Величественные сосны, прикрывая кронами лазурную синеву неба, окружали каменистый пустырь на вершине горы, где охотники устроили свой ночлег. Это была небольшая поляна у самого края обрыва, откуда, насколько хватало взгляда, открывался потрясающий воображение вид на широкую реку, что змеилась между массивными скалистыми отрогами, пока не растворялась в туманной дымке горизонта. Над её темно-серой зеркальной гладью величаво парила крупная белая чайка, время от времени оглашая простор пронзительным криком. Куда бы ни падал взгляд - всюду пульсировала, дышала, бурлила жизнь.
Старик-помещик Гаряев, владелец здешних мест, закончив устилать пол шалаша еловыми ветками, вышел наружу. Неспешно подойдя к тонкой берёзке у края обрыва, он прислонился к её белому стволу и замер, с живым интересом разглядывая серебристую ленту реки внизу и наслаждаясь мягким шелестом листвы над головой. В мерцающем зелёном живом ковре листьев берёзы резвились два взъерошенных воробья, играя в догонялки. Их громкое чириканье нарушало лесную тишину. Дыхание природы создавало картину безмятежности и свободы. Уставшее осеннее солнце опускалось за линию гор вдали, подкрашивая красным светом небольшую опушку.
- Взгляните, отец Фёдор, благодать-то какая! - чуть лениво, с радостью в голосе произнёс старик. - Нигде такой красоты не увидите, ей-богу! Много я за свой срок повидал, но такого... Редко чувствуешь себя настолько свободным, как здесь на вершине. И ведь представьте, я это место случайно нашёл. В прошлом году с егерем на медведя ходили, так сюда след и привёл. Думали, логово его здесь находится. Кругом чаща, буреломы да распадки, а тут прямо рай.
Старик наклонился вперёд, сорвал травинку и поднёс её к лицу, принюхаваясь.
- Вроде зима скоро, а ароматы ещё живут. Не зря говорят: перед смертью трава в силу входит.
Настоятель небольшой деревенской церквушки отец Фёдор лежал на боку у горящего костра, подложив руку под голову, и отстранённо смотрел, как голодные языки пламени облизывали подвешенный на перекладине чайник, который начинал закипать.
- Место и вправду знатное. Свежо - отдышаться можно. Прямо между небом и землёй, - ответил священнослужитель.
Он первый раз был на охоте, и всё ему было в диковинку. Таинственной премудростью казались ему учения, в которые его посвящал господин Гаряев. Старик весь день без устали объяснял, как различать след зверя и чем они отличаются. Какие силки и капканы существуют и как их употреблять. С какой стороны подходить к лёжке, где искать тропу , как заманивать. А отец Фёдор и ружья-то в руках никогда до этого не держал.
С самого юного возраста, ещё маленьким мальчиком оставшись сиротой, он начал службу в церкви: сначала за еду и ночлег помогал с уборкой и по хозяйству в храме. После пел в хоре на клиросе, подставляя скамейку под ноги, чтоб догнать росту. А позже, когда подрос и повзрослел, был рукоположен в сан и определён в приход городской церкви.
Более двадцати лет совершал он ежедневные молитвы и обряды на радость верующим людям, обходя и утешая местных обывателей, проповедуя и разъясняя слово Божье. А после был переведён в настоятели ветхого храма в глухой деревне на Урале. С этого и началась крепкая дружба двух совершенно разных людей.
Помещик Гаряев имел характер вздорный, горячий, не прощающий обиды. Он на дух не переносил церковников, не видя в них примера, который они должны были показывать прихожанам. "Каков поп, таков и приход", - не раз говорил старик приходящим с жалобами на недостачу в церковной кассе денег служителям, не давая ни копейки.
Не обладая внушительным состоянием, он во всём придерживался разумной экономии. "Без нужды живет, кто копейку бережет!" - было его любимой поговоркой. Выйдя в шестьдесят лет в отставку в чине майора кавалергардского полка, вернулся он в родные уральские края. Там ему принадлежало унаследованное имение: два надела пахотной земли по тридцать десятин каждый, пятьдесят душ крепостных крестьян и небольшие лесные угодья в тайге, прогулками по которым помещик чрезвычайно наслаждался. Беспокойный старик питал особую страсть к охоте, пропадая днями в своих угодьях. При этом он не упускал из виду и другие хозяйственные дела. Будучи рачительным хозяином, он вникал во все тонкости управления имением, и ни одно решение в деревне не принималось без его ведома.
Отец же Фёдор, наоборот, был человеком уравновешенным, прощая обиды, и не особо вникая в меркантильные интересы деревенской жизни. Привыкший с детства полагаться на собственные силы и имея обо всём своё мнение, не выставлял его напоказ, а жил тихо и просто, проповедуя и молясь. Так, прожив при местном храме более года, он ни разу ни о чём не попросил, чем заслужил искреннее почтение старика.
Деревня в двенадцать дворов вдали от оживленного тракта была небогатой. Да и у крестьян свободные деньги почти не водились. Поэтому отец Фёдор мог положиться только на свою силу да выдумку. И чтобы не оголодать, сам возделывал огород, содержал козу, ухаживал за ней, кормил. Собирал ягоды и заготавливал впрок грибы. Не забывая при этом своих прямых обязанностей - службу в храме в посте и молитве, которые принимал не жалуясь, с искренней радостью.
Было в его внешности что-то дикое и первозданное от самой природы. Высокий, крепкий, широкоплечий, с густой вьющейся гривой чёрных волос и такой же роскошной бородой. Узловатые длинные руки с широкими ладонями. Короткие, чуть кривые ноги. И открытое властное лицо, на котором выделялись небольшие, раскосые, чуть впалые голубые глаза, светившиеся необычайной чистотой. Деревенские молодухи, заговаривая с батюшкой, редко встречались с ним взглядом, опасаясь утонуть в этих "светоносных колодцах", как они говорили.
Помещик, улыбаясь, размышлял, разглядывая молодого мужчину: "Интересный он человек и собеседник. Прямой, не юлит, что ни спросишь - ответ даст. И нахожу я приятное расположение к нему. Есть в нем что-то, привлекающее внимание: в каждом его движении степенность, легкость, и красота черт лица необыкновенная. Уж если я это вижу, то женщины и вовсе в искушение впасть могут. И как же это всё уместилось в одном человеке? Чистота человеческих помыслов с такой-то дьявольской красотой! Не может быть, чтоб какая-нибудь не попробовала с пути его сбить. Бьюсь об заклад, пытались... и не одна".
Тем временем чайник закипел, и отец Фёдор, сняв его с перекладины, обратился к помещику:
- Вам покрепче, Станислав Фатеевич? Или как вы любите?
Старик подошёл ближе к костру и произнес .
- Заварите, как себе. Я вам доверяю. И не забудьте лимон положить. С ним вкуснее.
Довольно быстро начинало темнеть, и на небе стали появляться первые звёзды. Охотники присели на широкий ствол упавшей сосны возле вспыхивающего огнём горячего костра, дожидаясь, пока настоится в кружках заварка. Дождавшись густоты, они с аппетитом пили крепкий чай, обмениваясь впечатлениями прошедшего дня.
- Люблю я лес всей душой, ей-богу, - признался старик, отпивая небольшими глотками чай. - Есть в нём правда своя. Да и воздух здесь живой, что ли. Только здесь и узнаёшь, каков ты мужик, когда со зверем нос к носу встретишься. Как говорится: "На печи не храбрись, а в поле не трусь." Ну, а вам как, отец Фёдор, интересны знания охотничьи?
- Да мне сейчас всё сгодится, любая наука. Хотелось бы мясо до зимы заготовить, а какой с меня охотник - всё сами видели.
- Это верно, - сказал старик и посмотрел вдаль. - Ну ничего, слово Божье выучили, а здесь не сложнее знания. Осилите и эту мудрость, ещё мне фору дадите со временем. Вот был бы молодым - не уступил. Да вижу, годы одолевают с немощью в обнимку. Куда мне со здоровым мужиком тягаться. Молодость - она сама по себе наука великая.
Отец Фёдор, рассматривая костёр, блаженно улыбался, ничего не ответив.
Старик допил чай, поставил кружку на землю и спросил:
- Интересно, а почему вас в наши края словно в ссылку определили, батюшка? Как я погляжу, нрав у вас спокойный, да и службу несёте достойно - со знанием дела, не попрошайничаете, с благодарностью к судьбе относитесь. Всего-то доброго у вас слишком. А в ум взять не могу, за что с прихода городского вас выперли. Простите конечно за любопытство пустое. Но ей-богу, пока не узнаю - не успокоюсь.
Отец Фёдор отпил глоток из кружки и спокойно произнёс:
- Видать, мир так устроен, что нет покоя человеку, пока живой он, и до самой смерти вынужден себе место своё в нем искать. Так и со мной вышло.
- Наверное, женщина какая? - предположил старик.
- Она самая.
- А я почему-то это сразу понял, - ухмыльнувшись, произнёс помещик. - Тут искушение простое, от того и устоять сложно. Такого молодца любая бы приголубила. Как говорится, по Ермошке и гармошка.
- Да не всё так просто, Станислав Фатеевич, как вы подумали. Странное это было дело. И до сих пор для меня в чём-то непонятное.
- Ну, тут вы меня совсем заинтриговали, батюшка, а я уж о вас всяко думал.
Помещик Гаряев подсел поближе к собеседнику.
- Простите вы старика за любопытство, отец Фёдор. Поделитесь историей своей, ежели секрет не большой. А то ведь не засну, ей-богу.
- Надо ли? - спокойно произнёс батюшка.
- Уважьте, голубчик. Не люблю я этих тайн неразрешимых. Покоя от них нет. Да и в слове Божьем сказано: всё тайное явным станется.
Отец Фёдор не ответил, поднёс руку к лицу и погладил бороду. Яркий свет костра отражался в его лице, заливая красками резкие черты мужчины. От чего весь его облик изменился, и он стал похож на дикого властителя пустыни - хана монгольской орды. Батюшка смотрел прямо перед собой, вглядываясь в темноту, тихо произнёс:
- Я ведь тогда в городе прислуживать начал, молодой совсем был около семнадцати лет и вера в Господа только фундамент во мне строила. Отношений меж людьми совсем не знал, и была в понимание моем картина мира идеальной, что ли. Так вот, в один из дней августа работал я на подворье храма, дрова заготавливал. Попалась мне в руки коряга ветвистая, с дуплом, узловатая вся, скрученная в пружину. Отмучился я с ней знатно, но расколол её. И оказалось, что в дупле том тетрадь покоилась в кожаном переплёте. Видать, секрет был прежде в дереве, пока не срубили его.
Отец Фёдор поднялся, подкинул пару толстых веток в костёр. Ворох ярких искр вспыхнул в ночи, разлетаясь огненными мотыльками в темноте. После сел и продолжил:
- Не смог я удержаться от соблазна. Искушение - оно ж дело хитрое: только одной стороной себя покажет, а остальные сам бежишь разглядывать. Вот и я в капкан этот попал... Да чего уже горевать, что произошло - не повернётся.
- Что есть, то есть... - прокомментировал помещик.
- Оказалось, дневник это был душевный. Женщина в тетради о судьбе и любви своей писала. Да так, что, начав читать, оторваться я уже не смог. Так вот слушайте ...
Ранняя весна украшала теплом улицу. По пыльной мощеной дороге молодая женщина в шикарном платье новомодного фасона шла в церковь на утреннюю молитву.
"Стук... стук... стук..." - звонкими молоточками стучали по камням каблучки её красивых красных сапожек. Госпожа Григорьева смотрела прямо перед собой, наблюдая, как ветер волнами гонит песок по мостовой.
"И это всё? Так и пройдёт моя жизнь? Пролетит, словно миг. А я - как песчинка на ветру: куда подует, туда и несёт..." - эмоционально, с надрывом спрашивала она себя, чуть не плача. Глубокие морщинки между бровей на её лице приподнялись и сошлись домиком. Зонтик задрожал в руке, и Татьяна Александровна нервным резким движением сдернула с шеи душивший её ярко-жёлтый воздушный шарфик. Молодую женщину не радовали ни яркие краски весны в переливах солнечных отражений, ни громкое пение вернувшихся с зимовки птиц. Всё пространство вокруг неё сливалось в дурную, скрежещущую какофонию, лишая прелести бесконечность бытия.
Всему виной был муж - чужой и чуждый ей человек. Этот грубый, не замечающий ничего вокруг себя мужлан! Даже должность начальника канцелярии министерства финансов, которую он занимал, и хороший оклад не добавляли никаких преимуществ этому чванливому и обрюзгшему человеку, которого она никогда не любила.
"Это самая выгодная партия для тебя, милочка! Вот кто сможет устроить вам прекрасное будущее!" - так когда-то уверенно говорила маман. - "Посмотрите внимательно, моё милое дитя, сколько в нём достоинств!" Татьяна Александровна всё чаще вспоминала их давнишний разговор с матерью накануне свадьбы. И от того страдала ещё сильнее, представляя свою дальнейшую судьбу хрупким воздушным мотыльком, обречённым влачить жалкое существование - приколотым холодной булавкой к пыльному альбому в шкафу престарелого, равнодушного коллекционера.
"Меня словно в ломбард сдали! Избавились как от дорогой, но бесполезной вещи! - с горечью подумала барышня, резко взмахнув зонтом. - Отреклись, выбросили на улицу, будто ненужный хлам. Вот кто я теперь - просто вещь. Дорогая, но ненужная вещь!.. Это западня! Жестокая, нелепая западня!"
Гнев от предательства близких людей пылал в ней вместе с огнём неутолённой женской страсти. Молодость, скованная навязанным браком с пустым нелюбимым человеком, рвалась к свободе, стремясь сбросить оковы предрассудков и иллюзорных установок общества.
- Где же она? Где эта воспетая всеми вами искренняя любовь?! - возмущённо воскликнула барышня. - Одни пустые разговоры! Можно ли верить в то, что существует лишь в воображении? В книгах, в фантазиях, где угодно... А в жизни для неё нет места! Нет! Нет!
Она пыталась совладать с собой, но мучительные вопросы вновь и вновь терзали её душу. Дорога меж тем спускалась с небольшой горки и уводила к городскому парку, где она увидела нищего, стоящего у забора. Тот глупо улыбался, опираясь рукой о крашеную изгородь. Вдалеке был слышен тяжёлый церковный набат - глухой бой медного колокола, раскалывающий тревожную тишину, звал горожан к молитве.
- День твой станет веселей, коли мне подашь грошей! - размахивая грязными ладонями и кривляясь, визгливым голосом продекламировал нищий. Он преградил дорогу барышне, протягивая худую, всю в мозолях руку. От неожиданности та остановилась, рассматривая чёрное от загара лицо старика, который то и дело подмигивал ей единственным глазом.
- Если дашь еды кулёчек, подарю тебе платочек... - словно заправский артист на сцене, задорно декламировал нищий, приседая на одной ноге. Сразу было видно, что этот жизнерадостный человек, несмотря на своё положение, умел привлечь к себе внимание. Торжественно вскинув подбородок, седой старик не унимался, сыпля прибаутками из беззубого рта, точно семенами: "Счастье, милая, ищи, золотой мне подари..."
Татьяна Александровна машинально достала мелочь из сумочки и, не глядя, высыпала её в протянутую ладонь. Монеты тут же исчезли в сжатых пальцах нищего, но одна выскользнула и покатилась по пыльной дороге. Подпрыгивая на камнях, монета описала полный круг и замерла, ударившись о лакированный ботинок внезапно появившегося прохожего. Человек в элегантном чёрном сюртуке с высокой талией медленно наклонился, поднимая копейку.
- Вам помочь? - спросил молодой человек, выпрямившись и протягивая медную монету. На первый взгляд он показался женщине необычным и даже странным: отлично сшитый костюм сидел на нём так нелепо, словно был позаимствован у старшего брата. Но его голос... Голос был удивительной чистоты. Густой тембр, отражаясь будто в бездонном колодце, завибрировал и растворился где-то внутри барышни. От неожиданности госпожа Григорьева глубоко вздохнула, ощутив сладкое, приятное тепло, разлившееся внизу живота. Она невольно улыбнулась, пытаясь скрыть свое смущение.
Барышня не в силах была оторвать взгляда от лица незнакомца и погрузилась в доселе неизведанные чувства. Мир вокруг перестал существовать. Иностранец, в свою очередь, открыто улыбался, глядя ей в глаза, словно не замечая возникшей неловкости. В его внешности присутствовала манящая юношеская свежесть, а каждое движение дышало изяществом и непринужденностью.
- Позвольте представиться, Адам Инкуб, - произнес он с лёгким польским акцентом. - Я проездом из Варшавы в ваших удивительных краях. И, признаться, совершенно потерял ориентацию.
Татьяна Александровна молчала, завороженно разглядывая гостя. Первое впечатление оказалось столь сильным, что она никак не могла совладать с охватившим ее волнением.
- Простите за навязчивость. Признаться, я и сам не любитель случайных знакомств, - учтиво нарушил тишину мужчина, когда его приветствие осталось без ответа. - В самом деле, никогда не знаешь, куда они могут привести, такие знакомства, - задумчиво произнёс он.
Иностранец сделал небольшую паузу, но барышня не произнесла ни слова в ответ.
- Смотрю, вы от чистого сердца проявляете милосердие. - продолжил Адам. - Редкость по нынешним временам. Хотя всем известно, как важна своевременная помощь ближнего. Не так ли? Ведь недаром в Святом Писании сказано, - размеренно добавил иностранец, - "да воздастся каждому по делам его".
Барышня, слушая витиеватую речь, наконец стряхнула с себя оцепенение.
- Как же вы правы! - с нарочитой торжественностью произнёс незнакомец. - О, эти извечные вопросы справедливости! Не каждый, даже уважающий себя человек, способен проявить такое милосердие к ближнему, как вы... Деньги ведь погубили немало судеб. И это я достоверно знаю. Как знаю то, что вот этот благородный старик не всегда был таким, каким вы его себе представляете.
Нищий, держась за забор, внимательно слушал беседу господ, безумно вращая единственным глазом. Над ним зелёным зонтом нависала длинная берёзовая ветвь, чьи листья озорно шелестели. Этот, похожий на шёпот, звук, придавал откровенной речи иностранца особую таинственность.
- Что же вас привело на паперть, дорогой мой человек? Видно, беда какая-то? - обратился Адам к старику с искренним участием.
- Конечно помню... как не помнить... - боязливо произнёс старик, озираясь по сторонам, словно в поисках укрытия.
- Расскажите даме, не стесняйтесь... Здесь, кроме нас, никого нет.
- Да что рассказывать-то... - недовольно поморщился нищий. - Жил как все. Землица кормила, работы не чурался. Не голодал, всё как у людей было. Только вот на Пасху в ночь в деревню нашу беда пришла. Гроза разразилась страшная. Грохот невыносимый, да молний не счесть. И вот одна из них... из этих... небесных змей огненных прямо в сарай с сеном ударила. Тот взял да вспыхнул, как спичка, а следом и дом занялся. Пожар был. Вот горе какое случилось...
Тут старик скривил губы и начал подвывать. Запрокинув голову назад и зажмурив глаз, он принялся раскачиваться из стороны в сторону, протяжно причитая:
- Всё-о-о добро сгорело... родные сгинули... и пошёл я по ми-и-иру... - его голос перешёл в надрывный вой, будто отпевая давно потерянную семью. - И горе-горюшко одному мне теперь... по ми-и-иру скитаться...
Слушая грустную исповедь, которая уже становилась похожа на панихиду, барышня понимающе кивала головой. А иностранец хитро улыбнувшись, засунул руку в карман своих широких брюк и изнутри резким движением достал внушительную пачку банкнот, перевязанную тугой бечевой, и положил её на свою почти женскую узкую ладонь, а сверху добавил складной длинный нож.
- Может, это отрезвит вашу память? - сказал Адам, протягивая странный набор к самому лицу старика. Нищий не то чтобы испугался, нет, он испытал животный страх, рассматривая пачку денег своим единственным глазом, который от увиденного почти выпал из глазницы.
- Как? Откуда? - прохрипел он, теряя самообладание. Старик, вжимаясь всем телом в забор парка, дрожал как осиновый лист. - Кто рассказал? Кто? - Он испуганно начал оглядываться вокруг, как будто его кто-то преследует.
- Сорока на хвосте принесла, - с улыбкой спокойно ответил Адам. И в этот самый момент огромный чёрный ворон вспорхнул с ветки берёзы и опустился на землю возле ног старика.
"Карррр... - громко закричал ворон. - Каррр". Он, широко раскинув крылья в разные стороны, прижимая голову к земле, наступал на обезумевшего от страха нищего. Татьяна Александровна замерла в удивлении, оглядывая то незнакомца, то ворона.
"Это более чем странно", - подумала она. Ей даже на секунду показалось, что между ними была какая-то мистическая связь. Всё происходило очень быстро.
- Нечистая... лю-ю-юди... нечистая!.. - закричал во весь голос нищий. Опираясь одной рукой на костыль, а другой об забор парка, он делал огромные прыжки и буквально летел над землёй, убегая вниз по улице. Голос его раскачивался в воздухе, меняясь в тональности, доходя до жуткого звериного поросячьего визга, от которого холодело в душе.
- Что это с ним? - опешив, спросила незнакомца госпожа Григорьева. - Как он испуган!
- Ничего страшного, - ответил Адам, как ни в чем не бывало мило улыбаясь. - Может, он просто вспомнил, что спокойствие в душе дороже всего и не стоит никаких денег. Зачем себе отказывать в этом простом удовольствии? Не находите?
Молодой человек легким, изящным жестом вернул банкноты и нож в карман.
- Przesledowac! - спокойно сказал он, обращаясь к ворону, который беспокойно моргал, переминаясь с лапы на лапу, рассматривая барышню. - Lec!
Птица отвернулась в сторону убегающего старика, чуть наклонила голову и, взяв разбег, взлетела с громким "карр".
- Не... чист.. .а-а-а-а... я-я... - издали ещё были слышны вопли нищего, разделённые на слоги цветущими деревьями парка.
- Несчастный человек... - выдохнув от напряжения, с сожалением тихо произнесла Татьяна Александровна. - Мне его почему-то по-настоящему жалко...
- Как вы всё-таки милы в своей наивности. Нельзя же так легко доверяться первому встречному, - с мягкой улыбкой произнёс Адам. - Между тем ровно год назад, этот, кажущийся вам безобидным старик, совершил страшное: лишил жизни купца и его слугу, которых приютил на ночлег в своём доме, завладев при этом крупной суммой денег. А дом поджёг, стирая следы своего преступления.
- Вот видите. Мало кто знает своей судьбы, не говоря уже о чужой. И каждый несчастлив по-своему, - философски заметил он, глядя прямо в глаза барышне. - Но вот что я никак не могу понять: зачем лишать кого-то жизни в погоне за собственным счастьем? Вот истинный вопрос! Вы, например, никогда бы не пошли на убийство мужа ради своей долгожданной любви. Это противоречит самой вашей натуре.
Молодой человек отвесил учтивый поклон, выражая искреннее почтение. Госпожа Григорьева застыла с приоткрытым от изумления ртом. Её мысли, только что выстроенные в стройный ряд, опять смешались подобно снежной лавине, готовой её поглотить. В её очаровательной головке вопросы сменялись утверждениями, те превращались в ответы, а ответы вновь порождали вопросы. От этого она не могла произнести ни слова.
"Неужели он видит меня насквозь? Какая нелепость - это никому не под силу! Тогда откуда он знает? Ведь никто же не догадывается о моей неприязни к супругу. Хоть я до сих пор содрогаюсь при одном воспоминании о первой брачной ночи, когда увидела его в исподнем. Какое отвращение вызвала эта картина! Со спины он удивительно напоминал... свою мать. Кошмар! Разве может так выглядеть настоящий мужчина? Тот, кого ты должна любить... кого страстно желаешь? Он опустошил меня! От одного его вида меня просто тошнит! Как я вообще могу делить с ним постель?!"
- Но довольно загадок, - произнес Адам, не обращая внимания на замешательство женщины. - Боюсь, я отвлек госпожу от более важных дел. А ведь нет ничего важнее повседневных забот. - Молодой человек вновь учтиво поклонился. - Если не буду в тягость, позвольте вас проводить? Разумеется, если вы не против. У меня есть еще несколько любопытных мыслей, которыми я хотел бы поделиться.
Татьяна Александровна словно пребывала в тумане, не находя слов для ответа. Её щёки залил еще более яркий румянец, и она, не проронив ни звука, лишь слегка кивнула.
"Я совершенно растерялась, - лихорадочно размышляла барышня. - Кто же он такой? Что за необыкновенный человек! Кто он на самом деле?"
В этой встрече таилось что-то неизъяснимо волнующее. Сердце трепетало, по телу разливалось тепло, дыхание становилось глубже. Новое, незнакомое чувство счастья от общения с едва знакомым мужчиной затрагивало самые сокровенные струны души.
"Как он смог выведать мою тайну? Как? Дотронуться до оскорблённого сердца. Заглянуть в самую его суть. А этот человек умеет удивлять. К тому же он хорош собой... манеры... голос... руки. И знает больше, чем говорит. Это точно. Кто ты? Мой таинственный незнакомец. Почему мой? А почему бы и нет?! Только бы не показать вида, что он мне нравится! Господи, что я делаю? У него такие красивые глаза! Мне кажется, что в них можно утонуть! А что, если я уже тону?!"
Мысли вспыхивали и гасли, сменяя друг друга, и госпожа Григорьева никак не могла найти нужных слов.
Отец Фёдор замолчал, вглядываясь в пустоту. Во время повествования он заметно оживился, глаза его горели внутренним огнём.
- Чужие секреты порой подобны яду, способному лишить не только сна и аппетита, но и самой жизни, - задумчиво произнёс батюшка. - Было в этом откровении что-то настолько интимное, что уже начинало жить во мне... Поверьте, далее я не смог прочитать ни строчки предчувствуя опасность. Я долго думал, как мне поступить. И пришла мысль,что нужно избавляться от этого дневника. Я тогда ещё верил, что смогу это сделать.
- Вы уж простите меня, но в вашем рассказе присутствует какая-то чертовщина, - тихо произнёс помещик. - Впервые слышу такую странную историю.
Тем временем позади собеседников послышался тихий шорох. Старик оглянулся, но в кромешной тьме ничего разглядеть не смог. Чёрный лес окружал их непроницаемой стеной высоких деревьев. Станислав Фатеевич нагнулся к костру, вытащил горящую головешку и забросил её на камни поодаль от костра.
- Погоняем немного нечисть лесную, отец Фёдор. Настоящую,ту, которая с клыками да когтями. А то чую - вокруг нас ходит... волк, наверное, - спокойно усмехнулся он.
- История ваша, признаться, не только занятная, но и жизненная. Давайте, я просто попробую предугадать, что будет далее. Нечто подобное произошло в соседней деревне лет двадцать тому назад. Дочь моего соседа помещика Бирюкова, молодая красивая приличная барышня, без памяти влюбилась в приезжего кавалера и сбежала из отчего дома. Никто не знал, куда и как она исчезла, хотя поговаривали, что увёз её кавалер в город, а после, когда понесла, бросил. Так вот девка та несчастная, не найдя утешения в колодец бросилась, а дитя к себе потом родители забрали. Так и стоит теперь посреди деревни на пустыре заброшенный источник, как памятник, Марьин дом называется.
Батюшка внимательно слушая глубоко вдохнул.
- Чем дольше живу на свете, тем больше убеждаюсь - не обойти того, что предначертано, - задумчиво произнёс он. - А ведь это только начало истории, Станислав Фатеевич. И поверьте, ждало меня впереди то, о чем я даже в страшном сне представить не мог.
Страха хоть перед чем во мне отродясь не было, но уж больно необычным показался мне этот рассказ. Было в нём что-то такое пугающе-притягательное. В общем, спрятал я тетрадь девичью от греха подальше в дровнике у дома настоятеля. Попрощался с ней, так сказать, да и спать пошёл. А наутро проснулся с первыми лучами солнца. Встал с кровати, гляжу - а на столе дневник этот дьявольский лежит. Тут меня в пот и прошибло.
С тех пор, куда бы я ни прятал его, он неизменно оказывался на следующий день на столе в моей келье. Даже дважды закапывал - и всё без толку. "Почему я? За что? Зачем Господь избрал меня для этого?" - такие вопросы себе задавал. Дошёл до полного отчаяния, пока не решил сжечь бесовскую тетрадь эту. Растопил печь докрасна, да бросил её в топку, а огонь взял да погас. Вот где чудо! И понял я тогда, что придётся до дна испить чашу сию..
Вспоминая подробности, батюшка заметно побледнел. Повернувшись к помещику, он спросил:
- Вы действительно хотите знать что дальше было, Станислав Фатеевич?
- Сейчас даже больше, чем прежде, отец Фёдор. Продолжайте! Прошу вас!
По лицу священника помещик видел, что тот и сам желает избавиться от гнетущей его тайны. Костёр уже затухал, едва освещая собеседников. Помещик Гаряев встал и затянул на тлеющие в темноте угли пару длинных и толстых сосновых веток. Те, сразу вспыхнув, занялись ярко, осветив людей и поляну.
- Так, на всякий случай, подброшу дровину. Зверя отгоним, и самим теплее. А то совсем темень, - тихо произнёс старик и сел на место.
Батюшка, вглядываясь в вспыхнувший огонь, положил ладони на колени и продолжил рассказ.