В диалог Пушкин верил, и мера его доверия к диалогу, по-моему, безгранична; отсюда и единственность Пушкина, и его будущее мировое величие.

О диалоге мы сегодня вспоминаем все чаще, но надо условиться: не всякий разговор - диалог. Русское языковое и этическое сознание приложило к слову "разговор" уточнения: "разговор начистоту", "разговор по душам". Так уже ближе к определению сущности диалога: диалог возможен лишь там, где есть откровенность, и непременно полная и взаимная. И еще: в диалоге соединяются ум и сердце каждого из его участников. Идеал задушевной речи, которая могла бы развиться в живой диалог, - письмо Татьяны в романе "Евгений Онегин". Но трагичность романа в том, что диалог здесь не состоялся ни в любви, ни в дружбе. А где же он состоялся?

Странно, но он вполне состоялся в "Пророке". Жестоко поступил с новообращенным Серафим шестикрылый: мечом по живому сек, кровь лилась. Но диалог высших сил с человеком был, и завершился он преображением искателя правды в пророка, призвание коего по белу свету неуклонно идти, возжигать сердца, вовлекая в диалог, очевидно, весь мир.

А то, за что боролись прогрессивнейшие из современников Пушкина? Парламентская демократия, скажем?

Вот-вот окончатся студенческие каникулы, и у нас, на филологическом факультете МГУ, предстоит мне читать сложнейший из лекционных курсов: историю русской литературы XIX столетия. С чего я начну? Время разрешает нам осторожные новации, и начну я с вопроса.

- Кто, - спрошу я, - знаком со стихотворением Пушкина "Из Пиндемонти"? Кто знает, о чем оно? - И просительным тоном добавлю: - Поднимите, пожалуйста, руки.

В аудитории сойдутся будущие специалисты по русскому языку и литературе: редакторы, преподаватели, пока же - студенты второго курса. Около ста человек. А сколько поднимется рук? Я надеюсь на пять или шесть, а уж на большее уповать не приходится: "Из Пиндемонти" - стихотворение, задвинутое на задворки сложившихся представлений о Пушкине:

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать;
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов, иль чуткая цензура
В журнальных замыслах стесняет балагура.

Пушкин, как видим, отрешается от очевиднейших благ: от борьбы за экономическое благоденствие, от пацифизма, от свободы печати. Не нужен ему парламент, и это при незыблемом крепостничестве, при феодально-бюрократическом деспотизме! И он отвергает соблазн, хотя знает, что с общественным мнением рассорится он окончательно. Отчего это он?

Нынешний день памяти поэта [150 лет со дня смерти. - А.П.] вызвал к жизни новый поток тайноведов. Только и успеваешь читать: "Тайна..." Или: "Загадка...". "Тайна" - это о дуэли все больше; в подготовку зловещей дуэли, оказывается, были вовлечены и международные темные силы, круг заговорщиков неуклонно ширится. А "загадка" - это о каких-нибудь строчках Пушкина, хитроумно скрывающих намеки на восстание декабристов: разлив Невы - шифрограмма восстания (но тогда и картина обвала в горах намекает на растущий размах национально-освободительного движения?).

Впрочем же, я чту тайноведов, и я жадно бросаюсь на статьи, в заголовках которых маячит "Тайна..." или хотя бы "Загадка...". Сам я все же держусь того мнения, что загадки и тайны Пушкина скрыты в его совершенно очевидных мотивах и образах, в его социальных симпатиях, в его предположениях прямо-таки весь мир объединить диалогом, а пока испытывать да испытывать людей далеко не всегда посильным для них бременем правды, которая только и может обеспечить успех диалога.

А как у Пущкина со лжецами? С детства врезаются в память нам бойкие тетки из "Сказки о царе Салтане..." - набезобразили невообразимо; уж тут вранье так вранье! Лжет у Пушкина даже и... привидение. Образы грозного "Пророка" с явным оттенком пародии отзовутся в "Пиковой даме": и там, и здесь смертный соприкасается с внеземными энергиями; и там, и здесь перед ним, истомленным, является их носитель: но вместо Серафима предстает перед ним пришедшая с того света дама, как мы бы сказали теперь, пенсионного возраста, вместо высшего знания открывает ему три беспроигрышные карты, хотя и морочит его, мошенничает. Ложь здесь бесспорна. Но есть бесконечное число переходов от правды ко лжи, компромиссов, мистификаций: дочь отважного коменданта крепости приходится выдавать за попову племянницу ("Капитанская дочка"), проказница-девушка превращает себя на часок-другой в крепостную ("Барышня-крестьянка"). И если шествие правдолюбов возглавляют пророки, то шествие мистификаторов у Пушкина мог бы возглавить крупнейший в истории политический самозванец Лжедмитрий.

Бремя правды берет на себя ряд безоговорочных правдолюбов: Татьяна Ларина, ее литературный ровесник монах-старец Пимен с его благолепной летописью да Николка-юродивый ("Борис Годунов"). Два скромных провинциальных служаки - офицеры и старушка, жена одного из них ("Капитанская дочка"). Но на первое место в этом почтенном и почетном ряду я бы поставил любимца богов, вдохновенного кудесника из "Песни о вещем Олеге": шутка ли - жить, прозревая будущее, среди близоруких духом, возвещать им правду, к которой влечет их греховное любопытство, но которой они не могут расслышать, если она открывается им. И будут они принимать твою правду за ложь, а коли так, то уж и ложь они непременно примут за правду. Диалог, который ведется пророком, - диалог особого рода: это диалог с грядущим, с тем днем, с той минутой, когда прояснится вещее слово. Но всех правдивее и всех диалогичнее у Пушкина... хор.

Вéдомо ли нам, сколь он значим у Пушкина? Лучшие из романтиков, в частности Шиллер, мечтали о возрождении в современном искусстве хора античных трагедий. Обосновывали его эстетическую необходимость. Пушкин же возродил хор, подчас замаскировав его, упростив или придав ему парадоксальные формы: тот же вдохновенный кудесник один подвизается в функции античного хора.

Хор у Пушкина может выступать и как таковой, в буквальном его обличье: песня девушек предваряет решающую встречу Онегина и Татьяны, и хор их - всего лишь реалия социального быта русского севера. А в "Капитанской дочке" - жуткий хор на пиру победителей, когда Пугачев и его соратники торжественно овладели степной крепостицей и расправились со своими врагами. Тут хор уже близок к своей трагедийной роли: хор - носитель знания, опережающего ход событий; повстанцы торжествуют, но поют они почему-то о казни. Знаменитая ремарка о безмолвствующем народе в драме "Борис Годунов" имеет в виду тоже хор, хотя это хор, говорящий молчанием. А лидер этого хора - любимец народа Николка-юродивый, единственный, кто отважился резануть в глаза царю правду-матку, и в возможных театральных постановках "Бориса..." он непременно должен присутствовать и в начале, и в заключительной сцене, на первом плане стоять: если прежде он говорил от лица народа, то теперь он - и именно он! - научает народ погрузиться в безмолвие.

Идея хора пришла к Пушкину из эстетики романтизма, из античности. Разумеется, из русского музыкального и словесного народного творчества. И еще: из природы.

Говоря о природе в творчестве Пушкина, мы не должны иметь в виду только пейзажи, будь они романтически экзотичны или грубовато просты, будь они национальной принадлежностью России, Молдавии, Дагестана, Осетии или Грузии. Пейзаж - внешность, наружность природы, а высший разум ее скрыт глубже.

Глубокий, вечный хор валов,
Волшебный гимн творцу миров, -
[В оригинале: Хвалебный хор отцу миров. - А.П.]

водила поэта слушать его сопутница-муза. Морские волны в "Евгении Онегине" - неумолчный хор, и глас его раздвигает горизонты повествования, возводя драму юноши и девушки XIX столетия к временам первых дней творения мира. Или так:

Морозна ночь; всё небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно...

Хор моря. Хор неба. А рядом в том же романе - житейски достоверный хор добродушных московских старушек:

И хором бабушки твердят:
"Как наши годы-то летят!".

Что ж, и это вполне справедливо, а бесхитростная сентенция бабушек вполне диалогообразующа: ее можно развивать, дополнять, уточнять, и при желании и оспаривать: диалог же в этом и заключается.

Классическое определение Белинским "Евгения Онегина" как энциклопедии русской жизни предполагает присутствие в романе и шире, вообще у Пушкина, и хорового начала; энциклопедия родственна хору, у них общие духовные корни, а идеал их - слияние воедино качественно разных знаний, суждений, мнений. Энциклопедия не только подводит итоги, она и предсказывает; и огромная роль в энциклопедическом мире Пушкина отведена предсказаниям, услышанным, а чаще проскользнувшим мимо его героев.

Глухой глухого звал к суду судьи глухого...

Диалоги глухих, диалоги с глухими - у Пушкина полно и таких диалогов, иллюзорных. Кудесник, кажется, все-все растолковал духовно глуховатому князю; тот, казалось бы, внял вещему слову, остерегался коня своего, но диалога не было, и только последняя, предсмертная реплика князя открыла его. И события "Песни о вещем Олеге" неузнаваемо, но, несомненно, повторяются в романе "Евгений Онегин". И тут прозвучало пророчество, которому внять не сумели.

Служанки со всего двора
Про барышень своих гадали
И им сулили каждый год
Мужьев военных и поход.

Это - хор. Всезнающий, прорицающий, как в античной трагедии. Каждый год, монотонно, однообразно девочки-служанки сулят своим госпожам, Татьяне и Ольге, "мужьев военных". А что ж господа? А они ничего, они слушают и - просвещенные люди! - снисходительно улыбаются. Да и как тут было просвещенным людям не покривиться в улыбке: ах, прелестно, но какая все-таки скудость мысли, воображения! У Ольги есть признанный жених, поэт-геттингенец, а Татьяна... Вряд ли какой-нибудь "ротный командир" из "ближнего посада" [глава пятая, строфа XXVIII] стяжает ее руку и сердце. Но тогда откуда же взяться военным мужьям? Просвещенные господа улыбались, а служанки год за годом твердили свое. И все вышло не по господским предначертаниям, а по слову непросвещенной Акульки. Да, для того чтобы сестры стали женами "мужьев военных", должен был прогреметь нелепый выстрел в заснеженном поле, и новый Каин должен был заклать Авеля. Тогда-то Ольга, погоревав, и вышла за офицера-улана, а Татьяна отправилась в столицы навстречу своему военному мужу, безымянному генералу. Вышло так, как предсказывал хор, на сей раз представленный кем-то уж и вовсе невзрачным - крепостными-дворовыми. Только если правоту кудесника вдохновенного князь Олег хотя бы за мгновение до смерти признал, то правота и значительность истины, изреченной хором Акулек, признана никогда не была, и, насколько я знаю, ее и поныне не видят (ох, все-то тайн да загадок взыскуем, а они, опять и опять скажу, всего прежде в поэтике Пушкина сокрыты, в по-э-ти-ке!).

В художественном мире Пушкина живет неугасимая вера в то, что, как бы ни искажали диалог глухие, часто себе же на пагубу, возможности его безграничны: возможны диалоги межнациональные, межгосударственные, межрелигиозные, межсоциальные, межвозрастные.

Диалогическое слово может быть резким, гневным, полным негодования. Но в отличие от слова псевдодиалогического оно не лукаво, в нем ни корысти, ни хитрости нет, и здесь-то - залог его силы.

Пушкин верил, что каждому можно вступить в диалог с каждым же, всем - со всеми.