Панаев Андрей Павлович : другие произведения.

4 часть. Усадьба на Загуляйке

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:


  
   ЧАСТЬ IV
  
   О старом дубе, которого нет
  
   Утром в субботу Наталья Викторовна сообщила мужу:
   - Есть для тебя известие и два вопроса. Начну с известия. Тебе вчера помощник мэра звонил, оставил номер телефона и просил связаться с ним даже в выходные. Мэр хочет поговорить с тобой, помощник хочет, чтобы ты был к беседе с мэром готов. А я хочу, чтобы ты объяснил дочери, что есть световой год. Сына интересует, для чего всё в космосе по орбите вращается и ещё вертится. Тебе чай или кофе?
   - Чай. Световой год это примерно 9 триллионов километров, которые свет в вакууме проходит за год, а крутится всё, чтобы впустую не сгинуть и не засохнуть на каком-нибудь паршивом месте. Что нашему мэру вдруг стало нужно?
   - Ты, вероятно, при уходе не так или не ту справку составил. Он сам расскажет. Вчера не очень определённо ты намекнул, что Стрекалов в качестве клиента как бы исчез. Что делать с его бумагами и с тем, что у меня повисло в связи с ним в компьютере?
   - Сложи в охапку, я отнесу всё в гараж. Файл пусть повисит, не стирай или запиши копию на дискетах. До нового года я поговорю с Виталием Дмитриевичем. Позавчера замечательные открытки видел в книжном, надо заранее всех поздравить. В Поцветаевку никак не доеду до матушки. Теперь надо ехать к ней с подарком. Наташа, что с твоим отцом?
   - Что? Вчера с ним говорила. Тебе привет. Он к Василию Егоровичу на конный завод в среду уедет. О наших делах я не сказала. Если захолодает, а завтра должно уже похолодать, он у Малинского погостит. Папа сказал, что год он завершил удачно, с нормальной прибылью, так что может вернуться не раньше 5-7 января. Слушай, что если на новый год уехать к Александре Владимировне в Поцветаевку? Ехать на нашу дачку холодно, там не протопишь. Коля, уехать мне хочется! Она тоже обрадуется. Ты там поплотничаешь, я по хозяйству ей помогу. Надо бы подарить бабушке телефончик.
   - Я согласен. Купим дешёвенький, такой же, как у меня. Но надо на номер что-то уронить. Натуля, думай!
   - Думаю, - супруга нахмурилась и помрачнела. - В целом это потянет... Ладно, выкрутимся. Короче, подбери ей сотовый. Это уже необходимость. Ты окончательно у нас прозрел и протрезвел?
   - Я в норме. Ещё чайку и через час-полтора пойду в гараж, прогрею и пригоню нашу машину. Мы все можем...
   - Ты можешь, у меня планы другие. Давай разделимся, покатай Леночку, мы с Васильком к часу в гости уходим. У Юры Толубеева сегодня день рождения, мы приглашены. Подарок у меня наготове.
   - Тогда сложи мне бумаги Стрекалова. Дело об усадьбе мы завершаем этим годом, не хочу старо-древние хвосты протягивать и в новый год.
  
   К двум часам дня дочь и отец объехали четыре точки, где продавались мобильные телефоны, присмотрели недорогой "сименс" А-52, купили семь новогодних открыток с конвертами, на заправке долили бак "пятёрки" до полного и на обратном пути оказались в начале улицы Загуляйки.
   - Налево или направо? - спросил отец. - К дому или махнём к нашей бабушке? Есть смысл предупредить, что все приедем встречать к ней новый год. По дороге можно ёлку купить!
   - Нет, - дочь глаза сощурила и нахмурилась, - я плохо выгляжу. Па, остановись поближе к этой усадьбе!
   - Как это, плохо выглядишь? - Николай Павлович повернул к глубь улицы.
   - Не в тонусе. Там Коля может объявиться.
   - Какой, чёрт побери, Коля? У тебя папа - Коля!
   - Нормальный Коля, Ольховников. Сегодня суббота. Он на "фольксе" с мамой приедет, увидит нашу тачку и точно зайдёт, а я не в форме, каблук не тот да и вообще...
   - Ну ты даёшь! То Виталик, чёрт возьми, у тебя, то возникает Коля какой-то...
   - С Виталиком я дружу, а Коля совсем дело другое.
   - Алёнчик, толком мне объясни, какое место Коля занял в твоей головке? Или меркантильно "фолькс" занял первое место? Наша "пятёрка" ничуть, дочка, не хуже.
   - Глупости, машинка старая, помятая. Мама его задом на парковку совсем не умеет. Во-первых, Коля старше на два года; во-вторых, астрологически он "овен" и у меня есть для него прогноз на новый год, который дома. А в третьих, я проверяю в его воззрении саму себя. Сегодня я не склонна сюсю-пусю и любезничать, так как у меня задвиг или раздвиг. Меня одолевает...
   - Миленькая, что одолевает?
   - Так, чепуха всякая.
   - Например?
   - Мама сказала, что с вещими писаниями у неё всё покончено. Ты всё в гараж перетащил, но преждевременно. Мне очень важно увидеть место рядом с тем домом, который скоро там доломают. Мы сможем поближе внутрь войти, подойти?
   - Внутрь чего? В руину?
   - Нет, папа. Рядом.
   - Внутрь стройплощадки?
   - Да, на участок и за ограду. Нам уже надо сворачивать! Ага, резко вправо.
   Николай Павлович свернул и вскоре въехал на Апрелевку. Проехал мимо частных домиков, мимо хором Урюгова и мимо ворот площадки с будкой. Остановив "пятёрку" на высоком сухом пятачке, он покосился вниз, на обувь дочери и моментально вспомнил, что у неё каблук как бы не тот. Ботинки тоже были не те: кургузые, тупорылые, на отвратительной толстой рыжей подошве. Отец быстро перевёл взгляд на стекло, больно губу прикусил и проворчал:
   - Сиди, Ленок, я обойду машину, тебе дверь открою.
   - Любезно с твоей стороны.
   "Век, два века учись, но помрёшь дураком..." - подумал Сомов, прижав левый глаз, который задёргало, и обходя "пятёрку", добротно сверкавшую чистотой.
   У ворот стояли Евгений, сменщик Кузовлева, и пёс Ничейка. Сторож курил. Из щели будки долбила музыка. Ничейка завилял хвостом, немного пробежался и замер, с любопытством рассматривая Елену.
   - Свои, - сказал Николай Павлович псу. - Женя, добрый день! Порядок у нас на корабле? Кто тут, кого нет?
   - Добрый! Здравствуйте, барышня! Нет никого. Фархад увёл ребят всех на рынок, они по выходным там чистят, тягают, носят-грузят. Они там на халтуре! Всё тихо. Красавица кто же будет?
   - Хм, дочка.
   - Иди ты?!
   - Мы и идём, чуток походим. Покажу доньке площадку. Ничейку с нами отпустишь?
   - А пусть идёт, он моё радио страх как не любит.
   - Можно ему дать конфетку? - Лена из кармана куртки достала леденец в цветной обёртке.
   - Вам можно!
   - Дай уважительно, с открытой ладони, - посоветовал Сомов. - Ешь, лохматый! Ну всё, идём!
   Ничейка хрустнул леденцом и побежал было вслед за гостями, но вскоре остановился и назад повернул. Пёс точно знал, что дядя Еремей для него оставил заначку, которую он получит за час до сплошной темноты и которую нужно стеречь, чтобы спасти от менее приятного сторожа.
   - Ну вот, особо смотреть тут уже не на что. Необитаемый и последний в центре пустой пятачок, всё тут порушено, - объяснил негромко отец, подводя Лену к белой бытовке. - Интересно, кто через два-три года вспомнит, что тут было. Время быстро стирает память или разбивает её на осколки.
   - Смотря, папа, о чём, - кивнула Лена и опустила голову. - Сейчас сделай, будь добр, всё так, как попрошу. Примерно я в середине всей прежней усадьбы, которая тут была. Я перед ней, а ты... тихонько отходи от меня дальше, но ближе к ней. Мне нужно тебя установить. Ты, пока отходишь, непрерывно смотришь мне на лицо...
   - В лицо?
   - На лицо. Когда я подниму глаза, то в лицо. Пока не подниму, смотришь мне на лицо. Не ошибись! Мне нужно до трёх минут, не больше.
   - Хорошо, пофокусничаем! - Николай Павлович стал отходить от дочери.
   - Довольно! - Лена быстро взглянула на отца и уронила взгляд. - Попяться на три шага назад! Теперь ещё в твой правый бок на... шесть полушагов. Ещё подальше! Ещё! Ещё и шаг назад.
   Получив новые подсказки, Сомов чуть не упал, так как грунт под правой его подошвой вдруг поехал и стал проваливаться.
   - Осторожно, папочка! Всё! Мы очень быстро справились! Иди ко мне!
   - С чем справились? - Сомов поднял с земли обрывок паковочной бумаги и кое-как обтёр им испачканный сбоку ботинок.
   - Там, где ты споткнулся, было дерево. Там был огромный, толстый дуб, которого нет, так как спилили.
   - Гм, мы его и спилили. Ты бы спросила, я б тебе сам показал. Земля там рыхлая. Теперь у меня край носка замаран на ботинке.
   - Прости. Спилили за то, что он не в ряд стоял с другими, был ближе к дому?
   - Ну да. Алёнчик, у тебя странный взгляд. Как себя чувствуешь?
   - Прекрасно, папа. Едем быстро в гараж!
   - Я домой тебя отвезу, машину сам отгоню.
   - Нет же, очень прошу, ещё примерно час всё делай так, как я скажу! Пообещай мне!
   - Зачем нам это? Ты для чего...
   - Пообещай мне! - настойчиво потребовала, повторила дочь. - Поклянись!
   - Обещаю, клянусь, - пробормотал отец и поёжился.
   - Едем! По дороге кое-что я скажу.
   По дороге из сказанного дочерью выяснилось, что Сомову необходимо подъехать к дому, войти в квартиру, в в комнате Лены взять с полки большое увеличительное в квадратной рамке стекло с короткой ручкой, спуститься вниз, доехать до гаража и показать картинки из бумаг Стрекалова. Сама дочь пока побудет в машине, а после войдёт в пустой гаражный бокс и непременно одна.
   Николай Павлович решил исполнить клятву и где-то через полчаса заехал в ворота стоянки. Перед его боксом, в боксе N 25 и в эту субботу была распахнута половинка ворот, перед которой философски спорили владелец Флёров с сигареткой за ухом, дядя Петя Макаров с красным носом и Пирожок с печальными глазами под серой шляпой, съехавшей на макушку и набекрень. Все были в духе, в волнах блаженства и немедленно пришли в бурный восторг, увидев Сомова за рулём сверкавшей "пятёрки".
   - О! - закричал Евгений Олегович, хватая Пирожка за рукав. - На "пятой" подвалил к нам четвёртый! Ха-ха-ха! Мы тут о нём, а он сам уже прикатил!
   - Друг-г Николаша, заходь! Буду виниться! - забухал дядя Петя. - Я неоп-прр-аданно, ага! Зря забуробил, но признаю тебя саммо-стои-тельным! Вполне ты!..
   - Папа, окно не открывай пока! - быстро сказала Лена отцу. - Открой мне гараж, не ставь машину. Отойди к ним и отойди от них, позвони помощнику в мэрию. Где бумаги, я сама знаю. Мне нужна только одна фотография.
   - Какая именно? С портрета Таисии Стрекаловой? Но наша мама... Ладно! Мне позвонить?
   - Да, звони! Теперь скажу, зачем нам это! Ты на площадке спросил. Я не хочу, чтобы ты бедствовал, кусал губы, искрил из глаз тёмным огнём! Я этого совсем не хочу! Мы бедствуем, нам надо выбраться. Звони, там новости. Приятные! Мне не мешай!
   - Хорошо, дочка. Но всё же, какое фото?
   - То, на котором преступная, со слов Стрекалова, семейка, которая любила сниматься на фоне дома или церкви. Всё!
   Через минуту отец и дочь разошлись: Лена нырнула в бокс, а Сомов отошёл поздороваться с гаражной компанией.
   - Ты, Никола, с девочкой прикатил! - пожимая ему руку, пробулькал дядя Петя. - Чё ты её спрятал? Нас познакомь! Ведь мы все мужики-то...
   - Прежде думать надо, говорить можно потом, а лучше подольше помолчать, - влез Пирожок. - Насколько ощущаю, эта красавица... дочь Николая Павловича. Друг Женя Флёров, насколько понимаю, тоже уже догадался!
   - Враз догадался! - подтвердил тотчас Флёров. - И сразу крест-накрест пасть запахнул. Коля, налью тебе? Или при дочке?..
   - Не пью, - Сомов отрицательно покачал головой и отступил на полшага. - У всех прошу прощения, мне позвонить срочно нужно!
   Отойдя к забору, Николай Павлович пронаблюдал, как троица исчезла в соседнем боксе, и, достав мобильник, набрал номер мэрии.
   - Дежурный по мэрии, - ответил телефон.
   - Добрый день! Вас беспокоит Сомов Николай Павлович. Мне домой звонил помощник мэра, оставил свой домашний телефон и попросил связаться с ним. Но номер телефона у меня дома, а я вне дома. Вы не могли бы мне как-нибудь помочь?
   - Назовите фамилию помощника.
   - Не знаю, но он должен ведать вопросами землеустройства, строительства.
   - Секунду. Запишите, это Плимов Василий Фёдорович. Могу соединить, у нас рабочий день.
   - Соедините! Заранее вам благодарен.
   Сомов услышал коротенький гудок, плавную музыку и наконец голос:
   - Николай Павлович, спасибо вам за звонок. Я Плимов Василий Фёдорович. Добрый день!
   - Добрый!
   - Мэр поручил мне с вами связаться и пригласить вас в понедельник на 17.30. Игорь Алексеевич просил вам сообщить цель встречи. Он предложит вам занять пост своего зама по вопросам строительства. Заранее подумайте на эту тему. Мэр наводит в прежних конюшнях новый порядок. Я намекну, что ваша позиция очень сильна.
   - Странно, я ведь из прежних. Спасибо, разумеется, но это неожиданность! У него зам... Кузыкин. И-и... чем сильна моя-то позиция?
   - Кузыкин уже не работает, Жужелько тоже уволен. Вас крепко поддержали все, кто вас знает. Вас поддержали Иронов, Сетникова, Колубенников, Доронин, Плюшников, старший Роскопцев и... даже господин Урюгов. Позвольте мне вам посоветовать?
   - Посоветуйте.
   - Вам бы лучше, Николай Павлович, согласиться. Мы не хотим ещё раз варягов. Начало исполнения обязанностей с 5-го января. Чуток не догуляете. Что сообщить мэру?
   - Сообщите, что я приду.
   - Отлично и до встречи! Всего вам доброго.
   Сомов пихнул трубку в карман, прислушался к невероятно странной тишине со стороны бокса N 25. Там пили молча или общались шёпотом сознавая, что в соседнем боксе высокая, красивая, но девочка, дочь Сомова. "А это ведь хорошо.., - подумал Николай Павлович. - Определюсь, поставлю компании большую бутылку. Они переживали со мной при безработстве".
   Ворота бокса N 26 приоткрылись, на свет возникла Лена с лукавой улыбкой или усмешкой в лице. Она оценивающе взглянула на папу, сорвалась, подбежала, обняла и поцеловала в щёку выше бороды.
   - Папка, бороду не сбривай, ты в ней хороший! Ведь всё нормально?
   - Нормально, моя колдунья-красавица!
   - Ещё разочек скорей повтори!
   - Красавица, моя красавица...
   - И у меня всё нормально! Я отстрелялась! Но для решения нужны усилия, одно усилие! Твоё усилие! Всё дело, папа...
   - В шляпе? - Сомов обнял за плечи дочь и рассмеялся.
   - Нет, в дубе. Дома расскажу тебе и маме.
   - Одному мне не очень ты доверяешь?
   - Доверяю. По пути домой мне надо мысли переложить в слова, чтобы глупостей зря не наговорить. Я очень хочу, чтобы мама и ты мне сразу поверили.
   - Мы, Алёнчик, поверим, - Николай Павлович раскрыл створки ворот, загнал внутрь машину и навесил замки на гараж.
   - Всё путём? - спросила дочь и улыбнулась.
   - Путём! Давай тихо отойдём, не мешая соседям беседовать.
  
  
  
   Дорожки в прошлое
  
   Перед завершением позднего обеда Наталья Викторовна заглянула к сыну и возвратилась в кухню, где сидели супруг и дочь.
   - Добавки кто-то хочет? - спросила она и, отметив отрицательные жесты, продолжила. - Наш Василёк так лихо, отчаянно гульнул, набегался, напрыгался на дне рождения, что кроме подушки ничего не пожелал.
   - Он есть не захотел? - Николай Павлович переставил со стола в мойку тарелки.
   - Напихался пирога, конфет, пирожных... Леночка, налей всем компот! А дальше, перестань-ка нас интриговать! Ну ладно, сосредоточенно сиди. Сама налью. Коля, тебе с фруктами?
   - Как нальёшь. Натуля, присаживайся, рассказчица наша готова.
   - Не очень. Не знаю, как и с чего начать, - дочь нахмурилась, поводила пальцем по узорчатой клеёнке. Моё противоречит кое в чём тому, что мама уже сочинила. Я просмотрела всё твоё в компьютере.
   - Противоречия и должны быть, так как я следовала видению заказчика. Там, где он сознательно необъективен, я тоже принимала и допускала его искажения. Я, к примеру, не очень доверяю чьим-либо мемуарам, так как их автор невольно идеализирует себя и в лучшем случае слегка иронизирует, а в худшем - он либо сочиняет, либо он лжёт.
   - Ну да, там лжи очень много. Выдумок много!
   - Алёнчик, я тебе предлагаю, начни с конца. Потом совместно приделаем всё остальное, если оно окажется значительным, - предложил Николай Павлович.
   - Оно очень важно, папа! Особенно для тебя. Но я начну, как ты советуешь. Клад, о котором теперь весь город знает, в том дубе, которого нет на площадке. А всё, что в нём, принадлежит, папа, тебе. Так как ты прямой наследник всему через нашу бабушку, твою маму.
   - Абсурд!.. Ты у нас баловница или шутница?
   - Нет, всё очень точно. На фото, где все Елизаровы перед усадьбой, есть твой прадедушка. Он на качелях. Стрекалов так фото обрезал, что виден только левый его башмачок. Ветка видна, которая немножко вниз наклонена, видна одна верёвка и ручка малыша. Это, папа, тот самый дуб. А справа во втором ряду стоит мать малыша. Я даже знаю, как её имя, она очень приятной внешности и с волевым добрым лицом. Когда настали тревожные времена, фамильными драгоценностями распорядилась именно и только она. Одна и скрытно.
   - Какие тревожные времена?
   - Два или три доноса, которые написали злобные люди, а после дважды пытались усадьбу подпалить...
   - Стоп! Давай-ка от конца мы не уходим. Как украшения и побрякушки попали в тот самый дуб?
   - Там нет побрякушек, там настоящие ценности!
   - Хорошо, Алёнчик, ценности. Но прочее всё выдумки, так как ты, вероятно, хотела бы, чтоб твой отец добрался до спиленного дуба, забрал всё из него и посчитал бы всё своим.
   - Нет, три раза нет! Спроси у бабушки, у своей мамы. Вдруг, у неё есть тот же снимок?! А ведь на этом снимке... - внезапно дочь рассмеялась, вскочила.
   - Жаль, все бумаги уже в гараже! Ни одного фото в компьютере у меня нет, так как нет сканера и цифровой камеры тоже нет. Впрочем, - Наталья Викторовна встала и переставла на поднос стаканы, - в компьютер я не стала бы их загружать. Он у нас старичок. Лена, ты сядешь или тебе приятнее стоять? Ты и сидя в центре внимания.
   - Я принесу! На время я выдернула фото и утащила. Я сейчас!
   Лена очень быстро вернулась в кухню с фотографией и с увеличительным стеклом.
   - Вот! - она положила фото на стол и протянула лупу матери. - Смотри на эту женщину, она Февронья, мать малыша. На фото ей 24 года. Подольше посмотри!
   - Господи!.. Елена, да ведь это же просто ты! Коля, взгляни. Как же я раньше не обратила внимание...
   - Гм, в самом деле, - Сомов отдалил увеличительное стекло от снимка, привстал. - Это, Алёнчик, ты.
   - Не я! Мы с ней очень похожи, обе высокие. А на качелях, папа, твой дедушка Владимир, которому три годика. От него видны только ручка и башмачок. Клад в дубе устроила Февронья в 1919-й год, почти в его самом конце. Ей в то время было 33 года. Клад был и есть, он спрятан в дубе, в левом втором от угла, если встать к усадьбе лицом. В том самом месте, где у тебя нога в землю поехала. Елизарова сама его втихую выдолбила вечерами, всё самое ценное сложила в дупло и в него же вставила толстую ветвь, которую спилили с этого дерева. Весной та ветвь прижилась, так как она спрятала всё ценное поздней осенью, когда дуб засыпает, и темнеет рано. Ветвь эта на уровне роста, если влезть на табуретку. Она вверх не торчала, а была даже немножко вниз. И это та самая ветвь, на которой висят качели с дедушкой. В ней была трещина, её и спилили, Февронья сделала ветку короче и воткнула назад. Коротко, если по времени всё было так: сначала твой дедушка на качелях, потом ветку спилили, потом твоя прабабушка Февронья в дупло прячет клад и возвращает ветку.
   - Занятно, но не очень я понимаю. Алёнчик, растолкуй, какое отношение дедушка Владимир ко мне имеет?
   - Он ведь отец нашей бабушки, она же Владимировна, а её девичья настоящая фамилия Елизарова.
   - Никитина, - поправил и усмехнулся отец.
   - Нет, Елизарова! Поедем к ней на новый год, сам её спросишь. Только потихоньку! Если захочет, расскажет. Ты через бабушку прямой наследник всего, что в дубе. Там изумительные камни и украшения из золота! Всё это настоящее и дорогое!
   - Ты не психуешь? Ты что, их видела?
   - Мимолётно, лишь на секунду! Виденьем проскользнуло - как видела та Февронья.
   - Это ладно. Но почему в девичестве мать Елизарова? Я сам-то по отцу Сомов...
   - Мы теперь Сомовы, а вот ты и не очень. Ты спроси у неё. Па, выбрось это пока из головы. Ты должен вернуть своё себе и нашей бабушке!
   - Но дуб свалили, вывезли, - Николай Павлович встал прошёлся по кухне. - Его срезали пильным тросом, за середину тянули бульдозером, после разрезали тросом на три куска. А увезли...
   - На север, дальше бабушки!
   - За Сошниково? Это семь километров за Поцветаевку. Там место, называется Дровянка. Мужички брёвна пилят там на дрова. Когда-то делали полукустарно фанеру, потом всё развалилось. Постой-ка, я позвоню Мише Роскопцеву и уточню. Он нанимал эту команду.
   - Звони! А завтра мы туда едем и заберём кусок дуба с тем самым дуплом. Мамуля, денежки нам приготовь!
   - Угу, твой папа не Геркулес, я не минфин!
   - Действительно, как мы оттуда вывезем? - Николай Павлович взглянул на озадаченную дочь и рассмеялся. - Подсказывай, раз ты всё знаешь! На уровне табуретки и приподнятой руки там только двое длинноруких его обхватят. Как такой кус вывозить?
   - Ты можешь попросить прицеп у соседа по гаражу?
   - Попросить я могу, но он нас не спасёт. Хотя, возьму прицеп у Жени Флёрова, дров маме на зиму загружу, если зима начнётся. Зима-то к нам придёт?
   - Придёт, будет снежок и будет холод! Всё остальное мы с тобой по дороге придумаем. Папуля, звони Флёрову и Роскопцеву!
   - Я сейчас позвоню. А хочешь знать, почему? За эти дни усадьба на Загуляйке и кладоискательство меня доканали. Пора это заканчивать, поставить точку. Мысль верная?
   - Вернее не бывает! - дочь обняла отца. - Бороду не сбривай, будь бородатым. С бородой ты очень похож на мужа Февроньи Елизаровой. Он, Елизаров Ефрем Данилович, на фото стоит не с ней, а через брата.
  
  
  
  
   Цель достижима
  
   - Никаких гонок! Шапку одень или берет, - Наталья Викторовна внимательно оглядела дочь. - Никаких подвигов! Лена, смотри сама в окно из кухни. Там грохот, Василёк просыпается. Без десяти девять, всё кувырком! Я побежала. Смотри в окно! Отец подъедет, сразу спустись к нему!
   - Да знаю, мама! Сегодня же воскресенье!
   - Когда, ты думаешь, вы вернётесь? Хотя, у вас с собой мобильник! Мы будем нервничать, ждать. Напоминай отцу почаще звонить или сама мне звони. Передай бабушке привет, поцелуй и расспроси, что привезти на новый год. Да, ещё шарф надень, сегодня стало холоднее!
   Наталья Викторовна поспешила к сыну в спальню поднимать Василька, прописать его в утро доброй беседой, проследить, как сам оденется. Когда Василёк надевал уже тапочки, до неё долетел крик Лены: "Приехал!" и затем хлопнула входная дверь.
  
   Шоссе было почти свободно, лишь изредка встречались фуры, да со свистом обгоняли вишнёвую "пятёрку" с прицепом иномарки. Николай Викторович было включил приёмник, но музыки спокойной не нашёл и вскоре выключил его. Взглянув на дочь, которая сидела рядом с раскрытой книжкой, Сомов спросил:
   - Что это у тебя, стихи? Если хорошие, вслух почитай, выборочно.
   - Да это так... Впрочем, послушай...
   Я в гувернёры из лакея
   Не первый, кажется, попал;
   Не первый спорил, не робея,
   О том, чего не понимал;
   Не только критик самый строгий
   Меня не должен осуждать;
   Я первый шёл кривой дорогой, -
   Да как же прямо выйти в знать?
   - Всё?
   - Кусочек. Тебе понравилось?
   - Больше нет, чем да. Стих ровен звуком, даже вёрток, но по смыслу ни в шаржи, ни в издёвки не годится. А как ты ставишь гувернёра, который знать, и лакея?
   - Лакей просто слуга, а в переносном смысле лизоблюд и подхалим. А гувернёр есть частный нанятый учитель и воспитатель детей в богатых семьях. Он по сравнению с лакеем, конечно, знать. Опасный человек!
   - Чем он опасен?
   - Он может детям привить презрение к родителям.
   - Может, - Сомов бросил взгляд в зеркало заднего вида. - Может на хамство посеять великоханство, чистоплюйство. За нами уже с минуту шпарит, не приближаясь и не отдаляясь, какой-то мотоциклист.
   - В больших очках, как головастик? - Лена подвинулась и обернулась через левое плечо.
   - На нём шлем-сфера. Чей ты мне прочитала стих?
   - Николая Павлова. Он был писателем, поэтом, критиком и библиографом. Родился в 1803 году. Когда я стала думать про усадьбу на Загуляйке, захотелось залезть в какую-нибудь старину. Книжка библиотечная. В предисловии я, например, прочла, что Герцен был внебрачным сыном помещика Яковлева. Сам Павлов тоже внебрачный сын. Мне захотелось почувствовать вкус языка из той поры. У того в шлеме, который сзади, мощный мотоцикл. Он не из местных.
   - Почему не из местных?
   - У местных все мотоциклы с колясками, в которых многое возят. Используют их для дела. Этот - бездельник и пижон! По-моему, ты мотоциклиста знаешь.
   - Алёнчик, подумай и ответь. Может ли место, конкретное некоторое место, быть притягательным, манить. Я более определённо тебя спрошу. Допустим, где-то упрятан клад, но точно никто и ничего не знает. Каким таким особым образом вдруг мысли многих, их подозрения, их опасения, надежды вдруг начинают вертеться не только вокруг такого места, но и вокруг определённых лиц, которым кое-что известно или которые полагают, что им известно?
   - Ты ведь так считаешь, - нахмурилась, заговорила Лена, - мы только полагаем, что клад в том дубе, а тот, на мотоцикле, уже точно знает, что мы как бы полагаем. Он как бы привязан ниточкой, которая невидима? Кто его привязал?
   - Это вопросы?
   - Да, это вопросы.
   - Ответов у меня нет. Вдруг они есть у тебя? Вчера ты, ничуть не затрудняясь, называла даты, имена... Откуда это всё встаёт и подлетает? К добру ли?
   - Всяк сам пусть думает. Всяк должен думать сам. Я папа, не умею всё постоянно в голове держать на первой линии. Оно взлетает и улетает в память, к которой просто так, по прихоти, не подобраться. Как подбираться, мне не совсем известно. Как только я узнаю точно, то сразу и лишусь...
   - Чего, такой способности?
   - Да это и не способность, а возможность. А так, всё по воздуху, со слов. Дальнейшее глаза подсказывают.
   - Угу, ты помнишь Константина лет тридцати, который ходит, как пантера? Ты говорила, он опасен, а для тебя объект влюбления, но плутонически.
   - На мотоцикле сзади не Константин.
   - А кто там, женщина?
   - Не женщина.
   - У-хх, мне полегчало! - Сомов поднажал на газ.
   - Пап, въезжаем в Поцветаевку. Заскочим на минутку к бабушке?
   - Не заскочим. Не хочу заднему показывать, где живёт матушка. У меня для него готова монтировка. Вынь из моего правого кармана куртки телефон и звякни маме.
   - Сказать про мотоцикл ей или что?
   - Скажи, мы выезжаем из Поцветаевки. Мама сложнее нас. Мы с тобой желаем разбогатеть, а маму при мысли о богатстве всегда тошнит. Для неё богатство неразделимо с хамством, свинством. Я замолкаю, говори!
   "Ма, это я! Что-что? Нет, на шоссе свободно. Мы проезжаем Поцветаевку. Заехать к бабушке, предупредить, чтоб не ушла? Я папе передам. Ага! Всё, целую!" - дочь вернула трубку.
   - Алёнчик, я всё понял, но заезжать не стану. Я сбрасываю скорость. Смотри, на выезде палатки, ешё дальше бабушки стоят. Там в банках продают капусту квашеную, солёные огурцы, орехи, мёд и что-нибудь ещё. Ты выйдешь, спросишь цены. Потом скажи, мы едем за дровами. На обратном пути купим, если не всё потратим. Тебе понятно?
   - Всё понятно.
   Сомов плавно сбросил скорость, вплотную к обочине остановил "пятёрку". Дочь вышла и зашагала к бабушкам. Николай Павлович выждал, тоже вылез из салона и обошёл сзади прицеп. Мотоциклиста он не приметил.
   Когда они отъехали, Сомов его опять увидел: мотоциклист беседовал с одной из тех старушек, к которым подходила Лена.
   - Теперь он за нами не поедет? - спросила дочь.
   - Нет, теперь он знает, куда мы едем. Теперь он поймёт, зачем прицеп. Он нас отпустит, потом на скорости проскочит весь наш путь и затаится. Когда уедем с дровами для бабушки, он потолкует с дровосеками и догонит нас, чтобы увидеть, что у нас дрова, что мы с дровами. Потом доложит.
   - Кому? Пап, ты заметил, снежок пошёл?
   - Урюгову, я думаю. Снежок заметил.
   - Чёрт бы его побрал, он только усложняет дело, - пробормотала Лена. Ты думаешь, Урюгов тоже вычислил наш дуб?
   - Я думаю другое. Стрекалов, думаю, следит за мной. Когда спилили два старых и опасных дуба, я не дёрнулся. Но вдруг я ими заинтересовался и позвонил... гм, Роскопцеву...
   - Что же дальше? Какая связь?
   - Роскопцев Миша, который мне ответил и подтвердил, что пильщиков он вызвал из Дровянки, был, как показалось мне вчера, под мухой. Миша мог пьянствовать в кабаке "Инжир", который принадлежит Урюгову. Там же и ляпнул кому-нибудь о том, что я спросил. Ч-чёрт!
   - При чём Стрекалов тогда?
   - Понятия не имею. Пока! После отвечу. Или... весть до Урюгова долетела, тот Стрекалову намекнул. Они ведь оба и, так сказать, полускрытно клады ищут по той самой голубой листовке. Мы в Сошниково уже заезжаем. Дочь, может быть, наплевать на всё и будь что будет.
   - Нет, папочка, мы заберём твоё, но умно, холодно и осторожно. Без подвигов, без монтировки. Время не утекает просто так, сегодня оно к нам с тобой благосклонно.
   - Ты права! - Сомов сосредоточенно кивнул, плечами передёрнул. - Нам метров через сто вправо. Не прозевать бы поворот! Всё это издержки городишки, в котором скучно и тоскливо. От скуки все всё почти знают.
   Поворот Николай Павлович не проскочил и через пять минут подсыпной лесной дорогой въехал на широкую делянку с тремя вагончиками. Он сразу же заметил горы горбыля и дров, погрузчик, брёвна, пильный постав и устройство, похожее на копёр, которым забивают сваи малого диаметра.
   - Пап, ты заметил те дубы, они лежат по краю поля. Они там свалены, их не пилили...
   - Тихо, дочь! Не смотри даже в ту сторону. Мотоциклист ещё нарисуется, потолкует с рабочии. Мы заберём дрова и уедем. Потом выждем и вернёмся.
   К машине подошёл кряжистый голубоглазый парень. С Сомова, который вылез из "пятёрки" и поздоровался с ним за руку, он тотчас перевёл взгляд на Лену.
   - Не отвлекайся! - рассмеялся Николай Павлович. - Как дела-то? Мы за дровами.
   - Дел никаких нет. За дровами почти не едут. Не холодно - нет спроса. Сидим без дела, без хрустов под новый год. Вам полно грузить? А такие барышни сюда не заезжают.
   - Грузи мне полно. А барышня при папе, в школу ходит. Выходит, ученица - не барышня пока.
   - Сетка или брезент есть у вас?
   - Сетка есть.
   - Тогда с вас, - парень ещё раз посмотрел на Лену, рассмеялся, - пара сотен, полсотни за погрузку. Под сетку мы вам подпихнём. Вам далеко везти?
   - До Поцветаевки.
   - Для нашей бабушки, - сказала Лена и встала рядом с отцом.
   - Гри-гоо-рий! - прокричал голубоглазый в сторону вагончиков.
   В четыре руки парни плотно и ловко загрузили весь прицеп, натянули сетку, пару охапок дополнительно впихнули под заднее сиденье. Сомов расплатился, пожал руки работникам и "пятёрка" с прицепом уехала от делянки.
  
   Дом Александры Владимировны стоял примерно в середине второй линии от шоссе, в трёх с половиной метрах за оградой с широкими воротами и резной доброй калиткой. Резьба была давних времён, её Николай Павлович несколько лет назад перенёс и переклеил на доски новой калитки. Хозяйку дома гости застали на участке; в светлом платочке и синем халате, надетом поверх безрукавки, она подбеливала известью стволы плодовых деревьев. Услышав клаксон "пятёрки" за воротами, она распрямилась и недоверчиво взглянула на калитку, которая была приоткрыта, перегорожена фанеркой и у которой прогуливались белобокие гусь и гусыня.
   Сомов вошёл на двор, подошёл к матери и расцеловал её. На двор вошла и внучка с мобильником, прижатым к уху. Она подбежала к бабушке и, чмокнув Александру Владимировну в щёку, протянула трубку:
   - Привет, ба! Мама в трубке, подтверди, что мы с дровами уже у тебя.
   За час неторопливо отец и дочь перетащили поленья с прицепа и из машины в дровяной сарайчик. Потом все также неторопливо пили чай. Бабушка была очень довольна и расцвела, когда узнала, что на новый год все приедут к ней в Поцветаевку.
   После часа Николай Павлович и Лена на чистом "жигуле", то есть без прицепа, поехали ещё раз в Дровянку.
  
   На этот раз при въезде на делянку им пришлось разъехаться со старенькой "волжанкой", которая тоже увозила прицеп с дровами. И на этот раз к ним подошёл Григорий:
   - Ещё раз? Чего ж вы без прицепа?
   - Ещё. А где напарник? - спросил Сомов и вылез из машины. - Сыпанул снежок и жизнь пошла?
   - Сыпанул и сгинул, - Григорий глазами показал на небо. - Володя прилёг, я жизнь изображаю. Это коптильщики, им не на топку. Рыбу-мясо коптят. У вас дела какие?
   - Хотим баклашку из серёдки дуба. Когда мы уезжали, у края заметили дубовые стволы. Нужна серёдка в 75-80 сантиметров по высоте, как раз под стол мне на участок. Во сколько, Гриша, это мне обойдётся?
   - Чудно! С ними одна морока. Мы разрезаем ствол на брёвнышки бензопилой, а на дрова их разбиваем лом-бабой. Поднимаем крыльчатку-снаряд, который падает и разбивает на шесть полешек. Дуб так не шлёпнешь, у него ширина в два почти в метра. По дровяному делу он тут помеха и неучтёнка. Сами коль заберёте, мы даром их отдадим. Да как вы повезёте? А так...
   - А всё равно ведь делать нечего, нет никого. После двух кто за дровами сюда поедет? Пильный трос есть у вас?
   - Да есть. Стойте, хозяин, Володю кликну. С деньгами он разбирается. Обождите!
   Григорий ушёл к вагончикам. Сомов вернулся к машине и влез в салон. Лена подошла к окну и настороженно на него посмотрела:
   - Что ты сказал ему?
   - Сказал, хочу кругляш из дуба, чтобы сделать стол на участке высотой в 75-80 сантиметров. Он пошёл выяснить, как это сделать и сколько денег с нас спросить.
   - Пап, а вдруг мы промахнёмся, вырежем да не то?
   - То ты покажешь. Есть ведь примета. Это ветка, остаток ветки, которая не вверх, а чуточку склонилась вниз.
   - Уфф... Смотри, оба идут! Я боюсь.
   Володя шагал, размахивая руками и разминая плечи. Он весело посмеялся, ещё раз поздоровался, обернулся к напарнику, тронул его за рукав и заявил:
   - О! Отец считает, у него всё школьница, а как отъехали, жених на мотоцикле сюда прикатил!
   - Какой ещё, к чёрту, жених? - Николай Павлович вылез из "пятёрки", засунул в карманы руки. - Раз начал, то продолжай!
   - Он и сказал, папаша девочки не одобряет. Нарочно возит её за дровами, чтоб не сбежала к нему на свиданку. Сказал, что будет ждать, пусть школу кончит... Но...
   - Что, но? Сколько лет жениху?
   - Я и хотел сказать, жених-то староват. Ему за тридцать давно, а двуколёска прикольная. Видать при крепких денежках!
   - Забудь, Володя! Всё это чепуха. У нас нормальные все в доме, мотоциклисты нам не нужны. Давай, брат, о деле!
   - Коль не нужны, тогда о деле. Мороки много! За дерево мы не возьмём. Работы много: подрыть, надрезать ствол, запасовать трос, на вал отбора мощности поставить тяговый барабан, делать подтяжку. Вы ведь хотите ровно, чтоб ровный срез?
   - Верхний ровный. Идём на место! Пусть Лена выберет.
   - Лена? Какая Лена? Тот, с мотоцикла, сказал мне... Соня. Сбрехал, выходит?
   - Мне наплевать, на Соне пусть женится. Алёнчик, выбирайся, пойдём все на место!
   На месте Николай Павлович и Володя быстро столковались о цене работы и цене доставки баклашки до Поцветаевки. Договорились: если нагрянет хозяин пильщиков, то в кассу деньги; а не нагрянет - мимо неё. На круг у них сложилось семь с половиной сотен.
   - Однако чудно! - развёл руками, пошёл заводить вилочный погрузчик взбодрённый делом Григорий. - За эти деньги нормально можно купить нормальный стол.
   Когда за оснасткой отошёл и Володя, Сомов подошёл к дочери, стоявшей у ствола, спросил:
   - Где будем резать?
   - Здесь и здесь.
   - Уверена? Где ветка?
   - У самой земли, папа. Я уверена.
   - Желательно и нужно бы уложиться в 75 сантиметров, но предельной точности нам не надо.
   - Я это учитываю, папа. Мне удалость проникнуть в память.
   - В чью память, доченька?
   - Не в свою же, ничего я не знаю, не помню сама ничего.
   - Ладно. Не вздумай переживать. Промажем, так и промажем. Хочешь, в машину иди. Ты сильно, дочь, побледнела!
   - Через минуту порозовею. Мне нужно видеть, как ляжет в самый первый раз их трос. Очень хочу, чтобы ты не провозился потом до самой ночи.
   - Полагаешь, уедем к бабушке и от неё с добычей?
   - Папа, то, что по праву твоё, не добыча. Всё остальное вы с бабушкой вместе решите. Предупреди Володю, чтобы сук только подрезали, укоротили, но не срезали полностью.
   Пильщики своё отработали так сноровисто, что за полтора часа работа у дуба в основном была окончена. Когда Григорий вилкой погрузчика, а затем через упор в виде бревна вытолкнул выпил из тела ствола, Николай Павлович внимательно осмотрел его, крякнул, покачал головой и помог подложить упор на землю. Баклашку вертикально установили на вилку погрузчика и надёжно обвязали крест-накрест стропами.
   От Дровянки до Поцветаевки ехали парой: "пятёрка" ползла с включёнными фарами впереди, за ней полз погрузчик. У дома бабушки "пятёрку" Сомов оставил на улице, раскрыл створки ворот и толково подсказывал, как заезжать и маневрировать. Кончилось тем, что будущий "стол" был установлен пока на ребро у окна под заднюю стену дома. Затем Николай Павлович проводил погрузчик за Сошниково до съезда к Дровянке и быстро возвратился.
   По лицам дочки и своей матери, которые поджидали его на крылечке, он сразу понял, что Лена всё, почти всё рассказала Александре Владимировне, и внутренне новую ситуацию тотчас одобрил.
   - Па, когда баклашку до дома везли, мы оба молчали, сглазить боялись. Теперь я бабушке всё рассказала.
   - Правильно сделала. Ты очень точно первый пропил установила, - отец ласково потрепал дочь по плечу. - Теперь пан или... пропал. Если пан, нам хватит новых дел, забот, а коль пропал, то мы все...
   - Над собой посмеёмся, - подсказала и нахмурилась Александра Владимировна. - Леночка, твой папа в свои 47 всё ещё молод, слишком папа молод.
   - Что в том плохого? Я уверена, мы победили!
   - Кладоискатели!
   - Всё близко к поверхности, - Сомов боком взошёл на крыльцо. - У ветки была заострённая часть, верх её врос и края крепко прижились, но низ ветки висел над щелью, над дуплом. Туда влажный воздух и, вероятно, дождевая вода проникали. Там старая плесень, прогнилина и сероватая глубина... У меня в багажнике шнур-удлинитель и "болгарка", я сделаю несколько нужных пропилов. Алёнчик, не расслабляйся! На тебе визуальный контроль за всем тем, что вокруг творится. Я покажу тебе местечко, где нужно встать, смотреть на темноту и её слушать. Матушка мне откроет заднее окно, даст свет из окна, в розетку воткнёт удлинитель.
   - Если что, тебе сигнал какой-то я подаю?
   - Нет, быстро ко мне подходишь. Без шума и без выкриков.
   - Коля, мне это не нравится. Лучше я постою, - вмешалась, предложила Александра Владимировна.
   - Нет, матушка, Лена лучше услышит-увидит в темноте всё ненужное. Ты будешь в доме или... встань на крылечке.
   - Хорошо, на крылечке.
  
   Получив свет из окна и ток на конец удлинителя, Николай Павлович осветил край дерева фонарём и фонарь подвязкой поместил себе на грудь. Из короба с инструментом он вытянул "болгарку". Включив электрорезак, Сомов в два прохода сделал косой срез на боку и теперь зрительно осмотрел верх дупла. "Глубина вряд ли больше трёх четвертей локтя... - подумал он и проверил пальцами верхнюю пустоту. - Ну да, Февронья, если такая и была, не могла с табурета глубже пробить дупло". Сомов неторопливо и точно сделал клинообразный вырез глубже. Конец и остаток прижившейся ветви упал ему под ноги, а под лучом фонаря наконец раскрылось дупло с верхним слоем щепы и мелких опилок от резака. "Гм, что же там? В чём? - он втиснул руку в дупло и под опилками нащупал нечто мягкое. - Неужто и тут свёрток из кожи?.." Николай Павлович прихватил и потащил вверх мягкую обкладку - она немедленно расползлась у него в пальцах. А под ней был предмет с шершавой закраиной, который ему удалось слегка качнуть. Представив на ощупь ширину предмета, Сомов сделал клинообразно ещё два наклонных среза и осторожно наконец извлёк коробку из толстой жести, покрытую чешуйчатой обильной ржавчиной. Он осторожно опустил её в мягкий пакет и отложил подальше из-под ног к завалинке. Далее, помыслив и с усмешкой, Николай Павлович взялся за лопатку. Подрыв сырую землю, он перекатил обрезок дуба так, что развороченный им край исчез весь точно в яме. Срезы ямы он подсыпал и притоптал подсыпку.
   - Алёнчик! - прокричал Сомов в темноту. - Идём пить чай, завалинку я всю поправил!
   Дочь не ответила, но молча подошла, сняла с отца фонарь и осветила боковину кругляша:
   - Ничего? Или ты ничего не сделал?
   - Всё, красавица-колдунья, в полном порядке. Я перекатил вниз порез. Выкатывать - трудиться надо.
   - Маскировка? - шёпотом спросила дочь. - Ты умничка.
   - Помоги перетащить в багажник весь инструмает. Возьми пока вот это и шагай. Багажник слега приоткрыт.
   Через три минуты оба прошли мимо крыльца.
   - И что? Смеёмся теперь над собой? - спросила бабушка.
   - Ещё не знаем, - ей шепнула Лена.
  
   Через четверть часа в спальне при закрытых плотно шторах Сомов постелил на столик у стены газету и выставил на неё коробку. Отступив назад, он рассмеялся:
   - Кто из вас? Я, клянусь, не могу...
   - Какая странная коробка! - Лена подняла с округлым кончиком столовый приборный нож. - Па, я попробую!
   - Эта коробка, полагаю, из-под французской пудры. У меня где-то на чердаке есть среди древнего старья такая же. Действуй, внучка!
   Крышка переломилась, на газету сыпанула ржавчина, но вскоре коробка была открыта. Кончиком ножа Лена подвинула почти истлевшую бумагу, затем кусочки лоскутов, среди которых матово что-то сверкнуло. Что-то оказалось золотым браслетом и потянуло за собой другой браслет с запором-замком из витой цепочки.
   - Бабуль, чего копаться! Давай, я мусор сдвину и переверну?
   - Давай.
   На чистую часть газеты хлынули-посыпались кольца, перстни, подвески, броши с камнями, цепи, составные из пластин и витые ожерелья из золота. Последними выкатились пять напёрстков из тусклого металла.
   - Ух сколько! - Лена через плечо взглянула на отца. - Ба, а для чего тут напёрстки?
   - Для того, - Александра Владимировна покачала головой, вздохнула. - Видишь, с открытого конца они все прикрыты и залиты воском. В них главное - бриллианты. Мне моя мама рассказывала о напёрстках, но не знала, где они. Это, Алёнушка, семейные украшения, которые передавались по женской линии.
   - Елизаровых или Никитиных? - спросил Николай Павлович.
   - Елизаровых. Тебе, Коля, я за чаем коротко всё объясню. Вот эту брошь тонкой работы, - Александра Владимировна мизинцем коснулась броши, отскочившей к краю стола, - на старом фото я видела на своей бабушке. Бриллиант в четыре карата из этой броши должен быть в каком-то из напёрстков. А мелкие бриллиантики на той вон, броши так надёжно притоплены в золотое ложе, что извлекать их и не стоило. Ожерелье надо почистить и вернуть на место все изумруды. Всё нужно отмыть, почистить аккуратно, оживить и...
   - Снова спрятать? - Лена печально взглянула на бабушку.
   - Вероятно. Это как сами решите.
   - Нет, матушка. Тебе решать. Ведь это по женской линии. И, стало быть, мой голос ничего в том не значит.
   - Нет, Коля, моё время в них красоваться мимо давно пронеслось. И теперь, дорогие, спешить в них сиять да сверкать пока не стоит. К подобным украшениям нужно привыкнуть и нужно время, чтобы они к тебе привыкли.
   - Наша мама очень разумна, сверкать-светиться ни за что не станет. Правда, пап?
   - Наташа очень рассудительна, разумна, - Александра Владимировна улыбнулась, - но сказала это я не ей, а для тебя.
   - Дочку нам нужно как следует приодеть, - проворчал Сомов, гулко вздохнул и отошёл прочь от стола.
   - Это верно. Разумно кое-что можно продать. Я подскажу что, а вы решите.
   - Давай так поступим, матушка, я всё оставлю тебе для разбора. Когда приедем сюда на новый год, ты к тому времени что-то решишь. Прошу, прямо сейчас раздели всё это на две части и спрячь подальше эти части в разных местах. Про кусок дуба соседям скажешь, если спросят, сын учудил. Собрался к лету уложить, покрыть столешницей, чтоб вышел стол для сада. Нам с Леной пора собираться.
   - Папочка, подожди! А как же чай? Бабушка хочет тебе кое-что рассказать. Мне очень хочется тоже послушать, чтобы сравнить.
   - А вдруг не хочет?
   - Хочет, чтобы спокойно спать, - возразила сыну Александра Владимировна. - Идёмте за большой стол, у меня чайник готов. Минут через двадцать уедете.
  
   За чаем сначала говорила только бабушка. Александра Владимировна рассказала, как вышла в 21 год замуж за Александра Никитина, а в 22 года родила сына, которого назвала Коленькой. Муж в тот же год погиб при обрушении моста, который он не строил, а приехал проверять и принимать. Весть о гибели супруга, которого унесло под первый и нараставший лёд, ей доставил друг и коллега мужа - Сомов Павел. Через полгода Павел ещё раз приехал к Сашеньке, которую он полюбил, и к малышу. Сомов стал красиво за ней ухаживать и затем она во второй раз вышла замуж. Так, будучи Никитиной, Александра Владимировна стала Сомовой. Павел Сомов очень полюбил и Коленьку, помогал растить его, заботился о мальчике как родной отец; своих детей он не имел. В благодарность мужу Александра Владимировна в три с половиной года поменяла сыну фамилию и отчество.
   - Ты можешь, Коля, осуждать меня и теперь всё поправить. Или не осуждать и оставить всё, как есть, - завершила свой рассказ Александра Владимировна. - Теперь ты понимаешь, что Никитиной в девичестве я не была. По этой же причине я не спешила тебе показать и два альбома старых фотографий тех своих предков, которые уже ушли из мира.
   - Елизаровых? - Лена перевела взгляд с бабушки на отца.
   - Конечно, Леночка, - вздохнула Александра Владимировна. - Всех наших по линии отца и моей мамы. Скажу тебе, голубушка, ты очень похожа на твою пра-прабабу- шку, мою бабушку Февронью Алексеевну Елизарову. У меня много фотографий. Она красавицей была, ты ж будто копия... Я полагаю, именно Февронья и спрятала украшения в 1917 году, когда ей было 34 года.
   - А кем и где в то время был её муж? - спросила внучка. - Пап, подожди, мне интересно, кто занимался монетными делами!
   - Господи! Окуда это донесло тебе? - Александра Владимировна рассмеялась. - Муж Февроньи был инженером, он, Ефрем Данилович, носил бородку, тоже строил мосты по всей России. А вот монетным шульмовством мог заниматься старший его брат, Кондрат Данилович. Он был медиком и химиком и был очень хорош собой. В 1904 году Кондрат Данилович был мобилизован, воевал с японцами. В 1905-м вернулся с ранениями, а как поправился, стал к своему огорчению сильно хромать. Он был человеком деятельным и рисковым, великим шутником и заводилой, повсюду ему было тесно. В 1920 году в 53 года он ударился в бега, уехал, как поговаривали, в Крым и дальше в Сербию. Оттуда передали от него одно письмо и контакт с ним оборвался. Вот он мог заниматься чем пожелал бы. Но смехом бабушка мне рассказывала про его баловство, к которому кто-то и из более ранних предков тоже мог быть причастен. Это отдельный, другой разговор, В любой истории всегда хватало и хватает выдумок и двурогой лжи.
   - Теперь о месте жительства Елизаровых. Мама я вот о чём... - Николай Павлович коснулся кистью низа своей бороды. - В каком году кто-то из предков купил усадьбу на Загуляйке и поселился в городе?
   - Усадьбу строили, не покупали. Правда, в 1796 году путём обмана и преступления она переходила в чужие руки лет на тридцать, но затем предки восстановили справедливость и примерно в 1827 году вернули право владения усадьбой.
   - Тебе известны какие-либо подробности? Как усадьба оказалась в чужих руках?
   - Мне и моей маме рассказывала бабушка Февронья Алексеевна. По этой части в семье хранились документы, но в 1919 году куда-то они подевались или Кондрат Данилович их прихватил с собой, когда уехал в 1920-м отсюда в Крым, где в Феодосии украли у него саквояж. С одной стороны, усадьба была утрачена как следствие неосторожности и недомыслия, но с другой стороны, были злой умысел и воровской расклад, который погубил одну из наших пра-прабабушек. К ней из Сибири явились гости, которые её опоили каким-то зельем, часть дома подожгли и перенесли её в пристройку, которая горела. Ловкая гостья надела на неё свои одежды и перстни, а сама переоделась в её платье...
   - Дальнейшее я знаю, - Николай Павлович мягко коснулся руки матери, - но в зеркальном, так сказать изложении, где все участники трагедии поменялись, по умыслу рассказчика, местами. Теперь мне ясно, те документы семейной хроники попали ему в руки, им или ещё до него были подправлены, переписаны... и этот человек счёл возможным воспользоваться...
   - Я назову тебе фамилию и имя завистника, - в свою очередь перебила Александра Владимировна сына. - Это Дмитрий Самсонович Тремусов или все дрязги начал его отец, а, может быть, и дед. Сын Дмитрия Тремусова Виталий в своё время пытался за мной серьёзно ухаживать, он был на 7-8 лет меня старше. Однако дело было не в этой разнице, а в том, что был он крайне неприятен, брюзглив и тошнотворно услужлив, въедлив. Мерзко, по-паучьи перебирал длинными пальцами...
   - Мне, мама, известен некий Виталий Дмитриевич, но Стрекалов, который своего родного сына почему-то выдаёт всем за внука. Он подрядил меня, - до слёз теперь это смешно, - заняться книгосочинительством, снабдил своими документами, которые только в копиях. Писания касаются усадьбы на Загуляйке. В оригиналы, как выходит, он делал вставки, менял местами фамилии и некоторые даты с целью... Чёрт его побери, с какой же целью?.. Зачем из сына вдруг делать внука?
   - С простейшей целью! - Александра Владимировна усмехнулась. Смена фамилии развязывала руки. До поры один из дедов Тремусова был партнёром нашего предка, но был уличён во лжи и воровстве. Из дела он был изгнан, позже многократно просился снова к Елизарову под крыло, принят не был и затаил зависть, злобу, желание отомстить. Сын стал внуком, по-видимому, по той причине, что при рождении был записан либо Тремусовым, либо с двойной фамилией. Зачем? Затем, чтобы полубезумная затея Тремусовых имела хоть какую-то точку опоры в стремлении овладеть определённым кладом, частью клада. Бабушке Февронье было это известно, поэтому свой тайничок она устроила вне дома, вне подвалов. А виноват во всём всё тот же Кондрат Данилович.
   - В чём он виноват? И о каком кладе речь?
   - Он как-то в питейном заведении встретил отца Тремусова, который постоянно за ним следил и оказался за соседним столом, откуда продолжал следить, подслушивать. Так Кондрат Данилович не стал его колотить, напротив - радушно обнял и как бы под хмельком сплёл байку, пожаловался...
   - О чём, бабушка? - Лена вскочила и подлила всем чай.
   - О том, что все дела его разладились, а он никак не может найти клад предков, в котором где-то в подземелье в слитках зарыто золото. Вес всех слитков за 300 килограмм. Вот эта байка и стала тем магнитом, который долгие годы притягивал Тремусовых к Загуляйке. А наболтавший чепуху Кондрат Данилович и сейчас, должно, смеётся на небесах, если туда он попал.
   - Да уж, весельчак, - Николай Павлович устало прикрыл глаза. - Ведь клада никакого не было и нет?
   - Об этом спроси, сынок, у моей внучки, - улыбнулась Александра Владимировна.
   - Нет, всё выдумки, кроме горсти или двух горстей монет. Я папе о них рассказывала. Всё остальное чепуха, трезвон!
   - Пора нам ехать, - Николай Павлович поднялся из-за стола. - За чай спасибо! Алёнчик сообщи домой, что выезжаем. Матушка, тебе спасибо за твой рассказ. То, что ты мне приготовила, не обессуть, я не возьму. Наташа не велела. Теперь у тебя дел по горло! Приедем на новый год, сами разберётесь, раз всё у нас по женской линии. Только не спорь! Я тоже не стану спорить: как был, останусь за компанию со всеми Сомовым. Тебя не осуждаю, люблю и очень ценю.
  
   В салоне "пятёрки", бодро катившей по тёмному шоссе отец и дочь долго молчали, переживая и оценивая случившееся и достигнутое каждый на свой скрытый лад. Лена первой нарушила молчание:
   - Па, не хотела спрашивать, но спрошу тебя о тех монетах. Как только мы подходили по разговору прямо к ним или к ним только приближались, ты ловко уворачивал глаза...
   - Сегодня тоже успел увернуть?
   - Ага, так ловко, что ничего не поняла. Куда ты смотришь, скажи, сейчас?
   - В зеркальце заднего вида.
   - Опять там мотоцикл?
   - Нет, судя по фарам и габаритным, пассажирский автобус. Мы уже подъезжаем и въезжаем.
   - Уже в Посадовск? Впереди сразу пять легковушек. Ты нарочно опять увернулся?
   - Да нет... Открой, красавица, наш бардачок. Возьми в нём фонарь, потом нащупай в левом углу мешочек типа кошеля из старой кожи. Нашла? Распусти шнур затяжки, фонарём вниз посвети. Вот-вот...
   - Папка, монеты! Золотые! Те самые?
   - Угу.
   - Ты почему не рассказал? Зачем их в машине возишь?
   - Я так подумал, если нас вдруг прижмут, отдам им часть монет. Скажу, что это весь клад из тайника. Ведь не могу я допустить, чтобы кто-то стал тебе угрожать.
   - А тебе?
   - Есть монтировка.
   - Ты за меня отдал бы все эти монеты? Спасибо. Наша мама про них не знает, я тоже ей не скажу, раз сам не хочешь! - дочь рассмеялась. - Это по мужской линии?
   - Не будем, Алёнчик, загадывать. Из всех тех монет, видишь ли, по крайней мере четыре, имеют высокую нумизматическую ценность.
   - Ну да, ты станешь меня и маму молча приодевать. Ты пойдёшь работать к мэру?
   - Ещё есть время, я должен поразмыслить. Сама сказала - всяк думай сам. Или ты не сказала?
   - Сказала... А если просто сорвалось у меня с языка?
   - Жаль, если так, ведь я тебе крепко поверил.
   - Здорово! Я горжусь, что у меня такой отец!
   - А я горжусь, что у меня ты, Василёк и наша мама. Ценнее всех всяких монет и украшений, дочка, то, что в трудный час никто в доме не запищал, что вся наша семья сплотилась, объединилась.
   - Но она и была крепкой, прочной. Правда, вот я...
   - Забудь! Мы все стали ещё прочнее, крепче и во многом, благодаря тебе в тот самый вечер.
   - Тогда, когда я заглянула в кухню, к тебе?
   - Тогда. Дай Бог нам и всей нашей России спокойствия, разума и удачи!
   - Почему сразу всей-всей Росии?
   - А мы живём в ней и без удачливой нашей России не будет нам в ней удачи...
  

  
  
   ў Rights Registered & Reserved ind/pasp. 1237812. ( А. ПАНАЕВ)
   2728344042(incl.c-d47/48)RF
   V = 1012 KB
  
  
  
  
   А. ПАНАЕВ AN
  
  
  
  
  
   107
   ВСЯК ДУМАЙ САМ
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"