Аннотация: Оффтопик "Исторической авантюры". Материалы дискуссии
О Жанне писали многие из наших серьезных исследователей: Левандовский, Люблинская, Розенталь (не Д.Э. и не А.З., а Н.Н.), Гурьян, Басовская, Сказкин, даже Поршнев чуть-чуть... Рейтинг их в мировом "жанноведении", увы, невысок: примерно как рейтинг французских историков, работающих по теме "Слова о полку Игоревом". В.И.Райцес — единственное исключение. И я полагал: если уж человек ссылается на авторитет именно Райцеса — то потому, что имеет более-менее комплексное представление о его работах. А не потому, что нашел в интернете его ранний "Процесс...", коий, увы, не является полноценной монографией. В пору его издания (1964) Владимир Ильич работал школьным учителем и даже кандидатской диссертации еще не защитил (1969). Доступ к архивам (даже советским) у него тогда был крайне ограничен. Переписка же с французскими коллегами, присылавшими ему фотокопии документов, попросту еще не завязалась.
"Популярная монография" Райцеса, которую я имел в виду, — это, разумеется, "Жанна д'Арк. Факты, легенды, гипотезы" (Л., "Наука", 1982). Привожу обширную цитату из нее (с. 111—123), опровергающую легенду об опознании дофина:
В основе традиционного представления о первой встрече Жанны с дофином лежит версия, которая сложилась еще в середине прошлого века и не подвергалась до недавнего времени сколько-нибудь существенному пересмотру.
Согласно этой версии, аудиенция происходила на глазах всего двора. Поздним вечером Жанну ввели в ярко освещенный парадный зал, переполненный придворными; присутствовало более трехсот человек, а зал был освещен пятьюдесятью факелами. В письме, которое Жанна послала из Сент-Катрин-де-Фьербуа, говорилось, что она узнает дофина среди других людей. Поэтому решили подвергнуть ее испытанию: дофин затерялся в толпе, а Жанне, когда она появилась в зале, указали сначала на одного, потом на другого придворного со словами, что это и есть король. Но она быстро нашла Карла и обняла его колени: "Благородный дофин, меня зовут Жанна-Дева. Господь послал меня, дабы помочь королевству и короновать вас в Реймсе как своего наместника". На всех присутствующих и прежде всего на самого дофина это произвело ошеломляющее впечатление. Затем она во всеуслышание назвала дофина сыном короля и истинным наследником престола. После этого дофин отвел ее в сторону, и они о чем-то долго говорили. О чем именно — навсегда осталось тайной: Жанна свято хранила "королевский секрет", и все попытки руанских судей выяснить, посредством какого "знака" (или знамения) она убедила дофина в божественном характере своей миссии, ни к чему не привели. Присутствующие заметили, однако, что дофин радостно улыбался, а такое случалось нечасто.
Такова классическая версия рассказа о "свидании в Шиноне" — одной из самых знаменитых сцен эпопеи Жанны д'Арк. В такой интерпретации вошла эта сцена в сознание многих поколений, и хотя отдельные ее моменты историки подчас освещали по-разному, в главном они были согласны. Почти все они говорят о публичной аудиенции, об опознании дофина среди большой толпы придворных и о некоем "королевском секрете", угаданном Жанной.
В последнее время некоторые исследователи высказали сомнения по поводу достоверности этой версии. Наиболее основательными представляются суждения К. Дезама (а до него Ж. Кордье) относительно опознания дофина и "королевского секрета". Они, однако, не поколебали традиционной точки зрения на аудиенцию, которая в новейших биографиях Жанны обычно описывается по той же схеме, что в сочинениях столетней давности. А между тем весь этот эпизод безусловно нуждается в пересмотре.
Начнем с самого главного — представления о том, что Жанне была дана официальная публичная аудиенция, на которой присутствовал весь двор. Именно это представление является краеугольным камнем в господствующей по сей день концепции "свидания в Шиноне". Почти в каждой биографии Жанны, включая самые новейшие, можно найти описание парадного зала Шинонского замка, освещенного пятьюдесятью факелами и переполненного любопытствующими придворными; постоянно называется одно и то же число: более трехсот человек.
Но вот что странно. Почему-то ни одна из многочисленных хроник, повествующих о деяниях Девы, не только не называет каких-либо цифр, но и вообще не упоминает о большом числе присутствовавших на ее первой встрече с дофином, хотя все они содержат более или менее подробный рассказ об этой встрече. А это решительно не в манере хронистов, склонных обычно преувеличивать количественные данные.
Нет никаких сведений на этот счет и в материалах процесса реабилитации. О "свидании в Шиноне" рассказывали семь свидетелей. Двое из них были очевидцами аудиенции, остальные описывали ее с чужих слов, но ни те, ни другие не упоминали о том, что дофин принимал Деву на глазах у многочисленных зрителей.
В посланиях Персеваля де Буленвилье и Алена Шартье, направленных иностранным государям летом 1429 г., после решающих побед под Орлеаном, также ничего не говорилось о публичном характере аудиенции. Это тем более любопытно, что оба советника Карла VII уделили особое внимание обстоятельствам появления Девы в Шиноне.
И лишь в одном-единственном источнике мы находим те сведения, на основе которых возникла традиционная версия. Это показания самой Жанны на четвертом допросе 27 февраля. Однако биографы, заимствуя оттуда "цифровой материал", не обращали, насколько мы знаем, внимания на два очень важных обстоятельства: на общий контекст допроса и на один специфический термин, который Жанна в этом случае употребила.
Вот как выглядят интересующие нас показания и контексте допроса: "Спрошенная, сопровождался ли голос, когда он ей являлся, светом, отвечала, что он, как и подобает, сопровождался ярким светом, шедшим со всех сторон. Затем она сказала следователю, что весь тот свет до нее не доходил.
Спрошенная, был над головой ее короля, когда она впервые его увидела, ангел, отвечала: "Пресвятая дева! Если и был, я того не знаю и его не видела".
Спрошенная, был ли там свет, отвечала: "Там было более трехсот рыцарей и пятьдесят факелов, не считая небесного света (Ibi erant plusquam trecenti milites et quinquaginta tede seu torchie, sine computando lumen spirituale). И я редко имею откровения, которые не сопровождаются светом"" (Т, I, 75, 76).
Как видим, главный предмет допроса — не первая встреча Жанны с дофином, а ее "откровения". Вопрос об аудиенции затрагивается попутно в связи с темой небесного света. Особо заметим, что Жанна говорит не вообще о трехстах присутствовавших, а о трехстах рыцарях, хотя на официальной публичной аудиенции должны были присутствовать и высшие чиновники, и прелаты, и придворные дамы. А кто такие рыцари, Жанна, проведшая больше года на войне, прекрасно знала; она продемонстрировала это, назвав как-то одного своего спутника в Шинон рыцарем, а другого оруженосцем (Т, I, 50).
Пространство, залитое земным и небесным светом, а в нем король, Жанна-Дева и "более трехсот" воинов-рыцарей — не ясно ли, что это не описание реального события, а фантастическая, визионерская картина мистического апофеоза? Здесь Жанна вопреки обыкновению рассказывает судьям об одном из своих "откровений". Она сама прямо говорит об этом: ее слова о том, что она редко имеет откровения, которые не сопровождаются светом, являются частью ответа на вопрос о встрече с королем.
Вообще ко всем показаниям Жанны, которые касаются ее отношений с Карлом VII, нужно подходить крайне осторожно, так как именно в этих показаниях особенно часто присутствует мистический элемент.
Таким образом, традиционное представление о том, что Жанне была дана официальная публичная аудиенция, что первая ее встреча с дофином произошла на глазах всего двора, следует, очевидно, отнести к числу историографических легенд. Это представление возникло не только вследствие ошибочной интерпретации показаний Жанны, которым был придан буквальный смысл (с той поправкой, что триста воображаемых рыцарей превратились в триста придворных); здесь, по-видимому, дала себя знать и своеобразная ретроспекция. На изображение первой встречи Жанны с дофином лег отблеск последующей славы героини. Историки, зная, кого принимал Карл и к каким результатам привело это событие, невольно преувеличивали его действительные масштабы.
Но ведь сам-то Карл не мог знать, что он принимает будущую спасительницу Франции. Его с трудом уговорили выслушать некую женщину, утверждавшую, что ее послал к нему сам господь. Он согласился, скрепя сердце, дать ей аудиенцию, но у него не было решительно никаких причин превращать этот прием в публичное зрелище. Напротив, все это дело требовало до поры до времени как можно меньшей огласки, так как никто не мог еще сказать наверняка, кем в действительности является эта женщина. А вдруг это ловушка сатаны? Ведь не случайно уже после королевской аудиенции Жанну в течение трех недель допрашивала специальная комиссия, и, только получив авторитетное заключение экспертов, французское правительство признало миссию Жанны-Девы.
По всей вероятности, дофин принял Жанну в присутствии лишь немногих приближенных. Можно с достаточным основанием предполагать, что на аудиенции были главным образом члены Королевского совета, которые до этого обсуждали вопрос о ее приеме. В Совет входили принцы крови, пэры Франции, высшие военачальники и чиновники короны (80, 184). Королевский совет насчитывал всего около двадцати человек (103, 13—15), причем о некоторых из них известно, что, когда Жанна появилась в Шиноне, их там не было. С другой стороны, в число присутствовавших на аудиенции нужно включить королевского лекаря (сохранились его показания) и личную охрану дофина. Видимо, мы не намного ошибемся, если определим общее число очевидцев первой встречи Жанны с Карлом VII в 20—25 человек.
Но если число присутствовавших на аудиенции сокращается по сравнению с традиционным представлением более чем в десять раз, с 300 до 20—25 человек, то совершенно иначе выглядит и самый эффектный, хрестоматийно известный эпизод "свидания в Шиноне" — опознание дофина. Одно дело — найти его среди большой толпы придворных, совсем другое — в небольшой группе людей, из которых следует заведомо вычесть прелатов и пожилых советников.
Однако и в таком "упрощенном варианте" этот эпизод продолжает оставаться во многом загадочным. Историографическая традиция изображает его испытанием Жанны: дофин смешался с толпой, а ее пытались ввести в заблуждение, указывая на других придворных, но она сразу нашла Карла. Биографы объясняли это по-разному — в частности тем, что ей предварительно описали его характерную и малопривлекательную внешность.
В какой мере эта версия соответствует действительности?
Нужно отметить, что в противоположность представлению о публичной аудиенции, единственным основанием для которого послужили неверно понятые слова самой Жанны, традиционный рассказ об опознании опирается на ряд свидетельств источников. Это прежде всего три основные хроники, повествующие о деяниях Жанны-Девы: официальная история Карла VII, написанная его историографом Жаном Шартье, "Хроника Девы" и "Дневник осады Орлеана". Первая из названных хроник была, очевидно, составлена в интересующей части раньше, чем две остальные, вторая — раньше, чем третья; однако все они известны нам в редакциях конца 1450—начала 1400 г., т. е. их авторы имели возможность использовать материалы процесса реабилитации Жанны. Это обстоятельство нужно иметь в виду, приступая к разбору свидетельств об опознании дофина.
Наиболее подробно описан этот эпизод в хронике Жана Шартье: "Представ перед королем, она сделала подобающие в таких случаях поклоны и реверансы, как будто всю жизнь воспитывалась при дворе. Затем она обратилась к нему со словами: 'Дай бог Вам счастливой жизни, благородный король44, — хотя до этого она его не знала и никогда не видела, а в зале было немало сеньоров, одетых богаче, чем он. На что король ей ответил: "Но я вовсе не король, Жанна" — и показал на одного из сеньоров: "Вот король". Она же ему отвечала: "Во имя бога, благородный король, это Вы и никто другой"" (Q, IV, 52, 53), Как видим, по версии Жана Шартье, испытание Жанны проводит сам Карл, который, однако, не прячется в толпе, но, сразу же опознанный, пытается сбить Деву с толку.
Несколько иначе и более кратко рассказано об этой сцене в "Хронике Девы": "Когда названную Жанну привели к королю, она попросила не обманывать ее и показать того, с кем нужно говорить. Короля окружала немалая свита, но, хотя многие выдавали себя за короля, она обратилась прямо к нему" (Q, IV, 207), Еще короче говорится об этом в "Дневнике осады Орлеана": "Она с ним заговорила и сделала реверанс, узнав его среди других, хотя многие выдавали себя за короля, думая ее обмануть — и не без надежды [на успех], потому что она его никогда не видела" (Q, IV, 127). По версии обеих хроник, королю отведена пассивная роль: он молчаливо санкционирует испытание, которое проводят его приближенные. Несмотря на существенные различия этой версии с рассказом Шартье, все три хроники обрисовывают одинаковую ситуацию: когда Жанну вводят в зал, там уже находится король.
Совсем другая версия содержится в самой ранней хронике — так называемых "Записках секретаря ларошельской мэрии" ("Greffier de la Rochelle"), которые представляют собой обширные извлечения из особого регистра, куда секретарь магистрата заносил сведения о достопамятных событиях. Предполагается, что записи, касающиеся Жанны д'Арк, были сделаны осенью 1429 г., после неудачной попытки взять Париж (98, 325 сл.). Однако самый регистр ("Черная книга") не сохранился, а извлечения из него дошли до нас в более позднем списке XV в. Известия о Жанне поступали в Ларошель самыми разными путями, и в "Записках секретаря" достоверные сведения соседствуют с пересказом слухов.
Так, рассказывая о появлении Жанны в Шиноне, ларошельская хроника сообщает ряд любопытных подробностей, отсутствующих в других источниках. В ней сказано, что Дева явилась в Шинон 23 февраля (эта дата, как уже отмечалось выше, принята ныне почти всеми биографами), описывается ее костюм и даже упомянуто, что темные волосы были подстрижены "в кружок". По-видимому, здесь составитель хроники опирался на информацию, поступившую непосредственно из Шинона. Самое же опознание дофина описывается следующим образом: "Когда она прибыла в Шинон, то потребовала встречи с королем. И тогда ей показали монсеньора Шарля де Бурбона, делая вид, что это король. Но она сразу сказала, что это не король, потому что короля она узнает, как только увидит, хотя никогда прежде его не видела. Потом ввели некоего оруженосца, выдавая его за короля, но она легко распознала, что это не так. А затем из соседней комнаты вышел сам король, и, увидев его, она тотчас же сказала, что это он" (98, 336).
Это сообщение производит двойственное впечатление. С одной стороны, благодаря хронологической близости описываемому событию, некоторым реалиям и общему уверенному тону оно кажется вполне достоверным, и можно понять тех историков (в частности, А. Дюнана и Э. Люсай-Смита), которые изображали "свидание в Шиноне", следуя тексту ларошельской хроники. С другой — обращает на себя внимание типично фольклорный мотив "троекратного испытания", который наводит на мысль о том, что перед нами — исторический анекдот, построенный по канонам этого жанра. Во всяком случае версия "Записок" является совершенно изолированной, и ничто во всем гигантском своде источников по истории Жанны д'Арк не подтверждает ее ни прямо, ни косвенно. Более того, этой версии противостоит не только вся остальная летописная традиция, но, как мы увидим ниже, и показания самой Жанны.
Перейдем к показаниям свидетелей на процессе реабилитации. Об обстоятельствах первой встречи дофина с Жанной говорили семь человек, но лишь двое из них были ее очевидцами — один из ближайших советников дофина Рауль де Гокур, занимавший в 1429 г. должности первого камергера двора, коменданта Шпионского замка и орлеанского губернатора (бальи), а также королевский медик Реньо Тьерри. Их показания представляют несомненно наибольший интерес, и мы приведем их полностью.
Рауль де Гокур: "Я находился в Шиноне, когда она прибыла туда, и видел, как она предстала перед его королевским величеством со смирением и простотой, подобно бедной пастушке. Я слышал ее слова, обращенные к королю: "Светлейший сеньор дофин, меня послал бог, дабы помочь вам и вашему королевству". Увидев и выслушав ее, король, чтобы быть лучше осведомленным о том, кто она такая (ut amplius informaretur de statu suo), распорядился передать ее под надзор (tradi in custodia) Гильома Белье, своего дворецкого, бальи Труа и моего наместника в Шиноне, чья супруга была известна своим благочестием" (D, I, 326).
В этом свидетельстве, исходящем от очень осведомленного человека, мы не только не находим подтверждение версии испытания Жанны и опознания дофина, но и вообще не обнаруживаем ничего, что говорило бы о впечатлении, которое она произвела на Карла. Аудиенция в изображении Гокура носила сугубо официальный характер: дофин выслушал Жанну и отправил под надзор. Еще более краткими были показания второго очевидца аудиенции, Реньо Тьерри: "Я видел Жанну, когда она предстала перед королем в Шиноне, и слышал, как она сказала, что ее послал бог к благородному дофину, чтобы снять осаду с Орлеана и повести короля в Реймс для коронации и миропомазания" (D, I, 330).
Но гораздо важнее, конечно, что версия об испытании не находит подтверждения в показаниях самой Жанны. О трехстах рыцарях и небесном свете она говорила на четвертом публичном допросе 27 февраля. А несколькими днями раньше на втором допросе (22 февраля) она так описывала свою первую встречу с Карлом: "Когда я вошла в палату, где находился король, то узнала его среди прочих по совету моего голоса, который указал мне на него. Я сказала королю, что хотела бы пойти на войну с англичанами" (Т, I, 51).
Заметим, что на этом же допросе она только что уже ссылалась на "голос", который помог ей в аналогичной ситуации: "Когда я пришла в Вокулер, то сразу же узнала Робера де Бодрикура, хотя никогда прежде его не видела. А узнала его потому, что мне сказал об этом голос" (Т, I, 49). Утверждая, что она узнала короля по совету "голоса" (так же, как и Бодрикура, "опознать" которого в вокулерском замке было, конечно, совсем нетрудно), Жанна в то же время ничего не говорит о том, что ее пытались обмануть, что кто-то выдавал себя за дофина и т. д., хотя вряд ли можно сомневаться в том, что если бы ее действительно подвергли такому испытанию, она не преминула бы сказать об этом на суде.
Трудно также представить, чтобы в инсценировке испытания мог участвовать Карл VII — этот, по словам его новейшего биографа, "церемонный король" (100а, 194). Французский двор, когда там появилась Жанна, был еще полупризнанным и, стало быть, особенно этикетным. Прятаться среди придворных, роняя свое достоинство, было не в характере Карла.
И еще одно соображение. Согласно традиционной версии, смысл испытания Жанны заключался в том, чтобы выяснить, сможет ли она опознать истинного государя. Но ведь в таком случае испытанию подвергалась, в сущности, не столько Жанна, сколько сам дофин. А если бы "посланница неба" его не опознала? Немедленно усилились бы толки, что он претендует на трон не по праву. Одной мысли о возможности такого исхода аудиенции было достаточно, чтобы Карл отказался от замысла испытания, если он даже у него и возник.
Мы присоединяемся к тем исследователям, которые считают традиционный рассказ об испытании легендой. По мнению К. Дезама, эту "басню" пустила в ход молва, когда под впечатлением от французских успехов начал распространяться миф о Жанне (44, 120). Если верить показаниям руанского купца Жана Моро на процессе реабилитации, уже весной 1429 г. слухи о чудесном опознании дофина достигли столицы оккупированной Нормандии; Жан Моро узнал об этом от двух заезжих торговцев медной посудой (chauderonniers) (D, I, 462). Тогда же, по свидетельству ремесленника Юссона Леметра, заговорили об опознании и на родине Жанны (D, I, 468). Наконец, версия троекратного испытания, попавшая на страницы ларошельской хроники, также есть не что иное, как слух, обработанный по стереотипам фольклорного мышления. Трудно сказать, возникали ли эти слухи спонтанно или же целенаправленно распространялись "карлистской" пропагандой, но разошлись они во всяком случае очень широко — как территориально, так и в социальном плане: о необыкновенных обстоятельствах "свидания в Шиноне" говорили в разных краях Франции купцы, ремесленники и крестьяне. Легенда об опознании дофина делала одновременно два дела: творила образ Жанны-Девы и укрепляла представление о Карле — законном наследнике французского престола.
В том же направлении работала и легенда о "королевском секрете". Многие современники (но не очевидцы) "свидания в Шиноне" утверждали, что после того, как Дева чудесным образом опознала короля, он отвел ее в сторону и они о чем-то долго говорили. Утверждали, будто именно тогда она убедила его в божественном характере своей миссии, раскрыв секрет, который был ведом лишь богу и королю.
Сама Жанна отказывалась сообщать судьям какие-либо подробности; она была глубочайшим образом убеждена в том, что между ней и королем существует мистическая связь и все, что касалось короля, относилось к заповедному миру ее "откровений".
"Голоса мне велели сказать о неких вещах королю, а не вам"; "откровения, которые мне были, касаются короля Франции, а не тех, кто о них спрашивает"; "что же до откровений, которые относятся к королю, я ничего не скажу вам об этом без разрешения голосов" (Т, I, 60, 69, 72) — такие и подобные ответы слышали судьи, когда речь заходила о "королевском секрете". Вот, например, характерный диалог, состоявшийся 1 марта 1431 г. на пятом публичном допросе: "Спрошенная, какой знак она подала своему королю, чтобы показать, что явилась к нему от бога, отвечала: "Я вам все время повторяю, что этого вы не вырвете из моих уст. Спросите у него самого (Allez luy demander)".
Спрошенная, разве она не поклялась говорить обо всем, что относится к процессу, отвечала: "Я уже нам однажды сказала, что не буду говорить о том, что имеет отношение к королю; но о том, что относится к процессу и вере, я отвечу".
Спрошенная, какой знак она подала королю, отвечала: "Этого вы от меня не узнаете".
Тогда ей было сказано, что это относится к процессу.
Отвечала: "Я бы вам охотно рассказала об этом, но я обещала крепко хранить секрет и поэтому не скажу ничего. Я обещала это в таком месте, что не могу сказать вам что-либо без клятвопреступления".
Спрошенная, кому она это обещала, отвечала, что святой Екатерине и святой Маргарите, о чем известно королю" (Т, I, 88).
Из слов Жанны явствует, что под "секретом" (или "знамением") она разумела откровения, о которых говорила королю — и никому другому. Однако ничто в ее показаниях не указывает на то, что она говорила об этом уже на первой их встрече. Очевидцы аудиенции также не упоминают о каком-либо секретном разговоре.
Более того, судя по некоторым данным, Карл впервые выслушал "секрет" Жанны значительно позже — после того как она выдержала трехнедельный "экзамен" в Пуатье. Именно так освещает этот момент очень осведомленный современник — королевский секретарь Ален Шартье в послании, написанном сразу же после коронации Карла (17 июля 1429 г.) и адресованном кому-то из европейских государей. Это одно из наиболее ранних документальных свидетельств о Жанне, появившееся на свет в дни ее величайшего триумфа, исходящее из прекрасно информированного источника и излагающее официальную точку зрения французского правительства. В то же время это яркое литературное произведение (Ален Шартье был, как известно, выдающимся писателем), прославляющее подвиги Жанны (см. ниже, с. 160).
Разумеется, Шартье видит в Жанне орудие божественного провидения, Деву, посланную небом для спасения Французского королевства. Тем не менее первую встречу Жанны с дофином он описывает в весьма сдержанном тоне. По его словам, король, узнав о замысле Девы, поступил как мудрый государь. Он решил "ни отринуть ее, ни привлечь прежде, чем не будет выяснено, кто она такая, несет ли добро или зло, притворство или истину, красоту или уродство; на этом экзамене Дева должна была вступить в поединок с ученнейшими мужами". И только после того, как она вышла с честью из труднейшего испытания, король, осведомленный о мудрости ее ответов и твердости в вере, повелел ей явиться к нему и выслушал ее речи. "Никто не знает, что она ему сказала, — пишет Шартье, — однако все видели, что король был полон радости, как будто на него снизошел святой дух" (Q, V, 133).
Послание Шартье рассматривается обычно в историографии как произведение изящной словесности; Шартье — писатель заслоняет в глазах историков Шартье — королевского секретаря. Но бесспорные литературные достоинства эпистолы вовсе не мешают ей оставаться ценным документальным свидетельством. Из этого послания ясно видно, что дофин впервые говорил с Жанной наедине, уже располагая благоприятным заключением авторитетных богословов, т. е. в конце марта. В свете этих данных становится понятным и молчание очевидцев "свидания в Шиноне", и странное, на первый взгляд, отсутствие упоминаний о "королевском секрете" в связи с первой аудиенцией в материалах руанского процесса.
Однако последующая легенда не только создала версию о "королевском секрете", угаданном Жанной во время первой аудиенции, но и связала эту версию с самой сокровенной "тайной" Карла VII — сомнениями, которые он якобы испытывал относительно своих прав на престол.
В литературе уже отмечалась любопытная особенность формирования этой легенды: чем дальше отстоит источник от описываемых событий, тем более уверенно и подробно повествует он о "королевском секрете" (44, 123). Действительно, в тех текстах, которые появились на свет при жизни Жанны и подлинность которых не вызывает сомнений, нет никаких данных о тайной беседе во время "свидания в Шиноне". Но спустя четверть века, на процессе реабилитации, некоторые свидетели говорили о каком-то секретном разговоре, хотя сами его очевидцами не были и никаких подробностей не сообщали. Видимо, тогда это был еще только слух; во всяком случае ни хроника Жана Шартье, ни "Дневник осады Орлеана", рассказывая о первой встрече Девы с королем, об этом разговоре вообще не упоминают, а "Хроника Девы" откосит его к одной из последующих встреч.
Но зато авторы, писавшие в конце XV—начале XVI в., уже доподлинно знали, что именно Жанна сказала королю. Оказывается, она поведала ему о том, чего не знал никто, кроме бога: о тайной молитве, которую он вознес господу в сердце своем, прося, если он сын короля, ниспослать ему помощь, а если он не является законным наследником престола, дать надежное убежище и спасти от гибели или плена. Известно несколько вариантов этой легенды, которая представляет определенный интерес в плане изучения эволюции образа Жанны.
Итак, в изображение и трактовку знаменитой сцены "свидания в Шиноне" должны быть внесены существенные уточнения. Критический анализ источников не подтверждает ни традиционного представления о публичной аудиенции, на которой присутствовал весь двор, ни тезиса об испытании Жанны, ни, наконец, версии о "королевском секрете". Первая встреча Жанны д'Арк с Карлом VII, породившая множество толков, слухов и легенд, прошла, насколько мы можем судить, иначе, нежели это обычно изображается.
Дофин принял Жанну на заседании Королевского совета. Он не прятался ни за чьи спины и не пытался ввести Жанну в заблуждение. Возможно, она сама узнала его, что, впрочем, было не столь уж трудно. Между ними состоялся короткий разговор, который слышали все присутствующие. Жанна назвала себя, сказала, откуда и зачем прибыла. Карл выслушал, ничем не выражая своего отношения, и тотчас же распорядился передать ее под надзор благочестивой госпоже де Белье. Затем, по словам очевидца аудиенции Рауля де Гокура, он "повелел, чтобы Жанну обследовали клирики, прелаты и доктора [богословия], дабы выяснить, должно ли и можно верить тому, что она говорит" (D, I, 326).
А вообще же, берясь за такую тему, писателю (Фрейдо Славкича не имею в виду) не грех бы добраться и до остальных работ Райцеса. Это трудно — но и научная добросовестность, и "ремесленная" часть писательской работы, таки да, требуют немалых трудов.
Что, кстати, является одной из причин, по которой я не хотел подробно отвечать в предотъездной запарке: не обложившись книгами и выписками. Например, я "навскидку" не помнил, когда именно Райцес прочел свой знаменитый доклад о "псевдоопознании в Шиноне". Произошло это, оказывается, на Орлеанской конференции 1989 г. — см. "Association Des Amis du Centre Jeanne d'Arc" (Bull. 13, 1989). А мне почему-то казалось, что речь идет об Орлеанском коллоквиуме 1982 г. — но тут ошибочка вышла: Райцеса за границу еще не выпускали, так что его доклад, посвященный немножко другой теме, был тогда прочитан заочно. Впрочем, вопрос псевдоопознания там тоже затрагивался: см. сб. "Colloque d'Historie medievale: Jeanne d'Arc" (Paris, 1982).
Так или иначе, основной костяк этой версии, как видите, уже есть и в краткой русской монографии 1982 г. Значит, легенду об опознании — проехали.
Что касается путаницы с младшей/старшей сестрой — то для Райцеса в 1982 г. это был абсолютно побочный вопрос. Тем не менее на стр. 41 монографии он все же упомянул о Екатерине, сестре Жанны, выданной замуж в деревушку Гре и умершей там. Из контекста ясно, что и замужество (пусть даже в юном возрасте), и смерть (пусть даже совсем вскоре после замужества) имели место до того, как Жанна начала слышать "голоса" (в 13 лет). Еще раз повторяю: приводимая в "Процессе..." цитата о "старшей дочери при четырех детях в семье" была убедительна для Райцеса лишь до тех пор, пока он не мог работать с первоисточниками. В дальнейшем он ее уже не принимает — поскольку совершенно очевидно, что при таком раскладе Жанна должна быть не старшей, а ЕДИНСТВЕННОЙ дочерью. И вовсе нет в этих сбоях (и по количеству членов семьи, и по возрасту) какой-то зловещей тайны. Протоколы разных руанских допросов, воспоминания членов комиссии в Пуатье и документы процесса по отмене приговора вообще достаточно противоречивы по многим малозначимым для современников деталям. Особенно если учесть, что набело записывалось все гл. обр. на латыни, черновик обычно велся на одном из старофранцузских диалектов (а хоть бы на языке Иль-де-Франс: тоже диалект!), а говорилось — на несогласованной куче других диалектов (лотарингский говор Жанны и в Орлеане, и в Руане понимали с ощутимым трудом). Так что этот ребус оказывается решаемым лишь при сопоставлении относительных возрастов. В результате получается, что сестра Жанны, скорее всего, реально была не третьим, но вторым ребенком из известных нам пяти. Т.е. моложе лишь Жакмена, а старше не только Жанны с Жаном, но и Пьера. Правда, о последнем — споры, однако не на уровне аргументации Фрейдо Славкич в несклоняемой форме и в машинном переводе с древнехалдейского. (Да простят меня древние халдеи: никоим образом не нападаю ни на их народ, ни на их язык — а лишь на принцип "машинного", т.е. неумелого, перевода. Или, того хуже, на авторское изложение, которое можно искренне принять за такой перевод.)
Насчет того, где это приведено не "в контексте", а открытым текстом, с развернутыми цитатами из протокола, — я, в качестве маленького акта садизма, промолчу. Или того лучше: назову самый старый из теоретически доступных источников — "Jeanne d'Arc a Domremy" (парижское издание 1886 г.). Уверяю вас: есть публикации и конца ХХ в., причем даже на русском. Кто хочет — тот, при минимальных навыках работы с научной литературой, найдет. Без особого труда.
(Правда, кто ОЧЕНЬ хочет получить ДЕТАЛЬНУЮ информацию о семье Жанны, сплошь и рядом должен быть готов к по-настоящему трудной работе с публикациями, имеющими давность как минимум многие десятилетия, никогда не издававшимися на каком-либо языке, кроме французского, — и не выложенными в интернете. Да что там говорить: из всего наследия Райцеса выложен только этот полубеллетризированный "Процесс..."!)
Из тех же садистских чувств я наполовину промолчу о тех двух "матриархах жанноведения", с которыми пришлось спорить Бессону (боже мой! До каких же розовых слонов надо было допиться, чтобы увидеть в моем ответе намек на то, будто спорил с ним сам Райцес!!!). Кто хочет — найдет. Тем более, что одно имя для лучшей ориентации назову: Regine Pernoud. Не кто-то, а многолетний директор Центра Жанны д'Арк. Именно она начала посылать Райцесу недоступные в СССР первоисточники, а потом добилась его поездки на конференцию 1989 г. Причем для мадмуазель Режин Перну это был научный подвиг: ее первоначальная концепция включала "Шинонское опознание" и "королевский секрет" как значимые аргументы.
Что бы еще добавить? Ну, например, что происхождение Клод дез Армуаз, в попсовом варианте обычно именуемой "Жанна д'Армуаз" (действительно загадочный персонаж: единственная из нескольких лже-Жанн, о которой не очень ясно, была ли она "лже", и если да, то на все ли 100%), — одна из тем моей большой статьи о Жиле де Ре, опубликованной в Германии. Кроме того, о Клод дез Армуаз я проводил два университетских семинара "Контакт", которые являются как бы "межконвентовскими" мероприятиями "Звездного моста". Те, кто ездит на "ЗМ", знают, какого уровня там исторические семинары...
Вообще же "новая" версия о ней как о сестре Жанны (такой ли, этакой ли, родной, сводной, внебрачной) муссируется еще с конца позапрошлого века. В этом смысле авторские претензии на "открытие", "оригинальный взгляд" и т.п. совершенно анекдотичны. До крайности изъюзанный сюжет.
Так что, как видите, я в теме. И если некий розовый слоник думает, будто я из мелочных чувств кольнул его булавкой, пусть знает: это не булавка, а самое-самое острие копья. За которым следует метр наконечника и четыре метра древка. А столь легонько я кольнул не потому, что у меня нет возможности проткнуть насквозь, — но потому, что нет (т.е. тогда не было) желания этого делать.