|
...'Воздушная ярость' - довольно
распространенная реакция неуравновешенных, а
иногда нетрезвых людей на специфические условия
авиаперелета. Приступы 'воздушной ярости'
подвергают опасности жизни и здоровье других
пассажиров и могут оборачиваться огромными
убытками, потому что иногда самолеты приходится
сажать совсем не в том аэропорту, куда они направлялись...'
(По материалам зарубежной печати)
(Полная версия Первой Части рассказа находится здесь: http://newlit.ru/~prachek/4455.html)
За высоким, панорамным стеклом зала ожидания аэропорта вечерело. Таял на верхушках деревьев закатный отсвет. Тень от здания терминала накрыла всю привокзальную площадь. Лишь на её краю продолжал сиять прикованный к постаменту турбовинтовой лайнер, всеми стеклами отражая расплавы уходящего солнца.
Высокий мужчина, лет сорока - сорока пяти, с висками едва тронутыми сединой, стоял у окна, держа за спиной пластиковый чемоданчик, и смотрел, как день угасает.
Вот мужчина качнулся с пятки на носок. Ногти выбили по пластику атташе-кейса краткую и неровную дробь. 'М да. Что-то я совсем расклеился. Или это нервы шалят? Переутомился'. Ему страшно не хотелось лететь.
Но и не лететь было нельзя. Деловая поездка закончилась, он получил техническое задание, которое теперь следовало донести до персонала и начинать работать. От того, как быстро и слаженно Компания справятся с поставленной задачей, будет зависеть, получит ли предприятие заказ на производство всей партии продукции или нет. А это очень крупный заказ.
Чемоданчик вновь отозвался беспокойной дробью. 'Ох, баб Шура, баб Шура! Столько лет ты мне не снилась, а тут - на тебе - пожалуйста'.
Борис, а именно так звали мужчину, давно уже не верил ни в приметы, ни в вещие сны, ни в предчувствия. Но сегодняшний сон вызвал в душе настоящее смятение. Не хотелось ехать в аэропорт. А после того, как он переступил порог терминала, так и вовсе, стало нехорошо: похолодело под ложечкой, и предательски вспотели ладони.
А как иначе? Ведь ему приснилось, будто покойница сидит рядом с ним в самолете, и наставляет: 'Ох, Борька, Борька, тяжелое испытание ляжет на тебя сегодня. Сможешь ли ты его вынести?'
Фразы так врезались в память, что даже после пробуждения Борис еще долго продолжал слышать ту интонацию, с которой они были произнесены.
Он отвернулся от окна. Взгляд заскользил по холлу. Никто из людей не проявлял видимых признаков беспокойства. Нетерпение, скука читались на лицах многих. Но не страх.
И ему следовало эту аэрофобию, каким-то образом, срочно обуздать. Ни разу состояние, подобное этому, не овладевало Борисом, а ведь он часто, очень часто, пользовался услугами воздушного транспорта. Вдобавок к тому, имелся еще один момент: другая часть Бориса, глубинная, подсознательная была на сто процентов уверена, что он ни за что не откажется от полета. Что подпитывало эту уверенность, мужчина не понимал, как и не осознал еще до конца то обстоятельство, что уже давно (считайте, с самого утра) переживает истинное раздвоение личности. Он чувствовал дурноту, чувствовал неуверенность в каждом следующем шаге, но продолжал упрямо жить и функционировать согласно нажитым привычкам и устоявшемуся распорядку. Определенно, вопреки собственной воле.
Борис поднял голову. Взгляд его упал на балкон второго этажа терминала. На балконе находился буфет, а в буфете можно было выпить. Растворить, так сказать, свой страх в коньяке или притопить его, по крайней мере, настолько, чтобы впредь не мешал думать и действовать.
Все так же, продолжая придерживать кейс за спиной, Борис, неторопливо прошел через холл и стал подниматься по ступеням.
Столик он выбрал у парапета, откуда хорошо просматривался весь холл, и заказал сто грамм коньяку. Налив на дно бокала темную жидкость, он поднял его и на некоторое время замер в неподвижности.
Он хотел выпить за упокой души бабы Шуры. Борис чувствовал себя виноватым перед ней за то, что так долго не вспоминал и, до сих пор, так и не побывал у неё на могиле. А ведь она многое значила для него. Более светлого и мудрого человека он ещё не встречал в жизни. Она единственная, кто по-настоящему любил его беззаветной материнской любовью. 'Царствие тебе небесное, баб Шура'.
Он давно уже не крестился и не просил: 'Господи, благослови или Господи, помилуй', - чему она его когда-то учила. Сейчас же он сложил пальцы в щепоть и осенил себя крестом без всякого смущения. Шепотом добавил: 'Упокой, Господи, душу рабы Твоей Александры'. Очень естественно это у него получилось. Будто и не было перерыва, лет этак в тридцать длиною.
Бабушка ходила в храм, единственную уцелевшую в округе, а может даже и во всей области церквушку, и потому говорила внуку: 'Не знаю, Бориска, куда мамка твоя крестик твой задевала, но ты крещеный. А значит, у Господа нашего с тобой завет: он будет тебя охранять, а ты его должен слушаться'. 'Как это слушаться-то, баб Шур' - спросил он однажды. 'А вот гляди - ногу рассадил - летел очертя голову. - Принялась объяснять она, накладывая ему на колено тугую повязку. - А ведь Он тебе все дал: и ноги твои быстрые, и глаза зоркие, и головушку твою, достаточно умную, чтобы успеть и увидеть, и сообразить-то, куда ступаешь. Что ж ты этим всем так неразумно пользуешься? И выходит, Бога-то нашего и не слушаешься. Эдак можно все попереломать, чем он тебя наделил-то'.
Давно он не вспоминал о Боге, хоть бабушка и наставляла его всякий раз, когда сажала на поезд в город: 'Тяжела и суетна жизнь в городе-то, но ты знай, что Бог тебя всегда любит. И ты тоже люби Его и не забывай. Молитвы читай, пусть коротенькие. 'Господи помилуй', если хочешь беды избежать или испытание пройти достойно. 'Господи благослови', если хочешь дело доброе начать и без помех довести его до конца'.
Лампы в аэропорту еще не зажгли. Над барной стойкой лучились красным светом подвесные бра. Борис вылил в бокал остатки коньяка, склонил голову и крепко задумался. Не до добрых дел ему было после смерти бабушки. Детство прошло во дворе -мать все никак не могла найти достойную замену отцу после развода, и в доме шёл непрекращающийся кастинг. Потом была Перестройка - зубами приходилось вгрызаться в жизнь, чтоб не остаться на обочине, а оторвать себе от неё хотя бы кусочек. Вся эта борьба постепенно и переросла в легальный нынешний бизнес.
Борис выпил. Пусть будущее по-прежнему оставалось в тумане, но воспоминания ослабили судорогу страха, свинцом тянувшего душу в пятки с самого утра. Бог снова принялся существовать, а значит - беды не будет. Борис глубоко вздохнул и огляделся. Коньяк действовал.
Под высоким потолком терминала стали загораться плафоны. 'Прощай, баб Шура. Я обязательно приеду к тебе на могилку, в эти же выходные. Она, наверное, вся заросла, но я отыщу. Сам все почищу, приведу в порядок'. С этими мыслями Борис поднялся из-за стола. И тут же снова едва не сел обратно. Голова закружилась. Перед глазами побежала непонятная рябь. Он глядел будто в воду, по которой расходилась волна.
- УВАЖАЕМЫЕ ПАССАЖИРЫ! - ожили гигантские громкоговорители, - ОБЪЯВЛЯЕТСЯ РЕГИСТРАЦИЯ НА РЕЙС Д 352...
Его рейс. И сейчас ему вдруг стало казаться, будто всё то, что происходит вокруг, уже когда-то с ним где-то происходило. Так же оживились внизу люди, двинулись к регистрационным стойкам. Так же матери стали спешно хватать детей, а отцы принялись разбирать сомкнутые в единое каре багажные сумки и чемоданы. Так же точно зашелестели лепестки информационного табло, выстраивая буквы и цифры в необходимом порядке:
РЕГИСТРАЦИЯ
РЕЙС
Д 352...
Он уже садился на этот рейс. Рейс, который завершится катастрофой при заходе самолета на посадку.
'Состояние, когда человеку кажется, будто он заново переживает какое-либо событие, именуется дежавю. И обусловлено оно нарушением атрибуции информации, компилируемой мозгом. Иными словами, обеспечивая рассудочную деятельность личности, нейронная сеть вдруг дает сбой и воспринимает вновь поступившую информацию как архивную, то есть взятую из долговременной памяти'.
Борис знал это, но с ним лично подобная неприятность случилась впервые. К тому же, дежавю оказалось чересчур мощным.
Всё-всё-всё было таким же, как и тогда: матовый свет из-под высокого потолка, лестницы, спускающиеся и поднимающиеся по ним люди, голос из динамика, суетная очередь и... даже, стоящая в ее хвосте, худощавая рыжая девчонка. Мало того, она еще и одета была во все оранжевое, как и тогда. Когда? Он не знал, но такую деталь трудно забыть...
Борис бы не удивился, если бы вдруг увидел в этой очереди себя. Он несколько раз сморгнул, но наваждение продолжало его удерживать. Мало того, тело стало ватным. Почудилось, будто кисти рук вдруг потяжелели и сразу распухли.
Борис все-таки сел. Положил руки на стол и убедился, что внешне они не уподобились ладоням Микки Мауса. Сердечный ли это приступ был или, что другое? 'Может, и впрямь не лететь?'
Наваждение потихоньку отступало. Над плечом склонился бармен, спросил: 'Вам не плохо? Вы побледнели'. 'Нет, - помолчав, ответил Борис, - ничего, все нормально. - Он достал деньги. - Только дайте мне еще коньяку. Я хочу взять его с собою на борт'.
* * *
Огненный шар Солнца брезгливо погружался в кисельную пелену бурых облаков, растянувшихся по всему горизонту.
- Борт 85027, - прозвучал в наушниках голос диспетчера. - Занимайте полосу 027.
- Чёрт, - выругался командир, - как минимум, это полтонны долой! В наборе придется почти полный круг делать!
- Разрешите руление? - запросил 'Вышку' второй пилот и повернулся к командиру. - Не повезло нам, Петрович, 09-ю вон, японец занял.
Целый круг! Вместо доворота на, каких-то тридцать градусов, с прямым выходом на воздушную трассу - полный разворот на 210 по 'коробочке', схеме организации воздушного движения в зоне аэропорта с длинными прямыми участками да на взлётном режиме.
Да уж, действительно, не повезло. Для небольшой компании, родившейся из осколка некогда могучего Аэрофлота, и полтонны керосина с рейса подарок!
- 85027, руление разрешаю по первой дорожке. Полосу не занимать, о подходе доложить, - снова прозвучало в наушниках.
Звук турбин заметно усилился. Самолет тронулся с места и медленно покатил по бетону. Борис смотрел на красный от закатного солнца пейзаж. Место ему досталось возле прохода и 'на волю' приходилось тянуться через пространство полного мужчины, занявшего место у иллюминатора. Странное наваждение - будто бы он глядит на свою жизнь со стороны - прошло полностью. Он снова жил своей жизнью, снова был на своем месте.
Самолёт покинул рулёжную дорожку и выкатился на полосу. Красный отсвет лёг на лица, на переборку за спинами пилотов.
- Борт 85027 на предварительном, полосу 027 занял, - вступил в диалог с диспетчером второй пилот.
- 027-й, занимайте исполнительный, ВПП 027.
Самолёт продолжил движение, пока не замер, заняв позицию точно по центру полосы. Обороты двигателя начали расти.
- Борт 85027 на исполнительном, - доложил Второй диспетчеру и, уже экипажу: - Показания авиагоризонтов согласованы, метки совмещены, обогрев ППД включен. Я к взлёту готов!
- Навигационные приборы в норме, ТКС согласован, самолет на оси ВПП, курс 267. Штурман к взлёту готов!
- Двигатели прогреты, механизация крыла выпущена, системы и агрегаты включены, табло отказов не горят. Бортинженер к взлёту готов!
Краткие, заученные фразы, скупые отработанные действия - пункт карты контрольных проверок 'Перед взлётом', выполнен - можно взлетать.
- Ну, что полетели? - повернул голову командир. - Давай, Юра, проси взлёт.
Самолет оторвался от бетона полосы и по крутой гиперболе устремился в небо. Ускорение прижало Бориса к спинке сидения. В иллюминатор было хорошо видно, как стремительно вниз убегает земля, как растекаются вширь горизонты и оседают вдали сугробы угрюмых облаков. Впрочем, какие они угрюмые? Теперь их верхнюю кромку закат красил удивительным алым цветом.
"Всё! теперь тревоге моей грош цена. Я решился, и ходу назад больше нет". - Подумал Борис, и ему стало легче. Нет, страх по-прежнему был с ним. Но теперь Борис полностью положился на судьбу, на бога, сняв с себя лично всякую ответственность за собственную участь. Авось долетим. Авось сядем.
Самолет все еще набирал высоту, но набор этот уже не был так крут, как вначале. Борис закрыл глаза: 'Дай Бог, чтоб если что, то все свершилось мгновенно'.
- Вечер добрый, я 85027. После взлета под ваше управление. Пересекаю 8600 в наборе 9100 на Баженово.
- 9100 доложите.
- Занял 9100 по приведенному, - снова сообщил командир, когда самолет поднялся на указанную высоту.
- Понял. Набирайте 11000 с курсом следования на Баженово.
- Понял. Занимаю 11000.
В самолете было светло. Летели высоко над землей, и салон заливало мягким розовым светом. Толстяк достал из портфеля книгу и предался чтению. Борис отстегнул привязной ремень и поднялся, чтобы снять с полки свой чемоданчик. Нужно ж было и себя хоть чем-то занять, так пусть это будет работа. Иначе конца и края не будет видно этим сомнениям - долетим, не долетим.
Когда Борис открыл крышку, то взгляд его в первую очередь выхватил из всего содержимого плоскую бутылочку Армянского коньяка. Мужчина выудил ее наружу. Тут еще был пакетик с нарезанным лимоном и стаканчик - раскладной, пластиковый. Борис откинул столик на переднем сидении и разложил на нём все эти атрибуты предстоящей выпивки.
Сосед оторвался от чтения книги и воззрился на Бориса.
- Будете? - спросил Борис.
Вообще-то, он не принадлежал к числу заложников алкоголизма, а потому подобные приготовления, в сочетании с его внешним видом, вполне могли выглядеть и нелепо. Толстяк отрицательно покачал головой и вернулся к книге. Вновь оторвался:
- Боитесь летать?
- Да вот, даже не знаю, - развёл руками Борис, - Впервые со мной такое.
- Понятно, - толстяк снова уткнулся в книгу.
Борис думал, что этот диалог послужит толчком к началу беседы. Но он ошибся, сосед лишь уточнил для себя некоторую неясность. Тогда он пожал плечами и отвернул пробку:
- А я, пожалуй, немного выпью.
Поступив так, он немного повеселел, отставил в сторону бутылку, сложил стакан и извлек из чемодана документы.
Гудели турбины. Земля внизу тонула в мутной, однообразной дымке. Рыжее, раскалённое небо за стеклом иллюминатора медленно остывало. Как остывало и горячительное, принятое внутрь пару часов назад. Самолет проделал около половины пути, и неизбежный финал полета приближался. 'А с чего это я взял, что рейс завершится крушением? Тем более, при заходе на посадку!' - подумал Борис и понял, что уже давно, не столько готовится к презентации Технического Задания, сколько раз за разом исследует тему, неприятно волновавшую его перед полетом.
Он поднял глаза. Взгляд снова упал на бутылку. Что-то в ней было не то. И, поняв что, Борис вздрогнул.
- Что случилось? - встрепенулся толстяк.
- Смотрите! - обратным концом авторучки Борис указал на бутылку, - Видите?
- Что я там должен видеть? - насупился сосед, но, тем не менее, потянулся разглядывать.
- Жидкость! Смотрите, уровень!
Толстяк напряг лоб: что хотел сказать его сосед? Что водки мало? Так он сам же ее и выпил! Но тут увидел и он: граница жидкости в сосуде была наклонена.
- Самолет валится на правое крыло! - довел до его сведения Борис и жутко разволновался.
- Да ну?! - мужчина поправил на носу очки и придвинулся ближе, - Надо сообщить стюардессам!
Борис оглядел салон. Стюардесс нигде не было. Тогда он нажал кнопку вызова.
Девушка в синей униформе появилась через минуту.
- Девушка, у нас все в порядке?
- Да, а в чем дело?
- Смотрите, что-то мы как-то боком летим. Валимся на правую сторону!
- Не переживайте, это нормально. Может быть, сильный боковой ветер, пилоты взяли поправку. А может, просто корректируют курс. Вы в первый раз летите?
- В том-то и дело, что не в первый, - смутился он.
- У вас боязнь перелетов?
- Да нет, обычно я переносил их нормально, а тут... что-то как-то не по себе...
- Может, вам нужно что-нибудь? - спросила она, увидев, как дрожат его руки, - Успокоительного?
- Да нет, спасибо, - жестом он указал на бутылку и попробовал улыбнуться, - у меня есть.
- Я могу дать вам снотворного, подушечку. Поспите, пока летим.
- Да, давайте. Спасибо. И плед, если можно. Знобит что-то.
Ему было неловко и перед соседом - тот деликатно отвернулся - и перед бортпроводницей. Такая юная миловидная девушка, а он распричитался тут, словно детсадовский карапуз. Но что же делать? Едкий, тягучий страх мало помалу вытеснял здравомыслие и самообладание. Борис опасливо переступил ботинками, скосил глаза на ворсистое покрытие пола. Там под ним, таилась сейчас в бурой мгле бездонная пропасть. И опуская глаза, он опасался, что вполне может ее увидеть.
Убегая в ночь, самолёт принялся продвигаться над мглистыми вечерними облаками. Солнце совсем село, а верное ему багровое зарево не могло в одиночку противостоять надвигающейся с востока сизой тьме. Обычное наступление ночи, в этот раз, подсознательно воспринималось Борисом, как некий зловещий символ.
В салоне уже давно горели плафоны. Сосед дремал. Черной завистью завидовал Борис его спокойствию. Сам же он непрестанно ворочался под пледом. Снотворное действовало лишь на половину. Порою, он ненадолго забывался, но через некоторое время вновь начинал слышать гул турбин, приглушенные голоса пассажиров, сквозь веки чувствовать свет, льющийся с низкого потолка. Но самое главное, в моменты забытья он не видел никаких сновидений. И это было хорошо.
* * *
А экипаж уже готовил самолёт к снижению с целью захода посадку. Загорелось табло 'Не курить/пристегнуть ремни'. Из отсека вышла бортпроводница, и пошла по салону. 'Пристегните, пожалуйста, свой ремешочек, - тронула она за плечо Бориса - давайте мне подушечку и плед. Поспали?' 'Что? уже прилетели?' - встрепенулся он. 'Ну да. Так, что вы зря боялись!' 'Но мы же еще не сели!' 'Сядем, сядем, - собирая принадлежности, сказала она, - этот самолет ведет самый опытный в нашей Компании экипаж. Возьмите вашу бутылочку, а столик я прикрою'. Мимо прошла вторая стюардесса. Она тоже склонялась к пассажирам, что-то заботливо поправляла, помогала застегивать пряжки.
Борис быстро облизал губы. От страха во рту появился неприятный сладковатый привкус . Сейчас будем садиться. И ладони тоже вспотели.
- Так, подходим, - сообщил командир, - Управление справа, связь и контроль слева. Режим директорный. Юра, вписываемся в схему к третьему развороту, - обратился он ко второму пилоту, - Керосин экономим - выпуск шасси между зонами третьего и четвёртого разворотов.
- Понял командир, - улыбнулся второй, - премию твоей дочке на свадьбу подарю.
- Ага, раскатал губу, - премию. Вот за 'пережёг', вздрючить не забудут, - проворчал бортинженер.
- А когда свадьба, Петрович? В пятницу? - спросил штурман.
- В пятницу, в пятницу. Всё отставить разговоры , работаем.
- Прошли 'Раздолье', - сказал штурман. - Удаление 104, курс 85, высота 5700, скорость по прибору 540, снижения 15 м/с... Петрович, а как он зятёк, достоин?
- Подход, я 027, высота 5700, прошли 'Раздолье'. - Доложил командир диспетчеру Подхода, затем, переключившись на приём, сказал. - Ничего парнишка, серьёзный.
- 027-й, я Подход, занимайте 2700, - разрешил диспетчер.
- Так, экипаж, снижаемся, занимаем высоту 2700.
- Приступили к снижению. Расчётная вертикальная 15 м/с. - доложил Второй.
- Режим 'Малый газ', снижаемся на автопилоте, Юра.
- Понял, приступаю.
Самолёт занял указанную высоту, и экипаж запросил разрешения на дальнейшее снижение. Оно было получено.
- Петрович, а как тёща его воспринимает? - продолжал доставать командира штурман. - Блинами, небось, потчует?
- Три девятьсот... - сообщал второй пилот, - Сань, ты, что-то слишком дотошно справки наводишь. Подозрительно.
- Да, Саша, давай работать, дай мне Круг, - пресёк своего молодого штурмана командир.
- Связь с Кругом установлена, 600 метров до занятия смежного эшелона. Петрович, тут у меня 'всё на мази', а вот дочку твою, красавицу, я проворонил...
- Круг, я 85027, высота 2100, вижу полосу, заход по схеме, режим директорный.
- 85027, я Круг, снижайтесь. Удаление 75, прямой 085, заход разрешаю. Эшелон перехода 1800 по давлению 710 мм ртутного столба.
- Понял. Сергей, входим в облачность, включи ПОС.- приказал командир бортинженеру.
- Включаю. Выпускаю средние интерцепторы.
- Установить давление на 710. Так, Юра, я управление взял. Круг, я 027, эшелон перехода 1800, давление выставлено, по достижению 900м доложим. Погоду подскажете? - сказал командир и переключился на приём.
- Командир, скорость велика, - заволновался штурман.
- Сергей вываливай интерцепторы, вываливай полностью и гаси скорость.
- 027, я Круг, ловите погоду: ветер 280 градусов, 8-10 м/с, нижняя кромка облаков 100 метров. Полоса мокрая, коэффициент сцепления 0,42. - донёсся из наушников голос диспетчера.
- Круг, я 027. Понял. Занял 900 метров. Экипаж убрать интерцепторы, приготовиться к выпуску шасси.
- Командир, рано! Идём с превышением. Скорость 425... - сказал штурман.
- Саня, садимся сразу, - напомнил командир, - шасси выпускаем на траверзе. Дай Посадку. Шасси выпустить.
- Связь с Посадкой установлена.
- 027, я Круг, подлетаете к зоне третьего разворота. На 900 удаление 50.
- Круг, я 027. Прошу разрешения на выполнение разворота.
- 027, я Круг. Выполнение разрешаю.
- Интерцепторы убраны. Шасси выпущены. Три зеленые не горят.
Экипаж торопился. Времени было в обрез - к третьему развороту подходили с превышением и по высоте, и по скорости. В пассажирском салоне сразу почувствовали увеличение скорости снижения. Самолёт словно бы ухнул в воздушную яму, и Борис тут же вцепился в переднее сиденье. В паху неприятно засвербело. 'Падаем, падаем!' - прерывисто задышал Борис. Он был бледен, и пот крупными каплями выступил у него на лбу.
- Да не переживайте вы так! - хохотнул тучный сосед - Сядем усе! Просто, в воздушную яму попали.
- Чёрт, - выругался вдруг командир. - скорость 365! Увеличиваю режим двигателей, снижение до 850м, стабилизация.
- Режим семьдесят, семьдесят пять, восемьдесят... - бортинженер докладывал о росте числа оборотов двигателей.
- Командир, слишком резво снижаемся! Восемьдесят... шестьдесят... сорок! Восемьсот сорок! - заволновался штурман.
Самолёт вошёл в левый крен для выполнения разворота и Борис напрягся. Теперь ему не было никакого дела до того, как он выглядит со стороны. Растущий уклон и натужный сип двигателей вгоняли в ужас. Где-то впереди заплакал ребёнок. Нагнетатели не успели стабилизировать давление в салоне, и у него, видимо, заложило уши. 'Падаем, падаем, - с присвистом шептал он, чувствуя, как воздух салона давит на перепонки, - Вот. Сейчас...
А в кабине пилотов в этот момент взревела сигнализация: машина теряла устойчивость и могла в любой момент сорваться вниз. Виной всему был недостаток скорости.
- Во, зараза - вздрогнул второй пилот, услышав зуммер и, машинально, отдал колонку штурвала от себя.
Ему помог командир - мгновеньем раньше, ручку автопилота 'спуск-подъём' он переложил на спуск. К этому манёвру в пассажирском салоне не остался равнодушным никто. Вскрикнули даже некоторые мужчины. Неприятное ощущение, когда теряешь ориентировку в пространстве. Из салона, за иллюминаторами которого чернела густая, укутанная в тучи, ночь, было невозможно определить, в каком положении находится лайнер. Однако здравый смысл и вера в экипаж не позволили пассажирам развить секундную панику до истерики. Многие недоверчиво затаились.
Сигнализация в кабине пилотов продолжала орать. Шкала авиагоризонта находилась в правом наклоне и, плюс к тому ползла вниз.
- Крен, крен большой! - закричал штурман.
- Куда? Куда крен?! - крикнул командир и стиснул штурвал.
Автопилот отключился, но продолжал напоминать об опасных режимах полёта рёвом сигнализации. Самолёт, задрав нос, тормозил себя плоскостями в воздушной среде, всё больше теряя скорость.
- Стой, давай вправо! Вправо выводим! Петрович, вправо! - закричал второй пилот.
- Юра, держи!!!
- Командир, брось! Брось, говорю!!! Я сам!!!
- Юра, выводи!!!
- Нет, мы падаем?! Ну, ты что?!! Падаем!!!
- Тяни, Юра!!!
- Падаем! Падаем!!!
Последним действием экипажа было рефлекторное взятие колонки штурвала на себя. Последняя надежда взмыть в небо? Кто знает... но пассажиры, вмиг, все как один осознали, что участь их решена. С заложенными болью ушами, не слыша собственных криков, они в последнем порыве отстранились от левого борта, осознав, что именно отсюда и придёт гибель. Хотя, повторяю, в этот последний миг, никто из них, совершенно, не ориентировался в пространстве.
А на земле в это время шёл дождь. Низкие, чёрные тучи угрюмо и зло катились над, заросшей осокой и камышом, болотистой равниной. В темноте клубились мокшие под мелкими, монотонно шуршащими, каплями заросли ивняка. Шумела во мгле река невидимым перекатом.
В два часа, восемнадцать минут и девять секунд к шуму воды примешался неясный, сиплый гул. Быстро нарастая, он перешёл в надсадный вой. В недрах туч полыхнул змеёй слабый сполох. Пропал. Вой обернулся свистом и в этот миг мохнатую пелену прорвал, обозначенный навигационными огнями и пунктиром горящих иллюминаторов, призрачно-серый силуэт самолёта. Заваливаясь, всё больше и больше влево, машина стремительно теряла высоту. Обречённо раскинуты крылья. Они упустили воздушный поток и теперь стали бесполезны. Самолёт смирился с судьбой. Он устал сопротивляться падению. Скатившись с туч по крутой, короткой дуге, он с размаху грохнулся оземь.
Звук короткого взрыва встряхнул окрестности. Вскинулись, выхваченные ослепительной вспышкой ивы, отпрянуло небо. Взметнулись куски обшивки, стремительно делясь на бесформенные, мелкие жестянки, и через реку хлынул поток яркого пламени.
Чёрный султан дыма и густой пар окутали огненный смерч и зловещим монгольфьером понесли души мёртвых в объятья неприветливых небес...
Минут через пять, быстрое течение уже тащило разорванный фронт огня где-то за полотном автомобильного моста. А через пятнадцать, о произошедшей трагедии напоминали лишь ленивые, разрозненные языки пламени, да белеющий монументом на мелководье, остов хвостового оперения.
Прочие детали картины происшествия сокрыла, властно опустившаяся тьма.
* * *
Звук взрыва заставил Бориса вздрогнуть и открыть глаза. Подушка упала и скатилась в проход. Он дико и непонимающе огляделся.
Полёт продолжался! Всё тот же салон, голубой свет и ровный гул двигателей. Как так? Мы же разбились! Видение казалось столь явным, что Борис ещё некоторое время находился в прострации. Он помнил все детали и фазы развития ситуации, догадывался о причинах, из-за которых самолёт, не долетев до посадочной полосы каких-то двадцать два километра, упал на берег реки, недалеко от автострады. В ушах всё ещё звучал крик второго пилота: 'Падаем! Падаем!!!' Он повернулся к соседу. Тот деликатно прикрыл глаза. Борису хватило такта не обратиться к нему с поспешным, необдуманным вопросом. Но неужели тот ничего не видел?!
Это сон? Окружающая обстановка выглядела искусной декорацией, люди запрограммированными автоматами. Или мы уже мертвы и это - мир потусторонний?!
- Господи! - всполошился сосед.
- Что?
- Ваша голова! Ваши виски! Они поседели! - сосед с ужасом глядел на него. - Так бывает?
- Я спал? Скажите, я спал? - спросил Борис, машинально приложив ладонь к виску.
- Д-да. К-кажется, спали.
- Значит, мы еще не разбились.
- Да вы, что! Типун вам на язык! - зашипел он. - Что вы такое говорите?!
- Я видел! - обдал его Борис горячечным шепотом. - Видел нашу катастрофу!
Толстяк отстранился, опасливо косясь на седые волосы, на Бориса и зажался в свой угол. Этому сумасшедшему соседу удалось его напугать.
Борис встревожено огляделся. Мрачный, будто притихший, салон самолёта, залитый стыло голубым светом электрических плафонов. Всё так же ныли турбины. За стеклом иллюминатора висело звёздное небо. Ниже, грязная вата облаков, слегка подкрашенная бледным светом луны. Сама луна предпочитала оставаться невидимкой.
Всё, как тогда. Когда - тогда, он не смог бы сказать, потому как не помнил. Но тут, в этом месте и в этот час он уже как-то раз находился. Мёртвый пейзаж за стеклом, беспечные пассажиры и ощущение неизбежной беды. До боли, до зубовного скрежета, так всё это было знакомо!
Речь соседей по салону не доходила до его сознания, движения их воспринимались как вялые, невесомые. Их образы потускнели - стали нереальными - сродни фантомам, населяющим воспоминания. Он без труда мог предсказать их дальнейшие действия - вот, рыжая девчонка - сейчас она подастся вперёд и оглянется на него, после чего снова отвернётся. Он даже помнил, как изменятся при этом черты её лица... вот! Она подалась вперёд, обернулась и впилась в него хмурым взглядом. Что-то в его внешнем виде ее не удовлетворило, и девушка тут же отвернулась. Всё повторилось в точности!
Может эпизод знаком ему по прошлым жизням! Быть может, он переживал такое и не раз, и не два, всегда на этом завершая свой жизненный путь. Борис бросил взгляд на часы. Через двадцать четыре минуты его жизнь снова замкнется в очередное кольцо.
Борис нервно облизал губы. Что-то нужно было делать. Привкус страха уже ощущался на губах. Нужно прорваться в кабину к пилотам, объяснить им, уговорить.
А время шло. Вот еще одна цифра в минутном диапазоне сменилась на циферблате часов. Главное не поддаться панике. Паника никого никогда до добра не доводила. Нужно быть убедительным. Иначе они не поверят. Не поверят и все!
'Сейчас впереди поднимется грузный мужчина в спортивном костюме и прошествует в туалет. Когда он вернётся, в конец салона должна пройти стюардесса. Дальше загорится табло и...'
Нужно ее немного опередить и встретить, пока она еще находится на кухне. Там все объяснить и попросить проводить к пилотам. Самому мне через кухню не прорваться. Не пустят - там молодой, крепкий бортпроводник, стюардесс человека три, да и дверь в пилотскую кабину наверняка закрыта на замок. Только переговоры. И только бы поверили! Уж пилотам-то я знаю, что сказать.
Вот! В передней части салона поднялся широкоплечий мужчина. Он был в спортивном костюме, и Борис точно знал, что когда тот повернётся лицом, на его груди будет разделённая замком 'молния' надпись 'Adidas'. 'И где я такое уже видел? Во сне? Нет, не вспомнить'
А дежавю продолжалось: мужчина развернул своё тело - 'Adi-das'!!!
Борис откинулся на спинку кресла и провёл некоторое время в абсолютной неподвижности. В скорой гибели воздушного судна можно было не сомневаться. Оставалось только смотреть и ждать.
Спортсмен возвращался на своё место. Всё! Времени почти не осталось. Сейчас выйдет стюардесса! - надо упредить ее, нельзя чтобы разговор состоялся в салоне самолета.
Он откинул плед, поднялся и двинулся вслед за спортсменом, на ходу поправляя галстук. 'Главное, - думал он, пытаясь унять свое взволнованное дыхание, - выглядеть, как можно спокойнее и увереннее. Я должен быть убедителен. Лишь бы они поверили. Лишь бы только поверили!'
Борис уже прошел половину пути, как сзади раздался крик:
- Держите его! Держите! Это псих! Он хочет захватить самолет! Держите!
Борис обернулся. Он совсем забыл о толстяке! А тот вскочил со своего места и сейчас, истерически визжа, указывал на него, Бориса, трясущейся пятернёй.
- Да вы что? - смутился Борис.
План рушился к чертям. Из-за занавески высыпали в салон стюардессы и взволнованный бортпроводник.
- Остановите его! - продолжал визжать толстяк, - Он всех нас угробит!
- Стой, где стоишь! - услышал Борис позади себя и понял, это спортсмен, который шутить не станет.
Борис обернулся. По лицам бортпроводников за спиной спортсмена он видел, что те готовы к такому варианту развития событий. Видимо, девушка, подходившая к нему, предупредила коллег, что на борту имеется неуравновешенный, проблемный пассажир.
Он решился: 'Я извиняюсь, но давайте пройдем в отсек. Там я вам все расскажу. Этот, - он указал на толстяка, - человек меня не так понял'.
- Давайте, вы лучше сядете на свое место. - сказала та, что подходила к нему, - Сейчас не время ходить по салону мы вот-вот начнем снижение.
- Да поймите же! Мне надо поговорить с командиром!
- На земле поговоришь, - сказал спортсмен, ненавязчиво касаясь плеча Бориса своей огромной ладонью.
Одна из бортпроводниц скрылась за шторой. Борис слышал зуммер бортовой связи. Не иначе командир вызывает, чтобы объявить о начале снижения с эшелона полёта. Все - сейчас загорится табло.
Самое страшное в этой ситуации было то, что дежавю и не думало прекращаться! Значит, и такой ход был известен судьбе?!
- Сядьте, пожалуйста, на свое место. Ну, пожалуйста. - сказала девушка.
Ладонь спортсмена на плече Бориса окрепла. Лицо стюарда тоже заметно посуровело. Роптали на своих местах пассажиры. Какая-то тетка ущипнула сзади Бориса и потянула за пиджак.
- Да, поймите ж вы!..
Осталось тридцать минут. Всего через полчаса фрагменты их тел - так же, как и его - разбухшие, побелевшие от воды, будут медленно ползти по дну реки, цепляясь за песок и валуны, а кишки и жилы трепетать под напором безразличного потока! Видение вствло пред глазами так явственно, что он вскинулся и сжал кулаки: 'Да кто ж вами руководит?! Судьба?! Дьявол-антихрист?! Почему вам всем так хочется умереть???' Эта дикая мысль отразилась в его диком взгляде, и уже не заботясь о том, какое впечатление могут произвести дальнейшие слова на других пассажиров, он открыл рот:
- Командир... станет... торопиться при заходе на посадку. Попросите его... не делать этого... не надо спешки, мы разобьёмся! - говоря это, Борис ежесекундно облизывал губы. - Какой смысл пытаться сберечь топливо... если... нам всем... придётся заплатить за это... жизнью? Пожалуйста, скажите ему!..
- Успокойтесь. С чего вы взяли? - девушка подошла вплотную.
Но Борис уже знал, что она скажет дальше: 'Это очень опытный экипаж; и командир наш один из лучших; вы уж потерпите десять минут; скоро мы будем на земле; я передам ваши слова пилотам и т.д. и т.п.'.
- Это очень опытный экипаж. И командир наш один из лучших. Вы уж потерпите десять минут. Скоро мы будем на земле, но я все равно передам ваши слова пилотам. Пожалуйста, сядьте!
Загорелось табло: 'Не курить\Пристегните ремни'
'Истерику закатить? Предусмотрела ли судьба этот ход? Как еще на нее воздействовать?! Если позволить событиям течь своим чередом - самолёт рухнет в реку!'
- Да поймите же! - закричал он, - При заходе на посадку пилоты ошибутся! И я знаю когда!
- Мужик, ты что летчик? - с этими словами спортсмен таки заломил ему руку.
Борис вскрикнул от боли, но бороться не перестал:
- Проведите меня к пилотам, я им все расскажу: и про экономию керосина, и про выпуск шасси, и про свадьбу дочери вашего командира! Они не успеют все сделать!!! Им нужно будет уйти на второй заход!
Стена! Непробиваемая бетонная стена!
- Сядьте. Я сказал, сядьте! Самолёт заходит на посадку и все перемещения по салону запрещены.
- Но мне надо...
- Садитесь или мы посадим вас силой.
- Да поймите ж вы! Мы все, все, все здесь погибнем, если экипаж не откажется от поспешной посадки!
Люди в салоне заволновались, посыпались реплики и даже смех. Но страха в их глазах Борис не увидел, только любопытство. Он попытался вывернуться из рук спортсмена и оттолкнуть бортпроводника. Да куда там!
|
![[]](/img/p/palamarchuk_a_e/vozd_yar/shapkawozdushnajajarostx.jpg)