесплатный, решила не откладывая тебе написать. Мэтью встретил, рад как ребенок, привет тебе передает.
   Прости, что не говорила тебе точной даты отъезда. Не хотела, чтобы ты меня провожал. Боялась, что тогда не смогу улететь. Боялась, что разревусь, устрою истерику и не найду сил залезть в этот долбаный самолет. Даже к лучшему твой отъезд к родителям пришелся, избавил меня от необходимости бежать тайком (что там у них случилось? отпишись потом).
   Очень жалею, что не смогла до тебя дозвониться. Я серьезно пыталась, раз двадцать, точно. Мэтью узнает, какой тариф подешевле, тогда подключусь и буду звонить тебе отсюда. Надо только с часовыми поясами разобраться. Напиши мне, когда тебе удобнее будет мои звонки принимать.
   Брат, я уже скучаю по тебе. Здесь все чужое и страшное. Мне тебя уже не хватает.
   Надеюсь, ты не сердишься и всё понимаешь правильно. Напиши, как только найдешь время. Люблю тебя. Целую.
  А.
  ***
   "Молодец, хитрюга, здорово все провернула... Вполне в своей манере - упорхнула тихонько, не прощаясь, не привлекая внимания. А обо мне ты подумала?!! О том, что я хотел напоследок наглядеться на жизнь вперед, наслушаться, за руку подержать?!! Что же ты так со мной, стрекозка, почему, зачем?.."
   Аркадий перетряхивал ящики письменного стола в поисках свежего носового платка. Не нашел, но зато наткнулся на последний незаконченный рисунок.
   В сумраке кабинета с недописанного портрета на него глядела Алена. Любимая сестра.
   Любимая.
   Сестра.
   Сожаление от того, что не смог даже попрощаться с ней нормально, постепенно разбавлялось раздражением, отчаянием и обидой.
   "Да провалитесь вы все!!!", - выругался в сердцах Герасимов. "Уезжайте, улетайте, умирайте... Отказываюсь: скучать по вам, болеть за вас, расстраиваться из -за вас. Проклятая родня, как без вас всё было бы проще..."
  ***
   С этого вечера в Аркадии словно раскололось что-то. Он забросил работу, и в офисе появлялся изредка, переложив текучку на подчиненных. "Считайте, что я на больничном. Сами справитесь, не маленькие. Звоните, если что... " Телефон был постоянно рядом, но никто не звонил: ни сотрудники, ни родные, ни друзья. Герасимов будто попал в пространственно -временной карман. И жил там, в замедленном времени и безлюдном пространстве. Проводил дни в шезлонге возле дома, спрятавшись в тени живой изгороди от внимания соседей. Читал, дремал, играл сам с собой в нарды. Но чаще - просто следил за облаками, запрокинув к небу постепенно заживающее лицо. По вечерам выбирался в город и бродил по улицам. Возвращался домой за полночь, и, не включая света, на ощупь забирался в кровать.
  ***
   В один из таких вечеров, подчинясь порыву накатившей сентиментальности, Аркадий вновь оказался в кафе, которое они посещали с Аленой незадолго до её отъезда. Хотелось крепко выпить, так чтобы наверняка заснуть, вырубиться предстоящей ночью. И чтобы ни снов не было, не долгого утомительного засыпания, как такового. Да и заодно просто бездумности некоторой достичь, бесчувствия. Поэтому к бутылке коньяка Герасимов заказал самую легчайшую, чисто символическую закуску.
   В кафе было также безлюдно. Как и в тот раз играла негромкая музыка. Если закрыть глаза можно представить Алену, такой, какой она была в тот вечер - немного возбужденная, немного грустная, и очень, очень близкая...
  ***
   Звонко хлопнула входная дверь. По помещению заметался пьяный женский смех, а следом раздались мужские голоса - наглые, самодовольные. "Ну вот", - обратился Аркадий к воображаемой Алене, - "а говорила, что здесь тихо. И посетители спокойные..."
   Вошедшая компания состояла из трёх крепких парней и стольких же отвязных, молодых девчонок. Точно такая же шпана, что и друзья Младшего, которые ежедневно собираются возле подъезда, - определил для себя Герасимов. Только чуть обеспеченнее, раз по барам ходят. Один из молодых людей прошел к стойке и о чем-то властно распорядился, обращаясь к бармену и официантке.
   Настроение было безвозвратно испорчено. Если бы не полный графин коньяка на столе - можно было бы развернуться и поискать заведение потише. Но отказываться от заказа мешала воспитанная нищей молодостью бережливость.
   Прибывшие заняли место и зажгли у себя настольную лампу. Девушки сели лицом к Герасимову, в то время как парни расположились к нему спиной. В ожидании заказа молодежь вела громкую дискуссию - куда пойти дальше. Место, очевидно, не показалось им достаточно веселым. Девушки хотели двинуться в танцевальный клуб и подбивали на это спутников. Парни вяло уклонялись, потому что "бухать там дорого, музыка там - говно, и кроме танцев заняться нечем, а танцевать они не умеют".
   Голос одной из девушек был подозрительно знаком Аркадию. Он всмотрелся в лица девиц пристальнее и настроение испортилось ещё больше. Впору было пожалеть, что не остался нынче сидеть дома. "Принесла же меня нелегкая, идиота, лучше бы на крылечке возле магнитофона нажрался, гуляка херов..."
   В одной из девчонок Герасимов узнал недавно уволенную им продавщицу Ингу. Мужчина запоздало хотел выключить светильник на своем столе - но девушка уже его заметила. И тоже узнала. И тут же что-то оживленно начала рассказывать парням, кивая в сторону Герасимова. Все остальные ненадолго притихли. За столиком молодежи слышен был только голосок бывшей продавщицы строительных товаров.
   Инга выглядела злорадно и торжествующе. Сидящий напротив нее здоровяк обернулся в сторону Аркадия, потом переспросил что-то у девушки. Та, не отрывая от Герасимова взгляда, ответила. В наступившей тишине скрипнул отодвинутый стул и вот уже верзила в кожаной куртке подошел к столу Аркадия и без спроса уселся напротив.
   Парень грузно навалился на стол, холодно и немигающе уставясь на Герасимова. Аркадию же в этот субъективно растянутый миг как-то живо припомнились все унижения и обиды, однажды перенесенные им в жизни. Все молодежные драки и избиения, все моменты, когда он дал слабину, когда не смог противостоять агрессии и жестокости; все поражения причиненные такими же, как этот, людьми. Припомнился и брат с его друзьями, так здорово изукрасившими Аркадию лицо совсем недавно. Припомнился извечный, холодный и въедливый страх перед дракой с превосходящим противником, страх перед побоями, страх и стыд от собственных бессилия и слабохарактерности.
  
   - Ну что, парашник, вот мы и встретились. Даже не пришлось напрягаться, искать тебя. - Подсевший вальяжно растягивал слава, разговаривая как бы нехотя. Видно по нему, что он пьян, но не благодушно расслаблен, а наоборот ищет выхода распирающей его злой энергии.
   - Чем обязан? - вежливо поинтересовался Аркадий.
   -Ты, чушкан, сестру мою обидел. А значит и меня. И я тебя, сука, за это наказывать теперь буду.
   - Да я могу извиниться, если надо, - попытался погасить конфликт Аркадий, уже заранее зная, что ничего из этого не выйдет. - Могу даже денег дать в виде моральной компенсации...
   - Купи себе на эти деньги гроб. Ты труп уже, понял? Слушай сюда, шкура. Мы сейчас по пиву выпьем, и тебя на улице будем ждать. Задумаешь мусоров вызвать или когти дернуть - только хуже будет. Я тебя все равно найду, но тогда уже помучиться заставлю. Бля буду. Так что отдыхай пока, и раньше нас не уходи. - Парень протянул через стол руку и уничижающе -презрительно похлопал Аркадия по щеке.
   Герасимов дернулся от этого похлопывания как от ядовитого гада. Не от боли в незажившем ещё толком лице, а от умопомрачительного отвращения. Нахал так же неторопливо вернулся за свой столик. Аркадий машинально потянулся к налитой рюмке коньяка и почти с удивлением отметил, что рука его трясется. Чудовищным усилием удалось погасить нервную дрожь. За выпитой рюмкой тут же отправилась следующая, потом, почти без паузы, ещё одна.
   Вот ведь засада! Ну кто мог знать, что у этой Инги есть отмороженный брат? И что она пойдет ему жаловаться... Выгнал бы Герасимов её с работы, если бы знал об этом?
   И что теперь делать? Объяснять этому быку что-то бесполезно. Противостоять подвыпившей компании нереально: Аркадий и с одним-то сумасшедшим братиком не справится, а тут их таких трое. Милицию тоже звать не вариант - не такой человек Герасимов, чтобы просить о помощи, тем более в такой ситуации. Как быть? Как, блин, быть? Что делать?
   Ответов не находилось. А между тем веселая компания допила пиво и, хохоча, засобиралась на выход. Голоса уходящих доносились до Герасимова как из другого измерения. Он успел поймать на выходе ещё один вызывающе -насмешливый взгляд Инги и многозначительный - её брата. А когда за выходящими закрылась дверь, Герасимов заказал ещё пол -литра коньяка. И продолжил пить без закуски. Прихлебывал спиртное, как чай, в надежде унять этот проклятый противный тремор, это муторное волнение, подавить скользящую холодом по спине панику.
   Графинчик коньяка быстро закончился. Но и подействовал достаточно успокаивающе - Герасимов впал в состояние отчаянного наплевательства. Будь что будет. Бегать что ли теперь от всякого сброда? Захмелевший мужчина расплатился, щедро оставил на чай и, покидая спасительный полумрак, вышел в ночь.
   Окрестности кафе были угрожающе -темны и безлюдны. Несколько минут быстрым шагом и можно будет оказаться в относительной безопасности на оживленном ещё в это время шоссе; там поймать частника и - домой.
   "А может они все -таки ушли? Ну а вдруг? "Наехали", напугали и пошли себе гулять дальше... Решили не связываться с лохом, не искать возможные неприятности с правоохранительными органами. И сейчас между собой посмеиваются над тем, как несчастный торгаш наложил в штаны от их вида и угроз. Может он зря себя накручивает?"
   Оказалось - нет, это было бы чересчур просто. Едва Аркадий сделал десяток шагов по пустой аллее в сторону автомагистрали, как впереди, метрах в двадцати показался темный силуэт брата Инги. Послышались шаги и сзади - его приятели отрезали Герасимову пути к отступлению. Аркадий остановился: его охватило странное оцепенение. Он совершенно точно знал, что будет дальше. В опущенной руке ингиного брата тускло блеснула полоска стали. Вокруг не наблюдалось ни души, даже звуки города и людской жизнедеятельности не доносились до этого места - только шаги надвигающейся опасности нарушали сонный покой улицы.
  
  
   Человек с ножом медленно и неотвратимо подходил все ближе. Аркадий смотрел поверх его головы на поднимающуюся красноватую луну, и впервые в жизни ему совершенно не было страшно.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Церковь Удивления (повесть)
   Ничто не забыто...
   ( Статья в независимом сетевом журнале 'Взгляд извне')
  
  Прошло уже немало времени с памятных октябрьских событий в поселке 'Семеновка' Каменногорского района. Дело 'Семеновской' общины получило широчайшую огласку, проведены расследования, дознания, проверки. Заведены административные и уголовные дела, главный фигурант, самозваный гуру Андрей Самохин признан невменяемым и навсегда заперт в психиатрической лечебнице закрытого(тюремного) типа. Общество охотно повесило на лидера и идеолога 'Церкви Божьего Удивления ' жизни семидесяти пяти человек. Шестнадцать из которых - дети.
  
   Много громких слов, много яростных споров; огромное количество версий и предположений, вариантов развития сложившейся тогда ситуации и способов её решения. Год назад мы ограничились изложением известных данных. Мы и сейчас не будем пересказывать позиции и аргументы всевозможных крикунов: хулителей, обличителей и сопереживателей. А также принимать чью-то сторону в этих бесполезных дискуссиях и дебатах. Просто хотелось в годовщину трагедии вспомнить погибших. Пусть каждый останется при своих выводах, и по -своему интерпретирует факты, давно ставшими достоянием гласности. Но сегодня наш журнал вносит свой вклад в деле распространения информации о прошедшем несчастье.
  
  Один из наших авторов присутствовал тогда в районе Семеновской каменоломни, был непосредственным свидетелем всего произошедшего. Так получилось, что именно в его руки попала одна из главных улик. Общая тетрадь с полудневниковыми записями принадлежащая одному из членов погибшей общины некоему М.Г. Правдину. Он, как Вы знаете из материалов предоставленных пресслужбой МВД, признан виновным в подрыве самодельного взрывного устройства, обрушившего своды каменоломни.
  
  Следствие предполагает, что данная рукопись был подброшена самим Михаилом Правдиным незадолго до взрыва. Иначе она оказалась бы под тоннами камня и земли похоронившими заживо всех сектантов. Но тетрадь была найдена неподалеку от забаррикадированного входа, и только по совершеннейшей случайности замечена нашим журналистом среди разнообразного мусора. Дневник несчастного М.Г.Правдина пролил свет на предысторию возникновения этого злополучного сообщества, историю его недолгого существования и подробности гибели. В наших силах оказалось тогда скопировать рукопись, перед тем, как передать её в следственные органы.
  
  Теперь, когда уголовное дело закрыто, виновные привлечены к ответственности, мы находим возможным и даже нужным ознакомить наших читателей с некоторыми выдержками из этого документа (с позволения следователей прокуратуры и полиции). Это не погоня за рейтингами и не спекуляция смертью и мукой несчастных, как могут представить себе некоторые. Это попытка заставить наших читателей задуматься и попробовать понять, почему произошло то, что произошло. И что может сделать каждый из нас, чтобы предотвратить повторение печальной истории прошлого октября.
  
  Итак, перед вами хроника и размышления. Слова, обращенные и к Вам, в том числе. Мы позволили себе лишь короткие пояснения и замечания. В тексте они выделены курсивом.
  
  7.07.**
  
  На месте. Поселок Семеновка. Заброшенная каменоломня недалеко от реки, на юго -запад от поселка, за свалкой. Свалка слишком огромная для такого населенного пункта, похоже сюда со всего района мусор везут. Лес. Для начала заблудился, кое - как вышел на берег речки, так, держась у воды и добрался до места. Все правильно и предельно ясно мне описал А.В.. Нашел его самого у опушки, у костра в компании нескольких разномастных индивидов. Познакомились. Оказалось они будущие соседи мои, одни из тех, кого Учитель нашел и склонил на свою сторону. Новые знакомцы вежливые и приветливые, но во всем облике их и движениях и речах и взглядах такая затаенная, застарелая, запущенная тоска... И ещё несколько циничная бесшабашность людей, доведенных уже до последней стадии отчаяния, до такой черты когда уже нечего терять совершенно. Неужели и я выгляжу со стороны так же? К себе-то я привык, трудно беспристрастно смотреть на себя со стороны. Обратил внимание, что все более -менее опрятные, трезвые и задумчивые. Не в пример, скажем, многим тем, кто вместе с волей к жизни потерял и чувство собственного достоинства и внутреннюю дисциплину и все, что отличает человека от ѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓпростейших.
  
  Один из старожилов, пожилой, но довольно крепкий и бодрый мужчина, представившийся Антоном Даниловичем, провел по окрестностям, показал место, где можно устроиться на ночлег, где взять одеяло и матрас, миску с ложкой, где расположены 'удобства' и хранятся запасы провизии и инструментов. Остаток дня - разговоры, мелкие дела, приготовление пищи, обустройство, более детальное знакомство.
  
  Вечером устраиваемся на воздухе, на обрыве возле реки. Пока погода балует, лето теплое и никому не хочется спускаться под землю. Хотя можно с комфортом расположиться и там. Места много, неожиданно сухо и вполне удобно. Давешний мой проводник сложил в центральном зале огромный камин и установил пару буржуек, так что тепло в холодное время обеспечено. Осталось сколотить какие -никакие нары или лежанки и это будет тот ещё пятизвездочный отель. В стороны отходят несколько узких проходов. Один выводит к подземному роднику, проходящему через выдолбленное в камне углубление, удерживающее целое (довольно глубокое) озерцо чистейшей воды. В других отнорках импровизированные: гальюн, баня, склад. Несколько глубоких ниш, в которых можно устроить спальные места для семейных. Свод только, по словам Данилыча, хлипкий, надо укреплять. И дрова заготавливать... и вообще работы много.
  
  Прим.ред. : Некоторые листы отсутствуют, текст продолжается с середины фразы.
  
  ...оказались одни из первых, кого Учитель заразил этой идеей. Прям апостолы, ха. У лидера, который себя таковым и не считает вовсе. Сам он себя называет вдохновителем. От этой затеи ему никакой выгоды нет, кроме единения ссебе подобными и попыткой создать утопическое братство. Никаких у него других корыстных или низменных целей. Никакой жажды наживы: у многих из нас ничего за душой нет. А те, у кого что-то было - те бросили все, приехав сюда. Никакого стремления к власти. Андрей Владимирович не претендует на то, чтобы его безоговорочно слушались и выполняли какие-то его прихоти. Решения касающиеся нашего мирка принимаем коллегиально. И религией тут не пахнет - среди нас есть и христиане и мусульмане, и язычники. Даже один буддист затесался. Не говоря уже о неверующих ни во что. К слову сказать, Учителем его один я называю. И то про себябольше. Потому, что реально многому учусь у нему: философии, логике, психологии... Со мной А.В. много и охотно общается - говорит я ему погибшего сына напоминаю. И много откровенничает. И я стараюсь запоминать и вникать в то, чем он так щедро делится. Учусь. Анализирую. Он не один такой - тут есть ещё достаточно, кого послушать - у многих высшее образование, один так даже профессор бывший. Да и жизненный опыт, опять -таки, у всех богатый. Но только один А.В. говорит с такой убежденностью и силой, такая энергетика сумасшедшая в его речах... Охота слушать - нет, даже не слушать - внимать, ловить его речи, впитывать в себя... И для каждого у него находится время и нужные слова. Поразительно.
  
  Тут была проделана огромная работа. Неизвестно откуда столько добра; тут хватит места, одеял, спальных мешков и матрасов, для сотни человек минимум. Плотницкие инструменты, мыло, свечи, горючка для керосиновых ламп и примуса, всевозможные хозяйственные мелочи, посуда, котлы. Пара ружей - двенадцатый и шестнадцатый калибр, патроны, порох, дробь; рыбацкая снасть. Все неновое, но в хорошем состоянии, готово к использованию. Лекарства, перевязочный материал, чистящие и обеззараживающие средства, яды и препараты от паразитов, табак. И еда - множество мешков с крупами, сахаром и мукой; чай, соль, специи, консервы и маринады - при экономном использовании можно прожить ни в чем не нуждаясь не один месяц. Да что там не один месяц - годы можно жить. При том, что мы постоянно что-то тащим с огромной свалки находящейся неподалеку, ловим рыбу, охотимся, что-то воруем понемногу с соседских фермерских хозяйств. Во всем видна основательность и экономичность, здравый рационализм. Я считаю бестактным спрашивать у Учителя - откуда столько всего? Захочет - сам расскажет. Может в прошлой жизни он был зажиточным человеком, может это меценатские пожертвования, может забытое или заброшенное хозяйство какой-то организации. Да хоть бы и на той же свалке собрано, пусть, черт с ним... Дареному коню в зубы не смотрят. Никакого криминала за этим не ощущается, вот в чем дело. Я на такие вещи очень чувствителен.
  
  Прим. Ред.:
  
  Как известно, до** года неподалеку от поселка Семеновка была расположена воинская часть ?****. Можно предположить, что многие описанные Правдиным предметы имеют свое происхождение из складов вышеупомянутого формирования. Возможно,нечистые на руку военные чины торговали списанным или откровенно сворованным оборудованием, вещевым имуществом, пищевыми концентратами и продуктами длительного хранения, и мн.др. Так же это объясняет происхождение пороха, взрывчатого вещества и детонаторов.
  
  Далее в рукописи М.Г. Правдина идет перечень имеющегося материального обеспечения, расчеты норм питания, список членов общины с указанием их гражданских специальностей (видимо для учета их навыков, полезных в повседневной деятельности общины) - всего 34 страницы данных относящихся к административно - хозяйственной части поселения. Для данной статьи они не представляют серьезной ценности и мы их опускаем, чтобы не перегружать текст излишними подробностями. Можно только сказать совершенно однозначно - хозяйство велось скрупулезно и все было учтено, что не характерно для умственно и психически неполноценных, деградировавших, и безответственных людей. Там же, среди текстовых заметок присутствуют точные, вполне профессиональные чертежи приспособлений и механизмов, использованных сектантами, с учетом нагрузок на отдельные узлы и соблюдением всех пропорций и размеров. В тетради, в виде вкладок, найдены листы с текстами песен и аккордами, сочиненные предположительно Алексеем Гордеевым, написанные, видимо, его же рукой. И кроме того фантастический рассказ -миниатюра Евгения Миляева. Еще в повествовании Правдина периодически упоминается сочинения (АФОРИЗМЫ) Самохина (так к сожалению и не найденные), выдержки из которых лидер 'Семеновской общины' зачитывал своим единомышленникам на вечерних собраниях группы. Все вышеперечисленное отнюдь не характеризует погибших как полууголовный, безграмотный, инфантильный сброд, живущий простейшими инстинктами, естественными потребностями и вожделениями(именно так описал группу Самохина социопсихолог С.К.Кадушников в интервью 'Губернскому Вестнику' от 26.11.**г).
  
  08.07.**
  
  Первые шаги в новой жизни. Утром, пока все ещё спят, нашел удочку и спустился к реке. В лесочке под гнилыми корягами наковырял червяков. Потрясающе красивое все: и лес, и медленная, широкая река, и луг, и холмы. Если забыть ужасы последних нескольких лет, все перенесенные беды и всю горечь - можно представить себя на пикнике, на отдыхе в компании близких; с ясными перспективами и уверенностью в завтрашнем дне. Такой покой и такая тишь... Неохота ничего суетного, единственное желание: растянуть эти минуты, к тому же что таких моментов в моей прошлой жизни было - на пальцах пересчитать.
  
  Неожиданно много рыбы. Радуюсь, как ребенок. Будет чем похвастаться - на целый обед наловил.
  
  Далее весь день: хозяйственная кутерьма, подготовка к приему новых жителей, детальный осмотр, планирование, и ещё несколько тысяч неотложных дел. Не знаешь, за что хвататься. Старожилы посмеиваются и беззлобно подтрунивают.
  
  К ПРОЧЕМУ. Из транспорта - мотороллер и пара велосипедов. Для выезда в поселок или в райцентр за покупками или для продажи даров природы и изделий будущей трудовой бригады. Общие накопления переданы в мое распоряжение. Вообще все товарно -денежные отношения теперь на мне.(!!!!!) Я испуган этим доверием, пытаюсь увильнуть, отказаться от ответственной, но хлопотной обязанности. Но А.В. непреклонен. ' Надо же кому-то этим заниматься? Почему не тебе?'
  
  Вот тебе и покой...
  
  18.07**
  
  Десять дней подряд лесозаготовки. Лес на крепи для свода, лес на изготовление нар и перегородок, столов и лавок, лес на дрова. Валим, пилим, колем. Ладони стерлись до мяса, потом обросли коркой мозолей. Можно уголь из костра в руке размять и ничего не почувствуешь. Отличная зарядка. Отличное бегство от себя - честная, тяжелая, благодатная работа. Редкие беззлобные подначки и шутки. Отличный тонус мышц. Молодым и сильным осознаешь себя, выносливым и твердым. А.В. работает наравне со всеми. Несмотря на возраст, легко справляется с самым изматывающим трудом, любого спортсмена загонит и даже не вспотеет при этом. Завидую ему и поражаюсь. Меняемся рабочими местами друг с другом, для разнообразия. В перерывах плещемся в речке. Тех, кто постарше, отстранили от физических нагрузок. Хоть они и рвались помогать. Отправили их ловить рыбу, кашеварить и тому подобное. Пока справляемся.Народ потихоньку прибывает. Нас уже двадцать три. Для всех новоприбывших - санобработка обязательно, под наблюдением Хирурга. И осмотр у него же. Хоть не терапевт, а познаний хватит,чтобы не допустить гадость какую-нибудь в коллектив. Главная задача - выявить всякую заразу, если таковая есть, уже на ранней стадии.
  
  Последние поступившие - целая семья.Ушли от цивилизации, с её грязью и меркантильностью. Отреклись от всех в попытке уберечь детей(мальчишки 4 и 5 лет и девчушка 11) насколько это будет возможно от тлетворного влияния школы, от глупости, пошлости и безнравственности проповедуемых СМИ. 'Природники', так они себя называют. Назад, к истокам. К нам. Однажды сожгли торжественно во дворе все документы, начали новую жизнь. Беглецы. Различные службы контроля населения возмутились таким поступком. Как же - это будущие новобранцы для очередной, неизвестно зачем развязанной братоубийственной войны. И девочка - возможная наложница, подстилка для кого-нибудь из ЭТИХ.
  
   Показал им место, дал время обжиться и присмотреть себе занятия по душе. Благо занятий этих - море. К зиме надо готовиться. И не только.
  
  ВАЖНО! Для всех повторяю правила: Сухой закон. Чистоплотность. Посильная работа и взаимопомощь. Терпимость. Ненавязчивость.
  
  20.07.**
  
  Обустраиваем пещеру. Длинные столы в центре. У стен клетушки, на подобии поездного купе но на шесть - восемь человек. Отдельные комнатки без потолков для пар и семей. Отдельно - кухня большая, просторная. Для холостых - простые двух -трех ярусные нары с занавесками и перегородками. Место и материал ещё есть, можно будет потом перестраиваться и достраивать. Работаем споро, новоприбывшие включаются охотно и рьяно, за работой знакомятся между собой, образуют микросообщества. Чтобы община не дробилась - постоянно перебрасываем с одного места на другое. Никаких даже мелких конфликтов пока. Младшие - слушаются старших, простоватые - умных и опытных.
  
  25.07.**
  
  За неделю рекордными темпами возводим баню на берегу. Отряды под руководством Прораба волокут со свалки стройматериал. Из общей копилки средства на огнеупорный цемент. (Прим.Ред.: Далее расчеты денежного оборота, бухгалтерия). Антон Данилыч из имеющегося в отвалах камня лепит в бане печь. Напросился в помощники, учусь. Рассказывает все о тяге и прочих премудростях. Ужасно интересно.
  Каждый день урабатываемся капитально. Но возник своеобразный ритуал: вечера проводим вместе, за чаем и доверительным дружеским общением. Как то сама собой сложилась компания из разных но резонирующих друг с другом людей. Кроме меня и А.В. это Полковник, поэт и музыкант Лешка Гордеев, Профессор, Антоновна, Егерь, Хирург и Прораб.
  
  Полковник самый молчаливый из нас. Самый закрытый. То, что искорежило его жизнь иссушило дущу и обезобразило внешность он прячет глубоко в себе. В нашей компании немного оттаивает, улыбается изредка, явно смущаясь этого. С Андреем Владимировичем даже разговаривает - путанно и слегка запинаясь. Со всеми остальными общается короткими , емкими фразами, жестами и мимикой. Он необычайно силен, быстр и крепок. Видно , что имеет спецподготовку по экстремальному выживанию и обучен всяким приемам боя и обороны.
  
  Егерь действительно егерь. Сам из местных, старожил. Тот самый Антон Данилыч, первым встретившийменя и помогавший сориентироваться в самом начале моего здешнего пребывания. Наш основной промысловик, рыболов, травник и знаток леса. Марина Антоновна - его жена и наша общая мама. Кухарка, хранительница очага, воплощение участия, женской интуиции и мудрости.
  
  Профессор - тоже реальный профессор, доктор каких-то там исторических наук, энциклопедически умный человек, в прошлой жизни преподаватель и исследователь.
  
  Хирург - само прозвище говорит кто он. Шутливо просит звать его простенько - Доктор -Смерть. Что-то неприятное связано с врачебной деятельностью, не говорит конкретно что, но часто вспоминает. Его слова - 'Залечил на хер кое -кого'. Резкий и прямолинейный в суждениях, но профессионально мягкий и участливый в общении.
  
  Прораб - инженер, строитель. Имя - тайна. Помешан на архитектуре в общем, и древних постройках, вроде пирамид, в частности. И ещё конек - резьба по дереву. Постоянно что-то вырезает из сухостоя, приготовленного для костра. Потом дарит вырезанные фигурки кому-нибудь из нас. Поделки эти, кстати - само совершенство, красивы и доподлинно точны в пропорциях. Главный во всем, что касается строительства и ремонта.
  
  Отдельные слова о Лешке. Если у какой-то общности может быть душа - то в нашем случае это как раз таки он. Когда он обращается к тебе - это как обращение святого духа. Когда берется за старенькую, исцарапанную, но достойно звучащую гитару - это как благословление. Как прощение грехов. Когда поет - все кто слышат его, попадают в другое измерение, получают возможность прикоснуться к совершенству, стать лучше и чище.
  
  Так и проводим время от ужина и до сна. Обсуждаем планы на ближайшие дни. Назначаем сами себя на работы. Пьем чай. Проф рассказывает интереснейшие истории от первобытного века до наших дней; курьезные, грустные, страшные, смешные - у него их в памяти не счесть.
  
  Все вместе просим Лешку поиграть и попеть. Или хотя бы поиграть. Или хотя бы почитать на память стихи. В зависимости от настроения Лешкиного на данный момент. И сидим после потрясенные и задумчивые.
  Часто слово берет Учитель. Он читает нам свои заметки, делится выстраданными за долгие месяцы? годы? размышлениями. Он безумно красив в такие моменты. Благородное, усталое, светоносное лицо - такие лики я представляю себе у древних философов и библейских пророков. Взгляд, устремленный в недосягаемые для простого смертного пространства. Голос немного сиплый и дребезжащий, но глубокий и благозвучный, как звучание старого хорошего аккордеона. Все вместе завораживает, гипнотизирует, заставляет забыть себя. Говорит простым языком о таких сложных для моего понимания вещах. Все становится простым и понятным. Но только на время, потом пытаюсь вспомнить то состояние просветленности и всезнания, но не могу, и мучаюсь от этого, и снова ищу общения с ним. Это как наркотик, как дурман, только на другом уровне, на надтелесном - тяга к пониманию и духовному совершенствованию.
  
  27.07.**
  
  Нас все больше. Люди, которых собрал в своих странствиях А.В. Что примечательно - некоторые с детьми. По его же, Самохина, просьбе, помогаю устроиться каждому новому пришельцу. Все абитуриенты - люди простые добрые, честные, трудолюбивые. Все с какими-то талантами и достоинствами (все таки был тут у Учителя какой-то ценз, и откровенное быдло, подонки, нечистые душой и совестью человечишки к нам не приходили пока еще, тьфу=тьфу ни разу), все с трудной и подчас страшной судьбой. Общество пережевало их и выплюнуло за ненадобностью с обесцененными идеалами, растянутыми нервами и умершей навсегда верой. Это тоже, видимо, неясный мне пока ещё план А.В. по моему становлению - вникание в чужие истории, переживание чьих-то перипетий; осознание бездны человеческих пороков, а так же высоты человеческого терпения, всепрощения и великодушия. Я должен разобраться, что заставило этих несчастных принять участие в эксперименте А.В., сути которого я и сам, к слову сказать, ещё не особо постиг. И каково мое место во всем этом, моя роль; что я должен сделать?!!
  
  Есть тут раскаявшиеся преступники. Присутствуют бомжи - лучшие представители их племени, те, кто отказался от спасительного забытья водки, клея и наркотиков. Есть граждане, пострадавшие от беспредела и беззакония властей и криминалитета, вкусившие чиновничьих беспринципности и безразличия. Люди, потерявшие разом всех близких и оставшиеся в беспредельном вакууме одиночества. Проститутки, убежавшие от сутенеров. Просто энтузиасты и несогласные. Их влекло к А.В. (так же как и меня) как к последнему оплоту альтруизма и отзывчивости. И все приняли его идеи и убеждения. Некоторые безоглядно, как я. Некоторые - потому что своих установок не осталось или изначально не было. И все понимали, что ещё грядет конфликт с государством, с системой. Но в коллективе единомышленников уже не так страшно. Лучше, чем один на один, с этой тупой, беспощадной махиной. Даже если все это противостояние плохо кончится, рядом будут надежные, доброжелательные приятели и друзья. И Он - Учитель, Гуру, Вдохновитель, Шеф, Утешитель, Исповедник.
  
  03.08.**
  
  Заселяем пещеру. Это уже полноценное жилье. Женскими руками создан, насколько это возможно, уют и поддерживается порядок. Я, Лешка Гордей, Полковник, Прораб и А.В. заняли отгороженную клетушку в углу, но практически там не бываем. Так, шмотки сбросили. Ночуем на облюбованном месте, на обрыве. Тут свежий воздух, плеск воды, вид великолепный. Едим со всеми вместе внизу, в помещении. Дома, как мы теперь говорим. Но пока тепло и ясно уходим на ночевку всегда наружу. Здесь же наши планерки, все той же сложившейся инициативной группой. Утром за завтраком распределяемся на работы, обсуждаем планы со всеми. К моему удивлению никто из новых членов не спешит лезть в начальники. Нам, нашей первоначальной компании, предоставили решать и думать за всех. Им так удобно, коммунарам, они не хотят никакой ответственности, никаких самостоятельных действий. Предпочитают плыть по течению и полагаться на наше общее руководство. Изредка поступают предложения по улучшению жизни в целом. Но общая политика вся вершится на наших посиделках за вечерне -ночным чаем. Из пополнения в нашей, узкой руководящей компании - Женя Миляев, писатель -фантаст, беспокойный мечтатель. Очень оживляет наши встречи. Любит поразмышлять отвлеченно на темы - 'что было бы, если?'. Очень открытый, очень справедливый, очень занятный. Вечерами, вместо сказки на ночь, выдумывает для наших общих детишек фантазийные, сказочные истории. Ребята уже не ложатся спать, требуют дядю Женю и продолжение многосерийной истории о драконах, магах, эльфах и пришельцах. Даже мы, взрослые общинники слушаем с удовольствием. Интересные сюжеты, нестандартные ходы, много юмора и торжество справедливости во всех рассказах.
  
  ПО ХОЗ, ЧАСТИ. Электрик Василий несколько дней пропадал с таинственным видом на свалке, таскал туда -сюда провода и предметы непонятного назначения. Вчера, в качестве сюрприза, выдал результат всех своих изысканий. От ближайшего столба ЛЭП ушлый умелец прокинул скрытую времянку к новому дому. Теперь в нашем подземелье будет свет и нагревательные электрические спирали. Шумно радуемся, хвалим смущенного Васю, торжественно назначаем главным энергетиком.
  
  05.08.**
  
  Ближе к вечеру, на нашу дневную лежку на пляже вышла измотанная девчушка лет 20 -25. Мордаха чумазая и мешки под глазами от бессонницы, волосы сбились в причудливом беспорядке, ноги от усталости подгибаются. Как не падает - непонятно. Испугана такой оравой полуголых, загорелых до негроидности, мышцастых мужиков. Но задиристая и колючая, как ежик. Держится настороже, готова чуть что драпать. Сказала - ищет Самохина А.В., показала нарисованную от руки карту. Провожать не стали, чтобы не пугать ещё сильнее. Показали направление на дымок походной кухни в основном лагере.
  
  Позже вечером А.В. представил её нам. Отмытую и повеселевшую. Звать Софья. От него не отходит. К Антоновне тоже некое подобие доверия. Никто не стал лезть с опекой и надоедать расспросами. Пусть обживается.
  
  Украдкой поглядываю на нее. Перехватила один такой взгляд, сердито зыркнула в ответ, гневно отчитала: глаза, мол, поломаются. Я смущен. Я багров и потуплен. Я дрожу голосом. Извиняюсь и стараюсь больше не обращать на нее внимания, делаю вид, будто её нет. Смотрю на А.В. , на Лешку, на Полковника. Лешка, как всегда рассеяно -задумчив. Полковник с Самохиным многозначительно кивают друг другу, как бы продолжая (заканчивая) какой-то непонятный никому личный разговор. Интриганы, чтоб их...
  
  07.08.**
  РАЦ. ПРОЕКТ.
  Сегодня меня поймал возле умывальника один из недавних. К стыду своему запамятовал как же его... Нудновато и сбивчиво. Он сам в прошлой жизни животновод. Предрекает дефицит белка. Другими словами - скоро, говорит, мы от консервов сдуреем. А охота мало дает. Надо, говорит, завести кроликов и курей. Постоянный источник мяса. И яйца. Он тут прикинул... Садимся, перепроверяем, расписываем (Прим.ред.: далее расчеты, бухгалтерия).
  
  Такие вопросы я решаю уже самостоятельно. Вот так мне доверяют. Лезу в кассу, отправляю с Жорой (так этого парня зовут) двоих подручных Полковника в деревню, на закупку живности. Потом нахожу Прораба и советуюсь насчет места под квартиры курокроликов. Решаем сколотить трехэтажные клети и поставить их неподалеку от входа в катакомбу. Там вытяжка лучше. Заодно прочистим вентиляционные отверстия. ( В потолке сквозные отверстия наверх, наружу. Не знаю - естественные, или прорубленные каменотесами прошлого. Пару из них мы под дымоход используем. Надо, блин, не забыть ограничить их снаружи чтоб никто ноги не поломал. И, между делом, очистить от мусора, улучшить вентиляцию.) Чтобы не гонять порожняком телегу, отправляю в поселок мужичков с излишками рыбы на продажу. С выручки поручаю закупить круп для нас и зерна для кур. Промысловая бригада уходит ставить сети на протоку. Чуть ли не половина лагеря пустеет. Оставшиеся приступают к постройке клетей и приготовлению пищи. Детям и женщинам поручение рвать траву для кролей и вообще собирательством всяким заниматься. Все в работе. Жизнь кипит.
  
  15.08.**
  
  Группа детей. Восемь человек (!!!). Беспризорники. Младшей - одиннадцать, старшему - четырнадцать. Согласны на любые условия, любую работу. Пока присматривался к ним - рассказали столько страшилок о своих злоключениях, что мне хотелось закрыть руками уши, зажмурить глаза, и бежать, бежать подальше. С трудом сохранял самообладание. Загнал в баню. Пока мылись мальчишки - нашел Антоновну и сдал всех скопом под её материнскую опеку. И отправился к А.В. за моральной поддержкой. Меня самого в пору было утешать. Гадство какое. Самохин обещал лично заняться этой больной темой. Сразу отлегло от сердца. Вдвоем с Антоновной, я верю, они их и в порядок приведут, и психическое равновесие поправят, и в коллектив интегрируют. Я же боюсь, что не смогу с ними, сорвусь. Воспитание и опека это пока не для меня. Слишком слаб, ограничен, скован и, наверное, неумен. Пусть другие, постарше, у кого свои дети были, у кого опыт в этих делах есть...
  
  После ужина у Женьки появились новые благодарные слушатели и поклонники. Писатель был в ударе. Аудитория благодарила особенно признательно. Ребятню загнали в кровати с трудом и не с первого раза.
  
  ѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓѓВечером, да как и весь день в общем, я был ещё под впечатлением от встречи с беспризорными новоселами. Когда все уже затихли, а Женька, зевая, подтапливал костерок, я спросил его, почему он пишет фантастику, когда и в реальном, земном каждодневьи полно сюжетов, живых и больных тем; есть на что обратить внимание и что рассказать праздным, легкомысленным читателям. Ответил мне в том смысле, что - он де пишет для того, чтобы научить мечтать и привить тягу к прекрасному. Зачем, говорит, писать о том дерьме, которого и в реале полно? А те, кто не желает видеть насущных проблем в действительности, так и тем более не будут читать об этом в книжках. И вообще: лечить, воспитывать, переделывать СЛОВОМ занятие неблагодарное, сомнительное и заранее обреченное. И неописуемо -трудное.
  
  Вечерний пыл и подъем фантазера и шутника сменились раздражительностью и меланхолией. Совершенно некстати он перевел разговор на нашу общину. Заявил, что все больше сомневается в благополучии всего нами созданного. Подожди, сказал он, это сейчас, пока они подавленные и потрясенные своими несчастьями им ничего не нужно и довольно того, что есть. Дальше они начнут размышлять и выяснять: кто больше сделал для общего дела и кто, соответственно, достоин больших привилегий. А если, нас придавят власти? Хватит ли им воли отстаивать чужие идеалы, жертвовать собой? Или толпа сразу бросится в крайности и начнет искать виноватых? Или - просто опустит руки? Таких примеров ведь исторически - хоть в жопу суй - вот как много... Пока все держится на безусловном авторитете Самохина на его мощнейшей харизме. А что случится со всем этим мирком, если А.В. вдруг исчезнет?
  
  Да - интересный опыт: понадергать идей у стоиков, киников, христиан, хиппи; создать собственное учение (к тому же предпосылки к его появлению есть); найти единомышленников и среду и нести в массы разумное, доброе, вечное. И это даже будет работать для определенного типа людей, до определенного времени. А потом с треском рассыплется. И тем больнее наблюдать этот крах, зная, как прекрасно все начиналось.
  
  Он ещё долго бурчал неразборчиво в своем коконе, а я, сжав кулаки, гнал сомнения, невеселые думы и дурные предчувствия, просил про себя этого болтуна уняться и не каркать, не звать беду. К тому же что беда она и так всегда рядом - руку протяни и черпай её полными пригоршнями. А так хочется (всего лишь) покоя и безопасности...
  
  21.08.**
  
   Постоянно (утром и вечером, дважды в день) мотаем в поселок и райцентр мотороллер. Скрипит уже весь, но терпит. Неофициальная точка на поселковом базарчике и в районе. Грибы, ягоды, орехи, рыба. Поделки из дерева, сувениры, всякая мелочь.
  
  Мужики, что покрепче, шабашат, где только можно. Наполняют общую кассу. Тащат всякие нужности - тоже, кто во что горазд. Из обновок- радио, вязанки книг, теплые шмотки и половики. Озабочиваюсь досугом(Как раньше не подумал), заказываю приобрести(выменять, сделать, купить) несколько шахматно -шашечных досок, нарды, домино. ОЧЕНЬ ВАЖНО: учебники, канцелярские принадлежности, тетради для малышни. Чай, не в пещере живем  Женщинам - что они там себе придумают для рукоделия - ткань, нитки, пуговицы. Может где-то швейная машинка в хламье попадется. Хотелось бы ещё Лехе гитару получше купить - но это уже отдельный разговор со всей компанией, один не буду решать. Еще куча всяких нужных вещей - голова пухнет, постоянно что-то всплывает неучтенное. Пришлось отдельный журнал заводить с денежно-товарным оборотом. Держу на виду у всех, пусть поправляют, советуют, подсказывают.
  
  23.08.**
  Долгие часы общения с Учителем для Софьи и пришлых детей дали свои плоды. Из бывших беспризорников выветрились выставленная напоказ защитная грубость, показная жестокость и агрессия. Дети как дети. Много пережившие, много пострадавшие. Но вполне контактные и коммуникабельные. Да ещё Антоновна внушила им, что вредные привычки - это не только вредно по определению, но это ещё к тому же постыдные и презираемые общинниками качества, недостойные настоящих разумных созданий. Дети теперь следят за тем, как ведут себя взрослые и старательно подражают им. Особенно тщательно они копируют А.В. - его привычки, походку, интонации, жесты и пр. Отношения с ребятами, прибывшими ранее - самые обычные, дружеские. Есть конкуренция, но без перегибов. И иерархия своя, как и у всех детей в этом возрасте. Но рядом постоянно кто-то из взрослых: мягкий надзор и контроль почти не ощутим, но неизбежен. Порядок - есть порядок.
  
  Софья тоже изменилась. Носится и поспевает везде, куча задумок и обязанностей, то там, то тут целый день её присутствие и насмешливая, но уже без язвительности речь. Везде поспевает. Стараюсь не оказаться у не на виду: ещё сильно первое смущение от встречи и первая же моя конфузия. Хотя очень хочется видеть её почаще. Честно признаюсь себе: она меня тревожит и притягивает, и я этого боюсь. А тут она ещё полюбила встречи основателей, присутствует на наших посиделках. Многие приходят, почти все бывают по нескольку человек ежевечерне. Но раз от разу. Все -таки, хоть и интересно с нами, но все ощущают, что нам есть что обсудить и чем поделиться исключительно в своем узком кругу. Поэтому, самая интимная часть наших, остается, так сказать, все таки ' при нас'. А Соня влилась легко и безукоризненно, так, как когда-то Женька Миляев. Стелит свой спальник возле Лешки, если мы спим в лесу. И над ним же спит в пещере, на втором ярусе. Напротив меня. Я подозреваю, что это благодаря Гордею, его гениальности и таланту (ну не считая ещё Учителя). Думается, Леха приворожил её своей неземной музыкой. Здорово, конечно. Правда, я теперь совсем притих от её близости. Страшно показать ей, как она волнует меня, как мне нравится смотреть на нее, как я загипнотизирован и зачарован ею. Для противовеса смотрю на полковника, на его суровое, исчерканное морщинами и шрамами лицо, тяжеловесные крепкие кулаки и гордую осанку. Или в бездонные глубины Самохинского взора. А то и вовсе наблюдаю, как прораб вырезает шахматные фигурки ( у него последнее время страсть: шахматы).
  
  КАКАЯ ЖЕ ОНА КРАСИВАЯ!..
  
  01.09.**
  Сегодня под протестующе -недовольное мычание детей объявили обязательную 'школьную повинность'. 'Какая школа: считать, писать умеем, что ещё нужно?' Пришлось стыдить, давить авторитетом, делать строгое лицо. Надо. Утешило сорванцов только то, что учить их будут самые уважаемые ими люди из колонистов. В том числе А.В. Мигом затихли, призадумались. А потом разом повеселели. Ну ещё бы - будь у меня такие учителя в детстве как Самохин, Прораб, Хирург... Я б тогда, наверное вырос умненьким мальчиком и никогда не попал бы в дурную компанию. Хотя.. Все мы сейчас - дурная компания. Отщепенцы, аутсайдеры, мусор.
  
  Девчонки по такому случаю решили побаловать сладеньким. Напекли пирогов, смастерили несколько красивых, а главное вкусных тортов. Сам собой, совершенно естественно ужин превратился в праздник. Вместо алкоголя всем разливали ядреный, терпкий квас с брусникой и черте чем еще. Первый раз такой вкусный пробую - Антоновна с кем-то из женщин постарались, честь им и хвала. Торжественно горят лампы ворованного света в красивых самодельных абажурах. Двери наружу закрыты, почти все дома. Работает радио, в камине потрескивает хворост, не для тепла - для создания комфорта. Развешанные по стенам сушатся лекарственные растения - наше подземное царство пропитывает успокаивающий травяной дух. Поверх грубых деревянных перегородок - плетеные из лозы циновки. Подобные же самодельные коврики на полу, где только можно.
  
  05.09.**
  Вечер.
  Все остались ночевать внутри. Меня же тянет на воздух. Считаю, просто кощунственно пропускать такие ночи. Конечно, прохладно уже, но такая сосредоточенная осенняя красота вокруг, а воздух пряный от запаха луговых трав и немного горький от приносимого ветром дыма костра...
  
   Попросил закрыть за мной вход, сказал, на всякий случай, где буду ориентировочно.
  
  При себе пара теплых одеял, здоровенный кусок клеенки на случай дождя, удочка и несколько закидушек. В вещмешке обычный походный минимум: несколько сухарей и картофелин, луковица, чеснок, чай, банка консервов, котелок. Может и к лучшему, что я побуду в одиночестве? Есть о чем подумать, опять же, так это интересно и ново - возвращаться из промозглого, зябкого утра в теплый, защищенный покой жилища. И ещё часок додремывать внутри, сквозь полусон слушая деловитую домашнюю возню, приглушенный говор и уважительно -негромкий ранний ребячий гам.
  
  Она появилась, когда я разжег костерок и собирался идти рыбачить. Наверное, устала от детей. Они ей и минуты покоя не дают - для девчонок она образец для подражания, кумир; мальчишки все поголовно в нее влюблены. Пообещала, что пока я буду удить рыбу, она последит за костром, смастерит из имеющихся продуктов поздний ужин и заварит чай. Механически наживляю и забрасываю. Немного нервно курю. Чувствую себя полнейшим идиотом. Мало того, что я в её обществе деревенею от волнения. А тут сейчас и нет никого больше. Кто бы её развлек, или, то есть, отвлек от меня. Ну просижу я тут до темноты, а дальше? Надо же как то идти туда, К НЕЙ! Не знаю, о чем с ней говорить и как себя вести. Хоть бы Лешка пришел, что ли... Или Женька, или хоть кто-нибудь! Что это они её отпустили одну, в самом деле!?
  
  06.09.**
  Очень личное. Мало слов. А нужных - вообще нет. Как то все...
  
  Вчера она не ушла, осталась со мной на ночь. В смысле близости интимной. После того, как она отбросила свой напускной цинизм и строгость, оказалась очень мягкой, очень ранимой, бесконечно нежной и трогательно -доверчивой. Секс - ерунда (то есть не ерунда, конечно, но тут не только секс), дело в том, что она открылась мне. Я увидел её настоящую, а это очень дорогого стоит.
  
  Она удивительная и потрясающая. Все, что произошло, похоже на фантастический сон с безумным антуражем, очень тревожный, но невероятно чувственный и эротичный. И все, что будет происходить теперь с нами двумя на фоне нашего всеобщего положения, ужасающе неуместно и лишне. Это, если сравнивать, похоже на то, как если бы человеку который падает с крыши вдруг сообщили , что он выиграл в лотерею бессмертие, надо только зайти за призом...
  
  Знаю, что случившееся с нами, конечно, не к добру, но ни с кем и никогда мне ещё не было так хорошо. Так спокойно и так ...ТАК...
  
  В суматохе повседневных дел, разговоров и планирования грядущих мероприятий я уже начал было забывать обо всем, что привело меня сюда, обо всех приключившихся со мной несчастьях и неприятностях. С появлением в моем личном мире Софьи будто пелена упала с глаз. Будто кипятком обожгло и вернулось все явственно и вещественно, весь ужас, привычное ощущение ранимости, ничтожности, бренности. Вся моя ненависть к личностям, перетасовывающим судьбы и изменившим до неузнаваемости мою суть. И страх перед внешним миром вернулся и отвращение. И опять злость, и ярость, и желание убивать ИХ за то, что они сотворили походя с Сонькой, со мной, со всем этим сонмом разнообразных неудачников, нашедших здесь свое прибежище и сплотившихся вокруг воли Учителя.
  
   А с другой стороны... Мог ли я рассчитывать на то, что встречу такую же, как ОНА, там, во внешнем пространстве? Ох, вряд ли... Притянутые непонятной слепой силой, не в состоянии сказать друг другу ничего интимного, ничего долговременного, никакого люблю. Врезанная в сознание навсегда картина: мы просто лежим в проступающем из тумана рассвете, глядим и глядим, не отрываясь, глаза в глаза, и бьемся сердцами друг в друга через хрупкие ребра, враз ослабевшие мышцы и тонкую кожу. И никого в ближайшем обитаемом мире нет настолько близких и одновременно настолько далеких. Над пропастью, в коротком мгновении равновесия, с застывшим именем на губах. Сооооонька...
  
  И вот ещё какой вопрос вызывает недоумение: почему я? Не скажу, что это не тешит мое самолюбие, но несправедливо это как-то, кажется.
  
  8.09.**
  
  Хорошо сбалансированный и отлаженный механизм нашего хозяйства крутится уже практически без моей помощи. Больше свободного времени. Позволяю себе необременительные занятия. Разрешаю себе заниматься рыбной ловлей. Но это так, вдогонку к основному улову, который мужики тянут сетками и экранами. Под руководством Егеря и Прораба смастерили коптильню, она дымит ежедневно, сколько - то ещё рыбы вялится. Сколько-то сушится грибов. Запасов много, но и людей немало, А нет -нет приходят новые. Уже не так как в августе,но есть. Все знают, где меня искать, в случае чего. Но деликатные и не слепые, если видят, что в моих странствиях по округе ко мне присоединяется Сонька, стараются не беспокоить. Не умеем теперь поодиночке, надо хоть недолго, но встречаться, просто чтобы побыть несколько минут рядом. Почти не разговариваем, можем просто постоять пару минут в обнимку и разойтись. У нее сейчас много дел, она помогает Хирургу. Осматривают детей, пополняют запасы лекарств в поселковой аптеке, санитарные дела все, опять же, на них. Стирка и банные дни строго по графику. Уборка в пещере ежедневная по -мелочи и генеральная раз в неделю. Запасами и скоропортящимися продуктами тоже они ведают, следят, чтобы никто не отравился ничем. Дел хватает.
  
  10.09.**
  
  Как то в наших беседах Женька рассказал о таком литературном стереотипе. Однажды Создатель придумал и воплотил наш мир. Но он тогда был маленький и глупый. И сделал его тяп -ляп, на скорую руку, просто проверить свое могущество. Наигрался и забросил нашу несовершенную планетку (или вселенную?). Пошел, к примеру, мыть уши, учить уроки, смотреть мультики. А творение его не загнулось сразу, а напротив - начало развиваться и превратилось со временем в совершеннейшую чушь, нагромождение нелепостей и несуразностей, обитель всяческого порока. И пока мы здесь мечемся от убийства к самоубийству, сумасбродствуем и оскорбляем своим присутствием саму суть мироздания, наш Творец где-то там растет и совершенствуется. И когда-нибудь наступит момент, когда он от ностальгии (Что вряд ли, скорее - чисто случайно) найдет некогда заброшенную игрушку. И УДИВИТСЯ крайне. И РАССТРОИТСЯ, видя наше убожество. И наведет, в конце концов, хотя бы из жалости, какой-нибудь порядок. И будет всем ЩЩЩАСЬТЬЕ. Хэппи Энд, поклон, спасибо за внимание.
  
  Все Женькины слушатели хмыкнули тогда. Кто-то похлопал уважительно. Я сказал в тот момент А.В. - что, мол, хорошая идея для слогана. Или названия. Нас же рано или поздно обзовут тоталитарной религиозной сектой с одиозным шизоидным лидером во главе? Назовут, вот увидите. Когда то ведь нас начнут травить. Может, сказал я шутя, сразу нам самоназвание придумать? 'Церковь имени Господа Удивленного и Расстроенного'. И митрополит её Самохин А.В. Звучит? Народ оживился, и продолжил шутить в этом духе. Сам А.В. повеселел. Хоть и настроение (не помню почему) в тот момент у нас у всех было, мягко говоря, гнетущее. Я рад был, что подбодрил всех. А название шутками и прибаутками прижилось в среде поселенцев, а позже вылезло и за пределы Семеновской каменоломни. Такая хрень ...
  
  13.09.**
  
  Несколько дней подряд дожди, ветер, река неспокойная и мутная. Сегодня опять, как ни в чем не бывало - солнце. Воздух холодный, а светило жарит по -летнему. Топится баня. Стирка, уборка. Данилыч с несколькими мотками лески на самодельном стенде (или как это называется?) плетет сеть. Навязался в ученики. Вроде и несложно, но ... Захватывает, завораживает. Егерь ласково матюкает меня, если ошибаюсь, но не прогоняет. Спасибо и на этом.
  
  Для всех нашлось соответствующее их талантам и умениям занятие. Один я не могу определиться. Чтобы не бездельничать хватаюсь за любой труд. Колю дрова, выношу мусор, убираю у кур и кроликов (хорошо, что сегодня баня). Напрашиваюсь в помощь всем, кто в ней нуждается. Под вечер ещё успеваю посидеть с удочкой. Но к ночи замотать себя не получается. Бессонница. А если и засыпаю - начинают дурные сны. Только у нормальных людей кошмары выдуманные, от них легко отмахнуться и перевернувшись на другой бок спать дальше. У меня они порождения моего прошлого, реальные факты, сплетенные в затейливые узлы. У всех такое было первое время. Почти все просыпались от собственных криков и плача. Сейчас полегче. Поспокойнее по ночам. Это я какой-то мутант - больше свободного времени - хуже сон. За полночь сидим с Профессором за столом за шахматами, при свете дежурной шестидесяти ваттной лампочки. Не столько играем - игрок из меня тот ещё - сколько разговариваем. Точнее он рассказывает, я стараюсь на исторических аналогиях построить жизнеспособные модели взаимоотношений людей в крупных коллективах. Получается плохо.
  
  Иногда пробую осмыслить то, что я вижу ежедневно вокруг. Пробую посмотреть на все непредвзято и научно -безучастно. Вот он, мой обретенный дом. Вот моя нынешняя, как бы громко это не звучало, семья. Кто-то подмигнет, кто-то хлопнет дружески по спине, кто-то взъерошит волосы, кто-то из девчонок плюхнет от щедрости лишний половник супа, кто-то удержит за руку, рассказывая свежий анекдот. Вежливо, мимоходом предложат помощь в бытовых, простецких вопросах. Ничего этого я не видел ещё никогда, к сожалению, во внешнем мире. Там - постоянная грызня, разобщенность, лицемерие, самоутверждение за чужой счет. Неудивительно, что мы отринули Ваше окружение, Ваш гнилой, извращенный, порочный строй. Ушли, подобно староверам, образовали замкнутый на себе мир, где такие понятия, как - взаимовыручка, благожелательность, - не пустое сотрясение воздуха и не идеалистический бред.Вся наша нынешняя жизнь это вызов Вам. Здесь и сейчас мы построили общество, где никто ни причиняет вреда соседу, где все если не любят, то хотя бы уважают друг друга; где все общее, совместно задуманное и сделанное. Коммунизм в отдельно взятой пещере. С каждого по возможности, каждому - по потребностям. Что самое удивительное - пока отлично работает.
  
  Пишу и понимаю бессвязность излагаемого, неубедительность, сумбурность. Никто никогда не учил меня правильно и четко излагать мысли, все у меня на уровне субъективного восприятия, все пропущено через призму личных ощущений и ничем и никак не аргументированно. Детский лепет, одним словом. Такой убедительности и простоты в изложении как у А.В., как у Лешки или Женьки мне никогда не достичь. Ну и ладно. А жаль все же...
  
  Учитель говорит, что долго такое не продлится. Нам не дадут жить так, как мы хотим Но на этот случай у нас есть крайне весомый аргумент. Наивесомейший. Если нас не оставят в покое - что ж... Нам и терять то нечего. У нас уже и так все отняли. Вы низвели нас там, снаружи, до скотского существования, хотя Вам и этого, конечно же, мало; Вы придете, чтобы разрушить и этот, созданный нами мир.
  
  Мы предположили приблизительное развитие событий. В конце концов, нами заинтересуется местные власти. Невозможно скрыть такое количество неучтенных, незарегистрированных, не платящих налоги и не голосующих (ха -ха), да и вообще неконтролируемых асоциальных элементов. Начнутся инспекции всевозможных служб, ведомств, органов. Вот тогда...
  
  15.09.**
  Последнее веяние - безопасность. Максимально сужаем вход, делаем толстенные двойные ворота -двери; ещё и наваливаем изнутри неподалеку крупных камней. Это для баррикады, если вдруг что. На улице у входа на столбе обрезок рельса: по его звуку население должно бросать все и в течении пяти минут укрыться внутри, в доме. Дальше - 'кто не спрятался - я не виноват'. Дай то бог, конечно, чтобы он не зазвонил. Два поста - наблюдение за подъездными (подходными скорее, хрен подъедешь сюда) путями. Рации на обоих пунктах, плюс одна в каменоломне (антенна из отдушины, вместе с антенной радио на дереве), плюс одна запасная. Пока дежурим только днем. Свои люди в поселке из сплетников. Ну это давно уже. Заходят, доносят слухи. Обещали предупредить обо всем, что может касаться нас.
  
  По ночам все прохладнее. Выбираемся на ночевки на свежем воздухе все реже. На рыбалку вот регулярно, на налима, на щуку. А так - все больше дома. Тут - уют обжитого места, тепло, постоянное общение за общим столом. Домино, нарды, шахматы, карты, шашки - все, что я когда-то озаботился купить, пригодилось. Малышня, опять же, за занятиями. И разговоры, смех. Песни часто, особенно под вечер. Народ оттаивает. Общается. Товарищество. Паникерские, пораженческие предостережения и пророчества Миляева не вспоминаются даже. Впрочем, он и сам, похоже, о них забыл. Набрал бумаги, сидит в нашем углу и пишет днем и ночью. Говорит - это будет самое сильное и самое необычное его произведение. Роман -трилогия, как минимум.
  
  
  17..09.**
  
  Лешка сегодня пел почему-то исключительно песни о любви. Пел со спокойной светлой меланхолией, тихо и очень ласково, прикрыв глаза. И от этих то незатейливых, а то неожиданно глубокомысленных песен сдавливало грудь и хотелось рыдать. И, как это с ним часто бывает, оборвал очередную балладу на полуслове, обнял гитару и отвернулся к стене. Было видно, что ему нехорошо. Возможно призраки прошлого, как и у всех нас здесь. А не мы ли тому причина?
  
  Ушел в складской закуток, отгороженный от общего пространства перегородкой с запирающейся (чтобы дети совались сюда в своих играх) дверью. Из стопки матрасов и одеял соорудил подобие кровати, зажег летучую мышь. Жду. Надеюсь, она догадается найти меня здесь.
  
  25.09.**
  
  Завертелось. Началось.
  Хорошо, что это было после обеда. Пока все ещё разморенные и довольные сидели за столом, нахваливали стряпух и смаковали чай с травками.
  
  Внезапно захрипела тревожно рация; затенькал, созывая всех внутрь, рельс. Из переданного стало понятно - к нам гости. И, видимо, непростые. Полковник быстро и толково расписал для всех задачи, отобрал нескольких крепких мужичков (со мой вместе) для встречи визитеров. А.В. так же легко успокоил всех остающихся внутри. Выскочили наружу. За нами захлопнули и закрыли на засов двери.
  
  Нас семеро. Вышли на взгорок, наблюдаем приезд. Отсюда хорошо просматривается грунтовая дорога: та её часть, что огибает свалку, а потом ныряет в желтеющий осенний лес, и уже непосредственный подъезд к нашему схрону. Это прямой участок около километра длиной. Ближе к последней трети, упирающейся в площадку у каменоломни, дорогу с краев мы сузили, нагромоздив тяжелого мусора: гнилых бревен, камней, песка. Остался узенький проход для транспорта общины. В этот завал и уперлись подъехавшие автомобили. Одна полицейская тачка, патрульно -постовая. И высокий джип, видимо какого-то начальничка из администрации. Из приехавших авто вылезли двое представительных, солидных, раскормленных дядек, при костюмах и галстуках. Стали подниматься к нам.
  
  Начальник 'Семеновской' милиции и зам главы района - представил их вполголоса А.В., пока те поднимались, задыхаясь на холм. Уже то, что они предстали перед нами запыхавшиеся и вспотевшие, делало гостей раздраженными и заранее настроенными против нас. По знаку Полковника, мужики отошли подальше и встали полукругом, исподлобья разглядывая приехавших. Полковник саркастически улыбался, А.В. безмятежно спокоен на протяжении всей встречи. Дальнейшую беседу запишу почти дословно, благо она была короткая и немногословная.
  
  Начал диалог чиновник. Полицейский стоял, брезгливо оглядываясь и так же брезгливо, напоказ вытирая платочком руки, хотя ещё ни к чему здесь не прикасался.
  
  ЧИНОВНИК: Ну, что вы за бомжатню тут мне устроили? Кто тут главный у вас (взгляд на А.В.) Вы?
  
  А.В.(спокойно): Пусть я. А в чем, собственно, дело?
  
  ЧИНОВНИК(распаляя себя, возвышая голос): Как это - в чем дело? А то вы не понимаете? Не прикидывайтесь простаком! Устроили здесь дикарскую вольницу, загадили все вокруг, собрали отовсюду всякую пакость, всякую грязь и теперь спрашиваете у меня, в чем дело? Да вы нахал, однако!
  
  А.В.: Вы утрируете, уважаемый. Сидим на отшибе, никого не трогаем, никому не мешаем...
  
  ЧИНОВНИК(грубо и невежливо перебивая): Вы всем мешаете. Вы мне мешаете. Нам в администрации уже все уши прожужжали о том, как нахально и вольготно вы тут устроились. Уже из области звонят, просят принять меры. Не говоря уже о сотнях жалоб от обычных граждан, от жителей. Вы же источник заразы! Завтра от вас мор какой-нибудь пойдет, что прикажете тогда делать? Не говоря уже о том, что вся эта ваша (обвел широким жестом вокруг себя)... весь этот ваш бичесборник явление противозаконное и аморальное. Вам перечислить грешки ваши?
  
  ПОЛИЦЕЙСКИЙ(не дожидаясь, пока его попросят перечислить, начал сам, загибая пухлые пальцы на холеной, толстой руке): Самозахват земли - раз. Отсутствие регистрации - два. Незаконная вырубка леса, лов рыбы, охота, поди, тоже - три. Воровство, проституция - четыре. Несовершеннолетние у вас тут непонятно в каких условиях содержатся, опека и попечительство по этому поводу к вам отдельный разговор будет иметь - пять.(Тут пальцы на руке кончились.) А если ковырнуть поглубже, то ещё и неизвестно сколько всего наружу повылазает. Бродяжничество. Попрошайничество. Незаконное предпринимательсятво - торговля заведомо некачественным товаром, не прошедшим санконтроль. Да вас можно брать и сажать всех чохом, а не разговоры разговаривать...
  
  ЧИНОВНИК(делая успокаивающие жесты в сторону полицейского): Ладно, ладно, все понятно с этим... Вот что, голубчик(обращаясь к А.В.), давайте поступим так. Вы сейчас же прощаетесь между собой, бухаете напоследок и рассасываетесь. Чтоб и воспоминаний о вас не было. А мы со своей стороны не будем загружать ОВД работой и просто вас отпустим восвояси. А то скоро выборы главы района, а там и губернаторские на подходе... Вы нам все показатели портите. И в покое мы вас не оставим, не думайте. Через неделю приедем - чтоб и духу вашего тут не осталось. Учтите, вы нам не оставляете выбора: мы будем действовать и действовать будем жестко. Совместно с полицией, отрядами спецназначения, прессу привлечем, раскроем глаза всем добропорядочным гражданам на ваши безобразия...
  
  А.В. (задумчиво покачивая головой): Даже так...
  
  ПОЛИЦЕЙСКИЙ(доводя себя до исступления немного невпопад начинает кричать, брызгая слюной, и трясти перед лицом А.В. кулаком на котором он отсчитывал наши 'грехи'): Да только так с вами и надо, дерьмо вонючее, алкашня, мусор, сброд! Я вас отсюда поганой метлой вымету, вы у меня вот где будете(показывает все тот же кулак), клянусь честью офицера...
  ПОЛКОВНИК(с нервным тиком на каменном лице жестко оборвал разошедшегося полицая): Ты не офицер. Ты кабинетная тварь, холуй, выскочка, лизоблюд и карьерист. И ни чести в тебе, ни совести, ни простого стыда давно нет, и вряд ли было хоть на грошик. Я таких как ты...(С отвращением сплюнул, жутко ощерясь. Поза очень грозная и демонстративно -опасная. Видно он только и ждал, что полицейский бросится на него с кулаками, чтобы вбить того по уши в землю).
  
  Мужики, чувствуя обострение ситуации, подтянулись поближе. На лицах свирепая решимость и провокационная насмешка. Полицейский разевая рот бледнел и шел красными пятнами. Из -за внешней грубости показался тщательно скрываемый страх и неуверенность в себе. Чиновник, опасаясь развития ссоры в совершеннейшее непотребство схватил несопротивляющегося ОВДшника под локоть и потянул прочь, что-то умиротворяюще бубня ему на ухо. Прервался он лишь на секунду. Оглянувшись, бросил через плечо: 'Смотрите, мы вас предупреждали по -хорошему. Через неделю, если не сгребетесь отсюда - всем худо будет'.
  
  Сплотившись вокруг А.В. и Полковника, наша маленькая армия повлекла своих героев домой, в укрытие. А я остался стоять, не в силах стронуться с места, глядя вслед отъезжающим представителям власти. Все мышцы окаменели от напряжения. В горле булькало. Душили несказанные слова. Кажется, я даже всхлипывал и стонал от избытка чувств. Очень неприятно со стороны выглядел, наверное.
  
  Капсюлируемся, подвел для всех собравшихся итог Самохин чуть позже в пещере. Замыкаемся. Это противостояние. Это открытый конфликт с государством. Противопоставить им нам нечего, кроме собственной решимости. Партизанскую войну вести - увольте, у нас тут женщины и дети. Переходим на осадное положение. Запасов полно, выкурить нас отсюда - проблематично, особенно под присмотром прессы(А я этим лично займусь). Продержимся как-нибудь. В конце концов мы все знали, на что шли. Если кто хочет нас покинуть - самое время. Все остальные, кто остается: готовимся к обороне. Всем общий сбор. Доделываем в три дня дела в поселке и в городе, докупаем необходимое. Не раскисайте. Авось переживем. Нам ли привыкать...
  
  После этого А.В. ушел в размышления и мы оставили его в покое. Полковник отдавал распоряжение своей миниармии, я составлял списки продуктов и подсчитывал деньги. Остальные занялись привычными домашними делами. Но чувствовалась сплоченность и непреклонность в этих ещё вчера бессловесных, запуганных и слабых людях. Авось переживем...
  
  26.09.**
  
  Нас покинуло несколько человек.
  
  Дезертир Яшка, бежавший из армии от издевательств господ офицеров, вчерашних выпускников академии. Почему-то молодые лейтенанты невзлюбили Яшку и всячески гнобили робкого и в то же время задиристого(ужасное сочетание) паренька. Несколько месяцев Яша почти не спал, часто бывал истязаем физически(следы пыток очень красноречивые), и держался только на терпении и отходчивости. Но и у этих свойств характера тоже есть предел.
  
  Игорь. Хитроватый парень избывших 'блатных'. Неразговорчивый, 'себе на уме'. Видать прикинул про себя что-то и дернул, решив поискать лучшей доли.
  
  Еще несколько человечков, ленивых и трусоватых, почти никак себя и не проявлявших. И по этой же причине не запомнившихся.
  
  Все ушли скрытно, вероятно даже стыдясь этого. Надо отдать им должное: никто не взял ничего лишнего, не покусился на имущество общины. Никто из общинников не порицал, но и не поддерживал беглецов. Ушли - и черт с ними, обойдемся.
  
  Ушел. Нет не так. По личному поручению А.В. ушел Егерь. Он единственный из нас коренной житель, у него есть жилье в Семеновке, документы, связи и многочисленные знакомства, наконец. Ушел, чтобы быть нашим связным, дозорным, лазутчиком, осведомителем. Нашим агентом. Я отдал ему все имеющиеся в наличии деньги на оперативные расходы. Старик взял запасную рацию, велосипед и наше благословение. Антоновна осталась. На ней все хозяйство, кухня, без нее нам никак. И она к нам тоже прикипела, особенно к детям. 'Как они тут без меня? '
  
  А.В. все в том же мучительном раздумьи. Все полагают, у него есть какой-то запасной план, какие-то рычаги воздействия на складывающуюся ситуацию, какие-то неизвестные козыри. Стараемся не докучать ему. Пробуем подбодрить его взглядами, добрым словом; да импульсами телепатическими, если это можно так сказать.
  
  Все замерло в ожидании. Выручают все понимающие и так тонко чувствующие Лешка с Женькой. Превосходят себя в усилии поддержать спокойную уверенность и хорошее настроение в жителях. За длинными общими столами постоянно компании с ними во главе. Да все время здесь народ, мало кто сидит по своим клетушкам и комнаткам, все стараются держаться вместе. Вместе мы сильнее и тверже.
  
  В нужные моменты в моей ладони оказывается её ладонь, чувствую теплое пожатие. И сам неожиданно весел и спокоен, хотя бы потому, чтобы не показать как мне страшно и муторно. Она ведь тоже во мне нуждается, в моей мифической силе, выдержке и уверенности в себе. Помогаю ей учить самых маленьких грамоте. Играем с ней в шашки. Украдкой целуемся в темных переходах.
  
  
  30.09.**
  
  Операция по искоренению гнезда порока, в нашем лице, началась раньше. Вечером перед этим новость о готовящейся акции принес Данилыч. Утром наблюдатели с поста ворвались в дом с подтверждением: едут. Несколько патрульных машин, несколько авто 'в штатском', но с мигалками, автобус с бойцами спецназа. Плюс неотложка и пустые грузовики(для нас, судя по всему).
  
  А.В. раздвинул собой толпу у входа. Приказал закрывать и баррикадировать за ним двери. Он будет самостоятельно искать пути разрешения, так он сказал. Будет отстаивать права общины. Данилыч уже нашел адвоката, уже скоро будут задействованы независимые журналисты. Мы пробьемся, уверил он. Ждите меня дня через три. Ждите Данилыча с новостями. Держитесь.
  
  И выступил наружу. Под протестующий и умоляющий гомон оставил нас, теперешних затворников. Храбро вышел навстречу армаде представителей закона. С тяжелым сердцем мы закрывали и баррикадировали за ним мощные, рассчитанные на приступ двери.
  
  Потекли тягучие минуты ожидания неизвестно чего. Данилыч с рацией вертелся где-то поблизости. Но в эфир не выходил. И мы хранили радиомолчание.
  
  Штурма не произошло. Только через час был короткий сеанс связи. А.В. что-то оживленно высказал обступившим его делегатам, сообщил нам Егерь. После чего его заковали в наручники и увезли. Уехали все, оставив один патрульный газик с пятью наблюдателями в нем. Похоже, стационарный пост. И ещё какие-то мутные личности вокруг вертятся, человека четыре, не сразу разберешь кто.
  
  И вот уже Данилыч прервал связь, для того, чтобы скрытно сопровождать А.В. и добывать новости на месте.
  
  Вечер. Все взъерошенные и притихшие. Но ужин раскрепощает и настраивает на оптимистичный лад. Потихоньку расслабляемся, входим в новый уклад. Пока ещё ничего страшного не произошло, а может и не произойдет. А.В. у нас голова, успокаиваем себя, придумает, или уже сообразил, как удержать эту шоблу. Кто-то уже молотит доминошинами по столу. Настраиваем радио на местную станцию. Женщины воюют с ребятней, измышляют что-то для завтрака, моют посуду.
  
  1.10.**
  
  Днем на связь вышел Егерь. Общался с ним Полковник в нашем 'купе', рация теперь там. Там же и наш штаб. Мы сидели вокруг - Я, Соня, Женька, Леха, Прораб, Хирург, обычная наша группа только без А.В. и Егерь снаружи. Можно было представить себе, как он где-то там, наверху, над нашими головами, как обычно сдержанный и собранный делится новостями. Для А.В. уже нашелся опытный адвокат из центра, его старинный друг и большой должник по прошлой жизни. Пытается все решить миром, чтобы нас оставили в покое. Но кто-то из рвущихся во власть на грядущих выборах хочет сделать на нашем деле громкое имя. В прессе и СМИ пока ни слова. Боятся раздувать скандал раньше времени. Данилыч совместно с адвокатам готовит обширное развернутое интервью для журналистов. А пока занят тем, что вертится среди причастных нашему вопросу, опровергает лживые слухи. И рассказывает о нашем появлении в этой глуши и частные истории тех из нас, кто ими поделился в общении, в быту.
  
  Нездоровится. Мне постоянно зябко, перебираюсь в общий зал, поближе к камину. Сижу в уголке за столом, закутавшись в одеяло, возле радио. Делаю вид, что читаю книжку, хотя больше клюю носом. Слабость, апатия, озноб. В кружке чай, кто-то периодически подливает свежего, горячего. Полусон -полуявь. Тревога и отупение. И температура поднимается вроде бы.
  
  ВЕЧЕР
  
  Не могу смотреть на еду. Мутит. Хирург влил в меня жаропонижающий отвар, но толку - нуль. Сонька беспокойно ходит вокруг меня, То тормошит, то убаюкивает. Смешная.
  
  ТЕ, Сверху, Снаружи, додумались, наконец, обрубить нам свет и связь. Чтобы мы были покладистее? Или чтобы напугать? Хорошо, не додумались дымоход заткнуть. Наверное, не хотят жертв, сами боятся голоса общественности. А вот такую мелкую подлость - пожалуйста. Ищем свечи наощупь и с помощью дежурных фонариков. Извлекаются керосиновые лампы. То, что для взрослых - неудобство и очередная гадость от судьбы, для младших - неожиданное и увлекательное приключение. Ненадолго оживляюсь и я, помогаю найти посуду для изготовления подсвечников. Призываю на всякий случай экономить свечи. Потом снова слабость и тошнота. Ухожу в наш угол. В полутьме записываю и перечитываю прошлые записи. Пытаюсь осмыслить все события, все громадье причин, следствий, планов, но связно думать не получается. Хочется дремать вот так - сидя в слабых отблесках света из -за приоткрытой циновки входа в пустующий на данный момент закуток. Женька в 'гостиной' зачитывает собравшимся свежие главы из новой книги, спорит о технике письма, о сюжете. Лешка натягивает новую струну. Не знаю, чем занята Сонька, но думать о ней тепло и приятно. Намного приятнее, чем обо всем остальном.
  
  
  02.10.**
  
  Два дня, как с нами нет Учителя.
  
  Все это время я блюю, меня лихорадит; температура, несмотря на снадобья Хирурга, все выше. Это какая-то психосоматическая хворь, ничего общего с простудой или инфекцией не имеющая. Так со мной всегда бывает в минуты сильных потрясений, в моменты, когда требуется принять какое-либо важное решение. Не могу есть, много пью, меня посещают бредовые видения: полусны -полугаллюцинации. Наши носятся со мной, как с малым ребенком, Соня так и вообще не отходит ни на минуту. Да ещё и рычит на всех, кто пристает ко мне с незначительными по её мнению вопросами. Это одновременно и приятно и обременительно, лестно и стыдно, словно бы я занял чужое место. Место человека неизмеримо более лучшего, чем я. Да ещё на вечерних посиделках нашей думающей верхушки все, почему-то, с непонятным вниманием ловят мои соображения, советы и просто реплики по обсуждаемым проблемам.
  
  Сонька сказала, что теперь я для них вместо Самохина. Я шокирован, обескуражен... да просто раздавлен этим заявлением. Сначала подумал - шутит. Потом понял - да какие тут, на хрен, шутки? За прошедшие двое суток большая часть общения членов нашей коммуны прошла мимо меня, пока я - то валялся в отключке, то с обостренной, болезненной ясностью разума соображал, как быть дальше. Вижу, немного оклемавшись - да - вижу их взгляды, чувствую их поддержку и то, что они нуждаются именно во мне. Видят во мне ушедшего Андрея Владимировича. Хотя бы по тому потоку желающих поговорить, прикоснуться ко мне, услышать что-то утешительное, вдохновляющее.
  
  Почему я?!! Почему не земной ангел Лешка? Не умнейший профессор Романов, не мудрейшая Марина Антоновна? Не Женька Миляев? Не прирожденный командир Полковник?
  
  За привычным чаепитием тягостное молчание. Лешка перебирает струны, и постепенно из под пальцев как ручеек проливается мелодия: тихая, задумчивая, нежная. Проваливаюсь в забытье. Меня преследуют кошмары. Снова и снова повторяются события недавней биографии, которые, в конечном счете, привели меня к встрече с А.В.. Вспоминаю что-то важное, к чему он меня подталкивал в беседах. Потом опять убегаю на ватных ногах от наползающих воспоминаний, проваливаюсь в темноту, в которой звучит тихий потусторонний мотив, и шепот, и смущенный кашель. Где я? Кто это со мной рядом?
  
  
  03.10.**
  
  Ночью перед этим слышал, как Сонька ругалась с Хирургом. Обзывала его ветеринаром и самоучкой и ещё какими-то смешными детскими ругательствами ( откуда она взяла такие?). Задыхаясь и плача повторяла, что нельзя меня оставлять так дальше, нужно срочно вытащить меня в больницу, сдаться властям, иначе я пропаду здесь, а она не может без меня, не знает как без меня и зачем все это вокруг без меня. Потом я вынырнул уже тогда, когда Полковник практически волоком притащил её к моей постели. Из возбужденного спора их я понял, что она пыталась прорваться наружу, разобрать баррикаду, дралась и кусала дозорных. Я уже ощущал себя много лучше, как мог успокоил ее. Сам почему-то не чувствовал ничего. Было безразлично и состояние Соньки и её тревога за меня, и её истерика. Все неважно, сказал я ей, теперь ничего не имеет особого значения. А я,по -крайней мере физически,в полном порядке. Положил её на свое место и гладил по голове, пока она не затихла, всхлипывая, пока не успокоилась и не уснула. Потом отозвал Полковника туда, где нас никто не мог услышать и сказал ему: пора, пусть готовится. Сознание кристально ясное и космически холодное. Я сделаю, мы сделаем это.
  
  Наш последний аргумент.
   Не знаю где А.В. достал тротил. К тому же так много.Это одна из его тайн. И одна из частей плана, ставшего понятным мне только теперь. А тогда они с полковником ничего не объясняя учили меня, натаскивали обращению со взрывчаткой, детонаторами, запалами. Вбивали мне в голову эти знания, на будущее, на всякий случай. Вот он, наступил.
  
  В три часа ночи, в самое сонное дежурство мы сменим часовых. Потом аккуратно достанем ящики, расположим в нужных, ключевых точках, и вставим детонаторы. Потом - Привет тебе и Прощай, сумасшедший МИР! Наша воля наперекор тебе. Наша кровь на твои руки. Наша смерть на твою совесть.
  
  Могу ли я решать за них всех? За испуганных и уже неоднажды униженных, обиженных, обездоленных, потерянных, отвергнутых, многострадальных скитальцев?
  
  Могу. Могу. МОГУ.
  
  Я сделаю ВАС Мучениками. И заставлю остальных содрогнуться от ужаса и стыда. Я пробужу в ЭТИХ ВНЕШНИХ ценой Ваших жизней то, что в них есть ещё ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО. Я заставлю ИХ всех задуматься, пусть сам останусь во всеобщей памяти уродом и негодяем, убийцей и сумасшедшим, маньяком и навсегда проклятым чудовищем. Я Ваш пропуск в рай. Моя воля - это воля Бога, когда-то бросившего свое творение, а после нашедшего и удивляющегося: Почему, Где, в Чем ошибка?
  
  Раскаяние. Осознание. Память. Сочувствие. Внимание. Сострадание. Искупление. Единение. Доброта.
  
  Конец записей.
  
  P.S.
  Прим.ред.
  
  После того, как спасательная операция по причине бесперспективности была прекращена, Самохин сказал следователям приблизительно следующее(со слов лица, проводившего дознание, максимально приближенно к оригиналу):
  
   - Ну что ж... У вас была проблема. Вы не знали что делать. Вы так или иначе хотели избавиться от этих людей. Эти бедолаги не вписывались в структуру вашего общества. Давайте, радуйтесь. Он все сделал за вас. Он сделал то, на что я оказался неспособен решиться. У него хватило смелости и силы духа. О, бедный мой, несчастный, отважный мальчик! Прости меня, пожалуйста, я так виноват перед тобой...
  
  После этого Самохин перестал реагировать на что-либо, прекратил разговаривать и полностью погрузился в себя. И до нынешних пор не вымолвил ни слова.
  
  
  
  Почетное место (рассказ)
  ГЛАВА 1
  Говорят, под Новый год
  Что ни пожелается -
  Все всегда произойдёт,
  Все всегда сбывается.
   (С.Михалков)
  
  
  
  28
  Двадцать восьмого декабря неизбежность Нового Года стала очевидной. В списке 'наиотвратительнейших праздников' у работника Дворца Культуры 'Заря', Василия Неверова, Новый Год занимал лидирующее место. Больше, чем обычно, суеты. Больше нервотрёпки. Опять же, как и для любого работника культуры - предстоящий праздник был у Неверова рабочим днём. То есть освободится Вася уже ближе к ночи, придет в свою берлогу вымотанный и злой. И будет отмечать в одиночестве, потому что никто к нему, само собой, не заглянет. Друзья раздружились с Василием в одностороннем порядке, новых товарищей он находить не умел уже. А навязываться, напрашиваться в чью-то компанию Вася даже если бы и умел - не стал бы. Да и зачем, по большому счёту? Сам уж как-нибудь - привычно, спокойно, предсказуемо.
  Обычное такое торжество. Салат, картофельное пюре, запеченная курица, мандарин. Водка. Коньяк. Водка. Запланированный запой, для нервной разгрузки, дня эдак на три. Но уж с размахом - денег на спиртное должно хватить. Вполне понятно - неделю потом пластом валяться, приходить в себя. Печень лечить, ту же нервную систему спасать. Традиция, в общем. Спасибо правительству за каникулы. Еще - как часть ритуала - звонки немногочисленным родственникам и далеким уже, но когда-то родным и любимым людям. В пьяном, разумеется, виде. Сентиментально-плаксивое действо, после которого стыдно, за то, что успел наговорить и как следствие - нежелание с этими людьми общаться ещё очень долго.
  Также, под Новый Год принято подводить итоги года уходящего. И строить планы на будущее. Ну и, естественно - радоваться, любить, мечтать и строить планы.
  Какая незадача... Василий, в очередной раз рассуждая о прожитом уходящем годе, а заодно и жизни в целом понимал - ВСЁ НЕ ТАК. В прошлом сплошные ошибки, повороты не туда, загубленный брак. В настоящем - низкое положение в обществе, крошечная зарплата, вынужденно-аскетичный быт. Будущее, соответственно - туманно, неопределенно, безрадостно и бесперспективно.
  ***
  День занимался ясный и светлый; искрилась на солнце снежная пыль и блестел наст. Высоко-высоко в бледно голубом небе плыло одинокое облако, похожее на зайца. Свежий морозный воздух пощипывал лицо и вентилировал изрядно просмоленные легкие. Хотелось кашлять.
  
  В маршрутке, отгородившись от ненавистных сограждан шумовой завесой плеера, Василий выскреб ногтем в оконной наледи овальное окошко. Мимо проплывали прибранные улицы. Город в предвкушении праздника походил на вычищенную, уютную, приготовленную к приему гостей квартиру. Здания увешены гирляндами, на площадях красуются нарядные елки, с ледяных горок катаются ликующие дети под присмотром умилённых взрослых. Только все эти восторги мало трогали Василия. Он занимался подсчетом личных неурядиц и анализом ключевых моментов своей жизни.
  
  На работу в Дом Культуры Неверов попал в тридцать лет. К тому моменту он успел вылететь с нормальной должности, промотать небольшое родительское наследство, потрудиться в нескольких сомнительных частных фирмах. Умудрился полежать несколько раз в психушке, лечась от алкоголизма и депрессии; заиметь печальный опыт десятка-другого коротких интрижек и одного длинного неудачного романа, зарегистрированного в ЗАГСе и чуть позже расторгнутого. Безработного, крепко пьющего парня 'пригрела' подруга тетки по материнской линии. Взяла под свою опеку, пристроила к себе в подчинённые - тогда она была директором ДК 'Заря'. 'Сначала возьму тебя простым рабочим, - сказала она, - потом буду двигать выше'. Вася почти полностью завязал с выпивкой, начал восстанавливать тщательно убиваемое до этого здоровье. Много читал, учился творчеству. Пробовал писать что-то свое и его статьи даже напечатали несколько небольших журналов. Плотно занялся авторской песней, благо неплохо владел гитарой и время от времени сочинял музыку и стихи. Имелось множество задумок и проектов. В Неверове бурлил творческий азарт. Ему нравилось новая деятельность; ему казалось, что он нашел свою нишу.
  
  Однако, с продвижением в карьере от рабочего и куда-то повыше, ничего не получилось. Сначала 'подвинули' его покровительницу - на пенсию, как неудобную для тогдашней мэрии. А уже новая директорша, Марина Сергеевна, женщина невеликих талантов и небогатого интеллекта, 'задвинула' Васю окончательно. А устраивать стала карьеру и служебное положение своим ставленникам. За семь лет, проработанных Василием в 'Заре', директор выжила из слаженного и дружного коллектива половину неугодных ей сотрудников. На глазах у Васи устраивались люди, зачастую далекие от культуры вообще - бездари, неумехи, посредственности, приспособленцы, конъюнктурщики. При равных с Василием исходных данных - образование, стаж, и так далее - они подчас уступали простому рабочему в житейской смекалке, объективной оценке, кругозоре и чувстве вкуса. Протеже Марины Сергеевны занимали нормальные должности с приличными окладами, ездили за счет учреждения на курсы повышения квалификации, имели блат при поступлении и в процессе учебы в ВУЗах. А Вася так и остался рабочим сцены, подрабатывая изредка подменой сторожей, гардеробщиц, рабочих по обслуживанию здания. Для всех он был и есть 'Иваныч' - бессловесный, угрюмый, ворчливый тридцатисемилетний неудачник. К нему пока относятся терпимо, но очень свысока. Спасибо хоть за то, что не выгнали вон, а иногда и советуются по-мелочам. У Василия собственная каморка-кабинет, устроенная в крошечном теплоузле. И несколько человек, с которыми за годы работы сложились приятельские отношения.
  ***
  Василий сверил свои дешёвые часы с теми, что висели над входом в Дом Культуры. И обнаружил, что его поддельный 'Ролекс' пригнал его на службу на сорок минут раньше.
   - Тупой механизьм, - ругнулся Неверов. - Отнял у меня личного времени столько...
  Хотелось выругаться намного крепче. Но Василий считал, что если он работает в доме культуры, то нужно соответствовать. И поэтому без сильных причин матом не ругался. Чтобы унять раздражение, Вася обошел вокруг здания, глубоко вдыхая сухой морозный воздух. Зашел с запасного входа, открыв дверь своим ключом. Разделся в своей комнатушке. Взял кружку и пакетик чая и вышел по коридору в центральный холл, где в гардеробе дежурила вахтёрша Елена Петровна, спокойная дружелюбная пенсионерка, одна из тех, кто работал в клубе чуть не самого его основания.
  
   - Привет, Петровна, - поздоровался Василий, включая чайник. Елена Петровна, нацепив очки с толстенными стеклами, шустро вязала на спицах какую-то шерстяную непонятку, поглядывая, изредка, в телевизор. В ящике кто-то из видных политиков (может быть их даже несколько разных было, Василий не приглядывался) с гипертрофированным энтузиазмом рассказывал смотрящей на него стране о том, как возросло благосостояние народа, как вырос уровень жизни и снизился уровень преступности, смертности, взяточничества и произвола властей. Как хорошо живется рядовым гражданам Великой Державы, и все благодаря неусыпной заботе и напряженному самоотверженному труду этих самых политиков - несчастных, недопонятых, бескорыстных слуг народа. И далее в таком духе...
   Пока закипал чайник, пришлось поневоле выслушивать эту ахинею. Стало очевидным, что ещё чуть-чуть, самая малость осталась - и все будут жить в беззаботном мире, где все доступно, все возможно и нет никаких негативных явлений. Мы уже на полпути к этому. Осталось кое-какие усилия приложить, но правительство и президент об этом позаботятся. Бла-бла-бла-бла...
  Началась реклама прокладок и живописание менструаций, и гардеробщица, наконец, обратила внимание на Василия.
   - О, привет, Иваныч! С наступающим! Ты чой-то ранёхонько сегодня...
   - Как ты смотришь эту белиберду? - Василий прикрутил на минимум звук, налил себе чаю и присел напротив Елены Петровны. Я вот после таких вот передач без телевизора остался...
   - Как это? - от удивления женщина даже перестала вязать
   - Да гантелей в него запустил трехкилограммовой... Смешно было. Кинескоп взорвался, искры такие веселенькие... Зато теперь тишина и покой в доме. И нервам отдых.
   - Дурашка ты, Васёк. А как сериалы смотреть? Я вот без мыльных опер и дня бы не прожила!
   - Мало тебе на работе мыльной оперы каждый день... Интриги, сплетни, подковёрная борьба, романы-измены. Что у нас новенького, кстати? Зарплату не собрались поднимать? А то цены растут, тарифы ЖКХ растут, штрафы всякие - тоже туда же...
   - Дождешься от них, повысят тебе. Деньги от себя оторвать и отдать каким-то там рабочим... Такого не бывает.
  Оба ненадолго приумолкли. У каждого в уме прокручивались некие свои расчеты финансовых средств. Невеселые и привычные расчеты. Но тут Петровна поднесла бережно хранимую новость:
   - А слыхал, к нам девочку новую берут? Методистом. Молодая, симпатичная, не замужем. Марины Сергеевны племянница.
  Василий с недоверием переспросил вахтершу:
   - Методистом? На фига? Куда, то есть? Вроде уже полный комплект...
   - Сергеевна пробила ставку в администрации дополнительную. Вместо одного аккомпаниатора. Надо же чадо пристроить...
   - А кто она, образование какое у нее?
   - Техникум какой-то экономический. Ну, насколько мне известно.
   - Совсем рядом. Культура и экономика. Экономика в культуре. Культпросветэкономический работник. Конечно, надо же пристроить родственника. Пусть даже он совершенно ни бельмеса не соображает в том, что надо делать по работе...
  Петровне были малопонятны и совсем неинтересны эти умозаключения собеседника. Если тот думал о том, что это не совсем справедливо - такое назначение, то Петровна мыслила совсем в другом ключе:
   - Я это к чему клоню... Жениться тебе пора давно уже, а то ходишь ты, Васёк, неприкаянный и неустроенный. Вот подружился бы с ней, закрутил романчик... Да и, глядишь, породнился бы с директором, отношения бы наладил, блат себе устроил.
   - Ты в своем уме? - раздраженно сплюнул Василий. - Таким фифам нужны серьезные, упакованные мужики. В мою сторону она даже смотреть не будет. Кто я и кто она... А потом - пусть даже и произошло нечто такое невероятное, закрутил я роман. А содержать семью на что? Мне моих несчастных заработков едва-едва на себя хватает. Альфонсом мне предлагаешь стать?
   И с шутливым возмущением, не слушая контрдоводов, Василий - может даже излишне поспешно - покинул гардероб. Пошел бродить по ещё пустому, темному и тихому зданию ДК прокручивая в голове оборванный диалог.
  Была, конечно, ещё одна причина, кроме самой очевидной - типа нехватки денег и шаткой должности. Вот уже года два - два с половиной как Иваныч стал безразличен к слабому полу. Он даже не стал выяснять, что стало причиной полового бессилия - прошлая разгульная жизнь, следствие уже имеющегося букета разнообразных хронических болячек или неизвестное психическое расстройство. Просто несколько раз случились довольно неловкие конфузы, связанные с плохим функционированием мужских причиндалов. А после нескольких попыток вернуть потенцию с помощью широко разрекламированных средств (и, само-собой, после ещё нескольких отвратительно-постыдных провалов), мужчина принял существующее положение как данность. Не стал беспокоить врачей, психологов, шаманов, экстрасенсов. Отнесясь к этому со своеобычным фатализмом. Как к неизбежности. Грустил, конечно - как грустят об ушедшей юности, как грустят о чем-то таком естественном, но вдруг - недоступном.
  Постепенно Василий убедил себя в том, что даже у постыдной его болезни есть светлая сторона. Он стал полностью независим. Как много в его прошлой жизни зависело от отношений с прекрасным полом, сколько глупостей он успел натворить... Теперь отмерла нужда тратить время, средства, усилия на поддержание имиджа, на конкурентную борьбу за благосклонность рейтинговых самок, на удовлетворение инстинкта. С появлением в его судьбе импотенции все стало гораздо проще. Василий теперь относился к дамам исключительно созерцательно и был свободен от их чар. И игнорировал все женские уловки использования мужчин в своих интересах. Научился видеть женщин неидеализированными, реальными существами, а не волшебными феями, какими видел до этого, очарованный девичьими прелестями. Такое положение вещей Василия пока устраивало, хотя он и подозревал, что когда-то позже оно будет его тяготить. Неспособность продолжения рода, как ни крути, да и сама ущербность такого состояния, всё-таки, не совсем правильны. Петровна не подозревая того, своими шутками ткнула в неприятную очевидность. Настроение спустилось ещё на одну ступеньку вниз.
  Пока Василий Иванович гулял по зданию, прикидывая, что нужно сделать сегодня в первую очередь, потихоньку прибыли остальные сотрудники. И вот уже, как официальное начало трудового дня, директор принялась сгонять всех на планерку. Сонный и недовольный потянулся к директорскому кабинету персонал.
  ***
  В кабинет директора заходили по старшинству. Сначала заместители, затем придворные прихлебатели и подхалимы, потом уже все остальные. Иваныч вошел последним. Директор - кокетливая пятидесятилетняя крашеная блондинка, с заурядной внешностью и повадками самодержца - восседала на дорогом кресле с необычайно величественным и умным обликом. С деловым видом расположились за длинным начальским столом заместители. Остальные разобрали стулья и расположились вдоль стен. Все шёпотом переговаривались, теребили ручки и блокноты для записей.
  Марина Сергеевна пристально и придирчиво оглядела собравшихся. Убедившись, что все затихли, внимательно смотрят на нее и готовы слушать, начала:
   - Ну, вроде все в сборе. Здравствуйте коллеги, кого не видела ещё. Надеюсь, все собрались с силами. Потому что нам предстоит достойно отработать праздник. Никто не забыл, надеюсь, что у нас Новый Год на носу? - пошутила директор и от души посмеялась своей шутке. Почти все собравшиеся (с силами и в кабинете) почтительно и вежливо похихикали в кулачки.
  Итак, окончательный сценарий готов, Анна Александровна вчера последние изменения и дополнения внесла. Все участники, актёры получат после планерки переделанный окончательный вариант. До обеда разочек прогоним, посмотрим, как это в реале выглядит. После обеда - плотно работаем, репетируем до упора. Завтра утром - генеральная репетиция, после обеда первый утренник для Пожарной Части и Милиции. Тридцатого и тридцать первого по два - три утренника в день - до и после обеда. Есть и печальная новость. Наш бессменный Дед Мороз, Кирилл Севастьянович вчера попал в больницу с гипертоническим кризом. Мне вчера он отзвонился оттуда: все в порядке, лежит, лечится. Но принять участие в празднике не сможет. Поэтому эту благородную обязанность возьмет на себя наш рабочий, Неверов Василий Иванович. Он лучше всего подходит. Мы как-то все забываем, что Иваныч у нас очень одаренный человек. Придется, конечно, поднаверстать, быстро выучить текст и отработать с труппой несколько лишних раз. Ну, для этого у нас режиссер есть, и товарищи тоже помогут. А по сцене, декорациям и реквизиту вместо него будут работать кадеты: я договорилась, мне дали старшеклассников в помощь. Я думаю, мы справимся...
   Василий обалдело открывал и закрывал рот, сипел и пытался откашляться. И с туповатым удивлением смотрел то на начальство, то, по очереди, на коллег.
   - Какие-то вопросы Василий Иванович? - вкрадчиво поинтересовалась директор.
  Иваныч, наконец справившись с голосом, прохрипел:
   - Какой еще, набок, Дед Мороз? Это что, шутки у Вас такие извращенные? Я не для этих дел. Найдите кого-нибудь другого. Я решительно протестую и отказываюсь.
   - Нет, нет, не вмешивайте меня, пожалуйста, не надо, - уже намного тише закончил он.
  Как с маленьким ребенком - ласковым, но твёрдым тоном (за которым, тем не менее, слышалась затаенная подковырка) Марина Сергеевна продолжила излагать уже непосредственно Василию:
   - У нас в коллективе, как вы знаете, Василий Иванович, нет таких слов - не знаю, не умею, не хочу, не буду. Зато есть порядок, взаимовыручка, и профессионализм.
   - Правда ведь? - обратилась начальница ко всем присутствующим .
  Коллектив согласительно забормотал - 'Правда, правда', - и закивал утвердительно головами. Окрылённая поддержкой Марина Сергеевна окончательно добила Иваныча:
   - Вы все, когда устраивались, были предупреждены, что работа ответственная и неблагодарная. И что придется работать по гибкому графику и зачастую оказывать товарищам посильную помощь на мероприятиях. Если Вам, Василий, не нравится работа - пожалуйста - пишите заявление, ищите себе другое место. Мы, конечно справимся и без Вашей помощи, как бы это ни было трудно...
  'Ах ты су...' - начал про себя думать Иваныч, а вслух спросил:
   - И как вы себе это представляете? Я детей боюсь до судорог. И зрителей и сцены... Я там в обморок хлопнусь сразу. Или слова забуду. Или ещё как-нибудь напортачу...
   - Справитесь, - категорически подытожила директор. - А за неудобства, а так же за проявленную корпоративную солидарность мы Вам премию к празднику нарисуем. Тысячи две. Всё, давайте дальше по распорядку...
   И легко переключилась на другие вопросы. Освещение, костюмы, звук, ночная дискотека в праздничную ночь - много было тем для обсуждения. Но всего этого Василий не слушал. Сидел, сгорбившись, и свирепо тер щетину на лице, уставив злой взгляд в переносицу начальницы. 'Премию, мльйять!.. Да я тебе две дал бы таких премии, чтоб ты меня только не трогала! Сссс.. стоматолога тебе в рот, собака беспородная... '
  
  С планерки Василий вышел первым и сразу же отправился в курительную. Закурил, сплевывая табак, задумался. То есть, он и так задумавшийся уже был, но благодаря атмосфере курилки мысли приобрели направленность и аналитический характер.
  'Заболеть, может?.. Нет, блин, не вариант. Слишком уж демонстративно будет смотреться. Уволит ведь на фиг, как есть выгонит. А как ещё обоснованно от этой самодеятельности отвязаться? Чтобы и не участвовать, и не выглядеть предателем? '
  Не смотря на то, что работу свою Иваныч уже несколько лет как презирал, терять её он не желал и боялся. Даже по-своему благодарен был, за то, что его держат хотя бы и на этой скромной должности. Сюда взяли, закрыв глаза на то, что соискатель состоит на учете у психиатра -нарколога, пусть и пьет уже очень редко, раза два в год(правда запойно).Профессии кроме той, по которой работал до этого - никакой. Да и здоровье совсем на нуле (опять-же из-за алкоголизма и связанных с ним казусов), и на бывшую должность просто медкомиссию не пройти. Дилемма, однако же... Или терпеть завуалированные издёвки сотрудников и начальства, но спокойно получать скромную свою зарплату. Или показывать гордость и самолюбие и голодать на пособие...
  К середине второй сигареты Василий понял, что он не придумает никакого спасительного оправдания. Придется, хочешь - не хочешь, а влезать в идиотскую роль сказочного персонажа и унижаться на потеху публике и коллективу 'родного' ДК. Как раз в этот момент вошли перекурить звукооператор Макс с неразлучной подружкой, методистом Настей Фроловой.
   - Опять ты, Иваныч, навонял тут своей 'Примой'! - разгоняя рукой дым, и напоказ морща брезгливо лицо, проворчал молодой (двадцать всего, пацан по меркам Иваныча) парень. Настенька повторила мимику Макса. Оба закурили тонкие сигаретки с длиннющим фильтром.
   - А ты мне купи другие, поароматнее - я уж так и быть их буду курить. Или наколдуй мне зарплату посолиднее. - Василий не намерен был оправдываться. Да и хотелось ему сейчас конфликта, если честно. 'Ишь ты, сука, мажор хуев - пахнет ему, видите -ли'.
  Эти двое особенно не нравились Василию. Любимчики начальства, критиканы и сплетники. С лёгкой руки Макса за Иванычем закрепилась кличка Чапаев. Однажды на каком-то корпоративе, Максим, порядочно пьяный, окрестил так рабочего сцены. Ему, Максу, тогда казалось, наверное, что он неотразимый красавец, с тонкой иронией и очаровательной, подкупающей непосредственностью. Вот только Иваныч тогда тоже вопреки всегдашней выдержке не очень трезвым оказался. И надавал насмешнику в хрюсло, с удовольствием и показательно очень. В лицо Василия так больше никто не называл. За глаза и шёпотом. Но все равно - неприятно. А у них со звукооператором с той поры отношения не очень как-то сложились. И Макс, не переходя на личности, всегда старался поддеть Васю. А Василий, вспоминая как жалко выглядел тогда хныкающий звукотехник, улыбался и на подначки не реагировал. Чем юношу очень бесил.
  Сегодня у Максима был шанс нарваться на крупную ссору с Василием. Возможно даже с рукоприкладством. Слишком уж Иваныча вывело из себя утреннее собрание. А тут ещё Макс совершенно не в тему ляпнул, что кто, мол, на что учился, тот такие сигареты и курит и соответствующих девушек танцует. Намекая на отсутствие у Иваныча нужного образования.
   - Ну ты, скажем, ещё ни на что не научился, - саркастически (но уже с зарождающимся напряжением) начал рассуждать вслух Василий. - Насколько я помню, ты пришел сюда сопливым юношей без всякого профильного образования. Как тебя взяли только, не пойму...
   - Ну я же поступил! - стал оправдываться Макс. - Мне осталось доучиться самую малость. И я уже что-то умел, когда пришел сюда работать. А ты, Иваныч даже поступать не хочешь.
   - Ага, припоминаю, как тебя учили всему. И как ты лажал чудесно. Очень много лестных отзывов было. И знаешь, - добавил Василий, уже явно злясь, - если бы меня посадили на твоё или её (кивок в сторону Насти) место, да на такой оклад, при условии, что я буду заочно учиться - я бы поступил и учился, не сомневайся. Только вот мне никто таких условий не предлагает почему-то. А на то, что я получаю - много не поучишься. Дороговато обучение. Поэтому я курю дешёвые сигареты, ношу дешёвую одежду и по кабакам не хожу. А если тебе что-то не нравится...
  Зарождающееся противостояние погасила костюмер Люда. С гибким метром вокруг шеи, с обрезами ткани в руках, взмыленная и деятельная девушка ворвалась в курилку.
   - А, вот вы где! Иваныч, я тебя обыскалась уже. Пойдем скорее, померяем шмотки дедморозовские на тебя...
  Василий уже и сам не рад был, что поддался настроению и откровенно высказался в адрес молодёжи. Поэтому охотно воспользовался подвернувшимся поводом прервать разговор.
  ***
  Потом началась репетиция. Все уже более-менее прилично знали свои тексты. Василий читал роль с листа, пытаясь на ходу вникать и запоминать: как двигаться, что делать, как и что говорить. Получалось слабовато. Постоянно что-то мешало и отвлекало. То потеряли задник с изображением зимнего сказочного леса, и нужно было его срочно найти и повесить. То пришли добровольные помощники, кадеты-старшеклассники и приходилось постоянно отвлекаться для того, чтобы объяснять им в каком месте представления, куда и как надо выносить микрофоны, менять задний фон, подавать тот или иной реквизит. Нужно было попутно с репетицией решать рутинные рабочие вопросы. Обстановка плохо контролируемого хаоса - все кувырком, все срочно, все через... Даже обед пришлось пропустить. Да что там обед - чаю попить некогда. Василий лишь ненадолго вырывался покурить. Пытался в одиночестве вдумчиво почитать роль, но все прочитанное моментально смешивалось в сумасшедший салат в голове. И снова репетиция - дебильные, с точки зрения Василия замечания и советы режиссёра, глупые позы и не менее идиотский текст. Складывалось такое впечатление, что сценарий писал очень пьяный и пошлый человек. Во фразах было полно двусмысленностей каких-то, каких-то недосказанностей. По идее - это был хитрый режиссёрский и сценарный ход - представление, рассчитанное и на детей, и на пришедших с ними родителей. В результате получилось - ни тем, ни этим. Так представлялось Василию. Но ведь его мнение никому не было интересно. Мало ли что там думает необразованный и неискушённый в театральных делах рабочий...
  
  Работу покидал уже затемно. Стало теплее, зажглось праздничное разноцветное оствещение. Сумятица в голове мешала воспринимать окружающее, Василий не обращал внимания на радостную суету на улицах, на веселых и воодушевленных вечерних прохожих.
  
  Дома сил на хозяйственные дела просто не осталось. Даже еду разогреть - и то оказалось долгим, утомительным, а потому и ненужным занятием. Василий вяло жевал бутерброд, запивал холодным чаем и отвлечённо размышлял:
  'А что, может мне животное, какое, приобрести, домашнее? Черепаху, к примеру. Все веселее в доме. Будет встречать меня вечером с работы, хвостом вилять, подлизываться... Суп к тому же можно соорудить из нее, если с едой совсем плохо будет...'
  И тут внезапно Василий вспомнил о том, что ему нужно учить роль для завтрашнего утренника. Самочувствие, и так не блестящее, стало окончательно гадостным.
  'ХрЕново событие, стёганый матрас!' - Иваныч огорченно бросился искать в карманах куртки скрученные в рулон листки с ролью. 'Вместо того чтобы упасть и вырубиться, отдохнуть, - ведь устал же как скотина - учить эту бестолковую глупость, роль эту, мать её взашей...' И дальше уже вполголоса более грязными эпитетами в адрес начальства, коллег и мероприятия в целом. Накипело за день...
  ГЛАВА 2
  29
  Утром в ДК первым на пути Василия попался художник-декоратор Николай Макарович Селивёрстов. Обычно его, как и Иваныча, звали по отчеству. Уважая возраст - художник уже разменял седьмой десяток лет. Или обращались ещё проще - дед или Старый. Макарыч на это не обижался. Тоже старейший работник 'Зари', которому много прощалось потому, что его супруга заведовала одним из отделов бухгалтерии в администрации. Поэтому, наверное, и вёл себя Старый несколько разгильдяйски. Часто позволял себе и опоздания, и прогулы, и систематическое употребление горячительных напитков в рабочее время. Свободно критиковал начальство, если находил ниспосланные свыше приказы и директивы неумными или нерациональными. Но как человек - отменный собеседник, добряк и рубаха-парень. Очень хороший Васин приятель - они подолгу просиживали в свободные часы за шахматами. Имели неисчерпаемый запас тем для общения и похожие интересы и воззрения.
   - С женой поругался, - ответил товарищ на невысказанный вопрос Василия, по поводу раннего появления. - Пойдем ко мне, поболтаем. У меня, к тому же, дело к тебе есть...
  В ярко освещённом кабинете бросался в глаза мольберт. А конкретнее - наполовину нарисованная на ватмане, прикрепленном к мольберту, обнаженная дама сногсшибательных форм. На низеньком диванчике, посередине, лежала шахматная доска с начатой партией. Среди шахматных фигурок стеклянно поблескивали две маленькие стопки. На подоконнике что-то мелодичное и расслабляющее мурлыкал радиоприёмник. Василий присел на диван и принялся любоваться незаконченной картиной. Селиверстов по пояс скрылся в огромном шкафу, стоящем в углу кабинета. Что-то с грохотом там ронял, чем-то шуршал и скрипел, тихо чертыхался.
   - Значит, изменяешь жене с прекрасной незнакомкой, да, Старый? Во все тяжкие пустился на почве ссоры? - Василий взял в руки одну из стопок и с подозрением понюхал ее. Судя по свежему запаху - посуда недавно использовалась по назначению.
  Художник, наконец, нашел искомое. Уселся по другую сторону шахматной доски, вручил Василию шоколадку. Пока тот непонимающе вертел её в руках, покосившись на мольберт пояснил:
   - Давно не пробовал уголь - все краски использовал больше. Захотелось вспомнить, как это. Потом, попозже, наверное, ещё и тушью попробую что-нибудь, и карандашом. Да что ты ей глазки строишь, раздевай её давай. - Это обращение касалось шоколадки, которую Василий продолжал вертеть в руках.
  Макарович порылся за спинкой дивана и жестом фокусника извлек на свет бутылку коньяка. Василий даже не успел издать протестующего возгласа, а обе стопки уже были наполнены. Художник взял одну из рюмок, выжидающе посмотрел на Василия. Тот, из вежливости взял вторую и передал приятелю шоколад. Можно, да и нужно было отказаться от выпивки. Но уже налитая жидкость манила и гипнотизировала. Желание выпить росло и крепло с каждой секундой. 'Да какая разница, днём раньше - днём позже?..'
   - Застал врасплох, что называется... - Неверов то опускал ёмкость на доску в компанию фигурок, то поднимал на уровень груди. - Пить или не пить, вот в чем вопрос... ...Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться?...
   - Давай уже, что тут думать. Принц датский. - Селивёрстов выпил и уже с удовольствием катал во рту кусочек шоколадки
  Василий глубоко вдохнул, медленно выдохнул, и ... крепко зажмурившись выпил. И замер с закрытыми глазами, прислушиваясь к себе и игнорируя протянутый шоколад. Затем медленно и осторожно поставил рюмку на доску. Спустя миг рюмки снова были полны, а бутылка спрятана за спинкой дивана.
   - Поздравляю с вступлением в должность, - поднял рюмку Николай Макарович.
   - Спасибо, - принял поздравление Василий. - Стоп! В какую, в жопу, в должность?
   - Ну ты же теперь Дед Мороз. Надо это отметить.
   - Да уж... Угораздило так вляпаться...
  Они выпили ещё по одной. Василий опять прислушался к ощущениям. Потеплело, краски обрели множество тончайших оттенков, звуки радио стали глубже и насыщеннее. За окном в пасмурном сумраке опускались одиночные, пока, снежинки. Всё навевало покой и расслабленность.
   - Во сколько у вас репетиция? - поинтересовался Селивёрстов.
  
  
   - В одиннадцать. А в три послеобеденного уже утренник. А я слов толком не знаю, и что-то, если честно, страшно мне и позорно.
   - Расслабься, - посоветовал Старый. - Импровизируй. Дети-то сценарий не читали. Так что если и забудешь что - невелика важность. Им главное что ты, Снегурочка и ёлка на месте - значит праздник состоялся.
   - Все равно неуютно мне...
  Селиверстов с готовностью сунул руку за диван.
  Опрокинули ещё по рюмке. Машинально, не сговариваясь, продолжили шахматную партию с тех позиций, на которых стояли фигуры.
  ***
  На генеральную репетицию явилась директор. Она считала себя опытным и знающим режиссёром и с ходу начала вносить поправки и давать указания актёрам. 'Этот зайчик не оттуда начал прыгать. Баба Яга должна быть более доброй, иначе дети испугаются. Кощей наоборот должен быть более убедительным. Снежинки в хороводе кружатся слишком быстро'. Когда Марина Сергеевна дошла до Деда Мороза, Василий стал запинаться и спотыкаться; сначала перепутал, а потом и вовсе забыл свои слова. Возмутился по этому поводу:
   - Куча руководителей и все со своими подходами! Вы сначала между собой договоритесь: как кому себя вести на сцене. А то режиссёр одно велит делать, директор - другое. А я сейчас запутаюсь и начну вообще отсебятину пороть.
  Репетиция закончилась перепалкой и выяснением отношений. Все нервничали и были недовольны друг-другом. Актёров отправили повторять и доучивать текст. За Василием закрепили костюмершу Людочку. Точнее, она сама вызвалась помогать, по доброте душевной. Девушка присутствовала на всех репетициях и прекрасно знала весь текст сценария. Облачённая в ростовую куклу тигра (наступающий год - год тигра), девушка должна была подсказывать новоиспечённому Деду Морозу реплики, если он их, вдруг, забудет. Ну и с облачением и гримом также должна была пособить. Участники разошлись по кабинетам, готовиться и собираться с силами.
  Неверов выскочил на улицу в накинутой на плечи, незастегнутой куртке, закуривая на ходу. Остыть, освежиться. Снегопад разошелся не на шутку: видимость в пределах пятидесяти метров, да и то только силуэты строений, людей и предметов; машины угадывались по включенным фарам и звуку моторов. Василий проплыл сквозь снежную кашу до ближайшего продуктового магазинчика. В нем купил бутылку водки, несколько сосисок в тесте и пакет кефира. С этим провиантом вернулся обратно в ДК, притащив на себе целый сугроб.
   - Ответная любезность, - уведомил Неверов Селиверстова, вваливаясь в кабинет. Тот обрадовался появлению Василия. А ещё больше - появлению вместе с Василием бутылки водки и пакету с закуской.
   - Извини, конечно, что так скромно, - повинился Василий. - Но коньяк, собако, очень 'непокарманистая' штука.
   - Да мне без разницы, что пить, - признался Старый. - Надо было мне сказать, я бы добавил...
   - Ну вот и ладушки, - сказал Иваныч. - Давай тогда по маленькой, а то меня что-то мандраж бьёт перед выступлением. Как бы не усраться там от волнения. Никогда не знал, как себя с детьми вести. Тупые инопланетяне - вот кто они для меня.
   - Ты справишься, - уверил его в очередной раз Селивёрстов.
  ***
  Первый утренник, как и первый блин из пословицы, прошел кое-как. Многие забывали свой текст и на ходу придумывали что-то близкое по смыслу. Людочка подсказывала Неверову его реплики, но за гвалтом публики и под шапкой, закрывающей уши - услышать её было нереально. Приходилось додумывать, импровизировать. Все заметно нервничали, совершали кучу ненужных действий, путались, повторялись. Василия раздражала накладная борода: от нее зверски чесался нос. Но нос и щеки были покрыты розовым гримом, изображающим морозный румянец, и почесаться никак не получалось из опасения размазать по лицу сценическую раскраску. Шапка съезжала на глаза, шуба сковывала движения. Да вдобавок ко всем этим досадным помехам постоянно отключался микрофон. Приходилось орать, а кричащий Дед Мороз - это совсем не хорошо. Не то, что положено. Некоторые дети лезли к родителям на руки и прятали за родными свой страх. 'Я так дождусь - и меня разгневанные взрослые линчуют за испуг своих маленьких чад' - сокрушенно думал Василий, изо всех сил пытаясь выглядеть добродушным хозяином праздника. - 'Повесят меня на праздничной елке. Или мешок на голову - и темную мне, толпой'... Для полного комплекта неприятных мелочей - от нервов, теплой шубы и яркого, горячего света софитов Неверов вспотел. Сначала чуть - чуть, потом все больше и больше. Пот тек со лба, размывал по пути белую краску на псевдоседых бровях и затекал в глаза. Под конец представления от затекшего в глаза с потом грима Вася почти ничего толком не видел. Ну и ещё в туалет хотелось, просто катастрофически.
  То ли из-за испуга, то ли из-за необычности своего положения Василию показалось, что время театрализованного представления пролетело очень быстро. Вот уже и всё, конец: 'зажгли' ёлку, аплодисменты, радостные вопли и так далее. Василий быстро побежал за кулисы, обрадованный тем, что всё закончилось. Но нет! За кулисами дожидалась Марина Сергеевна и вытолкнула незадачливого артиста обратно. Оказывается некоторым детям (что удивительно!) зрелище понравилось! И довольно много таких детишек! И теперь они все ждут снаружи, чтобы сфотографироваться с понравившимися персонажами, посидеть на коленях, поклянчить подарки. А с Деда Мороза течет пот, он весь в мыле, ему охота в туалет, от нервного напряжения и некстати приболевшего микрофона несчастный 'дедушка' еле говорит, и вообще ему за себя стыдно. А тут ещё родители и родственники, те, что посмышлёнее, лезут из-за спины, подсовывают подарки для своих малышей. А тем ребятишкам, родные которых недостаточно продумали такой вариант, как выпрашивание подарка у Деда Мороза приходится врать, что он ещё придет к ним домой и принесёт гостинцы под елку.
  Иваныч еле дождался, что его оставят в покое. Срывая на ходу костюм, бороду, размазывая по лицу грим, помчался в туалет. Потом долго с остервенением умывался холодной водой с хозяйственным мылом. И добравшись до кабинета художника жестом показал, как срочно и как много ему нужно выпить. Руки и ноги ходили ходуном, першило в горле. Селивёрстов налил ему сразу грамм сто, подал начатую бутылку с кефиром - запить. И только выпив и откинувшись на спинку дивана, Василий почувствовал, что напряжение начало потихоньку сходить на нет. Вернулся голос.
   - Это полный апокалипсис, Старый. Я думал - конец мне... - пожаловался он.
  Селивёрстов понимающе ухмылялся и наливал следующую.
   - А как ты хотел?.. Давай, с почином.
  Не успели выпить, как за ними прибежала Людочка.
   - Так мальчики, не расслабляемся сильно, через пять минут разбор полетов у директора!
  
  Иваныч ожидал разноса и разбирательства ошибок. Но директорша лучилась от удовольствия и расточала похвалы.
  'Она что издевается что ли?' - подумал Василий, слушая Марину Сергеевну. 'Да вроде - нет. Может, я чего-то не понимаю?'
   - Поздравляю вас, дорогие мои! - обратилась к коллективу начальница. Все справились хорошо. Молодцы. Отзывы самые хорошие. Были маленькие осечки, но это пустяки. Дети довольны. А свои ошибки, я надеюсь, все осознали в процессе. И завтра вы выступите ещё лучше. От своего имени и от лица режиссёра объявляю всем сотрудникам благодарность. Вопросы, предложения, пожелания?
  'Да уж, справились. Показали класс. Шоу уродов'. - Василия мутило от директорской лести и намеренного завышения заслуг каждого.
   - Передайте, пожалуйста, звукотехнику, - сказал Василий глядя на директора, - если это ... недоразумение мне ещё пару раз забудет микрофон включить - я ему в бубен настучу. Я же замумухался орать сегодня!
   - При чем тут я, если это микрофон глючный! - аж подпрыгнул на месте Максим.
   -Вы передайте, а он пускай выводы сделает для себя, - все так же равнодушно попросил Василий у Марины Сергеевны.
   -Разберёмся, - пообещала она в ответ. Порылась среди брошенных на столе листков факса и продолжила:
   - Мне тут сверху что-то вроде разнарядки спустили. Общественная работа. Точнее благотворительность, так правильнее, наверное. Тридцать первого от нас требуется проехать по адресам и поздравить детей-инвалидов. Так что готовьтесь, Василий Иванович - с Вами поедет в роли Снегурочки новая сотрудница, я завтра утром всем её представлю. Ну и Люда - у Вас с ней хорошо получается работать, слаженно. Текст поздравления заберете у режиссера после планерки. Микроавтобус за вами подадут к четырем дня, потом развезут по домам.
   - А по платным у мероприятиям у нас работают Алексей и Надежда. ( Специалист по свету и одна из методистов важно переглянулись и приосанились). После собрания задержитесь у меня, обговорим подробности. А теперь - всем спасибо, всем отдыхать. Только завтра приходим на час раньше.
  'Какие ещё к дьяволу дети-инвалиды? Была же речь только о спектакле здесь на месте. Она что, смерти моей хочет?' - Иваныч подумал, стоит ли возмутиться и будет ли от этого толк. Решил, что пользы от его бунта - ноль, как обычно все закончится ссорой и унижением самого протестующего и только испортит всем настроение в конце дня. Да и попробуй тут подними скандал из-за неурочной работы, когда речь идет не просто о детях, а о детях больных. Поэтому он только страдальчески поморщился, глубоко вздохнул, и ещё больше понурился.
  ***
  Городом всецело завладел снегопад. Хлопья летели безостановочно и торжественно, ступни полностью проваливались в белое покрывало. Ослепленный стихией, Василий еле-еле протаптывал себе тропинку в снежных наносах. Опьянение почти прошло. Остался только противный вкус во рту. На смену дневному подъему сил пришли апатия, какая-то полнейшая вымотанность и горечь. Пропотевший, а потом озябший, Неверов чувствовал себя использованной вещью, игрушкой, которой поигрались, а потом, натешившись, выбросили в мусор. Усталость лежала на плечах, подобно набитому песком мешку, однако Иваныч нашел в себе силы зайти в магазин. Отстоял очередь, набрал на все имеющиеся при себе средства пива. И с набитым пакетом, ещё тяжелее и глубже увязая в запорошенных дорожках, поплелся домой.
  Дома первым делом перетащил в ванную комнату магнитофон, пепельницу, сигареты. Затем открыл пиво и с запотевшей бутылкой залез в горячую воду.
  Бывшая жена Василия часто, бывало, посмеивалась над этой потребностью - греться в ванной с пивом (а то и с чем погорячительнее). Частенько он хватал её в охапку и прямо в одежде увлекал к себе в воду. Обычно это было смешно и заканчивалось сексом. Сейчас, вспоминая это, Иваныч слабо усмехнулся. И по привычке заговорил с ней. Мысленно, конечно же - реально до бывшей пассии было тысячи полторы километров и несколько лет разлуки. Но это не мешало Василию общаться с ней, делиться своими переживаниями и размышлениями. Не самый плохой собеседник, если никакой альтернативы ему нет.
  'Вот видишь, кролик, снова зима. Опять я мерзну и греюсь, как обычно горячей водой и холодным пивом. И, похоже, я опять начинаю пить. Потом буду снова бросать. Все возвращается на привычные места'...
  'У тебя неприятности?' - поинтересовалась воображаемая собеседница.
  'Да нет, что ты...' - Иваныч прикрыл веки, чтобы лучше видеть ее. 'В целом все нормально - есть где жить, что одеть, чем питаться, даже на выпивку, вот, остается. А вот чисто психологические трудности... Знаешь, кролик, мне иногда кажется, что где-то внутри у меня, глубоко в душе - огромная такая дыра в никуда. И в нее, в дыру эту, всасываются и пропадают все мои здравые помыслы, все благие начинания, все правильные устремления, все, что есть во мне хорошего. И все что я есть - гниющее мясо, натянутое на абсолютное ничто. Что я изнутри абсолютно пуст. Оболочка занимает место в физическом мире, подчиняясь обстоятельствам, совершает какие-то действия, зачастую совершенно не аутентичные, кстати. Мне вообще очень часто непонятны мои поступки и мотивы. Бестолковое существование. И страшно представить себе - что же будет дальше...'
  Что-то утешительное находил Иваныч в этой хмельной жалости к себе. В этом разговоре с выдуманным воплощением женского участия, теплоты и доброго внимания виделось нечто определенно глупое, но чертовски умиротворяющее. Да и само уныние под влиянием алкоголя было светлым и необременительным. К тому же в подпитии было намного легче оправдаться перед самим собой. Типа - это не я виноват в том, что у меня все нескладно в жизни - это злые люди и беспощадный мир вовремя не разглядели моей значимости, исключительности. Мешали развиваться как должно, а потом и подавно загнали меня в норку и закрыли глаза на мое плачевное положение. Фантазия с лицом любимой подруги ласково жалела и утешала Василия. Так они и проговорили до тех пор, пока не кончилось пиво в бутылке, и не остыла вода в ванне. Потом магнитофон с пепельницей и сигаретами переместились на прикроватную тумбочку, а Иваныч с новой бутылкой пива - на кровать. Укрытый теплым одеялом, он ещё пытался при свете ночника учить текст поздравления детей на дому. Правда, скоро бросил это занятие - корявые стихи поздравления совершенно не укладывались в память. А вот пиво укладывалось в желудок без вопросов...
  ГЛАВА 3
  30
  В очередной, неясно какой раз Иваныч проклял себя за то, что смешивал накануне напитки. И что после крепкого пил слабоалкогольное. С первой сигаретой, под раскрытой настежь форточкой стоял, уперев тяжелую, горячую голову лбом в холодное мокрое стекло и ворчал под нос:
  'Дурак ты неумный, Василь Иваныч. Тридцать семь ведь уже, не семнадцать. Это в юности не ощущалось похмелья совсем. А в таком нежном возрасте как сейчас надо аккуратнее быть. И ни одной таблетки в доме нет... Да и не помогут от похмелья таблетки. Нужно лечиться подобным. Возьму-ка я сегодня вина на работу. Будет компромисс между водкой и пивом. И почти гарантировано, что не нажрусь...'
  В кабинет художника Василий ввалился с трехлитровым тетрапаком вина. Старый опять пришёл раньше. Выглядел он невыспавшимся и злым. Но поздоровался тепло и радушно.
   - Что такое, Старый? Война полов продолжается?
   - Да ну её! Зараза... - Селиверстов будто лимон надкусил. - Сил нет слушать. И пилит, и пилит... Тут бы любой психанул. Вот и пришлось мне сбежать пораньше. Достала. И как я с ней тридцать лет прожил, интересно?
   - Любовь, дружба, привычка. - Иваныч поставил на стол вино. - Предлагаю поднять настроение и подлечиться...
   - Целиком поддерживаю. Где же мои фужеры? Хотя давай лучше из кружек, как будто мы чай тут пьём. А то найдется куча доброжелателей сразу же, если пронюхают, донесут Сергеевне. Будет ей лишний повод для шантажа...
  Выпили по кружке. Сходили покурить на крыльцо. Приветствовали приходящих коллег, наслаждались чудесным погожим утром.
  Вдруг обнаружилось, что на улице оттепель. По пути на работу Иваныч совершенно не обратил на это внимания. А тут наслаждался пасмурным небом, запахом тающего снега, тёплым, еле уловимым ветерком. Дышалось легко и пОлно, в груди щемило от неясной ностальгической грусти. В душе играла музыка, на ум лезли строчки стихов и любимые цитаты и афоризмы.
  Вернулись в кабинет, и выпили ещё. Старый опять завел разговор о своей жене. Надо же было о чем-то говорить. Не о работе же?
   - Мы видно уже устали друг от друга за столько-то лет... И кроме совместного быта у нас общего ничего не осталось. Разные интересы, разные увлечения, никаких точек соприкосновения. - Селивёрстов выплёскивал на слушателя свои печали, совершенно не заботясь, нужно ли ему это вообще. Интересно ли? Близко ли? Понятно ли?
  От Иваныча не требовалось многого. Слушать, кивать, поддакивать, задавать наводящие вопросы. Ладно, для друга не жалко, а от него не убудет. Василий взял в свои руки инициативу по подливанию вина в кружки. В это же время художник рисовал эскиз афиши для новогодней ночной вечеринки. Получалось - так себе... Часто, Старый раздражённо комкал листы, ломал карандаши; то и дело вскакивал и бродил из угла в угол.
   - Представляешь, Иваныч, мне последнее время охота послать всех, бросить всё и податься в монастырь какой-нибудь, в глушь, подальше от своего быта. Малевать там иконы, грехи замаливать, с Богом общаться. Чем вот так жить...
   - Да ладно, дед, может и не так все плохо? - попробовал успокоить приятеля Василий. - Да, кончилась у вас, допустим, страсть. Но ведь сколько вы пережили вместе? И общего полно у вас. Воспоминания о том, как детей растили, хотя бы. И рядом всегда преданный человек. Пусть она и пилит тебя, но всегда поддержит, успокоит, выслушает, поможет как-то...
  Дальше на Василия накатил припадок пьяной откровенности и ненавидимой в трезвом виде той самой сопливой жалости к себе.
   - Это ведь не так и мало, если разобраться. Кто-то и этого не имеет. Вот я, например, завтра захлебнусь во сне блевотиной и никто не побеспокоится. Повозмущаются, что на работу не вышел и на звонки не отвечаю. И пока не завоняю, никто и не подумает, что у меня что-то не в порядке.
   - Неужто так все плохо у тебя? - сочувственно спросил Селиверстов. - А как же друганы, семья, близкие?
  Василий выругал себя за длинный язык. Почему то совсем не хотелось, чтобы его жалели. Хотелось выглядеть этаким гордым рыцарем печального образа. А получилось выставить себя несчастным, никому не нужным неудачником.
  К счастью, развития постылой темы Василию удалось избежать. Проходящая по коридору зам. директора по АХЧ созывала всех в кабинет к Марине Сергеевне. Изрядно потеплевшие и преисполненные товарищеского участия друг к другу мужчины отправились на летучку к директору.
  Планерка, собственно, собиралась только для того, чтобы представить нового методиста. Так-то все свою работу знали, втянулись уже в марафон новогодний.
   - Знакомьтесь коллеги, это наш новый методист Татьяна. Прошу любить и жаловать. (Кто-то похлопал вежливо ладошками). Опыта работы в учреждениях культуры нет - поэтому на первых порах будете ей помогать, кто чем может.
  Ну, ничего так девочка. Внешне. Держится вежливо, скромно, с достоинством. На симпатичном лице минимум косметики, растерянная полуулыбка и доверчивые глаза. Шатенка, невысокая, стройная; очень прямая, гордая осанка. Лет двадцать пять, плюс - минус. Да что там говорить - обаятельная девушка. Подкупающая чем-то.
   - Василий Иванович, ау, проснитесь, - директор стучит по столу ручкой. - Вам с Таней работать на выезде. Порепетируйте с ней и с Людой, потом, как свободная минутка выдастся. Всё на вашей ответственности, режиссера там не будет - вам подсказывать. Так что подготовьтесь.
  Люда вызвалась побыть гидом для новенькой, обо всём рассказать, всё показать, со всеми познакомить. На этом и разошлись, готовиться, настраиваться на предстоящий суматошный день.
  ***
  В этот раз прошло полегче. Костюм Иваныч одел на голое тело. Не так жарко. Да и освоились все, приноровились, успокоились. Просто отрабатывали программу - без лишнего волнения, собранно, деловито. Зал набивался каждый раз битком, и, глядя на сияющие детские лица, Василий все лучше сживался с образом. Радость ребятишек примиряла его с происходящим - как он для себя это понимал - фарсом. 'Вот я - одетый в бесформенную хламиду, раскрашенный клоун, кривляюсь тут перед толпой в свои тридцать семь, черт знает что, дурость полная, мне это мерзко, я себя глупо чувствую, но дети так рады, им это нужно, значит мои ужимки востребованы, значит, может быть, и не так все напрасно...' Ну и, понятное дело - в перерывах разгрузка у Старого. Как же без этого... К тому же все тут же с потом выходит.
  У Селивёрстова и нашла Василия новая сотрудница Таня. К тому моменту все уже разошлись, уборщицы мыли полы и собирали мусор. Иваныч сидел истощённый и слабый, чувствуя, как алкоголь смягчает резкость восприятия, и делает жесты и речь чрезвычайно плавными и легкими. От грима жгло кожу на лице. Болела нога: когда-то составленная мозаика из сломанных костей голени. Давнишний перелом, случившийся 'по пьяной лавочке', после целого дня на ногах, да вкупе с потеплением, давал о себе знать противной болью. Поставив ногу, как хрупкий ненадежный протез и закатав штанину, - прихлебывая, между делом, мелкими глотками из кружки, - Иваныч растирал конечность, покрытую уродливыми шрамами и наростами 'дикого мяса'. Голень слегка опухла и покраснела. Василий опасался - не началась бы 'рожа' - ставшее обычным для него явление.
   - Василий Иванович, можно Вас на пять минут? - голос у Тани под стать ей: тихий, мелодичный, чувственный. Девушка стояла в дверях, явно испытывая неловкость. И от того, что отрывала незнакомых взрослых дядек от каких-то их мужицких занятий. И просто - новое место, своя специфика работы, непонятные отношения в коллективе и тому подобное...
   - Да, конечно, заходите, - Василий сделал приглашающий жест, подчеркнув своим обращением на 'Вы' недоверие и дистанцию. От этого 'ВЫ' девушка смутилась ещё больше: порозовела, потупилась, во взгляде проскользнула робость и улыбка стала совсем несчастной.
  Положение исправил Макарыч. Старый буквально втянул новенькую в кабинет, усадил во вращающееся офисное кресло, впихнул в руки шоколад.
   - Я вот зачем Вас искала, - приободрилась Татьяна после всех реверансов с Селивёрстовым. - Марина Сергеевна распорядилась с Вами порепетировать завтрашнюю программу. А я, если честно, мало того, что в этом ничего не понимаю, так ещё и боюсь ужасно...
   - Да я тоже случайно попал в этот бизнес... - Василий сыронизировал так же отстраненно -вежливо, но намного, намного мягче. Импонировала ему открытость девушки, что тут ...
   - Вы очень профессионально играли сегодня! - очень неподдельно восхитилась Таня. - Я смотрела со стороны, поражалась. Каждый раз - по-разному. И детям очень понравилось.
   - Давайте вот что, - смутился похвалой Василий. Давайте просто почитаем, прикинем, как это все будет, приблизительно. Потому, что в действительности, сдается мне, все будет зависеть от импровизации. Будем по обстоятельствам ориентироваться. А Николай Макарыч нам поможет потренироваться, подыграет.
  Несколько раз прочитали текст. Распределили, кто, где будет находиться, что и как делать. Макарыч изображал поздравляемого ребенка. В шутку заставили его взобраться на табуретку и почитать стишок. Зрелище само по себе было уморительное: седой, морщинистый дед писклявым голоском читает стишочек. Да какой стишочек... Мат на мате, но ужасно смешно. Это окончательно разрядило обстановку, раскрепостило и сблизило компанию. Даже когда Таня ушла, сославшись на то, что ей нужно домой - приподнятое настроение осталось. И унялась ноющая голень, прекратила донимать Иваныча. Мужчины ещё долго сидели за шахматами и неспешным расслабленным общением. Пришлось сбегать в магазин за добавкой. Уходить не хотелось ни одному, ни другому. Одного дома ждал скандал с супругой, второго дома вообще никто не ждал, и ничего особо значимого не предвиделось.
  Возвращался к себе Иваныч, по дневной привычке ощущая себя 'в роли'. Прослеживал в себе некоторую многозначительность 'гвоздя программы', хоть давно и снял уже сценический костюм. И казалось Василию, что прохожие смотрят на него приветливо, почтительно и благодарно.
  
  ГЛАВА 4
  31
  Под тёмным небом, в городе с тесными улицами, в кровавого цвета шубе на площади стоял седой человек. В руке у него - длинный посох, с верхушкой в виде звезды. Человек оглядывался по сторонам. Город упирался в небо острыми черепичными крышами с флюгерами и шпилями. Радостно и гостеприимно светились желтизной окна. Оранжево горели уличные фонари. Где-то вдалеке перекликались собаки, позвякивали уходящие на ночь трамваи. Все дышало покоем и миром. Приближался праздник.
   - Какой-то важной херни не хватает, определённо... - пробормотал про себя путник, одетый в красное. Склонив набок голову, подумал пару секунд. Потом с силой ударил посохом о землю у своих сапог. Тотчас же на небе от края до края заполыхало призрачным пламенем северное сияние. Волшебный свет преобразил все вокруг, город превратился в дивный мираж.
   - Так намного лучше, - удовлетворенно сказал загадочный старик и ...
  
  ...проснулся оттого, что затекла рука. Умудрился как-то коряво ночью под грудь её подвернуть, и к утру она онемела совершенно. И от лежащей под грудной клеткой руки болели ребра. На подушку натекло слюны, волосы встали дыбом, веки слиплись ресницами. В темя словно забили гвоздь.
   - Сегодня последний день, - прохрипел в пустоту квартиры Иваныч. - И никогда больше я на такую дурость не подпишусь. Пусть выгоняют...
  ***
  
  Уже буднично и привычно отыграли спектакль. В перерывах, когда Иваныч уходил за кулисы, Люда поправляла ему грим. Потел сегодня Василий больше обычного. Людочка морщилась от перегара и сочувственно толкала в ноющие ребра. Новая девочка Таня тоже крутилась в гримерке, помогала по мелочам. Иваныч оценивающе приглядывался к ней и не мог найти во внешности или поведении никаких изъянов. Это слегка нервировало.
  В силу того, что это представление было последним - сделали его действительно 'на ура' - ни малейшей помарки; четко, грамотно, задорно. После спектакля чья-то милая девчушка в воздушном розовом платьице залезла к Иванычу на руки, приникла к груди и не хотела возвращаться к родителям. Вцепилась в красный Васин костюм и не разжимала маленьких ручонок. Насилу увели её: кроха плакала, не желая расставаться с добрым дедушкой.
  Собрались в кабинете Макарыча уже втроем. Люда объясняла Василию специфику 'выездов на дом'. Селивёрстов упросил костюмера выпить коньяку за Васин успех в качестве актёра. После недолгих уговоров Людочка согласилась. Иваныча уговаривать не пришлось. У хрупкой, худенькой костюмерши сразу же порозовели щёки и заблестели глаза. Да и мужчин спустя пару рюмок неслабо так 'накрыло', 'на старые дрожжи'. Завязалась оживленная беседа. Когда собеседники вроде и говорят ни о чём, но при этом чувствуют такое взаиморасположение и уважение друг к другу, что громкие слова как бы и не нужны. Обсуждали, в основном предстоящий праздник: кто, как и где будет отмечать. Вспоминали, как отмечали раньше. Затронули тему подарков: что дарить близким, что хочется самим себе. Тут Василий слегка отвлекся. Что бы интересно такого пожелать себе в подарок? ' Многоуважаемый дедушка Мороз. Будь другом, положи мне под елочку (вот, бля, осечка, у меня же нет елки...) всего понемножку. Немножко денег, капельку здоровья, а ещё достойную работу, смысл жизни, и 'бросить пить'. Обещаю вести себя хорошо и слушаться старших. Заранее признателен. Дата. Подпись.'
  Так же скромно, как и вчера, не решаясь зайти, на пороге возникла Таня. Селивёрстов с Людой моментально завладели новой сотрудницей. Усадили рядом с Иванычем (больше свободных мест не было), впритирку, выдали штрафную порцию алкоголя. Предложили выпить на выбор: за 'вливание' в коллектив, за праздник, за мир во всем мире. Василия близкое расположение к нему Татьяны нервировало и смущало. От девушки исходило еле уловимое тепло и вкусно пахло мандаринкой и детским кремом (или мылом? Или шампунью?). Чтобы отвлечься Иваныч решил придумать про Таню какую-нибудь гадость. Это всегда срабатывало для того чтобы отвлечься от ненужных и заводящих в тупик отношений. Неверов попробовал представить себе, как Таню со сладострастным хрюканьем пользуют сразу несколько распалённых волосатых мужиков, а она угодливо и с наслаждением отдается им и позволяет вытворять с собой всякие развратные штуки. Но почему-то представить её похотливой шлюшенцией не получалось. Тогда Вася примерил на Татьяну образ хитрой, изворотливой, бессердечной хладнокровной стервы, беспринципной и безжалостной в достижении своих низменных стервячих целей. Это тоже не сработало. Ни хера совсем не вязалось с ней ничего такого подло-аморального. В Тане наоборот прослеживалась какая-то непорочность, чистота, добродетель и целостность.
  'Отвратительно...' - взгрустнулось Иванычу. 'Ну была бы в ней хоть малюсенькая видимая червоточинка, гнильца, заусеница... Можно тогда бы причислить её ко всем остальным недостойным внимания людям и относится к ней ровно, без симпатий, волнений и доверия. А так - мучайся теперь, ищи повода с ней испортить отношения...'
   - Я к вам зашла-то на секунду буквально. Меня начальство послало обойти всех и сказать, чтобы далеко не разбегались на обед. Там в конференц-зале уже столы накрывают для банкета. Через полчасика всех ждут для поздравлений. Так что извините, я пойду, всех оповещу. Встретимся там, да?
  И пошла дальше обходить сотрудников, а тому боку Иваныча, на который она опиралась, стало холодно, и перестало хватать опоры. Уход Татьяны видимо как-то отразился на его лице. Любопытная Людочка тут же спросила:
   -Как тебе наш новый методист?
   - Откуда я знаю, как она мне? - сдержанно ответил Василий. Как специалист - не знаю, не мне, убогому судить. Как человек - опять же - без понятия я, какой она из себя человек. Время покажет.
   - А она тобой интересовалась, между прочим, - попыталась заинтриговать Иваныча Людочка.
  Василий скептически и вопросительно поднял брови:
   - Да что ты говоришь?...
   - Да, да, было дело. Я вчера ей про наш здешний уклад и людей рассказывала. И про тебя она особенно спрашивала. Мы про тебя долго разговаривали.
   - Страшно даже представить себе, что ты там могла про меня рассказать...
   - Я тебе рекламу сделала - закачаешься. Рассказала, какой ты славный, спокойный, вежливый, культурный. И какой талантливый: что ты сам песни сочиняешь, играешь их здорово и поешь; и что тебя в журнале печатали и грамоты давали. Ну, много чего еще...
   - Всё это конечно лестно... - по виду Иваныча совершенно нельзя было предположить, что ему лестно. Скорее заметно было, что он довольно таки рассержен. - Вот только объясни мне, милый ребенок, зачем это нужно было, такое обсуждение Меня?
   - Меня спросили - я ответила. Может ты ей понравился, откуда мне знать?
  Макарыч подмигнул Василию:
   - А и действительно, что ты теряешься Вась? Девчонка справная. Приударил бы за ней, что ли?
   - Обязательно. Вот прямо сейчас и начну, пожалуй. (Иваныч отвернулся и поэтому никто не увидел страдальческую гримасу, на секунду промелькнувшую на его лице) - Пойдёмте за стол, там нас ждут уже.
   Неверов очень резво засобирался на банкет.
  Люда с Селивёрстовым переглянулись. Старый пожал плечами.
  
  ***
  Той же компанией и сидели за торцом длинного банкетного стола: Иваныч, Люда, Татьяна и Селивёрстов. К Татьяне поближе подсел спец по свету Алексей. Он подмигивал девушке, топил её в комплиментах и любезностях; ухаживал, подкладывая ей на тарелку еды. Про себя Лёша тоже не забывал. Торопился попробовать все и наесться посильнее - ему предстояло уже через час выезжать на платные заказы, поздравления на дому. Иваныч с отвращением наблюдал, как Алексей нагребает себе на тарелку понемногу всех имеющихся закусок и с аппетитом их уплетает. На тарелке перед Василием лежал одинокий бутерброд. Неверов был молчалив и мрачен, больше налегая на спиртное, чем на еду. Дождавшись незначительной паузы между Лёшиным обжорством и ухаживанием за новой коллегой, Неверов спросил у осветителя:
   - А что, Алексей Каквастамович, много платят за поздравление на дому?
  Лёша замялся и с неохотой ответил:
   - Нуууу.... Две с половиною заказ стоит.
   - И как вы это распределяете? - Василий с пристальным прищуром разглядывал Алексея.
  Тот с ещё большим нежеланием, после некоторой заминки отозвался:
   - С заказа - по семьсот нам со Снегурочкой, сотня - водиле, остальное - в кассу ДК.
   - И много заказов? - заинтересовался Макарыч.
   - Да около двадцати с хвостиком. - Пока не задали неудобных вопросов, Лёша поспешил отвести от себя какие-либо упрёки:
   - Ребят, без обид: мне предложили - я согласился. Тут такое дело - сегодня мне подкинули шабашку - на следующий год - вам могут предложить...
  Иваныч кивнул своим мыслям. Понимающе так, философски улыбнулся:
   - Ну да, правильно. Сегодня ты - завтра я. Всё справедливо. - И подвинул к Макарычу рюмку, для наполнения.
  Не было нужды говорить, все и так были в курсе, что за всё время работы Неверова в 'Заре' ничего подобного ему никогда никто не предлагал.
  Василий чувствовал опьянение. Не лёгкое, радужное - а злое, темное, приносящее во внутренний мир разлад и депрессию. И стремление совершать соответствующие настроению необдуманные, импульсивные поступки. Чтобы этого не произошло, Василий решил ретироваться. Предупредил Люду, что вздремнет на диванчике в гримёрке, попросил разбудить за час до выезда. В гримуборной накрылся шубой деда-мороза и моментально вырубился.
  ***
  Выехали по графику. Люда помогла Василию и Татьяне одеться и накраситься. Успели повторить текст. Успели несколько раз выпить 'на посошок' с Селивёрстовым. В шестнадцать часов их нашел Андрюха, шофёр микроавтобуса, на котором они постоянно катались на выездные мероприятия. Съел пару бутербродов оставшихся с праздничного обеда. Перекинулся парой слов с мужиками, познакомился с уже переодетой в Снегурочку Татьяной. И отправились. Макарыч ушёл домой мириться с женой.
  Действовали по отработанной схеме. Андрей находил адрес, останавливался у подъезда. Люда поднималась в квартиру, уточняла имя ребенка; если родители приготовили свой подарок, присовокупляли к тому, который выделили меценаты и городская администрация. Затем следовал выход Иваныча и Татьяны. Те чинно входили в квартиру, с шутками, прибаутками и поздравлениями. Просили показать ёлку: хорошо ли наряжена. Предлагали ребенку спеть песенку или рассказать стишок, но не особенно настаивая. Торжественно вручали сюрприз. Пока дитя возилось с презентом или в страшном смущении пряталось от визитёров, благодарные родители тащили ряженых гостей на кухню и благодарили спиртным. В том смысле, что приходилось пить с ними, отказы не принимались.
   Все это действо проходило бы спокойно и гладко, если бы это были обычные дети. Но подопечные Иваныча и Татьяны были детьми ущербными (хотя в чем-то и превосходили своих сверстников). Проживая в вынужденной изоляции, обусловленной болезнями, отклонениями, дефектами - они и развивались по-другому, и реагировали не всегда так, как обычные ребятишки.
  Их было жалко, но показывать свои чувства было ни в коем случае нельзя. Приходилось притворяться, скрывать за напускным весельем удрученное зрелищем несчастных ребятишек состояние. Татьяна держалась молодцом. Спрятанное в каждой женщине материнское чутьё позволяло ей вести себя естественно и легко находить общий язык с малышами. Иваныч больше подыгрывал ей, удивляясь тому, как у неё здорово получается. А сам остро переживал физическую неполноценность ребят, как будто они не чьи-то там посторонние, а свои, родные, близкие существа. И поэтому, с благодарностью принимал вино-водочные подношения. Лихо сдвигал бороду, прицепленную к лицу на резинке, вниз, на шею и залихватски опрокидывал в рот содержимое рюмок, бокалов и фужеров. Надеясь на то, что спиртное позволит раскрепоститься и сгладит чувство неловкости.
  После пятого или шестого адреса пришлось делать передышку. Неверов выйдя из очередной квартиры и забравшись в автобус, уже крепко подвыпивший, со злостью сорвал с головы шапку и парик с бородой. Закурил и обессиленно откинулся на сиденье. Татьяна тоже выглядела уставшей и больной.
   - Ты чего, Иваныч? Что случилось? - наперебой спрашивали его Люда и Андрюха.
   - Да провались оно всё! - с чувством ответил Василий. - Паскудство... Как, скажите мне, веселить этих малявок, если я на них смотрю, а мне разрыдаться хочется? Вот сейчас: зашли в хату, песенки, шуточки, стишочки. А родители с таким огорчением нам сообщают: 'Извините, но дочка вас не слышит. Глухонемая.' И что дальше, блядь? Заставить её песенку спеть, про новый год? Или что-нибудь самим исполнить? Всучили подарок, по голове погладили и стоим, не знаем что дальше... И родители не знают...
  Все помолчали потерянно. Сказать было нечего. Наконец Людочка тихо, но твердо распорядилась:
   - Ладно, ребят, давайте заканчивать. Чуть-чуть осталось. Кто-то же должен это делать...
  И принялась поправлять Василию грим и одежду. Андрей медленно покатил по очередному адресу. Татьяна так и не проронила ни слова, сидела, отвернувшись к окну, с окаменевшим лицом, и невозможно было понять, о чем она думает. Неверов кривился от накладываемого макияжа, разговаривая сам с собой: 'Да,непременно кто-то должен этим заниматься. Но как же это трудно!... Ох, йопт, ну и нажрусь я сегодня... Дайте только до дома добраться, уж там я покажу, как я умею...' А перед тем, как зайти в очередной дом, он обратился к Людочке с просьбой:
   - Люда, солнышко, будь друг... Тут вон в доме какой-то продуктовый, кажется. Я совсем закрутился, забыл затариться. Заскочи, возьми мне бутылку коньяка, бутылку водки, палку колбасы копченой. Чтоб мне не переться в таком виде. И потом меня высадите возле дома, не поеду я уже в ДК переодеваться, сил нет. Потом постираю и занесу шмотки...
  ***
  
  Конец поездки прошёл как во сне. Иваныч все больше пил и пьянел; и все меньше времени тратил на благопожелания и здравицы. Он всё заметнее прихрамывал на больную ногу; голос сел и охрип; парадные варежки и накладная борода покраснели от вытираемой с потом, покрывающей лицо краски. На него уже начали косо поглядывать. Когда их миссия благополучно завершилась, Василию показалось, что он не по гостям с подарками ходил, а уголь долбил в забое. Он закинул купленные бутылки спиртного и колбасу в опустевший мешок из под гостинцев. Отдал девушкам конфеты, фрукты и шоколад, которые дети и их родители щедро напихали в его карманы. Извинился перед всеми за свой потасканый за вечер образ. Попрощался перед новогодними каникулами. Андрюха повез девушек в 'Зарю' переодеваться и отчитываться о выполненном мероприятии. Василия по пути забросили к самому его дому.
  ***
  Возле самого подъезда Василий подскользнулся на подтаявшей тропинке и упал на спину в сугроб. Попытался встать, но наступил на полы шубы и упал обратно. И так - раза четыре. Вдруг вспомнил себя маленьким мальчиком. Явственно ощутил забытые фрагменты беззаботного детства: вот он, застрявший в огромном мягком сугробе, с мокрой - под шапкой - головой, сырыми варежками и вкусом шерсти и растаявшего снега во рту... Восхищённый и растроганный явившейся из потерянного прошлого картинкой, Неверов засмеялся пьяненьким смехом. Но тут же по ассоциации пришли на ум сегодняшние ребятишки, которых он навещал. И без перехода Василий залился такими же пьяными слезами.
  В этот момент из подъезда Васиного дома вышел ещё один человек переодетый в Деда Мороза. Да какой шикарный у него наряд! По сравнению с ним Василий всего лишь бродяжка и грязнуля: у того, второго - борода белее, посох витиеватее, шуба с иголочки, да ещё и расшита золотыми и серебряными нитками. А ещё он не в пример трезвее. Незнакомец подошел к Василию, ухватил под мышками, и, не напрягаясь, как котенка рывком выдернул из сугроба. Дотащил до дома и прислонил к стене.
   - Да ты же пьян, негодяй! - возмущенно пророкотал 'конкурент', и пощечинами стал приводить Васю в чувство. Руки под варежками были нестерпимо холодными, огромными и жесткими. Голова Иваныча болталась как у тряпичной куклы. В мешке жалобно дзенькали бутылки. Но желаемого результата пришелец все же достиг: сознание Неверова стало вдруг ясным и чистым.
   - Хоть бы кафтан снял, мерзавец! Профессию позоришь... - Возмущению 'правильного' Деда Мороза не виделось пределов.
   - В красном продолговатом ящике я видал такую профессию! - вспылил Василий. - Много радости такой фигней заниматься... Лучше бы меня уволили к свиньям! И вообще отпусти меня, а не то я тебе на воротник нарыгаю... - И кое-как выдернув себя из мощного захвата 'коллеги' Василий двинулся в темноту лестничной клетки.
   - Сам-то до дома дойдешь, чудак? - участливо поинтересовался в спину уходящего Иваныча Трезвый Дед Мороз.
   -Я уже дома, - не оборачиваясь, ответил он из утробы 'парадной', - тридцать две ступеньки осталось. Иди себе, не отвлекайся. Дел у тебя ещё много. Ох, как много...
  ***
  С рабочей суетой и начавшимся раньше обычного загулом Василий так и не нашел в себе сил приготовить праздничный ужин. Да и что-либо изобретать особенное на стол поздновато было бы - вернулся Иваныч уже в начале десятого. Ограничился яичницей с купленной вечером колбасой. Пока жарил яйца - удивлялся тому, как купание в сугробе и последующее приведение его в себя коллегой внезапно и напрочь выгнало из организма всю пьяную одурь. Сознание было холодным, трезвым и четким. Проклюнулся стыд за то, как мерзко, наверное, смотрелся новоявленный дед -мороз сегодня на выезде. Нужно было срочно залить и этот стыд и все наболевшее за прошедший день большой дозой свежего спиртового раствора. Забыться, уйти в одурманивающий угар, заснуть, убежать от реальности. С наскоро приготовленной закуской Иваныч сел провожать уходящий год. Кажется, это так называется? Налил сразу полстакана коньяку, выпил, быстро зажевал яичницей.
  Спустя несколько секунд Василия затошнило так резко и так сильно, что он еле успел добежать до раковины в ванной. Выворачивало так мучительно, так мощно, так долго, что даже страшно стало - не порвутся ли там внутренности от натуги?
  
  Тошнота схлынула так же внезапно, как и началась. Иваныч умывался и смотрел на себя в зеркало над раковиной. Глаза отражения были красными от выступивших капилляров, очерчены серо-голубыми тенями и абсолютно трезвыми. Но самое интересное - со щек словно и не смывали нарисованный краской румянец, как были пунцовые так и остались. И кожа лица онемела и не чувствовала ни прикосновений, ни перепадов температуры.
  'Вот дела', - удивлялся Василий, - 'отморозил? И когда успел - вроде в тепле все эти дни провел, да и на улице не холодно? Чудеса!'
  ***
  Последующий час Неверов усердно пытался себя напоить. Вталкивал внутрь поочерёдно коньяк и водку - но через минуту выпитое неизменно извергалось обратно. Печально, удивительно, невозможно даже, но факт - организм алкоголь категорически отвергал. Устав от борьбы с собой, со своим пищеварением, Василий к одиннадцати часам признал свое поражение. Стремлению напиться до потери сознания не суждено осуществиться. Початые бутылки Иваныч со злости выкинул с балкона в начинающуюся метель.
  За последние восемнадцать или девятнадцать лет - впервые Василий встретил наступивший новый год, так сказать, в твёрдом уме и трезвой памяти. Нонсенс, конечно же, и объяснить как такое возможно Василий так и не смог. Так же как и странное и такое же невозможное обморожение щек в оттепель. К часу ночи, прислушиваясь к доносящимся с улицы веселым возгласам гуляющих и отмечающих наступление нового года людей; под хлопки шутих и свист выпускаемых салютов Неверову удалось забыться усталым, но трезвым и беспокойным сном.
  
  Эпилог
  Первые числа января прошли в медикаментозном отупении: Иваныч лечился от похмельного тремора и абстинентного беспокойства - потреблял раздобытый не совсем законно (совсем незаконно) феназепам; читал и отсыпался. Никому не звонил и упрямо не отвечал на звонки.
  Четвёртого января на карточку перечислили премиальные. Неверов выбрался в город. Доехал до зоомагазина и купил себе черепаху и брошюру о земноводных и пресмыкающихся. Животное пряталось в панцирь и выглядело донельзя уродливо, но Иваныч почему-то сразу почувствовал к черепахе странную симпатию...
  
  Экзамен по...(рассказ)
  Часть 1
  Что, душа моя, так и жить со слезами нам,
  Не воротишь прошлое, как ни зови,
  Просто, я когда-то не сдал два экзамена:
  Первый - по прощенью, второй - по любви.
  
   Виктор Третьяков. 'Первоклассница'
  * * *
  Мы потом долго пытались вспомнить, из -за чего он нас так невзлюбил. Мне казалось, что всё началось с первого дня лекций по административному праву. Мы накануне отмечали день рождения Саньки и пропустили две первые пары. И видок у нас был - чума. Вялые, с перегарищем, в мятой одежде. Всё как полагается, одним словом. Санька думает - всё из -за того спора на семинаре. Слишком мы агрессивно на этого Игоря Анатольича набросились. Слишком насмешливо к нему отнеслись. А Марат говорит - все приезжие преподы с таким гонором. Столичная спесь, что уж тут. И требуют к себе повышенного внимания, почтительности, пиетета и теде. Тем более, от нас, провинциалов.
  В общем, непонятно почему, но взъелся он на нас капитально. Ну и мы отвечали ему взаимностью. Поэтому и охвостели все в одночасье. Нам-то что, парням - мы платные, можем себе позволить. Ненадолго. А вот Алиске намного хуже - она бюджетная. У неё стипуха накрылась, что тоже не добавляет оптимизма. И всё из -за какого-то козла с невлепенным самомнением. Обидно как... И было бы в нём хоть что-то, вызывающее уважение, тогда - куда б ни шло. Но ведь нет. Худосочный, рыжий, с жидкой растительностью на лице, противным голосом, гладкими манерами - тот ещё хмырь. Ну, себя-то он, понятно, видит голливудской звездой, не меньше. Поэтому на всех симпатичных девчонок реагирует соответственно. Оценивающие взгляды, подмигивания какие-то, намёки, нечаянные прикосновения. А от нашей Алисы так вообще крыша у него набок. Как её видит, сразу дурным становится. Мы за это его ещё стократ сильнее возненавидели. Даже странно, как при всём его отчётливо видном влечении, он Алиску умудрился завалить на экзамене. Не посрал с утра, может быть. Хотя, что с него, с суки, взять... Пути таких выродков неисповедимы, воистину.
  * * *
  Вывалились с пар последними. Наша красотуля задержалась, переписывая что-то с доски разноцветными ручками в тетрадку с конспектами. Маньячка. Надо ей, чтоб всё было в записях, как на выставке народных достижений. Нервничали, торопили. Всем хотелось на воздух. Почти силком, подхватив её под руки, увели из аудитории. Все уже разбежались, в фойе скучал охранник и гардеробщица. Чуть не подрались, пока выясняли, кто поможет Алисе одеть пуховик. Всем же охота поухаживать.
  Мы вообще все четверо влюблены в неё. Алиска наш ангелочек, наша самая большая всеобщая привязанность. Она нас тоже любит - но по -своему. По -братски. Когда-то мы все пытались за Алисой ухлёстывать. Безрезультатно. Особенно обидно Марат пролетел. Он привык всё наскоком брать, с разбегу, и очень удивился, когда его грубо отшили. И когда мы на него втроём наехали по -взрослому - ещё больше удивился. Но зауважал. Извинялся долго. Тогда-то мы и подружились с ним, на этой почве. А уставшая от наших заигрываний Алиса нас собрала на кухне в общаге и доступно объяснила, что она питает к нам исключительно дружеские чувства, согласна делить с нами тяготы и лишения студенческой жизни, помогать в учёбе и быту. Но будет и дальше ждать Того Единственного, беречь для него честь и невинность.
  Но дружить - пожалуйста. Спасибо и на этом. Любовь наша никуда не ушла. Носимся с ней, ревнуем друг к другу, следим, чтобы Алискиного внимания всем поровну доставалось, и никому обидно не было. А она всегда найдёт для каждого слова нежности, поддержки, участия; подставит тёплое плечико поплакаться, подарит капельку невинной товарищеской ласки - шутливый поцелуй, платоническое объятие - каждому, и на всех поровну. Свой человек Алиса. Однажды любопытный придурок из соседней группы спросил - не тяжело ли ей всех нас обслуживать. Обидно так спросил, с пошлым сарказмом. Вот ему мы наваляли с диким удовольствием, по очереди. Больше ни у кого таких вопросов не возникает.
  И в универе мы всегда держимся немного дистанцированно от других. Почти всегда вместе. К нашей группке все относятся уважительно, нас никто не задирает, с нами считаются. И учителя, и сокурсники. Так было до недавнего времени.
  Но тут, откуда ни возьмись, появился Игорь Анатольевич Круглов, модный профессор из головного, и обрушил нам успеваемость. И теперь Алиса постоянно грустная.
  * * *
  Вышли на крыльцо и зажмурились от дневного света. Все немножко отупевшие - шесть пар; даже странно, что мы просидели до конца, и никто не сделал ноги. От долгого сидения у меня затекла пятая точка. У Саньки красные клетки и полосы на лице - последнюю пару он проспал, положив голову на согнутую руку. Даже разговаривать и то казалось непосильным занятием. Алиса пыталась оттереть испачканные чернилами руки, Санька перематывал на авторучке аудиокассету, мы с Хот -Догом курили, Марат вертел на пальце ключи от авто. Спустя минут десять, когда мы немного пришли в себя, Маратик, вволю наигравшись ключами, наконец, изрёк:
  - Айда в 'Лакомку'. Ничего не соображаю, надо насильно впихнутые знания запить и заесть. Иначе не усвоятся.
  Андрюха моментально посветлел лицом.
  - О, да! Сосииииииска в тесте... - мечтательно протянул он. - А лучше две. А лучше три, чтоб им у меня внутри вместе веселее было.
  Андрюху мы прозвали Хот -Догом не за то, что он толстый, совсем нет. Ни разу не видел жирного студента; по крайней мере, иногороднего жирного студента. А вот как раз за патологическую страсть к сосискам в тесте. Он их мог бы есть на завтрак, обед и ужин. Десятками. Не знаю, откуда у него это влечение. И не надоедают они ему, и на фигуре никак не сказываются. И по Андрюхе никогда нельзя сказать, наелся он этой выпечкой или нет: предложи ему ещё - обязательно согласится. Проверять предел вмещающихся в него хот -догов мы ни разу не пробовали. Боимся, не хватит денег. Хотя всем интересно, сколько в него вместится. Ну и ещё прозвище хорошо характеризует Андрюху. Очень он, пёс, горячий. Легковоспламеняющийся. Нам постоянно приходится его удерживать, чтобы он на кого не сорвался случайно. Нагрубить кому, в морду дать - легко. Но очень справедливый, за то и любим его. И за товарищей грудью ляжет - это для него вообще необсуждаемая вещь.
  На секунду Андрей состроил озабоченную мину. Посмотрел на Марата вопросительно:
  - Только вот, у нас, похоже, с деньгами подсос. Или отсос - не знаю, как лучше сказать. Ты как - проспонсируешь нас? Или придётся из тебя выбивать дань всей толпой?
  Марат в ответ на такие шутки всегда посмеивается. Он единственный из нашей компании коренной горожанин. И единственный из нас, у кого достаточно финансов, чтобы о них не думать. Папа Марата - адвокат, и неслабо так зарабатывает. Достаточно, чтобы выделять еженедельно сыну кругленькую сумму на жизнь. Живёт Маратка в купленной ему папой однушке (что по нашем понятиям запредельно круто - своё жильё), а ездит в подаренной папой же иномарке. И щедро делится всеми этими благами с нами.
  - Само собой, я угощаю. - Марат подхватил Алису за талию и потянул девушку к парковке. - Пойдёмте, моя принцесса.
  Часть 2
  Лакомка - наше любимое кафе. Главное преимущество - еда здесь до смешного дешёвая. Это очень важно. К тому же, здесь чисто, уютно, немноголюдно и тихо. А ещё - нас здесь знают как постоянных клиентов, поэтому относятся вежливо и предупредительно; не заставляют ждать, не обсчитывают, даже иногда в долг угощают. Андрюха утверждает, что здесь самые вкусные сосиски в тесте. Не знаю, как сосиски, но уверен, что наш товарищ завсегдатай Лакомки ещё и потому, что здесь работает девушка, которая ему нравится, но с которой он всё стесняется познакомиться поближе. Удивительное дело: такой отважный и раскрепощённый парень, а с девушками, которые ему нравятся - робеет, как школьник. Нам бы взять да и поучаствовать в его взаимоотношениях, хотя бы с той же официанткой, помочь, подтолкнуть его - но нет, Андрей очень щепетильный и крайне независимый во всём, что касается его личной жизни. Остаётся только наблюдать за всем со стороны.
  Мы расслабленно развалились за нашим любимым дальним угловым столиком. Как обычно в это время, посетителей не наблюдалось, и официантка, читавшая книжку за стойкой, сразу же подошла принять заказ.
  - Кто что будет? - спросил у всех сразу Марат.
  - Мне три сосиски в тесте, - заученно пробубнил Андрюха, стараясь не пялиться в декольте разносчицы, - и кетчупный сок, будьте так добры, пожалуйста, спасибо.
  Санька скромно заказал самое дешёвое - чай и бублик. Алиса попросила простое мороженое. Я, глядя на них, тоже решил не объедать Маратика и взял бутылку самого дешёвого пива. Марат оценил нашу скромность и из солидарности выбрал в меню недорогой салат и пирожок с капустой. Дожидаясь заказа, завели привычный ежедневный обмен мнениями о наболевшем.
  
  - Батарейки сели в плеере, - пожаловался Санька. Купил в палатке возле универа, две пары послушал - и аминь. А в магазине беру - на день хватает. Отсюда вывод: существует тайный заговор против студенческого сообщества. Надо написать в прессу и ФСБ. Теперь только радио слушать остаётся. Грустно...
  - Да, определённо полоса невезения у всех. - Марат пожаловался на мелкие неполадки в машине.
  Мы ничего, правда, не поняли. Не всем дано в этом разбираться, просто покивали с умным видом. За исключением разве что Андрюхи, он в технике шарит.
  Сам Андрей предвкушал обед и переставлял с места на место солонку, перечницу и салфетницу. Ему в такие моменты ни до кого и ни до чего нет дела. Хорошо, что Андрюхина симпатия поспешила с выполнением заказа, иначе у нашего товарища слюни бы потекли. Как только перед Андрюхой возникла тарелка с едой, он тут же начал священнодействовать: поливать всё майонезом и обмазывать горчицей.
  Я не спеша потягивал пиво, Алиса вяло ковыряла мороженное. Санька ел свой бублик с таким удовольствием, будто это наиредчайший и баснословно дорогой деликатес. Он вообще всё делает с такой увлечённостью, с таким наслаждением, будто текущее занятие самое важное в его жизни, и надо отдать этому все силы, вдохновение, терпение и вообще всю душу вложить в выполняемое. Так обстоит со всем, чем он занимается: ест ли, мастерит что-нибудь, выполняет ли какую работу по дому... Бывает, смотрим, как он чем-нибудь занимается, и ловим себя на том, что хочется сделать то же, что и он, хотя бы с десятой долей его азарта и сосредоточенности. Вот и сейчас, наблюдая за Санькиной расправой над бубликом, Марат вдохновляется и заказывает вдогонку ещё пирожков, хот -догов, бубликов, мороженного и пива. Побольше, чтобы наверняка хватило на всех. И некоторое время за столом слышится только сопенье и хрумканье.
  
  Андрюха первым доел свои сосиски и принялся поедать глазами девушку за стойкой. Внезапно лицо его просветлело от пришедшей в голову идеи:
  - Я придумал, как мне с ней завязать отношения! - сообщил он нам. Повернулся к Алисе. - Слушай, давай ты притворишься лесбианкой и подкатишься к ней? А когда она начнёт кочевряжиться - переадресуешь её мне. Типа, раз такое дело - тут мой друг тоже желает с тобой большой и светлой любви. Сыграем на контрасте, а?
  - Отличная мысль! - воодушевлённо воскликнула наша прелестница. - Я знала, что ты гений, просто не думала, что настолько. Такая хитрая комбинация. Конечно, провернём это дельце. Я только попрошу тебя потом об ответной услуге. Когда, наконец, явится мой принц на белой лошадке - ты так же притворишься педерастом и сведёшь меня с ним. Что скажешь?
  Мы все заржали в голос. Один только Андрюха недовольно скривился:
  - Ладно, ладно... Успокойся. Я просто перебираю варианты.
  
  Марат неожиданно посерьёзнел. Есть у него такая особенность - резкая смена настроений и тем. Друг подался вперёд и обвёл нас всех требующим внимания напряжённым взглядом:
  - Шутки шутками... Однако, давайте и о грустном поговорим. Итак, ребятишечки, у нас проблема. У нас очень неприятный и серьёзный хвост. Что будем делать, какие предложения?
  Никаких предложений ни у кого не возникло. Думать-то мы все думали - как выкручиваться, но ничего путного пока в голову не приходило.
  - Учить? - Санька уткнулся лбом в стол, и его голос звучал глухо, как из могилы. - Зазубривать наизусть? Мозгов может не хватить, боюсь...
  - Мы учили, - с тоской сказал я. - Всё выучить нереально. Он сообразит, на чём срезать, не бойся.
  - Я уже думал, может взятку ему сунуть, - Марат нервно постучал ложечкой в чашке с кофе. - Надо протереть эту тему с кем-нибудь, кто в курсе...
  - Дохлый номер, - глядя поверх наших голов в стену, сообщила Алиса. - Ничего не выйдет. Я с пятым курсом разговаривала, со знакомыми. Они сказали - лучше даже и не пытаться. Он, сволочь, принципиальный. Взяток не берёт. А валит только тех, кто ему не нравится. Заметили? - он всех с нашего курса вытянул, даже откровенно отсталых. Ведь были и намного хуже нас сдающие. На этом самом пятом курсе есть один крендель, который тоже дорогу перешёл нашему многоуважаемому Игорю Анатольичу. Так вот он его валил больше десятка раз. Бедный парень год ему сдавал хвост. В психушку чуть не попал от истощения, нервного срыва, недосыпания и 'передозировки знаний'. - Алиса грустно усмехнулась. - Так что лучше даже и не пробовать лезть к нему с такими предложениями, а то, как бы хуже не стало. Да и денег нам может не хватить под его запросы. Чем мы его купим? У него там, - Алиса показала пальцем в потолок, - кроме преподавания ещё частная практика, он попутно консультирует в богатой фирме, да ещё и в журналы статьи пишет. Неа, не прокатит 'взяточный' вариант...
  - А вместо него кто-нибудь из местных принять может?
  - Нет, - покачала головой Алиса. - Только он. Вроде как профильный предмет, и госэкзамен потом еще.
  - Что тогда остаётся? - подал голос Андрюха. - Директору филиала нашего на него жаловаться? Защитите нас, пожалуйста, уважаемый директор, а то валят нас, бедных! Так ведь директор наш нюня, ссыкло и мямля. Он против столичного профессора и вякнуть не посмеет. Ему проще нас отчислить, чем с 'головными' ругаться.
  
  - А может просто извиниться как-нибудь? Прийти на пересдачу и поплакать, на жалость взять, раскаяться? Ну и подучить ещё посильнее, чтоб увереннее звучать на экзамене... - Алиса озвучила свой вариант.
  - А может, и правда?... - Марат погрузился в себя, видимо, проигрывая в уме, как это будет смотреться, представляя сцену нашей пересдачи. - Я больше пока никаких альтернатив не вижу. Будем работать в этом направлении. Нам ничего другого не остаётся - только пробовать все возможные варианты. Когда пойдём сдаваться?
  - Давайте на следующей неделе. - Я поглядел в карманный календарик. - Он ещё дней десять у четвертого курса читает что-то. Завтра - суббота. Выходные мы заняты: нам на продбазе с Хот -Догом и Саньком вагоны разгружать. А с понедельника сядем, погоняем друг друга по вопросам, подучим. Когда поймём, что нас легко не срезать, тогда пойдём. Как вам такой расклад?
  Все согласились. Как только появилась определённость в дальнейших планах, настроение у всех немного поднялось. Немного легче стало всем.
  
  - Ладно, договорились. У кого какие планы на оставшееся сегодня? - поинтересовался Марат.
  - Я - домой, - высказалась Алиса. - Нужно постирать кое -что, и убраться слегка. А потом, скорее всего, за учёбу засяду. А ещё нужно помочь Тоне поесть приготовить.
  Тоня - это соседка Алисы по комнате. Хорошая девушка, добрая, внимательная, отзывчивая, очень умная, но - страшненькая. Алиса возится с ней, помогает во всём. А так как мы дружим с Алиской, нам приходится иногда терпеть и Тоню. Это несложно, она ненавязчивая и скромная до ужаса. Да и компанию нам составляет нечасто. У них в комнате прописана ещё одна девчушка, но та постоянно зависает у разнообразных местных кавалеров, является в общежитие только переодеться, да иногда поспать. Поэтому хозяйство всё лежит на Тоне с Алисой.
  - Хорошая мысль, - соглашаюсь я. - Что-то у меня голова тяжёлая от учебы, да и пиво я некстати выпил. Пойду, наверное, тоже в общагу, поваляюсь с книжкой. И 'Квантовый скачок' надо поглядеть, сегодня должна серия быть интересная, про Бермудский треугольник.
  - А я на рынок прогуляюсь, - отозвался Санька. - Гляну, что послушать нового появилось.
  - А я... А я абсолютно свободен. - Андрюха посмотрел на Марата. - Что, у тебя какие-то предложения есть? Или пожелания? Давай, излагай, я весь внимание...
  - Поехали со мной, если не занят. Закатимся в гараж: поможешь тормоза прокачать, да так - поковыряемся в железе, профилактику устроим.
  - Я к вам тогда после рынка подвалю, поспособствую, - поддержал парней Санька. Заодно музыку погоняю на твоей магнитоле, а то батарейки - тю -тю.
  - Договорились, - подвёл итог Марат. - А потом предлагаю заехать за этими (Марат кивнул на нас с Алисой), набрать пива и чипсов, взять в прокате видяшек и закатиться ко мне на киносеанс. Поедем, Алиска? Отдохнём, развлечёмся. Даже Тоню можем прихватить, если хочешь...
  - А почему бы нет? - не стала сопротивляться Алиса. - Тогда - до вечера. Пойдём, - сказала уже мне, - пешочком пройдёмся, погодой полюбуемся. Будешь моим кавалером.
  И мы пошли, распрощавшись с парнями до вечера.
  
  По пути Алиса, как и обещала, любовалась погодой. Хотя, что там любоваться: мокро, слякотно. Но тепло. А я украдкой любовался спутницей. И было чем. Чудесное лицо, прекрасное само по себе, даже без косметики; пушистые мягкие волосы над меховым воротничком, длинные густые ресницы, внимательные глаза. И лёгкая грустно -задумчивая складочка между бровями.
  - Чего ты так нескромно пялишься? У меня что, ещё один нос вырос внезапно? - наконец возмутилась подружка.
  - Я - пялюсь? Я думал, аккуратно подглядываю... - Я заставил себя смотреть в другую сторону. - Вид у тебя больно невесёлый, вот и тревожусь об этом...
  - Терзают меня дурные предчувствия по поводу этой пересдачи. Подозреваю, гнилой этот человечек, и неприятности с ним у нас только начинаются. И, ты знаешь, боюсь я его очень. От него словно что-то тёмное, холодное и скользкое исходит. Не знаю, как описать.
  - Может, ты себя накручиваешь? Ты ведь тонкая ранимая натура и всё такое... Да, конечно - человек неприятный. Но кто из нас всем хорош? Ты только, разве что...
  - Обожаю твои незаметные изысканные комплименты, - развеселилась Алиса. - Ты настоящий дока в вопросах ухаживания за девушками.
  - Ухажёр я действительно фиговый, - критически признал я, - зато ты отвлеклась немного...
  - Спасибо тебе за это. - Алиска шутливо боднула меня в плечо макушкой. Просунула мне руку в карман - погреться. - А еще, ты, может, и не силён в комплиментах, но не совсем потерянный для девчачьего общества человек. Так что не падай духом особенно.
  
  Возможно, она что-то имела в виду под этими словами - не знаю. Как однажды сказал мой папенька: 'Сынок, ты хороший человек. Добрый, правильный, надёжный. Но редкостный тормоз'. Правда. Особенно во всём, что касается скрытых смыслов. Такой уж я.
  Часть 3
  Выходные прошли как в тумане. Андрюха, Санька и я трудились на разгрузке. Марат отвозил нас на базу утром и забирал поздно вечером, совершенно измотанных и еле двигающихся. После работы сил не хватало даже кружку с чаем до рта донести. Мы падали на кровати, не приняв душ и не ужиная. Зато в наших карманах появилась мелочь на ежедневные расходы. Да в придачу, за время работы мы успели наворовать и принести домой под одеждой множество всяких вкусняшек. И нам хватило, и Алиске с Тонькой досталось. Мир стал казаться совсем неплохим местом. Санька нам все уши прожужжал, что, наконец, приобретёт аккумуляторные батарейки для плеера. Я разорился и купил учебник по административному праву. На ближайшее время эта книжка стала моим постоянным чтивом.
  Приподнятое настроение омрачало только гнетущее ожидание пересдачи экзамена. Поэтому с начала новой недели мы плотно засели за подготовку к переэкзаменовке. Подработка весьма полезно сказалась на нас ещё и вот в чём: мозги, уставшие от монотонной и тупой работы, от неиспользования, так сказать, требовали информации. Мозгам хотелось запоминать, сопоставлять, анализировать.
  Расписание тоже благоприятствовало. Читали пока только местные, да и то совсем немного. Утром мы посещали две -три пары, так, для разминки. Потом шли в общагу, быстро перекусывали и наваливались на Право. Часов в шесть вечера устраивали перерыв часа на полтора -два, затем продолжали заучивание до тех пор, пока большинство переставало что-либо соображать. На время занятий установили правило: телевизор и магнитофон не включать, в холодильник не лазать, на кроватях не валяться. То есть, не отвлекаться ни на что.
  Ответственной за процесс сделали Алису. Ей позволено было кричать на нас и применять любое насилие, если того требовали обстоятельства. Она объясняла нам неясные моменты, её конспекты мы использовали для сверки с учебником, она же проверяла, как мы усвоили заученное. Надо отметить, педагог из неё получился суровый и очень ответственный. И мы старались, корпели; пытались перещеголять друг друга в желании заслужить от девушки хоть какое-нибудь поощрение. А заслужить её одобрение было довольно -таки трудно, но оттого и вдвойне, втройне приятно.
  Начать решили с тех вопросов, на которых мы завалились на экзамене. Вопреки известной пословице, гласящей, что снаряд в одну и ту же воронку дважды не попадает. Если нужно - попадает, будьте уверены. После перешли к темам, которые мы пропустили. Взяли конспекты и у сокурсников, и у старшего курса. Далее - разобрали те вопросы, в которых кто-то из нас что-либо недопонял. И в последнюю очередь усердно повторяли то, что слушали и записывали на лекциях.
  Четыре дня напряжённых занятий определённо дали плоды. Мы стали замечать друг за другом, что разговариваем во сне. Каждый, выполняя мелкие автоматические действия, помогающие сосредоточиться, довёл их до абсурда. Санька, например, порвал несколько кассет, перематывая их вручную. Я съел ногти до мяса. Алиса, наматывая на палец пряди волос, практически сделала себе завивку.
  И прочие глупости. Андрюха начал с завидным постоянством ставить чайник в холодильник. Я пару раз пытался почистить зубы кремом для бритья. Сашка, вынося мусор, уходил с ним в близлежащий магазин. Марат, уезжая, неоднократно трогался с места на ручнике. И так далее. Не говоря уже о том, что мы стали забывать здороваться с окружающими, перепутали дни недели и числа и подолгу размышляли над самыми простыми отвлечёнными вопросами. Не знаю, как у ребят, а мне моя голова в эти дни напоминала чудовищную свалку, где ценные вещи лежат, разбросанные вперемешку с хламом и помоями. И навести порядок во всей этой куче казалось совершенно нереальным.
  
  Первым сдался Марат. Вечером четвертого дня зубрёжки он вдруг с яростью и отвращением бросил в угол книжку, которую штудировал. Туда же полетели ручка и конспект.
  - Всё! - возмутился он. - Хватит. Больше в меня уже не влезет. Чем больше учу, тем глупее становлюсь.
  А мы словно того и ждали.
  - Надо это дело как-то закрепить, - предложил Хот -Дог. - Давайте, что ли, по пиву. Только без перегибов. Потом отоспимся подольше и завтра пойдём сдаваться. Будем надеяться, что во время экзамена всплывёт всё, что мы тут так усердно заучивали.
  * * *
  Извиняться за вызывающее поведение нашей компании мы, посовещавшись, опять -таки, поручили Алисе. Плохо это или нет, но к ней единственной Круглов относился более -менее терпимо. Ненавидел не так сильно, как остальных. Девушка должна была подготовить почву, обработать препода, а потом и мы явились бы со смиренным видом и склонёнными головами. Алиса признала, что это разумно, к тому же она сама была инициатором такого подхода.
  Вызывал к себе Круглов по одному. Алиса зашла первой и пробыла в кабинете минут двадцать. Из коридора мы, как ни старались, так и не смогли ничего услышать. Пришлось томиться в неизвестности. Топтаться перед дверью и вспоминать хоть что-нибудь, касающееся сдаваемого предмета. Хоть и не получалось из этого ничего.
  Когда наша подружка вышла в коридор, мы по её лицу поняли - всё плохо. Алиса только молча покачала головой и припустила в сторону выхода. Марат бросился было следом за ней, но Алиска жестом остановила парня. Ей, должно быть, хотелось остаться в одиночестве. Поплакать, хотя бы, - а на людях наша соседка всегда стеснялась быть слабой, и показывать, что ей плохо.
  
  С нами профессор разобрался быстро. Времени на подготовку Круглов не давал. Нападал с ходу: вопрос -ответ -уточнение. Я заблудился в трёх соснах, запутался в совершенно очевидных истинах и начал громоздить чушь на чушь. Перенервничал и никак не мог сосредоточиться. Игорь Анатольевич играючи загнал меня в тупик и с садистской улыбочкой предложил получше подготовиться и прийти в следующий раз. С пацанами он тоже не церемонился. Буквально через полчаса мы все стояли на крыльце и от избытка чувств даже материться не могли. Курили. Потом, не сговариваясь, двинули в магазин за водкой. Надо уметь проигрывать. Если судьба обижает тебя, надо принимать всё с весёлой иронией пьяного человека. Жалко только, что Алиса отказалась поддержать нас в алкогольной релаксации, заперлась у себя и убедительно попросила - потребовала даже - ближайшие сутки её не беспокоить. А желание Алисы для нас закон. Мы забрали с собой Тоню (когда пьёшь - она вполне так даже симпатичная, и к тому же у неё хватает терпения возиться с пьяными парнями и такта отказывать этим парням в сексуальных поползновениях) и отправились к Марату. Пить, делиться впечатлениями, жаловаться друг дружке на житейскую несправедливость.
  Часть 4
  А проспавшись и приведя себя в относительный порядок, я всё -таки приехал к родителям. Пока трясся несколько часов в поезде, успел понять, как я соскучился по отцу с матерью, по домашнему уюту, стряпне, и всему тому, что есть хорошего в моей оставленной беззаботной подростковой жизни. Странно сознавать, что теперь это так далеко и уже мне не принадлежит. И у меня теперь ни дома своего (если не считать домом койку в общаге), ни чувства защищённости и определённости. Только необходимость самостоятельно принимать решения, заботиться о своём быте и дальнейшем развитии и становлении. Не такой мне представлялась взрослая жизнь...
  Мама дежурила на сутках у себя в больнице. Встречали меня отец и Пятнистый.
  Папа мне, конечно же, обрадовался, хотя виду и не показал. Буркнул только: 'Привет'. И Пятнистый тоже мне обрадовался; долго здоровался на своем языке, с поскуливаниями, повизгиваниями, фырканьем и хрюканьем. Наверное, полчаса я самозабвенно обнимался с ним, трепал его, играл; весь извалялся в пыли и шерсти. Мне зачастую думается, что отношения, в которых отсутствует секс - самые долгие, искренние и прочные. Как, допустим, любовь к родителям, собаке, к Родине, наконец. Или, exempli gratia, моя неправильная платоническая любовь к Алиске. Слишком много постороннего плотское вносит в отношения. Хотя, что это я - у меня ведь ещё и не было ничего такого, чтоб так категорично рассуждать. Хоть и охота, с той же Алисой, до жути, но и страшно тоже, что всё тогда будет по -другому. Запутаннее и сложнее.
  
  - Как учёба, сын? - спросил отец, лишь бы что-нибудь спросить.
  Обычно мы избегаем разговоров о личных, внутрисемейных делах. И общаемся, в основном, на отвлечённые темы: экономическое и политическое положение в мире, научные достижения и тому подобное. Да, учёба - это не очень приятная тема для обсуждения сейчас, определённо.
  - Да всё нормально, пап, - отшутился я. - Докторская, вот, на носу. А там и 'нобелевка' не за горами. Кручусь, в общем, потихоньку.
  - Угу -угу, - скептически похмыкал отец. - Когда зачётку привезешь, похвастаться достижениями?
  - Да она в учебной части сейчас. Вот, после сессии заберу, посмотришь. Хотя, что ты там желаешь увидеть? Так себе зачётка. Ты же в курсе, что я не гений.
  Отец тут же стыдливо прекратил донимать меня разговорами об универе. Зашёл с другой стороны:
  - А как там твоя девочка? Как же её - Алиса? Как с ней?
  - Пап, ну сколько тебе повторять, что она совсем даже не моя девочка. То есть, я был бы счастлив до освинения, если бы... Но вот только она же всё ещё ищет и ждёт Настоящего Мужчину. А я до тех критериев не дотягиваю пока, видно. Ненастоящий я еще.
  - Ну что ж... Но ты старайся, может она ещё передумает. Жизнь-то длинная. Совершай поступки, ломай систему, добивайся чего-нибудь. Всё в твоих руках!
  
  И кто бы мне это говорил?!! Мой папахен - незаметный, скромный очкарик, подкаблучник и тихоня. Да ещё так говорит, будто сам не унылый бухгалтер и рядовой обыватель в провинциальном городке, а как минимум революционер и основоположник новейшей философии. Ломатель основ, блин. Хоть я за всю жизнь за ним не то, что поступков значительных не наблюдал - не слышал, чтобы он голос повысил или каким бы то ни было способом показал эмоции сильные. Он и с мамой-то сошёлся, я подозреваю, не от большой любви, а просто потому, что так, по его мнению, положено на свете. Да ещё и из -за того, что не мог сам за собой следить должным образом. Так и прожил за женской юбкой всю жизнь. Скорее, от мамани дождёшься серьёзных действий, она у нас боевая.
  Потом понял по загадочной отцовской грустноватой улыбке - он надо мной прикалывается так. Ах папа, папа... Всё тебе шуточки...
  - Хорошо, сэр, - ответил я ему. - Есть, сэр. Буду работать над собой. А теперь, может, ты меня покормишь, для разнообразия? А то я студент ведь, мне есть положено...
  - Да ладно, не слушай меня, - извиняющимся голосом сказал отец. Много ль я во всём таком соображаю? Да и не нужно тебе готовых решений: сам поошибаешься вдоволь, потрепыхаешься и личные выводы сделаешь. Ты же самостоятельный у нас.
  
  Я впервые за месяц досыта и вкусно поел. Потом вдоволь понежился в ванной, совмещая водные процедуры с кружкой чая и сигаретами. И, разомлевший и довольный, сладко подремал на любимой моей кроватке. Даже Пятнистого к себе пустил, хоть с ним и тесновато вдвоём спать. А проснувшись, решил порадовать мать, приготовив что-нибудь из её книжки с рецептами.
  Вечер удался на славу. Я полностью погрузился в кулинарию. В кухне на разные голоса гремело, звякало, булькало, шипело и скворчало. Отец смотрел телик и временами спрашивал моё мнение по поднимаемым там вопросам. Проверял - сильно ли я повзрослел. Я или отшучивался, или отмалчивался с многозначительным видом. Не хотел расстраивать папку.
  Из -за того, что батя меня постоянно отвлекал, еда получилась не такая уж изысканная. Мясо слегка пригорело. Пирог не поднялся так, как поднимается у матери. Зато, сука, это мой пирог, авторский. Есть чем гордиться, и к чёрту критику. Маме должно хотя бы моё старание понравиться, если не вкус.
  * * *
  Поздно вечером папа зашёл в мою комнату. Одетый в пижаму, без очков, близоруко щурящийся - отец смотрелся так трогательно, что у меня невольно защемило сердце. Чёрт, папка, как же ты дорог мне, ты бы только знал...
  Я валялся в ворохе бумаг, с учебником, и с очень умной физиономией. В ногах, на кровати, храпел, пукал и дрыгал во сне лапами пёс. По радио крутили зарубежную попсу.
  - Учишь? - задал риторический вопрос отец. Присел на краешек кровати. Одобрительно помгумкал себе под нос, аккуратно складывая кучу исписанных листков. - Молодец, так держать. - Папа немного помолчал, загрезив о чём-то далёком и мне непонятном.
  - Я тебе даже завидую, немножечко. Не помню, говорил я тебе или нет?.. Но учёба, институт - это самое прекрасная веха. И вспоминаешь потом эту пору с тоской и ностальгией. Да и вообще, человек окончательно формируется во время учёбы в институте, там или в техникуме. Или во время службы в армии. Это такой очень важный ключевой момент, чтоб ты знал. В любом случае, ты ещё не раз вернёшься в мыслях в это время...
  'Интересно, - хотелось мне спросить его, - что мне больше всего такого счастливого запомнится за время учёбы в универе?' Зубрёжка? Сдача экзов? Или, может, пренебрежительное отношение к нам, иногородним, местных студиозусов - ухоженных, обеспеченных и сытых маменькиных сынков и дочек? Которым не стоит даже пытаться объяснять, что это такое - жизнь в общаге, где тараканы и мыши, и на сорок комнат две общие кухни, два унитаза и две душевые кабинки... (Мы ещё считаемся зажиточными в своей среде. У нас есть небольшой (но цветной!) телевизор, холодильник, портативная электроплитка и магнитофон с двумя огромными чемоданами кассет. Стиралки только нет, но можно у Маратыча простирнуться, что мы и практикуем регулярно.)
  А ещё я буду, наверное, ностальгически вспоминать драки с местной шпаной, подработку грузчиком на продбазе; поезда и вокзалы двух городов, бессонные ночи, тревогу и иногда даже откровенные страхи, коих у меня - полно пока. И нашу мелкую грызню из -за общей кассы и прочей бытовухи. И дешёвые напитки, и незатейливую еду, и мелкое воровство, и отвязные бесшабашные пьянки... Как насыщена, оказывается, моя студенческая жизнь! Но, почему-то, пока самые светлые моменты в ней - это вот такие приезды к родителям, их доброжелательность и любовь, и ощущение тепла, защищённости, уверенности, исходящее от родных стен.
  
  - Да, папа, - согласно и немного ехидно ответил я ему. - Да, запомню. И - да, ты об этом говорил мне. А ещё мама и десятка два наших друзей и родственников. И, кажется, даже не раз...
  - А, ну тогда не буду повторяться... Спокойной ночи, сынок. Не засиживайся на всю ночь...
  - Спокойной ночи, пап, - сказал я в ответ. А когда он уже вышел, добавил вполголоса себе под нос: - Люблю тебя...
  Часть 5
  Мать утром, даже не успев оценить мои вчерашние старания и не поспав после тяжёлой смены, потащила меня (и отца заодно) в поход по родственникам и друзьям семьи. Якобы она давно хотела всех навестить, а тут ещё и сын появился, которого нужно показать всем, предъявить сыновнее наличие и сохранность.
  Для меня это гостехождение превратилось в сущую пытку. Мне пришлось 'прилично одеться'. И без конца рассказывать всем подряд о том, как мне интересно и весело живётся и учится в другом городе. Папа воспринимал поход со спокойствием обречённого человека. Я нервничал.
  Устал я от слюняво -льстивых восхищений моей персоной. Надоело слушать о себе - какой молодец и умница, какой хозяйственный и практичный к тому же, и (совсем уж непонятно, к чему) красавчик и душка. И то, как возмужал и повзрослел. Как-то и стыдно ещё становилось порой, что так чрезмерно приукрашивает меня мать, так нахально нахваливает. Хотелось крикнуть вдруг: 'Это все враньё! Это не я! Вы только хотите видеть меня таким, а на самом деле я намного, намного, намного хуже. Я пью, курю, забываю чистить зубы; я совсем не умный, а обычный троечник, к тому же, у меня нет никаких способностей и талантов. И при том что я симпатичный - я до сих пор девственник. И характер у меня - никакой, скажем так: я нытик и слабак, и нет во мне ни упорства, ни отваги, ни прилежания, ни терпения, НИЧЕГО во мне особенного нет!'.
  
  Чтобы не наговорить необратимых речей, я под предлогом перекура сбегал то на лестничную клетку, то на балкон, то на кухню - в зависимости от того, где мы находились. За несколько часов, таким образом, прикончилась пачка сигарет. Накурившись уже и 'про запас', я в ультимативной форме заявил, что больше никуда не пойду. Надоело. И вообще пора домой, выгуливать Пятнистого. И учить ещё много надо. И собираться обратно: ночью возвращаться на учёбу.
  * * *
  На ночной поезд я опоздал сознательно. Хотелось чуть подольше побыть в обжитом комфорте, вволю насладиться покоем и устроенностью отчего дома.
  Уехал утром. Не стал будить родителей, чтобы сказать 'до свиданья'. Прощаться я как-то и не научился до сих пор. И не только прощаться: всё никак не научусь говорить им тёплые, добрые слова; не способен ни на малейшую пустяковую ласку; стыжусь и не могу хотя бы вскользь сказать им, что я их как бы люблю, такие вот дела...
  Утренний поезд хуже ночного тем, что на пары я серьёзно опаздывал. В общаге, когда я забежал забросить сумку, никого из наших я не застал. Стало быть, непрогуливаемые пары в расписании появились, пока я отсутствовал. Или Алиса всех потащила на учёбу, чтобы одной не скучно.
  Но, к моему удивлению, и в универе никого из друзей не оказалось. И машина Марата не скучала на парковке. Да и ничего серьёзного в расписании не было: наш курс слушал скучного местного препода, который славился тем, что не объяснял предмет, а тупо зачитывал учебник. Учебник этот мы купили в самом начале лекций и предпочитали вместо пар изучать его самостоятельно. А преподавателю было безразлично, ходит кто на его лекции или нет. Он с одинаковым пофигизмом читал и для набитой аудитории, и для двух человек. Но и на экзамене не валил, хоть на этом спасибо. Можно было с чистым сердцем возвращаться домой, в общагу, дожидаться появления товарищей, подрёмывая перед телевизором.
  Существовал ещё один довод в пользу того, чтобы не оставаться на лекции. У меня возникло стойкое ощущение, что мои однокурсники - да и не только они - поглядывают на меня, как на заразного больного, с недоверием и настороженностью. Я даже украдкой покрутился перед зеркалом: проверить, всё ли у меня в порядке с внешним видом. Вроде всё нормально... Но ощущение некоей неправильности никак не проходило. А может, просто переутомился или недоспал?
  В общежитии, ближе к обеду, уже было не так пустынно, как утром. Или проснулись обитатели, или с учебы пришли уже... Кто-то слушал музыку, кто-то жужжал феном; на кухне шумела вода и гремела посуда, по коридору шлёпали туда -сюда разномастные шаги. Парни флиртовали с девчонками, кто-то ругался касательно очереди в туалет и душ. Всё такое знакомое и привычное. Настроение пришло в норму; я с аппетитом поел, завалился с книжкой в кровать и, слушая звуки соседской жизнедеятельности, незаметно для себя задремал.
  
  Проснулся ближе к вечеру. Почти уже стемнело, в комнате светлым пятном выделялся только прямоугольник окна. Ни Санька, ни Андрей не появлялись. Привезённые от родителей гостинцы нетронутые стояли на столе и в холодильнике. Сидеть одному в пустой комнате совсем не хотелось. Что-то жуя на ходу, я поплёлся на вахту звонить Марату, разыскивать своих товарищей. По пути толкнулся к Алисе с Тонькой. У них тоже никого не было, из -за двери не доносилось ни звука.
  Марат снял трубку с первого гудка, будто ждал звонка.
  - Алё, Маратыч, здоров! Где мои гаврики, не у тебя случайно? А то я приехал, и никого нет. Скучища...
  - Ты с общаги звонишь?
  - Ну да. А что с голосом твоим? Я тебя оторвал от чего-то?
  - Одевайся. Я сейчас, минут через пятнадцать, приеду, тебя заберу.
  - Принял. Жду.
  Я успел умыться, почистить зубы, привести себя в порядок. Побрызгался легкомысленно оставленным кем-то в душевой одеколоном. Вложил на всякий случай в двери записку с указанием, где я, и Маратовым номером. И через десять минут уже стоял на крыльце общежития.
  
  Марат был странно насуплен и молчалив. Рывком взял с места, полностью сосредоточившись на дороге.
  - Марат, случилось что? - Я видел: что-то не в порядке. И это порядком напрягало.
  - Пацанов забрали в ментовку, - ошеломил меня новостью Марат. - Вчера вечером.
  - Да ну нафиг! - У меня отвисла челюсть. - Как, за что, почему?!!
  - Пьяные напали на Круглова нашего. Избили. Сейчас дело на них заводят. - Марат зло ударил кулаком по рулю. - Или завели уже. Придурки. Все в универе сейчас на ушах стоят. Ты там был сегодня?
  - Да я заскочил на пять минут на перемене, вас никого не нашёл и убежал сразу. Даже не разговаривал ни с кем.
  - А мы в это время показания давали в милиции. Пришлось папу напрягать. Он сейчас ищет способы, как парней отмазать. Хотя надежды немного, положение у них тухлое, откровенно говоря.
  - А как всё произошло, с чего вдруг они на Круглова набросились? - у меня никак не могло уложиться в голове такое поведение пацанов.
  - Говорю тебе - пьяные, дурные. И вдобавок Алиса им глаза кое на что приоткрыла не ко времени. Об этом она тебе сама расскажет, она сейчас у меня. Потерпи, почти приехали.
  
  Алиса с порога бросилась мне на грудь и принялась рыдать. Я, и без того ошарашенный дурными известиями, при виде плачущей подружки совсем смешался. Такое поведение никак не вязалось с её привычной выдержкой и спокойной рассудительностью. Я дал девушке выплакаться у себя на плече, как мог, успокоил её. Марат в это время соорудил всем чая с коньяком. Только после всех этих манипуляций я добился, наконец, связной и полной истории злоключений Саньки и Хот -Дога.
  Парни продолжили квасить и после того, как я уехал к родителям. Только переместились от Марата в общежитие. Там они неаккуратно похмелялись. С заходом на новый виток. Отвели домой Тоню, забрали вместо неё в комнату Алису и лечились портвейном. Пацанам всё хотелось понять: почему не прошла наша затея с покаянием Круглову. Может, Алиса что не так сказала или сделала?
  Смотреть на пьяные рожи парней и так мало радости. Плюс к тому - девушка сама расстроена неудачной пересдачей. В общем, Алиса вспылила и резанула правду. На самом деле на переэкзаменовке Игорь Анатольевич весьма непрозрачно намекнул, что все учебные проблемы могут вполне решиться в ходе приватной встречи (тут я и сам обалдел). Чуточку благосклонности со стороны Алисы, приятный вечер в компании Круглова - и всё: студентка до самого диплома будет пользоваться протекцией столичного профессора. Заодно и её дерзкие и небогатые умом приятели получат заветные трояки. Своеобразный бонус, жест доброй воли. Только за одно, ну максимум два свидания с глазу на глаз. Причём об интиме не было сказано ни слова, не подкопаешься, но всё и так предельно понятно. Дала - сдала.
  Не надо даже и говорить, что Алиса с негодованием отказалась. И убежала из аудитории в смятении и расстройстве.
  
  У Хот -Дога и Сашки от этого разъяснения в момент чердаки посносило. Они протрезвели даже (немудрено, я сам, слушая Алису, скрипел зубами и хрустел пальцами). Парни принялись витиевато извиняться, а после под благовидным предлогом отправили Алиску восвояси. А вечером подстерегли Круглова, когда он возвращался с работы в квартиру, которую университет снимал для приезжих преподавателей. И, раскатав по мордам срочно продырявленные на глазах вязаные шапки, накидали ненавистному профессору плюх. Разбили губы и бровь, сломали нос, вывихнули руку. Ну и в пузо, и по почкам немного потыкали ботинками, когда тот упал.
  Они не сильно и конспирировались. Пьяные, ума не хватило. Ругались вслух, да и одёжка приметная. Естественно, Игорь Анатольич их срисовал. Затем не поленился пройти по всем точкам: травмпункт, медэкспертиза - снятие побоев, милиция - заявление о нападении. И тут же указал на них. И всё... Ребятишек взяли через полтора -два часа после их геройской сатисфакции. Очная ставка оказалась не в их пользу. Что дальше - неясно. Но явно - ничего хорошего. Теперь одна надежда на отца Маратки. Он ушлый, возможно и выдумает что. Но ведь и Круглов тоже не пальцем изготовленный - сам юрист, не просто юрист, а, сука, доктор наук. Поди попробуй, потягайся с таким...
  - Дура я, балаболка, дегенератка. Если бы не мой длинный язык, ничего этого не было бы! Я себе не прощу, если с ними из -за меня что-то случится, - опять стала казнить себя Алиса.
  Мы поспешили её успокоить. Количество коньяка в чашке девушки давно превысило количество чая. Но на её состоянии алкоголь никак не сказывался. В отличие от Марата: парень провёл в беготне больше суток без еды и сна, и его основательно пошатывало. Мы уложили товарища спать, а сами остались на кухне мыть посуду и наводить марафет. Уповая на то, что хозяйственная деятельность хоть намного отвлечёт от невесёлых раздумий. Позже Алиса пожаловалась, что она уже второй день ходит в одной и той же одежде и ей надо домой: привести себя в порядок, подумать обо всём, успокоить Тоню. Ведь та тоже переживает за подругу...
  Часть 6
  Пацаны провели в СИЗО четыре неполных дня, после чего их отпустили. Круглов забрал заявление. Сам забрал: отец Марата сказал, что он не имеет к решению Игоря Анатольевича никакого отношения; напротив - все старания адвоката оказались бы бесполезными, настолько очевидно было участие ребят в нападении. Маратов родитель пообещал только уладить всё окончательно, чтобы парней больше не тревожили ни милиция, ни администрация универа. Вероятно, это всё влетело в неплохую копейку, но об этом подумать можно было потом. Главное было то, что их выпустили и всё позади.
  Пацаны вернулись из кратковременной отсидки чёрно -жёлтые от переживаний и усталости. Похоже, никакой блатной романтики они в изоляторе не увидели. Потом, когда мы выпьем и всё обсудим, возможно, между нами восстановятся прежние отношения. Но в тот момент, когда они вернулись - я видел перед собой совершенно чужих людей. И Андрей, и Сашка почти не разговаривали и мысленно пребывали совершенно в другом месте. Находиться с ними рядом, видеть их в новом свете было непривычно и неприятно. Я искал Алису - поговорить с ней, обрести через неё связь с реальностью, - но нигде не находил. Наша подружка исчезла. Вахтерша её не видела, комната девчонок была заперта, свет в их окне не горел.
  Я подолгу слонялся по коридору, валялся на диване в фойе, болтал со знакомыми на кухне. Ждал Алиску, ждал хотя бы Тоню, которая могла знать, где потерялась её соседка по комнате. Выходил на улицу и кругами бродил вокруг общежития; пил пиво, сидя на лавочке, с которой просматривалась вся улица. Мёрз, злился, тосковал. Но при этом находил множество причин не возвращаться к себе. Мимо меня прошёл в магазин и обратно Санька; издали показал бутылку водки и призывно махнул рукой. Я крикнул ему, что подойду попозже. Санёк не настаивал, спрятал ёмкость в рукав куртки и был таков. Когда я, продрогший и утомленный, вернулся домой, пустая тара валялась под столом, а пьяные парни - на кроватях.
  * * *
  Тоню я встретил на общей кухне следующим утром. Двигалась она словно лунатик, под глазами серели круги, и гримаса - самая что ни на есть страдальческая. Со мной девушка поздоровалась вяло и, будто превозмогая себя. Мне её настроение было, в общем, безынтересно. Я искал новостей об Алисе.
  - Тоня, где твоя соседка?
  - Алиса?
  - Ну конечно Алиса! Давай рассказывай, куда она пропала. Домой, к родителям, она точно не собиралась - она мне говорила, что пока хвост не сдаст, никуда не поедет. Хвост мы так и не сдали. На учебе её нет. В общаге её нет. Где тогда она может быть?
  Тоня, отвернувшись, чересчур усердно мешала половником в кастрюле с супом. Настолько усердно и настолько чересчур, что суп временами выплёскивался на плиту и недовольно там шипел. Но отвечать на вопрос девушка не спешила.
  - Тоня, я с тобой же сейчас разговаривал! Невежливо игнорировать собеседника. Где Алиса, я её два дня не вижу, я волнуюсь за нее, в конце концов!
  - Раньше волноваться надо было...- чуть слышно, почти про себя ответила Тоня.
  Такой идиотский разговор начинал понемногу меня раздражать. Что ещё за тайны? Что за невысказанные упрёки и непонятные обиды? При чём тут я вообще? Я уже, скорее, даже намеренно накручивал себя. Все события последних десяти сумасшедших дней, вся эта история с Кругловым и всем, что с ним связано, провоцировали нервный срыв. И тут Тоня со своими недомолвками...
  
  - Тоня, - начал постепенно заводиться я, - скажи мне, пожалуйста, где Алиса. Ты ведь знаешь, где она, неужели тебе трудно сказать толком, куда она пропала и когда появится?
  - Я не скажу. - Тоня упрямо поджала губы и приняла обороняющуюся позу: руки скрещены на груди, голова наклонена, взгляд исподлобья. - У неё свои дела. Где она находится - только её касается. Когда она захочет с кем-то из вас общаться - и если захочет - тогда она появится, и поговорите. А пока ей не до тебя, не до вас всех вообще. И всё, отстань, у меня суп пригорает.
  Тут на меня будто помутнение нашло. Я совершенно не соображал, что творю. Мне хотелось разбить Тоне лицо в кровь, причинить ей боль, заставить мучиться. Что она, интересно, о себе возомнила? Кто она такая вообще? Да если бы не Алиса, кто бы заметил её существование, вспомнил о ней? Как она смеет скрывать от меня, где моя Алиса, что вообще происходит?!!
  Я очень грубо и, вероятно, очень больно, схватил девушку пятернёй за лицо, прижал её к стене. И не сказал уже - прохрипел, еле сдерживаясь:
  - Ты не зли меня больше чем нужно, слышишь? Клянусь Богом, ты и так уже перегнула. Или ты сейчас мне всё доходчиво объясняешь: где она, что случилось с ней, или я за себя не ручаюсь. Я что-нибудь нехорошее с тобой сделаю...
  
  Я ожидал чего угодно - плача, страха, покорности, но Тоню тоже вроде как бес обуял. Лицо её, и без того некрасивое, стало и совсем уродливым - пошло красными пятнами, из глаз потекли слёзы, рот искривился от злобы. Куда девалась дружелюбная, уступчивая, покорная тихоня? Передо мной стояла фурия и кричала в ярости мне прямо в лицо с такой силой, что на меня брызгало её слюной:
  - Смотрите, какой герой! Ну давай, ударь меня, если хочешь. Только вот всё равно я тебе ничего не скажу. Это все из -за вас, из -за тебя и твоих дебилов -дружков такое случилось. Лучше бы она никогда в жизни с вами не связывалась! А теперь она со своим альтруизмом на такое пошла, чтобы вас из говна вытащить. Сашу твоего и Андрюшу... Эти остолопы сначала творят по пьянке дичь полнейшую, не думают ни о себе, ни о других... Всё, теперь живите себе дальше, спокойненько, проблем нет, всё в ажуре. И пацаны на свободе, и профессор ваш, муйло ититское, доволен. Только у неё теперь всё кувырком и травма на всю жизнь...
  - Так она что, получается... с ЭТИМ... с Кругловым... встре... пере... ...чтобы пацанов отмазать?.. - до меня постепенно доходило запоздалое осознание непоправимой беды.
  - Да! Да, да, да, блин, да! Всё равно вы узнаете, рано или поздно... Но ты учти, и товарищам своим заруби на их кретинических носах: если вы хоть посмотрите на неё криво, хоть слово скажете корявое в её адрес - я вас сама, лично растерзаю.
  В полнейшем беспамятстве, ничего не видя вокруг, я выбежал на улицу. Все мои представления о людях и окружающем мире в этот момент разлетались вдребезги.
  Алиса, Алиса, милая моя, как ты решилась на такое?!! И как посмел этот паскудник воспользоваться твоей слабостью, твоей растерянностью, твоей паникой?
  
  В рекордно короткий срок я оказался около универа. Моя взбудораженная психика требовала действий, лежащих за границами морали, закона, да и здравого смысла вообще. Раз уж сбились к такой-то маме все настройки - чего уж там... Да здравствует безумство! Хотелось одновременно смеяться и плакать. И ломать, разбивать, уничтожать всё вокруг...
  В учебной части девчонки -секретарши, гордо именующие себя инспекторами по учебной работе, удивлённо и встревожено уставились на меня. Похоже, было нечто необычное во мне. Что-то, из -за чего ко мне отнеслись вежливо и внимательно, а не с обычным терпеливым равнодушием.
  
  - Где Круглов? - пересохшим горлом просипел я.
  - Так он утром уехал... - робко отозвалась самая молоденькая. - Кстати, вашему курсу всем позакрывал хвосты, у кого были. Ты же из -за этого его ищешь, да?
  - Да?.. - эхом повторил я.
  - Так - всё! Ты сдал. Он даже похвалил вас: тех, кто к нему на пересдачу приходил. Молодцы, говорит, постарались, вопросов никаких к ним нет.
  Это уже было сродни плевку в лицо. Не говоря более ни слова, я развернулся и вышел вон. Не хватало еще, чтобы эти курицы видели мой позор, прочитали то, что написано было на моей перекошенной физиономии.
  'Ну и что дальше?' - спросил я себя. Навалились абсолютнейшая тоска и отчаяние; желание грохнуться в обморок, впасть в кому и никогда более не приходить в себя.
  
  В общежитии в это время продолжалось застолье. Новая, но уже уполовиненная водочная бутылка стояла на столе. Парни пили, не разговаривая друг с другом. В промежутках между опрокидыванием стопок невидящими взорами таращились в мелькание телекартинок. Спёртый воздух комнаты отказывался проникать в лёгкие. Плотно зашторенное окно не пропускало дневной свет.
  Ноги сами понесли меня вон. После нескольких часов бесцельных блужданий я очутился на вокзале. Бежать... Прочь из этого злого города, убаюкиваясь перестуком вагонных колёс, скрючившись по -эмбрионьи на жёсткой лавке...
  Часть 7
  Мой приезд оказался для родителей неожиданностью. Но ещё большей неожиданностью стало моё состояние подавленности, фрустрации, меланхолии. Они попробовали было допытаться, что со мной. Но я настолько погрузился в себя, что даже не очень понимал их сбивчивые вопросы.
  - Мам, пап, всё потом. У меня небольшие проблемы интимно -личного характера. Мне надо обдумать их в спокойной обстановке. Пожалуйста, не обращайте на меня внимания, я сейчас прогуляюсь, немножко приду в себя и всё будет нормально, - успокоил я стариков и отправился бродить по любимым с детства местам нашего сонного городишки.
  
  А пришёл уже ночью и мертвецки пьяный. Угораздило встретить бывших одноклассников. И вроде выпили-то немного... Но мне хватило с лихвой. Ладно хоть не буйствовал. Падал только вот постоянно, извозюкался весь, как свинота. Рукав порвал и набил пару синяков. Да что мне те синяки и шишки, когда у меня внутри, в душе, всё в кровоподтёках и ссадинах...
  * * *
  Родители не видели меня, когда я вернулся домой. Но безошибочно вычислили, что я злоупотребил алкоголем. Любой родитель даже по косвенным признакам сможет определить, что его чадо пьяное или выпивало накануне. Утром отец потащил меня на прогулку с Пятнистым и я понял - грядёт разнос и нравоучения. И, как бы мне того ни хотелось, но, преодолевая тошноту, слабость, головную боль, я заставил себя выйти из дома. Я ведь послушный и почтительный сын. Жалко только, что дурачок...
  
  Я настроился на тяжёлый разговор. Но беседа с отцом оказалась ещё неприятнее ожидаемого. Вопреки моим ожиданиям, нотации по поводу моего вчерашнего безобразного состояния не последовало. К моему удивлению, в попавшемся на пути магазинчике папа даже купил мне бутылку пива - поправить здоровье. А от меня попросил полного и предельно честного отчёта о том, что же такое со мной происходит, почему я приехал мрачнее тучи и отказываюсь нормально общаться с родителями.
  Видно, все эти факторы - похмелье, отцовское участие, кавардак прошедших дней - подтолкнули к откровенности. И я выложил всё начистоту, все наши беды и все мои невысказанные чувства. И вдруг, в какой-то момент заметил, что я почти кричу, а голос дрожит и глаза предательски повлажнели.
  - Пойми ты, - горячился я, - я её ещё и за это люблю... любил... За её принципиальность, за чистоту её. И тут вдруг такой поступок! С одной стороны - самопожертвование, подвиг почти. Для того чтобы этих балбесов из напасти вытащить, ведь она уверена, что сама их к этой яме подтолкнула. А с другой стороны: такая мерзость, такая грязь. Таким способом...
  Я понимал, что говорю и выгляжу как-то уж ну очень высокопарно; ненавижу такое, но в тот момент мне было абсолютно плевать на это. Нужно выговориться, вылить хоть на кого, хоть на отца всю муть, скопившуюся во мне.
  - И это не забыть, не отмахнуться от такого, всегда этот факт будет влиять на наши взаимоотношения... Да и не знаю я, как теперь относиться к ней. Сказать: 'Спасибо, Алиска, благодаря твоему прекрасному телу мои друзья избежали больших неприятностей... Давай забудем обо всём и будем жить как раньше, будто ничего и не произошло...' Так? И друзья мои, калеки умственные - как мне жить теперь с ними рядом? Зная, что они виноваты в Алискином падении, пусть косвенно, но виноваты?..
  
  Отец шёл рядом и не перебивал ни словом. Только уклонялся, когда я чересчур эмоционально размахивал руками. По лицу его угадывалось, как он озабочен, если не сказать - встревожен. Он даже взял у меня сигарету и неловко закурил, хотя бросил эту привычку сразу после моего рождения.
  'Проняло старика', - мельком подумалось мне. Ну а сам же, после того как высказался, успокоился наконец. Да, я всё ещё ощущал себя испачканным, обманутым, растоптанным. Но хорошо, что я хоть с кем-то поделился.
  - И где она теперь, Алиса? - спросил отец после долгой паузы.
  - Не знаю. У неё в городе то ли тётка, то ли подруга матери живёт. Видимо, у неё и спряталась. А может, ещё где - не знаю.
  - А вы, значит, не искали... - Отец не спрашивал, просто размышлял вслух.
  - Пацаны - точно нет. Они как вышли - только тем и занимаются, что глаза заливают. Мне с ними и так разговаривать не хочется, а по поводу Алиски - тем паче. Марат с отцом подарки ректорату раздают. Чтобы проблем не было никаких и скандала. А я...
  Мои щёки залила краска. Ещё глубже я погрузился в это своё состояние отупения, утомлённости, запутанности и самобичевания.
  - А я и не стал её искать. Потому что не знаю, что сказать ей, как простить ей эту сделку. И не представляю как, какими словами, какими поступками вымолить у неё прощение за нас всех.
  - Понятно. - Папино и без того задумчивое лицо приобрело ко всему прочему ещё и выражение муки, как от зубной боли. - То есть - она сейчас непонятно где, непонятно с кем. А вы, такие несчастные, горе своё водкой заливаете. Мучаетесь вопросом, как себя с ней вести. Вы. Поклонники. Друзья, из -за которых она пострадала.
  
  Дальше он не продолжал. Развернулся и отправился обратно в сторону дома. Я поплёлся рядом.
  Возле самого нашего подъезда я слегка придержал отца за рукав.
  - Знаешь, пап, я, наверное, поеду обратно. На трёхчасовом. Сейчас вот только почищусь, помоюсь, в порядок себя приведу и отправлюсь.
  Отец ответил мне долгим пронзительным взглядом глаза в глаза. Не знаю, что он ожидал увидеть в моих мутных зенках, но, кажется, увиденное его удовлетворило. Папа утвердительно кивнул своим выводам. И лицо его сразу прояснилось и подобрело.
  - Езжай, конечно. Позавтракать только не забудь. А то фонит от тебя...
  И уже в сторону, обращаясь неясно к кому или к чему, сказал совсем тихо:
  - Таких идеальных 'Настоящих Людей', какими их представляет себе твоя Алиса, не штампуют на фабриках, не присылают из космоса. Они живут себе рядом - обычные, незаметные, скрытые. А потом, если повезёт, становятся для кого-то 'Теми Самыми', без которых немыслимо жить. Тут важно заметить, мимо не пройти...
  
  Я опять не понял, что он хотел сказать. И к чему он всё это говорил. Но это ерунда, я его частенько не понимаю. У меня ведь проблемы с постижением намёков и скрытых смыслов.
  
  Лотерея (рассказ)
   В маленьком помещении отделения Сбербанка не работал ни один кондиционер. Снаружи царило лето, но там жару хотя бы разбавлял резвый ветерок. А в банковском терминале стояла влажная духота, пахнущая потом и всевозможными духами и дезодорантами. Клиентов обслуживали две девушки: одна - в операционном окошке, другая - в (отгороженном) кассовом. И один охранник: бритоголовый детина гопницкого вида - но он не обслуживал, а просто с тупой злобой таращился на посетителей поверх монитора, на который выводились показания камер наблюдения. Зеркальные плитки подвесного потолка отражали перевернутую вверх ногами S - образную очередь из приблизительно пары десятков изнурённых и нервных людей с вялыми движениями и ясно выраженной досадой долгого ожидания на лицах.
   Очередь двигалась медленно. То какой-то таджик (узбек? киргиз?) не мог разобраться, как лучше, быстрее и беспроцентнее отправить на родину сбережения родне. То кто-то из-за заторможенного жарой сознания ставил не там подпись, и девушке-клерку приходилось перепечатывать нужную бумажку. Кто-то просто копался и тормозил. По этим поводам возникали короткие вялые перепалки.
   Федя Незнаев отражался в потолочных плитках полнее и лучше. Потому, что был высоким и, соответственно, более к потолку близким. А ещё потому, что он поднимал вверх голову и рассматривал толпу в отражении. Так люди казались ему менее уродливыми, а операционное окошко становилось чуть ближе. Возле стойки, за которой сидела сотрудница банка, сейчас стояла ветхая сгорбленная старушка. Она монотонным дребезжащим голосом требовала объяснить ей это, это и ещё это; и почему вот здесь так написано, а ей сказали, что должно быть по-другому... Попутно бабушка жаловалась окружающим на жизнь, на здоровье, цены, маленькую пенсию. И тут же снова находила какой-нибудь повод задержать на себе вежливое, но равнодушное внимание нечаянного собеседника, которым по своему несчастью являлась для нее банковская служащая. На бабулю шикали из очереди, но тихонько, опасаясь связываться. У девушки за стойкой с каждой секундой облик становился все более затравленным и отчаянным. На лице её выступала испарина; на блузке, под мышками видны были мокрые следы. Ярко блестели одетые 'навыпуск' три массивных золотых цепочки с подвесками и восемь перстней и колец на пальцах сухих, беспокойных рук. На старушке мешком висел даже внешне очень теплый халат с тщательно заштопанными локтями; ноги в теплых гетрах обуты в обрезанные по щиколотку валенки, но дискомфорта или неудобства она, похоже, не испытывала. Наоборот - наслаждалась общением и хоть каким-то активным занятием.
  
   Чтобы как-то отвлечься от потной, жаркой и раздражающей действительности Федя Незнаев настроил органы чувств так, что голоса и звуки слились в тихий неразборчивый гул, а расфокусированный взгляд наполнили разноцветные пятна с размытыми краями. И вот уже на фоне этих пятен проступают лица Вальки и Шурика. Улыбающаяся неунывающая Валька и капризно нахмуренный Шурик. Сразу же за лицами жены и сына подсознание выталкивает образ Жадного Начальника, картинки расчёток и зарплатных денег. Разноцветные ассигнации: все уже учтены, посчитаны, распределены. Вот их с Валькой и Шуркой дом - квартплата, ремонт. Вот продуктовый магазин - еда, еда, еда. Вот всплывает образ стиральной машинки с кнопочками и дисплейчиком - кредит платить сразу же, при получении зарплаты. Бумаги во влажных руках: в правой - сберкнижка (для получения зарплаты), в левой - кредитные документы. Вот некстати пришел на ум образ спортивного велосипеда и за ним сразу же опять обиженно-недовольное лицо сына. Дернул же их черт зайти в этот магазин...
  ***
   Шурик сразу же загорелся этим великом. Спортивный монстр с ребристыми шинами и хитро изогнутым рулем привел мальчишку в восторг и разбудил жажду обладания этим механизмом.
   - Пап! Пааааап, - тянул Федю за рукав. - Смотри, какой чёткий! Давай купим, а? Это просто капец, какой прикольный велик! Давай ты мне его подаришь, и я у тебя больше никогда в жизни ничего не попрошу! Пажалуста! Паааааап....
   Чёткий велик ухмылялся Феде прикольным ценником. Стоил он ни много ни мало половину Фединого месячного оклада. Мерзавец... И зачем такие дорогие только придумывают? Справедливости ради, можно было отметить, что рядом стояли и более дорогие велосипеды, но Шурику приглянулся именно этот. В замешательстве старший Незнаев размышлял, каким таким хитрым способом, не убивая к чертям семейный бюджет, выкроить ребенку средства на двухколесного друга. Учитывая, что сына надо ещё подготовить к будущему учебному году. И опять же проклятый кредит за машинку стиральную... По всему выходило, что нет никакого такого способа. Но вот только как объяснить это ребенку глядя сверху вниз в умоляющие детские глаза? 'Как половчее убить его надежду, ты знаешь, Федя Незнаев?' - спрашивал себя мысленно Федор. И сам себе отвечал привычно: 'Федя не знает'.
   Прекрасно при этом понимая, как важно, да и здорово вообще для одиннадцатилетнего мальчишки иметь велосипед. Федя сам мечтал в детстве о велике. До сих пор, кстати, стесняясь спросить у родителей, что им мешало в то время купить маленькому Фёдору железную лошадку. Только понимание - пониманием, а что делать в такой ситуации - 'Федя не знает'. Пришлось пообещать сынишке, что они с мамой будут советоваться и решать этот вопрос. Этот, сука, нерешаемый пока, мать его, вопрос.
   Теперь покоя нет от воспоминаний о разочарованном тогда ребенке. И от неубитой, всё-таки, живущей в Шурке надежды: 'А вдруг?'. Две недели сын изводит родителей намёками и перспективами того, каким расчудесным и послушным он мог бы быть, имея тот 'суперский' спортивный байк. А по Валькиной задумчивости трудно определить её отношение к данному вопросу. Не думает ли она, что погорячилась с браком? Что вышла не за того, кто может обеспечить потомству счастливое безоблачное детство, а самой Вальке не менее безмятежную семейную жизнь? Не дают ни сна, ни покоя эти мысли Феде Незнаеву. Особенно здесь, в банке, где шуршат и переходят из рук в руки хрустящие купюры.
   Фёдор в очередной раз посмотрел вокруг. Кремового цвета стены, зеркальная плитка потолка, кабинка кассы, стойка и операционное окошко, перед которым топчется и нудно гудит что-то очередной клиент; объявления на стенах и рекламные плакаты с изображёнными на них успешными деловыми людьми и сопутствующими процветанию аксессуарами - автомобилями, домами, яхтами. Рекламные люди смотрят со стен на настоящих - унылых, мрачных, чем-то постоянно недовольных. Контраст разителен и угнетающ.
  Наконец-то дошел и Федин черед. Девушка, украшенная золотом, как новогодняя ёлка гирляндами, приняла ежемесячный взнос по кредиту, сделав пометку в сберкнижке, отфутболила его в кассу. Та, что в кассовой кабинке даже не пыталась изображать доброжелательность. Не поднимая глаз, отсчитала нужную сумму сдачи:
   -Мелких нет, вот вам лотерейки на остаток. Играйте, - бесцеремонно вручила несколько лотерейных билетов.
  У Феди не возникло желания спорить и протестовать. Скорее куда-нибудь, в помещение с кондиционером, и выпить чего-нибудь холодного!
  ***
  Улица похожа на пустыню. Жарко и никакого движения. Все попрятались от зноя кто куда. И даже машин не видно. Мёртвый послеобеденный час. Хорошо, что в кафе неподалеку нет обеденного перерыва, но зато есть благословенная прохлада и запотевшая бутылка газировки. Тут, за столиком, от нечего делать Федя и вспомнил о данных ему 'в нагрузку' лотерейных билетиках. Монеткой оставшейся со сдачи начал аккуратно соскабливать защитный слой на игровых полях.
  Первый - пусто. Второй - то же самое. В открывшемся окошечке третьего (НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!!!) оказалась цифра сорок тысяч рублей. Федя зажмурился. Посчитал про себя до десяти. Снова воззрился на лежащую на столе бумажку. Сумма (циферками) выигрыша никуда не исчезла. Нет, это просто чудо какое-то! Целых сорок сраных тысяч долбанных рублей! Это и погашенный до конца кредит, это и подготовленный к школе Шурка, и Велосипед его, будь он неладен. И ещё останется на платье или косметику любимой Вальке. И всё это - вот так, шутя, одним удачным прямоугольничком цветастой вощеной бумаги! Надо было бы посидеть, успокоиться, допить лимонад, но счастливчика уже влекло за призом, решающим несколько связанных с финансами вопросов.
  ***
  Федя влетел обратно в банк, почти не касаясь ногами земли. Радостное возбуждение лихорадило победителя лотереи. Бросился к кассе (слава богу, там никого из клиентов не было), сунул дрожащей рукой девушке-кассиру выигрышный билетик:
   - Вот, девушка, смотрите! Я выиграл! Будьте добры, давайте-ка мне скорее мой приз, я его тратить буду.
  Сотрудница заинтересованно приняла лотерейный билет в прорезь бумагоприёмника в бронированном стекле кассового окошка. Рука с лотерейкой на миг скрылась из виду. Секунду -другую Федор лицезрел пробор склоненной головы с редкими перхотинками и русыми корнями крашеных в каштановый цвет волос. Потом кассирша подняла на него напряжённый взгляд и объявила с натянутой улыбкой:
   - Вы, мужчина, видимо, ошиблись. Тут нет выигрыша...
  И вытолкнула обратно глянцевую бумажку.
  Да только вот это был уже другой билет! Не тот, вид которого Федя заучил наизусть, не веря нежданной удаче. Этот же был жалким - затертым и мятым. С нулями в очищенном от наклейки окошечке. У Федора от растерянности почти пропал голос.
   - Как же так?.. Я же...
  Справившись с собой, уже более возмущённо продолжил:
   - Девушка, что за шутки? Вы нарочно подменили билеты, там, у себя, за стойкой! Я вам выигрышный дал!!! Что за мошенничество такое, а? Ну в самом деле!..
  Уже враждебно и безапелляционно в ответ на Федину тираду работница банка сказала ледяным тоном:
   - Мужчина, это ваш билет, и он - пустой! Не морочьте мне голову и покиньте помещение!
  ... - Гена!!! - последнее было уже адресовано охраннику и выкрикнуто с ноткой истерики поверх Фединой головы.
  Послышались тяжёлые быстрые шаги. Открылась дверь кабинки. На бицепсе Незнаева сомкнулись стальные пальцы.
   - Выведи гражданина, пожалуйста, - попросила служащая, потеряв к происшествию всякий интерес. - А то он буянит и мешает работать.
  Федя всё уже понял. Только никак не мог вернуть себе самообладание, пока его, под заинтересованными взглядами кучки зевак выводили из банка, так, как выводят из класса напроказничавшего школьника.
  Вытолкнув Незнаева наружу, охранник огляделся по сторонам. Улица, как и прежде, была пустынна и безлюдна. Ни людей, ни автомобилей. Верзила-ЧОПовец тащил Федю всё дальше от парадного входа с установленной над ним камерой наружного наблюдения. Целеустремлённо тянул несопротивляющегося 'возмутителя спокойствия' в направлении пустой автостоянки.
  В последней попытке 'сохранить лицо' и оставить за собой последнее слово, обманутый в радостных ожиданиях Незнаев снова 'затрепыхался':
   - Да я в..... - но выговорить так ничего и не смог. Потому, что именно в этот момент секьюрити резким рывком развернул его и, не сильно, но почему-то очень больно и очень обидно стукнул Федю по передним зубам своим железобетонным кулачищем. Губы пострадавшего в момент удара издали громкое плямканье. Это было даже смешно. Но, ни Федя, ни охранник не засмеялись.
   - Вали отсюда, чмо, ты меня понял? - Ох, какой убедительный тон был у этого мускулистого парня в синей форме, с группой крови, нашитой на клапан левого нагрудного кармана... - Ещё раз тебя здесь увижу - пожалеешь, так и знай. Давай, убирайся быстро...
  Стараясь скрыть от громилы выступившие от боли и обиды слёзы, Федя отвернулся. И, спотыкаясь, торопливо закавылял прочь. Какие-нибудь ещё замечания, ясное дело, были бы в данном случае совершенно ненужными.
  Губы стремительно опухали. Казалось, разбухший рот занимает уже пол-лица. Но, поглядев в попавшуюся по пути зеркальную витрину, Федя с облегчением убедился, что ущерб нанесён минимальный. Так, легкая припухлость. Если не приглядываться - незаметно почти. Немного неудобно было шевелить этими надутыми 'варениками', когда Федор в сердцах еле слышно бурчал под нос:
   - Да подавитесь вы своими... моими деньгами... Сволочи... Кровопийцы...
   Да ещё и с носа потекло - но не кровь, а так - внезапный насморк. Но куда как хуже беспокоил моральный урон. Причинённый, к тому же, так легко, так небрежно, так спокойно... 'Откуда в мире берётся такая несправедливость? Ты не знаешь, Федя Незнаев?' - спрашивал у себя привычно Федя. И привычно же отвечал себе: 'Федя не знает'...
  ***
   Дома старался вести себя непринуждённо и обычно. Хоть это и неважно получалось. Несмешно шутил, невпопад смеялся. Но чуткая Валька, конечно же, догадалась, что с супругом что-то не так. В ответ на её невысказанный вопрос пробубнил что-то о мелких неурядицах на работе. Жена при Шурике не стала выпытывать причины и подробности. Но заметно по ней было, как она обеспокоена и озадачена.
   Шурка тоже на каком-то интуитивном уровне прочувствовал состояние отца. Некоторое время наблюдал и ходил вокруг, непривычно неразговорчивый. Потом с подкупающей непосредственностью и деликатностью положил руки на плечо Федора. Прислонился к его боку. Помолчал, посопел на ухо. И вдруг заявил:
   - Знаешь, папка, я тут с мамой подумал... Ну его, этот велик... Потом когда-нибудь купим, когда разбогатеем. А пока - давай ты меня научишь воздушных змеев делать? Мама говорит - ты умеешь. Давай?
   - Конечно же, давай! Нам надо только у мамы нитку крепкую попросить. Рейки у меня есть. Полиэтилен тоже. Это будет самый большой на свете воздушный змей! - воодушевленно пообещал сыну Федя.
  Валя послушно отправилась искать нитки. Шурик бросился освобождать стол. А Федя Незнаев замер на месте, опасаясь спугнуть момент искренности, сопричастности и единения.
  Чуть позже, скрепляя меж собой скелет змея и змееву шкуру, в порыве непонятной откровенности Федя поделился с Шуриком:
   - Я, - сказал он - кстати, с мамой твоей так познакомился...
   -Шурка искренне удивился:
   - Вы с мамой запускали воздушных змеев?
   - Это папа ... запускал - с напускной строгостью поправила Валя. - А я шла себе, никого не трогая...
   -Ага, - продолжил Федор. - Бежал я за змеем, любовался им... И столкнулся с твоей мамой лоб-в-лоб. Вот смеху то было...
   - Ну, кому - как... - протянула Валька. Взор её затуманился теми давними воспоминаниями.
  Шурик с открытым ртом ждал продолжения:
   - И?...
   - И влюбился сразу же, - закончил отец.
   - От удара, наверное, - сыронизировала Валентина. - Вот такая она, детка, любовь...
  Пока Шурка, задумавшись, делал для себя какие-то выводы, Федя Незнаев любовался женой и сыном.
  'Вот какой была главная лотерея в твоей жизни' - гулко и торжественно произнес кто-то в Фединой голове . 'И вот - твой выигрыш. Твоя самая большая удача'...
   - Мам, а ты с нами пойдешь, запускать его? - кивнул на почти готовую воздушную конструкцию Шурик.
   - Конечно, чудо моё! - Валя, смеясь, взъерошила волосы сына. - А то вдруг ещё твой папа кого-нибудь ненароком собьёт...
  ***
  Окрепший к вечеру ветерок поднимал ввысь и кружил в безоблачном розово-голубом небе воздушного змея. Шурка и Валька заразительно и безудержно хохотали, наблюдая за его кульбитами.
  'Почему ты так счастлив, Федя Незнаев?' - спросил у себя Федя. И вслух самому себе ответил:
   - Потому, что лично-семейная жизнь удалась...
   - А? - переспросила раскрасневшаяся, удивительно красивая, смеющаяся Валька. - Ты что-то сказал?
   -Влюбился, говорю, - ответил Федя Незнаев. Сгреб в охапку жену и целовал её лицо опухшими, разбитыми губами.
  Шурка, видя это, аплодировал так самозабвенно, что нечаянно выпустил капроновую нитку, на которую был привязан 'самый большой на свете воздушный змей'.
  
  Играй, люби, живи (рассказ)
  Тоха подъехал к Ромкиному дому за час до репетиции. Долго думал, как 'посмешнее' припарковаться. Сегодня он мог не опасаться гнева Ромкиной подружки за корявую парковку - Роман загодя обрадовал тем, что: 'Лерочка в больнице'. Вот и хорошо.
  В итоге он подогнал свою Ниву-шевроле впритирку к входной калитке и воротам. Так, что попасть во двор стало возможным только через забор. Тоха ещё пару минут посидел в машине; дослушал песню, мысленно подыгрывая музыкантам в магнитоле. И выбрался из машины прямо в раскрытую калитку через пассажирскую дверь.
  Ромкин двор нуждался в основательной уборке. Раньше все друзья периодически закатывались к Роману с алкоголем и закусками; устраивали совместную генеральную уборку, за которой следовали пикник, шашлыки, танцы и песни у костра на открытом воздухе. И ночевали здесь же, у друга, всей толпой. А потом с раннего утра - репетиция и лечение пивом в гараже, ещё одном совместном проекте всей команды приятелей. Теплый, просторный - на его обустройство у Ромки с его рок-группой ушло немало сил, средств и времени. Не гараж уже (машину хозяин продал давным-давно), а студия, в которую можно попасть как с улицы, так и из дома. Место бессчётных посиделок, творчества и встреч единомышленников.
  Из гаража сейчас слышался сложный гитарный перебор. Ромка разыгрывался капризом номер пять Паганини. Разрабатывал пальцы. Он называл это 'покапризничать'. Хотя команда играла рок с элементами джаза, разогревались перед репетициями и концертами почему-то классикой. Ромка вот - 'капризничал'. Тоха - 'фантазировал' экспромтом Шопена. Басист Димон обычно 'гонялся за шмелем'. Даже ритм гитарист Лешка, яркий индивидуалист и истовый противник любой стадности, глядя на всех разучил Бетховеновскую 'багатель' и проигрывал её перед репетицией не только в ля-минор, а в совершенно произвольных тональностях. Один только Трюх долбил на установке сложные хардметалловые ритмы, так, что от палочек только стружка летела. Или просто лупил на скорость. А уже потом, разойдясь, разработавшись, выдавали что-нибудь совместное - по настроению. Жребием выбирали ведущего и по-очереди подключаясь к его партии выдавали нечто вполне слаженное и гармоничное. Пару-тройку раз из таких 'гимнастик' получились неплохие самостоятельные композиции.
   Сегодня у Ромки не ладилось. Он нервно и исступленно терзал своего фендера. Фендер выл, скулил, хрипел и рычал. Пока, наконец, Рома не добрался до высоких нот. Раздался противный звук лопнувшей струны и сдавленные проклятия гитариста. Посмеиваясь, Тоха зашел внутрь.
   - Чего буйствуешь? - поинтересовался Антон у друга. - Не выспался, что-ли?
  Ромка одновременно вместо ответа и приветствия, что-то невразумительно-матно прогудел себе под нос. Он сегодня походил на неандертальца: огромный, мощный, всклокоченный, давно не бритый. И весьма раздражённый, к тому же. Волосатыми здоровенными лапами он до локтя зарылся в коробку со всякими мелкими полезностями - комплектами струн и медиаторов, колками от гитар, звукоснимателями, микрофонами и тому подобной мелочевкой.
  Ромка приходился Тохе другом ещё со школьных времен. Учились мальчишки в параллельных классах, но жили рядом и часто проводили вместе свободное время. В школе Ромка не пользовался популярностью или уважением - это был затюканный презираемый сверстниками подросток, с прыщами, вечным запахом потных подмышек и лишним весом. Соответственно и прозвища у мальчишки были - Жирный, Задрот, Толстопуз, Пухлая Вонючка и так далее. И злобные нападки сверстников, и высокомерные презрительные насмешки кокетливых девчушек. Только Тоха по- человечески относился к Роману, заступался перед пацанами, поддерживал, как мог. Друзья вместе учились в музыкалке, и сблизились на этой почве. А потом оказалось, что у них ещё множество совместных интересов - начиная от научно-фантастических книг и заканчивая ролевыми играми.
   К окончанию школы Ромка вытянулся и похудел. В армии жир сменился мышцами. На гражданку парень пришел крепким и ловким. Трудно стало представить себе, что когда-то давно он был неуклюжим толстым увальнем, забитым под завязку комплексами и страхами. Позже на него, конечно, нарос жирок сытой и размеренной жизни. Но мощь и сила проглядывала так явственно, что окружающие невольно относились к нему с почтительным уважением. Теперь только Тоха мог бы, не опасаясь за свое здоровье, назвать бугая-Ромку школьной кличкой. Остальные вряд ли бы осмелились. Особенно вот в такие моменты, когда на парня нападала хандра и раздражительность. Сегодня это чувствовалось во всём - в нервных движениях, неразборчивых ругательствах вполголоса; написано было на нахмуренном и мрачном лице. По помещению плавал сигаретный дым, чувствовался запах алкоголя. На большой киловаттной колонке, с выдернутыми потрохами, используемой в студии вместо стола, стояли початая бутылка коньяка, тарелка с нарезанным лимоном, пепельница с забытым угасающим окурком.
   Антон сел за старое, обшарпанное и малоиспользуемое фортепиано, спиной к клавишам и лицом к импровизированному столу. Взял в руки бутылку с коньяком, покачал в руке, понюхал и поставил на место. Роман, отслеживая его передвижения, наконец-то выдавил внятную фразу:
   - Налей мне штуки четыре 'булька', будь бобр... И себе, если хочешь. Вон, на полке стаканяка из под минеральной... - И продолжил наворачивать струну.
   - Нет, я за рулем. Не буду, - отказался Тоха. Наклонил бутылку над Ромкиным стаканом и дождался, пока в емкости четырежды булькнет. Перевел сомневающийся взгляд с наполненного стакана на Рому.
   - Ты уверен в своих силах? Нам ещё работать сегодня...
   - Не бойся, все пройдет штатно, - успокоил Роман. - Петь будем шансон. Все равно с разномастными струнами и моим сегодняшним голосом ничего лучшего и не получится...
  Тем временем Фендер обзавелся новой струной. Рома подсел к 'столу ', выпил полпорции, покосился на лимон, но к фрукту не притронулся. Вместо этого закурил. Продолжил настраивать гитару:
   - Ну-ка давай помимикай мне...
  Тоха развернулся лицом к фортепьяно и несколько раз сыграл товарищу нотку 'ми'.
   - А все же, Ромыч, чего ты такой жеваный сегодня? Жрёшь средь бела дня... Неприятности какие, может? С Валеркой что не так?
   Рома отрицательно помотал головой:
   - Не, с ней все нормально. Она на сохранении сейчас. Я спрашивал - говорят это у них в порядке вещей... Ага, хорошо, есть... Давай теперь 'си'...
  Тоха сделал 'си'. Дождался, пока друг подстроит вторую струну и сыграл 'соль' для третьей. И. видя, что приятель ушел в себя, 'потормошил' его:
   - В чем дело тогда? Ты сам на себя не похож...
   - Ага, кажется строит... Давай теперь аккордом - 'ре -минор'... 'ля -минор'... 'ми'... - Рома сыграл 'ми -минорный' флажолет, отставил гитару и потянулся к стакану. Нехотя возобновил разговор:
   - Во мне все дело. Ни в чём-то там, а во мне, в моем образе жизни.
  Антон уставился на друга так, словно видел его впервые.
   - А что не так, в твоем образе жизни? Эй, братишка, ты что, приболел?!!
   - Да все неправильно, пойми. Мы с Леркой сидели тут, недавно, размышляли. У меня скоро ребёнок родится, а я занимаюсь какой-то дуростью. У других достаток, работа престижная, семья - у меня же хрен-разбери-что. Работа охранником, чтобы времени побольше оставалось на творчество. Подработка музыкантом в кабаке - чтобы технику не терять. Пьянки, разъезды, клубы, тусовки...
  Рома нервно скомкал в пепельнице докуренную сигарету, тут же взялся за новую. Долил коньяка в стакан. Продолжил, кашляя от дыма.
   - Все ради творчества... Что за чушь! Выступления, на которые ходит школота и праздные зеваки. Гастроли по сельским клубам. Фестивали, потом снова - пьянки, вписки, соски, трава, экстази, рок энд ролл... Музыка, песни - которые никому кроме нас не интересны и не нужны. Ну записали мы пару полупрофессиональных дисков, и где они? У приятелей, на нашем сайте, и у совершенно левых людей, которые ни разу их и не слушали... На большую сцену мы никогда не вылезем, а вот эти жалкие потуги быть настоящей, узнаваемой группой просто смешны. В двадцать лет это ещё круто: говорить - 'Я - музыкант, я пишу песни, играю в группе'. А сейчас, когда я такое говорю - мне уже стыдно. Вместо того, чтобы о серьезной жизни думать, о семье, о ребёнке - хвастаться тем, что стишки кропаешь, да на гитарке блямкаешь... Фу.
  Роме было явно неприятно говорить то, что он в порыве пьяной откровенности изливал на товарища. Он прятал взгляд в стакане, который, в свою очередь, мял и крутил в кулаке. Но, видимо, для парня было важно высказать все одним духом, чтобы потом не возвращаться к неприятной теме.
  Антон слушал жалкий лепет товарища, о том, как важно для ребенка благополучный психологичный климат в семье. О том, что пора становиться рациональнее, практичнее, умнее. Что всему свое время : на смену бесшабашной молодости должна приходить солидная серьезность взрослости. И что-то ещё в том же ключе. Слушал и не мог взять в толк: как, всего-то за пару лет, из гордого, сильного, независимого насмешника его друг смог превратиться в такое вот унылое говно. В голове не укладывалось.
   - Сильно же она тебя обработала... - перебил жидкий словесный поносец друга Антон. - Не узнаю тебя совсем.
   - Люди меняются, - обронил банальность Ромка.
   - Ага, внезапное прозрение... Мне ваша ситуация знаешь что напоминает?
   - Ну-ка, ну-ка, расскажи...
   - Рекламу сейчас часто по ящику крутят... Вот представь себе - прочухивается от сна телка. И спросонья идет искать своего бойфренда. Ходит по дому. Ну, дом такой очень даже ничего. И вот, ходит она и наблюдает шмотки парня своего по дому разбросанные. Недовольно так взгляд задерживается: там - майка его, там - модель железной дороги, там - гитара любимая... Ну видно творческий чувак и увлеченный. А эта, с позволения сказать, тварь, возмущается. Мол, большой ребенок, никак не повзрослеет. То есть - ей охота вогнать его в какие-то жёсткие рамки, вбить его в некий образ, сложившийся от прочтения гламурных женских книжек и журналов, да от просмотра тупорылых программ и фильмов для скучающих домохозяек. Парень же в эти представления не вписывается. Слишком легкомысленный, видите ли. А то, что все парнишкины заскоки, метания и увлечения - его неотъемлемая часть, и, пожалуй даже, самая его важная часть - девке это до полового органа. Этой шкуре надо, чтобы бойфренд был солидным, а всё свое время свободное посвящал только ей, единственной (не каким-то там дурацким хобби), чтобы носил её, неповторимую, на руках, в жопу её целовал и восторгался её богатой, сложной и тонкой душевной организацией. А внутренний мир жениха - вздор, блажь, абсурд...
  Тоха досадливо сплюнул, отвернулся к фоно. Прижал правую педальку и с силой ударяя пальцами по клавишам извлек на нижних октавах несколько громких, торжественно-мрачных аккордов. Звук ему явно не понравился и Антон в сердцах захлопнул крышку. Начал убеждённо, проникновенно выговаривать товарищу, пытаясь расшевелить в нём то, чем тот жил до встречи со своей пассией.
   - У нас сейчас такой возраст: ошибки, идиотство и пустоголовость юношеская в прошлом. Опыта и умения и идей - пока ещё в достатке. Сейчас можно творить выдержанную, солидную, взвешенную, грамотную музыку и тексты; придумывать что-то, экспериментировать. Мы же можем - о нас хорошие отзывы, нас слушают в области и не только, качают из соц-сетей, ходят к нам на сайт. У нас будущее есть!!! Подумай!!! И это все вполне можно совмещать с семейной жизнью. Нет, блин, тебе твоя кошка вбила свою придурь в голову! Благо её дури не на одного человека хватит. У нее пока вполне неплохо получается делать из тебя серое ничтожество, крылья тебе обрубать.
   - Да что ты так на нее взъерепенился?!! - речь Тохи никакого впечатления на Романа не произвела
   - Да я, блядь, в нее и не влюблялся! - Тоха тоже высказывал наболевшее, поэтому не стеснялся в выражениях и 'громкости'. - Это Ты с ней носишься, как дурень с расписной торбой! Валерочка - то. Валерочка - это. На бэки её поставил, хотя у нее ни слуха, ни голоса - хорошо хоть от этого мы тебя отговорили. Я, конечно, понимаю - любовь у тебя и так далее. Но ты на неё, на эту трахнутую любовь меняешь всё абсолютно.
   - Что всё? - Рома тоже разнервничался, щедро набулькал новую порцию, закурил очередную сигарету. Но в глаза другу так и не смотрел.
   - Всё! - Антон сбавил пыл. - Сначала она отвадила твоих друзей. Вспомни - когда мы собирались толпой последний раз, кроме репетиций? Вот-вот. Дальше - больше. Образ жизни у тебя неправильный... Значит всё, ты теперь бросаешь музыку, группу, начинаешь новую жизнь с чистого листа, в новом качестве: новая работа, новые развлечения, солидный, значится, быт и всё в таком духе? Новый круг общения, новые привычки... Так?
   - Ну да, почти так. - Рома виновато потупился. - По крайней мере, с репетициями, с группой - точно покончено. От друзей я не отказываюсь, но видеться мы будем где-нибудь на нейтральной территории. Работу новую я уже тоже нашел. Начальника одного буду возить пять дней в неделю. Недурно платят. Потом, попозже, поступлю на заочное... Как-то так, приблизительно...
   -Антон по сложной траектории разгуливал по гаражу. Перемещения его выглядели бессмысленными.
   - Все ещё хуже, чем я думал... - совсем сник клавишник. - А как ты собираешься это пацанам преподнести? Ну, вот то, что ты больше не с нами, что нашему коллективу абзац настал?
  Вид у Романа сделался действительно жалкий:
   - Я вообще думал, что ты им скажешь как-нибудь. Самому стыдно. Но группа-то не развалится! Ты зря так драматизируешь. Я думаю не так уж все плохо. Где репетировать - можно найти. Вон в клубе, в ДК 'Русь', по вечерам, хотя бы. Возьмете кого-то вместо меня - всех-то делов...
   - Вот только не надо этой лабуды!!! - Тоха опять взорвался. - Ты прекрасно знаешь, что всё на тебе держится, вся группа под тебя работает. Ты вокал, ты лидер-гитара, большинство текстов и музыки - всё это ты! Заменишь тебя, как-же... Или ты на комплименты напрашиваешься? Или, может, давай я тебя поуламываю не покидать нас?
   - Нет, дружище, это уже решённый вопрос. Прошу тебя только пацанам это преподнести как-нибудь помягче. Я, конечно, веду себя как урод и эгоист - но и ты войди в мое положение. И всё уже, хватит, давай уже не будем об этом. Нам ещё в кабаке сегодня шабашить, и репетиция опять-же, а я как тряпка совсем. Давай, встречай парней, разыгрывайтесь. А я пока холодный душ приму. Приведу себя в порядок.
  Хозяин ушел и Тоха остался переживать неприятные известия в одиночестве. Включил синтезатор, пробежался по клавишам, но тут же бросил. Разговор выбил парня из колеи. Была, конечно, слабая надежда, что их лидер одумается и развала группы и их компании не произойдет. Хотя, зная Леркин характер - верилось в это слабо.
  Одиночество продолжалось недолго. Вскоре с улицы, со стороны ворот послышались эмоциональные ругательные вопли и дребезжание стеклянной посуды. Через минуты в уличную дверь ввалились возбужденные и веселые Лёшка и Димон, с двумя пакетами полными пивных бутылок.
   - Тоха, ты - козёл! Нахрен ты так втулился? Нам пришлось через забор прыгать. Чуть пиво не разбомбили! - Дима плюхнул свой пакет Антону на коленки. Выудил из него одну бутылку пива и обрушился с ней на гостевой диванчик в углу.
  Лёшка шутливо отомстил Тохе за его выходку с парковкой, легким щелчком по лбу.
  Сразу же за парнями с шумом ворвался Трюх. Весь как на шарнирах, постоянно подвижный и деятельный, он только что не искрился от переполняющей его энергии. Не давая никому слова вставить с порога застрочил, обращаясь к каждому и ко всем сразу:
   - Тоха, ты урод! Я тут паркуром занимаюсь из-за твоего ведра с болтами. Фу, накурили-то, люблю вас за это. О, пиво! Дайте. Что отмечаем?
   - Пятница же, балбес! - Вклинился в скороговорку ударника Лешка. - Конец трудовой недели. К тому же мне премию такую симпатичную сбросили за срочный заказ. Так что наши отцы-командиры пойдут сегодня работать в свою гламурную тошниловку, а мы пойдем туда же - только пропивать мои бонусы. Можем ещё поиздеваться - музыку у них позаказывать, если чо... - Леха откровенно потешался.
  Трюша его восторги проигнорировал. В нем сейчас играла яркими цветами некая идея, и, благодаря этому, он испытывал невероятный эмоциональный подъем. И спешил донести свою задумку до товарищей:
   - Ладно, всё это фигня. Слушайте, что я придумал. Весь день вчера гитару насиловал - для басухи рисовал партию. На вот табулатурки тебе, тут все записано, - Трюх сунул Димке изрисованные листки. - Иди давай на мое место, я тебе покажу, что делать.
  Димон мельком поглядел табы и спрятал в карман, чтобы позже разобраться. Послушно сел за установку. Лешка заинтересованно наблюдал. Трюх воодушевленно схватился за Димонов бас, включил усилок и настроил громкость.
   - Счас, счас. Блин, как все сложно. На акустике-то мне казалось - я Бог, такие завороты крутил. А на настоящем басу пальцы как пластилин. И лады эти в пять раз шире, чем нужно. Ладно. - Трюх пошире растопырил пальцы и сыграл несколько пробных нот.
   - Так, помогайте мне! Тоха, проснись, блин, снимай мелодию. Тут несколько аккордов всего. Начинаем с Am. Леша, тоже подключайся. Только без примочки, так просто. Дима слушай сюда: помнишь у Qwuinn песню эту - we will rock you? Вот то же самое изобрази на ударных, только медленнее раза в два. Вот так: раз-два-три, раз-два-три, -Трюх показал притопами и прихлопами ритм. - А на клавишах - звук баяна нужен. И обыграть красиво. Все поехали. - Зачинщик дождался вступления ударных и бодро запилил довольно таки замысловатую партию на бас-гитаре. Тоха посидел, закрыв глаза, улавливая мелодию и вскоре нащупав ее, подключился к игре. Лешка смотрел через Антохино плечо и считывал аккорды с клавиатуры. Все вместе проиграли мелодию по кругу минуты три, осваиваясь, привыкая к ней, разучивая.
  Первым бросил играть Трюх. Он просто сиял. Выхватил из пакета пиво, открыл, надолго присосался к бутылке. Обвел победным взглядом товарищей:
   -Да, мои рокенрольные друзья! Вы всё прекрасно поняли! Только ритм гитара там должна помягче и поглуше звучать. А установка и бас почетче - основной упор на ритм-секцию. И в конце сильное соло Ромкино придумать надо. И будет то, что нужно...
  Тоха задумчиво проиграл мелодию одной рукой ещё раз.
   - А что это вообще? - поинтересовался он.
   - А это, - немедленно откликнулся герой дня - это будет кавер на народную песню 'Не было ветров'. Слышали такую? Ну конечно нет - вы же убогие и бездуховные личности. - Парень вытащил из кармана плеер, подключил его к пульту и потребовал внимания.
  Из колонок полилась песня, исполняемая акапелло народным хором. Барабанщик дал послушать всем, потом выключил устройство. По мере воспроизведения Трюша комментировал - кто, где, как вступает; как играет; какие должны быть аудиоэффекты.
   - Сообразили, как это весело? На вокал надо будет Надьку с казачьего хора позвать, я давно ищу способа с ней замутить что-то такое, голосище у нее - отпад просто. Вместо синтезатора - ты, Тоха, можешь на баяне задвинуть, так чище будет и натуральнее. А остальное - вот как сейчас. Ну клево же, ну?!!
  Из дома в гараж вошел посвежевший, побритый, дрожащий от холода Ромка. Увидел пиво, открыл себе бутылку, поднял ее, салютуя товарищам. Все, кроме Антона, издали приветственные возгласы. Одним глотком хозяин опустошил пол-бутылки и поинтересовался у всех сразу:
   - Чего орем?
   Трюх ещё раз повторил для Ромы песню из плеера. Потом взял бас, и группа повторно сыграла свой вариант. Только уже более слаженно. Все начали находить в проигрываемой композиции какой-то шарм и исключительность; ребята уже получали довольствие и играли с интересом и азартом. И заразили этим энтузиазмом Ромку.
   - Здорово, черт возьми! - глава коллектива схватил свой инструмент и приготовился 'помогать'. - Молодчина, Трюх! Работаем!
  ***
  Марина приехала из затянувшейся командировки рано утром. Дома первым делом затеяла генеральную уборку, вытерла везде пыль, вымыла полы, вытряхнула половики. После вынужденных отъездов первые сутки давались девушке очень тяжело. Как будто её квартира это не её дом, а заброшенная нежилая постройка, где все незнакомо и чуждо. Обычно в таких случаях она вытаскивала подружек в ресторан или кафе. Вечер, проведенный в узком кругу близких людей, приятное общение, вино, танцы, может даже легкий, несерьезный флирт с кем-нибудь - все это помогало сгладить странную неприкаянность и 'привыкание' заново к собственному жилью, укладу, режиму.
   Сегодня фокус с выходом в свет не прошел. Катька работала в ночную смену, У Вальки заболел малой, и ей не с кем было его оставить. А Валерия и вовсе оказалась в больнице. Сначала Марина даже рассердилась про себя на девчонок. Ну надо было им всем в одночасье так озаботиться личными проблемами!?! Правда, спустя несколько минут девушка уже укоряла себя в эгоизме и чёрствости. Она решила навестить Валерку в больнице, накупить ей кучу гостинцев и подбодрить. А уже потом, после больницы съездить к Валентине, поухаживать с ней за малышом, помочь по хозяйству, и между делом выпить по парочке бокалов винца.
  ***
   Лерку отпустили всего на полчасика - потом у нее назначены были капельница, уколы, ещё какие-то процедуры. Сгрузив гостинцы на кровать, подружки поспешили улизнуть из мрачноватой палаты в больничное кафе-закусочную. Тоже не место для нормального общения, если разобраться. В кафешку намертво въелись запахи подтухшей капусты, вареной рыбы, картофельного пюре и вездесущей хлорки. Липкие столики, потолки с потеками; полы, с выщербленной плиткой. Но все получше палат, фойе и коридоров с их атмосферой страха, боли и грусти, дурных предчувствий и ожидания беды.
  Марина поразилась тому, как Лерка изменилась к худшему. Вроде бы беременные должны, по идее, расцветать (так, по-крайней мере пишут в популярных журналах), но тут в глаза бросался явный регресс. Валерия погрузнела, выглядела опухшей и одутловатой, кожа жирно блестела, волосы поблекли, на лице проступили незаметные ранее морщины. И настроение под стать внешности - унылое и подавленное. На вопрос, как у нее дела, как самочувствие, Лера отделалась ничего не значащим - 'Нормально'. И поспешила перевести разговор на Марину: что нового у нее.
  Наверное у всех бывают в жизни такие моменты, когда сидишь с другом, а у того нет настроения, и надо из вежливости что-то болтать, чтобы заполнять пустоту в общении. Когда один делает вид что ему интересно, о чём рассказывает собеседник, а другой притворяется, что ему очень нужно поделиться какими-то ничего не значащими пустяками. Пришлось Марине ненадолго стать 'гвоздем программы', раз уж она пришла морально поддержать беременную подружку. Да и мало ли какие там у этих беременных заскоки и психи - чтож теперь, обращать на это внимание?
   - Ну слушай... В командировку съездила. Ничего интересного, просидела за бумажками, никуда не ходила. Да и куда пойдешь - я там не знаю никого, а одной влом как-то. Квартира съемная - кошмар. Ванна битая, вода ржавая, кровать скрипучая, соседи жлобьё. Вырвалась пару раз, по городу прошла - тоже ничего особенного. Развалины и стройки; архитектура - мрак: пейзажи третьей мировой. Ну, по магазинам прогулялась - сумочку вот кожаную взяла с кармашеками и стразюлечками, интересненькую, хотя цены там непомерные.
  Лерка индифферентно хлюпала соломинкой в стакане сока.
   - Что же ещё такого рассказать тебе... Приехала сегодня, дома тоже скучища, тоска. Вот, думала вас всех в кабак вытащить, развеяться, поплясать, пивка попить. Рому, может, твоего послушать - он же вроде пятницу, субботу, воскресенье в ресторане играет, да? А вы все не при делах. Валька с ребенком, ты тоже с ребенком... будущим... Я иногда даже вам, 'женатым и с детьми' завидую. Я вот биснес-вумен, вся из себя, и пока на работе - вроде при деле и всё интересно и так, как нужно. А дома места себе не нахожу. А у вас-то точно, наверное, нет времени на скуку. Я даже думаю - может мне тоже пора уже личную жизнь устроить?
   - Не советую, - угрюмо пробурчала Лера.
   - А что? Найти себе какого-нибудь денежного хомяка, пусть бы он меня развлекал, баловал, ублажал. А я бы выкобенивалась всячески. Кстати, давно хотела спросить - так, на будущее себе - как вы с Валькой так выдрессировали своих мужиков? Они у вас шелковые просто! Особенно твой Ромка, в последнее время на себя не похож - такой положительный, такой заботливый, такой предупредительный, прям душка!
  Лерка снисходительно хмыкнула.
   - Да легко. Не знаю, как Валька - а я своего приворожила. У меня бабка знакомая есть, сделала приворот на крови.
  Маринка ошеломленно раскрыла сразу и рот и глаза.
   - Да ну! Ты что серьезно? А как это?
   - Да я в детали не вдавалась. Ведьма эта сказала мне крови нацедить. Менструальной. А это уже само по себе непросто, можешь мне поверить. Ну, пошептала она, поколдовала над ней что-то. Меня заставила какую-то считалку выучить, я уже не помню сейчас дословно. Потом надо было это ему в питье или в еду добавлять, и наговор этот повторять. И так с неделю, ежедневно. Вот и весь обряд...
   - Ну ничего себе... Беее. - Сквозь удивление Марины проглядывала тошнота. - Вот это, я понимаю, магия... Никогда бы даже не представила себе такого. А как ты поняла, что этот твой приворот работает... ну что он действительно в тебя влюбился?
   - Да элементарно. Он стал тряпкой. Раньше он просто пользовался мной, как хотел. Брал, то, что хотел. Разрешал быть с собой рядом. А после моих манипуляций изменился. Стал просить разрешения уже у меня, а я решала - осчастливить его собой или нет. Для пробы стала ультиматумы ему предъявлять. Я - или твои хобби. Я - или друзья. Я - или твоя музыка. Догадайся, что он выбирает неизменно? Я играю им, как марионеткой, извлекаю выгоду для себя, унижаю, смеюсь, вытираю об него ноги; его уже презирают даже близкие люди. И знаешь что... -
  Марина смотрела на нее с опаской и недоверием.
   - Мне это нравится, - подытожила Лерка.
   - А зачем тебе это всё? Ну, то есть, я думала ты это от большой любви...
   - Да какая тут любовь? Мне всего лишь хотелось отомстить. Вся эта компания - кем я для них была? Наивная, послушная и докучливая дурочка. Временная попутчица, тень, фанатка. Как они свысока ко мне относились... А ОН, мои чувства, которые я ему чуть ли не в стихах изливала - ОН посмеивался надо мной терпеливо и пользовался только телом. Как же: кто я и кто он, они... Я бездарь, ничтожество, бесталанная серая мышка. А теперь все наоборот. Я - центр вселенной. И теперь все будет так, как хочу я. А любовь - это все детские шалости. Слабость, благодаря которой тобой пользуются. Никогда Никого Не Люби, слышишь? Никогда.
  Ни за что Марина не подумала бы, что её беспечная подружка может быть такой грубой, безжалостной стервой. Признаться, она и сама относилась к ней с изрядной долей терпеливой насмешки. Почти так же, как, по Леркиному описанию, к ней относились Рома со -товарищи. Только, разумеется, с поправкой на давнишнюю дружбу. Сейчас же, слыша её откровения, оставалось только глупо хлопать глазами и натянуто улыбаться. Как будто маленькая девочка с бантиками вдруг заговорила пропитым и прокуренным голосом на жаргоне проститутки со стажем. Марине захотелось закурить. А лучше выпить и закурить. А ещё лучше выпить и закурить где-нибудь подальше отсюда.
  Лерка вызвалась проводить Марину через запасной выход, как покороче. Видно пациентке окончательно наскучило общение, и она просто стремилась выпроводить гостью прочь. Хорошо хоть, их желания совпадали. Стоя на крыльце Лерка залезла под халат и достала спрятанные в трусиках сигареты и зажигалку.
  Марина с укоризненным вопросом смотрела, как будущая мама закуривает, жадно затягивается, с удовольствием выпускает дым.
   - А не вредно это малышу?
   - А ты не верь всяким докторам. Если их слушать, так всё вредно. А по мне так - херня это, страшилка для лохов. Моя мать курила и ничего, как видишь, я нормальная родилась. И не болела в детстве, так, как Валькин малой, хоть та и все предписания докторов во время беременности соблюдала. Все в порядке. Не беспокойся за меня.
  Марина торопливо попрощалась и побрела домой. Идти к Вальке почему-то расхотелось. Как-то развлекаться - тоже. Дом уже не казался чужим и неприветливым. Одинокий вечер виделся скорее не наказанием, а освобождением от всего и всех.
  ***
  Ромка очнулся глубокой ночью. Очень трудно было первое время сообразить: что есть явь, а что причуды сознания. В голове играла музыка: одна и та же очаровательная песенка в разных вариациях. Наверное, это и вырвало парня из отключки. И ещё сухость во рту, как если бы Ромка вырубился, обсасывая валенок. В полной темноте виднелось лишь цифровое табло электронного будильника. По этому циферблату, да ещё по неудобству своего ложа Роман определил, что он находится в собственном гараже, на диванчике. 'Видимо, пацаны притащили сюда из кабака, открыли гараж и оставили здесь. В дом заносить поостереглись, чтоб не напачкать мной там, если затошнит. Умные, блин. '
  Роман принял сидячее положение, нашарил в кармане зажигалку. И так, подсвечивая себе дрожащим огоньком, включил верхний свет. Сразу бросились в глаза: бутылка минералки, стоящая на журнальном столике, возле дивана, и несколько не выпитых вчера вечером бутылок пива. Рома выбрал последнее. Залпом опрокинул полбутылки. И, закурив, продолжил прислушиваться к звучащей в мыслях мелодии.
   Музыка было проста и прекрасна, как и все гениальное. Сразу вырисовались варианты её исполнения. Рома знал, что забудет назавтра приснившуюся песню, если не запишет её сейчас. Да в придачу ко всему, на мелодию удивительно ровно ложились стихи - любимый размер: двенадцатислоговые строки в пятистрочной строфе типа АВААВ. Где-то там, в чемодане памяти даже имелось одно незаконченное стихо такого плана, посвященное Лерке. Это определенно стоило записать.
  Ромка допил пиво, открыл очередную бутылку и включил в сеть Тохин синтезатор. Приветливо засветился дисплей. Немного подумав, музыкант включил аккомпанемент и подобрал темп. Из встроенных вариантов музыкального сопровождения выбрал acoustic jazz. Убедился, что в картридере присутствует карта памяти и включил запись. Потом сосредоточился и проиграл аккордами мотив будущей песни, вставляя вместо припевов готовые проигрыши из арсенала синтезатора. Получилось не так волшебно, как в мыслях, но вполне пристойно. Особенно, если учесть, что фортепиано совсем не его инструмент.
  Парень прослушал получившуюся фонограммку ещё пару раз, пытаясь под нее пропеть незаконченный стих. Стих попадал идеально. Тогда Роман выбрал из синтезаторных звуков - звук старинной шкатулки, вырубил сопровождение и включил запись. Одновременно с этим поставил воспроизведение только что сыгранной мелодии, и поверх нее стал накладывать партию голоса, проигрывая её выбранным звучком. Созданная из предыдущей, новая фонограмма показывала, как правильно должна петься придуманная песня. Теперь уже можно было быть уверенным, что если Роман даже и забудет к утру то, что сочинил, прослушивание записи освежит память.
   Можно было заняться текстом. Выпитое пиво подстегивало воображение и просило добавки. Слова лились непринужденно, будто лежали, давно уже придуманные, и ждали, когда же их запишут. Такой, откровенно-любовной лирики Рома никогда ещё не писал. С нетрезвым воодушевлением подумал, что Тоха, да и остальные, когда услышат, что их лидер написал, непременно поймут его чувства, и простят его выбор.
  Впрочем, как только мысли хмелеющего музыканта коснулись его ухода из группы и отношений с единомышленниками, настроение сразу же стало мрачным и горьким. Тут же вспомнился вчерашний разговор с Тохой. Всплыли даже некоторые фрагменты прошедшего вечера. Будущий отец, придя на работу в ресторан сразу же начал 'для разогрева' пить. Когда пришло время выступать, Ромку уже основательно развезло. Он пытался что-то (это память пока милосердно скрывала) доказать и объяснить Антону, парням - но, похоже, даже не мог связно говорить. Кажется, его заменил Лешка, пел вместо него и играл - Ромка помнил, что аплодировал ему. Позже было ещё много выпитого, рвота в туалете, разбитая посуда (детали тоже не вспоминались, пока). Еще, вроде, нагрубил официантке. И под конец Тоха с Алексеем везли его полумертвого домой.
   На фоне злости на себя за вчерашний вечер, изменилось и восторженное отношение к свежепридуманной песне. 'Интересно, зачем это всё?', - думал Ромка. 'Вряд ли я спою эту песню Валерке, и тем более покажу ей текст. Парням - не факт ещё, что понравится. Давняя привычка сохранять сочинения, выработанная за время игры в музыкальном коллективе. Теперь-то уже совершенно не нужная привычка, надо признать. А сколько ещё раз, интересно, я буду просыпаться от звучащих во мне песен? Сколько раз мне ещё будет сниться-приходить всплывающая из подсознания музыка? И сколько песен ещё я похороню в себе? И как скажутся на моем отношении к миру их разлагающиеся во мне трупы?'
  Возник, но и тут же быстро пропал порыв стереть с карты памяти запись. Жалко стало. Как-никак, а свое детище. Рука не поднимается. Пусть уж кто-нибудь другой убьет. Тот же Тоха, к примеру.
  Роман выключил синтезатор. Потушил свет и пошел в дом: где-то на кухне, вроде, оставалась початая бутылка коньяку. Пошли они все к чёрту, в конце концов - группа, музыка, призвание, талант. Ему нужна Лерка, малыш и спокойная жизнь рядом с любимыми людьми. Всего лишь. Остальное - мусор. Напиться и забыть.
  ***
  Лёшка с Димоном тряслись в полупустом автобусе в направлении университета. Там, возле ВУЗа они должны были встретиться с Трюхом, и оттуда же их всех должен был забрать на авто Антон. Предстоял переезд.
  Лёшка старательно изображал, что читает журнал с новинками музыкальной техники. Дима крутил в пальцах зажигалку, жевал чуингам и пялился в заляпанное окно. Мимо проплывали обшарпанные фасады, грязные машины и унылые прохожие.
   - Как ты думаешь, чем все это кончится? - словно невзначай Дима задал спутнику мучащий его вопрос.
  Тот понял без дальнейших объяснений, что имеет в виду басист.
   - Show must go on, ты же знаешь. - Леха произнес это как молитву. - Ну переберёмся в другое место. Подумаешь... Будем выступать у них на праздниках, вместо арендной платы. Оформимся как кружок народного творчества. Со временем договоримся с директором, будем концерты давать на этой площадке. Там, глядишь, нас кто-нибудь из администрации городской заметит и продвинет. Или спонсоры найдутся. Мало ли что произойдёт. Нужно только веру в себя не терять и работать над собой больше...
   - Что-то слабо верится во все это, - не разделил напускного Лёшкиного энтузиазма басист. И неожиданно признался:
   - Знаешь, а я ведь, наверное, тоже свалю скоро. - Димка отвернулся к окну. - Нет смысла продолжать...
   - Да что такое, мать твою?!! - Лёха захлопнул журнал и бросил его на пол. - Что вы с ума посходили все или что? Обострение психозов у вас по ходу, да? Ты-то чего финты выкидываешь?
   Димон, пытаясь придать себе уверенности поглубже надвинул на лицо капюшон.
   - Да пойми ты, без Ромки всё не так и не то. Пустое трепыхание. Антоха, какой бы ни был он виртуозный клавишник, все равно никогда не сможет выдавать таких хитов, как Ромыч. Про нас я вообще молчу. И это не говоря уже о том, что толкового соло-гитариста не так просто найти, чтоб Ромку заменить. Поэтому и не верю я в наше счастливое будущее. Буду себя в чем-нибудь другом пробовать. Компьютерной графикой займусь вплотную, на худой конец. Толковый компьютерный дизайнер и художник лучше, чем второсортный басист. Только никому не говори до поры, это так, замыслы пока еще.
   - Дожились, - зло процедил Лешка, - крысы бегут с корабля. А ведь мы как семья были... И вот, пожалуйста.
  После некоторой паузы Алексей добавил как будто про себя:
   - И ведь всё из-за чего?!! Ничто не предвещало напасти, так нет, появилась смазливая шмара и развалила весь коллектив. Где появляется баба, там моментально начинается раздор, разлад и хаос.
   - Давно ты до этого додумался? - невесело ухмыльнулся Димка.
   - Так совсем ещё недавно Ромка говорил. Года полтора назад. Вот бы ему сейчас напомнить, да только у него теперь член вместо головы. И ты туда же, ренегат хренов...
   - Да ладно тебе, Лёш, я ничего ещё не решил, - попытался сгладить ненужный драматизм Дима.
   - В прямую кишку правым боком твое сучье 'ладно'. Делай что хочешь. Твой выбор, никто тебе мешать не будет. Обидно мне просто...
  Больше, до самого универа они не общались.
  ***
  На работу в ресторан Ромка больше не вышел. В субботу днём позвонил Тоха. Предупредил, что обо всём поговорил с пацанами. Они уже нашли место для репетиций и сегодня же приедут за инструментами. Ромка ответил, что будет ждать, и попросил захватить по пути минералки.
  Вся группа приехала на Тохиной Ниве. Парни вели себя крайне тихо и апатично. Двигались, как после тяжелой работы, почти не разговаривали. Даже вечно бодрый и жизнерадостный Трюх полностью погрузился в себя. Только нервно выстукивал пальцами дерганый синкопический ритм на всех подворачивающихся поверхностях. Ну так он только мертвый не барабанил бы, наверное.
  
   Пока парни скручивали провода, ударник сноровисто разобрал установку. Она заняла весь багажник и все заднее сиденье. Гитары и синтезатор вбили кое-как 'стоймя' за спинки передних сидений. На переднее же пассажирское и под него - поместили соответственно пульт и усилители. Багажник на крыше заняли под мониторы и сателлиты. Проводами, примочками, микрофонами, прочей мелочью набили пару принесенных с собой рюкзаков. Чтобы проще было выносить инструменты, Ромка впервые за долгое время открыл створки гаражных ворот. Свет уходящего дня неприятно контрастировал со светом люминесцентных ламп, горящих в (бывшей) студии. В воздухе витала поднятая пыль. По полу рассыпались листки с нотами, рисунками и текстами песен.
  После сидели в разорённой студии, как возле свежевырытой могилы. Курили, тяжело вздыхали. Пытаясь разрушить это похоронное молчание, Тоха заговорил с хозяином:
   - Ашот сказал, что видеть тебя после твоих пьяных выходок не хочет, пока не извинишься. Ты там посуды набил сдури, накричал на всех. Пока Лёшка вместо тебя поиграет, ему сейчас деньги не лишние. Потом, когда соберёшься с мыслями, возвращайся...
  Ромка отрицательно помотал головой.
   - Пошел он в жопу, извиняться ещё перед ним, чмо нерусское. Давно хотел из этой помойки свалить. Это, похоже, сама судьба меня напоила вчера. Скажешь ему, что все убытки в счет моей неполученной зарплаты пусть посчитает, там должно хватить.
  ...Добавил уже для Лёшки:
   -Там в раздевалке, в шкафчике, распечатки с песнями ходовыми, струны запасные - 'десятка'; бутылка коньяка и шоколадка горькая. Наследство мое тебе. Поздравляю с вступлением в ряды ресторанных лабухов...
  Роман походил взад-вперед, от одной входной двери до другой . Выключил верхний свет. Смолкло надоедливое жужжание ламп, в углы заполз сумрак. Долгим взглядом обвел товарищей, будто пытаясь запомнить их в эту минуту. Его внимания парни избегали: отворачивались, заметно напрягаясь.
   - Там я песенку придумал ночью, - Рома нашёл листок с ночными заметками, сунул Тохе. - Фонограммка в синтезаторе на флешке. Может, доведете до ума, если настроение будет.
   - Хорошо, разберемся, - Антон не глядя убрал записи в карман и поднялся. - Ладно, я поехал. Вы парни на автобусе, как договаривались. Жду вас на месте. Всё, разбегаемся, времени мало, а нам ещё разгружаться.
   -Бывай, Ромыч, - сдержанно и прохладно произнес Тоха, даже не подавая руки. Заходи если что, звони, пиши.
   - Пока, вождь, - присоединились к прощанию остальные. - Будь здоров, удачи тебе в семейной жизни и вообще. Лерке - привет от нас огромный, - последнее было сказано с определенным подтекстом, но Ромка на колкость не отреагировал. Не хотелось ничем портить и без того нелегкое расставание. И так - огромная благодарность, что никто из друзей не выражал вслух обиду, упрёк, презрение. Спасибо им, оставили при себе то, что имели право вменить в вину 'дезертировавшему' приятелю.
  
  
  Роман стоял в проёме распахнутых ворот, наблюдая за тем, как уходят его друзья. В этот миг его неотвязно терзало ощущение, что они уже никогда не встретятся все вместе так, как сейчас - такими же близкими, привычными друг-другу людьми. Тохино авто обогнало пеших ребят, прижавшихся к обочине. Ребята шли без обычного дурачества, без шуток и приколов, растянувшись цепочкой по краю дороги. Никто не оглядывался назад. Ромке хотелось броситься вслед за ними, и... Или вернуть их назад, и сказать им что-то упущенное, или - просто пойти с друзьями вместе. Что угодно, только не оставаться в опустевшем холодном гараже, не входить в темный дом.
  
  Добро пожаловать (рассказ)
  
  Так, что тут... ФИО. - Григорий Васильевич Иванов. Возраст 28. Рост 180. Вес 75. Брюнет. Глаза карие. Зодиак - Весы. Характер - флегматик. Убеждения. - Консерватор. Длина члена... Сексуальная активность... Тьфу! Не буду ничего писать. Ориентация.... Ну, наверное, гетеро, если с девушкой желаю знакомиться! Тупизм, блин.
  О, боги, зачем я это делаю?!
  Ладно, что там дальше... Семейное положение - холостой, бездетный. Отношение к детям - удовлетворительное, вроде. Стоп, это к детям претендентки или как её там... Да пусть, только не много, не больше двух. Далеко от меня? - В моей стране. Заработок. - Стабильный, но не спонсор. Жильё. - Обеспечен.
  Вредные привычки. - Ковыряюсь в носу. Курю, а как же... Пью по праздникам. Наркотики - 'Нет наркотикам!'. Тоже и ей советую, ага. Нехрен, понимаешь.
  Привычки, увлечения, хобби. - Сссссс.... Пишем: книги, музыка, прогулки. Прогулки в одиночестве, мать иху... По вечерам. Что тут можно ещё написать? Серфинг, бля. Ловля акул. Путешествия на дирижабле, ёб...
  Отрицательные черты вашего характера, положительные черты вашего характера. - Ой. Ой. Так, вспомнить, что она там говорила, на прощание мне... Нерешительность. Слабохарактерность. Не конфликтность (ссыкливость надо написать, чтоб по-честному). Терпение. Терпимость. Мнительность. Избегание ответственности (зачеркнуть, написать - отсутствие карьеризма, неумение работать в команде и неспособность к руководящей деятельности). Деликатность. Что там во мне ещё? Попробуй вот так, сходу сообрази. Романтичность (после 25 это уже, наверное, надо писать - чудаковатость). Замкнутость, застенчивость, неумение поддержать разговор. Особенно на тупые темы. Распределить теперь соответственно...
   Что вы не любите в людях. - Людей, разве непонятно... Глупость, агрессия, жадность, зависть, подлость, эгоизм, тщеславие. Лицемерие.
  Что любите в людях. - Затрудняюсь ответить.
  Какие качества вы хотите увидеть, присущими вашей возлюбленной? - Фак... Слепи девушку своей мечты... Понимание. Наверное. Доброта. Способность к компромиссам. А то и вовсе самопожертво(Как это правильно написать?) Черт его знает, какие там у неё должны быть качества, я в неё не верю уже почти, в эту будущую возлюбленную. Тем более таким способом. Ладно, всё равно заняться больше нечем. Дальше.
   Важна ли для вас внешность вашей избранницы? - Ага, подсуньте мне крокодила. Хотя, впрочем, сам-то? Не очень, ведь. Надо написать, что толстых не люблю. И с инвалидом вряд ли сумею.
  Возраст девушки. 20 -25 Или 25 -30? Может, старше если - то умнее или спокойнее? Пусть 25 -30.
   Ваше фото. - Нате. Трудно выбрать из двух, сделанных за прошедшие десять лет. Вот эта, в синем джемперочке, нравится? Мне так не очень. Может той, неведомой понравится. Может - хоть одежда понравится. Или фон, вот, красивый - листопад.
  Всё вроде. Ентер.
  Анкета создана. Желаем Вам найти свою любовь!
  
  ***
  
  Работа позади. Гриша выдохнул скопившийся за день в легких пыльный офисный воздух. Вдохнул свежего, пьянящего, с запахом мокрой земли и ещё неизвестно чего такого ароматного. Светового дня прибавилось и прибавилось людей на улицах. Каких-то светлых, улыбающихся людей, обновленных. С открытыми спокойными лицами, а не с угрюмыми, обреченными харями. Грех не пройтись до дома пешком. Солнце ещё часа два будет садиться. До жилища час неспешной ходьбы.
   Лет семь назад он нашел бы куда пойти и что поделать. Нашлось бы приятное времяпровождение. Не это нынешнее, пугающее своей тривиальностью - глажка, стирка, готовка, уборка, ТВ, газета - чтоб заняться хоть чем-то и выбросить ненужные размышления о том, что что-то не так в жизни. Хоть и пожаловаться абсолютно не на что. Живи себе и радуйся - всё в порядке, ни забот, ни проблем: обычный, средний гражданин, со стандартным набором прав, привилегий и обязанностей. А вот не хватает чего-то, важного, нужного, неуловимо -невыразимого. И в то же время - ничего не хочется, от всего воротит, все приелось и все напрягает и раздражает. Что-то изменилось за эти прошедшие годы. Непонятно откуда появилась апатия, нетерпимость к людям, необщительность, усталость от всего и всех.
  
   Вот поэтому и прогулки эти вечерние, по нескольку часов, иногда, кряду. То ли бегство от самого себя и от привычного уклада и распорядка. То ли поиск чего-то небывалого, чудесного - дающего смысл, цель, надежду. Что это может быть такое? Приключение, случайная встреча, неожиданное воспоминание; потерянные, или - совсем свежие, незамутненные ничем впечатления? Черт его знает, что такого он ищет во время своих длинных прогулок, скомкав лицо в страдальческой и презрительно-нигилистической гримасе, вглядываясь просительно и настороженно в лица встречных людей, в изученный до мелких деталей городской пейзаж, в окна равнодушных серых жилых коробок.
   Чтоб потом прийти к себе, в тихую пустоту аккуратно прибранных двухкомнатных апартаментов и в который раз осознать свою оторванность от всего, что происходит вокруг; от мельтешения, копошения, круговорота людей, дат и событий. И опять гнать мысли о самоубийстве (вот откуда эти мысли берутся в таком возрасте?), оправдывать свое нахождение на этой планете, придумывать какой-либо смысл. Всякий раз, скептически кривляясь, придумывая. И ленясь воплощать хоть что-нибудь из замыслов. Оставаясь таким же бездеятельным и тяжелым на подъем.
  ***
   Телефон захлёбывался и давился криком. Жужжал и ерзал на столе. Он бы, наверное, и подпрыгивал, если бы мог. Дезориентированный со сна Григорий долго не мог понять, где он и кто он. И по какому поводу весь этот шум. Потом обнаружил себя скрюченным в ужасно неудобной позе на диване, перед телевизором. Телефон на журнальном столике ненадолго притих. Потом, видя, что хозяин проснулся - отчаянно заморгал ему дисплеем и заверещал снова.
   - Але... Слушаю вас, незнакомый нумер.
   - Привет! - сказал чей-то, до дрожи знакомый голос.
   - Само привет. - Гриша был разбит и недоволен, как всегда, когда (если) вырубался вечером раньше, чем нужно; не раздетым и с нечищеными зубами. Во рту было гадко, в голове шумно, в душе - тоскливо. - Представьтесь, если нетрудно, так, для приличия...
   - Ты что же это, совсем меня забыл? - спросил женский голос, уже ехидно. - А когда-то клялся, что ни с кем мой голос не перепутаешь, среди миллиардов его узнаешь....
   - Анька, ты что-ли? - потрясенно спросил Григорий. Остатки сна вымело из головы. В сознании четко вырисовался давний образ, некогда самой любимой на свете, прекрасной дамы. Этот образ он заставлял себя забыть долгие шесть лет, но до сих пор, частенько, он являлся во сне и в подпитии. Бывшая Любовь, первая и самая долгая. Несостоявшаяся невеста. Объект бурных страстей и источник комплексов.
   - Удовлетворившись узнаванием и произведенным эффектом, Анька сразу начала с главного:
   - Слушай, милый. Я тут с дочкой в вашу больницу приеду завтра. Нам бы с ней перекантоваться где-то пару деньков. Пустишь к себе, по старой дружбе? Очень надо.
   - Нормальный такой ход... - Григорий был сбит с толку и обескуражен. - Вот так, ни с того, ни с сего: раз - и валитесь, как снег на голову.
   - Да пойми ты, больше некуда. И не к кому. Я бы с радостью к Карине заявилась, но она меня отшила. Затруднительно ей показалось.
   -А мне, значит, не затруднительно. Я, значит, никаких планов иметь не могу...
   - Да хватит упрямиться уже! И вообще ты мне должен. Я на тебя потратила лучшие годы своей жизни. Ещё я тебя год кормила, горбатилась на работе, пока ты свой институт заканчивал.
   - Ага. Только родители мои нам высылали в два раза больше, чем ты получала.
   -Какой же ты мелочный тип Иванов...
   - Начинается. Давай, расскажи какой я. А я повспоминаю. Эгоистичный, жалкий, мерзкий, уродливый, трусливый, жадный, мягкотелый, самовлюбленный, неблагодарный, злопамятный... Продолжай.
   - И злопамятный. Заметь, не я всю эту ругань нашу вспомнила. Я про эти эпитеты забыла давно. А ты вытягиваешь опять наружу. Хочешь меня извиняться перед тобой заставить. Виноватой меня во всем сделать? Блин... Мне надо пару дней у тебя пожить, да чтоб ты помог немножко. Ну ради ребёнка моего забудь ты наши обиды на двое суток. Она-то при чем? Уеду и ненавидь меня дальше, сколько хочешь.
  В голосе уже начинал слышаться плач. Это был сильный аргумент. Этого Григорий не смог бы вынести. Совесть бы потом заела. Раздосадованный и взбудораженный он, скрепя сердце, согласился. Негодуя на свою нерешительность и податливость.
   - Ну хорошо, хорошо! Объясни толком - что делать с тобой, с вами, к чему готовить нервы свои.
   - Ну вот, так бы и сразу! - Куда девались дрожь и плач из голоса? Добившись своего, Аня снова звучала твердо и уверенно:
   - Ничего не надо особенного. Место спальное на пару ночей, постель. Прогуляться со мной и дочерью до больницы, может очередь, где надо занять...Простая помощь мужицкая. Одна я с ней не справляюсь. Жди нас завтра утром, к десяти, где-то. Давай, подробности на месте. Целую.
  
  Григорий нервно швырнул телефон на стол. Вот тебе, бабушка и Юрьев день! Приехали. Теперь как-то отпрашиваться у начальства, брать отгулы. Это - если дадут. Отчет же, блин. Слава богу, что почти доделанный. Но все равно мороки с этим приездом...
   С Анькой они прожили вместе три года. Тогда они были почти детьми еще. Он учился в институте, она заканчивала техникум. И хотелось им взрослых отношений. Пофорсить перед другими - смотрите, мол, какие мы серьезные. Как у нас все по-настоящему...
   Только вот не вынес их союз ни быта, ни ответственности. Красивые и романтические узы быстро расплелись. Несовместимость характеров, так это, по -научному. Такая формулировка была бы при разводе, если бы они поженились. Но до этого так и не дошло. Не дошло и хорошо, что не дошло. А так... Были скандалы, ссоры, разрывы, недели обид, попытки разойтись. И все же была и нежность, было и совместное счастье. Что-то такое, что притягивало их друг к другу, заставляя вновь сходиться, забывая свары и конфликты, и жить мирно, до следующей семейной драмы. А однажды она тихо исчезла. Собрала вещи и уехала к родителям в область. А Гриша остался в Городе, и долго, ох как долго переживал её уход. Её предательство, как он тогда считал.
   Григорий так и не смог с тех пор продержаться с кем-либо так же долго. Ни к кому не тянуло так сильно, как к Анне. Случались временами короткие интрижки. Но обо всех других девушках, он судил по Ане. Да - она нетерпимая к чужим слабостям и порокам, вызывающе прямолинейная. Да хитрая, продуманная даже. Да вспыльчивая и скандальная. Но ни с кем больше парень не представлял себя вместе. Через подруг Анны, с которыми она поддерживала связь, он узнал, что она практически сразу же вышла замуж за взрослого, состоявшегося мужчину. О да, намного лучше, чем Григорий. Сильный, решительный, уверенный в себе. Частный предприниматель, спортсмен, общественный деятель. Только старше её на пятнадцать лет. Через год у них родилась дочь. Гриша больше не следил за судьбой своей несостоявшейся невесты. Старательно вымарывал её из себя, маялся. Пытался чего-то достичь. Как-то возвыситься, чем-то выделиться. Чтобы доказать хотя бы себе, что он лучше, чем она о нем думает. И вот, после шести лет разлуки, она появляется из небытия, с дочкой, которая могла быть уже у них с Гришей. И видеть её - нет сил, и отказать ей - нет сил тем более. Когда-то несказанно близкий, а теперь самый чужой человек. Анечка. Анюта. Нюрка.
  ***
   - Привет! Меня зовут Кристя Романова, и мне пять (была показана чумазая пятерня) лет. А ты дядя Гриша, мамин друг. И мы у тебя будем жить в гостях два (показано два грязных пальца) дня.
   Малышка смотрела снизу вверх доверчиво и внимательно. Огромные серо-голубые глаза, открытая улыбка с недостающим передним зубом, смешные светлые косички с кучей разноцветных резинок на них. Удовлетворившись осмотром, кроха очень естественно плюхнулась попой на большую дорожную сумку, которую внесла Аня, и принялась очень деловито развязывать шнурки (на самом деле, завязывая их в совершенно невозможный узел). Аня устало выдохнула и стянула с головы капюшон. Стала ещё красивее, выглядела более взрослой, что ли, более серьезной. И довольно измученной.
   - Привет. Я Аня Романова. Мне двадцать шесть, я твоя бывшая подруга и буду жить у тебя в гостях два дня, потому что договорилась с тобой вчера об этом. Иди сюда, пообнимаемся.
  Пообнимались. Разделись. С трудом сняли с Кристины сапоги, мучительно перед этим развязывая узлы шнурков. Долго, изучающе смотрели друг на друга. И было что-то волнительное в этом узнавании после нескольких проведенных вдали друг от друга лет. Смотрели бы ещё дольше, находя новые черты и вспоминая старые, если бы Кристя не заявила безапеляционно:
   -Ну что мы стоим в коридоре?! Пойдемте уже на кухню, пить чай с рулетом!
   - У меня нет рулета. - Гриша чувствовал, что расплывается в глупой, но очень довольной улыбке. - Только шоколад.
   - У нас есть с мамой рулет, - известила малявка писклявым, но очень строгим голосом. - Клубничный. И продукты. Потому, что мама сказала, что у тебя, дядя Гриша, руки из попы и есть вообще не приготовлено.
   - Мама тебя обманула. У меня не из попы руки. И продукты есть. И суп есть, борщ, и макароны с тефтелями, и картошка пюре, и сосиски. У меня вообще всё есть. Сейчас всё тебя и маму заставлю съесть, вот.
   Кристинка свела на нет первое напряжение встречи. Перевела все внимание на себя. Пока возились с ребенком - кормили, поили чаем, укладывали спать после обеда - понемногу пообвыклись в обществе друг друга. После того, как Кристя заснула - сели пить чай и разговаривать на кухне совсем, как в старые времена. Раскрепощенное, откровенное, дружеское общение.
   - Ты совсем не изменился, мне кажется. - Аня расположилась на любимом месте у подоконника, так, словно и не исчезала никуда из этого дома. - Все такой же внешне. Поправился только чуточку. Скажи, а я сильно подурнела?
   - Ты... Ты похорошела даже. Только вид какой-то издерганный. Что случилось, рассказывай.
   - Да нервотрепка сплошная. - Анна порылась в сумочке, нашла тонкие дамские сигаретки, закурила, коротко и резко затягиваясь. - Малая вот приболела. И во избежание осложнений отправили у вас анализы сдать, да обследовать что-то по-мелочи. С мужем скандалю последнее время часто... Отпускать не хотел. Сказала, что к Каринке поеду - сама к тебе. Ни дай бог узнает - прибьет на хер. И меня, и ее. И тебя, до кучи.
   - Что так?
   - Домашний деспот потому что. Сменяла шило на мыло, называется. Его идеал - женщина, которая сидит дома, рожает детей, занимается хозяйством и ублажает сексуальные потребности мужа, по мере возникновения. Все вы, мужики, сволочи и эгоисты. На женские желания вам положить с прибором. Даже не задумываетесь о том, что женам тоже чего-то может хотеться. Самовыражения какого-то, отдыха от домашней рутины, хоть изредка. Да просто внимания. Женщина для вас только обслуга и оправа ваших сомнительных достоинств. И не спорь со мной, не надо. Вообще, не хочу об этом. Давай лучше тебя пообсуждаем. Что с твоей карьерой? Что с личным?
   - С личным - привет, как в песне поется, - откровенно ответил Григорий. - Карьера потихоньку. И всё, как видишь, без особых изменений.
   -Вижу. А почему до сих пор бесплатной домработницей не обзавелся? Супругой то есть? Неужели такие высокие требования у тебя?
   - Никогда у меня не было каких-то сверхзапросов. И ты прекрасно знаешь, что я абсолютно нетребовательный. Просто я, наверное, чересчур моногамный. Ты ушла и у меня ни с кем не получается. Да ещё эта громадная куча моих пороков и отрицательных качеств, о которых ты столько говорила...
   -Ой, вот только не надо себя жалеть. - Аня предпочла свернуть скользкую тему. - Опять ты нюни будешь распускать. Давай лучше поднимать малую, да пойдем делами заниматься. А то я сейчас расплачусь от твоих мелодрам.
  Да, она осталась такой же, какой была тогда. Равнодушная к чьей-либо сентиментальности. Насмешливая и грубоватая. Гриша с какой-то затаенной болью и пугающим узнаванием наблюдал, вспоминая, выученные когда-то наизусть мимику, жесты, манеру разговора. И в душе его просыпались забытые, казалось уже, чувства. И ещё Григорий понял, как все-таки сильно он скучал по ней все эти годы.
  ***
   Они посетили детскую поликлинику и областную больницу. Обошли кучу магазинов. Кристина, с присущим только детям восторгом, любовалась новыми, незнакомыми местами. Восхищалась трамваями и высотками, огромными торговыми центрами, эскалаторами, световой и телевизионной рекламой. Удивлялась испуганно, обилию народа, нищих, зазывал в маскарадных костюмах, напёрсточников и прочего уличного сброда. И, в целом, была переполнена эмоциями; порывалась куда-то отбежать, что-то исследовать, все трогать и пробовать на вкус: узнавать неузнанное. Приходилось держать её с обеих сторон за руки и смотреть в оба глаза. Пока девчушка раскачивалась, как на качелях, на их с Аней руках и пела сочиненные тут же песни, Гриша испытывал небывалое беспокойство и ответственность за ребенка. В этом было что-то новое и неожиданно приятное. Парень вдруг понял знакомых 'семейных', готовых часами рассказывать о своих исключительных детях. Раньше он считал таких людей немного блаженными, что-ли. Ну не понимал он их глупого сюсюканья. А теперь, с Аниной дочкой - как бы так выразиться... Поплыл. Растаял. Особенно, когда кто-то в очереди назвал его, с грубоватой симпатией, папашей. И когда встречался взглядом с сияющими глазами Кристины. И радовался вместе с малюткой бесхитростным, заурядным, не замечаемым никогда обычно вещам. Для себя парень поставил целью удивлять и радовать, так понравившуюся ему маленькую прелестницу. Прокатил на такси по самым интересным, с точки зрения ребенка, местам. Детское кафе, игровые площадки, аттракционы в парке. Пока Кристина играла, они с Аней расслабленно бродили неподалеку, пили пиво и почти и не разговаривали. Да и о чем разговаривать? Они так хорошо знали, что думает, и что может сказать каждый из них. Поэтому Григорий, молча упивался компанией Анюты. А та - просто отдыхала, судя по всему, наслаждаясь суетой крупного населенного пункта, отвыкшая в провинции от толпы, шума, движения, их масштабов и размеров.
   Привычная Гришина пресыщенность и утомленность, с появлением гостей, в одночасье пропали. Исчезли дурные, тягостные раздумья, сменяясь удовольствием от неизведанных доселе аспектов общения с маленьким человечком. Гриша запретил себе анализировать свое состояние и сосредоточился на новизне текущего мировосприятия.
  Домой вернулись уже затемно, приятно уставшие, но, все же, веселые и довольные. Гриша разложил Ане с Кристинкой в зале диван, выдал новый, недавно купленный комплект постельного белья. Однако малолетняя непоседа никак не хотела укладываться спать.
   -Дядя Гриша, почитай мне сказку! Мама тебе книжку даст мою. Да, мам?
   Делать нечего - с выданной книгой сказок хозяин прилег на краешек дивана и стал читать про приключения колобков и красных шапочек. Его слушательница, наполовину забравшись на него, обняв одной рукой и закинув сверху маленькую ногу, умилительно зевая, рассматривала иллюстрации. Минут через десять тихое сопение возвестило о том, что дитя, наконец, уснуло. Гриша снял Кристину с себя и положил её поудобнее на диван. Заботливо укутал одеялом. И ещё какое-то время неотрывно смотрел на спящего ребенка, глубоко погрузившись в себя. Потом пошел на кухню, обрадовать Аню тем, что её дочь уснула.
   - Знаешь, а ты был бы отличным отцом. У тебя восхитительно выходит обращение с детками. Легко так, непринужденно. Без криков. Я бы её час или дольше укладывала. И то без шлепков бы не обошлось. А ты - за двадцать минут управился. Да и вообще я заметила сегодня, как она к тебе тянется. Она к отцу хуже относится. И как у тебя так здорово с ней получается? Уважаю таких людей. Я сама - несносная мать - растяпа и неряха, да и срываюсь часто на нее. А ты как будто создан для отцовства.
   - Скажешь тоже... - Гриша смутился и покраснел. Хотя ему и было приятно то, что сказала Аня. Похвалы у нее были редкими и от того очень приятными. - Просто она у тебя такая замечательная... Я сам не ожидал от себя такого рвения и заботы. Даже удивительно. Но я и с детьми-то раньше не сталкивался и не возился, ни разу. Оказывается - это необычайно здорово, - откровенно признался он ей.
   Они ещё некоторое время посидели за чаем и сигаретами на кухне. Григорий больше не откровенничал и не говорил о себе, о том, что составляет и заполняет его повседневный быт. Больше расспрашивал Аню о её планах, замыслах, о том, как она жила эти годы; а также о Кристинке и всем, что с ней связано. Девушка старалась бодриться, но видно было по ней, что она измучена и озабочена. И что не так-то все у нее хорошо, как она пытается это представить. Видя это, Гриша перестал докучать с расспросами и удалился в свою комнату. Прошедший день был одним из самых насыщенных на события за последние несколько лет. Он уснул моментально и крепко, без прилагаемых, обычно, к этому усилий. И выражение его лица было мечтательным и счастливым.
  ***
   Ночью Гриша проснулся от непривычной тесноты, щекотки волос на своей коже и ощущения горячей, уверенной и по-хозяйски наглой руки у себя в трусах. Его вдруг посетило резкое дежа-вю. Сколько раз в их с Анькой отношениях они ругались напрочь, с битьем посуды, с взаимными смертельными оскорблениями и обидами и обещанием окончательного разрыва. И каждый раз девушка-гордячка не могла заставить себя извиниться. Ложась спать отдельно, перед тем, как его, якобы, покинуть - оказывалась ночью в его постели и 'склоняла' его к сексу. И после долгих изматывающих ласк её, парень сдавался. И очередной разрыв заканчивался новым витком в их непростых отношениях.
   Так было бы и сейчас. Но почему-то не случилось. Внезапно снова навалилась отступившая, было, ненадолго апатия и отвращение ко всему. Гриша цинично размышлял о женских хитростях и уловках, способных вить из мужчин веревки. Пока возбуждение и забытое желание обладать этой невозможной, колючей, резкой и требовательной - но, все же, такой близкой и притягательной до сих пор девушкой, не схлынуло. Он, казалось, даже ощутил, по внезапно изменившемуся дыханию, по робости прикосновений - Анины недоумение, а после и досаду.
   - Не слишком ли шикарный жест по отношению к неудачнику и тряпке? И как там дальше... Или в тебе ностальгия проснулась? Только, как обычно, ты забыла моим мнением поинтересоваться - хочу ли я этого ... - Одновременно и стыдясь своей грубости и черствости и чувствуя фальшь и двусмысленность и пошлость возникшей ситуации, Григорий сбросил с себя руку Анны и повернулся к ней спиной. - Давай обойдемся без этого вот... Это для тебя игра, забава... А мне - лишняя нервотрепка. Уйми себя. Пожалуйста...
   Оскорбленная и выведенная из себя, Аня резво соскочила с кровати. - Да больно надо! - зло прошипела она. - Была бы честь предложена... Резкими, дергаными движениями натягивая на себя трусики и безразмерную хозяйскую футболку, используемую вместо ночнушки, ледяным тоном добавила вполголоса :
   - И раньше-то мужиком не был! А теперь и вовсе импотентом стал. Ничтожество...
   И быстрыми шагами ушла на кухню. И ещё долго возилась там, журча водопроводом, чиркая зажигалкой и чем-то звякая. А Григорий в это время лежал, обхватив руками голову, напевая про себя немудреный мотив, пытаясь растворить, развеять всю поднявшуюся со дна души муть; надавливая основаниями ладоней на веки, пока перед глазами не поплыли светящиеся пятна, и до тех пор, пока эти пятна не загипнотизировали и не отключили уставший мозг.
  
  ***
   А утром его разбудили теплые и мягкие прикосновения. Он сначала испугался и не открывал глаза, думая, что Аня решила попробовать на нем свои чары снова. Но в этих касаниях не было томности. Зато была легкость, веселье и игривость детская. В конце концов, Грише зажали нос маленькие пальчики, а тоненький голос произнес, с придыханием, в ухо:
   - Ну дядя Гриша, ну давай вставай, ну хватит спать уже! А то мне скучно и я уже есть хочу! И мультики.
   - Уже встаем, - бодро отозвался он. И, все же, полежал ещё пару минут, обнимая невесомое детское тельце, рассеянно гладя малышку по растрепанной после сна голове. Умиротворенно улыбался. Думал про себя - как это здорово и правильно просыпаться вот так - как сегодня. Осознавая для себя, что дети - вот, наверное, главная отмазка бога за весь этот несовершенный миропорядок; дети - главный смысл всего вообще на свете.
   Единственное, что портило прелестное во всех отношениях утро - это мучительная неловкость, наступившая в их с Анной отношениях после неслучившейся близости прошедшей ночью. И то, как она старательно игнорировала его и отказывалась с ним разговаривать. Ну и ладно, её проблемы.
   - Я пойду на работу, - сказал он Кристинке 'по -секрету', но так, чтобы Анна услышала тоже, наверняка. - Буду там до обеда, а потом приду, и мы займемся чем-нибудь интересным. Сходим погулять, покатаемся на качелях или что ты там ещё придумаешь. Вы тут с мамой пока решите, чем мы все вместе займёмся.
   Девочка благодарно обняла его и также доверительно шепнула на ухо:
   - Ты - хороший. Я тебя люблю...
  ***
   Полдня Гриша ходил задумчивый и рассеянный. Спотыкался о пороги, переспрашивал по нескольку раз коллег, когда они ему что-то говорили. Путал имена, даты и мероприятия. Во внутреннем мире царил сумбур и хаос. Единственное, что он с уверенностью знал - это то, что он хочет скорее попасть домой, по пути набрав игрушек и конфет, чтобы увидеть радость в глазах чужого ребенка. И провести с ней хотя бы ещё один день. И наплевать ему и на все высказанное и на затаённое негативное отношение к нему бывшей его подруги. Он давно уже смирился с тем, что она его за человека не считает. Хотя она и не знает еще, как высоко он поднялся и в карьерном плане, и в материальном; и вообще, какой имеет нынче вес в обществе. Не сравнить с тем, вчерашним студентом, которого она так легко и изящно выбросила когда-то из своей жизни. Это он ей решил на десерт преподнести, чтоб поменьше задавалась.
   В обед он сдал директору отчет и, сославшись на неотложную встречу, откровенно сбежал, дезертировал, так сказать, с работы. Набрал на остатки денег всяких вкусностей в гастрономе возле дома. Торт, конфеты, пирожные, мороженое, йогурты, шоколадные батончики, лимонад. Взял пару бутылок вина, на случай примирения с Аней. В том смысле, чтоб извиниться за свою холодность и за то, как грубо он её отшил этой ночью. Разучился просто быть тактичным, видимо. 'А туда же мне - познакомиться решил с девушкой, объявление на сайт повесил. Деревня. На конюшне таким с лошадьми целоваться, а не с дамами галантностью блистать. Тоже мне, кавалер, блин'.
   Но дома, как оказалось, никого не было. Тишина и пустота пахли Анютиными духами. Стол был чисто вытерт, посуда вымыта, диван в зале собран и заправлен покрывалом, постель аккуратно сложена в изголовье. И сумка, большая спортивная сумка, с которой они прибыли, отсутствовала.
   Остаток дня потерянно мерил шагами квартиру. Не веря, что можно вот так, запросто, появиться и тут же исчезнуть, не прощаясь, не сказав даже ничего напоследок. Пропасть так же внезапно, как появилась. Так же как шесть лет назад: решительно, спокойно, без предупреждений и объяснений.
   Вечером позвонил ей, набрав в памяти телефона недавний номер. Не зная, что же сказать ей. Не зная даже, почему, собственно, он ей звонит. Электронный голос услужливо сообщил, что абонент находится вне зоны действия сети. ' Ох уж этот абонент'...
   - А, впрочем, чего ты хотел от этой вашей встречи? - спрашивал Гриша себя, глядя не замечающим ничего взглядом в сумрак заоконья, прихлебывая безвкусный чай. - Ты ведь и встречи этой не хотел, разве не так? А то, что этот нечаянный визит, может так разбередить душу... Ну что ж, бывает, подумаешь... Можно сколько угодно представлять себе, что у бывшей возлюбленной резко и кардинально изменился характер; что она бросила все, чем жила все эти годы и вернулась к нему обратно с маленьким чудом Кристей; что началась у них совсем другая жизнь, и она без памяти в него влюблена и боготворит его, Гришу; и что всё, всё, ВСЁ теперь по-другому... А можно прекратить валять дурака и продолжать жить, как будто ничего не произошло такого, сверхъестественного... И это будет самое разумное и правильное в данном случае поведение.
   Гриша заснул, не раздеваясь, у бубнившего с убранной на минимум громкостью телевизора. И почему-то сквозь чуткий, не приносящий покоя сон продолжал прислушиваться к звукам за входной дверью. Неизвестно чего ожидая. И желая непонятно чего.
   Утром был ещё более чем вчера рассеянным, невыспавшимся и потухшим. На работу пришел с опозданием, не побрившись, хмурый и в несвежей одежде, чего не позволял себе до этого дня, пожалуй, ещё ни разу. В связи с этим удостоился удивленного и укоризненного внимания сотрудников. Да и к работе особого рвения Гриша не проявлял. Сидел, погрузившись в себя, глядя в экран рабочего компьютера так, как будто там был сложный ребус, а не заставка-слайдшоу с документацией их фирмы в jpeg формате (специально такую поставил, на случай отвода глаз начальству).
   Из задумчивости парня вывел ненадолго менеджер, который отвечал у них за корпоративные мероприятия:
   - Васильич, тут такие дела... У Тамарки скоро годовщина свадьбы круглая. И Восьмое Марта опять же на носу. Ты как, участвуешь, нет? Внести надо средства, сам понимаешь, - сотрудник старательно прятал глаза и мялся. - Мы уже все скинулись, вот, теперь, вот, и к тебе, вам (не зная, как вести себя с непривычно выглядевшим Гришей он смешно затруднялся с обращением) очередь дошла. - По полторы тыщщи надо бы сбросить...
   - Да, Миша, конечно, само собой... Вывернул на стол портмоне, но после вчерашних трат на сладости, там осталась только мелочь недостойная внимания. -Мммдаааа ...Слушай Миш, а ты там никак за меня не положишь? А то я чего-то сегодня совсем в другом измерении. Видишь - дома забыл деньги. И голову тоже где-то, похоже, прое... потерял... А я тебе завтра, с утра, клянусь Доу Джонсом, все до копейки, ага?
   - Да не вопрос, Васильич. Завтра - так завтра. - С облегчением закруглился тот отходя. - Ты не приболел? Что-то выглядишь неважно...
  ***
   Вечерняя прогулка затянулась допоздна. Приветливые, благостные, дневные пешеходы, заполняющие проспекты и улицы города, сменились вечерне-ночными. Теми - мрачными, хищными, с волчьими глазами и жестокими повадками. Осторожность Гриши (да трусость, трусость, правильно она всегда говорила) заставила того вернуться домой. К привычному, но теперь выглядящему особенно скудно стилю существования.
   На кухне открывая и закрывая бессмысленно холодильник, вспомнил, что должен завтра отдать деньги. Надо, значит, распатронивать заначку. Не доверяя банкам, Григорий хранил деньги в морозилке. Еще в самом начале самостоятельной жизни (в начале их с Анечкой первого совместно -прожитого года) услышал о таком способе хранения средств - и способ показался оригинальным . Вот и складывал (складывали вместе, пока Бывшая Любовь жила с ним) там деньги всегда, завернув в плотный полиэтиленовый пакет. В глубине. Собралось там уже за несколько лет, на хорошей то работе, по последним подсчетам довольно много. Больше полумиллиона рублей - в долларах, евро и наших. На эти финансы должен был свершиться долгожданный капитальный ремонт квартиры. Этим летом. Вместо отпуска. И ещё должно было остаться по самым скромным прикидкам на мебель и новую бытовую технику. Вот бы удивилась Аня, если бы приехала на полгода позже. Стоп, стоп, достаточно. Больше о ней ни вздоха, ни слова, ни самого ничтожного воспоминания. Флаг ей в руки. Пусть живет, где, как, с кем хочет.
   Из морозилки посыпались упаковки несъеденного вчера мороженого. Еще пара пакетов пельменей, фарш, куриные ноги, какая-то ещё ненужная, дохлая мерзость, неизбежно скапливающаяся в любой морозилке. В общем, всё, кроме денег. ДЕНЕГ НЕ БЫЛО. Продукты были осмотрены, ощупаны и обнюханы. Намерзший на стенках и дне лед сколот и вытащен наружу. Но деньги исчезли. И, постепенно, до сбитого наповал парня начало доходить, куда они могли исчезнуть. С учетом того, что пополнял запас он в аккурат за несколько дней до появления экс-подруги с дочерью. И с учетом того, что та самая экс-подруга знала о месте, в котором хранит деньги хозяин...
   'Я самый глупый на свете лох'. - Гришино сознание заполняла горечь, какая-то всеобъемлющая заторможенность и черный юмор. 'Меня сейчас кинули, как самого лопоухого дурака. Пойди теперь докажи кому-нибудь, что она у тебя что-то взяла. Что там вообще было что-то, в этом затрюханном холодильнике. Да и не пойду ведь никуда. Потому что - безвольное, бесхребетное, бесхарактерное, трусливое ничтожество. Она всё правильно просчитала, моя умница. Знала, как на мне 'приподняться' и при этом ещё ткнуть меня носом в мой же позор. Можно, конечно, попробовать вызвать её на откровенность. Этого абонента, который вне зоны действия. Только зачем? Можно попробовать устроить скандал и заиметь неприятности от её мужа и его присных. А можно просто 'умыться'. Что и будет незамедлительно сделано. Приходи в себя. Говенное шоу под названием жизнь продолжается. Расслабляйся и получай удовольствие'...
   Купленное вчера вино легко проникало внутрь и вкусно заедалось вчерашними же сладостями. С губ не сходила глупая униженная улыбка. Тарахтел рассерженно холодильник с открытой дверцей, таяли на полу фарш, пельмени, куриные ножки. Пахло сырым мясом. А утром, сама идея - идти на работу, зарабатывать деньги, чтобы положить их в очередную 'хитрую' заначку - казалась довольно-таки абсурдной. И безумным казалось вообще любое действие, любой поступок. Достойными внимания были только тошнота, жажда и головная боль.
  ***
  Сайт знакомств. Сообщения/Новых - 1.
   Новое сообщение от пользователя milashka.
  Привет! Я Алина, 26 лет, козерог, Ярославль. Веселая, общительная, добрая. Понравилась твоя анкета. Спишемся в аське? Мой ? 495522418. Жду.
  На фиг, на фиг тебя, Алина. Спасибо. Ненавижу вас, твари.
  Вы действительно желаете удалить анкету и закрыть профиль? Yes/No
  Профиль успешно заблокирован. Вы можете восстановить его в течение одного месяца (начиная с сегодняшнего дня), или он будет удален окончательно. Мы всегда рады видеть Вас на нашем сайте.
  
  Да пошли бы вы... Жабы гнусные, чтоб вас ...
  
  Понедельник (рассказ)
  ***
   В понедельник с утра, плюнув на работу, пришлось ехать в ветлечебницу. Последнее время туговато стало со здоровьем Кота. Он потерял интерес ко всему, чему раньше уделял внимание. Симптомы были похожи на отравление - только чем можно было отравиться? Попробуй тут разберись. Да и Костик не считал себя большим экспертом в кошачьих болезнях. Думал - обойдется, пройдет. Не обошлось. В миске стояла нетронутая еда. А утром понедельника Костя проснулся оттого, что ногам было горячо и мокро. Это Кот залез на кровать - что для него было из ряда вон выходящим событием - и долго и мучительно выворачивал нутро на Костины ноги. Из несчастного четверолапого лились желчь и желудочный сок, он стонал и кашлял. Константин даже не стал ругать пушистого - настолько тот выглядел жалко. Просто отвратительно выглядел.
  
   Костя Коробкин нёс Кота в ветеринарную клинику на руках, крепко прижав к груди. Приблизительно так же как нёс его года три назад домой, с автовокзала - дрожащего, худого, грустного котёнка. Тогда было просто страшно возвращаться во внезапно опустевший дом. И, закономерно, в принципе, что их притянуло друг к другу - брошенное животное и оставленного человека. Странное получилось содружество - Константин так и не дал коту хоть какого-либо прозвища, будучи, почему-то, уверенным, что кошки не реагируют на придуманные для них людьми имена. Так и звал его официально и несколько канцелярски - Кот. И в отношении животного никаких слюнявых сюсюканий не допускал. Максимальной фамильярностью, которую покровитель разрешал себе в общении с питомцем - редкое поглаживание кончиками пальцев кошачьего уха. А ещё ежедневно, по приходе с работы - так же, кончиками пальцев - пожимал, здороваясь, мягкую серую лапу.
  
   Кот и не просил какого-либо особого к себе внимания. Нетребовательный и неприхотливый - он крайне редко и только по большой необходимости напоминал о себе. Да и то очень деликатно. Не научившись толком мяукать, зверь отрывисто и тихонько вякал и корчил печально-просительную гримасу. Тогда Коробкин вспоминал о своей ответственности перед маленьким товарищем и выполнял его просьбы. Кроме этого редкого просительного 'мекания', напоминающего скрип заржавленной дверной петли, животное никак не проявляло эмоций. Такой уж характер... Такой же, в принципе, как и у самого Константина: Кот перенял от старшего друга сдержанность, замкнутость и скупость в демонстрации чувств; даже малышом кот не баловался, не приставал с нежностями, не лез на руки, не просился в кровать. И всякому общению предпочитал телевизор. А в нём - канал с рассказами о живой природе. Когда его включали, довольно жмурился и громко мурлыкал.
  
  ***
   А в ветеринарке - долгая ворчащая, мяукающая, скулящая, чирикающая очередь. А Коту становилось всё хуже и хуже, временами он порывался потошнить - но видно и нечем было, да и сил не осталось. По бокам изредка пробегали резкие напряжения и сокращения мышц, взгляд становился все более пьяным и отрешенным. Невесёлый вид имел Кот. А его Человек думал о том, что на работу он не позвонил, а там незаконченный проект, а вынужденное опоздание влечет нешуточные неприятности, особенно, зная начальничью неприязнь и свое шаткое в целом положение в компании. Одним словом - депрессия. И апофеозом всей утренней мороки стал диагноз вынесенный помрачневшей внезапно ветеринаршей. После того как Кот был всестороннее обмят и обстукан (вопросительно-жалобное вяканье), после рентгенограммы (еще одна очередь) звериный доктор произнесла долгую путаную речь. Растерянный парень вычленил основные составляющие: рак... последняя стадия... если доплатите... хорошие медикаменты... чтобы не мучился... мы сами все сделаем...
  
  На прощание Костя пожал двумя пальцами кошачью лапу, привычно погладил горячее ухо: 'Что же ты так, Кот?' ... Кот попробовал было потарахтеть, но сразу прекратил. Больно. Какая-то девочка -помощница унесла обречённое животное в глубины служебных комнат, а деморализованный Константин, расплатившись и распрощавшись, вывалился на улицу. И на свежем воздухе обнаружил, что он вспотел, хотя при этом его бьет озноб и трясутся руки.
  
  'Если уже утро такое отвратное, интересно какая же мерзкая будет вторая половина дня?' - вопросительно думал Коробкин. Предстояло ещё объяснение по поводу опоздания. И, скорее всего, штрафные санкции, с этим опозданием связанные.
  ***
   На рабочее место Костя пробирался украдкой, как воришка. Не через центральный вход и лифт, а через запасной, пожарный выход и лестницу. На площадке третьего этажа, где он работал, располагалась курилка. Здесь постоянно находился кто-нибудь из сотрудников. Тут обменивались сплетнями и новостями, заключали альянсы, разрабатывали какие-либо планы, назначали свидания, и даже, иногда, признавались в любви. Ввиду предстоящего разноса неплохо было бы посидеть спокойно, собраться с духом. Поболтать с коллегами, выяснить, какая атмосфера на работе, к каким именно готовиться потрясениям и неприятностям.
  
   У окна, выходящего в колодец заднего двора, курили и переговаривались двое. Толик - второстепенный человек, статист, постоянно всем поддакивающий и подхихикивающий. И Анжела - девушка скромных способностей, но с непомерно раздутым самомнением и огромными амбициями; гордячка и задавака. Костя удостоился неловкого - в пол-ладони - рукопожатия Толика и мимолетного оценивающего взгляда свысока от его спутницы.
   - Всем вам - мое опоздательное здрасьте! - поприветствовал коллег Костя. Взгромоздился неловко на подоконник, охлопывая карманы в поисках сигарет. - Ну, как дела, что нового?
   Анжела не сочла нужным снизойти до разговора. Когда молчание стало оскорбительным, суетливо залопотал Анатолий:
   - Тут это... Начальство с утра в бешенстве. Татьяна Ильинична тебя по всем этажам искала. Телефон оборвала. Готовься к пистону, короче. Сказала, когда появишься - сразу к ней. А ты где потерялся-то, в самом деле?
   - Меня трамвай сбил. Насмерть. Пока сшили разорванное тело, пока воскрес - полдня как не бывало. Задержался, такое дело... Ты простишь меня, Анжела? - с подначкой спросил Константин.
   - Толик как-то угодливо-жалобно хихикнул.
   - Фигляр, бросила презрительно Анжела и, цокая металлическими подковками, гордо уплыла в направлении своего кабинета.
   - Обиделась? - полувопросительно - полуутвердительно подытожил Анатолий.
   - А не знаю, - ответил Костик. И добавил с внезапной злостью:
   - Хоть бы и обиделась - её проблема. Знаешь, присказка такая есть? На обиженных хуй кладут. И балконы падают.
   Толик в смущении забегал глазами. Но пыл Коробкина уже угас. С задумчивой печалью он спросил Анатолия:
   - Вот скажи, Толян, дружище... Ты знал, что кошки, оказывается, болеют раком?
   - Да ну?!! Что, правда? - Толя плохо понимал, к чему вообще такой поворот беседы.
   - Ага... - Костя покивал, углубившись в себя и почти не обращая внимания на коллегу. Подвигал нижней челюстью, прищурился от попавшего в глаза дыма. - А я то всегда думал - это прерогатива Человека, ты понимаешь... Такие дела, как болеть раком и спидом. Или ходить на выборы, или воевать с мусульманами, или сходить с ума, или искать смысл жизни...
   Анатолий окончательно смешался. Переступил с ноги на ногу. И ещё раз. И еще. Поинтересовался робко:
   - А к чему ты это? Ну, про кошек?
  Костик вышел из ступора.
   - А? Да ни к чему. Расслабься, не обращай внимания. Просто так, мысли вслух. Несправедливо, что кошки болеют теми же болезнями, что и люди...
  ... - Ладно... Пойду к начальству на ковер. Не хочешь со мной, за компанию? Поделюсь поджопниками, так и быть, а то когда ты ещё выпросишь...
   - Я? Нет, спасибо, я пас. Ты уж лучше сам, как-нибудь... Удачи тебе там. Не зли её сильно...
   - Да, удачи мне... - бубнил под нос Костя, направляясь в 'святая святых'. - И терпения и стойкости и мудрости. И подхалимства, столько же, сколько есть у тебя, дорогой коллега Толик...
  
  Секретарша Алёнка в приёмной испуганными глазами показала на дверь начальницы. И отсигналила жестами: скорее, мол, тебя там ждут.
  Вопреки ожиданиям - Ильинична не выглядела раздражённой. Сама ледяная любезность - пригласила присесть. Долго копалась в ящиках стола. И, наконец, положила на стол перед робко молчащим подчиненным его же заявление об увольнении по собственному желанию, без проставленной даты.
  Писулька эта появилась после серьезного должностного нарушения. Давным-давно - сейчас и не вспомнить, чем тогда провинился молодой специалист. Вспоминалась только громкая ссора в этом же кабинете, 'последнее предупреждение', и вот это заявление - подписанное, но задержавшееся в глубинах письменного стола до определенного дня. До сегодняшнего трахнутого дня, судя по всему.
  Константин поднял от бумаги тяжелый взгляд на лицо начальницы. 'Пусть это будет неумная шутка... Пусть это будет запугивание и давление... Твою ссссучью мать, всё что угодно, только не это, бля!.. '
   - Это что? - севшим голосом поинтересовался он.
   - Это, Коробкин, твои прогулы. Твое безответственное отношение к работе. Скандальное поведение. Нарушения дисциплины. И многое, многое другое. Вписывай дату.
   - Татьяна Ильинична, да в чем дело? Ну не мог я предупредить, что задержусь. Я у доктора был, моему коту плохо... было...
  Солидная, строгая дама мигом превратилась в скандальную, крикливую бабу, с искажённым лицом и хамскими манерами:
   - Да мне плевать на твоего кота! Плевать, где ты был! У тебя уже сто пятьдесят выговоров и предупреждений. Мы не заинтересованы держать на работе таких разгильдяев и ничтожеств. Пиши число сегодняшнее и вперед, в отдел кадров, там уже дожидаются тебя.
  Костя аккуратно и медленно рисовал невеселые осенние циферки. 'Может, хочет поунижаться меня заставить? А почему бы и нет? Будем унижаться, раз так. Нахер гордость. Сейчас никак нельзя терять это место...'
   - Да, виноват, ладно... Но... Татьяна Ильинична... Может Вы меня хотя бы понизите в должности? Или штрафанете на всю зарплату? Ну нельзя мне сейчас работу терять! - Константин, чувствовал, как краснеет. От стыда горели лицо, уши, шея. Ну до чего же мерзко - уговаривать, просить, лебезить! - Вы поймите у меня брат малой, мне за университет его платить, за жильё съемное! Где я, блин, сейчас такую работу найду?
   На мгновенье вина и жалость вроде бы мелькнули на холеном лице. 'Неужели проняло? '
  Как оказалось - нет.
   - Хватит плакать, Коробкин. Не унижайся, не бери на жалость. Раньше надо было головой думать.
   - Вот значит как... - К горлу увольняемого подступила тошнота, зрение застлал разноцветный туман.
   - Значит так... Прощайте, Коробкин, я Вас больше не задерживаю. Расчет в бухгалтерии в течении трех дней. Если характеристика на новое место нужна будет - напишите сами, оставите у Алёны - я подмахну. Счастливо.
  
  С Татьяны Ильиничны сталось бы записывать беседу на диктофон. Только поэтому, вместо тысячи матных слов, выходящий за дверь Костик всего лишь с пристальной ненавистью смотрел на властную даму. От взгляда бывшего подчиненного начальница укрылась за монитором рабочего ноутбука.
  ***
  Выйдя в приемную, столкнулся с секретаршей. И понял - она всё слышала. Даже более того - она всё знала о грядущем ещё до того, как он зашел в кабинет начальницы.
  Для Алёны - Коробкин был не только коллегой, но и достаточно близким человеком. Когда Костя только встраивался в коллектив, девушка затащила его в постель. Ей было ужасно интересно: холодная ирония, безмятежное спокойствие и отстранённость - маска это или нет? Или он и в личном такой же, и в домашней обстановке? Оказалось - форма соответствует содержанию. Выяснилось, что молодой человек вообще не способен испытывать возвышенные романтические чувства, не настроен и неприспособлен к глубокой всепоглощающей привязанности. А серенькой секретарше как раз таки не хватало драйва, горячей, фееричной страсти, некоторой показухи и определенного сумасшествия в отношениях. И подобие романа, быстротечная увлеченность - без взаимных упреков и скандалов, плавно переродились в товарищество и взаимную поддержку.
   Поэтому, когда Костя бесцеремонно ухватил её за руку и потащил в курилку, девушка, спотыкаясь на высоких каблуках, безропотно поспешила за бывшим бойфрендом.
  
   - Алена, что, черт возьми, происходит? Объясни мне! - Костя как подкошенный обвалился на подоконник. Ломал спички, пытаясь прикурить. - Я, конечно, понимаю - опоздал, не предупредил. Да, было дело, и раньше опаздывал, и прогуливал даже, и объяснительные писал много раз. И отрабатывал потом вдвойне. Но ведь не бывает такого, чтобы вот так запросто, за опоздание выгоняли! К тому же по уважительной причине... Что случилось, блин?
   - Да что тут объяснять... Девушка отворачивалась, прятала глаза - Просто ты её достал окончательно.
   - Я тут много кого достал окончательно! Причем уже давно. Но до этого меня никто не трогал. Ты что-то не договариваешь, дружок!..
   Алена напряженно покусывала красивую губу. Потом решительно мотнула головой и 'раскололась':
   - Хорошо... Помнишь Максима? Ну, сына её?
  
   Конечно же, помнил. Максим, начальский сынок, каждое лето подрабатывал в компании то курьером, то референтом. Учился в престижном институте. С Костей почти не пересекался, ни по работе, ни вне ее. Зная о постоянной напряженности между Коробкиным и своей матерью, об их взаимной антипатии, Максим и не стремился к близкому общению со строптивым сотрудником.
   - Так вот, Максим вылетел из своего института, - продолжила Аленка. - То ли несчастная любовь, то ли ещё какая блажь. С четвертого курса ушел. И к маме, как снег на голову. Они разругались по этому поводу сильно. Я от Анжелки узнала, они же дружат с Ильиничной, ну ты в курсе... В итоге пришли к компромиссу. Максим, значит, восстанавливается на заочном. Татьяна отмазывает его от армии, потом пристраивает к нам. Но уже не шушерой мелкой, а молодым специалистом, с незаконченным высшим образованием... А сегодня он приходил, сюда к ней, этот Макс. А после в кадры направился. Вот так...
  
   В наступившей тишине Костя скрипел зубами, пережевывая сигаретный фильтр. Потом ни к кому конкретно не обращаясь, начал монотонно сцеживать черные, липкие, отвратительные ругательства.
  Алена дёргалась, как от электрических разрядов.
   - Ну не знала я, что она тебя хочет подвинуть!!! Если б знала, неужели я не сказала бы тебе? И сколько раз я тебя предупреждала - не собачься с ней, она тебя съест когда-нибудь! И сейчас я ничем тебе не могу помочь, правда!
   - Да ладно, Алён... Я же тебя ни в чем не виню. Сам, дурак, нарвался. - После непродолжительного эмоционального всплеска Костя снова стал безразлично спокоен и расслаблен. Видно - это судьба. Рано или поздно это должно было произойти.
   Подружка виновато и боязливо прикоснулась к удручённому мужчине.
   - Что теперь делать, Кстюня?
   - Что тут можно сделать? Ты будешь с тоской и сожалением вспоминать обо мне. Можешь одеть траур по моему уходу, разрешаю, это будет очень экспрессивно. А я побрею голову и пешком уйду в Тибет, в монастырь, чтобы там окончить свои безрадостные дни в поисках внутренней гармонии. Всё, что есть у меня на столе, в столе и возле - оставляю тебе в подарок.
   Алёна ещё больше расстроилась от извечной насмешки, звучащей в этом привычном и родном голосе
   - А если серьезно? Что дальше? Я волнуюсь за тебя, понимаешь?!!
   - Не знаю я, что дальше, - уже немного серьезнее. - У меня сейчас внутри такая херня творится... то есть, прости, сумятица (посмаковал слово). И голова мигренится (опять ёрничает). Перенервничал и состояние теперь...
  ... - Приду сейчас домой и буду ничегонеделать, например. Отдохну от всех этих ежедневных обрыдлых харь. Я ведь как устроился - ни разу в отпуск не ходил, только на больничный. Всё-таки много времени я этой деятельности уделял. Потом буду думать, что дальше, куда и как. Сейчас вообще не соображаю ничего. Неожиданно как-то всё...
   -Дать тебе таблетку, от головной боли? - Алёна хоть как-то, хоть чем-то пыталась помочь другу.
   - Не надо, таблетку, не люблю, - скривился Костя. - Они горькие! Шоколаду мне лучше. И выпить бы, стресс снять - да только неохота, как назло. Пока дружочек, не забывай, пиши...
  Провожая Костю к выходу, Алёна шмыгала носом.
  ***
   В полчетверого зашла соседка. Якобы затем, чтобы удостовериться - всё ли в порядке. Обычно-то в такое время Костя дома не бывает. Может что случилось? Может, нужна какая-нибудь соседская помощь, поддержка, участие?
   А что, нормальный такой, в принципе, повод. Не хуже прочих. Когда давно и безуспешно ищешь подход к человеку - любые средства хороши.
   Обычно Костя всячески избегал её. Он видел, что девушка проявляет к нему чрезмерный, пристальный интерес. Ещё помогая въехать в её соседскую квартиру, и после, при нечастых встречах, видел, что она нафантазировала, придумала себе волшебную сказку с ним, Костей в главной роли. Поразительное явление, эта её очарованность симпатичным соседом, старше её на десяток лет, рожденная девичьей наивностью и идеализмом!.. И как разрушить это наваждение, эту стыдливую увлеченность? Как объяснить ей, что он, Коробкин, не волшебный принц, а вполне себе сухой, прагматичный, приземленный гражданин, не умеющий и не желающий мечтать, а потом влюбляться, ухаживать, боготворить, осыпать цветами, носить на руках, создавать семью, любить до гроба, рожать и воспитывать детей и так далее по списку? Не нужно всего этого Косте, он по натуре индивидуалист и социофоб. И циник, и вообще тяжелая в повседневном общении личность. А как объяснить это соседке Маше не травмируя её психологическое и философическое восприятие действительности? Не знал этого Коробкин, а потому всячески дистанцировался от соседки, вежливо игнорировал призывы заходить в гости и предложения о совместных мероприятиях.
   Сегодня сам пригласил зайти. И даже угостил чаем. Думал - чьё-то постороннее присутствие скрасит эту неприкаянность выбитого из привычной колеи человека. Всё было не так как обычно, а значит - неправильно. Бесило всё и выводило из себя. Особенно раздражала постоянно попадающаяся на глаза кошачья миска с протухшей едой. И вроде надо выкинуть её по-хорошему-то, и сил нет. Переделаны все обычные домашние дела. 'Заходи - сказал Коробкин - чаем угощу. С шоколадным батончиком'. А про себя подумал - 'Может всё же переспать с ней? '
   Нет, нет, нет - напрасно позвал. С появлением соседки напряженность и внутренняя дисгармония не прошли. Наоборот - усугубились тем, что пришлось искать темы, избегать скользких поворотов, сглаживать углы, шлифовать неровности. Общение было сплошной мукой. Девушке нечего было предложить хозяину, кроме своей выпирающей и почти нескрываемой влюбленности. У нее не было никаких интересов, кроме домашнего хозяйства, кулинарии, глупых телешоу и пустых сериалов. Буквально за сорок минут Коробкин безнадежно устал от однообразных бессюжетных историй простецкого быта, от потока по-щенячьи невразумительных восторгов и огорчений.
   Пришлось придумывать важнейшую и срочнейшую встречу на другом конце города. Она, несомненно, всё поняла - как можно не понять, тут дурак поймёт, что тебя не хотят видеть, не нужна ты со своими детскими простодушными страстями. И, как будто отключили лампочку, освещавшую девчонку изнутри; ушла, сбивчиво извиняясь непонятно за что, и от этих извинений стало ещё гаже, темнее, противнее. Несколько долгих минут в кухне за стенкой слышались рыдания, даже звон вымываемой после нечаянного чаепития посуды и плеск воды в раковине не мог их заглушить. От этого можно было только убежать. На улицу, под ненастное небо. Надеясь, что ходьба успокоит нервы и разгонит осадок от общения с несчастной однобоко-влюбленной девочкой.
   Коробкин шел безлюдными дворами, по спирали отдаляясь от дома. Глядя то вниз, на сырые грязные листья, в рябые, потрескавшиеся зеркала луж, то на мрачноватый окружающий пейзаж.
   Сочетания запахов, композиции разнообразных приглушенных туманом звуков - вызывали из прожитого 'короткометражные' клипы-воспоминания. Тогда Костя ненадолго останавливался, будто натолкнувшись на невидимую стенку, и с трудом, преодолевая упругое сопротивление очередной вспышки памяти, слепо двигался дальше.
   В скомканном, выброшенном журнальчике Косте привиделся сборник кроссвордов, которые отец обычно (не слишком успешно) пытался разгадывать после ужина. Папа ушел к другой, когда Костику было двенадцать, а братик Сашка только появился на свет. Исчез папаша, пропал из их жизни, чтобы больше никогда не появляться. А сборник кроссвордов остался лежать в полке журнального столика, с очками и мундштуком, который родитель, после того, как бросил курить любил просто держать во рту в минуты задумчивости.
   Вспомнилась мама. Сморщенное, жалкое лицо на фоне застиранной больничной наволочки. Дрожащее под тонким одеялом изрезанное тело, трубки капельниц, запахи лекарств. Испуг, который она пыталась скрыть. Почему-то - мандарины с коричневыми пятнышками и зеленые яблоки на её тумбочке в палате. И её глаза, в которые лучше было бы не заглядывать, и слова, которые лучше было бы не слышать...
  
   Мозг, даже ночью привыкший думать о работе, загруженный повседневно ворохом разнообразных задач, теперь, от вынужденного бездействия выбрасывал давно и надежно забытые сведения. Как будто вчера покинутые явились: казарма, плац, столовая. Потом, сразу же - институтская общага, учебные аудитории, деканат. Люди, жесты, позы. Заученные строчки: стихи, теоремы, параграфы, пункты устава. Инструкции, правила, предписания, статьи. Новогодний корпоратив, утренник в садике, студенческий капустник, поход на природу в шестом или седьмом классе. Даже имена и фамилии возможно не существующих уже людей - однокурсников, одноклассников, сослуживцев, коллег - и те вспоминались без труда.
   Опомнившись, обнаружил, что уже довольно далеко удалился от дома. Мигрень, ставшая привычной, уже перешла на какую-то новую стадию. Разлитая в воздухе невидимая изморось пропитала одежду, брызги грязи раскрасили штанины джинсов в хаки, ботинки разбухли от ходьбы по лужам.
  'Прогулялся, развеялся... '
  
   С прогулки Костя возвращался уже густых сумерках. Путь он решил срезать через заброшенный парк развлечений и отдыха. Под деревьями было ещё темнее, большинство фонарей было разбито, под ногами, на асфальтовых дорожках скрипело стекло и шуршал всевозможный мусор. Землю эту местная элита уже отдала самой себе на откуп под частную застройку. По этому поводу возникло даже несколько вялых стихийных митингов, ни к чему, правда, не приведших. В ближайшем будущем на живописных полянках вырастут шикарные многоэтажные и многоуровневые коттеджи банкиров, криминальных авторитетов, чиновников местного самоуправления и бизнесменов. Будет и освещение и чистота и ограждение с охраной. Пока же на территории парка доживали свой век разрушенные строения летней эстрады, тира и танцпола; а также проржавевшие и прогнившие останки каруселей и аттракционов.
  
   Там впереди, на открытом пространстве, громкими голосами разговаривало несколько человек. Костя уже видел их, но сам оставался незаметным в глубокой темноте. Сначала он хотел обойти их стороной, греха подальше. Но потом пригляделся внимательно, кто находится впереди - и попросту обомлел от неправдоподобности и ничтожной вероятности именно этой встречи именно в этом месте.
  
   Под чудом уцелевшим фонарем, возле сдвоенных скамеек, у трупа Колеса Обозрения стоял сын Костиной начальницы. Тот самый Макс, которому отдали должность, стол и зарплату Константина. Парень, которого здесь быть никак не могло, и которого Костя сегодня тихо ненавидел всю вторую половину дня. И, судя по всему, на данный момент Макс необратимо влипал в очень нехорошую историю.
  
   В ярком - после почти полной темноты - электрическом свете, хорошо и со вкусом одетый парень смотрелся как персонаж совершенно другой истории. Как действующее лицо из мыльной оперы, чудом перенесённое в криминальный боевик или даже (судя по видимому дискомфорту) фильм ужасов. Максима полукругом обступила уличная шпана, для которой эта лавочка служила местом встреч, общения и отдыха. И домашний мальчик стал предметом их нездорового интереса.
  
   При более пристальном рассмотрении, Костя с трудом, но узнал большую часть 'тусовщиков'. Обычные граждане называют таких - 'трудные дети'. Ребятишки из неблагополучных семей. Неприкаянные, озлобленные, хитрые, жестокие; плюющие на законы, условности, моральные и этические нормы и правила общественного поведения. Трудные, одним словом. Когда-то, лет пять назад, Костя 'посчастливилось' работать в Комитете молодежной политики при администрации города. И неблагополучные дети - как раз и были основным направлением его деятельности. Коробкин мотался по детским комнатам милиции, беседовал с родителями, педагогами, психологами, и самими детьми; проводил среди малышей разъяснительные и профилактические беседы, наставлял их, вразумлял, записывал в кружки, сообщества, клубы и секции. А однажды сопровождал их в оздоровительный летний лагерь и провел бок обок с подопечными бесконечные три месяца. С ними было очень нелегко: каждый нуждался в индивидуальном подходе, каждому нужно было внимание и сочувствие. Лестью, лаской, уговорами, угрозами - Костя с трудом, но учился с ними ладить. Но работа эта - трудная, неблагодарная, нервная, изматывающая и морально и физически - быстро надоела Константину. В конечном итоге, он нашел себе другое место (попросту сбежал), но ребята, которыми он тогда занимался, до сих пор ещё помнили его и относились к нему лояльнее, чем ко многим остальным взрослым.
  
   Трудные дети за несколько лет превратились в не менее (а то и более) асоциальную молодежь. Те, что сейчас обступили Максима, явно не собирались пригласить его на чай с баранками. И не предполагали они обсуждать с несчастным литературные и философские аспекты работ какого-нибудь Аристотеля или Канта. Совсем для другого нужен им был благополучный сын богатых и уважаемых родителей.
   Отсюда невозможно было разобрать слова, но интонации слышались превосходно. Издевательская, насмешливая, презрительная - малолетних хулиганов. И робкая, оправдывающаяся, просительная - их жертвы.
  На Костю нахлынуло злорадное, подлое желание увидеть, как действо будет развиваться дальше. Хотя всё предельно понятно: 'жертве' предстояло быть униженной, побитой и ограбленной. Юные бандиты повыделываются друг перед другом и перед девчонками: от души напинают маменькиному сыночку по организму и попутно заберут у парня все, что есть ценного. Но в начале - задавят его своей агрессивной энергетикой, злым напором. Ему уже страшно, он тоже прекрасно сознает, что ему предстоит пережить в ближайшем будущем.
  
   Костя в роли случайного свидетеля отлично представлял себе состояние молодого человека. Эту мутную слабость, боязнь, стыд, осознание трагического финала этой роковой встречи. Может лучшим выходом стало бы позорное, но вполне разумное бегство. Только, видно, для Максима - бегство - совершенно неприемлемый вариант, та черта, за которую нельзя переступить, не потеряв при этом самоуважения и достоинства. Вот и стоит парень с трогательным упрямством и трясущимися поджилками, перед кучкой двуногих гиен, собирая в себе мужество и пытаясь подавить робость и сохранить самообладание. Стараясь не дать малодушию и слабости прорваться наружу, стать видимыми всем.
  
   И тут, в укромном, удобном для зрителя месте, Константину, с гравюрной отчетливостью представился брат Сашка. Каким он запомнился Косте при отъезде на учебу: тихий книжный мальчик, беспомощный перед реальными опасностями и трудностями, но и, при этом, гордый и поразительно упрямый в своих принципах и убеждениях. Может где-то в своей далекой, новой самостоятельной жизни он также вынужден стоять с замирающим сердцем перед лицом людской подлости, жестокого куража, жадности, глумливого цинизма? Что, интересно, сказал бы он обо всей этой ситуации, окажись он здесь независимым свидетелем? Константину вдруг расхотелось быть зрителем.
  
   - Физкульт-привет всей компании! - Костя, спотыкаясь о пустые бутылки, вышел из темноты на освещаемое уличным фонарем пространство. - Давненько не виделись, товарищи хулиганы.
   - О, какие, люди! Здрасте, Кстинсргеич! - Костю узнали и вразнобой здоровались. Девчонки кокетливо заулыбались, парни почтительно поднесли вразнобой несколько бутылок и банок пива и слабоалкогольного коктейля. - Каким ветром Вас в наш ареал занесло?
   - Мне нужен этот парень, - кивнув на Макса, сразу же 'взял быка за рога' Костя. - У нас разговор очень личный.
   Компания явно не желала отпускать свою добычу. Но и противоречить Константину они не решались. Всё-таки он оставался для них каким-никаким, но авторитетом. И даже, насколько это возможно, товарищем и просто уважаемым человеком.
   - Мы с ним ещё не договорили, вообще-то, - вяло возразил их, по всей видимости, лидер - Пашка Ковальчук, выросший из вертлявого, щуплого ребенка в крепкого, хищного, самоуверенного здоровяка с резкими движениями и хриплым 'злодейским' голосом.
   - А чо, может он Вам, где закосячил чего? Тогда мы и за Вас тоже поговорим, нас не убудет! - предложил кто-то еще, и все довольно захохотали.
   - Знаю я ваши разговоры, - отмахнулся Костя - они больницей для кого-то заканчиваются. А мне этот парень нужен целым и невредимым.
  
   Польщенные такой оценкой их опасности для окружающих, парни самодовольно заухмылялись. И, больше чем от алкоголя пьяные от собственного великодушия, уступили Косте права на обсуждаемого, словно какую-то вещь, Максима.
   - Да ладно, раз так. Пусть живет, хрен с ним. Только, может, вы нам бухла, по такому случаю возьмёте? - вкрадчиво предложила компромисс шпана.
   -Да не вопрос, - Константин выгреб из карманов барским жестом всю имеющуюся - небогатую впрочем - наличность. - Сильно только не злоупотребляйте. А то милиция, там, да всё такое... Ну вы понимаете, не маленькие, не мне вас учить...
   - Все будет ништяк, дядя Костя, - уверили его. - А то, может, давайте с нами? У нас весело!
   - Не, спасибо. Мне вот ещё с другом пообщаться надо, - закончил непростой разговор Константин и потянул Максима за рукав по направлению к спальным кварталам. - Всем пока!
  
   Они отошли от места инцидента уже метров на триста. Деревья парка поредели, показался ярко освещенный, шумный и людный проспект. Затихли в отдалении голоса недавних мучителей, когда Максим задал терзающий его вопрос:
   - Какое у Вас ко мне дело?
  
   Обернувшись на голос, Костя заметил, что выражение упрямства и обреченности так и не покинули лица спасенного им от незадачливой участи парня. Похоже, Максим подумал, что Константин отбил его у бандитствующей молодежи для того, чтобы единолично и самостоятельно расквитаться за увольнение с работы. И всё то время пока они шли вместе, угнетённое состояние не покидало сына бывшей Костиной начальницы.
  
   'Несчастный сосунок', - подумал с жалостью Костя. 'Дерьмовый день у тебя сегодня, правда? А мог быть и похуже. Может быть и надо было, чтобы был совсем отвратительным, раз и у меня он, этот блядский день так не задался?... Может в этом была бы какая-то 'высшая справедливость'? А, впрочем... '.
   - Никаких дел, приятель... - Костя сунул руки как можно глубже в карманы, зябко сутулясь. - Просто это мои знакомые дети. Ты сейчас начал бы их бить, мне было бы очень неприятно... А так - все довольны и счастливы. Иди себе, куда шел, и я тоже пойду куда подальше. Домой, например. Пока, до встречи...
  
   - Макс от неожиданной развязки и облегчения споткнулся, а потом и вообще остановился в растерянности. И уже в спину уходящего Кости тихо и непонимающе произнес:
   - Пока...
  И, благодарно, добавил чуть громче:
   - Спасибо вам!..
  Костя в ответ только досадливо передернул плечами.
  ***
   Встретившее хозяина темной тишиной и стылыми батареями, привычное место обитания казалось чужим и враждебным. Сквозняк выдул в оконные щели все домашнее тепло. Пахло тухлятиной из кошачьих мисок на полу кухни.
  Не раздеваясь, Костя зажег газ. Вскипятил чай. Пил обжигающее питье, грел о чашку замерзшие руки, но никак не мог согреться. Бесцельно бродил с чашкой горячего напитка по пустой квартире. Прислушивался к шорохам за стеной. Переставлял с места на место вещи. Открывал и закрывал двери комнат, ванны и туалета, будто разыскивая что-то потерянное.
  Повинуясь непонятному порыву, достал с антресолей коробку с игрушками брата. Долго ворошил заботливо сложенные для предполагаемых будущих детей машинки, солдатики, прочие сокровища. На самом дне обнаружилось искомое. Сиреневый плюшевый кот, вытертый, с болтающимися на ослабших нитках глазами-пуговицами и оторванным, и после аккуратно пришитым хвостом. Когда-то давно малой не ложился спать без этого монстра. Теперь Сашка далеко, у него куча забот: учеба, подработка, вечная нехватка средств. А у Костика от брата в наличии только старые вещи, фотографии, грамоты и медали многочисленных предметных олимпиад. Да корешки банковских переводов в начале каждого месяца.
   Костя задумчиво покачал на руке плюшевого урода.
  'Как же все таки вещи привязывают к себе людей... В несуразной кособокой игрушке мои ассоциации - одновременно и с маленьким братом, а теперь и с безвременно умершим Котом' - размышлял Костя. Несвязные и громоздкие мысленные построения постепенно рушились под действием гуляющей от затылка к вискам и обратно боли.
   В комнате определил зверька на кошачью подстилку, там, где ещё осталась вылинявшая шерсть прошлого постояльца.
   - Будешь теперь моим домашним любимцем, - заявил игрушечному коту хозяин квартиры. Погладил кончиком указательного пальца тряпочное ухо. Поправил нового-старого приятеля так, чтобы болтающиеся на нитках глаза смотрели в сторону телевизора. Выключил в комнате свет. За окном встревожено шумел, отмахиваясь от ветра мокрыми лапами полуоблетевший клен. Стучал в стекло, отбрасывал на освещенную уличным фонарем стену спальни кривые, ломанные, хаотично движущиеся тени.
  
   Телевизор включился на самом начале передачи о жизни львиной семьи, где-то в африканской саванне. Костя лежал в кровати в верхней одежде, с надвинутым чуть ли не до подбородка капюшоном и руками, засунутыми глубоко в рукава куртки. Постепенно Коробкину начало казаться, будто это он, а не телевизионный диктор рассказывает игрушечному коту историю львиного прайда; а сиреневый чудик заинтересованно слушает, блестя внимательными глазами-пуговицами.
  ***
   Костя Коробкин проснулся под утро, от оглушительного грохота снаружи. От ударов грома - не то, что природа - само мироздание дрожало и корчилось. Немного помедлив, упал на землю ливень, мощным полновесным, безудержным потоком. Кот на подстилке подобрал лапы и выжидательно покосился на Костю
   - Это всего лишь гроза, - проинформировал Кот. Неизвестно, кого он успокаивал: при жизни Кот сам очень боялся грома.
   Костя спросонья тер ладонями лицо и мотал головой. Кота усыпили, но он по-прежнему жив. И этот факт не вызывал никаких внутренних противоречий. И то, что он вдруг заговорил, тоже воспринялось как вполне естественное и закономерное явление.
   - Плохой сон? - спросил Кот
   - Да нет ... Просто муторно как-то... Неспокойно. Ты знаешь, слишком много, наверное, впечатлений для одного дня. Вот и расклеился. Да и ты тоже хорош! И так все плохо, а ещё и ты умер... - укорил кота Костя. - Или это оттого, что ты умер, так плохо стало?..
  Кот виновато улыбнулся.
   - Да ладно, всего лишь скверный день, бывает у всех, - успокаивающе промурлыкал он. - Это пройдет. Не бери в голову. Не расстраивайся. Ты сейчас ложись, поспи еще. Под дождик и думается и спится лучше, ты же знаешь. И не волнуйся ни о чём: всё у тебя будет хорошо. Я всегда рядом и всегда буду за тобой приглядывать и помогать тебе во всём. Буду твоим котоангелом-хранителем. Доброй ночи, Костя Коробкин.
   И стало ясно, что всё действительно будет нормально. Бывает такое - осень, хандра, временные трудности. Скоро бытие войдет в новую колею, подчинится другому графику и распорядку. Нужно только подождать чуть-чуть и не позволять себе раскисать. Перетерпеть. Продержаться.
   Кот повозился на своей подстилке, а потом смущенно спросил:
   - Ты не будешь против, если я с тобой рядом немножечко полежу? Что-то я замерз...
   Просьба была необычайная, но вполне выполнимая. К тому же можно бы и посочувствовать говорящему мертвому Коту и сделать ему поблажку. Пусть порадуется. Дотянувшись до кота, взял его на руки и примостил с собой рядом. Неожиданному соседу потребовалось совсем немного места. И, вопреки ожиданиям, он ни капельки не мешал.
  
   Через несколько минут Костя уже опять крепко спал. По улице, сбивая последние листья с деревьев, рассыпАлся дождь. В двух шагах от дивана, на просторах Австралии весело скакали беспечные кенгуру и учились охотиться щенки Динго. Сонный коала жевал побег эвкалипта. Океан накатывался на бескрайний пляж. Австралийское солнце освещало лежащего поверх неразобранной постели мужчину в теплой осенней куртке и забрызганных грязью джинсах. Костя крепко и бережно обнимал сиреневого игрушечного кота и чему-то улыбался во сне.
  Кс -кс -кс (рассказ)
  Жаркие лучи майского солнца заливали широкий кухонный подоконник. Под ласковым светом на подоконнике нежилась молодая пушистая кошка Муська; серая проказница, с белыми пятнами на лапках и розовой пуговкой носа. Мамина любимица. Муська чуть слышно мурлыкала и довольно жмурилась. Смешно выкручивая голову, ворочалась, подставляя под добрые лучи то живот, то гладкие бока. Потягивалась, далеко выставляя лапы, выпуская и втягивая при этом когти.
  Сердито нахмурясь и поджав губы - за идиллической этой картиной наблюдал мальчишка двенадцати с небольшим лет. Худенький, белобрысый с растрепанными вихрами - он сидел за столом и переводил взгляд с кошки на свои руки с тоненькими пальцами и грязью под ногтями. На лице с правильными и привлекательными чертами влажно блестели голубые глаза.
  ***
  Вчера Димке подарили попугая. Радости ребенка не было границ. Мамина сестра постаралась, тётя Света. Она-то в курсе была, чем поразить мальчика. Ни у кого из его знакомых не было ручной птицы. А тут такой красавец! Не канарейка, не волнистый, какой-нибудь, а карелла -нимфа. Димка только название полвечера запоминал. К тому же - пообещала тетка - он сможет научиться разговаривать впоследствии, потому что - мальчик. Тётя Света в этом разбиралась - она в кружок натуралистов ходила давно когда-то. Это было вообще нереально здорово. ПОПУГАЙ СМОЖЕТ РАЗГОВАРИВАТЬ! Как человек! Да все друзья от зависти позеленеют!
  Попугая назвали Кеша. Димка сам назвал его так, родители разрешили выбрать имя новому питомцу. И говорить его Дмитрий сразу начал учить. Тетка сказала - для этого надо постоянно повторять какую-нибудь простенькую фразу. Весь вечер в квартире слышались попугайский возбужденный свист и чвирканье и димкино 'Давай дружить!'. Часа через три, когда у мамы почему-то разболелась голова, а папа закрылся в комнате - мальчик уже был твердо уверен: Кеша пытается повторить сказанное на разные лады предложение.
  Птица оказался ручной! Совсем -совсем ручной. Когда кошку выгнали за дверь, а попугая выпустили из клетки - Кеша сразу 'угнездился' на плече нового друга и по -приятельски стал копошиться клювом в димкиной шевелюре, клевать шутливо за мочку уха и ворковать доверительно. Это вызвало очередную бурю восторга. Попугай выбрал его своим покровителем и товарищем! Сам приземлился на Димку! Теперь Дима будет его там всегда носить, как в фильме про пиратов. Настроение не испортило даже зеленое пятно, оставшееся после дружеского визита на плече свитера.
   Место для клетки выбрали на холодильнике. Высоко - кошке не достать. И птице хорошо - сверху всё видно. И самого попугая видать всем, кто в кухню зайдет. Диму с трудом уложили спать. Малыш был перевозбужден. Радость от такого замечательного подарка не находила выхода; ещё несколько раз под видом утоления жажды он выбирался на кухню и говорил попугаю 'Давай дружить!' и 'Давай дружить?'. И так далее, до тех пор, пока от воды не надулся живот, и пока мама не пригрозила наказать впечатлительного юношу.
  А утром Димка встал, конечно же, раньше всех и первым делом побежал здороваться с новым приятелем. Спустя несколько секунд после того, как мальчик зашел на кухню, квартиру огласил пронзительный рыдающий крик. Подброшенные, как по тревоге родители, прибежав на сыновний вопль, застали зловещую картину. Скинутая с холодильника и развалившаяся на части клетка(и как Муська туда добралась??!), раскиданные по полу пернатые останки и бьющийся в истерике ребёнок...
  На то, чтобы успокоить сына ушло не меньше сорока минут. А также тройная доза валерианки, всё возможное отцовское участие и материнская ласка. Но ещё долго мальчик всхлипывал и вздрагивал. Виновница несчастья, словно почуяв, что лучше будет укрыться от ненужного внимания, надежно спряталась в родительской комнате в недосягаемый угол под большим одежным шкафом. Выковырнуть её оттуда было невозможно - а то не избежать бы ей серьезной трепки. Хотя и не до кошки было. Все внимание семьи сосредоточилось на муськиной жертве.
  Всё, что осталось от попугая, Димка с отцом похоронили возле подъезда, под старым тополем. Осталось не очень много: длинные перья из хвоста и крыльев; мокрая, местами облысевшая обгрызенная голова с вытекшими глазами; кончики пальчиков с чёрными коготками; грязный, окровавленный пух. Все это было собрано в коробку из -под конфет и закопано в мокрую землю палисадника.
  Отец немного постоял с сыном возле крохотной могилки. Положив на плечо Димке большую горячую руку, пробасил успокаивающе:
  - Ладно, дружок, не убивайся так. Твой Кеша сейчас в райском саду песни поет. Ему уже никогда не будет больно.
  Немного помолчав, добавил:
  - И на Муську не злись. Кошки так устроены. Им нужно охотиться на других маленьких зверушек, так, как тебе... зубы чистить, например, или в школу ходить. Они так запрограммированы...
  - Да ладно, пап... - отозвался Димка. - Я все понимаю. И не злюсь. Я тут постою еще, а ты иди, собирайся, а то опоздаешь на работу.
  Отец ушел, а Дима стал выцарапывать ключом от двери на тополиной коре на уровне колена неровные буквы К -Е -Ш -А. Занятие ненадолго отвлекло мальчика от тоски первой в жизни утраты. На щеках высохли влажные дорожки от слез, унялись горькие всхлипывания. Через десять -пятнадцать минут он уже сидел дома, на тихой кухне. Родители второпях собирались на работу. Вылезшая из подполья кошка вольготно устроилась на подоконнике. Мама перед выходом забежала на кухню и чмокнула Димку в нос.
  - Смотри сынка, будь молодцом тут без нас, хорошо?
  - Хорошо мам. До вечера.
  
  Димка дождался пока родители выйдут из квартиры. Выскользнув в прихожую, он услышал, как отец на лестничной площадке, за закрытой дверью спросил у мамы:
  - Может ему какую другую тварь купить? Утешить, так сказать...
  - Вот ну не дурень, а? Ты что не видишь, как ему плохо? Усугубить хочешь?
  На Димку опять навалились печаль и рыдания. Он уже не слышал, что именно мама, спускаясь по лестнице, неразборчиво выговаривает папе. И что тот бубнит, оправдываясь.
  
  Немного успокоившись, мальчик обулся и облачился в верхнюю одежду. Взял с полки под вешалкой портфель, вытряхнул из него на пол учебники и тетради. С пустым портфелем в руках прошел на кухню.
  Пушистая хищница всё также вольготно лежала на любимом месте.
  - Кис -кис, Муся,- позвал Димка.
  Кошка с готовностью подставила для ласки тёплый, мягкий живот. Дима рассеянно его погладил. Муська замурлыкала громче и прикрыла глаза. Решительно и уверенно парнишка взял животное на руки и запихнул в портфель. Киса воспротивилась, было, но потом, успокоилась, приняв происходящее за какую-то новую игру. Крепко прижав к груди живой груз, мальчик вышел из дома.
  Гулкая полутьма подъезда, жаркий безлюдный двор. Некому обращать внимание на ребёнка, спешащего куда-то по своим делам в обнимку со школьным ранцем. В луже купались воробьи, разбивая пронзительным гомоном утреннюю тишь. 'Глупые, бесполезные, ничтожные птицы',- думал про себя Дима. 'Куда вам, грязнули уродливые, до моего покойного Кешки...'
  За домом, прикрывая свой неряшливый вид высоким забором, располагалась заброшенная стройка. Несколько лет назад здесь принялись возводить здание детского сада. Но построен был лишь первый этаж. Потом строительство заморозили, технику убрали, а незавершённая конструкция теперь использовалась дворовой ребятнёй вместо игровой площадки. В заборе были проделаны хитроумные лазы. Здесь устраивались рыцарские турниры, заключались договоры, происходили важные встречи. Место было превосходным во всех отношениях: взрослые сюда почему-то не заглядывали (может потому, что лазейки были рассчитаны на детей?). Тут существовало множество закоулков, где можно было спрятаться. Сюда и направлялся Димка со своей ношей. В одном укромном уголке, под куском шифера мальчишка держал свое сокровище - деревянный меч, сделанный своими руками из крепкой доски; с рукояткой, обмотанной изолентой двух цветов. Это было грозное оружие - достаточно тяжелое и очень прочное. Верный меч пережил не один десяток игровых баталий, это было безотказное и надежное изделие.
   Оказавшись в своём укрытии, Димка достал оружие и, расстегнув клапан портфеля, вытряхнул наружу кошку. Муська была готова к любому развитию ситуации: тело напружинилось, уши шевелились, ловя незнакомые звуки, глаза с напряженным вниманием устремлены на Димку. Но ТАКОГО поступка от хозяина она не ожидала. И всё же попробовала избежать внезапной опасности отчаянным резким прыжком. Поэтому удар деревянного меча, который должен был размозжить ей голову, пришелся на середину спины. В тишине стройки раздался громкий хруст и, сразу же за ним исполненный непереносимой муки кошачий крик. Безжалостное оружие опускалось на изувеченное тельце ещё несколько раз, но удары были всё слабее и слабее. Мяуканье перешло в хриплый однотонный вой, в котором уже слышна была обреченность. Опираясь только на передние лапки, Муська волокла полупарализованное тело по грязному полу, пытаясь спрятаться, укрыться от своего мучителя. Казалось, смертельно -жалобный звериный крик слышен был во всей округе. Дима в панике бросил свое оружие, схватил ранец и бросился вон от покалеченной кошки. Мальчишка бежал, спотыкаясь, не обращая внимания ни на что вокруг. В ушах его не замолкал Мусин мяв, в глазах всё плыло, спину будто облили ледяной водой.
  В себя Димка пришел уже возле родного подъезда, сидя на корточках под тополем, глядя на место последнего приюта своей птицы. Мальчик был взбудоражен до глубины души своим же поступком, его захлестывал страх от содеянного. А ещё угнетали вина и запоздалое раскаяние; а так же невыносимая, почти, жалость к маминой любимице.
  С дерева на парнишку безучастно взирало коряво нацарапанное имя безвременно погибшего попугая -нимфы.
  - Вот я и отомстил за тебя, Кеша... Видишь, что я наделал? Так что спи спокойно. Пусть земля тебе будет пухом...
  
  
  
  
  Ненастье (рассказ)
  Бывают такие дни, когда уже с утра просыпаешься с приятным предчувствием. Будто вот -вот произойдет что-то радостное, необычайное, значимое. Что-то такое, что изменит жизнь, наполнит её содержанием и каким-то смыслом. Со мной такое случается, не знаю как у других. Может - это увиденный, но тут же забытый сон, может - гормональный сбой. Словом, ничего общего с ясновидением и прочими сверхспособностями.
   Самое хреновое в моем возрасте - это... Это то, что я стал употреблять словосочетание 'в моем возрасте'. А ещё осознание того, что чудес не бывает, радости ждать неоткуда, ничего хорошего уже не случится, и напротив - дальше всё будет только хуже. Но предчувствие счастливых перемен внезапно появляется утром и не проходит весь день, даже вопреки моему реалистично -пессимистичному складу характера. И я его не гоню. Путь уж для разнообразия мной завладеет красивый обман, вместо поднадоевшей меланхолии.
  ***
  Поправил на Катьке одеяло, погладил по голове декоративную денежную жабу и побрёл навстречу возможному счастью.
  ***
  Обычно, - если не сильно занят, - в голове полно неприятных вопросов, опасений, страхов. Навалом. Вот, например:
  Что, если здоровье поломается капитально и окончательно? Не накликать бы беду самому себе... Как и чем я смогу помочь своим пожилым родителям, случись у них, вдруг, что-то плохое? Я и сейчас не слишком-то им помогаю, но пока я хотя бы в состоянии. А если и возможности такой не будет? Кто тогда о них позаботится? И кто позаботится обо мне самом, если я не смогу зарабатывать хотя бы так, как сейчас? Вряд ли сильно разгуляешься на инвалидное пособие, или как оно там называется. Не заплатить за жилье, не купить ежемесячный пакет препаратов в аптеке, не погулять с размахом в инвалидном ресторане... Побираться гордость не даст, лучше уж добить себя чем-нибудь окончательно. Но ведь это тоже страшно, и некрасиво, и постыдно, и грех, к тому же, вроде как...
  Заходя в тупик, думаю о том, как же здорово жить. Но совокупность совести, памяти и опыта становится моим оппонентом. И пускается рассказывать мне обо всех старательно забываемых прегрешениях. С иллюстрациями и слайдами. Всплывают на свет подлые, аморальные, постыдные поступки и высказывания. Сколько же всего мерзкого я наговорил, натворил, надумал за свой недолгий век...
  И, конечно же, подведение итогов. Чего добился, чем можно гордиться, что могут хорошего обо мне поведать те, кто со мной взаимодействовал. А это так мало; так исчезающе мало, что опять стыдно. А впереди... И заново - страхи, тревоги, воспоминания, ненависть к себе. Все свободное время. И тут либо занимать себя чем-то постоянно, либо заглушать потоком отвлекающей информации.
  Иду на работу, пытаюсь очистить разум от всего, от всего вообще, кроме праздничного настроения. Проклятье, я даже мечтать разучился. Нафантазировать бы себе нечто утопическое и ждать, и надеяться...
  ***
  На улицах города ранняя зима, раннее утро, гололед, пахнет женским половым органом; я скольжу неудобными сапогами, не глядя по сторонам. В действительности интимного женского запаха нет - это меня чувства обманывают. Ерунда, не страшно. Хуже было весной - тогда мне казалось, что пахнет испражнениями. Два месяца, пока таяло, замерзало и снова таяло, мне мерещился запах дерьма, постоянно, навязчиво. Переспрашивал у всех знакомых - неужели они ничего такого не чуют? Выяснилось - нет, это мое личное наваждение. Пришлось привыкнуть.
  Плохо было летом. Пока было жарко, меня преследовал запах подъезда дедовского дома в Сочи. Туда меня отправляли на каникулы, и это были воистину, редкостно прекрасные дни. Забытый запах разбудил воспоминания о беззаботной, курортной поре. И почему-то больно дались эти воспоминания.
  Осенью стало полегче: обонятельный обман перебила сжигаемая листва, прель, горящие помойки. Сейчас всё опять вернулось, но теперь я отношусь к этому проще. Ну, чудит организм, что уж тут поделаешь...
  ***
  Настя, единственная девушка в нашем рабочем коллективе - страшненькая. Вроде и черты лица правильные, но состыкованы они не вполне. А тело - вообще тихий ужас. Будто взяли детали от разных людей и слепили как попало. Подхалтурила природа. Насте двадцать пять, она одинока, и, подозреваю, что у нее мужчины никогда и не бывало.
  Зато Настя очень умная. Пока одноклассницы бегали на танцы и свидания - она училась и много читала. Пока однокурсницы устраивали личную жизнь - она, опять же, думала об учебе и карьере. Многие её знакомые уже родили и нянчатся с детьми и мужьями, а у нее только книги, музыка и фильмы всех жанров, стилей и направлений. С ней можно поговорить на любую тему и общение это, кроме приятности и интересности, действительно обогащает.
  И характер - золото. Почему зачастую приятная внешность дается вовсе не тем, кто её достоин? Самовлюбленным, капризным пустышкам, меркантильным и хитрым стервам, жестоким и высокомерным потребительницам. Будь я богом - сделал бы все по -другому. Добрая ты, допустим, сострадательная, справедливая, отзывчивая - будь симпатичной и снаружи. Испортился характер - дурней и ходи, сука, безобразной, пока не исправишься. Тогда к прекрасной Настасье стояла бы очередь из кавалеров, и это справедливо и правильно.
  Я её неявно жалею. И сочувствую. Обидно, что её внешность не соответствует внутренней красоте и что она страдает из -за этого. Я и сам непригож и неказист, но мне-то что - я мужик, для меня это не критично. К тому же в моем возрасте (вот, чёрт, опять!) мало по -настоящему привлекательных мужчин, все уже обрюзгшие, обтрёпанные, мятые, вонючие и так далее. Парни на работе подъебывают: да вы, говорят, идеальная пара. И похожи чем-то (из уважения не говорят, что уродливостью), и тянет вас друг к дружке. Что, Вова, - спрашивают они, - не подкатил ещё шары к Настасье, нет? Ты же неспроста к ней бегаешь постоянно, тыж прописался в кабинете у нее!
  Балбесы.
  Бегаю постоянно, факт. После утренней планерки все разбредаются кто куда. А я первым делом к Насте, чай пить, здороваться. Так было всегда, так будет и сегодня.
  Подождал, пока народ разбредётся по заявкам, переоделся в рабочий комбинезон, погремел у себя железками. Распилил пару деревяшек, чтоб всем оставшимся было слышно, как я работаю. Показалось мало - включил точило и заострил ножи, какие были. Шеф у себя тигром рычал в телефонную трубку. Обычное явление. Даже не видя начальника, я отчетливо представляю, как он шевелит усами, морщит лоб и жует сигарету. Скоро в порыве справедливого негодования он задаст телефонному собеседнику риторический вопрос: 'Да вы там что, охуели все напрочь?', потом сядет в свое авто и умчится колесить по местам, командовать, устранять недоделки и неисправности.
  Все это предсказуемо. Громко стучит входная дверь, с визгом стартует машина и у меня есть как минимум час на чай с Анастасией.
  ***
  Сегодня Настя непривычно тиха и замкнута. Здоровается кивком, безмолвно ставит на стол горячий чайник и кружки, двигает мне вазу с конфетами. Знает, что я их не ем, но все равно угощает всякий раз. Но молчание её - это, надо сказать, редкое явление. Обычно с порога она засыпает меня ворохом вопросов, идей и новостей, задает мне пищу для размышлений на несколько часов, а иногда и дней вперед. Или просто пересказывает что-нибудь - на её взгляд - интересное, а потом просит высказать своё мнение. Можно просто сидеть пить чай и слушать, наслаждаясь звуками её голоса. Голос у Насти - вообще нечто волшебное. Я такого ни у кого из встреченных мной за всю жизнь людей не слышал. На месте ведущих радиостанций планеты, я бы вывалил баснословные деньжищи за контракт с Настей. Этот тембр, диапазон, тон, способность передавать тончайшие нюансы и оттенки... Так должны бы говорить ангелы, если они существуют. Я иногда звоню Настасье вечером под каким-нибудь надуманным предлогом, только бы послушать этот неземной, проникающий в самую душу голос.
  Но сегодня Настя с утра молчит, и кабинет её кажется заброшенным при имеющейся здесь хозяйке. Словно вынесли отсюда важные мелочи, придающие помещению уют и индивидуальность; будто сделали ярче свет и свет этот обнажил и выделил всю скудость убранства и казенность обстановки.
  Приходится начинать мне.
  - Как у нас дела? - спрашиваю я осторожно. - Утро доброе?
  - Привет, Вова, - отвечает она с еле угадываемой улыбкой, и мне сразу становится и теплее и спокойнее. - Не в курсе, как у нас дела. Ты мне скажи. Как твоё здоровье? Что нового тебе твой врач поведал?
  - Еще пока неясно. Сегодня надо будет после обеда забежать, должны мои анализы быть готовы. Тогда и будет известно, что к чему.
  - А в целом, ты сегодня сильно занят?
  - Да как сказать... Не особо. Надо будет, естественно, малость посуетиться, изобразить трудовой энтузиазм и бурную деятельность. А так всё как обычно: плановые работы. А что такое, случилось что-то?
   - Ты мне нужен в обед. В столовку сопроводить меня, поесть со мной за компанию, а потом бодро принести оттуда пару коробок с закусками. И ещё сбегать со мной в магазин за алкоголем. Шеф в курсе, а вдвоем мы быстрее управимся. Ну и самое главное...Ты же останешься сегодня после смены на часик? Мероприятие намечается...
  - Ну здрасте вам. Я, находясь, при этом, в своем уме, и вдруг остался на работе после работы. Это должно быть чрезвычайное что-то. Что за мероприятие? Опять на подарки скидываться?
  - Ах ты мой экономный отшельник Вова с прагматичным устройством ума! Совсем из другой области повод. Мне подписали заявление, и даже без двухнедельной отработки уволят, я очень постаралась попросить. Будем мой уход праздновать.
  Я вот прям почувствовал, как левый угол рта дернуло вниз, а правую бровь выгнуло, наоборот, вверх. Что это с моим лицом?
  - Погоди, мне умыться срочно нужно, - попросил я. Не хотелось стоять перед ней огорошенно.
  Пошел в туалет. Умылся. Выкурил сигарету. Еще раз умылся. Потом с мылом. Потом просто холодной. После - просто сидел минут пять на корточках напротив раковины и смотрел на течение воды из крана. Вот вроде и лучше. Можно пойти переспросить.
  - Давай -ка ещё раз. Что значит - увольняешься, и почему я только сейчас узнал?
  - Ну как же... - удивилась Настя искренне. Понимание пришло спустя пару секунд. - Ах, да, ты же у врача эти дни пропадал... Ну тогда ещё раз, для опоздавших. Мои родители подарили мне квартиру в Тюмени. Ну и папа работу нашел у друга, там же, рядышком. Вот я и решила бросить все резко и рвануть навстречу новому. Я же легкая на подъем. Сюда приехала с одним чемоданом. Отсюда уеду... с двумя. Все раздала соседям по общаге, собралась за вечер и готова. Осталось трудовую забрать и с вами напоследок выпить.
  - Тогда конечно, задержусь, как же, - поспешно уверил её я, не давая тишине вползти в кабинет. - Это и впрямь повод чрезвычайный. Такое нельзя пропускать. Я пока пойду, поделаю что-нибудь, чтоб начальник не ворчал.
  ***
  Какая тут деятельность, о чём это я... Нет, я, между делом, начал выбивать и выдирать гвозди из старых досок, которые на заготовки для 'чего-то там' оставлял. Давно надо было этим заняться. Но взялся за них только сейчас и только для того чтобы что-то выбивать и выдирать. Чтоб душу отвести. Что-нибудь осмысленное я сейчас вряд ли бы смог. Слишком растерян был и автоматические, простые движения помогли чуть -чуть успокоиться. Я стучал молотком, орудовал клещами и фомкой и пытался прикинуть, какое значение для меня имеет эта девушка, и почему мне внезапно так стало страшно с ней попрощаться.
  Это сейчас мне кажется, что мы знакомы лет двадцать. А пришла она к нам всего два года назад. Поначалу, месяца полтора мы не общались вовсе. Коротко здоровались при встрече в коридоре - не более. Потом шеф скинул с меня половину текучки и отрядил к Насте помочь с ремонтом кабинета. Надо сказать - самого паршивого в нашем здании кабинета, самого обшарпанного, кривого, щелястого и холодного. Чтобы привести его в порядок мне потребовалось два месяца, куча списанных и украденных понемногу отовсюду материалов, и много труда. Вот тогда-то мы и сблизились и сдружились. Ох, ну зачем?..
  Обычно, чтобы познакомиться с мужчиной, девушки интересуются его работой, его увлечениями, пристрастиями, чем-то личным. Настасья беседовала со мной обо всём, что её в данный момент заботило, волновало или интересовало. Мы разговаривали о религии, политике, истории, философии, этике, театре, литературе, живописи - не счесть всего, что мы обсудили за прошедшие годы. Во многих вопросах я откровенно 'плавал', и тогда она спешила подкинуть интересной информации. И постоянно спрашивала, что я думаю по тому или иному вопросу, что бы я сделал в той или иной ситуации. Бывало - мы спорили, увлеченно и азартно. Иногда, устав, переключались на что-нибудь не менее занимательное. Иногда один из нас уступал (чаще я). Порой - откладывали спор до появления новых аргументов в чью-либо пользу. Мы совместно осваивали новые программы на рабочем компе, решали логические или математические задачки, играли в шашки, лепили зимой снеговика и наряжали ёлку, запускали бумажные кораблики в весеннем ручье водостока, устраивали безобидные розыгрыши над коллегами - умудрялись проводить время на работе с удовольствием.
  С ней мне всегда было легко; я не боялся показаться смешным или глупым, не стеснялся быть собой. И постоянно старался расширять кругозор, постигать новые знания и умения; добывать, перерабатывать и делиться информацией. Я понял, как мне опротивели мои примитивные коллеги, знакомые, соседи.
  Незаметно круг моего общения сузился до нее одной, и я ни разу об этом не пожалел.
  И при этом в наших отношениях никогда не было и намёка на флирт и сексуальную близость. Во -первых - разница более чем в пятнадцать лет скорее на дружбу настраивает, чем на любовь. Во -вторых - мне меньше всего на свете хотелось примешивать к душевному плотское. Наконец - Настя совсем не в моем вкусе. Не такие девушки наполняли мои эротические фантазии; подозреваю, что и я ей в 'том самом смысле' малопривлекателен. Я вообще не нравлюсь девушкам, если они психически здоровы. Да и черт с ними, у меня Катька есть. А с Настасьей у нас 'дружба -на -работе'.
  У нас не было совместного досуга, мы не ходили друг к другу в гости, не выбирались на культурно -массовые мероприятия. Посещения столовой и магазина можно не принимать во внимание. Так что переживать из -за увольнения Настасьи вроде и не стоит, это же ни к чему не обязывающие товарищеские отношения между сотрудниками, разве нет? Мало ли ещё до пенсии будет таких взаимосвязей - люди постоянно знакомятся, контактируют, а потом их разводят в стороны различные причины и обстоятельства. Почему же я так тяжело воспринимаю именно её уход?..
  ***
  Настасья зашла за мной в начале первого. Пока я мыл руки и переодевался в цивильное, она что-то писала в моем блокноте огрызком моего карандаша, прихлебывая, периодически, из моей кружки. Уже собравшись, я вопросительно подёргал девушку за рукав.
  - Я тут свой новый адрес записала тебе. И телефон моих родителей, на всякий случай. А ещё нарисовала зайчика с морковкой, но это потому, что хочу есть, а ты так долго собираешься. Пойдем?
  Мы отправились в столовую, держась друг за друга, чтоб не упасть на скользкой дороге. По пути встретили коллег и полюбовались на их дурашливые ухмылки. Сегодня это не раздражало почему-то.
  Наш любимый стол на двоих ещё никто не успел занять. Пока Настя болтала с кассиршей, я развесил на спинках стульев наши куртки и вернулся за едой. Сегодня моей наличности хватало только на пюре с сосиской. Завтра не хватит даже на самое дешевое блюдо, но это уже неважно. Завтра можно будет заварить у себя в мастерской бульонный кубик и вприкуску с сухариками отобедать. Завтра меня никто уже сюда не потащит поесть за компанию.
  - Блииин, совсем замоталась... - пожаловалась Настасья за едой. - Думала увольняться - это легко: написал заявление, забрал зарплату и катись на все четыре стороны. А тут: инвентаризация, все начальники, бухгалтерия, отдел кадров, ОТиЗ, кучу подписей собрать... Сплошная беготня и нервотрепка. И это ещё полбеды. Выяснилось, что и морально тяжело это, всё бросать и уходить. Связи, знакомства, привычки. Сколько приросло всякого всего за пару лет.
  - Оставайся, - предложил я.
  - Спасибо тебе, Вова, за своевременный совет, или пожелание, или что это сейчас было, - с иронией хмыкнула Настя. - Только вот уже в моей красивой модной сумочке все документы, билеты и деньги вот -вот переведут. Всё. Только то и радует, что ты первый, кроме шефа, кто взялся меня вяло отговаривать.
  - Не понимаю, какого непонятного хрена ты вообще решила нас покинуть, - мрачно и обиженно проворчал я, раздавливая в мелкий фарш сосиску и перемешивая её с пюре. - Чего тебе не хватало? Чудесный скучный труд. Прелестная маленькая зарплата. Душевные неотесанные и невоспитанные коллеги. Приятные лицемерные приятели. Всё ведь как у людей. Зачем искать чего-то еще?
  - Эх, Вова... Всему виной обычная бабская придурь. Я ведь воспитывалась строгим папой. Он за меня решал: чем заниматься, где учиться, с кем лучше общаться. А когда я закончила универ, мне вдруг втемяшилось в голову, что я уже взрослая и довольно мной помыкать. Я, типа, сама дальше. Всего добьюсь: славы, богатства, признания, счастья. Все меня будут уважать и завидовать и любить. Папа поругался и отпустил. И вот насколько меня хватило. Ничего больше не хочу добиваться. Хочу на ручки и чтобы за мной приглядывал кто-то близкий, и помогал, и советовал, и решал мои проблемы. Сама по себе я так мало чего могу... Одни провалы и обломы.
  С такой стороны мне Настасья никогда не открывалась. Я всегда видел её самодостаточной, уверенной в себе, независимой, сильной личностью. И неожиданная эта откровенность... я не знал, что мне с этим делать.
  - Ну не переживай так. У тебя только все началось и все ещё впереди. И достижения со взлётами, и фиаско с разочарованиями. Вот когда тебе будет лет эдак как мне, а ты застрянешь на том же уровне что и в двадцать, вот тогда и поплачем... Хотя можно и в этом случае смириться и плыть себе по течению, не усложняя, не заморачиваясь... Живут же люди - вот я, и такие как я...
  Прозвучало это как проповедь пофигизма и бесхребетности, меня аж самого покоробило. Настя даже не ответила. Оно и верно: в двадцать пять я тоже не сильно слушал разглагольствования людей за сорок, которые ничего толкового не сделали и ничего не значимого добились. А теперь я сам повторяю их ошибки и лезу с неумными и непрошеными замечаниями к молодым. Стыдно. Лучше рот заткнуть едой, пережевать неловкий момент, а потом попробовать вести себя легко, отстраненно и слегка насмешливо, грубовато даже.
  Я принялся запихивать в себя желто -розовую кашу, которую к этому моменту натолкал в тарелке. Глотал и подчеркнуто внимательно слушал музыку, доносившуюся из колонок проигрывателя.
  Успевай, не зевай, время быстро летит, время - ветер
  Время -времечко, где ты?
  Солнце ходит по небу, пустой день не весел, не светел
  День рожденья отметишь, год не заметишь
  В памяти след не найдешь
   Время летит - где же его крылья?
   Время не спит - где его глаза?
   Время молчит - и слова бессильны
   Время в пути - не вернешь назад
  Успевай, не зевай, время ждать и жалеть не умеет
  Время не подобреет
  Унесет равнодушно любовь и печали развеет
  Время -времечко, где ты? Эхо ответит:
  'Где ты? Где ты? Где ты?'
  Печально и негромко пела в динамике Настя Полева, а её тёзка с не менее восхитительным голосом сидела напротив меня и задумчиво постукивала в такт музыке ноготками по кофейной чашке.
  ***
  Стол накрыли в рабочей бытовке. Она самая большая: два стола, два дивана и куча стульев. На всех места с запасом. Парни даже не стали из уважения к Насте развешивать на батарее грязные носки. Повесили их на радиатор в туалете. Ядреный мужицкий запах никуда не делся, но его можно было стерпеть без помощи противогаза. Форточку ещё открыли, для приличия.
  У всех в предчувствии даровой выпивки -закуски было приподнятое настроение. Хоть бы одна морда окислилась, оттого, что Настя уходит от нас. Впрочем, им то что... Для них она была, есть, и останется в памяти несуразной дурнушкой с кучей непонятно -глупых (по их мнению) идей и увлечений.
  За полчаса до официального окончания рабочего дня зашел главный. В самом разгаре сервировки стола. Растопырился в дверях, свел хмуро брови, пошевелил усами и привычно начал грозным рыком: 'Да вы что тут все, оххх...' И тут же спохватился: 'Ох, извини, Настя, я совсем забыл... Секунду...'
  Тут наш руководитель сильно всех удивил. Утопал к себе и вернулся через минуту довольно смущенный с букетом и красиво упакованной коробкой.
  - Вот тебе от нас, Настя, скромное подношение. От души, так сказать. С наилучшими, так сказать, пожеланиями.
  Мы сидели открыв рты. Ай да молодец, - восхитился я, - ну и умница! Никто не подумал даже, а он подсуетился. Надо будет потом скинуть ему сколько-нибудь денег, в долю войти. А если не возьмёт - бутылку поставить.
  Вечно раздраженный шеф, сам непривычный к красивым жестам, пребывал в легком замешательстве. Вручив цветы и подарок, тут же попытался ускользнуть. Но сегодня вечером командовал не он.
  Настя вежливо, но твердо усадила начальника во главе стола, и лично наполнила ему тарелку всем понемногу. Шеф дал сигнал наливать и мы приступили к проводам нашей Настеньки.
  ***
  Да, собственно, и прощания как такового не было. Вялые неискренние пожелания во время первых тостов. Несколько плоских шуток. 'На новом месте - приснись жених невесте... Вот поднимешься там, разбогатеешь, шишкой большой станешь - не забудь про нас... Как же мы теперь без тебя будем, затоскуем без нашей хозяюшки, особенно Вова... '
  А там, после четвертой или пятой, разговор плавно перешел на рыбалку, машины, разрозненные воспоминания пьяных геройств собравшихся, и прочий застольный трёп. Про Настю забыли, и она тихонько пошла курить. И на меня никто не обратил внимания, когда я следом за ней выбрался.
  Мы стояли на крыльце, под быстро темнеющим серым небом и я заметил, что в этом сумраке и в полуобороте лицо у Насти не так уж и некрасиво. Может из -за освещения, а может потому, что у подружки сегодня прощальный настрой и грусть, ей несвойственная, сгладила и преобразила черты.
  - Вы подарили мне чайный сервиз, - проинформировала она меня. Красивый, падлюка, тяжелый и громоздкий. Ума не приложу, как его везти с собой. У меня же всё уже собрано и тут эта коробка. Ни туда, ни сюда. Слушай, а давай я тебе его по секрету переподарю? Мне и в дороге легче, и приятно оттого, что он близкому человеку достался, а не случайному знакомому...
  - Нет, спасибо, Насть. - Подарки передаривать, я слыхал, неприлично. А потом, у меня есть кружки, которые ты мне презентовала на двадцать третье февраля, день рождения и новый год. И в любом случае, мне с этого сервиза угощать некого.
  - Заведешь людей специально для таких случаев. Будешь их в гости приглашать и поить чаем, - продолжала она мягко уговаривать.
  - Вот уж вряд ли, - усомнился я. - Только понимаешь, что есть такой человек, которого хочешь приглашать на чай, как тут же с ним что-то происходит. То он становится сволочью, то умирает, то уезжает куда-нибудь далеко.
  - Эх, Вова, Вова, - протяжно выдохнула она. - Знаешь, Вова, мне тебя будет не хватать. Ты классный, вот в чем дело, и всегда ко мне хорошо относился. И всегда мне о -о -очень нравился. Повезло мне с тобой...
  Меня смутило то, как она произнесла 'всегда мне очень нравился'. Так не говорят о случайном приятеле, и даже о друге таким тоном не говорят. И я смущенно промямлил в ответ:
  - Ммм... Ну спасибо. Это взаимно. Ты тоже хорошая, в твоем обществе мне всегда было легко, комфортно и интересно. И мне так же очень жаль с тобой прощаться.
  Сейчас можно уже было сказать такое. Скоро она уедет, мы больше никогда не встретимся, и мне не будет неловко за эти слова. К тому же всё сказанное - правда. И, надеюсь, ей это будет приятно и хоть немного поднимет настроение.
  В приоткрытую форточку нашей бытовки слышался ор и ржание оставленной за столом компании. Идти к ним - означало уйти из своего особенного отдельного мирка для двоих. Украсть у нашей дружбы оставшееся время. И мы, молча и одновременно, закурили ещё по одной. Стояли на ветру, два забавных печальных уродца, курили и поглядывали каждый на свое. Настасья несколько раз глубоко вздыхала, будто собираясь что-то сказать. Когда я уже сам приготовился выдать хоть какую-нибудь чушь, она решилась.
  - Я тут вот что подумала...
  Я приподнял голову, подбадривая.
  - Я подумала, а может - айда со мной?
  Хоть и произнесено это было шутливым тоном, глаза были все такими же грустными и серьезными.
  Мне оставалось только перхать, кхекать и мычать - настолько это было неожиданно.
  - Нет, ну правда, Вов, - продолжила она, - поехали! Папа мой на жыыырной должности сидит. Я с ним о тебе разговаривала, и он согласен тебя к себе устроить. Ты же неглупый. А ещё ты честный, ответственный и не мудак, а таких в его окружении как раз и не хватает. Будет у тебя и работа солидная и зарплата достойная, не то что здесь (Настя с отвращением покосилась на наши окна). Квартира у меня теперь есть двухкомнатная, поживешь у меня сколько угодно, пока получше чего не найдешь. Хуже чем здесь не будет, обещаю...
   - Умеешь ты Настенька оглушить, - кое -как выдавил я из себя. - Видишь ли... В моем возрасте, - ах ты, бля, опять! - тяжело, так вот, всё бросить и с чистого листа жизнь начать. Страшно поменять привычный уклад и всё такое. Но предложение заманчивое и очень -очень лестное. Я обязательно серьезно подумаю.
  - Подумай, конечно, - Настя вдруг осунулась и словно потеряла интерес к разговору. - Если что - звони. Буду ждать.
  Меня срочно потянуло умыться. Извинился, ринулся в туалет и принялся плескаться. Не сразу, но полегчало.
  Возвратился на крыльцо, но Насти там уже не было. Это даже к лучшему - хотелось постоять минутку в одиночестве на улице, вместить в себя то, что только что услышал. Пацаны малость попритихли, завели музыку, звенели стаканами под шансон. С темного неба с тихим шорохом начало бросать на обледеневшую землю твердую мелкую и обильную снежную крупу. Поднимался ветер.
  Я вернулся к столу, добив пачку, но Насти там не было. Ткнулся в её кабинет - заперто. Вышел на улицу, обошел кругом здание. Свет горел только в нашем окне и у шефа в кабинете. Я подошел чуть ближе к окну начальника, привстал на цыпочки и заглянул внутрь. Подружки моей не нашлось и там. Шеф сидел в полутьме за столом с включенной настольной лампой, перед ним стояла початая бутылка коньяка и стакан. В пепельнице дымился окурок. Усы уныло обвисли, брови сошлись к переносице, углубив вертикальные морщины на лбу. И если это был не отблеск оконного стекла, и если мне не показалось - у шефа слишком влажно блестели глаза.
  Странно.
  Я зашел в здание, ещё раз проверил кабинет Насти, поцарапал и потумкал легонько дверь. Позвал вполголоса по имени вопросительно.
  Тихо и пусто.
  Оставленные за столом без пригляда начальства разливали резво и пОлно.
  - Где Настасья, парни?
  - С тобой под ручку бродит где-нибудь, - последовал ответ. - Прогулки при луне, стихи и прочая мура, - потешались уже изрядно захмелевшие коллеги.
  Обиделась, судя по всему, - объяснил я себе. Поняла, что мне не хватило духу отказать ей вслух, прямо, и приняла это на свой счёт. Даже самые умные и лучшие из женщин под влиянием эмоций делают неправильные выводы. А мне ещё гаже стало. Хотя, может, и заслуженно?
  Я ушел так же тихо как она, не прощаясь с коллегами. Даже за шапкой к себе не зашел. Бушлат только застегнул под горло и голову в плечи поглубже вжал.
  ***
  Колючая снежная крошка больно и холодно секла затылок и уши, а поднятый воротник не давал должной защиты. Ветер толкал в спину резкими внезапными порывами. Скорей, скорей домой, в тепло. Отгородиться от этого мира хлипкой жестяной дверью, упасть на мягкие просторы дивана, под тяжелое одеяло, под упругий Катькин бок...
  Непогода выгнала с улиц всех праздно прогуливающихся горожан. Те немногие прохожие, что попадались навстречу, кривились от оплеух метели. Лица у всех были усталыми, несчастными и злыми. Как у меня.
  От радостного утреннего предчувствия и следа не осталось. Кажется, оно исчезло в тот момент, как Настасья сообщила о своем увольнении. Скотство, вместо ожидаемого чуда я теряю единственного друга! Хотя в этот раз, если разобраться, предчувствие меня не обмануло... Разве это не чудо? Мне преподнесли такой подарок, такой редкий и бесценный дар: ВОЗМОЖНОСТЬ! Шанс, наконец, что-то кардинально изменить в судьбе, подняться на более высокую ступень, обустроить свою жизнь, повысить социальный статус, измениться к лучшему! Работа, которой не стыдно похвастать перед родителями, доход, перспективы. А ещё - общество близкого человека, поддержка и всевозможная помощь. А я уже мысленно от всего отказался и сейчас только ищу слова, подбираю наиболее благозвучные отговорки, чтобы объяснить свой отказ.
  А дело, видимо, в том... - пытался объяснить я Катьке позже, дома. - Дело, наверное, в том, что я не хочу и боюсь что-то менять. Я закостенел в своих привычках и устоях, мне страшно переделывать себя; я слишком инертен, слаб и безволен, чтобы меняться.
  А ещё нелюбовь ко всяким подачкам и милостям. Нежелание быть кому-то обязанным. И неявная перспектива превратиться в кого-то вроде примака, альфонса, в виде ответной благодарности. Пусть даже фактически я до этого не дойду, но само положение довольно двусмысленное. То немногое, что у меня осталось от достоинства, гордости и самолюбия от такого расклада трепещет.
  И вообще, что я тут перед тобой распинаюсь, - разозлился я на Катьку из -за неумения сформулировать собственную мысль. - Просто примем за данность: я такой - какой есть, со своими психозами, комплексами, страхами, подозрениями... Вполне законченно -сформировавшаяся личность. Неприятный во многом даже себе, но тут уже ничего не переделать, не улучшить. Не быть мне преуспевающим гражданином с доходами выше уровня бедности. Не стану я деловым снобом на приличной должности, в солидной организации, ну и пусть. Подумаешь!.. Я уже не стал космонавтом, мореплавателем, первооткрывателем, ученым -исследователем вселенских тайн; поэтом, художником, музыкантом, архитектором я тоже не стал, разве может меня огорчить то, что я не стану кем-нибудь еще? Это даже не потеря, это же такой пустяк... Я не поднимусь выше определенной планки, но зато с моей высоты и падать не очень страшно.
  Этим я и утешился, укладываясь раньше времени в постель.
  Кстати, был я сегодня у Анны Александровны... - Я продолжил делиться с Катькой впечатлениями и событиями прошедшего дня, но уже мысленно. Говорить вслух было лень, слишком устал, и к тому же Катьке было все равно, хоть вслух, хоть телепатически. - Ну, это врач мой, Анна Александровна, я тебе про нее уже рассказывал. Она очень красивая и совсем девчонка еще, но вполне себе доктор: спокойная такая, уверенная, вдумчивая, чуткая. Так вот, она моими анализами недовольна. Невесёлые, говорит, у вас, Владимир, анализы, ха -ха, представляешь? Интересно так... Лечить вас надо, Владимир,- говорит доктор Анна Александровна. В идеале нужно менять рацион, профессию и условия труда, образ жизни. Иначе... Она не договорила, что иначе, хотела, чтоб я сам додумал, понадеялась, что пойму. Я, кажется, понял. Иначе, Катенька, я могу тебя оставить, так вот. Но ты не расстраивайся раньше времени. Куплю лекарства, сяду на диету, и, возможно, мои анализы повеселеют.
  Я ещё долго ворочался и ерзал, то прижимая к себе Катюшу и забрасывая на неё ногу, то отворачиваясь и отползая на другой край дивана. Воспаленное будто в горячке болезни воображение возвращало меня в переломные моменты моей истории, показывало мне, что всё могло бы быть иначе. Несколько серьезных, решительных поступков. Чуть больше труда, старания и усилий. Иное настоящее. Нормальная профессия, интересное интеллектуальное окружение, круговорот увлекательных событий, яркие и позитивные эмоции, надежные и понимающие друзья, нормальная семья, налаженный быт. Я смотрел эти мысленные видеоролики с похожими сюжетами, но разным антуражем; смотрел от первого лица и от третьего; ходил в туалет, курил, пил холодный чай. Ложился и всё начиналось заново. Долгая, муторная, беспокойная ночь.
  ***
  Наутро Катька сломалась. Проснулся от того, что не чувствую её рядом и это было дико и неправильно. Она была там же где и всегда, но... Опали ноги и живот, провалилась грудь, стало плоским и скомканным лицо. Ну что же ты, Катька, ну как же так... - тормошил и ощупывал я ее, пытаясь сообразить, что случилось.
  Причина нашлась быстро. На майке из синтетики обнаружилось прожженная дыра; под майкой, на груди - спекшееся, оплавленное тело. Похоже, ночью я проснулся, закурил и тут же заснул снова с непотушенной, позабытой сигаретой. А Катька приняла огонь грудью, не дала пламени разгореться, погасила его собой. И если бы не это, был бы я сейчас мёртвенький...
  Можно было бы долго ещё сидеть и печалиться, разглаживать на кровати Катькино тело, сводить вместе края прожжённой прорехи. Но так ведь не ровен час и на любимую работу опоздаешь. А это никак нельзя, и так слишком частыми были в последний месяц отлучки и отгулы.
  ***
  Надо собираться. Волшебная денежная жаба буравит укоряющим взглядом тусклых стеклянных глаз, напоминает, что скоро уже, сегодня-завтра перечислят аванс. Куплю много-много лекарств по списку, который выдаст мне Анна Александровна; куплю самый прочный клей для катькиного тела, и, может быть, даже на еду останется. И будем мы жить-поживать как раньше. Одно только не останется прежним. На службе не будет Настасьи в кабинете через коридор и три двери; не будет наших посиделок и задушевных разговоров, добрых шуток, обсуждения фильмов и книг, походов в столовую, перекуров, редких вечерних прогулок через темный парк до остановки Настиного автобуса, встреч на крыльце по утрам; неловких, но таких искренних объятий после отпуска или больничного - ничего этого уже не будет. Нужно учиться как-то эти вещи самостоятельно проделывать, или привыкать обходиться без. Наверное, тяжело придется первое время. Возможно даже - неимоверно тоскливо и скучно.
  Непонятно, как дальше жить, зная, что Насти рядом нет, и это навсегда...
  Сегодня мне предстоит это узнать.
  
  Способ протеста (рассказ)
  Утро на стройке началось с отвратительной драки в столовой. Андрюха с Митяем с утра уже успели где-то напиться. За завтраком их обычная утренняя шутливая перепалка переросла в истеричный обмен непонятными обвинениями и оскорблениями. И вот уже они сцепились, обмениваясь злыми выпадами, хрипя, булькая, задыхаясь от бешенства. Отчетливо слышались тошнотворные звуки ударов и утробное, звериное, яростное ворчание.
  Примечательно было то, что в схватку никто не вмешивался. Никто не стремился разнять поединщиков. Все молча наблюдали: кто равнодушно, кто задумчиво, кто с нездоровым злым весельем. Идиот Васька смотрел на драку, зачарованно и недоуменно раскрыв рот. Семен так и вовсе не обратил внимания на происходящее действо - прихлебывал себе маленькими глоточками слабый, повторно заваренный чай, уставившись на какую-то точку на грязной скатерти. Я тоже не торопился встревать: во-первых - далековато от драчунов сидел, во-вторых - надоело уже. Последнее время безобразия и мордобой участились и лезть в чужие разборки я уже устал. Ну их. Пусть кровь друг -другу пускают, раз другой разрядки все равно нет. Я их вполне могу понять. Слишком долго копилась злость и неопределенность, уныние и неприятные предчувствия. Да и быт способствовал возникающим то и дело стычкам - серое, нищенское, однообразное существование на фоне тяжелого труда в полевых условиях. Ежедневная, без выходных, работа, скудный рацион, неказистые развлечения. И постоянные, набившие оскомину уверения 'Скоро ребята, все будет тип-топ, полный расчет и премия еще...'
  Драка закончилась так же неожиданно, как и началась. Окровавленные мужики обессилено оттолкнулись друг от друга. Митяй грузно поднялся и, не глядя ни на кого, вышел, хлопнув дверью. Андрюха остался сидеть в той же позе, в какой опрокинулся на пол, утирая с лица кровь и шипя от боли.
   Почти сразу дверной проем заполнила неохватная фигура прораба Петровича. Здоровенный, сильный мужик - таких обычно с медведями сравнивают. Всю бригаду собрал он. Сманил знакомых своих крестьян из родных мест - откуда-то из под Челябы, из маленьких деревушек, мающихся от безработицы и повального пьянства. Привез сюда, в развивающийся северный богатый поселок: зарабатывать, ишачить на частного предпринимателя, строительного подрядчика. Строить, значит, счастливое будущее. А я к ним здесь прибился, так уж вышло, местный житель. И все вместе мы выполняли социальный заказ - возводили маленькую церковь из привозимых издалека бревен какой-то редкой и дорогой строительной сосны. И вот уже почти доделана работа, а денег за нее всё нет и нет. Жалкие авансы бригаде - на табак и на еду. Хотя последнее время и на еду уже не хватало. Работающий истопником, сторожем, дворником за кров и место за столом, местный бич Тёма добывал для бригады на помойках собак и из барбосов готовили нехитрые блюда. Пара пачек крупы, собачка, соль, перец, лавровый лист. Дешево и сердито.
   Я единственный, кроме Петровича, оформленный по бумагам и то последние три месяца без зарплаты. Поэтому, все внимание нацелено на прораба. И Петрович, обычно чувствительный, сентиментальный и нежный, как абордажный лом - последнее время уклоняется от общения с подчиненными. И ведет себя, - что для него совсем нехарактерно, - смущённо-озабоченно и преувеличенно деловито. Вот и сейчас он, не встречаясь ни с кем глазами, присаживается за общий стол. Мнётся, не зная с чего начать. В помещении замолкает шум, кто-то выключает радиоприемник - все ждут, когда бугор заговорит. Потому, что все уже решили: пока не прояснится вопрос оплатой, заканчивать работу никто не выйдет. Пусть там и работы осталось на неделю, от силы. Мы, типа, на принцип пошли.
  - Короче так, мужики. У меня для вас плохие новости. - Петрович потёр огромной жесткой лапой щетину на лице. Видно было, как нелегко дается ему обращение к сотрудникам. - В общем, наш частник нас кинул. И не только нас. Набрал заказов, авансов и - привет. А так, как все работали по чёрной схеме, денег за объект нам не видать. Этот чудик свалил в неизвестном направлении, доделывать до конца работу будет местная коммуналка. А за нас скоро возьмется ментовка, разборки ожидаются ближайшее время: какого черта тут делает куча непрописанных мужиков? Я-то и прописан и оформлен как положено, а вот с вами - беда. И ведь сколько дел мы с этим предпринимателем до этого имели совместных - никогда ничего подобного не было! Впервые такая подстава...
  - В общем, на последний аванс ваш, который я вам не отдал ещё - я вам билет взял до Челябинска. Коллективный, так дешевле. Еще - самому непьющему из личных сбережений добавлю. Чтоб до мест своих добрались. Такая вот история получается. Виноват я, конечно, перед вами. Сдернул вас с места, а вместо заработка - кидалово вышло. Но тут я сам лопухнулся, тоже в убытке остался, как видите...
  - Видим, ну... - отозвался Вова Морозов, по прозвищу 'дед-мороз'. Вова самый старший и самый авторитетный в бригаде, единственный, кто решается поспорить с Петровичем (может из-за возраста Вовы прораб с ним предпочитает не связываться). Мороз привез с собой на заработки сына Ваську, крупного, медлительного и сильного парня. Василию и при желании больше некуда устроиться - он больной на голову (идиот, проще говоря), но очень работящий, спокойный и послушный. А сейчас мне кажется, даже Васька сообразил, что Петрович - совсем не такой обиженный судьбой, как вся бригада. И в накладе он точно не останется, возьмет ещё свое. Да и все остальные это понимали, только сидели ошарашенные и безмолвные. Один Морозов старший вот не сдержался.
  - Видим мы, как ты переживаешь, - продолжал Вова. - Извёлся весь... Только вот ты нашей пищей брезговал. И жил на хате, а не в вагончике с нарами в три этажа. И не ты будешь нашим родным объяснять, как так всё получилось.
  - Так, я не понял, Вова, ты мне предъявляешь что-то ? - с вызовом и злобой повернулся к возмутившемуся мужику Петрович. - Я тебя предупреждал, что условия - хуйня?.. Предупреждал. И не я тебя кинул с баблом. Тебя что, палкой гнали сюда? Я тебе и всем этим гаврикам за свои деньги билеты сюда купил. Кто мог знать, что всё так выйдет? Что вы теперь с меня спросить хотите за это? Давайте, бль, в очередь! - Прораб поводил широченными плечами, сжимая огромные кулаки. Шея и лицо налились кровью, глаза сузились. Это уже была откровенная провокация.
  Никто, естественно, на подначку бугра не отреагировал. Все боялись его. Все привыкли его бояться ещё там, откуда они все приехали. И здесь по струнке ходили, крепко он их держал. Потому что свирепый, беспощадный и на расправу скор. Многие из тех, что умудрились как-то провиниться, испытали на себе силу его кулаков. Мне самому как-то раз прилетело довольно чувствительно. Поэтому выводить из себя бугра - охотников мало. Он банально подавляет животной силой, агрессией и бескомпромиссностью.
  И я тоже промолчал. Боязно связываться. Ни с Петровичем неохота бодаться, и уж тем более - идти на конфликт с директором нашей стройконторы. У того, по очень достоверным слухам, серьезнейшие завязки и в милиции, и в администрации района, и в криминальном мире. Его не только такие маленькие человечки, вроде меня, опасаются, но и гораздо более серьёзные граждане. А мне не только и не столько за себя страшно. У меня ведь ещё Таська! И родители старенькие... А от таких вот, хищников, мало-ли каких неприятностей можно наловить не только для себя, но и для близких тоже? Неизвестно... и нет желания проверять...
   Петрович встал, дав понять, что разговор закончен. Сообщил напоследок:
  - Значит так. Поезд завтра днем. Стирайтесь, мойтесь, собирайтесь. Тёма баню вам топит. Я знаю, что вы найдете, где взять выпить. Пейте. Только сильно не нажирайтесь, а то завтра вас с поезда снимут, и пеняйте тогда на себя - я вас не видел и не знаю. Вова: ты ко мне за билетом, документами и деньгами зайдешь завтра утром. Всё, мне больше нечего добавить...
  
  Как только прораб ушел, начался гомон. Мужики, такие сдержанные и робкие при Петровиче, с его уходом разом стали похожи на сварливых баб. Начали рвать на груди рубашки, выяснять, кто прав, кто виноват. Обычное размахивание кулаками после драки. Мне не хотелось видеть их такими. Я кивнул Семену на выход, показав короткую пантомиму 'курящий мальчик'.
  Мы сели на улице, на лавке, стоящей возле вагончика. Говорить собственно было не о чем. За время совместной деятельности мы с Семеном уже научились понимать друг друга почти без слов. Бывают такие люди, с которыми моментально совпадаешь характерами. Только начав работать здесь, я как-то раз зазевался и меня чуть не накрыло упавшим сверху бревном. Семен тогда буквально выдернул меня с опасного места. С того момента я испытываю к этому человеку благодарность и чувствую себя очень обязанным по отношении к нему. Примерно с того самого случая мы и подружились.
  Сеня, в отличие от остальных членов бригады - более рассудительный, более культурный и воспитанный. Остальные, с их примитивными потребностями и простецкой философией были мне не очень близки. Но и их жалко. Так глобально обломаться... А Семен, я знаю, более чувствительный, более восприимчивый. К тому же не так сильно пьёт. Не спасётся в алкогольном дурмане, не забудется; будет переживать, снова и снова накручивать себя, копить негатив и... И как бы боком ему это не вышло, вот что страшно...
  - Приплыли, - горько и обречённо сплюнул товарищ. - Съездил, мля, на заработки на север. Хорошо хоть билет обратно купить сподобились, господа мошенники. А то бомжом бы ещё стал на старость лет. Ходил бы, вон, как Тёма, попрошайничал и пресмыкался ...
  Как-то надо было подбодрить этого надломленного человека. Вот только как, чем? Я прекрасно понимал Семена, сам попадал в такие ситуации, бывал обманут частниками. Работать полгода за редкие авансы в надежде добыть для семьи финансовое пусть не изобилие, но хоть временную обеспеченность и остаться в результате совершенно ни с чем... Но нужных слов для товарища так и не находил. Молча потрепал его по плечу. Тот помотал головой - не утешай, мол, я все понимаю. Продолжил со злостью и отвращением:
  - Я думал это уже в прошлом. Лихие девяностые и прочая дикость. Вокруг все твердят о том, как многое изменилось к лучшему. Частная инициатива, гражданская сознательность, правовое государство, человеческое достоинство - сколько разных красивостей про нынешний режим сейчас треплют. Оказывается - фигня это всё. В этой сучьей стране девяностые никогда не заканчиваются. Только называются по-разному. Смута. Тоталитаризм. Застой. Капитализм. Тирания. Упадок. Ещё как-нибудь. Только суть одна: обмани, укради, отними; предай за деньги, за место, за покровительство чьё-нибудь. Убей за бумажки эти поганые, в конце концов. Будь первым! И все средства хороши. А мы, простолюдины, как жили в говне так и дальше будем. А впрочем, что я тебе рассказываю...
  - Сам-то что делать будешь? - спрашивает он чуть погодя.
  - Работу другую искать, что тут сделаешь?... И добавляю, не зная как спрятать мое над ним превосходство - У меня же всё в порядке: местный, несудимый, с положительными характеристиками. Попробую по трудовой книжке пристроиться куда-нибудь. И подрядчика этого я попробую раскрутить, если проявится. В прокуратуру может быть даже заяву нарисую. Это вы сделать ничего не можете. Вот за вас-то обидно. И как вас угораздило так глупо вляпаться? Наобум уехали ни документов, ни договоров, ничего... Серьезные люди вроде...
   - А как не вляпаться? Меня аванс подкупил и деньги на дорогу. Вот и клюнул, показалось честно все. А что было делать ТАМ, без работы, с больной матерью и с голодной семьей? Так хоть надежда была прокормить и помочь...
  На это не нашлось, чем возразить. Я курил, глядя на почти законченную постройку. Знатная всё же церквуха получилась! Красотка. Только вот купола поставить и покрыть стены лаком огнеупорным. И вставить рамы в оконные проемы. Ну и внутренняя отделка. И мусор убрать весь с площадки. Смотрел и впервые не чувствовал привычной гордости от хорошо сделанной и востребованной работы. Надо сказать, в этот момент совершенно противоположные чувства были. Я охватывал изученный досконально строительный пейзаж совсем новым зрением. Как будто впервые видел все это. Церковь без крестов (как в песне). Вагончики на полозьях: жилой, столовая-кухня, баня; ещё один поделенный надвое - прорабская и инструментальная. Огромный шатер распилочного цеха. Деревянный сортир: позади постройки, почти на святой земле, за задней стенкой, где положено хоронить праведников. Валяющиеся в самых непредсказуемых местах пластиковые бутылки из под самогона, который покупали у местных умельцев с авансов. Купола, стоящие на земле поодаль, весело сверкающие на солнышке.
   Когда-то я думал, что храмы строят особенные, избранные люди. Что это таинство, подвиг и Деяние (с большой буквы). Что построение храма не терпит суеты, бытовухи, скверны. После нескольких месяцев работы здесь, мои наивные представления развеялись как туман. Здесь было всё то, что сопровождает людей и в миру. И зависть. И гнев. И уныние, и чревоугодие, и гордыня. Короче - все страсти греховные. И заповеди тут не соблюдались, как должно, наверное, быть в идеале. Сколько видела строящаяся церква неприглядностей - пьянство, блуд, зависть, злонамеренность, раздоры - не счесть всего. Теперь ещё обман и воровство, для комплекта.
  Но до последнего момента почему-то не пропадало ощущение богоизбранности. И неземного покоя. И сопричастности чему-то крайне важному и великому. Казалось, за работу по возведению этой деревянной красавицы, воздастся сразу и на этом свете и потом, в раю где-нибудь.
  А сегодня пропали все связи с этим местом. Хотелось уйти подальше, в свой уютный, скромный, маленький мирок. К любимой жене -подружке; уйти и не видеть, как мужики, к которым успел привыкнуть и привязаться, будут бестолково бродить, словно муравьи у разоренного муравейника.
   Поэтому быстренько придумывается повод, чтобы покинуть друга:
  - Знаешь, Семен, я, наверное, пойду. Надо в центр занятости зайти. Посмотреть, что там могут предложить. И заодно придумать, как зазнобе моей рассказать обо всём. Я заскочу попозже.
  Семен неопределенно -задумчиво машет рукой. Ему сейчас не до меня. Оно и к лучшему. От меня сейчас мало пользы. Мое общество сейчас не более нужно, чем компания остальных подельников. В таких случаях охота совсем другого утешения. Для меня это - моя жена Таисья. Добрая, заботливая, красивая, самая -самая близкая. Та, что поймет и успокоит и поддержит.
  ***
  Таська была дома, на обеденном перерыве. Сидела на кухне, что-то жевала, смотрела новости по районному каналу. Я чмокнул её мимоходом и прошел в комнату: разыскивать документы. Все эти корочки, свидетельства, трудокнижку и прочее. Да ещё приодеться бы не мешало попредставительней. Повыгодней себя подать работодателям.
  Я как раз перевернул все в комнате верх дном и созерцал получившийся бардак, когда Таська прокричала с кухни:
   - Эй, иди скорее сюда! Тут про вас передают.
  Репортаж был о нашем объекте. На экране поочередно мелькали кадры с площадки и лица: типов из поселковой и районной администрации, директора нашей строительной шараги, прораба Петровича.
  Все эти люди многословно, нудно и повторяясь, рассказывали о том, какую нужную, трудную и ответственную работу они проделали. Как много они дали жителям ПГТ. Какой весомый вклад внесли в дело развития духовности, нравственности, человеческой добродетели. Расписывали в красках историю создания на краю парковой зоны (кусочка уцелевшего при образовании поселка леса) прекрасного и изящного храма.
  При этом ни слова не было сказано о самих строителях. Кроме короткого интервью с Петровичем не было показано никого, кто несколько месяцев мерз и потел на стройке. Питаясь отбросами и живя в тесном вагончике, недосыпая и надрываясь. Такое впечатление складывалось, что только стараниями чиновников из управы и появился такой вот чудесный памятник архитектуры и зодчества. А уж как восхваляли народных избранников журналисты, какие льстивые сравнения приводили, какие почести воздавали....
  Я смотрел на эту клоунаду и медленно свирипел. Когда репортерские дифирамбы стали совсем уж неприличными я нервно переключил канал.
  - Да уж, отгрохали сарай. Памятник человеческой жадности и обывательской глупости.
  Таська дернулась, как от пощечины. Взглянула на меня с робостью и обидой:
  - Зачем ты так? Что вообще с тобой происходит? Ты последнее время приходишь, как тень, с работы. И слова эти не твои совсем, не верю, что ты так думаешь... - Моя половинка расстроено выключила ТВ совсем и замерла, выжидающе глядя на меня.
  Надо было объясниться. Самый удобный момент был, чтобы поведать о том, как я стал временно безработным. И я сел напротив моей любимой и рассказал. И про то, как выглядит это Богоугодное дело с точки зрения несчастных работников церковной стройки. И про то, как бесславно завершилось наше участие в этом деле.
  - Вот и подумай, как я должен ко всему этому относиться? Когда такая подлость на твоих глазах происходит? - Я закончил жаловаться и для утешения притянул Таську к себе. Обнял её за попу и уткнулся носом ей в живот. Меня это всегда успокаивало.
  - Бедные вы... Что, значит, вот так и уедут без денег? И тебе тоже могут не заплатить до конца?
  Я потыкал носом ей в пупок, согласно кивая головой. Произнес глухо:
  - Даже не труда и не денег жалко. Бесит меня несправедливость эта. Как так можно с людьми-то поступать? Гадство какое...
  Таська попробовала успокоить меня.
  - Ты просто честняга, бессребреник и идеалист. Это твоя особенность или, если хочешь, твоя беда. Ты ожидаешь от людей такого же как у тебя отношения ко всему, такой же жизненной позиции, философии... И удивляешься, когда они проявляют себя с тёмной стороны. Тебя бесит и напрягает то, что они такие подлые бывают, такие жадные, такие ... такие, какие они есть. За это еще, я тебя так и люблю тоже. Все -таки ты хороший у меня человек, хоть и оторванный от реальности немного. Давай подумаем, что дальше делать, как быть...
  - Я не думаю, а делаю. - Я оторвался, наконец, от благоверной. - Сегодня бегал уже искал куда приткнуться. Есть несколько вариантов. Не бойся, всё наладится. Придется потерпеть ещё месяц, не ездить в отпуск на заграничные курорты, не покупать недвижимость, не питаться одними деликатесами. Ну и так далее, чего мы пока и так не делаем.
  Мы по обоюдному молчаливому согласию закрыли неприятную тему. Поболтали ещё чуть -чуть о Таськиных делах. О том, что у нее нового на работе. Попридумывали планы на вечер. Потискались, поцеловались немножко, как водится. Потом моя дорогая убежала на работу, а я отправился на поиски вакансий.
  ***
  После четырехчасовых бесплодных поисков свободных рабочих мест, я решил зайти на теперь уже бывшую работу. Посидеть напоследок с мужиками, обменяться контактами и адресами. Да и просто по пути было.
  Бригада заседала в столовой. Когда я открыл дверь, на меня повеяло таким сгущенным табачно -алкогольным выхлопом, что заходить далеко я не решился, встал в проходе, на сквознячке. Мне тут же наполнили самогоном свободный стакан. Пили сосредоточенно, без разговоров и тостов, не закусывая и не чокаясь. Я повертел стакан в руках, понюхал содержимое и, даже не пригубив, отдал сидевшему ближе всех к выходу Андрюхе. Тот рассеяно принял его. Содержимое отправилось в рот, а пустая тара на порядком запачканный стол. Я оглядел собравшихся. Взгляды всей бригады сосредоточены на стоящей в центре двухлитровой бутыли. Чтож, пожалуй, мне тут совершенно нечего делать. Если конечно не хочу надраться в хлам, пьяно клясться в вечной дружбе, петь песни с кем-то в обнимку или же выяснять с кем-нибудь отношения в последний вечер. Вот тебе и прощание с коллегами ... Да и к тому же среди пьющих рабочих не было Семена.
  Я тронул за плечо Андрюху:
  - Где Сеня, не в курсе?
   - Наверно в спальне,- Андрей пытался четко выговаривать слова, но у него плоховато получалось. - У него неприятности, похоже, какие-то дома. Чего-то сестра ему звонила. Потом он набычился и ушел. Походи, поищи... - И потянулся за новой порцией.
  Семена не оказалось в спальном вагончике. Не было его и нигде поблизости. Ладно, бог с ним. Все равно увижу его завтра, провожу на поезд. Да и усталость от бестолково потраченного дня брала свое. Хотелось спать, а не общаться с пусть даже и близким, но озабоченным сейчас своими проблемами, человеком. Обидно, что такое скомканное расставание, да ещё и при таких обстоятельствах... Хорошие люди встречаются на пути реже, чем плохие и всегда жалко, когда разводит судьба по разным углам. Остается только надеяться, что всё у товарища наладится со временем. У меня же сейчас куча своих забот и нерешенных задач. Так что домой, домой ... лечиться от хандры общением с любимой женщиной. Утро вечера мудренее.
  Семена я встретил совершенно случайно. Он брел навстречу, еле передвигая ноги и уставившись в тропинку перед собой. Вид у него был абсолютно потерянный и несчастный. Я окликнул его, а когда он поднял на меня припухшие глаза на измученном лице, стало ясно, что одной плохой утренней новостью для него этот день не ограничился.
  Предчувствуя тягостный разговор, угостил его сигаретой, и, заранее готовясь к худшему, спросил его:
  - Эй, брат... Что ещё стряслось, пока меня не было? Мужики говорят, что дома у тебя беда какая-то...
  Сеня через силу ответил:
  - Мать у меня умерла ... Сестра позвонила днем, 'обрадовала'. Денег, говорит, на похороны надо. А у меня денег полная сумка, ты понял... Я к Петровичу сунулся - говорю, займи на пару месяцев, надо очень. Отработаю, с процентами, говорю, отдам. А он меня на хер послал, такое дело... Говорит - ' я и так последние вам отдал'. Иди, говорит, к своему председателю колхоза, пусть придумают тебе материальную помощь какую-нибудь. Не знаю, как быть, что дальше вообще делать, просто хожу и тихо фигею. Все интереснее и интереснее с каждым часом...
  Я опять себя поймал на том, что не могу подобрать нужных слов. Вот как выразить мое сочувствие ему? Сама фраза 'Прими мои соболезнования...', по -моему, звучит донельзя фальшиво и лицемерно. Настолько, что лучше её совсем не произносить. Единственное на что меня хватило, так это на долгое матерное высказывание в адрес бога, судьбы, случайности и всей нашей жизни в целом. Семен же, казалось, не обратил на мои потуги быть вежливым никакого внимания. Продолжил говорить, обращаясь даже не ко мне, а к растениям, вечернему небу, природе:
  - Я у нее любимчиком был. Сестра меня ревновала всегда к ней ужасно. Постоянно пыталась меня в дурном свете выставить. Ты, говорит, мать - любишь его, а он - непутевый, бестолковый, никчёмный неумеха. Вот теперь повод есть позлорадствовать. Теперь постоянно меня попрекать будет. Что не смог даже мать похоронить нормально. Да и я сам, понимаешь, себе никогда этого не прощу. Такая вот хрень.
  Я промямлил сконфуженно:
  - Ты кончай себя изводить. Ты-то в чем виноват? Не ищи лишних причин себя ненавидеть. Со всяким может такое произойти.
   Говорил и чувствовал, что говорю не то. Но товарищу не было до меня никакого дела. Он прервал мою речь, избавив меня от лишних проявлений сострадания. Сказал вежливо и спокойно:
  - Ты знаешь, мне сейчас нужно одному побыть. Не могу с людьми. Мне столько всего обдумать надо, столько вспомнить. Я погуляю тут еще, а ты, пожалуйста, иди куда шел. Что толку болтать ни о чем? Я с ней проститься хочу сейчас, с той, какой я её помню. А не с той, какой я её увижу в морге, после болезни, после годов нелегких. После смерти, тоже, кстати, тяжелой довольно. Извини, но не нужно мне сейчас ничье общество. Завтра приходи если сможешь, попрощаемся. К нам, или на вокзал. А пока давай, до встречи... - И протянул для рукопожатия ладонь.
  Я задержал его руку в своей:
  - Если надумаешь - мы спать ещё долго не будем. В любое время примем тебя. Ты же знаешь - я рядом, да? - И крепко стиснул левой рукой его бицепс. Этот нехитрый жест видно что-то задел в нем. Он притянул меня к себе, обхватил свободной рукой и уткнулся лбом мне в плечо. Но ни единым звуком он не выдал мучающую, терзающую его боль. Мы постояли так недолго, каждый в своем измерении. Потом он почти грубо оттолкнул меня:
  - Все, хватит соплей; давай, до завтра. Проваливай. А то я совсем сломаюсь. Супруге привет передавай...- И пропал в наступающих сумерках.
  ***
  Все валилось из рук вечером. Я маялся, не находя себе места. Брался за домашние дела, бросал недоделав; наматывал круги по кухне с чашкой чая и сигаретой. Пробовал читать, несколько раз ложился к Таське на диван, пытался смотреть с ней мелодраму на видео; пробовал вникнуть в сюжет, но не преуспевал в этом.
   Когда я в очередной раз принялся устраиваться около спутницы жизни, та залезла на меня верхом и приказала строго:
  - Ну давай уже, рассказывай, что тебя гложет. Я же вижу - что-то не так. Задолбал ты уже мельтешить...
  Я рассказал о недавней встрече с Семеном, о его горе и о том, что переживаю за него. - Понимаешь, - сказал я ей, - он мне очень помог однажды. А я ему помочь не могу, сейчас, когда он так в этом нуждается.
  Таська думала совсем недолго:
  - Там же у нас оставались какие-то деньги... Не много, но и не мало. Просто отдай их ему, раз такое дело. А то ведь ты возненавидишь себя, если сейчас ничего не сделаешь. А мы как-нибудь перебьёмся, перезаймём у кого-нибудь.
  - Малютка, а как же ты? Я ведь и о нашем общем благополучии должен думать?!!... Это ведь всё -таки деньги, которые мы могли бы на тебя потратить. На нас...
  - Мне спокойнее будет, если ты сейчас поможешь своему другу. Чтоб тебя совесть не мучила и обостренное чувство справедливости. А деньги мы ещё заработаем. И всё, хватит об этом. Давай уже обнимай меня и целуй, а то я соскучилась за целый день без тебя...
  У меня сразу же отлегло от сердца. Это был самый разумный выход. И как хорошо, что моя разумница сама его предложила. Мне аж потеплело на душе - от признательности и облегчения.
   - Тасечка, ты у меня самая милая самая правильная и самая замечательная на свете! Я не знаю, что бы я без тебя делал... Обожаю тебя!
  И схлынули ненужные раздумья, осталась только необходимая сейчас душевная и телесная близость. Наконец-то этот долгий день закончился.
  ***
  Я нашёл их на перроне, за полчаса до отхода поезда. Мрачные и опухшие после вчерашних возлияний, парни украдкой похмелялись. На земле, среди плевков и окурков, сиротливо валялись старенькие, затасканные, заштопанные кое -где, грязноватые рюкзаки, баулы, сумки. Зрелище чужой бедности, так ясно видное за этой жалкой кучкой чужих пожитков, наводило уныние.
  Мне тут же предложили выпить 'за отъезд'. И, как не противно было - заставил себя проглотить тошнотворное пойло. Прослезился. Занюхал чьей-то свежевымытой хозяйственным мылом головой.
  - Я смотрю, бухлом вы запаслись в дорогу. - Дождался вялых утвердительных кивков. - А жратвы какой-нибудь взяли?
  - Да на хера? - иронично хмыкнул Санька Рябой, балагур и насмешник. - Закусь градус крадёт, ты же в курсе. К тому же, нам ли привыкать к голодовкам всяким? Не заморачивайся, братка. На лучше, ещё хряпни.
  - Не, я пропущу, - заметно содрогнулся, представив мерзкий сивушный вкус. - К тому же, тёплая 'бормотуха' у вас. Давай -ка, Семён, отойдём.
  
  Товарищ выглядел ещё хуже, чем вчера. Видно, что не спал всю ночь. Болезненный и потухший, он послушно проследовал за мной в направлении вокзальных торговых палаток. Там мы купили пару куриц гриль, две булки хлеба, батон колбасы.
   Отведя друга в безлюдный закуток за зданием вокзала, вручил нашу с Таськой заначку. Коряво пояснил:
  - На, спрячь. Тут - сколько смогли найти. Используешь по назначению. Смотри только, чтоб не спёрли по дороге, а то всякое бывает.
  Семен смотрел на крупные купюры так, будто впервые увидел денежные знаки вообще. У него дрожали и кривились губы.
  - Братуха, я не знаю, когда смогу отдать... Спасибо, конечно, от души, но ...
  - Забей. Ничего не надо отдавать. Это не такой случай, когда занимают. Это, типа, благотворительность. И всё, давай, замяли. Пойдем, а то отправление скоро...
  Мужики оживились при виде съестного. Благодарно нахлопали по плечам. А я ещё переживал от нехватки слов в общении с ними. Напрасно. Долгие пустопорожние речи, какими бы красивыми они не были - только сотрясание воздуха. Иногда достаточно мимики, жеста, взгляда. Особенно вот в такой простецкой компании.
  Попрощались. Крепкие шлепки ладоней друг о друга, обычное обещание 'созвониться, как только'. И всё, прошел кусок биографии. Почему же я чувствую стыд, будто я обманул, предал, обидел этих незатейливых, обычных и, в целом, хороших людей?
  ***
  Уходя со станции вспомнил, что оставил на прежнем месте спецовку. Решил сделать крюк, забрать её. И, так получилось, подошел к вагончикам нашей стройки с тыльной стороны, оттуда, где забор неплотно примыкал к прорабской. Здесь кругом был песок, поэтому приближение мое получилось очень тихим. Ещё не выйдя на видное место, услышал голос прораба -бригадира Петровича.
  
  Сначала я подумал, он отдает какие-то указания Тёме. Но тут же понял - наш добровольный чернорабочий тут ни при чём. Таким заискивающим тоном прораб разговаривал исключительно с директором нашей строительной фирмы. До моего слуха доносились только реплики самого бугра. Судя по всему, тот разговаривал с начальством по мобильному телефону. Я затаился и решил подслушать: вдруг вскользь мелькнёт какая-нибудь интересная информация. Жалко только вот шум деревьев заглушал большую часть доносившихся звуков.
  - Да Владим Павлыч... Да, отправил обратно, ну... Нет, что вы, кому там жаловаться?.. Сейчас зальют горе, поквасят с недельку и успокоятся, переживут... не в первый раз... Да и в любом случае - никто ничего не знает, никто, если что, никого не видел... А кто они такие - поди теперь разберись... Я, само собой, не при делах: отработал - свое получил. Ага, хорошо, ладно... До встречи, ага...
  Обходя по кругу забор, чтобы зайти с 'парадного въезда', я приблизительно понял смысл услышанного. Наш директор никуда не исчезал. Просто, чтобы не платить мужикам зарплату, он через доверенное лицо пустил слух о своём бегстве. Теперь, когда простодушные чудаки были отправлены с глаз долой, их деньги поделены между 'своими'. Просто и со вкусом. Никто не пойдет никого ни в чём обвинять. Никто не докажет, что кто-то здесь был обманут. По бумагам в фирме числятся совсем другие люди. Подставные, скорее всего. Маленькая трагедия маленьких человечков не привлечёт ничьего внимания и скоро забудется. Неновая, но действенная схема.
  
  При виде меня Петрович скривился от недовольства и подозрительности.
  - Ты что здесь забыл?
  - Да вот, спецуху забрать зашел,ѓ- беспечно ответил я. Видит бог, чего мне эта беспечность стоила... -- Да узнать, когда расчёт будет, если будет.
  ѓ- Когда что-то известно будет, я тебе позвоню. Давай, забирай шмотки и вали. Не до тебя сейчас. Нечего тут тереться.
  
  Я забрал одежду из опустевшего вагончика. Только Тёма храпел в углу. Судя по всему, он собирался на полную катушку использовать время, оставшееся до того, как его самого отсюда 'попросят'. Я заметил, по крайней мере, один, не очень тщательно замаскированный пластик с самогоном.
  
  А потом я ушел, мысленно сочиняя обличительную гневную тираду в адрес своих ( уже не своих) начальников. Пытался постичь мотивы, толкающие разнообразных многочисленных мерзавцев на подлость. Понимая, что нечего противопоставить несправедливости случившейся со мной и моими товарищами по несчастью. Ну, или почти ничего. Лезла, вплеталась настойчиво в размышления одна пугающая, но очень соблазнительная мысль. Чрезвычайно абсурдная идея. Ей ещё только предстояло окончательно оформиться в моём сознании...
  ***
  Я проснулся в начале третьего ночи. Таська сладко спала. Как всегда - крепко держала меня во сне, словно я мог куда-нибудь исчезнуть. Нужно было тихонько выскользнуть, и не разбудить при этом её. Тихонько подул жене в смешно приоткрытый рот. Тогда она (как мне показалось обиженно) нахмурилась и отвернулась от меня к стене. Я, стараясь не скрипеть ничем и не брякать, вышел в ванную. Там оделся за закрытой дверью в приготовленную с вечера тёмную одежду и беззвучно покинул дом.
  От дома до стройплощадки - десять минут пешком. По самому краю поселка, через редкую лесополосу, раскисший пустырь, дорогу и - в другой, уже более плотный лесочек. По неразличимым почти тропинкам. В темноте, быстрым шагом. Луна круглая, яркая. Хватает света, чтобы виден был путь. Но это же и слабое место моего плана: если кто увидит - надо будет возвращаться, и тогда всё зря, вся затея псу под хвост. Постоянно оборачиваясь, как воришка -дебютант, я всматривался в подозрительные тени, вслушивался в подозрительные звуки. Капюшон надвинут на лицо, мягкие кроссовки ступают легко и бесшумно.
  Что-то царапало противненько душу, наполняло сомнением и неуверенностью. Может это взбудораженная совесть протестовала, предостерегала от необдуманного шага? Или страх - обычный страх законопослушного гражданина перед противоправным деянием? Тогда оживали в памяти лица обманутых мужиков, вспоминался подслушанный нечаянно разговор прораба. Я представлял себе зажравшихся самодовольных хозяев жизни, наживающихся на простых тружениках. Утешал себя, отгонял страх и колебания, укреплял решимость.
  На месте был уже предельно сосредоточен. И немудрено: у меня уже все было продумано до мелочей. Тёма спал пьяным сном в вагончике, на стройке никого, насколько я знал, не было. Стараясь держаться поблизости от кустов и деревьев, я добрался до сарая с инструментами, возле которого стояли канистры с топливом для бензопил. Тихонько покачал их: две были пусты, в одной - еле слышно плеснуло. Меньше половины, судя по звуку. Но и этого должно быть достаточно. 'А если не хватит, для задуманного - значит это знамение. Значит, я не прав'. Взял емкость, прихватил заодно валявшуюся рядом, испачканную машинным маслом ветошь и с этой ношей бесшумно поднялся в сруб по пандусу, сбитому из нескольких досок. Не заходя далеко внутрь, осмотрелся в лунном свете, льющемся из оконных проемов. Там и тут, на полу виднелись кучки опилок и стружки. К самой крупной из них, под стеной, я поднес канистру и, открыв ее, положил на бок, так, чтобы бензин вытекал прямо на строительный мусор. Вернулся к выходу. Выглянул на улицу: все тихо. В свете луны местность выглядела ненастоящей, неестественно статичной, нарисованной. Крепчал доносящийся изнутри строения терпкий запах бензина, смешанный с ароматом древесины. Я снова задумался. Ещё можно повернуть назад, не совершать необратимого поступка. И тут же опять довел себя до приступа ненависти и негодования. Глядя на луну, произнёс про себя мысленно:
   -Без обид, ладно? Ничего личного. Просто не стоит оно того... Нельзя построить что-то хорошее на обмане, коварстве, подлости. Ты и сам, вроде, чему-то такому учил.
  Подожжённая - почти торжественно - ветошь полетела в угол, в направлении разлитого горючего. С хлопком и отчетливо слышным гулом взметнулось к потолку пламя. Спину обдало жаром, пока я скатывался с деревянного трапа и стремглав бежал в ночь.
  ***
  Обратный путь занял вдвое меньше времени. Я мчался как заяц, путающий след, иногда замирая и оглядываясь. Возле дома несколько минут восстанавливая дыхание плевался и кашлял.
  На цыпочках прокрался в ванную, разделся в темноте. Колотилось сердце, дрожали руки, подгибались от слабости колени.
  Осталось на всякий случай позаботиться об 'оперативном прикрытии'. Каким бы ребячеством это со стороны и не выглядело. Таська подверглась нескромным приставаниям и ласкам. Любимая жалобно пищала и уворачивалась. Невзирая на это я настойчиво теребил ее, размурлыкивал, целовал, гладил, щекотал. Пока она, наконец, не сдалась.
  - Ах, так?!! - 'страшным' шепотом произнесла моя тихоня. - Ну, берегись, злодейский соблазнитель! Я тебя сейчас...
  Часа -полтора старательно 'делал алиби'. Был очень нежным, страстным, внимательным и терпеливым. Таська осталась довольной. После нашей возни она моментально вырубилась, обхватив меня всеми конечностями. А я, откинувшись на подушки, уставший и пустой, пытался избавиться от образа, назойливо маячившего перед внутренним взором.
  Мне виделась церковь без куполов, в темноте, объятая пламенем.
  
  Бессонница (рассказ)
  
  Вот уже два дня так. Какие тяжелые дни и какие злые... Холодная испарина, мятежная дрожь во всем теле, озноб. Ощущение обреченности какой-то, неизбежности чего-то плохого. Постоянное дежа -вю. Вот -вот произойдет что-то страшное. А, скорее всего, уже произошло и через несколько минут это пугающее своей неотвратимостью дерьмо себя озвучит. И станет поздно пытаться что-либо изменить. Да и возможность такая вряд ли представится.
  
  Медленные тоскливые минуты. Минуты ожидания неизвестной подлости от судьбы сложились в часы постоянного кошмара наяву. Двое суток бессонницы. Два отвратительных дня, две очень темных ночи.
  
  Неожиданное воспоминание. Маленьким мальчиком на Казанском ли Курском ли вокзале в столице, вокруг враждебная толпа варваров с ужасающими лицами. И мама на минуту отошла за билетом или едой или ещё чем - непонятно и не вспомнить. Мама, милая, любимая, где ты? Может с тобой что-то случилось? Мама, скорее приди, забери меня, закрой от необузданного, неконтролируемого, стихийного человеческого месива. Мама, где ты, мне так страшно! Свернуться комком, закрыть глаза, уши. Какой же ты отвратительный человечий мир...
  
  Медленно минуты уплывают вдаль
  Встречи с ними ты уже не жди...
  
  Сизый дым заволок комнату. Очередной окурок догорает до пальцев. Следующую сигарету возьму в другую руку, на правой пальцы от ожогов саднят противно. Ах жизнь моя глупая, судьбища моя кривопоставленная, да что ж со мною?.. Смрадно мне, муторно мне, тошно мне бестолковому... Вот б...дь!
  
  А ведь чего так страшно то? Все плохое, вроде, уже произошло. Маленький мечтательный мальчик превратился в непригодного ни к чему балбеса. Да бессонница, да болезненное состояние и болезненная же восприимчивость. Пройдет... Пройдет. Пройдет.
  ДА ПРОХОДИ ЖЕ, СУКА! Ууууххххкак мерзко мне, мамочка..
  
  Переболеть. Пережить. Я же сильный. Я смогу. Что мне бессонница...Глупость и блажь организма. Нужно только представить себе пляж. Девочку -красавицу неглиже. Плеск воды. Мягкие, нежные, ласковые руки на плечах и шее. Близкие такие, голубые глаза. Видел же, видел, было это. Вспоминай.
  
  Не видится, не вспоминается. Всё прошло, память затерла ощущения радости тех чудесных минут. Рациональное и прагматичное саркастически смеется. Может все это ты придумал, чтоб прогонять одиночество своё? Все мираж, морок, чудь. Есть только безжалостное сейчас: маята, потерянность, нервная дрожь. Есть непонятное состояние подвешенности и забытости.
  Спать. Неизвестно к кому обращаясь твердить и уговаривать. Спать. Спать.
  
  Можно попробовать почитать чего-нибудь. Прогнать свои мысли, заменить их чужими переживаниями и впечатлениями. Вот Бродского взять, или, скажем, Воннегута. Самое то. Они не рвут нерв. Спокойные, снисходительно -добрые. Мудрые и прощающие. Талантливые (гениальные, что уж там). Каким и сам всегда хотел быть, но нетерпимость и гордость и глупость и самовлюбленность и что -там -еще не позволили тебе. Если даже единственное существо, безрассудно и безоглядно любящее, единственное, на данный момент, не держащее на тебя обид - пришла, подкинула носом руку, скулит просительно, но ничего кроме раздражения не вызывает. Какое же ты говно, человечишко... Замкнулся в себе, понавыдумывал нереальных проблем, поверил в них, нянчишь жалость к себе, и не видишь никого вокруг. Стыдобище.
  
  Пойдем, чушка моя, погуляем, поглажу тебя, хоть и не смотрят глаза мои ни на что. Погавкаем с тобой на окружающих, понюхаем улицу, спугнем с помойного бака ворону. Будем вдыхать такой сладкий, такой терпкий, такой свежий ветер. Сядем на крыльцо, поглядим в глаза друг другу, помолчим многозначительно, каждый о своем. Глядишь, за это время немножко осядет дым в комнате. Чтоб ты свой чуткий нос не морщила. Ляжешь у меня возле кровати, будешь сопеть, как ты умеешь; положу руку на голову твою. Буду гладить твою любопытную морду и пытаться вывалиться из действительности. Чудище мое, драгоценное...
  ***
  Стол завален книгами. Строчки пляшут в глазах. Никогда не смогу сказать этого так проникновенно. Да и поймет ли кто?.. Скомканная постель. Скомканная подушка под лопатками. Подбородок на груди. Очередная сигарета догорает до пальцев. На этот раз другая рука. Тушу. Смотрю на ладони. Они знают, что им нужно. Они скучают по прикосновениям к тебе, радость моя. Вот одна линия на ладони пересекается с другой. Здесь ты пришла в мою жизнь. Здесь я внушил себе, что в тебя влюбился, что нас ждет совместно -прожитое счастье обладания друг -другом, музыка, творчество, достижения и открытия. А вот здесь линия обрывается и оглядывается беспомощно - где? Где? Где это все?!! Пропито, просрано, растоптано, утрачено. И не надо отговорок. Виноват. Только вот обидно, как быстро все позабыто и пережито. А ладони ещё помнят гладкость и тепло кожи твоей, щекотку твоих волос. Как отучить их от тебя?
  
  И вот они: шумящие, бубнящие, гудящие во мне страсти. Воспоминания. Обрывки тех ощущений. Как мне распорядиться ими, если они меня не слушают? Ты скажешь - глупость это всё, и я даже соглашусь с тобой, но, боги мои, как же иррациональны и противоречивы мои эмоции! И как их выдернуть из себя?
  
  Гитара, захлебываясь перебором, плачет одно и тоже. Да и не вмещается все в её лакированный корпус. Гитара поет о тебе, моя потерянная, моя минувшая, моя оторванная половинка. Возненавидеть бы тебя, прелесть...Уходи из мыслей моих, хватит, я устал уже разговаривать с тобой. Надоело это бессмысленное терзание, мазохизм этот. Любовь, мать её...
  
  Привычно очищая голову, смотреть на корешки книг, копоть на обоях, мелькающие кадры в теледебильнике. Обнимать специально заведенную после нашего расставания подушку. Вот смех то: руки привыкли, засыпая - обнимать. Страшная вещь привычка. Спать. Спать. Пожалуйста...
  ***
  Ладно, будем считать, что этот раунд проигран. Еще один рассвет увидел мои привычно распахнутые глаза. В очередной раз хлопнула форточка. Задымилась ещё одна сигарета
  
  Диалог с собственным эго продолжается. Что там дальше по плану - бритье, мытье, туалет. Автоматические действия. Распорядок. Тело идет в ванную, приводит себя в порядок. Следующий шаг - улица, воздух, холодные капли на лице. Осеннее сумрачное, облачное небо. Слякоть. Редкие, недостойные внимания люди. Темные, грязные краски. Тусклый свет. Мокрые сосновые иглы, мокрые пожухлые березовые листы. Мысли из беспокойных метеоров превратились в тяжелые гранитные глыбы. Ворочаются с неприятным скрежетом, там, в голове дурацкой. Ну -ну. Одна радость - исчезла нервотрепка эта. Скулёж закончился. Трезвость, спокойствие, рационализм. Будет мало этого - привычного похуизма добавлю легко. Осталось только победить неусыпаемость эту подлую. Замотать себя до изнеможения какими-нибудь рутинными делами, загулять по осеннему лесочку, затрудить монотонностью.
  ***
  А буквально в двух десятках каких-то паршивых километров отсюда ждет нечаянная другая. Та, что после надрывной несостоявшейся. Не очень красивая, но милая, самоотверженно -добрая, отчаянно в тебя верящая и всепонимающая; очень близкая, но не принимаемая тобой должно. Хоть ты и вложил в ваши отношения всю нерастраченную ласку и все положительные свои начала. Вот о ком надо сейчас в первую очередь. Вот кому сейчас надо внимание и кому ты только и нужен со всеми заскоками. И раз уж ты притянул её к себе - дай ей хоть что то. Так говорит внутренний голос и прав он, черт возьми. Только вот видеть по -прежнему неохота никого. Эсэмэсочно -писательски будем отношения поддерживать. 'Привет солнышко, я соскучился. Представляешь, четыре дня не сплю? О тебе думаю, да, о ком же? Да не волнуйся, вот если сегодня не получится, попрошу у кого-нибудь табулетку какую-нибудь волшебную. Клянусь тебе. Давай ты мне будешь писать, а я тебе? Хватит денег? Так вот: я соскучился...'
  ***
  Итак: не сплю уже четыре дня. Четверо суток, так точнее, ночи я ведь тоже не спал. Тревожный факт. Хотя совсем недавно по каналу с гнусными сенсациями передавали про человека, который не спит год. Выглядел он не сказать, что счастливо, но и не шибко грустно. Болезнь?
  
  Бессонница. Если это слово повторить несколько раз подряд вслух, оно звучит не как диагноз, а как не особо умная шутка. Ха -ха. Ну чем ты можешь мне навредить? Не боюсь тебя. Незачем бояться того, во что не веришь. Это просто мимолетный незначительный сбой в организме. Это пройдет. У всех такое бывает. Это не так страшно, как тогда, малое время назад. Когда суетились доктора, на лицах близких бесновался страх, иглы с противным хрустом вбивались в тело, боль затмевала сияние злого яркого солнца и заглушала звуки. Вот то было куда как неприятнее. А этот пустяк мы переживем. Разум просто устанет и впадет в сон самостоятельно, надо просто ему не мешать. Не думать. Не реагировать. Ни во что не вникать. Всего лишь расслабиться и отрешиться от всего насущного. Просто же это?..
  ***
  Пятые сутки. Хожу, разговариваю, что-то делаю, не особо задумываясь. Ем, пью, отвечаю на вопросы, пытаюсь шутить. Не запоминаю что говорил, что отвечал, как вел себя, чем занимался. Провалы в этих местах. Общая информация о самочувствии - не голоден, не обезвожен, не устал. А какая разница - что говорил, что делал? Всё одинаковое, ничего нового, привычки справятся со всеми функциями человеческой единицы, с соответствующим ей наименованием и без моего участия. Я пока погуляю со своими новыми друзьями из той книги в мягком переплете. Может, подскажу что-нибудь им. Да и просто с ними интересней.
  Лекарства такие разные и такие бесполезные. Впрочем, с ними проще немного. Реальность уже не такая реальная, а сказка - вот она, совсем рядом. Озарение пришло уже после полуночи. Сказка вполне реальна. Поверь в нее только и прими со следующей таблеткой. Падаю в кровать. Мягкая и неожиданно большая, она дружелюбно обнимает, удобно подстраиваясь под все изгибы тела, начинает укачивать: взад -вперед, влево -вправо. Смотрю на себя со стороны потолка - я блаженно расслаблен и с дурацким выражением довольного лица. Хоть сна и нет. Да ладно, фигня, привычно уже. Книга, сигарета, чай, музыка.
  ***
  Странное время ночь. Звуки кажутся громче. Время кажется медленней. Еда невкусная, зато из форточки так восхитительно прохладно и свежо сквозит. И всё такое бессмысленное, банальное, ненужное. Многозначительно лишь дыхание осени, гармония вот этих созвучий, проигрываемых магнитофоном, вот это странно -светлое, фиолетово -синее небо. Все остальное - ненужно и неважно. Буду впитывать ночь. Вот уже так далеки переживания, тревоги и горячка; и только ощущение чего-то недопонятого, недоосознанного. Но и оно пройдет. Мозг в пелене усталости и безразличия. Сплю наяву. Ты снишься мне, мир! Я тебя для себя выдумал, со всеми твоими глупостями. Ты ничем не можешь испугать меня теперь. Когда ты мне надоешь болью своей и всей своей мерзостью, я просто перешагну в другой сон, спокойнее и ещё безразличнее. А после и вовсе растворю сознание своё, свою личность, развоплощусь, развеюсь, исчезну. Вот так то. Еще вопрос, кто кому нужнее. Ты мне или я тебе.
  ***
  Она не должна была заканчиваться так, эта книга! Все должно быть по -другому! И Мария не знает, что ей угрожает опасность. Хотя где-то там, в книге был номер её коммуникатора, надо поискать. Стоп, а как я позвоню ей? У нее другая реальность и другое время! Там же сейчас вообще на девяносто лет вперед! Беда...
  
  Так... ещё таблетку. Глубоко же я в книжку погрузился. А по тв один и тот же сюжет показывают четыре часа подряд. И эта музыка закольцованная. Один и тот же рефрен потусторонний, психоделический... Внезапно за кончиками пальцев потянулись тонкие нити паутины, все больше и больше; начали разноситься сквозняком по комнате, опутывать тело, проникать с дыханием в рот, в легкие. Вот уже вся комната затянута, и липко, и так дышать тяжело, и вкус пыли во рту, и горечь... Это было уже когда-то, я уверен! Надо только успокоиться. Унять судорожное дыхание, замедлить сердечный бег. Разрывая паутину скрутить крышку с пузырька, вытряхнуть очередную порцию лекарства, проглотить, запить, закрыть глаза и все пропадет. Надо только поверить, что паутина - из другого измерения, а в нашем - недолговечна и скоро исчезнет.
  
  Вроде подействовало. Стало тепло и кровать опять успокаивающе закружила, залетала по комнате. Странно, почему она раньше не баюкала меня так... Сознание нащупало в комнате наличие кошки. Боюсь открывать глаза, боюсь узнать, что паутина не исчезла еще. А вот что, если посмотреть вот этими глазами, кошачьими? Кошка то ведь все по -другому видит... Так... Смотреть глазами животного неудобно и низко, но слава всем законам междумирья - паутина ушла: значит можно открыть собственные.
  
  Теперь прикажем кровати опуститься на пол. Неуверенными шагами к воде: поплескать на горячее и потное лицо; глотать ее, холодную, вкусную. И выключить, наконец, этот долбаный телевизор, остановить повторяемость сюжета и мотива...
  ***
  А ещё позже появилась ОНА. Началось всё со стука. Долго не мог понять, что это за стук: вкрадчивый, игривый, музыкальный, смешливый; проносился по комнате, по всем поверхностям. То замирал, то возобновлялся; то прибавлял, то убавлял громкости. Потом появилось чувство присутствия чьего-то, и осознание, что присутствие это - женской природы. Девичье -подростковой даже. Я понял, что ты хочешь познакомиться, что тебе страшно и грустно одной в том месте, где ты находилась. И я пригласил тебя в свой мир, в хоть какой-нибудь форме. Но - не хотела, боялась чего-то, заблудившийся робкий человечек. И даже когда, наконец, уговорил - не показывалась на глаза, постоянно ускользала из поля зрения, забегая за спину мне. Я мельком успевал разглядеть только нежный абрис лица, беспорядок рыжей шевелюры, грязную ночную сорочку на потрясающей фигуре и грязную так же веревку, свитую в петлю на шее и с размочаленным концом в тонких пальцах.
  
  Но даже когда ты была за спиной, я чувствовал тебя. Твое любопытное изумление. Твою теплую нежность, как пушистого котенка, на плечах у меня лежащую. Твою непонятую мной ещё затаенную печаль по чему-то. И игривость твою и шалость. И мысленный шепоток твой у меня в голове.
  
  Я повел тебя на прогулку. Показать мой мир, в котором сегодня светило солнышко и пели пичужки какие-то. И был покой в природе, примирившейся с наступающей зимой и наслаждающейся остатками тепла бабьелетнего. И - ох, какие запахи обонял нос, как радовались четкости глаза. Я вел тебя за собой и радовался твоей радостью, воспринимая всё надоевшее за годы заново.
  
  А ты резвилась и смеялась. То мурлыкала что-то умиротворяюще -ласковое, то вдруг начинала петь фортепьянные прелести Шопена, Моцарта и Бетховена. Щекотала ухо мне лохматым концом веревки своей. Наполняла меня своей восторженной, детской такой, любовью и добротой. Мелькала во мне вспышками мыслеобразов.
  
  Не помню, сколько и где мы бродили. С кем ещё я встречался. Улицы, люди, механизмы, растения - всё проносилось мимо, не оставляя следа. Всё слилось в разноцветную солнечную круговерть наполненную тобой. И всё закончилось на кухне дома, где все и начиналось.
  Внезапно стало сумрачно и прохладно. Ты стала отстраненнее и грустнее. Что-то все твердила о том, что нарушился порядок этого мира. И Бог моего мира сказал мне голосом твоим, что я - проклят. И что ад мой уже здесь. И да буду я пожираем гадами мерзкими заживо, снова и снова. И да пребудет со мной боль и ужас.
  ***
  Жирные белесые черви. Они сыпались сверху и выбирались из пола и стен. Попадали на кожу, заползали в глаза, уши, рот, нос. И тут же непонятным образом прогрызали путь себе внутрь моего тела. Я чувствовал, как они внедряются в мою плоть, проедают ходы к нервным узлам, к жизненно -важным органам. И была боль, омерзение и отчаянный, атавистический, запредельный страх. И с каждой секундой страх этот только нарастал. И хотелось умереть, чтобы прекратить эту пытку, но неизвестно , прошло бы все это с наступлением смерти. И внезапно Твое разлагающееся лицо оказалось совсем близко, напротив: дохнуло гнилью изо рта, и взглянуло глазами, в которых плескалось окончательное безумие.
  После было движение непонятно куда. Мелькание лиц, знакомых и нет, с выражением тревоги на них, и растерянности, и брезгливого презрения, и сосредоточенного цинизма. И путы, сковавшие корчащееся в судорогах тело. И, да, все тот же ужас с примесью безнадежности и отчаяния.
  А в конце всего была пустота, темнота и тишина....
  ***
  Поздний вечер. Отделение психиатрии. Тамбур между дверьми пожарного выхода, зарешеченное окно. Темно. Оперевшись об оконную раму стоит с растерзанной прической человек. В руке дымится забытый окурок. Лицо совершенно ничего не выражает, глаза абсолютно безжизненны, не моргают от световых бликов качающегося на улице фонаря. Взгляд расфокусирован. Мятая одежда висит мешком на истощенном теле; черты лица заострены, заштрихованы многодневной щетиной.
  И на этом неподвижном лице шевелятся еле заметно губы; и неразличимо, почти, сказанное тихим шепотом:
   - Я здоров. Я здоров. Я почти здоров....
  
  Коварная еда (рассказ)
  
  Светлоглазую Фхе нашли у подножия Высокой Стены. Горный хребет, пересекающий весь континент с севера на юг, в этом месте был особенно неприступен и преодолевать его мог решиться только безумец или очень отчаянный храбрец. Скальные пики втыкались в небо на такой высоте, что там, наверху, не хватало воздуха даже на перевалах, а от мороза трескалась кожа. Фхе сумела. Хотя далось ей это очень тяжело, по ней заметно было, что красавица едва не погибла, отдав все силы трудному пути. Иноземка лежала без сознания на галечном пляжике у водопада. Только по надсадному хриплому дыханию и редким судорогам, пробегающим по членам, можно было понять, что она ещё жива.
  
  Странницу нашла группа Старого Пххха. Хранитель нижних ветвей Родового Древа вместе с учениками осматривал земли Рода. Пххха взял с собой всех четверых. Для Старого Охотника такой разведывательно -охотничий рейд привычное занятие, разновидность активного отдыха. Для молодых - увлекательное, волнующее приключение, полное разнообразных находок, свежеприобретенных умений, чудных открытий и маленьких подвигов.
  
  На одном из долгих привалов, пока Пххха медитировал, глядя на текущую воду горного ручья, его подопечные разбрелись по округе. Им предстояло осмотреть и запомнить местность, где им предстоит жить. Вот тогда-то малыш Тхх и наткнулся на незнакомку. И от неожиданности заверещал заполошенно сразу во всех диапазонах восприятия, прям как новорожденный. Моментально придя в себя, наставник метнулся на зов младшего из подмастерьев. С опаской приткнувшись старшему в хвост, за охотником отовсюду устремились и остальные.
  
  Взору Пххха предстала картина, которая запомнилась на всю оставшуюся жизнь. Экзотически -пестрая, не подающая признаков жизни молодая самка и рядом с ней маленький Тхх (спасибо ему, хоть прекратил орать, и просто сидел на заднице выкатив от избытка впечатлений глаза и щелкая в рефлекторной защите зубами).
  
  Подобравшись вплотную, Пххха послал возбужденному ребенку успокаивающий импульс. А заодно и распределил остальных, приказав им проявить предельную бдительность и 'ощупать' окружающую среду с помощью сверхчувств, хотя и был совершенно уверен, что никакой опасности или необычности вокруг нет. Только лишь внезапный и донельзя измученный гость. Гостья, то есть. Очень, к тому же, красивая. Установив максимально возможную связь с духом, и - насколько дозволено приличиями - с телом пострадавшей, Пххха выяснил, что никакой опасности её жизни также не угрожает. А что действительно нужно, так это покой, сон, питье и пища. И дружеское участие и поддержка. По установившемуся каналу охотник даже сумел влить в бедняжку немного своей жизненной силы. Чуть -чуть, потому что ему ещё предстояло тащить на себе это красивое и слабое тело к Родовому Древу, где незнакомке можно будет обеспечить более -менее нормальный уход.
  
   После манипуляций Пххха чужеземке стало заметно лучше, и она даже на миг приоткрыла глаза. Цветом глаза эти напоминали огонь: светлая, солнечная желтизна и разных оттенков искры. Еще не зная имени, так по цвету глаз её и называли между собой. Светлоглазая сразу бессознательно потянулась к склонившемуся над ней охотнику, приблизительно так, как неразумное чадо тянется к мамке за лаской, успокоением и защищенностью от внешних невзгод. Пххха собрал в себе самые положительные ощущения - умиротворённость, безмятежность, тепло, - и послал этот букет Светлоглазой. Та расслабилась и впала в лечебно -восстанавливающий сон -транс.
  
  Совместными усилиями молодежь погрузила бессознательную Светлоглазку на спину своему предводителю. Свешивающиеся на грудь и живот конечности невольной наездницы Пххха зафиксировал своими. Тяжеловато, конечно, и неудобно - но до дома добираться не очень долго, как-нибудь, с передышками, и дотянут. У Старого Охотника ещё в избытке сил, ему и раньше приходилось приносить на себе крупную дичь домой издалека, справится и в этот раз. Да к тому же ощущение прижатого к спине гибкого и сексуального тела подстегивало, тонизировало и возбуждало. Любой на его месте повел бы себя героически, показывая, на что способен для такой красавицы. Пххха пришлось даже заблокироваться от младших, окружить себя скорлупой полного отъединения. Потому, что даже отголоски страстей, сотрясавших на тот момент Пххха, могли оставить глубокий след на психике малышей.
  
  Так, потихоньку, и двинулись. Подростки образовали в воздухе вытянутый ромб, в центре которого находился нагруженный наставник. Держались настороженно, готовые в любой момент подхватить или поправить необычный груз. Во время остановок на отдых Пххха окунался в реку, полоскал горло речной водой и сбрасывал в проточную воду скопившуюся усталость. После, он ненадолго приникал к подходящим деревьям: запитывался их энергией. Исполинское Древо Рода, нижние ветви которого возвышались над окружающим его лесом, а верхушка упиралась в небо, медленно, но приближалось. Всего группа сделала пять или шесть остановок. Уже к закату светила добрались к подножию Древа, и Пххха показалось - это он, а не Светлоглазая, преодолел горный хребет - до того измотал охотника путь. Поднять наверх свою ценную ношу охотник уже не смог, помогли подоспевшие взрослые члены общины. Да и малыши устали и поэтому прибытие группы обошлось без суеты и переполоха.
  
  Пххха лично занялся судьбой гостьи. Устроил ей шикарное гнездо в развилке одной из нижних ветвей. Обеспечил свежее питье и еду. Проводил ежедневные сеансы восстановления всех тонких связей. Качал в физическое тело пропускаемую через себя энергию Родового Древа. Кому-то могло показаться странным, что суровый и малообщительный охотник занимается делами, которые могла и должна была взять на себя женская часть общины. Женского участия полностью не отвергал, но в вопросах лечения его возможности были посильнее совокупных женских умений. Но главная причина заключалась в том, что, только взглянув в чудесные глаза своей подопечной в момент первой встречи, всегда одинокий Пххха обрел целостность, законченность. Это было странное, прежде никогда не испытываемое, но недвусмысленное узнавание своего идеального партнера. Они должны быть вместе - Пххха и странноватая чужачка; об этом говорили все его природные и выработанные способности, помноженные на знания и огромный жизненный опыт.
  
  На третий день незнакомка окрепла достаточно для того, чтобы поведать о себе. Общение давалось ей с трудом и чуть позже стало понятно почему.
  
  Гостью с запада звали Фхе. Судьба жестоко посмеялась над бедняжкой: дав ей безупречную внешность и отличный характер, природа обделила её в сверхчувственном плане. Бедняжка была калекой. Она с величайшим трудом освоила мысле -речь, на этом все потуги овладеть остальными высшими чувствами и умениями оказались бесплодными.
  
  Сверстники дразнили её и издевались над несчастной. Взрослые брезгливо сторонились Фхе, а кое -кто даже советовал умертвить увечную, для её же блага и дабы избежать повторения её порока в будущем потомстве ('Ну и нравы там у них на западе...', подумал про себя Пххха). Родители отстояли дочь, но нормальной жизни ей не предвиделось в любом случае. Постоянные насмешки, обидная жалость, а то и вовсе - пренебрежение и бойкот: вот они, реалии её унылого существования на западе. Однажды, копившиеся с детства обида и разочарование прорвали преграду врожденного терпения, и Фхе решилась улететь на восток, в неизвестность. По сути это было красивое самоубийство, потому как перебраться через Высокую Стену для молодой самки - что-то из разряда небывальщины. Но уж, если и получилось бы - там (то есть здесь), на востоке вряд ли оказалось бы хуже. Так рассуждала Фхе, и на одной злости прорвалась, перемахнула через горный хребет, хоть и едва не умерла от истощения.
  
  Старейшины пребывали в полнейшем недоумении. Что делать с несчастной гостьей никто не знал. Пока все собравшиеся скребли в растерянности когтями морды и подмышки, Пххха обратился с предложением. Он, лучший охотник племени и защитник Родового Древа, возьмет Фхе под свою опеку. Если найдется способ пробудить её неразвитые способности - Пххха сделает все от него зависящее, чтобы добиться восстановления полноценности чужеземки. В любом случае, охотник берет на себя полную ответственность за её дальнейшую судьбу.
  Все остались довольны таким решением. И члены Рода, переложившие проблему на чужую спину. И сама Фхе, которая смотрела на своего спасителя с благодарностью и почтением. А уж как Пххха был рад! Только вот он спрятал от всех свои эмоции и истинные мотивы покровительства новому члену племени.
  
  Теперь Светлоглазая и её опекун ежедневно подолгу занимались лечебной медитацией; совершали прогулки по окрестностям, общаясь и узнавая друг -друга ближе. Пххха учил вслушиваться в себя, рассказывал и объяснял, как работает тот или иной механизм тела, разума и духа. Передавал сложные мыслеобразы строения мира, переплетения и взаимодействия различных энергий и полей. Вводил Фхе в транс и пытался сбалансировать и настроить в мозгу связи, отвечающие за высшие чувства. После некоторых таких сеансов лечебного гипноза, охотник уверился, что сверхчувства Светлоглазой не атрофированы совсем, но находятся в дремлющем состоянии. И пробудить их может любое сильное и продолжительное переживание: любовь, страх, злость, и тому подобные. Пххха хотелось, чтобы сверхвозможности организма Фхе разблокировала любовь. Ответная любовь к нему. Это казалось вполне естественным и закономерным; и предвидение охотника утверждало, что так, вполне вероятно, и будет. Пххха не представлял какого-то другого развития ситуации. Потому, что уже не мыслил себя отдельно от этой необычной и пленительной милашки. Каждый раз, встречаясь с прекрасной Фхе, следопыту казалось, будто на нервы ему льется жидкий огонь. И с каждым днем он привязывался к ней все сильнее и крепче.
  
  ***
  
  Чтобы осмыслить и принять новое для себя состояние влюбленности, Пххха часто уединялся в долгих охотничьих вылазках. Охота, конечно, это атавизм, пережиток темных времен. Для полноценного рациона хватало и растительной пищи, а на определенном этапе развития крылатые могли обойтись без еды вообще. Необходимую для жизнедеятельности энергию и химические элементы можно в любой момент получить из природных источников. Для этого достаточно всего лишь хорошенько разобраться в возможностях собственного организма и научиться управлять химическими реакциями и энергетическими потоками.
  Но традиция добывания и поедания живых существ (как и некоторая жестокость) не изжили себя за все время существования крылатых как вида. Все -таки мясо - это замечательное лакомство. Да и опять же, охота - это отличный способ тренировки самодисциплины, силы воли, выносливости, реакции, наблюдательности, интуиции.
  
  Но одно дело настичь неповоротливое жвачное животное, и совсем другое - уметь выследить, подкараулить, изловить какую-нибудь редкую, хитрую, изворотливую, скрытную зверюшку. А то и непредсказуемого и опасного зверя. Пххха потому и считался лучшим охотником и следопытом среди своих сородичей: он лучше всех знал повадки зверей, превосходно читал следы и разбирал тончайшие оттенки запахов, а кроме того умел мастерски маскироваться и долгое время подстерегать добычу пребывая в полнейшей неподвижности. И выбирал оптимальный момент для того чтобы напасть, мгновенно парализовать свой волей, а потом быстро и относительно безболезненно и чисто убить. У старого следопыта получалось находить и приносить такую редкую, экзотическую и потрясающе вкусную дичь, какую не мог добыть больше никто из соплеменников. Шестинога, например, или подземника. Или ещё кого-то в этом роде. Добываемые Пххха деликатесы встречались всеми с нескрываемым восторгом, и предельно аккуратно распределялись среди самок и молодняка.
  
  В один из таких рейдов охотнику повезло выследить парочку голокожих. Редкие в здешних местах звери. Обычно они селились вместе, образовывая крупные колонии. Поодиночке они становились легкой добычей любого мало -мальски крупного хищника, но вместе могли оказать отпор даже крылатым. Просто редкость и неслыханная охотничья удача встретить представителей этого вида так далеко от своих, в самом сердце леса и в таком малом количестве особей.
  
  Даже странно, что их до сих пор никто не подстерег. Похоже, они двигались в самые мертвые часы суток, когда всё живое пряталось от жары в своих логовах, а в остальное время голокожие скрывались в узких лазах, ведущих в самую глубь горного хребта. Вся Высокая Стена была изъязвлена этими выходами -норками. Узкие коридоры встречались внутри горы, переплетались и протягивались во все стороны на огромные расстояния. Видно, Пххха совершенно случайно повезло встретить редкую дичь в момент, когда звери выбрались на короткий дневной переход, а заодно и для пополнения запасов еды и воды.
  Из всех животных, на которых когда-либо охотился Пххха, голокожие были самыми странными. Они предвигались на двух задних лапах. Они строили дома из обломков камней и из поваленных деревьев. У них были зачатки разума; голокожие использовали приспособления и инструменты для добывания пищи, охоты и войны друг с другом. И даже природную силу - огонь - смогли применить для обогрева своих неуклюжих жилищ. Кто-то из крылатых считал, что в этих зверьках скрыт большой потенциал, что со временем они смогут стать доминирующим видом, сильно подвинув, а то и полностью вытеснив соседствующих с ними животных. Существовали мнения, что со временем голокожие смогут саму природу приспособить соответственно своим представлениям о комфорте. И высказывали все эти мнения зачастую вполне авторитетные крылатые - старейшины, а также прирожденные интуиты и предсказатели.
  
  Пххха скептически отмахивался от таких заявлений, но всегда внимательно изучал повадки голокожих. Слишком примитивные - для передачи информации эти звери использовали звуки, что уже говорило не в их пользу. Звуки нужны только для имен (потому, что имена имеют сакральное значение), а для общения - мысленная речь, это обязательное условие существования всякого нормального сообщества. И ещё их грызня друг с другом, часто вовсе без видимых причин... А раз они даже между собой не могут договориться и постоянно убивают друг дружку - как они могут претендовать на доминирование над другими животными, тем более - разумными? И высшие чувства и способности у них совершенно не развиты - ни предвидения, телекинеза, ни внушения, ни умения работать с собственным биополем, ни чего-то ещё похожего...
  
  Зато поступки поражали подлостью, бессмысленной жестокостью, хитростью и - часто - нелогичностью. Трудно было разобраться в побуждениях этих существ, понять систему их ценностей и приоритетов. Аура голокожих отталкивала и вызывала тошноту и неприятие. А биополя их сообществ, окружающие поселения, способны были свести с ума любого крылатого. Эмпатия тут приходилась только во вред.
  
  Нападение получилось стремительным и внезапным. И длилось не дольше двух ударов сердца по времени. Самца Пххха оглушил ударом могучей лапы, а самке, не прерывая движения, мимоходом откусил голову.
  
  Самые вкусные куски самки Пххха съел сразу, не смог удержаться. Очень уж она аппетитно выглядела. Самец не приходил в себя: чересчур сильным получился удар. Пххха успел полежать, переваривая пищу; и, наслаждаясь приятной сытой расслабленностью, подумал, что надо отнести голокожего Фхе, угостить ее, порадовать. Неизвестно, как часто у светлоглазой выпадал случай пожевать голокожих, но охотнику казалось, что гостинец придется ей по нраву. И это хорошо, что зверь ещё живой, свеженький. Пххха аккуратно, чтобы не раздавить ненароком, взял подарок в лапы и понес домой.
  
  Фхе и правда обрадовалась. Оказалось, что она ни разу не пробовала такой еды. Но интерес к принесенному зверю у Светлоглазой был далек от гастрономического. В пути пленник пришел в себя и начал дергаться и громко вопить. Пххха пришлось даже немного одурманить его, пока он нес добычу до места. Фхе очень заинтересовалась ужимками принесенной дичи, издаваемым звукам и неловким попыткам голокожего укрыться от внимания крылатых. Укрыться было негде, да ещё и воздействие Пххха сказывалось, поэтому зверек только неуклюже ползал кругами от любопытной Фхе, которая пыталась его подманить и приласкать. В результате, гостинец чуть не сверзился с ветви, и пришлось вогнать в его в транс поглубже. И навеять на него покой и расслабленность. Только тогда у любопытной прелестницы получилось потеребить голокожего, поиграться с ним. Одурманенный зверек потешно отпихивал голову Фхе слабыми конечностями и забавно мычал.
  
  Всё закончилось тем, что Светлоглазая упросила не убивать пленника, не есть его, и даже более того - оставить ей в качестве живой игрушки. Напрасно Пххха пытался образумить своевольную милашку, тщетно старался донести до неё какие скверные, подлые, и злонамеренные это существа. Пришлось смириться с капризом дамы сердца. Ну не отбирать же, в самом деле, лично врученный подарок?
  
  В общем-то, понятно, откуда у Фхе возникла извращенная привязанность к экзотическому угощению. За подаренным Пххха зверьком было интересно наблюдать. Очень уж забавный. Да ещё и слабый, а Светлоглазой хотелось, чтобы кто-то рядом был слабее ее. Хотелось ощущать свое превосходство хоть над кем-нибудь. И этому нуждающемуся оказывать защиту и покровительство. Глупенькая, она даже не подозревала, насколько сильное влияние оказывает на старого Пххха, и что суровый одинокий охотник принадлежит ей больше, чем может кому-либо принадлежать живое существо. Сказывался недостаток развития в парапсихологическом направлении.
  
  Что же, подарок остался жить до того момента, как Фхе убедится в его никчемности и соизволит его съесть. Пока же Пххха только взял с подруги обещание обращаться со зверем аккуратно и постоянно ожидать какого-нибудь подвоха, потому что предвидение охотника тревожно сигналило об опасности исходящей Фхе от голокожего. Хотя, конечно же, это глупость - ну какой вред может причинить эта козявка такому совершенному существу, как крылатый? Просто привычная охотничья перестраховка, 'на всякий случай'.
  Уже на следующий день Пххха был разбужен волнами восторга и умиления, исходящими от гнезда своей подопечной. Светлоглазая выплескивала свой пыл во все стороны, трудно было удержаться от любопытства и не взглянуть в чем тут дело.
  
  А суть заключалась вот в чем. Как позже выяснилось из сбивчивых объяснений Фхе, голокожий какое-то время метался по ветви в поисках путей побега. Но, видимо, поняв, что убежать от Светлоглазой невозможно, впал в уныние и достал прикрепленную ремешками к телу под облачением из шкур полую трубку, сделанную из дерева, с проточенными в ней отверстиями. И, выдувая в трубку воздух, стал извлекать из деревянного приспособления свист разный тональности, образующий определенные звуковые конструкции. Звуки этой примитивной мелодии как раз и вызвали восхищение Фхе.
  
  Пххха пришлось признать, что зверек действительно достаточно талантливый для своего вида. На секунду стало досадно оттого, что Фхе так сильно увлеклась подарком, что даже на него, дарителя, почти не обращает внимания - но Пххха тут же устыдился своей обиды. Еще не хватало ревновать Светлоглазую к какой-то пусть сообразительной, но всё же убогой твари.
  
  Но теперь охотник избегал находиться в гнезде своей новой ученицы. Присутствие голокожего нервировало Пххха, его мыслесфера вызывала тошнотворное отторжение, а Фхе животное отвлекало от нормального общения. Трудно общаться с возлюбленной, когда она постоянно возится и нянчится с игрушкой. Пххха увлекал Фхе под предлогом занятий в продолжительные прогулки, а питомца Светлоглазой оставлял под присмотром своих учеников -подростков. Это была маленькая месть: молодежь в отсутствие взрослых превращала существование пленника в сущую муку. Юные проказники репетировали свежеприобретенные охотничьи умения. Забавляясь, они гоняли зверька до седьмого пота, пробовали на нем всевозможные удары, броски и другие приемы борьбы (в четверть силы, конечно); а иногда отрабатывали на игрушке погружение в транс и внушение, внедряя в его сознание такие изощренные образы, что бедный подопытный едва не сходил с ума от ужаса. После игр с молодежью, питомец Фхе становился особенно удручённым, а исполняемые им на дудке мелодии - донельзя жалобными и тоскливыми. Бедненький уродец, - шутливо жаловался Пххха. - Эдак он ещё при жизни протухнет настолько, что его будет невозможно есть...
  
  Постепенно Фхе охладевала к своей игрушке. А их отношения с Пххха напротив переходили на более высокий уровень. Светлоглазая все больше привязывалась к своему покровителю. Любому стороннему наблюдателю бросилось бы в глаза то, как ей хорошо в обществе своего тактичного ухажера. И её радость при встрече, и благодарность за проведенное совместно время, наложенная на благодарность за все то, что Пххха уже для нее сделал. И почтительное внимание к охотнику, и игривая фамильярность, и робкая нежность - все говорило о глубокой и всепоглощающей симпатии перерождающейся постепенно в любовь.
  
  Часто Пххха забирал Светлоглазую на тренировки подростков. Голокожего тогда приходилось усыплять. Но зверек уже и не сильно стремился сбежать. Он уже смирился со своим положением пленника и потихоньку чах и хирел. Стал вялым и апатичным. Может это неволя так сказалась на голокожем, может забавы с подростками его так угнетали, может потеря самки - Пххха не имел желания разбираться в причинах недомогания докучливой игрушки своей подопечной.
  
  Все вместе - охотник, ученики и Фхе отправлялись на речную отмель. Место, находящееся в самом энергетически чистом месте, использовалось для воспитания подрастающего поколения издавна. Очень хорошая энергетика, близость воды, обилие света и совсем недалеко от Родового Древа.
  
  Наставник обучал молодежь охотничьим уловкам. После - учил правильно пользоваться возможностями своего тела. Но основное внимание уделялось, конечно же, духовному и сверхчувственному развитию. Пххха предельно доступно показывал ученикам на своем примере как достигать гармонии с окружающим миром и быть в этом мире основной силой и законом.
  
  В перерывах, чтобы дать отдохнуть молодым мозгам от обилия информации, Пххха разрешал молодежи играть и бороться на песке; подкреплять силы фруктами и рыбой, которую малыши ловили тут же, купаясь в реке. Сам охотник наблюдал за ними, вспоминая себя в таком же возрасте.
  
  Но больше всего внимания Пххха обращал на новую подопечную. Любовался её грациозными движениями, ладным гибким телом, пестрой чешуей, которую брызги воды превращали в мозаику из самоцветов. Иногда он, к радости малышей, присоединялся к этим забавам, и они со Светлоглазкой исполняли сложный танец одновременно в двух стихиях - в воде и в воздухе, то ныряя на самое дно, то взмывая по сложным траекториям в небо, то сближаясь, то отдаляясь друг от друга. В такие редкие моменты строгий наставник сам себе казался беспечным подростком - столько в нем было силы, радости, веселья, и веры в самые неожиданные и приятные чудеса...
  
  Присутствие на занятиях новой ученицы нисколько не ухудшило процесса обучения. Даже наоборот - малыши теперь что есть сил старались превзойти друг друга в усвоении новых знаний, чтобы произвести впечатление на красавицу Фхе. А та искренне радовалась их успехам, расточая похвалу самым усердным и успешным. Подростки потом так задирали носы, гордясь собой, что приходилось иной раз сбивать с них спесь. Но все равно: возвращались домой все неизменно в хорошем настроении, несмотря на усталость после долгих и разнообразных занятий
  
  ***
  
   В очередной поход с молодежью Пххха отправлялся с тяжелым сердцем и дурным предчувствием. Вроде бы ничто не предвещало беды - во всей округе не существовало таких хищников, способных причинить вред кому-нибудь из крылатых; ни паводок, ни засуха не могли угрожать Родовому Древу - но охотнику было почему-то тревожно.
  
   Фхе в этот раз с ними не полетела, она хотела воспользоваться возможностью в одиночестве обдумать все, что произошло с ней за время добровольного изгнания. Слишком уж много новых событий и знакомств. Особенно сильно её тревожила неопределенность в отношениях с Пххха: красотка боялась признаться себе, что она просто не мыслит себе жизнь без него. Но вот нужна ли ему такая, как она, несмотря на хорошее, в целом, к ней отношение? Сможет ли спаситель принять её такой - увечной, недоразвитой, всеми уже однажды отвергнутой?
  
  Улетали всего лишь на ночь: подростки должны были поучиться ориентироваться на месте, используя ночное зрение и заодно познакомиться с поведением и привычками зверей, ведущих ночной образ жизни. Инициативные детки загодя нажевались плодов Бодрящего Куста, повышающих тонус и прогоняющих сон, и в любом случае не стали бы спать сами и не дали бы покоя взрослым - поэтому ни перенести, ни отменить вылазку никак не получалось.
  Впрочем, по мере удаления от дома и слабения запаха сторожевых и предупредительных меток дурное настроение рассеялось, сменившись привычной сосредоточенностью и целеустремленностью. Пххха даже немного повеселел, наблюдая за своими подопечными. Внимание подростков постоянно рассеивалось и они то и дело сбивались с ночного зрения на привычное - дневное. В такие моменты они начинали нелепо и неуклюже кувыркаться в воздухе, суетливо размахивая одновременно лапами, крыльями и хвостами, сталкиваясь, при этом, друг с другом, или налетая на деревья.
  
  Вокруг кишела и бурлила странная и непонятная жизнь: множество доселе невиданных созданий добывали себе пропитание, или сражались за место обитания, или искали подходящего полового партнера. Ночная жизнь была куда как более насыщенна, по сравнению с дневной, более суетлива и опасна. Пххха издалека обращал внимание учеников на некоторых угрожающего вида и размера хищников. Напасть на взрослого крылатого, или, тем более, группу такие вряд ли осмелились бы, но вот отбившийся от группы одинокий подросток - вполне мог бы стать жертвой.
  
   После описания возможных опасностей, охотник распределил учеников на стоящих рядом деревьях. Малышам следовало на деле показывать свои умения слиться с местностью. Нужно было затаиться в полной неподвижности, окружить себя полем невидимости и отвлечения внимания, максимально затормозить свои биологические процессы, забирая энергию от растений и деревьев. Когда у всех начало более или менее получаться, Наставник начал поправлять огрехи и показывать что же в действительности происходит вокруг, в этой суматохе и неразберихе. Пххха знакомил их с неизвестными ещё животными и особенностями их поведения. Охотник мысленно показывал куда, а главное, КАК - смотреть, слушать, обонять, осязать, чувствовать, чтобы разобраться в многообразии мира и всех его составляющих. Трудно было объяснить это сообразительным, но ещё таким юным послушникам. Поэтому Пххха требовал полнейшего сосредоточения и слияния разумов всех членов группы. Такое напряжение очень быстро выматывало, и через некоторое время отупевшие от избытка информации подростки начали выпадать из общего ментального поля и отвлекаться.
  
  Не проведя на тренировке всей ночи, Пххха повлек квелых и засыпающих на лету ребятишек домой.
  
   Обратно летели высоко над деревьями, быстро, предвкушая скорый покой и сон. Высоко стояла луна, и в её бледном свете призывно темнел контур Родового Древа. Пххха привычно контролировал всю группу, а тем временем в его мысли начали возвращаться отступившие, ненадолго, тревога и беспокойство. Как там его светлоглазая возлюбленная? Все ли в порядке?
  
  Едва оказавшись поблизости Древа, уставшие малыши, не снижая скорости, бросились в родные гнезда на верхних ветвях, в ласковые родительские объятия.
  А Пххха, перед тем как отправиться отдыхать, поспешил убедиться, что у Фхе все хорошо, что она сладко спит и ей ничто не угрожает. Да и просто хотелось посмотреть на объект своей симпатии. Охотник не собирался беспокоить Светлоглазую своей навязчивой подозрительностью и паранойей. Ему достаточно было беглого взгляда и легкого ментального касания для обретения внутреннего покоя и равновесия.
  
  Она лежала как-то нелепо разбросав лапы, как в тот самый момент, когда Пххха впервые увидел её на берегу ручья возле Высокой Стены. Глаза - эти чудесные, желтые, огненные глаза - были пусты и бессмысленны. На левой скуле - уже запекшаяся кровь, неподалеку - в этой же крови испачканный - острый обломок бедренной кости шестинога. Опытный следопыт сразу восстановил всю картину ужасного преступления так, словно убийство любимой произошло у него на глазах. Проклятый голокожий убаюкал свою хозяйку мелодиями своей дурацкой дудки. А когда доверявшая ему Фхе крепко уснула, точным и сильным ударом вонзил через ухо в мозг заранее заготовленный костяной обломок. Светлоглазая умерла мгновенно, даже агонии как таковой не было - только острые когти провели неглубокие борозды на коре ветви Древа, где находилось её временное жилище. Любому понятно - всё происшедшее было тщательно спланировано. Голокожий подгадал момент, когда Пххха отправится на ночную охоту и возьмет с собой сразу всех учеников, оставив нижние ветви без присмотра. После подлого и коварного убийства гнусный уродец спустился по лианам вниз, и даже дудку свою не забыл прихватить.
  
  Когда охотник осознал всю непоправимость случившегося, он словно обезумел. Горе и ярость его были настолько сильны, что все звери и птицы в округе в панике бежали прочь, как при стихийном бедствии - лесном пожаре, землетрясении, или наводнении. В общине крылатых тоже начался переполох: со сна никто не мог понять, что же произошло. Но у Пххха не было времени что-либо объяснять членам Рода. И без него поймут, что случилось. С невероятной скоростью Пххха бросился по следу беглеца, благо след был отчетливо виден - примятая трава, обломанные ветви и главное: запах страха, которым был отмечен его путь. Чтобы держаться того же направления достаточно было использовать одно обоняние, и слепой бы выследил такую легкую цель. След вел все к той же Высокой Стене, где пленник, собственно, и был захвачен.
  
  Пххха летел на пределе сил, торопясь догнать голокожего. Охотник желал не просто смерти мерзкого зверя, а смерти безумно долгой и мучительной. Так, чтобы жертва все время оставалась в полном сознании. Такое не свойственно крылатым, эта извращенная жестокость больше характерна для гладкокожих, но никакой другой участи убийца Светлоглазой попросту не достоин!
  
   Какое же чудовищное разочарование постигло Пххха, когда он увидел, что след беглеца теряется в одной из нор, пронизывающих гору! Взбешенный охотник бросился в узкий проход, но вскоре коридор стал слишком тесен, и пришлось протискиваться задом обратно, к выходу, чтобы не застрять намертво в каменной кишке. Оставалось только в бессильной ярости метаться неподалеку от пещеры, в надежде, что сбежавший зверь вылезет утолить жажду или голод.
  
  Началось долгое напряженное бдение. Охотник подобрал для засады место на возвышенности, откуда просматривалась протяженная часть горы с пещерными выходами. Он не спал и не ел, изредка пил воду из протекавшего рядом ручья и, до предела обострив все чувства, караулил ускользнувшего голокожего. Хуже всего было то, что толща камня гасила все излучения, и непонятно - то ли зверь сгинул в чреве горы, то ли прошел её коридорами и вышел на свет далеко в стороне от того места, где вошел. Поэтому через несколько суток ожидания, Пххха стал совершать долгие полеты вдоль горного хребта в поисках свежих следов возле других входов в пещерный лабиринт. С каждым днем полеты становились все продолжительнее, но свежих следов не было. Ни малейшего намека на то, что кто-то кроме летучек появлялся из пещер наружу. Неизменно Пххха возвращался к тому месту, где потерял преследуемого зверя и ночевал там, неотрывно наблюдая за лазом, в котором уже и запах беглеца пропал и вытеснился запахом сырого стылого камня.
  
  В своем ежедневном поиске следопыт неизменно пролетал ручей, возле которого он ещё совсем недавно нашел Светлоглазую - свою нечаянную, долгожданную подругу. И невольно в памяти заново переживал недолгие счастливые дни, что они провели вместе: прогулки, игры, сокровенное общение, зарождающийся союз. И в эти моменты, к скорби об утраченной любимой и ядовитой ярости к голокожему, примешивалась не менее сильная и испепеляющая злость к себе. Ведь и Светлоглазая и её неприрученный зверь находились в зоне ответственности Пххха. По сути, в произошедшей трагедии виноват больше всех он сам: недоглядел, недооценил, отмахнулся от предвидения, позволил произойти страшному!
  Для всего сообщества крылатых, - да и для Родового Древа, пожалуй, тоже - холм, на котором нес свой неусыпный караул Пххха, воспринимался как челюсть, в которой внезапно начали резаться все зубы разом. Только физическую боль можно при желании отключить, а вот муку и горе излучаемую охотником невозможно было проигнорировать никак. Но никто не беспокоил его - это было личное дело, в котором нет места посторонним. Только изредка кто-либо из членов Рода издали наблюдал за холмом - не нужно ли какой-нибудь помощи. Всем давно уже было понятно, что зверь, убивший Фхе, никогда не выйдет наружу; что он сгинул там, в недрах Высокой Стены. Но отговаривать Пххха оставить свой пост и вернуться к нормальной жизни никто не пытался.
  
  И одним ясным утром все прекратилось. Давление болезненных эмоций, невольно излучаемых во все стороны Пххха, внезапно исчезло. В окрестностях Родового Древа впервые за долгое время робко и неуверенно зазвучали голоса птиц и других лесных обитателей. Несколько добровольцев отправились к охотничьей засидке сородича. Они уже приблизительно представляли себе, что им предстоит там обнаружить. У сложившейся ситуации было только два выхода. Или боль от утраты постепенно притупится и соплеменник со временем смирится с потерей любимой; пусть разочарованным, надломленным, угрюмым, но - будет жить дальше. Или...
  
  Пххха застыл как камень на вершине холма. В радиусе нескольких десятков шагов вся растительность почернела и при малейшем прикосновении рассыпалась в прах. Вода в ручье стала горькой, как желчь. Невидящий, мертвый взор охотника был устремлен в сторону Высокой Стены. Похоже, в какой-то момент душевное страдание Пххха переросло в нежелание жить, и тогда он попросту отключил сердце, перестал дышать и прекратил физическое существование.
  
  Аватар (рассказ)
  Во всех семьях время от времени случаются конфликты. Даже в благополучных. Даже в таких образцовых, как семья Тюфяковых. Редко, конечно, но бывает. Причем даже не из -за каких-либо отрицательных поступков членов семьи. В этом их трудно упрекнуть: Николай и Наталья личности со всех сторон положительные, интеллигентные, воспитанные и коммуникабельные. Коля - спортсмен и книжник, продавец в рыболовном магазине и заядлый турист. Наталья - приветливая, покладистая и жизнерадостная библиотекарша. И дочка у них отличница и красавица, пятиклашка Настенька: для всех детей во дворе пример, и для всех взрослых - источник постоянного умиления.
  И тут - раз, и ссора на ровном месте. И смех сказать - из -за фильма всего-то. Стыдись, Джеймс Камерон: это ты во всем виноват.
  ***
  Коля Тюфяков шестым чувством ощущал иногда, что не всё так сказочно в их маленькой ячейке общества, как это кажется посторонним людям. На фоне ежедневной рутины они с Наташкой отдалились друг от друга. Не сразу, постепенно, но стали меньше внимания уделять друг -другу. Сначала плавно, сами собой сошли на нет совместные вылазки на природу. Потом истощились темы для разговоров и прекратились долгие задушевные беседы обо всем сразу и ни о чём конкретно. Почти не стало совместных мероприятий, если не считать такими каждодневные домашние дела. Интимная близость сократилась до одного -двух вялых соитий в месяц. Как дань ритуалу, без огонька, без того умопомрачительного исступления, которое имелось раньше в их отношениях. А когда-то они несколько раз за ночь могли. Всего четырнадцать лет брака и уже надоела совместная жизнь? И хоть это охлаждение отношений только последние года три как случилось и прогрессировало в семье Тюфяковых, но все равно - очень, очень, очень дурная тенденция. Самое обидное - видя взаимоотношения родителей, Настюша стала рассеянной, нервной и замкнутой. Дочка плохо ела, отказывалась от игр со сверстниками и уже начала приносить из школы трояки, чего с ней никогда не случалось.
  ***
  Коля понимал: он теряет жену. Такими темпами - и уже через некоторое время она окончательно порвет с ним, найдет кого-нибудь другого. Как вон жена соседа, Олега. Соседушка посетовал ему как-то раз вечером на улице, возле дома, на свою Людку. Поймал Колю, когда тот выносил мусор и давай плакаться 'за жысть'. Олег таким никогда не показывался на людях - пьяный, всклокоченный, неопрятный; слезливо -яростный и жалобно -грубый. И понятно почему. Людка бросила с двумя сыновьями десяти и пятнадцати лет. Ушла, разрушив двадцатилетний союз, ушла к своему хахалю с которым на протяжении года наставляла роги глупому доверчивому мужу. Оставила душку -слесаря ради наглого, бездушного самца -коммерса. И самое страшное было в этой измене то, что дети ей помехой в новой жизни оказались. И Людка их спокойненько оставила папаше. Пообещала подкидывать на бедность и - гуд бай. Николай согласился, что это по -крайней мере некрасиво, если не сказать чудовищно. Олег увидел в Николае родственную душу и заставил выпить с ним прямо тут, сидя на лавочке возле подъезда, в знак солидарности. А в процессе выпивания посоветовал соседу получше приглядывать за своей женой. Все они такие, понимаешь, скромные, правильные и порядочные. Живешь душа -в -душу, ничего не подозреваешь, быт налажен, всего хватает. А как попадет ей шлея под хвост - и уже на месте верной жены оказывается похотливая и продажная шалава, готовая бросить детей и наплевать на божеские клятвы и записи актов гражданского состояния. В конце этой неприятной беседы Олега вытошнило (от отвращения к ушедшей жене, по всему видимо) дошираком за лавку. Потом, срывая свою отчаянную злость, он неожиданно метко пнул приблудившегося карликового пинчера из соседнего дома. Бедный песик пронзительно визжащим болидом, кувыркаясь, улетел за пределы видимости. Коля поспешил спрятать Олега от хозяина пинчера и спрятаться заодно самому и отнес засыпающего соседа домой. Вручил гуляку детям, а сам в глубокой задумчивости и тревоге вернулся к себе и стал анализировать - не к такому ли финалу движется и его счастливый брак?
  ***
  Как назло, в газетах и по жвачнику то и дело попадались ужасающие примеры разводов, измен, предательства. Постоянно. Как не включит Наташка тв, тут тебе на выбор - ток -шоу, просто шоу, худпостановки по реальным событиям. Лезешь в интернет - и там тоже самое. Даже искать специально не надо. Как сговорились все, сплошной разгул обмана, безнравственности и прелюбодейства. Даже те, кому по долгу положения следовало бы показывать своим примером святость института брака - и те... Политики, церковники, банкиры, писатели, элита. Есть над чем призадуматься.
  Отсюда вывод: нужно возвращать в отношения секс. Чем больше, тем лучше. Чтобы Наталья даже в теоретических изысканиях не доходила до идеи 'пойти налево'. И не просто похоть, а настоящую одержимость, как в начале отношений. Со всем романтическим антуражем: эротический массаж, свечки, стихи, рестораны, цветы и прогулки под луной.
  И только потом, после красивой прелюдии и сама, собственно, страсть. А это уже проблема. Допустим, Наталью Николай заведет. А дальше? Себя-то как стимулировать? Во -первых не мальчик уже, тонус не тот. А во -вторых - это же жена, столько лет под боком, и ни одной измены, ни малюсенькой интрижки. Обрыдло немножко. Что же - Виагру употреблять?
  Вот где оказался полезен любимый фильм. Коля, несмотря на тридцатипятилетний возраст, являлся ярым любителем фантастики во всех проявлениях, да и сам всегда был горазд на выдумки. Даже сказки Настеньке сочинял и пересказывал постоянно про пришельцев из космоса или параллельных миров, да про эльфов, гномов, орков и гоблинов.
  Наташке один романтический сценарий, себе - другой. Жена по достоинству оценила поход в тихий семейный ресторанчик. Танцы под спокойную музыку, жадные взгляды и поглаживание, украдкой, колготок под столом - тоже с энтузиазмом восприняла. Выученные загодя стихи про любовь не испортила даже последняя строчка: 'Ах ты, блин, забыл как же там дальше у него...'
  Коля, в целом, превзошел себя. И совсем уж ошеломляюще -неожиданным аккордом стало золотое колечко с маленьким брильянтиком, преподнесенное жене в подарок с обещаниями вечной любви.
  ***
  Ну а дальше всё как в молодости, только лучше. Интереснее и намного приятнее - потому что неожиданно, хоть и тщательно спланировано. Дома Николай поставил своего любимого 'Аватара' и - с пылом и горячностью молодого, но с уверенностью опытного обольстителя - стал показывать свою 'вечную любовь'. Наталья от удовольствия распустила ногтями на полосы простынку под собой и расцарапала бы подобным образом спину Николаю, если бы он не удержал предусмотрительно её руки в своих ладонях.
  Это было Нечто.
  А Николай в это время, благодаря развитому воображению и способности вживаться в образы понравившихся персонажей, представлял себя отважным морпехом Джейком Салли, прилетевшим на далекую Пандору. Немало в этом способствовал заранее включенный как шумовая завеса фильм Камерона.
  Эксперимент удался. Пока Наталья тихонько стонала и кувыркала мужа в чувственном восторге по кровати, Коля за четыре с половиной световых года от собственной квартиры соблазнял красавицу -туземку Нейтири из клана Оматикайя.
  ***
  И жизнь потихоньку начала налаживаться. Наташка, ободренная вспыхнувшим вниманием мужа, расцвела и преобразилась. Качественный и частый интим превратил супругов в молодоженов; второй медовый месяц пришел в их отношения. Дочь и та оттаяла, видя, как помолодели и повеселели родители. Да и ей внимания стали уделять больше. Возобновились семейные посиделки, прогулки, походы в кино и кафешки. Тюфяковы снова стали дружной компанией любящих друг -друга людей, а не случайными соседями на одной жилплощади, ведущими совместное хозяйство.
  
  Коля хвалил себя за свою сообразительность. Такой простой прием - и все опять в порядке, и всем опять хорошо. Мужчина видел - жена смотрит влюбленно, стремится во всем угодить. Короче, души в нём не чает. Правда, пришлось включить в рацион нелюбимые продукты для повышения потенции: мед, орехи, сметану, морковь, кровяную колбасу, и пить отвар из травяного сбора, который Николаю мать подкинула. Но оно того стоило. Теперь каждую ночь, после того как засыпала дочка - спальня Тюфяковых превращалась в волшебный лес. Растения в лесу светились сотнями оттенков разных цветов, в воздухе витали светляки и фосфоресцирующие семена Священного Древа. Коля занимался с Нейтири любовью на огромных мягких листьях и пуховых мхах, а Наташка не могла нарадоваться своему неутомимому, нежному, изобретательному кавалеру.
  Так продолжалось пару месяцев до того самого скандала.
  ***
  Да тут даже дурак бы понял, что дело-то нечисто, если каждый раз перед сексом включается один и тот же фильм. А Наталья далеко не дурак. Какой бы ни был хороший фильм, но каждый раз во время близости его ставить?!!
  А уж когда однажды в оргазмическом экстазе, забывшись, Коля заговорил на языке на'ви, да ещё и назвал Наташку именем главной героини - вот тут уже все понятно: случай требует вмешательства психолога, как минимум. Если не психиатра. Сначала Наталья чуть не уписалась со смеху: ну надо же, не бывает так! Потом призадумалась и взгрустнула. Еще чуть -чуть подумала и взбесилась.
  - Чертов ксенофил! - кричала женщина на мужа. - Вот значит, что тебя возбуждает? Не я, а эти чёртовы гуманоиды инопланетные! То есть я настолько приелась, что даже такое страшилище для тебя предпочтительнее?!! Вон из моей постели, извращенец. Лети на альфу Центавра, спи там, с кем хочешь...
  - Наташ, ну успокойся, это же несерьезно. - Николай не знал, куда деться от стыда. - Это же так, бегство от обыденности, игра ума.
  - Это патология сексуального развития, - возражала Наталья. - Уйди, не желаю тебя видеть. Как ты мог...
  - Вообще не понимаю, из -за чего ты так завелась, - оправдывался сконфуженный мужчина. - Ну, замечтался, заигрался, с кем не бывает? Было б кому плохо от этого...
  - Ах, ты не понимаешь! - В Николая полетела подушка. - Заигрался ты, значит?
  Одновременно возмущенная и обиженная Наталья пояснила, почему она так бурно реагирует.
  - Хорошо, давай тогда вместе помечтаем. Один раз у нас будет секс под 'Аватар', в другой раз под 'От заката до рассвета'. Ты будешь вместо меня представлять себе синемордую гориллу, а я буду мысленно сношаться с Джорджем Клуни, очень уж он привлекательный мужчина. Как тебе такой вариант?
  
  Лучше бы она такого не говорила. Лучше бы она у Коли печень вырвала и на его глазах собакам скормила - это и то не так больно было бы. Сравнить его с Джорджем Клуни... Предпочесть голливудского выскочку родному мужу! На минуту, пока обида заливала Николая как пустой сосуд, он даже забыл, как дышать. После такого оставалось только уйти и в гордом одиночестве злиться на жену. И на Джорджа Клуни.
  
  Наталья позже пожалела о своих словах. Все -таки Коля такой обидчивый, такой ранимый и щепетильный. Женщина понимала, что не стоило быть настолько строгой с мужем (Мужики они все - большие дети, им бы только играться). Но и её самолюбие пострадало порядком, да и гордость не давала перевести происшествие в разряд курьезов и недоразумений.
  ***
  Так, Коля переехал в гостиную. Дочери наврал, что заболел и не хочет заразить маму, поэтому спит теперь отдельно. Если бы ещё неведомой загадочной болезнью можно было объяснить нежелание папы общаться с мамой... Проклятый кинематограф играючи принес вреда больше, чем могла причинить ущерба принесенная 'со стороны' гонорея. И в одиночестве, ворочаясь на неудобном диване, мучился от обиды на жену, и от стыда за себя. Как это он так прокололся?
  
  За пару недель конфликт перерос в затяжную позиционную войну, в которой противники и рады бы помириться - но и повода достойного нет и неизвестно еще, пойдет ли на мировое соглашение противоположная сторона. Так и спали в разных кроватях и даже старались в одной комнате вместе не находиться. После работы Коля быстро выполнял свои обязанности по дому и уходил к соседу Олегу - лишь бы не оставаться наедине с невеселыми своими раздумьями. Приходил поздно и засыпал напротив телевизора, зачастую даже не раздеваясь. Мужчина заметно похудел и осунулся.
  ***
  Коля Тюфяков, оставив в медблоке полупарализованное тело Джейка Салли и воплотившись в Аватара кормил своего дракона бананами. Не Земными бананами, понятное дело, а пандорианскими аналогами - фалломорфическими фруктами метровой длины. Дракон благодушно жевал и довольно шипел. Выпускал и втягивал от удовольствия когти. Расправлял и складывал поочередно крылья. Вдруг, насторожившись, рептилоид встопорщил все свои чешуйки и сузил зрачки. Но тут же расслабился и подобно пылесосу втянул пастью из Колиных рук очередной, пока даже недоочищенный фрукт.
  
  Нейтири подкралась тихо и только птероящер смог учуять подругу своего товарища. Коля же осознал её присутствие только когда возлюбленная на'ви подошла вплотную, обняла сзади за торс и жарко задышала между лопаток. А потом, ласкаясь, взяла рукой за ...хвост.
  Николай замер, боясь пошевелиться. Гулко бухало в огромной груди большое влюбленное сердце. Но всё происходящее было неправильным и противоестественным. Потому-то Коля сказал глухо, через силу выталкивая страшные слова:
  - Нам нельзя видеться, Нейтири. Мы не можем быть вместе. У меня... есть жена.
  - Я - твоя жена, мой милый, смешной инопланетянин, - ответила синекожая аборигенка Наташкиным голосом. - Ты что, забыл?
  
  И, повалив растерявшегося Колю на спину, села на него верхом.
  
  Николай видимо при падении ударился обо что-то головой и поэтому на секунду выпал из реальности Пандоры. И увидел вокруг себя полутемную комнату в своей квартире. Осознал себя лежащим на неудобном гостевом диване под Натальей, усевшейся сверху и нависшей над ним так, что он мог ощутить мятное дыхание и прикосновение сосков жены к своей груди.
  
  Моргнул - и встретился взглядом с насмешливыми глазами Нейтири. Опять моргнул и задохнулся от Наташкиного поцелуя. И снова.
  Пандора.
  Земля.
  Джунгли.
  Гостиная.
  Так он моргал до тех пор, пока две картинки не слились в одну. Пока две девушки не стали одной - самой прекрасной и желанной на свете.
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"