Шри Ауробиндо
САВИТРИ

Книга  Вторая
КНИГА ПУТЕШЕСТВЕННИКА ПО МИРАМ

Песня VI
ЦАРСТВА И БОГИ 
БОЛЕЕ ВЫСОКОЙ ЖИЗНИ

Как будто меж неясными и отступающими стенами,
Стремясь к далёкому мерцанью пасти выхода туннеля,
С надеждою на свет, сейчас шагая вольной поступью
И ощущая приближение дыханья более широкой атмосферы,
Он ускользал от этой серости, анархии.
Так он пришёл в неведомый бесплодный мир,
Не знающую цели область запоздалого рождения,
Где бытие бежало от небытия
И смело жить, но не имело силы долго ждать.
Над ним мерцал задумавшийся лоб небес,
Измученный, изрезанный крылами мглы сомнения,
Рискуя вместе с воем рыщущих ветров,
Прося о направленьи в этой пустоте,
И как слепые души, в поисках потерянного "я",
Блуждая незнакомыми мирами;
Так крылья смутного исканья повстречались с поиском Пространства.
А после возражение забрезжило неясною надеждой,
Надеждою на внутреннее "я", на форму, на возможность жить,
И на рождение того, что раньше никогда бы не смогло возникнуть,
На радости азартных игр ума, на выбор сердца,
На милость неизвестности, и на объятья рук внезапного сюрприза,
И на касание надёжного восторга в ненадёжности вещей:
К какой-то странной неопределённой области пришёл он в этом путешествии:
Сознанье здесь играло с неосознающим "я",
Рожденье было лишь попыткой или эпизодом.
Очарование притягивало ближе то, что не могло удерживать свою чарующую силу,
Нетерпеливое Могущество, что не могло найти свой путь,
Случайность, выбравшую для себя неведомую арифметику,
Но не способную связать с ней созданные ею формы,
Огромное число, что не могло сберечь свою математическую сумму,
Стремившуюся стать и менее нуля и больше единицы.
Он подошёл к широкому и призрачному чувству,
Что не заботилось определить своё скользящее течение,
Здесь Жизнь работала в мифической и странной атмосфере,
Лишённой ласковых её великолепных солнц.
В мирах придуманных, ещё не воплощавшихся в реальности,
В томительном мерцаньи на краю творения,
Она блуждала, и мечтала, и не останавливалась, чтоб достигнуть:
Достигнуть означало бы разрушить то волшебное Пространство.
И чудеса из сумеречной удивительной страны,
Страны наполненною красотою, странно и напрасно созданной,
Вал фантастических реальностей,
Неясные намёки скрытого Великолепья выше,
Будили страстное желанье глаз,
И вкладывали веру в очарованную мысль,
Притягивали сердце, но вели его без цели.
Здесь магия текла, как будто из подвижных сцен,
Хранивших до поры свою непрочную изысканность
Скупых штрихов, набросанных абстрактной живописью,
В неясном бледном свете, еле видимым воображеньем-кистью,
На серебристом фоне неопределённости.
Едва рождающийся ранним утром свет небес,
Огонь, отчётливо воспринимаемый, но никогда не освещавший,
Ласкал всю атмосферу пылкими предвестниками дня.
И совершенство, что тоскует по очарованию несовершенства,
И озарённые, попавшие в силки Невежества,
Эфирные созданья, привлечённые соблазном тела,
В те земли обещаний, хлопая незримыми крылами,
Летели с жаждой радостей конечной жизни,
Но были чересчур божественны, чтобы ходить по сотворённой почве
И разделять судьбу недолговечного творенья.
Так эти Дети не нашёдшего пока что воплощенья Блеска,
Поднявшись из бесформенной, неясной мысли в глубине души,
Гонимые неувядаемым желанием,
Пересекали область пристально за ними наблюдающего взгляда.
Там действовала Воля, временами терпящая неудачи:
Жизнь оставалась поиском, в котором никогда ничто не находили.
Там ничего не приносило радости, однако всё манило,
Все вещи там казались тем, чем в целом никогда и не бывали,
Там виделись картины, что выглядели как живое действие,
И символы, скрывающие смысл, что тщились показать,
Там тусклые мечты в глазах мечтающего становились явью.
Туда шли души, что напрасно бились за рождение,
И пойманный там дух способен был блуждать до бесконечности,
И никогда не обнаружить истины, благодаря которой он живёт.
Всё убегало, как надежды, что гонятся за ускользающей возможностью;
Ничто не оставалось  прочным, ничто не ощущалось завершённым:
Всё было ненадёжным, удивительным и полуправдой.
Казалось, это было царство жизней, не имеющих основы.

   Затем зарёй забрезжил более высокий поиск, ставшее просторней небо,
И путешествие под крыльями вынашивавшей что-то Силы.
Вначале появилось царство утренней звезды:
Под острием её копья дрожало сумеречное великолепие
И трепет обещания иной, широкой Жизни.
Затем неторопливо поднялось огромное и нерешительное солнце,
И в этом свете из себя Жизнь сотворила мир.
Там дух был, что искал в своих глубинах внутреннее 'я',
Но стал доволен и фрагментами, что вышли на передний план,
Частями бытия, что расходились с целым, 
Но, собранные воедино, могли однажды обернуться истиной.
Казалось, существует нечто, до чего необходимо, наконец, добраться.
Растущие объёмы воли быть,
Текст жизни, диаграмма силы,
Сценарий действий, песня сознающих форм,
Нагруженная смыслом, ускользающим от пониманья мыслью
И переполненная разными оттенками ритмичного призыва жизни,
Могли писать себя в сердцах живых существ.
В прорыве силы спрятанного Духа,
В ответе наслаждения Материи и Жизни
Возможно было уловить какой-то лик бессмертной красоты,
Что радости мгновенья наделял бессмертием,
Услышать слово, воплощенье высочайшей Истины,
Что выпрыгнула из возникшего случайно напряжения души,
Поймать оттенок Абсолюта, что способен пасть на жизнь,
И некое великолепье знания и видение интуиции,
И страсть любви, принадлежащую восторженному сердцу.
Служитель бестелесной Тайны,
Захваченной незримой оболочкой духа,
Та Воля, что толкает ощущенье за его пределы
Почувствовать неуловимый свет и радость,
Наполовину обнаружила свой путь в покой Невыразимого,
Наполовину ухватила спрятанные сладости желания,
Что рвётся из груди загадочной мистерии Блаженства,
Наполовину проявила скрытую Реальность.
Душа, не спрятанная под плащом ума
Могла мельком взглянуть на истинное восприятье мира форм;
И освещаемая видением в мысли,
Поддержанная понимающим сердечным пламенем,
Она могла владеть в сознательном эфире духа
Божественностью символической вселенной.
   То царство вдохновляет нас широкими надеждами;
Его могущества устроили плацдарм для высадки на нашу землю,
А символы его оставили узор на наших жизнях:
Оно на время разрешает нашим судьбам двигаться свободно,
Его блуждающие волны поднимают вал прилива нашей жизни.
Там предначертано заранее и всё, что мы здесь ищем,
И всё, что мы не знали, или не искали вовсе,
Но что в один прекрасный день должно родиться в человеческих сердцах,
Чтобы Вневременный наполнить мог собой всё в этом мире.
Так, воплощённая в мистерии идущих дней,
И вечная в незавершённой Бесконечности,
Та нескончаемая восходящая возможность
Взбирается всё время вверх по не имеющей вершины лестнице мечты
В осознающем трансе Бытия.
На этой лестнице всё поднимается к незримой цели.
Энергия извечной мимолетности 
Надёжным делает то путешествие, откуда нет возврата,
Паломнический путь Природы в Неизвестность.
И словно восходя к своим утраченным истокам,
Она (Жизнь) надеялась раскрыть всё, что вообще могло бы быть,
Её высокая процессия идёт от одного этапа до другого,
Развитие скачками расширяет кругозор,
Процесс проходит маршем от одних форм до других, богаче,
Как караван неистощимых 
Формаций безграничной Мысли, безграничной Силы.
Её Могущество вне времени, которое лежало прежде на коленях
Не знавшего начала и конца Покоя,
Сейчас же, отделившись от бессмертного блаженства Духа,
Выстраивает виды всех тех радостей, что утеряла;
И заставляя бренную субстанцию принять здесь облик,
Она надеется освобожденьем творческого действия
Хотя бы иногда перелетать ту пропасть, что ей не заполнить,
Хотя б на время залечить зияющую рану отделённости,
Сбежать из камеры ничтожности мгновения,
И повстречать широкую величественность Вечного
В расколотом на части ненадёжном поле времени.
Она почти близка к тому, что невозможно было никогда достичь,
И запирает вечность в рамках часа,
И наполняет маленькую душу Бесконечностью;
Бездвижный сам склонился к магии её призыва;
Она пришла на берег Беспредельности,
И видит в каждой из встречающихся форм - бесформенного Обитателя, 
И чувствует вокруг себя объятья бесконечности.
Её задача не предполагает завершенья; она ей служит безо всякой цели,
Но трудится и слушает неописуемую Волю,
Которая приходит из непознаваемого и незнающего форм Простора.
Такая тайная и невозможная задача у неё -
Поймать всю безграничность в сеть рождения,
В физическую форму бросить дух,
Дать речь и мысль Невыразимому;
Её толкают, чтоб она явила вечность Непроявленного.
И всё же мастерство её сумело сделано невозможное:
Она всё делает по иррациональному утонченному плану,
Изобретая сложные системы своего искусства магии,
Отыскивая новые тела для Бесконечного
И новые обличья Невообразимого;
Она так заманила Вечное в объятия Времени.
Но даже счас она сама не знает, что сумела сделать.
Её работа происходит под сбивающей всех с толку маской:
Иная внешность, непохожая на истину сокрытую внутри,
Один из множества аспектов одевает хитрый трюк иллюзии,
Придуманную нереальность, управляемую временем,
Незавершённое творение души, меняющейся в теле,
Меняющемся вместе с обитателем.
Ничтожны способы её и бесконечен труд;
Среди огромной области сознания без формы,
В конечных маленьких усилиях ума и чувств
Она там бесконечно разворачивает складки бесконечной Истины;
Не знающая времени мистерия разыгрывает свой спектакль во Времени.
Величье, о котором некогда она мечтала, 
Утеряно в её делах, её работа стала страстью и мучением,
Восторгом, острой болью, и её великолепием, её проклятием;
Но всё-таки она не может выбирать, лишь продолжает труд;
Наполненное силой сердце запрещает ей остановиться.
Так долго, сколько длится мир, живёт в ней поражение,
И удивляет, заводя в тупик, взгляд Разума,
Её и глупость, и непередаваемая красота,
Великолепное безумье воли жить,
Отвага, исступление восторга.
Таков закон её существования, его единственный источник;
Она всё время насыщается, но никогда не получает удовлетворения,
Своей голодной волей расточать везде
Разнообразные и многоликие фантазии Божественного 'Я'
И тысячи одежд единственной Реальности.
Она создала мир, касаемый летящим краем истины,
Кидающий в мечту о том, что ищет,
Свой символ истины, свой вид мистерии сознания.
Тот мир не медлит, как земной наш ум,
Что окружён сплошным барьером явных фактов;
Он смеет доверять уму мечтаний и душе.
Охотясь, словно гончая, за истинами духа,
Которые пока лишь только мысли, лишь догадки, лишь пришли из веры,
Он ухватил в воображении и посадил
Раскрашенную яркими цветами птицу рая в клетку.
Всё это царство более высокой жизни очаровано Незримым;
Она (жизнь) зовёт в какой-то высший Свет за рамками её возможностей,
Она способна ощутить Безмолвие, освобождающее душу,
И чувствует прикосновенье, что спасает, луч божественного:
Прекрасное, добро и истина - вот божества её.
Она близка и к небесам, возвышенней, чем те, что видятся земному взору,
И к темноте, страшней, чем может вынести жизнь человека;
Она в родстве и с демоном, и с богом.
Какой-то странный в ней энтузиазм подталкивает сердце;
Она всё время жаждет высоты и страстно хочет наивысшего.
И гонится за совершенным словом, совершенной формой,
И прыгает к вершине мысли, к пикам света.
Всё потому, что через форму подступает ближе к нам Бесформенное,
Любое совершенство - только окаймляет Абсолют.
Дитя небес, что никогда не видело родного дома,
Её стремительность встречает вечность в точке:
Она способна лишь приблизиться и прикоснуться, но не может овладеть;
Она способна лишь тянуться к некой яркой крайности:
Её величье для того, чтобы искать, творить.
   На каждом плане то Величие должно творить.
И на земле, и в небе, и в аду она всё та же;
В любой судьбе есть и её могучее участие.
Хранительница пламени, что зажигает солнца,
Она победоносна в славе и в могуществе:
Встречая сильное сопротивленье, угнетённая, она несёт заряд Всевышнего, что должен здесь родиться:
Дух остаётся жить на почве не-существования,
Мир-сила терпит встряску мира-разочарования:
Она, хоть и немая, остаётся Словом, инертная - Могуществом.
Здесь, павшую, рабыню смерти и невежества,
Её нацеливают подниматься до бессмертия,
Толкают познавать само Непознаваемое.
И даже потерявший силу и несознающий сон её - творит вселенную.
Когда предельно не видна, сильней всего работает она;
Нашедшая жилище в атоме и погребённая под прахом,
Её живая созидающая страсть не может прекратиться.
Всё Несознание - её гигантская по длительности пауза,
Её вселенский обморок - лишь изумительная фаза:
Так, Временем рождённая, она скрывает до поры своё бессмертие;
И в смерти, как на ложе, ожидает часа, чтоб подняться.
И даже потерявши Свет, что слал её вперёд,
И с умершей надеждою, она нуждается в своей задаче,
И даже если самые её ярчайшие на небе звёзды гасятся в Ночи,
Питаясь бедами, лишением,
И с болью в качестве кормилицы, служанки, массажистки тела,
Её истерзанный незримый дух всё продолжает
Трудиться, хоть и в темноте, творить, хотя и с острой мукой;
Она идёт с распятым Богом на своей груди.
В холодных и бесчувственных глубинах, там где не бывает радости,
Хотя и замурованная, угнетённая сопротивляющейся Пустотой,
Где ничего не движется и ничего не происходит,
Она всё продолжает помнить, призывать искусство
Что Чудо-Созидатель дал ей при рождении,
И дарит дремлющей бесформенности облик,
И открывает мир в том месте, где была лишь пустота.
И в областях, что сужены до распростёршегося круга смерти,
До тёмной вечности Невежества,
До трепета инертной неосознающей массы,
И помещённая в темницу скованного вихря Силы
При помощи слепого принуждения глухой, немой Материи,
Она отказывается спать бездвижно в этом прахе.
Затем, как будто в наказание за пробуждение мятежницы,
Одним лишь отданным ей жёстким механичным Случаем,
Как машинерией её магического ремесла,
Она творит богоподобные, сияющие чудеса из грязи;
Она закладывает свой бессмертный молчаливый импульс в плазму,
Живую ткань подталкивает думать, запертое чувство ощущать,
Передаёт сквозь хрупкие каналы нервов точные послания,
Чудесно любит в сердце плоти,
Телам, пришедшим от животных, дарит душу, волю, голос.
Она всё время вызывает, как волшебной палочкой,
И существа, и формы, и бесчисленные сцены,
Которые проносят факелы её великолепия сквозь Время и Пространство.
Весь этот мир - лишь длительное путешествие её сквозь ночь,
Планеты, солнца в космосе горят, чтоб освещать ей путь,
Рассудок наш - поверенный товарищ её мыслей,
А наши ощущения - трепещущие вместе с ней свидетели.
Рисуя символы свои из полуистины и полулжи,
Она работает, чтоб заменить осуществлёнными мечтами
Воспоминанья о своей утраченной когда-то вечности.
   Вот так идут её дела в громадном и невежественном этом мире:
Пока вуаль не поднята, пока ночь не мертва,
Она и в темноте, и в свете продолжает свой неутомимый поиск;
И Время - это путь её паломничества без конца.
Одно могучее желанье-страсть даёт энергию для всех её работ.
Причина всех её поступков - вечно существующий Любимый;
Ради него она решила прыгнуть из невидимых Просторов,
И двигаться в несознающем жёстком мире.
Его (мира) дела - её торговля с этим скрытым Гостем,
Все настроения его она берёт как страстные движенья сердца;
А в красоте хранит сияние лучей его улыбки.
Стыдясь своей космически богатой нищеты,
Она его могуществу льстит мелкими дарами,
Своими сценами удерживает верность его взгляда
И уговаривает большеглазые его блуждающие мысли жить
В обличьях её Силы с миллионом импульсов.
Привлечь бы ближе скрытого товарища,
Тесней прижать его к груди в её плаще-вселенной,
Чтоб он из рук её не повернул бы в свой бесформенный покой -
Её сердечные дела и цепкая забота.
Но, в тот момент, когда он очень близко к ней, она вдруг чувствует его далёким.
Противоречие - закон её природы.
И пусть она всё время в нём, а он - всё время в ней,
Как будто бы не ведая об этой вечной связи,
Она стремится Бога запереть в своих твореньях,
И там удерживать, как нежно охраняемого узника,
Чтоб больше никогда они не разделялись меж собой во Времени.
Роскошную палату сновидений духа
Вначале создала она, лежащую в глубинах внутреннюю залу,
Где дремлет он, как позабытый гость.
Но вот она решила повернуться, чтоб нарушить магию забвенья,
И будит спящего с изваянного ложа;
Она находит вновь Присутствие во всякой форме
И в свете, просыпающемся вместе с ним, вновь открывает
Какой-то смысл в той трудной, торопливой, длительной дороге Времени,
И через этот ум, что прежде заслонял собою душу,
Проносит блеск невидимого божества.
Так, через светлую мечту пространства духа
Она выстраивает словно радужный высокий мост творение,
Соединяя изначальное Безмолвие и Пустоту.
Сеть создается из изменчивой вселенной;
Она вьёт для себя силки, чтобы поймать сознательную Бесконечность.
С ней знание, которое таит свои шаги
И кажется всесильным и немым Невежеством.
Есть у неё могущество, что превращает чудеса в реальность;
Невероятное - её материал обычных фактов.
Её намеренья, её работы ставят нам загадки;
Решённые, они становятся не тем, чем были,
И объяснённые, они нам кажутся ещё необъяснимее.
И даже в нашем мире царствует мистерия,
Что скрыта за искусною земной завесой тривиальной очевидности;
А более широкие её слои - сотворены из волшебства.
Загадка эта предстаёт роскошной призмой,
В тех уровнях нет плотной маски повседневности;
Глубоким, сокровенным там приходит всякий опыт,
Как вечно новое, божественное чудо.
Там есть и спрятанная ноша, и непостижимое касание,
И тайна внутреннего смысла.
Хоть ни одна земная маска не отягощает лик её,
Она спасается самой себе от собственного взгляда.
Все формы - это элементы скрытой под покровами идеи,
Чья истинная цель упрятана от поисков ума,
Но всё же остаётся лоном высочайшего итога.
Там каждая и мысль, и ощущение - есть действие,
Любое действие там символ или знак,
А каждый символ под собой скрывает силу жизни.
Она возводит целую вселенную из истин или мифов,
Но то, что ей нужней всего, построить ей не удаётся;
Всё, что проявлено - лишь копия, лишь образ Истины,
А настоящая реальность прячет от неё мистический свой лик.
Она находит всё другое, упуская вечность;
Всё обнаружено и решено, но потерялась Бесконечность.

   Сознанье, освещаемое Истиной с высоких планов ощущалось там;
Оно способно было видеть свет, но Истину не видело:
Оно сумело уловить Идею, из которой выстроило мир;
Оно создало Образ и назвало это Богом.
Однако, что-то настоящее, лежащее внутри ещё скрывалось.
Так существа в том мире более высокой жизни,
И обитатели той более широкой атмосферы, более свободного пространства,
Живут не телом, не во внешних проявлениях:
Жизнь более глубокая была опорою для духа.
В той напряжённой власти тесной близости
Объекты существуют компаньонами души;
Движенья тела там - второстепенный, малозначащий сценарий, 
Поверхностная передача внутренних движений жизни.
Все силы - это свита Жизни в этом мире,
А мысль и тело там играют роль её служанок.
Космическая широта даёт ей место:
Все чувствуют вселенское движение в своих делах
И служат инструментами её космического необъятного могущества.
И из самих себя они творят свою вселенную.
Всем, кто поднялся до великой Жизни,
Там голос нерождённого нашёптывает в ухо,
А взгляду посещаемому неким солнечным высоким светом
Стремление показывает образ высшей власти:
Чтоб прорастить зерно, которое она в них посадила,
Достичь в себе её могущества, живут её создания.
И каждый среди них - величие, растущее к высотам,
Иль океан, что изливается из внутреннего центра;
И во вращении пульсаций концентрической энергии
Они, пресыщенные, поглощают собственное окружение.
Но даже ту огромность многие сжимают до размеров маленькой кабинки;
Так, запертые в ограниченном дыхании и тесной перспективе,
Они живут, довольные каким-то малым завоёванным величием.
Руководить и править маленькой империей самих себя,
Быть значимой фигурой в личном мире
И делать радости и горести родных своими,
И утолять желания и импульсы их жизни -
Достаточная служба и забота этой силы,
Служителя Персоны и её судьбы.
То было пограничной линией и точкой старта,
То было первой иммиграцией в божественные планы
Для всех, проникших в ту сверкающую сферу:
Там - родственники нашего земного человечества,
И этот регион граничит с нашим смертным состоянием.
   Тот более широкий мир рождает наши более великие движения,
Его могучие образования выстраивают наши вырастающие 'я';
Его творения - улучшенные копии творений наших,
Законченные типы для того, что мы лишь начинаем,
Которые определённо то, чем мы стремимся быть.
Как хорошо продуманные, вечные характеры,
И цельные, не разрываемые противоположными теченьями как мы,
Они идут за лидером незримом в сердце,
Их жизни подчиняются закону внутренней природы.
Там сохраняется резерв величия и героический характер;
Душа - внимательный строитель собственной судьбы;
И не бывает духа безразличного или инертного;
На чьей быть стороне - они решили, они глядят собственного обожаемого бога.
Завязывается борьба меж истиной и ложью,
К божественному Свету направляются паломники.
Там и Невежество стремится знать,
Сияя как далёкая звезда;
Там знание лежит в глубокой сердцевине сна,
Природа к ним приходит как сознательная сила.
Там идеал - их лидер и их царь:
Стремясь к монархии пылающего солнца,
Они зовут и просят Истину стать их высоким руководством,
И постоянно воплощаться в повседневных их делах,
И наполнять их мысли вдохновляющими голосами,
И вкладывать их жизни в дышащую форму Истины,
Пока они все тоже не вольются в  золотисто-солнечное божество её.
Однако, к правде Тьмы они способны присоединиться тоже;
За Небеса, за Ад - они должны вести войну:
Как воины Добра, они на службе у сияющей первопричины,
В другой момент они - солдаты Зла, на жалованьи у Греха.
Всё потому, что и добро, и зло имеют одинаковую власть
Везде, где Знание близнец Невежества.
Все силы Жизни направляются к их собственному божеству
В обширности и смелости той атмосферы,
Там каждый строит собственный свой храм, распространяет собственный свой культ,
И Грех там тоже божество.
Так, утверждая красоту и роскошь своего закона,
Она (богиня Греха) жизнь требует как собственную вотчину,
Присваивает трон вселенной или ходит в папской мантии:
А почитатели провозглашают это всё её священным правом.
Они боготворят увенчанную красною тиарой Ложь,
И поклоняясь, превозносят тень кривого Бога,
Согласны с чёрною Идеей, что скручивает мозг,
Или лежат с развратной Силой, убивая душу.
Там добродетель, став у власти, застывает монументом в этой позе,
А страсть Титана гонит к горделивому волнению:
Пред алтарями Мудрости они - цари, жрецы,
Или их жизни - жертва идолу Могущества.
Или блуждающей звездой сияет Красота над ними;
Пускай она недостижима далека, они, наполненные страстью, следуют за этим светом;
Они улавливают в жизни и Искусстве луч божественного Все-Прекрасного
И превращают мир в своё хранилище лучащихся сокровищ:
В нём даже самые обыденные образы облачены в чудесное;
Величие, очарованье в каждом часе будят радость,
Что спит во всякой сотворённой вещи.
Могучая победа или же могучее падение,
Трон в небе или яма в преисподней,
Они оправдывали двойственную ту Энергию
И помечали собственные души страшною её печатью:
И что бы им Судьба не сделала, они то заслужили;
Они сумели что-то сделать, чем-то быть, они живут.
Материя там - следствие души, а не её причина.
В балансе, противоположном истине земных вещей,
Всё грубое там весит меньше, тонкое идёт как дорогое;
На внутренней системе ценностей подвешен внешний план.
И как трепещет мыслью выразительное слово,
Как действие тоскует страстностью души,
Так явный ощутимый замысел вселенной
Оглядывается с дрожью на могущество внутри.
Не ограниченный поверхностным и внешним ощущеньем Ум,
Неуловимое, пришедшее от духа, наделял фигурами,
Без видимых каналов регистрировал толчки, идущие от мира,
И превращал в конкретные телесные вибрации
Живое действо бестелесной Силы;
Энергии, здесь подсознательные, что работают незримо,
Или припав к земле, сидят в засаде,
Там выходили на передний план и раскрывали лик.
Оккультное там становилось неприкрытым, 
А очевидное хранило скрытый поворот, на плечи взваливая неизвестное;
Незримое там было ощутимым и теснило видимые формы.
В общении двух повстречавшихся умов,
Мысль вглядывалась в мысль и не нуждалась в речи;
Одна эмоция с эмоцией другою обнималась в двух сердцах,
И ощущала трепетание другого в нервах, в плоти,
Или друг в друге растворялась, становилась чем-то необьятным,
Как если бы горели два соседних дома, и один огонь сливался бы с другим:
Сцеплялись ненависть и ненависть, любовь врывалась внутрь любви,
Боролась воля с волей на незримом основании ума;
И ощущения других, как волны проходя насквозь,
Свою вибрацию оставив тонком теле,
Их гнев галопом нёсся в жесточайшую атаку,
Дробя копытами трясущуюся землю;
Там каждый чувствовал сжимающее грудь страдание одних,
Восторженную радость у других, бежавшую в крови:
Сердца  могли тянуться через расстояния, а голоса приблизить
Слова, что говорились на далёких берегах чужих морей.
В том царстве бился пульс взаимного обмена жизни:
Там существо могло почувствовать другое существо издалека,
Сознанье отвечало напрямик сознанию.
Но всё же совершенного единства не было пока.
Существовала отделённость душ:
Там можно было выстроить внутри стену молчания,
Броня сознания могла там защищать и заслонять,
И существо могло закрыться и уединиться,
И можно было жить особняком, в самом себе.
Отождествленье не было ещё покоем единения.
Всё оставалось полупонятым, несовершенным, полусделанным:
То чудо Несознания, которое сумели превзойти,
То чудо тихого покоя Сверхсознания,
Неведомое и укутанное в самого себя, неощутимое, непознаваемое,
Смотрело вниз на них, источник для всего, чем были здесь они.
Они спускались вниз как формы из бесформенного Бесконечного,
И жили именами безымянной Вечности.
Оккультны были там начало и конец;
Необъяснимо и внезапно действовало то, что посредине:
Они существовали как слова, что говорили с широтой беззвучной Истины,
Как образы, что наполняли незаконченный итог.
Никто по-настоящему не знал ни мира, ни себя,
Ни той живой Реальности, которую они лелеяли:
Они познали только то, что Ум сумел принять и выстроить,
Взяв из огромного запаса тайного Сверхразума.
Под ними - тьма, над головой - сияющая Пустота,
И неопределённость жизни в том великом, уходящем ввысь Пространстве;
Они мистерию пытались объяснить мистериями,
Загадочным ответом отвечали на загадку всех вещей.
Пока он (Ашвапати) проходил через эфир двусмысленной, неясной жизни,
Он сам скорее был загадкой для себя;
Он видел всё как символы, старался отыскать их смысл.

   Сквозь бьющие ключом источники рождения и смерти,
Переходя подвижные границы изменения души,
Он, как охотник, шёл по созидающей дороге духа,
Отыскивал прекрасный, полный сил след жизни,
Преследуя её огромный, но скрываемый восторг
В опасном приключеньи без конца.
Сначала никакой понятной цели не сквозило в тех больших шагах:
Он видел лишь обширнейший источник всех вещей,
Глядящий на другой, ещё обширней, в запредельном.
Но постепенно, с удаленьем Жизни от земных привычных черт,
Всё больше ощущалось притяжение Неведомого,
Возвышенное окруженье мыслей, дарящих свободу
Тянуло Жизнь к открытию и чуду;
К ней (Жизни) приходила высота освобождения от мелочных забот,
И образ более могучего желанья и надежды,
И более широкой формулы, и более великой сцены.
Она кружила, постоянно приближаясь к отдалённому сверкающему Свету:
И символы её пока скрывали больше, чем приоткрывали;
Привязанные к непосредственному виденью и воле,
Они теряли собственную цель и погружались в радость быть полезным,
Пока их бесконечное значение не становилось видимым, 
Они на время превращались в шифр, мерцавший нереальным смыслом.
Вооружённая магическим, используемым часто луком,
Жизнь метила в какой-то образ цели, остающейся незримой
Казавшейся всегда далёкой, хоть всегда была вблизи.
И словно разбирая озаряемые светом буквы,
И указатель к непонятному магическому тексту,
Он (Ашвапати) изучал их утонченные, путаные, колдовские схемы,
И непростую, скрытую вуалью теорему хода её мыслей,
Прослеживал в чудовищных песках пустыни Времени
Нить начинаний титанических её работ,
И наблюдал её шараду действий ради некого намёка,
Читал её немые жесты силуэтов,
Стараясь уловить в их вихре полном смысла
Похожую на танец, фантазию её последствий,
Что ускользали от него в ритмической мистерии,
Мелькании бегущих ног по улетающей земле.
В её узоре-лабиринте мыслей и надежд
И на окольных тропках сокровенного желания,
В запутанных углах, заполненных мечтами,
И очертаниях, пересекаемых интригою другого очертания,
Блуждая странником средь мимолётных сцен,
Он то терял их знаки, то охотился за каждою случайною догадкой.
Он постоянно находил слова-ключи, не зная их значения.
А солнце, ослепляя собственное видящее око,
Алмазный капюшон светящейся загадки,
Там заливало светом плотный фиолетовый барьер небесной сферы мысли:
Широкий смутный транс показывал ночи её узоры звёзд.
И словно сидя близко у раскрытого окна-провала,
Он мог читать при вспышках молний в переполненном мгновении
Её метафизический роман
О поиске душой утраченной Реальности,
Её придуманные сказки, взятые из подлинных событий духа,
Её капризы, и причудливые образы, и зашифрованные смыслы,
Её неуловимые стремительные странности, таинственные повороты.
Её великолепные покровы тайн,
Что укрывали от очей её желаемое тело,
Он видел странные и важные картины, вытканные на её одеждах,
Её наполненные смыслом очертанья душ вещей,
И мнимые прозрачности её оттенков мысли,
Её богатую парчу и фантастические вышитые образы,
И переменчивые маски, и украшения обманчивой личины.
Так сотни ставящих в тупик лиц Истины
Смотрели на него из форм её, с их незнакомыми глазами,
И бессловесными неузнаваемыми ртами,
С ним говорили, словно персонажи маскарада,
Или выглядывали из богатой сложности её великолепий
И тонкой роскоши её прекрасных драпировок.
Среди внезапного сияния Неведомого,
Невыразимое звучанье становилось главным и решающим,
Идеи, что казались ранее бессмыслицей, сверкали истиной;
Те голоса, что приходили из незримых ожидающих миров,
Произносили слоги Непроявленного,
Стремясь облечь мистическое Слово,
А колдовскими диаграммами оккультного Закона
Там ставили печать какой-то точной, и не поддающейся прочтению гармонии,
И брали образы и цвет, стремясь восстановить
Глашатая, что выдаёт секреты Времени.
В её зелёных зарослях и в затаившихся глубинах,
И в чащах радости, там где опасность обнимала наслаждение,
Он видел мельком скрытые крыла её певца надежд,
И слабый проблеск золотого, синего и алого огня.
На тайных тропках, окаймляющих пути в её полях случайности,
И рядом с тихими озёрами, её поющими ручьями,
Он находил жар золотых плодов её блаженства
И красоту её цветов мечты и размышления.
И словно чудо измененья сердца от пришедшей радости
Он видел в алхимическом сияньи солнц её
Малиновую вспышку одного единственного вечного цветка
На древе жертвоприношения духовною любовью.
Он видел в сонной роскоши её полуденных зенитов
И вечном повтореньи сквозь часы,
Стрекозий танец мыслей, улетающий в потоке тайны,
И никогда не проверяющий откуда происходит этот шум;
Он слышал смех её прекрасной розы многочисленных желаний,
Бегущей, словно чтобы ускользнуть от жаждущих объятий,
Звенящей мелодичными ножными колокольцами фантазии.
Среди оживших символов её оккультной силы
Он двигался и ощущал их словно близкие реальные фигуры:
В той жизни, что конкретнее чем человеческие жизни,
Стучала пульсом сердца скрытая реальность:
Там воплощалось то, о чём мы только думаем, что ощущаем,
Там самооформлялось то, что принимает здесь лишь внешние, чужие формы.
Товарищем Безмолвия, поднявшись на её суровые высоты,
И принятый её могучим одиночеством,
Стоял он рядом с ней на медитирующих пиках,
Где жизнь и бытиё есть таинство,
Что предлагается лежащей за пределами Реальности,
И видел как она освобождает в бесконечное, снимая колпачки,
Своих орлов глубоких смыслов,
Посланников Мышления в Непознаваемое.
Отождествляясь с виденьем души и ощущением души,
Входя в её глубины, словно в дом,
Он становился всем, чем там она была или стремилась быть,
Он думал мыслями её и шёл её шагами,
Он жил её дыханьем и глядел на всё её глазами,
И только так он мог понять секрет её души.
Свидетель, покорённый собственною сценой,
Он восхищался роскошью её фасада, блеском и игрой
И чудесами тонкого, богатого её искусства,
И трепетал перед её настойчивым призывом,
Его охватывала страсть, он на себе испытывал всю магию её могущества,
И чувствовал возложенную на него её внезапную таинственную волю,
Её ладони, что замешивают рок судьбы в своём неистовом усилии,
Её касание, что движет, и её могущества, что обнимают и ведут.
Но и другое видел он - он видел душу, плачущую у неё внутри,
И бесполезный поиск, что хватается за ускользающую истину,
Её надежды, мрачный взгляд которых обручён с отчаяньем,
И страсть, владевшую её желавшим телом,
Волнение, восторг её тоскующей груди,
И ум её, что трудится в поту, но недоволен результатом,
И сердце, не сумевшее пленить единственного для неё Любимого.
Всё время он встречал сокрытую вуалью, ищущую Силу,
Приговорённую к изгнанию богиню, возводящую подобие небес,
И Сфинкса, чьи глаза глядят на скрытое в вершинах Солнце.

   За формами её всё время ощущался дух:
Его пассивное присутствие и было силою её природы;
Во всём проявленном реален только он,
И даже на земле он ключевой момент для жизни,
Но жёсткая её поверхность не несёт нигде его следа.
Его печать на действиях её нельзя увидеть.
Энтузиазм утерянных высот - его призыв.
Лишь изредка мы можем встретить призрачную линию,
Что кажется намёком на сокрытую реальность.
Так Жизнь, с неясными, запутанными очертаньями смотрела на него,
И предлагала некую картину, что глазам не удавалось удержать,
Историю, которую ещё не написали.
И словно в неком фрагментарном и утраченном наполовину замысле
Значенья жизни ускользали от преследующих глаз.
Обличье жизни прятало от взгляда настоящую суть жизни;
Смысл тайный жизни пишется внутри и выше.
Та мысль, что наделяет это смыслом, живёт вне нашей сферы, вдалеке;
Она не видима в наполовину завершённом замысле.
Напрасно мы надеемся прочесть сбивающие с толку знаки,
Составить слово, пользуясь полуразгаданной шарадой.
Лишь в этой более великой жизни можно обнаружить
Ту зашифрованную мысль, что превращает миф земли
В понятную историю благодаря намёку объясняющего слова.
И что-то, наконец, похожее на истину, открылось взгляду.
Там в атмосфере сумрака опасной тайны
Глаза, что видят тёмную часть истины,
Создали некий образ в середине яркого пятна
И, вглядываясь сквозь туман нюансов и оттенков, 
Увидел он полуслепого, скованного бога,
Который был сбит с толку миром, где он пребывал,
Но всё же знал о неком свете, помогающем его душе.
Притянутый к далёкому и странному мерцанию,
Ведомый флейтой Музыканта вдалеке,
Искал он путь свой среди смеха и призыва жизни,
И указатель в хаосе её бесчисленных шагов
На некую глубокую и всеобъемлющую бесконечность.
Вокруг толпился лес её разнообразных знаков:
И стрелами-прыжками Мысли,
Что попадают в цель догадкой или светлою удачей,
Читал он наугад её изменчивые разноцветные дорожные огни идеи,
Её сигналы быстрых и изменчивых событий,
И иероглифы её роскошных символических великолепий,
Её ориентиры на запутанных дорогах Времени.
Так в лабиринтах приближения и отдаления
В любую сторону она его и тянет и отталкивает,
Но, слишком близко подойдя, выскальзывает из объятий;
По всем путям она ведёт его, но нет ни одного пути надёжного.
Притянутый её многоголосым чудом пения,
Прельстившись колдовством её различных настроений
И движимый её случайными прикосновеньями к страданию и радости,
Он сам себя теряет в ней, не побеждая.
И улыбается ему из глаз её непрочный мимолётный рай:
Мечтает он о красоте её, чтобы она ему всегда принадлежала,
Мечтает он, чтоб тело у неё терпело бремя его власти,
Мечтает он о магии её грудей блаженства.
В её несущем озаренье манускрипте,
В её замысловатом переводе чистого оригинала Бога,
Надеется он прочитать Чудесное Писание,
Священный ключ к неведомым блаженствам.
Но Слово Жизни скрыто в этом манускрипте,
А песня Жизни растеряла все свои божественные ноты.
Невидимый, став пленником в палате звука,
Дух, потерявшийся в великолепьи грёз,
Внимает оде распеваемой иллюзией на сотни голосов.
И если нежная ткань волшебства захватывает постепенно сердце,
И если огненная магия окрашивает всё в тона, оттенки жизни,
Они лишь пробуждают трепет мимолётной милости;
Скиталец Времени там отбивает свой бродячий марш,
Они зовут его (дух) к короткому восторгу, что не утоляет жажду,
Или зовут купаться в восхищении ума и чувств,
Но упустить при этом озаряющий ответ души.
Слепой пульс сердца, достигающий веселья, радости сквозь слёзы,
Стремление к вершинам, что всегда недостижимы,
Экстаз неутолённого желания,
Прокладывали путь её последним, восходящим в небеса, подъёмам голоса.
Воспоминанье пережитого страдания становится
Приятным уходящим следом старой грусти:
Её рыдания и слёзы превратились в драгоценности алмазной боли,
Её страдание - в магический венец и завершенье песни.
Но коротки её урывки счастья,
Они касаются поверхностных вещей, затем уходят или умирают:
Воспоминанья о потерях эхом отзываются в её глубинах,
В ней есть бессмертное стремление, призыв сокрытого вуалью 'я';
И узник в ограниченной вселенной смертных - дух,
Измучен от рыданий жизни у неё в груди;
Страдание, которое она лелеет - крик её глубин.
Скиталец по заброшенным маршрутам безысходности,
Гуляет по дорогам звука бесполезный голос,
Покинуто взывает к позабытому блаженству.
Блуждая в отдающих эхом подземелиях Желания,
Он караулит призрачные тени умерших надежд души
И сохраняет как живые голоса исчезнувших вещей,
А может, медлит среди нежных и непостоянных нот,
За наслаждением охотясь в сердце боли.
Вот судьбоносная рука берёт космический аккорд,
И появленье беспокоящей мелодии
Перекрывает скрытую тональность музыки, играющей внутри,
Неслышно направляющей поток поверхностных каденций.
Но всё же есть такая радость - жить и создавать,
И радость от любви и от работы, несмотря на все падения,
И радость поиска, хотя всё то, что мы находим - нас обманывает,
И всё, на что мы опираемся, подводит, предаёт доверие;
И всё же что-то там, в её глубинах стоило страданий,
И страстное воспоминание преследует огнём экстаза.
Ведь даже горе обладает радостью, что скрыта под его корнями:
Нет ничего по настоящему напрасного из сотворённого Единым:
У нас, в растроенных сердцах, всё время остаётся сила Бога,
Звезда победы продолжает освещать отчаянный наш путь,
А наша смерть становится проходом в новые миры.
Всё это дарит музыке её (Жизни) размах победной песни.
Она все вещи наделяет славой своего звучания;
Восторги неба шепчут её сердцу и проходят,
Недолговечные стремления земли кричат из уст её и затихают.
Один лишь Богом данный гимн спасает всё её искусство,
Что вместе с ней спустилось из её духовного жилища,
Но здесь на полпути остановилось и ослабло, стало тихим словом,
Проснувшимся в глубокой паузе средь ожидающих миров,
И шёпотом, повисшим средь молчанья вечности:
Ни дуновенья не приходит из небесного покоя:
Роскошнейшая интерлюдия захватывает слух,
И сердце слушает, и соглашается душа;
Она вторит той мимолётной музыке, 
Растрачивая вечность Времени на преходящее.
Тремоло голосов земных часов
Рассеяно скрывает тему высшего предназначения,
Что само-воплощённый дух пришёл сыграть
На широчайшем клавикорде божественной Природы-Силы.
И лишь могучий гул и здесь, и там
Несущий Слово вечного, наполненный блаженством Голос,
Касанье Красоты, преображающее ощущение и сердце,
Блуждание великолепия, мистический призыв,
Взывают к силе, к сладости, которых более не слышно.

   Здесь есть провал, здесь замирает или убывает сила жизни;
И этот недостаток обедняет мастерство волшебника:
Нехватка эта заставляет остальное всё казаться скудным и пустым.
Какой-то полувзгляд очерчивает горизонт её работ:
Её глубины помнят, что она пришла здесь совершить,
Но ум забыл и сердце ошибается,
И где-то, в бесконечных линиях Природы затерялся Бог.
Суммировать всеведение в знании,
А в действии - воздвигнуть Всемогущество,
Здесь сотворить её Творца - самонадеянно желало сердце,
Здесь покорить космическую сцену совершенным Богом.
Работая, чтоб преобразовать пока ещё далекий Абсолют
В богоявленье, наполняющее всё на свете,
И в проявление Невыразимого,
Она хотела принести сюда великолепье силы Абсолюта,
И сдвинуть равновесие в ритмическом движении творения,
И обручить моря блаженства с небесами тишины.
Она хотела пламени, которое во Время призывает вечность,
Чтоб радость тела стала бы такой же яркой, что и радости души,
Поднять всю Землю до соседства с небесами,
Работу жизни уравнять с Всевышним
И примирить между собою Вечное и Бездну.
И эта прагматичность трансцендентной Истины
Здесь наполняет тишину звучаньем голосов богов,
Но среди них теряется единственный, наиважнейший Голос.
Но так как взгляд Природы поднимается над сферой её действий.
Она способна видеть снизу жизнь богов на небесах,
И полубожество, что появляется из обезьяны,
Есть всё, на что она способна в нашей смертной части.
Здесь полубог, полутитан - её вершина:
Меж небом и землёй колеблется тот план высокой жизни.
Мучительный и острый парадокс преследует её мечты:
Её сокрытая энергия ведёт невежественный мир
Искать ту радость, что её могучая рука отводит в сторону:
В её объятьях мир не может повернуться к своему источнику.
Безмерна сила в ней и бесконечно широка энергия её деяний,
Но заблудился смысл у этих дел и утерялся.
Хотя она несёт в своей скрываемой груди
Закон и направленье путешествия всего, что здесь родилось,
Её познанья  кажутся частичными, а цели - небольшими;
По почве устремления тяжёлой поступью идут её часы великолепия.
Свинцовое Незнание отягощает крылья Мысли,
Её могущество сдавило бытие своими одеяньями,
От дел её стал узником бессмертный взгляд.
Её владения преследует всё время ощущение предела,
Нигде нет ни покоя, ни гарантии согласия:
Всей глубине и красоте её работы
Не достаёт той мудрости, которая освобождает дух.
Поблекнувшее прежнее очарованье снова на её лице,
И блекнут для него (Ашвапати) её пытливые, живые знания;
Его широкая душа просила более глубокой радости.
Он стал искать как выбраться из сложного её узора линий;
Но ни ворот из рога или из слоновой кости,
Ни запасной калитки зренья духа,
Не находил он, никакого выхода из этого похожего на сон пространства.
Так наше существо обречено навечно двигаться сквозь Время;
И смерть не помогает нам, напрасно мы надеемся остановиться;
Таинственная Воля заставляет нас терпеть.
И отдохнуть от нашей жизни сможем только в Бесконечном;
Не может жизнь закончиться, её конец - высокая вершина Жизни.
Смерть - только переход, не цель прогулки нашей:
Какой то древний и глубокий импульс продолжает действовать:
И наши души тянут, словно на незримой привязи,
Их переносят от рождения к рождению, от мира к миру,
Поступки наши продолжают, после отделения от тела,
Свой прежний вечный путь без передышки.
И не найти нам ни одной вершины, где Время в тишине могло бы отдохнуть.
То был магический поток, что никогда не достигает моря.
И как бы далеко он (Ашвапати) там ни заходил, куда б ни поворачивал,
Всё время колесо работ бежало рядом с ним и обгоняло;
Всегда была какая-то дальнейшая задача, которую необходимо сделать.
Биенье действия, призыв искать
Всё время возрастали в этом беспокойном мире,
А деловитый шум и гомон наполняли сердце Времени.
Всё было выдумкой и непрестанной суетой.
И сотни вариантов жизни - испытывались понапрасну:
Однообразие, что принимало тысячу различных форм,
Старалось убежать от долгой монотонности
И создавало новое, что скоро становилось тем же, что и прежде.
Там странность декораций привлекала взгляд,
И новообретаемые ценности счищали ржавчину со старых тем,
Чтоб обмануть умы идеей изменения.
Различные картины, но по сути те же самые,
Там появлялась на космическом неясном фоне.
И лишь ещё один, 
На лабиринт похожий дом существ, их дел, и их событий,
И город, где торгуют связанные меж собою души,
И рынок творчества с его товарами,
Там предлагались сердцу и трудолюбивому уму.
Круговорот, что завершается, где начинается,
Шлифуется вперёд идущим вечным маршем
Прогресса по неведомой дороге совершенства.
Любая окончательная схема там приводит к плану-продолжению.
При этом, каждый новый поворот развития там кажется последним,
Как вдохновенное евангелие, как предельный пик теории,
Провозглашая панацею ото всех болезней Времени
И мысли унося предельной траекторией в зенит,
Трубя о высочайшем и невиданном открытии;
Любая мелкая идея, шаткая структура,
Там объявляет о бессмертной жизни собственного правила,
И о своей претензии быть совершенной формою вещей,
Последним достиженьем Истины, прекрасным результатом Времени.
Но ничего из бесконечных ценностей пока не достигалось:
Мир, вечно создающий заново себя, всегда незавершённый,
Всё время громоздил одни напрасные полупопытки на другие,
Воспринимая небольшой фрагмент, как Целое из вечности.
И в той бесцельно поднимающейся груде сделанных вещей
Существование казалось действием пустой необходимости,
Борьбою вечных противоположностей
В объятии-переплетении сжимающих антагонизмов,
Игрой без завершения и без идеи,
Голодным маршем жизней без какой-то цели,
Или, написанным на чистой чёрной письменной доске Пространства
Ненужным, повторяющимся вновь и вновь, итогом душ,
Надеждой, что не сбылась, светом, никогда не засиявшим,
Трудом несовершенной Силы,
Привязанной к своим делам в неясной вечности.
Там нет конца и ничего пока нельзя увидеть:
Хотя и побеждённая, жизнь вынуждена продолжать борьбу;
Она всё время видит некую корону, что не может захватить,
И взгляд её сосредоточен за пределами её падения.
Внутри её груди и в наших, до сих пор трепещет 
Та слава, что была у ней когда-то и которой больше нет,
Которая взывает к нам из некой неосуществлённой запредельности,
Величие, ещё не достижимое для этого хромающего мира.
И в памяти, за нашим смертным ощущением,
Всё продолжает жить мечта о более широком и счастливом воздухе,
Что обдувал со всех сторон свободные сердца любви и радости,
О воздухе, забытом нами, бессмертном в заблудившемся когда-то Времени.
Видение блаженства постоянно посещает и преследует её глубины;
Она всё время помнит, хоть сейчас всё это отошло так далеко,
Свои чертоги золотистой лёгкости, весёлого желания,
И красоты, и сил, и счастья, что когда-то были у неё
В широкой сладости её сверкающего рая,
В её стране бессмертного экстаза
На полпути между безмолвием Всевышнего и Пропастью.
Мы сохраняем это знанье в наших спрятанных частях;
Проснувшись от призыва некой неотчётливой мистерии,
Мы вдруг встречаемся с глубокою, незримою Реальностью,
Намного более правдивою, чем облик правды мира в настоящем:
И нас преследует то внутреннее 'я', что мы сейчас не можем воскресить,
И нами движет Дух, которым мы должны когда-то стать.
Как те, кто потеряли царство собственной души,
Мы смотрим в прошлое, на некую божественную фазу нашего рождения,
Иную, чем несовершенное творение здесь,
Надеясь или в этом мире, или в более божественном 
Ещё вернуть у терпеливых стражников Небес
Всё то, что мы когда-то упустили нашим забывающим умом,
Естественное счастье собственного существа,
Восторг сердец, который обменяли мы на горе,
И трепетанье тел, что мы когда-то даром отдали за боль,
Блаженство, о котором наша смертная природа и мечтает, и стремится,
Как незаметный мотылёк стремится к ослепительному Свету.
Жизнь наша - это марш к такой победе, которой никогда ещё не добивались.
И эти волны бытия, что устремляются к восторгу,
И тот нетерпеливый шум и суматоха жаждущих чего-то сил,
И эти длинные, идущие издалека, колонны рвущихся вперёд надежд
Возводят обожающие очи к синей Пустоте, что называют небом,
Выискивая золотую Длань, что никогда не приходила,
Пришествие, которого здесь ожидает всё творение,
Прекрасный, изумительный лик Вечности,
Который должен появиться на дорогах Времени.
И до сих пор мы говорим самим себе, воспламеняя веру,
'Конечно же, однажды он придёт на наш призыв,
В один прекрасный день он нашу жизнь построит заново,
Произнесёт магическую формулу покоя,
И принесёт нам совершенство в этой схеме бытия.
В один прекрасный день он спустится до жизни и земли,
Оставив таинство дверей, ведущих в вечность,
И в мир, взывающий к нему о помощи, придёт,
И принесёт ту истину, с которой дух становится свободным,
И радость, что является крещением души,
И силу, что есть распростёртые объятия Любви.
Однажды он поднимет страшную вуаль, освобождая красоту,
Опустит свой восторг на бьющееся сердце мира
И обнажит своё скрываемое тело света и блаженства.'
А мы сейчас стремимся подойти к неведомой нам цели:
И нет конца исканьям и рождению;
И нет конца для умирания и возвращения,
Та жизнь, что добивается своих целей, всё время просит ещё более высоких,
Та жизнь, что падает и погибает, вынуждена жить опять;
И до тех пор, пока она здесь не найдёт себя, не сможет это прекратиться.
Должно быть сделано всё то, ради чего создали жизнь и смерть.
Но кто нам скажет, что потом наступит отдых?
А может, там покой и действие становятся едины -
В груди глубокой высшего восторга Бога.
В высоком состоянии, где больше нет неведения, каждое движение,
Становится волной покоя и блаженства,
Там отдых - неподвижная и созидающая сила Бога,
Рождение - жест Вечности,
А действие - рябь Бесконечности.
И солнце преобразованья ещё сможет засиять,
А Ночь - открыть своё ядро мистического света;
И само-отменяющийся, приносящий самому себе мученье парадокс
Сумеет превратиться в само-озарённую мистерию,
А путаница - в радостное чудо.
Тогда Бог станет зримым здесь, здесь обретёт свой облик;
Тогда открылось бы отождествленье духа;
Жизнь показала бы свой истинный бессмертный лик.
Но счас её судьба - труд без конца и без начала:
В той бесконечной дроби повторяющейся череды её событий 
Рождение и смерть - лишь нескончаемые точки итерации;
И старый знак вопроса стоит в конце любой законченной страницы,
И завершает каждый том истории её усилий.
Хромое 'Да' гуляет сквозь эпохи, всё ещё
Сопровождаемое вечным 'Нет'.
Всё кажется напрасным и пустым, и всё же нескончаема её игра.
Бесстрастно поворачивается всегда идущее по кругу Колесо,
Жизнь не имеет выхода, и смерть нам не несёт освобождения.
Как узник самого себя живёт всё наше бытие
И сохраняет бесполезное своё бессмертие,
И в угасании, его единственном возможном избавлении, ему отказано.
Ошибкою богов был создан этот мир.
Или бесстрастным Вечным, смотрящим на Время.

Конец шестой песни

Перевод Ованесбекова Л.Г. 
1999 ноя 11 чт  - 2007 май 28 пн, 2007 июнь 25 пн - 2008 июнь 10 вт,
2014 июль 15 вт - 2014 сент 10 ср