|
|
||
Таким образом, в пьесе 1926 года описание Аметистова, при его появлении в квартире, - предвещает описание персонажа в романе "Золотой теленок". При этом одна из черт в описании прихода в Зойкину квартиру другого персонажа пьесы, Обольянинова, роднит его облик - с внешним видом героини пьесы "Финансовый гений", Ненилы Петровны.
А в событии появления ее в доме Сосипатова, в свою очередь, - появление того же самого романного персонажа, Васисуалия Лоханкина, в квартире инженера Птибурдукова... впервые было спроектировано, эскизно намечено.
И это - сразу же вызывает вопрос: чем такое смещение было вызвано? Почему "истерзанный вид" героини пьесы 1876 года, переселяющейся в квартиру своего брата, - соответствует "ужасному виду" именно этого героя пьесы 1926 года, а не виду Аметистова? Героя, родство положения которого с положением Лоханкина - находится под вопросом: то ли переселяющегося, то ли... не переселяющегося в квартиру своей сожительницы?
Мы сделали вывод, что тот неопределенный жилищный статус персонажа, который создается разноречивыми указаниями текста пьесы, - характеризует жизненное положение, самосознание Обольянинова, для которого действительность - и вследствие социально-политического катаклизма, и вследствие его собственной наркомании, - потеряла четкие очертания.
Но дело заключается в том, что сам этот прием НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ УКАЗАНИЙ на местообитание персонажа, который тонко был проведен через свою пьесу Булгаковым, - разрабатывается... именно в пьесе 1876 года: хотя сделано это там - грубее, нарочито-аляповато.
И связан он, как и предвосхищающая реминисценция романа Ильфа и Петрова - с Ненилой Петровной, тоже с женским персонажем: Марией Александровной, супругой Сосипатова.* * *
В конце второго действия, после ссоры с ней из-за ее желания, чтобы он отошел от дел и избавился от барона Кергофа, - Сосипатов... прогоняет ее из дому:
" - Извольте молчать и завтра же приготовьтесь уехать с детьми в деревню..."
Однако в третьем действии, из разговора барона Кергофа со своим лакеем, мы узнаём - противоположное: что никакого отъезда в деревню, как будто бы... не было. И удивляемся этому - вместе с героем пьесы:
"Л а к е й (передавая Барону письмо). От Г-жи Сосипатовой.
Б а р о н (с удивлением и почти испугом). Как от Сосипатовой?.. По почте?
Л а к е й. Никак нет-с!.. Человек его принес!
Б а р о н. Откуда?
Л а к е й. Из дома Г-на Сосипатова! Камердинер Василья Петровича!.. Он просит дать ему ответ".
Удивление персонажа вызвано не только тем, что Сосипатова в городе, но и тем, что она пишет ему лично, тогда как ранее - отвергала его.* * *
Из последующего разговора Кергофа с Персиковым дело, как будто бы, начинает разъясняться. Оказывается, это самого Сосипатова - нет уже в его городском доме. И вновь, собеседник этому - вместе с нами, удивляется:
" - ...К вечеру была окончательно организована вся комиссия и положено было немедля ехать к Сосипатову на дачу.
- Зачем на дачу? Разве он там?
- Там!.. Они его туда перевезли, чтобы посекретнее держать, а то в городе, говорят, он у них очень дурил, и дача эта чорт знает как далеко - версты три от города!..."
Тут же, в этом же разговоре - продолжается начатое обсуждение вопроса о местопребывании супруги Сосипатова, которое столь же проблематично как для неосведомленного читателя, так и для пребывающих в гуще событий персонажей.* * *
Персиков, как нам известно, приезжает на эту дачу с медицинской комиссией для освидетельствования умственных способностей Сосипатова, а сестра последнего - не заинтересована в том, чтобы это допустить, и ссылается на... супругу своего брата:
" - ..."Барон Кергоф, - говорит, - злейший враг Василья Петровича, и на это может представить доказательства жена брата, за которой, говорит, я сейчас пошлю!" И действительно послала...
- Стало быть, Марья Александровна там же, с ним живет.
- Нету!..."
А потом из того же рассказа выясняется:
" - ...У них пред тем только была целая история: они сначала Марью Александровну совсем не пустили к мужу. Этот M-eur Шемуа, любовник Ненилы, когда Марья Александровна приехала с железной дороги, вышел к ней и прямо объявил, что Василий Петрович не желает ее видеть во всю свою жизнь, так что с бедной женщиной сделалось дурно; она упала в обморок".
Спрашивается: КУДА же за ней "посылала" Ненила Петровна? И ОТКУДА "пред тем" жена Сосипатова приехала по железной дороге?
Вполне вероятно, что, когда его увезли на дачу, - она могла вернуться из деревни, куда была сослана, в городской дом. Или все же, узнав о болезни мужа, она приехала - сразу на дачу? И только потом, когда ее к нему не пустили, - остановилась в городской квартире?
Ни об одном из этих вариантов нам автором - прямо е говорится, так что мы вынуждены теряться в догадках.* * *
Но потом, в том же третьем действии, у барона Кергофа появляется... сама Сосипатова: о которой перед тем, напомним, уже определенно сообщалось, что она в это время - живет в городе. Она привозит ему долг своего мужа, чтобы Кергоф не имел больше права принимать участие в решении о признании его сумасшедшим.
И при этом сообщает:
" - Я к вам по поручению от родных моего мужа и привезла пять тысяч, которые должен вам Василий Петрович..."
Таким образом, возникает новая загадка: то ли Сосипатова - вновь перевезли в городской дом, где теперь живет и вернувшаяся из деревни его жена; то ли - ее вновь вызывали к нему на дачу, где и передали это поручение.* * *
При этом чуть позже она признаётся:
" - ...Мужа я еще не видала; но мне это говорили его главный управляющий генерал Прокудин и Ненила Петровна..."
Так что, в любом случае, Сосипатов, не видя ее, - не имеет возможности вновь прогнать жену в деревню; он не знает о ней - даже если она живет с ним под одной крышей.
Но все эти наши предположения - повисают в воздухе, когда героиня появляется вновь в четвертом действии, которое происходит в доме Сосипатова.
А появляется она в нем - как... посетительница, а вовсе не как обитательница, в сопровождении барона Кергофа.* * *
Более того: из ее реплик - вообще становится непонятным, зачем она приезжала к мужу на дачу, в тот первый раз, когда ее к нему не пустили. Оказывается - она тогда... еще не знала о его болезни:
" - Мне доставили вексель от мужа, который я принять не могу, потому что вчера узнала, что муж мой в то время, как я была в деревне, совершенно помешался".
И вновь, в ответ на обвинение Сосипатова, которого спрашивают в официальном порядке:
" - Вам известно, по требованию кого вы освидетельствованы?
- Известно: этого желал Барон Кергоф и жена моя, которая находится с ним в любовной связи.
- Василий Петрович, пощади меня хоть с этой стороны; я все это время жила в деревне.
- Да-с, но и имение Барона тут не далеко, - вы забыли это..."
Персонаж - явно заговаривается: если его жена "забыла" о близости имения барона - то как же это могло послужить основанием... для их встреч друг с другом?!
На пространственную противоречивость - накладывается противоречивость межличностных отношений: помешавшийся в уме персонаж - сам "забывает", что он выгнал жену из дома именно потому, что счел ее виновницей выхода из своего предприятия барона Кергофа, то есть - его врагом.* * *
И поэтому неопределенность пространственного статуса героини - тоже, как и у Булгакова в пьесе, воспринимается в качестве элемента картины мира в сознании безумца. Мы замечаем, что именно он при встрече с ней - определяет ее статус как статус ПОСЕТИТЕЛЬНИЦЫ в его доме, лишая ее - определенного местожительства; "жил-пло-ща-ди":
" - ...Вы, я надеюсь, посетили мой дом только как кредиторша моя?"
Отличие же - состоит в том, что в данном случае этот элемент безумия... распространяется на авторское повествование: внося в пьесу - черты "театра абсурда", имеющие значительный, как показало наше исследование, удельный вес в драматургии Писемского.
Именно это - делает функционирование элемента пространственной неопределенности в пьесе 1876 года - еще более гротескным, чем в пьесе Булгакова, где мы все же, в конце концов, с грехом пополам - можем разобраться... в "квартирном вопросе" графа Обольянинова!* * *
Заметим еще одну апелляцию к будущему роману "12 стульев", общую для пьес 1876 и 1926 года.
Эта предвосхищающая реминисценция, как нам хорошо теперь это известно, была детально разработана в предыдущих пьесах Писемского.
Это - эпизод пребывания отца Федора у инженера Брунса, мнимого владельца мебельного гарнитура мадам Петуховой.
В пьесах Писемского реминисценция этого эпизода разделяется на две части. В комедии 1853 года "Раздел" - звучит фраза, повторяемая персонажем романа в его попытках уговорить хозяев продать ему стулья: "Не корысти ради, а токмо волею пославшей мя супруги".
В пьесе 1873 года "Ваал" воспроизводится - пантомима, совершающаяся в ходе этих дебатов в романе: чтобы быть убедительнее в своих просьбах, отец Федор - бухается перед супругами Брунс на колени; те - в негодовании заставляют его подняться.
И эта же пантомима - повторяется во втором действии комедии 1876 года, в сцене между Сосипатовым и пришедшим к нему с визитом генералом Прокудиным.* * *
Мы помним, что генерал (предвосхищая, между прочим, рассказ о своей карьере героя пьесы 1926 года - Аметистова) повествует Сосипатову о своих попытках устроиться на государственную службу и о своем решении искать место у него - "финансового гения":
" - ...Бог с ней, с этой государственной службой!.. Я лучше пойду и поклонюсь до земли нашему знаменитому соотчичу Василью Петровичу! - что и делаю теперь (привстает и протягивает руку свою до полу).
С о с и п а т о в (подхватывая его). Ах, пожалуйста, не беспокойте себя так!
Прокудин снова усаживается в кресла".
И в романе - дело кончается тем же самым! После безуспешных попыток поднять "охотника за табуретками" с колен -
"Возмущенный Брунс потащил странного гостя в угол и насильно посадил его В ПОЛУКРЕСЛО".
Далее в тексте пьесы - звучит и вторая часть прежней реминисценции, та, что появилась впервые у Писемского еще в 1853 году. И происходит это - в той же сцене с генералом Прокудиным.* * *
В надежде присосаться к многомиллионному делу, генерал охотно соглашается купить пакет акций нового предприятия Сосипатова; тот пишет ему расписку в получении денег (фактически: взятки за предоставление выгодного места):
" - Позвольте, однако, записку вам дать вперед до получения вами акций (начинает писать записку).
П р о к у д и н (стоя у него за спиною). Слава Богу, можно вам верить и без записки! Имеете это реноме! А главная просьба моя - облагодетельствовать меня службою И НЕ РАДИ КОРЫСТИ КАКОЙ-НИБУДЬ, А РАДИ ЗАНЯТИЙ: век свой привык умственно быть занят!
С о с и п а т о в (подавая ему записку). Первая же открывшаяся ваканция будет ваша".
И здесь же - необходимо обратить внимание на изумительную точность передачи автором пьесы 1876 года эпизода... еще не написанного романа.* * *
В приведенном нами фрагменте один персонаж - пишет ЗАПИСКУ, второй - СТОИТ У НЕГО ЗА СПИНОЙ.
А в тексте романа Ильфа и Петрова:
"...В тот момент, когда инженер, обмотав косточку ПАПИРОСНОЙ БУМАГОЙ, поднес гусиную ножку к розовому рту, в окне показалось умоляющее лицо отца Федора.
- Не корысти ради, - сказал мягкий голос. - Пятьдесят пять рублей.
Инженер, НЕ ОГЛЯДЫВАЯСЬ ЗАРЫЧАЛ, отец Федор исчез".
Вместо бумаги, на которой пишется долговая записка, - "папиросная бумага", которой обертывается жирная гусиная (впрочем: гусиными перьями - тоже... пишут!) ножка. А как показывает обстоятельство действия ("не оглядываясь") - и мизансцена в романе точно та же: отец Федор появляется у инженера Брунса в окне столовой - ИЗ-ЗА СПИНЫ.* * *
И наконец, в последней сцене второго действия - появляется та самая "жена", о которой твердит персонаж романа: здесь - жена... Сосипатова. И происходит между ними скандал по поводу его, Сосипатова, предприятий и участия в них барона Кергофа.
А в конце его - звучит все тот же мотив... "коленей", обращенный супругом - жене; и теперь уже она - отказывается... встать на колени:
" - ...Ты... врубаешься [отец Федор, получив гарнитур генеральши Поповой, - РУБИТ стулья топором на берегу моря!] в мой нравственный мир и хочешь там хозяйничать, заставляя меня делать то, что тебе угодно, а не мне!.. Извольте сейчас же, НА КОЛЕНЯХ, вымаливать у Барона прощение!...
- Ты, кажется, с ума сошел!.. Я ни у кого в мире не стану вымаливать прощения!.. Я во всех поступках против каждого права и чиста!..."
Здесь нужно обратить внимание на фразу, которой предваряется приведенная реплика Сосипатова, сказанную в ответ жене:
" - Тебе... прежде всего надо успокоиться...
- Не хочу я вашего УСПОКОЕНИЯ!..."
Эта фраза - соединяет этот фрагмент их диалога с тем фрагментом разговора между Сосипатовым и Прокудиным, в котором предвосхищающая реминисценция из романа "12 стульев" развернута и выражена со всей отчетливостью.* * *
В ответ на обещание "первой же открывшейся ваканции", Прокудин произносит прощальную фразу:
" - Несказанно благодарю! Желаю вам полного здоровья и УСПОКОЕНИЯ!"
Эта пантомима с коленопреклонением из будущего романа, которую мы находим в этой сцене, - отражается также... в пьесе 1926 года. В финале ее жертвою "четырех неизвестных" - оказывается, среди прочих, и взяточник - председатель домкома:
"П о р т у п е я (УПАВ НА КОЛЕНИ). Товарищи! Я человек малосознательный!.. (С пафосом.) Товарищи, принимая во внимание мою темноту и невежество, как наследие царского режима, считать приговор условным!.. Что такое говорю, и сам не понимаю..."
Это только кажется, что в этом "падении на колени" - нет ничего общего с романным эпизодом 1928 года.
Разве что - это: "что такое говорю, и сам не понимаю". Точно так же, и сам не понимает, что говорит, персонаж романа - твердя свою бессмысленную фразу о "воле пославшей его жены"!* * *
Но, несмотря на это отсутствие видимого сходства, - Булгаков... сам указывает на генетическое родство этой пантомимы в его пьесе - с будущим романным эпизодом.
Перед эти - Зоя изобличает этого персонажа в том, что у него в кармане находится ее взятка - червонцы:
"Портупея попытался проглотить денежную бумажку.
В т о р о й н е и з в е с т н ы й (отняв бумажку). Ты что же - дефективный? Червонцы жуешь?
П е р в ы й н е и з в е с т н ы й. У ТЕБЯ ПОД НОСОМ ГУСЯ РЕЖУТ, а ты червонцами закусываешь!"
И в романном эпизоде... инженер Брунс - за-ку-сы-ва-ет! Отец Федор со своими стульями - никак не дает ему спокойно покушать... ГУ-СЯ!
В воспоминание этой будущей кулинарной сцены - персонаж пьесы 1926 года, после своего упоминания о том, что "гуся режут", - и употребляет метафору из сферы еды: "червонцами" - "закусываешь".* * *
Мы привели этот финальный эпизод по тексту редакции 1935 года. В 1926 году реплика персонажа имела нюанс, который роднил ее - с другой предвосхищающей реминисценцией из той же романной дилогии, находящейся не в конце, а в начале пьесы.
Это обсуждавшаяся нами реминисценция эпизода появления погорельца Лоханкина - у другого инженера, не Брунса, а Птибурдукова, и не в "12 стульях", а в "Золотом теленке":
" - ...У тебя под носом Гуся режут, а ты червонцами закусываешь, председатель свинячий!
- Господи Иисусе! (падая на колени)..."
Иными словами: преклонение колен перед агентами Гепеу (которые в позднейшей редакции будут названы: "неизвестными") - имеет здесь такую же религиозную окраску, как и преклонение колен перед старающимся ради того же Гепеу Иваном Бездомным - "дворника сатанинского вида" в ранней, 1928-1929 года редакции романа "Мастер и Маргарита".
Об эпитете, который получает там страж порядка, солидаризирующийся с персонажем, преследующим "неизвестного" Воланда, - в предшествующей падению Аллилуи на колени реплике Толстяка напоминает эпитет, которым "председатель", в свою очередь, награждается: "СВИНЯЧИЙ": то есть отсылающий - к свиному стаду, в которое вошли бесы в Евангелии.* * *
Таким образом, погоня Ивана за Воландом, которой будет начинаться роман уже с самых ранних его редакций, - подготавливается и в этой, заключительной сцене пьесы 1926 года. А в редакции 1935 года, как мы уже об этом говорили, это предвосхищение - сменится именованием лиц, перед которыми "свинячий председатель" бухался на колени, - тем же словом, которым в первых главах романа определяется Воланд: "неизвестные".
В позднейшей редакции романа двухтомный труд Д.С.Мережковского 1932 года, название которого содержит тот же самый эпитет, - будет обозначен еще явственнее, чем в редакциях предыдущих.
Именно на этих, поздних этапах работы - и появится БЕЛАЯ ТОЛСТОВКА, в которую приходится облачиться Ивану после купания в Москве-реке. Если "английская булавка", которой к этой толстовке приколота "бумажная иконка", - напомнила нам о фельетоне В.Катаева, напечатанном... под булгаковским псевдонимом, то и само выражение это, наименование предмета одежды - тоже ведь имеет... ЛИТЕРАТУРНУЮ подоплеку.
Оно образовано - из фамилии и из псевдонима двух знаменитых русских писателей: Льва Толстого и Андрея Белого.
Сочетание же двух этих имен - образует... своего рода шараду, вопрос для викторины: назовите русского писателя - символиста, подобно А.Белому, и писавшего - о Л.Толстом.
Вопрос, как говорится, - для учащихся средней школы. Конечно же, это - Д.С.Мережковский, автор знаменитой, еще дореволюционной, книги "Л.Толстой и Достоевский", впоследствии, находясь в эмиграции, - написавший не менее эпохальную книгу "Иисус Неизвестный".* * *
Но шарада эта у Булгакова - имеет еще один слой толкования; еще один - уровень ответа на нее, и тоже: имеющий самое непосредственное отношение... к содержанию первых глав романа "Мастер и Маргарита".
Лев Толстой и Андрей Белый, два столь различных писателя, столь различных прозаика - СОЕДИНЯЮТСЯ... в одном словосочетании; образуют в нем между собой - некий СОЮЗ. В политике такой союз различных партий и политических движений - называется: БЛОК (например: "блок беспартийных - и коммунистов").
Одновременно слово это - является фамилией еще одного русского поэта и писателя-символиста, Александра Александровича Блока.
Сам ход зашифровки этой фамилии у Булгакова - проводится совершенно в духе... драматургии Писемского. Мы вспоминали недавно - о предвосхищающей реминисценции из романа "12 стульев" в драме 1873 года "Ваал". А одним из средств построения этой реминисценции, как мы обнаружили в свое время, - была игра слов, совершенно аналогичная - наблюдаемой нами в данный момент: "Брунс" - и "брус".
И вот теперь - можно было бы широко развести в стороны руками и выразить свое глубочайшее изумление тем, что - до сих пор не было обнаружено. Погоня Иванушки за компанией Воланда - представляет собой не что иное, как... ПАРОДИЮ НА ПОЭМУ А.А.БЛОКА "ДВЕНАДЦАТЬ".
Увы, но изумляться тут - нечему! И дело тут - не в романе Булгакова, а в том, что сама поэма Блока до сих пор - остается... не-про-чи-тан-ной: и поэтому обнаружить, что Булгаков - ее пародировал, невозможно.* * *
Всем известны загадочные строки, которыми заканчивается поэма:
...В белом венчике из роз -
Впереди - Исус Христос.
"Впереди" - патруля революционных матросов, шагающих по улицам Петрограда. Но почему Он там оказался - об этом-то и ведутся бесконечные споры.
А между тем, самое простое, элементарное объяснение - дается автором в самом же тексте поэмы. Чтобы его найти - нужно только определить, каким образом эти заключительные строки - связаны с предыдущими.
А происходит там - следующее. Поскольку это - патруль, призванный блюсти улицы революционной столицы, то он - и выполняет свою функцию:
...Вдаль идут державным шагом...
- Кто еще там? Выходи!
Это - ветер с красным флагом
Разыгрался впереди...
Впереди - сугроб холодный,
- Кто в сугробе - выходи!..
Только нищий пес голодный
Ковыляет позади...
И далее - снова:
... - Эй, откликнись, кто идет?
- Кто там машет красным флагом?
- Приглядись-ка, эка тьма!
- Кто там ходит беглым шагом,
Хоронясь за все дома?
- Всё равно, тебя добуду,
Лучше сдайся мне живьём!
- Эй, товарищ, будет худо,
Выходи, стрелять начнем!
Трах-тах-тах! - И только эхо
Откликается в домах...
Только вьюга долгим смехом
Заливается в снегах...
Две последние строки поэмы - и служат... ОТВЕТОМ НА ВОПРОСЫ, задаваемые этими революционными матросами; ответом - данным самим автором и которого они, конечно, не могут услышать (это не диво; диво то, что его - именно как ответ - до сих пор не может услышать читатель!).* * *
Иисус Христос, со своей стороны, - с точки зрения поэта, быть может, - и возглавляет шествие этих "двенадцати"; своих "новых апостолов". Но С ИХ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ - Он является... нарушителем общественного порядка; объектом ПРЕСЛЕДОВАНИЯ; подозрительным лицом, которое следует задержать и - доставить в "революционный трибунал".
И уж конечно, Он является для них - НЕ-ИЗ-ВЕСТ-НЫМ: тут уж - в каком угодно смысле, начиная от "шпионского" романа и - до самого рафинированно-"символистского".
И НЕ увидеть сходства между начальными главами булгаковского романа - и этими последними строками блоковской поэмы после этого - просто-таки не-воз-мож-но.
"Кто там ходит беглым шагом, Хоронясь за все дома?" - это уже прямо-таки буквальное описание погони Иванушки за Воландом по Москве, особенно в ранних редакциях 1928-1929 и 1932-1933 года! Кстати, один из преследователей в поэме Блока - тоже... Ванька.
Дальнейшее:
...И за вьюгой НЕВИДИМ,
И ОТ ПУЛИ НЕВРИДИМ...
- это тоже... прямо про Воланда и его компанию. И невидимыми они становиться запросто умели; а в последних главах - так и вовсе: устраивается самая настоящая пальба по ним; по коту Бегемоту с его излюбленным примусом. И он, конечно же, - именно "невредим" выходит из-под огня.
Если взглянуть на поэму Блока - не как на что-то необычайно "символическое", и потому малопонятное, а как на единый изобразительный сюжет, целостную картину, - то пародия на нее у Булгакова несомненна.* * *
Вплоть до: персонаж у Булгакова - преследует группу граждан, во главе с "неизвестным" - Воландом; группа граждан у Булгакова, наоборот, - преследует одного-единственного "неизвестного", Иисуса Христа.
Поэма Блока, ее финал - написан в, пусть и не очень богатой, но твердо намеченной русской литературной традиции: "Эти бедные селенья..." Ф.И.Тютчева; "Поэма о великом инквизиторе" Ф.М.Достоевского.
В этой последней "поэмке" (как называет ее сам автор, Иван Карамазов) - прямо описывается сюжетный поворот, который намечается у Блока, а вслед за ним - и у Булгакова: арест... Иисуса Христа, привод его в современное (для времени действия "поэмки" - средневековья) узилище, судилище; "кабалу святош".
Эта коллизия - не только подразумевается целью (впрочем, в данном случае - заведомо недостижимой) погони Ивана Бездомного, но и - почти полностью... осуществляется, рисуется перед глазами читателей - в редакции 1928-1929 года.
Возникает вопрос об обстоятельствах исторического суда над Иисусом Христом. "Доктор Воланд" - "снисходительно" поучает (совершенно несправедливо, на наш взгляд) своих собеседников, Ивана и Берлиоза (тогда еще - "Владимира Мироновича": то есть - соединяющего в своем имени-отчестве имена Владимира Ильича Ленина и... Сергея Мироновича Кирова):
" - ...Помилуйте! Желал бы я видеть, как какая-нибудь толпа могла вмешаться в суд, чинимый прокуратором, да еще таким, как Пилат! Поясню, наконец, сравнением. Идет суд в ревтрибунале на Пречистенском бульваре, и вдруг, вообразите, публика начинает завывать: "Расстреляй, расстреляй его!" Моментально ее удаляют из зала суда, только и делов. Да и зачем она станет завывать? Решительно ей все равно, повесят ли кого или расстреляют. ["Повесили его или нет?" - название майского 1924 года фельетона газеты "Гудок", подписанного булгаковским псевдонимом "М.Ол-Райт"; связь этого названия - и с евангельским сюжетом о самоубийстве Иуды, и с интерпретацией этого сюжета в будущем романе Мастера - подтверждает атрибуцию его Булгакову.] Толпа, Владимир Миронович [в этом монологе - срабатывает связь этого варианта имени-отчества Берлиоза - с именем пять лет спустя тайком убитого Сталиным Кирова, и соответственно - с поведением ТОГДАШНЕЙ советской "толпы" на "процессах" 1930-х годов!], во все времена толпа - чернь, Владимир Миронович!"
Оставим это рассуждение на совести немецкого "инженера по белой магии", не сумевшего, в отличие от самого Булгакова, заглянуть в не столь отдаленное будущее; но оно, содержащееся в нем "сравнение" - прямо вносит в текст булгаковского романа сюжетные повороты поэм Блока и Достоевского.* * *
При сопоставлении пьес 1876 и 1926 года бросается в глаза еще одно художественное построение, общее для них. На этот раз - не потому, что оно относится к одному и тому же объекту предвосхищающей реминисценции, а потому что - подчинено одному, общему для авторов обоих этих художественных произведений принципу.
При этом принцип построения в каждом случае - оригинально, творчески варьируется, так что нельзя говорить о каком-либо "заимствовании" получившейся в результате КОНСТРУКЦИИ, но именно - об ОБЩНОСТИ исходного художественного принципа у авторов той и другой пьесы.
В тексте пьесы Булгакова можно заметить вольное, полупародийное реминисцирование - произведений Пушкина.
Так, в третьем акте, в монологе Гуся после его ссоры с Аллой, в редакции 1926 года содержится хорошо узнаваемая цитата из "Бориса Годунова", из знаменитого монолога его заглавного героя... тезки булгаковского персонажа:
" - ...Ах, я бедный Борис! всего ты, Борис, достиг, чего можно и даже больше этого..."
Срв. у Пушкина: "Достиг я высшей власти..." Странно, что эта скрытая цитата - не отмечена комментатором пьесы; потому что дальше - следует новая реминисценция, на этот раз из стихотворения "Пророк", которая от него, этого непредсказуемого, в том что касается нужд читателя, комментатора - не утаилась (Булгаков М.А. Пьесы 1920-х годов... С. 550):
" - ...И вот ядоватая любовь сразила Бориса, и он лежит, КАК ТРУП В ПУСТЫНЕ, и где? На ковре публичного дома!"
У Пушкина: "Как труп, в пустыне я лежал".* * *
Цитата, и вновь - вопреки мнению того же комментатора, на этом не заканчивается. И это - очень показательно для устройства таких реминисценций у Булгакова.
В монологе того же персонажа, произнесенном уже - не наедине, а перед появлением... Хе-ру-ви-ма, - цитата возвращается от конца - к началу стихотворения:
" - ...И вот я ЛЕЖУ НА БОЛЬШОЙ ДОРОГЕ, и пусть каждый в побежденного Гуся плюет, как я плюю на червонцы!"
У Пушкина: "И шестикрылый Серафим На перепутье мне явился..." Эта фраза персонажа пьесы - уточняет: ГДЕ ИМЕННО "в пустыне" лежит и он сам, и - герой стихотворения ("на перепутье" - тоже, стало быть... "больших дорог"!).
Совершенно понятно, ради чего это стихотворение - цитируется в этой пьесе. У Булгакова - не Серафим, но - Херувим: другой представитель Ангельской иерархии. И, точно так же как в пушкинском стихотворении, - в сцене булгаковской пьесы дальше начинается... резня. Серафим в стихотворении Пушкина: "И он мне грудь рассек мечом..."
А у Булгакова у ремарке - о... Херувиме: "Внезапно ударяет Гуся под лопатку финским ножом".* * *
Еще оригинальнее, еще головокружительнее устроена у Булгакова пушкинская реминисценция - во втором акте в беседе Аметистова с Зоей, перед началом ночного "показа мод". Это - уже знакомая нам реплика с предвосхищением "белых штанов" обитателей Рио-де-Жанейро в мечтах Остапа Бендера.
Но на этот раз нас интересует - другой фрагмент этой фразы, с другой реминисценцией:
" - ...Зоечка, ты не покинешь своего кузена? Возьмешь меня с собой, а? АХ, НИЦЦА, НИЦЦА, КОГДА Я ТЕБЯ УВИЖУ? Лазурное море, и я на берегу его в белых брюках!"
Фраза, следующая за обращением к французскому городу Ницце, - представляет собой не что иное, как полустих из сатиры Горация, начало которого - было поставлено эпиграфом ко второй главе романа Пушкина "Евгений Онегин".
Только вместо обращения к Ницце - у Горация было обращение... к деревне: "O rus!..." Этим - и было вызвано заимствование этого восклицания Пушкиным в качестве эпиграфа к главе, в которой рассказывается - о деревенской жизни Евгения.* * *
Одновременно, в эпиграфе обнажался каламбур, скрыто, в потенции присутствующий... у Горация: между употребленным им латинским названием деревни и - древним названием России. К латинской цитате - Пушкиным было прибавлено восклицание по-русски: "О Русь!"
Ю.М.Лотман в своем комментарии к роману Пушкина сообщил, что этот каламбур - у Пушкина... не оригинален. Его приводит в своих воспоминаниях Стендаль, рассказывая - что именно так каламбурили со стихом Горация жители еще одного французского города, Гренобля - в эпоху наполеоновских войн, ожидая появления русских войск, которые освободили бы их от диктатуры.
Применение стиха Горация к французскому городу Ницце у Булгакова - показывает, что это свидетельство Стенадля - тоже было известно драматургу. Он не хуже современного нам комментатора был осведомлен об этой подоплеке пушкинского эпиграфа.
Аметистов у него - стремится в противоположную сторону: не на Русь, как Ленский, не к ожидаемым русским солдатам, как жители Гренобля, а наоборот - из Советской России во Францию, в Ниццу.* * *
И каламбурный характер пушкинского эпиграфа - также проявляется далее в булгаковском тексте. Зоя напоминает Аметистову об ожидаемом приходе важного гостя. И тот начинает - выкрикивать его... имя:
" - Гусь? Что ж ты молчишь? (Впадает в панику.) Гусь, Гусь, Гусь! Господа, Гусь!..."
Кстати, именно в предшествующем разговоре Зоя его просит: "Слушай, гениальный Аметистов, об одном тебя прошу, не говори ты по-французски!" И теперь персонаж заговорил, словно... жители Гренобля, которым сообщили о приближении русской армии.* * *
Россия в те времена - была ИМПЕРИЕЙ. И далее в той же реплике Аметистов - заковыристо сетует на отсутствие Херувима, который должен помогать ему готовить квартиру:
" - ...И где это Ласточкино гнездо, Небесная ИМПЕРИЯ?!.."
Начало стиха из Горация - поставлено эпиграфом к главе романа "Евгений Онегин". А полустишие из оды того же Горация "Exegi monumentum..." - поставлено эпиграфом к другому произведению Пушкина, стихотворению "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..."
В своей комедии Булгаков обыгрывает первый из пушкинских эпиграфов (и его предысторию). А второй - отвечая ему, обыгрывает... автор пьесы 1876 года. И делает это - также отсылая своего читателя к предыстории пушкинского стихотворения, державинскому переложению оды Горация 1796 года.* * *
Это происходит во втором действии, в монологе Сосипатова, обращенном к самому себе. Здесь мы начинаем улавливать отзвук державинского стихотворения. Персонаж вспоминает только что состоявшуюся беседу с генералом Прокудиным и сказанные тем льстивые слова в его адрес:
" - ..."...Я Сосипатова знаю - он гений всей России!" И почти прав!... прав! По крайней мере, я первый двинул в русской жизни спекулятивный дух!..."
А Державин в своем стихотворении:
...Всяк будет помнить то в народах неисчетных,
Как из безвестности я тем известен стал,
Что первый я дерзнул в забавном русском слоге
О добродетелях Фелицы возгласить,
В сердечной простоте беседовать о Боге
И истину Царям с улыбкой говорить.
А в следующей фразе монолога персонажа - так прямо и говорится:
" - ...По-настоящему биржа должна мне ПАМЯТНИК ВОЗДВИГНУТЬ, как начинателю великого дела!.."
Забавно, что в наши дни у здания Сбербанка на улице Вавилова - действительно был воздвигнут... памятник первому вкладчику сберегательного банка России!* * *
И сразу вслед за тем в монологе упоминается - имя другого русского поэта XVIII века, предшественника Державина, и... прямо цитируется его стихотворение:
" - ...Ломоносов справедливо писал, что может собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов российская земля рождать!..."
Монолог, однако, кончается автором пьесы - иронически. Герой повторяет слова... которыми заканчивает свой последний монолог Чацкий в комедии А.С.Грибоедова "Горе от ума":
" - ...(берет шляпу и перчатки) Карету мне".
Чацкого к тому времени, как мы помним, объявили - сумасшедшим. И автор этой цитатой - напоминает, предвещает - что произносящий этот пафосный монолог персонаж... скоро должен будет сойти с ума!* * *
Такой же иронической полуцитатой, как эта, сопровождает слова Аметистова о Ницце в пьесе Булгакова Зоя. В этой ее реплике, которую мы только что вспоминали: "Слушай... Аметистов, об одном тебя прошу, не говори ты по-французски!" - звучит знаменитая реплика Базарова из романа И.С.Тургенева "Отцы и дети", обращенная к его молодому другу:
" - О друг мой, Аркадий Николаич!... об одном прошу тебя: не говори красиво".
Кстати, в этом же разговоре персонажи Тургенева обсуждают - Пушкина: спорят, действительно ли Пушкин был... военным и правда ли, что у него на каждой странице: "на бой! на бой! за честь России!"
Слова, напоминающие об ожидании французами русской армии и, соответственно, о другом пушкинском эпиграфе из Горация, - сопровождаются у Булгакова произнесением слова "империя".
И в пьесе 1876 года - о чем мы уже знаем - в сцене сумасшествия Сосипатова в четвертом действии... тоже звучит это слово: "...Меня вознесут как ИМПЕРАТОРА на щитах!"* * *
Мы высказали уже свое предположение, чем вызвана демонстрация багажа знаний персонажа - в этой именно сцене. Наряду с обычаем поднимать римских императоров на щит - таким проявлением здесь служило употребление редкостного выражения из пьес Шекспира ("плакать жерновами").
Теперь, после того как мы подробно обсудили широкий пласт предвосхищающих реминисценций в пьесах 1876 и 1926 года из будущих (по отношению к ним обеим) романов Ильфа и Петрова, - кстати будет отметить, что ОБА эти проявления... связаны с этими романами, исподволь - также указывают на них.
Фразеологическое выражение "поднять на щит" (означающее: "хвалить, пропагандировать кого-либо"), историю происхождения которого вспоминает Сосипатов, - внешне сходно с выражением, которым провожали в бой спартанских воинов: "со щитом или на щите" - и означавшим готовность победить или умереть (но не бежать с поля боя, бросив щит).
И оба этих выражения - смешиваются в повествовании о возвращении директора "Геркулеса" Полыхаева из командировки (той самой, перед отъездом в которую он распевал частушки с припевом "Лам-ца-дрица...") в романе "Золотой теленок": "Он вернулся, как говорил Бомзе, НА ЩИТЕ, помещение осталось за "Геркулесом", и сотрудники посвящали служебные часы насмешкам над коммунотделом".
Ну, а выражение "плакать жерновами" (когда нам удаётся выяснить его происхождение) - сразу же приводит на память... сравнение словаря "людоедки-Эллочки" со словарем Шекспира в романе "12 стульев".* * *
После сцены сумасшествия персонажа пьесы 1876 года - следует сцена ареста всей этой компании злоумышленников, которые на нем греют руки. Во время этой сцены генерал Прокудин (тот самый, после беседы с которым во втором действии - заглавный герой пьесы и вспоминает Державина, Ломоносова и Грибоедова) - выводимый квартальным надзирателем, выкрикивает фразу - в которой вновь звучит слово, значимое для развернутой пушкинской реминисценции в пьесе Булгакова:
" - ...Я буду жаловаться Государю ИМПЕРАТОРУ моему!"
Наконец, памятник у Горация - "вековечнее МЕДИ". Именно в этих сценах, после увода Сосипатова и во время ареста членов конкурсной комиссии по разделу его имущества, - подрядчик Живодеров сравнивает их деятельность - с изготовлением фальшивых монет, "БРОНЗОВИКОВ". "Медь" и "бронза" - могут употребляться как синонимы: в поэме Пушкина бронзовый памятник Петру I - называется "Медный всадник".
Нельзя не отметить, что сами по себе две эти развернутые пушкинские реминисценции в пьесах 1876 и 1926 года - смотрятся... странно. Непонятно становится, разглядев каждую из них по отдельности, - зачем понадобилось характеризовать произносящих соответствующие реплики персонажей - с помощью этих пушкинских "цитат"?
И только при сопоставлении двух этих художественных построений друг с другом (сопоставлении, выясняющем, что в их основе - лежит одинаковая схема, план, замысел) - делается ясно, что функция каждого из них - обращена не столько внутрь содержащего его произведения, сколько - вовне; что они являются - очередным знаком единства, кровного родства двух этих пьес.* * *
И наконец, нужно сказать, что ФИНАЛЫ двух этих, совершенно различных по своему сюжету произведений, - также НАПИСАНЫ... ПО ОДНОЙ И ТОЙ ЖЕ СХЕМЕ.
В пьесе Булгакова в сцене обыска в третьем действии сотрудники карательного учреждения обретают неожиданного помощника-свидетеля в лице одного из прятавшихся в Зойкиной квартире китайцев:
"П е с т р у х и н. Ты что здесь делаешь?
Г а з о л и н. Я мало-мало прятался. Мене сейчас Херувимка-бандити резать будет.
П е с т р у х и н. Как резать?
Г а з о л и н. Он тут, бандит Херувимка, Сен-Дзин-По.
П е с т р у х и н. Это который сейчас рядом сидел?
Г а з о л и н. Да, да. Меня мало-мало спасите.
П е с т р у х и н. Спасем, спасем, не расстраивайся.
В а н е ч к а. Абсолютно.
П е с т р у х и н (шепотом). А зачем же Херувимка в квартире бывает?
Г а з о л и н. Он мерзавец, бандит. Сюда опиум таскает. Здесь опиум в квартире курят. Танцуют все, в квартире.
П е с т р у х и н. Тэкс, тэкс, брекекекс. Ванечка, он вам известен?
В а н е ч к а. Абсолютно. Ган-Дза-Лин, прачечная на Садовой.
П е с т р у х и н. Ну вот что, дружок. Выкатывайся из шкафа, лети к себе домой и там жди. Мы к тебе сейчас будем. Все расскажешь. Только ты, уважаемый, ходу не вздумай дать. Мы тебя на дне моря найдем.
В а н е ч к а. Абсолютно.
Г а з о л и н. Я не убегу. Только вы Херувима заберите, он бандит, он узе одного человека резал, его милиций ищет.
П е с т р у х и н. Будь благонадежен. Ну, прыгай домой".
В редакции 1935 года должностные лица направляют своего нового союзника - в другое место:
"В т о р о й н е и з в е с т н ы й. Ага. Так, так... Выкатывайся из шкафа, иди в отделение милиции и там меня жди. Только ходу не вздумай дать, я тебя на дне моря найду".
Именно поэтому, в качестве свидетеля, Гандзалин и появляется вновь (в ранних, несокращенных редакциях) в Зойкиной квартире в финале - вместе с Пеструхиным, Ванечкой и Толстяком.* * *
Появляются они - известно для чего: в качестве гостей на предстоящей ночной оргии, чтобы потом - арестовать всех присутствующих, и гостей, и хозяев, взяв их с поличным.
Той же самой сценой ареста - заканчивается... и комедия 1876 года. Арестовывается в данном случае - компания мошенников, которые, под видом проведения процедуры банкротства, собираются присвоить себе состояние впавшего в безумие Сосипатова:
"Входят... судебный следователь, а за ним частный пристав и два квартальные надзирателя.
С у д е б н ы й с л е д о в а т е л ь (несколько взволнованным голосом). Извините, господа, что я прервал ваши занятия; но, к сожалению, я должен подвергнуть аресту некоторых членов конкурса".
Вот тут - и проявляется персонажная функция, которую в пьесе 1926 года выполнял Гандзалин. В пьесе 1876 года эта роль - выпадает подрядчику Живодерову.
В предшествующей сцене заседания конкурсной комиссии (после того, как уводят впавшего в неистовство Сосипатова) он, как мы видели, ссорится с остальными ее членами, собирающимися получить деньги по фальшивым векселям, подписать которые они заставили Сосипатова.
Живодерову - невыгодно получить часть действительно причитающейся ему суммы, которая будет определена в результате банкротства: в то время как мошенники - в любом случае получат деньги, которые Сосипатов... им не должен, какая бы часть от значащейся в их "векселях" суммы им ни была бы определена.* * *
Поэтому он - выступает на стороне правосудия, свидетелем: как и Гандзалин - в пьесе Булгакова. И... так же как Гандзалин, он испытывает страх - только не перед самими преступниками, а перед органами правопорядка:
"С у д е б н ы й с л е д о в а т е л ь (Живодерову). А вы потрудитесь дать показания.
Ж и в о д е р о в (уже струсивши). Я, ваше высокородие, ни в чем тут не причастен, видит Бог!
С у д е б н ы й с л е д о в а т е л ь. Вас и спрашивают в качестве свидетеля. Извольте говорить, а я буду записывать...(садится и начинает записывать то, что говорит Живодеров)".
Живодеров рассказывает, как он обнаружил, что арестованная компания изготовила фальшивые векселя ("бронзовики"), а потом:
" - ...Я бросился к барону: "Ваше сиятельство, говорю, научите, как мне тут быть: в явь, среди белого дня грабят человека?" "Заявите, говорит, прокурору, и я с своей стороны, нажму!" Я тогда явился к его высокопревосходтельству, г-ну прокурору, все им и доложил-с.
С у д е б н ы й с л е д о в а т е л ь. Но не известно ли вам еще чего-нибудь по этому делу?
Ж и в о д е р о в. Ничего больше того не знаю, боюсь, и за то в ответе будешь.
С у д е б н ы й с л е д о в а т е л ь. Ни в каком ответе вы не будете. До свидания, барон! (Живодерову.) Вы потрудитесь зайти в мою канцелярию и подписаться к этому вашему показанию.
Ж и в о д е р о в. Слушаю-с! И разоренье-то, и беспокойство этакое! (машет только рукой и уходит вслед за судебным следователем)".
Вот в связи с чем в редакции 1935 года Булгаков изменяет первоначальное направление пошедшего на сотрудничество с "органами" Гандзалина домой - на направление его "в отделение милиции", где он должен ждать Неизвестного: тоже, видимо, для оформления официального протокола.* * *
Несколько изменяется в этой редакции и реплика Гандзалина:
" - Я Гандзалин, цесный китаец. Я горнисной предлозение делал, а он меня цуть не зарезал!..."
Иными словами - он тоже начинает оправдываться перед представителями власти; испытывает перед ними такое же опасение "быть в ответе", как и "свидетель" в пьесе 1876 года.
А теперь - сосчитаем этих представителей власти: судебный следователь, частный пристав и двое квартальных надзирателя; четверо.
В ранних редакциях у Булгакова их трое: Пеструхин, Ванечка и Толстяк. Но в редакции 1935 года - оказывается тоже... ЧЕТВЕРО "неизвестных"!
Это колебание между цифрами 3 и 4 - отражает изменение количества актов в пьесе. В "трагическом фарсе" 1935 года и "комедии" 1926 года - их три. А в первоначальной редакции 1925 года их было - четыре: так же, как и действий в комедии 1876 года.* * *
После увода арестованных, появившаяся на сцене супруга Сосипатова произносит реплику - в которой угадывается... реплика одного из персонажей пьесы 1926 года, лейтмотивом, в разных вариациях, звучащая на всем ее протяжении:
"М а р ь я А л е к с а н д р о в н а. Что такое тут происходит? Шемуа какие-то солдаты увезли... Ненилу Петровну заперли в ее комнате!"
Обольянинов (по тексту редакции 1925 года):
" - Ничего не понимаю! Это кошмар, а не страна! Открываются ящики, режут кого-то... вылезают сейчас же в бальных костюмах... бывшие куры... дамблэ..."
Когда я в первый раз знакомился с текстом комедии 1876 года, именно в этой финальной сцене ареста у меня возникло чувство, что я читаю - что-то очень и очень знакомое.
А потом в сознании, как вспышка, мелькнуло заглавие: комедия Булгакова "Зойкина квартира"! И это - положило начало наблюдениям на текстом двух этих произведений, только что вам изложенным.
|